Аннотация: Повесть о трагической судьбе человека, жившего на оккупированной територии.
Лука Данилович
Повесть
Он был мужем сестры моей бабушки. То есть, моим двоюродным дедом. Мы с ним очень нежно и душевно дружили. Он всегда уважительно беседовал со мной, позволял просматривать его книги и копаться в деталях, связанных с его телеграфной службой. А я ему платил обожанием и глубоким сочувствием, когда ему выговаривала его суровая супруга тетка Флора. Как я это теперь понимаю, он был великим подкаблучником, и в этом плане пользовался сочувствием всех наших родственников и близких соседей. Благодаря его интеллигентности и внешней обаятельности все окружающие, независимо от возраста и положения в социуме, называли его Лукой Даниловичем. И только в узком кругу, тоже независимо от возраста, женщины называли его Лукой, и даже Лукой Мудищевым, когда речь заходила о его мужской незащищенности. Его собственные дети относились к нему с любовью как к доброму и покладистому отцу, но, пребывая в обстановке непочтительности со стороны матери, тоже допускали непочтительно обидную тональность. Это резало мне слух, и где-то в глубине души мне было обидно за моего кумира.
Внешне Лука Данилович демонстрировал образец службиста старой закалки. Сухощавый и подтянутый, в форменной тужурке с петлицами службы железнодорожной связи, в неизменной темно синей фуражке пружинистой походкой следовал он на службу. А я наблюдал за ним со стороны с завистью и желанием иметь такую же красивую форму. Часто он ходил в плавни собирать зеленую ряску для своих уток и приглашал меня составить ему компанию. Дорога была длинная. Не спеша, мы шли вдоль железнодорожного полотна и обсуждали массу интересных вещей. О природе грозовых облаков, молнии и громе, об электромагнитных волнах. Он мне объяснял, как работает на железной дороге только что появившаяся система централизации, блокировки и связи, к созданию которой он имел непосредственное отношение еще во время службы в Кишиневе. С улыбкой смущения говорит о том, что он с товарищем первым предложил систему телефонной связи на транспорте, но Маркони первым ее запатентовал, и теперь считается автором. При этом я не испытываю неприязни к Маркони, но одновременно мое сердце наполняется гордостью за высокий уровень деятельности моего старшего друга и товарища. И где-то в самой потаенной глубине собственного сознания ощущаю тягу к работе, связанной с первооткрывательством.
Началась война. Два сына ушли на фронт, а дочь с мужем - офицером службы безопасности потерялась где-то на просторах страны. И остались дед Лука со своей строптивой Флорой одни в большом доме на углу переулка. Пришли гитлеровцы и первым делом начали налаживать транспорт. А некоторое время спустя Луку Даниловича повесткой вызвали в Городскую управу. Все родственники замерли в тревожном ожидании.
- Мне приказали с завтрашнего дня приступить к работе по старому месту службы. Учитывая наши обстоятельства, другого выхода нет.
Выбора не было, пришлось идти работать, как это сделали многие, чтобы сохранить жизнь и кормить детей. Некоторые сделали это по собственному выбору: взяли в руки оружие и повернули его против своих, подались в лютые приказчики или жалкие лакеи. А некоторые, как наша любимица Верочка Евстратьева, устроились в Управу и, рискуя своей молодой жизнью, спасали от угона в рейх сотни молодых людей, выписывая им ложные свидетельства о рождении. У некоторых в результате сложились более благоприятные материальные условия, и в их сторону с завистью и ненавистью смотрели те, кого давила нужда.
Лука Данилович исполнял свои обязанности по привычке аккуратно, но излишней инициативы не проявлял. Исчезли только его молодцеватая подтянутость и служебный шик. Он сразу как-то постарел, сник и осунулся. С работы он возвращался медленной тяжелой походкой, весь погруженный в свои тяжелые думы. Мимо его взгляда не проходили недобрые взоры завистников. Вдумчивый аналитик и по натуре немного паникер он понимал, что все это должно плохо кончиться.
После бесконечно долгой оккупации пришла, наконец, победа. Власть наводила порядок и призывала к ответу тех, кто активно сотрудничал с оккупантами. Старик переживал, паниковал и маялся в тревожном ожидании. Его пригласили тогда, когда уже казалось, что все расставлено по своим местам. Въедливый оперативник задавал вопросы, которые звучали как утверждения, и как бы невзначай несколько раз повторял "люди говорят". Подавленный старик перестал давать пояснения, и обречено ждал приговора.
Через неделю стало известно, что за пособничество оккупантам инженер Сердюк подлежит выселению на неопределенный срок в северные районы страны. Местом его проживания был определен город Серов на северном Урале, а уже на месте ему определили место работы на металлургическом заводе. Сломленный морально и не приспособленный к самостоятельному быту он жил в рабочем общежитии и слал родным письма, полные тоски и отчаяния. Время делало свое дело, родные постепенно свыкались со сложившейся ситуацией и все реже писали отцу ответные письма. Вернулась из эвакуации его дочь с ребенком. А следом демобилизовался из органов ее муж и с помощью старых друзей начал активное продвижение по служебной лестнице. Они опасались, что судьба отца может помешать стремительной карьере зятя, и по этой причине практически прекратили контакты с опальным отцом.
Покинутый и забытый близкими Лука Данилович окончательно замкнулся и впал в жесточайшую депрессию. Его уральские друзья и ближайшие сотрудники глубоко переживали трагедию и всеми силами пытались отвлечь от переживаний и чем можно помочь в это и для них не легкое время. Наконец, они собрались все вместе и написали коллективное письмо на родину старика. Как-то смирившаяся со своей судьбой тетка разволновалась, охала, ахала и взывала к своей родне: "Что же я теперь буду делать?!" Молодежь угрюмо молчала и обменивалась репликами: "Как не во время папа поднял эту панику!"
А драгоценное время, когда еще что-то можно было предпринять, неумолимо уходило. И настал день, когда пришла телеграмма с сообщением, что Лука Данилович находится при смерти в связи с покушением на самоубийство.
В Серов срочно выехала дочь и застала страшную картину. На больничной койке лежал почти не узнаваемый ее отец, старый, потерявший волю к жизни, и по его щекам катились крупные слезы. Массивная повязка на шее скрывала протяженную, но неглубокую рану от уха до груди, которую он нанес себе острой бритвой. Он с трудом открыл глаза и тихо прошептал:
- Прости меня, дочка. Я так много горя доставил всем.
Предприимчивая и решительная в критических ситуациях дочь подняла на ноги медицину и руководителей всех рангов. В результате принятых мер старик ожил, и дело пошло на поправку. Оставив отца на попечение его верных друзей, Елена скорым поездом отправилась в Москву искать правду. Там она упала на колени перед нашим родственником, занимавшим значительный пост в Госплане и по женской линии состоявшим в родстве с Григорием Ивановичем Петровским. Этот советский функционер обычно избегал слишком тесных контактов с родственниками, проживавшими на оккупированной территории. Но сейчас он проникся всем трагизмом сложившейся ситуации, внимательно и участливо выслушал Елену и решительно заявил:
- Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы вернуть его домой. Поживи немного у нас.
Трудно сказать, что подвигло его на такие решительные шаги. Возможно, он вспомнил свою тревожную молодость, когда его, молодого блестящего инженера горной академии при щегольском мундире, схватили революционные солдаты и устроили ему допрос с пристрастием. В процессе допроса они его шесть раз водили в овраг на расстрел. После второго раза он полностью поседел и таким остался на всю жизнь. Все шесть раз он упорно отрицал все, что они ему пытались инкриминировать, и этим спас себе жизнь. Возможно, сейчас в нем проснулось высокое гражданское чувство.
Как бы там ни было, прошло какое-то время, и Елена уехала на Урал со всеми документами, необходимыми для освобождения отца.
Вся округа ждала его возвращения. Суетилась тетка Флора, гладила простыни и в десятый раз подметала в прихожей. Бдительные соседи даже заметили, что она во дворе приняла ванну в своем большом оцинкованном корыте. В нашем доме тема возвращения была главенствующей всю прошедшую неделю. Мама прикладывала руку к сердцу и сокрушенно говорила:
- Я не представляю, как мы теперь будем смотреть ему в глаза.
И вот, пришел вечерний московский поезд, и сопровождаемый под руку дочерью Лука Данилович вошел в свой дом после долгой разлуки. Страдальчески безучастным взглядом больного ребенка он смотрел на всех окружающих и непроизвольно прикрывал рукой огромный малиново-красный шрам на шее. Дочь распорядилась ограничить всякие контакты и обеспечить отцу абсолютный покой. Так долго, шаг за шагом, приходил он в себя, пока искра жизни снова не появилась в его глазах.
Прошло уже много времени после этих событий, когда я приехал к себе домой на каникулы. Вышел на крыльцо и увидел Луку Даниловича, который, стоя напротив нашей калитки, сосредоточенно занимался подвязкой хмеля на заборе своего сада. Я приблизился и громко произнес:
- Доброе утро, Лука Данилович!
Он повернулся ко мне вполоборота, и лицо его озарилось светлой улыбкой
- Здравствуй, Вадик, - произнес он тихо, как-то смутился и, еще немного повернувшись, продолжил заниматься своим делом. Переполненный желанием окунуться, как прежде, в беседу я остановился в нерешительности и затем подумал: еще не время.
Но судьба распорядилась иначе. Это была наша последняя встреча