Я иду по белой дороге между двумя белыми полями. И я слышу только скрип твердого снега под моими ногами. Я иду и не считаю свои шаги. Они слились в шепот музыки.
Бессонная ночь. Легкое поскрипывание вагона, почти незаметный стук колес и тихий храп, доносящийся совершенно неважно откуда. Это фон. На него не обращаешь внимания.
В метро как обычно была давка. А машина именно сегодня стояла в техсервисе. Вадим не опаздывал не встречу. Но из-за суеты толкающихся людей создавалось неприятное напряжение, и тоже хотелось куда-то бежать, расталкивая всех локтями, врываться в закрывающиеся двери переполненного вагона, вминая и так зажатых всмятку пассажиров, и лихорадочно смотреть на часы каждые 40 секунд.
Порой нам кажется, что мы хорошо знаем свою жизнь. Но иногда простая командировка меняет все. Враги появляются там, где их не ждешь, и преследуют твою тень только потому, что ты похож на незнакомого тебе человека. И судьба раскалывается на две части. Как вернуть себе украденное имя, свою невиновность и прежнюю жизнь? Только исправив чужие ошибки.
Они были на пляже. Они валялись на почти пустом вечернем пляже. Солнце еще пробивалось резкими лучами сквозь серые пятна набежавших облаков. Поэтому его свет тоже казался серым, серебристым, прозрачным. Бескрайнее море было спокойно, серо и почти не дышало, лишь вялые волны перекатывались у самого берега, и легкий бриз обдавал свежестью.
- Я ничего не забыла? Господи, конечно! Какая же я рассеянная! Собралась оставить дома зонтик, когда погода может поменяться каждый день. Костя, ты не положишь мне зонтик в чемодан?
Однажды в обычном районе столицы единственными жителями остались будущие выпускники школы. Разногласия и споры привели к расколу на два лагеря. И началась война, почти настоящая война за идею. Капитан разведки Черного лагеря попадает в плен, и сестра главнокомандующего помогает ему избежать жестокого допроса. Но смогут ли они верить друг другу? Пережить войну? Встретиться после ее завершения, не будучи уже врагами?
Он лежал в мусорном ящике и плакал. Не то чтобы плакал навзрыд. Но еще ясно ощущал, как чуть теплые слезы с равными промежутками и равными порциями стекают по щекам одним и тем же маршрутом.
Когда все убрались из палаты, Андрей почувствовал некоторое облегчение. В голове стоял не то шум, не то гудение, будто под ухом работал какой-то генератор. Он не понял совершенно ничего из того, что сказали эти ненормальные люди в белом. Он считал, что к лечению больных они относятся также халатно, как к написанию рецептов только им одним понятным врачебным почерком.
Всякий раз, как я видел его отражение в зеркале, меня охватывало непреодолимое желание набить ему морду. Не то, чтобы он сделал мне что-то плохое или сам по себе был неприятным человеком. Более того, я его даже не знал. Но было в его лице нечто такое, что мешало мне работать и каждый раз приводило меня в состояние крайнего дискомфорта.
Все зависит от того, какие погоны ты носишь. Понимаешь меня, нет? Да тут и понимать-то нечего. Все ясно, как Божий день. Ну, ты знаешь хоть, чем погоны-то отличаются? Знаешь, а тогда какого черта ты здесь делаешь?
Их не должно было здесь быть: они существа с другой планеты. Она не должна была его полюбить: они любят совсем по-другому. Но что делать, если подруга в беде, Чикаго в опасности, и весь мир вот-вот будет уничтожен? Шагнуть навстречу вселенной и бороться за будущее рука об руку с тем, чьи выжженные глаза смотрят тебе прямо в сердце, чье непростое прошлое ничуть не пугает, а пряный шерстяной аромат давно стал самым важным и родным.
Эмма слегка оперлась о руку Берта и ступила на дно старенькой лодочки. Тот оттолкнулся веслом и стал медленно и бесшумно грести, направляя лодку вдоль берега и цепляя бортами кувшинки. Эмма сидела на корме, сложив руки на коленях и глядя куда-то вдаль. Ее кроткое бледное лицо было сегодня особенно спокойно и будто светилось изнутри необъяснимой радостью.