Начавшийся 1971 год был снежным и морозным. Дочь росла, и мы не могли налюбоваться ею. Нам не хотелось выбирать имя для ещё не родившегося ребёнка, и мы договорились: родится мальчик - имя ему выбирает жена, а если девочка, то муж. Так право выбора имени было предоставлено мне. В Омском ЗАГСе я долго изучал довольно внушительный список русских имён, некоторые были вообще не на слуху. Мне хотелось дать дочке необычное имя! И я дал, назвав ее Ираидой! Потому, как долго её все называли Ирой, я понял, что не совсем попал в точку. Только повзрослев, дочь выразила мне признательность в том, что выделил её из всех с самого детства.
У соседей Стрюковых тоже родилась девочка - Вика. Так, в одной квартире две семьи растили двух девочек. Мы дружили семьями и старались все многозначительные события отмечать вместе, то у них в комнате, то у нас. Летело время, а с ним и наши, как я считаю, самые счастливые годы.
Моя служба в училище катилась уже по накатанной дорожке, а проведение занятий с взводами проходило не только на учебной базе в пределах городка, но и в поле. Больше стало уделяться времени тактической подготовке на боевой технике не только с курсантами, но и с нами, командирами взводов. Командирскую подготовку лично проводил командир батальона полковник М. Геращенко, грамотно и методически правильно обучая нас всем тонкостям тактического мастерства на заснеженных полях Омской области.
Львиную долю в учебном процессе, конечно же, занимало изучение курсантами военной техники, правил её обслуживания и ремонта. Ведь здесь готовили не командиров, а технических специалистов танковых войск.
Не забывал я и охоту, бегая с ружьём на лыжах по заснеженным берегам Иртыша, несмотря на сильный мороз, в поисках зайцев. Зима была безветренной и солнечной, только снег слепил, как лазерный луч, глаза. Не могу не рассказать об одном случае, который до сих пор с удовольствием вспоминаю. Несколько дней я выслеживал зайца, который меня уже неоднократно и хитро обманывал, решив твёрдо рассчитаться с ним. В субботу вышел на охоту пораньше и сразу нашёл след на этом берегу. Долго распутывал многочисленные петли и скидки в сторону, пока не подошёл к норе в снегу, заглянув в которую ничего не увидел. Пришлось опять возвращаться к началу, более внимательно рассматривая все скидки (прыжки в сторону), но опять след приводил к норе. Только на третий раз я, собираясь уходить домой, ткнул лыжной палкой в нору и вздрогнул от снежного фонтана, вылетевшего вместе с зайцем, который пулей исчез под обрывом Иртыша. Такой наглости от него я не ожидал, что ещё более раззадорило меня. Всю ночь думал, как обхитрить этого самоуверенного зайца. Утром выходного дня сразу наткнулся на след "косого", который я мог отличить от всех других, даже во сне.
На этот раз, прежде чем залечь, он долго бродил по торосам на льду Иртыша, пришлось лыжи снять и нести в руках. Так, часа три петлял по следам, пока не вышел на другой берег реки и издалека увидел на ослепительно белом сугробе бугорок снега и нору. Зная, что заяц лежит головой к своему следу, обошёл его на лыжах по большому кругу. Стараясь не шуметь, держа ружье на изготовке, подошёл почти к самой норе и остановился, думал, что он выскочит опять в стороне. Попрыгав на лыжах над норой, я вновь опешил от неожиданности, только теперь заяц вылетел из-под снега между лыж, как акробат в цирке перевернулся в воздухе, приземлившись мордочкой ко мне и замер.
Стрелять так близко я не мог, а заяц со всех сил стал, как по барабану, колотить передними лапами по лыжам. Я смотрел и удивлялся его смелости! Явно этот заяц был не трус, каким его рисуют в сказках, и я, ткнув его стволом ружья, сказал: "Беги храбрец!". Долго ещё стоял, наблюдая за убегающим зайцем, и довольный ничейным счётом в наших отношениях. Домой шёл бодрый и весёлый, зная, что есть чем удивить жену, которая ждала меня дома, уже привыкнув к моим лыжным прогулкам.
Наступившая весна внесла и в нашу жизнь разнообразие. Чаще стали выходить на природу и гулять с дочерью по берегу Иртыша. А в конце апреля поехали в первый семейный отпуск в Шемонаиху. Первомайские праздники праздновали с родителями Вали. Тесть и тёща не могли нарадоваться внучкой, тиская её в руках. Кругом цвела черёмуха, запах которой разливался по всей округе. Я бегал утром на Убу с удочками, возвращаясь в детство. Кругом все изменилось, и русло, и деревья, да и я уже был не тот мальчишка, который радовался каждой пойманной рыбёшке. Сейчас мне уже хотелось поймать большую рыбу, что было не так-то просто сделать. Наловив окуней и чебаков, я приятно удивлял тёщу, которая очень любила рыбу и с удовольствием чистила её.
Побывали и в Сугатовке, где жила Любовь Гоголева, старшая сестра Вали. Вечерами слушали песни её мужа Владимира Гоголева, хорошо играющего на аккордеоне, а мы иногда подпевали ему. Как всегда отпуск пролетел быстро.
Курсанты мои оканчивали второй курс и готовились к очередному отпуску. Да и мне стало полегче, меньше стало плановых занятий для нас, командиров взводов, основная нагрузка легла на преподавателей военных дисциплин.
Весь учебный процесс шёл чётко, и можно было выбрать "окна" между занятиями, чтобы отдохнуть самому и побыть с семьёй.
Иногда всей семьёй ходили на берег Иртыша, где я ловил рыбу, а потом на берегу варили вкусную уху из стерляди. Позже к нам стали присоединяться и наши друзья. Другого отдыха тогда не было. Даже в кино или театр надо было ехать в город, а с детьми этот отдых превращался в мучения. Многие офицеры занимались своими огородами, благо земли вокруг было много. Взял и я участок в одну сотку, где посадил всю необходимую зелень, помидоры и огурцы. Вечерами ходили на огород поливать грядки. Жизнь стала разнообразней. А осенью после службы вместе с другом Германом Яковлевым, взяв ружья, ходили на старицы вдоль Иртыша, где охотились на уток. Уток было много и, настрелявшись, несли добычу домой.
Возвращаясь после одной из таких охот, был приятно удивлён сюрпризом - приехала в гости моя мама, не сообщив заранее о своём приезде. И я этому не удивился, зная пробивной характер мамы, которая могла найти меня хоть на Северном Полюсе. Увидев уток, она сначала похвалила меня, как добытчика, но когда ощипала несколько штук, помогая мне, сказала, что не надо убивать больше трёх. Если бы она знала, что такое охотничий азарт! Когда в полумраке, как метеорит с небес на тебя налетает, свистя крыльями "крякаш", то автоматически вскидываешь ружье и стреляешь, а думать некогда.
Мама нянчилась с внучкой и все удивлялась, какая спокойная девочка. Действительно, я чаще просыпался от плача соседской Вики, дочь же всегда спала крепко, давая нам выспаться. Однажды я принёс хомячка, пойманного на берегу, чтобы показать девочкам. Соседка Наташа выпросила его у меня, чтобы оставить дома. И я отдал ей хомячка! Утром Володя стал надевать китель и увидел дыру с куриное яйцо на спинке мундира. Хомяк, убежав от них, прогрыз всю одежду, висевшую на вешалке. Вся вина пала на меня, почему я в дом принёс такого плохого зверька. Пришлось вечером накрывать стол, чтобы провести переговоры о перемирии.
Так пролетало моё внеслужебное время, а служба продолжалась без особых перемен. Запомнился мне только один важный эпизод, где я мог проверить своих подчинённых на зрелость. Однажды батальон был поднят ранним утром по тревоге, что было редкостью. Прибежав в роту, я увидел курсантов, получающих оружие и боеприпасы. Потом, погрузившись в грузовые автомобили, мы поехали в сторону города Омска, прибыв на железнодорожную станцию - быстро окружили стоящий в тупике железнодорожный состав, на ходу получив приказ никого не выпускать, вплоть до применения оружия. После этого командиры рот создали группы из наиболее сильных курсантов. Из состава нашей роты группу возглавил я, взяв с собой шесть человек, наиболее сильных, и в которых был уверен. Помощником поставил сержанта Чепигу, кандидата в мастера спорта по тяжёлой атлетике.
Задача стояла в том, чтобы, проникнув в вагоны, арестовывать и обезвреживать всех пьяных и подозрительных людей, на которых укажет представитель администрации эшелона. Это позже мы узнаем, что выполняли директиву, под кодовым названием "Чёрный эшелон". Дело в том, что пока везли из Москвы призывников, в составе которых попало много уголовных элементов, они вышли из подчинения администрации эшелона, пьянствовали, проигрывал в карты все, что имели, громили на станциях магазины и киоски. Со слов начальника эшелона дело дошло до гибели людей. До сих пор вспоминаю смрад, стоящий в пассажирских вагонах и пьяных будущих защитников. Курсанты действовали решительно и чётко, скручивая и вытаскивая всех, кто вызывал подозрение. Их сразу уводили в сторону, отделяя от основной массы призывников, которых пытались построить. Помню, как пожилой подполковник - начальник эшелона, прыгал с кулаками на зачинщиков, видимо ему от них здорово досталось в пути. Весь этот процесс длился более трёх часов, потом всех погрузили в прибывшие автобусы и стали развозить по воинским частям. Так, едущие служить на Дальний Восток москвичи, были оставлены на территории Омской области. А я с удовлетворением убедился, что на своих воспитанников могу уверенно положиться в любой сложной ситуации.
Курсанты успешно справлялись с учёбой и твёрдо шли впереди среди других взводов. Некоторые вступили в ряды коммунистов, этим вопросом Заместитель Командира батальона по политической части подполковник Н. Матвиенко занимался персонально. Каждое утро, перед его приходом, уже стояла у кабинета очередь из курсантов, вызванных им накануне. С ними он вёл короткие, но убедительные беседы, после которых почти все писали заявление в первичную партийную организацию о приёме в КПСС.
Однажды осенью был и я приглашён на такую беседу. Смотря мне прямо в глаза сверлящим взглядом, он спросил, почему я не вступаю в партию. До этого у меня подобных мыслей не возникало, просто считал, что ещё не обогатил свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество, как говорил об этом вождь.
Мои родители были старейшими коммунистами, пришедшими в партию не за благами и не за карьерными выгодами, а отдавали все силы на своём трудовом участке, как в годы войны, так и в послевоенное время для улучшения жизни всех людей. Это я видел с детства и всегда гордился ими, считая себя ещё молодым для такого серьёзного шага, как вступление в партию. В Комсомол вступил сам, без принуждения и гордился тем, что я комсомолец, а значит и резерв партии. Меня постоянно избирали членом Комитета ВЛКСМ батальона курсантов, и в те дни активно работал в Комитете, являясь заместителем его Секретаря лейтенанта Юрия Малкина.
И вот наступил момент, когда я серьёзно задумался над вопросом о вступлении в партию и ответа пока не находил. Пообещав подумать и ответить позже, я ушёл заниматься служебными делами. Мысль, вселившаяся в голову, постоянно сверлила мозг, как бы я не старался её изгнать. А действительно ли я созрел для этого важного шага в моей жизни? Смогу ли я, как знаменитый генерал Карбышев, леденея на морозе, выдержать и не отказаться от своих убеждений?
Вновь возникали образы родных: отца, мамы, братьев Михаила, Виктора, Владимира, Александра, которые были коммунистами, и с честью несли это звание по жизни, и мне хотелось походить на них, встать рядом с ними, чтобы одним фронтом идти бороться за лучшее будущее трудящихся.
Обдумав все, я принял твёрдое решение вступить в Коммунистическую Партию, написав заявление в первичную партийную организацию. На партийное собрание шёл с большим волнением, а вдруг откажут! Но все прошло быстро, коммунисты с одобрением отнеслись к моему вопросу, как будто я давно работал в партийной организации, но только не имел партийного билета. Я даже с обидой подумал, почему не спросили у меня знание всех партийных документов, которые наизусть учил долгое время.
Шестого ноября 1971 года, накануне Дня Великой Октябрьской Революции, я получил партийный билет из рук Начальника Политотдела Училища полковника Денисенко, и с удвоенной энергией окунулся в процесс подготовки будущих офицеров, считая это теперь не только служебным, но и партийным долгом. Тогда я ещё не знал, что данное событие коренным образом повлияет на мою дальнейшую службу, но об этом позднее.
В середине декабря пришла печальная весть из Шемонаихи, умер мой тесть Павел Павлович Кубышкин - сердце фронтовика не выдержало! Валя с дочкой уехали на похороны, а меня не отпустили под предлогом служебной занятости и тем, что это не близкий мне родственник. В те дни я не находил себе места, заболев ещё и ангиной. Соседи отпаивали меня горячим молоком, сбивая высокую температуру. Все обошлось благополучно, но запомнилось навсегда.
Новый 1972 год встречали всей семьёй. Зима была снежной. Занятия с курсантами больше стали проводиться в поле, на стрельбище или в парке боевых машин. Больше занятий проводилось в парке, где вершил дела главный технический "шеф" - полковник Аранович, со знаменитой бутылкой молока в кармане, из которой периодически отпивал маленький глоточек. Мы слышали, что у него язва желудка и не обращали на это внимания, зная, как хорошо он обучает курсантов этой основной их обязанности: содержать, обслуживать и ремонтировать боевую технику. А хронический гастрит и сопутствующая ему язва были обычными болезнями в офицерской среде, не отвертелся и я, получив ещё в холостяцкие дни хронический гастрит, с которым неразлучно прошёл все годы моей службы.
А после занятий все также бегали на лыжах. Лыжные кроссы уже не доставали, так как втянулся в этот круговорот, а может и окреп не только телом, но и духом.
Посмотреть, как мы живём приезжала и моя тёща Ефросинья Афанасьевна, прожив у нас больше недели, помогая Вале по хозяйству. Особенно много возилась с подрастающей внучкой.
А жили мы тогда счастливо, зная, что все трудности в жизни - временные! Как любила говорить моя мама: "Бог увидит - лучше даст". Но дала, все-таки, моя мама, продав на Кавказе дом. Она решила переехать поближе к сыновьям Михаилу, Юрию и дочери Людмиле, живших в городе шахтёров - Экибастузе. Мама решила своё наследство, переведённое в деньги, разделить на всех детей, вернув и долг, когда-то взятый, при покупке дома, у старших сыновей. А сама, как многодетная мать и ветеран труда, получила однокомнатную квартиру в центре города. Пришедший неожиданно перевод на пятьсот рублей, помог решить наши проблемы: купили маленький холодильник "Саратов", небольшой телевизор "Рекорд" и ещё транзисторный радиоприёмник "ВЭФ". Вот чего нам тогда недоставало для полного счастья!
В конце января в Училище нагрянула Высокая Комиссия из Москвы. Проверяли дотошно все: и методику проведения занятий, и дисциплину, огневую подготовку офицеров и курсантов, состояние учебной техники и всей материальной базы. В общем, комплексная проверка всего и всех. На всех проверяемых у меня занятиях были поставлены положительные оценки. Личная стрельба и вождение танков тоже были оценены высоко.
Я спокойно ждал подведения итогов проверки. На подведении итогов, неожиданно для меня, мои взвода были отмечены в худшую сторону по состоянию воинской дисциплины. Вот где проявилась во всей своей красе "палочная дисциплина", ведь я добросовестно вёл дисциплинарную практику, записывая в служебную карточку все взыскания. Я хорошо знал положение дел в других взводах, где значительно больше было грубых нарушений, но там велась двойная "бухгалтерия" в учёте взысканий. А если проще сказать, то на проверку были представлены служебные карточки без взысканий, а только с поощрениями.
В один миг мои лучшие взводы превратились в худшие. Я не верил своим ушам, но когда на другой день для срочного принятия мер партийного воздействия, видимо по указанию сверху, был поставлен лицом перед коммунистами батальона для отчёта о плохой работе по укреплению воинской дисциплины среди подчинённых, я понял, что все - серьёзно. Я стоял и смотрел в глаза каждому, надеясь на поддержку, ведь все знали истинное положение дел, но все сидели, опустив глаза.
И я молчал, не зная, что говорить в таких случаях, а оправдываться и в мыслях не было, ведь я все делал правильно, как требует Дисциплинарный Устав. Не помню, какие и кто задавал мне вопросы, и что я отвечал, но твёрдо решил, что в этом вопросе не отступлю и приукрашивать ничего не буду, пусть даже всегда буду числиться отстающими. Недаром в народе бытует пословица: "Цыплят по осени считают!" Коммунисты ограничились заслушиванием, отказав предложению привлечь меня к партийной ответственности.
После того собрания я много думал и понял, что в училище учат одному, а в жизни все строится на том, кто ловчее выкрутится, тот и "пан". Я тогда впервые разочаровался в службе, представив, что всю дальнейшую службу надо подстраиваться под кого-то, всячески укрывать любое нарушение, вести кучу ненужных бумаг, планов, докладов, записей о якобы проведённых беседах и т.д., лишь бы угодить одному проверяющему, который может никогда сам не занимался этими вопросами. Но главное было в другом, я не мог даже представить, что обо мне подумают мои подчинённые, если я откажусь от своих требований, которые поставил перед ними в начале своей службы, отказавшись от "двойной бухгалтерии" в учёте дисциплины.
Выход из этой ситуации увидел в другом. Мой друг Илья Гулько готовил документы для поступления в Военную Академию Бронетанковых Войск, узнав об этом, и я написал рапорт. Вместе с ним поехали в городской Госпиталь проходить Военно-Врачебную Комиссию. Прошёл тогда почти всех врачей, но у невропатолога - осёкся. Один неожиданный удар молоточком, чуть ниже коленной чашечки, от которого резко дёрнулась нога - решил мою дальнейшую судьбу. По состоянию нервной системы, а значит и здоровья, я был признан негодным для поступления в Военную Академию. Илья же успешно прошёл комиссию и в дальнейшем поступил и окончил Академию.
Сразу рушились все планы моей дальнейшей службы. Я понимал, что без высшего образования нельзя было строить и планы служебного роста. Вот когда я впервые пожалел, что не выбрал на заседании мандатной комиссии четырёх годичный курс обучения, не получив высшего образования. А тут ещё Секретарь Комитета ВЛКСМ, ловкий и деловой лейтенант Юра Малкин, неожиданно для всех, был назначен "Порученцем" Члена Военного Совета, Начальника Политуправления СИБВО генерал- лейтенанта И. Лыкова, возложив свои обязанности на заместителя, то есть на меня.
Зачастил ко мне в те дни Помощник Начальника Политотдела по комсомольской работе старший лейтенант Геннадий Кириллов. Он несколько раз, умело переводил разговор на то, чтобы я согласился перейти на освободившуюся должность секретаря Комитета ВЛКСМ, хотя бы временно, что, мол, я ничего не потеряю, должность там тоже капитанская. Особо намекал на то, что на этой должности можно учиться заочно в Педагогическом Институте, видимо уже знал, что я не годен в Академию. Сам он уже оканчивал первый курс Омского педагогического института.
Брошенные им семена, попали на благоприятную почву в моей голове и начали давать всходы. Я ночами крутился, как в горячке, не давая спать и жене, думая, думая и опять возвращаясь к этому сложному вопросу. На протяжении нескольких лет в моем сознании формировался образ командира, а на все остальные военные профессии командиры смотрели снисходительно, как на второсортные. И вот надо менять не только своё мировоззрение, но и весь свой офицерский образ жизни и службы, стиль и методы работы, о которых знал только из книг и кинофильмов, где комиссары и политработники, типа знаменитого политрука Клочкова, поднимаясь первыми, вели в бой за собой других.
Да и смогу ли я быть примером для всех, ведь единственной привилегией политработника было только право быть всегда и во всем впереди. И когда меня вызвал на беседу Начальник Политотдела полковник Денисенко, я знал, что он мне предложит, решив твёрдо отказаться. Но он начал с другого, стал интересоваться, как у меня идёт кандидатский стаж, как дела дома, почему я не годен в Академию, и что я думаю делать дальше в вопросе повышения самообразования. А потом, как бы удовлетворившись моими ответами, непререкаемым тоном сообщил, что Политотдел даёт мне первое партийное поручение, работать по воспитанию комсомольцев, будущих офицеров на достойной должности в батальоне - Секретарём Комитета ВЛКСМ.
Отступать было некуда! И я дал своё согласие, ещё надеясь на временность нахождения на этой должности. Тогда ещё не знал, что, попав в число политработников, где были свои кадровые органы, обратной дороги оттуда не было, только уйти можно было, дискредитировав этого звание.
Первые дни в должности я не находил себе места. Не привыкший сидеть в кабинете, а мой рабочий стол стоял между двух начальников: командира батальона и его заместителя по политчасти, я попал в "золотую клетку". И не уйдёшь никуда! Все курсанты до обеда на занятиях, и нельзя было найти предлог, чтобы покинуть кабинет.
А начальство никуда не спешило, видимо привыкнув уже к такому образу службы, только молча скрипели золотыми перьями своих дорогих чернильных ручек. Составив планы работы и все необходимые списки комсомольского актива, я придумывал какую-нибудь новую бумагу и тоже скрипел своей ручкой, которая не хотела писать, царапала бумагу, а иногда оставляла большие кляксы.
Тогда начал, чтобы создать вид делового человека, писать статьи в газету Сибирского Округа, с короткими вестями из Училища, описывая события из жизни курсантов, рассказывая о передовиках, популяризируя их опыт работы. Так, стал внештатным корреспондентом газеты и мне уже присылали из редакции конкретные задания о том, что необходимо отразить в жизни курсантов, не забывая и о гонорарах, которые были небольшие, но стимулировали хорошо.
Успокаивало тогда только то, что мои воспитанники жили здесь же, где находился штаб батальона, и я, как бы и не уходил от них, встречаясь каждый день. Меня интересовало все в их учёбе и службе, ведь почти из пятисот курсантов батальона, это были самые близкие и знакомые люди. На моё место прибыл молодой и толковый офицер - лейтенант Виктор Червяков, тоже выпускник Благовещенского училища, который завершал мной начатое дело.
Однажды в Омск приехал мой брат Владимир, чтобы на фабрике, где шили военные фуражки, пошить персональную фуражку с увеличенной тульёй, входившей только в моду, для своего шефа - Начальника Тыла Округа. Брат тогда занимал должность Начальника Окружного склада. Я поехал с ним, посмотреть процесс пошива. Работали на конвейере, в основном, молодые девушки и я, не только сшил себе новенькую модную фуражку, но и пригласил их установить с нами шефские связи. Так появилась отдушина в работе, я чаще стал выезжать в город не только договариваться об очередном вечере отдыха в училище, но и, одновременно, пошить новую фуражку для очередного начальника, персонально просившего меня об этом.
Узнав о моем брате, Начальник Политотдела тоже вызвал к себе, дав мне персональное задание, поехать в Новосибирск и "пробить" для Училища культпросвет имущество. Я с радостью поехал в командировку, где ждала встреча с братом. Обратно ехал в поезде, забив весь тамбур вагона коробками с телевизорами, магнитофонами, радиоприёмниками, радиоузлом и т. д. Брат и его подчинённые загрузили все в вагон, уговорив строптивую проводницу. Всю ночь я не спал, караулив эти ценности.
Главным богатством из всего, что я вёз, были коробки со знаками солдатской доблести, бывшими большой редкостью в училище. Брат выписал их по моей просьбе, вне заявки из своих резервов. К ним же прилагались бланки удостоверений. На всех комсомольских собраниях из года в год одним из критических замечаний был вопрос об отсутствии значков. Курсанты в большинстве выполняли нормативы Военно-Спортивного Комплекса (ВСК), а значков не получали. Так же не имели знаков отличники и классные специалисты.
И вот в каждой роте появились новенькие телевизоры, которым курсанты были рады. А я же каждый день старательно заполнял бланки к значкам всех степеней и вручал их командирам рот, представившим списки к награждению, которые потом торжественно вручали эти награды своим подчинённым.
Я тогда почувствовал, что у всех курсантов батальона изменилось отношение ко мне. Да и мне стало интереснее работать, видя радость в глазах людей.
Так я втягивался в мою новую должность, почувствовав интерес к работе по популяризации передового опыта, улучшения досуга и условий жизни курсантов, вспоминая и используя примеры из своей курсантской жизни.
Незаметно наступило лето. В отпуск ехали уже в г. Экибастуз. Насладившись встречей со всеми родственниками, я с братьями отводил душу на рыбалке. Дачи у Михаила и Юрия находились рядом с большим водохранилищем, созданном при строительстве канала Иртыш-Караганда. Рыбы развелось много, особенно щуки. Мы её ловили на спиннинги не только с берега, но и с резиновых лодок. С лодки ловить было лучше. Не успевала блесна, упав в воду у кромки водорослей, достичь дна, как её жадно хватала щука. В тот день много щук сорвалось, просто не взял сачёк, а рыба резко уходила под лодку и, получив слабину, сходила с крючка.
Особенно запомнился мне один эпизод. Решил сменить место и, проплывая мимо островка из травы, бросил блесну, просто для проверки, но сразу же почувствовал резкую поклёвку, начав быстро крутить катушку. Впечатление такое, как будто тяну большую корягу, но когда у лодки всплыла голова щуки, как у крокодила, я растерялся и замер, крепко держа в руках спиннинг, щука же, плавно развернувшись, потянула меня вместе с лодкой на глазах удивлённого брата Юрия в траву. Как только лодка начала тормозиться водорослями, леска, щёлкнув, легко порвалась. А я ещё долго сидел и смотрел в воду, не мог успокоить трясущиеся от волнения руки. Такой большой щуки я ещё не видел, да и в последующей жизни попадались крупные экземпляры, но менее семи килограмм. Там же была щука около десяти килограмм.
В те незабываемые дни я хорошо отдохнул и на службу вышел с удвоенной энергией. Неожиданно в гости приехали из Шемонаихи Галя и Таня, младшие сестры Вали. На мою шутку, что найду им здесь хороших женихов, они только смеялись, видимо таковые уже у них имелись. Сибирская природа сёстрам понравилась. Они впервые и с большим удовольствием собирали многочисленные грибы по опушкам берёзовых колок, а также ходили с нами купаться на Иртыш. Вечерами играли в карты, вспоминая дни, когда-то проведённые вместе в далёком детстве.
В середине августа все лейтенанты, мои однокашники, получили очередные звания, а я ходил все ещё в первом звании, зная, что представление ушло из училища одновременно со всеми. Меня доставали сочувствующие вопросы сослуживцев, за что мне задерживают звание. И только командир батальона, позвонив тогда в округ, узнал, что у меня в представлении была допущена неточность и личное дело отправлено назад. А "задом" оказалось Тюменское училище, куда, опять по ошибке "кадровиков", были направлены мои документы. И только в середине сентября я, наконец, получил очередное звание, не испытав уже особой радости. Так я стал старшим лейтенантом.
Забегая вперёд, скажу, что, прослужив много лет в армии, я сделал вывод, что "кадры" не только решали все, но и наносили иногда ущерб боевой готовности и дисциплине в деле расстановке кадров на ответственные должности. Кто в первую очередь попадал в "кадровики", все отлично видели, это, прежде всего офицеры не хотевшие служить на ответственных должностях с личным составом и умеющие подобострастно заглядывать в глаза, предугадывая любое желание начальника, а если он ещё плохо отозвался о каком-то офицере, то тот сразу попадал в "чёрный список" и тогда выдвижения не жди.
А кто готовил кадровиков и учил их этому самому важному делу в боеспособности армии? А ведь должно было быть такое учебное заведение, типа Военной Академии, которое бы готовило и подбирало настоящих профессионалов кадрового дела. Не хочу обидеть многих офицеров кадровых органов, честно и искренне работающих на своих должностях, но и они работали, полагаясь только на свой опыт. Может это только мне пришлось сталкиваться с негативом в работе кадровиков, постарайтесь вспомнить, как было у Вас? Буду рад, что ошибаюсь!
Вспомните, кто был первым в негласных списках на выдвижение? Прежде всего, офицеры, имеющие "мохнатую руку", то есть сын генерала должен обязательно стать генералом, да и чины поменьше тоже старались "задобрить" кадровиков, чтобы двигать своё "протеже".
А кто не видел, какие "тяжёлые коробки" с гостинцами выгружались с поездов, привёзших на очередной Военный Совет руководящий состав, чуть ли не в очередь потом стоявших у дверей "кадровиков". Я всегда привожу пример своей службы в развёрнутом Гвардейском мотострелковом полку города Калининграда. За шесть лет службы в полку, при мне, сменилось пять командиров полков, пять начальников штабов полка, четыре зам. по вооружению и четыре зам. по тылу. Этот вывод сделала комиссия из Главного Политуправления СА и ВМФ, работавшая тогда в полку. Получалось, за срок чуть больше года руководитель не мог ничего нового внести, не говоря уже о коренных переменах в деле повышения боевой готовности и воинского мастерства. А в работе по укреплению дисциплины надо было хотя бы изучить офицеров. И только офицер набирался опыта, хлоп, и его уже переводят на другое место.
Я немного отвлёкся, вспомнив ту обиду, может быть и без умысла нанесённую мне, но их будет ещё немало, и опять по вине "кадров", но об этом позднее.
А в то лето я крутился, как белка в колесе, воспитывая подростков, стоящих на учёте в милиции, за весьма неблаговидные поступки. По инициативе горкома партии города Омска и с согласия Командования Училища был создан Лагерь для трудновоспитуемых подростков. Меня назначили Начальником Лагеря, не знаю по чьей инициативе, но с согласия Политотдела, призвав из запаса в помощь двух рядовых, преподавателей Омских школ по военной подготовке.
Около полусотни подростков, различного возраста, сразу же своим видом показавших, кто есть кто, предстало передо мной. Две девушки, инструктора Райкома комсомола, с облегчением сдав их мне по списку, понаблюдав ещё, как мы переодевали ребят в курсантские рубашки, а потом строили по росту, разбивая по группам. Потом выступили, громко призвав ребят слушаться новое начальство, и уехали, подумав, видимо, что сдали их в армию, а в армии-то воспитают быстро и вернут их через двадцать дней "пай - мальчиками".
Под казарму выделили помещение бывшего склада, где ребята долго чистили и мыли полы, потом ставили койки в два яруса, раскладывали матрасы и белье, оборудовали полевую столовую, то есть ставили столы и скамейки под открытым небом, а пищу получали в солдатской столовой и приносили в термосах. Два дня все были заняты делом, пока с интересом выполняли все, выжидая, чем же мы удивим их в последующем. Спрашивали: а будут ли водить боевую технику, стрелять из боевого оружия и т. д. Но этими вопросами уже надо было заниматься по серьезному, а на мои вопросы начальству, был один ответ, чтобы сам проявлял инициативу.
И пришлось проявлять: водить их строем, смотреть издалека боевую технику или знакомить с расположением и внешним видом казарм, а кто разрешит таким сорванцам разбрестись по казарме или учебному корпусу.
Проводили то, что было доступно: занимались строевой подготовкой, изучением Уставов, наведением порядка, спортивными играми. Но это быстро ребятам надоело, и они стремились исчезнуть, ведь недалеко заманчиво блестел быстрый Иртыш. Выпросив у зав. склада арт. вооружения "воздушку", я проводил соревнования по стрельбе. Это нравилось ребятам, и они с удовольствием стояли в очереди, чтобы выпустить по три пульки, приходилось их экономить, так как на складе получил последние.
Домой ходить было некогда, за ребятами нужен был постоянный надзор, они, освоившись, уже тайком играли в карты на деньги, и как петухи, все время вступали в потасовки. Ночевал вместе с ними, отдыхали по очереди с "рядовыми запаса". На десятый день неожиданно нагрянула проверка, в лице секретаря горкома партии, не помню фамилию той представительной женщины, но помню её вопросы, задаваемые мне, как будто я профессиональный Начальник Пионерского Лагеря, а на вопрос, почему я разместил их в таком помещении и почему столовая не под крышей и т.д., я ей и не смог ответить, не хотелось подводить начальство, которое ни разу не поинтересовалось, как мы живём и чем занимаемся. Посмотрев брезгливо на солдатскую пищу, и отказавшись снять пробу, она села в чёрную" Волгу" и уехала, оставив нас наедине с этими "сорвиголовами".
На другой день меня вызвали к Начальнику Училища генерал - майору Громову. Выслушав мой доклад, он посадил меня в служебный автомобиль и всю дорогу до горкома партии, расспрашивал обо всей проведённой работе с ребятами, о том кто мне помогал, и что смотрела представитель партийной власти. Меня на заседание горкома не пригласили, и я дожидался генерала в машине.
Весь обратный путь я невольно вздрагивал, когда генерал внезапно начинал говорить сам с собой, все повторяя отдельную фразу: "Ставленник ЦК, ставленник ЦК... Я покажу ставленнику ЦК!".
Не знаю, что он показал тогда "Ставленнику ЦК", но мне пришлось очень много выслушать нехороших слов от Начальника Политотдела, пригрозившего сослать меня туда, где "Макар телят не пас". Так я, неожиданно, попал в списки "заменщиков", но об этом я узнаю позже, а тогда хотелось быстрее узнать, где же неизвестный мне "Макар" не мог пасти телят, все-таки я не один год в детстве занимался этим нелёгким делом - пас коров и телят!
Получив необходимую помощь от командования в дальнейшей работе с ребятами, я все-таки довёл дело до конца лагерного сбора, показав им и технику, и боевое оружие, и как его применяют. И только тогда с облегчением вздохнул, когда посадил последнего школьника, согласно списка, в прибывший за ними автобус. Такой нервной нагрузки я давно не получал, так что и сейчас помню все отчётливо. Хотелось бы узнать, что получилось из этих ребят, и как сложилась их дальнейшая жизнь. Может кто-то из них прочитает мои воспоминания, вспомнит "яркое" своё детство и пришлёт весточку о себе, буду очень рад этому.
В те годы мне пришлось много участвовать в подготовке и проведении в Пионерских лагерях Омской области Всесоюзной военизированной игры "Зарница", с собой я брал всегда проверенных курсантов, бывших моих подчинённых. "Войну" проводили в сосновом лесу, растущему вдоль берега Иртыша. Ребятам и девчатам нравилось наступать на обороняющихся "синих" и брать их в плен. Играли на полном серьёзе, особенно нравилось им стрелять холостыми патронами и слушать оглушительные взрывы пиротехники. Как всегда побеждала дружба, особенно быстро забывали о "неприятеле" под стук ложек в алюминиевых котелках, гречневая солдатская каша быстро примиряла всех.
Мне нравилось смотреть на веселящихся детей, водивших хоровод вокруг костра и поющих пионерские песни. И я думал тогда, пусть эта игра в войну будет у них единственной в жизни!
Неоднократно участвовал в тот год и в местных телевизионных играх "Весёлые Старты", где сидя в составе жюри, рядом с известной гимнасткой Галимой Шугуровой, оценивал победу той или иной команды, бегающих, прыгающих в мешках, кувыркающихся мальчишек и девчонок, развлекая этим в выходные дни ребят всей области.
Быстро наступившая осень была холодной. Рано выпал снег, но лёд на Иртыше ещё не встал. Встав рано, ещё по полной темноте, я с Германом почти бегом преодолевал расстояние около трёх километров ниже по течению Иртыша, к острову, любимому месту посадки для отдыха больших перелётных стай северной утки, а иногда и гусей. Набросав в воду резиновых чучел, прятались в прибрежных кустах тальника и ждали, судорожно сжав ружья в руках. Иногда отдельные стаи "клевали" на этот обман и мы быстро "дуплетились". Но чаще всего эти хитрые птицы пролетали мимо, только подняв "галдёж" в небе, как бы смеясь над нашей неубедительной маскировкой. К установленному сроку опять бежали домой, чтобы успеть на службу, после этой замечательной зарядки. Не забываемое время моей молодости.
Наступивший 1973 год с первых дней начался с дороги. Все курсанты батальона разъезжались по воинским частям Сибири и Дальнего Востока. Я попал в бывшую свою роту, которая стажировку должна была проходить в частях Дальневосточного Военного Округа. До Хабаровска летели самолётом, а далее ехали на поезде. Я со своей группой доехал до Уссурийска, а оттуда автобусом повёз курсантов в Хасанский район, распределив по частям в населённых пунктах: Занадворовка, Зайсановка, Барабаш и Краскино.
Сам остановился в посёлке Краскино, где была офицерская гостиница и столовая. Посёлок был небольшой, но прославленный в боях у озера Хасан. В центре посёлка стоит обелиск, под которым покоилось очень большое количество красноармейцев. Поднялся я и на большую сопку, наверху которой остались, как памятники, большие бетонные доты, избитые пулями и снарядами. С вершины Сопки видна была граница с Китаем. Танковый полк, куда определил курсантов, придавался укрепрайону, занимавшему оборону на участке между Кореей и Китаем.
Проверив, как курсанты расположились и вступили в должности стажирующихся заместителей командиров рот по технической части, я продолжил изучение окрестностей, особенно заинтересовал меня залив Петра Великого, на берегу которого располагалась часть. На льду постоянно сидели рыбаки и я пошёл посмотреть, как они ловят рыбу. Ловили все на самодельные блёсенки, вырезанные с бронзовых гильз, заострённые и просто согнутые в виде крючка, только без бородки, чтобы рыба на льду сама отцеплялась. Ловили шустро, возле каждого трепыхалась кучка корюшки, от которой стоял запах, будто натёрли на большой тёрке огурцы. Ребята с пиками из проволоки, стояли на корточках и заглядывали в лунки, потом ловко накалывали и выкидывали на лёд больших плоских рыб. Это была камбала.
Попросив у ребят удочку и пику, я стал играть блёсенкой, на жало которой был насажен кусочек белого поролона. Прямо подо льдом, откуда-то сбоку, подплыла корюшка, видно было только, как её жабры широко открылись и закрылись - это и была поклёвка. Выбросив её на лёд, продолжил наслаждаться этой чудо - рыбалкой. Вдруг увидел подплывающий чёрный блин, это была камбала. Под блесной она остановилась и быстро опустилась на дно, только виден был круг взметнувшегося песка, и моментально слилась с рельефом дна. Я пикой ткнул в то место, где исчезла рыба, и почувствовал биение на конце. Осторожно вытащив большую камбалу, стал разглядывать её живую, раньше видел эту рыбу только в магазине. Поймал в тот день и селёдку, никогда не думал, что она такая красивая, как перламутровая, на солнце играла синевой, как северное сияние. Попадалась и Навага - рыба, похожая на треску.
В гостиницу унёс полный набор рыболовных трофеев, которые отдал в столовую, где сердобольные поварихи пожарили её мне на незабываемый ужин.
Периодически выезжал в части для проверки как идёт стажировка у курсантов. Несмотря на январь, погода стояла тёплая, а снегу почти не было, пыль поднималась на дороге, как летом. Часто у дороги из пыльной травы и кустарника взлетали красивые фазаны. При виде их у меня начинало учащённо биться сердце, ведь я фазанов на природе видел впервые.
Так, приехав в село Занадворовка, беседовал с командиром части о поведении курсантов, вдруг увидел Геру Лобанова, выпускника первого взвода нашей роты, который пожелал служить в морской пехоте и щеголял на выпускном вечере в чёрной морской форме. Он ещё служил в звании лейтенанта, я не стал интересоваться о причинах задержки звания, в службе всегда можно "залететь". Вечером он пригласил меня домой, где его молодая жена быстро приготовила ужин. Меня удивила стоящая на столе чашка, полная красной икры. Оказывается квартира, вернее деревянный дом, где они жили, стоял на берегу маленькой речки, по которой на нерест поднималась красная рыба. Весь вечер вспоминали свою жизнь в училище. Утром разбежались по своим делам, так больше никогда не встретившись.
Нашёл я время съездить на электричке и в город Владивосток, о котором много слышал, но увидел впервые. Переночевав в гостинице "Золотой Рог", утром осмотрел город, который располагался на больших холмах. Особо долго рассматривал корабли, стоящие в бухте, имя которой носила гостиница. На набережной находился магазин, с завлекающим названием "Дары моря", мимо не смог пройти. В магазине глаза разбегались от рыбного ассортимента. Купив несколько запечатанных пакетов с красной рыбой, нарезанной тонкими ломтиками и залитой маслом, я отправился назад в Краскино, зная, что там, в магазинах, кроме копчёного пересоленного морского окуня и консервов, ничего нет.
Вспоминаю всегда поездку на попутной машине в порт Посьет, где стажировался один из курсантов. Разговорившись с водителем, понял, что он везёт полный самосвал свежей живой рыбы на свиноферму, просто надо было быстрее разгрузить сейнер, стоящий у причала порта. На остановке заглянул в кузов и удивился - вся рыба была живая! Огромные, почему-то красные, морские окуни и крабы, ползающие по кузову, студенистые кальмары и плоские камбалы и другая, не знакомая мне рыба - до сих пор стоят у меня в глазах. Ещё не забылись пустые прилавки для морской рыбы в Омске, и была непонятна такая расточительность государства.
Месяц, проведённый на Дальнем Востоке, на который, думал, больше не попаду, пролетел быстро. День рождения встречал уже в кругу семьи, угощая всех морскими деликатесами.
Весна пролетела вообще незаметно, а летом начали готовить курсантов к предстоящим Государственным экзаменам.
А я получил долгожданное разрешение поступать учиться в гражданский ВУЗ, ещё раньше написав рапорт по команде. Разрешение подписал Командующий Войсками Сибирского Военного Округа. Времени для подготовки оставалось немного, и я взял отпуск. Всей семьёй выехали в Шемонаиху, где я и засел за подготовку. Время, казалось, стёрло из памяти все, чему учили в школе, да и прочитанное не задерживалось в голове, отвлекали мысли о насущных проблемах. Да ещё квартирант, учитель физкультуры, бывший всегда "навеселе", постоянно и громко пел модную песенку про берёзовый сок в весеннем лесу, не давая сосредоточиться. После очередного с ним разговора, он принёс мне тонкую книжку по Истории СССР для поступающих в высшие учебные заведения. Как говорится: "Нет худа без добра", мне хватило усидчивости только для изучения этой методички.
Быстро подошло время для вступительных экзаменов. Мне, как имеющему "красный диплом" надо было сдать один экзамен по Истории СССР на отлично, чтобы быть зачисленным на Исторический факультет Омского Педагогического Института вне конкурса. И я сдал - на отлично! Помню, попался билет с тремя вопросами: первый - о Киевской Руси; второй - Тарутинский манёвр Кутузова; третий - о Конституции СССР 1936 года. Экзамен принимал моложавый мужчина, как оказалось декан исторического факультета, который внимательно выслушал мой короткий ответ по первому вопросу, где я подробно описал жизнь Киевской Руси, как первого централизованного государства, согласно прочитанному накануне из методички. Сразу же последовал дополнительный вопрос - перечислить всех князей, руководивших дружинами Руси.
Бодро перечислив всех, я увидел неудовлетворённость в глазах экзаменующего, который дал наводящий вопрос: "А в какой опере Бородина упоминается князь Киевской Руси?". Я сразу вспомнил оперу "Князь Игорь", часто транслируемую по местному радио под рубрикой "Театр у микрофона", и чётко ответил - Князь Игорь. Так же чётко рассказал ответы на другие вопросы билета и на заданные дополнительно. Оценка "отлично", поставленная деканом, ставила точку в моих вступительных экзаменах. Я ехал домой и не верил, что я теперь студент заочного факультета.
На установочной сессии, вместе с другими студентами, внимательно слушал каждого педагога, записывая все, что надо самому выучить и законспектировать в межсессионный период, а также подбирал материалы для контрольных работ. Я чувствовал себя мальчишкой, только окончившим школу, забыв обо всех своих армейских проблемах.
А курсанты сдавали Государственные экзамены, к которым шли долгие четыре года! На подведении итогов сдачи Государственных Экзаменов, взвода под командованием лейтенанта В. Червякова, бывшие мои - по общей успеваемости и результатам сдачи экзаменов были признаны лучшими. Мне было приятно это слышать!
Выпускной торжественный обед проходил в курсантской столовой. Первый тост произнёс Начальник Училища генерал-майор танковых войск Громов, поздравив всех с успешным выпуском, тогда пили - только Шампанское! Я сидел за столом со своими воспитанниками, пил шампанское, которое они тут же подливали в бокал, не жалея, под столом стоял в запасе ящик этого прекрасного вина. Здесь мы были на равных. Радостно было видеть и частичку своего труда, заложенную в подготовку этих молодых и красивых офицеров Советской Армии. Прощаться было тяжело, как будто знал, что больше ни с кем не увижусь!
Если кто-то из бывших подчинённых, прочитав эти строки, захочет пообщаться со мной, то буду очень рад этому.
Вскоре и я начал готовиться к отъезду по замене, как мне сказали, на равнозначную должность в одну из частей Группы Советских Войск в Германии.
Уезжал за границу - один, а семья должна была приехать позже по вызову.
И так я опять в пути, только теперь уже не на край страны, а за её Рубеж.