Аннотация: Сказать, что я с детства увлечен миром шестиногих, - значило бы сказать очень мало...
ПРЕДИСЛОВИЕ
Сказать, что я с детства увлечен миром шестиногих, - значило бы сказать очень мало. Этот загадочный мир постоянно манит меня. Мальчишкой я мог часами наблюдать за кузнечиком, расправляющим после линьки свои прозрачные крылья, которые из маленьких становились большими прямо у меня на глазах; держать на ладони огромного жука-оленя и восхищаться формой и причудливым строением его рогов. И мне казалось, что их выточил искусный мастер. Однажды я нашел в зарослях сирени красивую полосатую гусеницу сиреневого бражника. Взрослые говорили: "Фу, гадость какая! И неужели ты возьмешь ее в руки?!" А я поставил ветку с гусеницей в банку, и передо мной проходило день за днем удивительное превращение гусеницы в другое существо - бабочку. В школьные годы моей настольной книгой долго была "Жизнь насекомых" Жана Анри Фабра, замечательного французского энтомолога. В ней рассказывалось об интересных повадках ос, жуков и цикад. Сады и парки я разделял в ту пору на две категории. В первую попадали те, где, как мне представлялось, был хороший садовник. Это было видно уже по тому, что над кустами не вился пестрый рой всяких букашек. А листва на деревьях лучше любых слов говорила своей однообразной свежестью об отсутствии " вредителей". Прилежно расчищенные дорожки таких садов наводили на меня скуку. Сами же деревья, кусты, цветы и травы казались сплошной декорацией. Зато в старых, запущенных парках с плохим садовником или, вернее всего, где его вообще не было, меня ожидало что-нибудь необыкновенное. Узкие, почти целиком заросшие тропки уводили к стрекоту кобылок на поляны с высокими травами или к зарослям жасмина и шиповника. Там летали изумрудно-хрустальные стрекозы, среди трав бегали ящерицы. И почти на каждом цветке шиповника сидел золотистый жук-бронзовка, похожий на переливающийся сгусток радуги! К сожалению, этих парков со временем становилось все меньше и меньше. А новые книги о насекомых, как правило, имели следующие названия: "Вредители леса", "Шестиногие враги и друзья", "Борьба с вредителями плодово-ягодных культур" и так далее... Тогда я всерьез задумался, - а могут ли насекомые быть действительными врагами человека? Разве сам человек своей часто такой бездумной деятельностью не вредит всему живому на Земле? И кто, как не он, поставил и себя, и всю планету на грань экологической катастрофы? В этой книге я расскажу читателям о своих первых шагах в познании Природы и о том, что окружающий нас мир прекрасен, но беззащитен, и мы все должны не дать ему погибнуть.
МАКРОПОДИХА
Вечером после уроков Сергей, как обычно, стал читать "Жизнь животных" Брэма. А я рассматривал красочный атлас бабочек - гордость Сережкиной библиотеки. Мое внимание привлекла бабочка с черными хвостиками на крыльях и необычным названием махаон. Незаметно для себя я начал перерисовывать ее на листок тетради. И вскоре так углубился в это занятие, что позабыл все на свете.
Вдруг в прихожей раздался звонок. И к нам вбежала Люда, одноклассница Сергея.
"Ребята! Сережка! - чуть ни плача, воскликнула она. - Ты здесь все книжки читаешь, а у меня макроподиха погибает!"
Сергей третий год занимался в нашем кружке юннатов. Во время одной из экспедиций кружковцев в заповедник на остров Ряжков он сам смастерил себе резиновый костюм для подводного плавания и опускался в нем на дно Белого моря, чтобы понаблюдать за жизнью его обитателей. Правда, совсем недалеко от берега, но все-таки заманчиво. Дома у него жили хомячки, канарейки, ползала черепаха, и стояло два больших аквариума с разными экзотическими рыбками.
Аквариумные рыбки были главным увлечением Сергея. Он знал о них все или почти все. И охотно рассказывал товарищам про рыбьи повадки. Поэтому в школе Сережку называли профессором аквариумных наук.
"Что? Та самая макроподиха?" - спросил Сергей и поднял глаза от книги.
"Какая же еще", - всхлипнув, сказала Люда.
"Ихтиофонусом она у тебя не больна. - рассуждал вслух Сережка.
- Погоди, а вода в аквариуме не перегрелась, в порядке электронагреватель?"
- При чем тут вода и какой-то там ихтиофонус! Макроподиха никак червяка проглотить не может, подавилась им, наверное!
- Ты б сразу так и говорила. Василь, пошли скорей!
Мы выскочили в коридор и кинулись вниз по лестнице на второй этаж, где жила Люда. Не прошло и минуты, как мы втроем уже стояли возле ее просторного аквариума, со дна которого тянулись тонкие, кудрявые стебельки элодеи и длинные листья валлиснерии. Из глиняных горшочков в воду свешивались побеги зеленой традесканции. Большая, полосатая рыбка с хвостом похожим на лиру билась у самой поверхности, разведя жабры, и словно пыталась выскочить из воды. Рот у ней был плотно забит. Из него, как сосиска, торчал толстый дождевой червь. Эта рыбка была самочкой макропода, которую прошлым летом Сергей подарил Люде на день рождения.
Поначалу макроподов была пара. Если свет падал сбоку и температура воды в аквариуме была правильной, рыбки часто меняли окраску. Резко поворачиваясь, они красовались друг перед другом необычными позами и вспыхивали голубыми, зелеными и оранжевыми цветами радуги. Макроподы быстро выросли и сделались еще наряднее. Потом самец умер. Самочка же настолько привыкла к нам, что не боялась брать корм прямо из рук. Когда она выхватывала извивающегося мотыля, то из-под ее жаберных крышек вырывались пузырьки воздуха. Рыбка смешно чмокала. И нам казалось, что так она благодарила нас за вкусное угощение. А вот теперь с ней случилась беда. Неужели даже Сергей не сумеет спасти рыбку?
Сережка ловким движением сачка вынул ее из аквариума. Рыбка до того обессилела, что совсем не сопротивлялась, а только слабо шевелила хвостом. Сергей взял пинцет и аккуратно освободил рот рыбки от червяка. Потом отпустил ее в аквариум. Глотнув воздух, полосатая макроподиха неуверенно уплыла в гущу веточек элодеи и там затаилась.
"Жива! - радостно произнес Сережка. - Мы успели как раз во-время. Любой другой рыбке справиться с таким червяком - пустячное дело. А эта обязательно задохнулась бы, не приди мы ей на выручку".
"Почему?" - удивился я.
"Потому, что макроподы - не совсем обычные рыбы. У них в глоточных костях орган особый есть. Лабиринтом называется. С его помощью они и все остальные рыбки семейства лабиринтовых, например, гурами и петушки, могут использовать для дыхания атмосферный кислород. Их далекие предки жили в канавках на рисовых полях Индокитая. В воде кислорода им всегда не хватало, да и сами канавки в периоды засухи полностью высыхали. Чтобы спастись в таких неблагоприятных условиях, эти рыбки приспособились дышать воздухом. В аквариуме лабиринтовым рыбкам нужно часто подплывать к поверхности. Если помешать им сделать воздушный запас, то они могут погибнуть даже в свежей и чистой воде", - пояснил Сережа.
С тех пор авторитет Сережкиных знаний заметно вырос.
Петербург, 1985-98 годы.
ТРИТОНЫ
Апрель. Вовсю тает снег. Кое-где уже начала проклевываться первая травка. Водоемы освобождаются от своих ледяных оков, и в них закипает весенняя жизнь. Я стою возле лягушатника и вижу, как из-под старого пня выползают тритоны. Солнце пробудило их ото сна. Смешно и неуклюже переваливаясь, они спешат к воде. Тритоны отощали за зиму. Но совсем скоро их будет не узнать, такой нарядной сделается их окраска.
Особенно яркими станут самцы. Их брюшко покраснеет, на нем выступят черные пятнышки. Хвост сплющится с боков, расширится и станет похожим на плавник. От затылка и до кончика хвоста вырастет волнистый гребень, который будет служить тритону не только украшением, но и органом добавочного кожного дыхания в воде. Такими нарядными самцы тритонов бывают лишь весной.
Для тритонов теперь настает брачная пора. Один за другим они соскальзывает в воду и устремляются на дно. Я радуюсь тритонам. Этих полезных и по-своему удивительных животных из отряда хвостатых амфибий у нас осталось не так уж много.
На суше тритоны поедают слизней, комаров. гусениц. А в пруду питаются комариными личинками и мелкими червями.
Весной тритоны откладывают икру на элодею и другие прудовые растения. Каждую икринку самка заботливо заворачивает в листок, пряча от глаз хищников. Спустя две недели появляются маленькие, всего в несколько миллиметров, личинки тритона. Ног у этих крох еще нет. Только по бокам головы торчат ветвистые жабры. Первое время личинки питаются мелкими инфузориями, потом начинают ловить дафний и циклопов. Сероватая окраска делает личинок тритона незаметными на илистом дне пруда. Тем не менее очень часто на них охотятся водяные жуки и клопы-гладыши. Вскоре у личинок вырастает первая и вторая пара ног. Они все чаще и чаще поднимаются к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. Жабры их постепенно исчезают. И к концу лета тритоны выбираются на сушу. Их можно обнаружить в сырых, затемненных местах: где-нибудь во мху, под опавшей листвой, в трещинах древесной коры. Они медлительны и напоминают скорее маленьких ящериц. Пройдет два года, прежде чем эти тритоны повзрослеют и впервые в жизни наденут свой свадебный наряд.
На моих глазах один незадачливый тритон попадает в глубокую ложбинку. Карабкается вверх, но тщетно. Я нагибаюсь, беру палочку и осторожно подталкиваю его сзади. Помогаю побыстрее вылезти наружу и не отстать от других. Будто бы в знак благодарности, тритон виляет хвостом и скрывается под водой.
Ленинград, 1985 год.
ПОЗДНИЙ ТРИТОН
В разгар листопада мы с Таней пришли в парк на Каменном острове. Похолодало. И все вокруг здесь сразу переменилось. Газоны пожухли. Деревья, особенно клены, стали ярко-оранжевыми и желтыми. У многих из них крона была истерзана ветром. Одни только тополя по-прежнему хранили зеленый наряд. Но выглядели озябшими. В воздухе запахло осенью и желудями. Жизнь пруда тоже затихала. Пропали островерхие пики стрелолиста. Исчезла куда-то ряска. Не было видно и снующих в разных направлениях водомерок. Еще месяц назад упади на воду муха или комар, как к нему тут же сбегались эти чрезвычайно проворные существа. И норовили возить в добычу свои хоботки. Под водой упавших насекомых поджидали более опасные хищники - водяные клопы-гладыши. Они плавают спиной вниз. И постоянно следят за тем, что делается на поверхности, готовые в любой момент поймать незадачливого комарика. Задние ноги у гладышей вытянуты и похожи на весла. Такими ногами очень удобно грести. Если на гладыша случайно наступить, купаясь в пруду, то он может больно ужалить, как настоящая пчела или оса.
Теперь пруд казался пустым. И сквозь его поверхность таинственно проступала черная глубина. Лишь кое-где вверх со дна тянулись какие-то зеленоватые веточки. Около берега в пруд нападало много листвы. В воде она разбухла, разопрела. И сейчас служила пищей мириадам крохотных инфузорий, которых в свою очередь поедают мелкие рачки-циклопы. Сами же циклопы - отличный корм для аквариумных рыбок. Вот за ним-то мы и ходим сюда каждую неделю.
Я взял сачок на длинной ручке и начал, не спеша, размеренными движениями водить им в черноте пруда сперва в одну, потом в другую сторону. Так я проделал раз двадцать, пока наконец на марлевой материи не скопилось достаточно буроватой массы циклопов. Когда мы стали вытряхивать содержимое сачка в банку, то вдруг увидели тритона, который запутался среди попавших в сачок водяных растений. Изогнулся, показав на миг свое красивое в пятнышках брюшко. Я хотел было отпустить его обратно в пруд. Но тритон неожиданно вильнул хвостом. Нырнул в кишевшую циклопами банку. И замер на дне.
" Все его сородичи давным-давно выползли на сушу и готовятся зимовать где-нибудь во мху, а этот бедняга мерзнет в воде в такую холодину, у него, видишь, жабры еще есть", - сказала Таня и протянула мне банку.
Тритон и правда был очень странный. Он никак не походил на тех ярких тритонов, с волнистыми гребнями, что в апреле спускаются в пруд метать икру. Он оказался небольшим. Всего несколько сантиметров длины. По бокам его головы действительно торчали перистые жабры, которыми он то и дело взмахивал, точно веером. По сути, это был даже те тритон, а его личинка. Почему же она не смогла во-время превратиться во взрослое животное и вместе с другими покинуть воду еще в начале осени?
И тут я вспомнил, как много лет назад впервые пришел на занятия кружка юннатов при Ленинградском Зоологическом институте. Кружком тогда руководил талантливый биолог-энтузиаст Евгений Александрович Нинбург, ставший впоследствии автором увлекательных книг по водной фауне. Кружок располагался в трех комнатах. Самая большая из них была почти целиком уставлена стеллажами с аквариумами и террариумами. Там жили лягушки, черепахи, змеи и веретеницы. По засушенным корягам ползали огромные, причудливой формы тараканы с Мадагаскара. А в сосуде, похожем на чашку Петри, но только очень больших размеров, плавало необычное животное. Оно было белого цвета. И внешне напоминало не то ящерицу, не то диковинную саламандру с красными жабрами позади головы. Хвост у него был плоский, как у рыбы, и оторочен по краям прозрачными плавниками. Двигалось оно неуклюже. Часто заглатывало ртом воздух с поверхности. На передних лапах его было четыре пальца, на задних пять. Евгений Александрович объяснил мне, что это - выведенный в неволе аксолотль-альбинос. Обычные аксолотли, хвостатые амфибии из высокогорных озер юга Северо-Американского континента бывают окрашены в зеленовато-черный цвет. Слово "аксолотль" в переводе с языка древних индейцев-майя означает "играющий в воде". Долгое время ученые считали аксолотля самостоятельным видом земноводных. И даже придумали ему замысловатое научное название Сиредон рыбовидный. Как велико же было их удивление, когда обнаружилось, что аксолотль - всего-навсего личинка другого животного, амбистомы - дальней родственницы тритонов, ведущей исключительно наземный образ жизни. У аксолотля есть и еще одна не менее интересная особенность: он может превратиться в амбистому, а может так и прожить в воде, до старости оставаясь личинкой. И даже размножается при этом! В науке подобное явление стало называться неотенией. Некоторые аксолотли вырастают до тридцати пяти сантиметров. Они питаются рыбой и головастиками. Как я уже сказал, родина аксолотля- Американский континент. Там не бывает резкой смены времен года. И водоемы не промерзают зимой, как в наших широтах. Точнее, зимы с ее морозами и метелями в тех местах вообще нет. А поэтому аксолотлю незачем спешить с превращением. Ему и в воде хорошо. У личинки тритона все наоборот. Из-за ранних холодов ее развитие может задержаться лишь до следующей весны.
" Что мы будем делать с этим тритоном?" - спросил я Таню.
" Жаль выливать циклопов. Иначе его не достать: горлышко банки слишком узкое. Думаю, пусть он пока поживет в нашем аквариуме,потом видно будет," - ответила Таня.
Всю зиму маленький тритон провел в компании с меченосцами. И даже, как будто, подружился с ними. Охотно ел мотыля и кусочки сырого мяса, которые мы специально для него опускали на тонкой палочке в аквариум. Постепенно его жабры и плавники становились меньше, а сам тритон вырастал и все настойчивей хотел выползти из воды.
В мае, когда буйно зазеленела трава и на Каменном острове поднялись золотистые одуванчики, мы выпустили нашего питомца на волю.
Ленинград 1988-1989 годы.
УТРО В ЛЕСУ
Спозаранку я иду в лес. Собираю чернику на кисель, а сам все по сторонам смотрю. Наблюдаю. Вот летит оса - на лету ловит комаров. Пищу своим личинкам заготавливает. А вот паук раскинул незримые сети. На цветке сидит жук. Его лапки слегка покрылись пыльцой. А вот маленькая мошка летит и попадает прямо в лапы пауку. Тот рад добыче. Ой! Что это? Лягушка прыгнула в лужу и подняла фонтан брызг. Муравьи тащат какого-то червячка. А это кто, сверкая на солнце, летит над лесной поляной? Так это же блестящий жук-бронзовка! Он садится на кустик клевера, опускает голову в пушистые лепестки и принимается за еду. Вдали слышен стук дятла. Солнце дотронулось острым лучом до листа папоротника.
Лес пробуждается.
Комарово - Санкт-Петербург, 1965-1995 гг.
ПЕРВЫЕ БАБОЧКИ
Солнце греет робко, но уже по-весеннему. Деревья качают голыми ветками. Они еще не сбросили с себя долгого зимнего оцепенения. И вдруг откуда ни возьмись в воздухе мелькает яркий огонек. Он кружит среди ветвей, затем стремительно опускается на освещенную сторону ствола и замирает на ней. Да ведь это бабочка! Расставила свои оранжевые с черными пятнами крылышки. Греется. Вот чудо! Совсем недавно кругом мела метель; снегу хоть отбавляй; нет ни травы, ни цветов, а бабочка - тут как тут. Ожила раньше всех и прилетела!
Крапивница, или аглаис, как по-латыни эту бабочку зовут ученые, относится к числу самых ранних представителей чешуекрылых Ленинградской области. Одной из первых покидает она зимние убежища. Нередко в погожие, особенно теплые дни ее можно увидеть даже в конце февраля.
Зимуют крапивницы в дуплах деревьев, на чердаках домов, а то и залетев осенью через открытое окно в комнату, незаметно для хозяев просиживают где-нибудь на стене или под потолком холодное время года, чтобы с пробуждением весны устремиться вновь к свету и жизни. Многие, конечно, гибнут зимой. Те, которым удается выжить, дают начала новому поколению. На первых порах бабочки питаются соком березы и тополя, обильно вытекающим из трещин коры. А какое необычное зрелище - пестрый ковер красноватых, трепещущих крыльев на белом стволе березы! Когда зазеленеют газоны, крапивницы с удовольствием пьют нектар желтых цветков одуванчика. Интересно, что вкус они воспринимают при помощи передних ног, на которых у них расположены особые чувствительные органы - рецепторы. Так, отыскав пищу, бабочка сначала обязательно потрогает ее лапками - она словно бы проверяет, съедобно ли это, - а уж потом разворачивает тугой свернутый в спираль хоботок и принимается за еду.
Точно так же ведут себя павлиний глаз и адмирал, две другие зимующие у нас бабочки. Они - ближайшие родственницы крапивницы, можно сказать ее родные братья. Потому и повадки и образ жизни у них схожи. Все три относятся к одному семейству нимфалид.
На крыльях адмирала ярко выделяются алые полосы, а в уголках передней пары крыльев на темном, почти черном фоне разбросаны белые пятна и точки. Вишневые крылья павлиньего глаза переливаются всеми цветами радуги. Это происходит благодаря четырем разноцветным и блестящим круглым пятнышкам, по одному на каждом крыле, за которые бабочка и получила свое название. Зато нижняя сторона ее крыльев темная, без единой черточки и рисунка. Такая окраска хорошо защищает от врагов. Например, когда бабочка сидит неподвижно со сложенными крыльями, то заметить ее трудно. Но если какая-нибудь птица сможет обнаружить ее ненароком и клюнет - бабочка тотчас распахнется, уставится на нее всеми четырьмя " глазами" сразу и очень сильно напугает обидчика. В Греции бабочку павлиний глаз называют "душа". У другой представительницы этого семейства, траурницы, по краю крыльев протянулась нарядная беловато-желтая кайма.
Павлиний глаз при особых условиях можно легко приручить. И бабочка станет прилетать на зов. Как правило, приручению поддаются молодые, недавно вышедшие из куколки экземпляры. Появление бабочек-павлиний глаз имеет известную цикличность, которую иногда образно именуют " волнами жизни". Так, в первой половине восьмидесятых годов в Ленинграде этих бабочек было очень много, но раньше или позже указанных лет их можно было встретить здесь лишь изредка.
К сожалению, с каждым годом красивых бабочек вообще становится меньше, хотя многие из них занесены в Красную книгу. Большой редкостью стал у нас замечательный по расцветке тополевый ленточник. Не часто увидишь и траурницу. Виной тому, на мой взгляд, не только чрезмерное применение ядохимикатов, но и скашивание повсеместно в парках так называемых сорных растений - крапивы и чертополоха. Ведь именно на крапиве развиваются гусеницы павлиньего глаза и крапивницы. Гусеницы адмирала живут и питаются на чертополохе. Хорошо бы оставлять кое-где заповедные участки с зарослями дикорастущих трав. Внешнему виду парков, их привлекательности это ущерба не принесет.
Ленинград, 1985 год.
ЗАГАДКА СКОЛИИ
Дорогой маме посвящается
Почти каждое лето я проводил у бабушки в Киеве. В то время я часто болел и не мог, подобно другим ребятам, лазать по деревьям и гонять во дворе мяч. И все же именно с этим временем связаны самые дорогие и светлые воспоминания. Окно нашей комнаты выходило в сад. Оттуда с утра до вечера слышался шум листвы, разноголосье птичьего пения. А иногда долетал запах незнакомого мне цветка. С нами жила девочка Маруся. Мы с бабушкой неизвестно почему называли ее Марулькой. Марулька читала со мной книги. И помогала бабушке убирать и мыть посуду. Когда Марулька уезжала летом ненадолго погостить в деревню, то обязательно привозила мне что-нибудь интересное: блестящего жука-рогача, пушистую гусеницу или банку с золотистыми, нарядными бронзовками, которых мы потом, смеясь, выпускали на волю. Как-то раз Марулька с таинственным видом передала мне небольшой спичечный коробок. В нем ничего не скреблось и не царапалось. И я сперва решил, что он пуст. Но едва открыл его - замер от неожиданности. На дне коробка, поджав под себя мохнатые ноги, лежало нечто такое, чего я никогда раньше не видел. Это был не шмель и не оса, а что-то среднее между ними. Голова насекомого была ярко-оранжевого цвета, круглая, с двумя серповидными челюстями. На брюшке желтели четыре пятна. Коричневые крылья переливались на солнце множеством разноцветных искр. Все насекомое с ног до головы было мохнатым, черным и очень большим.
- Кто это? - спросил я Марульку. И сам, не зная от чего, слегка поежился.
- Да ты не бойся, то ж масляница! Она тебя не укусит, - ответила девочка.
- А масляница что, жук такой или оса?
- Чудной ты право! - удивилась Марулька. - Я же говорю - масляница - значит, масляница! У нас ее так называют. Видишь, на ней желтенькое. Это масло. Она его своим детям несла, да в кринку с водой упала.
В ту пору этого объяснения мне было достаточно. Без страха я положил необыкновенное насекомое себе на ладонь. Покровы его загадочно поблескивали. А пятна на боках, и верно, напоминали капельки масла. Целое утро я не расставался с подарком Марульки. И вдруг - о, счастье! - лапки масляницы начали чуть вздрагивать. Она согрелась теплом моих рук и теперь понемногу оживала! Несколько дней красивая масляница прожила у меня. Одно ее крылышко очевидно, было повреждено. Потому что, когда я разрешал ей поползать по комнате или сажал на подоконник, она не улетала, а только гудела глухо и очень печально. Вскоре она сделалась совсем ручной. Ела ломтики яблока и даже варенье. А крылья ее по-прежнему переливались множеством разноцветных искр. Неожиданно масляница куда-то исчезла. Сколько мы не искали ее, найти не могли. Я взрослел. И все чаще вспоминал о странном насекомом, подаренном мне Марулькой. Кем оно было на самом деле, огромной дикой пчелой, шмелем, а может, летучим муравьем колоссальных размеров с яркой окраской?
Шли годы. И вот однажды, уже в Крыму, спасаясь от дневного палящего зноя, я присел отдохнуть вблизи старого дерева акации. Была середина июня. Жарило немилосердно. Глаза мои слипались. И я наверняка задремал бы, если бы вдруг над самым ухом не раздалось тяжелое, потрескивающее жужжание. Я вскочил и был буквально потрясен увиденным. Вокруг дерева, в воздухе и у земли, во всех направлениях метались крупные черные насекомые, сильно похожие на ос. Полет их был резок и неровен. Они то рыскали среди трав, то взлетали к ветвям акации и, покружившись немного, уносились прочь. Некоторые осы казались просто великанами. Я подумал что где-то поблизости должно находиться их гнездо. Я сидел, не шевелясь, испугался, что этакие громадины сейчас накинутся на меня всем скопом и зажалят до смерти. Но, вопреки ожиданиям, осы вели себя мирно. Я огляделся. Гнезда нигде не было. Между тем они продолжали летать и кружиться у подножия дерева. Их внешний вид показался мне удивительно знакомым. Одна такая большущая оса опустилась совсем рядом. И я увидел, что головка ее была оранжевой. "Масляница!" - промелькнуло в моем мозгу. Действительно, на брюшке у осы четко выделялись четыре желтых пятна. Коричневые, расставленные в стороны крылья, переливались на солнце множеством разноцветных искр. Вот так встреча! Масляница повела короткими усами, словно прислушиваясь к чему-то. Потом, неуклюже волоча свое мохнатое тельце, начала ползти. Остановилась и опять прислушалась. Я с интересом наблюдал за ней. Вдруг оса, ловко орудуя головой и передними ногами, стала проворно зарываться под корень акации. И не прошло минуты, как она целиком скрылась в земле. Снаружи после нее не осталось ни отверстия, ни даже легкой вмятины. Я осторожно попробовал ковырнуть почву лезвием перочинного ножа. В этом месте, как, впрочем, и везде, она была сухой, твердой и очень неподатливой. Можно было удивляться, каким образом этой непонятной осе удалось так просто ее прокопать. И зачем оса уходит в землю? Наверное, там, глубоко, спрятано недоступное для всех подземное гнездо масляницы? А если это вовсе не оса? Но кто же она, кто она, наконец?!
Загадка разрешилась, когда я прочитал книгу замечательного французского энтомолога Фабра " Жизнь насекомых". Масляница, и вправду, была осой. Да только не совсем обычной. Настоящее ее название - сколия гигантская. Она имеет шесть-семь сантиметров длины. И считается крупнейшей из перепончатокрылых. Гнезд сколия не устраивает. Самое интересное, что эта оса - отличный землекоп. Под землей она охотится на больших белых личинок жука-носорога. Найдя такую личинку, сколия сперва обездвиживает ее уколом жала, а после откладывает на нее свое крошечное яичко. Личинка жука остается живой, но полностью неподвижной, и служит пищей для вышедшей из яйца личинки осы. В нашей стране сколия гигантская обитает на юге. Часто ее зовут кинжальной осой. Позднее мне не раз приходилось видеть сколий. Я заметил, что люди, как правило, относятся к ним с предубеждением. Причиной тому величина и устрашающая внешность этих ос. Нередко сколий путают с шершнями. И всячески стараются уничтожить. Это глубокая ошибка! Потому что сколии никогда не нападают на человека. А жало, их острый кинжал, приспособлено лишь для парализации личинок жука. Защищаться с его помощью гигантская сколия не умеет. Постараемся же сохранить это красивое насекомое!
Ленинград, 1987 год.
САТУРНИЯ
В начале лета я уезжал на черноморское побережье Кавказа. Подумать только, говорили друзья, субтропики, пальмы, кипарисы! А значит, яркие бабочки, жуки необыкновенной окраски, хищные многоножки - словом, рай для энтомолога! О лучшем и мечтать нельзя.
Мне же больше всего хотелось поймать несколько экземпляров кавказской бронзовки - красивого, но довольно редкого жука. Не для коллекции, нет, - я решил попытаться развести этих жуков дома в специальном террариуме, чтобы потом, спустя года два - три, вернуть их в места обитания гораздо большим числом. Питается кавказская бронзовка соком, вытекающем из трещин древесной коры. А так как дерево с потрескавшейся корой отыскать сразу трудно, пришлось захватить с собой как приманку кусочки фетровой ткани, пропитанные сладкой медовой смесью. Их развешивают на стволах деревьях, и на это угощение слетаются различные насекомые.
И вот я в Хосте. Город спускался к морю широкими каменными ступенями-террасами. Его с трех сторон обступали горы. Создавалось впечатление, что я - на дне огромной чаши, стены которой поросли лесом. С четвертой стороны голубело море. Оно было именно голубое, а не свинцово-серое, как в Евпатории. И казалось опрокинутым. Вокруг, действительно, росли кипарисы. Их острые вершины словно хотели проткнуть небо - такие они были высокие. На магнолиях распускались большие белые цветы, похожие на гигантские лилии. Из травы поднимались, медленно разворачиваясь, свернутые в рулон продолговатые листья бананов. Прямо надо мной колыхались и словно грозили кому-то отростками-пальцами веерообразные листья пальм.
"Это все превосходно, конечно, - подумал я. - Но почему воздух тут не звенит от множества пчел и жуков, щедро обещанных мне друзьями? Куда подевались коварные сколопендры, где же скорпионы, воинственно размахивающие ядовитым хвостом?" Присмотревшись повнимательнее, я скоро разглядел на кусте гортензии с голубоватыми соцветиями двух совсем крошечных богомолов - они прятались каждый под своим листком - и одну маленькую ящерицу, которая грелась на солнце между веточками. Еще мимо меня пронесся крупный шершень.
- Здесь, в парке, ты не найдешь ничего из того, что тебя интересует, - сказал встретивший меня на вокзале Сережа Андриевский, сын хостинских знакомых.
- Почему? - удивился я.
- Видишь, эстакаду проложили. - Сережа указал на шедшую над железнодорожным полотном автомобильную трассу. - Раньше тут столько деревьев стояло. Был пробковый дуб, гранатовые деревья, апельсины, мандарины, лавры. А теперь что, разве это парк?! Все срубили подчистую. Старых деревьев не стало - не стало и жуков.
- Ну, а скорпионы, они-то, наверное, водятся? - с затаенной надеждой спросил я.
Бывают, разумеется, только за ними надо в горы идти. Там они под камнями сидят, и потом места знать нужно. Просто так не найти. По выражению моего лица Сережа понял, что я не на шутку разочарован и, чтобы немного подбодрить меня, добавил: - Ничего, что-нибудь мы обязательно отыщем.
Прошло три дня. Я успел осмотреть все ближайшие окрестности, побывал в знаменитой Самшитке, иначе Самшитовой аллее, видел карандашное дерево с длинными и тонкими, как карандаши, стручками, издали любовался горой под названием Крокодил. Но, увы, мой энтомологический садок был пуст. Приманки тоже не помогали: на них собирались одни муравьи. Единственными насекомыми, которые постоянно давали о себе знать, были немолчные цикады днем, а вечером - светлячки. Летая в сумерках среди кустов и деревьев, эти жучки то вспыхивали искрами холодного света, то гасли. Но вот однажды - было это в день рождения Сережи - я пришел к нему, чтобы поздравить и подарить приготовленную заранее книжку приключений. Когда мы поздоровались, Сережа с таинственным видом произнес:
- Знаешь у меня для тебя тоже есть сюрприз. Я, правда, не знаю, как она называется... Подожди, сейчас принесу.
Он сбегал в комнату и вернулся со стеклянной банкой. В ней - сначала я не мог понять, сон это или явь - сидела коричневато-серая, с большими крыльями бабочка-сатурния! На каждом ее крыле светилось круглое глазчатое пятнышко. Из-за них сатурнию прозвали " Ночным павлиньим глазом", чтобы отличать от дневного, или просто "Павлиньего глаза", бабочки из семейства нимфалид.
- Что, нравится? - спросил Сережа. - Я ее вчера на мосту через речку Хосту поймал. Иду, смотрю - сидит. Сперва подумал, мышь летучая. Потом пригляделся и вижу - бабочка! Так я ее сразу банкой этой и накрыл.
Меня поначалу охватил восторг. Я не знал, как мне благодарить Сережу за такой неожиданный и поистине королевский подарок. Ведь сатурния - самая большая и великолепная бабочка на всем Европейском континенте. Размах ее крыльев четырнадцать-пятнадцать сантиметров. Поймать ее - большая удача. Всякий уважающий себя коллекционер бабочек отдал бы многое, чтобы заполучить хоть один экземпляр сатурнии. Она, как все бабочки обширного семейства шелкопрядов, ничем не питается. У нее даже нет хоботка.
Я поставил банку с сатурнией на веранде. Спускались сумерки. И опять повсюду закружились, замигали огоньки светлячков. Легкий ветер чуть слышно шумел верхушками кипарисов. Бабочка заволновалась. Тревожно забила крыльями. Четыре пятнышка на них как будто ожили и превратились в крупных светляков. Приближавшаяся ночь разбудила сатурнию. Ей захотелось летать.
И тогда я вдруг задумался о том, Что же мне делать с ней дальше. Наколоть такую красавицу на булавку было бы жестоко. К тому же коллекцию я давно перестал собирать и не понимал тех, кто на словах любит Природу, а на деле набивает коробки трупами бабочек. У меня жили только такие насекомые, которых можно держать в неволе, наблюдая за их повадками и развитием. Держать дома сатурнию нельзя. Жизнь этой бабочки очень коротка. Ее едва хватает на то, чтобы сатурния могла отложить яички. И, может быть, потому Природа наделила сатурнию одним удивительным свойством. Только что появившаяся из куколки самка этой бабочки выделяет пахучее вещество. Человеческому восприятию оно не доступно. Зато самцы сатурнии чувствуют его на расстоянии нескольких километров и слетаются к самке. Усики-антенны самцов снабжены особыми ворсинками. Они-то и позволяют им улавливать издалека особый сигнал. Вот один незадачливый усатый кавалер замешкался и попал в стеклянную ловушку. Надо выпустить бабочку!
Аккуратно, чтобы неловким прикосновением не сбить пыльцу, я посадил сатурнию на ладонь. Бабочка задрожала крыльями, своим мохнатым тельцем на мгновение приникла к моей руке - и взметнулась вверх, словно маленькая птица, вырвавшаяся из клетки.
В то лето я так и не привез ни скорпиона, ни блестящую кавказскую бронзовку.
Санкт-Петербург,1994
ЖУК ДЮРЕРА
В акварелях Альбрехта Дюрера очень тонко изображена Природа. Он - один из первых художников, кому удалось изучить ее во всех подробностях, будь то речной пейзаж или этюд крыла птицы, в котором мастерски передана живая гамма оттенков окраски, с точностью показано строение перьев, их расположение. Самый замечательный в этом отношении его рисунок жука-оленя.
Большой жук с коричневыми надкрыльями замер в воинственной позе на зеленоватом фоне травы. Челюсти - рога разведены в стороны и грозно поблескивают на солнце. Приподнявшись на передних и средних ногах, жук-олень, кажется, вот-вот ринется в бой.
До Дюрера мало кто из художников изображал насекомых. И эта его работа вошла в историю под названием " Жук Дюрера" Выбор живописца был сделан не случайно. Рогач, оленерог, или жук-олень - крупнейший представитель жесткокрылых Европы. Отдельные экземпляры его нередко достигают восьми, а то и девяти с половиной сантиметров длины. Голова самца увенчана парой массивных челюстей. У нас это красивое насекомое можно встретить в широколиственных и смешанных лесах Воронежской и Белгородской области.
Мое знакомство с жуками-оленями началось на Украине в день приезда в Седнев, дивный и почти заповедный уголок Черниговщины.
Еще из окна автобуса, остановившегося среди раскидистых яблонь, я успел разглядеть очень большого черного рогатого жука, который лежал на песке вверх ногами. В ту пору я уже многое знал о рогачах. И тем интереснее для меня была неожиданная находка. Прежде всего меня поразила величина жука. Он оказался поистине великаном. Форма головы и окраска панциря рогача удачно сочетались с формой и цветом пластин древесной коры. Ноги, снабженные коготками, выдавали в нем превосходного древолаза. Верхний край спины был окаймлен тонкой золотистой линией. Но особенно изящными мне показались темно-каштановые челюсти жука. На каждой из них я заметил по три отростка и ряды мелких зубцов. Этими отростками челюсти жука и впрямь были похожи на настоящие оленьи рога.
Скоро мне посчастливилось отыскать в дебрях лесного орешника сразу двух жуков-оленей. Жаркое время дня рогачи, как правило, отсиживались на стволах деревьев и сосали вытекающий из-под коры сок. Зато по вечерам в старом парке почти отовсюду слышалось их громкое жужжание с характерным потрескиванием крыльев. Нередко можно было видеть, как какой-нибудь жук-рогач медленно кружил между кронами дубов. Интересно, что в воздухе рогач держится вертикально. Это помогает летящему жуку с его большими челюстями сохранять равновесие.
Я поместил своих питомцев в коробку и кормил их ягодами клубники и сладкой водой. Любопытно было наблюдать, как эти жуки опускали головы в жестяную кормушку, - а иногда забирались туда целиком - и подолгу ели. Частенько мне случалось выпускать рогачей на деревянный столик, вбитый возле дома, под яблоней. Огромные и немного неуклюжие жуки тотчас разбредались по нему во все концы. Стоило налить капельку подслащенной воды около рогача, - он вытягивал хоботок и застывал на месте, изредка поводя усиками-антеннами.
Люди, видевшие то, как я совершенно безбоязненно пересаживал жуков обратно в коробку, недоумевали: " Разве можно брать рогачей в руки?! Знаете, ведь такой рогатый жук - он очень опасный и может проколоть вам палец насквозь! - говорили они. - Вот недавно..." - и далее следовала целая серия " страшных историй" , виновниками которых были жуки." Воны цыплят малэньких клещами давлять", - вторили местные жители.
Большая часть этих рассказов, если не все они, - конечно, преувеличение. Я слышал, что рогачи якобы могут притягивать к себе шаровую молнию. На самом же деле молния - не шаровая, а обычная - чаще всего ударяет в вершины старых деревьев. Именно на таких деревьях и живут рогачи.
Надо сказать, что самый крупный жук-олень редко способен поранить кожу концевыми отростками своих челюстей. Сомневаюсь и насчет слов местных жителей: рогачи типичные вегетарианцы, и охотиться на цыплят им просто незачем. В народе издавна повелось, что если у насекомого есть рога или шипы, то его нужно всячески избегать и бояться. Это не всегда справедливо, потому что, как ни покажется парадоксальным, такие насекомые не представляют опасности для человека. Мои жуки жили между собой мирно. Но иногда они, вдруг схватив друг друга за голову, мерились силами. Во время этих непродолжительных потасовок громко скрипели панцири рогачей; то один, то другой жук поочередно теснил противника к стенкам коробки. Потом оба разом опрокидывались на спину, что служило финалом драки.
Но однажды я стал свидетелем совсем иного поединка жуков-оленей. Проходя как-то мимо невысокого дуба, я обнаружил в развилке его ветвей целое скопление жуков разной величины. Рогачей, как всегда, привлекло бурое пятно древесного сока. Мое внимание заняли три сцепившихся жука. Один из них очень большой, с непомерно крупной головой и рогами, сжимал брюшко меньшего противника, а на нем самом сидел жук среднего размера, ухватившись за панцирь всеми шестью ногами. Когда я с помощью прута попытался разнять рогачей, вся эта куча-мала не удержалась и с хрустом упала на землю. Крупный жук сразу угрожающе развел рога-тиски и отпустил меньшего. Тот отпрянул и принял оборонительную позу. Среднего и крупного расцепить не удалось.
Поэтому я оставил их в покое и стал наблюдать. Жук, сидевший на крупном рогаче, шевельнулся - крупный моментально встал на дыбы. И средний жук от неожиданности или от страха свалился с него. Тут роли переменились. Крупный рогач резко повернулся, накинулся на поверженного, который лежа на спине, бессильно размахивал ногами, - и крепко схватил его. Послышался явственный скрежет челюстей о твердые хитиновые покровы панциря.
Рогач с такой силой сдавил противника, что проколол ему надкрылья. Потом он внезапно поднял его вверх, перебросил через себя, как настоящий борец на ковре! И замер в неподвижности, подобно жуку, изображенному Дюрером. Вот великан мира насекомых отошел от места поединка и коготками передних ног начал чистить свое боевое оружие и великолепное украшение - рога.
В заключение скажу, что Природа слишком сурово обошлась с жуком-оленем. Личинка его шесть лет проводит в гнилой древесине дуба или бука, не видя солнечного света. Во взрослом состоянии прекрасный жук Дюрера живет до обидного мало, всего-то несколько недель. Выйдя из кокона, самка жука-оленя с короткими, но острыми челюстями, вместо рогов, тотчас начинает подобно некоторым ночным бабочкам, выделять особое вещество, феромон, привлекающее самцов. Большой вред этим жукам причиняют люди. Ведь вырубками старых деревьев, выкорчевыванием пней мы лишаем их привычных условий обитания и обрекаем на гибель.
На исходе июня в парке перестало слышаться тяжелое жужжание летающих рогачей.
Время рогачей прошло...
Ленинград - Санкт-Петербург,
1986 - 1993 годы.
ГАРПИЯ
Экскурсия в Летнем саду закончилась. Все понемногу начали расходиться. Я некоторое время постоял у памятника Крылову, любуясь величественной фигурой баснописца в окружении зверей. А потом решил еще раз посмотреть на скульптуры. В Летнем саду я был в этом году впервые. Все тут очаровывало и казалось почти сказочным. День выдался на славу. Небо было чистым и ярко голубым. Неожиданно меня окликнули. Я оглянулся. И увидел Марину, свою бывшую одноклассницу. " Пойдем вместе" , - сразу предложила она. Я согласился, нехотя. Марина была стройной, симпатичной. В школе мы не дружили. Но и не ссорились.
- Тоже невидаль! - начала она и добавила, будто передразнивая кого-то: - Во времена Петра Первого здесь бродили всякие ослы, козлы и косолапые мишки. А дети могли преспокойно кататься на них на глазах у взволнованных родителей. Есть, чему радоваться! Да это в любом зоопарке можно устроить, подумаешь.
- Так уж и можно, - сказал я. - Вообще, откуда у тебя этот пренебрежительный тон, неужели, тебе безразлично? Взгляни, как красиво. Вокруг живая история! Сколько зелени! Скульптуры. Их Тарас Шевченко рисовал...
-А я хотела бы увидеть мартышку, - перебила Марина, словно не слыша моих восторженных восклицаний, и мечтательно сощурила глаза, - взять ее на руки, приласкать. Просто так, знаешь. Потом отпустить.
Несколько шагов мы прошли молча. От Марининых слов стало как-то неуютно. И вдруг Марина вскрикнула:
- Ой! На меня с дерева что-то упало.
Она повернулась ко мне спиной. И я заметил на ее платье узорчатую гусеницу-гарпию, которая согнулась почти пополам, а сзади у нее торчало два длинных хвоста с красноватыми загнутыми кончиками.
- Это гарпия. Отличный экземпляр! - произнес я. А сам уже внутренне ликовал от находки.
- Что, что? - недоуменно спросила Марина.
- Гарпия... При виде гусеницы ее лицо исказила гримаса
брезгливого отвращения, в нем промелькнуло что-то злое.
- Фу, урод какой! И не противно держать в руке?! Дай,
растопчу! Меня будто окатили холодной водой. Я даже не
попрощался с Мариной. И быстро направился к выходу, унося с собой причудливую гусеницу.
- А ты, оказывается странный! - бросила мне вслед Марина.
Дома я приоткрыл коробок. Гарпия неспешно выползла на стол. Ее коротким ножкам не за что было уцепиться на гладкой поверхности. Поэтому гусеница чувствовала себя не в своей тарелке. Но едва я наклонился к ней, чтобы хорошенько ее рассмотреть - гарпия угрожающе изогнулась, выставила вперед оба своих хвоста и начала размахивать ими перед самым моим носом! При этом она вертела головой, дергалась и подпрыгивала, будто забавная собачонка. Всеми своими выкрутасами она надеялась меня испугать и заставить отойти. Я вспомнил, что в греческой мифологии гарпиями назывались крылатые божества с лицами дев. Несмотря на их приятные лица, гарпии были очень злы и кровожадны. У каждой из них было по два изогнутых хвоста. За пару нитевидных отростков на конце тела и своеобразный внешний вид эта гусеница тоже получила название гарпия. Убедившись, что все ее попытки напрасны, гусеница успокоилась. Снизу она была изумрудно-зеленая, цвета спелого винограда. Вдоль ее спины протянулся темный ромб, окаймленный белой линией. Спереди ярко алел круглый воротничок, в котором, как глаз, блестела крошечная головка гусеницы.
"Маленькое ты чудо!" - подумал я, рассматривая гарпию. - Нас с тобой сегодня не поняли. И не беда. Поживешь у меня, пока не станешь бабочкой". Я посадил гусеницу в банку с листьями тополя. Она вскоре оплелась плотным коконом и заснула до весны.
И вот в один из солнечных дней мая в банке появилось непонятное существо. Мохнатое, с двумя небольшими сморщенными лоскутами на спине, оно беспомощно переваливалось с боку на бок и хотело выбраться наружу. Когда я подставил ему ветку, оно проворно вскарабкалось на самый верх. И, ухватившись лапками за сучок, в изнеможении повисло. В ту же минуту с ним стало происходить нечто удивительное. Два еле видимых лоскута на его спине принялись расти. С каждым мгновением они все больше разглаживались. Приобретали форму и окраску. При мне сухая, неказистая ветка вдруг расцвела прекрасной белой ночной бабочкой с черными зигзагами на крыльях! Бабочка-гарпия совсем не походила на ту смешную гусеницу, которую в прошлом году я принес из Летнего сада. Весь день она провела в неподвижности. Спала. Но к вечеру забеспокоилась.. Перелетела на оконную штору. И, трепеща крыльями, поползла меж складок. Я распахнул окно. С легким шуршанием гарпия вылетела из моей комнаты. Счастливого полета, бабочка!
Марину я больше не встречал.
Ленинград, 1986 - 1990 годы.
ОХОТА СКАКУНЧИКА
В поисках интересного не нужно всякий раз отправляться в горы с рюкзаком за плечами или преодолевать огромные расстояния, чтобы попасть в какой-нибудь неведомый край. Интересное подстерегает нас повсюду.
Однажды утром, когда я вышел на балкон полить цветы, то увидел полосатого паучка. Это был скакунчик. Он перебрался с потолка на стену и застыл в ожидании добычи. Скакунчики - пауки особенные. Они никогда не плетут ловчую сеть, как например, хорошо известные крестовики. Зато очень проворны и обладают на редкость острым зрением. С помощью нескольких пар глаз эти небольшие пауки могут смотреть одновременно во все стороны и даже назад. Охотятся они на мелких насекомых. Свою добычу они настигают в прыжке и точно также, короткими скачками, спасаются от преследования.
Вот и сейчас паук, заметив неподалеку притаившуюся муху, стал неспешно подкрадываться к ней. Я обратил внимание, насколько осторожными были его движения. Казалось, что он не полз, а скользил к добыче. Муха дрогнула крыльями - охотник замер. Подождал немного и изменил тактику. Вместо того, чтобы двигаться напрямик, паук боком, словно краб, пустился в обход добычи, прячась от нее за неровностями побелки. Муха, скованная утренней прохладой, впала в оцепенение и не видела скакунчика. Между тем пауку удалось подобраться к ней сзади. Теперь он был совсем вне поля зрения жертвы. Мухи ведь не так глазасты, как скакунчики, и видеть позади себя они не умеют. Миллиметр за миллиметром паук приближался к мухе. Неожиданно он сделал резкий скачок и очутился на ней верхом. Тут же и охотник и добыча сорвались со стены и повисли на тонкой нити, которую предусмотрительный скакунчик успел выпустить из кончика брюшка. Паук, крепко держа муху четырьмя передними ногами, с ловкостью заправского альпиниста уцепился свободными парами ног за шершавую поверхность стены. Потом он отыскал в стене щель и спрятался там вместе с добычей.
Я не стал тревожить скакунчика в его укрытии. Напоил левкои и возвратился в комнату.
Ленинград, 1985-91.
СХВАТКА ПОД ВОДОЙ
Але Садыковой посвящаю
Мы расположились в деревянной беседке на берегу пруда-лягушатника. Беседка была очень уютной. Вместо стола там стоял большой пень со множеством годовых колец на срезе. Вокруг него три стула - пеньки поменьше. Отсюда можно было видеть весь пруд целиком, любоваться широтой и простором, царившем в парке. Пока я сидел и смотрел по сторонам, собака по кличке Жуля, весело резвилась на траве и все норовила угнаться за пролетавшими мимо шмелями. Ее хозяйка, одиннадцатилетняя Алька, предоставив Жуле полную свободу действий, кормила хлебом диких уток. В пруду их было две: нарядный, с изумрудной головой селезень и серая самочка. Они то подплывали к берегу, чтобы ухватить клювом бросаемый им корм, то вдруг, неизвестно почему, устремлялись в самую середину лягушатника. Алька терпеливо ждала, когда утки приблизятся снова. Она присела на корточки, замерла и не сводила с птиц внимательного взгляда. У Альки рано пробудился интерес ко всему живому. Еще совсем маленькой Алька приносила домой рогатых гусениц - сфинксов, которых не боялась взять в руки; отпаивала молоком брошенных котят и как-то раз даже пыталась выхаживать птенца чижика, случайно выпавшего из гнезда. Занимаясь в детской художественной школе, Алька с удовольствием посещала и кружок юннатов. Мне очень хотелось, чтобы ее интерес перерос со временем в настоящую любовь к Природе. Где-то неподалеку только-только зацветала черемуха. Весна выдалась поздняя и черемуха долго не решалась зацвести. Сейчас ветер доносил ее нежный запах. То был неповторимый аромат весны на Каменном острове. Свежие перистые листья покачивались на концах веток ясеня. Зеленью цветов оделись клены. Все кругом благоухало и радовалось новой жизни. Казалось, этому не будет предела. Алька вернулась в беседку за оставшимся хлебом. Ее взгляд упал на ствол ивы. " Смотрите!, " - удивленным шепотом обратилась она ко мне. По дереву ползла прозрачная стрекоза с едва заметными крылышками на спине, недавно вышедшая из личинки, - еще одно весеннее чудо! Мы с Алькой, как зачарованные, стали наблюдать. Крылья стрекозы на наших глазах распрямлялись, разглаживались, приобретали положенную им форму и цвет. Неожиданно с того берега послышались возгласы. Парень в коричневой кепке наклонился к воде. Вооружившись прутом, он указывал стоявшему чуть поодаль товарищу что-то на дне.
" Вот это я понимаю, схватка не на жизнь, а на смерть! - кричал мальчишка.- Видишь, Серый!" Серый подошел поближе и взглянул туда, куда был нацелен кончик прута.
- Ага, вижу! Ух ты, как крепко присосалась. Не уйти теперь тритону!
- Куда ему от нее деться! Некуда! Засосет она его. Увидишь, засосет. Алька тронула меня за рукав: " Пойдемте, посмотрим, что там такое." Мы вышли из беседки и по узкой дорожке направились в обход водоема.
-" Жуля, - за мной", - скомандовала Алька. Собака тотчас же помчалась следом, задевая мохнатыми ушами одуванчики. При виде нас мальчишки в недоумении посторонились. На дне пруда, в метрах полутора от берега бился в клубах ила красавец-тритон. Большая конская пиявка впилась в бок тритона и никак не хотела отпускать свою жертву. Обычно большие конские пиявки выбирают себе добычу помельче, например, улиток или головастиков. Но чтобы они отваживались нападать на тритонов, я видел впервые. Некоторые из них вырастают до двадцати сантиметров. Типичные обитатели водной среды, эти пиявки откладывают яйца на суше в специальном коконе, который закапывают во влажную землю. Между тем тритон уже начал сдавать и все реже и все слабее взмахивал пятнистым хвостом. Пиявка, хищно изогнувшись, опрокинула его на спину. Ее черное тело, то сокращалось, то вытягивалось во всю длину. Широкая задняя присоска шарила по песку в поисках надежной опоры. Так и не найдя ее, пиявка обвилась вокруг своей жертвы и накрепко прилепилась к ней обеими присосками сразу.
" Нет ли прута побольше?" - спросил я у мальчишки.
-"Зачем он вам, - тритона спасать? Ему теперь хана! Не видите разве - не шевелится. Все, амба!" - слегка заносчиво проговорил он. Мальчишке не терпелось досмотреть поединок до конца. Лицо Альки посерьезнело. - И совсем неправда, что амба! Тритон жив и ему больно. Пиявка противная, сейчас до сердца достанет!... И тут Алька скинула кроссовки и решительно зашла в воду. Дно в этом месте было неглубоким, вода доходила Альке немного выше щиколоток. Через несколько минут Алька, очень довольная, выскочила на берег, поеживаясь от холода. На ее раскрытой ладони лежал тритон. Его оранжевое брюшко блестело и искрилось на солнце. Он вздрогнул, судорожно ухватил ртом воздух, потом перевернулся и, как ни в чем не бывало, заковылял по Алькиной ладошке на своих смешных, коротеньких лапах.
- " Я ведь сказала, - живой, живой тритон!" - с радостью и волнением в голосе произнесла Алька. Мальчишки молчали. Схватка под водой закончилась. Смотреть было нечего. Парень в кепке отбросил прут.
- Эй, Серый! П-пшли отсюда! Вскоре их шаги затихли. Мы склонились над тритоном. К счастью, водяная хищница не успела причинить ему вреда. Алька осторожно провела пальцем по влажной головке тритона. Его глаза сверкали золотыми бусинками. " Хороший какой! Маленький еще, наверное, и глупый, поэтому и попался пиявке," - сказала Алька.
- " А как вы думаете, - спросила она, - его можно выпустить на волю, он не заболеет?" В Алькиных глазах была тревога за судьбу спасенного ею существа.
- " Конечно, можно и даже нужно. Тритон попросту задохнулся немного, но теперь пришел в себя, и нам нет смысла дольше держать его без воды, - с этими словами я потрепал Альку по плечу и добавил: - А ты молодец, Алька!"
Ленинград, 1985 год.
ПРОЗЭВАНИЯ
Место, где мы с Алькой отдыхали летом, носило романтическое название Утес. Это была деревушка, вернее небольшой курортный поселок, затерявшийся среди пальм и кипарисов на Южном Берегу Крыма, неподалеку от Алушты. Черное море, большое и ласковое, плескалось почти рядом с домом. Выйдешь, пройдешь немного - и вот оно, перед тобой, - купайся, сколько хочешь. Оказывается, море не всегда плоской, голубой гладью уходило к горизонту. Если взобраться на гору Аю-Даг и оттуда посмотреть на море, оно казалось как будто перевернутым снизу-вверх, и по нему, словно малюсенькие букашки, двигались прогулочные теплоходы, которые оставляли позади себя ослепительную дорожку из белой морской пены. А далеко-далеко, на противоположном берегу бухты, виднелись очертания утеса - того самого, из-за которого поселок получил свое имя.
Алька, на зависть местным мальчишкам, отлично плавала в маске с трубкой, превосходно ныряла и всякий раз возвращалась из моря с каким-то охотничьим трофеем. Под водой она собирала цветные раковинки рачков-отшельников, перламутровые изнутри створки мидий и очень хотела отыскать живого моллюска-рапану. Но даже пустую раковину этой крупной черноморской улитки ей найти никак не удавалось. Однажды Алька с торжествующим видом выбежала на берег. У ней в руке трепыхалась длиннющая рыба-игла. Мы посадили ее в стеклянную банку и стали наблюдать. Вдруг произошло чудо: вся вода в банке наполнилась крохотными мальками-иголочками. Рыбка-то оказалась живородящей! Увидев это, Алька поспешила отпустить на волю все многочисленное потомство вместе с мамашей.
Чудеса преследовали нас на каждом шагу. В жаркий полдень в парке монотонно звенели цикады. Среди веток алычи с тяжелым жужжанием летали блестящие, как драгоценные изумруды, бронзовки. Они лакомились соком ягод. Над цветами японской мимозы то и дело замирали в воздухе, вибрируя крыльями бражники-языканы. За стремительность полета их прозвали бабочками-пулями. Вечерами на смену языканам появлялись бражники покрупней, с розовым, полосатым брюшком. Глаза этих бабочек слегка светились в темноте. Зеленые хищники богомолы, похожие на живую травинку, с маленькой треугольной головой и шипастыми передними ногами частенько прилетали к нам в комнату, "на огонек", как говорила Алька. Опустившись на стену или марлевую занавеску окна, богомол обычно застывал в молитвенной позе со сложенными на груди лапками. А сам так и глядел по сторонам, подкарауливал добычу: мух, комаров и мелких ночных мотыльков. Богомолы нравились Альке своей причудливой формой. И она могла часами их рассматривать. Зато тараканов, огромных и черных, как смоль, которые иногда вылазили неизвестно откуда и шевелили тонкими усами, Алька боялась. "На жука или бабочку мне приятно смотреть. Даже медузу могу руками поймать - и ничего. А тараканы... Фу, какая мерзость!" - говорила Алька и веником выпроваживала непрошеных гостей из комнаты. Но вот как-то раз мы задержались в кино и вернулись, когда уже совсем стемнело. Алька, как всегда, вбежала домой первой и включила свет. "Ой, кто это?" - удивленно воскликнула она. По полу комнаты рывками двигалось существо темного цвета, величиной чуть побольше мухи. Самое занятное в нем было то, что оно походило на всех сразу. Судите сами: на голове его торчала пара коротких усиков, как у осы; задние ноги были длинными, как у кузнечика. А вообще оно чем-то сильно смахивало на паука.
- Неужели это паук? - сказал я, склонившись над загадочным существом.
- Нет, возразила мне Алька. - У паука восемь ног, а у этого "зверя" их всего шесть. Значит, он - насекомое."
- Ты права. Но ведь насекомые разные бывают. Тут же просто гибрид какой-то. Вроде бы сверчок, да не сверчок, муха - не муха. Посмотри, и крыльев у него нет...
Однако не успел я закончить фразу - "зверь" вдруг неожиданно высоко подпрыгнул, оттолкнувшись задними ногами от пола. Взлетел и закружился под лампой! Вместе с крыльями у него внезапно появилось продолговатое брюшко, которое держалось на тонком стебельке-перемычке. Потом он стукнулся об потолок, упал на скатерть и снова стал куцым и маленьким, не то пауком, не то мухой. "Вот здорово!" - прошептала восхищенная Алька, словно ей только что показали фокус с невероятным превращением. Она тихонько подкралась к "зверю" и уже хотела накрыть его спичечным коробком. Но "зверь" мигом разгадал ее намерение, отпрянул в сторону и, что было духу, помчался к краю стола. Там он перескочил на подоконник, сиганул в открытое окно. И был таков. Больше мы его не видели.
После приезда из отпуска я зашел в районную библиотеку, и мне на глаза попалась книга о животном и растительном мире Крымского полуострова. Издание было красочным и содержало много хороших иллюстраций. Листая книгу, я вдруг наткнулся на изображение знакомого существа. Те же усики, те же ноги, как у кузнечика. Ну, конечно, - это наш "зверь"! Под рисунком была надпись:"Прозэвания пунктата, истребитель яиц черного таракана". Прозэвания пунктата в переводе с латыни означает точечная прозэвания. Это оса из отряда наездников. Ее личинки живут в особых капсулах, где развиваются яйца таракана, и уничтожают будущее тараканье потомство.
- "Я ее коробком напугала, а она, оказывается, нам пользу приносила, от этих противных тараканов берегла", - сокрушалась Алька.
Вот как мы прозевали прозэванию...
Ленинград, 1985.
БРОНЗОВКИ
Утром, как всегда, ребята с нашей творческой дачи в Седневе отправились рисовать и писать этюды с натуры. Кто, взяв бумагу, карандаши и краски, пошел на реку Снов; кто - в поле. Ну а мы с Алькой решили обследовать парк.
Нарядный куст бузины еще издали привлек внимание Альки. Другие такие кусты уже давно отцвели, но этот был снизу-доверху усеян большими, белыми, плоскими соцветиями. " Вот бы его написать! Зимой будет о чем вспомнить", - мечтательно сказала Алька. К цветущей бузине можно было подойти с двух сторон. Через поляну и по каштановой аллее, а затем перейти на узкую тропинку, которая вела прямо к кусту.
Чтобы не топтать газон, мы выбираем второй путь. И, миновав каштановую аллею, вскоре оказываемся в негустой тени орешника. Тропинка пролегает у пологого склона, буйно заросшего снытью и крапивой. Здесь полновластные хозяева - комары. Пахнет сыростью. На крапиве, словно капли росы, притаились крошечные переливающиеся жучки. Вскоре слева показывается замшелый трухлявый пень, покрытый лишайником. Шатер из веток расступается. и вот она, бузина, перед нами во всем великолепии цветочного убранства.
Алька с видом знатока выбирает удобное место, откуда лучше всего писать приглянувшийся ей пейзаж. И начинает раскладывать этюдник, плоский ящик на длинных ножках. Закрепляет на нем картон. Достает кисти. В это время в воздухе проносится большой зеленый жук. Он трижды облетает куст и садится на одно из верхних соцветий. Панцирь жука блестит так сильно, что издали его можно принять за чудом оживший изумруд. Алька осторожно подходит ближе. Ей нетерпится разглядеть жука.
"Смотрите - бронзовка! Там настоящая золотистая бронзовка села!" - восклицает она вполголоса и уже спокойнее добавляет. - Сейчас я попробую ее достать".
Но едва только Алька ставит ногу в развилку бузины - все соцветия вздрагивают, осыпая звездочки цветов. Блестящий жук чует неладное. Взлетает и исчезает за перистой верхушкой акации. "Эх, спугнула! "- с досадой говорит Алька.
Мне понятен ее восторг перед золотистой бронзовкой. Этот жук с детства завоевал и мою симпатию. Меня приворожила необыкновенная окраска бронзовки. Металлический блеск ее панцирю придают мельчайшие морщинки, которые видны лишь при сильном увеличении. Свет, попадая на них, частично преломляется, как в микроскопических призмах. Отсюда-то и возникает целая гамма всевозможных оттенков. В зависимости от освещения жук может становиться то изумрудно-зеленым, то медно-красным, то золотым, а то и почти черным. Такая структурная окраска хорошо защищает бронзовку от солнца, когда она в ясную погоду кружится над цветами. Кроме того, в полете она никогда не раздвигает в стороны свои блестящие надкрылья, которые как бы заперты у оснований на особый замочек. Благодаря чему, бронзовка летает быстрее и проворнее других жуков.
" Не горюй, - говорю я Альке, - прилетит еще. Давай подождем". Проходят минуты. Мы позабыли все на свете, только и смотрим на режущие глаза яркостью соцветия бузины. Бронзовка появляется неожиданно. Словно кусочек солнца, она проносится над тропинкой и улетает вдаль.
В конце концов наши попытки увенчались успехом. Домой мы шли, унося в баночке с цветами не одного, а двух прекрасных жуков. Но свой этюд в тот день Алька так и не написала.
Добавлю, что золотистая бронзовка относится к семейству пластинчатоусых. Ее родственники - полосатый восковик, майский и июльский хрущи. Среди тропических жуков у нашей бронзовки тоже есть немало сородичей таких, как например вилонос и огромный жук-голиаф, обитающий в экваториальной Африке. Это очень оригинальные по форме и окраске виды. Многие из них имеют на голове рога и причудливые выросты, что позволяет местным умельцам использовать панцири этих жуков для изготовления экзотических брошей и кулонов. Мексиканские девушки во время праздников надевают перстни, в которые вставлены сверкающие надкрылья бронзовок. И эти украшения выглядят не хуже заключенных в оправу драгоценных камней. Бронзовки вдобавок очень неприхотливы. Они подолгу живут в домашних террариумах, питаясь подслащенной водой и ломтиками яблока.
" Вот здорово! Они проживут у нас до следующего лета, а потом мы опять сюда приедем и выпустим их, правда?" - захлопала в ладоши радостная Алька.
" Конечно!" - говорю я и тоже радуюсь вместе с ней жукам и всему этому дивному парку, где так много тепла и света. Честно говоря, мне жаль разлучать бронзовок с их миром цветов. Скоро мы уедем далеко на север, к холодным ветрам, и возьмем с собой две живые частицы Седневского парка. Разумеется, Алька любит животных. Но сумеет ли она, даже при всей неприхотливости наших чудесных пленниц, сохранить их?
Когда мы пришли домой, Алька перво-наперво разыскала коробку с прозрачной крышкой. Наполнила ее цветами. Положила туда несколько спелых ягод алычи и клубники. И только после этого пустила в коробку жуков. Бронзовки, похожие на сверкающие сгустки радуги, сразу принялись за еду. Вечером эту коробку, по строгому настоянию бабушки, Альке пришлось вынести из комнаты на веранду. Наутро выяснилось, что ночью была гроза. Коробка отсырела от дождя. Жуки легко процарапали в ней отверстие и... улетели.
Ленинград - Санкт-Петербург.
1985-1994 годы.
ЛИСИЧКА
День был солнечный. В воздухе пахло свежестью, желудями и прелой листвой. Я ждал Альку около художественной школы. Мы уговорились, что пойдем домой вместе, а перед этим немножко прогуляемся в нашем парке. Она выбежала мне навстречу усталая, но довольная. На хрупких плечах в такт шагам покачивался тяжелый этюдник.
" Вот и я!" - улыбнулась Алька.
- Так как же твои сегодняшние успехи? Слышал, ты отлично рисуешь.
" Что вы, - смутилась Алька, и тотчас добавила, - успехи, правда, есть. Четверку получила. Уже несколько дней новую тему разрабатываем, а сегодня впервые акварелью писали".
- Тема, должно быть, интересная? " И сложная, - пояснила
Алька. - Осень в городе". Я закидываю за спину ее этюдник. И мы неспеша идем в парк по почерневшим от недавнего дождя асфальтовым дорожкам. Начался листопад. И то тут, то там на мокром асфальте лежат опавшие листья. Алька внимательно смотрит под ноги и нет-нет да подберет какой-нибудь особенно приглянувшийся ей листок. Вскоре в ее руках загорается огромный разноцветный букет из осенних листьев. Лица девочки за ним не видно, только глаза, голубовато-серые, задумчивые.
- Аля, тебе нравится осень?
- Да, и эти листья - тоже, вернее листья больше всего нравятся в осени. И мне они кажутся чуточку живыми существами. Особенно когда летят с деревьев или катятся по дорожке, будто убегают от меня. Взгляните,- один листок сорвется и летит, словно бабочка, даже порхает; другой - вон там, видите, - приземляется плавно, как птица, а третий, если скрученный, просто падает с дерева камнем. У каждого листика свои повадки вроде. Конечно, я понимаю, что это от формы зависит. Но все-таки хочется, чтобы листья были живыми, верно?
" Верно. - соглашаюсь я. - Сейчас настоящее царство Берендея, и могут происходить всякие чудеса.
Я останавливаю Альку за руку: " Тише! Лису не спугни!"
Девочка замирает, украдкой оглядывается и еле слышно спрашивает: " Где она?"
- У тебя. По рукаву ползет.
- П о р у к а в у! П о л з е т!? Алька в недоумении
смотрит на пальто, и ее недоумение сменяется восторженным любопытством: " Ой, да ведь это гусеница! Она и вправду на лисичку похожа! Такая же рыженькая и пушистая. С дерева наверняка свалилась или из листьев на меня залезла, когда я их собирала. Ну-ка, озорница, дай я тебя рассмотрю, как следует."
Но стоило Альке взять мохнатую лисичку в руки, как та сразу свернулась клубком и, будто еж иголки, растопырила длинные, собранные в кисточки волоски.
" Вот трусиха! В шарик превратилась", - удивленно говорит Алька. - А что она так и называется " лисичка", никакого другого названия у нее нет?"
- " Почему же, - отвечаю я, - Лисичкой ее прозвали в народе, видимо, за окраску и мохнатость, а ученые зовут эту гусеницу кленовой стрельчаткой потому, что живет она на клене. Рыжая шерстка хорошо маскирует ее под цвет перезревшего кленового семечка и спасает от врагов. Как только наступают холода, гусеница покидает крону дерева и начинает подыскивать себе убежище на зиму. Забравшись в глубокую щель в коре, она старательно заматывается паутиной. Чтобы кокон получился теплее и мягче, гусеница обкладывает его изнутри собственными волосками. Теперь даже лютые морозы ей не страшны. Она окукливается в своей колыбельке и засыпает до весны. Вот такова история нашей лисички".
Алька слушает, затаив дыхание. А когда я кончаю свой рассказ, она прислоняет край ладони к стволу старого клена.
- Ползи, лисенок, не буду я тебя тревожить. Смотри, получше укройся на зиму от врагов.
Яркая гусеница медленно, точно нехотя, перебирается с теплой руки девочки на влажную и шершавую поверхность ствола.
А мы неспеша идем к дому.
Ленинград, 1985 - 1990 годы.
БЛЕСТЯЩИЕ ПОСЕТИТЕЛИ МУРАВЕЙНИКА
Летние каникулы я проводил в Комарово. Возле дома начиналась небольшая роща. Тут вперемежку росли сосна, береза, осина. Местами попадались кусты шиповника. Был июль. И кусты эти уже начинали расцветать. В роще оказалось много черники. Разбуженный поутру деловитым кукованием кукушки, я брал какую-нибудь кастрюльку или бидон и уходил за ягодами. Высоко-высоко шумели, качаясь от ветра, вершины сосен. Сквозь их хвою пробивались солнечные лучи и скользили по траве и листьям папоротника. Внизу царил таинственный полумрак. Так, по крайней мере мне тогда казалось. Со всех сторон меня обступали красноватые стволы сосен. Пели и пищали какие-то птицы. Приятно пахло хвоей и еще чем-то незнакомым. В воздухе над тропинками неподвижно стояли, а потом отлетали полосатые мухи-журчалки. Они были большеглазые и пугливые.
Домой я приносил полбидона сочных, крупных ягод черники, и мама готовила из них вкусный кисель.
Однажды в поисках ягод я неожиданно набрел на муравейник, или точнее на муравьиную кучу. Это был холмик из опавших сосновых иголок, сухих веточек и стебельков. Он возвышался на краю поляны, в тени деревьев, и его окружали высокие травы. В нем жили рыжие лесные муравьи. К холмику по тоненьким и почти неприметным в траве дорожкам они тащили самую разнообразную добычу. Кто с величайшим трудом нес на себе длинный черенок листа, кто - жучиную ногу. Бывало, что несколько муравьев-охотников сообща волокли в муравейник большого паука. Очень часто мне случалось наблюдать, как, найдя крупную гусеницу бабочки-совки, они атаковали ее. Гусеница извивалась, пыталась сбросить наседавших муравьев, но подбегали новые, которые выпускали из своего брюшка на гусеницу струйки едкой кислоты. Гусеница моментально переставала шевелиться, замирала. А рыжим охотникам только того и надо было. Они схватывали ее челюстями и принимались тащить неподвижную уже добычу в свое жилище. Точно также муравьи расправлялись и с пятнистым жуком-усачом, и с большущей гусеницей ивового древоточца, хотя длина ее примерно в десять раз превосходила длину самих обитателей холмика. Когда я попробовал отнять у муравьев их охотничий трофей, толстая гусеница через некоторое время ожила и снова начала ползать. Похоже, что в лесу не было насекомого, которое не могло бы стать добычей муравьев.
Несколько дней спустя я опять наведался к муравьиному холмику. Там все было по-прежнему. Высокие травинки, раскачиваясь, приветливо кивали мне лохматыми метелками. Вдруг у меня под ногами что-то заблестело. Я нагнулся и увидел жука, бронзовку металлическую, спинка и плотный панцирь надкрыльев которого словно, и вправду, были сделаны из какого-то драгоценного металла - так сильно они сверкали. Бронзовка спокойно сидела на траве среди сновавших муравьев. И те, как ни странно, не трогали ее! Вот жук стал быстро закапываться, пока не исчез в земле возле муравьиной кучи. Солнце стояло высоко, и мне пора было возвращаться домой. Теперь я почти каждый день находил около муравейника этих сверкающих жуков. Если бывало жарко, то бронзовки широкими кругами облетали поляну, потом начинали кружиться над холмиком муравьев. Садились на него и поспешно забирались внутрь. Рыжие защитники муравейника, готовые искусать любое мелкое животное, попавшее в их жилище, - и тут не обращали на бронзовок никакого внимания. В пасмурную погоду жуки впадали в оцепенение и, обхватив ногами стебель, покачивались на травинках. Но как только показывалось солнце, они, согретые его теплом, проворно взбирались на самый кончик или излом травинки. Брюшко их начинало часто-часто пульсировать. Между брюшком и надкрыльями появлялась темная щелка. Еще секунда - и из нее взметывались в стороны коричневатые прозрачные крылья. Жук с тяжелым гудением поднимался в воздух, переливаясь на солнце блестящими покровами.
Но все же, думал я, чем жуки сумели завоевать к себе особое расположение хозяев муравейника, уж конечно, не окраской своего панциря? Сколько я ни следил за бронзовками и лесными муравьями, мне не удалось ответить на этот вопрос.
А дело было вот в чем. Забираясь в муравейник, металлические бронзовки оставляли в его глубине свое будущее потомство в виде крошечных яичек, из которых вскоре выходили личинки, похожие на толстеньких белых червячков с шестью ногами. Всю жизнь они, знай себе, грызут кусочки гнилого дерева, едят отмершие корни и другие растительные остатки. В муравейнике они являются чем-то вроде дополнительных санитаров. И муравьи ценят их помощь: тщательно оберегают личинок бронзовки от излишней сухости и сырости. Не обижают и самих жуков. Впрочем, даже если бы муравьям захотелось укусить бронзовку, то они не смогли бы сделать это. Ведь жук с головы до ног одет прочными, непробиваемыми латами.
Интересно, что обыкновенная бронзовка с более нарядным изумрудно-зеленым панцирем живет обычно в лиственных лесах, поэтому в Ленинградской области ее встретишь не так уж и часто.
Иное дело- бронзовка металлическая. Она обитает только там, где растет сосна и живут ее друзья, рыжие лесные муравьи.