Аннотация: Те кто выживут, назовут это старым добрым временем.
I
ххх
Журналист Юрий Ладноченков откровенно скучал под розово - восторженное повизгивание докладчицы, ерзая на жестком деревянном складном стуле, седалище которого неизвестный умник украсил детальной, с любовью прорисованной картинкой полового хуя, стремительно пикирующего на сложенных крыльях. Нет, тема, подкинутая Главным, его заинтересовала всерьез - было что то в ней, отделяющее от надоевшего бреда про снежных людей, насилующих альпинистов и жертв похищения инопланетянами, подвергшихся изощренным сексуальным опытам и глубокому, до мозжечка, анальному зондированию.
Сдобная тетка в блескучем синем платье, с ниткой крупных бус, ниспадающих на мощный бюст, пересказывала уже оскомину набившую после неслабого шуршания в Гугле сказку. При желании Юрий мог перебить тетку на любом месте и без запинки продолжить. Материал неожиданно глубоко вьелся и требовал практического подтверждения, свербя в позвоночнике. Что шумиха не на пустом месте, подсказывало журналистское чутье.
Ладноченков осмотрел зал Дворца Культуры Железнодорожников. На конгресс слетелись коллеги - прессу пускали охотно, даже приглашали, что заставило вспомнить напутствие Главного - "все пишут, и мы должны". Газетная братия безразлично смотрит спектакль тусклыми глазами. Наползло различных магов и эзотериков, даже импортых. Специально ради них действо организовали в Калининграде, всеми границами обьятым Европой и НАТОй. Прибыли даже педагоги, осваивать новую методику преподавания для необычных учеников. Ну и конечно, психологи, куда нынче без них. Психологов отчетливо видно - пластиковые маски лиц, застывшие в позитивной гримасе. Неизвестен секрет розового оттенка их лиц, тональным кремом что ли мажутся? Юрий определил, что подавляющее большинств собравшихся в зале - бабы.
- Интересно, почему не пригласили Новодворскую? - блекло, сквозь скуку, продумал мысль Ладноченков.
Наконец, на сцену вывели детей. Публика оживилась, Юрий скривился. Возраст от пяти до одинадцати. Аутичные лица, какие то совершенно колхозные, совдеповские шмотки - даже старые, со швами колготки были, в которых маленького Юрия водили в садик.
- Это они на жалость давят, - раздался голос в голове, - Смотри, сейчас будут читать стихи или песни петь, а потом дадут слюнявое интервью. Кто для них сценарий писал, интересно. Наверное такой же бэби фэйс, как эти смайловые психолоджисты в зале.
Голосу Юрий не подивился. С невидимым двойником, исправно берущим управление на себя в ситуациях критических, требующих жесткости и непробиваемой наглости, он был знаком давно. Его ценное умение мгновенно протрезвлять тело не раз выручала Юрия.
Несмотря на прогноз, журналист следил за развитием событий. Двойник никогда не ошибался. Ни разу.
- На кой только хер ты вылез, - мысленно обратился к своей темной половине Юрий, чувствуя как проясняется разум и в теле вскипает сила, - Че надо?
Двойник холодно, презрительно молчал, и Ладноченков уставился на сцену.
- А теперь Дашенька споет нам песню про ангелов, и детки поддержат, правда, детки? - от елея в голосе тетки и мученического взгляда девочки Юрия одновременно пробил озноб и бурлеж в животе. Бледная, как оставшийся без солнечных лучей цветок Дашенька смотрела через весь зал прямо на Ладченкова, ее огромные черные глаза, впалые, с серыми кругами вокруг, вскрыли Юру, как острый нож консерву.
Юрия пробил озноб, тут же выступил мерзкий холодный пот, навалилась такая тяжесть, что ее захотелось выблевать, как прокисшую еду, выворачиваясь наизнанку, до хруста разинув рот, забыв самого себя, истово желая чтобы все побыстрее кончилось. В глазах померк свет, тьма бешено пульсировала, сердце замерло и вдруг принялось медленно, с силой сокращаться. Юрий почувствовал как волны паники захлестывают мечущийся, готовый схлопнуться в спасительное забытие рассудок. Двойник глумливо улыбнулся, стоя на глади темных вод, протянул руку и вытащил утопающего Ладченкова. Журналист с силой, всем существом потянулся к жизни и наконец вдохнул, с хрипом, чувствуя как дрожат руки и катятся по лбу липкие капли.
Ладноченков торопливо, чуть ли не убегая, покинул зал под сиропный голос тетки. На сцене тихо, безнадежно расплакалась Дашенька.
В буфете поили. Залпом глыкнув стопку "Мутинки", Юрий, не заев, откинулся на спинку стула, прикрыв глаза. Тепло расползлось по телу, выгнав из крови бздяглую слабость и мертвенный холод. В голове - ни мысли, только хоровод смутных картинок. Юрий понял, что никогда не был так близок к безумию. Из радио за стойкой, настроенного тумбой - буфетчицой на "Европу - Флюс", погнало.
Ты мой латино секси бой
Ой как я хочу пойти с тобой
Фигурой жгу твое либидо
Я стерва я не дам себя в обиду
- Это еще что за шляпа, - простонал вконец убитый Юрий в пространство.
- Это не шляпа, а Даша Милова, восходящая звезда поп - сцены, - откликнулось пространство, - Стыдись, борзописец! К звездам нужно приходить подготовленными!
Манерный голос из радио, растягивая гласные в нос, под задорные дырцы - пырцы спел еще куплет.
Я дрянная штучка - дрючка
Я на дурь спущу получку
Буду в клубе танцевать
Секси - боя охмурять
- Ладноченков, блин, очнись!
Ладноченков очнулся, поднял тяжелую голову и узрел подсевшего за столик кореша, коллегу из "Подворотной Правды", пухлого Алика Махмутдинова, как всегда в чистом, на вид даже теплом свитерке на мягко - белую рубашку, короткие волосы лоснятся, щеки румяны, глаза живо поблескивают под стеклышками очков в тонкой оправе. Образцовый пай - мальчик, только что не в панталонах и без связки учебников.
- Здоров, Алик. Почем опиум для народа?
- Дешев, как никогда. Каким ветром тебя, трупоеда, занесло на выставку цветов будущего?
- Партия приказала. А ты чего здесь крутишься, а не вокруг подробностей постельной жизни голубых светил эстрады вроде Палкина?
- Палкин сосет заглотом по сравнению с этими детками. Ты че, не видишь какой можно пожар раздуть из этого?
Алик ждал ответа коллеги, и уловив его мечущийся в поисках топлива взгляд, обреченно молвил:
- Ясно. Опять нажремся.
Нажираться в компании Махмутдинова - одно удовольствие. Рядом с ним Юрий себя ощущал в теплом, защитном коконе, где можно расслабиться и бездумно побалдеть. Алик эту свою особенность знал и активно ее использовал в корыстных целях, с легкостью получая доступ в чужую душу или кровать, нужное подчеркнуть.
Алик вещал под взятое вино. Юрий слушал его, медленно одупляясь в тепле защитного кокона и обьятиях Бахуса.
- Это же очевидно. Теперь психологи и колдуны хорошо качнут денег с трясущихся за чад мамаш. А частные школы специально для "синих детей", ты подумай только, тут золотая жила! В газетах и по ящику эту тему сейчас разложат по косточкам, потом скажут что у очередной эстрадной кобылы именно такой ребенок учится в "школе для одареных" по адресу такому то, и все - только карман разевай. Еще, если биодобавки какие догадаются ввести, там вообще, - глаза Махмутдинова пылали, он возбужденно жестикулировал, - А ты подумай еще о семинарах у колдунов, которые расскажут что почем.
- Ага, они сейчас с психологистами срослись, не оторвешь, - ввернул Юрий.
- Вот. Это ж такой сладкий каравай!
- Чума на пиру, - скривился Юрий, - Даю ноги на облиз, ни одного настоящего "синего" там не будет.
- Ты че, Юра, - чуть не поперхнулся Алик, вытаращив глаза на коллегу, - Ты реально веришь в эту лабудень?
- Ну, - протянул Юра, зыркнув на Махмутдинова исподлобья, - Не то чтобы.. Вобщем, у меня как начал тему копать внутри не уверенность была даже, а вот как аксиома, что они реально есть. А копал я, потому что хотел ответ найти - какие они на самом деле.
- Юра, ты опять в агента Малдера играешь? Ты не понял еще что ли? Там же есть такая замечательная оговорка, что все твои "синие" страдают от СДВГ, то есть синдрома дифицита внимания и гиперактивности. Это значит каждого аутика и непоседу можно записать в "синие". Там же натяжек как в Библии!
- Басурман херов, - втянулся Юра, с некой горечью ощутив что не найдет понимания, - Ты вот думаешь что это просто очередной насос, да? Типа как экстрасенсы или сатаноиды?
- Опять погнал, - закатив глаза, вздохнул Алик, - Ну лазил ты по ходам подземным за сатами, искал реальных экстрасенсов, и че, много нашел? Рассказы бабок у которых кот пропал и полк сумасбродов со слюнями изо рта , вот твоя сенсация. Ты вот сам чего с середины конгресса свалил, искатель истины? Ведь придешь же домой и напишешь отсебятину, которую пролы будут шелушить как семечки?
- Так вот ты чего здесь оказался, - отозвался Юра и зашарил по карманам. Алик протянул страждущему золотой портсигар, полированный до зеркального блеска. Юра схватил сигарету, заметив что снаряд без фильтра, - С начинкой что ль?
- Афганистан, поганый горный дикий край, - пропел Юрий, сделав тягу, - Насчет отсебятины - бизнес и ничего личного, сам же знаешь. И все равно, есть же чувство что надвигается нечто? Что не просто так эти конгрессы, не просто так тебе и мне сказали писать про "синих"?
- И разверзлись хляби небесные, - Алик тоже закурил, вокруг корефанов повис сладкий аромат далеких краев и восточной экзотики, - Юра, ты талантлив. У тебя есть хватка. Ты вьедлив как клещ. Но используешь свое дарование ты через жопу. Тебя губит вот это личное отношение к пурге. Отвлекись, пиши, гони - ты ведь все равно в конце концов так и поступаешь. Нет же, забьешь себе голову - и давай, искать истину. В вине она и в лавэ, че, не понял еще, а ведь взрослый человек, с образованием.
- Еще скажи мне подстричься, - сварливо прервал Юрий, гордящийся роскошным коричневым хаером, убраным в хвост.
- Ой билат, савсэм глупый. Ну давай, толкни мне теорию заговора, - приготовился Махмутдинов, всегда с удовольствием слушающий Юрины темы. Как занятную, но бестолковую сказку слушающий.
Юрий собрался, сделал затяжку, внимательно глядя в сияющие Аликовы глаза, в очередной раз подметив его сходство с румяным карапузом из буржуйских сказок.
- Это ловушка, - с дымом выдохнул признание Юра и замолчал, глядя на реакцию собеседника. Тот внимал, и Юра продолжил, говоря и сам себя слушая, мысли рождались на ходу, утягивая Юру за какую то смутно ощутимую грань, - Это ловушка для реальных, без балды "синих". Только их не девяносто процентов, как в книжке написано и эта тетка со сцены заявила. Их мало очень. На сотню или тысячу, один. А из тех кто есть, еще может десятая часть выйдет в силу не сколовшимися или попавшими в дурку, не сломленными общественным мнением и стандартизацией сознания в школе.
- Стандартизация сознания.. Да ты псих! - восхитился Махмутдинов.
- Сам знаю, слушай дальше, - не дал отвлечься Юра, еще больше набирая обороты, - Они изгои, никому не нужные придурки, психи, чужаки. Вороны белые. Они слишком умны, слишком сильны, слишком самостоятельны и непокорны, чтобы кто то с ними закорешился. Таких избегают. А у них еще колдунские возможности с рождения. Такой ребенок тебя сам заховает, я читал, они энергию вампирят с младых лет. Нафиг такой дружок. На костер лучше его отправить.
- А заговор где?
- Ну, я тебе о чем и толкую. Они одиноки до ужаса. Книги, Сеть - вот и все, что у них есть. И тут они натыкаются в сети или в книжном на материал про них. Первая мысль? Найти таких же. Свою стаю.
- А тут кровавая гэбня силки расставила, созвав конгрессы и дав нам задание подготовить статейки, так?
- Так, - Не купился на подъебку Юрий, - Конгрессы, статьи, затем накачка баблом - все это создаст мощный субкультурный пласт, забетонировав почву, на которой могли бы вырасти "синие". Множество левых людей и пузи - психология дадут им еще один облом. Выхода нет. Представь сам, "синий" чел сквозь скандалы и нервотрепку уговаивает родителей устроить его в крутую школу, а там все то же, только за деньги. Хоть в петлю лезь.
- А если на кого не подействует? Есть же всякие панки, которым на все пох, сидят себе на помойке и анашу дуют. Может кто этот замысел раскусит и попытается другим рассказать? - Алик не сдавался.
- А таких вот гэбня и найдет, - подвел черту Юра, - И тебя вылечат, и меня вылечат.
- Ты случайно с Дивовым не бухал? - ехидно поинтересовался Алик.
- Неа, - отбросил Юра, глядя в потолок, - А это ты верно кстати. Он в теме, должно быть.
- А че тогда его гэбня не зажабрит? Пишет книжки как бабушка пироги печет.
- У библии тираж такой, что Дивову не снился, а много народу вняло? Пьют, жрут, ебутся во все дыры как и до потопа. Да и лучше не трогать писателя, а то лишнее подтверждение будет его книжкам. Ты его в телевизоре часто видишь?
- Ну ладно, допустим. Только скажи, зачем это все? Кому эти "синие" мешают? Вон в Америке хиппари развелись, против войны кричали, а толку? Перебесились, пончо скинули и пошли работать. Так и тут. Жрать захочут - и гейм овер.
- Алик, учи матчасть, - размеренно произнес уже хороший Юра, - Там же написано, они выпрявят все косяки, которые своей хотелкой понатворило человечество, и спрашивать не будут. Шаг влево, шаг вправо - стройной колонной к светлому будущему. Без порева, водки и афганки твоей. Без прессы и политиков. И много без чего еще, за что мы будем всеми силенками цепляться. Они такой тоталитаризм устроят, что Гитлеру только конспектировать останется и по ночам зубрить. Там в законе одна статья будет - семь шъсят две.
- Это почему? - удивился такому обороту Алик.
- А потому что иначе никто в светлое будущее не пойдет. Ты сам посмотри, всех все устраивает. Быдло ругает Мутина, вспоминает Союз, бухает и играет в домино на работе. Топовые манагеры вертятся и энергично набирают опыт работ в рекламе. Офисный планктон раскладывает пасьянсы и учит албанский. Пенсионеры догнивают и вопят на площади с плакатами Сталина и Плешака. Бабы смотрят сериалы, где они вертят импозантными седовласцами, и садятся на шею поглубже. Молодежь пьет пиво, скалывается и безопасно ебется. Пидоры расцветают и требуют все больше прав и эфирного времени. Всю эту хуйню уже ничем не проймешь. Они обнаглели без Хозяина. А когда польется кровь и мозги брызнут на стены, вот тогда они свое место вспомнят, - Юра с каждым словом все больше зверел, ощущая как ненависть поднимается изнутри, и как некто мягкотелый и толерантный испуганно пытается оттолкнуть его от контроля над телом своими розовыми ладошками.
- Ииннах, - рявкнул Юра, и мигом позже понял что заполнившие зал буфета репортеры и колдуны обернулись на него. Во как. Попутал и вслух выдал. Юру мгновенно взъебли эти успуганно - любопытные, подленькие какие то взгляды, он оттопырил средний палец и осклабился. Отвернулись. Алик откровенно заинтересованно смотрел на коллегу, на лице, как на цифровой панели, видно - кнопка записи вдавлена. Оказывается, концерт окончился, и вся пиздобратия выползла залиться.
- Даешь, - вдохновленно гляда на Юру, заметил Махмутдинов , - Пошли на улицу уже. А то посидеть не дадут.
Вышли под низкое серое небо. Юрий вдохнул свежий воздух, потянулся, хрустнув позвонками, оглядел парк. Вокруг ДКЖ лазили мамаши с пищащими детьми, собачники выгуливали животных. Рыбаки лениво закидывали удочки в зацветшую муть озера. От вида идилии почему то нахлынула злость.
- Дай еще.
- Ладноченков, тебе уже хватит, по моему. Ты конечно всегда был малость того, но сегодня сам себя превзошел.
- Это чем? - поинтересовался Юра, - Я бывало и покруче номера откалывал. Про пуделя помнишь?
Алик помнил, забыть, как нарезавшаяся компания изловила, освежевала и сожрала на закуску приблудившегося пуделя в этом же парке, невозможно.
- Пуделя мы по доброму съели. А ты какой то злой стал. Накурился и бредишь. Давай такси вызову, а то домой не доберешься.
Юра спорить не стал. Говорить вообще не хотелось. В голове мешанина из увиденного на конгрессе, услышанного от Алика, сказанного в пылу накурки. Хотелось грязно ругаться в голос, бить бутылки - об чью то голову, и желательно что то взорвать. Ладноченков едва сдерживал рвущееся в мир бешенство.
С трудом поднявшись по забросанной окурками и упаковками от чипсов лестнице, Юрий вошел в квартиру и с облегчением закрыл за собой дверь. Голова кружилась, в животе нехорошо булькало. Трясущимися руками скинул плащ и туфли, и прямо в джинсках и футболке рухнул на кровать. Через все тело проходила пульсация, как будто сердце перекачивало вместе с кровью еще и электричество. Ладноченков закрыл глаза, и тут же потерялся в круговороте картинок. Безжизненные серые скалы, изрезанные трещинами, покрытые пылью, под черным беззвездным небом, которое кажется бездной. Чернота с протянувшейся вдаль бледной, тончайшей сетью - и разум скользит вдоль квадратиков, образованных пересечением не имеющих толщины линий, накатывет глубочайшее чувство познания мироустройства на первозданном уровне, невыразимое ни словами, ни человеческими мыслями. Мерцание цветовых пятен, скоращающихся настолько быстро, что удивляешься как вообще возможно что то заметить, цвета переливаются один в другой, смешиваются, дают новые оттенки и исчезают, уступая место новым сочетаниям. Узкие серые коридоры, нет ни потолка ни пола, только холодные бетонные стены и ощущение ужаса исходящее от них, беспросветной тоски и страдания, только коснись - и ты не сможешь найти дорогу назад, окажешься вечным пленником боли и отчаяния, сам станешь частью серой стены, протянувшейся в бесконечность.
Юрий старался, но не мог подняться, тело стало тяжелым как камень, не слушаясь приказов хозяина. Несколько часов он лежал в плену лихорадки, сотрясающей разум, пока сознание не угасло, даровав недолгий покой. Ладноченков открыл глаза и увидел темноту за окном. А потом навалилась боль. До туалета едва добежал, с разбегу сел на унитаз - несло жестко, живот болел и сокращался, выдавливая отраву так, что Юрий всерьез подумал, что рожает. Мыслей не было, только одна колыхалась в мозгу, как грязная засаленная занавеска - не сдохнуть бы прямо здесь. Едва полегчало и Юра расслабился, как заколбасило уже желудок, пришлось придвинуть стоящее неподалеку мусорное ведро.
Отпустило. Едва живой, в холодном поту, трясясь от озноба, журналист залез под душ. Приведя себя в порядок, почуял приближение нового приступа.
Когда все кончилось, Юра сказать не мог. Он не то что про время, ни про что уже думать не мог. Обессиленный, он добрался до койки, рухнул и забылся в тяжком сне.
Пробудился Юра в потребном состоянии. Удивившись ясности в голове и бодрому, набравшему жизненной силы телу, Юра рывком сел на кровати и офигел. Было уже темно. Так, а день то какой хоть? Спрыгнул с койки, потянулся, хрустнул позвоночником, подпрыгнул и глубоко вздохнул, чувствуя как воздух распирает легкие. Это нехитрое ощущение принесло Юре немало удовольствия. Насладившись, пошел умываться.
Ведро с блевотиной успел отмыть, чтоб не завоняло после сна, тогда мыть будет гораздо труднее. Стоп. Ведро. Блевотина. В голове Юры пронеслись картинки и ощущения его туалетных приключений, заставив болезненно сморщиться. Найдя свой мобильник, Юра посмотрел число.
- Значит, я все еще в сегодня, - пробормотал Юра своему отражению в зеркале, так же небритому, с малость заострившемся лицом, озадаченно смотрящему с той стороны блестящими карими глазами, - Интересно, что там Алик?
Сила бурлила и клокотала в крови. Мыслей, как таковых не было - только чистые, незамутненные стремления. Выглянув на улицу, Юра стремительно оделся и вырвался в подъезд. Загрохотав казаками по усыпанным семечной шелухой ступенькам, перескакивая через три сразу, хватаясь в прыжке за трясущиеся перила, слетел по лестнице, задевая стены полами развевающегося за спиной, как у Бэтмена, плаща. На крыльце рассмеялся и вдохнул ароматы вечернего воздуха, чувствуя как морозит тело.
- Оклемался? - сменил гудки голос Махмутдинова.
- Я к тебе, - выпалил Юра, сам не сразу поняв, зачем звонит корешу, но тело двигалось и жило словно само, не желая парится сотней ненужных вопросов. Желание тут же становилось действием, и прежний Юра еще подумал бы, стоит ли звонить и не упорол ли косяка под анашовым дымом, - Уже к остановке иду.
И впрямь, идет. Хмурые, укутанные в куртки люди исподтишка зыркают на Юрия, некоторые, посмелее, провожают взглядом. Отходят с его пути. Алик что то бормотал в трубке, но Юра уже отвлекся на странную реакцию окружающего социума. Едва обратив внимание, тут же оглядел себя со стороны, как в играх, где вид от третьего лица. Все в порядке. Чисто выбритый мужик под сорок, хвост каштановых волос спадает на длинный, до середины голеней черный кожаный плащ, синие джинсы заправлены в казаки. Опа.. Есть на что засмотреться. Испуг от взгляда на себя же и осознание того, что футболку надеть забыл, пришли одновременно, видение себя со стороны пропало, Юрий вновь глядел со своих глаз, замешкавшись.
- Че только не натворишь по пьяни.. - прошептал он сжавшись, но как то неестественно, без чувства. Испуг и вина, взогревшие до пота, тут же ощутились кукольными, пластмассовыми, эдакой приторной извинияющейся табличкой в глаза согражданам, чтоб не совестили и не думали что психов мол, развелось, и как не стыдно взрослому мужчине.
Озлившись с полуоборота на пронзившую к самому себе жалость, Юра негромко рыкнул, с криком выдув прочь омерзительную слабость. А похуй! Пусть думаю что хотят. Если есть чем, хе хе. Юрий ощутил, как сломались прутья охватившей его было клетки, внутренним взором наблюдая как вокруг тела снова бешено кружится и сверкает плотное облако. Тут же внимание вновь переключилось на Алика, еще что то говорившего. Юра понял что его мысленный бой за социальный протест не занял и секунды.
- Будешь спрашивать, не убил ли кого и просить выдумать алиби? - ехидничал Алик.
- Нет, буду рассказывать кого убил и клянчить ножовку и мешок, - ответил Ладноченков, - Алик, не парься. Вон автобус уже подходит, сейчас приеду.
Юра схлопнул слайдер и полез в подъехавшую коробку автобуса, успев залезть перед самым носом толстозадых бабок с сумками, столпившихся у входа.
- Что они там возят? И куда? - подумал Юра, встав у окна с табличкой "аварийных выход", мысль пошла раскручиваться, - А может, бабки хотят себе на похороны заработать, и нанялись на мафию. Таскают в сумках куски расчлененных трупов и продают на базаре. Или наркотики туда засунут и везут до барыг. Хм. А может, они деньги потом перечисляют на тайные счета коммунистов, которые покупают чиновников и оружие, готовя возвращение октября.
Мысли унесли сознание из оков реальности. Юра увидел, как окружившее тело невидимое облако расползается по автобусу, впитывая в себя струящиеся, как теплый воздух, потоки, исходящие из пассажиров. И одновременно, он продолжал чувствовать свое тело, стоящее у окна, держащееся за поручень. Интересно. Про энергетический вампиризм Юра и читал, и писал сам. Всем этим сказкам он придавал значения не больше, чем статьям про Ктулху. А теперь - вот. Несем фигню в массы, ага.
Расписывая подворотные ужасы и клюквенные страсти, где то в глубине души Юра все же хотел, чтобы хоть часть всей ерунды была на чем то основана. Может, не хотелось верить, что ты просто копаешься в мусорном баке суеверий и психозов. А потом из вытянутых оттуда кусочков сооружаешь бутерброды статей, греешь их в микроволновке редакторского формата и продаешь с фастфудных лотков публицистики таким же как ты, замудоханным жизнью людям. А может просто хотелось чего то, выходящего за рамки общепринятого. Хотелось хоть пальчиком отодвинуть кулисы театра, в котором мы все актеры.
Так или иначе, Юра понял что творится какая то фигня. Одна часть журналиста безумно хотела продолжения, другая же немного пригрустила по поводу случившегося. Все же, когда желания исполняются, понимаешь что ты хотел совсем другого. Журналист мазнул взглядом по лицам. Точнее, это раньше лицами были гримасы, как то преступно открыто выражающие даже не эмоцию, скорее - жизненную линию. Рельсы, по которым ходит фигурка, согласно движению шестеренок в часовом механизме. Брюзгливость старой тетки сковозь разочарованность, истеричность и нежелание находить общий язык да и вообще что то общее, несложившаяся личная жизнь, видно что и у детей то же самое, причем тетя постаралась чтобы собственный жизненный сценарий продолжился. Юра видел как упоенно баба вытравила ядом все что могло вырасти хоть в какое то подобие счастья, мудрая и обладающая жизненным опытом, так любящая давать советы и высказывать свое единственно верное мнение, обижаться если ее не слушают и прощать, когда наконец слушать начинают. Впрочем, зачем жалеть тех, кто не смог или не захотел послать в жопу вот такую тварь, променяв свою волю на угодничество этому говну? Молодая женщина с ребенком, лет двадцать пять. Строгая и собранная, напряженная, а на деле - залетная, срывающая злость за свою глупость на ребенке, курящая и обреченная нести груз своей ошибки, не имея ни времени ни возможности поплакаться, ей уже пофиг на все, кроме выживания. Раньше надо было быть такой, собранной и напряженной, а не подстилаться под кого то после бутылки пива на дискотеке. А ведь было так уматно, сверкали блестки на джинсках с низкой талией, и осознание себя крутой и продвинутой грело и наполняло жизнь смыслом. Теперь смысл выглядит иначе. Хотя, имей она одно волшебное желание, вернула бы все назад - чтоб снова дискотека и без ребенка. Мелкие черточки складывались в общую картину, и Юрий просто видел - не имея желания и интереса ковыряться в механизме.
Люди в автобусе смотрели на странного волосатого мужика, не одевшего рубашку под кожаный плащ, но встретившись с его пронзительным, давящим взглядом, отводили глаза. Когда тот вышел на очередной остановке, пассажиры перевели дух.
Юра сошел, не желая больше смотреть на лица сограждан. Обычные когда то человеческие лица стали противными бутафорскими масками. Поднялось и отчетливо заняло свое место в палитре эмоций новое и странно чувство. Злость. Юра видел жизни людей, идиотские, низкие поступки и последствия, которые были встречены ще более придурочными движениям. Юре было противно. Зацепив взглядом толстого деда - пенсионера, журналист аж скривился. Что за погань! Живот выпирает, как засунутый под старую футболку арбуз. Лицо не брито, сморщено и обрюзгше, похоже на старую, лысую шину. Кожа красная от бухла, покрыта отчетливыми дорожками вздувшихся капилляров. В лыбящемся рту дешевая сигарета. В руке бутылка пива. Не желая того, Юра прочел всю жизнь дедка. Молодость лихая, драки, девки и бухло. Армия, работа и бухло. Женитьба, бухло и дети. Работа, бухло и рыбалки с гаражом. Потом развал Союза, мельтешащие годы кошмара и тоже бухло, но тогда бухали даже те, кто раньше не любил или даже не пробовал. А потом, годы Мутина и некоей стабильности в процессе работы насосов. Опомнившись, верхи дали пролам жить, и деду вновь стало хорошо. Откинувшись на пенсию, он теперь работает сторожем, маленьким начальником шлакбаума. И так же смотрит телевизор, ходит на рыбалку и покупает чекушки. Он совершенно бессмысленен. Неизвестно, умеет ли он как то воспринимать окружающее кроме как с позиции микроба. Способен ли давать оценки жизни кроме как пригодно или непригодно для выживания. Способен ли давать оценку себе, заглядывать в себя? Или все, что имеет для него значение - сплетни о нем на работе? Юра не хотел больше думать над этим. А раз уж вернуться к привычным, старым мыслям о бабках, шелухе статей и житейской суеты не получалось, Юра предпочел не думать вообще. И просто пошел туда, где было наиболее комфортно. В пустые от людей, еще сохранившие зелень дворы. Сориентировавшись, Юра прикинул путь до Алика и пошел лабиринтом каменных джунглей. Его вели не мысли, а инстинкты и ощущения. Юра наслаждался новизной ощущений, забыв все на свете. И вспомнил только, когда теплый весенний ветер взмел полы плаща, разогнавшись в серой подворотне как в трубе, обдав Юрия песком и сухими листьями. Тело тут же напряглось, Юра остановился, ища источник угрозы. Никого не видно, только спину жгет.
- Чужими взглядами, - прошептал голос двойника, и Юра ускорился, готовясь к неприятной встрече. Внутри разгоралось пламя, требуя схватки и крови, чей то слабый голос призывал одуматься, но двойник рыкнул на слабака и тот затих, сьежившись и не бликуя.
Сзади шаркнули о насыпанный в арке песок кроссовки. Шаг скорый, догоняют. Когда расстояние сократилось до трех шагов, и спину зажгло нестерпимо, опалило еще не высказанными словами, Юра резко развернулся на пятках и рявкнул троим охотникам:
- Закурить не найдется?
Гопота ошалела, застыв. Стриженый налысо главарь в кожанке под спортивные брюки лихорадочно перебирал ответы, хмуря низкий лоб, его маленькая башка с узкими, острыми как у эльфа ушами едва не скрежетала как первый пентиум. Хилое тело уродца выглядело на недокормленные восемнадцать, однако грубая кожа на мордашке уже слегка посерела, покрылась мелкими морщинами, выказывая первые признаки дряблости. Высокий и узкий, бледный как глист подручный поперхнулся семечками, прыщавая, круглая как циферблат харя выражала крайнюю степень удивления, наивного и на первый взгляд такого доброго, словно гопнику за так дали ящик водки. Третий гангстер, стриженный ежиком рахитичный коротышка, должно быть, начисто лишенный воображения, уже держал складной ножик.
Юра сам удивился не меньше гангста - пролов. Ну какого, спрашивается, эти мрази нацелились именно на него, а не перехватили первоклашку с дорогим телефоном? Неужто внешность настолько лоховская? Или гетто - мутантам мозги настолько клеем разъело? Всего троем к тому же. Впрочем, долго размышлять Юра не стал, мысли промелькнули и тело ринулось вперед. С ходу пробив фанеру главарю, Юра пнул мелкого в висок. Крысенок не успел среагировать, и красиво отлетел, раскинув руки, выпавший нож брямкнул о грязный, засыпанный песком асфальт. Главарь загнулся, схватившись за живот почему то, и закрыл собой Юру от очухавшегося глиста. Журналист только успел подобрать ножик, как заслышал топот подкрепления. Глист благоразумно отбежал подальше, трусливо ожидая развязки.
- Всех порежу сука нах!! У меня нож бля! Нахуй перережу всех! - взревел Юра, прислоняясь к стене арки, прямо над головой - нарисованный ярко красной краской из баллончика знак анархии.
В арку вломились четверо подростков, двое с ножами наготове.
- У меня нож! Нож бля!! Порежу к хуям! - Юра бешено орал, держа оружие на виду. Если с головой у этих в порядке, свалят.
С головой у современной молодежи определенно дружбы не случилось. Подкрепление пододвинулось, ожил в дальнем углу глист, что то доставая из кармана. Двое из подоспевших на помощь тоже полезли в одежду, и Юрий догадался, что за сюрприз ему приготовили. Или шарики из подшипников, или рубленый в кубики квадратный стальной прут. Эти кинут, а приятели с ножиками набросятся, и никто не узнает где могилка твоя. Юра повернулся было к глисту, как воодушевленный появлением товарищей по банде крысенок резво вскочил и бросился в ноги зажатой в угол жертве. Бравая чертверка тут же кинулась в атаку.
Карлика Юра встретил мощным пинком в череп, послышался хлопок, словно по пустому ящику ударили доской, крысеныш снова отлетел, вскинув рученками, прямо под ноги бегущим. Юра дал резкий старт, в три прыжка одолел расстояние до глиста, уже вытащившего увесистый шарик. Полоснул ножом по плечу, раненый гопник завизжал, рука с шариком тут же опала. Юра для верности вонзил нож в щеку, визг стал совсем уж тонким, с птичим приклекотом, и отбросив худосочного бандита, вырвался из подворотни. Погони не было, из арки доносился только вопль порезаного и матерная ругань деморализованных гопников.
Махмутдинов, в оттопыренном на животике багровом шелковом халате с кисточками на концах пояса, и тапках с загнутыми кверху носами отворил красивую, обитую красной блестящей кожей дверь и впустив Юру, хохотнул.
- Здорово, Оззи. Все так плохо?
- Не, все так хорошо, - ответил Юра, скинул плащ и понял что вышло и вправду не очень. Концепт аппартаментов Махмутдинова ну никак не совмещается с полуголым хайратым мужиком в джинсах, пусть и спортивного телосложения. Тоже вот вопрос - откуда у скромного труженика желтоватой прессы деньга на меблю красного дерева, картины и финские обои? Задай кто подобный вопрос Юре, да еще и у него дома, в глаз без разговоров. Поэтому Ладноченков молчал, но мысли были. Алик пристально вгляделся в Юру, которого на миг прошибло холодом, и вздохнув, ушел в спальню, порылся в шкафу и принес черную рубашку.
- На, дикарь. Чистая, хотя тебя это не особо волнует. Надевай и пошли на кухню, вкусим прелестей холостяцкого бытия.
- Погодь, надо это, того.., - обозначил задержку Юра и побрел оттирать плащ в ванную.
Тщательно очистив кожу, Юра смысл следы преступления, промыв раковину и накинул рубашку, пришедшуюся почти впору после чуть более низкого, но коренастого Алика, и пошел на кухню, представляющую особую гордость домоседа Махмутдинова, любящего пить и поить на дому. Присел на высокий стул у стойки и затих, наблюдая как Алик смешивает виски, наслаждаясь окутавшим теплом.
- Ну, рассказывай, - поставив перед Юрой стакан, начал Алик, усевшись по другую сторону стойки, внимательно глядя гостю в лицо.
- Особо нечего, - отпив, протянул Юра, задумавшись, - Домой как приехал, скрутило. Вот сегодня только поднялся. С чего - не знаю, - Юра почему то решил умолчать про эпизод в подворотне.
- Да ты цветешь и пахнешь, не скажешь что херово было.
- Видать отоспался хорошо, - ответил Юра.
- Ты скажи, насчет синих - не передумал? - направил беседу Алик.
- В смысле?
- Все что ты вчера мне наплел, ты это собираешься писать? Или ограничешься изложением с элементами сочинения?
- Не, - скривился Юра, - Конспектировать бредни колдунов, подсевших на синюю тему я не хочу. Я ж тебе вчера.. то есть тогда еще сказал, в этом есть нечто большее. Пойду погляжу в натуре на процесс воспитания проблемных детей. Я когда в Гугль залез, наткнулся на тематическом одном сайте на адрес художественной студии, типа там синие психотерапией занимаются, малюя разные рисунки.
- Тебе что, больше всех надо? - спросил Алик, уже без шутейного тона, - Вот скажи, Юр, на кой? Ты сам что думаешь, обнаружишь в этой студии?
- Не знаю, что чует сердце, ничего значимого. Каляки аутиков, но сходить надо, самому все увидеть.
- Ну а че тогда? Я тебя не понимаю.
Юра залпом опрокинул вискарь и поставил пустой стакан на лоснящуюся стойку, в который раз подивившись Махмутдинову. Умеет жить, что уж тут. Эта его барская хата и стремление увести в сторону зародили в недрах разума маленького, слабого еще паучка, который тем не менее шустро засучил лапками, подхватывая тонкие, воздушные ниточки паутины.
- Алик, вот скажи мне. Ты видишь перед собой ослабшего после хвори коллегу, которого всегда отличали странности. Ты умилялся с моих потуг найти нечто реальное в том говне, которым мы с тобой мажем бумагу белую взамен на бумагу зеленую. И никогда в попытках отговорить меня от этих тщетных исканий я не слышал такого чувства в твоем голосе, как сейчас. Давай так. Или ты колешься, или я допиваю эту бутылку и ухожу, мне неинтересно когда я говорю а ты че то знаешь и не рассказываешь. Давай, решайся. Это не больно, - закончил Юра и нахально взялся за бутылку, ливанув неразбавленного куда выше двух пальцев. Алик молчал. Юра вспомнил, что словечко рэп на негритянском слэнге изначально расшифровывалось на человеческий как внушительный монолог.
- Юра, ты дурак, - решился наконец Алик, - Ты даже не дурак а кретин, потому что кретина невозможно ничему научить, в отличие от дауна. У тебя есть башка, но ты ей колешь орехи. Поэтому я говорить не буду ничего. Ты или сиди и думай, что к чему, или бери бутылку и вали. Или оставайся, но меня не спрашивай больше вот так, как ты сейчас.
Юра посмотрел на кореша сквозь виски, опрокинун стакан и посмотрел уже через донышко. Налил снова, взял стакан в руку и тогда уже ответил:
- Ты знаешь, что такое Риталин? Эту херовину называют еще детским героином. Наркоманы в Америке охотятся за этим препаратом, а достать его легко. Это стимулятор. Агенство по борьбе с наркотиками поставило опыт. Люди, пробовавшие кокаин и эту дрянь, разницы не ощутили. После применения этого лекарства наблюдаются необратимые повреждения кровеносной системы, печени, мозга. Риталином лечат детей с СДВГ. Если у нас пойдет мода на синих, эту хуйню повезут и сюда. Но это ладно. Факт в том, что опасную штуку прописали детям, несмотря ни на что. Но и это фигня, у нас и похуже вещи происходят. Я к тому, что если синие есть на самом деле, им устроили хорошую подляну. И сдается мне, что простых аутиков лечили бы чем послабже.
- Ты бредишь, Юра, - отозвался погрустневший Алик, - Ведь ты говоришь, синих мало. Зачем ради них травить обычных детей, которым тоже могут выписать этот препарат?
- А это типа как в крестовых походах, мочи всех кого видишь а боженька на небе рассортирует грешников и невинных. Это значит, кому то очень неохота, чтоб синие были. И этот кто то настолько похуист, что может вот так. И еще не так, наверное. Раз уж он как царь Ирод, ради спасения своей жопы готов детишек пускать в расход, чего же он в таком случае опасается? Почему так боится за себя? Ты не думал?
- Юра, - твердо, спокойно сказал Алик, - Вот мое последнее слово. Раз уж ты невменяем, я тебе хоть на лбу памятку напишу. Для ебнутых в конец. Не лезь в это. Держись подальше от синих и этой темы вообще. Тебе ничего не говорит, что конгресс, на котором ты так славно оттопырился, был проведен в ДКЖ, что он был проведен вообще, что ради него звали прессу и заграничных магов? Подумай, что за люди, какого ранга это все мутят, и что они сделают с тобой, если ты будешь разрушать эту картинку. А ты намерен, чувствую. И даже если ты напишешь свою чернуху, ее просто никто не напечатает. Уймись.
- А еще волна убийств одноклассников в школах и рост числа подростковых самоубийств в Штатах, - в тон ему продолжил Юра, - надо будет узнать, кто из этих убийц сидел на Риталине. Махмутдинов, сейчас печатают все. И как Борисеев у Палкина анус полирует, и наоборот. А уж мясо - нарасхват. А я напишу мясо. Потому что чую я, тут такое мясо мясистое, что голодающую Африку накормим и еще Кубе останется. И твои слова меня только наводят на мысль, что не зря я всполошился. А теперь я уйду, не трудись меня выгонять, вижу уже, как измена по лицу пошла.
Сграбастав пузырь, Юра пошел в прихожку, натянул казаки и плащ, и обернувшись на испуганного Алика, добил:
- Рубашку не отдам. И пузырь. И не приду больше, потому что ты, Алик, хоть и добра мне желаешь, трус, - Юру несло, он говорил, сняв все фильтры - иначе бы их просто вышиб мощный поток, - И хозяин твой, не знаю уж на что тебя купил, но раз такими как ты пользуется, не страшен. Он тоже значит трус. Я узнаю, что вы скрыть пытаетесь, и твою роль в этом тоже узнаю.
- Не понимаю, о чем ты. Кажется, тебе нужно отлежаться, - Махмутдинов выглядел несколько обиженно, - Ты и вправду иди. Лучше мы того, потом поговорим.
Юра вдруг захотел спать, он ощущал себя машиной, с которой кто то слил топливо. Ясность восприятия вдруг делать куда то, и ощущение мощного торнадо, крутящегося вокруг тела и отметающего все ненужное, сменилось на ощущение себя использованным презервативом. Юра словно заведенная игрушка оделся и обул сапоги, взял с собой бутылку вискарика и вышел за дверь. Спускаясь по лестнице, подметил что голова как то гудит, словно от давление, и это просто от спуска по лестнице и капли спиртного. Юрий ускорил шаг, вышел на улицу и остановившись на крыльце, закурил, несмотря на вонь стоящего рядом мусорного контейнера. Сделав пару затяжек, приложился к бутылке и мощными глотками выдул почти половину. Полегчало.
- Что за фигня? - спросил сам себя Юра, тряхнув волосатой головой, словно желая вытрясти из разума навалившуюся сонливость, - Этот козел что то сделал со мной. У него выражение на морде было совсем не слащаво - дружелюбное, когда он дверь закрывал. Ффу..
Еще две сигареты сгорели и осели в легкие Юры, а виски плескалось уже на дне, когда он почувствовал что вроде как отпустило. Навалилась тяжелая злоба, Юра прикончил бутылку и выкинул ее в мусорку.
- Тварь, - вспоминая лицо Алика, прошипел Юра, - Скотина. Это ты, ты все сделал. На мозги мне давил, урод. Не знаю, чему тебя кто выучил, но ты мне за это ответишь. И за гопников в подворотне тоже, чует мое сердце, не просто так они за мной увязались.
Юра шел, все убыстряя шаг, чтобы как то выпустить давящую злобу. А потом, не выдержав, побежал. Бежал, пока не отпустило. Тяжело, с хрипом дыша, чувствуя привкус крови, присел на деревянный бортик пустующей песочницы в каком то дворике. Грудь вздымалась и опадала, ребра при вздохе едва не разламывало, рот жадно хватал воздух, пот проложил дорожки по новой рубахе. Прикрыв глаза, Юра сидел, опустошенный, ощупывая пространство вокруг себя невидимыми лучами. Это получилось как то само собой, неосознанно, а заметив, Юра решил не лезть - вдруг сдуру спугнет новое умение? Пусть себе работает. Никто не обращал на него внимания, да и особо некому было - рабочий день в разгаре, люди раскладывают пасьянсы в офисах или играют в нарды на заводе.
- Ну и что делать будем? - возник ехидный двойник.
- Не знаю, - признался Юра, - Может что подскажешь?
- Давай подведем итог. Как прежде уже не будет никогда. Все. Точка невозврата пройдена. Ты мог бы сейчас мирно бухать в компании суки Алика, ты мог бы сидеть и набирать статью про синих, как того требует ситуация. Ты мог бы просто забыть все, что лезет тебе в голову, бороться с тем, кем ты становишься. Да только это не выход. В итоге ты или спился бы, или лег в дурку. Там таких как ты любят, - невидимый двойник обрисовал мрачную картинку.
- О чем ты говоришь?
- А ты сам ничего не хочешь сказать? Вот себе самому? - удивился двойник, - Ничего не заметил?
- Давай колись, не буду я в угадайки играть!
- Отлично, - ухмыльнулся двойник, - Отлично! Тогда слушай меня. Теперь ты объект наблюдения. Та сила, что стоит за Аликом, за устроителями конгресса, за теми, кто приказал врачам прописывать Риталин, тебя заметила. Нас, если точнее. Мы - потенциальная угроза их сценарию. Мы можем рассказать что вся эта радужная завеса - для лохов, а за ней кровь, моча и вонь скотобойни. Поэтому за нами теперь смотрят и взвешивают каждый шаг. Времени немного. Скоро Алик очухается, доложит куда надо и ему придет инструкция - сыграть на твоем желании вернуть вс как было. Алик тебе позвонит и начнет обычный ваш дружеский треп. Ты обрадуешься и поддержишь этот разговор, потом вы поговорите обо всем произошедшем как о досадной странности, ну и все. Ты будешь жить как и жил, и каждая встреча с Аликом будет кончаться для тебя тем же, чем кончилась сегодня. Тебе обработает мозги этот толстячок, а ты и рад будешь все забыть. Ну а если Махмутдинов заметит что ты сопротивляешься, он будет наблюдать и ждать пока ты сам себя загонишь в ловушку. и ему не надо будет напрягаться. Это как патина - чем больше ты рыпаешься, тем больше запутываешься. Просто будешь выглядеть как сумасшедший и в итоге кажешься на положении бухающего шизофреника. Ты уже таких видел как то.
- Ага, - согласился Юра. Таких он уже видел. Как то, делая материал по апокалипсису и трем шестеркам, он выловил совершенно замечательного типажа. Мужик очень запомнился Юре, и отмахнуться от его бреда было нелегко. Истовый верующий, раб божий Петр носил на рукаве значок с Георгием Победоносцем на фоне свастики, рассказывал о русском возрождении и жидомасонах, а под конец понес такую пургу, что Юра офигел. Оказывается, узоры на страницах нового паспора, если приглядеться, образуют шестерки, и получается тот самый знак с числом Зверя. Более того, приспешники зла в каждый паспорт монтируют микрочип, который показывает через спутник где находится любой носитель паспорта и заодно еще и подслушивает. Уничтожить чип можно, только положив паспорт в микроволновку. А лучше эту гадскую бумажку и вовсе выкинуть, как сделал это раб божий Петр. Юра был под впечатлением больше от самого несчастного, чем от его бреда. Не хотелось даже и думать, что у него в голове. Так и бегает, наверное, по церквям и вещает о русском возрождении и жидомасонах и призывает разогревать паспорта. Сколько таких пророков сидит по психушкам? Сколько из них реально больны?
- Значит, надо действовать и не ждать трубки мира, - сказал Юра твердо.
- Точно, - одобрил двойник, - Самое главное как можно больше узнать и рассказать что знаешь. Рассказать что вся эта шумиха с синей темой - просто приманка, которую нельзя заглатывать. Рассказать что доверять нельзя никому, потому что каждый может оказаться таким, как Алик, или хуже. Рассказать что расчитывать можно только на самих себя. И пока еще время есть, надо выяснить как можно больше подробностей. Надо идти до конца. До самого края, потому что в будущем нас не ждет ничего. Запомни, ты - враг каждого, с кем доведется поговорить. Война уже началась. Вот шиза, правда?
Юра шел, разглядывая коробки серых панельных домов, белый пластик супермаркетов, мятых бичей с фиолетовыми, сморщеными как завалящий лимон рожами около ларьков, мусорные баки в которых копошились собаки и старые бабки, блестящие автомобили с тонированными стеклами и автомобили попроще, стыдливо пристроившиеся рядом. Мыслей никаких, только пустота внутри - пустота на месте всего, что он привык считать собой, своей жизнью, своими делами и целями. Пустота возникла внезапно, совершенно неожиданно, и Юра понял что до последнего скрывал от себя крушение картины мира, точнее того витража из цветных стекляшек, который он привык считать картиной мира. С детства, с юности ощущая что это неудобная штука только мешает, заслоняет собой самое интересное и нужное, но вокруг все держат ее перед глазами, следят чтобы и ты не отлынивал, и со временем все превращается в игру - а получится ли делать так же, как они, только еще более виртуозно? Получится ли стать клоуном, который сросся со своим гримом? А потом игра становится жизнью. А потом, как будто лежишь на пляже, лицом в песок, и поднимая голову, видишь даль - и чего стоят те песчинки, что лежали перед глазами?
- Значит, я теперь тоже, синий? - робко спросил Юра двойника, - После того, как та девочка посмотрела на меня со сцены, я стал таким же?
- Ты был им всегда, - ответил двойник, - И два дня назад ты проснулся. А пока ты спал, я смотрел твоими глазами и делал выводы. Ждал когда ты проснешься, чтобы поделиться. Чтобы мы стали единым целым. Жаль только, процесс это долгий и трудный, и времени на него у нас не будет. Поэтому будем пока по отдельности. А выживем - будет видно.
Юра и не удивился, словно двойник высказал давно сидевшую в подсознании, созревшую мысль, ощущаемую и тревожащую, как крошка в постели.
А где то у себя в роскошной квартире сидел грустный Алик в мягком халате и пил текилу. Этот Юра со своими пламенными речами бесил необычайно. Козел. Хоть бы он поскорее проспался и забыл всю эту чушатину. Из за него приходится самому лезть туда, где весь этот теплый жизненный уют забывается. Каждый раз такое ощущение, словно идешь в теплой дубленке зимой и тебе прямо за шиворот падает снег, и тает, и холодные капли ползут по спине. Юра молод и глуп. Алик тоже был таким когда то. Только недолго. Он понял вовремя что есть темы, которые лучше не трогать, есть такие о которых лучше не думать. Кто то заметил эту метаморфозу, и жизнь стала для Алика игрой, игрой в самолетик. Слушай, что говорит авиадиспетчер, и ты избежишь воздушных ям и прочих бед. Не будешь слушаться - разобьешься. И третьего тут не дано. Когда то Алик хотел этого третьего, хотел свободы, настоящей, а не той о которой поет в песнях Борисеев. Да только нету ее, все уже захвачено, и этот шлемазл Юра заставляет об этом лишний раз вспоминать. Алик тяжко вздохнул, закурил сигару и хлопнув еще текилы, зализал соль и схрумкал лимончик. Вот она, свобода.
От написания статьи Юру с раздражением отвлекало низкое буханье за окном, будто там сваи забивали. Смотреть, в чем дело, не стал - итак ясно, приехали хачи потрахаться с кем то из местных девок, ну и куда ж без понта. Вопрос только, где будут сношаться - в машине или все же у давалки на квартире. Кроме того, встав, неизбежно начнешь думать как заткнуть их ебаное корыто, и все - статьи не будет. А время нужно выиграть, пусть хоть кусочек.
Юрий принялся выстраивать извлеченную из сетевой мути суть в историю болезни. В благословленных богом Соединенных Штатах Америки мирно торговала опиумом для самого свободного в мире народа тетенька - ясновидящая. В процессе заметив изменения в цветах аур, решила этот вопрос исследовать и в своей книжке по цветотерапии рассказала об увеличившимся в последние годы притоке к ней детишек с аурой синего цвета, который стал замещать все остальные. Причем детей, по словам ясновидящей, обьединял ряд признаков, сложив которые, выходило - они слишком умные и чуткие для детей. К тому же, обладают природными экстрасенсорными способностями. Труд современной ведьмы не остался незамеченным представителями ортодоксальной науки. Жизнь заставила. Положенные по штатному расписанию, ввиду увлечения учеников наркотиками, суицидами и вопросами сексуальной ориентации, школьные психологи забили тревогу - дети принялись беспредельничать. Словно в сумрачных видениях музыкантов Pink Floyd, они не желали падать в мясорубку учебного процесса. Перечили учителям, спорили с ними и просто забивали на занятия, типа учебный процесс медлителен и оттого слишком скучен. Казалось бы, ничего странного, кто в трудном возрасте не оттопыривал средний палец перед авторитетами. Поражала психологов массовость явления и подверженность ему учеников и младших, и старших классов. А чуть позже прокатилась волна убийств одноклассников. Американские школы снабдили металлоискателями. Привычно обвинив рок - музыку в общем и мрачного идола Мерилина Мэнсона в частности, доктора выявили причину беспокойства - синдром гиперактивности и дифицита внимания. Прописали юным бунтарям риталин и поставили в деле точку. Тут в процесс создания современного мифа включилась вторая активистка. Психолог. Каким то образом она зацепила книжку про цвета аур и сложила два плюс два. После тщательного исследования странных детишек выпустила, основываясь на полученных выводах, уже собственную книгу. Тут и начиналось самое интересное.
Плохишей прогнали через тесты на интеллект и внепрограммные знания, и результат оказался противоположным отвратительной успеваемости. Вне зависимости от расы и социального положения родителей, коэффицент интеллекта у детишек стабильно высок. Дальнейшее развитие мысли авторов статей вогнало Юрия в тоску - дерганых вундеркиндов, или, как обозначили их на западе "синих детей", видели как избавителей человечества от всех имеющихся на данный момент проблем, включая СПИД. Перечисление набора чудесных способностей заставило вспомнить фильм про "Людей Икс".
Писалось легко, привычно халтуря, Юра рассказывал о приехавших на выдавшийся для него анашовым съезд учителях, посеявших первые семена космической мудрости на мрачной, зловещей русской земле. Рассказывал восторженно, даже не выдавливая из себя разноцветную карамель позитива - это что то хорошее и настоящее надо выдавливать и тужиться, чтоб хоть капелька вышла. А пидарского вокруг - завались, бери готовое без всякого напряга.
Неожиданно Юра осознал, все так и есть буквально - яркий рекламный свет бил в глаза, едва поглядишь за буквы книги "Дети Синевы", с которой все и началось. Этому свету так хочется открыться и довериться, уткнуться в него как в мягкую подушку и заснуть, а он проникает вовнутрь и шипящей пузярыщейся щелочью выжигает все твое. Настоящее. Все, что что добыл, понял, впитал в себя сам, оставив за это какую то часть себя. Часть себя, которая стала стянувшим душу уродливым узором белых корявых рубцов, похожих на колючую проволоку, стала мертвыми льдинками в глазах, которые никогда уже не растопит самый жаркий огонь, стала белыми прядками на голове, появившимися вовсе не от старости, стала ровными, как индикатор сердцебиения у мертвеца, полосками шрамов от бритвы на руках, стала выбитыми на теле татуировками - отлитым в узор криком, стала чем то, навсегда изменившим линию губ, которые даже не шевелясь, молвят - я пройду. И главное, ту часть себя, которая стала свинцово - серой иронией смертника, черной словно сажа пожара горечью и кроваво - красной, безумной радостью, когда нечто, бывшее раньше только словами, становится тобой, когда колотясь усталой головой о камни, ты рыдаешь и воешь, чувствуя как эти клочки дыхания, эти вспышки мысли разворачиваются внутри тебя огромным, как небо полотном. И когда тебя отпустит, на мир смотрят глаза уже кого то другого, кто поднялся и встал. А кто то, бывший раньше, до - просто исчез, растял грязным весенним снегом.
Все, что есть самое святое - если в мире существует святость, все что без халявы и жалости к себе выкристаллизовалось внутри, все это забирает нежный пушистый свет, сочащийся с улыбчивых ебалищ глянцевых обложек и мелькающего экрана, с порожней пахоты текста добрых уютных книжек. Юра откинулся на спинку крякнувшего кресла, подняв в потолок невидящие глаза. Внутри бешено расширялось, выметая лишнее, сравнивая острые углы, отдирая хуйню и ложь, как отдирают безжалостной пескоструйкой налипшие на борта корабля ракушки. Бывший цельным мир теперь делился на файлы и складывался в директории, становился сотней кусков мозаичной картинки, которую если дернуть - превратишь просто в груду пресного картона.
Жизнь, ленивое трепыхание в бульоне из тебя самого, вывариваемого в этой кислой светлой жиже. А вылезти - нахуя, тепло же. Ты как плод в утробе, который дышит водами, впускаешь в себя эту хлябь - и вот она текет уже по венам, вползает в легкие и мозг, и кончаешь ты ей же. Она, эта штука, ненастоящая, если убрать все, куда она может запитаться - убрать разные фасоны галстуков, джинсы со стразами, фисташкового цвета кофточки, сопливые мямли поп - звезд, лупатые мерсы, менеджерскую должность, деньги, растворимый кофе и многие тысячи таких же ненастоящих вещей, исчезнет и она. Схлынет, как утекает в раковину грязная вода. Ей не за что будет зацепиться.
За окном грянуло и заухало, вырвав Юру из транса познания. Судя по всему, хачи открыли дверь своего джипа - внутренний взор рисовал именно его, черный с блестящими трубками, спойлера или как там эта хуйня зовется. Стекла тонированы, и сам джип блестит, намытый усталыми руками вечно пьяных парней на автомойке. Голос Кимы Баклана тянулся холодной белесой соплей, слова почти неразличимы, только интонация - словно певец, исполняя, держал во рту увесистую елду. Юра смекнул, что в попсе, особенно западно - клубной, популярной в гадюшниках для золотой молодежи, такая манера исполнения повсеместна. И тут же дернулось только что понятое - ну да, ведь слова это все же смысл и ассоциации, а вот такой вой он действует сразу на подсознание минуя осмысленное, мажорная интонация успокаивает и раслабляет. Постоянная стимуляция нервной системы. Хитро.
- Пидарасы, - сквозь зубы прошипел Юра, нарушив наконец тишину своей гостинки в старом немецком доме. Поднялась ненависть, и опять внутренний взор показал, что не все так просто. Черно - багровое пламя заполнило его тело, вытесняя светло - желтый понос, который смрадным паром распространял припаркованный под окнами пролетарского дома джип хачей. Внезапно Юра расширился, вышел за пределы тела и охватил весь дом, ощутил бормотание телевизоров, заполняющих едким газом крысиного смысла квартиры кочегаров и водопроводчиков, ощутил мысли - точнее, те сгустки что ворочаются, бесформенные как тесто в воде, внутри человека и выхлопами поднимаются в окружающее пространство. И в мыслях этих, в отражениях чувств и хотелок, не было ничего - ничего, что нельзя найти в супермаркете. Колебания души продолжали колебания телевизора и того навязчивого фона, что Юра ощутил розлитым в воздухе, той информации, которая задает жизненный темп. Она проста и однообразна, но повторяется ежесекундно. Купи в кредит плазменную панель, хорошую машину, стань менеджером, подучитсь и выбейся в топы, купи в кредит квартиру, научи ребенка этим простым вещам и всей семьей проводи время в уютном, сверкающем упаковками супермеркете, неторопливо наслаждаясь шопингом. Стань машиной по переработке еды в гавно, большего желать не надо - это то, чего ты достоин.
Огромное темное облако, которым стал Юра, вскипело, как гонимая ураганом туча. Он кричал, но ушами этот крик не услышать - люди на секунду замирали, позабыв о чем думали или говорили только что, словно невидимая ладонь стукнула их. Они ощущали, что провалились в черную прореху на цветной ткани мира, оставшись наедине с собой - и не было ничего, ни телевизора, ни работы, ни денег в этой пустоте. Люди с животным ужасом, не понимая рассудком что происходит - чтобы не сойти с ума, рвались обратно, в привычное тепло и сытость. Выбирались из прорех как из мокрых обваливающихся окопов, и секундная заминка тут же забывалась. Мужики вновь смотрели футбол, бабы опять мешали суп, жизнь возобновилась, пробитые во льду лунки заросли.
Мешанина чувств ворохом ржавой колючки упала внутрь Юры, и тот заскрипел зубами. Он мог уйти и отстраниться, перестать прожевывать это толченое стекло, перестать чувствовать себя миром и перестать чувствовать мир. Это все равно как высунуть на мороз палец или выйти всему - он мог отрешиться от темного облака, но это значило забвение. Смерть, не ту, которая делает тебя новым, а ту которая окончательна, которая делает тебя горсткой пыли. Поэтому Юра отдался огню боли, выплавляющего из него все ненужное. Что чувствует металл, когда его раскаляют и плющат молотом, размазывая по наковальне, обращая в ничто - и придавая новую форму? Смерть ли это?
Пришел в себя от грохота, звона разбитых стекол и охуелого воя сигнализации. Пошатываясь, подошел к окну и хрипло рассмеялся. Посреди черной, блестящей машины, нарушив красоту, торчал когда то белый, ставший желтым от многолетнего ссанья и ржавой воды унитаз. Скинутый, не иначе, с чердака, унитаз пробил крышу машины и намертво застрял в искореженном металле, перекосив пузатый кузов.
- Нечего в пролетарском районе под окнами свое говно ставить, ишаки, - пробурчал Юра с улыбкой, - Еще спасибо скажите что не подожгли. Может, движок хоть продадите да колеса.
Выбежали, бешено крича и матерясь, двое растрепанных хачей с выпученными глазами, принялись бегать вокруг сокрушенного символа успеха, хрустя длинноносыми туфлями по битому тонировнному стеклу. Один только штаны и успел надеть, второй еще и рубаху накинул.
- Сука, билят, зарэжю!
Юра рассмеялся, тихо, с грустью, смех вырывался как маленькие редкие капли из постылого серого облака. Смешно. Мелко и смешно. Орут и бегают перед таким же скоротечным, как они сами. Суетятся, выплескивая в воздух густой бульон жизненной силы гневом и злобой, а ведь шутники могут скинуть с чердака вслед за унитазом кучку кирпичей, и только тогда эти двое предстанут перед лицом вечности, обмерев со страха и осознания своей ничтожности, поняв что все за что они цеплялись - просто пыль.
Резко запищал телефон, Юра вздрогнул и схватил домашнюю радиотрубку.
- Кто там?
- Ладноченков нах, статья где? - поинтересовался Главный.
- Уже ушла, - отбился Юра, щелкнув по кнопке "отправить" в меню почты.
- Без лажи?
- Тема съезда раскрыта, все по плану, - заверил Юра.
- Отлично. Все, Ладноченков, отбой.
- Ну пока, - прошептал Ладноченков в пикающую трубку.
Настало время писать совсем другую статью. Залившись расворимым кофе, Юра шлепал по клавиатуре, пока не откинулся, удовлетворенный, на спинку кресла. Так, а теперь пора и нормально выспаться. Кажется, начинается что то интересное...
ххх
- Э, видал, как Свинья вырядилась? Ты ее за сиськи не щупал вчера? - Калян и Зеня заржали, а Ганс продолжил, - А чего, я думаю она против не будет. Трахнешь ее, она впридачу все контрольные за тебя решать будет, пожизненно!
Криттер тогда только ухмыльнулся сквозь табачный дым, и пошел в класс, где стоял гомон и летали самолетики, сделанные из разодранной на листы Мишиной тетрадки. Убогий равнодушно смотрел, как части его конспекта летают по классу, застревая в цветочных горашках и шторах. Рюкзак чмошника уже затолкали в мусорку. Несчастный сидел за одной из задних парт, как и блатные - так было легче забавляться с ним. Проходя мимо застывшего убогого, Зеня схватил его учебник. Криттер взглянул на обложку. Ага, значит сейчас биология. Предмет Криттеру нравился, он не напрягаясь, сдавал его. Когда то жирная маленькая тетка со смешной фамилией Кафтан его бесила, теперь он был к ней равнодушен, зато сам бесил училку. Ей, должно быть, в голову не могло уместиться, как этот бледный тип в чуть не до пупа расстегнутой черной рубашке и черных джинсах, в армейских гадах, сидя среди блатных, сдавал ее предмет, бездельничая на уроке. Наверное, не могла представить, что он читает дома. Криттер снял солнцезащитные очки, ведь Кафтан еще не пришла и не включила мерзкие лампы дневного света. Развалившись на парте, Криттер открыл один глаз и смотрел, как сидящий впереди Зеня копошится под партой, а Миша тревожно озирается.
- Ну не надо, мне скоро учебник сдавать, - Миша все же рискнул подвалить, и теперь умолял оставить книжку в покое.
- Да ладно, сейчас я его тебе отдам, - ответил Зеня, не прекращая возню.
Подошел Калян, и сев рядом с Зеней, увидел чем он там занимается, и радостно взвизгнул. Миша приуныл. Развлечение пацанов грозило затянуться, и тогда книжку ему могли не отдать вообще. Миша ныл и стонал, Криттер все также полулежал, равнодушно наблюдая спектакль. Наконец Зеня перестал дергаться, лицо его раскраснелось, маленькие глазки горели, словно костры в пещерах - благодаря мощным надбровным дугам создавалось именно такое впечатление. Маленький, юркий Калян, юморист и клоун, сидел как напружиненный, и аж искрился. Тут вошла Кафтан, все кроме блатных встали, но биологичка была привычная и не обратила на это внимания. Миша, впрочем, так и стоял у Зениной парты.
- Давыдов, что ты там забыл? Садись на место, - из за педагогического стола начала властвовать Кафтан. Класс ожил, предвкушая развлечение, головы повернулись в сторону блатных парт, и только сейчас Криттер заметил, что Свинья и вправду нарядилась. Что она там носила, Криттер не помнил, но сегодня чушка пришла в коротеньком платье, сапогах на шпильках и колготках в крупную сетку. Как интересно. Криттер почувствовал, что возбуждается. Это не так, как в порнухе. Там все по блядски, как то напоказ. Криттер порево не очень любил, его бесили раздолбанные шлюхи, и все их стоны и закатанные глаза разили наигранностью. Во всех этих фильмах, которые он скачивал в Сети и которые они всей компанией смотрели у Ганса дома, Криттер искал что то настоящее. Хоть одно нормальное лицо, действительно красивое, свежее тело, а не дырку на ножках. И хоть сегодня Свинья вырядилась как проститутка, еще и ярко накрасилась, она была красивой.
- Я.. забрать надо, - прогундосил Миша, и Криттер вновь обратил внимание на парту перед ним. Зеня уже передал учебник Каляну, и тот мерзко хихикал.
- Так, садись на свое место и приберись в классе. Собери все эти самолетики и выкинь в урну.
Миша, как подыхающий чахоточный конь, поплелся собирать остатки своей тетрадки. Он вытаскивал их их под парт, из цветов, получая пинки от сидящих. Кафтан делала вид что ничего не видит. Криттер был уверен в этом, несмотря на то что училка рылась в журнале, жалкие всхлипы Миши на слышала стопудово.
- Прекрати... отвали.., - раздавалось со всех концов класса, кто то опять поднимал самолетики и пускал их, вновь занялся гул, и Мише пришлось попутешествовать. Между тем Кафтан вызвала Ганса, тот вразвалочку поплелся к доске и встал у нее, скрестив руки. С трехдневной щетиной, в белой майке на лямках, обтягивающей мускулы, в камуфляжных штанах и гадах, посреди школьного класса он смотрелся как то нелепо.
- Ты может на следующий урок вообще в белье придешь? - ехидно спросила Кафтан, осмотрев пацана.
- Да не вопрос, - отозвался тот, в классе заржали.
- Ну, все понятно, возраст такой, перед девченками хочешь показаться. Вот мы и проверим, насколько ты в женихи готов.
- В невесты он готов, - крикнул Калян, опять раздался ржач. Кафтан стукнула ладонью по столу, и смех перешел в низкий гул непрерывного пиздежа.
- Вопрос будет по близкой тебе теме. Скажи, какие органы относятся к половой системе.
Ганс улыбнулся, весь класс выжидающе смотрел на него. Ганс молчал. И когда пауза уже начала терять свою напряженность, он выпалил:
- Гланды!
Класс взорвался истеричным ржачем, Кафтан заколотила ладонью по столу, но было видно что ей самой смешно.
- Садись. Так, кто знает ответ?
- Миша знает! - опять выкрикнул Калян, передавая учебник севшему на место Гансу.
Внимание училки переключилось на чмыря.
- Миша, что ты там возишься? - раздраженно спросила Кафтан у Миши, который что то бубня под нос, пытался вытащить с мясом утрамбованный в мусорку рюкзак. Кафтан разозлилась еще больше и завизжала, - Ты зачем туда портфель засунул?
Снова дикий ржач, и без того вечно сгорбленный, какой то вогнутый внутрь Миша еще больше скорежился и застыл.
- Так, помогите ему кто нибудь! - потребовала биологичка.
Тут же встал Зеня. Бритый налысо качок, шлепая гадами по грязному линолеуму, он неумолимо надвигался на Мишу.
- Дай сюда, - закатав рукава своей джинсовой куртки, он плечом отодвинул замявшегося Мишу, одной рукой взялся за край урны, другой схватил рюкзак и резко рвнул. Раздался треск, на пол полетела скомканная бумага, ручки, тетрадки и учебники. Бросив рюкзак с оторванным днищем под ноги Мише, Зеня двинулся на свое место.
- Так, взял убрал все это! - Кафтан была недовольна.
- Миша уберет, - не поворачивая головы, буркнул Зеня, и Миша покорно взял совок и веник, и принялся заметать вывалившийся из урны мусор.
- Собери свои манатки с пола, - приказала Кафтан, и Миша, ускорив уборку мусора, принялся заталкивать в дырявый рюкзак свои учебники и тетрадки, - Развели тут черт знает что.
Кто то стрельнул в Мишу куском стерки из привязанной на два пальца резинки - получалась незаметная рогатка. Снаряд угодил Мише в шею, тот вздрогнул, и Криттер различил, что на глазах у чмыря выступили слезы. Вот дебил.
- Так, Миша, иди к доске.
Миша подошел, сгорбленный, униженный, ему уже было пофиг на все.
- Расскажи что ты знаешь про половую систему.
Миша молчал, и даже если знал что то по теме, наглухо это забыл.
- Ты что, не выучил? Принеси конспект значит, - Кафтан все же пыталась вытянуть бедолагу.
- Нету, - сдавленно просипел чмырь.
- Дома забыл?
- Да...
Опять ржание. Уж в классе то знали, куда делся конспект Миши, и теперь наслаждались результатом.
- Бери учебник, иди сюда, будешь читать.
Миша стоял, не зная что делать. Он только смотрел на блатную парту, там Ганс как раз терзал Мишин учебник. Криттер наконец то сел прямо и теперь заметил, что за возня происходила под партами. Яростно маструбируя, Ганс ускорил темп, и вскоре кончил на страницы бедного учебника. Застегнув штаны, он протянул книгу Криттеру, которого все происходящее возбудило еще сильнее.
- Представь, что она у тебя сосет, - прошептал Криттеру на ухо Ганс, его дыхание было горячим, от учебника пахло спермой и потом.
Миша стоял и молчал, Ганс погрозил ему кулаком, и Криттер расстегнул джинсы.
- Да что такое, у тебя парта голая, ни конспекта, ни учебника, ты зачем на урок вообще пришел?
- Вон его учебник, на стуле, - крикнул Калян. Ганс только что кинул оскверненную книжку на Мишин стул. Криттер отрешенно наблюдал за происходящим, одев свои черные очки. Ему уже давно все это казалось чем то нереальным, даже когда он позволял себе что то вроде этого чертового учебника. Впрочем, он уже давно позволяет себе очень многое. Криттер сновь вполоборота смотрел на Свинью, все происходящее вылетело у него из головы. Он замечтался. А почему бы и нет? Она слаба. Он даст ей все, сделает ее сильной. С Мишей не вышло, так может с ней получится? Ведь не зря она так оделась. Не зря.
- Ну как она, сладенькая? - спросил Ганс.
- Давай бери учебник и читай у доски, - голос Кафтанши пронзил Мишу, он побрел к своему месту, как робот. Взял учебник, и Криттер по лицу понял, что Миша уже в курсе всей лажи. Лицо чмыря стало совсем уже убитым и обреченным. Подойдя к доске, он не спешил открывать учебник.
- Читай давай. Госспади, да что ж такое! Дай его сюда, - биологичка заметила, что Миша брезгливо держит учебник.
- Бля, я как раз в эту тему кончил, - давясь от смеха, прошипел Зеня.
Следом раздался скрип резко отодвинутого стула, глухой стук упавшего на пол учебника и возмущенное кудахтанье училки.
- Так, я к директору пошла. Это что то невероятное.
Под ржач класса Кафтан выбежала, хлопнув дверью. Миша остался стоять у доски, свесив голову, как Иисус на кресте. Что будет дальше, знали все, и предвкушали безобразную сцену досмотра учебника директоршей, молчание на вопрос кто это сделал и позор Миши - чмыреныша, на котором все это и отольется, гы гы. Пользуясь отсутствием преподавателя, народ из класса подбегал к учебнику, чтобы посмотреть что там такое.
- Он туда накончал, прикинь? Гы гы гы. Вот лошра! Пиздец ваще, - кто как мог, комментировал произошедшее, кто то ржал. Гам поднялся неимоверный, и все знали что директорша, подходя к классу, услышит этот гул и еще больше разозлится. Криттер беспристрастно взирал на все это. Вытащив сигарету, он прикурил, затянулся. По позвоночнику пробежался холодок. Скоро войдет. Миша, казалось, сейчас расплачется. Криттер затянулся, молча встал и подойдя к учебнику, пнул его.
- Засунь под парту. Сейчас же.
Миша подчинился бывшему другу. Он вытащил из кармана рюкзака пакет и сложил все учебники в него. Потом засунул обспусканную книжку в карман свободной парты, эти карманы задумывались под рюкзаки, но там всегда лежали ошкурки апельсинов, сигаретные пачки и семечная шелуха. Криттер сел на место, затушил сигарету о каблук ботинка и спрятал ее, а потом достал из рюкзака свой учебник и швырнул на Мишину парту. И заметил восхищенный взгляд чушки. Как интересно. Да, хорошими делами не прославишься. Интересно, а она знала что он тоже туда нахерачил, причем возбудившись от ее вида? Забавно.
Вошла разволнованная директорша, вошла возмущенная Кафтанша, отметив что Миша уже сел на место. Директорша тут же сел на стул Кафтанши, оставив училку стоять.
- Где учебник? - спросила директорша, смотря на лежщую перед Мишей книжку.
- Иди покажи директору, в каком состоянии у тебя книга, - велела Кафтанша.
Казалось, через учебник Мише передалась частичка наглости Криттера, и чмырь встал, схватил книгу, и выйдя к учительскому столу, положил на него учебник, а потом перелистал, показывая чистые страницы.
- Где твой учебник? - взвизгнула Кафтанша.
- Это мой, - негромко ответил Миша.
- Так, кто ему книгу дал? - биологичка уже реально впала в истерику.