Таджиев Ислам Якубович : другие произведения.

Ты можешь на меня положиться

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О переплетении судеб и взаимоотношениях взрослых и подростков, так по-разному и так похоже стремящихся к успеху, любви и самоутверждению
  
  
   Ислам Таджиев
  
  
  
   ТЫ МОЖЕШЬ НА МЕНЯ ПОЛОЖИТЬСЯ
  
  
  
   1
  
   Любит природа тех, кто рано встает.
   Щедро наделяет благодушием и бодростью, особенно летом. Ведь, только ранним летним утром бывает такая свежая, росистая прохлада, даже в центре города, когда выйдешь на улицу и растворишься в ее пьянящей чистоте и хрустальности.
   Но Андрей не любил этого сызмальства, даже в ущерб всем утренним прелестям.
   Недосып у него проявлялся ленивым исполнением всех дел, в том числе и служебных, снижением остроты восприятия окружающего. Для него это было сродни ночным бдениям, когда на смену торжеству и удовольствию приходила обыкновенная трудовая тягомотина.
   С годами он понял, что мудрые мысли просыпаются и посещают мудрых людей тоже по утрам. И дела продвигаются намного быстрей, без заминок, по-накатанному.
   Но восстать против физиологии было непросто.
   Чтобы рано вставать, надо, ведь, и рано ложиться? Но как заснешь, если это твой прайм-тайм, организм только расстреноживается, сон не идет?!
   Перед особо ответственными днями он, не надеясь на самоуговоры, отдавался туманной поволоке фенозепама.
   В медленном тягучем потоке машин они двигались сейчас к Новому Арбату, с трудом встроясь на набережной в ползучую "колбасу", тянущуюся аж с самой Рублевки.
   Благо, к одиннадцати успели кучу дел разгрести, и сейчас уже ничто не подгоняло. Это было последнее внеофисное дело, запланированное на утро.
   -Притормози где-нибудь и обожди на стоянке,- сказал Андрей и выскочил из машины, как только они приблизились к зданию городской экологической службы.
   Автоген проехал еще метров двести, прежде чем сумел припарковаться.
   Он въехал на стоянку, развернулся на "пятачке" и приткнул машину сбоку от въезда, не обращая внимания на парковщика, руками, губами и глазами отчаянно и зло звавшего его на освободившееся место.
   Обычно того слушали, здесь он был хозяин.
   Но, ведь, попадаются паскудники, в душу их кол!.. Еще и на въезде встал!
   Приблатненно сгорбившись и покачиваясь в такт мелкому шагу, парковщик медленно подошел и с достоинством гаишника показал рукой, куда переставить машину.
   Автоген, неторопливо приоткрыл окно, выставил палец и негромко сквозь зубы сказал:
   -Застрелись!
   На стоянке, конечно, бывало всякое, и парковщик ко многому привык. В первую очередь, чувствовать ситуацию, где слова оказывались лишними.
   В Автогене не было ничего особенного - худой, длинный, как жердь, незлобивый нравом, но с вечно недовольным выражением лица, что часто обманывало собеседников. Именно малоприметность Автогена на фоне напущенной важности творимого дела часто вводила в заблуждение видавших виды людей.
   На самом деле, Автоген, как и парковщик, наверное, лучше других понимал свое место в иерархии службы и жизни, и в своем весе, нередко с выгодой для себя, этим пользовался.
   Сейчас обыграл он, и сделал это просто так, без необходимости, игры ради.
   Парковщик проиграл еще до контакта своей нервной жестикуляцией, срывающимся голосом и походкой. Он понял это, иначе бы не заткнулся.
   Оставалось только ждать: заплатит ли этот чмырь в "Ауди"?
   Закапал дождь, и почти сразу запахло пылью. И потемнело.
   Ну, кто бы мог предугадать в это безоблачное утро, что уже через четыре часа все так переменится в небесной канцелярии?
   Он поглядел на лобовое стекло, где первые капли дождя вымазали грязные узоры, и включил двигатель и "дворники".
   Разные мысли лезли в голову, несосредоточенные, отвлеченные, и от их ленивости брала дрема. Хотя какой-то сторож в мозгу продолжал работать, потому что, хоть и неосмысленно, фиксировал происходящее вокруг. Женщину с мальчишкой, прятавшихся от дождя под навесом остановки метрах в шести от машины, он приметил сразу. То возбуждаясь, то сникая, женщина отчаянно взмахивала руками, прижимала мальчишку к себе, хваталась за сумку, нервно копошась в ней.
   Театр какой-то! Можно, конечно, узнать в чем дело...
   Но было зябко, и Автоген попробовал отвлечься.
   Навалившись на руль, он сквозь большие капли на лобовом стекле заворожено разглядывал изменчивые картинки улицы.
   Ну, не забава? Всякий ли сможет сфокусировать взгляд так, чтобы в фигурках, смешно изменявшихся в стекающих каплях, узнавать торопливо двигающихся людей?
   Он быстро переводил взгляд со стекла на тротуар, и с удовлетворением отмечал, что секунду назад видел этого человечка в перевернутом карикатурном виде. Но взгляд неизменно натыкался на женщину с мальчишкой.
   Он так расслабился, что задремал и запоздало среагировал на шефа.
   -В офис,- сказал Андрей, усаживаясь.- Чего это они?
   -Черт знает... Сам давно смотрю, но не пойму: по очереди, что ли, плачут? Спросить?
   -А чего пялился? Давно бы вышел и спросил...
   Автоген словно ждал этой подсказки.
   -Грабанули их,- сказал он, быстро вернувшись.- Сумку порезали, деньги и документы вытащили. Подвезем, может? Им по пути...
   -Может, деньги дать? Куда везти-то?
   -В Беляево.
   -Ладно, но подбрось сначала меня.
   Автоген ушел за страдальцами, а Андрей собрал разложенные на заднем сидении бумаги и с удовлетворением сложил их в портфель. Удачное начало, хотелось бы надеяться, удачного дня.
   -Много украли?- спросил Андрей, когда свернули на Знаменку.
   Женщина ответила не сразу, видно, не хотелось выставляться одураченной.
   -Много. Почти восемнадцать тысяч. И документы.
   -Ого! А зачем такие бабки с собой носить?- недоверчиво хмыкнул Автоген.
   -Компьютер шли покупать,- тихо ответила женщина.- Этот негодяй, словно, почувствовал, что я упакована...
   -Что, знаете, кто залез?
   -Наверняка,- напрягшись, медленно сказала она, и, словно, проясненная, тронула сына за плечо.- В троллейбусе мужик в замшевой куртке в дверях стоял, помнишь?.. Конопатый такой, зализанный...
   Лицо сына ничего не отразило, оставаясь хмурым и безучастным.
   -Все подталкивал - проходите, мол,..- с угасавшей настойчивостью, устало, она продолжала теребить мальчишку.- Я еще дернулась от него, разозлилась: дождь идет, все мокрые, а этот баб облапить норовит!..
   -Вы посмотрите, Андрей Владимирович, как эти черти работают. Ювелиры! Дырка малюсенькая, вроде, два пальца не просунешь, а он, сволочь, бумажник и паспорт умудрился вытащить. Нет, вы посмотрите!
   Женщина, отрешенно глядя в окно, протянула сумку.
   -Уж извините за любопытство.
   Андрей, действительно, поразился, как через такую маленькую дыру удалось что-то вытащить. Разрез был сделан чем-то очень острым вдоль нижнего шва сумки.
   -Ладно, паспорт - его согнуть можно,- но портмоне!.. Фантастика!
   -"Губнушка" выпала, а так бы только в магазине и очухалась. Посмотрела - вроде, моя...
   -Что ж он пошире не разрезал? Класс что ли демонстрировал? - недоумевал Автоген.
   За разговором напряженность спала, и женщина, словно, оттаяла, просветлела лицом.
   Андрей только теперь отметил ее привлекательность. Не красоту, а именно привлекательность, особый шарм, который с годами только прибывает. Он мог побиться об заклад, что в детстве она была малоприметной, точнее даже - "гадким утенком". Ветер и дождь заметно покуражились над ее прической и макияжем, но беспорядок на голове даже прибавлял ей.
   Наверное, ей было чуть больше тридцати, но, все равно, смотрелась она слишком молодой для такого рослого сына, насупившегося и неотрывно глядевшего в окно. За все время он не произнес ни слова.
   -Меня Андреем звать. А тебя?
   -Саша.
   -А вас?
   -Ирина.
   -А он - Геннадий Васильевич,- перезнакомил всех Андрей, и резко выпрямился в кресле, словно устал от этого занятия.
   Автоген ехал молча. Он был достаточно тактичным, знал, когда смолчать надо, когда анекдотом чужую беседу приправить. "Родственником" к своим начальникам не набивался, держал дистанцию, но при этом оставался надежным, всегда готовым к внеурочным поручениям.
   По имени-отчеству шеф называл его редко, по особым случаям, и подобное Автогена всегда настораживало, словно за этим должны были бы следовать какие-то испытания.
   "Автоген" приклеилось к нему уже на этой работе, после того, как он сам привел по такой же водительской вакансии бывшего армейского сослуживца Рощупкина, а с ним и ротный штамп - "Генотип". В гараже знатоки генетики поначалу переделали его в более короткое - "Геном", а уже потом приблизили к профессии - "Автоген".
   Так и пошло. Редко кто называл его настоящим именем, даже жена, обращавшаяся все годы замужества по школьной привычке не иначе, как "Постнов".
   -И ключи забрали!- вдруг "ахнула" сзади Ирина.
   -Замок придется менять: в паспорте адрес, ключи на руках... Домашних срочно предупредить надо. Дать мобильник?
   -Нет,- не сразу ответила Ирина. Но, подумав, попросила телефон.- Соседке позвоню, пусть последит за дверью.
   В машине надолго воцарилась тишина. Подъезжая к Донской, Андрей протянул Ирине две пятьсотрублевки.
   Она запротестовала, но Андрей сунул их в порезанную сумку столь решительно, что спорить было бесполезно.
   -Отдадите позже, когда будут. Есть кому замок переставить? Ну, тогда Гена поможет. - Он вытащил еще две купюры и сунул Автогену в карман.
   К окончанию работы тот не вернулся, и Андрей поехал в метро.
   Особых неудобств в этом не было, наоборот, по возможности, Андрей старался больше ходить пешком. Но Автогену, тем не менее, следовало бы выговорить сполна, чтоб не возымел привычку проявлять самостоятельность.
   Наутро тот, как всегда, подъехал к дому, но вчерашний отгул даже не попытался оговорить. Зато вернул Андрею семьсот рублей.
   -Замок примитивный. Умелым ребятам зайти туда, что туфли обрызгать. Поэтому второй ставить надо. А так я только личинку сменил.
   -Это на полчаса работы! - заметил Андрей.
   Автоген промолчал, пряча недовольный взгляд: вроде, и поручение выполнил, и людям помог, и деньги сэкономил, а все пистоны к нему подбирает!
   -Звони в следующий раз, предупреждай. Или дисциплину поминать станем?
   -Если нужен был, что же по "мобиле" не позвонили?
   Еще вчера в машине Андрею подумалось, как много могут отдать эти с виду небогатые люди за чертову машину, от которой только зрение портиться и деньги летят, как в трубу.
   Да и через два-три года, если держаться уровня, роскошь эту обновлять надо - уж так производители придумали. Как трудно, наверное, было скопить такие деньги, и как легко они достались легкому на руку "щипачу".
   Жаль пацана! Дни, наверное, считал, когда привезет и запустит умный аппарат...
   Андрею пришла мысль обратиться к Левкину в технический отдел.
   Несколько недель назад у них поменяли компьютеры: руководящему звену купили новые, их прежние передвинули в отделы, а освободившиеся одиннадцать, как и в прошлый раз, было решено передать в одну из школ в качестве спонсорской помощи. В отделе Левкина перед сдачей их доводили "до ума", и, конечно, что-то из достойных машин можно было позаимствовать для пацана.
   Левкин, несмотря на теплые отношения с Андреем, отнесся к идее никак.
   -Ты с бухгалтерией договорись, они же на меня его "повесят".
   -И правильно сделают. Ты уже давно засветился - знаешь, сколько компромата набралось? - дурашливо щурась, Андрей придвинулся к гиганту, и глаза его оказались на уровне глубоко расстегнутого ворота, откуда пышно выбивались рыжеватые волосы.- Чем занимаешься на Митинском радиорынке по воскресеньям? Толкаешь "левые" аппараты, кудесник ты наш?- Андрей перешел на одесский говор.- К чему столько хлама народил - целый роддом запчастей?!
   -Тю-ю... Развязал язык! Я же не трезвоню, что ты сексот!- в тон пробурчал Левкин.- Нет у меня ничего.
   -Да будет тебе, Борик! Я же за "бабки" прошу... - Андрей продолжал разыгрывать "блатняка".
   -Ты, конечно, уверен, что это самое главное, да?
   -Нет, конечно. Но с тобой по-другому нельзя.
   -У-у... Сволочь же ты! Когда это я с тебя "бабки" брал?
   -Сейчас намылился.
   -Хорошо, сейчас возьму. Все равно, наговариваешь... Зачем он тебе?
   -Племяннику.
   -Первый класс, конечно, желаешь, да? В комплекте, конечно? В триста обойдется.
   -Почему не высший?
   -Высший только в Кремль и космос поставляем. И стоить будет в десять раз дороже. А я знаю, что ты жлоб, поэтому и не предлагаю.
   -За триста я и в магазине приобрету.
   -Приобрети. Такой ты за восемьсот нигде не сломишь, отвечаю тебе! Ладно, две сотни и хороший пузырь.
   -С тобой неинтересно - быстро ты сломался. Что пьешь?
   -Виски купи, у самого рука не поднимается.
   -Ладно, условились: стольник и большой флакон "Балантайски".
   Левкин остановился, всем видом показывая, как сильно он взволновался. Затем недовольно сморщился и двумя руками энергично указал Андрею на выход:
   -Все-все-все, уходи! А то еще подарить попросишь, а я сдуру соглашусь...
   Андрей плюхнулся на стул и расхохотался.
   Левкин подошел к старому задрипанному шкафу и подозвал Андрея: на одной из полок, застланной чистой салфеткой, стояли рюмки, стаканы, конфетница и кое-какая закуска. Он открыл початую бутылку водки и немного плеснул в два стакана.
   -Обделал ты меня,- замирительно сказал Левкин.- Знаю, явился, чтоб из равновесия вывести, трудовой день мне сломать. И кое в чем преуспел. Хрен с тобой - выпьем и забудем. Но вначале скажи: ты, действительно, жлоб или просто паразит? Ты же большую деньгу гребешь!- ну, чего ж не подкормить хорошего человека?
   -Насчет хорошего человека ты сильно загнул!
   -Не-е, глянь!.. Всяк паскудник надурить пытается!.. Обидно даже!..
   -Это же от тебя подляны ждут! Ну, не подфартило, что евреем родился: кто же к тебе, как к честному человеку относиться станет?
   -У меня мать украинка.
   -А вот это на лбу напиши! Это уже как оправдательный документ!
   -Все! Обидел! Теперь точно оправдаю твои ожидания, теперь наплачешься,- Борис резким движением подвинул стакан.- Ну, глотнешь еще? Можно без тоста, без славословия... Может, и без них поперхнешься...
   -И не надейся. Я эту гадость запросто употребляю. Но в твою честь не стану.
   -Пей! За кого же тебе пить, как не за меня? Ты хоть подумал, что я тебе "матрену" могу сунуть? Откуда тебе знать, как я ее нафарширую?
   -А я проверю. И гарантийный талон у тебя вытребую.
   -Проверишь ты... Не смеши! Запрограммирую его так, что через месяц привезешь и за те же двести баксов попросишь обратно взять. Пей!
   -Не буду,- сказал Андрей, отставляя стакан.
   -Аппарат хочешь?
   -Ты как шалава какая-то: хочешь-не хочешь, дам-не дам... Я же на работе, день только начался!
   -А я где? Не на работе? Или в доме отдыха, думаешь?
   -Ты под крылом своего родственничка - какой с тебя спрос? А мне целый день на арене...
   Левкин, устав уговаривать, опорожнил стакан, и сразу подлил снова.
   Все в фирме знали, что он дальний родственник Либермана, но его независимый нрав, резкие высказывания и поступки, бывало, вызывали у того раздражение и шквал ругательств, заканчивавшихся обычно угрозой увольнения. Левкину было на них наплевать, и реакций он никаких не выказывал. Челобитная была ему, вообще, противоестественна, а Либерман и без нее скоро остывал.
   Да и какой дурак уволит такого умельца, который отверткой и пальцем мог отладить любую технику!
   -Ну, лэхаим!- он настойчиво потыкал стаканом Андрею в грудь.- В бухгалтерию, черт с тобой, не ходи - я тебе своей сборки машинку дам. Рефлексы будут, как у стрижа.
   -Не из списанных?
   -Конечно, из списанных! А какая тебе разница? Или делаешь вид, будто в этом что-то понимаешь? Не бзди, машина, действительно хорошая, сотворена в лучшее время суток и в лучшем состоянии духа. Знаешь, как на чайных плантациях верхние листочки лучших зеленых сортов собирают? Исключительно девственницы, голые, и до восхода солнца. Эх, нас бы с тобой туда надзирателями, а? Так и я свои машинки кандычу исключительно в душевном умиротворении. Из сборно-разборных деталек. Как говорится, из говна конфеты делаю... Давай еще выпьем.
   -Нет-нет,- запротестовал Андрей.- Вот, держи две сотни, пузырь потом поднесу.
   Левкин повертел деньги в руках и вернул их обратно.
   -Чтобы у тебя оставалось чувство долга передо мной. Вдруг охальницу мою госпитализируют...
   -Я-то при чем?
   -Пошукаешь среди родственников и знакомых - найдешь варианты. А то и страховку оплатишь в мой трудный час.
   -Дальновидный ты, сволочь! Ладно, Борик, спасибо. Буду помнить. В первую очередь, плохое...
   -А еще лучше, Андрюша,- пригласи в какой-нибудь хороший кабак. Где вкусно пожрать можно... Устал домашнюю баланду жрать. Представляешь, пять дней в неделю борщ или какое-другое крошево, а в остальные - гречка или пельмени из "ухо-горло-нос". И ничего другого она, стерва, не умеет! Во, где уже сидит!- он провел ребром ладони по шее.- Гляди, вспомнил, и блевать потянуло.
   -Нет проблем, Борик. Сходим, конечно, и жену твою прихватим.
   -Ее не надо. Аппетит испортит. Пусть дома сидит и продолжает отраву готовить, мне жизнь сокращать. Только хороший кабак выбери, ладно?
   -Есть на примете. Но если не доверяешь, выбери сам...
  
   * * *
  
   2
  
   Андрей всегда удивлялся тому, что в выходные, когда в постели можно было валяться хоть до обеда, что-то заставляло подниматься спозаранку. И главное,- с ощущением выспанности, чего никогда не бывало в будни. Так, наверное, бывает у совершенно свободных людей, свободных от забот и принуждений.
   Он проснулся, когда еще не было восьми, но жены и дочери уже не было. К трудовым субботам Татьяны Леонидовны он привык, практически, с их переезда в Москву. У Верки же, как у блудливой кошки, сезон загородных поездок уже начался и закончится не раньше прихода холодов.
   В прежние годы суббота была исключительно днем семейных забот. Они вместе ездили на рынок затариваться на всю неделю, а потом выбирались на природу, в какой-нибудь парк, где выгуливали Верку.
   Традиции размывались по мере ее взросления, а уж после переезда в Москву все магазинные и другие домашние хлопоты связались с Андреем.
   Татьяну Леонидовну с малозаметной должности начальника районного отделения сбербанка вознесло на высоты начальника управления Центробанка. Имя благодетеля не упоминалось всуе, но когда вдруг он появлялся на телеэкране, каждый звал остальных, чтобы еще раз с почтением и благодарностью всмотреться в родное лицо. С ним Татьяна Леонидовна была знакома со студенческой поры. Пару раз их пути пересекались по службе, а в девяносто пятом случайная встреча на курсах переподготовки руководящего звена, где он читал лекцию, кардинально изменила жизнь семьи.
   Татьяна Леонидовна с головой ушла в работу, пропадая на ней допоздна и в выходные, и это находило у Андрея не только понимание, но и труднообъяснимое чувство собственной вины. Он старался быть предельно внимательным, даже какое-то время взялся сочинять обеды.
   Достаточно долго, около восьми месяцев, он не работал, выжидая теплое место, которое, со слов жены, в любом случае должно было определиться в ее деловых контактах.
   И такое место, действительно, нашлось.
   Либерман и Андрей сразу понравились друг другу. Они беседовали около трех часов, отъехали обедать в ресторан, и, вернувшись, проговорили еще два часа. Либерман с дотошностью биографа расспрашивал обо всех поворотах судьбы. Интересовали детали, вплоть до интимных, о которых Андрей никогда бы не стал говорить даже с близкими знакомыми. В голове проносились подозрительные мысли, и это, похоже, как-то отражалось на лице.
   -Не смущайся, мил человек,- сухо отрезвлял Либерман.- Мне твердо знать надо, кто спину прикрывать будет,- не в куклы играем. А твои профессиональные качества, из того, что мне передали из Самары, пока устраивают. Поработаем "с ноготок", а там посмотрим,- к концу их общения он окончательно перешел с Андреем на "ты".
   Поработал Андрей около года, прежде чем размытые функции приобрели очертания и направленность.
   Либерман провел реорганизацию, и созданный, как было понятно, специально под Андрея отдел оказался самым многочисленным - в штате числилось двадцать шесть человек.
   Андрей знал о взаимополезном общении Либермана с женой, и свое назначение рассматривал как его следствие. Это не терзало самолюбие, он с самого начала был к этому готов.
   Отдел не был структурирован на подразделения, как того требовала научная организация труда и нормальная человеческая логика, но никто и не дублировал работу, у каждого было свое направление или оперативное задание. Работников подбирал лично Либерман.
   В семье незаметно произошел иерархический перекос, в первую очередь, из-за Верки. Она детским нюхом скоро учуяла, кто в семье расставляет акценты, и это больно задевало Андрея.
   Он впал в обиду, отстранился от домашних дел.
   Татьяна Леонидовна, напротив, повела себя мудро, спокойно, мало реагируя на взбрыки и Андрея, и Верки, когда они "выходили из берегов", с подчеркнутым вниманием слушала и спрашивала совета в вопросах, которые раньше с ним не обсуждала.
   Это было перехлестом!
   Такая нарочитость в поведении Татьяны Леонидовны и, временами, сквозящие покровительственные нотки в разговорах еще больше обижали Андрея, злили его и разрушали ростки благодушия, успевшие взойти после очередного скандала.
   А они стали частыми.
   Особенно после того, как Андрей несколько раз уловил легкий запах алкоголя. Придумала же себе допинг - "кофе с коньяком"!
   Хотя в прежние годы он этому не только не придал бы значения, но и сам присоединился бы к празднику души подруги жизни.
   Однако, душевные метания и напряженность, с какими он жил в последнее время, не только не оставляли шансов на ласковые взгляды и сердечные разговоры, но и всякий раз заканчивались "коротким замыканием", плавлением проводов и всех предохранителей.
   Кто бы мог подумать, что Андрея на пятом десятке станет мучить ревность?
   В молодые годы, как раз из-за его индифферентности, она раззадоривала его воспоминаниями, рассказами о своих поклонниках, о принятых и отвергнутых знаках внимания. Все это разыгрывалось шуткой, но в пору той молодости, привлекательности, веселости и легкости общения Татьяны Леонидовны, действительном кружении вокруг нее мужчин, оснований для ревности у Андрея было в тысячу раз больше, чем сейчас.
   Но тогда он был, как камень, подобное его не трогало.
   Вспоминая это и анализируя, он понимал причину душевного нынешнего дискомфорта, но справиться с появившимися комплексами не умел.
   С полгода походил в бильярдную, где, как оказалось, собирались весьма приметные люди.
   Эти тусовки породили определенные интересы к спортивности игры, к общению, сгладили многие стороны негативного мироощущения, но, в целом, градус напряженности отношений в семье понизили мало.
   Было несколько "нырков в сторону", но и здесь самоутверждения не прибавилось: женщины попадались или амбициозные, или глупые, или скучные.
   Если бы не самокритичность, можно было списать на них и его не всегдашнюю готовность быть на самой высоте. Во всяком случае, всегда тянуло домой.
   Пока завтракал, план на сегодня сложился, и Андрей пошел в гараж. Найти дом Ирины по схеме Автогена оказалось легко.
   Дверь открыл пацан и, вроде, не удивился. Зато удивилась Ирина, даже растерялась.
   -Вижу, не ждали. Всех со шваброй встречаете?
   -Дверь подпираем. Сами, ведь, напугали...
   -Береженого Бог бережет,- рассмеялся Андрей, и, тронул Сашку за худое плечо.- Поможешь мне?
   Они спустились к машине.
   Андрей открыл багажник, искоса поглядывая на мальчишку и его реакцию.
   Было заметно, что внутри его что-то зажглось. Он оглянулся на Андрея, ожидая распоряжений.
   -Ты постой здесь, пока я снесу все наверх.
   Когда понесли последнюю коробку, Сашка, наэлектризованный, все пытался пособить Андрею, трогая коробку то сверху, то снизу, но, мешая движению, тут же убирал руку.
   И не мог поверить еще необъявленному счастью.
   А когда Андрей, картинно поведя руками, сказал: "Твое!", Сашку словно прорвало. Он бросился к Андрею, обхватил его за талию и крепко прижался, зажмурив глаза.
   Андрею стало не по себе. Такого изъявления чувств он не ожидал, и прежде не испытывал ни от кого, даже от Верки.
   Он тоже приобнял мальчишку, попробовал погладить по голове, но сам почувствовал, как неуклюже и наигранно это получилось.
   -Что, отметим приобретение?- спросил Андрей, и повернулся к Ирине.
   Сашка ринулся к нему.
   -Можно распаковывать?
   -Конечно.
   Ирина прошла на кухню, и принялась накрывать на стол, но лицо ее казалось недовольным, а движения напряженными.
   -Сколько мы вам должны? Но скажу сразу - сейчас я не готова...
   -Ничего не должны - компенсация ущерба,- отшутился Андрей.
   -Чем обязаны таким щедротам?- с холодной иронией спросила она.
   -Ничем,- Андрей не ожидал такой реакции.- Просто понравились. Возможно такое?
   -Это самый возможный и правдоподобный вариант,- улыбнулась Ирина.- Но он должен был стать моим подарком, я ему обещала.
   -Не успели договориться, значит. Вот сейчас и скажите, что сами купили, а меня попросили доставить.
   -А то он ничего не понял!..
   После долгой паузы она тихо произнесла:
   -Не обижайтесь на меня. Просто я не привыкла к подаркам.
   -Без умысла он. Примите, как нужную вещь в нужное время. Я же вижу его радость! Мне и самому приятно... А насчет денег не беспокойтесь, он мне достался бесплатно - друг сборкой занимается. Вошел в положение, когда ему про вас рассказал. А так, когда бы вы купили?
   -Помогите, пожалуйста,- крикнул Сашка, терзая в прихожей коробку от монитора.
   Андрей легко вытащил его, и отнес в детскую. С полчаса они еще разбирались со шнурами и соединениями. Чувствовалось, что Сашка в этом кое-что смыслит.
   Когда все было готово, и компьютер включился, радость Сашки была непередаваемой. Со светящимися глазами он развернул системную папку и погулял курсором по ярлычкам.
   -У меня игры есть. Поможете инсталлировать?- попросил Сашка.
   Андрей сидел спиной к двери и не видел, как зашла Ирина. Некоторое время она наблюдала, как он ловко "объезжает" машину. Она успела накрыть стол, но Андрей неожиданно предложил поехать на Ходынку на праздник воздушных змеев.
   Сашка сопротивлялся недолго. Чувствовалось, как сильно ему хотелось остаться дома, но отказываться было неудобно.
   Через минут сорок они уже были на месте.
   Зрелище, действительно, было удивительно красочным и увлекательным. Но больше всего Андрея поразило то, что делом этим занимались, в основном, люди взрослые, на вид солидные и бывалые.
   Они с Сашкой вернулись ко входу, и в одной из палаток купили "змея". Выбирали не по конструкции, а по цвету, остановившись на желто-зелено-красном.
   Запустить его оказалось еще более легким делом, нужно было только пространство для разбега.
   В детстве Андрей с пацанами пробовал сооружать подобные штучки из пергамента, но в тот же день они всегда рвались на ветру или становились неподъемными, если пробовали их укреплять. Словом, какой-то опыт был, но с плесенью.
   Сашка увлекся так, что, следуя изменявшемуся направлению ветра, оказался далеко от места, где расположились Ирина с Андреем.
   -Здесь, действительно, здорово. Даже не знаю, как вас благодарить,- сказала Ирина, привставая на локте.
   -Не надо, раз не знаете,- хриплым голосом сказал Андрей.
   Солнце припекало изрядно. Он тоже повернулся набок, и прямо посмотрел в глаза Ирины. Она чуть выдержала взгляд и, предупреждая его двусмысленность, принялась играть травинкой с муравьями.
   В какой-то момент Андрею остро захотелось придвинуться к ней, провести рукой по красивому изгибу шеи и спины.
   -Можно и на следующей неделе что-нибудь экскурсионное придумать, куда-нибудь выбраться на природу. Или даже завтра...
   -А куда?
   -На Истру можно, в Серебряный Бор или в Федюково...
   -А в Шереметьево можно?- улыбнулась Ирина.- Прилетает Сашкина тетя, хотелось бы встретить.
   Андрей откинулся на спину и закрыл глаза. Ему совсем не понравилось предложение Ирины ни по форме, ни по сути. Оставалось только досадовать на себя, на свои инициативы.
   Чего ради он должен встречать какую-то тетку, тратить на нее свое время? А послезавтра - провожать ее?
   -Ваша сестра?
   -Нет, мужа.
   -А муж?..
   -С мужем развелись давно. Он с родителями в Израиль переехал, а Софья - в Вену. Мы раньше все вместе жили, и она всегда меня поддерживала.
   -Женская солидарность?
   -Да, но не только. Она, и вправду, хороший человек. Перед отъездом эту квартиру родители хотели разменять и продать свою долю. Софья не дала. Собственно, она единственная, кто еще, хоть и редко, интересуется нами.
   -А отец Саши?
   -Он и здесь вел себя так, словно нас не было. Пил по-черному. Две-три недели запойные, а в промежутках - сама невинность. Убеждал всех, что не алкоголик, а страдает какой-то редкой дипсоманией. Уникум, словом... Справки всегда при себе носил, но от этого никому не было легче. Нормально пожили мы всего года два. А сейчас, говорят, и вовсе не просыхает.
   -Там же религиозная страна!..
   -Черт их разберет - я же с Софкиных слов знаю... Странная, вообще-то, была семейка,- сказала Ирина, помолчав.- Жили вместе, а столовались порознь, в холодильнике у каждого своя полка была. Потом второй купили из-за ссор. В доме бабы командовали, особенно Софка. Всех в оборот брала, авторитетов не было. Очень независимая была. В открытую гуляла при живом муже, не таилась. И ведь как гуляла! То в Ялту, то в Киев укатит, то здесь, в Москве неделями оттягивалась... Очень красивая была. Явиться, бывало, после очередного отрыва, а ее тюфяк вокруг вьется, сюсюкает... Фу, противно вспоминать!- она вдруг рассмеялась, что-то вспомнив.- Мужчины звонили ей беспрестанно, каждый день, а я тихо завидовала ее умению. Особенно, когда она в мою комнату заходила пококетничать - было чему поучиться. И никто ее не урезонивал, даже не пытался. Я не раз думала: какие громы разразились бы, позволь я себе хоть толику ее выходок?
   -А что раньше не расстались?
   Ирина внимательно поглядела на Андрея.
   -Все намного сложней повязано было. Да и некуда идти было, по правде сказать. Ни подруг, ни родственников. Потому и терпела.
   В субботу с утра Андрей занялся тем, что не успел сделать вчера - сгонял на рынок, продлил абонемент в бассейн. А в Шереметьево приехали впритык, когда самолет уже приземлился.
   -Ты помнишь ее?- спрашивала Ирина у Сашки, когда они заняли место в круге встречавших.- Узнаешь ее сам?
   Женщина, которую должен был узнать Сашка, явно выделялась из толпы. Она была в темно-сером деловом костюме, темных очках и туфлях на высоком тонком каблуке.
   После вчерашнего рассказа, непонятно почему, у Андрея сложился антипатичный образ этой женщины, и пока он подтверждался увиденным.
   Дело было совсем не во внешности, - она-то как раз оказалась яркой, импозантной, - а в ее ажитированных манерах: разболтанной, как на подиуме, походке, разлюбезной улыбке, явно на публику, демонстративно-чувственном лобызании с Ириной и Сашкой.
   Смешно, но Андрея гостья приняла за водителя.
   Это сразу заметила и Ирина, и по тому, как пыталась вовлечь его в разговор, было заметно, что она испытывает неловкость за Софью.
   Андрей же не сделал ничего, чтобы помочь ей.
   Софья забронировала номер в "Союзе". Андрей хорошо знал эту классную гостиницу, она была по пути.
   -А почему не у нас?- спросила Ирина.- Неужели не хочется в родные пенаты?
   -Так будет удобней всем,- сказала Софья и, обернувшись, ласково потрепала руку Ирины.- Дел много, уже на сегодня назначена одна встреча. Завтра тоже, а вот во вторник буду у вас. Примешь? Испечешь свой знаменитый творожный пирог?
   Ирина с Сашкой попрощались у машины, а Андрей помог Софье донести чемодан до стойки.
   Прощаясь, Софья неожиданно спросила:
   -А завтра вы свободны?
   -Вообще-то... после двух,- растерялся Андрей. Ответ был неожидан и необъясним для него самого. Им, похоже, он еще больше убедил Софью в своей шоферской принадлежности.
   -У вас не дороже, чем такси?
   -Конечно, дороже. Это же "Субару" - не "Жигули".
   -Надеюсь, что не намного. У вас есть телефон с собой?
   О разговоре с Софьей Андрей рассказывать не стал.
   Про себя он уже решил, что непременно подъедет сюда завтра, может, даже раньше, чем обещал. Это в случае, если Либерман, как обычно по понедельникам и пятницам, не выйдет на работу. Если ж день сломается и обременится, в крайнем случае, пришлет Автогена.
   Но Либерман точно не сломает традицию, потому что завтра вечером он приглашен в ресторан на юбилейный вечер Горбатенко. Рауты такого уровня всегда были для него надежной приманкой, где, как он считал, кроме нужных встреч, по меньшей мере, следовало засветиться самому.
   Татьяна Леонидовна и Андрей тоже получили приглашение на этот вечер избранных, но они их посещали крайне редко.
  
   * * *
  
   3
  
   До этой работы у Андрея секретарей никогда не было. А всегда хотелось. Всю бумажную работу в виде отчетов, докладов и предложений на прежних местах приходилось всегда делать почему-то именно ему. Но лавров на этом он не снискал, поскольку работа эта, при всей нужности, считалась обычной, рутинной. Даже печатать приходилось самому, оттого и хотелось помощника.
   Тамару Матвеевну он оценил сразу. Больше двадцати лет она проработала у начальника "Спецстроймонтажа", и с его ликвидацией один из экспертов, кажется, Буховитинова, порекомендовала ее.
   Как и все, она прошла "чистилище" Либермана, и он остался так доволен, что всерьез решил взять ее третьим секретарем, но потом уступил Андрею.
   Знания и сноровка ее в работе проявились сразу, и уже через три месяца Либерман снова предложил перейти к нему, но Тамара Матвеевна отказалась. Андрей поставил ей это в большой плюс.
   Всякий раз, просматривая подготовленные бумаги, Андрей удивлялся, насколько четко они сгруппированы и разложены по папкам и файлам в последовательности, соответствующей важности и неотложности дела. На некоторых из них уже стояли лаконичные резолюции и даты, оставалось только подписать.
   Более того, стало практикой, минуя Андрея, распределять в экспертной группе материалы для оценочных заключений, требовать их строгого выполнения не только по срокам, но и по форме, а иногда и по содержанию.
   Все понимали, что Тамара Матвеевна превышает полномочия, но не роптали.
   Понимал это и Андрей. И ценил их добрые отношения.
   В позапрошлом году, когда Тамаре Матвеевне исполнилось пятьдесят, и в самый день рождения отсутствовали признаки подготовки к празднованию, Андрей в два часа взбудоражил сотрудников и организовал прекрасный веселый стол в соседнем кафе.
   Тогда-то, похоже, и сблизился, окончательно сплотился коллектив.
   О застолье узнал Либерман, и выговорил Андрею, особенно не фильтруя слова.
   Тамара Матвеевна узнала об этом от Анжелы, секретаря Либермана, лишь спустя некоторое время, и высоко оценила такт и благородство непосредственного начальника.
   Последние недели Андрей занимался практически только Горным.
   Предстояла поездка туда, и от ее результатов зависели не только огромные суммы, но и авторитет Либермана, его талант дальновидца и умельца договариваться и размещать активы.
   В Горном на деньги Евросоюза, в основном Германии, строился первый в России завод по уничтожению химического оружия и несколько поселков из полутора сотен великолепных коттеджей для обслуживающего персонала.
   Отработав в Горном полный цикл, а на это отводилось около двух с половиной лет, завод должен будет начать уничтожение запасов в удмуртской Камбарке. Дальнейшая судьба объекта была в руках России, и потому московские структуры, лоббировавшие этот проект, были заинтересованы в максимальном использовании вложенных сил и средств и, естественно, извлечении прибыли.
   Или есть дураки?
   С военными уже было точно решено, что цеха, предназначенные для уничтожения иприта и люизита, будут демонтированы. Остальные корпуса оказалось возможным и, главное, целесообразным перепрофилировать под производство стиральных порошков и моющих средств на основе местных сланцев.
   Теперь, когда работы профинансированы почти на сто пятьдесят миллионов долларов, саратовцы решили пересмотреть договоренности, взять под контроль не только то, что было уже сделано, но и спланированное наперед.
   Уровень, кто санкционировал "афронт" местных чиновников, просматривался невооруженным глазом, и никак не должен был быть ниже губернатора.
   Ожидались новые транши, еще более крупные. Пока те, кто выстроился в цепочку финансовых проводок, поимели с проекта мало: европейцы, наученные опытом работы с Россией, внимательно их отслеживали, вплоть до конечного результата, и впрыскивали малыми дозами.
   Либерман несколько раз связывался с губернатором, и взаимопонимание, вроде, находилось.
   Но вскоре тот стал недоступным - как отрезало. Причина этого стала понятной с объявленным в области тендером на эффективность использования перепрофилированных цехов завода.
   Славно губу раскатали! Завод еще не начал работать, а они уже подминают и перераспределяют то, во что не вложили ни копейки!
   Уровень Андрея был, безусловно, не тот, чтобы решающим образом повлиять на поползновения саратовцев, но переговоры с ними в плане стояли главным пунктом.
   Другой важной целью было закрепление договоренностей с оборонщиками, поскольку объект был военным, без допуска гражданских. Замораживая вопрос о характере будущего производства и предлагая им новые условия и возможности в проекте, можно было отсечь саратовцев и кардинально обернуть дело в свою пользу.
   Не лучшим образом шли дела и в Самаре, на мехзаводе. Так что поездка в эти города предстояла быть трудной.
   Поработав с бумагами, Андрей отложил те, что требовали более внимательного отношения, позвонил Софье. И когда в начале третьего он подъехал к "Союзу", Софья была уже наготове.
   -Привет,- хитро прищурив глаза и задрав голову, вплотную придвинулась она.- Я по-свойски, по-простецки, а он, оказывается, не пальцем изваянный!..
   Андрей непонимающе пожал плечами.
   -Мне Ирина все рассказала. За исключением ваших романтических сюжетов. Но ты, ведь, сам расскажешь, да? Кстати, мы остаемся на "ты"?
   Она передала Андрею тубусы с бумагами, и они спустились к машине.
   -Сегодня дела не самые ответственные. Давай сначала на Покровку, а потом в магазин за подарком Сашеньке. Придумай, пожалуйста, что подарить - голову сломала,- просяще сложила руки на груди Софья.- Есть еще небольшое дельце, но оно по мере успевания.
   Андрея всегда брала оторопь от просьб, которые были "не самыми важными". Вроде, одинаково, как и при самых важных делах, тратишься энергией и временем, а все попусту!
   Получается, второй день он колбасил по дорогам по пустячному поводу!
   Кстати, у Либермана была такая же манера, когда значение исполненного поручения принижалось или вовсе замалчивалось. Казалось, проигнорировать то, о чем он просил, было более естественным, чем броситься его выполнять.
   Да и просил он весьма своеобразно, чем и Андрея поучал, особенно перед ответственными встречами.
   -Проси, как бы, между прочим, мимоходом: "Сан Саныч, прости, дорогой, тороплюсь, убегаю... Кстати, завтра к тебе имярек зайдет - не откажи, открой финансирование на строительство фабрики или закупку двух "вертушек" зерна или нефти...". И назавтра не звони ему, не интересуйся, а все проясни через своего имярека. Не сделал - сволочь он, проклятый Сан Саныч! А сотворил полезное, все равно не обязывайся перед ним, даже если он в доле с тобой. Независимость дорого стоит.
   Но это не было универсальным правилом Либермана. Более сильных, умелых и хищных он умел просить так, что тоже могло стать школой общения.
   И Софья, и Либерман, похоже, учились в одном классе.
   В легком раздражении Андрей вел машину, почти не реагируя на реплики Софьи, с интересом вглядывавшейся в знакомые улицы. Она это заметила.
   У офиса, взяв тубусы, Софья сказала:
   -Спасибо, Андрей, поезжай, обратно я сама доберусь.
   -Зачем же просила меня? Ведь еще планы были?
   -Были. Но если,..- она улыбнулась, помолчала.- Если, все же, меня дождешься, и наши отношения продолжатся, я тебе объясню...
   -Дождусь. Ты, ведь, рассчитывала на мою помощь сегодня?
   Она ничего не ответила и пошла.
   В офисе Софья пробыла довольно долго, больше часа, и вернулась в хорошем настроении, улыбчивая.
   -Я вино выпила. Хочешь тоже?
   -Не проблема.
   -Оставила бумаги для утверждения. И если все будет тип-топ, из этих макетов мы отпечатаем плакаты, зовущие голосовать. Пойдешь?
   -Нет. Я не хожу голосовать по принципиальным соображениям.
   -Слушай, ты редкий тип... Таких сейчас ищут, генный банк формируют. Хочешь поделиться с человечеством своей принципиальностью?
   -Только условия создайте,- посмеялся Андрей.- А теперь куда? За подарком? Может, фотоаппарат купишь?
   -Гениально! Как это тебе в голову пришло?!
   По совету продавца купили "Минолту", и Софья была рада компактности и полезности подарка. Она снова отошла к продавцу, и, вернувшись к машине, протянула Андрею электробритву.
   -Мы словно прощаемся. Мне даже грустно,- пошутил Андрей.- И слово теперь за мной?
   -А ты его разве еще не сказал? Останови, пожалуйста, здесь,- она показала на цветочный киоск.- Мне цветы нужны, самые лучшие.
   Андрей открыл дверь, но она его остановила:
   -Позволь, я это сделаю сама.
   Вернувшись с великолепным букетом красных роз, она попросила ехать в Сокольники, на Егерскую улицу.
   Андрей тактично молчал, чувствуя, что она хочет сказать нечто важное. Но они проехали три квартала, прежде чем она начала:
   -Я тебя прошу передать цветы некогда хорошему и любимому мной человеку. Зовут его Сергей. Удивительно, но живет он в той же квартире, что и раньше. И телефон тот же. Я обалдела от этого! Нет, ты представляешь, столько лет прошло, страна изменилась, кто-то, как я, уехал, кто-то умер уже, а у него прежний телефон!.. На Западе-то это принято, но здесь!..
   -Вы перезваниваетесь?
   -Я не слышала и не видела его уже девятнадцать лет. Случайно в интернете выловила... Отстучала фамилию - а вдруг получится?- охваченная воспоминаниями, она показалась Андрею красивой и романтичной.- Пару раз даже приснился. Муж - он у меня немец,- как-то спросил: что такое "серки"? Говорит, я во сне так вскрикивала. Вот и решила: буду в Москве - навещу его.
   -Так и давай... Хочешь, вместе пойдем?
   -Не хочу. Мы плохо расстались.
   -Тогда зачем цветы?
   -Ох, Андрюша, сложно все... Мне моя бабка много раз говорила: есть камень на душе - освободись, откупись, если можешь, милостыню подай... Снится покойник - помолись за его душу, а живому - добро сделай. Для тебя все это, как искупление грехов.
   -Ну, если бабка говорила...
   -Мы с ним почти четыре года встречались. Все вокруг переженились, и нашей свадьбы ждали.
   -А не связалось почему?
   -Забеременела я. А он повел себя... ну, как обычно...
   -Ты родила?
   -Тебе это будет трудно понять, потому что я сразу вышла замуж. И даже сама точно не знаю, чья Алена дочь.
   -Как не знаешь, если забеременела от Сергея?
   -Я же сказала, что не поймешь!- развеселилась Софья.- И первый мой муж, и Алена думают иначе, чем ты. Я - в сомневающихся, но это ничего не решает, согласен?
   -А сейчас ты едешь сказать ему об отцовстве?
   -Ты с ума сошел! Я боюсь его видеть! Вдруг он обрюзг, полысел, масляные руки о майку вытирает, еле суставы разгибает... Пусть лучше прежним снится!
   -Зачем все это?- Андрей стрельнул глазами на заднее сиденье, где лежал букет, и непонятливо пожал плечами.
   -Будь добр, отнеси цветы. Я загадала себе.
   Долго ехали молча, и только перед домом Андрей спросил:
   -Сказать, что от тебя?
   -Да, но не говори, что я в Москве. Хотя откуда ему знать, где я? Может, думает, что в Израиле, как и Борька. Они друзья были до нашей ссоры,- она полезла в сумочку и вытащила конверт.- И это, пожалуйста, передай ему - здесь пятьсот долларов.
   Андрей сделал удивленные глаза, но ничего не сказал.
   Дверь открыла миловидная женщина в большой, не по плечу, кофте и с кошкой в руках. Ее взгляд сразу остановился на букете.
   -Сергей Иванович дома?
   Женщина отступила на шаг, крикнула в комнату: "Сережа! К тебе!", и, повернувшись, снова вперилась взглядом в букет.
   В проеме появился моложавый мужчина в очках на самом кончике носа. Руки его были засунуты в задние карманы джинсов, что смешно выгибало спину и придавало вызывающий вид. Был он бледен, с легким налетом седины на висках и "пивным" брюшком, но в облике легко читались прежние достоинства.
   -От кого и почему?- спросил хозяин таким тоном, будто подобные презенты для него были не в диковинку.
   Он потрогал один цветок, другой, словно убеждаясь, что они настоящие. Выглядело это фамильярно, тем более что о предназначении букета еще не было сказано ни слова.
   Андрей почти инстинктивно отвел руку в сторону.
   Сергей Иванович понял движение, опустил руку и улыбнулся. В коридоре предательски мяукнула кошка, выдав любопытствующую хозяйку.
   -Это от Софьи Леонидовны - помните такую?- спросил Андрей и протянул букет и конверт.
   -Софка, что ли?- он живо обернулся к жене, и стал скороговоркой пояснять.- Борькина сестра... помнишь? Ну, того, что мне плечо порезал... Я тебе рассказывал, помнишь? Ну, жиденок, чернявый такой, с энергофака, дружбан хренов?!.. Вместе мы часто ходили,..- уже нетерпеливо и зло пояснял Сергей Иванович непонимающей жене.- Так они ж в Израиль уехали!- повернулся он к Андрею.
   -Да,- не стал вдаваться в подробности Андрей.- Просила передать это и хорошие пожелания.
   -Что это вдруг? Мы же с ней разругались! Даже не здоровались потом... Неужто это из Израиля? Самолетом?
   -Ей что-нибудь передать?
   -Ну, передай... Благодарность нашу за это благовоние. Да и претензии не забудь. Борьку, паскудника, всякий раз хреном поминаю: нерв повредил, чувствительность на трех пальцах нарушена, даже гитару забросил. Лечился, где только мог - все бестолку. Да и она - тварь такая же!.. Чего вспомнила вдруг? Чухнули сразу, как только здесь плохо стало. Сами тут дерьма намешали, и чухнули!..
   Андрею, словно, моча в голову ударила, пелена застила взгляд. Он резко вырвал из рук Сергея Ивановича букет и конверт, слегка толкнув его при этом в проем двери, и твердым шагом направился к лестнице.
   -Э-эй! Цветы, ладно, возьми, а конверт-то отдай! Поди, личное там!..- заверещал хозяин.
   -Раньше думать надо было!- отозвался Андрей.- Да, и не письмо это!
   -Да, что ж ты разозлился так?- взывал сверху Сергей Иванович к спускающемуся Андрею.- Верни письмо!
   -Не письмо это, я сказал. Деньги она тебе, паскуде, передала! Не думала, что ты как был куском говна, так им и остался! Тысячу баксов такому засранцу отдать - за что?!
   -Отдай! Слышишь, отдай!- нечеловеческим голосом завопил Сергей Иванович и бросился вслед за Андреем.- Обокрал, сука! Держите его!
   Букет Андрей примостил на почтовые ящики и скорым шагом вышел на улицу.
   Сев в машину, он положил конверт на колени Софье и сразу тронулся.
   Уже отъехав, в зеркало он увидел выскочившего из подъезда Сергея Ивановича, и порадовался своей выходке. Красиво получилось! Теперь он точно говном изойдет, спать не будет, сволочь! Козел натуральный! Болван!
   -Что это, Андрей?- спросила Софья, показывая на конверт.- Почему не отдал?
   -Он уже полгода здесь не живет. С женой рассорились, и он куда-то съехал. Я пытался расспросить, но она о нем даже говорить не захотела. Букет оставил, а деньги зачем? Хорошо поступил?- широко улыбнулся Андрей.
   -Жаль. Я бы сейчас выпила. Даже напилась бы. Тебе совсем нельзя?
   -Выпьем, конечно. У меня для этого сегодня повод был - вон пригласительный торчит.
   Софья достала его.
   -Знакомая фамилия... Он кто, министр?
   -Бывший. Теперь, как и все такие же, президент инвестиционного фонда. Бабки, вроде, вкладывает, вроде, помогает, а на самом деле - дожимает то, что недогреб.
   -Но, ведь, и ты, насколько я поняла, работаешь в такой же фирме?- Софья потрясла открыткой.- Не пойму: если так его не уважаешь, зачем общаешься?
   -Это приглашение не мне, а жене. На таких парадах я при ней номер отбываю.
   -А-а... А кто у тебя жена?
   -Чиновник. Зависят они как-то от нее, вот и шлют эти штучки-дрючки.
   -Так я тебе все планы на сегодня подпортила?- тихо спросила Софья.
   -Мы бы все равно не пошли, занята она. Ну, где поужинаем?
   -А это где?- Софья снова взялась за пригласительный и прочитала: "Луксор".
   -В "Метрополе". Туда хочешь?
   -А можно? Я очень хочу. Или на знакомых нарвешься?
   -Могу,- сдержанно ответил Андрей.- Но если очень хочешь, можно пойти и туда,- он головой кивнул на пригласительный.
   -Ты серьезно? Не шутишь? Я очень хочу! Только вот, переодеться бы...
   -Не успеем, у нас всего час сорок в запасе.
   Они свернули на Рождественку, и за бутылкой красного вина в уютном кафе скоротали время.
   Когда подъехали к "Метрополю" стоянка, как всегда, была полностью забита, и Андрею пришлось изрядно поманеврировать, прежде чем он сумел приткнуть машину.
   Вход в "Луксор" нашли не сразу и, если бы Андрею пришлось это делать снова, без трудностей бы не обошлось.
   Пригласительный проверили дважды - на лестнице и у самого входа в ресторан. Отметив их присутствие в своем списке, распорядитель провел к столику в углу справа.
   Зал быстро наполнялся и выглядел, действительно, довольно экзотично, оправдывая название. Посередине, напротив входа, громоздилось нечто похожее на ротонду, прямо перед ней - раздвижная сцена. Другую необычность составлял высокий подиум в левой половине зала, где расселось семейство юбиляра.
   -Мне здесь нравится,- сказала Софья, закуривая. Глазами, слухом и мыслями она была около входа, где мелькали весьма знакомые по прессе и телевидению лица.
   Софья только и успевала спрашивать Андрея о вновь входивших, но он пофамильно не знал и трети из них. Для него они были просто "лица с обложки".
   -А вот и мой начальник,- Андрей показал на высокого, абсолютно лысого мужчину с букетом и свертком в руках.
   -Познакомишь?
   -Он с женой,- усмехнулся Андрей.
   В этом вопросе, наверное, было больше истинной Софьи, чем в умилившем его случае с Сергеем Ивановичем. Он, действительно, тронул за живое Андрея как урок благородства женщины, соблазненной, покинутой, но все простившей и помнящей лишь светлое и доброе. И свой приход сюда, невзирая на понятные опасения, он посчитал не самой большой жертвой по сравнению с благородными порывами ее души. Его мало, кто здесь знал, да и Софью, в случае чего, можно было представить за коллегу.
   Но удивительный она человек! Сутки всего прошли с их знакомства, а какой диапазон личности предстал и в рассказах о ней Ирины, и в реальных поступках!
   Медленно завязывающееся знакомство и беседу за столом прервал начавшийся концерт, разговаривать стало возможным только с соседом.
   Многие шли танцевать, другие, утомленные шумом, выходили наружу, к лестнице, покурить и поговорить.
   Первым партнером по танцу Софья сама избрала одного из соседей по столу, сидевшего напротив. Жена его несколько раз откровенно поглядела на Андрея, ожидая, по-видимому, встречного приглашения. К середине песни Андрей, все же, решился.
   Возвращалась Софья после очередного танца с пылающими щеками и возбужденными глазами, устало разваливаясь на стуле и, практически, не притрагиваясь к еде.
   Андрей, сидевший спиной к сцене и лишенный из-за громкой музыки возможности пообщаться с соседями, вынужденно разглядывал гостей с других столов, и только временами оборачивался к залу. Он уже начал испытывать неловкость за излишнюю ретивость спутницы, которую соседи, наверняка, воспринимали не иначе, как жену.
   У Софьи же, напротив, обзор зала был хороший.
   -Гляди, Кобзон вышел. И Кончаловский... Ой, сколько их тут!..
   Андрей обернулся и увидел, как сквозь танцующие пары пробирался к выходу живой, улыбающийся Кончаловский. Софья тут же поднялась и направилась вслед.
   Просидев минут двадцать и не дождавшись ее, Андрей тоже направился к выходу с намерением больше не возвращаться в зал и покинуть тусовку.
   Выйдя из дверей, он сразу увидел Кончаловского в окружении небольшой толпы, в основном, женщин, среди которых была и Софья.
   -Ну, как же сравнивать нас с Голландией?! Вы еще наш Налоговый кодекс с Законом Божьим сравните! Русский человек как справлял нужду мимо унитаза, так и продолжает это делать сегодня. Никакие революции не могут это изменить! Какую идеологию не внедряй в России, она примет формы, соответствующие русской культуре.
   -Так вы считаете, что и не нужно было всех этих перемен ради либеральных реформ, демократии, гражданского общества?- запальчиво спросил мужчина, стоявший прямо перед Андреем.
   -Или "бабки", или либеральная идея - выбирай!- рассмеялся его сосед.
   -Может, и нужно. Но разрушительным для нас оказался именно либерализм. Недавно прочитал у Николая Шмелева, что слово "застой" не такое уж и плохое, и оно гораздо интереснее, чем прогресс, который мы наблюдали последние десять лет. Хорошо сказано, да?- Кончаловский, теснимый слушателями, спустился на ступеньку вниз и облокотился о поручень. Вроде, улыбался, но глаза оставались серьезными. - Так что, у нас и перемены есть, и демократией попахивает... Вообще, если помните, Плеханов предупреждал Ленина: русская история не создала объективных предпосылок для демократии.
   Андрея кто-то сзади тронул за плечо. Он обернулся и увидел Надежду Петровну, жену Либермана.
   -Уходим мы, навеселились,- прошептала она и показала глазами на Кончаловского.- Какой умница, правда? Прекрасно говорит.
   -И пишет славно.
   Видя отошедшего в сторону Андрея с Надеждой Петровной, Софья спустилась с лестницы и подошла к ним. Произошло это почти одновременно с Либерманом. Бестактность ее была очевидной, и Андрею ничего не оставалось, как представить ее супругам.
   -Где же расположились вы? Не видел!- Либерман оглянулся по сторонам.- А Татьяна Леонидовна где? Здоровье как ее? Давно не виделись мы...
   -Сейчас подойдет, в туалет отошла,- Андрей заметил, как переигрывает шеф.
   Покинули ресторан почти сразу за Либерманами.
   У парадной лестницы их остановил вальяжный фотограф и протянул визитку.
   -Картинки на память, если возжелаете... Хотите запечатлеться?
   -Да, на лестнице, будто спускаемся, ты впереди - я сзади,- согласилась разгоряченная Софья и потащила Андрея за рукав.
   Подъезжая к гостинице, Андрей думал: уехать или остаться?
   И для того, и для другого, наверное, нужен был повод. Больше хотелось остаться.
   -Что ты все молчишь?- с напускной капризностью спросила Софья.
   -Тебе, по-моему, собеседник и не нужен,- "подколол" Андрей, но спохватился.- Слушаю, оцениваю, сравниваю твои впечатления со своими, так сказать, в режиме радио.
   -Сейчас я бы точно угадала, что ты не профессиональный шофер: те хоть разговор могут достойно поддержать,- парировала Софья.
   -А ты бы смог убить человека?- после некоторого молчания вдруг спросила Софья.
   -Наверное, да.
   -При каких условиях, расскажи!
   -При угрозе жизни, например. Если к стенке прижмут, и ничего не останется, кроме как стрелять.
   -Если к стенке прижмут, то уж непременно по ней размажут, одни сопли останутся. Так что, не надейся... А из ревности ты бы мог убить? Вот, к примеру, сегодня танцевала я с Либерманом, ну, или с кем другим, и ушла бы... Что бы ты делал?
   -Выпил бы, наверное, лишку.
   -Всего-то?! Даже не напился бы впласт?- Софья сделала гневное лицо.- А если бы вместо меня была твоя законная супружница?
   -Вот тогда бы... Тогда бы я ушел с тобой. И с тобой напился бы.
   -Так и сделаем. Вечер был замечательный, а из-за нее ты бы мог на него не попасть. Поэтому ты вправе сегодня гулять. Хорошо я придумала, скажи?
   Поднявшись в номер, она сделала заказ по телефону и, быстро раздевшись, пошла в ванную.
   -Поплескаться не хочешь?- крикнула она оттуда.
   Андрею хотелось всего.
   Разбудили его, как показалось, ожесточенные тычки в бок, нетерпеливые и, главное, довольно сильные.
   Он перекатился на спину и увидел перед собой лицо Софьи.
   -Тебе не пора? Не опоздаешь?- она курила, и лицо у нее было совсем не заспанное.
   -А который час?
   -Шестой. Четверть шестого.
   "Вот, стерва!" - вскипело у Андрея. Он уже хотел подняться, но передумал.
   Не оборачиваясь, он протянул руку под одеялом, нащупал бедро, мягко скользнул вверх, но Софья уже успела одеться. Она стряхнула руку Андрея, и безмятежно продолжила курить.
   -Не надо, Андрюша. До этого ты все делал правильно.
   -И хорошо?
   Софья широко улыбнулась и погладила его затылок.
   -Разбор полета?
   "Нет, определенно - стерва!"- рассердился Андрей, резво поднялся с постели и прошел в ванную. Когда он вышел оттуда, Софья лежала, натянув одеяло до подбородка.
   -Ты, никак, обиделся? Или мне показалось?- вяло спросила она.- У меня сегодня очень трудный день - много встреч, и одна из них решающая. Поспать бы пару часов... Ты позвонишь?
   -А ты будешь ждать?- с ухмылкой тихо спросил Андрей.
   Он мысленно уже смирился с тем, что в такую рань придется ехать на работу, да с таким видом, что охрана, несмотря на его квелое и помятое лицо, оценила бы служебное рвение.
   За все пять лет работы он впервые попал в офис, когда там никого не было, когда с каждого стола, угла и коридора не разносились голоса, звонки, стрекот и прочий посторонний шум. Это была очень непривычная тишина. От нее даже свой кабинет показался предательски настороженным.
   Он прошел в комнату отдыха, "курилку", как сам называл, и, раздевшись до пояса, вымыл под краном голову и побрился. Затем закрыл изнутри кабинет, вытащил ключ и лег досыпать.
   Разбудила его Тамара Матвеевна.
   -Что-нибудь случилось, Андрей Владимирович?
   -Нет, все в порядке. Ехал всю ночь, и решил сразу сюда,- сонно выдал заготовку Андрей и взглянул на часы. Было уже без четверти десять.
   -Либерман спрашивал вас, а я и не догадалась заглянуть сюда. Вот ведь подвела вас!
   -Ничего страшного, не беспокойтесь,- он мягко дотронулся до ее руки.
   -Скажите, что я отлучалась, сошлитесь на меня,- Тамара Матвеевна шумно задвигала ящиками.- Чай, кофе?
   -Кофе. А что он хотел?
   -Не знаю. Пыталась узнать у Анжелы, но и она не знает.
   В приемной посетителей не было, и Анжела глазами показала на дверь:
   -Ждет-с!
   -Или ожидает?- спросил Андрей.
   -Это как договоритесь!- пожала плечами Анжела.
   Андрей сделал страшную физиономию, но особого желания, как обычно, попикироваться с ней не было.
   -Где болтаешься?- грубо спросил Либерман и, сняв очки, далеко отбросил их от себя. Это могло означать или его полную расслабуху, или обозленность.
   -По делам ездил.
   -Какие могут быть дела в рабочее время? Дождетесь, устрою хронометраж, повыкидываю половину... Ну, ладно. Завтра едешь?
   -Да, в одиннадцать сорок.
   -В бумагах хорошо разобрался? Понял, как должен вести себя с ними? Очень жестко, не сюсюкая. С кем бы ни говорил,- донеси наши главные позиции и условия: финансирование, последовательность работ, их приоритетность - все! - будут, по-прежнему, определяться отсюда, из Москвы!
   Либерман потянулся за очками, и довольно сильно хлопнул ими по стопке бумаг.
   -Не от нас, а из Москвы! Не конкретизируй, даже если спрашивать будут. Пусть головы и яйца почешут, что бы это означало. Пусть осознают, что решения принимаются на небесах, а не в губернии. И никто бразды правления им передавать не собирается. Попытаются взять сами - откусим по самую головку. С вояками тоже обозначь пределы: на изготовление, поставку и монтаж спецоборудования - пять миллионов, на систему энергоснабжения - два миллиона, ну, и на систему технического контроля за безопасностью - около четырехсот тысяч. Конечно, кроме того, что им полагается... И никаких структурных пересмотров! Обратил внимание, как хитро составлен договор?
   Либерман глухо рассмеялся, наклонился и вытащил на стол бутылку коньяка и две рюмки.
   -Анжела, сделай два кофе,- через селектор обратился он.- Узнал руку Кострицына? Он этот договор неделю сочинял. Я позавчера звонил туда, в администрацию, с Золовкиным разговаривал. Хват, скажу я тебе! Недоносок! Двенадцать процентов - это их негнущееся условие. Ты бы тон его слышал! Давай, выпьем.
   Закусили шоколадом. Либерман откинулся в кресле, задумался, двумя руками разглаживая лысину.
   -Бабки, конечно, покатили серьезные. И ты им должен вдолбить, что это только первый этап, а будет и второй, и третий... И это уже новые перспективы,- Либерман усмешливо чмокнул губами.- Хотя доработают ли они до той поры? Поэтому и хапают сейчас, а, Андрей?
   Анжела занесла кофе, и Либерман налил еще по рюмке.
   -Как дома? Как Татьяна Леонидовна?
   -Не далее, как вчера вы спрашивали о ней,- засмеялся Андрей.- И это было так уместно, что я чуть не пошел звонить ей, чтобы справиться о здоровье.
   Либерман расхохотался и так резко откинулся назад, что кресло откатилось и уперлось в приставной столик.
   -Ну, ты, брат, совсем охренел! Как можно было прийти с пассией, даже если она очень красивая, туда, где твою жену знает каждая сволочь?!
   -Но ведь не меня!
   -Так я же узнал! И всему нашему столику рассказал!- у него от смеха выступили слезы.
   Андрей и сам не сдержался, рассмеялся.
   -Да, весело живем,- заключил Либерман.- Но меня ты, если что прознаешь, не закладывай, хорошо? Давай еще по одной и - к делу.
   Эти переключения в разговоре с делового тона на душевный и обратно, зигзаги в теме, пересыпанные шутками-прибаутками, и неожиданный возврат в главное русло беседы были в ключе Либермана и делали его незаменимым, непредсказуемым и интересным собеседником, душой компании.
   Андрей не раз был свидетелем, как Либерман часами удерживал внимание слушателей и, расковываясь, пересыпал анекдоты нецензурщиной, откровенной матерщиной, не делая поправок на состав публики.
   И было это настолько метко или к месту приставлено, что почти никто не смущался. Наоборот, с открытым ртом ждали, когда он снова заговорит. И мало кто осмеливался двинуть какой-нибудь анекдот после того, как это сделал Либерман.
   На работе же его знали другим, и старались не попадать лишний раз в поле его внимания. Конечно, это не касалось Андрея. Для Либермана, Кострицына и бухгалтерии он был мужем своей жены, хотя роль свою не переигрывал и достоинства не терял.
   -Помнишь, в сентябре, когда начинали, удмурты хотели захапать этот проект, пошли в обход нас, да обкакались. "Мы через правительство решим!". Ткнулись туда, и знаешь на кого? - на Безрукова. Он мне тут же перезвонил, и мы в два дня на всех уровнях все порешили. Ты им напомни про Удмуртию. Про Безрукова, само собой, молчок. Твоя задача, Андрюша, втолковать этим баранам, что больше восьми процентов на область не будет. И они уже распределены: пять уйдут строителям, три - им. Разговор веди гибко, дай понять, что есть еще и Пенза, и Брянск... Сумеешь?
   -Попробую.
   -Реши обязательно. Пока только Евросоюз подкинул, а на очереди Канада и Штаты. Представляешь, какие финансы потекут?
   -Я попробую.
   -И еще. Зайди поначалу не к Золовкину, а к Бахметьеву - сразу станет понятным, отчего они такими прыткими вдруг стали.
   -Я попробую.
   -Что ты заладил: попробую!.. Кстати, вчерашнюю киску пробовал?
   Андрея это хамство словно осекло.
   -Ай, умница, ай, молодца! Завидую тебе! И тому, что попробовал вчера, и что смущаться еще способен. Но там, смотри, не робей. Иди, ладно...
   Выйдя от шефа, Андрей подошел к Анжеле.
   -Счастливый ты, по городам катаешь,- завистливо сказала Анжела, протягивая командировочный пакет.
   -Поехали со мной,- предложил Андрей.
   -С удовольствием!
   -С удовольствием - что? В командировку вообще или именно со мной?
   -Последнее.
   -Анжелочка, я все наматываю... И когда-нибудь тебя украду. С твоего, чувствую, согласия. Послушай, а он к тебе приставал? - Андрей мотнул головой в сторону кабинета шефа.
   -Так я тебе все и рассказала! Может, только он и обращает внимание на меня!
   -У-у-у,..- тихо зарычал Андрей и сделал рвущее движение ртом.- А я так хотел тебя девочкой!
   Анжела рассмеялась:
   -Ты опоздал на тринадцать лет!
   -Да ты что!- разом посерьезнел Андрей.- Ты столько лет живешь с шефом?!
   -Ты нахал, Андрей!
   Андрей наклонился и поцеловал ее в щеку.
   -Я все равно тебя украду. Если ты такая же брошенная, как и я.
   -Сувенир лучше привези.
   -Обязательно,- сказал Андрей, направляясь к двери.- Неплотно укупоренный флакон с люизитом. Все мужики твои будут.
   Придя к себе, Андрей вызвал всех трех экспертов, занимавшихся отравляющими веществами, и около часа беседовал с ними, стараясь углубиться в проблему. Потом долго и внимательно читал проект договора, пояснительные записки, делал пометки, и встал из-за стола, когда все давно ушли.
   "Лопухнуться нельзя! Он никогда так цепко не сопровождал ни один проект. Но почему меня посылает, а не Кострицына? Тот и договор составлял, и нюансы лучше сечет,..- думал Андрей в машине.- А может, кого из экспертов с собой взять? Даниленко, к примеру...".
   Зайдя домой, он тут же позвонил Либерману и высказал предложение.
   -А почему бы всем отделом не поехать? Этакая выездная учебно-познавательная сессия отдела, а? Не иначе, как десант идиотов, скажи?- недовольно отреагировал Либерман.- Я теперь сомневаюсь, Андрюша, понял ли ты суть... Или ответственность списываешь? Не волнуйся и действуй запросто: приветы наши передай вместе с прибором на все их взбрыки. Засомневаются - выложи и покажи! Понятно тебе? Все!- раздраженно отключился Либерман.
  
   * * *
  
   4
  
   С вечера было видно, что Сашка заболевает, а к утру появился жар, припухло лицо. Ирина осмотрела горло и подтвердила его отказ идти в школу.
   Наскоро позавтракав, она вышла и позвонила в соседнюю дверь.
   -Тетя Зоя, Сашка заболел - посмотрите за ним?
   -А как же! Кто ж посмотрит, если не я,- сказала соседка, входя вслед за Ириной.- Где этот дохлец?
   -Обед в холодильнике, а я побежала - опаздываю.
   -Да, беги, беги... Нужен нам твой обед... Я такой борщец сварганила - он у меня три порции съест. И сальцо с чесноком дам для смазки. Сама попробуешь?- крикнула бабка в комнату, где впопыхах напяливала одежду Ирина.
   -Ну, ведь, придумаете, тетя Зоя! Чеснок перед работой!..
   -Самое время! И эпидемия сейчас, и в транспорте не затрут, и на работе лишний раз не пристанут. Ты купи на обратном пути сухую горчицу - я его враз на ноги поставлю.
   В отделении было пусто: врачи ушли на конференцию, больные завтракали.
   Подошли девчонки-практикантки к ее кабинету - об этом она знала загодя.
   -Вы старшая медсестра?- спросила одна из них.- Мы к вам.
   -Знаю,- улыбнулась Ирина.
   Она быстро распределила девчонок по постам.
   Работать с ними было интересно и весело, а, главное, выполняя часть поручений, они освобождали медсестер от рутины, отнимавшей иногда сил больше, чем самая сложная работа.
   Заболела Наталья со второго поста, но практиканток туда не поставишь, рано еще, только месяца через два доверие обретут, и то не все.
   Пошла сама, прихватив с собой ту, что первой вошла к ней в кабинет. С назначениями и раздачей лекарств надо поспеть быстро, потому что с одиннадцати своей работы с кузовок прибавится: заявки на лекарства, больничные листы... На посту же, наоборот,- пик работы поутру и в вечернюю смену.
   -Привет, Юрка! Чего не здороваешься?
   -Я здоровался. Третий раз прохожу.
   -А ты не проходи! Помоги лучше.
   -Давай,- охотно согласился вихрастый паренек.- Только книгу сейчас принесу.
   -Потом отдашь. Понравилась?- спросила она, не отвлекаясь от расфасовки.
   -В общем, да. Только не очень-то и похоже на мой случай.
   -А я что тебе говорила: "Держи, Юрка, твое жизнеописание", да? - засмеялась Ирина.- Когда выписываешься?
   -В четверг.
   -А к матери когда?
   -Оформлюсь на работе - потом. В начале июля, наверное. Поедешь со мной?
   Она исподлобья посмотрела на Юрку и строго спросила:
   -Издеваешься? Делать мне нечего, как переться с тобой к черту на кулички?- но, увидев скуксившееся Юркино лицо, добавила.- Ладно, посмотрим. Может, права успею получить, тогда на машине поедем. А насчет того, где переночевать,- не беспокойся. С Сашкой помещу. Заболел, правда, но к твоей выписке выздоровеет.
   -Спасибо, Ира.
   -Да не за что, мой грустный Пьеро! Ты что это вечно мрачный ходишь?
   -А чему радоваться? Такого здесь про свой гепатит наслушался.
   -Зато он свой, не чужой,- отвлеченно и медленно произнесла Ирина, вчитываясь в лист назначений.
   -Василий Петрович говорит, что каждые полгода контрольные анализы сдавать надо. И нагрузки ограничить. А как я их ограничу, если у меня все упражнения силовые?- он с досады хлопнул по стойке.- Акробаты, знаешь, срабатываются годами! Го-да-ми!
   -Да не расстраивайся ты так!- сказала Ирина, не отвлекаясь от бумаг. И рассмеялась.- Ты что - больной?
   -Как не расстраиваться?! Я же рассказывал тебе, что у нас с сентября контракт в Челябинске. И если меня спишут, вся группа распадется! Трое пострадают из-за меня одного, без работы останутся! Или нового легковеса найдут!
   -Я знаю, что делать, но не скажу, потому что ты сразу озвереешь.
   Юрка с надеждой посмотрел на Ирину.
   -Лечится тебе, конечно, надо - это однозначно. А им... Им, все же, надо найти другого "мухача",- сказала Ирина и прыснула со смеху. Но, увидев перекошенное лицо Юрки, подошла и обняла его.
   -Все уладится, надо только в это сильно верить. А я пошутила, извини. Думала, и тебе смешно станет.- Ирина заглянула Юрке в глаза.- Но, ведь, не все плохо! Ты маму нашел, училище свое цирковое окончил... Другие детдомовские, поди, по тюрьмам да подворотням слоняются, а ты сам в жизни дорогу пробил. Не реви!- она тряхнула его за плечи.
   Юрка, на самом деле, шуток не понимал. По природе. Воспитывался он в детском доме, родителей не знал - сдали они его туда совсем малюткой. Занявшись акробатикой, рано, с семи лет, стал ездить с командой по стране.
   Режимные строгости и в спортивной секции, и в детском доме, не ожесточили, не выхолостили из него и к семнадцати годам детской непосредственности и доверчивости. Но при том, в его совсем недетских рассуждениях чувствовалась четкая жизненная позиция, целеустремленность.
   Когда он впервые попал в клинику, зашел к Василию Петровичу в кабинет и сказал, как отрезал: "Болеть мне нельзя! Все, что от меня требуется, я исполню. И любые лекарства достану".
   Василий Петрович пацана порасспросил, узнал биографию, растрогался и стал из дома приносить ему гостинцы.
   Остальные, прознав про Юрку, тоже прониклись его трудной судьбой. Многих брало за душу то, что он уже несколько лет не прекращал поиски своих непутевых родителей, искренне считая, что они делают то же самое, да найти не могут.
   Адрес матери в Смоленской области он, наконец, разыскал по запросу в Центральное адресное бюро прямо перед госпитализацией. Следы отца терялись в восьмидесятых в Средней Азии, в Гиссаре, городе, где он в приюте зачинал свой сиротский путь.
   Ирина отправила Юрку в палату, а сама успела с Семеном на больничной "перевозке" смотаться на склад за перевязочными материалами.
   Это было серьезной нагрузкой в рабочем расписании Ирины, но она редко отказывалась от подобных просьб.
   Ольга Афанасьевна, главная медсестра больницы, добрая, толстая, больная, с трудом передвигающаяся женщина, уже второй год подряд просилась на пенсию, но главный врач почему-то тормозил ее.
   Около месяца назад он сам предложил Ирине заменить Ольгу Афанасьевну, и поэтому нынешние просьбы уже можно было расценить и как просто человеческую помощь, и как вхождение в новое дело.
   Пообедав и покурив, Ирина села за составление заявок на лекарства.
   Но позвонила Татьяна, совсем некстати, из другой, тщательно скрываемой жизни Ирины, позволявшей, однако, ей быть финансово независимой и гасить в Сашке чувство сиротства необходимыми, и даже лишними, вещами и развлечениями.
   В себе самой она так и не смогла выветрить неистребимое чувство ущербности от воспоминаний ранней девичьей поры, когда перед праздниками или школьными вечерами приходилось решать: надеть ставшее еще год назад узким платьице и раздолбанные по всем статьям туфли, смазанные гуталином, как торт кремом, или просто остаться дома.
   Отец к тому времени уже крепко пил, мать только пристрастилась, но в расход шли и заработки, и домашние, личные вещи. Поэтому-то и перешивать было не из чего, как делали многие девчонки. Мечтой тех лет было стать портнихой.
   И с тех лет, может, осталась какая-то патологическая привязанность к старым, поношенным вещам и неприятие новых, в которые она облачалась с неуютным и вороватым чувством. Этого в Сашке быть не должно!
   Что-то, конечно, из тех трудностей оказалось и полезным, определяющим.
   Во всяком случае, не любая девчонка в неполные семнадцать отправилась бы в Москву из далекого Тобольска искать себя в жизни и жизнь для себя.
   Теперь о тех годах Ирина старалась не вспоминать, запретила себе.
   О смерти матери и пустившимся в бродяжничество отце она узнала через восемь лет после отъезда от случайно встретившегося одноклассника.
   Знакомство с Татьяной Федоровной, позже просто Татьяной, было из новой, но тоже далекой поры. Оно помогло ей не задержаться на том дне, ниже которого дна не бывает.
   Память тех трудностей в их отношениях сохранилась. Не обсуждались, но, конечно, помнились.
   И все же, по сравнению с другими девчонками, к Ирине Татьяна относилась с отметиной, щадяще, не бросая ее на передовую, как начинающую шелупень.
   С восемнадцати лет Татьяна стала понемногу учитывать возможности и интересы Ирины, в первую очередь, денежные. Еще через год отношения стали походить на партнерские.
   Как выяснилось, это коснулось еще четырех товарок, ставших работать исключительно по вызову и в одиночном разряде. И без определенного графика, по мере востребованности.
   Время и устойчивость отношений меняли тональность разговоров в сторону уважительности, в обращении нередко прибавлялось отчество.
   Клиентская база у Татьяны к тому времени, в основном, сформировалась. Она весьма ценила старые кадры, легко раскрепощала новичков, знала, кого и как надо уважить. Словом, умела неплохо исполнять диспетчерские функции.
   Покровительствуя своему "золотому фонду", Татьяна в меру сил заботилась об их легальном трудоустройстве и учебе.
   Кто не следовал ее протекции и советам, из обоймы выпадал.
   А таких было немало, и со всеми Татьяна расставалась решительно.
   Ирина помнила, как некоторые возвращались с повинной, но та оставалась непреклонной. И когда Татьяна заговорила с ней о жизненных перспективах и о медицинском училище, сомнений никаких не было.
   Они полюбезничали, и Татьяна сказала о вечернем заказе.
   -Не могу. Сегодня и завтра не могу - сын болеет.
   -А я уже согласилась. И время поправила на более позднее, чтобы тебе сподручнее было.
   Можно было, конечно, и отказать, но разговор сразу бы приобрел взрывоопасный и малопредсказуемый характер. Себе дешевле - изыскать возможность.
   О Сашке Ирина думала весь день, несколько раз звонила домой. Составила список, чего бы следовало подкупить, но сухая горчица напрочь выпала из памяти. Вспомнила около дома, и вернулась в универсам.
   Чувствовал себя Сашка лучше. Для него сегодня был особый повод и возможность весь день провести за компьютером, и никакие увещевания и запреты не помогали, чтобы ограничить эти сеансы.
   Ирина поела, искупалась и прилегла отдохнуть.
   "Дежурства" в больнице были уже привычным и объективным пово-дом ночных отлучек Ирины. Привыкли к ним и Сашка, и Зоя Федоровна.
   Машина ждала Ирину у станции метро в обычном месте.
   Но водителем оказался не Бунчук, как сказала Татьяна, а Леха-Стрекозел, злой и малоразговорчивый малый. Был он хром после неудачного прыжка с парашютом, оттого и убогость, и кличка произошли. И злость, наверное, тоже.
   Подъехав к нужному дому, Стрекозел позвонил из машины:
   -Мы внизу. Сначала поднимусь я, потом она.
   Ирина, как положено в таких случаях, вышла из машины, чтобы было видно, что разводящий не блефует. Стрекозел же должен был проверить квартиру на присутствие посторонних и взять половину причитавшейся суммы - это и было основной уступкой Татьяны и рациональной основой длительной, без срывов, работы.
   Клиенты-индивидуалы, пользовавшиеся возможностями подпольного бюро Татьяны, относились, как правило, к категории возрастного риска, были денежные и в шести-семи из десяти случаев вместо оговоренных двух часов пролонгировали услуги до утра, что сразу утяжеляло счет.
   По уму, этой дополнительной суммой надо было делиться, но Ирина никогда этого не делала, а Татьяна, по необъяснимой причине, не спрашивала, и это было второй важной составляющей, по разумению Ирины, для продолжения сотрудничества.
   Как поступали остальные девчонки, Ирину не интересовало, и говорить с ними на эту тему считала лишним, ибо лучше молчать, чем врать. К тому же, команда часто менялась и многих она не знала. С другими виделась редко, от случая к случаю.
   Хозяин ждал Ирину в дверях, и быстрыми зазывающими движениями маленькой ладошки и широко растянутыми губами показывал, что надо ускориться.
   "Здесь до утра,- сразу определила Ирина. За многие годы она мимолетным взглядом научилась читать намерения, возможности и манерность клиентов. Это во многом определяло ее собственное поведение.- Женатый, раз боится".
   И еще больше замедлила шаг. А дойдя до этого лысенького пузатого человечка, обняла и крепко прижалась к нему так, словно хотела приподнять.
   -Не здесь, не здесь!- зашипел человечек, и с силой втащил ее в квартиру.
   Юмора ему было тоже не занимать.
   Отодвинув ее на расстояние вытянутой руки, и в упор скользя взглядом по лицу, полуукоризненно-полувосхищенно сказал:
   -Ну, ты даешь! Это работа или страсть?
   -Страстная работа!
   -О! С тобой и поговорить можно? Заходи!
   Квартира была двухкомнатная, но очень просторная.
   Начиная с прихожей, в больших и малых золоченых рамах висело множество картин. В зале между телевизором и старинным изразцовым сервантом стояла металлическая вздыбленная красавица-лошадь в пол-человеческого роста. Миниатюрные коняги - и металлические, и фарфоровые,- во множестве располагались на серванте и комоде.
   Заметив ее интерес, хозяин стал рассказывать историю их происхождения: с какого конезавода, где, когда и какие кубки выигрывались, кто папа-мама...
   Ирина, мало обращая внимание на рассказ, продолжила обход комнаты, по пути легонько касаясь этих красивых вещей кончиками пальцев, словно убеждаясь в их присутственности. Здесь было на что посмотреть, но, как ей показалось, не доставало домашнего уюта.
   -Что пьем?
   -Вино, лучше красное.
   Выпили, и хозяин снова наполнил рюмки.
   -Закурить можно?
   -Вообще-то, я не курю. Но для тебя, дитя пороков, делаю исключение. Слушай, мы, ведь, даже не познакомились! Я - Володя.
   -Ну, какой же ты Володя!- искренне рассмеялась Ирина. Имя совсем не вязалось с его карикатурной внешностью.- Ты, наверняка, какой-нибудь Владимир Иннокентьевич! А?
   -Михайлович. Но для тебя, душа моя, просто Володя.
   -Я - Инна.
   Здесь уж смехом зашелся Володя.
   -Сидел и гадал - как назовешься? Я же знаю, у вас в ходу псевдонимы. Я же читал эти ваши объявления - сплошные Изабеллы, Виолетты, Клементины... А что у тебя так скромно? Давай, вместе придумаем.
   -Им это надо, мне - нет. Но твое время, Володя, идет.
   -Да-да-да,- засуетился Володя.- Послушай, дитя, а что ты можешь?
   -Все, кроме орального... А у тебя проблемы?
   -Бывают,- после паузы со смущением ответил он.- Ты чувствуешь, я не знаю, как подступиться, что делать сначала... Словом, хочу, чтобы инициатива была за тобой.
   -Может, и нецелованный?- съязвила Ирина. Но тут же смягчила тон.- Ты давно был с женщиной?
   Разговор перетек в доверительное русло, что Ирина обычно не позволяла себе в подобных ситуациях.
   -Месяца полтора назад.
   -А что тебя возбуждает?
   Володя был явно смущен. Он по-детски сцепил руки между бедрами, отчего плечи приподнялись и выдвинулись вперед.
   -Все это в мои функции не входит... Ты же думай о себе, как о чемпионе, забудь неудачи,- попыталась взбодрить Ирина.- И тебе, ведь, не тридцать лет, чтобы стойки на ушах выделывать... Голые женщины возбуждают?
   -Конечно,- закивал головой Володя.
   -Тогда раздевайся, прими холодный душ, выпей и во все глаза смотри на меня. Я это буду делать медленно,- она сделала глазами "киску".
   Володя недоверчиво хмыкнул, опрокинул рюмку и пошел в ванную. Вышел оттуда в халате.
   -Нет, ты сними его,- Ирине стало смешно от своего наставничества, но оно представлялось, все равно, лучшим, чем другие возбуждающие способы.- И включи музыку.
   Медленно раздевшись и покачивая бедрами в такт музыки, она вплотную приблизилась к нему.
   Увлекаясь ее игрой, он скоро понял, что у него все получится, и заторопился.
   Она сдерживала его и продолжала окунать в сладострастье.
   Когда же стало нетерпимо ждать, он утянул ее на кровать и, дрожа от возбуждения, накинулся, но не сразу достиг цели разгоряченной ищущей плотью. А когда достиг, дрожь и возбуждение прошли.
   -Случилось то, что отличает гармонию интима, его поэзию от просто совокупления,- тихим грустным голосом произнес Володя, откинувшись на спину.- Упоение с элементами животного инстинкта. Наверное, по-другому и быть не могло. И раньше у меня никогда возвышенно и с торжеством не получалось, я к этому не привык.
   Он надолго замолчал, и Ирине захотелось его утешить. Она взяла его за руку, сжала пальцы.
   -Я знал, что ничего не получится. Поверил в свои фантазии!..
   -У тебя все получилось,- ободряюще сказала Ирина.- Думай всегда только о себе. Освободился - значит, у тебя все получилось. И копи злость для следующей атаки.
   -Ты великодушна, спасибо. В специальной литературе это, кажется, называется "петушиный наскок", да? Но неправильное название,- рассудительно заметил он.- В словах - энергичность действия, экспрессия, а на деле - бессилье... Или было похоже на "наскок"?- с деланной надеждой спросил он.
   -Даже очень: в том, что я оказалась внизу и под прессом. Как опрокинутый бульдозером плетень,- улыбнулась она и поднялась в ванную.
   -И не заниматься этим нельзя - всякие болезни мужские одолевать начнут. По-правде сказать, у меня и раньше, в молодые годы, слабо по-лучалось с первого захода. Вот во второй раз!..- он со значением поднял палец вверх и рассмеялся.- Но он будет только послезавтра. Слушай, а на ночь ты остаться можешь?
   -Это тебе обойдется еще во столько же,- крикнула она из ванны.
   -Четыреста баксов за радость общения с тобой?!- восхитился Володя.- Тебе неплохо живется! Боюсь даже прикинуть, сколько в месяц у тебя получается. Где бы такую работенку найти?
   Он вернулся в спальню и вышел оттуда, держа в руке двести долларов.
   -Налоги у нас большие. Ты же прессу читаешь, знаешь, небось... Переходи в нашу сферу!
   -Уж куда там!... С возрастом, милочка, к великому сожалению, только голова и продолжает работать.
   -Головы, как раз, и не надо. Устроишься. С твоими параметрами в качестве пассивного партнера ты бы запросто мог победить всех моих подельниц в конкурентной борьбе и стать порнозвездой.
   Володя оторопело поглядел на нее, и расхохотался.
   -Во, сучка!.. Во, придумала!.. Во, нашла применение!..- приговаривал он, утирая слезы.- Плачу еще за два дня вперед - остаешься?
   Ирина покачала головой.
   -А телефон хоть оставишь?
   Она снова покачала головой.
   -До сих пор, случается, бабы снятся. Проснешься, бывало, и не можешь поверить: чего это с силой уперся в постель? И победу свою сразу отпраздновать хочется, потому что спросонка мешающих мыслей мало бывает. Но у своей курвы чувственность пробуждать надо за два дня вперед, с бутылкой водки и какой-нибудь побрякушкой от Беккера.
   -Так ведь бывают озарения? А ты жалуешься...
   -Очень я понимать стал тех, кто скупает "порнуху".
   -И ты купи.
   -Есть кое-что. Еще бы докторша, как ты, в необходимый момент под рукой была... А так - хоть мастурбируй...
   Ирина задремала, но реакция на просып была, как у часового: на малейший шорох и сразу в тему.
   -Честно сказать, жена сама поощряет на подвиги. Во всяком случае, знает и не бузит. Мне иногда кажется, что она специально едет на дачу, когда чувствует, что у меня сперма из ушей капать начинает. А я злой сразу становлюсь! В молодости, бывало, и на драной козе к ней не подъедешь: то здесь у нее болит, то там колет, то завтра в пол-одиннадцатого вставать... А потом и вовсе в отказ пошла. Да и климакс у нее с тридцати четырех...
   -Такое бывает.
   -Как только родить успела? Представляешь: сунусь к ней, а она мне: "У тебя, что, никаких баб на работе нет?".
   -Действительно, нет?
   -Чего ж на работе блуд разводить?! Но был, конечно, разок...
   -Почему - "разок"?
   Володя рассмеялся.
   -Та стерва с другими поделилась, что я не из дальнобойной артиллерии. Правду, вообщем-то, сказала, но лучше бы смолчала.
   -Другие мужики тебе бы позавидовали.
   -Не до адюльтеров было - работой занимался. Это сейчас кое-что позволить себе могу,- Володя положил руку ей на плечо.
   -Готов?
   -Нет,- сконфузился Володя и убрал руку.
   В половине двенадцатого, как всегда точно, заявился Стрекозел.
   -Почему не звякнула, что до утра "греться" будешь?- исподлобья, побрякивая ключами, недобро спросил он. Это, действительно, был "прокол" Ирины.- Издержки учтешь. И не только эти...
   -Что он имел в виду?- поинтересовался толстяк, когда Стрекозел ушел.- Свои комиссионные? Сколько ему перепадает?
   -Такому уроду и рубль жалко.
   -Я понял, что у своей бандерши ты на избранных ролях, - что же он тогда нападает? Сколько хозяйке отстегиваешь?- сыпал вопросами Володя.
   -Чувствую, в наш бизнес ты хочешь войти. Причем - с другой стороны,- пошутила Ирина.
   -Пошли, попьем кофе. Будет лишний повод не заснуть.
   Он решил сварить черный настоящий кофе. Медленно помешивая в турке, он искоса поглядывал на Ирину.
   -Что - разочарована?- серьезно спросил Володя, глядя на ее хмурое лицо.
   -Очарована,- в тон ответила Ирина.
   Когда вернулись в спальню, Володю потянуло на разговоры, но Ирина слушала вполуха, не поддерживая разговор - настроение после недавнего визита было испорчено.
   - Всегда друзьям хвастался своей генетикой. В самом деле, старичье в нашем роду - и по матери, и по отцу,- меньше восьмидесяти и не отмеряли. По молодости хвастал, сдуру не понимал, что здоровье самому беречь надо, а не на генетику уповать. Пил, жрал, куролесил... Нет, чувствую, не веришь!- он хихикнул, приподнялся на локте и поглядел на Ирину.- Словом, тратил себя. Не понимал и не верил, когда отец за несколько лет до смерти жаловался, мол, устал жить. Казалось, капризничает. Вроде, все есть: живи - радуйся.
   Он замолчал, откинулся на подушку, и уже тихо сказал:
   -Казалось, их долголетие - мой пропуск в их клуб. Даже считал: а в каком году мне восемьдесят стукнет? Научатся ли внутренности менять? Но - поверишь?- самому уже в пятьдесят два жизнь приелась. Как случилось в стране это говнообразие, все ориентиры потерял. И заметил за собой: за кого переживать начинаю - тот точно пролетает. Десятки раз себя проверял. Смотрю, к примеру, футбол или хоккей - обязательно мои проигрывают! В девяносто шестом, думаю, дай-ка за одноклеточного проголосую, сограждан избавлю. Так, ведь, и не прошел он в первом туре!
   -Это тебя, конечно, сограждане благодарить должны. Что же, во втором туре не стал избавителем, не голосовал за него?
   -А черт его знает! Наверное, в командировке был. Простота и возвысилась.
   -Да не такой уж и простой он!
   -Простой. Как сибирский пельмень.
   -А где же ты здоровье отдавал, что "ориентиры потерял"?
   -В бюро технической инвентаризации, БТИ - по-простому. В области, в Лыткарино пользу приносил...
   -Оно и видно по антуражу. Я, как зашла, сразу подумала, что ты в музее антиквариатом заведуешь. И кое-что домой хранить принес. От дурного глаза.
   Они рассмеялись.
   -Ну, что - оставишь телефон? Обучишь меня, если не искусству, - мастерству?
   -Искусство - это состояние души, полет, творчество...
   -Снова говоришь высоким слогом!
   -Я знаю не больше, чем ты. Просто пользуюсь этим знанием по-другому. Может, и срывается у тебя из-за того, что всегда искусным казаться стараешься. И себя, и других обмануть норовишь, по привычке, да?- Ирина звонко рассмеялась.- А ты по-другому кажись - неучем. Не знаю, мол, как эту штуку обуздать, куда сунуть...
   -Всегда подводит, гад... Слушай, а размер имеет значение? Не могу похвастать, что выпадает из штанин. Может, от этого неуспех?
   Ирина от души рассмеялась.
   -Тебя иголкой уколоть, или на шампур насадить,- разница есть? Анекдот про льва и осла слышал, когда лев обернуться не мог? Нет? Тогда у жены спроси, она, наверняка, знает, раз тебе больше не дает.
   -Спрошу. Она в его сторону и не смотрит, глаза отводит.
   -Потому и не привечает, что не примечает,- рассмеялась Ирина.- Главное, не церемонься с ним, как с соратником. Не думай о нем. Вообще, относись к процессу не как к удовольствию, а как к работе.
   -За работу платить надо!- рассмеялся толстяк.- Сегодня, значит, не я, а ты мне заплатить должна!
   Шутка обоим понравилась.
   Около шести, наскоро выпив кофе, Ирина вышла из подъезда и направилась к метро.
   Дверь одной из машин, припаркованных к обочине, внезапно открылась и оттуда вылез Стрекозел.
   -Садись в машину!- скомандовал он.
   У Ирины от внезапной встречи гулко застучало в висках и, как нередко бывало в подобных случаях, свело мышцы шеи. Оценивающе глянув на Стрекозла, она продолжила ход.
   -Плохо слышишь?- с явной угрозой спросил сутенер.
   Ирина продолжала идти, не оборачиваясь, внешне спокойная, но внутри все ходило ходуном. Казалось, и волосы вздыбились в предощущении беды.
   И она не заставила себя ждать: Стрекозел, догнав ее, выхватил из рук сумку, дурашливо, вразвалку вернулся к машине, небрежно кинув сумку на капот.
   Ирине ничего не оставалось, как вернуться, но когда она взялась за ручку двери, Стрекозел, ядовито улыбаясь, сказал:
   -Поздно! Во всех отношениях! О-о, какие бабки гуляют мимо меня!
   Он демонстративно послюнявил палец, пересчитал банкноты и сунул их во внутренний карман куртки. А сумку, брезгливо морщась, отбросил на тротуар.
   -С Таней рассчитаешься сама, из будущих гонораров. И впредь помни: половина от твоих наваров - моя. Хоть раз уличу в обмане - прибью на месте.
   Он обошел машину и вплотную приблизился к Ирине.
   -Надеюсь, ты все поняла, коза драная,- левой рукой он резко схватил ее за волосы, пригнул голову, а правой больно и сильно ударил в висок, так, что темные круги поплыли перед глазами, она не удержалась и через низкий парапет неуклюже завалилась в палисадник.
   Стрекозел сел в машину и уехал.
   А Ирина лежала, словно парализованная, не способная пошевелиться. Слезы застили глаза, в голове тукал ритмичный молоточек.
   Как она добралась до дома, а потом до работы, уже и не вспомнить.
   Зато неотступно весь день, как наваждение, ей возвращались подробности сегодняшнего утра, сменяющиеся стыдом и вариантами мести, решительными и сладостными, потому что все они заканчивались кровью Стрекозла.
   Именно поэтому, предполагая месть, ставить в известность Татьяну о случившемся смысла не имело.
   Но план упорно не выстраивался.
   Дом и подъезд, где жил Стрекозел, она помнила - однажды пришлось заезжать с ним за забытыми водительскими правами.
   Но что придумаешь? Электрошокер, которым она так ни разу и не воспользовалась за все три года? Или "Черемуху", любимое средство московских проституток?
   Все это, по меньшей мере, глупо, если не сказать - опасно. Вдруг заметит раньше, чем она сможет подойти сзади?.. И что делать дальше, если даже на минуты удастся его нейтрализовать?..
   Прокрутив тысячу бесполезных вариантов, она поняла, что выход один - обратиться к Вадиму Викторовичу.
   Очень этого не хотелось, потому что, наверняка бы, всплыли причины конфликта, а с ними и подноготная. Потому что расстались они слишком красиво, с вежливой предупредительностью, и после его ухода она нашла очередной, третий, конверт с двумя зелеными сотенными.
   Хотя... Мог бы он рекомендовать какого-нибудь молотобойца, готового за деньги, без разбирательств и угроз, изуродовать мерзавца?
   Ирина рассеянно, в автоматическом режиме, делала лекарственные выборки и оформляла больничные листы.
   Взвешивая последствия от сторонней помощи, она понимала, что тайное не сможет более оставаться тайным. И лучше, конечно, было бы все проглотить и смириться.
   Но ведь он подминал под себя и всю будущую ее работу! Он растоптал ее достоинство! И где грань, перед которой он остановился бы?
   Нет, слишком яростные чувства он пробудил! Он загнал ее в угол, и факт, что одной ей не справиться.
   Где-то внутри наворачивалось, нарастало недовольство собой: все то, что долгое время таилось от всех, сейчас могло выплеснуться наружу из-за непродуманных решений.
   Ну, не обращаться же, упаси Бог, к Андрею?! А Вадим - случайно пересекшийся человек, без продолжения...
   Год назад госпитализировали его мать. Он в то время был в командировке, и опекали ее два типа с характерными повадками и говором. За их внешне спокойными лицами и благопорядочностью угадывалась какая-то необузданная сила и напористость.
   В первый же день, приняв Ирину за врача, они сунули ей деньги и наказали перевести в отдельную палату. Это было не в ее компетенции, но она все быстро решила через заведующего отделением.
   Мать Вадима оказалась приятной во всех отношениях, открытой и веселой женщиной. Они быстро понравились друг другу, и уже на второй-третий день Ольга Витальевна со смыслом спрашивала: "Вы не замужем, Ирочка?".
   Она тепло относилась к Ирине и искренне радовалась, когда та заходила к ней в палату, старалась угостить, одарить чем-нибудь из принесенного без меры.
   Стас от Вадима приехал перед самым концом рабочего дня. Она его смутно помнила по окружению Вадима.
   Вопросов он задал немного, а когда собрался уходить, Ирина удивилась:
   -Ты ведь даже не спросил, где найти его!.. Я знаю его дом...
   -Разыщем, не боись!- весело пообещал Стас и ушел.
   Снова Стас объявился к обеду следующего дня, без звонка. Был он подчеркнуто сдержан, немногословен, и по всему его поведению угадывалось выполненное дело.
   -Можешь со мной ненадолго отъехать?
   Ирина заволновалась. Одно дело проклинать и грозить, совсем другое - вершить эти угрозы.
   -Что я должна делать?- с нескрываемым волнением спросила она.
   -Да ничего ты не должна! Успокойся!- пробурчал Стас.- Признаешь его - и вся недолга!
   Она переоделась, и минут через двадцать они оказались в таком глухом лесочке, что трудно было поверить, что в Москве еще сохранились такие заповедные места. Помнила только, что свернули они с улицы Паперника.
   Прямо посреди дороги лесопарка стоял "джип". Два парня сидели на его "подножке", третий - в машине.
   Когда они со Стасом подошли, один из них открыл заднюю дверцу "джипа", и ногами вытолкал Стрекозла на асфальт. Выпал он глухо, как мешок картошки, без стона. Ударами ног они заставили его встать и разогнуться, что тому удалось в несколько неуклюжих, судорожных движений.
   Вообще, Стас был прав, когда предлагал признать Стрекозла, потому что для этого была нужна определенная фантазия. Лицо, если это можно было назвать лицом, было похоже на начиненные купаты - сплошное безрельефное месиво, одно ухо...
   Ирине стало дурно, и она развернулась к машине.
   -Ты так хотела или больше?- догнал ее Стас.
   Она неопределенно мотнула головой и села в машину. Увиденное произвело на нее страшное впечатление.
   -Что, жалко стало это говно?- с издевкой спросил Стас.- А ведь вчера ты была согласна убить его. Или нет? То-то!.. Решили не кончать его - безобидный он, прохиндей обычный,- явно издевался Стас, видя состояние Ирины.- Решили ухо подрезать, чтобы издалека все видели, что он говно. Да и самому - памятка. А за себя не бойся - не сунется больше. Скорее, в другой город переедет, чем пересечется с тобой.
   Так, за зловещими рассуждениями Стаса и воспоминаниями сходных примеров, они добрались до больницы.
   Скоро позвонил Вадим Викторович и спросил - удовлетворена ли она? Ирина принялась благодарить, но Вадим Викторович сухо остановил ее:
   -Не стоит благодарностей. Главное, ведь, поддержать, помочь ближнему! Мы делаем одинаковое дело, правда? А, вот, по финансам надо было договариваться на берегу.
   Конечно, он все узнал! Зачем она это затеяла?!
   Придя домой и пожаловавшись Сашке на головную боль, она выпила полстакана водки и крепко заснула.
  
   * * *
  
   5
  
   В Горный Андрей отправился из Самары на армейской машине в сопровождении молодого капитана. Дорога оказалась не только долгой и трудной, особенно после Пугачева, но и малоинтересной. Все - степь да унылые пейзажи!
   Когда приехали в комендатуру, сил осталось только на то, чтобы объехать два поселка и строящийся завод.
   Подъезжая к нему, Андрей, привыкший за время пути к однообразию пейзажа, удивился возникшему вдруг комплексу зданий с явно европейскими очертаниями.
   Этот городок в степи, был первым в России заводом по уничтожению химического оружия и предметом повышенного внимания Либермана и других заинтересованных лиц по обе стороны продолжающегося торга.
   Полковник Марченко оказался свойским мужиком. По сути, все привезенные Андреем вопросы, они решили уже в машине на объезде территорий. Поэтому сразу с завода направились в гостиницу, где в полчаса, пока Андрей принял душ, был, по-военному просто, накрыт стол.
   Пришли еще четверо из местных военных руководителей, но особо не задержались. Мужики они оказались приятными. И разговаривать, и выпить с ними было удовольствием. В степи, вдали от шумных перекрестков, такие визиты нельзя расценить иначе, как уважение.
   В Саратов он выехал на следующий день, и все здесь оказалось намного сложней, собственно, как и настраивал Либерман.
   А в его интуицию не верить могли только астрологи и отчаянные авантюристы. По тому, что из трех городов - Самары, Ижевска и Саратова,- он упоминал лишь последний, можно было четко оценить ожидаемые трудности и рассчитать силы.
   В отсутствие какого-либо интереса к себе, настороженной сухости телефонных переговоров и согласований о встречах, даже визит к Бахметьеву, Андрей воспринял с подвохом, но ослушаться Либермана не мог.
   Бахметьев встретил Андрея любезно, предложил чай. Но мог этого и не делать, потому что уже после первых пояснений Андрея сказал, что интересующими его вопросами занимается Золовкин.
   -Я могу рассчитывать на ваш опыт, помощь? Мне рекомендовали вас.
   -У нас жесткие разграничения,- развел руками Бахметьев, и препроводил его к Золовкину.
   К удивлению Андрея, тот оказался совсем молодым, чуть больше тридцати, с малосимпатичными, даже отталкивающими чертами потомка хана Тохтамыша.
   Он сразу дал понять, кто здесь хозяин кабинета, указав Андрею на стул и продолжая заниматься своей писаниной.
   Так продолжалось минут пять-семь, в которые Андрей едва сумел усмирить взбунтовавшуюся злость и настроиться на деловой лад.
   -Слушаю вас,- наконец, отложил ручку Золовкин.
   -Это договор, который вы уже обсуждали с Леонидом Михайловичем. Его надо подписать,- протянул папку Андрей.
   Золовкин пробежал начало текста и приостановился:
   -Наши предложения учтены?
   -По выбору точек и сроков строительства хранилища реакционных масс, систем энерго- и водоснабжения, жилья для работников - да, учтены. Как вы и предлагали, часть "социалки" мы взяли на себя: канализационный коллектор и школу. Остальные же вопросы пересмотру не подлежат, это твердо. В том числе, технология и контроль безопасности - это прерогатива военных, и для вас, для нас - тема заповедная.
   -С чем же вы тогда приехали? На словах поясните, чтобы я во всем этом ... не копался,- Золовкин щелчком отбросил папку на столе.
   -Вопрос о Камбарке не решен. Там ли будет построен такой же завод, сюда ли повезут люизит - вам не интересна перспектива? Вы подняли вопрос о перепрофилировании в будущем трех цехов - это тоже интересно, тоже перспектива для всех нас. Но уполномочен намекнуть, что в случае решительного неприятия условий вот этого,- Андрей глазами показал на переданную папку,- договора, все может в одночасье рухнуть, тема будет закрыта. Для вас. Потому что вопросы безопасности и последующей эксплуатации объектов будут решаться не здесь, а в министерстве обороны и агентстве по боеприпасам. Пересмотрите то, что просите. При ваших практических возможностях участия в проекте, предложенная цена - весьма взвешенная.
   Золовкин театрально откинулся назад в кресле и решительно сказал:
   -Такие условия нас устроить не могут. И наша помощь, наше участие в нашей области - не предмет торга.
   -Все правильно,- поощрительно заметил Андрей.- Кроме того, что никакой вашей помощи и не требуется. Не спешите, еще раз проконсультируйтесь, почувствуйте, кто ветер дует и волны гонит. Может, он в другом измерении наполнит ваш парус...
   К концу разговора Андрею показалось, что он полностью взял инициативу беседы в свои руки. Но, прощаясь, почувствовал такую злобность сквозь узкие щелки глаз Золовкина, что сразу расценил свою миссию сюда абсолютно провальной.
   Настроение было испорчено, и он решил сегодня же уехать в Ижевск.
   Сэкономив в поездке два дня, вернувшись в Москву, он решил потратить один день исключительно на себя - выспаться и купить, наконец, музыкальный центр, о котором давно просила Верка.
   Когда на следующее утро Андрей зашел к Либерману, Анжела пропустила его без задержек, несмотря на то, что у него находился Кострицын.
   В фирме того недолюбливали, хотя никому впрямую ничего плохого он не делал. Как ругательством звали "серой кобылой", не столько за непредсказуемость, как из-за явного влияния на мнение и действия Либермана и какой-то нечеловеческой работоспособности.
   Все знали: хочешь продвинуть идею или защитить проект - делай это через Кострицына, дешевле обойдется.
   -Что скажешь такого, чего я еще не знаю?- спросил Либерман, когда Андрей уселся за приставной стол.
   Слушал Либерман обычным манером, вполуха, как бы, отвлекаясь параллельным делом, но в узловых пунктах успевал делать многозначительное лицо и даже выторочить пальчик.
   -Дерзкий, говоришь, Золовкин?
   -Наглый. Но умный. Корчит из себя большого начальника.
   -Полномочия получил, значит... Наверняка, не знаешь, но пока ты в Удмуртии был, Золовкин сюда прикатил. И все подписал.
   -Как это?- опешил Андрей, пораженный таким скоротечным ходом событий.
   -Да-а, приехал... Ты же сам позвонил мне, сказал: "стена!". Вот мы и попросили потревожить дремь провинциальную, организовали звонок туда. Кириленко сам звонил. Кому, как не ему звонить - он же председатель госкомиссии по химическому разоружению. Или не знаешь? Тогда спроси: "Нужно это ему, хозяину округа?". Обязательно нужно! И не только ему, а всем, сверху донизу! И даже мне!
   -С Росбоеприпасами сейчас приноравливаем дальние прицелы,- негромко сказал Кострицын.- От них сейчас хорошие предложения идут по укороченному циклу детоксикации, производству стиральных порошков, моторных присадок...
   -Знаем-знаем,- процедил Либерман и повернулся к Андрею.- Я этого прыщика спрашиваю: "Знаешь ли ты, что в Горном всего три процента иприта-люизита хранится, а в Удмуртии - тридцать? А почему тогда в Горном завод поставили, а не в Удмуртии,- знаешь? А кто проектно-изыскательские работы, в том же Горном, проплатил? Или в Думе особо упрямых и принципиальных умаслил?". Заткнулся, молчит, уважение показывает...
   Либерман снова повернулся к Кострицыну.
   -Этого Золовкина я хочу видеть в нашей команде. Вызнай все про него, его связи, полностью замени им Бахметьева. Посули нашу помощь в его самых честолюбивых планах. Мне кажется, из него может вырасти рыба-кит...
   Обсудили еще несколько текущих вопросов, и Андрей поднялся.
   -Посиди,- осадил его Либерман.- Еще дело есть. Тут у меня в приемной второй день сидит человечек с просьбой. От Шумилова - помните такого?- он с улыбкой оглядел Кострицына и Андрея. Те молчали.- Позорники! Своих героев надо знать!.. Ладно, он не знает, не работал еще у нас, а ты-то что с каменным лицом сидишь?- спросил он Кострицына.
   -Помню его. Две баржи, считай, за "просто так" нам передал в девяносто четвертом.
   -Разродился, наконец, в душу твою кол!..
   -Я думал ты о деле сказать хочешь, а ты все: "помнишь-не помнишь",- в фирме Кострицин единственный с шефом был на "ты".
   -Короче, изобрел он жидкость какую-то необыкновенную, сейчас сам все расскажет. Этакий Ломоносов из Урюпинска! Просит восемь лимонов на организацию производства.
   Он нажал кнопку, и вошла Анжела.
   -Он еще там? Тогда приготовь нам кофе, а уж потом приглашай. Да, кстати,- хитро прищурил глаза Либерман.- С Софьей Аркадьевной я кой-какие бумаги подписал на изготовление буклетов, календарей, другой мелочевки. Перед отъездом звонила, просила встретиться... Ничего не говорила тебе?
   -Нет. Но понял теперь, что вы меня специально в командировку угнали.
   -Плановая, ведь, была,- добродушно усмехнулся Либерман.
   -Буду думать так, чтобы не ощущать себя совсем обманутым. Но и вы ей сразу понравились: классный, говорит, мужик!
   -Ты это, конечно, сочинил, но мне, все равно, приятно,- он в припадке смеха смял какую-то бумажку на столе и запустил ее в Кострицына.- Нет, ты послушай! Если он мужику такое приятство доставить может, как бабам от него уберечься?! Давай, зови сюда Эдисона,- сказал он Анжеле.
   Андрея больно задело признание Либермана. Не столько из-за предательства Софьи, как бестактности лысого черта, умело извлекавшего любую пользу из маленьких побед. В первую очередь, для того, чтобы унизить. Даже кофе пить не захотелось.
   Зашел ходок, представился Кобецким. Объяснил, с чем приехал, от кого, достал несколько папок с документами и четыре бутылки с жидкостью ядовито-зеленого цвета.
   Андрей взял бумаги.
   -Меня область применения волнует, сбыт,- прервал пояснительный рассказ Кобецкого Либерман.- Рентабельность просчитывали?
   -Применение самое широкое - от бытового до промышленного, везде, где используются продукты нефте-газохимии,- Кобецкий заметно волновался.- Подобного детергента, с такими мощными поверхностно-активными свойствами, в мире нет. Есть американский аналог "Грин Юникл", но и он заметно уступает, в бумагах их сравнение отражено. Мы запатентовались. Только дадим хорошую рекламу - сразу раскупят, даже на Западе. Из того, что планируем, все раскупят.
   -Кто?
   -Железнодорожники, флот... Скважины, газопроводы, оборудование чистить надо? Цистерны, танкеры в двадцать раз быстрее очистить можно, представляете?
   -Да-а, неплохо, если бы все это было правдой... Я вот что предлагаю: познакомьтесь поближе с Андреем Владимировичем - он наш начальник отдела программных и научно-технических экспертиз. Пройдите, хотя бы, первые, обязательные этапы через наших экспертов. Я же не могу так просто взять и отдать вам требуемую сумму! Меня даже сподвижники не поймут,- ласково улыбнулся Либерман.- А Василию Кузьмичу передайте пламенный привет.
   Теперь Андрей для Кобецкого был, что брат родной.
   Видно, после двух дней сидения в приемной он посчитал, что врата ада пройдены и остались лишь формальности.
   Придя на следующий день, он с затаенным дыханием ловил каждое слово Андрея, а когда тот предложил выйти во внутренний дворик покурить, разволновался так, что начал заикаться.
   -Будем рассчитывать на обоюдную порядочность,- начал Андрей.- Я вижу, это дело, действительно, дорогого стоит, с хорошей перспективой. Шандыбину, кто будет давать официальное заключение, тоже понравилось. Мы пошлем ваш материал в две-три лаборатории, но, уверен, расхождения с уже имеющимися заключениями будут минимальными. Вы, ведь, тщательно перепроверяли свойства и состав?
   -Конечно! Конечно! Есть заключения шести специализированных лабораторий. И результаты промышленного использования.
   -Я их видел. Но ведь бывают упрощенные схемы получения таких заключений. Сам нередко прибегаю к ним.
   -Что вы?!..
   -Все бывает. Но работа мне, правда, понравилась. Кажется, вы золотого петушка за гребешок схватили. Удержите только в своих руках. Если позволите, совет вам дам. Дружеский. Позвоните своему шефу...
   -Он мне не шеф. Но я знаю о ком вы - о Шумилове.
   -Да. Если хотите ускорить дело, попросите его перезвонить через пару-тройку дней Либерману и сказать, что он отзывает свою просьбу, мол, инвесторы нашлись, и пусть Кобецкий возвращается. Вам, ведь, нужен результат, правда? И не ищите подвоха в моем предложении - я и сам не уверен, что сделал его в здравом сознании и с просчитанными последствиями.
   -Спасибо! А вы думаете, сработает?
   Андрей развел руками:
   -Не силен в интригах, но почти уверен.
   Либерман вызвал Андрея на третий день.
   "Сработало!- с облегчением подумал он. Почему он затеял эту игру, Андрей и сам до конца не понимал. Да и не искал причины. Наверное, это было на подсознательном уровне.
   Но "отмазку", на всякий случай, придумал: увидел, мол, особые перспективы, но, не заметив большого горения шефа, любыми путями желал воплощения дела. Вот, ведь, патриот!
   -Видел вчера по телевизору фрагмент про бумажное производство... Оказывается, и там в большом количестве детергенты используются! Я и подумал: может, зря мы шумиловского ходока завернули? Как думаешь?
   -Может, зря...
   -Ты уже вник в дело?
   -В производстве оно. Отдали анализы в две лаборатории, через пару недель ответ будет. Шандыбин справку готовит.
   -Что так долго? Слушай, а может, рискнуть и вложиться в этот проект? Что для нас восемь лимонов? Всего-то триста двадцать тысяч баксов. На издержки больше списываем.
   -Мне тоже дело стоящим показалось,- сказал Андрей.
   -Ты теперь узнай: восемь лимонов - это недостающая сумма или покрывающая весь цикл производства? Пусть твои ребятки теперь серьезно покумекуют... Все под себя взять надо! Разомкни этого новатора с Шумиловым,- Либерман жестом попросил у Андрея сигарету. Уже больше года он не курил, но взял в привычку обнюхивать сигареты.- Давай сюда завтра этого изобретателя, решать конкретно будем.
   -Завтра не получится - он недели через три только объявится, когда анализы будут готовы.
   -Так, позвони ему сам! Контактные телефоны, надеюсь, есть?
   -Нет, конечно. Вы же определенно дали понять: "отфутболить!", я и повел себя определенно.
   -Молодца ты у нас, Андрей! Исполнительный такой! С каких только пор?
   Он вызвал Анжелу и поручил связаться с Шумиловым.
   -Скажи, шутя, мол, затерялся ваш посланник, спроси, как найти его здесь.
   Андрей сделал попытку уйти.
   -Сиди,- остановил его Либерман. И пока Анжела дозванивалась, молча перебирал какие-то листочки на столе, выказывая, тем самым, всю свою неприязнь к Андрею.
   -Шумилов не знает, где он остановился,- сообщила секретарь.
   Либерман и вовсе сошел с лица, губы свернулись трубочкой, брови вклинились между глаз. Надо было уходить.
   -Вообще, он оставил мне какую-то визитку - может, там номер "мобильника" есть?
   Либерман продолжал сидеть молча, в застывшей позе, и Андрею показалось, что тот махнул головой.
   Придя к себе, Андрей сразу же позвонил:
   -Я вас поздравляю,- растягивая слова, весело сказал он.
   -Вы?- обрадовался Кобецкий.
   -Все, как и ожидалось. Он согласен, дерзайте теперь сами.
   -Спасибо.
   -Не отключайтесь, я сейчас узнаю о встрече,- Андрей по внутренней связи связался с шефом.- Леонид Михайлович, нашел, он на проводе сейчас. Когда встречу назначить?
   -Как договорились - завтра,- сипло ответил Либерман. Настроение к нему еще не вернулось.
  
   * * *
  
   6
  
   В последние два-три месяца Андрей все чаще стал пробуждаться около четырех утра. Каким-то внутренним колокольчиком прозванивались все клеточки сознания, и заполоняло таким приливом внезапной бодрости, какой не бывало в обычные часы пробуждения.
   Но бодрости этой хватало на короткий период: через час, почти всегда, он снова оказывался в постели и после недолгих попыток общения с прессой или какой-нибудь книженцией, засыпал.
   Но часто и это не удавалось.
   Тогда он пытался думать о чем-нибудь умном и рациональном. Или приятном... Тишина и серые светлеющие заволоки за окном расслабляли и убаюкивали... И злился, когда не получалось, включал свет, вновь брался за книгу и терзал ее взглядом... Читал он в последнее время мало, с таким темпом, что успевали выветриться не только сюжетные "бомбы", но и главные герои.
   Может, такая забывчивость - симптом болезни?
   Он читал, да и сам подмечал не раз, что у стариков отсекает память на текущие события, хотя помнят, с кем сидели на горшках еще в детском саду. Тревожным ему казалось то, что многие важные моменты, особенно в работе, как нарочно, вылетали из головы в самое ответственное время, и он снова, как в молодые годы, завел бювар.
   Его утренние бдения никому не мешали, потому что жена после какой-то будничной ссоры около года назад вдруг перебралась в другую комнату и для ее возвращения, наверное, были нужны обоюдные встречные шаги, но поводы для этого сторонами расценивались, как незначительные. Больше того, всегда находился новый повод, чтобы напряжения в отношениях сохранялись.
   Инициатором всегда, ну, разве, без одного раза, был Андрей.
   Татьяна Леонидовна, конечно, переживала, но виду не подавала, казалась спокойной, в перепалку не ввязывалась, чем еще больше раззадоривала Андрея.
   Зато он быстро остывал и забывал обиды, тогда как в Татьяне Леонидовне они держались, как в термосе.
   Верку по раннему утру даже нарочно было невозможно разбудить, и все привыкли к тому, что в университет она ходила чаще ко второй паре лекций, чем к первой. Если, вообще ходила...
   И Андрей, и Татьяна Леонидовна мало интересовались учебной текучкой дочери - достаточными аргументами казались сплошные "пятерки" в сессию. Что стоило это Верке, родители догадывались, но благоразумно не сбивали с заведенного ритма.
   Андрей и сам внятно не понял, что же его разбудило.
   Он лежал, пунктуально выжидая четверть восьмого и трель будильника. Это самые сладкие минуты, когда медленные и очень умные мысли словно выползают из тумана пробуждающегося сознания и туда же исчезают.
   Очень медленно, тягуче оттуда и быстро, как в пропасть, обратно.
   Только бы не забыть их!
   Как раз из-за умности Андрей всегда пытался их запомнить, но почти всегда это не получалось.
   Он и снов-то не видел, или просто не запоминал их. Но сегодня этому процессу, требующему безусловного уединения, мешала довольно громкая музыка.
   Конечно, это Верка не удосужилась закрыть дверь.
   Он поднялся, накинул халат и, на ходу разминаясь, направился в туалет.
   -Тебе что, трудно дверь притворить?- раздраженно сказал он завтракающей дочери.- Убавь эту гадость!
   -Дверь же прикрыта была! И вставать, все равно, пора.
   -Ты мне еще режим дня составь! Научи, как жить и чем заниматься.
   Услышав, что он встал, Татьяна Леонидовна, наводившая в ванной последние штрихи макияжа, заторопилась.
   -Говнистый, все же, у тебя характер, Верка!- сказал Андрей, вернувшись в кухню и усаживаясь за стол.- Как у матери. Вот, что ты сидишь, когда отец пришел? Встань, кофе завари, переключи эту гадость на новости.
   Верка встала, прошла к двери и крикнула:
   -Ма, слышь? Опять говорит, что у нас с тобой говнистый характер! Ну, что мы ему сейчас сделали? Не может не испортить настроение с утра!- в-сердцах крикнула она и пошла в свою комнату.
   Андрею стало смешно от такой Веркиной подлости. Он переключил телевизор, включил чайник.
   Верка не шла.
   Он прошел в ее комнату и точно: она сидела, развалившись в кресле, и листала какой-то журнал.
   -Ладно, иди завтракай.
   -С тобой позавтракаешь!.. Правильно мама делает: похватает быстро и на работу пораньше, чтобы с тобой не сталкиваться... Сейчас Мишка зайдет, а у меня уже настроение испорчено...
   -А ты выплеснись, наговори ему гадостей, освободись от дурной энергии. Такой олух, как он, все выдержит.
   -А к нему чего цепляешься?- зашлась Верка.- Ма, забери его, пока я вконец не распсиховалась!
   -А кто же он, если все твои дурости сносит?
   -Ну, что тебе от ребенка надо?- подошла Татьяна Леонидовна.- Идите завтракать.
   -Пусть сначала он, я после поем. Все настроение обосрал!
   -Нет, посмотрите, как она с отцом разговаривает, какие словечки вворачивает, стерва!- возмутился Андрей, возвращаясь в кухню.
   -Твои словечки и возвращаю!
   -Дурдом какой-то! И еще одного идиота приваживают. На кой ляд ему сюда с утра заезжать, крюк через всю Москву делать?! С Преображенки - сюда, чтобы потом на "Серпуховскую"... Дуболом какой-то!- громко, чтобы слышала Верка, ворчал Андрей.- Ты его по генетике на чистоту линии проверь!
   -Ма, он специально меня заводит!- снова капризно зашлась Верка.- Это ты сам каждое утро дурдом устраиваешь! Плохо себя чувствуешь, если настроение никому не испортишь!
   -Делаю так оттого, что в свое время промашку дал - не научил дочь отца уважать,- злость от непланового пробуждения уже ушла, и он просто ерничал, делая бутерброды.- Не научил в разговоре со старшими слова правильные подбирать. И с хахалями прокол! Не может нормального найти! А мне хочется, чтобы будущий зять был толковым, уважительным и гордым. И чтобы не петлял, как заяц, с утра по городу, по чьей-то дурной прихоти, чтобы цену знал своему времени.
   -Зачем ты выводишь ее из себя?- снова появилась в дверях Татьяна Леонидовна.- Ты опять в Самару едешь?
   -Через неделю. Откуда знаешь?
   -Кострицын вечером звонил. В десять тебе надо быть у архитектора. Посылку тете Гале соберу - навестишь ее?
   Андрей не любил незапланированных поручений, и на звонок Кострицына разозлился даже больше, чем на Веркину музыку. Виделись они перед уходом с работы, но тот ничего не сказал о Галустяне.
   Позвонив, Андрей узнал, что Кострицын туда приедет тоже. Это и обрадовало, и покоробило: реконструкции и надстройке третьего этажа в офисе уделяли большое значение, и он, его отдел, вплотную уже более полугода занимались этим вопросом, поэтому приезд туда Кострицына мог означать, что пороху Андрею недостает.
   План реконструкции был согласован уже около месяца, но сроки строительства постоянно оттягивались, прежде всего, из-за самого Либермана, не решавшегося съехать с офиса на целых полгода и находившего для этого разные причины.
   Но почему именно сегодня, в день саммита, надо было решать дела с подрядчиками, Андрей понять не мог.
   Созвонившись с Кострицыным, они передвинули вопрос на завтра.
   Вырядившись в парадное, Андрей, не заходя к себе в кабинет, сразу прошел к шефу.
   -Заходи,- кивнул Либерман, продолжая что-то выискивать в своем старом портфеле.- Располагайся, скоро пойдем.
   Андрей сел на стул у окна напротив.
   Сидеть в кресле перед начальством, если к этому непосредственно не побуждала беседа, было не в его правилах. Не потому, что тушевался, а видел резон в давних наставлениях Филиппова, хитрого розовощекого бригадира электроналадчиков, к кому Андрей попал сразу после училища, что все беды от начальства следует переписывать на себя, на свою непредусмотрительность. А потому держаться от него надо подальше. Кресло располагает к отдыху и расслаблению, а этого достаточно для того, чтобы тебя съели с потрохами.
   Постучались и вошли Кострицын и Смелянская.
   -Ты почему в таком виде?- свел брови Либерман.
   -А чем он плох?- вертанув задом, попыталась отшутиться Алла Григорьевна.
   -Я же вчера ясно объяснил - презентация! Хоть какая-то парадность нужна?! Будут люди из первого эшелона!- Либерман негромко выругался.- Из женщин идешь ты одна, в первой шеренге со мной продвигаться будешь. Ты бы еще трико напялила!
   -Ну, как же... это же деловой брючный костюм...
   Либерман посмотрел на нее так, что Смелянская пожалела, что когда-то поверила в удобство и демократичность штанов. Она растерянно взглянула на Либермана и вышла из кабинета.
   Шеф, наконец, нашел, что искал - это оказалась затертая записная книжка. Он медленно полистал ее, слюнявя палец, сделал несколько выписок.
   Через полчаса они уже были на Большой Якиманке.
   Вход ограждения осадила разночинная толпа, но искушенному человеку нетрудно было распознать, в основном, приблудный, без особых шансов попасть на такую смачную тусовку, народец.
   Из нее выделилась и пошла навстречу улыбающаяся и переодевшаяся Алла Григорьевна.
   -Могла бы и не приезжать, коза прыткая,- насупившись, произнес Либерман.- Обосрала настроение - и с глаз долой!
   В Алле Григорьевне, словно, щелкнули выключателем: мгновенно погасли взгляд и улыбка. Но еще больше смешался водитель Смелянской, шедший за ней в двух шагах.
   -Ладно, квиты, пошли,- тронул ее за локоть Либерман, и они направились к парадному входу.
   Народу собралось много, и расположился он, в основном, в фойе перед конференц-залом, вокруг накрытых столов, где можно было покурить и поговорить. Похоже, эту новую российскую традицию - сначала откушать, а потом о делах,- организаторы учли, добавив к аперитиву многочисленные закуски и сдвинув начало церемониала на час.
   На стенах были вывешены детские рисунки, наивные и уже зрелые, достаточно профессиональные, и эта выставка показалась Андрею наиболее примечательной во всей сегодняшней затее.
   Повсюду сновали приставучие корреспонденты, наметанным глазом избирая объекты.
   Андрей направился в туалет, и решил примоститься на диване в курительной комнате. Все курили молча, задумчиво, никто между собой не разговаривал, хотя, конечно, такие сборища располагали к контактам, для того и устраивались. Но за "просто так" душу уже никто не раскрывал, не то время пошло.
   "Кто же поверит, что такие потрясения сотворены этим консервативным людом, этой серостью!..- думал Андрей.- Что же надо такое придумать, чтобы их самих увлечь за собой?".
   Либерман то и дело нырял в кучкующиеся группки известных политиков, артистов и бизнесменов. Был он весел, шутлив, быстр в движениях и реакциях на замечания и вопросы, что свидетельствовало о его чрезвычайном напряжении.
   Именно в таком состоянии Либерман всегда умел произвести впечатление, даже на Андрея, знавшего его всяким, и всегда критически относившегося к ситуативным метаморфозам.
   Либерман так бурно и по-свойски приветствовал некоторых знакомцев, что те, похоже, смущались недопроявления своей собственной радости.
   Он обнимался, похлопывал по плечу, отвешивал направо и налево поклоны и шутки, но в коротких переходах между беседующими группами Андрей, неотступно следовавший за шефом, подмечал его расслабившуюся мимику и уставший взгляд, моментально подбиравшиеся при очередных салютах. Еще только здороваясь, он краем глаз в стороне подмечал тех, кого надо было обогнуть, и тех, с кем контакты были полезны и приятны.
   Поэтому его ход был целеустремленный и выверенный.
   Такого Либермана Андрей ценил весьма высоко, потому что всегда ценил профессиональную работу. Во всяком случае, Кострицын, шедший рядом, несмотря на свои многочисленные таланты аналитика и скрупулезного режиссера всяких дел, близко не стоял с Либерманом.
   По эффекту, производимому шефом на гостей раута, Андрей даже засомневался: может, и ему с Кострицыным полагалось активнее подыгрывать "свиту" и изображать особую приближенность к хозяину, по меньшей мере, положения?
   Некоторые присутствующие здесь выдвиженцы последних лет были учениками Либермана, и в совсем еще недавнем прошлом ездили в общественном транспорте и столовались в университетском буфете.
   Их, как и Либермана, достаточно известного в научных кругах экономиста и автора одной из тысяч концепций реформирования экономики переходного периода, неведомой волной прибило к острову надежд и враз сделало мечтателями. Но они себя сами величали "либералами".
   Шеф же в шутку называл их своими "выкормышами", подмечая однокоренную связь между своей фамилией и их знаменем.
   Не было ни одного профильного, да и общественно-политического, журнала, где бы ни печатался Либерман и соратники-ученики-единомышленники.
   Казалось, их влияние на вспенившееся общество безгранично, но случившиеся революционные события, как ни странно, притормозили их стремительность и затерли во вторые ряды. Манифесты, законы и рескрипты, писанные ими для Горбачева, оказались ненужными Ельцину, и он, по только ему ведомым причинам, поставил не на породистых и обученных кобыл предшественника, а на честолюбивых и азартных жеребцов, готовых к рискованному, зато короткому и эффективному бегу к сытной кормушке.
   Это был спринт без правил, они вырабатывались позднее.
   Позднее подсчитывался и ущерб от этого дикого, обезумевшего стада, крушившего все на своем бегу. Разве что, остались целыми конюшни, откуда произросли эти монстры.
   И их хватка и норов оказались востребованными.
   Насколько понимал Андрей, все те экономические нувориши остались на плаву, не забытые учениками и подельниками. И Либерман, может быть, чуть активней, чем следовало бы в среде подобных, обозначал свою принадлежность к той самой конюшне.
   А может, так и надо было: заработанные сейчас очки, завтра, наверняка, обернуться новыми приобретениями.
   Либерман знал об этом, и энергично продвигался от одной группки к другой.
  
   * * *
  
   7
  
   Юрка объявился в начале июля.
   Не приехал, как обещал, а просто позвонил. Чувствовал себя хорошо, и с работой все сладилось.
   -Я только через месяц смогу, сейчас работы по горло - и репертуар готовим новый, и на гастроли на три недели выезжаем.
   -Какая же мне разница, когда ты приедешь?- спросила Ирина.
   -Ты же обещала поехать со мной! Я же не смогу один...
   Приехал он в середине августа расфуфыренный, в новых одежках и стильном кепи.
   Погода стояла неустойчивая, шли ливневые дожди, поэтому поездку пришлось отложить на целую неделю. Наметили ее на шесть утра в субботу, но Андрей, что давно не случалось, проспал, и подъехал только в начале девятого.
   -Может, и хорошо, что позже выезжаем,- постарался извлечь пользу он из своего опоздания.- Магазины открылись.
   -А я вчера все прикупил,- сказал Юрка и открыл большую сумку.
   -То ж - деревня! Там что-нибудь материальное надо! Колбасу надо, сыр, копченых кур... Даже мясо и хлеб взять надо. И водки тоже - как встречу отметим?
   В универсаме Юрка неотступно следовал за Андреем, катя тележку, а когда подошли к кассе, быстро вытащил пачку купюр, чтобы расплатиться.
   -Понимаешь, это было мое предложение,- Андрей мягко отвел руку мальчишки.- Считай, что это наш обоюдный вклад, но тащить все сам будешь.
   Андрей всучил Юрке пакеты со снедью и быстро направился к машине.
   Из Москвы выбирались с заминками. Потому и следовало трогаться пораньше, чтобы опередить субботний поток выезжающих дачников.
   Туристического задора, прибауток и песен хватило ненадолго, и уже через пару часов езды Сашка вырубился и заснул, а Юрка затих в другом углу, наверное, очередной раз проживая предстоящую встречу.
   О чем можно думать в такие минуты?
   Ирина оказалась неплохим штурманом, и до Капустино они добрались безошибочно.
   Деревня оказалась совсем маленькой, всего-то дворов в тридцать. Избы были неказистые, покосившиеся, низкие, словно вколоченные временем в землю. И это на фоне красивейшего изумрудного луга, обрамленного с трех сторон темным лесом!
   Никого не было видно, и они остановились у четвертого дома, где, как показалось, теплилась жизнь.
   Не успели постучать, как со двора, видно, на звук машины, вышла дородная пожилая женщина с белесыми ресницами, что делало ее лицо весьма забавным и примечательным. Она поочередно вгляделась в лица приезжих, словно знакомясь взглядом, как рукопожатием.
   -Здравствуйте. Как Савинкову Марию Григорьевну найти?- выступил вперед Андрей.
   -Машку-бусурманку, что ли?- подивилась женщина, что такие ухоженные люди на такой красивой машине могут приехать к Машке.- Вон там, через четыре дома, на той стороне,- она махнула рукой в сторону одинаково мрачных халуп.
   -А почему "бусурманка"?- осторожно спросил Андрей.
   -А из Азии она приехала,- пояснила женщина, но, видя, что вопрос в глазах Андрея остался, добавила.- У нас в деревне четыре Машки, может, для отличия и прозвали... Не обижается она... А вы кто будете?
   -Мы - гости, а это - сын ее,- Андрей тронул плечо Юрки.
   -Да что вы!- всплеснула руками женщина.- Ничего, ведь, не сказывала!
   -Нельзя было сказывать. В отряде космонавтов обучался он.
   -Да, ну!.. Шутите,- с сомнением и улыбкой покачала головой тетка.- Маленький такой...
   -А там рослых и не берут. Отбор, как на подводные лодки - кабины-то небольшие. И какой же он маленький?! Вон, клубок мышц, смотрите.
   -Это - да, это - есть,- подтвердила женщина, но с сомнениями, было видно, не рассталась.- Что ж, хорошо, второй со Смоленщины будет. Через Гагарин, небось, ехали?
   -Мимо, в стороне он остался. Ладно, мы пойдем. Всего доброго!- попрощался Андрей.
   -А нет ее еще дома. После обеда будет, часов в пять-шесть.
   -А сейчас найти ее можно?
   -В Новодугино она, в больничке санитаркой работает. Через поле туда верст пять будет.
   -А по дороге?
   -А кто же по ней ходит? По дороге все двенадцать выйдет. Заходите ко мне, отдохните.
   Андрей посмотрел на Юрку и Ирину.
   -Лучше, конечно, обождать,- тихо сказала Ирина.- Он-то ее и в глаза не видел, только на старой фотографии. Не узнает еще...
   -А чай поставите?- как бы, принимая приглашение, развернулся Андрей и вошел вслед за хозяйкой в избу. Но какой-то затхлый, с запахом плесени, воздух непроветриваемого помещения изменил планы.
   -Может, во дворе на травке посидим? И самовар поставим?- спросил Андрей, увидев одноведерный агрегат с ржавой трубой.- Давненько не пил из самовара!
   Юрка притащил из колодца воду, Сашка насобирал поленцев. Ирина вместо стола приспособила какой-то щит и накрыла его вынесенной хозяйкой клеенкой.
   Тут же появилась банка с земляничным вареньем и жбанчик меда.
   А когда Ирина стала доставать из сумки продукты, хозяйка, только что пристроившаяся на единственном вынесенном для себя табурете, покачнулась так, будто падает.
   Все рассмеялись, оценив ее юмор.
   -И откуда же берется такое?!- разглядывала она деликатесы.
   -А ваши где?- спросил Андрей, колдуя на самоваром.
   -Старый тоже в Новодугино зарабатывает, к шести явится. Все наши там сейчас работают, все топчут это поле. Сейчас и зимой ничего, а весной-осенью, в слякоть?
   -А дети есть?
   -Трое. Поразъехались все. Дочь аж в Польшу укатила.
   -Навещают?
   -Тю... Кому мы сейчас нужны? Ни деткам, ни колхозу бывшему, ни государству. А вот этот чинарик - молодец! Умница, раз матушку проведать приехал,- женщина пригнулась с табуретки и погладила Юрку по голове.
   У того даже "веснушки" покраснели.
   -Сашок, сбегай до машины, принеси водку и пластиковые стаканы,- попросил Андрей.- Души, хоть, согреем. За родителей выпьем, за тех, кто жив и кто ушел... Да и за детей, и за хорошие людские отношения. Вот, вроде, впервые видимся, а сложилось все тепло, по-семейному...
   -Ой, забьет меня старый за такую свободу,- прыснула смехом хозяйка, приподняв стакан.- Вроде, по-семейному, говорите, сидим, а не познакомились. Меня Галиной кличут, по батюшке - Петровна.
   Ирина представила свою сторону.
   Когда выпили, Галина Петровна так долго глазами выбирала, чем бы закусить, что пропустила время, когда это надо было сделать.
   Все рассмеялись. И выпили снова.
   -Смотрю на вас и дивлюсь: как-то не по-нашенски вы живете - хорошо живете! Будто из другой страны приехали,- сказала Галина Петровна, задумчиво глядя на пластиковый стакан.- Будто от России оторвались: одеваетесь не так, думаете не так, кушаете не то, пьете не из того... На машине иностранной ездите... Только водку прежнюю цените!- улыбнулась она и оглядела притихших гостей.- Или вправду в городе так хорошо жить стало, что деревню и позабыть можно?
   -Забывать нельзя,- сказал Андрей.- Ну, а если быть строгим, и вам я тоже дивлюсь: в Европе сыры и колбасы в деревнях делаются. Яблоки тоже не на фонарных столбах растут... А вы это все, словно, в первый день видите!
   -А кто же здесь будет сады и живность разводить, если самым молодым уже за пятьдесят? Вон у меня корова стоит... Почти полтора ведра молока дает! А что с ним делать? Ну, литр сами выпьем, три-четыре - соседке для хряка отдам, а, ведь, остальное в канаву вылью! Нет сейчас пунктов приема!.. Все хорошее с советской властью кончилось...
   -А что, сыр, брынза, масло уже не из молока делаются? Ой, Петровна, давайте лучше водку пить, а то разругаемся. Тема эта больная для меня: как приеду к тетке под Самару, только в первый день любезничаем, на второй она меня домой спроваживает. Сашок, принеси, пожалуйста, фотоаппарат из бардачка.
   -Вы взяли фотоаппарат?- радостно взвизгнул Юрка, схватив Андрея за руку.- А я про него только в машине вспомнил и расстроился.
   Когда запечатлелись, Андрей сунул фотоаппарат Юрке в руку: "Тебе".
   -Нет-нет,- отпрянул Юрка.
   -Подарок тебе, на память,- Андрей хлопнул его по плечу.
   -А ты кем им приходишься? Никак не пойму,- простодушно спросила Петровна.
   Пока Андрей думал, что ответить, та понимающе упредила его:
   -Не говори, коли не хочешь. Вижу, ладно ты живешь, широко... Наверное, все легко достается?
   -Легко? Кому сейчас что-нибудь легко достается? Просто, стараюсь, как и все, чего-то добиться, от других не отстать, локтями активно работать, пробиваться...
   -А зачем локтями пробиваться? Локти не для того даны, чтобы расталкивать ими, а чтоб за них падающих поддерживать ...
   -Гениально!- восхитился Андрей житейской деревенской мудрости.- Давайте за эти слова и выпьем. Я бы так придумать не смог.
   -А знает она, что вы пожаловать должны?
   -Нет.
   -У нас, обычно, о гостях знают. Но она могла и не сказать - особняком держится. Давайте-ка, гости милые, хоть курицу зарежем, запечем. Угостили вы меня - я тоже в долгу не хочу остаться.
   -Нет-нет, не надо,- запротестовали Ирина с Андреем.
   -Отчего не надо? Мало, думаете? Так хряка забьем!- рассмеялась Галина Петровна, показывая на соседский двор.- Вон голос подает, сам напрашивается.
   Пока хозяйка управлялась с курицей, мужчины принялись колоть поленья и складывать их штабельком.
   Случайно обернувшись, Андрей заметил двух женщин, опершихся о заборчик и беззастенчиво заглядывавших внутрь двора.
   Андрей подошел к Галине Петровне.
   -Она?
   -Не-а,- сказала хозяйка, мимолетно глянув на новоявленных.- Что у меня, а не у мальца спрашиваешь? Где он-то?
   -А мы смотрим - машина стоит,- распевно громко сказала одна из женщин.
   -Стоит,- сказала Петровна, не отвлекаясь от курицы.- Ихняя,- она кивнула в сторону Андрея.
   -Да знаем, что не твоя...
   -А что ж спрашиваешь, коли знаешь?
   -Да не спрашивала я. Просто сказала: "Машина стоит".
   -До всего тебе дело есть, Сергеевна. Председатель, прямо-таки! Ну, заходите, чего забор подпирать? Может, и для дела сгодитесь?
   Женщины зашли во двор.
   -Издалека прибыли?- спросила одна из них у Ирины.- Родственники, поди?
   -Родственники,- ответила за нее Галина Петровна.- Вон тот, боровичок рыженький. Но не мой, а Машки Савинковой. Нету пока ее, вот и коротаем время.
   Разобравшись во всем, соседки решили принять участие в организации стола, а Андрей, прикинув его новые масштабы, решил сгонять в магазин. По совету Галины Петровны, ехать было лучше в Новодугино. Или в Коптево.
   -Так, может, я и подберу их там - и мать его, и мужа вашего?
   -В пути они уже, не повстречаешь.
   Когда он вернулся, на месте их импровизированного привала стояли два довольно длинных стола, заправленные желтыми льняными скатертями, а на них красовались, наверное, принесенные соседками, всякие разносолы: соленые огурцы и помидоры, квашеные бураки и капуста, моченые яблоки и груши, маринованные грибы, сало...
   Женщины хлопотали вокруг столов, а мальчишки занимались очисткой картофеля.
   Появились еще два пацана, тоже соседские, наверное. Пришел и хозяин - щуплый, неказистый, малоразговорчивый мужичишка, совсем не в стать хозяйке.
   -Еду и думаю: увижу кого по пути - подвезу. Но никого не встретил.
   -А кто ж по дороге ходит? Все - напрямик.
   -А Савинкову Марию не видели?
   -Как же, видал!.. Давеча на работу, поди, вместе шли... Придет скоро, если не дежурит.
   Действительно, не прошло и получаса, как одна из соседок крикнула, показывая рукой куда-то сквозь огороды:
   -Вон, с Лапиной топает...
   Галина Петровна вымыла руки, отерла о передник и пошла к калитке. Андрей с Ириной и Юркой потянулись вслед.
   Как только путницы оказались в пределах слышимости, Галина Петровна окликнула Марию. Такое, видно, было нечасто, потому что подошла та с вопросом в лице и настороженностью.
   По-правде сказать, при всех разговорах о матери Юрки, Андрей ни разу не задумывался о ее образе и возрасте, о том, как может произойти их встреча с Юркой. Ну, не приходило!
   Теперь Андрей пожалел, что не предусмотрел возможных неожиданностей и не проговорил о них с пацаном.
   Мария выглядела совсем старухой, сухонькой, с угловатыми движе-ниями, морщинистым лицом и, чувствовалось, беззубым ртом. Одета же была, наоборот, во все великое, словно, не со своего плеча. В руках у нее была замызганная коричневая кошелка, которую она характерным движением, как незрячие, держала чуть впереди, словно, боялась натолкнуться на какое-нибудь препятствие.
   Она остановилась в трех метрах перед Галиной Петровной, полубоком, будто, ожидая подвоха. Все замерли.
   Андрей взглянул на Юрку и увидел, как тот, остолбенев, вперился глазами в мать, не скрывая всех своих сложных накопившихся и готовых взорваться чувств.
   А, может, просто, не стало сил броситься к ней, обнять, рассказать о своей нерадостной сиротской жизни, и о том, как долго - как долго!- он ее искал. И нашел!
   -Ну, чего стоишь? Иль не признала?- с удивлением спросила Галина Петровна.
   Ситуацию попыталась выправить Ирина. Она подошла к Марии и, обняв за плечи, сказала:
   -Это Юра, сын ваш... Вы расстались давно, еще в Таджикистане, помните? Вот он какой стал, глядите!
   -Мамка!- не в силах больше сдерживаться, Юрка бросился вперед и прижался к ошалевшей матери.
   От неожиданности она отступила назад, неловко взмахнув руками, но сумку не выпустила. И было непонятно, оступилась ли она, или взаправду попыталась освободиться от Юркиных объятий.
   -Мамка! Ты же помнишь меня?! Это я - Юрка! Ты меня помнишь? У меня фотография твоя есть! Мне прислали ее, вот!- он в упор вглядывался ей в лицо, по лицу у него катились слезы, которые он тут же размазывал в грязные разводы.
   -Ты что это сына так привечаешь? - строго спросила Галина Петровна, но подошедший Андрей быстро разъяснил ситуацию.
   -Что ж вы мне раньше не сказали?- обиделась Галина Петровна.- Все по-человечески бы сделали, с умом. Ладно, давайте зайдем, нечего у порога стоять.
   Все потянулись во двор. Только Юрка с матерью не двинулись.
   Мария никак не могла переварить услышанное, то ли не понимая его суть, то ли не принимая его за правду.
   От новости в лице у нее ничего не изменилось, даже удивление не прописалось. Она стояла, заведя руки с сумкой за спину, и спокойно глядела Юрке прямо в глаза, словно ожидая продолжения спектакля, в котором ей не было роли.
   -Мамка!- Юрка снова сунулся к матери, но та даже руки не высвободила.
   -Что ж это такое? Где такое видано?- всплеснула руками Галина Петровна.- Что ж ты пнем стоишь, лярва сопатая?
   Она подошла, встряхнула Марию за плечо и повела за собой. Все были ошарашены равнодушием Марии.
   Сели за стол, кроме хозяйки, у которой работа не кончалась. Семен Глебович наполнил стаканы - кому водкой, кому минералкой.
   -Давайте выпьем, люди добрые. Гости сегодня у нас - добро пожаловать, радость с вами. И повод с собой привезли, тоже хороший. А хорошее надо отмечать, всегда звать за собой.
   Все выпили, включая и Марию. Юрка сидел рядом, каждую минуту поворачиваясь к ней.
   Андрей готовился разрядить обстановку за столом и как можно корректней объяснить все, что знал, но его опередила Ирина.
   -Я рано потеряла родителей, и знаю цену одиночеству, когда самой приходится принимать трудные решения, самой их исполнять, самой исправлять ошибки, которые неизбежно делаешь,- Ирина сильно разволновалась, предательски подергивалась в руке стопка.- Когда ты в кругу родных, близких, все вокруг кажется естественным: и тепло, и уют, и совет, и еда, и одежда... Когда, к несчастью, остаешься один, словно, опору из-под тебя выбивают, словно, на одной ноге в вальсе кружишься...
   Больше удерживать стопку она не могла. Поставив ее на стол, Ирина оперлась о него двумя руками и заторопилась словами:
   -Не знаю, да и не хочу судить вас, Мария Григорьевна, за то, как Юрка оказался вне дома, без родительской ласки. Но знаю, что вы можете им гордиться! Потому что он победил все трудности, какие только могут повстречаться ребенку. Потому что он не обозлился на эту несправедливую жизнь, и стал достойным человеком. Потому что он научился ставить цель и достигать ее. Потому что он искал вас долгие годы, и нашел. Юрка, ты - молодец! Мы пьем за тебя!
   Понемногу все раскрепостились, и стол зашумел разными голосами.
   Андрей поймал себя на мысли, что за все время Мария не произнесла ни одного слова. Ни одного!
   Это его настолько поразило, что он отложил вилку и оглядел сидевших: заметил ли это кто-нибудь еще?
   Но все были заняты едой. Кроме Галины Петровны, которая примостилась в конце скамьи, крутя перед собой пустой стакан.
   -Не на исповеди, Мария, но, может, расскажешь, как было? Как могла сдать мальчонку в казенный дом? Отчего сама не угробилась, а дитем пожертвовала?- не поднимая головы, сухо спросила Галина Петровна.
   -Угробилась бы!- простовато подтвердила Мария.- Никакого выхода не было. Мужик спился, из дому все понес... А потом и дом продал без моего согласия. И оставил одну с двумя малолетками на руках. И что делать? В приют сдала,- говорила она скороговоркой, шамкала, из-за чего некоторые слова было трудно разобрать.
   -Так их у тебя двое было?
   -Двое. Алешка и Витька, погодки. Я их с этими именами и сдала в приют. А почему Юркой записали - не знаю. Не пойму теперь, кто он - Алешка или Витька? С какого ты года? - повернулась она к сыну.
   Только теперь все обратили внимание на Юрку. Он сидел набыченный, красный, как помидор, растирая ладонями слезы, не в состоянии произнести ни слова.
   -А документы какие-нибудь сохранились?- спросила Ирина.
   -Откуда?- повела рукой Мария.- Я после того раз десять переезжала с места на место. Затерялись, конечно.
   Галина Петровна подошла к Юрке, согнала Сашку и села рядом.
   -Не плачь, сынок, по-всякому в жизни бывает. Ты это, наверняка, лучше других знаешь. Ты сделал большое дело - нашел мать. Какая-никакая - она мать, она дала тебе жизнь. И не тебе судить ее поступки. Для этого их пережить надо. Но, чувствую, не дай Господь, прожить ее судьбу еще кому-нибудь. Прости ее за все, и смирись. Смирись, сынок! И найди в себе еще силы, чтобы отыскать брата,- она наклонилась поцеловать Юрку, как тот, вконец разрыдавшись, обхватил ее шею и уткнулся носом в плечо.
   Спазм перехватил горло, и Андрей не смог сдержать слезы. Он встал из-за стола и пошел к колодцу, будто бы за водой.
   Все остальное время пили, ели, разговаривали, не касаясь и близко причины сегодняшнего визита. Во многом это удалось благодаря Галине Петровне, ее уму и такту.
   Когда же стало смеркаться, она предложила остаться и переночевать у нее. Но гости засобирались.
   Они снесли Юркины вещи до хаты Марии, которая вблизи превзошла самые мрачные ожидания. Дом был ветхий, держался на "соплях", и заходить в него казалось небезопасным. Оба крыльца - и снаружи, и в сенцах,- были скособоченными и шаткими, двери плохо притертыми и скрипучими. Краску они видали, похоже, лет пятьдесят назад.
   Кроме горницы с покосившимся полом, были еще два закутка, без дверей, с выцветшими ситцевыми занавесками. Выглядели они совершенно необжитыми, запущенными, и на все хозяйство приходились лишь скамья, два стула и грубо сколоченные тумба и подвесная полка. Даже кровати не было, видно, Мария спала на печи.
   Подошла Галина Петровна, и, мгновенно оценив обстановку, снова предложила свои услуги.
   -Я буду здесь ночевать,- твердо сказал Юрка.
   Переубеждать никто не стал, но надо было как-то оборудоваться.
   Со двора Галины Петровны принесли деревянный щит, который днем использовали вместо стола, и установили его на сложенные кирпичи. Постельные принадлежности Андрей взять отказался.
   С Юркой они еще раз съездили в Новодугино, и вернулись через час нагруженные не только подушками, матрацами и бельем, но и провиантом.
   Юрка выглядел счастливым, глаза его радостно светились. Настроение не испортило даже то, что с наступлением сумерек выяснилось отсутствие электричества. Андрей в таких условиях по-спешил ехать.
   Перед отъездом они зашли попрощаться с Галиной Петровной и Семеном Глебовичем.
   -За мальца не беспокойся - приглядим,- пообещал Семен Глебович.- И со светом что-нибудь придумаем: или от нас перекинем завтра, или ремонтников вызовем, но решим.
   -Завидую вашим детям. Самому хочется назвать вас матушкой,- Андрей обнял Галину Петровну, вытащил свою визитку и записал на ней телефон Ирины.- Еще приедем сюда, но будем и вас ждать. Обязательно приезжайте, будем рады.
   -Устал?,- уже в дороге спросила Ирина, когда Сашка прикорнул на заднем сиденье.- Странный день. И радостный, и грустный. Я очень благодарна тебе за эту поездку, ты сделал большое дело, трудно даже оценить. Но странно, что радость за Юрку у меня почему-то поуменьшилась,- она надолго задумалась.- Наверное, потому, что очень хотела бы Юркиной матерью видеть Галину Петровну... И своей тоже...
  
   * * *
  
   8
  
   Четверговская "летучка" прошла быстро, и это, конечно, было связано с тем, что вел ее Кострицын, человек конкретного мышления, не любящий околотематических пустых рассуждений.
   Нередко его конкретность оборачивалась неприятностями и обидами для сотрудников, которые впоследствии или усиливались, или сглаживались Либерманом. Сейчас же тот, как всегда в начале октября, отдыхал в Турции, и Кострицын во всем его замещал.
   Как обычно, после этих конференций все расслаблялись, считая, что день сделан: кто группками устраивал ланч, кто шел курить в подвал, в биллиардную, кто поумней, как Андрей, - находил или откладывал на этот день какую-нибудь работу вне офиса.
   После обеда он спланировал поездку на дачу, куда не мог выехать еще с конца августа.
   Уезжали они оттуда в последний раз с абсолютной уверенностью, что вернутся через неделю, и поэтому дачу не законсервировали. Там остались многие вещи, нужные в повседневности, и даже кое-какие документы.
   В поездку просилась и Верка, но узнав о желании отца там переночевать, передумала.
   От хорошей музыки и тепла в машине еще больше прибавилось настроения.
   Остановившись за городом, Андрей снял дубленку и сразу почувствовал ледяной шмон раннего октябрьского мороза. Это было кстати для внимания и сосредоточенности на дороге, которая несмотря на вчерашний снегопад, оказалась расчищенной, но скользкой.
   Ближе к Толстопальцево машины встречались все реже, особенно после съезда с шоссе.
   Их дачный поселок находился отсюда в четырех километрах, в низине, и пространство от него до железнодорожной станции было чистым полем, что очень нравилось Андрею из-за какой-то лубочной картинности домиков. Издали на фоне темной полосы леса они казались очень маленькими, и при быстром приближении, когда нарастали их контуры и прорезывались детали, создавалось непередаваемое ощущение проникновения в эту сказку.
   Дом Чекалина был в самом начале, на въезде в поселок, но знаков жизни в нем, кроме печного дыма, не было.
   Да и в поселке не было видно ни души. Центральная улица и некоторые проулки, где жили постоянно, были расчищены, но тот, что вел к дому Андрея, выглядел сплошным сугробом.
   Он припарковал машину возле чекалинского дома, и в два захода снес привезенные вещи, нужные в хозяйстве, но лишние дома.
   Андрей заранее представлял себе, как включит обогреватели, растопит камин, выпьет горячего кофе, расслабится в полной тишине... Но - чекалинские штучки! - электричество было отключено!
   Решив не задерживаться в стылом доме, Андрей пошел собирать то, за чем приехал, попутно наводя видимый порядок. Что ни говори, нежилые дома отталкивающе неуютны.
   Стука он не слышал, но прокуренный, трескучий голос Чекалина узнал сразу.
   -С ночевкой, все же, решил?
   -Как же здесь спать? Придется ехать...
   -Из-за света?- хитро улыбнулся Чекалин.- Я подключу! А еще лучше - у меня переночуй. Банька, как обещал, с утра топится... Расслабимся, настойки ягодные испробуем... А иначе, можно сказать, зря перся сюда.
   Долго Андрея уговаривать не пришлось, он и так был настроен на баню.
   -Я тебя сразу по следам признал: чую, крупный зверь прошел!..
   -Еще бы,- рассмеялся Андрей.- Не по машине, что напротив твоих окон, а по следам...
   Чекалина в поселке уважали, он был организатором всех подвижнических дел в поселке. Ничто, выходящее за пределы отдельно взятого дома, не делалось без ведома и согласия Чекалина.
   Когда поселок только начинал строиться, и Чекалин был всего лишь одним из многочисленных застройщиков, он предложил соседям объединиться в товарищество собственников жилья, сделать централизованное водоснабжение и канализацию, огородить весь поселок и заасфальтировать дороги, хотя это было меньше всего нужно ему, живущему прямо на въезде. Застройщики, почти все, оказались не из последней гильдии, или просто понятливые, и многие предложения Чекалина приняли.
   Первой вехой стала стосорокаметровая скважина и водонапорная башня.
   Естественно, Чекалина избрали председателем товарищества, потому что другие кандидаты благоразумно открестились, да и не шли в сравнение с ним по деловитости и обязательности.
   С должностью усилилось давление на тех, кто слыл несоглашателями: "по уставу меньшинство подчиняется большинству". И очень скоро все соседи перестали противодействовать проектам Чекалина, в первую очередь, из-за того, что в поселке, действительно, стало много лучше, а цены на дома резко взвинтились.
   Именно тогда и купили дом Постниковы.
   Спустя какое-то время Чекалин привез в поселок двух приятелей, Аркадия и Петра, с кем когда-то служил во флоте, и обратился к успешным людям за помощью в обустройстве их быта. Просил не деньги, а оставшиеся в излишке стройматериалы. Взамен обещал охрану поселка без взимания с них платы в течение пяти лет.
   Успешные люди сочли предложение стоящим и помогли приятелям Чекалина не только стройматериалами, но и деньгами.
   Так в дальних углах поселка появились два приличных домика с прирезанными небольшими участками земли - тоже результат стараний Чекалина.
   У Андрея с Чекалиным хорошие отношения сложились почти сразу. Он не стал долго держать стойку в навязываемых безальтернативных вариантах, что всегда было большой особенностью предложений Чекалина. Они оценили друг друга, зауважали, а в каких-то вопросах старались даже оказать друг другу помощь.
   -Ты иди ко мне, дверь открыта, а я за Петром сгоняю.
   -А Ольга Ивановна?- спросил Андрей.
   -У сестры гостит вторую неделю.
   Когда собрались, и Петр принес из машины привезенную Андреем снедь, Чекалин блаженно закатил глаза:
   -Колбасы не надо было... А вот овощи, пиво!.. Да еще такое!.. В таком числе!.. Теперь я верю, что в баньку ты очень хотел и собирался давно.
   Петр переместился к плите, а Чекалин с Андреем принялись сервиро-вать стол.
   -Все ж, давай, по традиции начнем с водочки.
   Когда она пошла по пятому кругу, Андрей отодвинул рюмку.
   -Мне ж обратно ехать... Да и в парной тяжело будет.
   -Куда ехать? Поутрене поедешь, мы, ведь, договорились. Давай-давай, поднимай, не бойся - Петро такие настойки прихватил, что завтра, как детская слеза будешь.
   -Ну, налей хоть пива!..
   -Пиво с утра пить будем. Сейчас он дожарит, и мы перекочуем в баньку,- пообещал Чекалин и снова разлил водку.
   Когда разделись, Андрей увидел у Петра огромный, во всю спину и левый бок, рельефный, как в географических атласах, обезображивающий рубец. Участками он располагался и на ягодице, и левой ноге. После парной он побелел, и на фоне раскрасневшегося тела показался Андрею еще более устрашающим.
   -Ожог?
   -Да,- ответил за Петра Чекалин после некоторой паузы, когда Андрей и сам понял бестактность вопроса.
   -Извини, Петр.
   -Да, чего уж!..- как ни в чем ни бывало сказал Чекалин, подкладывая в салатницу соленых огурцов.- У меня самого всегда зуд в проходе, когда вижу такое... или битую машину... спросить тянет: а как? а где? кто виноват? Будто от моих расспросов что-то изменится, и кому-то легче станет.
   -Извини, Петр.
   -Да не терзайся ты!- рассмеялся Чекалин.- Сейчас кое-что покажу, раз заинтересовался.
   Он вышел из предбанника и вернулся через несколько минут, неся какие-то бумаги.
   Самой большой из них оказался рекламный плакат с изображением строгого лица Харрисона Форда. А на фотографиях, которые протянул Чекалин, Андрей с удивлением узнал и самого Чекалина, и Петра, и Аркадия в цивильных шмотках, при галстуках.
   Видно, снимки были сделаны совсем недавно на каком-то рауте, в окружении важных людей в парадных костюмах и военных мундирах, явно иностранцев.
   -Американцы?- спросил Андрей.
   -Да. Узнал кого?
   -Конечно. А где это?
   -В нижегородском кинотеатре. Премьера фильма там была, вот, нас и пригласили... "К-19" Оставляющая вдов" - слышал про такой?
   Андрей не припоминал.
   -Спасибо американцам, что сняли этот фильм, правду рассказали. У наших не хватило... А на этих фото - мы на приеме в Москве: этот - военный атташе, эти двое - адмиралы, специально из Штатов прилетели... А этот, что с нами чокается,- секретарь их посольства.
   -А вы ко всему этому какое отношение имеете?
   -Прямое, Андрюша, самое непосредственное,- Чекалин посмотрел в сторону Петра и наполнил рюмки.- Я до недавнего времени сам сомневался: было ли все так, как было? Все позабыл! Вернее, заставили за-быть. Сказали: "Забудь!", и я забыл. Вот, ты на шрамы Петра внимание обратил, а "наколки" наши одинаковые не заметил?
   "294" - сравнил Андрей.
   -Номер нашего "борта". А вот еще,- Чекалин протянул другую руку: "4.07.61".- У многих наших, кто остался жив, такие знаки отличия имеются.
   -Вы извините, мужики, но я мало слышал об этом,- признался Андрей. У него оставалось много вопросов, но было неловко, что тронул какую-то очень деликатную, тайную тему из прошлой жизни Чекалина и Петра.
   -Фильм этот обязательно посмотри - все сразу ясным станет. Сами смотрели и, вроде, как себя узнавали. Даже командир наш Затеев и характером, и внешностью схожим с Фордом оказался. Акценты, разве что, по-американски поставлены...
   -В каком смысле?
   -В фильме мы, будто, за себя боремся - героизм на уровне личностей... Победа человека над обстоятельствами, я бы так сказал... А на деле, мы не только себя, а мир от войны спасли... И это совсем не громкие слова. Еще год назад мы бы ни тебе, ни другому ничего не рассказали - пожизненную подписку давали... Короче, из кормового реактора ушла охлаждающая вода и, сам понимаешь, как в Чернобыле, грозил ядерный взрыв. А находились мы не где-нибудь, а рядом с американской военно-морской базой в Норвегии. И надо было любой ценой охладить реактор.
   -А как вы оказались рядом с американской базой?
   -Просто. Обычный учебный поход. Шли через Датский пролив, изо-бражая условного противника на маневрах. Тут и шарахнуло!.. Слышал, как филин в темноте-тишине ухает? Жуть одолевает, правда? А там было в тысячу, нет, в миллион раз страшней. Слава Богу, командир-умница принял единственно правильное решение - сварганить из подручных материалов систему охлаждения. Вот, оцени: такая беда случилась, а у нас, ко всему, еще и радиоантенна повреждена, и с Москвой связаться не можем. Представляешь степень ответственности командира при принятии решений? То-то...
   -Да-а, ситуация... А с Москвой так и не связались?
   -Нет. Все решения Затеев принимал единолично. Тянуть нельзя было: в аварийном реакторе катастрофически росла температура... Давай-ка, выпьем за нас, за друзей наших - и тех, кто рядом, и тех, кто не дожил, недолюбил, недорадовался жизни. Кто собой пожертвовал во имя других. Давайте их помянем.
   Чекалин залпом выпил. Он заметно разволновался.
   Только сейчас Андрей подметил вместо обычно уверенного, нахрапистого "станционного смотрителя" немолодого, много пережившего человека.
   -А потом, конечно, дождь наград...
   -А то бы!..- криво усмехнулся Чекалин.- Глянь-ка на фото: многих с орденами или планками видишь? Даже те, кто в форме, ничего не надели. Вот такой наш ответ Родине.
   -Обиды?
   -Большие. Но тогда о них не думалось: и не принято было, и просто рады были тому, что живы остались. Это уже сейчас, когда в туалетах турникеты нагромоздили, и каждый пук на граммы взвешивается, спро-сить хочется: каких же почестей и денег наш героизм стоит?
   В этот раз Андрей сам наполнил рюмки.
   -Давайте, мужики, за вас... Удивили вы меня своим рассказом. Хотя, наверняка, это всего лишь эпизод, и вы еще много хорошего сотворить сумели. Вижу по вас, что геройство - событие тихое, и надо, как вы, уметь с этим мириться, потому что причитающееся за подвиг пустобрехи возьмут.
   -На флоте после Маринеску это, наверное, второй такой вопиющий случай был. Хотя, что ордена? - фитюльки, не больше... Но, ладно бы, их просто "зажали", а то ведь под статью подгоняли, около года расследовали. По ночам вызывали, командиру расстрелом грозили!.. Всем должностным офицерам сроки "светили"... Хотя Боря Корчилов кем был? Командир того самого шестого отсека, тоже должностное лицо. Сам вызвался возглавить ремонтные работы. Затеев его спрашивал: "Знаешь, на что идешь?".- "Да, знаю". И все ребятки, эти пацаны двадцатилетние, понимали, что кому-то надо умереть... Здесь и сейчас... Во имя других... И вот таким не только Героев не дали - сроками пригрозили! У-у, суки!
   -Да, радиев они нахватались сверх меры,- глухо прокашлялся Петр.- У Бори, когда вылез из выгородки, на губах пузырилась желтая пена, рвало постоянно. Другие ребята работали поочередно, а он все время у реактора был.
   -Он жив?
   -Что ты! Больше пяти тысяч хватанул! Сам стал опасным источником радиации! А, знаешь, какая последняя просьба была? Сгущенку попросил...
   -А другие ребята, те, кто в том отсеке работал?
   -Кроме Бори еще семь человек умерли, как вернулись. А потом еще двадцать - от облучения. Сегодня в живых нас сорок восемь осталось. В каждую годовщину аварии собираемся в Сходне - это у нас у всех второй день рождения.
   Андрей зябко передернулся:
   -Погреемся?
   -Полыни или эвкалипта подбавим?- спросил Чекалин, вглядываясь в надписи на бутылях.- Или смородинный лист? Жаль, не знаю, куда Оля черную редьку запсачила... Хорошо бы ее сейчас для бронхов... Кстати, мы с ней только третий год зарегистрированы, веришь? До этого в гражданском браке жили, и Танюшку нашу, вроде, незаконно нажили, - и на это запрет был!
   -А что же можно было?
   Чекалин рассмеялся.
   -Почти все. Отвяли от нас после того, как академик Александров доложил Хрущеву, что экипаж сделал невозможное и предотвратил ядерный взрыв. Вот тогда у нас все разом и переменилось: внимание, питание, врачебный контроль...
   Он стал подчищать стол, смахивая крошки и объедки на металлический поднос.
   -Ругают сейчас КГБ, а я перед моим куратором Толпекиным Витольдом Михайловичем всегда готов был с непокрытой головой ходить. Не от страха, - а с уважения, царствие ему небесное! И советом помогал, и делами, и деньгами однажды... Я когда устраивался на домостроительный комбинат, нарвался на кадровика, редкую сволочь... Придрался он к записям в трудовой, а без его отмашки не могу попасть к директору. И вакансия уплывает. Пошел тогда Витольд Михайлович к ним и, представляешь, меня сразу начальником ремонтно-строительного управления взяли! А кадровика вскоре сняли, ха-ха!
   -Кадровики-то тоже ихние были...
   -Конечно. Но и они, ведь, тоже разные! Это, знаешь, только в помете щенки одинаковые: ласковые, пушистые, да и все к одной сиське тянутся... Поди знай, каким станет этот песик! А характер прирастет от того, через чьи руки пройдет. И будет тебе он или кусачим, или бздливым. Или пустобрехом, как ты говоришь. Сидит себе за забором, да гавкает на всякого прохожего. Как мой кадровик.
   Из предбанника послышались приглушенные голоса, и Чекалин моментально напрягся:
   -Пришел кто-то. Я выйду, а ты, если хочешь, подбавь газу...
   Андрей просидел в одиночестве недолго, не хотелось перегреваться.
   Когда он вышел, то, к удивлению, увидел за столом одну из поселковых див.
   Он знал ее заочно и в той мере, как знал других соседей.
   Но, на самом деле, на такую яркую, красивую, стройную женщину нельзя было не обратить внимание. Она всегда улыбалась, и, при том, казалась малоразговорчивой. Она мало пользовалась косметикой, как сейчас, из-за чего проступали некоторые штрихи увядания в виде сеточки вокруг глаз и легких морщинок на шее.
   Но это, на вкус Андрея, только привносило дополнительного шарма.
   Побалтывали, что свои достоинства она весьма ценила, и даже пользовалась ими.
   Знал Андрей и ее мужа, раскланивались с ним, особенно после того, как однажды тот подвез к дому припозднившуюся Верку.
   Была она подшофе, это чувствовалось по игривому тону и тому, как неловко запахивала полушубок и прилаживалась на стуле, под которым зрела лужа от нанесенного снега.
   -Знала бы, что у вас так тепло и нескучно, приехала бы раньше...
   -Нельзя в таком состоянии за руль садиться,- строго выговорил Чекалин.- Подышите травками?
   Она вышла за Чекалиным, и вернулась, закутанная в простыню.
   Вид белых обнаженных ног и манящих округлостей совершенно голого тела под легкой накидкой сразу пробудил в Андрее похотливый настрой. Гулко застучало сердце, и приятно стянуло в низу живота и в ступнях. Не хватало только выдать себя!
   Когда она ушла в парную, над столом нависла тишина, все трое почувствовали, как стронулось их простецкое мужское балагурство и что-то напряглось в общении.
   Петр взялся подогревать картошку, Чекалин - прибирать лишнее со стола, а Андрей пошел в туалет.
   Когда он вернулся в предбанник, Анна Алексеевна, раскрасневшаяся, вовсю закусывала. Хмельно качнув головой, она повернулась к Андрею:
   -А мы слышали, как вы бомбили Прагу...
   Чекалин с Петром прыснули со смеху.
   -Ты как ушел, я сразу радио включил, шумовую завесу сделал. Но не помогло.
   В другой раз Андрей, может, и смутился бы, или среагировал бы по-другому, но сейчас и ему самому стало смешно.
   -А что не разбежались? Ведь засыпать могло - стены дюже тонкие...
   -Это точно - тонкие. Это даже не стена, а гипсовая перегородка. Кто ж рассчитывал на боевые действия?
   -И почему Прагу? На Белград курс был.
   -Не-е, его мы и без тебя просрали,- рассмеялся Чекалин, и хлопнул Петра по спине.
   -Да, пинают сербов,- почему-то помрачнел Петр.- В Косово их почти не осталось. Намеренно славянский дух изничтожают. А мы смотрим на все это, и тихо пукаем в бессилии. А, может, от страха...
   Андрею стало смешно от такого скорого поворота в теме разговора и настроении Петра,- бывает, ведь, такое по-пьяни?! И он, стремясь разрядить обстановку, скопировал его суровый взгляд и тряские от негодования щеки и губы. Но это осталось незамеченным.
   -Это наши российские байки про войну против православия, славян. Сами и устраиваем все эти локальные конфликты, ажиотаж нагнетаем, значимость свою показать стремимся,- тихо заметила Анна Алексеевна, продолжая закусывать.
   -Причем, действуем так тупо, что не разберешь: то ли намеренные действия, то ли бездарные. Ну, назовите хоть одну страну, где бы мы засветились и не обосрались?- разогрелся Петр.- Даже в бывших наших республиках не смогли очки набрать! С братьями не договорились!
   -А о чем наши дуболомы с другими договориться могут, если с собственным народом не получается? Потому и перестали уважать Россию, гонят русских со всех сторон и окраин.
   -Кто же гонит? Сами уезжают. И у каждого на это есть тысячи причин. Верно и то, что у русского человека имперский дух совсем угас,- снова тихо вставила Анна Алексеевна.- С нынешними вождями он, конечно бы, не освоил Сибирь, Дальний Восток и, тем более, Азию.
   -С политикой связаны?- поинтересовался Андрей.
   -С телевизором,- усмехнулась Анна Алексеевна.
   -Разворотить муравейник - дело несложное,- рассудительно заметил Петр.- И они в этом немало преуспели. Но не пойму: зачем Западу миграционные проблемы?
   -Какие проблемы? С их деньгами любые революции и землетрясения в любой стране проплатить можно. И любые свои проблемы с большим удовольствием на чужие плечи перенесут. Мы не первые, кто на ириску купился...
   -Все равно, глубоко мы просели, раз братьев отстоять не можем,- крякнул Чекалин.- И сила ведь есть, а воля - сдулась. Никитушку бы нам сейчас!..
   -Кто бы нас самих от себя отстоял? Все профукали, все: и силу, и волю, и секреты, и людей умных... А они, словно, свои новые возможности демонстрируют, диктуют и в большом, и в малом. И Сербию кроят, и Кавказ со Средней Азией, и в Ирак полезли...
   -Ну, почему только они? Мы сами ноги раздвигаем... И каждый раз целкой прикидываемся, чтобы за девственность платили. А они - с их большим удовольствием, потому что, все равно, по дешевке имеют. Отстегнули кое-кому, и - нате вам, еще подставили. Что, бесплатно Камрань с Кубой сдали? Кто-то за них огромные бабки отломил! А кто-то получил! И ведь знаем - кто! Подвесить бы их за яйца, но, кроме меня, остальные побоятся это сделать. А лично мне обидно! Я на Кубу, в Атлантику, четыре ходки сделал! А каждая ходка - по три-четыре месяца... Считай, мы с Петром и остальными нашими товарищами за нее, родимую, жизнь и здоровье потеряли.
   Петр откуда-то принес шампуры, посадил на них крупно нарезанную вареную колбасу и, смочив в пиве, поставил на раскаленный тен. Разнесся настоящий шашлычный запах.
   Чекалин поначалу сопротивлялся, но под давлением всех, сдался:
   -Черт с тобой,- оттолкнул он Петра.- Сам камни будешь мыть.
   Анна Алексеевна ела мало. Она вольно откинулась на спинку стула, и пока мужики управлялись с шашлыком, рассказала несколько анекдотов.
   Андрей давно заметил, что умелый рассказчик даже самый смешной анекдот передает в рамках сдержанного, сухого повествования, не приправляя его своими эмоциями, а тем более, смехом. В Анне эта сдержанность присутствовала.
   -А смотрели на днях про обезьянку в израильском зоопарке? Обалдеть можно! Там в семье сотрудников выходили больную крошку-обезьянку. А когда возвратили в вольер, то оказалось, что она способна только к прямохождению. И это вызвало неприятие сородичей: чуть не забили ее. Несколько раз повторяли, но неизменно натыкались на агрессию обезьян, включая ее родителей, и братьев-сестер. А в итоге? Никогда не угадаете!
   -Съели Кука?
   -Она снова научилась ходить на четырех лапах,- торжествующе произнесла Анна, и повернулась к Андрею.- И восстановился мир.
   -Это понятно... С кем поведешься...
   -Нет, ну, а как объяснили?
   -С намеком на очевидность: мол, у наших предков прямохождение обусловил какой-то сильный и болезненный стресс. Если, конечно, считать, что мы произошли от обезьяны, а не от лошади. А, в общем, особых выводов не строили - что ж по одному случаю? Но случай прелюбопытный, правда?- Анна говорила, все время глядя Андрею в глаза.- Выводы сделает каждый сам. Хотя слышали о профессоре Витебском? Он тоже из Кургана, как Илизаров, тоже знаменитость. Так вот, он считал, что эволюционно человек не успел адаптироваться к прямохождению, и многие болезни у него от этого: и язва желудка, и гипертоническая болезнь, болезни позвоночника...
   -Что же нам теперь - снова в позу рака переоборудоваться?- грубо пошутил Петр.
   -Первая жена мужа оперировалась у него. В Москве готовились две трети желудка отчекрыжить, а тот, в Кургане, ничего не удалил, а сформировал из стенок желудка какие-то клапаны-шлюзики, если я все правильно понимаю.
   -Жива родственница-то?
   -Жива,- подтвердила Анна Алексеевна.- Вот, тогда, может, и права стая, понудившая ту обезьянку согнуться, а?
   -Так ведь, известный психологический тест есть: зевает один, а за ним все остальные. Или "принцип домино" - устоявших не бывает.
   -Ни к селу, ни к жопе сказал,- пробурчал Чекалин, нарезая зелень.
   -Точно. У тебя, Петр, примеры с точностью до "наоборот",- засмеялась Анна Алексеевна и наклонилась к Андрею.- Настрой романтический или критический?
   Андрей не ожидая такой прямоты, пожал плечами.
   -Понятно,- улыбчиво произнесла Анна Алексеевна и подхватила рюмку.
   Никакого внимания Андрею больше не было - ни словом, ни взглядом.
   А через полчаса она засобиралась, но прежде прошла в душевую.
   -Зря обидел ее,- хмуро покачал головой Чекалин.- Нормальная она баба, без выпендрежа.
   -А что я?
   -Видно же - глянулся ты ей... Ну, и справь функцию - чего же на дыбу вставать? Твой день, значит, сегодня, твоя очередь...
   К ночи заметно подморозило, воздух, словно, застекленел. После банной распарки дышать глубоко было больно, даже опасно. Андрей прикрыл нос шарфом, и они двинулись по боковому проулку.
   Анна Алексеевна неуверенно взяла его под руку. Андрей давно не ходил так с женщиной, и этот, вообщем-то, малозначительный жест навеял на него сложные чувства. Он второй раз за вечер ощутил наплыв теплой волны нежности и тяги к этой женщине.
   -Вы, верно, меня за ветреную приняли,- тихо размеренно произнесла Анна.- Так, наверное, и есть. Во всяком случае, так определенно со стороны глядится. Но не судите...
   Андрей ободряюще сжал ее руку.
   -И я не спешила жить. Но, поверьте, жизнь сама в один момент засобиралась, заторопилась и полетела. И я поняла, чтобы не отстать, мне тоже надо поспешить. Надо торопиться жить. Уж очень она скоротечна, мимолетна. И непредсказуема - не знаешь, что будет завтра. А завтра, если избежать всех несчастий, будет старость. А это ужасно быть немощной, мало кому нужной, и знать, что впереди уже нет ничего хорошего, светлого, будущего, цветущего, а только уклон, болезни, смерть. Может, правильнее сейчас жить полнокровно? Не изменять физиологии, не обманывать чувства... Или слабые оправдания?
   Идти пришлось немало. У экономного Чекалина фонарные столбы светили через каждый третий. Но этого, надо признать, хватало.
   Они вошли в калитку, и Анна нажала кнопку звонка. Андрей удивленно взглянул на нее.
   -Ты не одна?
   Она лукаво посмотрела на него, но ничего не сказала.
   Дверь открыла пожилая женщина в очках, худая, как сама смерть, с прокуренным мужским голосом.
   -С хахалем опять!- она резко развернулась и пошла.- Тьфу, ты, прости Господи! Совесть бы поимела!
   Андрей повернулся к Анне, но та настойчиво подтолкнула его к двери, в ее лице ничего не изменилось.
   По скрипучей лестнице они поднялись на второй этаж, в спальню.
   -Это твоя мать?
   Анна длинно посмотрела на Андрея, неуверенно покачала головой, и вышла.
   Он, не дожидаясь, разделся и лег в холодную постель.
   Анна вернулась в халате, выключила "ночник" и шумно, со смехом, прильнула к Андрею. Тело у нее было мягкое, теплое, пахло приятными духами.
   Он гладил ее, чувствуя, как учащается дыхание, и дрожь все больше охватывает ее совершенно податливое тело.
   Она была нетерпимой в своем желании, и инициатива вскоре перешла к ней. Он не противился этому.
   Он чувствовал ее первенство, ее опытность, ее стремление превзойти тот уровень сладострастья и вожделения, что усиливались с каждым прикосновением и поцелуем.
   Они соединились.
   По ее отчаянным, бешеным вырывающимся движениям он понимал, что делает что-то не так, или что-то недоделывает.
   Вскоре все, даже дыхание, вошло в такт. Только временами волны конвульсий изгибали ее тело, и громкие стоны предвосхищали начало конца сумасшествия. Андрей пытался сдержать этот исторгающийся восторг, нежно прикрывая рот Анны, но это только усиливало действие.
   Когда вознесся и он, она, словно, ждала этого момента. Словно, увлекла его за руку в небеса, в глубину, в пучину, в небытие. Между ними, будто, проскочил парализующий разряд молнии. Анна неестественно выгнулась, затрепыхалась, сложилась и разом затихла.
   Проснулся Андрей от жажды и головной боли, дезориентированный во времени, потому что за окном было по-прежнему темно. Полежав некоторое время и осознав бесперспективность своих желаний, он решил уехать.
   Анна спала на животе, обеими руками обняв подушку, и за время сборов ни разу не пошевелилась.
   Андрей подошел к изголовью, вгляделся в едва различимые черты Анны и, как бы, прощаясь, погладил ее руку. Он понял, что это был только эпизод, без продолжения, несмотря на всю прелесть ночи, которую ему подарила она.
   В коридоре оказалось еще темнее, чем в комнате, куда с улицы, все же, просачивался слабый свет, и он не сразу нащупал поручень.
   Лестница предательски скрипела, выдавая его крадущиеся шаги, и он старался держаться ближе к стене.
   Андрей уже спустился, нашел ботинки и шарил рукой по вешалке, наощупь определяя свою куртку, как, вдруг, мужской голос окликнул его.
   В тишине он раскатился громом.
   -Идите сюда.
   Андрей остолбенел, замер на полушаге. Не хватало еще разборок с мужем! Утром!
   Он инстинктивно сделал пару шагов в сторону прихожей, но остановился, обернулся и вгляделся в проем двери, откуда донесся голос.
   Мужчина в инвалидном кресле резко подал назад, и почти сразу в кухне зажегся свет.
   -Идите сюда,- повторил голос.
   Теперь Андрей узнал его - это был муж Анны.
   Он вдруг разозлился на нее, ее беспечность, ее цинизм. Переспать с женой больного человека, в его доме, при его немощности, было верхом подлости и нарушением всех мужских правил.
   -Олег Григорьевич, если помните... Вот, что со мной приключилось... - медленно, нараспев представился муж Анны, переводя взгляд на непослушные ноги.- Простите, столько раз встречались, но запамятовал ваше имя.
   -Андрей.
   -Просто Андрей, просто Мария... Солидно звучит! А мой Григорьевич, как костыль к Олегу.
   Андрей внимательно поглядел на него.
   -Не обращайте внимания. В моем положении самоедство - обычное дело. Необузданная зависть больного человека ко всему, что движется не на инвалидной коляске.
   Андрея смутил миролюбивый тон инвалида, за этим, определенно был какой-то подвох. К тому же, сильно хотелось в туалет.
   -Давайте попьем чаю. Или хотите кофе?
   -Спасибо, я ничего не хочу.
   -Вижу, вы смущены... Значит, вы совестливый человек...
   Андрей решительно подошел к столу, возле которого остановился муж Анны, с намерением объясниться и пресечь увещевания и причитания обманутого человека.
   -Поверьте, я не знал...
   -И не начинайте!- громко прервал его муж Анны, выставив вперед руку.- Байки всех блудливых котов!- он рассмеялся, чем еще больше поразил Андрея: теперь он ничего не понимал.- Я сам попадал в подобную передрягу с Анной, но, правду сказать, был сильно бит ее первым мужем. До объяснений у нас не дошло. Давайте, все же, выпьем чай.
   Своим смехом Олег Григорьевич заметно снял напряженность, но желание скорей уйти отсюда у Андрея даже усилилось: слишком необъяснимым был этот смех. И давняя передряга с Анной прозвучала как намек.
   Он поставил чайник, и по подсказке достал чашки и печенье.
   -Можно я, все же, уйду? Мы, ведь, оба понимаем неестественность моего присутствия тут.
   -Можно, конечно,- не сразу ответил Олег Григорьевич.- Но можете и остаться. И не чувствовать себя побитой собакой. Или как еще чувствуют себя в подобных ситуациях? В любом случае, не терзайтесь по факту своего присутствия - Анне я сам все разрешил. Можно даже сказать, сам подтолкнул к этому.
   Олег Григорьевич сделал длинную паузу, исподлобья глянул на Андрея, но тот молчал.
   В голове у Андрея все смешалось. Может, впервые за много лет его нравственная позиция дала трещину. Слова мужа Анны были кощунственны, но понятны.
   Сам Андрей никогда, ни при каких обстоятельствах, не смирился бы с ролью, какую взял на себя бедный инвалид. Не знать о прелюбодеяниях жены - одно, но потворствовать!.. И так спокойно, без бейсбольной биты, разговаривать с ее любовником!.. Да будь ты трижды инвалидом, но убереги свое!
   -Не всякий поймет, но сами видите, что я - товар списанный, на выброс. И задержался на этом свете не иначе, как в наказание. Я люблю Анну. Мы прожили с ней восемнадцать лет, как один день, душа в душу. Она во цвете лет, красива. Я и так недодавал ей: и в силу возраста, и по темпераменту. А расстаться мешала порядочность. Жить, трудиться, любить для нее так же естественно, как для меня стало бы освобождение от страшных мук. Я не имею права тянуть ее к пропасти за собой.
   Он подвинул чашку, и Андрей наполнил ее.
   Все происходящее и услышанное доходило до него сквозь густую пелену заторможенности. Откровенность собеседника и деликатность темы мешала отойти в туалет.
   -Как заболел, она стала во сто крат нужней, но я, все равно, попросил ее перебраться в другую спальню. Тогда мы и переговорили обо всем. Уверен был, что она не оставит меня, поэтому и предложил компромиссный для нас вариант. Я его назвал "лечебным".
   Больше терпеть Андрей не мог.
   Олег Григорьевич рассмеялся, узнав проблему, и показал, куда идти.
   -Если вы этому сами потворствуете, зачем позвали меня, почему не дали уйти незаметно?- спросил Андрей, вернувшись.
   -Просьба есть у меня.
   -Какая?
   Олег Григорьевич задумался, откинул голову назад, и Андрею почудилось, что он заснул.
   -Думали когда-нибудь о смерти?
   -Нет,- усмехнулся Андрей, потому что вопрос прозвучал довольно двусмысленно.
   -Однако, всему свое время. Точнее не скажешь,- после долгой паузы сказал Олег Григорьевич.- И для слов, и для дел. Все пройти надо, все пережить... Колени ободрать, шишки на лбу набить, чтобы всему этому - и хорошему, и плохому,- цену познать. Любите Рождественского?
   Андрей неопределенно пожал плечами.
   -Есть у него: "...Я ее только теперь понимаю. Ей поклоняюсь, и ею клянусь. И по-другому прожить обещаю, если вернусь. Но, ведь, я не вернусь?!". Это он о жизни. Наверное, что-то предчувствовал - уж слишком много исповедального пошло в конце. Как боль уходящего человека. А ведь какой лирик! И как пафосно писать умел! Как никто! И я тоже, чувствую, с высокого слога сбился. Недолго, видно, осталось...
   -Об этом никогда не следует думать.
   -Не в моем положении. Именно сейчас много времени для раздумий. Многое переосмысливается, и, к сожалению, исправить хочется многое, что было в той, полноценной жизни. Значит, было не все по уму и справедливости, раз поправить хочется, да?
   -Чтобы жизнь переосмыслить и найти в ней изъяны, надо или мудрецом стать, или согласиться, что жил не по правилам...
   -А вы сами - мудрец или неправедник?
   -Не мудрец - точно. Если бы вы не окликнули, я уехал бы, и никогда не корил себя. Наоборот, может, даже вспоминал с вожделением. Извините, что так говорю, но вы сами вызываете на предельную откровенность. То, что вы позвали меня, вынуждает подозревать, что вы просто хотели унизить меня, заставить почувствовать себя подлецом.
   -Поверьте - нет!
   -Зачем же тогда завели разговор о праведности? Кажется, я знаю причину, но мне трудно назвать ее вслух.
   -Мы оба знаем эту причину. Это зависть. Это самый большой порок - так в Библии. Действительно, я не могу обуздать себя, когда вижу, как все вокруг кипит, крутится, падает-встает... Когда дождь идет, и так хочется лицо подставить под теплые капли... Когда утром хочется сходить за свежими газетами и свежим теплым хлебом... Когда здоров, об этом не задумываешься: просто встаешь и идешь, как дышишь. Но и радость от этого не ощущаешь, потому что все самим собой кажется. А в моем положении - это все несбыточные мечты.
   Андрей слушал, стараясь прочувствовать слова. Он не мог себя представить на месте этого больного человека. И, главное,- не хотел! Ну, как можно - и зачем?!- представить себя в чужой шкуре, и мыслить-шевелить чужими мозгами?!
   -Извините за глупый совет, но, думаю, вам не следует опускать руки, считать, что все закончено. Надо постараться приспособиться, приладиться хоть какой-то стороной вашего умения. Я вижу, что их у вас много. И когда вы почувствуете свою нужность, вам захочется жить, как и двадцать лет назад. Но, ведь, вы не сказали о своей просьбе...
   Муж Анны прикрыл глаза ладонью, и очень тихо сказал:
   -Чувствую, что вы откажите мне. По вашим словам и позиции чувствую. Но постарайтесь понять, потому что другого я бы, наверное, и не попросил - вы всегда мне казались ответственным и симпатичным человеком. И окликнул я вас, чтобы попросить, а не унизить,- он надолго замолчал, словно, собираясь с мыслью.- Понимаете, я от всего устал. Устал засыпать и просыпаться, устал крутить эти чертовы колеса... Устал со страхом думать о предстоящем туалете... Устал быть обузой для моих родных и любимых людей. И хочу освободить их от повинности быть при мне и для меня. Я устал от своей немощи, я устал жить! Пожалуйста, помогите мне уйти! Я думаю об этом постоянно, ежеминутно. Лучше всего подойдут таблетки. Клофеллин или снотворные... Достаньте мне что-нибудь, пожалуйста!
   -Как вы можете просить об этом? Хотите, чтобы я взял такой грех на душу?
   -Это не грех. Это помощь из сострадания. Бог вас и меня простит.
   -Я не могу сделать это. Решительно - нет! Извините, но мне пора ехать,- у Андрея в висках застучали молоточки. Ему уже было наплевать на рамки приличия, он встал и направился к двери.- И, знайте - в другом вопросе я всегда готов помочь вам.
   -Другой помощи мне и не надо,- услышал он, но не обернулся.
  
   * * *
  
   9
  
   Движение по трассе по раннему времени было свободным. Машина бежала быстро и легко, "дворники" решительно смахивали чуть подсыпавший и не успевавший растаять снег.
   В голове пошумливало, движения были неохотными, скупыми, и самым естественным продолжением сегодняшней ночи казалась постель, хотя бы на пару часов.
   Но в голове, как гвоздь, мешал отвлечься и забыться его утренний разговор.
   Мимо на огромной скорости пронесся "Сааб", и Андрей воспринял это как предупреждение, инстинктивно снизив скорость.
   Хотелось есть, и Андрей свернул на проспект Вернадского: у "Юго-Западной" он знал маленькую кафешку, но она оказалась закрытой.
   У "Университета" не нашел ничего, кроме свежевыпеченных лепешек с сумашедше вкусным запахом, из-за которого, собственно, он и взял сразу три штуки. В магазине подкупил колбасную нарезку, и умял их с таким удовольствием, которое бы, вряд ли, можно было испытать в общепите.
   Охранник впустил его не сразу, видно, спал.
   Андрей припарковал машину, поднялся к себе в кабинет и, не тратя времени, достал плед с подушкой и сразу уснул.
   Разбудила его Тамара Матвеевна, зашедшая в кабинет полить цветы и разложить документы.
   -Извините, Андрей Владимирович, сразу не заметила.
   -Это вы извините. Разложился я тут...
   Тамара Матвеевна вышла, но тут же вернулась.
   -Я вчера вам звонила много раз на "сотовый", но вы, похоже, его выключили...
   -Что-нибудь случилось?
   -Вас разыскивала какая-то женщина, мне показалось - пожилая. Взволнована была... Я пыталась расспросить, но она только номер телефона оставила.
   -И даже не представилась?
   -Нет. Вам заварить чай или кофе?
   -Кофе.
   Пока Андрей умывался, брился в подсобке, кофе успел поостыть.
   Туман в голове полностью не рассеялся, несмотря на водные процедуры, и Андрей тупо вглядывался в листок с номером телефона. Первые три цифры были, как у Ирины. Но кто бы мог звонить оттуда? Неужто Зоя Федоровна?
   Он быстро набрал номер.
   -Андрюша, слава Богу, ты,..- с придыханием, словно ее мучила астма, вымолвила Зоя Федоровна. Андрей обратил внимание, что она впервые обратилась к нему на "ты".- Я звонила вчера тебе.
   -Мне сказали. Что-нибудь случилось?- спросил Андрей, охватываемый дурным предчувствием и подозрительным страхом от ее монотонного, какого-то уставшего голоса и, вообще, от самого факта ее звонков.
   Звуки в трубке утихли, будто ее напрочь прикрыли, и повторный вопрос Андрея остался безответным. Но молчание вдруг прорвало, и донесся такой громкий стон, что Андрей невольно отставил трубку.
   -Нету больше с нами Ирочки! Ушла, оставила нас, солнышко светлое... Не подумала, как будем мы, неприкаянные,..- громко всхлипывала Зоя Федоровна.
   Андрей сидел ошарашенный.
   Первое, что пришло ему в голову - как она могла, не посоветовавшись о судьбах всех ее окружавших, решиться на такой шаг?
   Мысль о самоубийстве Ирины непонятным образом связались со словами Зои Федоровны, первыми пришли в голову.
   -Как это случилось? - тихо вымолвил он.
   Несмотря на причитания, Зоя Федоровна вопрос услышала.
   -Авария, Андрюша, машины столкнулись. Впереди она сидела, сразу померла, не мучилась...
   -Я приеду,- сказал Андрей и, не дожидаясь ответа, положил трубку. Надо было все осмыслить, но кроме раздавленных чувств и того, что он лишился чего-то важного, дорогого, в голову ничего не шло. Но как же Сашка? Почему не спросил о нем?
   Он тут же набрал номер, и оттого, что Сашка в данный момент спал у Зои Федоровны, стало немного легче.
   -Весь вечер проплакал, все слезы выплакал,- постанывала Зоя Федоровна.- Тихо так плакал, как взрослый... Я его к себе привела, а он как забился на кухне в угол, так до трех ночи и просидел на одном месте. Маковинку в рот не взял... Как же он теперь, сиротинушка? И зачем мне такое видеть на старости-то лет?- вновь зашлась Зоя Федоровна.
   Правильнее было взять с собой Генома, чтобы при необходимости использовать его, как порученца. Но Андрей решил, все же, ехать сам, наскоро посвятив Генома в случившееся и попросив его, по необходимости, быть наготове.
   Только теперь в дороге ему во всей мере предстала вся тяжесть события. Уж слишком все крепко срослось: Ирина с Сашкой прочно вошли в его жизнь.
   Он не проводил никаких параллелей со своей собственной семьей, чтобы не взвешивать предпочтения и не обманываться иллюзиями.
   Он прекрасно осознавал, что Верка - словно оторванный ломоть, и планы ее уже давно были вне интересов семьи. Просто сейчас ей было удобней оставаться под родительской опекой, на легких харчах, на всем готовом.
   Андрей не осуждал, старался понять ее, а причины периодических конфликтов находить в себе. Но даже при ясном понимании этих причин, самобичевании и миролюбивой настроенности, всякий раз не хватало жертвенности и сдержанности, отчего локальные вспышки перерастали в полномасштабные боевые действия. В психологическом плане Верка была отпечатком Андрея, поэтому можно было говорить о столкновении характеров.
   С Татьяной Леонидовной одно время казалось, что отношения вы-правляются, но это время пришлось на самый разгар отношений Андрея с Ириной, и она, видно, женским чутьем проинтуировала их.
   Как-то за ужином в присутствии Верки она недвусмысленно съязвила по поводу участившихся отлучек и командировок Андрея, особенно в выходные дни.
   В тоне ее голоса Андрей узрел нечто новое: ему послышались победные марши. То, что еще вчера было моральным превосходством и числилось за Андреем, теперь отходило Татьяне Леонидовне.
   Андрею вдруг вспомнился дом, когда еще была жива мать: неказистый деревянный, пованивающий дегтем, со скрипучими лестницами.
   Мать вспоминалась нечасто и неярко, скупо. Ее образ был слеплен из отдельных картинок детства, избранность которых была непонятной самому Андрею.
   Это были именно картинки, потому что они были статичными, и в голове он никак не мог их прокрутить как кинопленку с началом, продолжением и финалом действия.
   Конечно, память о матери не ограничивалась только этими картинками. Он помнил ее голос, характерный наклон головы с насмешливо выпученными губами, большое, размером со сливу, родимое пятно на шее слева, шелковый цветастый красно-бело-зеленый халат, который впоследствии вместе с другими вещами матери прибрала Ольга, старшая сестра Андрея.
   Отложилась и их поездка в какую-то деревню, где они спали на сеновале, от холода плотно прижавшись друг к другу, а Андрей, чтобы согреться, запустил руку в большую материнскую грудь...
   Ее ссора с отцом, после которой остался разбитым книжный шкаф, а на лице у матери - сине-красный кровоподтек...
   Но чаще всего ему вспоминалась картинка, когда мать на реке со смехом тянула его в воду, а он брыкался и плакал.
   Эти воспоминания хранились в голове Андрея как застывшие видения, как фотографии, и почему-то они были черно-белыми.
   Андрей боялся, что с годами они утратят четкость, исчезнут с них какие-то детали, но, слава Богу, они оставались прежними, без изменений, и даже немнущимися, как обычные фотографии.
   Андрею вспомнилось, как с соседской детворой они прилаживали и кормили вислоухую псину, у которой, несмотря на маленькие габариты, был необыкновенно громкий лай. Откуда она взялась - никто не знал. Просто прибилась, поселившись в их подъезде под лестницей. Но, несмотря на безродность, повела себя с первых дней по-хозяйски, зло погавкивая на всех, кто приближался к подъезду, спускался по лестнице или просто не признавал ее.
   Из-за дурного нрава ее поначалу пару раз изгоняли, но она возвращалась, и даже попала под опеку, кроме ребячьей, тетки Зои, чье слово во дворе было далеко не последним.
   Она-то и назвала псину Дамкой, хотя по окрасу и коротконогости ее правильнее было сподобить с Каштанкой.
   Где она нагуляла шестерых щенят, было известно только ей. Злобность ее на какой-то период укоротилась, и она даже позволяла пацанам без последствий брать на руки эти теплые пушистые, повизгивающие комочки.
   Но в один из дней у Дамки пропали сразу пятеро щенят, и, как ни странно, вела она себя при этом вполне спокойно, отдавая все свои материнские чувства единственному, быстро набиравшему вес, рыже-белому выродку. Было видно, что в папах у него был довольно крупный кобель.
   Пацаны страшно расстроились, провели расследование, но выяснить ничего не удалось.
   Новая неприятность случилась всего через пару недель: пропала сама Дамка. Ее отсутствие все заметили поутру, но значения этому, естественно, не придали. Когда же детвора вернулась из школы и нашла по-прежнему одинокого, жалобно скулящего Белобока, все дружно кинулись искать Дамку.
   К вечеру сердце тетки Зои не выдержало, и она забрала Белобока к себе домой. Так сразу маленькие обитатели двора лишились предмета своих забот и развлечений.
   Но тетка Зоя, чего от нее никто не ожидал, выходив Белобока молоком из соски, стала выносить его снова под лестницу для ребячьей забавы.
   Странно совпало, но с пропажей Дамки как-то вдруг занемогла мать Андрея.
   Она стала меньше выходить из дома, а некоторые дни только и кружила вокруг стола, постанывая и упершись руками повыше ягодицы, широко расставляя ноги. Квартира была маленькой, в две комнаты, стол в обход - семь-восемь шагов. Поэтому, чтобы не мешать друг другу, Андрей при случае улепетывал во двор.
   Это же делала и Ольга, но к подругам или в клуб на танцы.
   Она была на три года старше Андрея, но выглядела сверх своих шестнадцати. Андрей не раз слышал, как мать среди подруг двусмысленно хвасталась, что их с Ольгой принимают за сестер.
   Ольга была похожа на отца, но характер переняла от матери, особенно по части взрывоопасности и упрямства.
   Через полгода мать слегла. Она сильно похудела, лицо посерело, огромные глаза, словно, вкатились в орбиты.
   На какое-то время домашние хлопоты приняла на себя Ольга, но справлялась с этим неумело, особенно в приготовлении еды.
   Андрей, менее других ориентированный в окружающем, не раз выказывал неудовольствие по этому поводу, пенял за нестиранные-неглаженные рубашки, за что получал оплеухи и от Ольги, и от отца. Мать же свою раздражительность сливала только отцу. Андрея она перестала не только ругать, но даже обременять всякой мелкой домашней работой и поручениями.
   В промежутках улучшения самочувствия, мать окликала его, зовуще расставляла руки, и Андрей плюхался на заметно уменьшившуюся мягкую грудь. Мать голубила его, расспрашивала о школе. Он отвечал, но силы, а, главное, желания ответить матери лаской, погладить ее, не находил.
   Но такие лобызания становились все реже. Мать чахла на глазах, а в самом Андрее - страшно сказать!- где-то внутри зародилось зернышко отчужденности, какое бывает у родных людей после многолетней разлуки. И связано оно было с каким-то новым, чужим, даже неприятным запахом, исходившим от тела и одежды матери.
   Хотя только ли от этого?
   А еще Андрею было обидно, что в последнее время мать совсем перестала интересоваться его делами, и ему окончательно не стало с кем делиться своими радостями и переживаниями, тайнами и обидами. Ольга с отцом не баловали его особым вниманием и раньше, а мать сейчас слишком погрузилась в болезнь.
   Маяться по дому Ольге пришлось недолго. Несмотря на небольшие заработки, отец нашел женщину, взявшуюся обстирывать их и готовить еду.
   Мать болела уже восемь месяцев, но почему ее ни разу не положили в больницу, чтобы вылечить, Андрей не понимал.
   А ей становилось все хуже.
   Лекарства, набитые в тумбочку и кухонный шкаф, видно, не помогали, и в стонах матери Андрей стал разбирать не только жалобы на распроклятую судьбу, но и мольбы забрать ее, освободить от болей.
   Андрею в такие минуты было чрезвычайно жаль мать, он терзался, плакал в подушку, от страха льнул к Ольге, но та, наполненная подростковым эгоизмом и холодностью, не могла ответить нужным состраданием.
  
   . . . . . .
  
   Задумавшись, Андрей, незаметно для себя, встроился в левый поворотный ряд на "Профсоюзной". Наверное, можно было вывернуться и проскочить прямо, но впереди скучал автоинспектор. Быстро смекнув, что немного потеряет во времени, если проедет по Нахимовскому, он включил "поворотник".
   . . . . . .
  
   Однажды Андрей невольно подслушал разговор отца с врачом, периодически посещавшим мать. Они стояли на крыльце, и отец был мрачнее тучи. Вдруг он засуетился, стал рыскать по карманам и достал блокнот с авторучкой. Врач надиктовал названия лекарств для матери, но сложные их названия Андрей даже не разобрал на слух, и вычитал их потом в блокноте отца. И еще из их разговора он понял, что матери совсем худо.
   Но если могут помочь березовая чага, керосин с орехами и свиным салом, какой-то "барвинок", как говорил этот врач, почему раньше ими не лечили мать?
   Как он достал их уже через три-четыре дня, Андрей сейчас и не вспомнил бы. Что-то купил на свои кровные сбережения, выигранные в "цок", что-то выпросил на рынке, но вот сало, точно, умыкнул у зазевавшейся торговки.
   Когда все это он принес отцу, тот долго, словно не понимая, перекатывал взгляд со снадобий на Андрея и обратно. Взгляд был мутный, глаза покрасневшие, словно в них что-то попало.
   Отец потянулся к пиджаку, не оборачиваясь, протянул деньги и трескуче сказал: "Спасибо, сынок. Сгоняй, пожалуйста, за хлебом".
   Когда он вернулся из магазина, все принесенное им стояло на тумбочке около матери и отец, видно, рассказал об их происхождении.
   Мать ждала его, он понял это по взгляду, подошел, и долго потом лежал в ее объятиях, боясь пошевелиться и причинить ей дополнительную боль.
   Думалось ему только об одном.
   Мать лежала, отвернув голову к стене, словно забывшись, и ему вдруг показалось, что в прикосновениях, поглаживаниях матери не стало той всегдашней естественной ласковости, движения ее казались принужденными, исполненными автоматизма и отрешенности, в них необъяснимо пропали чувственность и теплота.
   Ему показалось, что если бы сейчас на его месте лежал Белобок или какая-другая кукла, мать бы этого просто не заметила.
   И еще он понял, что страшно боится эту Болезнь, которая все перевернула в их жизни, отбирая самое дорогое.
   Он еще плохо разбирался в своих чувствах, но уже начинал отличать жалость и сострадание от любви и преданности.
   Андрей все больше пропадал на улице, а точнее - в кочегарке, где пожилой кочегар Миша - все звали его так,- позволял пацанам не только проводить все свободное время, но и помог сколотить им голубятню, что сразу стало общедворовым делом, поскольку вслед за ними голубятни соорудили и в других дворах. Птиц покупали на деньги, собранные вскладчину.
   Со временем, и с согласия тетки Зои, в кочегарку переместили и повзрослевшего Белобока.
   Самым ярким, памятным событием того времени для Андрея было то, как он однажды и навсегда утвердил себя в глазах пацанов.
   Голуби нашли себе промежуточное место для отдыха и стали садиться на "зонтик" трубы кочегарки. Согнать их оттуда, почти с тридцатиметровой высоты, свистом и криками, и даже из рогаток, было невозможно.
   С трубой надо было что-то решать, и Миша, похоже, ради шутки, предложил пацанам подвесить на "зонтике" трубы ленты и надувные шары. Дешевле, как подсчитали, оказалось использовать купленные в аптеке детские соски и презервативы.
   Но кто полезет на такую высоту? Без всякой страховки?
   Размеры лестничных скоб позволяли пацанам, по их комплекции, пролезть внутри этих скоб, но как закреплять поднятые "пугала" наверху - это надо было придумать.
   Вызвался Андрей.
   Он был так поддержан друзьями, что, казалось, другой кандидатуры, вроде, и не было.
   Они помогли Андрею закрепить ленты, надутые соски, презервативы и грузила на две толстые веревки, которые он предложил одним концом закрепить на скобе, а второй - просто перекинуть через "зонтик".
   Пылу поубавилось, как только Андрей начал взбираться. Кроме страха и физических трудностей, оказалась горячей труба, особенно у основания.
   Андрей старался не смотреть вниз, но высота все же чувствовалась каким-то внутренним высотомером, и чем выше он поднимался, тем больше его охватывал страх, сковывая руки и ноги так, что было трудно передвигаться, они были свинцовыми.
   К тому же, не пропадало ощущение, что труба раскачивается в такт его движений, и, в конце концов, не выдержит и рухнет вместе с ним.
   Когда же он, наконец, забрался на самый верх, страх сменил ужас. Даже не надо было глядеть вниз, достаточно было видеть окрестности, чтобы понять, как высоко он забрался и как это опасно.
   Руки и ноги вообще перестали слушаться, он не мог даже пошевелить ими, чтобы обрести лучшую устойчивость - так сильно они впаялись в шершавые скобы.
   Конечно, следовало бы спускаться вниз, но он не смел даже думать об этом, не сделав то, ради чего все и затевалось.
   Но теперь ему уже казалось, что из-за судороги мышц он и спуститься не сможет.
   Панический ужас все больше пронизывал его, и он заплакал.
   Как ни странно, это помогло.
   Он автоматически смахнул рукавом слезы и понял, что рука заработала.
   Немного выждав и успокоившись, Андрей уперся спиной в трубу и стал медленно привязывать свою гирлянду к самой верхней скобе. Теперь надо было сноровиться забросить второй конец с грузилом.
   Сделать это было невероятно трудно, потому что резкие движения были здесь неуместны, да и замах получался ограниченным, а бросать надо было через голову, назад, метров на пять-шесть, да так, чтобы веревка на "зонте" легла где-то посередине.
   Удалось это только на седьмой-восьмой раз, а, может, на десятый - Андрей не считал.
   Сейчас он понимал, что любое действие спасает его от пугающих мыслей, и этим отвлекался.
   Вторую гирлянду решил не пришпандоривать, сил уже не было.
   Тем временем, внизу собралось много людей, и среди них была Ольга, но Андрей этого не знал.
   Дети смотрели вверх с любопытством и завистью, взрослые замерли, одни - дивясь смелости, другие - безрассудству и безголовости пацана.
   Тетка Зоя, знавшая о дружбе мальчишек с Мишей, налетела на кочегара, кляня его дурную башку, и не ограничившись словами, схватила прут, чем обратила кочегара в бегство.
   Эта перепалка отвлекла внимание толпы от Андрея, а он, тем временем, медленно, осторожно, нащупывая очередную скобу, продолжал спуск.
   Подъехала кем-то вызванная пожарная машина.
   Андрей слышал, как они кричали ему, предлагая остановиться и закрепиться торчащей из кармана веревкой, но вниз не смотрел и не обращал внимания на их крики, продолжая медленный спуск.
   Он уже был убежден, что ему все удалось.
   Видя, как уверенно сползает Андрей, и до земли осталось метров двенадцать, старший пожарник дал отмашку своим, разрешил не изготавливаться.
   Как только Андрей приземлился, его ловко и грубо подхватила за шиворот тетка Зоя, да так нахлестала тяжелой рукой, что он возненавидел ее на все последующие годы.
   Вырываясь из рук соседки, Андрей боковым зрением выхватил из толпы злюще ухмыляющийся взгляд Ольги. Она стояла, подбоченясь, в отцовском плаще, накинутым на плечи. Затем, не дожидаясь, пока он вырвется от тетки Зои, подошла и влепила Андрею две такие сильные затрещины, от которых в глазах пошли круги.
   Зря она это сделала.
   Только что на глазах у всех родился мужчина, но, похоже, об этом знал только сам Андрей.
   В нем появилась какая-то пружинка.
   Он для себя понял очень важное: все преодолимо. Даже собственный сильный страх.
   Матери становилось все хуже. Она даже тише стонала. Она совсем перестала вставать, даже в туалет, и все хлопоты по уходу за ней взяла на себя Ольга, с легкостью поднимавшая и переворачивавшая мать - так сильно она похудела.
   Как-то внезапно, словно в один день, появилась желтуха, а еще через несколько дней - рвота, так выворачивавшая мать, что вены на шее и висках, казалось, вот-вот лопнут. С глубоким прерывистым вдохом она откидывалась на подушки, и было видно, что все силы отданы.
   Мать умерла ночью, но, уходя в школу, Андрей этого еще не знал. Ему ничего не сказали.
   Когда он вернулся, мать уже отвезли в морг.
   Похороны назначили на третий день.
   Когда тело матери привезли в красно-белом гробе, из-за узкой лестницы и маленькой комнаты, где бы гроб занял не менее четвертины, церемонию решили провести прямо у подъезда.
   Что особенно запомнилось Андрею,- он никак не мог заплакать. Очень хотел, но слезы не шли. Ему было стыдно, потому что вокруг плакали и причитали все, даже отец и железная тетка Зоя, но с собой ничего поделать не мог.
   Пустота в доме почувствовалась сразу. Какая-то пугающая гулкая пустота и тишина...
   И в груди тоже...
   Странно, что сейчас, по прошествии стольких лет, он также остро, как и в то время, ощущал эту потерю.
   Нет, сейчас, наверняка, он испытывал гораздо более тонкие и разнообразные по палитре и глубине чувства, жалость и досаду от того, что с малых лет был лишен естественной и так необходимой ему опеки, любви и заботы.
   Случайность, наверное, но у Андрея и в малые годы, и потом, невидимой нитью смерть матери ассоциативно связывалась с пропажей Дамки, ее щенком Белобоком, людским выкормышем, тоже пропавшим, но вот как - этого он припомнить не мог.
   Черт знает, может, интересы к тому времени были уже другие, сострадание выхолостилось, или ожесточенность проросла от невеселой жизни.
   Месяцев через десять отец привел в дом женщину.
   Все осуждали, мол, не выждал и года, но отец на это мало обращал внимания.
   Ольга замкнулась, хотя обижаться ей было не с руки, потому что весь груз домашних забот сразу приняла на себя мачеха.
   И с Андреем она повела себя ровно, участливо и, главное, без "телячьих нежностей".
   Андрею врезалось в память, как на просьбу купить велосипед, отец в очередной раз ответил отказом, а ночью, засыпая, через закрытую дверь услышал, как Зинаида Сергеевна уговаривала отца.
   И ведь купили!
   Хотя Андрей к этому времени меньше всего заслуживал поощрения: дела в школе шли вразнос, уроки пропускал неделями, а все свободное время, с утра и до позднего вечера, проводил в компании такой же шелупени в одном из дворов.
   Историю его альянса с Вовкой Усиевичем, дважды второгодником, дерзким не только на слова, но и действия, никто не знал. Его побаивались не только стремные ребята-сверстники, но и те, кто постарше. И не только из-за дурного нрава, но и потому, что два его старших брата были в отсидке. "И этот пойдет проторенной дорогой,- считали учителя и соседи.- Вопрос только времени".
   Поначалу у Андрея с Усом отношения складывались настороженно-нормальные, а потом Ус разнуздался, как и со всеми: то толкнет, словно шутя, подзатыльник даст, то пендаля отпустит.
   А ходил Ус даже по весне-лету в кирзачах, поэтому эти шутливые пендали отзывались страшной болью маленькой косточки где-то в глубине ягодиц.
   Они играли в "цок", когда Ус снаглел и расстояние от брошенной им биты до линии с монетами пометил сантиметров на десять ближе. Все возмутились, а Андрей легонько оттолкнул Уса и палкой прочертил истинную границу. Ус изловчился и больно ударил носком сапога в костяшку голени. Он, сволочь, знал, куда бить.
   Андрей от боли взревел. Он схватил обломок кирпича и с криком: "Убью, сука!" бросился на Уса.
   Тот испуганно отпрянул назад, а у Андрея на пути встали несколько ребят. Усу не в понт было терять авторитет, он тоже подобрал кирпич и ехидно спросил:
   -Или на кулаках?
   Все разом посмотрели на Андрея и никто, даже сам Ус, не ожидал, что он сразу и решительно согласиться.
   Он отбросил кирпич и кивнул Усу, предлагая идти за сараи. Остальные с гиком и возбужденными комментариями потянулись за ними.
   Уже в самом начале драки Андрей, пританцовывая, наскакивая и отпрыгивая, как настоящий боксер, каких он видел по телевизору, нанес несколько метких и ощутимых ударов в лицо.
   Ус дрогнул.
   Вначале он, будто подчеркивая превосходство, встал боком, с опущенными руками, как бы зазывая Андрея на активные действия. Но когда треснула губа, зазвенело в ухе, и левый глаз поплыл фиолетовыми кругами, что-то в нем вспыхнуло, он разъярился и с диким ревом бросился на соперника с явным намерением повалить на землю. Андрей ловко увернулся, но, сам того не желая, выставил коленку так, что Ус нарвался на нее пахом и взвыл еще сильнее.
   Это было против правил, но Уса сильно поколебало.
   Андрей бил, примериваясь в лицо, для отметин и до крови. Это получалось у него так легко и умело, что, наверняка, пацаны, замкнувшие их в круг, заподозрили его в тайных тренировках боксом. Тем более, что, практически, ни один удар Уса не достигал цели.
   Подбадриваемые пацанами,- хотя было ясно, что все болеют за Андрея,- они бились до последнего, измазанные кровью.
   В один из моментов распсиховавшийся Ус выхватил из кармана перочинный нож. Он не успел его раскрыть, как Андрей инстинктивно, из чувства самосохранения, головой вперед ринулся на Уса и завалил его навзничь.
   Когда Андрей поднялся из пыли, нож был у него в руке.
   Он демонстративно раскрыл его, подошел к одному из сараев и, засунув лезвие в дверную щель, сломал его и забросил куда-то далеко.
   Ус был побит.
   С разукрашенной физиономией и сломленный морально, он понуро поплелся прочь от ликующих пацанов, словно сейчас каждый из них одержал свою победу над маленьким тираном.
   Уса никто не видел около двух недель.
   Позже выяснилось, что Андрей сломал ему нос, наверное, когда боднул его.
   Скорее всего, это и поспособствовало в дальнейшем их замирению и сближению. Отношения изменились, и с Андреем Ус вел себя, можно сказать, предупредительно, с оглядкой, хотя по отношению к другим не изменился, без удержу пуская в ход руки и ноги.
   Никто не мог понять, как они снюхались.
   Учителя после безуспешных обращений к отцу Андрея удрученно разводили руками, не аттестовав его по большинству предметов вторую четверть подряд и предрекая ту же участь, что и Усу.
   Только Светлана Глебовна, географичка, зная, наверное, через Ольгу о ситуации дома, несколько раз доброжелательными беседами пыталась повлиять на отбившегося от рук Андрея. На редких уроках, которые он посещал, не лютовала, глядела в глаза ему спокойно и участливо.
   У Андрея с Усом появились кое-какие деньжата, позволявшие им покупать разные вкусности и просиживать в кинотеатрах по три-четыре сеанса кряду. Деньги шли от всяких слабаков и мелюзги, которых обирал Ус. Что-то в этом процессе было увлекательным, отчего Андрей не только не препятствовал Усу, но и стоя за спиной маленького паразита, усиливал фон для более эффективных поборов.
   Союз их лопнул в один день, в момент: на заднем дворе школы их нашел Гиро, Ольгин ухажер, загнал промеж куч металлолома и, отвешивая щелбаны и оплеухи налево и направо, строго пригрозил:
   -Увижу еще раз вместе - за яйца подвешу! Тебя!- он подтянул за ворот рубахи Уса.- А если ты хоть один урок пропустишь,..- не договорив, он вмазал Андрею по уху.
   Не сказать, что Андрей испугался, но какое-то отрезвление пришло.
   По тому, как уже второй раз на его глазах "сломался" и стал избегать обжитые присутственные места Ус, Андрей и сам потерял к нему интерес.
   Ольга, тем временем, окончила школу и уехала поступать в Казанский университет. С тех пор Андрей ее ни разу не видел. Нет, однажды она приезжала на каникулы, а потом - только письма: вышла замуж, родила дочерей, осела в Бердске, под Новосибирском...
   Перебирая в голове родственников, Андрея будто обожгло: он вспомнил о мачехе, Зинаиде Сергеевне.
   Последний раз он видел ее на похоронах отца, двенадцать лет назад...
   Боже правый! Как чужие!..
   Обязательно надо свидеться с Ольгой, ее мужем, перезнакомить девчонок... Они, ведь, даже не знакомы!.. И Зинаиду Сергеевну надо навестить - может, нуждается в чем? Обязательно надо! Хорошая оказалась женщина...
   . . . . . .
  
   Во дворе и подъезде никаких изменений, будто ничего и не случилось. "Вроде, всё, как у всех, только рук нет и ног...".
   Дурная песня - или мысли?- не к месту!
   Андрей медленно, ноги не шли, поднялся, и еще долго стоял перед знакомой дверью, словно сквозь нее можно было что-то разглядеть.
   У всех это может получаться по-разному, фантазии и воспоминания у всех разные, здесь ничего не закажешь. Надо только контролировать их, чтобы они не расстроили тебя вконец, не парализовали волю, лишили возможности думать и действовать так, как должно, а не из ситуации.
   Он раздумывал, в какую звонить дверь.
  
  
   * * *
  
   10
  
   Зоя Федоровна открыла дверь и, увидев Андрея, слезно запричитала, коротко взмахивая руками.
   У Андрея перехватило в горле, но он мгновенно взял себя в руки и, сориентировавшись, решительно прошел на кухню.
   Зоя Федоровна вошла следом и беспомощно, медленно опустилась на стул. Всхлипывая и отрешенно ребром ладони перекатывая на клеенке мелкие крошки, она пересказала Андрею то, что ей стало известно от заведующего отделением, где работала Ирина.
   -А к вечеру заместитель главврача приехал. Кое-какие личные вещи Иришки привезли, потом еще досмотрят. Расходы на похороны на себя берут, пособие выделяют в размере годового оклада.
   -Вот это не надо. Сами справимся,- буркнул Андрей.
   -Так-то оно так,- после некоторого молчания задумчиво сказала Зоя Федоровна.- Но в таком деле помощь отвергать нельзя, не по-христиански... Не в деньгах счет... Это как дань Божья, и поминание Иришы. Тебе, конечно, решать - я, ведь, уже ничего решать не могу,- она снова тихо расплакалась.- Ведь не пожила совсем, намаялась по жизни, за троих, поди, ношу несла...
   Этих сцен Андрей не переносил с детства. Он успокаивающе похлопал по руке Зои Федоровны.
   -Это и для нас всех испытание, надо держаться.
   -Мы-то выдюжим, Андрюшенька, мы - приспособленные, а вот с ним-то как?- она мотнула головой в сторону комнат и нервно закусила кончик платка, чтобы заглушить рыдания.- Не потяну я его, старая уже... Он мальчонка послушный, ладный, но дело во мне: сил мало за собой ухаживать. Да и что я могу ему дать, что посоветовать, чему выучить? Вчера у себя его оставила, не пустила. Всю ночь проплакал в подушку, бедолага, чтобы я не слышала. Что же будет с ним?
   С самого начала у Андрея периодически вспыхивали мысли о Сашке, но ничего определенного не придумывалось.
   -Ведь у него отец есть, известить, все равно, надо...
   -О-о! Сказал тоже - отец!- резко возбудилась Зоя Федоровна.- Алкаш он, говно на палке, а не отец! Он и моего Степку все пытался с пути сдвинуть - неделями напролет бухали вместе. Ты где-нибудь видел, чтобы в еврейской семье пьянь водилась? А вот этот - урод такой был. Знал бы ты, сколько через него Ириша натерпелась... Спасибо Софке - и словом, и делом помогала. И квартира, что у них осталась - ее заслуга. А ведь родители свою долю продать хотели...
   -Ну, может, Софье позвонить?
   -Ей позвони,- согласилась Зоя Федоровна.
   Андрей вернулся на работу и набросал список первоочередных дел. Затем он вызвал Автогена и попросил его быть на подхвате у Зои Федоровны, помочь в организации поминального стола.
   Софья узнала Андрея сразу. Выслушав его, она надолго замолчала.
   -Андрей, скажи честно, что ты ждешь от меня? Сочувствия или моего прилета в Москву? Чего? Ты, ведь, понимаешь, что я не вполне свободна в своих действиях? Я могу, конечно...
   -Дело не просто в твоем присутствии, а в Сашке, если ты все правильно понимаешь. Как быть с ним? Со стороны Ирины родственников, похоже, никого нет, во всяком случае, Зоя Федоровна никого не знает. Пытались по корреспонденции и записной книжке прояснить, но без явных следов, уточнять надо... Ну, и обязаны мы были в такой ситуации вам сообщить - ты, ведь, позвонишь брату, все объяснишь?
   -Ты, конечно, прав, извини. Но сейчас я тебе ничего не могу сказать: мне надо все обмозговать, позвонить в Израиль маме. Может, ты и не знаешь, но Борис для нас самих большая проблема уже много лет. Думали, с переездом образумиться, но и там все по-прежнему: не работает, висит на шее у родителей. Поэтому маме хватит и большого ребенка. Но давай я еще подумаю, и перезвоню тебе. А у тебя какие мысли?
   -Какие мысли могут быть у меня? И зачем о них знать кому-то? Или в интернат его?- Андрей разозлился. Сейчас нужен был не поиск возможных вариантов, нужна была жертвенность. И куда как лучше сделать это было родственникам - всякое в жизни бывает!
   Для себя же он понял другое: надо говорить с женой. Независимо от решений Софьи. Сашка, этот подранок, совсем не знавший отца, телом, душой и всеми ее фибрами был завязан на заботе и ласке матери, старавшейся быть единой в двух лицах. У них даже были две пары боксерских перчаток.
   Все время Андрей неотступно думал о том, как объясниться с Татьяной Леонидовной.
   Разговор этот ничего хорошего не сулил, кроме окончательного разрыва едва теплившихся супружеских отношений. Как старая, порченая нить: вяжешь в одном месте - рвется в другом.
   Жаль только Верку. Андрей много, очень много, вложил в нее, когда она была маленькой, но почему-то Верка всегда была ближе к матери, хотя мать, как казалось Андрею, занималась дочерью только по воскресеньям.
   Особенно остро отчужденность дочери Андрей почувствовал после последнего затянувшегося конфликта с женой. Его это ужасно злило, он срывался, кричал, говорил обидные вещи, чем еще больше напрягал и разобщал семью.
   Особенно раздражающей казалась Андрею манера Верки перехлестываться во время скандалов. "Поза атакующего рапириста" - так, наверное, можно было назвать Веркину стойку, и чем больше она ожесточалась, тем больше вытягивалась вперед голова, а слова делались все тише, чеканней и язвительней.
   В такие минуты разлада у Андрея появлялось совсем не отцовское желание стукнуть по вытягивающейся голове, чтобы осадить нахалку. Конечно, она умела владеть собой, даже много лучше других, но распоясывалась.
   А то, что Верка в семье приобрела полноправный, а, может, даже с довеском, голос,- это надо признать абсолютно.
   Нередко Андрей ловил себя на мысли, что, решая какой-то домашний вопрос, взгляды и речь его всегда были обращены к Верке, потому что именно от нее, а не от жены, он ждал решающую дело оценку.
   Но в этом случае с женой надо было говорить отдельно, без Верки.
   Внутренне Андрей к разрыву был готов, он и раньше об этом не раз задумывался. Женским вниманием он был не обделен и, казалось, стоило только самому определиться с выбором - все сложится, а развод станет чем-то самим собой разумеющимся, скорым и безболезненным.
   С появлением Ирины, однако, все еще больше запуталось: зародилось чувство вины, приходилось все время держать в голове разные придумки по поводу своих опозданий и отлучек, трудно стало разрываться между двумя домами.
   Отношение же к себе, свою нужность он, как ни странно, примечал по своим особым дурацким приметам, например, по тапочкам - убраны ли они в шкаф или буднично красуются у порога, что определяло степень его ожидания и желанности в доме.
   Он болезненно относился к тому, если газеты или какая-другая мелочевка, положенная им в одно место, вдруг оказывалась в другом. Объяснить это элементарным стремлением хозяйки к порядку не мог, потому что представлялось нарушением его прав как хозяина, а уж отсюда нагромождались далеко идущие выводы.
   Нет слов, с Ириной ему было легко и интересно, она умела быть заботливой и ненавязчивой одновременно, полностью обращаться во внимание и неожиданно глубоко оценивать услышанное, если даже до этого имела о предмете самые смутные представления. Умела к месту пошутить и необидно надсмеяться, поднять совсем угасшее настроение. У нее было необыкновенно развито женское начало: в походке, манерах, в постели, во внешней привлекательности.
   У нее, наконец, был веселый нрав. А уже одно это было немаловажным, потому что в нем Андрей углядывал визитную карточку любого человека, степень его независимости и открытости.
   Но в то же время, надо признать, жизнь дома, даже в условиях тихой перманентной неприязненности и напряженности, все же, была душевно более умиротворенной, раскрепощенной, привычной и желанной, без тектонических разломов и разладов с самим собой, без дутых обязательств перед кем-то и необходимости последующих объяснений.
   Этот внутренний комфорт для Андрея был чрезвычайно важным и неконвертируемым.
   И поступиться им было гораздо ущербней, чем в обмен на него обрести свободу желаний.
   Домой Андрей вернулся около семи.
   Перед тем в гараже он долго сидел в машине, обдумывая план разговора с женой. Но отчетливой оставалась только суть, никакие вступительные фразы не складывались, не вязались и объяснения причин появления Сашки в судьбе Андрея.
   Татьяна Леонидовна уже отужинала и стряпала у плиты. Верки еще не было.
   -Выпьешь со мной?- спросил Андрей, перебирая судки в холодильнике.
   -Есть повод?
   Татьяна Леонидовна подала к столу и села напротив.
   Андрей разлил вино и украдкой глянул на жену. Абсолютное спокойствие на лице, вышколенная выдержка. А чего ей волноваться?
   Нет, в такой штиль разговор не пойдет.
   Слишком деликатен он и непредсказуем, с последствиями, бегущими за горизонт.
   Слишком горяч, чтобы не возбуждаться и не кричать, не бросать друг в друга головешками.
   Слишком безмятежен взгляд, без дурных предчувствий...
   -Поговорить надо, да не знаю с чего начать,..- Андрей не поднимал взгляда.
   Целый день Андрей думал об этом разговоре, его построении, о своих обидах, которые могли быть высказаны, как оправдательные аргументы, о решении, которое могло быть принято только женой, как верховным судьей.
   Сейчас же сумбурно, но стараясь смотреть ей в глаза, Андрей коротко рассказал о случившемся вчера, и о том, в какой мере оказался связанным с этой трагедией. Правдиво, коротко, без лишних отступлений и пояснений.
   Важна была первая реакция, чтобы понять - стоит ли продолжать этот разговор или складывать манатки.
   Татьяна Леонидовна слушала молча, сосредоточенно крутя в руках пустую рюмку, не светясь эмоциями.
   Только раз она изменила позу, чтобы закурить. Это ее спокойствие, как всегда в последнее время, имело обратный эффект и готово было вывести Андрея из себя, мгновенно раскипятиться, раскричаться, смять разговор. Нервы, конечно, ни к черту!..
   -Ты так сильно увлекся ею, что не хватало эпизодических встреч?- спросила Татьяна Леонидовна после долгого молчания.
   -Я не знаю!.. Я не хотел бы сейчас препарировать наши с ней отношения - все в прошлом. Вопрос о нас...
   -В том-то и дело. И мне важно понять это.
   -Послушай, я рассказал тебе всю правду, я разделся, я исповедался, и подробности мне кажутся неуместными...
   -А зачем ты вообще об этом заговорил? Не для того, ведь, чтобы мы сейчас за бутылкой вина вместе соболезновали... Не мазохист же ты,- тихо сказала Татьяна Леонидовна.- Или чтобы сделать мне больно? Ведь по-другому я бы ничего и не узнала. Или с какой-то другой целью? Или в мальчике дело? Это твой сын?
   -Нет, не сын. Я же тебе сказал, что познакомился с ней полтора года назад. Но, на самом деле, все дело в нем: он остался один, совсем один.
   -Что значит - один? А отец, если он, действительно, не ты? А бабушки-дедушки? И почему именно ты должен решать, где ему теперь быть?
   -Он остался один, совершенно один. И нет у него никого, кроме одной тетки за границей, да и та, похоже, отмазывается... Поверь, сам не пойму - почему именно я?!..
   -И я не пойму. Вижу, как вовлекаешься в процесс и ждешь решительного совета от старого партийного товарища. А что подумал бы ты, окажись на моем месте, а я бы проявила инициативу, похожую на твою? Ты облекался в мою шкуру?
   -Таня, я все понимаю. Поверь, я многое передумал, прежде чем заговорил с тобой. И на твоем месте нашел бы более жесткие и жестокие слова. И все же, прими как данность: мальчишка остался один... Нормальный, хороший мальчишка, второй раз подбитый судьбой...
   -А сколько таких? И всем ты собираешься помогать?- Татьяна Леонидовна впервые за вечер повысила тон.- И как ты собираешься помогать - деньгами? Но ты это мог делать и втихую!.. Как? Разовое пособие или пенсион до совершеннолетия?
   -Мне, наверное, не стоило затевать разговор об этом. У меня все это из головы не уходит ни на минуту, ни о чем другом не могу думать. Решил тебе обо всем рассказать. Я сам рос, считай, сиротой, и не по книгам знаю, что это такое. Поверь только, что я, по правде, не знаю, чего жду от нашего разговора: помочь несчастному пацану встать на ноги, или разобраться в наших с тобой отношениях, и решить, наконец, то, к чему мы давно пришли. Я имею в виду и развод, и то, почему я начал искать отношения на стороне... Я тебе никогда не врал, и потому не обхожу сейчас острых углов.
   -Врал! Все полтора года ты врал, врал!..- в глазах Татьяны Леонидовны сверкнули искры.- Внутри ты, конечно, пылаешь благородством и кажешься благодетелем и суперменом: связи на стороне, соросские обязательства... А на деле это называется подлостью и изменой! Предательством! Ты предал нас с Веркой!
   -А ты не предавала нас?!- Андрей разом вскипел.- С чего это вдруг мы два года не спим вместе? Не с того ли, как начались эти звонки насчет твоих вольностей с Маслютиным? Не по твоему ли поводу мне звонили и среди ночи, когда ты бывала в командировках? И потом... Ты перекантовалась в другую комнату, допуск к телу прекратился... А ведь мне еще сорок три, и я по-прежнему возбуждаюсь, как юноша. Это физиологией прописано! Неужто ты хоть на минуту сомневалась, что я кого-то обрету на стороне? Неужто не ты подталкивала меня к этому? Или мне там бантик завязали?
   -Ни с каким Маслютиным ничего не было. И ни с кем другим,- Татьяна Леонидовна не смогла сдержать слезы.- Ты прекрасно понимаешь, что на такой должности без наветов не обходится. И я всегда чувствую эту шакалью стаю, которая только и ждет, что я подогнусь. И от этого я устала даже больше, чем от твоих капризов и сумасшествий.
   Она плакала уже в голос, и Андрей пожалел, что не сдержался и заговорил об этом.
   Он быстро зажигался и остывал. Это были дурные издержки его, в целом, покладистого характера: на слишком гладкой дороге сильно заносит. По нему - все должно находиться в определенно повышенном тонусе, в легком возбужденном состоянии, как неспаренные электроны на внешней орбите атомов.
   Глядя сейчас на жену, он осознал, что, несмотря на два-три года постоянных размолвок, она, все же, оставалась самым родным человеком. И не надо было бередить то, что уже было готово забыться.
   Разговор смазался.
   Андрей чувствовал, что не смог связно и с умом продолжить разговор о Сашке, и теперь, похоже, между ними предстояла более неприятная и тягомотная процедура.
   Такого уровня конфликт уже был в начале их супружества, но кончился он молодецкой потасовкой, первой и последней в их жизни. Конечно, были и другие серьезные стычки, как в любой нормальной семье, но без рукоприкладства.
   Такие эпизоды Татьяна Леонидовна помнила с отчетливостью вчерашнего дня, держала их как артиллерийские аргументы, и в случавшиеся послеполетные разборки давила ими, соблюдая хронологию. Андрей только искренне дивился ее памятливости.
   А зачем так жить? Вроде, есть баба в доме, вроде - нет. На деле и домработницу завести можно! Верка вот-вот свалит из дома, и с кем здесь куковать тогда?
   А может, самому к Сашке уйти? Квартира есть, попечительство оформить...
   Хотя органы опеки, прежде всего, корысть заподозрят...
   Но переезд к Сашке поразил самой простотой мысли, и показался Андрею решением всех проблем. Вот тебе и "гордиев узел"!
   Он подошел к холодильнику, подрезал ветчины и брынзы, достал зелень и вторую бутылку вина. Когда расстраивался, всегда пробуждался сильный аппетит.
   Вернулась Татьяна Леонидовна, и тоже попросила налить.
   -Андрей, уже в который раз ты о финансовой независимости твердишь! Словно, в этом причина - быть ли нам вместе... Словно, нас ничто другое не связывает. Словно, ничего другого и не было: ни прежней жизни, ни счастливых дней, поездок... Карелию, Валдай, Искандер-куль помнишь? И меня это сильно обижает. У тебя, словно, пятак медный глаза застил. Ты вспомни, жили мы куда интересней, веселей, когда не было этого достатка. Не знаю, сможем ли мы вернуться хотя бы к подобию тех отношений, но я уверена, что мы должны это сделать. И ради нас самих, и ради Веры. Деньги у меня тоже есть, скопилось немало. Вот здесь,- она положила руку на кожаный бювар.- Все записи о вложениях, движениях, размещениях - обо всем.
   -Зачем мне это?- ошеломленно спросил Андрей.
   -Сядь как-нибудь и разберись с записями, а потом я все дообъясню. Тебя, а думаю и Веру, я давно уже должна была посвятить в это. Мало ли, что может случиться?!..
   Андрей подошел к жене и прижал ее голову к своему животу.
   -Даже не думай об этом... Не думай. Кстати, у меня тоже кое-что есть...
   -Я это поняла из твоих бравад. Твой "загашник" вообще превратился в угрозу нашему благополучию. Когда всего этого не было, в доме все было тихо, уютно и желанно. Получается, излишки развращают и опустошают, во всяком случае, душу. Давай выпьем. Давай будем умными,- у нее снова заблестели слезы. Она встала, обхватила Андрея за шею и мягко поцеловала в губы. - И попробуем еще раз. Я не хочу тебя терять.
   Они помолчали.
   -Поможешь мне возвратиться в мужнину спальню? И когда его приведешь?
   Андрей вконец растрогался, но все свои чувства смог выразить лишь сильным прижатием к себе жены.
   За воспоминаниями, за разговором они выпили еще два бокала вина и съели приготовленные назавтра голубцы, чего давно не делали перед сном.
   -А с Веркой - что? Ведь, поговорить с ней надо.
   -Поговорим.
  
   * * *
  
   11
  
   В резкий поворот судьбы Сашка вписался, что называется, с первого захода, но с тяжелыми мыслями.
   Видно, понимая своим детским умом всю безвыходность случившегося, он безропотно слушал Андрея о том, как жить и быть, изредка кивая головой.
   Но даже разговор с человеком, кто в последнее время, конечно, кроме мамы, был ближе и любимей других, угнетал Сашку, и по ходу он желал его скорого конца.
   Последнюю неделю в школу он не ходил, но Зоя Федоровна и не подозревала этого.
   Через второй подъезд он забирался на чердак, где еще позапрошлым летом с соседским Арсеном сколотили голубятню, наверное, самую большую в округе, и все свободное и выкраиваемое время проводили здесь, среди своих любимцев.
   Сколько их прошло за те восемь месяцев, что они жили этим увлечением? Штук двести, точно, из которых они оставили у себя тридцать восемь. Потом запротестовали соседи, и лавочку прикрыли. Дали всего две недели, чтобы они демонтировали хозяйство и продали голубей.
   Но, разве, можно за две недели продать тридцать восемь породистых голубей?
   Считай, отдали за бесценок!
   А разбирать голубятню не стали из принципа. Больше того, соорудили лежак и нередко продолжали забираться сюда с Арсеном.
   Именно на нем и пролеживал теперь Сашка до обеда, от безделья прикармливая и наблюдая за дикими голубями, залетавшими через чердачное окно.
   С каждым днем их становилось все больше, появились даже воробьи.
   Отличить новых от прикормленных было делом нелегким, но Сашке это удавалось.
   Казалось удивительным, что голуби проявляли нетерпимость лишь к себе подобным при их попытках приладиться к облюбованному корму, совершенно игнорируя воробьев, даже когда те норовили украсть его прямо из-под клюва.
   Среди голубей выделялся хромой "сизач", которого все побаивались и без боя отступали.
   Птицы отвлекали от мирского, завораживали, но порой все возвращалось, и он подолгу не мог успокоиться и забыться. Он слышал голос матери, чувствовал ее прикосновения, взгляды.
   Жизнь для него разделилась на сегодняшнюю и вчерашнюю.
   Андрей разговаривал с Сашкой по-взрослому, даже строго, потому что это казалось ему и демократичней, и доходчивей, а на нужные интонации удавалось настроиться исключительно в мыслях. Как только он заговаривал вслух, слова убегали вперед мысли, сбивались в кучу, делались резкими и высокопарными, особенно в той части, что касалась будущего Сашки.
   Андрей, памятуя свое сиротское детство, понимал никчемность этой воображаемой перспективы для подраненного человечка, и что ему сейчас гораздо нужней и важней понимание и сочувствие в его одиночестве, в украденном у него счастье. Он пару раз пытался обнять, приласкать Сашку, но получалось это неловко, деланно.
   Собственная неуклюжесть ранила и самого Андрея. Он помнил, как при Ирине все происходило само собой, естественно и просто, не было гвоздика в голове.
   Андрей сидел в кухне, ожидая пока Сашка выберет всю нужную ему мелочевку. Они договорились, что обязательно будут сюда наведываться. Самыми тягостными оказались слезы Зои Федоровны.
   -Успокоится душа твоя, Иронька!.. С Сашенькой все благонамеренно разрешилось... В пригляд хорошего человека Сашенька перешел...
   Зоя Федоровна и прежде хорошо относилась к Андрею, уважительно.
   Теперь же всякий раз, проходя мимо Андрея в тесной кухоньке или комнате, осеняла его крестом, кланялась и шептала что-то сокровенное и неслышное.
   Она лихо пережила эти дни, с таблетками, но никому об этом не говорила.
   Звонила Софья. Звонила Зое Федоровне, а не Андрею, как условливались. Поначалу старуха хотела умолчать о звонке, но, поразмыслив, рассказала со своими хлесткими комментариями.
   -Софка, зараза, звонила,- угрюмо начала Зоя Федоровна.- Понятливо объяснила: не нужен малец им. Подумаем, говорит, посоветуемся, а пока, говорит, определите в интернат... Грешно говорить так, но поганые у них души, у всех! Знаю, что говорю - двадцать три года дверь-в дверь прожили. Софка, правда, более-менее приличная была, но и та испоганилась в этой загранице! Бог их накажет, раз от своего чада откреститься желают!
   Зоя Федоровна вставала, снова садилась, нервно передвигала по столу посуду, ругалась.
   -Нет, ты скажи, Андрюша: чего бы ей самой не взять мальца, кровинушку родную? Отказную надо взять у них, Андрюша, чтоб без претензий потом...
   Андрей, все же, перезвонил Софье, выслушал ее многословные объяснения и предложил жестко, юридически подкрепленно, договориться о судьбе Сашки, если он начнет оформлять попечительство над ним. Договорились и о квартире, которая с получением Сашкой паспорта будет переоформлена на него.
   Вообще, за эти дни Андрей сделал много такого, что в будущем могло как-то отозваться. Помог ему в этом Теплухин, их юрисконсульт. Вместе с Сашкой съездил в школу, забрал документы и в тот же день оформил в другую, неподалеку от своего дома. Об этой школе хорошо отозвалась Верка, и этого было достаточно, чтобы туда пробиваться. Для этого понадобились связи, что тоже, вообщем-то, решилось быстро, одним звонком.
   Ну, а, действительно, серьезной проблемой оказалось то, что в ней с пятого класса, уже третий год, изучали второй иностранный язык.
   Посоветовавшись и с учителями, и дома, решили пропущенную программу постичь с помощью репетитора.
   Несколько раз Андрей был у следователя по делу Ирины.
   Тот всегда выглядел человеком усталым и занятым, или, может, вид напускал, но поначалу добиться от него результатов следствия и экспертизы оказалось делом нелегким.
   По всему выходило, что к началу движения с проспекта Мира весь транспорт на Большой Сухаревке уже остановился. Машины, делавшие с проспекта Мира левый поворот, как обычно в этом месте, стартовали с темпом. Вдруг какой-то омудевший от алкоголя водила в новехоньком "БМВ" на огромной скорости, не менее ста десяти километров в час, ополовинил с кормы застывшую перед светофором "Нексию".
   Удар был такой силы, что стоявшая перед "Нексией" "Волга" вылетела на перекресток и врезалась в переднее крыло "скорой", пересекавшей площадь. В ней-то и сидела Ирина, вылетевшая от резкого удара через лобовое стекло. Может, и осталась бы жива, но угодила под параллельно двигавшийся "Опель".
   Кроме Ирины от перелома основания черепа на месте погибли водитель "Нексии", принявшей первый удар, и пассажирка одной из машин, столкнувшихся в кучу. Пострадали еще семь человек и шесть машин.
   Самое же возмутительное, что виновник трагедии, пьяный урод, из-за подушек безопасности не тронутый даже царапинами, стал злобно с кулаками и матюгами кидаться на всех, кто поспешил к месту происшествия на помощь, проклиная его.
   -И, ведь, наверняка, ничего ему не будет,- обреченно развел руками следователь.- Позвонят сверху, порекомендуют, как оформить... Проявлю принципиальность - затребуют материалы, передадут тому, кто помудрее... Знаете, как его адвокат со мной разговаривает?
   -Как?
   -Через левую ноздрю!
   -Это как?
   Андрей на всякий случай незаметно списал адрес и телефоны бесноватого водилы, а также его адвоката. Зачем это сделал, Андрей пока не знал, но чувства подсказывали, что контакты в будущем неминуемы.
   Весь Сашкин скарб уместился в небольшом чемодане и двух спортивных сумках, включая и учебники. Собирался так, будто, отъезжал на пару недель. Но опасаясь забыть что-нибудь нужное и дорогое, метался из комнаты в комнату, и было слышно, как резко он передергивает ящики столов и тумбочек.
   -Я же пообещал тебе заехать сюда на следующей неделе,- взял его за плечи Андрей. Это подействовало.
   По Сашкиному поводу организовали ужин. Особенно приятным для Андрея стало то, что инициатором его оказалась Татьяна Леонидовна: с вечера она согласовала с Веркой меню, а с утра поручила своему шоферу сделать необходимые закупки, хотя Андрей и предложил взять это на себя.
   Сашка втёк в прихожую, поддавливаемый Андреем.
   Увидев встречавших женщин, он растерялся, приостановился, стал неловко стаскивать шапку, исподлобья стреляя недоверчивыми глазами.
   В прихожей стало тесно, и Татьяна Леонидовна, приняв сумку, отступила назад, улыбчиво поглядывая на новоявленца.
   Верка же, словно ей, наконец, преподнесли давно обещанное, в восторге заломила руки на груди:
   -Какая лапочка! Все девки наши будут!- она обняла Сашку и стянула с него куртку.
   Татьяна Леонидовна солидно пожала руку и ободряюще похлопала мальчишку по плечу.
   Андрей оставил Сашку на женщин, и спустился к машине за остальными вещами.
   Когда он вернулся, Сашка сидел на его обычном месте, безвольно сведя плечи и опустив голову.
   Молодец, Верка! Никогда не теряет самообладания и уверенности в себе!
   Андрей всегда удивлялся этой ее черте, и, можно сказать, завидовал, потому что в жизни она многое упрощала. Верка разговаривала с Сашкой, будто знала его много лет, будто у них были общие темы.
   Ее непосредственность происходила с детства, когда еще пигалицей звала всех без разбора на "ты", по имени, ввязывалась в любой разго-вор взрослых, не реагируя на замечания. К ее панибратству и прямолинейности надо было только поначалу притерпеться, потому что в последующем ее начинали ценить именно с этих качеств, принимая их за искренность и правдолюбство.
   И еще Верке повезло с тем, что от Татьяны Леонидовны ей перешли уравновешенность и невозмутимость нрава. Ее спокойствие временами проявлялось столь ярко, что Андрей подшучивал, будто она и заснуть может на одной ноге. Хотя в крик срывалась также легко, как и успокаивалась. Похоже, и это было ей в удовольствие.
   Но, конечно, несдержанность происходила от полного бескультурья и распущенности. А, может, и от самого Андрея, его наследной линии.
   Верка сыпала вопросами так, словно старалась узнать о Сашке все сразу, в первый вечер.
   -О себе потом расскажу,- сказала Верка, весело глядя на Сашку.- И о предках тоже. Хорошие качествами они сами покажутся, а я об остальных поведаю, чтобы знал, что от них ожидать можно.
   Не дожидаясь чая и десерта, она повела Сашку показывать квартиру.
   Верку было не узнать. Она завела Сашку в свою заповедную комнату, все показала, и даже разрешила пользоваться всем ее накопленным добром.
   Это был широкий жест. Андрей помнил, как однажды показывал собранный ею "зоопарк", и гостья широким рукавом нечаянно смахнула фаянсового носорога. Его потом искусно склеили, но у Андрея от Веркиных выговоров остались дурные воспоминания.
   Засиделись и проговорили, не особенно зацикливаясь на Сашке, почти до одиннадцати. Верка до конца исполнила роль полновесной хозяйки, и сопроводила его до комнаты, вручив пижаму.
   Комната Сашки оказалась небольшой, всего-то метров в десять, и помещались в ней кровать, шифоньер да стол, который обещали доставить через несколько дней.
   Утомленный перипетиями дня, он плюхнулся поверх одеяла.
   Чужие запахи чужой квартиры, чужой постели... Чужие запахи новой жизни... Новые запахи новой жизни, к которым надо привыкать...
   Сашка распластался на животе в постели, чувствуя себя зверем, загнанным на чужую территорию.
  
   . . . . . .
  
   Он видел в кустах вспыхивавшие желтые огоньки глаз, горящие злобностью и нетерпением, ожидавшие, когда Он окончательно расслабится и заснет.
   Он чувствовал чужой запах, временами густой, временами намешанный доносимым легким ветерком запахом придонных луговых трав и влажной земли.
   Глаза слипались, но спать было нельзя: следовало хранить трезвость ума и помнить то, как Он оказался здесь, кто загнал Его сюда.
   Только не спать!
   Утро высветит все. Станет ясен простор, будет виден путь, по которому Он возвратится туда, где Он зачинался и рос, где прошли Его пока лучшие, благословенные годы. Туда, где Его ждет Мать. Туда, где опекаемый Ею, Он беззаботно шнырял вдоль каменистых троп и деревьев. Туда, где было все любимо, привычно и радостно.
   Но почему Она оставила Его? Разве они не единое целое?
   Почему так внезапно? Он, ведь, так предан Ей!
   Почему, как всегда, не повела вместе с собой, а дала отогнать себя от Него?
   Или, жертвуя собой, увела врагов?
   До этого Она никогда не допускала разлуки, разве что, когда уходила за добычей. И всегда возвращалась победительницей!
   Как только вернется, Он Ей сразу выскажет свою боль, обиду, а потом заскулит, заюлит, надурачится и уткнется мохнатой головой в теплый бок.
   Ищет ли Она его?
   Может, встать и пойти Ей навстречу?
   Может, Она сейчас тоже в нетерпении встречи смятенно рыщет по лугам и долам?
   Может, Она чувствует, как Ему не хватает Ее?..
   . . . . . .
  
   Сашка проснулся среди ночи, но сориентироваться во времени не мог. Разделся и лег под одеяло. Пижаму одевать не стал, не привык.
   Утром его поднимать не стали. Андрей, слегка потрогав за плечо и видя, как крепко он спит, решил не будить - пусть лучше дома покантуется, пообвыкнет. Оставили записку, где-что лежит, чем поживиться.
   Однако для Сашки это оказалось, чуть не самым сложным делом - открыть чужой холодильник, включить незнакомый чайник.
   До прихода Верки он не знал, куда себя приложить. Дома, точно, нашел бы удовольствие за компьютером.
   Чуткая душа Верки сразу уловила, что ему нужно, и предложила смотаться за играми. Сашка выбрал их сам. Хотел одну, но Верка решила не мелочиться, и купила четыре.
   На обратном пути, узнав, что у Сашки нет "мобильника", они развернулись и на метро поехали на "Горбушку". Видя, как Сашка тушуется, сама выбрала ему "сименс" из последних моделей.
   Сашка был очень растроган. "Мобильники" были почти у всех школяров, и он, если не завидовал, во всяком случае, всегда хотел его иметь. Но из-за вредного воздействия мама ему отказывала, ссылаясь на журнальные статьи.
   Однако это не убавляло его желание иметь такую классную игрушку.
   Теперь же в коробке он нес одну из лучших моделей.
   Откуда у Верки столько денег?
   Домой они вернулись, когда и Татьяна Леонидовна, и Андрей были дома. Они не удивились покупкам, поэтому Сашка не понял - был ли это Веркин экспромт, или согласованное действие, их общий подарок.
   Но Верка, в самом деле, была во всем открыта Сашке, предугадывала его желания, давала дельные советы, старалась увлечь от однообразия. Она презентовала ему авторучки, брелоки и всякую новомодную и нужную мелочь. Водила в боулинг-клуб, где они собирались шумной студенческой гоп-братией, в кино и на концерты.
   Она подарила Сашке все восемь кляссеров с почтовыми марками, которые начал собирать еще сам Андрей, и довольно большую коллекцию значков. Кроме своеобразной эстафеты, Андрей усмотрел в этом и то, что Верка сердцем приняла Сашку как нового члена семьи.
   Для Сашки, определенно, наступили новые времена, и к ним надо было привыкать и приспосабливаться.
   В его голове еще не сформировались рациональные поведенческие мотивы и цели, не вызрела и не отградуировалась в силу возраста шкала моральных ценностей, ему еще крайне нужна была направительная рука, добрый советчик.
   Жизнь в семье заметно разогрелась.
   Появление Сашки, кроме безусловных забот, внесло необходимое оживление в отношения, которые до этого теплились в вынужденно-вежливом состоянии и будоражились периодическими взбрыками Андрея по тому или иному поводу. Внимание всех сосредоточилось на обеспечении душевного комфорта Сашки в новых условиях, его школьных проблемах и досуге.
   Прежде всего, взялись за школьные принадлежности и обновление гардероба. В этом нужен был особый такт. Все понимали деликатность вопроса, происходящего из прежней Сашкиной жизни, поэтому покупки растянулись на несколько выходных, по одной-две обновке в выезд, и без его согласия решений не принималось.
   Действительно, Сашка проявил определенное упорство и привязанность к старым вещам. Поэтому решили не настаивать и события не форсировать. Время изменит привычки.
   Кое-что из уступок взрослых Сашка заметил и сам.
   Все вопросы или их решения, касающиеся его, с ним всегда согласовывались, нередко безмолвно, по взгляду или жесту. Особенно понятливой и чувствительной в таких бессловесных диалогах была Татьяна Леонидовна, может, потому, что сама была малоразговорчивой. Она участливо и внимательно вглядывалась в сомневающиеся Сашкины глаза, и вопрос снимался. Главное, что это было легко и с улыбкой. Вообще, Сашке она казалась воплощением спокойствия и доброты.
   И еще Сашка заметил, что вещи ему покупались в центре, в дорогих, по Сашкиным понятиям, магазинах. С мамой они всегда ездили в Марьино, в Коньково, в Черкизово...
   Пару раз - давно, почти в той жизни, но, оказывается, всего несколько дней назад,- с ним дважды беседовали о моветоне. Больше касались отношений с девчонками, как позже выяснилось, потому, что в стандарте из-за случившегося подростки раньше обычного активно находят пару, с которой отождествляют и материнскую заботу.
   Это подсказал Андрею и Татьяне Леонидовне психолог, а Сашка случайно, из-за плохо притертой двери, услышал.
   Затрагивали и тему мужских взаимоотношений, вредных привычек и стартовых пожеланий. Сашка отвечал раздумчиво, разумно, но не всегда искренне. Ему очень не хотелось как-то задеть искренние чувства этих добрых людей, желавших и старавшихся делать ему только хорошее. Значимость их поступка он понимал. Но подобные разговоры, анализы и советы ему представлялись скороспелыми, неактуальными и воспринимались с трудом, напряженным слухом.
   Новая школа стала для Сашки очередным испытанием. Его посадили рядом с высокой, тощей, как жердочка, малословной Лилей за второй стол, так что основная жизнь кипела за спиной. В прежней школе он сидел за предпоследней партой.
   Реакция класса на появление Сашки была индифферентной. Все его переживания и подготовка к перемене слагаемых новой жизни и учебы остались непрочувствованны и незамечены этой равнодушной массой новых лиц и масок. Словно, среди них никого не прибавилось и ничего не изменилось.
   С одной стороны, это было даже на руку, с другой - обидно.
   Он не заметил особой спайки класса, какая была в прежней школе,- все казались бирюками, холеными единоличниками, которые контачили друг с другом исключительно по сиюминутным интересам, а после уроков сразу расходились по домам.
   Только две-три девчонки, показалось, отнеслись с интересом, и то, наверняка, из природного любопытства. В любом случае, их участие было своевременным и тактичным, и Сашка воспринял его с благодарностью. Но, как бывает в подобных случаях, других достоинств за ними не числилось. Вообще, приметных девчонок в классе было мало, три-четыре - от силы.
   К сожалению, его жизненный багаж опыта и критики был еще недостаточен для того, чтобы достоинство и искренность считать более значимыми составляющими красоты, чем смазливость. Наверное, перевешивало то, что он приблизился к возрастному и физиологическому рубежу, когда по-иному, чем раньше, воспринимались запахи и силуэты, походка и нечаянные прикосновения, тональность обращения и многозначительность взгляда.
   Мысленное знакомство скользящим взглядом по партам он неосознанно начал с девчонок. В прежнем классе симпатичных было больше, но Аня с третьей парты в первом ряду сразу привлекла его внимание, и взгляд все время невольно возвращался к ней.
   Хорошей девчонкой оказалась и Лиля, к кому его подсадили в первую неделю, до того, как он отправился на "камчатку", за последний стол. От нее он узнал многое о жизни в классе и за его пределами, без лишнего трепа и перемывания косточек, короткими и емкими характеристиками.
   Такие девчонки могут быть хорошими друзьями, может, даже более верными, чем пацаны, но к Сашке она проявила чуть больше внимания и заботливости, чем требовалось для соблюдения дистанции независимости. Не избавившись от плена детского максимализма, откровенным невниманием он быстро охладил отношения.
   Но как ему хотелось, чтобы на ее месте была Аня!
   Высокая, стройная, с маленьким носиком и совершенно черными глазами. Лиля была тоже высокой, и тоже с симпатичной мордашкой, но, на его вкус, слишком худой и угловатой. Ей определенно недоставало округлостей.
   В Ане была стать и повадки балерины, держалась она с подчеркнуто ровной спиной и гордо сидящей головой. Все движения ее были, словно, придержанными и грациозными. Даже на окрик оборачивалась не сразу и не всегда. Это придавало значимость не только ее сиюминутной реакции, но и мнению вообще.
   И на вопросы отвечала не сразу, а с задержкой. Она говорила ровным голосом, не делая акцентов, но в ее словах и без них чувствовалась сила. Именно это в первое время пленило Сашку больше всего.
   Но позже он понял, что оно было не только ее природным, но и привитым свойством. Он видел, как среди подруг она раскрепощалась, будто отряхивалась, становилась реактивной и разговорчивой, с нее, будто, слетала пелена таинственности.
   По мере знакомства, класс потихоньку делился на "хороших", "неприметных" и "плохих".
   Из "хороших" Сашка сразу выделил розовощекого Сергея Матренинского. Держался он особняком, но со всеми ровно, без всплесков. Его уважали все, включая учителей. Основная часть жизни Сергея была связана с увлечением фехтованием шпагой, проходила вне школы и была скрыта от одноклассников, потому что, по-настоящему, он ни с кем не дружил. Но о его успехах, призах и медалях все откуда-то быстро узнавали и гордились.
   Самым приметным "плохим" показался Сашке белобрысый толстяк Димка - своей дерзостью и зубоскальством. Он явно вносил смуту в упокоенную жизнь класса. Сила в нем чувствовалась, и он не особенно задерживался лишний раз ее демонстрировать.
   Сашка довольно быстро распознал "шавок", роящихся вокруг него.
   Выделил и тех, кто старался держаться независимо и в обиду себя не давать. Таких, кроме Сергея, было всего три - четыре пацана. Именно их в большей мере пытался временами третировать Димка. Вел себя, при этом, вальяжно, задирался с умением и с улыбкой.
   Был и второй придурок, кого Сашка в первые дни по недогляду зачислил в "неприметные" - Славка Кулешов. Хотя, по правде, и он сразу не понравился, прежде всего, из-за наглого, с вызовом, взгляда. Поначалу даже Сашка принял это за смелость, потому что взгляд свой тот дарил не только сверстникам, но и учителям, чем вызывал у некоторых бешенство.
   Уже позже он узнал, что за ним прочно укоренилась слава "тихушника", способного на любую подлость.
   Славка был веснушчатый, с колючими водянистыми глазами, со вздернутым носом и притертыми гелем жесткими соломенными волосами. Ходил он кошачьей крадью, со слегка наклоненным вперед туловищем, своеобразной раскачивающейся, "шарнирной" походкой, будто, в пуантах - с несгибающимися ногами и резко откидываемыми в сторону носками.
   Со временем дурные предубеждения Сашки усилились, потому что Славка ежеминутно был нацелен на пакость. Мог стянуть тетрадь, шутки ради, и отдать ее после уроков. Мог с безучастным видом, подкравшись, дать пендаля кому-нибудь на физкультуре, и все шишки от поднявшегося шума обрушивались на пострадавшего.
   Лиля рассказала Сашке, как однажды Славка шутки ради задним числом в классном журнале выставил Смольникову "двойки" по нескольким предметам. Скандал разразился поздно, перед каникулами, и разбираться в их появлении учителя, естественно, не стали.
   В классе Кулешова дружно недолюбливали, но оттого, что многие побаивались, очевидного противостояния избегали. Хотя были и те, кто в споре принял бы его сторону.
   За Славкой всюду вился самый высокорослый не только в восьмых, но и в девятых классах, Витька Панасенко, дурак по всем предметам, кроме математики. Отчего Панас замирал и путался в географии и биологии, но первым сдавал контрольные по алгебре и геометрии, никто объяснить не мог.
   Все смеялись, и называли его паранормальным явлением. Наверное, так удивительно были слеплены его мозги.
   Мотором в их связке был, безусловно, Славка, несмотря на большую разницу в габаритах. Панас "подчищал" там, где успевал напроказничать Славка. Огромными ручищами и с немереной силой он обхватывал жертву, а Славка демонстрировал на ней что-нибудь из кунг-фу, или какую-другую экзекуцию.
   Чувствуя свое абсолютное превосходство, Славка иногда задирался и к Панасу. Причем - довольно зло. Тот терпел, и в классе не помнили случая, когда бы Панас не сдержался. Как не помнили и их конфликтов с Демьяном, подмечая обоюдное старание выдерживать динамическое равновесие интересов.
   Новые учителя, новые требования к занятиям, ответственность перед новой семьей потребовала от Сашки огромных усилий. Он мобилизовался внутренне, и скрупулезно выполнял все задания. Где не получалось самостоятельно - в химии, математике и немецком,- латать пробелы помогали репетиторы.
   Почти весь день, до девяти-десяти часов вечера, Сашка был загружен уроками, не видя улицы после школы.
   Боясь нервного срыва, и с учетом его успехов, на семейном совете решили такой ритм выдержать до зимних каникул, после чего продолжить только языковую программу.
   Открытым вопросом в будущем плане оставили занятия спортом - плавание или единоборство, на выбор.
   Временами на Сашку находила страшная хандра, такая, что опускались руки, и хотелось плакать.
   На него вдруг наплывали воспоминания, связанные с образом матери, и ему становилось стыдно за то, что в текучке дня, заботах и играх, он забывал о ней. Словно, что-то могло быть сильнее памяти о ней!
   Одноклассники, не раз подмечавшие такую Сашкину "отключку", рассеянность, расценивали как очередную странность не до конца раскрывшегося новичка. То ли еще будет?!
   И друзей это не прибавляло.
   Он, по-прежнему, уединялся на переменах, ходил в одиночку, если даже случались попутчики. Единственный, с кем настраивалось взаимное притяжение, был Матренинский. Но Матрена сам был бирюком, и уровень взаимоотношений с ним был не намного выше, чем с другими одноклассниками.
   Сашка окончательно "втюрился" в Аню. По уши. И с каждым днем находил в ней все новые притягивающие черточки.
   Она уже перешагнула через гормональную перестройку, и выглядела вызревшей девицей, которой можно было дать и пятнадцать, и все девятнадцать.
   Злые мальчишеские языки в безнадежной отсталости от быстро взрослеющих девчонок побалтывали о связях некоторых из них со старшеклассниками.
   Это было небезосновательно, потому что на ноябрьские праздники вдруг пропала Машка. Родители ее обыскались, поставили всех на уши. Кроме одноклассников и знакомых, обзвонили милицию, больницы и морги. А объявилась она только через пять дней: уехала, не предупредив даже близкую подругу, с разношерстной студенческой компанией к кому-то на дачу.
   В отличие от родителей, для одноклассников это не стало ошеломительной новостью. У нее и прежде были "заходы". Видно, кровь взыграла раньше, чем у других. Медлительная, но с явно заложенной энергетической бомбой, она была, под стать Панасу, крупной, сисястой, с большим крутым задом девицей, за что Славка прозвал ее Клавой. Эта кличка намертво приклеилась к ней.
   Раздача метких и клейких "кликух" была одной из приметных способностей Славки. Было непонятно, как он их подбирал, и как потом обычное, вроде, слово трансформировалось в обидное. Его и самого прозвали "Гуляшом". Он злился, бурно реагировал, но если не в лоб, то за глаза его продолжали так называть.
   Пока самого не касалось, Сашке даже нравились прикиды кличек к их обладателям. Но Кулешов и его не оставил без внимания.
   Однажды в толкучке перед кабинетом химии по непонятной для Сашки причине он вдруг отвесил ему щелбан: "Шнурок паршивый!".
   Сашка ответил тем же. Но когда Гуляш повторил рукоприкладство, Сашка, недолго думая, ударил кулаком. Удар получился несильным - негде было развернуться.
   Панаса рядом не было, может, поэтому Гуляш и не вступил в единоборство.
   Позже он еще пару раз попробовал публично навесить "Шнурок", но Сашка решительно это пресек:
   -Убью тебя, суку. Башку разобью. Действительно, все забудешь, даже свое имя.
   На такую дерзость Славка ответил своей: что-то шипя, он ладонью обхватил Сашкино лицо, слегка потрепал его и сильно оттолкнул.
   Подвернувшимся под руку чьим-то рюкзаком Сашка хватил Гуляша по голове. Вступился Панас, завязалась потасовка. Все кинулись разнимать, и пацаны, и девчонки. А вскоре начался урок.
   Можно было ожидать продолжения конфликта после уроков, но, к удивлению и облегчению Сашки, его не последовало.
   Подачу сигнала внутренним "радиомаяком" Аня, похоже, приняла, но повела себя примерно так, как и он в свое время с Лилей. Взгляд ее стал надменный и насмешливый, так, по крайней мере, ему показалось.
   Но и его чуть ли не с радостным ожиданием ловил Сашка, потому что, по большей части, она попросту не обращала на него никакого внимания. Он взглядом сверлил ей правое ухо, затылок, безмолвно взывая к контакту и вниманию, но упирался, будто, в стену.
   Телепатия не срабатывала.
   Вскоре Сашка получил страшный, нокаутирующий удар: случайно на улице он увидел медленно прогуливавшихся Аню со Славкой.
   В них не было скованности, какая бывает при вхождении в роль, в дебюте, зато в лицах была умиротворенность и загадочность. О случайности их встречи не могло быть и речи: гуляли они в стороне от хоженых дорог и без школьных рюкзаков.
   Что могло связывать ангела с этим идиотом?
   Сашка был унижен, опрокинут и раздавлен.
   Несколько дней он не мог прийти в себя.
   Он вглядывался в Гуляша, пытаясь познать его секрет, заприметить то, что может нравиться другим, рассмотреть за кажущимися недостатками достоинства. Но кроме картофелеобразного носа, бородавчатой родинки над левой бровью, раздолбанной походки и агрессивной язвительности ничего приятного или особенного выделить не мог.
   Он заставлял себя не глазеть в сторону Ани, но взгляд сам собой, как магнитная стрелка, возвращался в заданное положение.
   В то утро Сашка проснулся с непонятной тревогой. В школу не хотелось, как не хотелось и беспричинно отпрашиваться у тети Тани с дядей Андреем.
   Не доходя до школы, созрело решение, и он повернул к метро.
   Уже несколько дней в памяти всплывали картинки прежней школьной жизни, вспоминались друзья Вадька и Арсен, Надежда Михайловна, училка по литературе... Ее Сашка уважал особенно. Вообще, на уроках он нередко сравнивал нынешних и прежних учителей. И такой, как Надежда Михайловна, здесь не было.
   Когда он добрался, уроки уже начались. Охранник пропустил без вопросов, только мельком глянул и узнал. Сашка поднялся к английскому кабинету - расписание он помнил,- и расположился на широком подоконнике.
   Когда до конца урока оставалось немного, мимо прошла историчка Светлана Георгиевна.
   Сообразив, она развернулась, подошла и обняла Сашку за голову:
   -Здравствуй, Теплицкий, здравствуй, сынок! Как ты? Расскажи.
   Сашке было неудобно сидеть - боком, да еще с оттянутой головой. Для удержания равновесия легче было тоже обнять Светлану Георгиевну, но рука не поднималась. Прежде она не была замечена в особых симпатиях к Сашке, и теперешние сантименты казались избыточными.
   Светлана Георгиевна почувствовала скованность Сашки, отступила назад и тоже примостилась на подоконник.
   -У тебя все в порядке?
   Она спрашивала обо всем: о новой школе, одноклассниках, учителях и уровне преподавания, поначалу обходя тему его новой семьи.
   Когда же коснулась и ее, Сашке это не понравилось.
   Это было очень личное, и в нем он еще сам не разобрался. У него самого было еще слишком много вопросов по этому поводу. А к кому - он не знал. Почему же кто-то хочет знать это прежде, чем он разберется сам?
   Прозвенел звонок, и коридор в один момент стал походить на птичий базар.
   Сашку облепили в три кольца.
   Как ушла Светлана Георгиевна, он не заметил. Радость бывших одноклассников при виде Сашки была неподдельной. Спрашивали все наперебой, он не успевал отвечать, и только кивал головой.
   Когда прозвенел звонок, всех моментально сдуло, кроме Вадьки, оставшимся с ним. Чтобы не встречаться с учителями, они скрылись на чердачной лестнице.
   Вадька начал курить. У него упало зрение, и родители лишили компьютера - единственной радости и отвлечения от школьной суеты и проблем. Родился племянник, и пришлось жертвовать котом, жившим у них семь лет.
   Несмотря на их близость, все это время они не перезванивались. Конечно, не оттого, что не было потребности. Оба понимали, что к новым условиям нужно притереться, а для этого, опять-таки, нужно время.
   Вадька изменился, что-то у него было наперекосяк, но он об этом не хотел говорить, а Сашка расспрашивать. Он даже отказался от "Макдональдса", хотя раньше именно он подвигал Сашку на всякие "чизбургеры" и жареный картофель, которые ел до отвала, и все обильно запивал.
   Как все это лезло в худющего Вадьку, было трудно представить. Шуткой про него ходило, что он "ходячий террариум глистов". И Вадька этот имидж поддерживал. В столовке, бывало, чтобы не ждать в очереди, он глазами выискивал нетронутую еду, подходил и, наклонившись, делал пару плевков в тарелку и компот, а затем садился и со смаком все съедал. Не раз дело кончалось серьезными драками.
   Слухи о "диких поступках Клементьева" доходили до учителей, доводились до родителей, разбирались на собраниях и у директора, но Вадька продолжал ценить свое время и чудачество.
   Отступились другие. Посчитали, что он "повернут на один градус", и пусть себе колобродит... До предела, конечно...
   -Не могу уйти: Михайловна, стерва, "банкой" в четверти грозит. Спрашивать сегодня будет. Вчера "Онегина" три часа учил - не лезет и все! Рифма, вроде, хорошая, а не идет... Слушай, приходи ко мне в субботу, а? Или давай на картинг сходим?
   Сашка вышел из школы, еще не решив, куда идти.
   Ноги сами повели знакомой дорогой, и он не сразу это сообразил.
   Ключи от квартиры лежали в рюкзаке - он всегда их носил с собой. Но, по правде сказать, ему туда не очень-то хотелось. Ему было жутко войти в нее, увидеть, потрогать привычные вещи, и не обнять, не прижаться к самому дорогому, любимому человеку.
   Он купил чипсы, ржаную лепешку, и, проходя мимо подъезда, остановился, засмотрелся на темное окно кухни. На душе было муторно.
   Как неестественно ходить мимо родного дома! Как ужасно, когда в этом доме холодно и темно! Как страшно быть разлучимым с мамой! Навсегда! Юрка хоть знал, что мама жива, и задача была - искать! Искать и найти! И, ведь, нашел!
   Подрагивая от внутренней дрожи, Сашка прошел во второй подъезд и по приставной лестнице забрался на чердак.
   Здесь тоже было полное запустение, ничего не изменилось со времени последнего посещения. Никто, похоже, здесь не появлялся. Арсен тоже. У Сашки с ним был связан один из самых светлых периодов, когда все мысли, деньги и время были подчинены страстному увлечению голубями.
   Началось с того, что здесь, на чердаке, накидкой они поймали домашнего голубя. В заботе о нем подкупили голубицу, потом еще пару. А дальше - пошло! Каждую субботу ездили на Птичий рынок и на сэкономленные деньги покупали голубей. В основном, чеграшей и турманов, игрунов.
   Когда их стало около десяти, основным развлечением стало приманивание одиноких "чужаков".
   Бывали дни, когда они только и глазели в небо, как на боевом посту ПВО. И когда кто-нибудь из них вдруг звонил, заприметив в небе добычу, они во всю прыть рвались на чердак. Открывали собственноручно построенную голубятню и в четыре руки, с завязанными на шесты лентами, начинали гон. Редко, когда близко парящие одиночки не присоединялись к стае. Всякие попадались: и "монахи", и "сороки", и "кружастые".
   За восемь месяцев стая приросла до тридцати восьми голубей, и в голубятне пришлось достраивать два этажа. Приманивание, как способ размножения, изжил себя, и они продолжали его, вообщем-то, по инерции и "по кайфу". Потому что расширять хозяйство было сложно, начали жаловаться и бузить соседи, а продавать голубей на рынке не всегда хватало времени. Хотя это приносило неплохие деньги. Отбирались, в основном, "залетные", и то не все, а пугливые, неприрученные, и те, что в полете отрывались и уходили в самостоятельное круженье. Те же, кто составлял костяк стаи и приводил "чужаков", были на особом счету и рационе, в отдельной клети.
   "Слуховое окно" было открыто, на перекладинах и трубах, нахохлившись от холода, сидели семь-восемь "дикушек". Повсюду были перья, но легкие, пуховые - не от следов кошачьего пира.
   На лежаке - толстый слой пыли. В прошлый раз под ним Сашка оставил целлофановый пакет с газетами, и сейчас они были на месте. Он взял кусок обломанного шеста, и с тупым ожесточением стал колотить по лежаку, поднимая густую пыль и "дикушек" с насиженных мест.
   Когда дышать стало трудно, он прошел к противоположному окну и, облокотившись, надолго уставился на соседние крыши и верхушки деревьев.
   Тоска. Мрак. Серость. Однообразие.
   И никакой определенности, никакой последовательности в мыслях, ощущениях и действиях. Нет радости.
   Все - серость! Даже падающий и лежалый снег не в состоянии ее скрыть, выбелить.
   Сашка прикрыл ближние окна и вернулся к лежаку, расстелил сверху газеты и лег. Было прохладно, и он обхватил горячую трубу. Думать ни о чем не хотелось.
   . . . . . .
  
   Он шел вдоль высокого берега, под которым невидимо, но слышно, струилась река. Слева громоздились скалы с причудливыми тенями и редкими деревьями на них.
   Он понял, что это где-то на юге.
   Это чувствовалось по сухому звенящему воздуху, запаху теплой рассохшейся земли, редкой растительности, мерному урчанию бегущей реки и низкому небу, словно, нанизанному и держащемуся на вершинах гор.
   Луна была полной и яркой, путавшейся в рваных мелких облаках, искажавших ее круглую форму и неверно проводящих ее желтый мерцающий свет.
   Он шел несчитанные дни, и все время слева и справа оставались все те же горы и река, а за каждым новым поворотом открывался новый, а за ним - другой...
   И бездонное небо, как бы долго и далеко Он не продвигался, было неподвижным, словно, время остановилось...
   Он, будто, шел из небытия в небытие.
   И в какое время и как изменялось расположение звезд, как Он ни старался приметить, было непонятно. Словно кто-то в моменты, когда Он уставал или отвлекался, прокручивал эту звездную рулетку.
   Но Он заметил, что делалось это по каким-то своим небесным законам, с определенным ритмом, последовательностью и расстановкой.
   Он заметил это в ту ночь, когда, сбив лапы и не в силах идти, пролежал в ласкающей теплой пыли под кустом ядовитого розового олеандра.
   Он долго выбирал, где отдохнуть, и красота этих ярких цветов привлекла, расположила и расслабила.
   А утром с трудом приподняв голову, на подкашивающихся ногах Он спустился вниз, к воде, и, только отдышавшись, понял, что красота может быть обманчивой и губительной.
   Красота для Него отныне не будет ориентиром!
   Он будет ее избегать и следовать неброским, но выверенным приметам. Отныне Он будет искать Ее ночью, когда все краски смешиваются и меркнут.
   Он и прежде не искал Ее днем, потому что только ночью, когда все вокруг спит, из тьмы, Она могла выйти к Нему навстречу. Но Она не спешила к Нему.
   Может, не знала, что Он ищет Ее?
   Он уже слышал не раз, что во всем зверином царстве, как закон, взрослые расходятся с потомством, как только оно научиться выживать. Но, ведь, Он еще ничему не научился! Он, ведь, ещё такой маленький! Она очень нужна ему! И Он обязательно найдет Ее!
   А пока, устало перебирая лапами и с надеждой внюхиваясь в доносимые ветром запахи, Он согласен был встретить хотя бы Тимона и Пумбу. Он с отчетливостью ясного солнечного дня помнил эту чудную, как оказалось, про Него сказку "Король-Лев". И разлуку эту Он воспринимал как временную.
   А Тимон с Пумбой - это предзнаменование того, что скоро, очень скоро Он с Ней воссоединится. Надо только любить, помнить, надеяться и искать! Так в сказке...
  
   . . . . . .
  
  
   Сашка проснулся около четырех. Было уже темно, а потому жутковато в этом чертовом пристанище призраков и домовых. Только Карлсона недоставало встретить.
   Он быстро собрался и на ощупь добрался до люка. Уже здесь, в одном шаге от успокоения и свободы, его охватил ужас и по телу пробежал предательский холод.
   Он еще больше заторопился, сбросил рюкзак вниз, практически соскользнул по лестнице, громко хлопнув крышкой люка, вскочил и резво сбежал вниз, уверенный, что наверху сейчас раздадутся недовольные возгласы и ругательства соседей.
  
   * * *
  
   12
  
   О том, что Софья приехала в Москву, Андрей узнал в кабинете Либермана. Тот переписал телефон и сунул ему бумажку вместе с приветом. По тону и обрывочным фразам можно было приметить их заметное сближение.
   Вернувшись в кабинет, он позвонил Софье, и они условились встретиться в "Графе Орлове" - красивом ресторане среди окружающего шаболовского убожества.
   Андрей приехал туда с Сашкой. Софья опоздала больше, чем на полчаса, так что они успели подкрепиться.
   Андрей заметил, с каким лицом она вошла в зал, и как оно изменилось при приближении: конечно же, Сашку она не ожидала...
   Тот же, напротив, обрадовался, бросился к ней и обнял.
   -Ты уже намного выше меня,- сказала Софья, прижимая его.
   Они поужинали. Сашка от необычности обстановки, ее комфортности, выглядел чуть возбужденным, пытался поддерживать беседу и с готовностью отвечал на вопросы Софьи. Она была связана с его прежней беззаботной жизнью, и какие ассоциации в связи с этим рождались в его маленькой голове, Андрей мог только предполагать. Он оценил такт и мудрость Софьи, не ставшей будоражить память мальчишки всякими воспоминаниями.
   -Хорошо, что вы вдвоем пришли,- сказала Софья, поглаживая руку Сашки.- Но разговор отложим, да? Бумаги, которые ты просил, я привезла, и завтра тебе передам: в двенадцать я должна быть у Леонида Михайловича. Единственное, хотелось бы оговорить некоторые финансовые вопросы.
   -Что ты имеешь в виду?
   -Наш вклад. Лично я могла бы помочь.
   -Давай не будем портить вечер. Этот вопрос снимается полностью, но я, тем не менее, ценю твое предложение. Я помню твой недавний благородный порыв, в котором даже принял участие, поэтому рассматриваю этот, как очередной. В бумагах, что привезла, без двусмысленностей на этот счет?
   -Завтра сам все прочитаешь.
   -В "Союзе" опять остановилась?
   -Приятно, когда мои чудачества запоминаются.
   Поужинав и вдоволь наговорившись, Андрей с Сашкой отправили Софью на такси, а сами направились пешком к метро.
   -Как в школе? В старую тянет?
   -Нет,- не сразу соврал Сашка.
   -В коллектив встроился?
   Сашка неопределенно пожал плечами.
   -Без конфликтов, надеюсь?- насторожился Андрей.
   -Я стараюсь не обращать внимание...
   -Как это?
   -Обычно...
   -Расскажи. Подрался с кем?
   -Нет.
   -Но пикируетесь,- утвердительно сказал Андрей.- С кем?
   -Есть один дурак. Нет, два,- поправился Сашка.- Только не спрашивайте о них - я сам разберусь. Они не только ко мне, к другим тоже задираются.
   -Хорошо разбирайся. Сам не нарывайся, но и спуску не давай, если полезут... Жаль, что я раньше этой стороной не озаботился... Ну, а друзьями обзавелся?
   -Нет.
   Андрей рассмеялся.
   -Что же ты - врагов нажил, а друзей нет?
   -Я еще не могу назвать его другом.
   -Почему?- удивился Андрей.
   -Мне мама говорила, что друзей за всю жизнь может быть двое-трое, и на них во всем можно положиться. А с кем просто водишься - это товарищи.
   -Правильно мама говорила,- Андрей задумался.- Справишься с теми засранцами? Скажи мне, если что...
   -Справлюсь, один уже почти отвял. А второй больше рисуется: то толкнет, то подножку даст, ранец выбьет... А потом ухмыляется: встанет, руки "по швам" и зубы скалит. Пацаны говорят, что из-за него одна учительница ушла: довел ее, и она ему свитер порвала.
   -Ты с ним дрался?
   -Два раза,- неохотно признался Сашка.
   -Помогло?
   -Нет.
   -Вообще, лучше, когда тебя уважают, а не боятся. Психологически уравновешенный и сильный человек своим спокойствием, уверенностью, взглядом, жестом, поступком заявит себя лучше, чем кулаком. Сразу это не приходит, воспитывать в себе надо, но в будущем, когда и ситуации посложней будут, это очень пригодится. Ну, а со своим придурком другую тактику изобрети. Смотрит, к примеру, на тебя, и прощения, словно, просит, да? А ты ему на ногу наступи, толкни невзначай... Или с такой же улыбочкой ногой в пах больно просунь... Или еще куда, но так, чтобы он крепко запомнил, и чтобы следов не оставалось. Придем домой - я тебя кое-чему научу: и куда бить нужно, и болевые точки покажу. Без следов не пожалуешься, никто не поверит.
   -Он жаловаться не станет. До меня он в классе почти всех пацанов клепал. Авторитет пачкать не станет.
   -Ты в принципе должен знать, как себя вести. Бывает, ведь, и на улице идиот какой придерется! Поэтому, если соперник явно сильнее тебя, изобрази психа: схвати дрын, или камень, приложись куда-нибудь, кроме головы... По первому разу предупреди, что с тобой от злости такие припадки случаются, а не поверит - действуй. Вот, и задумается - будь уверен!- твой придурок: стоит ли с тобой калечится?
   Сашка внимательно слушал, и по его сверкающим глазам, замедлившимся движениям было понятно, с какой живостью он обыгрывает в голове услышанное.
   Для себя же Андрей решил выяснить, что на самом деле происходит в Сашкином классе. И вообще, стоило глубже проникнуться проблемами мальчишки.
   Он без умысла сегодня пришел вместе с Сашкой, посчитав, что встреча для всех будет полезной и приятной. Так и случилось, но по разговорам и поведению стало ясно, что Сашка даже не рассматривал для себя возможность патроната со стороны родственников отца.
   Это было и неожиданно, и приятно.
   -Сейчас этого, к сожалению, нет, но в наше время соблюдали жесткие, но справедливые правила улицы: ну, там, драка только один-на-один, или до первой крови, или лежачего не бить... И никому бы не пришло в голову нарушить эти правила, если договорились. Не то, что сейчас.
   Андрей приостановился, проворачивая в голове - стоит ли ему рассказывать "героические" случаи.
   -Хотя, честно сказать, и в наше время по-всякому бывало. Помню, на втором курсе института ночью возвращался в общагу, а на скамейке компашка расположилась. Винцо попивают, ну, и на подвиги потянуло. Сейчас бы я обошел их, но тогда попер напропалую, хотя их человек семь-восемь было. Обычная зацепка: "Дай закурить", и сразу шмон в моих карманах пытается навести. Смотрю: на скамейке и сигареты, и бутылки стоят... Выбрал запечатанную, и как дал ему по тыкве! Он, как мешок с говном, рухнул. Бутылка разбилась, и непонятно: то ли кровь у него по башке течет, то ли вино. А в руке у меня бутылочная "розочка" осталась. Все видят, и боятся сунуться. Я выбрал того, у кого морда попротивнее, подошел и этой "розочкой" куртку ему перекроил. Геройски себя чувствовал, каждый раз только этим сквером ходить старался. Но это я тебе не для того рассказываю, чтобы ты моей дурью заразился. Ведь как можно было поступить?
   -Как?
   -Ну, как бы ты в подобной ситуации поступил?
   -Я бы, наверное, обошел их,- честно признался Сашка.
   -Правильно. Но запомни: труса и через улицу видно. Важно - с каким чувством ты обойдешь их, сумеешь ли сохранить спокойствие и уверенность в себе. Можно поступить и по другому принципу: бей и беги, и на ходу ищи подходящий камень. Остановись, если догоняет, и еще раз по морде дай, или кулаком, или камнем. Но, обычно, за такими не увязываются - чувствуют их дерзость.
   -А вы часто дрались?
   -О-о! С вагон, а то и больше. Но запомни: я тебе все это рассказываю, чтобы ты представлял себе, как вести себя надо в таких ситуациях. И еще запомни: всегда лучше помолчать, сразу не ерепениться. Все твои слова - должны быть во взгляде. Глазами не стрелять нужно, не прятать их, а смотреть спокойно, вид cоздавать. Те, кто на публике духовится - это понтари, мыльные пузыри. Хотя с ними еще осторожней надо быть - подлые они, группой работают. И тех, кто больше всех из них балаболит, грозит, слюной брызжет, не сомневайся и, чтобы остальные не полезли, печатай прямо в лоб. Такие, как лампочки, сразу выключаются. Ладно, считай, первый урок по теории преподал, а дома покажу кое-какие приемы. Главное - запомни: никогда никого не бойся, даже если схлопочешь. На любую силу всегда другая сила найдется. Не сегодня, так завтра. И потом - у тебя ведь есть я!
   Андрей рассмеялся и притянул Сашку за плечо.
   -А с уроками что? Есть проблемы?
   -Нет.
   -Как это - нет? Заглянул в твой дневник, а там - красный цвет календаря через каждую страницу. По физике и литературе - раздраженные записи, по химии - несколько двоек.
   -По физике у нас дурак какой-то! Обзывает, Лотошкина ударил...
   -Я с самого начала не стал тебя контролировать, так как видел, что вы с Татьяной Леонидовной занялись. А что касается наказаний, то зря их отменили - сам видишь, какие гаврики пошли... Ты хоть знаешь, что в Англии их до сих пор практикуют? Чуть что - по рукам или макушке линейкой - бац!
   Андрей небольно отвесил Сашке подзатыльник, и они рассмеялись.
   -А по литературе? Хоть знаешь, как учителя звать?
   -Антонина Сергеевна. Злюка - на всех кричит. Отвечать не хочется, и из головы сразу все вылетает. А запись в дневнике из-за того, что я Семыкиной тряпкой в лицо попал. Но я не нарочно: на уроке в меня бросили, а я, не глядя, обратно... Ну, и попал...
   -Извинился перед девочкой?
   -Да.
   -Молодец. Плохо, конечно, если учитель не может контакт с классом наладить, да еще орет. У меня, знаешь, самая любимая учительница была как раз по литературе - Нина Зиновьевна Манзон, светлая ей память. И я у нее в "любимчиках" ходил. Она-то меня и образумила, настроила на учебу: до этого я совершенно отвязной был, уличные университеты прошел в полном объеме. Предмет она знала великолепно, но вела его своеобразно. Руководство об этом, конечно, знало, но ничего не предпринимало: на экзаменах никогда не было проколов. У нас по литературе в десятом классе уроки сдвоенными были. Так вот, она минут за десять - пятнадцать опросит тех, в ком не уверена была, а потом - все из внешкольной программы: Силлитоу, Хемингуэй, Фолкнер, Паустовский... Почти все в классе зачитывались толстыми журналами, передавали их друг другу, а потом на уроках обсуждали. Все порождалось с маленького, вроде, вопроса: "Нина Зиновьевна, а вот у Ремарка в "Трех товарищах"... И начиналось! И вольностей нам хватало - очень демократичной была. Помню, писали по "Войне и миру" сочинение о полководческих талантах Кутузова и Наполеона. Я превознес Наполеона, его таланты, ввернул в тему даже его египетский поход. О Кутузове, ясно, менее лестно отозвался, мол, не умением, а числом побеждал, Москву напрасно сдал... Ты-то сам читал "Войну и мир"?
   -Нет еще.
   -Обязательно прочти, сильнее еще ничего не написано. Так вот, за измышления мои она поставила "четверку". Я разобиделся, собрал шмотки и прямо с урока ушел. Послала она вслед за мной кого-то, но я не вернулся: сама ведь учила нестандартно мыслить и поступать! А на следующем уроке только журнал на стол положила, сразу ко мне подошла, внимательно в глаза посмотрела и говорит: "В журнале я тебе "пятерку" выставила. Как ты и оценил себя". Спокойно посмотрела, без обиды и укоризны. Мне ее взгляд вечностью показался. Я готов был провалиться на месте! А она повернулась и пошла. Это был самый эффективный урок, усвоенный мной. Я места себе не мог найти! Я в тот день ее разом понял. Что ей больше всего надо было? После школы я больше ее не видел - переехал в другой город. А в девяносто четвертом случайно узнал, что Нина Зиновьевна умерла, и на похоронах у нее море народу, тысячи две-три, было. В основном, ученики нескольких выпусков. Так что, разные учителя бывают. Видишь, сколько лет прошло, а я и сейчас кланяюсь ей. Она, мне кажется, исполнила высшее предназначение учителя - людей пробудила в нас.
  
   * * *
  
   13
  
   В конце ноября истекал месяц, в течение которого органы опеки должны были установить попечительство над Сашкой. Но проблема была в его здравствующем отце. Отказные бумаги, которые привезла Софья, должны были ускорить процесс, но они - обычное дело,- куда-то затерялись, и только после звонка Татьяны Леонидовны какому-то чиновнику телега двинулась.
   Четырнадцать исполнялось Сашке в январе, и попечительство могло быть назначено именно с этого срока. Сейчас же остро стоял вопрос о заграничном паспорте, иначе намечаемая под Новый год поездка в Египет могла сорваться.
   Ехать собирались без Андрея, его удерживали дела. Но ближе к отъезду стала уклоняться и Верка. Не так, чтобы точно и определенно, а именно уклончиво, с оставляемым для себя шансом все поменять в последнюю минуту. У Верки был выпускной курс, и, понятно, что праздновать они собирались незабываемо.
   Вечную занятость Веры Сашка ощутил и на себе. С первых дней Татьяна Леонидовна некоторые домашние обязанности разделила поровну между детьми. Прежде всего, это касалось уборки квартиры. Но Сашке все чаще, особенно в декабре, приходилось работать одному.
   Вера влетала домой, как легкая щебетунья, целовала Сашку, обещая в следующий раз полностью его сменить. Следующий раз был, как предыдущий.
   Когда-то и она поняла ложность своих посулов, и перестала их делать вообще. Перешла исключительно на материальные поощрения Сашки. Но их и не следовало делать, потому что уборка была ему не в тягость, к ней он привык еще с восьми лет. К тому же, он очень ценил отношение Веры к себе, и во многом считал ее примером для себя и других. А уж в таком мелком деле был, безусловно, готов подставиться вместо нее.
   Своим пониманием окружающего она стояла, как бы, у водораздела взрослого и детского восприятия. В беседах с Сашкой ее слова были наполнены такой житейской мудростью, будто она, как Тортилла, прожила уже не одну сотню лет. Когда спорила с родителями, доводы были настолько убедительны и задорны, что нередко приводили их в замешательство. Особенно дядю Андрея.
   Сашка не раз замечал, как он, не найдя контраргументов, начинал психовать и ругаться.
   Внутренне Сашка всегда занимал ее сторону, потому что ее позиция всегда была по-мужски взвешена, справедлива. Для него это было очень важным.
   Наверное, из нее получился бы хороший судья.
   При этом Вера знала обо всем, что творилось в городе и на другом конце планеты, была посвящена во все газетные публикации и тайны богемы, автомобильных новинок, спортивных соревнований и громких скандалов. Не говоря уже о моде во всех ее проявлениях. Эти ее знания, родителями если не ценились, то, по крайней мере, признава-лись, при решении кроссвордов, например.
   Подарки, которые она дарила Сашке, были только внешним и приятным для обоих проявлением Вериных чувств. На деле, в ней он видел надежного друга, с которым был готов поделиться даже самым сокровенным. Просто в этом пока не было особой необходимости.
   Сашка записался в спектакль "Двенадцать месяцев", который должны были дать прямо перед Новым годом. Дома это полезное дело поощрили. Репетиции занимали довольно много времени, но он постарался, чтобы они не отразились на занятиях.
   Об истинных мотивах нового увлечения, кроме Сашки, знал еще один человек. Или догадывался. Во всяком случае, встречаясь взглядом, ему всегда чудилась усмешка в ее глазах. Спокойная, малозаметная, но с явным свидетельством познанной тайны.
   Ему дали роль Апреля, ей - Падчерицы. По ходу пьесы он брал ее за руку, всего-то, но эту сцену он был готов проигрывать сотни раз. А ему и не хотелось таиться, он хотел, чтобы она знала, а не догадывалась об этом. С большим облегчением он бы сказал, прокричал, написал ей о тех чувствах, что напрочь поглотили его.
   Но ее выбор Славки был непреодолимым препятствием для его вырывающихся признаний.
   Знала ли она, что об их встречах с Кулешовым известно? И усмехалась бы, глядя Сашке в глаза?
   В самый разгар постановки выяснилось, что участвовать в праздничном спектакле он не сможет из-за отъезда в Хургаду.
   Татьяна Леонидовна, чтобы заполнить Сашкины каникулы, купила тур с двадцать пятого декабря на две недели. Это стало возможным, после того, как она, используя связи, организовала ему загранпаспорт всего за два дня.
   До этого на море Сашка был два раза - в Сочи и Туапсе. Но то было летом.
   Теперь же, прилетев посередине зимы в теплынь, песчано-пальмовую страну, он обалдел, что в это время года бывают свободные от снега края. Все было в диковинку: и голубое, безоблачное небо, и пейзаж, и строения, и люди, услужливо и цепко хватающиеся за багаж.
   Хургада была совсем не похожа на российские города. Приземистые дома, узкие улицы, какой-то особый порядок на них, больше похожий на беспорядок, никуда не торопящиеся люди с размеренными, будто ленивыми движениями, огромное число полураздетых туристов, и, конечно, море, воздух, много солнца и света выдавали в ней развитый южный курорт.
   Еще не попав отель, Сашке все уже здесь нравилось.
   Его нетерпение искупаться Татьяна Леонидовна учла, и, только заполучив номер, они переоделись и отправились к морю. Экипировал Сашку Андрей, объехав с ним несколько магазинов, прежде чем они купили фотоаппарат для подводной съемки, ласты и трубку с маской.
   Такую красоту, что увидел Сашка под водой, трудно было представить. Почему природа так щедро одарила красками этих божьих морских тварей, и почему так бедна была ее палитра на берегу, на земле?
   Сашка плавал, нырял, играл в волейбол с отдыхающими.
   Татьяна Леонидовна же купалась мало, короткими погружениями, все больше, загорала, густо намазавшись какими-то кремами, подстраиваясь под солнце. Иногда она уходила в дальний конец пляжа, где бетонными блоками суживался вход в лагуну, раздевалась и подолгу загорала там.
   Так поступали еще несколько женщин.
   Новый год ничем особым не отметился. Кроме выставленного в фойе отеля Деда Мороза и Снегурочки, да поздравления за ужином, ничто не напоминало самый любимый праздник. До того, как сами постояльцы не отметили его обильной выпивкой и по-русски широким гуляньем - в отеле россиян оказалось на удивление много. Даже петарды нашлись.
   Встретить Новый год хотелось торжественно, поэтому около десяти Татьяна Леонидовна с Сашкой пошли в один из ресторанов, находившихся здесь же, в комплексе, как оказалось - в итальянский.
   -Попробуешь?- спросила Татьяна Леонидовна, когда официант с шампанским застыл над Сашкиным фужером. И, не дожидаясь ответа, легко качнула головой.
   Время, действительно, пробежало весело.
   Сашку несколько раз завлекали в конкурсы, он даже выиграл смешную плюшевую обезьяну. К столу их беспрестанно подходили мужчины, приглашая Татьяну Леонидовну на танец, но она встала только раз. Соотечественники, тоже москвичи, предложили перебраться за их стол, но они остались на месте.
   Татьяна Леонидовна была статной, красивой женщиной, и Сашка часто, и в Москве, и здесь - на пляже и в ресторане, замечал, как мужчины задерживали на ней взгляд. Длинные и неприкрытые взгляды вызывали в нем бурю чувств, похожих на гордость, возмущение и ревность одновременно.
   Теперь же, в веселой праздничной кутерьме такая видная одинокая женщин была для них особой приманкой. Но, ведь, был еще он - Сашка!
   Ближе к концу вечера к ним подошел гитарист, неплохо говоривший по-русски, и великолепно спел пару популярных песен.
   Заметив интерес, он, с разрешения Татьяны Леонидовны, присел у края стола и спросил, что бы они хотели услышать. Было трудно поверить, что его репертуар настолько широк, но, оказалось, он знал даже Высоцкого. Кроме прекрасного голоса, он почти виртуозно играл на гитаре, привлекая слушателей с соседних столов.
   В конце Татьяна Леонидовна незаметно протянула Сашке пятьдесят долларов, чтобы он отблагодарил Хусейна. И его тут же перехватил соседний стол.
   Выходя из ресторана, Татьяна Леонидовна обняла Сашку за плечо и спросила:
   -Тебе понравилось?
   -Да, очень. Особенно гитарист.
   -И мне тоже. Завтра едем в Каир. Отдохнем, а через пару дней - в Луксор. Все равно, как-то надо заполнить непогоду.
   Действительно, по-настоящему солнечными были только первые три дня.
   Потом задул ветер, температура снизилась до восемнадцати-двадцати, и в море было гораздо теплей, чем на берегу. Не спасали даже брезентовые заградители, выставленные на пляже. Конечно, было разумным уехать в эти дни на экскурсии.
   Поездка произвела на Сашку, да и на Татьяну Леонидовну, неоднозначное впечатление. С одной стороны, поражающие своим величием, искусностью и древностью памятники истории, с другой - бедность, окружающая все это необыкновенное наследие человеческих талантов и возможностей. Бедность не только людская, но и природы.
   За все пятьсот километров пути не встретилось ни одного оазиса - повсюду пески. Трудно было представить в этом унылом однообразии колыбель человеческую.
   Каир оказался огромным, раза в два больше Москвы, городом. Но совсем не похожим ни на нее, ни на другие города, что довелось видеть Сашке, прежде всего, особым восточным колоритом, суматошным порядком и мусором на улицах, и отсутствием запоминающегося архитектурного стиля.
   Они даже не поняли, когда въехали в Каир, настолько окраины сливались с центром. Понравились, конечно, отдельные здания в центре города, особенно Национальный музей. Ярким и запоминающимся оказалось посещение Цитадели и расположенных на ней величественных мечетей.
   Но самой незабываемой, конечно, стала поездка к грандиозным пирамидам, впечатление от которых даже не с чем было сравнить.
   Прикоснуться к этой вечности показалось Сашке особым таинством.
   В Хургаду возвращались затемно. От ходьбы и впечатлений все устали настолько, что отключились в автобусе уже через час, не досмотрев прокручиваемого фильма.
   Сашка заснул первым. Видя, как неудобно он сидит, Татьяна Леонидовна подставила плечо ему под голову, взяла за руку, и вскоре уснула сама.
   Проснулась она от непонятного шевеления на животе. Потрогала рукой, убеждаясь в своей догадке, наклонилась к Сашке и поцеловала в макушку: во сне он проник рукой к ней под кофту, инстинктивно ища тепло, родную плоть.
   Татьяна Леонидовна вспомнила, что Верка тоже лет до двенадцати нередко по утрам забиралась к ней в постель и запускала руку в грудь.
   Бедняжка! Ему так не хватает ласки!
   В Москву возвращались с желанием. Двух недель удовольствия хватило, чтобы соскучиться по ней.
   Андрей встречал один, без Верки. Еще на подходе из накопителя, отмечая их загоревший вид, он с улыбкой поднял большой палец вверх.
   Москва встретила снегопадом. Оказывается, со слов Андрея, была опасность вынужденной, по погодным условиям, посадки в другом городе, что и случилось с некоторыми самолетами. Их пронесло.
   В машине было тепло и уютно.
   Андрей с интересом поглядывал в зеркало заднего вида, прислушиваясь к рассказам и хитро улыбаясь. Конечно, соскучился он, конечно, устал, отвык от многих домашних дел, от готовки еды, и вынужденный восстанавливать навыки, конечно, радовался сейчас их прибытию.
   Он вглядывался в их лица, и по свечению взглядов чувствовал существование взаимного притяжения между ними. И понял, почему она в машину села не спереди, как обычно, а сзади, вместе с Сашкой.
   Взяв его под руку, Татьяна Леонидовна негромко рассказывала про Луксор. Сашка так заинтересованно поглядывал на нее, что Андрей засомневался - кому же она рассказывает? Он даже напомнил о себе, шутливо крякнув.
   Все правильно поняли этот сигнал, и дружно рассмеялись.
   Андрей определенно видел в жене метаморфозу, и факт, что она была связана с появлением Сашки. Других причин, как ни копай, вроде, не было.
   Она, будто, обрела себя прежнюю, молодую, с проснувшейся игривостью и задором. Словно, веселей жить стала. И спокойней.
   Словно, у нее повысился порог раздражительности, и она перестала понапрасну реагировать на мелочные причины, раньше приводившие к затяжным конфликтам.
   Она враз, без плавных переходов, изменила то, что уже Андреем с Веркой принималось за привычки или производственную необходимость.
   Первой жертвой в этом ряду пали рабочие субботы.
   Поначалу показалось, что она пропускала их исключительно из необходимости поездок по магазинам за Сашкиными шмотками. Но, к удовольствию домашних, сокращение трудовой недели произошло не только за счет суббот, но и рабочего дня: Татьяна Леонидовна также пунктуально, как и утром на работу, стала возвращаться домой к шести пятнадцати.
   Андрей не припоминал за ней особой сентиментальности.
   Конечно, она сильно любила Верку, до самозабвения, но проявления ее чувств, особенно в молодости, были настолько сдержанными, скупыми, что тетка Татьяны, жившая одно время с ними в Самаре, нередко врывалась в их комнату, перехватывая орущую Верку и ругая: "Коровушка ты наша, коровушка, приголубь дитя, к груди прижми, приласкай, сиську дай - чего с лицом каменным сидишь?".
   Но тактика жены, похоже, была более правильной, потому что Верка вышла, слава Богу, больше похожей на нее, чем на скрипучую тетку.
   И теперь она не сюсюкала, не суетилась, вела себя ровно и предупредительно. Но по тому, как она прощалась с Сашкой, уходя на работу, как сейчас сидела, держа его за руку, перемены были очевидны. Словно, вновь проснувшееся и не до дна исчерпанное материнство, недовложенное в Верку внимание, не до конца истребованная забота и ласка, прочными нитями протянулись от Татьяны Леонидовны к этому худому высокому подростку с большими умными, но не умиротворенными, глазами.
   -Есть еще один повод попраздновать в январе,- вдруг сказала Татьяна Леонидовна, глядя на Сашку.- Мы с дядей Андреем думали о подарке, но решили, что сам его выберешь. Есть что-нибудь заветное?
   Сашка зарделся:
   -Нет.
   -Подумай, и после скажешь. Нам бы хотелось, чтобы это был желанный подарок. И, если хочешь, пригласи друзей. Дата, вроде, знаменательная - новый отсчет отрочества.
   Таких "поджаренных" за время каникул, как Сашка, в классе оказалось трое. И все отдыхали в Хургаде.
   Удивительно, что их пути не пересеклись, но обмен впечатлениями сразу же сблизил их, как бывает между людьми, вместе сходившими в разведку.
   Кое-что из привезенного Сашка решил подарить Сергею и Лиле, как свидетельство доброго к ней расположения.
   Ане он преподнес папирус и статуэтку с изображением богини Хатор.
   -Как спектакль прошел?- спросил Сашка, кладя подарки на ее стол.
   -Хорошо.
   -Не думаю, что я очень подвел - роль у меня была маленькой.
   Аня взяла папирус в руки, и Сашка стал пояснять изображения на нем. Они стояли рядом, плечом к плечу, впервые так близко.
   Вдруг подлетевший, как вихрь, Демьян, дурачась, выхватил папирус так резко, что порвал его.
   Несмотря на вечно разыгрываемую роль шута, он понял, что перегнул палку, поэтому, как можно искреннее, изобразил извиняющуюся физиономию и отрывисто сказал:
   -Нечаянно я. Куплю завтра, я знаю, где их продают.
   Можно было, конечно, простить Демьяна. Можно, если бы это было при других обстоятельствах и при другом настрое. Аня впервые заговорила с Сашкой нормальным человеческим языком, впервые в ее взгляде он не почувствовал колючек.
   Но, главное, в последней фразе Демьяна он услышал прямое издевательство.
   Коротким ударом Сашка врезал по свернутым в противную улыбку губам. Они схватились.
   Позже, вспоминая драку, он удивился, что никто не стал их разнимать, даже когда в класс вошла учительница, сразу, без разбора, отправившая их к завучу. Больше того, разгоряченному в драке, ему показалось, будто кто-то сзади довольно сильно ударил его.
   Он тогда не придал этому значения, но спустя несколько дней, без особого на то повода, Сергей рассказал ему, как Гуляш, будто шутя, крикнул: "Наших бьют!", и трахнул книгой Сашку по голове.
   Зная Демьяна, надо было ждать продолжения.
   И оно не заставило себя ждать.
   В тот же день перед последним седьмым уроком Сашка зашел в класс с перемены и увидел сидящего на своем столе Демьяна. Ноги он поставил на сидение. А жестами и мимикой, снова дурачась, изображал сожаление, вроде, желая замириться. Было это так демонстративно и оскорбительно после происшедшего, что Сашка кончиками волос и пробежавшей судорогой в шее воспринял это прологом к настоящему действу.
   Он выбрал самый длинный путь к своей парте и, подойдя, с готовностью и вызовом глянул на Демьяна.
   -Вытри парту.
   -Какую?- с удивлением спросил толстяк, глянул себе между ног и смачно плюнул.
   Сашка всей массой, с силой врезался в Демьяна, и тот, скользнув по столу, отлетел к батарее, ударившись об нее головой.
   Звук был глухой и короткий, но в Сашке он отозвался беспокойством и страхом. Демьян остался лежать, не подавая признаков жизни.
   К нему кинулись сразу несколько человек, а Сашка вышел из класса и вернулся за рюкзаком только после урока.
   С большим облегчением он узнал, что с головой у Демьяна все в порядке, он довольно быстро очухался, хотя, как и Сашка, не остался на биологии, а ушел домой. Зато Сашке наказали прийти к директору с родителями.
   До вечера Сашка просидел в своей комнате.
   Придя с работы, к нему заглядывали и дядя Андрей, и тетя Таня, но на разговор о происшедшем он решился только за ужином.
   Дядя Андрей к рассказу отнесся серьезно, по нескольку раз выспрашивал и уточнял детали, и решение в итоге вынес успокоительное.
   -Молодец, правильно сделал. Подонков надо останавливать. Я завтра пойду с тобой.
   В кабинете директора собрались два завуча и классный руководитель. Со стороны Демьяна никого не было.
   -Вы в курсе случившегося? Должен вас поставить в известность и о том, что к Свешникову вчера родители вызывали "скорую помощь", отвезли в больницу, где поставили легкую степень сотрясения мозга,- начал директор.
   -Его госпитализировали?
   -Нет, отпустили домой. Но для вас это мало меняет возможные последствия. В суде, если туда обратятся родители Свешникова, не будут выяснять первопричину драки. Это мы с вами можем вынести моральное порицание зачинщику. И мы знаем, что это был Свешников. И знаем за ним еще целый хвост недоразумений. Но в суде будет фигурировать только факт нанесения увечья и его документального освидетельствования. И может быть вменен материальный иск. Понимаете?
   К своему стыду, Андрей и не задумывался о таком обороте дела.
   Он эмоционально воспринял конфликт, и также эмоционально, беря во внимание только чувство справедливости, полностью оправдал Сашку.
   -Я думаю, вам следует позвонить Свешниковым.
   Директор был разумным, с богатым жизненным опытом человеком, Андрей уже это почувствовал.
   -Хочу быть правильно понятым: вчера я одобрил поступок Саши. И сегодня, узнав подробности, мне нечего поставить ему в укор. За себя надо уметь постоять - никому не позволительно унижать другого. Мы же сами воспитываем в них достоинство! И как же я буду выглядеть сегодня, если позвоню Свешниковым, и стану с ними о чем-то договариваться? Как я буду Саше смотреть в глаза? Это против моих правил и убеждений. Легче заплатить по иску.
   -Это ваше право, подумайте. Но я должен был сказать то, что сказал. Еще раз проанализируйте с Сашей конфликт, и постарайтесь убедить в миролюбии. В жизни мало, что решишь кулаками. Учителя, надо сказать, вполне довольны мальчиком. Кстати, почему у вас и фамилия, и отчество не совпадает?- тихо спросил директор у двери, провожая Андрея.
   -Сложная семейная коллизия - простыми словами и не объяснишь.
   -Но он ваш сын?
   Андрей с вызовом посмотрел на учителя - тот определенно вышел за этические рамки.
   -Да, он мой сын.
   -Извините,- проговорил директор и протянул руку.
   Все обошлось.
   В школу приходил инспектор по детским правонарушениям, разбирался, но кроме профилактической беседы никаких действий не последовало.
   Демьян появился через неделю, спокойный, размеренный, словно, ничего и не случилось. Но выдрючиваться и паясничать перестал. От Сашки не бегал, но и не нарывался вплотную.
   Столкновение с Демьяном резко прибавило Сашке авторитет и среди ребят, и среди девчонок, потому что история получила распространение в школе.
   Даже в отношении Ани к нему что-то подвинулось. Он почувствовал это по тону разговора, по вниманию, с которым теперь она слушала его, по взгляду.
   Несколько раз он подмечал, как на уроках она оборачивалась - абсолютно точно!- в его сторону, чего никогда не делала прежде.
   Но и в нем уже что-то переменилось, он заметно поостыл к ней, стал спокойней относиться к своему безответному стремлению. Она продолжала нравиться ему, но уже не было прежнего горения чувств.
   В тот день Сашка в урне увидел обрывки того самого папируса, ставшего причиной драки. Хранить его, конечно, не было смысла, но выбросить его она могла и в другом месте, а не в классе.
   Его это сильно задело.
   Но главное было в том, что она продолжала встречаться со Славкой, что подтвердил Серега, с кем отношения становились все более добрыми.
   На Матрену тоже ложились подозрения по поводу Ани. И Сашка его напрямую спросил. Серега покраснел, рассмеялся, но не открылся.
   -А я люблю ее,- смело признался Сашка. Сказал, когда волна его страсти уже пошла на убыль.
   Матрена не был похож ни на одного прежнего друга Сашки, прежде всего, потому, что в нем не чувствовалось надежности, крепкой опоры. На него было трудно положиться, потому что Серега, кроме уроков и фехтования, все делал из рациональных посылов, но, в то же время, поверхностно, не углубляясь, легкими мазками. И дружил тоже так.
   Сашке казалось, что в вынужденном положении для Матрены не будет проблемы выбора, он легко ее избежит, предаст и заподружится с врагом.
   Но, самое удивительное, что и врагов-то у него не было! Он ладил со всеми!
   Тесное общение у них началось с того, что Матрена пригласил его на соревнования, в которых участвовал.
   Для Сашки там подтвердилось в полной мере, что Серега, на самом деле, известный в фехтовальных кругах шпажист, многократный чемпион страны среди юношей, и внесен в списки олимпийского резерва.
   С трибуны он показался Сашке совсем другим, более раскованным и одушевленным, чем был в школе: он радовался, обижался, на кого-то кричал, кого-то обнимал, в сердцах бросал шпагу. Он был в своей стихии.
   Сашке очень понравилась какая-то особая, испанская грация Сереги, гордо выгнутая вперед грудь матадора со шпагой в руке, готового к молниеносной атаке... Не хватало только мулеты.
   Через несколько дней Сашка оказался у Матрены дома.
   Дверь открыла его мать, и Сашка обалдел! Он не ожидал увидеть ее в этом доме, потому что привык видеть на экране телевизора. Матрена ни разу не упоминал, что его мать известная артистка.
   Не меньшее впечатление произвела и комната Сергея: все ее стены были увешаны медалями, призами, вымпелами, грамотами и дипломами, повсюду были заставлены кубки.
   Среди спортивных трофеев Сашке было особенно приятно увидеть египетскую статуэтку, которую он подарил.
   Матрена рассказал, что увлечение его началось на съемках кино, куда его взяла мать. Что-то в нем понравилось тренеру, занимавшемуся с артистами вольтижировкой, и он предложил Сергею прийти к нему в секцию. Однако пятиборье быстро разонравилось, и он сосредоточился только на шпаге. Так и пошло.
   Когда пили чай, Сашка, вполуха слушавший Серегу, больше наблюдал за Тамарой Васильевной, хлопотавшей здесь же, на кухне. Ему было трудно поверить, что звезды так легко сходят с экрана, и занимаются теми же проблемами, что и обычные люди. И еще невероятней казалась возможность с ней заговорить.
   -Я так удивился, что вы мама Сергея. Совсем не ожидал! Он ничего не говорил о вас.
   -Стесняется, наверное,- пошутила Тамара Васильевна.- А другие знают - я регулярно хожу на родительские собрания. Ты, ведь, недавно в этой школе?
   -Да. Вы разрешите Сереже прийти ко мне на день рождения?
   До этого Сашка не планировал никаких сборищ. Даже сопротивлялся настойчивым предложениям Татьяны Леонидовны собрать у себя друзей. Теперь же, вдруг, на кухне у Матрены, он все решил.
   Кроме Сергея, Сашка пригласил Арсена, Вадьку, Аню и Лилю.
   Аня сразу отказалась, сославшись на полную загруженность в предстоящую субботу. Сашка понуро отошел, но тут же вернулся решительным шагом.
   -А если я перенесу на воскресенье - придешь?
   Аня замялась. Сашка долго смотрел ей в глаза, ожидая решения, затем язвительно и понятливо хмыкнул и пошел к своей парте.
   Именины удались, во многом стараниями дяди Андрея и Веры, оказавшихся из присутствовавших самыми компанейскими и заводными. Однако, не дав покуражиться, их вскоре увела на кухню тетя Таня.
   Сашка не ожидал, что с их уходом душой компании станет Лиля, единственная девчонка, надолго завладевшая вниманием мальчишек знанием массы удивительных историй и анекдотов. Завершилось веселье, как всегда, у компьютера, за играми. Но и здесь Лиля оказалась на высоте, ни в чем не уступая мальчишкам.
   В ожидании очереди, лежа на ковре, Вадька спросил:
   -Кто он тебе - отец?
   -С чего ты взял?- рассердился Сашка на бестактность друга.
   -Он же у вас постоянно был, я видел.
   Действительно, Вадька с Арсеном могли не раз видеть дядю Андрея на той квартире, Сашка не подумал об этом.
   -Тебе во все дырки залезть надо...
   -Ты, правда, похож на него.
   Пацаны, бывавшие на той квартире и сравнивавшие сейчас прежние и нынешние условия, определенно посчитали, что Сашке повезло. Не пережившие той душевной катастрофы и не способные оценить ее масштаб, они даже не рассматривали ее противовесом нынешнему благополучию. Их формирующийся жизненный опыт, по законам нового времени, выстраивался на суровом прагматизме, в котором критерием служило по-детски короткое "лучше" - "хуже".
   Верка все отчетливей дрейфовала в самостоятельную жизнь. Может, на ускорение этого повлияло появление в семье Сашки. Она вдруг, никого не предупредив, срывалась куда-то, подолгу задерживалась, иногда не возвращалась и ночью.
   Дома такие закиданы шумно обсуждались, но с ее приходом и Татьяна Леонидовна, и Андрей изображали обиженный вид, и пару дней бойкотировали дочь.
   У Верки, при этом, отсутствовали даже признаки настроенности к извинениям и восстановлению порушенных мостов.
   Все улаживалось довольно быстро, с какого-нибудь доброго слова или шутки Верки. Сашка ни разу не слышал, чтобы ей всерьез выговаривалось за проделки.
   Одной из функций, перешедших Сашке от Веры, была выемка почты.
   Однажды, в середине февраля, с газетами он принес дяде Андрею и повестку в суд. Значения бумажке он тогда не придал, но через несколько дней, прибираясь в спальне, увидел ее, вложенную в прозрачную папку.
   С неясными предчувствиями Сашка вытащил оттуда остальные документы, и понял, что они касаются его матери.
   Он разложился на полу, и с большим волнением стал их просматривать. Он узнал многое, что мучило его после трагедии.
   Но, главное,- он узнал виновника гибели матери. Там же был и его адрес.
   До этого он был уверен, что мать погибла в результате несчастного случая, столкновения, в котором виновник сам стал жертвой собственной неосторожности. Он не помнил, откуда пришло это знание, но оно укоренилось потому, что в аварии погибли сразу трое человек.
   Из бумаг же выходило, что виновник катастрофы жив и здравствует, да еще и судится по прошествии пяти месяцев с родственниками погибших.
   Если он был пьян, посеял смерть, разбил несколько машин,- почему такая долгая тяжба?!
   Картины страшной мести поползли в Сашкиной голове, и он машинально выписал все данные убийцы - паспортные и автомобильные.
   Несколько дней Сашка ходил подавленный, неспособный к иной сосредоточенности. В нем зрело чувство вины за бездеятельность, за непредпринятые раньше шаги по выяснению обстоятельств гибели матери, за то, что у него в голове даже не пошевелилась мысль о мщении.
   Теперь же эта мысль стала навязчивой.
   Однако скоро он понял, что фантазии о расправах над Рябченко с помощью кислоты или взрывных устройств, сродни его предыдущему бездействию, и нужен действенный план.
   Прежде всего, следовало врага узнать в лицо, и уже на следующий день он был возле дома Рябченко на Зоологической, но эта рекогносцировка мало что дала. Он мог войти в подъезд, и даже просочиться через консьержку - но что дальше? Не чай же пришел пить!
   Он дважды обошел охраняемую автостоянку, но седьмой модели "БМВ" с выписанными номерами так и не увидел. Конечно, ее могли продать - многие так делают после аварии. Но чтобы узнать новую машину, опять-таки, необходимо повидать хозяина.
   Мысль пришла неожиданно.
   В своем подъезде на столе для бесплатной прессы он взял пару пухлых красочных конвертов с рекламой разных фирм, решив представиться посыльным.
   Дверь открыла девушка, чуть старше Сашки.
   -Геннадий Степанович дома?
   На зов вышел невысокий кряжистый мужик средних лет. Бросились в глаза большие "мешки" под глазами, кудлатые брови и кривой расплющенный нос. Натурально - боксер!
   Узнав о приглашении на распродажу, он брезгливо вертанул конверт в руке и бросил его мимо Сашки.
   -Зачем эту хрень носишь? В мусорке ей место.
   -Отчитываюсь я в фирме...
   -У метро это раздавать надо, старухам да лапотникам всяким... Хотел на мороженое дать, а теперь, думаю, ты мне заплатить за совет должен,- Рябченко, тем не менее, достал из кармана бумажник и вытащил оттуда пятидесятирублевку. Сашка резко развернулся и отошел к лифту.
   -Как знаешь,- сказал Рябченко и хлопнул дверью.
   Сашку охватили сложные чувства, но главное было достигнуто. Теперь же надо было успеть, хотя бы, к третьему уроку.
   У Рябченко, действительно, появилась новая машина - серебристый "Ниссан-Максима". Сашка это узнал на третий день дежурства возле его дома. Один раз за ним приезжал "Мерседес", в остальные дни он сам выезжал на "Ниссане" со стоянки. Все номера Сашка записал.
   Несмотря на затраченные усилия, связанные с потерей времени и пропусками в школе, дежурства у дома Рябченко теперь начинали казаться детской забавой по сравнению с тем, что следовало делать дальше.
   Никакого плана. Никакого прозрения.
   Легко, наверное, только в кино: фугас под машину или "дуру" к виску... На деле же, как ни подступись, ничего толкового придумать нельзя, все казалось несбыточным делом.
   Наиболее осуществимым из всех Сашке представлялся вариант с кислотой.
   В криминальной хронике по телевизору он видел последствия ее применения, и они казались ему, если не адекватной, то, хотя бы, соразмерной степенью отмщения. Любую из концентрированных кислот - и серную, и соляную, и уксусную,- можно было взять в химическом кабинете или где-нибудь еще. И донести до места назначения, но плеснуть-то как?
   А что еще?
   Чем напряженней Сашка силился представить себя на месте конкретного события и действия, тем сильнее угасал его боевой настрой. Это с однолетками просто: обождал за углом и разобрался по только возникшим обстоятельствам, не откладывая в долгий ящик.
   Но в душе затаенно и неколебимо сохранялась уверенность в небесполезности собранной им информации. Надо просто подождать, когда он чуть подрастет и накопит силы, и время само подскажет решение.
   Это уже было мудрое решение, принятое не столько из-за трудностей его исполнения, но и потому, что в нынешних обстоятельствах оно просто не могло вызреть ни на уровне трезвого плана, ни на уровне его осуществления.
   В последние год-полтора Сашка взрослел быстрыми темпами, и это было заметно ему самому.
  
   * * *
  
  
   14
  
   В понедельник Татьяна Леонидовна вернулась с работы рано, около шести, что совсем не укладывалось в сложившуюся практику.
   Сашка в кресле вертел учебник, Андрей, пришедший незадолго, на полу навис над газетами.
   -Поужинаем?- Татьяна Леонидовна была уже в домашнем.
   -Давай,- охотно отозвался Андрей, и по пути потянул Сашку за руку.
   На столе, кроме еды, стояла бутылка вина.
   -У меня новость: меня уволили. Хорошо это или огорчительно - пока не осознала. Но все равно, предлагаю отметить.
   Вид у Татьяны Леонидовны был чуть торжественный, совсем не по событию. У Андрея на кончике языка зависли слова ободрения, но в них она, похоже, не нуждалась. Он не стал терзать ее расспросами, сел на свое место и принялся есть.
   -Всегда держала это в голове, как неизбежность, а, все равно, неожиданно... Напьемся?
   -Давай,- Андрей не знал, как себя повести. Он слишком привык к значимости поста жены и вершимых ею дел, и небезосновательно: определенная лепта в финансовую политику страны вносилась и ее участием. Он привык к могущественному влиянию ее имени, во всяком случае, в тех парасферах, где крутился сам. Он привык к восприятию себя, как мужа Постниковой, не комплексовал по этому поводу и, в общем, особых изменений не желал.
   -Ехала в машине и думала: ведь провожают на вокзалах, в аэропортах с цветами, а почему же на работе, где отбарабанила много лет и немало потратилась, не обставить так же цивилизованно и красиво? Я же только в начальниках управления десятый год!
   -Переживаешь, все же.
   -Все же - да!
   -Хоть объяснили - за что?
   -Не успела прийти, как он вызвал меня и еще двух начальников управлений: "Подписал приказ об увольнении... По собственному желанию, да?",- спрашивает. И по фамилиям нас, без имени - отчества... Сволочь! Этот, чувствую, еще наворотит дел! Не его масштаб, так он еще ключевых игроков сметает! Словно гвозди во рту катал! Будто, мы - инвентарь какой, и он нас списал... Меня это больше всего возмутило.
   -А сотрудники что?
   -Расстроились, конечно. Но все понимают, где работают. Ленка зашла отметить, удивилась, что у меня ничего нет. Пошла, принесла виски. Она уже знает, куда пойдет.
   Сашка сложил приборы в пустую тарелку и, вопросительно глянув на Татьяну Леонидовну, встал из-за стола.
   -А ты?
   -Подумать надо... Пристроюсь, конечно. Мы ведь тоже не всех против шерсти гладили, дружили с некоторыми, как, например, с твоим Либерманом.
   -С ним, как раз, не пряники делить надо было. Что-то озверел он в последнее время. И раньше через верхнюю губу разговаривал со всеми, так теперь...
   -Не скажи.
   -Конечно, знает, с кем можно. Сейчас перетасовывает отделы - из моего два новых создал, половину людей забрал. После того, как Кострицын в Челябинск перебрался, он совсем потерялся. Не пойму - съехать, что ли, собрался?
   -Дуркует, никуда не съедет. Просто правила игры меняются, так ему и неуютно стало. Достаточно казной попользовался - не всю же жизнь уполномоченным банком быть. Он это понимает, да сердцем принимать не хочет: приходят новые люди - и новые пироги печь начинают, по своим рецептам. И по-своему делят их... И с чужих бутербродов масло снять норовят... И все время изобретают какие-то схемы! Твой, кстати, по ним большим умельцем слывет.
   -Сдал он, сильно сдал. Усталость в голосе и взгляде появилась. Друзей обрел, с кем прежде бы на одном бы гектаре не сел... Три депутата на довольствии состоят! Такое впечатление, будто в Думу по их списку собирается! Разве такое он себе позволял?
   -Просчитал он все, за него не волнуйся. И отработают эти депутатики у него, как волы на пашне. Погоди только, придет в себя, осмотрится... Но ориентироваться в этой вакханалии законов и открывающихся возможностях, действительно, трудно стало. Вот сейчас все более эффективным бизнесом становится размещение корпоративных облигаций. Некоторые не уловили изменений, а другие напряглись - выпустили корпоративные облигации. И это сильно изменило расстановку сил на этом рынке. Сейчас попасть на него, разместить свои бонды и бумаги не под силу и крупным банкам и компаниям, не то, что Либерману. Он опоздал объединиться с кем-нибудь из "тяжеловесов". Но с другой стороны - кому он нужен среди них?
   -Да, потерял темп - это точно.
   -Я помню, как в прежние годы он на встречи с нами напрашивался, все советов искал, как капиталы пристроить и прикрыть. А сейчас загустел... Нюх потерял твой Либерман! Хотя не только он - все эти нувориши первой волны чувство опасности, страха потеряли.
   -В строительство сунулся, большие бабки, вроде, вложить собирается.
   -Вкладывает капитал - значит, не побежит. О некоторых его неприятностях я знаю. Специально не слежу, а, наверное, из-за тебя такая информация сама собой в голове откладывается. Про Невинномысск, в частности. Мы как-то давно говорили с ним об этом: успешный бизнес надо вовремя продать. Это - заповедь. Тем более, когда не можешь его каждодневно надежно контролировать. Тут, как и ожидалось: приподнялась местная элита и пожевала его вместе с косточками.
   -Как и в Астрахани, и в Самаре...
   -Это только подтверждает то, что я сказала. А как он претензии Счетной палаты пережил?
   -Молчит. А я не интересуюсь. Может, поэтому и не выгнал еще. Хотя, все равно, куда-то перебираться надо. А за что, кстати, Счетная зацепилась?
   -Некоммерческий фонд в Питере... Ты тогда не работал у него? Еще в девяносто четвертом они его образовали. Все, кто от власти отходит, такие фонды создает. Это у них вроде профсоюза. И большие бабки туда в обход бюджета погнали в виде налоговых отчислений. Но брали не только налогами, продукцией тоже.
   -Нет, ничего не слышал.
   -А зачем им трезвонить об этом? В таких некоммерческих организациях чаще всего по два-три человека работают. Но до тех пор, пока власть благосклонна, потому что за задницу всегда взять можно: деньги аккумулируются огромные, и всегда велик соблазн или нецелевого их использования, или попросту в карман определить. Из ельцинской команды, кто благополучно уходил, практически все такими некоммерческими фондами обзавелись. Ну, отчего им на халяву федеральными или муниципальными налогами не покормиться?- Татьяна Леонидовна рассмеялась.
   -И что? У них получается, а наш с катушек слетел? Да он умнее и хитрее их вместе взятых!
   -Может, и хитрее. Но за все эти годы уж сильно расслабились все они. Непуганого лося и топором взять можно, не то, что ружьем. Насколько знаю, сунулись они в порт и нарвались на чужие, но тоже высокие интересы. А тут и власть поменялась - чуток не успели. Словом, не рассчитали, не сориентировались, да и не поделились. Об этом и в газетах писали, и дело в прокуратуре завели. Будешь смеяться, но у меня уже давно один такой крупный фонд в тыловом резерве.
   -Не надо.
   -Нет, если там по уму работать - комар носа не подточит. Не дураки же они, знали, где кормушки себе расставлять! И чтоб полными они бы-ли, и чтоб закон об охране этих ненасытных животных прописан был... Знаешь, сидели сегодня с Ленкой и думали: черт с ним, с этими торжественными проводами! Наоборот, нам бы поклониться им, поблагодарить, что отпустили с Богом - уж столько за все эти годы было!
   -А что же с Гераклом не ушла?
   -Думала, и не я одна, но он сам отсоветовал. Вот почему убрали его? Ведь умнее, профессиональнее его не было, нет, и еще долго не будет.
   -А Палкин?
   -Он теоретик, в делах мало смыслил. Его, знаешь, как у нас за глаза звали? "До-оцент". Геракл же банковскую реформу начал и развил. Три раза убирали его, и четыре - возвращали. Не боялись мы при нем ничего, словно за стеной были.
   -Но, вообще-то, и при нем добрых перемен не чувствовалось.
   -Так со стороны несведущим казаться может. Главное в реформе - концепция. Нельзя сказать, что при Геракле система финансирования банков была прозрачной, но после десятилетнего бардака ее смело можно считать максимально эффективной. Нас с Запада постоянно прессуют, мол, нужно усиливать банковский надзор, и существо должно превалировать над формой... Принуждают перейти на международные стандарты бухучета и отчетности. Но мы с их подачи это уже проходили. Главное - и наши, и их бонзы довольны, в том числе и валютно-резервным фондом. Слышал, сколько накопилось, да?
   -А он тебя возьмет, если обратишься?
   -Я в другое место пристроюсь. А ему, конечно, позвоню. Из уважения. Ленка меня спрашивает: "Что забирать-то будем?". Огляделась, и не знаю - многое, ведь, набралось за столько лет. А взяла все, что поместилось в ту сумочку,- Татьяна Леонидовна рассмеялась.- А насчет того, как от Либермана перекатиться - это ты придержись. Не время борзых на легавых менять. Не почувствовал, разве, какие времена пошли? Или у тебя тоже место заготовлено?
   -Нет, даже не прикидывал. Но чувствую, пора это делать - прессует, как никогда прежде.
   -Черная полоса у него, но он выправится. Если такие не выдюжат, значит, все обвалится. И, ведь, не подлый он, да?
   -Да. Но каждый день его косые взгляды, подколки выносить!..
   -Тю-ю!.. Ты что - баба кисейная, чтобы от взглядов таять? Слушай, у меня ведь праздник сегодня, да? Поехали в ресторан? Поехали? Сашок, собирайся!
  
   * * *
  
  
   15
  
   На работе у Андрея произошли большие перемены, и их повторяющиеся эпизоды были сродни всхлипам затухающего вулкана. Либерман собирал у себя в кабинете больших и малых руководителей, и уже по его вводному слову становилось понятным, кому будут крутить хвост. Отдела, которым руководил Андрей, проводимая реструктуризация коснулась, можно сказать, в последнюю очередь, но была столь радикальной, что сразу померещилась личная неприязнь.
   Действительно, в его отношениях с шефом четко обозначилась дистанция. К тому же, после разделения отдела по сокращению следовало уволить еще троих сотрудников. Выбор их был трудным, работники, действительно, подобрались квалифицированные - их в свое время тщательно подбирал сам Либерман после долгого собеседования и по солидным рекомендациям.
   Душевные метания Андрея сотрудниками были оценены по-своему, и на стол легли четырнадцать заявлений. В итоге они же сами провели "черную лотерею".
   Не успел до конца "устаканиться" демарш коллег, как через короткое время шеф урезал оклады. Всем без исключения. Даже себе, что вызвало весьма неблагожелательную реакцию сотрудников, потому что выглядело явной фикцией, необдуманным демонстративным ходом.
   Брожения только начинали зреть, как Либерман решил организовать новую структуру - агентство по недвижимости, решив порезвиться и на этом сегменте рынка.
   У Андрея забрали еще четверых сотрудников, после чего отдел из ведущего и самого многочисленного стал щенком с обрезанными ушами, хвостом и правой лапой.
   Андрею все эти перемены очень не понравились не только потому, что кастрировали его функции и полномочия, а, главное, из-за того, что раньше любое нововведение было невозможным без участия не только Андрея, но и других "белых воротничков" фирмы.
   Прежде новшества, особенно такого уровня, не просто доводились до их сведения, но до внедрения обсуждались так много и часто, что каждый из слушателей начинал ощущать себя, если не автором этого новшества, то, по крайней мере, соучастником проекта.
   Подобные обсуждения Андрея раздражали своим занудством и мало-продуктивностью, потому что конечный план всегда мало отличался от вносимого. Все это отлично знали, и чтобы не удлинять процесс, как правило, на "планерках" помалкивали. Кроме Кострицына, которого Либерман, все равно, вынуждал внести слово.
   Сейчас же поменялся сам стиль поведения и работы шефа, выбыл из команды Кострицын, и это настораживало и настраивало на перемены.
   Объективности ради, и в этом Андрей делал сноску, линию Либермана понять было легко. Это был его бизнес, все существовало и крутилось на его деньги, и, конечно, он распоряжался ими, как хотел и мог. Не реагировать на то, как ухудшались дела почти по всем направлениям работы фирмы, было нельзя, и этим, наверное, объяснялась его маята и перепрыги из одной сферы в другую, поиск новой стратегии и круга знакомств.
   Словно кто-то неведомой могущественной рукой закрывал перед ним двери, в которые раньше был благосклонно допущен.
   По отдельным эпизодам и высказываниям, Андрей чувствовал бессилие шефа в решении даже не первостатейных вопросов, но и таких, улаживать которые прежде он направлял кого-нибудь из своих заместителей, или, играючи, в момент решал по телефону.
   Проколы и неуют, похоже, начались с Самарского механического. Сапрыкин, которого Либерман особо привечал, как оказалось, с какого-то времени стал проводить свою линию, и старик Зайнуллин, главный бухгалтер, несколько раз осторожно подавал сигналы о неблагополучии в финансах и в складывавшейся атмосфере вокруг завода наезжавшим из Москвы управленцам и ревизорам, в том числе и Андрею.
   Но как вникнуть в ситуацию на такой махине из коротких набегов, тем более, если от тебя вознамерились что-то скрыть те, но кого делалась ставка?
   Сейчас можно признать фактом, что к предупреждениям главбуха отнеслись крайне беспечно, если не сказать преступно.
   Зато его "звоночки" не остались незамеченными для другой стороны: Зайнуллина где-то по дороге выкрали и, продержав трое суток, затравленного и избитого, высадили на одной из малоезженных дорог под Самарой.
   Старик ничего не помнил, или делал вид, но, не дожидаясь выздоровления, через жену передал Сапрыкину заявление об уходе на пенсию.
   И это тоже не стало сигналом для Либермана, он продолжал делать ставку на Сапрыкина.
   Позже, раскручивая ретроспективу, на примере того же Сапрыкина, стало очевидным, что в какой-то неведомый момент всесильные директора заводов, совхозов и других хозяйствующих субъектов, привечаемых прежде даже в Кремле, вдруг превратились в обычных топ-менеджеров.
   Почему это случилось - понятно: директора заняли место, какое им и подобало. Но трансформация это произошла без очевидной для общества смены управления.
   Ползучая капиталистическая революция.
   Тот же Сапрыкин стал пешкой, но, видно, силясь доказать себе и окружению свою самостоятельность, а, может, и корыстно, сменил покровительство Либермана на другое.
   Новые хозяева вели себя очень грамотно и солидно, и, похоже, были такими же искушенными в финансах и авантюрах людьми, что и сам Либерман.
   Когда же он окончательно убедился в предательстве Сапрыкина, и в том, что лишился на механическом почти всего, гнев его был неописуем.
   Отчуждение Либермана от завода, ясное дело, творилось людьми с куполообразными черепами, знакомыми с историей нарождения капиталов в странах с другой историей.
   В девяносто девятом году было решено провести дополнительную эмиссию акций завода. Либерман этому потворствовал, так как к уже имевшимся девятнадцати присовокупливались еще четыре с половиной процента акций. Это ему публично пообещал председатель совета директоров Белоярцев.
   В то время Либерман подвохов не ожидал, был уверен в своем авторитете и значении личных связей, ну и, конечно, в Сапрыкине, которого считал своим "глазом" в Самаре.
   Его не насторожил "подарок" Белоярцева, хотя по уму и расчетам ему полагалось чуть больше двух процентов.
   Ну, отчего же было глаза круглить? Лучшее и самое вкусное в первую голову распределяться должно в пользу тех, кто у руля. Всегда!
   Но ушлым знатокам закулисных дел и юриспруденции было наплевать на авторитеты, когда ставились высокие цели и востребовалась комбинационная игра.
   И до того малоценные акции они организованными командами за бесценок, нередко за несколько бутылок водки, скупали у заводчан. Особо сопротивлявшимся втихаря сулили повышенные ставки.
   Получалось, что и платили за эти акции из общего с Либерманом кармана.
   Он, конечно, слышал о суете на заводе, того же Андрея дважды командировал за какие-то три месяца, но у обоих особых подозрений не возникало.
   Они не проняли хитро продуманных ходов и конечной цели происходившего, расценив все как элементы общекомандного продвижения.
   Когда для хитроумцев стало возможным проводить решения простым большинством, они в контролируемом банке под залог основных фондов завода, практически всего, чем владели, осуществили покупку двух-третьевых пакетов акций горно-обогатительного комбината в Карачаево-Черкесии и транспортной компании с громким названием "Волжско-Азовский Транзит".
   Но и тогда Либерман не взвизгнул тормозами, не встал на дыбы, а наоборот, поглотительную агрессивность нового менеджмента завода воспринял с одобрением. Особенно приобретение плавучей компании, потому что, по-настоящему, первые крупные заработанные им деньги были связаны со сплавом леса баржами из Татарии в Турцию, что сильно удешевило транспортные тарифы, и было его личной разработкой.
   Реализация проекта шла через специально созданную фирму "Дон Папл Энтерпрайз".
   Через полтора года после установления контроля и расстановки кадров на приобретенных предприятиях, в камышинский и борисоглебский районные суды обратились два миноритарных акционера этих предприятий с претензиями к "Дон Папл Энтерпрайз" на неправильные действия его должностных лиц при приобретении активов предприятий и просчетах в их оперативном руководстве с финансовыми последствиями.
   Суды жалобы удовлетворили, и вынесли решения о списании с "Дона" убытков, причиненных комбинату и речному перевозчику. Взыскания, при этом, были обращены на акции, принадлежавшие ответчику.
   Позже юристы Либермана нашли, что, по закону, взыскания в первую очередь обращаются на денежные средства нарушителя, и только потом - на его имущество.
   Между тем, решения судов были исполнены службой судебных приставов рьяно, немедленно, и шестьдесят шесть процентов акций горно-обогатительного комбината и пятьдесят семь процентов - транспортной компании были списаны с "Дона" и приобретены некими структурами, за которыми, как не без оснований подозревал Либерман, стояли новые управленцы Самарского мехзавода.
   У Либермана эти подозрения возникли сразу после завязавшейся перепалки на заседании совета директоров в Самаре, куда были приглашены и руководители "Дона".
   Их объяснения, что о судопроизводстве они даже не были оповещены, а о параллельных решениях судов узнали постфактум, удовлетворили его мало.
   По рекомендации совета "Дон" апеллировал в суды второй инстанции, которые отменили решения районных судов. При этом, новые приобретатели ценных бумаг доказали в суде, что получили контроль над акционерной собственностью исключительно правовыми методами и являются законными собственниками предприятий.
   Это сразу обозначило нулевые перспективы для Либермана и компании, поскольку акции у добросовестного приобретателя нельзя истребовать, даже если их отчуждение было незаконным. В этом случае потерпевший, бывший собственник, может рассчитывать только на возмещение убытков от первого продавца его акций, то есть от службы судебных приставов, ответственность за которых несет государство.
   А что означает эта ответственность, как и куда она может склоняться в зависимости от интересов, особенно "государственных", Либерман знал лучше других.
   Аудиторы, призванные из Москвы, подтвердили самые худшие предположения и прогнозы. Тем не менее, в основном, по его настоянию, и вопреки холодной сдержанности других акционеров и менеджеров завода, было решено отстаивать свои законные права в судах высшей инстанции.
   Но это была лишь верхушка айсберга неприятностей.
   Бандитская схема по захвату одних предприятий и банкротству других окончательно вырисовалась около полугода назад, когда выяснилось, что почти сразу после своего создания, еще четыре года назад, "Дон Папл Энтерпрайз" взял кредит в сто пятнадцать миллионов долларов у "Гевики Интернешнл", также зарегистрированной на Кипре, под сумасшедшие сорок три процента годовых!
   Налицо был сговор, в этом не было никаких сомнений!
   Но как доказать?
   Деньги эти, естественно, были затерты в мутную глубь, а руководители "Дона" к моменту подачи кредитором иска в суд, благополучно испарились. Наверняка, их никто и не искал.
   Точно - сговор!
   Но он был с колоссальными ущербными последствиями, и гораздо более утонченный, чем это виделось со стороны.
   В суде было признано, что "Дон" являлся аффилированной структурой с ОАО "Самарский механический завод", действовал по его заказу, обеспечивая его техническое сопровождение. А уж какие заказы можно выдать, и как их сопроводить, если все делалось по заготовленному сценарию, нужно было только слегка напрячь фантазию.
   А она у Либермана была.
   Однажды у него даже мелькнула мысль, что при желании самарские молодчики могли "обуть" куда круче. Пожалели, небось, устыдились раздеть полностью...
   Он был раздавлен и взбешен.
   Стал понятен и иезуитский ход Белоярцева, хитро всучившего ему дополнительный пакет акций, увеличивший долю его ответственности до почти четверти долга. Это же больше сорока пяти "лимонов"! Вот, бестия!
   Шеф крови не любил, но Андрей помнил, как он зло и двусмысленно сказал, что трудно представить себе судьбу собаки, которая покусала кормящего ее хозяина. "Это смертельно больная собака, такую надо умерщвлять",- Либерман сказал это так зловеще, что Сапрыкин сразу представился Андрею в давно прошедшем времени.
   Либерман запустил все свои связи, чтобы узнать, кто же стоял за этими кознями и кукловодил.
   Выяснилось, что все три фирмы, перед которыми образовался долг, были "дочками" "Стил Тойз" и "Стоун Вэлли", за которыми торчали уши финансово-промышленной группы "Сатон", во главе с Арцыбашевым.
   Похоже, этот вид деятельности понравился Арцыбашеву больше, чем банковский. В девяносто восьмом, владея с подельниками банком средней руки, обанкротили его, предварительно выведя почти все активы. По времени это совпало с августовским кризисом, чуть предварив его, поэтому все завершилось для него более чем благополучно.
   Через два года подобное провернул и в Ставрополе с заводом минеральных вод, а чуть позже - в Москве со страховой компанией.
   Теперь под прицелом оказался Либерман.
   Начались бурные консультации. Кроме частых разъездов самого шефа, в офисе нередко появлялись гости, немалая часть которых были правоохранители, и некоторых из них Андрей знал.
   Несмотря на проявившуюся замкнутость и немногословие, Либермана порой прорывало и все обрушивалось на тех, кто оказывался рядом.
   К Андрею шеф стал относиться заметно хуже, и не скрывал этого, считая, что именно он, бывая на местах, должен был все знать, чувствовать и упредить. Себе же он ничего в вину не ставил, во всяком случае, прилюдно, хотя ни один документ не прошел мимо него.
   "Проколы" были и раньше, но, конечно, без таких катастрофических последствий.
   Стараясь объективно оценить произошедшее, Андрей не находил явных ошибочных действий, за исключением, наверное, излишнего доверия Сапрыкину и невнимания к Зайнуллину.
   Хотя, что бы это изменило?
   Нет, не стоило рвать волосы и виновато корить себя за то, что они поступили так, как поступили. В то романтическое для деловых акул время, как минимум, треть дел осуществлялась по звонку и устной договоренности, левым копытом, в большинстве случаев, без жесткого юридического протокола.
   А у них документально, надо признать, все было тип-топ. Проиграли идейно.
   Но от этого омерзение, какое он питал к Сапрыкину, Белоярцеву и Арцыбашеву, только усиливалось, и надо было слышать хоть одну из комбинаций его ругательств.
   Либерман не любил проигрывать в шахматы.
   Он проплатил сбор компромата, и привлек опытных и испытанных адвокатов. Однако возбуждение уголовных дел оказалось невозможным ни по одной из трех статей уголовного кодекса по недружественному поглощению предприятий и фиктивному и преднамеренному банкротству. Вернее, возбудить дело было можно, но оно, все равно, не имело бы судебной перспективы.
   Либерман с удивлением для себя узнал, что криминальные банкротства, как своеобразный лохотрон, укрепились, в основном, на периферии, обходя Москву.
   Но с еще большим удивлением он узнал, что из-за прорех в законодательстве, по всей стране было возбуждено всего двенадцать процентов уголовных дел из зарегистрированных, причем только в восемнадцати случаях были приняты карательные меры.
   На всю страну! При абсолютно криминальном настрое всех!
   А сколько дел осталось в тени, как в его случае?
   И надо же было попасть в жернова именно ему!
   Либерман правильно понял эту статистику, и с щемящим сердцем отказался от тяжбы. Тем более, что те же источники ему дали знать, что Арцыбашев - серьезный конкурент, оброс мускулами и имеет не менее разветвленную сеть контактов с властью.
   Раньше выяснить опоры Арцыбашева не представило бы труда. Теперь же, сунувшись, он быстро скатал шатры. Он, как немногие, знал цену чиновничьему благодеянию и неприязни.
   Сейчас, когда почва под ногами оказалась зыбкой, когда в любом начинании появлялся скрип, Либерман понял, что во власти что-то стронулось и повернулось. Не там, на самом верху, а пониже, где контакты всегда были по-товарищески доверительными и по-деловому конкретными.
   Он силился найти причину изменений в себе, пересчитывал и перепроверял свои шаги, и не находя ошибок, с отчаянием подмечал разительные перемены в новом истеблишменте.
   Было очевидно, что на поверхность выбирались новые изголодавшиеся, но крепкие в своих намерениях, крысы. Они лихо со всех сторон подбирались к кормушке, распихивая всех и все, что попадалось на пути. Там, где встречали отпор, не тратя много сил на единоборство, наваливались скопом. И опрокидывали, причем так ловко и умело, что из "загашников" вытряхивалось все, что давало перспективы на сытую жизнь.
   Те, кто поумнее, уже после первых толчков или тревожных сигналов, втирались в ряды наступавших, изображали изголодавшийся оскал, и тесным потоком вновь выбирались к неистощимой кормушке.
   Те, кто не успел и не сумел втереться сквозь сомкнутые локти идущих вместе крыс, пристраивались в хвост очереди в новую кузницу новых кадров, надеясь на сильную выносную волну.
   Но были и те, кто уже ничего не хотел, кроме того, чтобы терять нажитое.
   Это в их кругах пошло: "Отойти от дел не только молодым и богатым, но и, главное, целым", "Самый выгодный бизнес - сохранить имеющееся".
   Перераспределительный подход рождал и иждивенческие настроения. И те, кому было, что беречь от таких настроений, стали упаковываться и отъезжать за бугры и океаны.
   Конечно, Либерману жить в такие времена стало трудно, психологически трудно, и даже обидно. Еще недавно его голос дорого стоил. Тогда, в девяносто пятом, он не видел себя управленцем, но был полон разных идей, как арбуз - косточками.
   Одной из них он поделился со своим учеником, успевшим занять видное место в одном из министерств, и все в его жизни повернулось, как в сказке.
   У правительства тогда были трудности с финансированием текущих расходов регионов, наполнением их бюджетов. Либерман одним из первых предложил выход - привлекать к этому финансированию коммерческие банки, которые бы выделяли кредиты этим регионам под гарантии и поручительства правительства.
   Тогда-то и началось финансовое восхождение Либермана, с открытия маленького, но звучного банка "Аркада". Маленьким он был совсем недолго, потому что скоро доверенные банки перешли от денежного кредитования к вексельному, а вместо текущих расходов стали финансировать инвестиционные и конверсионные программы.
   Рост был таким быстрым, а поле деятельности таким широким, что уже через год пришлось реорганизовываться в инвестиционную компанию с добрым десятком дочерних фирм по разным направлениям в разных городах. Вернее, все центральные офисы были сосредоточены в оффшорных зонах в Мордовии и Калмыкии, а в Москве - их филиалы. Это позволяло законно и существенно экономить на налогах.
   "Аркаде" позволили заниматься кредитованием Самарской и Тамбовской областей, а спустя год через нее уже "прокатили" девять минфиновских кредитов.
   Сколько к рукам "прилипало", вслух не произносили, чтобы не спугнуть друг друга, и довольствовались суммами, которые были заранее оговорены.
   Чужих не боялись. Даже Счетную палату, которая дважды воодушевлялась, но ее быстро и эффективно глушили.
   Особый "кайф" обуял подельников на залоговых аукционах и приватизации самых разных объектов по дешевке, где роли и цены были распределены заранее.
   Именно тогда организовался отдел Андрея.
   Вообще, если честно, прибирали к рукам не все, что желалось, а лишь то, что позволяли благодетели. И конечно, не "за спасибо".
   Либерман помнил только один случай, когда без согласований, по азарту, он купил в Магадане взлетно-посадочную полосу с двумя ангарами. За векселя магаданской ТЭЦ, которые ему ничего не стоили - бумага! Приобрел просто так, по удовольствию, что такое стало возможным.
   Но кому передашь такие сложные чувства?
   "Серые" схемы, которые придумывал сам Либерман или кто-то в параллельно действующих структурах, быстро распространялись в узком кругу, оценивались и лихо воспроизводились с вариациями.
   Не менее масштабными в те же годы по доходности, чем кредитование, аукционы или приватизация, стали операции с долгами и активами бывшего СССР. Надо было только помочь благодетелям грамотно обосновать реструктуризацию этих долгов в сторону уменьшения, и "маржа" тоннами падала у ног, взбивая пыль на несколько этажей.
   Но у этой палки был и другой конец.
   Что за игра без риска? Кто может увести игрока из казино, когда он в азарте срывает один банк за другим?
   Так родилась еще одна придумка - "деза", слушок среди западных кредиторов, что по коммерческим долгам еще советских времен Россия расплачиваться не намерена. Выкрутасы и откровенная дурость в словах и поступках президента подыгрывали в такт подобным слухам, их укоренению и мнению о непредсказуемости россиян.
   После этого к кредиторам, желавшим получить хоть что-то, заглядывали купцы, скупая их требования за треть или четверть номинала, чтобы потом предложить их российскому правительству по всей выкладке и с дележными насечками.
   Занятно, но первыми и с большим аппетитом откушали здесь те, кто не числился в "круге первом".
   Монстры были заняты дележкой внутри страны, и сразу не оценили очень крупный и быстрый, как рояль с неба, подарок в виде реструктуризации внешних долгов. Думали, что это прерогатива людей из "тайного" общества, но, похоже, и те вовремя не сориентировались, или продолжали находиться в состоянии "грогги" после побития главным борцом с привилегиями.
   А поняли, что они не конкуренты тогда, когда успели до отвала нажраться всякие шавки да малявки, да так, что животы впору было на тележках возить.
   Спохватились, выстроились по ранжиру, но очередь уже оказалась слишком длинной и без особых перспектив.
   Либерману от этого обломилось всего ничего, на понюх.
   Нет, с благодетелями Либерман расплачивался всегда сполна, по-условленному. Не оттуда тянутся причины его нынешних недоразумений.
   Хотя кто сменился из прежних? Вроде, все на местах, при деле. Просто новые установки пошли, сверху решили поменять правила игры.
   Либерман не витал в облаках. Случалось, что заносило временами, но, в целом, он ясно и четко представлял себе номенклатурный расклад и свой порядковый номер в нем.
   Для него стало совершенно ясно, что следует переналадиться и принять эти новые правила. Чтобы выжить. Чтобы сохранить бизнес. Чтобы на время сойти с дистанции, уступить дорожку тем, кто налегке.
   Подвинуться там, где могут с силой оттолкнуть, он считал гибкостью, а не поруганием принципов.
   Уж слишком много он знал других примеров и людей.
   У них, в одночасье получивших власть - и административную и финансовую,- начисто отсутствовало естественное и рациональное стремление к определенным правилам и стандартам корпоративного управления. Их заменила полномасштабная война друг с другом, и через прицел, и через средства массовой информации. Это четко просматривалось при смене команд.
   Либерман ясно представлял опасность сложившихся стереотипов у участников подворотных и газетных разборок, сторонился их, и денег на пиар не жалел. Он свято верил, что есть профессионалы, способные в корне изменить отношение к любому, даже самому паскудному действу.
   Именно поэтому он "раскрутил" ныне модного Пилагина, и вложил солидные деньги в специально созданный под него фонд.
   Адресной хвалой и хулой тот, конечно, уже многое отработал, и Либерман, по случаю и не без гордости, подмечал найденный им рецепт социальной реабилитации рукотворного капитализма. И радовался, когда вслед ему подобные шаги повторяли кое-кто из друзей и врагов.
   Значит, шаги его были правильными, раз были достойны подражания.
   Андрей к этому имел непосредственное отношение, потому что малоизвестного в то время Пилагина придумали и ввели в обиход сотрудники его отдела, а именно Елена Матвеевна Монастырская.
   Недовольство Либермана собой не могло не сказаться на окружающих.
   Уже четыре месяца в офисе были упаднические настроения. Все ждали каких-то больших перемен, даже слишком больших, чтобы заранее не думать о своем будущем трудоустройстве. Либерман стал резок, постоянно насуплен, больно подначивал даже тех, с кем еще недавно был вежливым, словно, провоцировал к ответной грубости. Но сотрудники грубость шефа сносили молча, понимая ее причины, и из уважения.
   Трудности бывают у всех. Важно, чтобы они оказались временными.
  
  
   * * *
  
   16
  
   Андрею было наплевать на душевное состояние Либермана, но уколы шефа воспринимал болезненно.
   Замечания Либерман делал жесткие, как правило, в присутствии слушателей, и Андрею казалось, что к разносам он готовился специально, попунктно фиксируя их на отдельном листке.
   Прежде даже самые страстные монологи с выговорами сдабривались шутками, улыбкой, доброжелательными жестами.
   Конечно, надо подобрать время для ухода, не спешить, постепенно определиться с новым местом.
   Сейчас же его больше занимал суд над виновником гибели Ирины.
   Начался он около двух месяцев назад, но Рябченко не явился ни на одно из трех заседаний. В последний раз судья предупредил адвоката о принудительном приводе его клиента, но Андрей, все равно, не строил иллюзий относительно исхода процесса.
   Включились заинтересованные стороны и сильной рукой сминали процесс. Следователя, казавшегося ему принципиальным, действительно, отстранили. С новым, молодым шустряком, он общался дважды, еще до передачи дела в суд.
   По наглости или рьяному исполнению инструкций, он совершенно беззастенчиво зондировал настойчивость и готовность Андрея к последующим шагам, намекая, в то же время, на их бесцельность. И пробно, как бы, между прочим, заметил, что содержание алкоголя в крови у Рябченко вполне сопоставимо и объяснимо приемом лекарственных спиртных настоек типа "Корвалола" или женьшеня.
   -Это официально или личное мнение?- строго спросил Андрей.
   -Это результаты экспертизы.
   -Они были другими. А скажу, что у нас есть ксерокопия первоначального результата? Как тогда?
   Андрей тут же, в управлении, написал заявление на имя начальника, с указанием подлога и грубейших нарушений следственных и процессуальных действий.
   Вернувшись на работу, позвонил адвокату. Кроме Андрея, он отстаивал интересы двух других пострадавших.
   -Ну, бандиты!- изумился Рекемчук.- Срочно - в прокуратуру! Срочно!
   Тут случилась другая беда - умерла Зоя Федоровна. Узнал об этом Андрей с Сашкой довольно поздно, через две недели после похорон: позвонил сын Зои Федоровны - Степан. Почему не сделал это раньше - непонятно. Они договорились встретиться, и в пятницу вечером отправились с Сашкой помянуть старушку.
   Сначала зашли в Сашкину квартиру.
   Чем больше она стояла, тем больше казалась нежилой и запущенной. Андрею всегда в таких помещениях чудился сладковатый, затхлый запах, идущий от стен, из шкафов, из кухни. Точно такой, как и на собственной даче после зимней расконсервации.
   Андрей задержался в дверях, предоставив Сашке свободу действий. Но тот растерялся, не зная, куда пойти. Рванул, было, в детскую, но в нерешительности остановился и повернул в комнату матери.
   Андрей прошел на кухню и сел на стул, зажатый между столом и холодильником.
   Неужели и раньше здесь был такой слабый желтый свет?
   Почему вместо этой грязно-зеленой краски не нашлось чего-нибудь более яркого и веселого?
   Две смерти за какие-то полгода, две соседки, фактически, без родственников, жившие как одна семья. Одна ушла преждевременно, до конца не исполнив на земле своей материнской предназначенности. Страдает, верно, там от этого.
   Вторая хоть и пожила, но, словно, от тоски, тоже быстро ушла, не задерживаясь.
   Встретятся ли там? Все тогда расскажет баба Зоя, и успокоит.
   Или оттуда, и вправду, все видно? Каждый шаг, любое намерение?
   Баба Зоя несколько раз советовала сдать эту квартиру, чтоб не стояла попусту. Это ей казалось простым делом. Но до оформления попечительства, до согласования с органами опеки и согласия Сашки сделать это было невозможно.
   А как с Сашкой разговаривать на подобные темы по прошествии такого короткого времени?
   По сути, Андрей был согласен с резоном бабы Зои, не из-за денег, конечно, а необходимости пригляда, хотя бы. Ну, кто сейчас станет присматривать за пустующей квартирой, заглядывать сюда, проверять сантехнику?
   Определенно, надо что-то решать.
   Степан жил в другом конце города, но еще от Ирины Андрей знал, что между Зоей Федоровной и сыном был разлад. Не признавала она его. За два года Андрей ни разу не видел его ни вживую, ни на фотографии - ни одна не выставлялась у Зои Федоровны. Видно, крепко была обижена. Теперь он хотел перекантоваться сюда, но до конца не определился.
   -Пойдем, Саша?
   -Можно я их возьму?- выскочил Сашка из своей комнаты, показывая на собранные в пакет коллекционные машинки и разную мелочь.
   -Конечно, можно. Я вот еще, что прихватил,- Андрей показал Сашке на фотоальбомы.- Как это мы в тот раз забыли?
   -Я не забыл, но постеснялся.
   -Нашел, чего стесняться. Эх, ты,- Андрей обхватил Сашку, и они вышли на лестничную клетку.
   Степан их ожидал, но своеобразно. Вроде, условились помянуть Зою Федоровну, но на столе кроме чайника и пепельницы ничего не стояло.
   Расспросив о Зое Федоровне, узнав, где похоронена, Андрей удрученно сказал:
   -Помянуть бы надо... Я в магазин схожу.
   -У нас есть, наверное,- среагировал Сашка и выбежал из кухни.
   Андрей выпил только рюмку и стал прощаться, попросив на память фотографию Зои Федоровны. Надо бы съездить, цветы возложить. Да и Ирине пора памятник ставить...
   Время это поспело в начале апреля.
   У Автогена были приятели, кто изготавливал ограды. Андрей выбрал эскиз, и поручил проследить установку. Затем с Сашкой они съездили в Долгопрудный и выбрали макет небольшого двухплитного памятника с постаментом из темно-зеленого гранита.
   Через девять дней он был готов, и они снова выехали за ним, решив устанавливать своими руками. Уложили и забетонировали швеллеры и "подушку", укрепили постамент, проверяя уклоны во всех направлениях. Это было важным для будущей устойчивости памятника.
   Андрей не облегчал участь Сашки, даже видя, как он взмок, не подставлялся, а, наоборот, дал прочувствовать всю трудность и деликатность работы. Вместе с подготовкой работа заняла около шести часов.
   -Вот, Сашок, большое дело сделали. Осталось деревце в изголовье посадить, чтобы, как под сенью, была... Какие деревья мама больше всего любила?
   -Каштан. И клен.
   -Давай, каштан и посадим, сейчас самое время. В субботу подъедем и посадим.
   Они молча посидели.
   Затем Андрей достал из сумки банку "спрайта" Сашке и бутылку водки, выпил глоток, полил на землю и поставил ее у калитки.
   Сложив лопаты, ватерпас и другие инструменты, они медленно пошли с кладбища. У выхода Андрей достал несколько "десяток" и сунул Сашке для подаяния нищим, вереницей выстроившимся вдоль аллеи.
   Въехав в Митино, Андрей тут же свернул направо и остановился у восточного кафе с яркой вывеской из красивых, словно, вязаных букв.
   -Здесь вкусно готовят, я был здесь. Пошли, приведем себя в порядок и поедим.
   Зал был небольшой, но уютный. И еда - непривычная, но вкусная. Дядя Андрей, видно, знал толк, потому что все из заказанного - и мясные пирожки-самбуса, и жареные бычьи хвосты, и суп-шурпо,- Сашке очень понравились.
   -Ты - молодец! Крепко сегодня потрудился. После такой работы всегда облегчение приходит. Есть у тебя?
   -Да,- тихо прошептал Сашка.
   -Мы могли нанять рабочих, но я посчитал важным, чтобы мы это сделали сами. Святой это долг. Приходя сюда, ты всегда будешь вспоминать этот день, и будешь гордиться сделанным, я уверен.
   У Сашки от нахлынувших чувств заблестели слезы.
   -Недавно Юрку вспоминал и подумал: вот, ведь, судьба сирот свела! И ты, и Юрка, и мама твоя, и я сам - все через это лихо прошли. Вроде, и по-разному у всех, но, по сути, - одинаково. Мама и Юрка сиротами при живых родителях стали, меня, фактически, мачеха в люди вывела. Знал бы ты, сколько раз жизнь на кривую дорожку уводила... Расскажу как-нибудь.
   -Я тоже недавно Юрку вспоминал. Счастливый он: и маму нашел, и брата с отцом теперь разыщет...
   -Счастливый он - точно! И мужественный! Потому что он создал себя сам. И трудности и лишения не выхолостили в нем личность. Мне очень нравится в нем целеустремленность и искренность. Про него, вообще, можно говорить высокими словами. Но, признаюсь, я бы не хотел такого исхода: всю жизнь лелеять мечту о встрече, и вдруг узнать, что ты, как конфетная облатка, был брошен. Лучше, на мой взгляд, если бы их встреча продолжала жить в мечтах и надеждах Юрки. Хорошо, конечно, что о брате стало известно, по-другому бы он не узнал.
   -Почему она вам так не понравилась? Может, болела она, или в тюрьме сидела,- мы же не знаем!
   -После тюрьмы забрать могла бы... И потом: я ее совсем не знаю, что-бы судить. Но для меня главное в оценке ее поступка то, что она когда-то не по-людски решила судьбу своих двоих детей. А после даже не попыталась это исправить.
   -Но, может, ей жить негде было, может, денег не было!..
   -Те времена были не в пример нынешним - всем всего хватало. Надо было слишком глубоко опуститься, чтобы получилось так, как получилось. На таких матерей есть крепкое русское слово, но уберегусь произносить при тебе. Юрка потому и молодец, что, вопреки всему, сам свой путь высветил, и выкарабкался из ямы, куда его запхали.
   -Все равно, я завидую ему... Он говорил, что обязательно заберет ее с собой, как только получит квартиру. Он всех к себе заберет.
   -Конечно, ты прав,- задумчиво сказал Андрей, глядя на прячущего взгляд Сашку. Он понял свою промашку, и примирительно пожал его руку.- Дурная у меня привычка спорщика: всегда стараюсь доказать обратное, даже если мнение совпадает. Да и тему такую рано тронул, не по возрасту. Но хочу, чтобы ты всегда помнил: ты никогда не должен чувствовать себя одиноким. Мы с Татьяной Леонидовной, как бы ни старались, наверное, не сможем полностью заменить тебе маму, но всегда будем стараться быть тебе самыми близкими, самыми надежными и нужными.
   -Мне мама снова приснилась...
   -Это хорошо, что ты помнишь о ней. Ты обязан помнить. Но и надо продолжать жить. Надо собрать в себе силы, напрячься, выучиться и стать достойным человеком. Хорошим, приличным человеком. И здесь мы тебе самые активные и надежные помощники, ты можешь полностью на нас положиться... Запомни главное: все преодолимо!
   Сашка сидел истуканом, со свешенными ногами и зажатыми между коленями ладонями.
   -Я даже не знаю, что хочу, дядя Андрей.
   Андрей наклонился к Сашке и посмотрел ему в глаза.
   -Что-нибудь случилось? У тебя трудности?
   Сашка неопределенно покачал головой.
   -Если у тебя накопилось, лучше поделись с кем-нибудь, кому доверяешь. От себя не сбежишь, с собой разобраться трудней всего.
   -Дядя Андрей, а как умерла моя мама?
   Андрей с удивлением поглядел на Сашку.
   -Ты же знаешь - в аварии.
   -Кто-то был виноват?
   -Да. Сволочь одна.
   -Его наказали?
   -Нет еще.
   -А почему?
   -Понимаешь,..- замялся Андрей, не зная, как ясно и просто объяс-нить.- Он нашел таких же негодяев, как сам. И они нагло, за деньги, конечно, подделали результаты экспертизы, из-за которой его безоговорочно могли скрутить в бараний рог.
   -И теперь он может выпутаться?
   -К сожалению, да. Особенно, если и в суде найдет, кого купить. Продажное время, продажные судьи. Но не будем события торопить - есть, ведь, порядочные люди. К тому же, вместе с мамой погибли еще двое, и их родственники тоже не дадут зачехлить дело.
   Сашка сидел бледный, напряженно сцепив ладони между коленями.
   -А по-другому никак нельзя?
   Андрей непонимающе взглянул на Сашку.
   -Что ты имеешь в виду?
   -Не знаю,- пожал Сашка плечами, и резко откинулся на спинку стула.- А где мы каштан купим?
   -Найдем, где купить,- ответил Андрей, озабоченно поглядывая на Сашку. Но продолжать эту тему не стал.
   Тепло все больше задерживалось на дворе.
   Сашка не припоминал столь рано наступившую и расцветшую весну.
   И в одну из таких солнечных суббот отец Лили, армейский полковник выполнил, наконец, давнее обещание свозить их на полигон пострелять из АКМ. Договорившись, Сашка с Серегой подъехали к дому Лили, откуда вскоре их забрала черная "Волга". Там уже сидел Денис, сын сослуживца отца, тоже любитель острых ощущений.
   В части их переодели в новую, огромных размеров, армейскую "робу", и приставили лейтенанта с прапорщиком на "уазике", на котором они около четверти часа добирались до стрельбища.
   Стреляли из одного автомата, чтобы избежать неожиданностей, с тридцати и пятидесяти метров по мишеням. Самым точным оказался Серега, а за ним, как ни странно - Лиля.
   В конце лейтенант дал каждому по обойме "трассеров", и это было самое красивое и убедительное действо автомата.
   Стреляя через прицел, Сашка старался представить себя в реальной ситуации, когда перед ним появляется Рябченко, и его надо сразить всего одним выстрелом. Удавалось не лучшим образом.
   В конце, видя, как это делает сам лейтенант, и, вспоминая крутые боевики, Сашка попросил разрешения пострелять и от бедра. Но и тут Серега оказался первым.
   Для них придумали и второе удовольствие - баню. Оказывается, поэтому всем наказали взять с собой плавки и купальники.
   И здесь им придали солдата, такого молоденького, что между ними не чувствовалось особой разницы в возрасте. Они парились, ели, травили анекдоты и истории, и радовались отлично проведенному дню. Жаль, конечно, что Лилька не была пацаном. Но, в общем, и это не мешало заметно окрепшим между ними тремя добрым дружеским связям.
   С появлением в классе Сашки выстроилась новая уравновешивающая ось и новые отношения. В классе стало заметно спокойнее, прежде всего потому, что перестал дурить Демьян. Это отметили и учителя. Раньше он позволял себе вольности даже на уроках, выкрикивал реплики или громко кого-то комментировал, изображая полудурка. После драки с Сашкой он подобрался, стал сдержанней, и было ощущение, что его основная жизнь, как бы, выставилась за пределы школы. После уроков он быстро собирался и уходил одним из первых.
   Сашка всегда держался настороже, всегда ожидал от него подвоха и избегал контактов, даже когда они складывались на вынужденной основе - на уроках физкультуры или каких-нибудь еще. Было заметно, как Демьян тяготился утратой своего влияния и сложившимся новым балансом силы в классе, пытался его восстановить хоть в усеченном виде, но и к Панасу с Гуляшом не примкнул.
   Сашка это отметил.
   Пару раз Демьян пытался замириться, причем однажды подошел с предложением подработать. Предлагал он это не всем, а, с его точки зрения, крепким и надежным пацанам. В классе почти все знали источник заработков Демьяна и то, откуда у него берутся разные, в том числе, и навороченные "мобильники", вроде того, что он подарил Тихоновой на Восьмое марта.
   Сашка об этом тоже не раз слышал, но захотелось разузнать детали.
   Оказывается, Демьян в компании таких же оболтусов просто крал "мобильники", у кого-то выхватывая прямо из рук или срывая с шеи, у кого-то проникая в машину, разбив стекло, но тогда производился шмон по всем сусекам, если позволяли время и обстановка. И добыча, понятно, была непредсказуемо более увесистой.
   Но большинство телефонов происходили от таких же школяров, которых вылавливали в нелюдных местах поодиночке или вдвоем, запугивали, обыскивали и нередко побивали для острастки, особенно, когда ничего не находили.
   Сам Демьян уже это не делал - в своей грабительской иерархии он, вроде, перешагнул на следующую, вышестоящую ступень, и занимался больше финансовыми вопросами, расплачиваясь с "несунами". За обычные "сотовики" давал, как правило, двести-четыреста рублей, за "навороченные" - до тысячи. Такие, обычно, "приходили" с шеи или из иномарок. Сашке Демьян предлагал сразу войти во вторую категорию, в организаторское ядро, минуя квалификацию "несуна".
   Сашка так подробно расспрашивал Демьяна, уточнял детали, что тому показалось, будто договоренность достигнута. Но, вызнав все, Сашка просто, без объяснений отошел к своей парте и стал собирать рюкзак.
   -Ты что?- опешил Демьян.
   -Сука ты, Демьян! Представляю, что бы я тебе сделал, если бы "дернули" телефон у моей сестры.
   -У твоей сестры мы ничего брать не станем,- попытался отшутиться толстяк.
   -А ты попробуй - убью гада!
   На том и разошлись.
   Спустя два дня, придя домой, Сашка вдруг обнаружил в рюкзаке переломанные пенал, ручки и транспортир, помятые и потрепанные тетради и книги.
   Он сразу все понял, и на следующее утро перед всем классом спросил об этом у Демьяна. Тот представления не имел о случившемся. Однако на большой перемене к нему подошла Лиля и сказала, что Семушкина видела, как вчера в раздевалке с рюкзаком Сашки вовсю забавлялся именно Демьян.
   После английского, когда из класса вышла учительница, Сашка подождал, пока Демьян соберет свой рюкзак, схватил его и со всей силой трахнул о стену. Бросившемуся к нему Демьяна, он оттолкнул плечом с такой силой, что тот, падая, завалил еще троих.
   Сашка же, довольный произведенным эффектом и хрустом, донесшимся из рюкзака, бросил его на пол и несколько раз прыгнул на него обеими ногами.
   -Там же "мобильник", сволочь,- удрученно сипел Демьян, когда Сашка уже остановился.
   История продолжилась на следующий день. После уроков, уже на подходе к дому, на него внезапно набросились три засранца, ровесники, может, чуть старше. Видно, ждали его и перлись от самой школы.
   Набросились сзади, больно ударив чем-то по голове и сбив на землю. Били, в основном, ногами, смачно матюгаясь. Сашка только крючился, пытаясь защитить лицо и живот.
   И напрягаться не надо было, чтобы понять, кто были эти твари.
   Отмывая дома куртку от грязи, он с ужасом увидел порванный на локте левый рукав. Эту куртку выбирала Татьяна Леонидовна, и она очень нравилась ему.
   Страшно расстроенный, он подклеил края на внутреннюю подложку, но ущербное чувство от поврежденной красивой и любимой вещи осталось и мучило его еще долгое время.
   На следующее утро Сашка пришел в школу одним из первых.
   В раздевалке он сел на скамейку и стал ждать. Как только туда вошел Демьян и снял куртку, Сашка подошел к нему и, ничего не говоря, несильно, но точно, ударил его коленом в пах. Демьян от боли согнулся, а Сашка, отступив на шаг, уперся подошвой ботинка ему в висок и сильно толкнул. Выглядело это очень унизительно.
   Все, кто был в раздевалке, зароптали.
   Сашка же, не желая особо объясняться, только вымолвил: "Он сам знает, за что", и вышел из раздевалки. Он уже не был новичком в классе, но, все же, для большинства еще не стал окончательно своим, впрочем, как и Димка за все восемь классов.
   На следующий день Демьяновы дружбаны снова ждали за оградой школы, правда, вдвоем.
   Впору было разочароваться и в Сереге, знавшим обо всем, но втихую смывшимся с компанией других ребят, не предложив Сашке помощи.
   Только Лиля, предчувствуя грозу, вызвалась звонить отцу, чтобы тот прислал шофера, но Сашка отказался, и лихо, с беззаботным лицом, выскочил из дверей школы.
   Однако, вглядевшись в маячившие силуэты, повернул к наружному входу в столовую, где всегда скучивался всякий мусор, и удачно нашел металлическую ножку от стула. Держа ее наперевес, он прошел мимо них в метрах четырех. Сердце гулко стучало, но от его спокойствия и готовности к передряге сейчас зависела реакция этих подонков.
   Когда они остались позади, самым трудным оказалось подавить желание обернуться. Даже не желания, а необходимости, потому что в прошлый раз на него напали сзади.
   Чем дальше продвигался Сашка, тем сильнее становилось это желание. Он затылком чувствовал опасность, видел, как, поначалу опешившие говнюки, бросились за ним вдогонку и вот-вот подобьют сзади.
   Но ничего не произошло.
   Теперь Сашка третировал Демьяна без всякого повода. Отчасти, может, потому, что тот окончательно сдался, старался отвести взгляд, и, вообще, как-то потух.
   Прежде Сашка и сам уже давно бы счел инцидент исчерпанным, и нашел повод к примирению. А теперь не мог простить Демьяну куртки и того, как долго тот раскручивал его до ожесточенности. Он отвешивал ему затрещин и пендалей на переменах и физкультуре, повсюду, где случалась такая возможность.
   Он вел себя словно хищник, загнавший жертву и наслаждавшийся ее усталым плетеным бегом.
   В истории с Демьяном он нашел в себе новые чувства, возбуждавшиеся от превосходства в силе, открылись новые грани раскрепощенности и в словах, и в действиях.
   Он помнил, как в зоопарке однажды ему довелось видеть кормление больших кошек, леопардов и пум, живыми кроликами. Пока кролик смирно сидел, те, вроде, и не замечали его. Но как только дрожащее существо с разрывавшимся от страха сердцем начинало двигаться, те резким ударом лап пресекали его попытки. И так до тех пор, пока от нанесенных травм кролик не замирал навсегда.
   Сашка что-то находил для себя в этой аналогии.
   Перемены в нем не остались незамеченными для одноклассников, в первую очередь, для Гуляша с Панасом и тех, кому потенциально мог быть послан тревожный сигнал.
   Надо сказать, что никто и не вмешивался в его разборки с Демьяном, даже Панас с Гуляшом, - все признали в нем силу. Но Сашке, по большому счету, было на них наплевать. Он по-прежнему старался держаться тех, с кем уже сошелся, кто держался обособленно и проявлял характер. Единственный, с кем отношения нуждались в уточнении, был Матрена.
   Ножку от стула он выбрасывать не стал, а, подпилив края, набив в полость пластилин и надев на нее кусок шланга, примостил ее на балконе до следующей нужды.
   Схватки давно прекратились, но Сашка по укоренившейся привычке, выходя из школы, сразу осматривался, выглядывал незнакомых людей, прикидывал возможные сюрпризы. Он их научился распознавать в момент, у него было обостренное чувство опасности.
   Резко двинувшегося к крыльцу парня он выхватил боковым зрением, но, оглянувшись, узнал Юрку. Они расцеловались.
   -Я только сегодня все узнал. Это страшно. Как такое могло случиться?- у Юрки задрожал голос.- И почему мне не дали знать?
   Они двинулись в сторону сквера у метро.
   -Как это случилось? Когда?
   -Четвертого октября. В аварии.
   -Бедная Ира!.. Хороший человек была! Я, как сестру, ее любил. Сам-то как?
   -Нормально. У дяди Андрея живу.
   -Я знаю.
   -Откуда?
   -А как, думаешь, я тебя нашел?
   -В самом деле - как? - удивился Сашка.
   -К вам поехал, ну, и к соседу позвонил - законченный алкаш. Не все понял, что он мычал, но позвонил от него дяде Андрею, а там девчонка трубку подняла...
   -Вера, дочь дяди Андрея.
   -Я сообразил. Не хотела сначала говорить, где ты, но я объяснил, что сегодня уезжаю.
   -Ты, правда, сегодня уезжаешь?
   -Да, к маме, в одиннадцать. Пять месяцев на гастролях был, заработал кучу денег. Вот, смотри,- Юрка вытащил бумажник, набитый фиолетовыми и зелеными купюрами.- Это только половина, остальное я на счет положил. Хочу маме отдать, чтобы дом подремонтировала, приоделась. Ты же помнишь, как она была одета?
   -Помню,- Сашке не хотелось говорить о Юркиной матери, особенно после разговора с дядей Андреем.- А брата нашел?
   -Через переписку - гиблое дело. В отпуск съезжу в Гиссар, и быстро следы определю - сам по этим этапам шел. Пошли в ресторан?
   -А нас пустят?
   Пока ждали заказ, Юрка рассказал кое-что о себе и расспросил Сашку о новой школе.
   -Всякое было, но сейчас уладилось.
   -Учителя?
   -Нет, пацаны.
   -Ну, подожди! Я им, сукам, рога обломаю! Что, дрался?
   -А как же! О твой рюкзак ноги вытирают, унижают по-всякому, а ты смотреть будешь? Куртку порвали, которую тетя Таня подарила! Не знаю, как теперь им сказать...
   -А она как? Нормальная? Как встретила тебя в первый раз?
   -Хорошо встретила. Юр, на фига тебе надо знать, как она меня встретила в первый раз?
   -Ну, мне же интересно!.. Ты же мне не последний человек,- обиделся Юрка.
   -Она замечательная женщина, и ко мне относится замечательно,- попытался сгладить конфуз Сашка.- Даже думать не хочу, что стало бы со мной, если не они.
   -Я очень рад за тебя! Мне, знаешь, самому сколько раз хотелось в семью попасть? В любую, понимаешь? Чтобы у меня комната была, свой стол, велосипед, чтобы меня не будили по воскресеньям... Потом уже, когда акробатикой серьезно занялся, меня перевели в комнату из четырех человек. А это уже курорт был! До этого по двенадцать-четырнадцать человек жили... Давай, тебе новую куртку купим?
   -Не надо.
   -Я серьезно говорю. Чтобы не обидеть ее, а то подумает, что не ценишь ее подарки.
   -Нет, Юра, спасибо. Я лучше объяснюсь с ней.
   Сашка рассказал, что вызнал про Рябченко, и о том, как они с дядей Андреем ставили памятник.
   -Мы и каштан на той неделе посадили. Маме он очень нравился.
   -Это хорошо. Съездим к ней, когда я вернусь. Послушай, ты, действительно, видел эту тварь? И знаешь, где он живет? И ничего не предпринял?
   -А что можно было предпринять?
   -Не знаю, но я бы придумал.
   -А ты придумай!- запальчиво сказал Сашка.
   У Юрки загорелись глаза. Он налег на стол, стал задавать уточняющие вопросы.
   -Я знаю, что делать: машину подожжем.
   -Рехнулся? Она на охраняемой стоянке, не подойдешь к ней.
   -А зачем подходить? О "коктейле Молотова" слышал? Мы в детдоме однажды сарай с баней спалили у одного поганого учителя. За пять минут такую зажигалку изготовим!.. Для танков готовили, а тут вонючий "Ниссан"! Это для начала, а приеду через девять дней, еще что-нибудь придумаем. Мы ему, суке, устроим веселую жизнь!
   Чувство самосохранения удерживало Сашку от авантюры, но тот азарт, с которым Юрка выстроил план и готов был его реализовать, быстро передался, и он включился в его доработку.
   Они вышли из ресторана, подобрали пару бутылок у ближайшего пивного киоска и направились на бензоколонку.
   -Мы из солярки делали, с фитилем. Хотя, Леха, кто научил нас этому делу, говорил, что есть самовоспламеняющиеся жидкости.
   -А из бензина можно?
   -Можно,- с видом знатока ответил Юрка.- Но из солярки лучше - опыт есть.
   Подъезжавшие автомобили заправлялись, в основном, бензином, поэтому дизель пришлось ждать довольно долго, почти полчаса. Сашка, было, направился к метро, но Юрка выбрал такси.
   Дело, которое они задумали, требовало темноты, поэтому необходимо было выждать, как минимум, час. Это время решили потратить на рекогносцировку, исследование подходов, и, главное, путей отхода после операции.
   Машина - новая, умытая, блестящая,- была вполне досягаема для броска, и стояла в месте, будто, специально предназначенном для задуманной акции, четвертой от невысокой ограды, которую перемахнуть для Юрки было плевым делом. Они два раза, словно, гуляя, обошли стоянку, критически оценивая возможности для броска и время реагирования охранника.
   Оставалось выждать, когда хоть немного стемнеет.
   -А если другие загорятся? Они-то - при чем?- волновался Сашка.
   -К козлу этому претензии будут иметь. Не думай об этом, а то вообще расхочется что-либо делать.
   Когда стемнело, Юрка отвел Сашку на безопасное расстояние, метров на двести от стоянки.
   -Как полыхнет, поворачивайся и иди по этой улице, я тебя догоню. Если что случится - ты меня не знаешь.
   Юрка ушел. А Сашка стал напряженно всматриваться туда, где должно было полыхнуть.
   Скорее, он услышал звон битого стекла, чем увидел отблеск стелющегося слабого огня, многократно отраженного в окнах других машин.
   Сердце Сашки бешено забилось, он развернулся и со свинцовыми ногами, трудно переступая, пошел по маршруту, указанному Юркой. Два раза он оборачивался, но Юрки сзади не было. Забеспокоившись, он прошел еще метров пятьдесят и остановился.
   Наконец, Юрка появился, но совсем не оттуда, где ждал его Сашка.
   -Видел?- устало спросил Юрка, переводя дыхание.
   -Слабо очень.
   -Ничего себе слабо! Такой костер! Давай, обойдем квартал и глянем, что сотворили.
   -Я не пойду,- решительно сказал Сашка.
   -Боишься?- подначил Юрка.- Народ соберется, и мы затеряемся. Ну, ладно, поехали, у меня самого до поезда полтора часа осталось. А завтра сможешь подъехать? Интересно, ведь...
   -Подъеду,- Сашка почему-то сник, словно, душу опустошили.- Одну бутылку я бы еще бросил, но две, наверное, не смог... Ты молодец!
   -Вторую, и правда, рискованно было кидать. Только ее бросил, как охранник вышел из будки. Я поэтому побежал в сторону магазина, а не за тобой.
   На Белорусский вокзал они приехали, имея в запасе около сорока минут, купили мороженое и присели на парапет. Юркин боевой настрой заметно снизился, но он продолжал роль заботливого старшего брата.
   -Тебе пять тысяч хватит на куртку?- спросил он, доставая деньги.
   -Я не возьму их. Ты даже представить не можешь, сколько дней я промучился, изобретая месть, но ничего придумать не смог. А ты - враз! Спасибо тебе.
   -Ладно тебе - спасибо... Для него это - тьфу! Он заслуживает гораздо большей пакости. Если бы ты знал, как у нас в детдоме за подлости наказывали! На всю жизнь зарубку делали! Может, от нас в институты мало поступали, но людьми выходили - это точно! И в тюрьме, знаешь, законы тоже во многом справедливые. Там этого Рябченко и продажных ментов за яйца бы подвесили за притолоку. Ладно, пошли к вагону, придумаем что-нибудь еще.
   Юрка, долго не прощаясь, обнял Сашку и скрылся в тамбуре.
   Сашка решил дождаться отправления поезда, но Юрка больше не появлялся. Он походил вдоль вагона, вглядываясь в окна, но купе оказались по другую сторону, и, похоже, Юрка сразу скрылся в одном из них.
   Закапал дождь, и через пару минут он так усилился, что перрон быстро залился лужами, и над ним вздыбилась "шапка" водяного пара. В свете вокзальных прожекторов было отчетливо видно, как ветер изгибает струящееся серебро водопада, порывами перебирает бумажки и окурки, перегоняет их по невероятным траекториям с места на место.
   Ничего для себя не решив, Сашка направился к метро.
   На автопилоте он доехал до "Беляево", и только там осознал, куда его привели ноги. В рюкзаке лежали ключи, и он, поразмыслив с минуту, направился к выходу. На ходу проскочила мысль прикупить что-нибудь из еды, хотя бы хлеб.
   Сашка машинально сунул руку в карман, и приостановился. Юрка! Конечно, это он засунул ему деньги, наверное, когда прощались. Он ускорил шаг, и уже через десять минут был у подъезда.
   Окна на их этаже не светились. От этого настроение стало еще хуже.
   Медленно, словно, по принуждению, он поднялся к своей двери, и, услышав привычный скрип, оперся о косяк.
   Вверху кто-то вышел из квартиры, и Сашка, чтобы не столкнуться, вкатился внутрь и устало опустился на пол.
   Сколько просидел, о чем думалось и чувствовалось, он совершенно не помнил. Он был в прострации. И очнулся только тогда, когда за дверью, в подъезде, снова раздались чьи-то голоса.
   Он встал, словно, в сомнамбуле, прошел в спальню, открыл шифоньер и резким движением сорвал с вешалки несколько платьев матери.
   Они еще хранили запах ее тела!
   Уткнувшись в них лицом, он бросился на кровать, и тихо заплакал.
   Почему все решается без него, без его желания? Пусть с учетом его интересов, все равно,- почему без него?
   Ему тоже хотелось ехать сегодня, все равно - куда, и если бы Юрка только намекнул, он без раздумий отправился бы с ним.
   Но Юрка уехал один.
   А Сашка завидовал ему, потому что тот знал, что хочет от этой непростой жизни.
   Потому что тот, оказавшись, может, даже в более сложной жизненной ситуации, с ранних лет в детдоме, сумел превозмочь трудности, остаться жизнелюбом, целеустремленно искать и найти - сначала себя, а потом и свою мать.
   И теперь новая высокая цель - брат.
   Значит, надо только напрячься и искать, чтобы то, что жило в нем исключительно надеждой, стало явью, и соединилось, наконец, с ним.
  
   . . . . . .
  
   Он заметил, что раньше привычным ландшафтом были вздыбленные склоны, крутые берега мутных рек, обставленные частоколом тростника, разбросанные поодаль огромные деревья, вечером поддерживающие небо, а днем прячущие в листве солнце.
   Но когда сменился этот пейзаж? Был ли этот переход плавным, или все произошло в один миг?
   Бредя долгое время и уставая от собственных мыслей, Он не заметил этого перехода. Скорее, Он почувствовал его. Сначала по запаху, родному и влекущему, и чем глубже Он продвигался, тем более явственным становился этот запах, и тем сильней притягивал.
   Но чем дальше Он углублялся, становилось все прохладней, и вечерами между лопатками появлялся щекочущий озноб, живот скручивало, а в глазах появлялись ослепительно яркие всполохи. Тело в такие моменты слабело, подкашивались ноги...
   Не от голода - с этим проблем не было: за долгие месяцы блужданий Он научился довольствоваться малым...
   Единственно, что придавало Ему силы и желание идти дальше, был отчетливый и явно приближающийся родной запах.
   Он чувствовал себя у цели, Он жил этой целью.
   Он заметил, что местность, по которой Он брел, совершенно утратила зеленый цвет, окрасившись в лиловые тона, стала абсолютно плоской, и линия горизонта, раньше изломанная, вытянулась в струну.
   Он явно ощущал, что приближается к тому, что так долго искал.
   Он заметил это и по тому, что раньше убегавшая линия горизонта не только перестала быть далекой и недоступной, но и приближалась к Нему!
   Он перепроверил себя, и наблюдения подтвердились.
   Но по мере приближения мышцы становились скованными, лапы подкашивались, голова в такт движениям безвольно моталась из стороны в сторону, а хвост, его сонар и балансир, бессильно свесился и волочился по земле. Не только от усталости. И не только от холода. Больше, наверное, от жуткого страха встречи с Пропастью, куда не то, что попасть, но и заглянуть страшно.
   Видно, Он дошел до края земли, потому что горизонт приблизился настолько, что, собрав силы, можно было его достигнуть в один день.
   Но как сюда добралась Она? И почему?
   Разве там, где они жили, было хуже, чтобы своей обителью выбрать эту мерзкую, беззвучную, лиловую страну?
   Если здесь было лучше, почему Она не прихватила с собой Его? Разве им было хуже вместе?
   Или за счастье быть вместе надо платить страданием?
   Но, ведь, Он встречал тех, кто беззаботен и пожинает только радости жизни!..
   Холод пробирал уже до самых маленьких косточек, и Ему казалось, что Он слышит их скрип, такой же, как продавливающийся под лапами песок в той теплой стране, откуда Он пришел.
   Мышцы все больше сковывало, и Он заметил, что Ему трудно поворачивать голову не то, чтобы назад, а даже в сторону.
   А Ему очень хотелось оглянуться и оценить, как далеко Он зашел, и есть ли шанс к возвращению...
   Он остановился, терзаемый чувством близости и радости встречи с Ней, и ощущением неведомого неподконтрольного страха, который, может, только и надо было, что перешагнуть, но не хватало духа и физических сил.
   Наверное, встреча с Ней возможна только через погружение в эту бездну, в эту пропасть за горизонтом, но какое последнее усилие надо сделать, чтобы до него дойти?!
   Он остановился. Надо собраться с мыслями, силой и волей, чтобы сделать этот решительный шаг через черту, где небо вырастает из земли...
  
  
   * * *
  
   17
  
   Татьяна Леонидовна вернулась домой в начале седьмого, и удивилась, что ее никто не встречает. Это было вне сложившихся правил.
   Андрей находился уже в пути, а Сашкин телефон был отключен. Или недоступен.
   Отсутствие Сашки обеспокоило Татьяну Леонидовну, но не настолько, чтобы немедленно и во все колокола начать бить тревогу. Она занялась стряпней, и как-то забылась.
   C приездом Андрея на душе стало спокойнее. Он всегда в помрачение тревожных минут мог привнести рассудительность, надежность и рационализм поступков. За исключением, наверное, случаев кипения семейных страстей. Здесь он, бывало, только добавлял жару.
   Сели ужинать. Ели молча, но в голове, похоже, роились одни и те же мысли.
   -Нельзя думать о плохом - оно и случиться может,- тихо произнесла Татьяна Леонидовна, убирая со стола.
   -А ты и не думай.
   -Почему он домой не зашел, и не оставил вещи? Это больше всего меня удивляет. Где можно мотаться с таким тяжелым рюкзаком?
   -Легче было бы придумать, куда и с кем не хочется в четырнадцать лет. Сама-то со скольки лет слонялась с мальчишками по подъездам?
   Татьяна Леонидовна рассмеялась.
   -Точно не помню, но, кажется, все в первый раз было только с тобой.
   -Это я в молодости был дурак, что поверил в это. Сейчас-то на мякине не проведешь!..
   -А что изменилось с той поры? Тебе стали известны новые факты?
   -Просто в старые ты стала тверже верить. Этот плохой признак. Чистая совесть - первый признак склероза.
   -Ладно, чтобы не казаться старой и глупой, придумаю что-нибудь пикантное о своей буйной молодости. А теперь, давай, все-таки, позвоним одноклассникам.
   Никто, однако, даже предположить не мог местонахождение Сашки. Все разошлись после уроков, как обычно, а о дополнительных занятиях или других мероприятиях никто не знал. Некоторые видели его на выходе из школы, но и только.
   Андрей быстро собрался и пошел в школу.
   На удивление, во многих классах горел свет, и у Андрея зародилась надежда, пока с разрешения охранника он их не обошел. Сашки нигде не было.
   Беспокойство усилилось, надо было что-то предпринимать, но в милицию обращаться не хотелось. Он решил вернуться домой, и обсудить все с Татьяной Леонидовной.
   Было около восьми, но они решили повременить еще: мог, ведь, заиграться у друзей?! Только почему об этих друзьях не известно им?
   "Странно,- думал Андрей,- Ведь, и Верки нет дома, но никакого беспокойства! Тоже, ведь, ребенок еще, а оставили ее своим вниманием".
   Он поделился мыслями с женой, и по ее задумчивому молчанию понял, что она укор приняла. Конечно, нельзя было допускать, чтобы Верка, родное дитя, выпала из поля зрения. Самое удивительное, что перекос этот произошел, как бы, сам собой, незаметно, и потому казался естественным.
   К половине десятого положение стало по-настоящему тревожным. Телевизор стал раздражать, и Андрей выключил его.
   Только теперь он заметил, что за те полтора часа, что он пришел из школы, Татьяна Леонидовна не сдвинулась с места. Она, словно, вросла в кресло, постоянно названивая по телефонам, которые Андрей нашел среди Сашкиных бумаг.
   Случайно выяснились факты, которые Сашка таил от Татьяны Леонидовны с Андреем, в частности его перманентный конфликт со Свешниковым. Отношения с ним, как сложилось из рассказов, Сашка выстраивал верные, в русле того, как их понимал сам Андрей.
   Но связаны ли они с отсутствием самого Сашки?
   Андрей позвонил и переговорил с Димкой, но, к сожалению, ничего из тревожащего его сейчас, не узнал. Он поверил в искренность мальчишки, тем более что последняя стычка была около двух недель назад.
   Пришла Верка, и наскоро поужинав, принялась обзванивать экстренные службы, в промежутках набирая Сашкин номер, надеясь, что он откликнется именно на ее вызов.
   -А ты звонил на ту квартиру?- спросила Татьяна Леонидовна
   -Да, два раза,- признался Андрей. Ему стало неловко, что сделал это втайне, не оговорив этот звонок с женой, словно, продолжал утаивать от нее ту сторону жизни.- Там телефон отключен, а у соседа никто не отвечает.
   -А телефоны ее подруг знаешь? У меня внутренняя уверенность, что он где-то там... Взрослого через много лет тянет в прошлое, а уж мальчонку - подавно... Трудно ему у нас. Ребенок мать потерял, а тут смена сразу всех декораций: школа, двор, друзья, семья - все поменялось! Это такая травма - врагу не пожелаешь. Он, конечно, и сорвался. Надо было ему собаку или рыбок купить. Советовал же психолог...
   -А ты помнишь, когда Верка об этом же просила? А мы ей: грязь, вонь, поцарапанная мебель...
   -Ты еще вспомни, с каких слов "Билль о правах" начинается! Поезжай туда, поспрашивай у соседей, в телефонной книжке кого-нибудь вылови. А мы с Верой здесь подежурим.
   Андрей ехал, гадая, что с Сашкой могло произойти.
   Он тщетно пытался представить себя на его месте, обыграть неурядицы в школе, понять, что могло повлиять на его ночные скитания: непонятный страх возвращения домой, или обыкновенное мальчишеское разгильдяйство.
   Причина, понятно, лежала вне дома, потому что еще вчера ничто не предвещало эксцессов. Сашка был спокоен, в его поведении не прослеживалось ничего необычного.
   И именно это сейчас наводило Андрея на дурные предчувствия.
   Въехав во двор, Андрей сразу испытал разочарование: все окна на этаже были темными. Преодолев сомнения, он, все же, поднялся наверх, и первой неожиданностью стал Сашкин рюкзак, брошенный прямо посередине прихожей. Быстрым шагом он обследовал комнаты.
   Сашка лежал в спальне поперек кровати, в куртке и в туфлях, сгрудив одежду Ирины около головы. Сбоку на подушке лежали вешалка и Сашкины ключи. Он так крепко спал, что не отреагировал ни на приход Андрея, ни на включение света.
   Надо было будить, но, не зная, как это сделать, Андрей присел на край кровати и, приподняв его руку, стал осторожно вытягивать платья. Сашка всколыхнулся, и, морщась от света, непонимающе огляделся.
   -Дядя Андрей!- сонно пробормотал он, и уткнулся головой Андрею в плечо.- Я знал, что вы найдете меня.
   Андрей обнял его, и стал ласково гладить по худой, костлявой спине.
   У него было много, что сказать этому мятущемуся подранку, ищущему приют в родном доме в круге привычных предметов, воспоминаний, образов и запахов. Конечно, следовало пожурить Сашку, независимо от объяснений, за то, что не предупредил, не позвонил, заставил волноваться.
   Но слова не шли, задерживались из-за их неубедительности и несвоевременности.
   -Мне приснилось, что я заблудился,- прошептал Сашка, не открывая глаз.- И зашел так далеко, что с трудом нашел дорогу.
   -Хорошо, что нашел ее!- шутливо, но тоже тихо, словно, боясь разбудить, сказал Андрей.- Если хочешь, мы переночуем здесь.
   -Нет. Поедем. Нас, ведь, ждут?!
   Андрей позвонил домой, и они спустились к машине.
   Ехали молча, под звуки тихой музыки.
   Сашка, все время задумчиво смотревший в окно, вдруг сказал:
   -Дядя Андрей, знаете, в Египте мне часто хотелось тетю Таню назвать мамой...
   -А здесь?
   -Тоже бывает.
   У Андрея предательски защемило в груди и перехватило горло.
   -Она будет рада, если ты станешь ее так называть,- сказал он дрогнувшим голосом.
  
  
   * * *
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"