- "Как обычно", - прочитал вслух короткую записку старый маг.
- Можете идти, - сказал он стражникам, вкатившим клетку с заключенным. - Поставьте только клетку так, чтобы он ни до чего не дотянулся. Одежду для него выдали? Хорошо, положите тут, на стол, и идите. Вот, я расписался.
Он подошел к большому шкафу и стал в нем копаться, изображая занятость, пока стражники еще раз проверяли, что клетка заперта надежно. Дождавшись стука закрытой двери, он бросил возиться в шкафу и сел на скамью лицом к заключенному.
- "Как обычно" значит "лишить имени и лица, и в Лабиринт", - сообщил маг стоящему в клетке. - Так, прежде чем я отправлю тебя в Лабиринт, нам надо поговорить. Точнее, говорить буду я, а ты можешь меня слушать, а потом задавать вопросы. Итак, тебя приговорили к лишению лица, ну, это просто. Собственно, я это уже сделал. Хочешь посмотреть? - маг встал и выкатил из угла большое зеркало, поставив его так, чтобы человек в клетке смог увидеть себя.
- Ни знаменитого шрама, ни других особых примет, - сказал маг, явно гордясь собой. - А знаешь, зачем это надо? Очень просто. Когда и если ты выйдешь из Лабиринта, совершенно не нужно, чтобы первый, кто тебя узнает, с ужасом кинулся бы прочь. Все знают, что из Лабиринта не выходят, и нечего такую полезную легенду рушить. А лишить имени это посложнее, но тоже уже сделано, - маг закатил зеркало обратно в угол.
- Помнишь, недавно ловили Айша и поймали его? - спросил он с интересом. - А Клина и Бойза? А Лорна? Старка? Хотя это было лет сорок тому назад... Я их всех в Лабиринт отправлял. Ладно, с этим тоже покончено. И заметь, это опять ради тебя. Если ты выдашь себя в первом же трактире, когда за соседним столом начнут проклинать твое имя, то и тебе, и легенде каюк. А ведь это очень хорошая легенда, о том, что всех извергов рода человеческого не наказывают, как обычных преступников, а отправляют в Лабиринт, где им уготованы страшные муки, и откуда они не возвращаются. По той же легенде Лабиринт создал некий маг, у которого один такой изверг убил не то ребенка, не то жену, не то их обоих. Во всей этой истории, кстати, есть лишь крошечная доля правды. Так что, хочешь ты или не хочешь, придется тебе побыть безымянным.
- Но разве можно заставить забыть только имя? Я ведь буду помнить... ну, что меня так звали другие, - недоверчиво спросил заключенный.
- А ты неглуп. Впрочем, иначе ты был бы не здесь, а в тюрьме. Да нет, конечно, заодно ты забыл все случаи, когда тебя звали по имени. Ты забыл, например, как девушка умоляла тебя: "Не надо, пожалуйста", прибавляя твое имя, или как тебя окликали по имени, спрашивая, добить ли пленного или пытать дальше.
- Так как меня зовут - Айш, Клин, Бойз, Лорн, или Старк? - спросил заключенный, помолчав.
- Неважно, - мягко ответил маг. От контраста этого сострадательного голоса со жгучей злой иронией предыдущей реплики мага заключенного передернуло.
- Так, ну вот, осталось тебе переодеться, и все, можно отправляться, - спокойно продолжал маг. - Давай, надевай-ка вот это.
Стопка сложенной одежды влетела в клетку и аккуратно легла на пол. Заключенный не шелохнулся. Маг подождал немного и участливо спросил:
- Боишься? Давай помогу.
Он шевельнул губами, и грязные тряпки, в которые превратилась когда-то хорошая, дорогая одежда, рассыпались трухой.
- Если ты не хочешь идти голышом, то лучше надень то, что я тебе дал. И подумай, о чем ты хочешь спросить меня, потому что скоро мы расстанемся.
- А еду и воду мне дадут? - спросил заключенный, торопливо надевая простую, но целую и чистую одежду. В такой ходили бы слуги в не очень богатой семье.
- Они тебе не понадобятся. В Лабиринте ты не будешь испытывать голод и жажду.
- Оружие?
- Там не будет никого страшнее тебя.
- А звери?
- Чудовища какие-нибудь, что ли? Не думаю. Лабиринт, видишь ли, знает свою задачу. Ты не хочешь спросить, в чем она заключается?
Заключенный молчал.
- Может, ты хочешь задать какой-то другой вопрос? - спросил маг. - Например, есть ли выход из Лабиринта? Я могу тебе ответить, что он есть, но дать ли тебе дойти до него, решит сам Лабиринт. Нет? Никаких вопросов? Тогда баиньки, - неожиданно заключил он. Он смотрел на то, как человек в клетке цепляется за решетку, пытаясь устоять на ногах, как он оседает на пол и как веки в последний раз, трепеща, приоткрывают полоску белка.
Он еще немного постоял рядом с клеткой, а потом улегся поудобнее на скамью, застеленную ковром, и закрыл глаза.
Безымянный проснулся на каменном полу, в тишине и сумраке, на перекрестке, от которого расходились в разные стороны пять коридоров. Ему показалось, что в конце одного из коридоров был виден слабый свет, и туда он и направился. Свет шел из-за поворота, понял он, пройдя шагов двадцать, и стал двигаться осторожнее. Выглянув из-за угла, он увидел большую нишу в стене, освещенную изнутри. Двигаясь еще медленнее, он подобрался к нише и заглянул в нее. То, что он там увидел, было ему странно знакомо, и, приглядевшись, в одном из людей, двигавшихся в полной тишине в вечернем лесу, куда выходила ниша, он узнал своего бывшего помощника. Тут все встало на свои места. Это они мне показывают картинки, рассмеялся он про себя. Сейчас упаду на колени и буду просить прощения. Тем временем он и его отряд кончили грабить купеческий караван и быстро смылись, оставив несколько трупов. Нет, кажется, один еще шевелился. Ну, все равно. Безымянный протянул руку и дотронулся до камня кончиками пальцев. Конечно, никакого леса здесь не было, только магия, но проверить надо. Про себя он решил, что будет проверять все картинки, а что их будет еще много, он не сомневался. Убедившись, что выхода здесь нет, он повернулся и пошел дальше, но, пройдя несколько шагов, оглянулся. Ниша все еще светилась. А что они теперь там показывают, удивился он. Почти что против своей воли он повернул назад и еще раз заглянул в нишу. Там было все то же. Тот, недобитый, еще дышал и пытался шевельнуть рукой. Безымянному казалось, что он слышит предсмертный хрип, но это была его фантазия. Рука умирающего медленно поползла к соседнему трупу, нащупала обрубок запястья и попыталась сжаться, но сил уже не оставалось. Хрип все звучал. Безымянный ждал, что вот-вот он стихнет, и можно будет идти дальше, но хрип все звучал. Каждый раз, когда очередное булькающее карканье задерживалось, безымянный дергался в сторону, но звуки возобновлялись, и он оставался на месте. На поляне появились новые действующие лица. Лиса осторожно обнюхала умирающего, потом его соседа, и вцепилась тому в рассеченное плечо. Умирающий дернулся, лиса отпрянула, но потом снова принялась грызть. Безымянный поймал себя на том, что пытается вспомнить все, что мог, об этом налете. Кем был этот, который остался жив, и тот, от кого он из последних сил пытался отогнать лису? Кажется, купец и его сын? Хрип наконец смолк, но он еще долго стоял, бездумно глядя на лису и других зверей, появившихся на поляне. Когда он наконец отвернулся и побрел дальше, он по исчезновению отблеска на стене понял, что ниша погасла у него за спиной. Он оказался прав, и впереди его ждало много таких ниш, но он очень скоро перестал радоваться своей правоте. Ни в одной из ниш не было выхода, и ему пришлось вспомнить много забытых лиц; и хотя никто не заставлял его заглядывать в ниши, он быстро понял, что его собственное воображение умеет терзать не хуже Лабиринта.
Они выбрели на перекресток коридоров одновременно. Тот, что вышел из коридора справа, был чуть помоложе, безымянный, вышедший из левого коридора, выглядел постарше. Какое-то время они стояли и молча разглядывали друг друга. Решив, наконец, что перед ним не призрак и не стражник или палач, тот, что постарше, указал подбородком на один из коридоров, уводивших с перекрестка, младший кивнул, и они вошли в коридор, идя рядом. Довольно долго они шли, поглядывая друг на друга и отводя глаза, если им случалось наткнуться на взгляд другого. Наверно, именно поэтому они заметили очередную нишу, когда до нее оставалось всего пара шагов, а заметив ее, остановились, как всегда, на долю секунды, и снова пошли вперед. Эта картинка была для младшего, старшему она не говорила ничего, кроме того, что его спутник оказался, по-видимому, бывшим работорговцем, причем не из самых мелких, но и не из тех, кто подсчитывал прибыль, сидя в конторе, и нанимал других для перевозок и стояния на рынке. Караван остановился на привал, и охранники принялись ставить палатки, гонять рабов за водой и дровами и готовить ужин. Среди рабов выделялся один, избитый почти до потери человеческого облика. Заметив его, младший вздрогнул, и старший скосил на него глаза, стараясь не выдать свой интерес. Избитый раб ковылял по лагерю, таща охапку сухих веток, а стражники подгоняли его, начиная избивать каждый раз, как тот останавливался, чтобы подобрать упавшую ветку или просто перевести дыхание. Работорговцы одобрительно наблюдали. Вдруг раб остановился, бросил ветки на пол, и, не обращая внимания на тычки стражников, стал засовывать себе самую большую ветку в рот. Работорговцы неслышно засмеялись. Он же хочет покончить с собой, понял старший. Наверно, спятил. Стражники отобрали ветку у раба, опять нагрузили его и погнали к костру. Раб покорно ковылял вперед, но у самого костра вдруг побежал и прыгнул в огонь. Стражники, беззвучно ругаясь, вытащили его и помочились на горящие волосы. Работорговцы смеялись, показывая друг другу на раба. Старший отвернулся, а младший вдруг кинулся в нишу, колотя кулаками по камню и что-то хрипло вопя. Старший, старательно отводя глаза от картинки на стене, подошел к нему и оттащил его обратно в коридор, уворачиваясь от пинков и ударов. Младший скорчился на полу, зажав уши руками. Интересно, что он слышит, подумал старший. Сам он больше на картинку не смотрел, а присел рядом с младшим, обхватив руками согнутые колени, и стал ждать, пока тот успокоится, а картинка погаснет. Поглядывая на младшего, который, вскочив, досматривал картинку, он вспоминал, как он когда-то сам бросился с кулаками на камень и потом, разбив их в кровь, понял, почему на серой стене в разных местах попадаются темные пятна. Отблеск костра на стене погас, и младший зашагал по коридору, не дожидаясь второго. Вскоре они опять пришли на перекресток, и теперь уже выбирал младший. Старший шел за ним, размышляя, не привиделась ли ему злорадная ненависть в глазах спутника. Наверно, ему все-таки это показалось, потому что, когда они пришли к очередной картинке, младший отвернулся, как только понял, что это предназначено не для него. И именно младший, дождавшись, когда его спутник досмотрит, и видя, что тот так и стоит в полутемном коридоре, осторожно прикоснулся ладонью к его плечу и чуть-чуть подтолкнул его в ту сторону, куда им надо было двигаться.
Это первое прикосновение недолго оставалось единственным. Кроме боли, только они, прикосновения, делали их живыми в этом безжизненном мире. Тепло ладони на плече, ощущаемое через ткань рубахи, движение выпуклых мышц под пальцами... Однажды, когда младший досмотрел свою картинку, его спутник, сидевший, как обычно, обхватив колени, на полу, хотел встать, чтобы идти дальше. Но младший положил ему руку на плечо и чуть надавил, и старший остался сидеть, подняв только голову со сцепленных рук. Младший сел на пол, прислонившись спиной к спине спутника и глубоко вздохнул. Они долго сидели, время от времени чуть двигаясь, не потому, что им было неудобно, а чтобы напомнить себе и другому, что опора за спиной - живая. С тех пор они иногда сидели так, хотя по-прежнему не чувствовали усталости, пробродив по Лабиринту не один день. Потом они поднимались и шли к выходу, потому, что разумнее было идти вместе вперед, чем сидеть и ждать непонятно чего.
Дверь из Лабиринта они увидели совершенно неожиданно. В очередной картинке было пусто - ни людей, ни зверей, только осеннее небо, серо-желтое поле и почти полностью обезлиствевший лес невдалеке. И дождь. Младший зажмурился от воспоминания о ледяных каплях на коже. Он помедлил, продлевая предвкушение свободы, как вдруг услышал рядом шепот: "Лето...". Его спутник смотрел в нишу, вытянув шею, с тем же, почти болезненным, выражением лица. Младший посмотрел еще раз, теперь уже внимательно и не торопясь. То, что было в нише, никаким летом быть не могло, значит, он видит что-то совсем другое, но не знает этого, подумал он и еще чуть-чуть подумал, прежде чем откашляться и сказать: "А мне кажется, осень...". Старший, который уже качнулся вперед, посмотрел на него, потом снова в нишу, потом снова на спутника. А потом нашарил, не глядя, руку, за долю секунды до этого сделавшую движение навстречу, и крепко сжал, переплетя пальцы. Шаг от двери назад в коридор они сделали одновременно, а потом повернулись и пошли дальше по коридору. Следующая ниша попалась им очень не скоро, и все то время, пока они шли до нее, держась за руки, они смотрели только вперед.
Завидев отблеск впереди, они ускорили шаг. "Что у тебя?", спросил старший, заглянув в нишу. "Кажется, весна. Лес", ответил младший и тоже спросил: "А у тебя?" "Осень. Расскажи, что там в лесу", попросил старший и с наслаждением прикрыл глаза, слушая запинающийся голос и изредка подсказывая слова, который младший никак не мог найти. Иногда у него получалось угадать название цветка или дерева, иногда они так и не могли его вспомнить, и младший переходил к следующему. Довольно скоро он устал и замолчал, и тогда старший открыл глаза и стал тоже описывать то, что видел, а когда устал и он, они снова пошли дальше. Так они и шли от двери к двери, рассказывая друг другу обо всем, что видели там, ища и вспоминая названия и свойства растений, привычки зверей и многое другое и не замечая, что некоторые названия и сведения, выплывающие, как им казалось, из их памяти, они никогда не знали. И наконец настал тот момент, когда младший, описывая куст, усыпанный белыми цветами, светящимися в лунном сиянии, заметил, что спутник слушает его с открытыми глазами, жадно смотря в ночной лес. Старший повернул голову и кивнул, отвечая на незаданный вопрос. Они снова привычным жестом переплели пальцы и вместе сделали четыре шага вперед, в Дверь.
В момент пересечения границы между Лабиринтом и лесом старший на мгновение утратил все ощущения. Он не чувствовал своего тела, не видел и не слышал ничего, даже собственного сердцебиения. Наверно, именно в то мгновение он и разжал пальцы, потому что когда он снова ощутил себя, он был в лесу один. Он долго оглядывался и прислушивался, не веря себе, но не услышал ни одного звука, который мог бы произвести человек в лесу. Безымянный оставался на этом месте до утра, а потом еще несколько дней бродил вокруг, напрасно ожидая спутника. Наконец он понял, что Лабиринт сумел-таки в последний момент разлучить их. Странно, но это не вызвало у него того взрыва отчаяния и возмущения, которого он ждал. Главным было, что младший тоже был свободен, где-то в этом мире он был и был счастлив, потому что свободен, и в этом он был абсолютно, непреложно уверен, как и в том, что они уже никогда не встретятся. Эта уверенность пришла к нему сама и дала ему силы уйти наконец из леса и пойти на поиски людей.
- Мастер, ну почему Вы тратите на этих мерзавцев столько сил? - спросил ученик у мага, помогая ему сесть на скамье. Пустую клетку уже увезли. Маг выглядел очень плохо, губы его посерели, он тяжело привалился спиной к стене.
- Дай мне горячего, - попросил маг. Ученик быстро налил ему подогретого напитка и вложил теплую кружку в ладони.
"Каждый раз он меня спрашивает об этом, и каждый раз я отвечаю ему одно и тоже - это моя работа", думал маг, медленно отхлебывая из кружки, которую ученик терпеливо держал у его губ. На стене напротив скамьи, на которой они сидели, висел листок бумаги. Маг, как всегда после Лабиринта, смотрел на детский рисунок из далекого прошлого - до того, как сын разбогател на работорговле. "Наверно, сегодня я отвечу ему по-другому. Я скажу ему: это мой долг. И объясню, что иногда приходится отдавать долг не тому, кому ты должен, а тому, кому можно, и что такие долги тяжелее всего, потому что ты уже никогда не услышишь: все, хватит, ты расплатился со мной. Я скажу ему: тот, из кого я должен был сделать человека, мертв, но этим мерзавцам, как ты их называешь, я могу помочь стать людьми. И еще я скажу ему: может быть, уже в следующий раз я не проснусь, когда клетка опустеет. Я не имею права просить тебя или приказывать тебе, но если у тебя тоже есть такой долг, который уже некому отдавать, скажу я ему, то проведи хотя бы одного через Лабиринт". Эту речь он продумывал давно, но сейчас ему казалось, что он упустил что-то важное. Он попытался сделать вдох поглубже и не смог: на груди как будто лежал камень. Ученик что-то кричал, но маг уже не слышал его. "Кем же он будет в Лабиринте", подумал маг перед тем, как потерять сознание, "у него же не было сына".