Тайганова Татьяна Эмильевна : другие произведения.

Полоска первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сказка - в творческом режиме рождения.

    Просьба желающим высказаться:
    ставьте свои комментарии, пожалуйста, под стартовой первой главой. После завершения работы над сказкой все главы будут объединены в общий файл, и не очень не хотелось бы при этой процедуре потерять возможные комментарии.

Полоска первая

(в которой Гостю мурлычет Топлёное Молоко)

  
   -- Плохо сплю, -- жаловался человек. Он пах красками и картинами, в которых слишком часто шёл дождь. -- Ночью хочется плакать и незачем просыпаться утром, потому что всегда только пасмурно.
   -- Не может быть, чтоб всегда! -- не поверила Хозяйка и сквозь многодетный плющ посмотрела в окно, где в горизонте гнездилось обветренное солнце.
   -- У меня -- всегда. Это у вас солнце даже ночью. Меня оно избегает.
   -- Ну что вы! С солнцем такого быть не может, чтобы кого-нибудь избегать. В мою комнату ночью оно лишь просвечивает, сквозь землю и совсем слегка. А в целом, как положено, -- работает совсем в другом месте. -- Хозяйка налила гостю четвертый чай и придвинула ещё одну тарелку с оладьями. Помолчав, осторожно спросила: -- А в ваших картинах то же, что и в вашем окне?
   Человек вздрогнул, будто долго шёл в тяжелом промокшем плаще и понял вдруг, что под плащом ничего не осталось, кроме прилипшего мокрого холода. А его весь вечер угощали румяными и горячими оладьями, и когда Хозяйка поворачивалась лицом к плите, Гость был уверен, что оладьи выпекаются прямо на ее щеках. Но не подсматривал, потому что это была хозяйкина тайна.
  
   Они хорошо дружили, пока лет было немного, а потом кругленькая весёлая девочка, которая не умела болеть, потому что ей всегда было жарко, выросла где-то отдельно, и о прежнем времени напоминало теперь лишь ясное лицо, а в остальном она стала вполне взрослой. Чужие дети с коклюшем и больным горлом, увидев над суровым белым халатом редко шкворчащие веснушки, тут же забывали плакать о бананах и шоколаде, добровольно и даже охотно надевали все шерстяные носки на все ноги, беспрекословно допивали горячее молоко с жгучим маслом и мёдом, и через пять минут были уже готовы в любую погоду ехать в бабушкин сад возить тележкой тыквы, в которые наверняка тайком возможно пробраться, чтобы немножко пожить внутри. "Жаль, что я не лечился у Хозяйки, пока был маленьким. Жаль, что я не могу сказать взрослой женщине, что она похожа на душистую тыкву, у которой внутри сказочно-теплый дом с оранжево-розовыми стенами", -- подумал гость.
   -- Вы не пробовали ходить в свой дождь за чем-нибудь хорошим? За грибами? -- Хозяйке очень хотелось вылечить взрослого Гостя. -- В выходной?
   -- В картину? -- удивился художник. И удручился: -- Там даже грибы не растут...
   -- Можно в окно. Ведь у вас первый этаж?
   Гость печально посмотрел за хозяйкино окно на глубокое солнце, высиживающее землю. Он знал, что у детских врачей никогда не бывает выходных. Особенно у врачей с такими понимающими лицами, да ещё когда на кухне не хотят есть сырую морковку три лица дополнительных -- два мальчишеских и одно совсем маленькой девочки. Он промолчал.
   -- Сырость -- это заболевание, -- расстроилась Хозяйка. -- Если б вам было пять лет, я поставила бы и горчичники, и укол.
   -- Я гораздо старше, -- пробормотал Гость. -- Мне уже тридцать пять. И я ещё не гений, хотя давно уже одинок.
   -- О! -- Хозяйка всмотрелась проверяющим взглядом, и Гость сразу почувствовал, как к тридцати пяти годам прибавляется холодная температура в тридцать пять и пять, сырые носки и плохо подштопанный свитер. Что, впрочем, нормально, если с утра до вечера за окном одни дожди.
   -- Хотя мы не виделись много лет, -- вздохнула Хозяйка, -- я, кажется, догадываюсь, каких именно горчичников вам не хватает. Чтобы грели и ночью, и утром, и чай, и яичницу, и борщи, и душу. Тогда вам придется потеплеть, чтобы о ком-то начать заботиться.
   -- Лучше куплю электрический чайник! -- отшатнулся Гость.
   -- Неужели с чайником интереснее? -- не поверила Хозяйка. Возможно, она вышла бы замуж за этого человека, если бы у неё уже не было мужа, двоих мальчиков и одной девочки.
   -- Нет. -- Гость недовольно поёжился. -- Другое не греет.
   -- А дети?
   Напротив тяжело замолчали, и Хозяйка неловко заизвинялась:
   -- Совсем не хочу обидеть... Мы давно не знаем друг друга... Вы свободный художник, и, наверное, у свободы есть своё право.
   Гость сумеречным взглядом уткнулся в пол, навстречу сумеркам непринимающе зажмурилась толстая кошка из толстой корзины. Кошка жмурилась так принципиально, что человек вдруг признался:
   -- Однажды она сказала, что на пятнадцати квадратных метрах, где живут двадцать метров холста в рулонах, километры кистей, багетов, картонов, а также этюдники, мольберт и двое больших людей, не осталось места для одного маленького ребёнка. Она сказала, что не желает мне больше позировать, тем более с каким-то младенцем на своих красивых коленях, потому что пелёнки от младенцев бывают мокрые. Что не станет мыть посуду без стиральной машины и гладить бельё без пылесоса. Что я должен содержать семью и не пахнуть растворителем. А для этого обязан продать кисти и купить ларёк, набитый шоколадами и кока-колой. Что мои картины никому не нужны, потому что их не покупают. Но я их не продавал. Я их отдавал.
   -- И вы поверили?
   Гость пожал плечами. Лицо его было голодное от тоски.
   -- Она говорила убедительно. И теперь я предпочитаю электрочайники.
   Женщина покачала головой.
   -- Однажды -- это могла быть случайность. Вам не хочется так думать?
   Человек задумался, рассматривая кошку. Кошка сидела кринкой с топлёным молоком. Топлёное молоко в ней мурлыкало. Лапы, хвост, уши и кошкино лицо были цвета тёмной, вызревшей в печи пенки. Человеку захотелось сделать из неё криночный натюрморт. Кошка вовсе зажмурилась, растопорщилась мехами на щеках и спине, и плотно задвинула под себя хвостом что-то отдельно маленькое.
   -- Невозможно... Потому что это было дважды. И так одинаково. Первая ахала, была стриженая и светленькая. А вторая -- стриженая, но тёмненькая, и предпочитала охать. Но, возможно, и наоборот. А ещё возможно, что она успела перекраситься.
   Кошка развернулась в корзине овальной спиной и заругалась кончиком хвоста. Гость умолк.
   -- Вполне возможно, -- усмехнулась Хозяйка. -- На двадцати километрах холста при километре кистей всё возможно. А что потом?
   -- Не знаю, -- пожал плечами Гость. -- Наверное, она вышла замуж за ларёк и её дети пьют колу и едят шоколад.
   -- И её никогда больше не нарисуют, -- вздохнула Хозяйка, наливая Гостю пятый чай, пахший июльским лугом.
  
   * * *
   Они молчали уже в прихожей. Расстроенная Хозяйка озабоченно, а расстроенный Гость виновато -- трудно было уходить из уютного дома с многодетным плющом и крепко осевшим в его обильном горшке солнцем, от уютной Хозяйки и очень в самой себе уютной принципиальной зажмурившейся кошки, такой толстой в толстой корзине. Человек слышал, как в этом доме, в Хозяйке, в детях, в морковке, которую они так и не съели, в кошке и в её корзине -- во всём мурлычет топлёное молоко и нежно пахнет душистой тыквой.
  
   -- В моей комнате, -- представлял художник, -- стены обросли густым сырым мохом, а в книжном шкафу по ночам капает. И замечательная Библиотека Фантастики потихоньку от меня обменивается жилплощадью с Библиотекой Морского Романа. Домовой, ворча нехорошими словами, побрёл искать здоровый климат, а вместо него прибыл молоденький, плохо воспитанный водяной.
   -- С насморком? -- заподозрила Хозяйка. -- Чихает?
   -- По ночам, -- кивнул Гость. -- А днём объясняет насморк как профессиональное заболевание, И платком не умеет пользоваться, и чишет так оглушительно, что в доме вырубает пробки...
   -- Побудьте ещё. Я взболтаю новое тесто и напеку гору новых оладий. -- Женщина мягко улыбалась ему невзрослым сочувствующим лицом. Кошка покосилась, внимательно прищурилась и тоже вдруг улыбнулась, опустив меха вдоль едва намеченных тёмно-палевых полосок и став почти гладкой. Но, -- показалось Гостю, -- улыбается она с умыслом.
   Обе желали хорошего ему лично, а он давно отвык.
  
   Он пришёл сюда с невнятной бедой, не веря, что его можно излечить. Пришёл потому, что когда-то не был художником, а Хозяйка не была детским врачом, им было по девять лет, они решили остаться золотоискателями на всю жизнь и, сверяясь с Джеком Лондоном как с компасом, превратили помойку посреди общего двора в Клондайк, а золото искали в сугробах, но золота не нашли, а нашли другие сокровища, совсем не нужные взрослым. И их обоих тоже нашли -- огромная дремучая дворняга, такая высокая и умная, что, наверное, когда-то уже была догом. Дворняга не стала кусаться. Виляя широким, замечательно лохматым хвостом, по которому сразу стало понятно, что она тоже читала Джека Лондона и знает толк в северных ветрах и снежных пустынях, дворняга даже позволила нацепить на себя санки, и поэтому они предложили ей стать ездовой собакой и пообещали кормить юколой. Дворняга согласилась, и дети прятали её на чердаке бесконечно многоэтажного дома, на чердак следовало подниматься тайком по крутой гремучей железной лестнице ранними-ранними утрами, на цыпочках по лестничным площадкам пробегая к люку в потолке верхнего этажа, мимо спящих квартир, чтобы никто не обнаружил и не выгнал. Они кормили её пирожками, потому что мамы не знали, как готовить юколу.
   Теми же ранними часами мальчик и девочка выводили воспитанную и умную ездовую дворнягу побегать, и она провожала их в школу и встречала, и кататься в собачьих санках оказалось гораздо интереснее, чем искать золото. А поздно вечером, когда от холода начинали замерзать водопроводные трубы, они вдвоём осторожно провожали её под крышу. Собака грела им варежки горячим языком, и ей так понравилось быть ездовой и кому-то нужной, что по ночам она хотела обратно на Север и лаяла, и, может быть, даже жаловалась гулкой луне, висевшей на антенне близко над крышей и поэтому слушавшей внимательно.
   Но услышала не только луна, но и ЖЭК, и жильцы. Или луна, быть может, всем рассказала. Дворнягу стащили прочь с крутой железной лестницы и прогнали с бетонной, и острое железо подчердачных ступеней и перил прощально гремело, но маленькие приютившие люди не слышали, потому что в школе под партами дочитывали белое безмолвие, и оно не сказало им ничего.
  
   Гость посмотрел на корзину, в которой плотно жмурилась Кошка Молочная Кринка. Корзина тоже ему улыбалась. Его за что-то любили в этом доме. Его не осуждали даже за то, что он пахнет растворителем. Ему доверяли. Кринка распахнула голубые очи и взглянула с долей сомнения. Ну, почти доверяли, -- уточнил Гость.
   -- Раньше я писал солнце, которое восходит каждый день и даже по нескольку раз. А теперь утром пишу, а к полудню оно закатывается. Прямо под мольберт. Лежит, и уже не солнце -- сухое, пыльное, плоское. Не остывшее -- никакое.
   И каждый вечер никакое сжигается в пепельнице, и всё кончается дождями, -- этого Гость не сказал, но женщина услышала. Они с кошкой перестали улыбаться.
   -- И что вы делаете? После дождей?
   Кошка и корзина, требуя отчёта, тоже взглянули на Гостя.
   -- А что можно? Рисую новое.
   Кошка посмотрела с почти уважением.
   -- А утверждаете, что всё кончается, -- покачала головой Хозяйка.
   -- Думаете? -- не верил Гость.
   -- Страшно представить, чем может кончиться жизнь, если сжигать солнце каждый день в пепельнице. Я просто обязана попытаться вас вылечить.
   -- Я безнадежён...
   -- В безнадёжных случаях лучше всего что-нибудь дарить. Оладьи вы уже ели. Своих детей подарить я вам не могу. Мне нужно минуту подумать.
   Гость насторожился. Он не привык получать подарки. А когда они всё-таки получались, то не знал, что с ними делать. Подарки ничего не рассказывали ему ни о нём, ни о дарившем, оставаясь упорно чужими вещами в себе, жили втайне на книжных полках или прятались в шкафах. Некоторые он уносил на кухню, переполненную табачным дымом и банками с растворителем. Съедобное охотно поглощалось нечастыми гостями, а коньяк так и стоял запечатанный и гордый собой, изредка попадаясь человеку на глаза и почему-то напоминая об ушедших жёнах, которые охотно пили именно коньяк из крохотных рюмочек. Стекло, обнимая собой глубокий янтарный цвет огненной жидкости, начинало захватывающе блестеть, и женщины внезапно становились другими и красивыми, не превращаясь, однако в матерей с младенцами на руках. Тогда человек уходил и покупал дешёвое вино, и утром в его картине солнце не всходило.
   -- Я совершенно не знаю, что делать с подарками, -- признался он. -- Я их боюсь. Я не умею с ними разговаривать.
   -- Ну что вы, -- успокоила Хозяйка. -- Подарок говорит сам. С ним ничего не нужно делать. Его достаточно только любить, а остальное он сделает самостоятельно.
   Наклонившись к корзине, она пошарила под густой и горячей кошкой. Кошка произнесла топлёно-молочное магическое "Мрр-ммур-рр", и в руках женщины появился маленький небесный взгляд в лучистом сиянии меха.
   -- Ни за что! -- испугался человек. -- Никогда, невозможно! За этим нужно ухаживать! Не умею! Я не держал животных. От меня уходят даже жёны. Прошу -- не надо!
   -- Надо, -- отрезала Хозяйка лекарственным голосом для родителей, от которого взрослые заболевших детей выздоравливали по стойке смирно. -- Надо, -- решительно объяснила она. -- У Мурки волшебные котята. Они делали чудеса. Они усмиряли буйных алкоголиков и успокаивали тихих сумасшедших. Лечили ангины и пневмонии. И даже собирали вспять разрушенную семью. И принимать такое лекарство следует круглосуточно.
   -- Что вы... -- отчаялся Гость. -- Это передозировка!
   -- Необходимость, -- возразила Хозяйка. -- Менять песочек желательно каждый день. Ещё следует привыкнуть покупать молоко вместо пива, лучше бы уж сразу на двоих, а также гладить по спинке пять раз, и не менее, в сутки в свободное время, а за ухом чесать трижды после еды. Могу выписать рецепт и даже поставить на него печать. Чтоб вы не забывали, что в каком порядке следует.
   -- Я же совсем одичал, -- сдаваясь, жаловался Гость. -- Я не умею ни за кем ухаживать.
   -- Припоминается, что вы замечательно кормите юколой ездовых собак на крышах четырнадцатиэтажных домов.
   -- Собаки.. На крышах... -- растерянно шептал Гость.
   -- Помните эту отвратительно гремучую лестницу? Такие специально строятся к самому запретному верху, чтобы по ним никто не поднимался. Взрослые бы там переломали все твёрдые места. А мягкие дети летают по этим лестницам и, знаете ли, ничего, кроме синяков. Помните горячие пирожки в карманах? И какой ураган вилял вам навстречу шумным хвостом? И как вы вдвоём, на шести цыпочках, спускались вниз тихо-тихо, чтобы никто не проснулся? Разве это было неправильно или плохо?
   -- Нет, -- тихо сказал Гость. Это было очень правильно. -- Но если не получится... опять на лестницу? Пять раз в стуки? И трижды после еды?
   -- Можно чаще, -- улыбнулась женщина.
   -- А если?.. -- Гость чуть не плакал от растерянности и неверия.
   -- Если? -- не поверила Хозяйка. -- Такого не может быть. -- Она погладила корзинку с кошкой, и обе дружно мурлыкнули, -- Что ж, если это не научит вас засыпать так, чтоб просыпаться, -- тогда вернёте лекарство. Будут другие, которым такое лекарство помогает. Желаю ясных дней.
   Хозяйка простилась с Гостем и закрыла за ним дверь, пахнущую маленьким комнатным солнцем, которое никогда не закатывается под мольберт.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"