Проходя через волшебную дверь в Волшебный Город с остроконечными крышами, Грустный Человек забыл наклониться и стукнулся головой о притолоку. На притолоке вскочила здоровая шишка. Но это ничего. Иная дверь на её месте могла бы и сломаться.
Заметив, что Грустный Человек готовится к вторичному проникновению в Волшебный Город, притолока торопливо приподнялась и беспрепятственно пропустила странного человека на чердак, где ничего не было видно из-за поднявшейся волшебной пыли.
-- Наконец-то я попал в нормальное место, где есть чем дышать, -- обрадовался Порфирий и чихнул три раза подряд.
Отчихавшись, кот опрокинулся на спину и стал с большим удовольствием валяться по пыльному полу, чтобы окончательно просушить свою шерсть после принятой по вине Фединой мамы душистой ванны.
Просушившись в достаточной степени, Порфирий надел бабушкину шляпку и промурлыкал:
-- Теперь я полностью готов к дальнейшим приключениям!
-- Странно, но мне не удается рассмотреть ни одного приключения, -- пожаловался Грустный Человек.
-- Ага, дядя Игорь, -- посочувствовал Федя, -- с непривычки это бывает.
-- А, по-моему, дело в отсутствии всякого воображения, -- огорчился Грустный Человек.
-- Фишенька, Фиша, -- позвал Федя, -- ты же в темноте видишь? Поищи нам лестницу, которая вверх!
-- А зачем нам вверх, если мы и так наверху? -- удивился Порфирий.
-- Нам срочно нужно на Седьмое Небо, -- сказал Федя.
-- Нужна лестница -- будет лестница, -- согласился Порфирий.
-- Только чтобы винтовая, -- попросил Назар.
-- Нужна винтовая -- будет винтовая, -- сказал Порфирий. -- Вот тут столб в углу, а вокруг ступеньки -- это?
-- Наверно, это, -- сказал Федя. -- Дядя Игорь, куда ты потерялся? Пошли скорее!
-- Значит, ты во что бы то ни стало решил доставить меня на Седьмое Небо? -- спросил у Феди Грустный Человек.
-- Но ведь на Седьмом Небе выполняются все желания!
-- А как же тогда жить -- когда не будет желаний? Боюсь, что так я останусь нищим, -- сказал Грустный Человек.
-- Какой же ты нищий, если у тебя будет все, что ты хочешь? -- удивился Федя.
-- Пожалуй, если я всё имею сегодня, то уже ничего не получу завтра, -- покачал головой Грустный Человек.
-- Значит, о завтра нужно заботиться больше, чем о сегодня? -- задумался Федя. -- Ага, понимаю -- чтобы всё было длинным и не кончалось.
Грустный Человек потрепал Федины волосы.
-- Ты хорошо думаешь, Тамтуттам.
-- А у меня... у меня что-нибудь получается хорошо? -- спросил Назар.
-- Ну, конечно, малыш! -- воскликнул Грустный Человек. -- Ты очень хорошо выздоравливаешь! Ведь это же очень трудно, правда?
Назар благодарно кивнул и поспешил смущенно крикнуть:
-- А где же лестница, по которой мы шли? её почему-то нет!
Все посмотрели себе под ноги. Никакой лестницы под ними не было. Они стояли на Седьмом Небе.
-- Посмотрим, посмотрим, что это такое... -- неодобрительно проворчал Порфирий. -- Можно ли, интересно, по этому ходить...
И Порфирий с сомнением потрогал Седьмое Небо лапой.
-- Зачем же по небу ходить? -- возразил Грустный Человек. -- Раз уж мы здесь оказались, то в небе надо парить. Или, в крайнем случае, по небу можно летать.
И он раскинул руки и шагнул вперед.
-- Ну, и как там? -- недоверчиво спросил Порфирий. Грустный Человек только улыбнулся счастливой улыбкой и приглашающе взмахнул рукой.
-- Эх, была не была! -- мяукнул Порфирий. -- Лазил же я по деревьям!
И он прыгнул в прозрачное ничто, растопырив лапы и на всякий случай выпустив когти, чтобы было чем цепляться, если сорвешься.
-- Ф-ш... Ф-ш... -- услышали мальчики довольное фырканье, и вслед за тем раздался победный клич: -- Я-яя-у!
Кот, блаженно жмурясь, парил на Седьмом Небе.
Тут мальчики заметили, что тоже парят, поддерживаемые упругими воздушными потоками, которые приятно охлаждают их разгоряченные лица, мягко покачивают и поют мамиными голосами -- для Феди голосом Фединой мамы:
Мой Лизочек так уж мал,
Так уж мал...
А для Назара голосом Назаровой мамы:
Летят утки... Летят утки...
Мамины голоса окутывали их, обнимали большими, нежными руками, бережно удерживали в бесконечном мире, и мальчиков заполнило счастливое чувство доверия ко всем и единства со всеми, и это было истинным ощущением жизни -- доверие и единство.
Порфирий мурлыкал и урчал от удовольствия -- на то у него были свои причины. Видимо, Седьмому Небу стало известно, что он вегетарианец, и в лапах у кота оказалась литровая банка зеленого болгарского горошка. Правда, банку никак не удавалось открыть, потому что на Седьмом Небе совершенно не на что было опереться, но всё равно это был горошек, сладкий зеленый горошек, которого Порфирий не видел с тех пор, как впервые ушел на Большие Мяукалки и потерял свою первую хозяйку. Настоящий зеленый горошек!
А что представлялось на Седьмом Небе Грустному Человеку, к сожалению, неизвестно. Известно только, что он был доволен больше всех и не переставал смущенно улыбаться. Вполне возможно, что он видел, как строит для всех замечательные квартиры и все жильцы пишут ему благодарности. На Седьмом Небе может быть даже это.
-- Эй, вы! Воображалы! -- вдруг крикнул кто-то снизу. -- Навоображали! А никакого Седьмого Неба и нет! Ха-ха-ха! Шляпы!..
Назар, Федя, Грустный Человек и кот Порфирий разом свалились с неба на землю. Кто-то злой мерзко хихикнул и побежал задом наперед.
Назар, падая, ободрал колено об атмосферный столб и теперь сидел и дул на него, чтобы поменьше болело.
Порфирий приземлился на все четыре лапы и подозрительно осматривал то, что было под ним. Он брезгливо тряс то одной лапой, то другой и даже стал странно подпрыгивать от непреодолимого желания потрясти сразу всеми четырьмя.
Они сидели на чем-то мягком, податливо перемещающемся под их тяжестью, как будто попали на грелку, краев которой не было видно. Пленка, отделявшая всех от чего-то непонятного, была так тонка, что все в беспокойстве вскочили, но постарались двигаться не слишком резко, чтобы не продавить спасительную оболочку, отделявшую их от неизвестно какой глубины.
Они оглянулись, надеясь, что хоть издали увидят остроконечные крыши Волшебного Города, но во все стороны простиралось одно -- темное и гладкое.
-- Нужно узнать, с какой стороны ближе нормальная земля,-- сказал Федя. -- Дядя Игорь, подними меня или Назара, мы посмотрим.
Грустный Человек поднял Назара, потому что тот был на два сантиметра выше Феди. Темная масса задрожала от усилий удержать их. Снизу донесся глухой стон.
-- Ничего не видать, -- сказал сверху Назар. -- Пусть ещё Порфирий посмотрит, я его на руках подниму.
-- Мне что, я посмотрю, -- сказал Порфирий и вскарабкался по костюму Грустного Человека ему на плечи.
Назар поднял кота так высоко, как только смог. Ноги Грустного Человека погрузились глубже. Стон стал явственнее.
-- Что-то вижу, -- сказал Порфирий. -- Вполне может быть, что это остроконечные крыши Волшебного Города.
-- Фиша, а ты запомнил направление? -- спросил Назар. Кот возмущенно фыркнул:
-- Если хотите знать, то моего дедушку отвезли в темном мешке в другой город за сто километров, потому что он иногда снимал крышки с кастрюль, чтобы посмотреть, что сварено на обед. Так мой дедушка через неделю царапался в родную дверь. А одна моя тетушка...
-- Про тетушку потом, примера с дедушкой достаточно,-- сказал Грустный Человек. -- Раньше слезешь -- раньше вылезешь.
Кот стал обиженно пятиться и неохотно спрыгнул на шаткую поверхность. Собравшись с духом, то и дело подозрительно нюхая то, что было под ним, Порфирий стал пробираться по направлению к Волшебному Городу.
Игорь Николаевич снял со своих плеч Назара, осторожно поставил рядом с собой и посмотрел вниз. Ноги его уже не проваливались так опасно. Ему даже почудился вздох облегчения.
-- По-моему, ему больно, -- сказал Грустный Человек.
-- Кому? -- не понял Федя, оглядываясь в поисках того, кому может быть больно в этой пустыне.
-- По-моему, больно тому месту, которое нас держит, -- сказал Грустный Человек.
-- Разве месту может быть больно? -- спросил Назар.
-- Может, если это Больное Место, -- ответил Грустный Человек. -- А у нас такие грубые подошвы!
Мальчики поспешно сняли свои тапочки, а Грустный Человек свои туфли. Федя и Назар со страхом смотрели на гладкую блестящую поверхность, по которой им предстояло пройти так много.
-- А может быть, мы снова можем полететь? -- спросил Назар.
-- У нас слишком тяжелое настроение для того, чтобы летать, -- сказал Грустный Человек. -- Надо идти.
-- Но я не могу... -- прошептал Назар, не решаясь пошевелиться. -- Я не могу наступать на Больное Место!
-- Я тоже не могу, -- проговорил Федя. -- Надо что-то придумать!
-- А чего тут думать! -- хихикнул издали противный знакомый голос. -- Махните на это рукой, и ничего этого не будет!
-- Это правда, дядя Игорь? -- спросил Федя, чуть не плача.-- Если я махну на это рукой, то этого не будет?
-- Это правда, Тамтуттам, -- грустно сказал Грустный Человек. -- Но если ты махнешь на это рукой, то это перестанет быть только для тебя. Просто твое сердце закроется и не захочет видеть того, что тебе неприятно.
-- Но мне-то будет легче? -- спросил Федя.
-- Наверно, будет, -- сказал Грустный Человек. -- Но боюсь, что от этого Больное Место только увеличится. Может быть, нам лучше набраться мужества и пойти, ни от чего не отмахиваясь?
Федя медленно опустил поднятую для взмаха руку.
Назар протянул ему свою, чтобы другу было легче. И они пошли.
Они шли, сопровождаемые прерывающимся, едва слышным, но в этом безмолвии таким громким стоном. Они несли обувь в руках. Они старались ступать осторожно. Они сдерживали даже дыхание.
Грустный Человек шел сзади, и мальчикам слышался его виноватый шепот:
-- Прости нас... Мы не хотим сделать тебе больно. Пожалуйста, прости. Потерпи ещё чуть-чуть, совсем чуть-чуть... Как же так получилось? Почему ты здесь одно? Ведь мы уйдем, а тебе всё равно будет больно. Даже, может быть, без нас ещё больнее. Прости нас. И всех остальных, ведь мы все виноваты...
Мальчики были рады этому неразборчивому шепоту, он заглушал всё другое, слишком страшное, чтобы думать о нём постоянно и постоянно его слышать. А ещё им казалось, что то, что находилось под ними, тоже слышит виноватый голос человека, и это, может быть, помогает ему терпеть и прощать.
Как они обрадовались, когда увидели нормальную, сухую, твердую землю и обыкновенный серый камень на ней! Они прижались к земле, шероховатой и жесткой, как к своему спасению, своей избавительнице от пережитого, они прижались к ней, передавая ей свою усталость и свою муку. И она покорно приняла их, освободила и дала новые силы. А ушедшая от них усталость и боль крохотным ручейком стекла к тому печальному месту, с которого они только что выбрались.
Они посмотрели по сторонам и увидели другие ручейки, ручьи и реки, текущие туда же. Темные реки чьей-то боли.
-- Почему оно такое? -- просил Федя, прижимаясь спиной к холодному серому камню. -- Почему оно берет всю боль себе?
-- Чтобы стало легче другим, -- сказал Грустный Человек.
-- Какое большое Больное Место!--тихо воскликнул Назар.
-- Да чего же тут удивляться, что мы угодили в него, -- согласился Грустный Человек.
-- А ему можно помочь? -- спросил Федя.
-- Лучше всего, наверно, его не увеличивать. Чтобы в него перестали течь эти ручьи и реки.
-- Ага! -- обрадовался Назар.--Тогда Больное Место постепенно отдохнет и вылечится.
Грустный Человек кивнул:
-- Мы очень поможем ему, если сами не будем причинять зла. Не будем понапрасну ломать ветки у деревьев -- ведь это их руки. Не дадим Жеке из шестого подъезда ловить голубей, и никогда не обидим свою маму.
Назар придвинулся и положил ладонь на воспаленный край Больного Места.
-- Я никому-никому не буду делать больно... -- прошептал он. За серым камнем прошелестело, как эхо:
-- Не делай больно...
-- Я тоже не буду, -- сказал Федя, но вспомнил, как ему хотелось побить того злого, который убежал от них задом наперед, и добавил: -- Я постараюсь...
-- Постарайся... -- едва слышно вздохнуло что-то за серым камнем.
Грустный Человек, улыбаясь чему-то грустной, отрешенной улыбкой, проговорил:
-- А может быть, когда-нибудь настанет такой день, когда никто не будет ходить задом наперед. И тогда это место из самого страшного превратится в самое красивое. Здесь будет плескаться чистое озеро с прозрачной водой, а на воде будут распускаться белые лилии. Поверьте мне, нет цветов прекраснее, чем белые водяные лилии!
-- Белые-белые лилии... -- прошептало за серым камнем.
Грустный Человек встал, кинул виноватый взгляд на то место, которое не было пока самым прекрасным на земле, и позвал всех в дальнейший путь.
