Мальчикам очень хотелось узнать, куда везет их Федина бабушка. Но в то же время хорошо было и не знать, тогда всё становилось неожиданным и таким, как будто было в первый раз. Сначала Софья Ивановна покатала их по городу. Они объехали все площади с памятниками великим людям и шумные центральные улицы с магазинами. Потом многолюдье осталось позади, дома на улицах стали поменьше, потом машина поехала мимо одноэтажных домиков с садами и цветами у окон, потом они постояли перед железнодорожным шлагбаумом и пропустили зеленый, похожий на гусеницу, поезд, который шел к Южному морю.
Когда поезд скрылся, желтая тетенька за окошком надавила на кнопку, и шлагбаум поднялся. Машина слегка подскочила на рельсах и понеслась по гладкому шоссе, и в открытые окна к ним влетал упругий ветер.
-- Тетя Соня, а где же дома? -- вдруг спросил Назар, с удивлением оглядываясь.
Тут и Федя заметил, что домов нет, а есть что-то то зеленое, то желтое, почти как в Крыму.
-- Дома кончились, -- ответила Софья Ивановна. -- Мы уже выехали из города.
-- Разве из города можно выехать? -- ещё больше удивился Назар. Он даже немного испугался.
-- Ну, конечно, -- ответила Софья Ивановна. -- Ведь города занимают на земле совсем немного места.
-- А я думал, что ничего, кроме городов, нет, -- с недоумением сказал Назар, испытывая смутную тревогу от непривычного вида бездомных пространств.
-- Тут и так ничего нет, -- сказал ему Федя.
-- Нет, мальчики, -- возразила Софья Ивановна. -- Тут есть самое главное.
Федя с любопытством поискал, где тут может находиться то, что главнее города и больше городских домов, но ничего подходящего для этой цели не обнаружил.
-- А разве может самое главное быть незаметным? -- спросил он.
-- Ну, всякое второстепенное старается поскорее попасться на глаза, -- усмехнулась Софья Ивановна. -- А главному незачем хвастаться, оно и так главное. Ну, как вы думаете, что здесь такое?
Мальчики высунулись из окон и изо всех сил старались догадаться. А чтобы им было удобнее догадываться, Софья Ивановна поехала тише. Но они по-прежнему ничего не видели.
-- Ну, -- задала Софья Ивановна наводящий вопрос, -- что человеку больше всего нужно?
Назар задумался, а Федя не стал думать и ответил сразу:
-- Кино! Там всегда все понятно!
-- Школа! -- не согласился со своим другом Назар. -- Там можно узнать то, чего не знаешь.
-- Тогда книжки, -- возразил Федя. -- В них и без школы про всё написано.
-- Тогда магазины! -- обрадовался Назар. -- В них всё можно купить, даже иногда книжки!
-- А откуда все берется в магазинах? -- поощрительно поглядывая на мальчиков, задала следующий вопрос Софья Ивановна.
-- Со склада, -- уверенно ответил Назар. -- Потому что на складе много-много всего сложено.
-- Допустим, -- согласилась Федина бабушка. -- А откуда всё появляется на складе?
-- С завода, -- догадался Назар. -- Заводы для того и строят, чтобы на них что-нибудь появлялось.
-- А откуда появляется на заводе? -- с улыбкой спросила Софья Ивановна.
-- А на заводе -- с других складов, -- уже с некоторой неуверенностью предположил Назар, подозревая, что склады не всегда могут выручить.
Так и оказалось, потому что Софья Ивановна опять спросила:
-- Ну, а откуда всё берется на самом первом складе?
-- Я знаю, знаю! -- торопливо заявил Федя. -- Там всё из земли добывают.
-- Вот это верно, -- кивнула Федина бабушка. -- Верно, мальчики. Всё на свете добывается из земли.
-- Как же так? -- с недоверием спросил Назар. -- Это железо роют из земли. А вот молоко -- не из земли!
-- А откуда? -- спросила Софья Ивановна.
-- Из цистерны, -- ответил Назар.
-- Ну да, бабушка, -- согласился с другом Федя. -- Ты же сама видела -- такие большие бочки и на них написано: "Молоко". Наверно, оно где-нибудь течет по трубам, как вода.
-- Нет, -- возразил Назар, -- по трубам -- это потом. А сначала молоко делают из порошка. Есть стиральный порошок, а есть молочный.
Софья Ивановна озадаченно посмотрела на ребят. Шутят? Или выдумывают для себя сказку, отдельную от жизни? Но мальчики совершенно явно находились не в игре, где им всё понятно, а во взрослой жизни, в которой понять что-либо трудно.
-- А из чего, по-вашему, делают хлеб? -- спросила Софья Ивановна.
Спросила для того, чтобы самой разобраться в том, что сейчас происходит.
-- Хлеб растет в поле, -- подумав, ответил Федя.
-- Ага, я тоже знаю, что в поле, -- подтвердил Назар.
-- Ну, хоть это вы знаете, -- с облегчением кивнула Софья Ивановна и совсем остановила машину, которая давно ехала медленно. -- Давайте вылезем и немного отдохнем.
Мальчики охотно вылезли, но отойти от машины не решились и оглянулись на взрослого человека. Взрослый человек ободряюще им улыбнулся. Тогда они, как космонавты на незнакомой планете, сделали несколько осторожных шагов.
Их охватило небо. Земля ровно убегала во все стороны до самого края, и на ней не было ни домов, ни деревьев, а одно только огромное небо.
-- Тетя Соня, -- проговорил Назар, переступая на костылях, чтобы увидеть весь окружающий простор, -- а земле не тяжело небо держать? Ведь земля такая маленькая, а небо такое большое!
Тетя Соня вошла в толстую желтоватую траву, которая росла по обе стороны дороги, и подождала, пока к ней подойдут мальчики. Федя и Назар пощупали толстую траву и сказали, что такой около их дома нет и около других знакомых домов не растет, такая попалась им в первый раз. Неудобная, жесткая трава с усатой чешуйчатой кистью на конце, на нее не ляжешь, не сядешь и рвется плохо -- зачем она?
-- Вот это и есть наш хлеб, -- проговорила Федина бабушка, ласково перебирая пальцами плотные усатые колосья.
-- Это хлеб? -- недоверчиво спросил Назар. -- А почему на нём нет буханок?
-- Как -- буханок? -- помолчав от неожиданности, спросила Софья Ивановна странным, как бы помятым голосом.
-- Но если хлеб растет в поле, то, значит, тут должны быть буханки и булочки, -- рассудил Назар. -- А когда подует ветер, они качаются на стеблях, как яблоки.
Федя никогда не видел, чтобы его бабушка краснела. А тут произошло непонятное: бабушкино лицо стало таким красным, будто она внутри себя сильно хохочет, а снаружи смех не показывает. Но, присмотревшись внимательнее, Федя обнаружил, что бабушка и не думает смеяться. Но тогда, значит, ей стыдно? Неужели бабушкам бывает стыдно?
Софья Ивановна виновато улыбнулась Назару.
-- Значит, ты думаешь, что булочки растут, как яблоки, малыш? -- растерянно повторила она. -- А ты видел, как растут яблоки?
Назар был уверен, что видел. Он тут же вспомнил яблоки на весах, яблоки в ящиках, яблоки в капроновых сеточках, затянутых узлами сверху и снизу, ещё вспомнил яблоки в трехлитровых банках с маринадом. Но вспомнить, как они растут, ему не удалось.
-- Они же растут на деревьях, да, бабушка? -- сказал Федя.-- Сначала получается такая маленькая бузина, потом её кладут в ящики, а потом она вздувается до целого яблока, а если подуть как-нибудь по-другому, то получается груша.
-- Куда подуть? -- опустив руки, спросила бабушка.
-- Ну, как в резиновый шар, -- ответил Федя. -- Он сначала маленький, а когда надуешь -- получается вон какой!
Федина бабушка, странно посмотрев на своего внука, повернулась к Назару.
Назар старательно вспоминал все деревья, которые видел. Он вспомнил тополя и липы, которые растут на улицах в их городе, и ещё куст рябины и куст бузины у них во дворе, которые посадил седой старик из их подъезда. Вспомнил низкий куст черной смородины, которую тоже кто-то посадил и которая никогда не бывает черной, -- ягоды, которые ребята срывают с этого куста, всегда мелкие и зеленые. Но смородиновые ягоды больше всего похожи на яблоки, может, яблоки делают из них?
Федина бабушка вдруг прижала к себе головы мальчиков, и им показалось, что она прошептала:
-- Несчастные дети...
Впрочем, они, крепко прижатые её руками, слышали плохо. Так что, возможно, Софья Ивановна сказала, что они, наоборот, очень счастливые.
Потом она слегка оттолкнула их и посмотрела на них как бы издалека, словно они стали ей незнакомыми и ей неизвестно, чего теперь от них ждать.
-- С Луны свалились, право... -- пробормотала она.
-- С Луны нельзя свалиться, бабушка, -- возразил Федя.-- Она притягивает почти, как Земля, только в шесть раз меньше. Там можно только прыгать высоко.
-- Ну, понятно, про Луну ты знаешь... -- Бабушка повернулась к Назару. -- А ты, конечно, знаешь, что такое, например, пенальти?
-- Знаю, -- кивнул Назар. -- Это в футболе, когда бьют с одиннадцати метров, а все стоят стенкой.
Назар, пока лежал в больнице, полюбил смотреть футбол, потому что там всё время быстро бегают. Так что, естественно, он знал, что такое пенальти.
-- Ясно, ясно... Знаем и пенальти, и про Луну, и ещё массу таких же полезных вещей, но что касается хлеба... Нет, ну как мне могло прийти в голову, что вы не знаете, как растет хлеб?!
Она опять посмотрела на них, будто они были далекими и незнакомыми, и пробормотала -- не для них, а самой себе:
-- Господи боже, чего они ещё не знают?! Нам кажется, что мы объяснили, им кажется, что они поняли, а когда-нибудь обнаружится, что бублики для них цветут в поле, а любить до смерти -- все равно что убить...
Бабушка волновалась. Бабушка очень волновалась. Она сорвала несколько колосков и вывела мальчиков с хлебного поля. Она шагала туда-сюда вдоль машины и с удивлением хлопала рукой с колосьями то по пыльному багажнику, то по горячему капоту.
-- Ладно, грешники, идите сюда! -- наконец позвала она их.
Она села с ними в тени машины и дала каждому по колоску с цепкими усами.
-- Это хлеб! -- сурово произнесла она. -- Смотрите, это хлеб!
Они послушно смотрели. Но для них это был не хлеб.
И Софья Ивановна увидела, что для них это не хлеб. Она отобрала у них колосья и положила себе на колени. И смотрела на колосья больными глазами, в которых тяжело вставало ушедшее.
Они увидели вместе с ней холодное осеннее поле, в котором уже не было растущих колосьев, а торчали только колючие срезы, набухшие от дождя. Босым ногам было холодно, они чесались от грязи и засыхающих трещин. Какая-то девчонка в длинной юбке собирала редкие, вмятые в землю или зацепившиеся за стерню колоски. Она торопилась и то и дело заглядывала в торбу, меряя, много ли там колосьев. Ей хотелось, чтобы оказалось много, чтобы можно было убежать в глубину поля, отделиться от всех расстоянием, ей хотелось сесть где-нибудь на землю, торопливо вылущить и съесть шероховатые зерна, давясь от нехватки слюны и других телесных соков. Но она знала, что никуда не побежит и не притронется к собранному, даже если торба окажется полной. Она, плача и сглатывая голодную горечь, вернется в деревню и отдаст зерна своему маленькому брату, но тот не сможет от болезни их есть. Она будет жевать ему зерна, перебарывая желание проглотить, будет совать в слабый рот белую кашицу, но маленькому человеку это не поможет, и под утро он умрет от голода.
-- Разве от голода умирают? -- удивился Назар. -- Надо просто подождать до обеда, ведь мама всегда что-нибудь приготовит.
-- У девочки не было мамы, -- тихо проговорила Софья Ивановна. -- её убила большая бомба.
-- Я понял, -- осторожно прикоснувшись к бабушкиному плечу, проговорил Федя. -- Эта девочка была ты, да?
-- А больше ты ничего не понял? -- спросила бабушка.
-- ещё я понял, что тебе хотелось есть, -- сказал Федя. -- Когда мы вернемся домой, я отдам тебе всё, что приготовит мама.
Бабушка покачала головой.
-- Надо понять ещё больше, -- сказала она. -- Надо понять, что эти колосья -- наша жизнь. Когда нет хлеба, то нет и жизни.
Бабушкины пальцы размяли колосья. Из шелухи высыпались в подол платья продолговатые, в белом пушке, зерна. Софья Ивановна попробовала их. Попробовали и мальчики. Зернышки были мягкие, сладковатые и сочились изнутри белым густым соком, похожим на молоко.
-- Хлеб созреет тогда, когда зернышко станет твердым. Его будут убирать комбайнами. А потом из твердых зерен смелют на мукомольных заводах муку. Из муки на хлебопекарных заводах испекут буханки, булочки и баранки, которые привезут в фургонах с надписью "Хлеб" в магазин на нашей улице. И ни в одном доме не будет голодного человека...
Софья Ивановна посмотрела куда-то далеко в поле. И вздохнула глубоко, будто от чего-то освободилась.
-- Слышите, как здесь тихо и широко? -- обнимая за плечи мальчиков, проговорила она. -- В этой тишине зреет хлеб. А в небе над ним поет жаворонок. Когда хлеб созреет, жаворонок перестанет петь.
-- Почему? -- спросил Федя, отыскав в голубом небе взмывающую вверх точку. -- Почему он перестанет петь?
-- А зачем петь, если хлеб уже созрел и его убрали и увезли? В поле будет пусто, и жаворонку не захочется петь над пустым жнивьем.
Мальчики сидели притихшие.
-- Бабушка, -- спросил Федя, -- а хлеб растет сам, как трава?
-- Нет, -- ответила бабушка. -- Его выращивают люди.
-- Которые живут в городе? -- спросил Назар.
-- Нет, -- сказала Софья Ивановна, -- которые живут в деревне.
-- А что такое деревня? -- спросил Назар.
-- Деревня -- это мало домов и много полей, -- ответила Софья Ивановна.
-- Значит, тех, кто выращивает хлеб, очень мало? -- спросил Федя.
-- Около половины, -- сказала Федина бабушка. -- Если считать не только хлеб, но и всё, что мы едим.
-- Значит, половина людей выращивает еду, а другая половина только ест? -- удивился Федя.
-- Ну, не совсем так... Другая половина ещё делает консервы*.
----------------------------------
*То, что может долго сохраняться. (У автора есть подозрение, что, говоря так, Федина бабушка имела в виду не только те продукты, которые идут в пищу.)
-- Бабушка, а кто выращивает бомбы?
-- Во всяком случае, не те, кто выращивает хлеб.
-- Знаешь, бабушка, -- проговорил Федя, -- я теперь решил окончательно: я буду выращивать хлеб, который всех кормит, и никогда не буду выращивать бомбы, которые убивают.
-- Мы очень на это надеемся, малыш, -- очень серьезно ответила бабушка.
Федя помолчал и вздохнул как человек, которому предстоит много работы.
-- Ёрик правильно сказал, -- проговорил он задумчиво.-- Он сказал, что в жизни не всё устроено окончательно.
-- Я тоже полагаю, что для вас хватит дел, -- согласилась Федина бабушка.
-- А ты поможешь мне, бабушка? А то я один, может быть, с делами не справлюсь, -- сказал Федя.
-- Да, малыш, я буду помогать тебе всегда, -- пообещала Софья Ивановна.
-- И я, -- сказал Назар. -- Как только я вылечусь, я сразу начну делать так, чтобы никто не болел.
-- Ты обязательно вылечишься, мальчик, -- ласково проговорила Софья Ивановна. -- Но ты уже и сейчас можешь готовиться к своему будущему.
-- Я знаю, -- сказал Назар. -- Я должен учиться, да?
-- Конечно, -- подтвердила Софья Ивановна. -- И если ты научишься не вредить, ты будешь хорошим врачом. Если ты научишься не вредить, ты даже сможешь стать хорошим человеком.
Мальчики опять замолчали. Наверно, потому что уже знали, что самое главное зреет в тишине.
И в самом деле, совсем тихо было вокруг. Тихо и солнечно. В голубом небе кувыркался над полем жаворонок. Знойно строчили кузнечики. Зрел хлеб.
-- Бабушка, а почему он всё время падает? -- спросил, следя за жаворонком, Федя.
-- Наверно, потому, что ему нравится взлетать вверх.
-- Я тоже хочу вверх! -- Федя сорвался с места и побежал по дороге, взмахивая руками и крича что-то родственное трепещущей в синеве птице.
Назар, опираясь на костыли, тоже поднялся и тоже заковылял за Федей. Ему тоже хотелось смотреть вверх и кричать. Он взмахнул костылем, потерял опору и упал.
Софья Ивановна подбежала к нему и молча подняла.
Назару было больно, но не от того, что он упал. Он привык падать. Ему было больно от чего-то другого. Ему давило грудь и хотелось плакать. И хотелось кувыркаться в высокой синеве и петь, как жаворонок. Но он знал, что этого не может быть, и потому не пел и не плакал.
Он отстранился от Софьи Ивановны, подобрал свой костыль и запрыгал по дороге -- дальше, дальше, в зелено-желтые поля и голубое пространство.
Софья Ивановна вернулась к машине и медленно поехала за ребятами, ожидая, когда они устанут от бега и волнения. Потом мальчики снова сели в машину. И снова к ним в окна влетал ветер -- совсем другой ветер, без пыли и шуршания окурков, без запаха размятого каблуками асфальта и сизых дымов автобусов и грузовиков. Это был совсем прозрачный ветер. Он весело бросал в лицо тонкие, нежные запахи, а мальчики играли с ним, хватали его ртом и раскрытыми ладошками. А ветер, не трогая ни одной былинки, крутился вокруг машины, не отставал и звал в голубую далекую даль.
Край земли, затянутый дымкой, был близок. Мальчикам казалось, что они вот-вот до него доедут и оттуда, как с высокой горы, откроется перед ними вся земля, со всеми своими городами и людьми. Но сколько они ни ехали, край оставался впереди. Мальчики устали его дожидаться, и им захотелось спать.
Проснулись они часа через два и сразу высунулись в окна. И тут же отпрянули: совсем-совсем рядом с машиной, многоголосо звеня, проносились ветви деревьев.
-- Тетя Соня, зачем ты едешь по парку? -- воскликнул Назар.--Ведь так нельзя!
-- Это лес, и мы едем по маленькой дороге, -- отозвалась Софья Ивановна. -- Сейчас найдем удобную поляну и остановимся.
Ой, сколько же было деревьев в лесу! И деревьев, и кустов, и высокой травы, и разных, разных цветов!
Софья Ивановна остановилась у солнечной поляны, заросшей белыми ромашками. Мальчики выбрались из машины. Софья Ивановна скинула туфли и храбро вошла в траву босиком.
Мальчики разулись и осторожно потрогали землю босыми пальцами. Земля была странная, щекочущая, она будто целовала ноги прохладными губами, как когда-то давно делала мама. Стебли трав покалывали изнеженную кожу. Ступни вздрагивали, корчились и тут же прижимались к земле, впитывая её знобящий гул.
-- А вот и ягоды! -- позвала Софья Ивановна. -- Идите сюда!
Она раздвинула траву, и мальчики увидели алые капли земляники. Ягоды были теплые, нагретые солнцем, с облачком свежего, сладкого аромата. Мальчики ползали, собирая их, и с головой скрывались в высокой траве. Над ними смыкались круглые ромашки с золотыми донцами. Они представили себя зверями и притаились. И увидели невдалеке пенек, а на нём что-то полосатое. Полосатое встало на задние лапки и почистило мордочку.
-- Бурундук... -- тихо сказала Федина бабушка. -- Он нас, конечно, видит, но не убегает, потому что ему тоже интересно.
Бурундук сновал по пеньку, что-то вынюхивал, шевелил желтыми усами, становился столбиком, показывая светлое брюшко. В стороне хрустнул сучок. Бурундук пискнул и юркнул в траву.
-- Бабушка, а где он живет? -- спросил Федя.
-- Здесь и живет, -- ответила Федина бабушка.
-- А где его клетка? -- спросил Назар.
-- А зачем ему клетка, когда у него есть лес? -- улыбнулась Софья Ивановна.
-- А кто же его кормит? -- удивился Назар.
-- Он свободный зверек, -- сказала Софья Ивановна. -- Он сам добывает себе пищу.
-- Тетя Соня, а можно я оставлю ему хлеба?--попросил Назар. Назар набросал на пенек крошек и хотел позвать зверька, но не знал, как это сделать.
-- Он найдет сам, -- успокоила его Софья Ивановна. -- Ну, поехали дальше, мальчики. Нам осталось десять километров.
Назару хотелось задержаться и посмотреть, как полосатый зверек будет есть раскрошенный хлеб. Да и вообще Назар готов лежать в жаркой траве весь день, готов целую жизнь наблюдать за невиданным маленьким существом с быстрыми движениями и умными, блестящими любопытством глазками.
Кроме того, его мучил вопрос, нужно ли считать, что кто-то уже взял хлеб из его рук. Конечно, это замечательно, что они видели бурундука. И замечательно, что накрошили ему хлеба. Но значит ли это -- из рук?..
Он не решился спросить об этом Софью Ивановну, чтобы не показалось, что он такой неблагодарный: ему дали так много, а он требует еще. Но всё же -- это из рук или ещё нет?
И вырос ещё один вопрос. Смутный вопрос, который трудно было выразить, он удивлял Назара всё больше.
Вот если бы тетя Соня не привезла их на эту поляну, ведь они не увидели бы бурундука? Но ведь бурундук всё равно был бы? Так же бы залез на пенек и гладил лапками мордочку и так же бы юркнул в траву?
Вот и сейчас -- они его не видят, но ведь он где-то есть? И что-то делает, как-то живет, снует по своим делам и смотрит на то, что Назар никогда, вероятно, не сможет посмотреть.
И есть другие звери в лесу, которых Назар не видит и не увидит. Но они есть. Он, Назар, может быть только в одном месте. А что в это время происходит в других местах? Ведь там что-то происходит?
И как это странно: жить, но жить не везде. Видеть, но видеть такую крохотную часть, что просто обидно и несправедливо. Быть таким маленьким, когда вокруг всё такое большое! Это странно, очень странно. Наверно, так не может быть на самом деле. Это только, наверно, с ним так, потому что он маленький и больной. А когда он будет взрослый и здоровый, он будет видеть всё -- и бурундука, и волка, и любую жизнь, и любую глубину. Он станет таким большим, что будет, как небо, охватывать все, и всё, что будет происходить с кем-нибудь -- со стрекозой или со зверем, ступающим по зеленой траве, или с травой под ногой зверя, -- всё это будет происходить и с ним. И тогда это будет жизнь без болезни и обмана.
-- Назар... Назар, малыш! -- услышал он голос Софьи Ивановны. -- Что ты там увидел?
-- Мне показалось, что я увидел всё сразу, -- неуверенно посмотрел на Софью Ивановну мальчик.
-- Тогда тебе повезло, -- сказала Софья Ивановна. -- Потому что это бывает редко.
-- Но всё же бывает? -- спросил Назар.
-- Не знаю, бывает ли, -- проговорила Софья Ивановна.-- Но знаю, что иногда человеку хочется, чтобы так было.
-- Жалко... -- вздохнул мальчик.
-- Кого тебе жалко, малыш? -- спросила Софья Ивановна.
-- Всех жалко, -- сказал Назар. -- Потому что никто ничего не знает.
Печальный, он сел рядом с Софьей Ивановной в машину, и они поехали дальше.
Поросшая травой лесная дорога петляла между деревьев. Толстые, оголенные корни перехватывали её поперек, и машину то и дело подбрасывало. По обочинам краснела крупная земляника. В низкой дорожной траве росли несчетные грибы. Софья Ивановна по возможности объезжала их, чтобы не мять, но они неожиданно выбегали под колеса, и было жаль, что их столько пропадает без пользы. Хотелось выйти и собрать приготовленные дары со всего леса.
На дороге лежали полосы света и прохладные тени. Зеленый шум, живший в таинственной глубине, вылетал из лесных коридоров.
-- Ой, бабушка, осторожнее! -- восторженно кричал Федя.-- Там же гриб, гриб! Бабушка, а это что? А там дятел, дятел! И ещё кто-то!
Назар тоже смотрел и тоже что-то говорил, только тихо и неразборчиво.
Софья Ивановна приглушила мотор, чтобы услышать.
И услышала:
-- Всё это было, а я ничего не видел. Всё это будет, а я не увижу. Всё это было, всё будет, а я?..