Оранжевая кнопка чайника привычно щелкнула, подав электричество на нагревательный диск. Двумя шагами Алексе достиг деревянного шкафчика для бакалеи. "Кофе почти нет" - подумал он, открывая красную баночку в желтый горошек с надписью "Чай", какие продавались в совковые времена. Едва уловимый аромат настоящего молотого кофе распространился на метр вокруг. Кофе и впрямь оставалось немного. Мелкая крошка была рассыпана по блестящему желтому дну.
Чайник запыхтел, закипятился и недовольно щелкнул кнопкой. Быстрыми, хорошо знакомыми, почти инстинктивными движениями Алексей заварил кофе прямо в чашку. Он, безусловно, знал, что так кофе теряет тот магический аромат и вкус, за который этот напиток и ценят, но сейчас у него уже не было времени.
Солнце клонилось к закату. Унылое октябрьское солнце, к которому неспешно, но угрожающе подкрадывались с запада налитые синеватые тучи - предвестники очередной ночной непогоды. Нужно было выходить. Сейчас, пока не стало слишком поздно, пока обыватели еще не забились в свои комнатушки, пока кого-нибудь еще можно спасти.
Алексей натянул на себя брюки и темно-коричневый свитер под горло, быстро накинул светло-серый, доходивший до колен плащ, купленный две недели назад на одном из городских рынков. Паспорт и две сотни рублей все также лежали во внутреннем правом кармане. В последнее мгновенье промелькнула мысль о том, чтобы взять зонт. "А, все равно не поможет; все равно вымокну до нитки" - ответил Алексей сам себе и вышел в подъезд.
Сегодня это случилось вновь. В первый раз за этот год. Пришло то время, когда он должен был оставить свои обычные дела и заняться тем, что открылось ему пять лет назад. Это чувство. Опять это странное, гнетущее и одновременно зовущее к свершениям чувство. Оно наполняло его бездонной энергией, заставляло шарахаться по ночным городским улицам. Заставляло искать. Искать тех, кому была нужна помощь. Его помощь. Он помнил, как это началось пять лет назад, он уже смирился с этим, но до сих пор не мог понять, к чему приведут его поиски.
В квартире было тихо. Очень тихо, как будто здесь лежал покойник. Пустые, облаченные в коричневые и розовато-желтые обои комнаты смотрели на улицу через чистые оконные рамы. Свет горел только в ванне. От туда же легким шумом доносилось журчание холодной воды. Деревянная дверь была слегка приоткрыта. Алексей сидел на табурете, принесенном из кухни, и тихо плакал. "За что? За что она так со мной? Что я сделал плохого ей? Что я сделал плохого им всем? Почему, почему меня никто не уважает? Она не видит во мне мужика. Нет, не видит. Мальчик, сосунок - вот кто я для нее. Почему? Почему так? Она не понимает меня. А я ее так люблю! Так люблю! Я не могу без нее жить. Нет, не могу. Не могу один жить среди всех этих подонков. Они опять посмеялись надо мной сегодня. Почему, почему такие как они живут на этом свете, а хорошие люди умирают? Почему? Все это несправедливо. Почему я не могу найти такого же как и я? Почему? Почему меня никто никогда не поддержит? Почему?" - он задавал вопросы. Бесконечные вопросы, убеждавшие его в абсолютной безысходности; вновь и вновь толкавшие его вперед к незримой черной черте, которая разделяет все на "до" и "после". Он 17-ти летний хлюплый парнишка с короткой стрижкой, с привлекательными, по сути, чертами лица, которое пока еще просто не успело приобрести достаточно мужественности, чтобы привлекать внимание девушек его возраста, ведь им так хотелось чего-то большего, чего-то лысовато-наглого, чего-то неуловимо крутого и модного.
Зеленовато-серые глаза были полны тоски. Скрытой от окружающих тоски, которая мечтала вырваться наружу. И она вырывалась. В те моменты, когда он оставался один; когда никто не мог слышат и видеть его страданий. Когда родители уезжали на дачу, а он оставался дома, сославшись на важные дела. Он врал. Конечно же врал. Не было у него никаких важных дел. Просто он не хотел находиться рядом с ними. Не хотел притворяться веселым и жизнерадостным, когда на душе было так паршиво, что хотелось удавиться. Или перерезать вены.
Холодной сталью в руке блеснуло лезвие. Обычное опасное лезвие "Нева" из картонной упаковке, бесхозно валявшейся в шкафу на протяжении последних лет. Вода манила своим леденящим журчанием. Но что-то останавливало его. Какое-то странное чувство внезапного страха. Оно было подсознательное, заложенное еще при рождении, оно было впаяно в каждую молекулу ДНК. Оно выражало вопрос. Вопрос, который так часто задают себе те, кто стоит у последний черты. Вопрос, который является защитной реакцией желающего выжить организма. "А что потом?". "Потом то что? Потом, когда хлынувшая из запястья кровь сломает жизненную перегородку? А что если там что-то есть? Нечто невидимое, нечто намного ужаснее, чем ежедневные унижения?... Да что же я такое говорю? Что может быть хуже? Как я приду завтра в школу? Как на меня посмотрят? Надо мной смеются все...даже семиклассники. Надо мной, над человеком, который старше их на четыре года. Что? Что может быть хуже? Что может быть хуже того, что они в глаза называют меня лохом? При всех? Ничего! Точно ничего".
Эта мысль оказалась гирей, склонившей чашу весов в сторону отчаяния. Жить? Зачем? Он не видел смысла в этой глупой жизни. Он просто хотел облегчения, просто хотел, чтобы все закончилось. Странно, очень странно, что человеку могло так не везти. И парнем то вообщем он был не глупым. И в радиотехнике смыслил порядком...но...в новой школе он не прижился. Его сразу обломали, объяснили быстро и наглядно, что он никто. Червяк, вот и все. А тут еще родители со своими походами в школу после очередных синяков. Ну чем не повод посмеяться над ним? "Нормальный пацан" привел бы с собой таких же "нормальных пацанов" и разобрался бы "по понятиям". А он привел маму. Рейтинг уважения стремительно падал. Он начал носить чужие пакеты, потому что ему было "не влом помочь пацану". Он вошел в этот порочный круг по стандартной, отработанной до мелочей, отскобленной от всего лишнего схеме унижения.
Но он не хотел так жить. Он жаждал свободы, которой ему не хватало. Пару раз Алексей пытался пробиться со своими предложениями по организации школьного мероприятия, но на него посмотрели как на шута. И так день за днем, неделю за неделей. Это мука. Самая страшная мука из всех - ловить на себе хохочущие взгляды, слушать шепот за спиной и грубые приколы в глаза. А тут еще эта любовь. Эта долбанная подростковая любовь, которая все переворачивает с ног на голову. Розовые очки с пока еще целыми стеклами, которые превозносят достоинства и скрывают недостатки.
Его избранница была прекрасна. Высокая, стройная, миловидная с длинными русыми волосами и безупречным лицом. Да и характер у нее вообщем то был неплохой, и относилась она к Алексею неплохо, но разве она могла полюбить его? Конечно же нет. А он любил ее безумно. Она была смыслом всей его жизни два года подряд. Он дышал ею, ее образом, ее грацией, ее свободой. Она дарила ему жизнь, дарила ему безмолвное счастье, которое помогало карабкаться, продираться сквозь суровую, убивающую реальность, сквозь бесстыдство и наглость внешнего мира. Он любил ее. Безрассудно, безответно, безнадежно. Он сказал ей об этом сегодня. Выдавил по капле все то, что так долго держал в себе. А она его отвергла. Очень мягко, очень этично сказала, что у нее есть другой парень. Но Алексей не обращал внимания на слова. В тот момент он смотрел только ей в глаза и читал их как книгу. И все стало предельно ясно. Конечно, конечно он сам был виноват во всем. Что он мог ей предложить? Ничего. Вообще ничего. Он был мальчиком; не парнем, не мужиком - мальчиком вот и все. И он ушел... Сегодня была пятница. Дождливая, мокрая пятница. Родители уехали на дачу. Уехали, оставив его наедине со своими чувствами и упаковкой старых лезвий, так некстати попавшихся на глаза...
Время пришло. Правое запястье послушно подставилось под струю. Две минуты и резкий взмах лезвием. Сначала неприятное ощущение от осознания того, что он только что разрезал собственную плоть. Потом боль. Слабая боль пульсирующего кровотока, выходящего по краям открытой раны. А потом сгущающаяся чернота и ощущение бездонной пустоты, забытья, ощущения потери контроля над собой. И звук щелкнувшего дверного замка. А после ничего...
* * *
"Осень. Она опять пришла в мой город, и теперь я не могу оставаться в стороне. Она пришла, чтобы забирать. Эта жуткая осень разбитых человеческих надежд, посеянных теплой весной и взращенных палящим летом. Не календарная осень. Настоящая. Их станет больше, гораздо больше теперь. Тех, кто не сможет сопротивляться отчаянию. И я должен помочь. Это моя работа. Если я не сделаю ее, то никто не сделает. Если я не протяну им руку помощи, то никто не протянет. Если я не откажусь - у них не будет надежды".
- Гражданин - подошедший к Алексею сотрудник милиции прервал его неспешные мысли - предъявите документы.
Возможно, внешность Алексея привлекала слишком много внимания, ведь одет он был довольно необычно, но это ему было только на руку. Так было легче искать. Искать людей.
Алексей извлек из внутреннего кармана паспорт.
- Так, посмотрим - милиционер сличил фотографию с оригиналом и пробубнил себе под нос - Колесов Алексей Эдуардович.
Он разглядывал паспорт еще пару минут, перелистывая страницы, а потом как-то очень недовольно буркнул и, вернув Алексею документы, произнес заученной фразой: "Извините за беспокойство".
Колесов спрятал паспорт обратно в карман. Резкий порыв ветра растрепал его длинные светлые волосы. Он спешно заправил их обратно за уши и взглянул на свои весьма необычные наручные часы. Доходило семь. Люди разбредались по домам. Вместо горбатых бабушек и тучных женщин с неподъемными сетками на улице появлялись подвыпившие компании, которым море было путь и не по колено, но по грудь это точно.
Взгляд Алексея не выражал ничего. Он был пуст и холоден и от того, возможно, прожигал людей насквозь. Этот взгляд смотрел, сканировал, процеживал, отшелушивал лишнее и опять смотрел. Его похудевшее крепкое лицо просто излучало спокойствие. За пять прошедших лет он научился многому. Научился предугадывать, вместо того, чтобы верить; научился не падать, вместо того, чтобы вновь вставать; научился идти, вместо того, чтобы стоять на месте; научился смотреть и слушать, вместо того, чтобы видеть и слышать. Но самое главное - он научился понимать. Понимать людей, различать их и разграничивать. Понимать причины поступков, последствия действий; просчитывать, анализировать, сотни, тысячи раз анализировать, прежде чем принять решение. А еще он научился ждать. Столько, сколько потребуется и не секундой больше или меньше. Научился появляться в те моменты, когда это было необходимо, когда он был нужен другим.
Это пришло не сразу. После месяцев, проведенных в этом областном городе, куда он сбежал от своей прошлой жизни пять лет назад. Он помнил это время. Слезы матери и упреки отца - отличного врача, который и остановил кровотечение у сына, когда тот попытался перерезать себе вены. Он помнил, как в последний раз взглянул на родителей и заплакал, выйдя из подъезда, как громко захлопнулась металлическая дверь, как отец потом крикнул вдогонку: "Хоть бы мать пожалел".
В глубине души они понимали, конечно же, понимали, что в нем что-то изменилось после того случая. Его больше не интересовало мнение окружающих. Над ним по-прежнему смеялись в школе, но теперь ему было все равно. Что-то надломилось в душе. Алексей в один день вдруг осознал, что уже не сможет жить так, как жил раньше. И поэтому нужно было уйти. Далеко-далеко, чтобы начать все сначала.
Хлеб давался тяжело. Выручало только знание электроники. Первый год обучения в областном университете по специальности "микроэлектроника" вообще казался адом. Вечное безденежье, грязь и разврат студенческого общежития. Разве можно было стать нормальным человеком в таких условиях? А вот он стал. Доказал всем и самому себе, что можно. Два следующих года он провел в бесконечном самоконтроле и отточке своих чувств, изучении восточных единоборств и психологии. А на четвертом курсе пришло время первого "дела", хотя нет, уже второго, ведь первое случилось еще в 17 лет, всего через месяц, после того, как он впервые узнал, что может чувствовать последнюю стадию человеческого горя...
* * *
Алексей прогуливался по улице своим неизменно неспешным шагом, пытаясь допинать небольшой камешек до самого конца длинной широкой аллее, по одну сторону огороженной не менее длинными пятиэтажными домами, а по другую проезжей частью, со снующими туда-сюда машинами. Он ничего особо не искал. Он просто шел. В последнее время он вообще начал много ходить пешком. Неизвестно почему, но ему это нравилось. Он чувствовал себя свободным в это время, не зависящим ни от кого, только от своих сил, только от своих ног. Была поздняя весна. Конец апреля. Погода не то, чтобы особо приятная - чувствовался легкий холодный ветерок, и куртка все еще была неотъемлемым атрибутом одежды. Прохожие медленно плыли мимо, спеша за покупками в магазины и торговые центры, на остановки и центральный городской рынок. Воскресенье. Солнечное весеннее воскресенье. Молодые пары страстно целовались в предвкушении ночи. Аварийка дежурила у входа в один из подъездов, куда двое крепких мужиков затаскивали баллоны с кислородом и ацетиленом. И все было хорошо и прекрасно. Вот только что-то тревожило Алексея.
Приближаясь к недавно построенной кирпичной девятиэтажке, расположенной в некотором удалении от аллеи, посреди скверов и небольших парков, скрывавшихся за массивным фасадом пятиэтажного дома, отделявшего их от внешнего мира, Алексей ощутил мысленный удар, который заставил его осмотреться по сторонам. Людей нигде не было, но он не оставлял поиска. И внезапно его взгляд упал на молодого паренька, уныло выбредавшего из грязного подъезда.
Алексея прошибло ступором. Он понял все. В одно мгновенье. Он раскрыл природу этих своих ощущений. Теперь он чувствовал, среди огромной серой массы чувствовал человека, обрекшего себя на смерть. Он чувствовал самоубийцу, коим недавно и сам являлся. От паренька веяло страхом и отчаянием. Алексей сам того не понимая идентифицировал эти чувства и вобрал их в себя. "Страх. У него какие-то проблемы. Отчаяние. Он не знает, как из них выбраться" - мысль возникла сама собой, а ноги понесли его вслед за парнем. Алексей пока ничего не понимал. Не понимал, что будет делать и как поможет ему, но он знал, что должен помочь. Парень между тем свернул в подворотню и закурил. Невдалеке маячила шестнадцатиэтажка. "Что же делать? Позвать на помощь? Нет, все равно не поверят. Значит надо идти за ним".
Минут пять продолжалось преследование, а потом был подъезд - светлый и чистый, что совершенно не соответствовало внешнему облику первого этажа здания, исписанного граффити и нехорошими словами. Парень поехал на лифте, а Алексей побежал по ступенькам. Он не пытался догнать лифт. Вовсе нет. Он знал, что должен придти позже; он знал это, как и то, что лифт остановиться на четырнадцатом этаже. Дверь на стандартный пролетный балкон была слегка приоткрыта. В эту своеобразную щелочку Алексей увидел, как парень взбирается на бетонное ограждение балкона. Он уже перелез через него и теперь стоял на узком карнизе, сантиметров пять в ширину, на одних пятках. Руками он обхватил ограждение. Дыхание его было сбитым. Он делал выбор. Возможно, последний выбор в своей жизни.
Алексей почувствовал жгучее желание что-то предпринять и с силой дернул дверь на себя, услышав дикий визг несмазанных петель, и вот тогда-то он понял, что все сделал неправильно. Парень быстро инстинктивно обернулся, ноги соскользнули с карниза, а руки не смогли удержать его веса. Алексей пулей метнулся к нему, но не успел. Человеческое тело летело вниз, рассекая свежий прохладный воздух. Две секунды спустя оно упало грудью на серый бетон. И все было кончено. Абсолютно все...
* * *
"Стоп!" - Колесов замер на месте, повинуясь инстинктивной внутренней команде. Мимо него только что очень быстро промелькнул неприметно одетый парнишка лет 16-ти, удалявшийся куда-то в сторону жилых кварталов. Алексей резко обернулся. Его взгляд скользнул по нескольким прохожим и уперся в синюю ветровку с капюшоном. В душе что-то звякнуло. Внутренний ветер эмоций бушевал в расширявшихся артериях. "Обида. Его кто-то бросил. Страх. Он боится каких-то людей. Ненависть. Он ненавидит себя, за то, что он такой. Сегодня он попытается уйти". Алексей хотел было начать преследование, но что-то внутри подсказало, что лучше перевести взгляд на закрывавшийся уже четырехэтажный торговый центр с причудливо украшенными витражами и десятками приличных кафе и ресторанов. Его рефлексы как всегда не подвели. Парень обернулся и уставился прямо на него. "Нет, мальчик, ты даже не почувствуешь моего присутствия. Не теперь" - размышлял Колесов, боковым зрением замечая, что парень в потертых джинсах вновь зашагал по улице. Алексей спрятал руки в карманы плаща и пошел следом. Медленно, осторожно, держа дистанцию, но ни на миг не теряя из виду объект наблюдения.
В его голове прорабатывались сценарии. Минуты через две он уже определил основную причину, которая повлекла за собой столь решительные действия. Кто-то разбил ему сердце. Банально. Да, действительно банально, но ведь и Колесов когда-то по той же причине взял в руки лезвие. Но было что-то еще. Скорее всего, его не считают за человека в каком-то обществе...
История повторялась. История, которая была изучена Алексеем досконально, разобрана на составляющие, на винтики и шурупчики, просчитана десятки раз. Несчастная любовь. И парень этот вовсе не был первым, кого Колесов вытаскивал из петли из-за этого. Были другие. Много, много других, таких же, как и этот, которые не понимали, что это все мелочи; такие пустые, такие ненужные никому мелочи, которые и не стоят внимания, которые разрешаются сами собой. Но Алексей прекрасно понимал, что вдалбливать это в максималистские юношеские головы, все равно что забивать гвоздь в железобетонную стену. И вывести их из этого состояния никто не мог. И не от того вовсе, что они не хотели слушать, а от того, что те, кто пытался, не смогли найти нужных слов. Люди не понимали их. А Алексей понимал, потому что сам прошел через подобное.
Дорога вела Колесова на запад. Над головой уже сгущался мрак осенней ночной непогоды. Тучи окрашивались в устрашающе-черный цвет, громогласно заявляя о своем намерении пролить на грешную землю крупные водные капли. Но пока это было только предупреждение.
Магазины непрестанно мельчали. Через пятнадцать минут исполинские здания центральных универмагов и сиявшие разноцветными огнями фасады дорогих ресторанов с изысканными названиями и не менее изысканными меню, сменились разбросанными по обеим сторонам широкого проспекта, мелкими торговыми пунктами, наперебой предлагавшие самые ходовые товары - водку, пиво и сигареты.
Паренек шел в сторону спального района. На горизонте виднелась шестнадцатиэтажка, точнее три, но две другие располагались чуть подальше... Эти неизменные шестнадцатиэтажки. Почему, почему они так привлекали их - этих молодых парней, решивших покончить с собой? И почему именно такие, построенные из плит, облицованных мелким коричневым камнем. Ну что их не устраивало в серых панельных зданиях с обитыми жестью балконами?
Алексей не знал ответа, хотя, у него было одно предположение. Дело в том, что в зданиях второго типа дверь на крышу была закрыта чаще всего гораздо надежнее, но это было лишь предположение - в конце концов, можно же было просто спрыгнуть с балкона.
Тем временем Колесов продолжал наблюдать. "Походка неуверенная, пружинящая. Замкнутость...голова опущена вниз. Не курит, старается обходить шумные компании. Одет весьма правильно. Скорее всего, не сам выбирал. Родители, почти наверняка неплохие, однако стремящиеся к тотальному контролю. Отношения сверстников - презрительное. Многие считают его слишком "правильным", другие откровенно называют тряпкой и вытирают ноги". Типичная картина. Алексею было жалко его. Нормальный паренек, попавший в плохую компанию; невнимательная, неосторожная муха, запутавшаяся в жизненных сетях. Другие обстоятельства, другая ситуация, другие друзья, другая школа и все - он бы мог стать Человеком. А вместо этого прозябает на задворках жизни, ежедневно выслушивая оскорбления и насмешки из-за того, что он не такой, как все. Из-за того, что он не пьет и не ругается матом; из-за того, что не ржет, когда старушка спотыкается об вышедшую из своего паза тротуарную плитку; из-за того, что просто не пререкается с учителями и пытается хорошо учиться. Ему бы немного подрасти, переждать этот период. Еще года два-три и все в его жизни измениться. Но он не может ждать. Он и так ждал всю свою жизнь, что все у него будет хорошо. Он больше не может.
Таких Колесов называл отверженными. Людьми, которые не принадлежат этому миру, которым уготовано самое большое испытание - терпеть. Без поддержки со стороны близких и знакомых - одним, постоянно одним, нести неподъемный деревянный крест по неимоверно длинной дороге на Голгофу, черпая силы лишь из самих себя. И каждый день он видел, что многие из них не смогут дойти самостоятельно.
Раздвоенный электрический язык сверкнул где-то на горизонте, а через несколько секунд до Алексея донесся глухой отголосок мощнейшего громового раската. "Ой как нехорошо" - подумал Колесов, слегка прибавив шаг и сократив расстояние до паренька, чтобы ненароком не потерять его из виду, так как он начал вилять по подворотням. Не то, чтобы Алексей не знал этих дворов - нет, в свое время он пешком исходил весь этот город, вплоть до самого темного закоулка, самой узкой, заросшей тропинки у заброшенных гаражей, по соседству с которыми расположилась городская свалка. Просто он не хотел отставать, вот и все.
Паренек замедлял шаг. Правильно говорят, что если ты решился на самоубийство, то даже тысяча километров покажется тебе жалкими сантиметрами. Этому парню сейчас не хватало времени, чтобы думать. Он все еще боролся, все еще хотел...все еще надеялся, но продолжал идти. За очередной аркой показался подъезд высотного дома. Уже смеркалось. Людей во дворах уже не было. Даже молодежь, которая все еще любила устраивать ночные посиделки, решила в этот раз ограничится распитием пива в каком-нибудь подъезде.
Намечалась гроза. Гроза, которой давно уже не было в этом городе. Ветер ревел в кронах полуголых деревьев, сметая с тротуарных дорожек зелено-желтые листья. Первые капели холодного, уже по-настоящему осеннего упали сразу после очередного небесного сотрясения. Складывалось впечатление, что небо сбросило их с себя силой, секундно разгневавшись, а затем немедленно смилостивившись над земными обитателями, дав им возможность укрыться под навесами и козырьками зданий. Дождь прекратился ровно на полминуты, а потом с неба посыпало водой. Крупные, до отказа наполненные капли с грохотом разбивались о засохшую землю квартальной тропинки. Казалось, что если бы их вес был хоть на одну миллионную грамма больше, они бы разрывались прямо в воздухе, не выдержав внутреннего давления.
Стихнувший на секунды двор мгновенно наполнился шумом капель, тарабанивших по крышам и водостокам. Вот теперь то и наступило время, чтобы начать активные действия. Едва различимый уже тонкий силуэт скрылся в темноте подъезда. Колесов сорвался на бег. Подъезд был рядом, но нужно было выждать время. Алексей знал, что самое страшное в такой ситуации придти не вовремя.
"Господи, благослови" - промелькнуло у него в голове. Он был верующим. Вернее стал им, после того, как не смог покончить с собой. Это было необходимо ему тогда. Единственный человек, который выслушал его тогда, оказался священником. В немалой степени он помог Алексею не сорваться вновь. Он вселил в него страх. Страх того, что после смерти самоубийце нет спасения, что ни одни земные страдания не смогут сравниться с вечными, нескончаемыми адскими муками. А еще он вселил в него надежду. Надежду на кого-то, кто никогда не предаст, никогда не отвернется, никогда не откажется поговорить, если ты этого захочешь; надежду на того, кто протянет руку помощи, кто поможет тебе нести твой крест - надежду на Бога.
Колесов проворно вошел в подъезд и прислушался. Шум дождя как будто натыкался на незримую перегородку и ломался, становился неизмеримо тише. В подъезде не было звуков. Он словно вымер, запрятав обитателей в теплые уютные квартиры. Кнопка лифта была заляпана жвачкой. Палец потянулся к ней, но Алексея передернуло. "Еще не время" - повторил он про себя и глубоко вздохнул, отмеривая на часах последние секунды. "Пожалуй, теперь пора" - костяшка послушно ткнула жвачку и лифт начал движение вниз.
Дверь на крышу была открыта. Сорванный ломом хлипкий замок был аккуратно вставлен обратно в соединительное отверстие. Алексей аккуратно открыл решетку, которая немного поскрипывала от редкого использования.
Вход на крышу представлял собой нечто вроде высокой будки с деревянной дверью. Косяк был сломан, замок безучастно ударялся о дерево металлическим затвором. Колесов осторожно вышел наружу. Порыв ветра окропил лицо водой. На крыше было сумрачно и страшно. Небеса трещали по швам, будто их рвали на части. Ветер выл, стонал в огороженном небольшим бетонным возвышением пяточке. Паренек уже стоял у самого края.
Алексей выпрямился и пошел к нему, преодолевая сопротивление бокового ветра. Парень уже все решил. Теперь нужно было действовать. Как? Колесов уже знал.
Паренек поставил ногу на возвышение, сантиметров 50 в ширину. Затем вторая нога послушно встала рядом с первой. Перед ним была стена. Бездушная, холодная дождевая стена, которая скрывала абсолютно все, позволяя видеть лишь темно коричневую полоску бардюра. Он решил, что все уже кончено, он уже собрался прыгнуть, а точнее просто наклониться вперед и по инерции улететь вниз, не имея возможности поймать безжизненное воздушное пространство.
И вдруг, неизвестно откуда рядом с ним образовалась фигура человека. От неожиданности он отклонился в сторону и потерял равновесие. Резкий порыв ветра почти сорвал его вниз, но сильная человеческая рука, выставленная вперед, словно живой шлагбаум, удержала его от падения.
- Ты выбрал не самое подходящее время! - начал Алексей, пытаясь перекричать барабанивший по крыше дождь.
Паренек стоял в полной растерянности. Он ничего, абсолютно ничего не понимал. На языке вертелся простой, естественный вопрос: "Кто ты?", но онемевшие губы не давали возможности что-либо произнести.
- Она не увидит тебя сейчас! Она, скорее всего занимается сексом с каким-нибудь ублюдком и совершенно не думает о прыщавом сопляке, который из-за нее пошел на самоубийство!
"Откуда, откуда этому незнакомцу известно о том, что случилось сегодня? Кто он такой? Что он вообще может понимать? Что он может знать обо мне?!" - паренек судорожно соображал, пытаясь разглядеть стоявшую в метре от него темную фигуру, больше похожую на тень.
- Да что ты вообще понимаешь?! Я люблю ее! Я люблю ее больше жизни! - выпалил паренек куда-то в воздух, сам не веря, что начал говорить.
- Да! Да! Я ничего не понимаю. Ничего, кроме одного! Ей сейчас очень хорошо! И тому подонку, что избил тебя сегодня у нее на глазах тоже хорошо! - Алексей выждал секундную паузу, ощущая, как душа паренька наполняется бессильной яростью, которая все больше ослабляла его желание броситься вниз - И тебе будет хорошо, да?! когда ты будешь лежать на асфальте кишками наружу?! Тебе будет очень хорошо, не правда ли?!
Правда обличала паренька. Правда, сказанная другим человеком, который говорил именно то, что он хотел услышать. Парень жаждал этих слов. Каждое мгновение сегодняшнего дня, но никто не смог их сказать, кроме этой черной тени, спрятанной за мокрой пеленой.
- Я любил ее! - этот крик выражал отчаяние. Мегатонны отчаяния, не разорвавшиеся внутри, вышедшие наружу с этим криком, обезвреженные дождем и холодным ветром - я любил ее - уже осевшим, охрипшим от перенапряжения голосом произнес паренек, попытавшись высвободить вихрь чувств, захлестывавших его душу.
Алексей был призрачно спокоен. Он повернулся и посмотрел на паренька в упор, но не увидел ничего кроме уже терявшего силу, но все еще лившего стеной дождя.
- Ты любил не ее! Ты любил тот образ, который ты создал в своих мечтах! Образ, лишенный недостатков! Ты жил им! Ты устранился от реальности в страну, где ты был супергероем, в мир, который ты сам создал для себя! Там ты мог спасать людей от пуль и вытаскивать из горящих зданий! Ты чувствовал в себе для этого силы! Ты чувствовал их! Но реальность ломала тебя. Она вновь и вновь доказывала, что ты - никто, над тобой смеялись, об тебя вытирали ноги, тебя били и вымогали деньги! А ты жил в мечтах! Ты верил в них! Ты верил, что ОНА пойдет за тобой на край света, потому что ты такой хороший и добрый! А она не пошла! Она прикинула, что ты ничего не сможешь ей дать, что не сможешь защитить ее в случае чего! Она прикинула, что и над ней тоже будут смеяться, если она будет встречаться с таким недоноском, как ты! И она ушла с другим! С ним - с этим лысым обкуренным ублюдком! А хочешь, я скажу тебе почему?! Потому что она такая же, как они! Такая же как остальные! Вот почему!
Дождь постепенно стихал, с каждой секундой иссякая. На улице уже была ночь, так незаметно опустившаяся на город пока тот, ничего не понимая слушал дикую музыку дождя. Теперь Алексей видел паренька. Видел его фигуру, куртку и контуры лица. Он отстоял от Колесова сантиметров на семьдесят и плакал. Конечно же Алексей не мог этого видеть. Он слышал, слышал всхлипы и шмыганья носом. Парень отошел от черты. Он выплакал все, что так долго копилось на душе. Выплакал здесь, на крыше, посреди дождя и пронизывающего ветра, который уносил прочь сорвавшиеся с подбородка капли.
- Спускайся - предложил Алексей.
Парень послушно спрыгнул с ограждения и, отойдя от него метров на пять, присел на корточки.
- Ты можешь мне помочь? - его голос был полон надежды. Алексей знал о нем все, что тот так долго скрывал даже от родных. Этот посторонний, абсолютно посторонний человек, так подробно описавший всю его душевную картину. Он мог довериться ему. Он хотел этого. Он хотел помощи.
- Могу - Алексей присел рядом - ты должен отказаться от мечты. Ты должен понять, что ее нет, что это лишь миф, мираж, иллюзия. Ты должен принять этот мир. Хочешь ты этого или нет - ты ДОЛЖЕН его принять. А когда ты его примешь, то поймешь, что слова толпы - ничто, что их не стоит бояться, что к ним прислушиваются только те, кто идет вместе с толпой. И ты поймешь, что есть люди, идущие против толпы. И ты поймешь, что они настоящие Люди. Ты поймешь это, обязательно поймешь, но не сразу. Сначала ты должен отказаться от мечты, принять этот мир. Только потом ты сможешь идти. Идти в те края, куда никогда не добраться остальным.
Алексей встал и спокойным размеренным шагом направился обратно к будочному возвышению, чтобы слиться с подъездом, видящем десятые сны. А паренек остался сидеть на корточках и ломать в себе последние остатки слепой любви, вгрызаясь глазами в черную просмоленную крышу.
Колесов бродил по городу всю ночь. Легкие разрывало от чистейшего осеннего воздуха. Он вбирал его в себя, впитывал, наполнялся им до краев, пытался унести его частицы в складках своего плаща, чтобы остаться свободным хоть чуточку дольше, чем все остальные. "Спасибо Тебе, Господи. Спасибо Тебе" - шепотом произнес Алексей оглянувшись на восток, где небо уже светлело. Рассвет. Он был так прекрасен сегодня - этот ярко-оранжевый рассвет, продиравшийся сквозь остатки грозовых туч, прожигавший их огненными каплями, заставлявший созерцать природное перерождение, озарявший город светом новой надежды.