Тамбовский. Про каинов и дельфинов

Тамбовский : другие произведения.

Про каинов и дельфинов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Оставить комментарий © Copyright Тамбовский (flatfoot56@yandex.ru) Размещен: 17/09/2018, изменен: 17/02/2019. 45k. Статистика. Сборник стихов: Эротика Скачать FB2		Ваша оценка:

*** ***

Мы ебались на съемной хате,

ты была в бирюзовом платье,

вечер тихо насвистывал стансы,

на любовь у нас были шансы.

За окном колыхались ветки,

кот мяукал на лестничной клетке,

я курил без фильтра "Житан",

жизнь, казалось, не зря прожита...

Твои волосы пахли жасмином,

а язык был неистово-длинным,

но потом, как в романах готики,

за тобою пришли наркотики.

Мир в усмешке тоскливой замер -

мертвым стал переулок Вокзальный.

В съемной хате с видом на площадь

я ни с кем не ебался больше.

*** ***

Когда разверзнется Природа

блевотиной весенних струй, -

как и бывает год от года, -

в письме к тебе я нарисую хуй.

Осиротевших муз нытье

не тронет моей черствости души,

когда талантливая голова ее

на гильотину поспешит.

Я разрисую кровью и говном

свой незатейливый протест,

а ты, ужравшись двумя литрами мерло,

хихикая, припомнишь Мэйз,

Бастилии, в которой гнил де Сад,

сырой припомнишь каземат...

ступени, по которым челюсть волоча,

твой череп покатился в ад!

И Салема костров бесстыдно-неуемный зуд,

что превращал мгновенно твою кожу во фритюр,

и мой растерзанный в газетах труп...

Без сердца. Без лица. И без купюр!

Ты на рассвете не буди зверье,

лениво обожравшееся человечьей требухой,

пускай изжеванное сухожилие мое

хоть в их желудках обретет покой,

пускай мои заиндевевшие глаза

внесут в пищеваренье их рациональное зерно,

пусть сердце бьется моей болью в их сердцах

и завтра будет высрано оно.

Когда придет та самая весна?

Не знаю. Знаю, будем мы мертвы,

набора два костей, истлевших добела,

как два подснежника среди травы...

Дали

Что есть Смерть?

Пустота? Или мягкий кружащийся снег?

И твой след,

будто выдавлен в нем грузом лет...

Разве нет?

Разве может исчезнуть во мраке тот свет,

тонкой нитью натянутый меж поражений, побед...

Этот бред

отвечает на искренность так, будто знает ответ,

будто вред

от пустого злословья ни с чем не сравним

в день и час, когда Смерть

бьет нас по лбу хуем Сальвадора Дали.

*** ***

В Париже не дамы, не франты -

Арабы и теракты,

Жизни людские прерваны

Как половые акты,

А здесь поквартирно скармливают

Телевизионный скам,

Но я не Шарли Эбдо,

И я не Боко Харам!

Вот падают самолеты,

Выплеснув трупов кисель

В котел, где о жизни без страха

От страха вопит Брюссель,

А здесь пропитался воздух

Нефтью сирийских побед,

Но я не звонки Эрдогану,

И я не путинский след!

Отрегулировав карму,

Сверясь с натужностью ртов,

Кем ты не будешь сегодня?

И, кстати, - чё там у хохлов?

Таня (памяти героев блокадного Ленинграда)

Умер Рембо и Хаксли,

Умерли майя и гунны,

Умер Отец Народов,

А с ним и замолкли трибуны,

Умер бессмертный Будда,

Умер приятель от мака...

Сердце мое еще бьется,

Но сдохну и я как собака,

Умер Юрий Никулин,

И затонул Титаник...

Умерли все. Осталась

ОДНА ТАНЯ.

Шило

Объявши пол с жемчужным вздохом,

ты умирал. Всем было похуй,

лишь слышался унылый вой

чужой мечты, накрывшейся хуями,

горели люстры с фонарями,

и люди были так несчастливы с собой.

Приняв от Смерти в дар беспечность,

ты разлагался в Бесконечность

среди окурков и селедочных хвостов...

А тополя коптили небо,

покрылась грязь коростой снега,

и фуры отъезжали на Ростов,

гноился флюс многоэтажек,

смердело от немытых ляжек

соседки из квартиры 26,

на кортаны присевшей подле трупа,

что Смерти улыбалась глупо...

Так было, будет и конечно - есть!

Дух отставал, словно от кости - мясо,

он толи падал, толи в высь взвивался,

ища себе последнюю юдоль,

он оболочки бренной пустоту оставив,

мог получить бы все, что смог представить...

Но смог представить только боль.

Гекуба

Россия - щедрая душа! Так хуле мне Гекуба,

Средь либеральных воплей и молеб,

И к дьяволу симпатий, коего и нету, может, вовсе?..

Но, в разум погружённый, будто в мрачный склеп,

Восторженный и анонимный как анализ,

Сознание рассверливает миф

О той свободе, что писал Бердяев

И на иврите Соловьев бубнил,

Что был согрет кострами Инквизиций,

Обезоружен пустотой и вышвырнут во мрак,

Нелеп, порочен, оголтел, бесповоротен...

Готовя алхимический свой брак,

Война и Революция возложат

Свои тела на алтари Цивилизаций,

В ожесточённом властолюбии сливаясь,

Волной протестных демонстраций

Души настройки превращают в какофонию

Мышино-подковёрной трепетной возни.

И вот Москву, которую так страстно и по-французски в рот сношал Наполеон,

Ебёт теперь рабовладелец из Чечни!

Увы и ах! И хуем по лбу!

А помнишь, как 'столыпин' дёрнулся на Казахстан?

Вагон, ещё вагон... Великий Коба

С усмешкой взглядом провожал состав.

Ну а теперь ты дуешь шишу и пускаешь слюни,

И рассуждаешь о какой-то там идее русской,

Хотя далёк от собственной страны настолько,

Сколь был далёк от Африки наш гениальный негр Пушкин.

Россия - щедрая душа! Пошло говно по трубам,

Залезло в душу, распирает изнутри и гложет мыслью о коричневой чуме...

Вот несогласный собирает чемодан и выбитые зубы, -

Что он Гекубе? Что Гекуба мне?

Снег

Раскрыл объятья снег

картавым снегирям,

за день промчался век

и все летит к хуям!

Лениво брызжет смерть

из-под колес авто,

а я умею ждать

прекрасное ничто.

Надменен как плевок

корпоративный дзен;

погибли Арафат

и Александр Мень,

забит на острый ум

природы толстый хер,

под ним погребены

Мисима и Бодлер...

И переулков мысль

у роковой черты

отравится глотком

колодезной воды.

Потроха

Солнце выкололо мне глаза и нанизало их на свои раскаленные лучи.

Ветер содрал с меня кожу и, разорвав ее в мелкие клочья, унес в сторону Великого Океана.

Земля запустила в мои внутренности пальцы-черви и сожрала их без остатка.

Дождь обрушил на мои кости неиссякающие потоки Благословения и отмыл их добела.

Теперь, когда от меня не осталось ничего, кроме чистоты, Отец Небесный, позволишь ли мне войти в Свет?

Мересьев

Город поджег Нерон,

Ебаный пироманьяк!

И не понятно кто

Сделает следующий шаг.

Мересьев по лесу полз,

Плакал и жрал ежей.

Кризис Карибский - разве не повод

Старых собрать друзей?!

Пидовка Нуриев и Бродский Иосиф

Покинули Отечество...

Полна абсурдных идей и решений

История человечества.

Тамбовский

Я в Hugo Boss одет как денди,

Укутан Burberry плащом,

Мне проститутки дарят деньги...

Поверьте, этим я смущен.

Я езжу только в Мерседесе

И пью Jack Daniels один,

В укор мажору и повесе,

Я настоящий гражданин.

Какой апломб, какая дерзость,

Но в послежизнии моем -

Густым похмельем дышит свежесть

И тает опиумным сном.

Как пьяный грузчик ухожу,

В карманы брюк засунув руки,

Барыги банчут анашу,

И раздвигают ноги суки, -

И эта жизнь неумолимо

Несется мимо в ритме вальса,

А я, как клоун, блядь, без грима

В смешных ботинках Doctor Martens.

Поэзия

Я беру Поэзию за клитор...

А за что ещё Поэзию мне брать?

В уголках её больного рта раскрытого

Злой слюной повисла Благодать.

Я Поэзии на горло наступаю,

Глядя в её детские глазёнки,

И она покорно подыхает,

Черви по ней ползают в потёмках.

Я Поэзию вскрываю, словно банку, -

У неё такой протухший запах...

Но опять игриво-непокорная гражданка

Гордо посылает меня на хуй!

У Поэзии не женское лицо,

Только женских гениталий грозди,

Откровенье живота, набитого свинцом,

И торчащие из горла кости...

Бендеман

Розовый дым твоих губ,

Глаз, окаймленный резьбой.

В утреннем всплеске цветов,

Мир весь стоит голубой.

Дерево с листьями снов

Веткой стучится в окно,

Раненый пленник воды

Камнем уходит на дно.

Искры погасших свечей,

Лампочки тусклых сердец

В траурном звоне оркестра

Нас поведут под венец.

Радость в свинцовых объятьях,

Смятая страстью кровать,

Боль на запрете влюбляться

И на запрете мечтать.

Мясо

Влажный, горячий, сочащийся кровью

Кусок аппетитный безудержной страсти -

Можно назвать это просто любовью,

Или какой-то ее малой частью.

Вот ты ползешь, обдирая колени,

Теряя глаза и пальцы, и зубы,

И грязной свиньей в мутной луже мучений

Ты, хрюкая, ищешь жемчужины трупов.

Что-то приходит и мир замирает,

Стонут антенны, мосты, небоскребы, -

И это как боль разольется до края,

Смешав и насилье, и похоть, и злобу.

Будь это тьмой, или будь это светом -

Время придет выбирать...

Но если ты сможешь выебать это,

Потом ты захочешь это сожрать!

А.

Ты так красива, будто Небо

Вдруг породнилось с Океаном,

Из-под ресниц, посеребренных снегом,

Ты смотришь на меня так ласково и странно.

Пронзен как бабочка я этими глазами,

Мое лицо становится белее мела,-

И обливаюсь я кровавыми слезами,

Вдыхая воздух, выдыхая серу.

Brave New World

Твой мир идеален, ярок и свеж,

Он словно оазис в пустыне греха,

Он и колыбель, и последний рубеж,

И буква евангельского стиха,

И исполненье желания в нем,

И песнь журавлей, улетающих вдаль,

Он кажется психоделическим сном,

В нем радость любви и разлуки печаль.

Раздаришь такой жемчугом небосвода,

Не станет его и на бусину меньше.

В мире твоем только трое уродов:

Я, снова я и безногая женщина.

*** ***

Тобой одной я переполнен и разбит,

Ведь мое сердце - это лишь уродливая ваза,

И в тишине так гулко и таинственно звучит,

Как на пол падают мои два налитые кровью глаза.

Я восхищен и сломлен, и распят,

Когда дышу одной тобою,

И, кажется, любовью брежу я,

Хоть и не знаю, что это такое...

Прекрасна ты как неземное божество,

И я прошу, а голос мой дрожит:

'Возьми мои нелепые глаза

И в декольте свое их положи!'

Искушение

Мой труп смердит, его съедают черви.

Испуганная дама брызгает слюной,

Причудливо хрипит, в останки погружаясь,

Блюет и корчится от страсти неземной.

И тормоша червей рукою в бриллиантах,

Гниющей плоти подставляет грудь,

Сплетясь со мною в ядовитый узел.

Она безумна? Может быть, чуть-чуть...

Задравши юбку, словно потаскуха,

Она родник горячий трет,

Целует провалившиеся губы,

И скользкий червь ей заползает в рот.

На мне истлевшие одежды разрывает,

Стеная в предвкушении экстаза,

Глядит, глазами полными любви,

В мои два выпученных глаза.

А я лежу, меня съедают черви,

Мне хочется покоя и земли,

Чтоб долог сон мой был в могиле,

И чтобы розы надо мной цвели.

Вот мухи уж слетелись к трупу,

Пришли собаки мои кости грызть,

А ты все растираешь по груди блевоту,

И по ногам твоим стекает слизь.

Прекраснее тебя, мой ангел, нету,

Но, все же, ты должна меня понять:

Теперь мои владенья - это вечность,

Я не могу всю вечность здесь вонять.

Но ты впиваешься ногтями в кожу,

Та лопается, как податливый пузырь,

И в это месиво из сырости и смрада

Ты опускаешь свой издерганный язык.

О, сладкий миг! Все ближе, ближе...

Вот он! Ты дернулась и замерла, как рысь...

Потом упала прямо в лоно,

Где только скопище червей, гнилье и слизь.

Все стихло. Как-то незаметно

Подкралась ночь. Луна льет серебром.

И рядом с разлагающимся трупом

Ты спишь спокойным детским сном...

Все то, о чем ты думаешь...

Все, о чем мечтаешь...

Рассыпалось вдруг в прах,

растеряно,

продано.

Ничего.

Пустота.

И трупы шевелятся,

истерзанные,

непонимающие...

И тьма приходит,

когда не находишь ответа.

Тьма делает тебя живым.

Провинциальная пастораль. I. Таганрог. Пригородный

Улицы свой выворачивают

желудок мне под ноги

вместе с больной обреченностью

каждого на суетливые подвиги

в мире, где твое восхищение городом

приведет лишь к тому, что он тебя выблюет

в зиму, под ноги праздношатающемуся холоду...

Белые начинают и выигрывают!

Желудочный сок выделяя поземкой,

трамвай кишки закручивает на улице Дзержинского,

пока бредешь, опиздюливаясь пустой тарой звонко,

в набухший аппендикс переулка Крымского,

зубы стучат, как дед Миха чечетку

выстукивал, предаваясь пьяному буйству,

сменяв сынка Володю на водку

и обратно. Потом сдох. Ну, и хуй с ним!

Сигарета дымит

в зубах торговки самогоном;

все как у людей:

ковры, телевизор, иконы,

сортир на улице,

где после наступления темноты

садишься срать

в ожидании поебки... или пока не заберут менты.

Романс этих квартир

уже спет,

исполнен на бис

беззубыми ртами

употреблявшими или употребившими...

И вроде все заебись,

но к лицу поднимаешь руки,

украшенные бинтами,

а электричка выстукивает совсем рядом: та-там-та-там,

и свет фонаря вдали патруль выгравировал -

иду им навстречу, в хлам, по листьям и рыбьим кишкам!

Таганрог. Пригородный...

Провинциальная пастораль. II. пер. Сенной

Из парка, пока листва меняет кожу,

и гравий подскуливает сукой с оттянутыми сосками,

изгрызая подошвы на аллее, где пизды огребал

неоднократно, разыгрывая: ножницы-бумага-камень

ищу выход... Всеми моими текстами и стихами

можно подтереться,

если сведет желудок перед смертью,

хотя скорее откажет сердце на улице Сакко и Ванцетти,

какой бы, блядь, пердью она ни казалась.

Накроет занавес,

словно тазом медным

накрывается борт А-321, и: "Все. Пиздец", -

успевает сказать второй пилот, когда Конь Бледный

рвет узду над Синаем, а я по Сенному хуи пинаю:

4-е ноября, или 1-е мая

бухие в сопли у самогонной точки

чьи-то сыночки и дочки,

чьи-то понты и тачки совсем рядом,

но как будто в другой вселенной

паркуются у кинотеатра "НЕО";

мое камео - грузчик в зеленой майке,

да и сам от тошноты уже весь пошел зеленью,

присел отдышаться на ободранной лавке

возле ДК Кожевников,

Маяковский здесь свои стихи читал...

подобрал код к воротам и в 103-ем дворике поссал.

Провинциальная пастораль. III. пл. Банковская

Мимо ДК и СИЗО, и роддома,

набивших оскомину,

мимо железки, лачуг неброских

вваливаю как Бродский,

чаевничаю у вокзала,

встретил парнишек из зала:

семь утра, пьют пиво в обществе бичух,

"В здоровом теле - здоровый дух", -

ну, это бабушка надвое сказала.

У молокозавода тормознул на светофоре,

подумал о южно-китайском море,

филиппинских телках, песне группы "Кровосток",

как Хриплый заехал на третий срок,

а Юрка-сосед подыхал от туберкулеза...

сигнал Паджеро вывел меня из коматоза -

люди делают новых людей и немного наличных,

пока путаешься в мертвых листьях,

словно в лобковой волосне

у осени, которая дает всем.

Раздавленная инсулинка у памятника Смирнову -

альтернатива спиртному для белой швали,

в кустах дворняги толи еблись, толи срали.

Очередное утро рабочего дня российской провинции,

в сторону рынка прошелестел наряд полиции,

ему навстречу маршрутки до Петрушино, Красного Десанта и Плодосовхоза,

томный запах навоза от торговок из близлежащих сел.

Сплюнул жвачку и через мясной павильон пошел.

Потом через сквер, где когда-то под луной

обжимался с той, которая так и не стала моей женой,

а Палыч за всем этим наблюдал устало...

Все достало!

У пожарной части разваливаюсь на части,

а мог бы жить счастливо.

Или не мог...

Бобик сдох, да и моя незавидна роль.

В этом городе только Александр Первый тушит

папиросу о Госнаркоконтроль.

Провинциальная пастораль. IV. 1. пер. Каркасный

Дождь хуярит вторые сутки,

разверзлись хляби небесной проститутки,

и пока не грянул катаклизм мировой,

оставайся дома пить чай со вкусом ничего.

Книгу почитай, обозри райончик с балкона:

вон из школы по лужам скачет белобрысая с глазами тритона -

мать бухает, отец свалил от них на съемную хату,

ей всего четырнадцать, а уже сглотнула пару литров эякулята.

Надпись на заборе: "Район опасный", хули тут скажешь еще?!

Ну, да, - на каждом втором здесь браслетики - щелк;

варили в подвалах и на чердаках, а где не варят сейчас?

Кто-то идет на разбой или скок, кто-то использует шанс...

Первых в хавирах принимает Третий Отдел:

родился, учился, женился, посидел, поседел;

но и вторые родились без золотой ложки в жопе -

никогда не побывают в столь любимой ими Европе,

а съездят в Турцию, возьмут лацетти в кредит,

Путина поругают, пока ФСБ не следит...

и думают, что чем-то лучше первых, ведь смогли выбраться из помойной ямы,

все, в рот ебать их, эдитпиафы и омархайямы,

великие клерки, бизнесмены и деятели искусства -

для работы на заводе слишком тонкие пальцы и чувства!

Я же наблюдаю за ними всеми с балкона:

друган детства ковыляет из наркопритона...

пока я чаек пил, он уже хмурым проставился,

насчет своих знакомых я никогда особо не парился -

кто-то еще побарахтается, кто-то уже сдох,

у каждого свой намаз, своя карма и свой бог.

Экзюпери

Свидания, любовь и дети,

Кредиты, ипотека, вся хуйня...

За тех, кого мы приручили - мы в ответе!

Есть кто-то, кто в ответе за меня.

Допустим, мой работодатель, или клерк,

Пославший меня на хуй в кулуарах банка,

Или драг-дилер, фасовавший 'снег',

А, может, луноликая гражданка,

Съедающая гамбургер в один присест,

Пердящая и матерящаяся дико,

Но, боже, как же эротично она ест,

Свою питая луноликость!

В ответе за меня чеченский экстремист,

Стреляющий в столице из травмата,

И злой скинхед, и добренький антифашист,

Которого хотелось бы переебать лопатой.

И день, и ночь ответственность несут

За мой неторопливый будень

Лезгин, калмык и чукча, и якут,

И кареглазый сын Иудин.

Рабочий, менеджер, банкир и инвалид, -

Все на меня указывают пальцем;

Вопрос здесь по-другому не стоит:

Они в ответе за меня, засранца!

Свидания, любовь и дети,

Весь этот не кончающийся фарс...

За тех, кого мы приручили - мы в ответе!

И я несу ответственность за вас.

За Жириновского падение в маразм,

За феерический долбоебизм Крылова,

И продолжительный единороссовский экстаз,

Когда Медведева сменяет Путин Вова.

В ответе я за депутатов и барыг,

За креативный класс, изменчивый как ветер,

И за детей, что не читают больше книг,

Но, говорят, на то они и дети.

Расти и множить стройные ряды

Злых потребителей айфонов и айпадов -

Вот нашего злонравия достойные плоды,

И с этими детьми не нужно никакого ада.

Я от своей ответственности в транс вхожу,

А старый лис Экзюпери меня встречает там.

В руке его блокнот, как лист пожух,

И герыча бодяженного грамм

В заначке у француза, знаю, есть,

Но поделиться им Антоша не спешит,

Ему нужны признание и лесть -

Святое топливо для проклятой души.

Истории мои о проститутках и ворье,

Драг-дилерах и детях пьющих матерей,

Ответственность за коих я несу вдвойне,

Ему казались вдвое веселей,

Чем выдуманный им пассаж,

Что векового милосердия оскал,

Как взгромоздившийся на шведку Джулиан Ассанж,

В вагине умирающего мира поласкал.

Забыт, исчеркан, вымазан в говне,

Но лыбится надменный летчик свысока!

Так до хуя ответственности зиждется на мне,

А он в ответе только за щенка...

Провинциальная пастораль. IV. 2. вся Россия

Стемнело резко, словно потушили битой в голову,

ноябрь почти за плечами - привыкаем к холоду,

от заводской проходной через супермаркеты и пивные

рабочий класс спешит на выходные,

пока ты дрочишь свое творчество, тлетворно влияя на молодые умы,

они дают стране снаряды и какие-то там котлы!

Старушечья пиздота собирается, чтобы зацепиться языком,

котяра мяучит под подъездным козырьком,

возвращаюсь в комнату, включаю комп...

а в пригороде Марселя она сосет черный болт,

хотя пиздит неустанно какая у нас любовь,

мечтает вернуться, поселиться в Питере, Москве или Краснодаре,

да хоть в Ростове-на-Дону - лишь бы подальше от ебучей провинциальной пасторали,

а я щщи на фото замазал - и это максимум, что я когда-либо делал

для осуществления своей мечты, а ты все пиздела и пиздела,

наебывая скайп, о том, как классно затусить в большом городе...

становится ясно, что Марсель с Парижем пришили тебе по бороде -

по мне, так деградировать совершенно неважно где:

низвержение в бездну станет длительно-гулким,

вся Россия, детка, - это ебаный Ктулху!

Провинциальная пастораль. V. пл. Мира

Ни будущего, ни семьи, ни детей - ничего,

только алкогольная зависимость... ну, или что-то типа того.

Выходные провел в торговом центре, поглощая саб,

разглядывая какой-то беременной девицы зад.

Декабрь принес с собой предновогодний ад:

распродажи, корпоративы и прочий умирающего города смрад!

Но Шестнадцатый въебет так, что полетят и головы, и погоны -

пока вы там дрочите на свои айфоны,

кредитные хундаи, ипотечное жилье,

Царю ежегодное обращение шлифуют вместе с курантами и Кремлем:

"Чрезвычайно сложен для нас был уходящий год..." -

народ замер! Уже четыре-с-половиной минуты не бухает народ...

И картина эта у меня в голове стояла, пока домой через промзону шел;

бомжи дрались у стены, на которой "Слава России" написал какой-то пиздабол,

товарные вагоны ржавели под очередную диспетчера телегу,

чего не хватает 27-го декабря - так это только снега,

а когда-то ебошил так, что хоть становись на лыжи...

А тут только старше становишься, разочаровываешься в правом движе,

почти избавился от зависимости, уже 13 лет держусь неплохо.

Вроде и топлю за ЗОЖ, а вроде как и похуй,

все равно алкоголик в душе...

как Веничка Ерофеев. Стемнело уже.

Весь райончик начисляет по падикам и хатам,

на площадке наряжена елка - выглядит пиздато,

и каждый, кто проходит мимо, чего-то у Деда Мороза просит...

Календарные листки ветер к ебеням уносит,

и вот уже над родною над отчизной бесноватый снег идет...

А мне бы дожить до того дня, когда Хиберниан чемпионство возьмет!

*** ***

Как начиналось всё невинно

И как закончилось аналом

Вещают нам сквозь зелень скуки

Cтихи любого маргинала.

О революции и буре

Ваяет креативщик строки,

И о говне так гениально пишет

Великий падальщик Сорокин.

Рабочий с молокозавода

Слагает песнь о бидонах...

Алхимики и прочие Мактубы

В произведеньях всяческих гондонов.

И патриарх и даже Будда

Не устают плеваться словоформой Света!..

Таких поэтов насрано вокруг...

Что мне тут, в общем, делать нехуй.

Нарисуй меня с блестящими глазами.

Не от пьянства,

а от всепоглощающей радости,

от прикосновения к прекрасному.

Нарисуй меня.

Галерея образов пополняется

новыми экспонатами:

скульптурами,

картинами,

эскизами,

набросками

и прочими

неброскими

шедеврами.

Вы увидите это первыми!

Экспозиция

пестреет лицами,

они обязательно будут вам сниться

потом,

а пока, стоит лишь разозлиться,

как птица,

в небытие улетает

иллюзия...

или действительность?

Ваша мнительность

недостойна прощения.

Ваши сомнения

неубедительны.

Уважаемые зрители!

Все, что вы видели

на протяжении жизни -

выдумка,

ловкая подтасовка фактов,

чисел и дат.

Парад

несуществующих персонажей,

неоконченных пейзажей.

Даже за первые девять дней путешествия

обратно,

к истокам,

туда, где не существует строго отведенного срока

бытия,

вы увидите гораздо больше,

значительно честнее.

Смелее!

Главный Художник уже смешивает краски.

Сбрасывайте маски,

амбиции,

не дожидаясь небесной манны.

Оставайтесь первозданными!

Нарисуй меня с блестящими глазами.

Не от опиатов,

а от восхищения обворожительной грцией,

от безмерной любви.

Нарисуй меня.

Я хочу, чтобы девушка с волосами цвета ночи

шагнула мне навстречу,

забыв о приличиях

и предрассудках.

Одиночество

страшит меня теперь

больше, чем когда-либо.

Теряя имя и отчество,

и даже фамилию,

не становясь от этого счастливее,

я исполняю пророчество,

мною же и произнесенное

много лет тому назад.

Это - Ад!

Это - муки влюбленного

дьявола.

В этой игре отсутствуют правила,

да и, собственно, игры, как таковой,- нет.

Только смерть -

всему венец.

Конец

(во всех смыслах)

уже близко.

Но когда наши глаза встретятся -

это не будет иметь никакого значения.

Замза

Руки устали молчать,

Руки хотят отдохнуть.

Белым портретом стены

Обезображен их путь.

Разум прячет свой глаз

В тени отточенных спиц,

И юную краску волос

Смоет паноптикум лиц.

Яркими пятнами снов

Капельки крови блестят,

Из опостылых стихов

Нету дороги назад.

Руки бегут в никуда,

Руки теряют свой смех.

Краски остывшей луны

Ветром спрятаны в снег.

Болью рвутся слова

Из обреченного рта,

В черные дыры кишок

Ран моего живота

Солнечный лучик скользит,

Взглядом усталых зарниц,

Но крепко сжимают меня

Простыни белых больниц.

Миктлансиуатль

Мне виделись мёртвые дети,

обратка в следах от инъекций,

а в жертвенном солнце ацтеков -

узел червей вместо сердца,

на дереве мрачного вида

вонючие зрели тела,

своими глазами я видел,

как ты ко мне мёртвой пришла.

Тяжелый уксусный запах,

соседка на кухне визжала,

и отчим твой истошно запил,

пока ты в гробу возлежала...

мне было немного за двадцать,

а ты уже не была...

смеясь начал мир разлагаться,

как наши больные тела.

Мне виделись мёртвые дети,

и тучи над Иннсмутом стали,

а взгляд твой пронзительно-синий

был откровеннее стали...

малиновых девочек сонмы

ещё не ведают зла,

они как и ты - непокорны,

и нет теперь им числа.

Dasein

ебальники бил,

разживался мелочью,

читал Хайдеггера,

ставился герычем,

просыпался в хрущевках,

не работал, не голосовал,

снимался в порно,

на стенах свастики рисовал,

женился, развелся,

психиатрические лечебницы посещал,

никогда не знал меры весу

и цену вещам,

оглядывался в прошлое,

был весел и шумен,

в 33 создал собственное учение.

Умер.

Боярка

Улица. Ночь. Аптека. Боярышник.

В урну блюет интеллигентная барышня,

кодовым щелкнул сонный подъезд,

в "девяточке" крутится Шуфыч и Лепс.

Работяги затягиваются, пыхают злопыхатели,

под бюргерскими тушами уже поскрипывают кровати,

за красный блейзер под водку

в рот берет ПТУшная кокотка.

Боярышник. Ночь. Аптека. И улица.

От холода взглядов еще немного - и окочуришься:

в растушеванных пальцах вертятся четки,

трет за Соликамск и за третью ходку.

Терпилы затихарились, фраерам не пофартило,

пока смелости набирались, - уже и тело остыло...

Сводка расскажет в манере официально-деловой

об изнасилованной красотке с отпиленной головой.

Лауданумский человек

Я умираю.

Умираю каждое утро, когда просыпаюсь, и каждый вечер, когда снова погружаюсь в сон...

Умираю, сидя в душной конторе или бездельничая где-нибудь в Центре, среди магазинов и кабаков...

Умираю в квартире родителей и в снимаемой комнатушке на пятом этаже задрипанного общежития...

Умираю в одиночестве и в окружении друзей, рядом с любовницей, под ударами милицейских дубинок и просто в обществе незнакомых мне людей...

Умираю под алкоголем, кислотой и героином, под кокнаром и винтом, под спидом, нембуталом, амфетамином и под марихуаной, а так же под чифиром...

Умираю, когда вставляю член в одну из моих подружек, и когда какая-нибудь из них делает мне минет...

Умираю, то виртуозно, то в высшей степени пошло и неартистично...

Умираю счастливым, умираю в отвратительном настроении, умираю с благодарностью, а иногда - матеря все вокруг...

Умираю от остановки сердца, от передозировки, от неизлечимой болезни, но чаще всего, причина - суицид...

Умираю, когда качаю железо, когда слушаю музыку, пишу или читаю, когда просто замкнут в себе...

'Я умираю', - говорю я Стюарту Хоуму.

'Смерть - долгожданное избавление от агонии умирания', - говорит мне Стюарт Хоум.

И мы оба продолжаем умирать, так и не перейдя из одного состояния в другое, так и не сумев побороть эту тупую, мучительную боль каждодневной рутины.

Молитва

Гной родников твоих, к которым я бы мог

Прильнуть, Господь, скуля и очищаясь,

Течет столетьями, не иссякая, не кончаясь,

Ища пристанища у чьих-то грязных ног.

Твой откровенный смрад мне ноздри раздувает,

Взывая слезы лить на зелень трупа, но

Коль плесневеет давних лет вино,

То вечной преданности вовсе не бывает.

Любви твоей безбрежная и глупая пустыня

Питается молитвами изломанных сердец,

На голову бродяги, возлагая твой венец,

Твоих прислужников бесчинствует гордыня,

Воздвигнувшая монумент в тиши

Моей черствеющей от одиночества души.

*** ***

В этот вечер я был наколот,

я был мрачен и я был молод...

Ты сказала: "А я тебя знаю!",

мы поехали и еще взяли...

У тебя в самом центре квартира,

и по ней ты голой ходила,

лишь темнели дыры от игл

на прекрасном локтевом сгибе!

А когда ты блевала в ванной,

я подумал что всё это странно -

и наркотик, и это вечер,

и случайная наша встреча!

Поебались, смотрели телек

и смогли избежать истерик,

мы под скрежет зубной эмали

до утра в обнимку дремали...

А потом я ушел и помню,

ты стояла босой на балконе,

из кармана выпали сиги...

никогда тебя больше не видел.

Немертвый

Он окончательно безумен,

Его шаги сплетутся в скрипы,

И ветер с моря расстилает

Пред ним кишечник дохлой рыбы.

Он надевает жуткий галстук

И разговаривает с тенью,

Его открытые ладони

Подобны сочному гниенью.

Он - поцелуй костлявой ночи,

Зрачок разбившегося глаза.

Он, как прыжок без промедленья

И недосказанная фраза.

Очарователен и скучен,

Он с мастерством обходит мели,

Живет невероятный глист

В его больном и строгом теле.

Он расчленяет трупы кошек,

Котят насилует пинцетом,

А дамы с вычурных обложек

Ему во тьме поют фальцетом.

Он - седовласый Незнакомец,

Постигший тайны унижений.

Он - посторонний наблюдатель

Вакхических совокуплений.

Он спит в гробу с стеклянной крышкой,

Цветные сны ему не снятся;

А только лошадь и телега...

Но их он перестал бояться.

90. 2.0

Плевок в промасленной луже,

палатка с вином на перроне,-

все как в 90-е, друже,

сосед твой все так же в ОМОНе,

все та же хрущевка с подъездом,

где первый укол был сделан,

а на асфальте скабрезно

"ХУЙ" - снова написано мелом.

Присел на скамейку у почты,

потеешь, виски давит эхом,

уже не помнишь, кто точно

в цыганский хутор отъехал.

Соседка тоскует по мужу -

в Крюках на строгом под Псковом.

Все как в 90-е, друже,

сравнимо все с первым уколом...

И ночь подкрадется сутулясь,

и окон потушит окурки,

и щупальцами от улиц

потянутся переулки,

на горле твоем сомкнутся,

и горло это раздавят,

а в мертвых зрачках всколыхнутся

тени замызганных зданий.

Душа отлетит неохотно,

вся сотканная из пара, -

и вот расступаются воды

общественного писсуара.

Х.

Снова и снова две стороны,

Два разных названья одного и того же,

Ведут внутри меня две войны,

Оставляя шрамы на коже.

Снова и снова я говорю

С кем-то похожим, но не с собою,

Душу в клочки разрывая свою,

Не обретая покоя.

Словно играю с никчемнейшей падалью

И прекращать не хочу...

Сам же себе говорю, что я падаю;

Сам отвечаю - лечу!

*** ***

Курила баба на ступеньках кабака,

черны глаза напротив окон,

замотано в тумана кокон

больное тело маяка.

Вот засопел, залязгал порт,

свернув проржавленную челюсть,

и светом бьет луна не целясь

в оскалы вздернутых собачьих морд.

И эта ночь, и россыпь звезд

тебя размажет не жалея,

промчится стая по аллее,

друг другу фыркая под хвост.

Оставить комментарий
Размещен: 17/09/2018, изменен: 17/02/2019. 45k. Статистика.
Сборник стихов: Эротика

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"