Аннотация: В разделе "Чаша бытия" предоставлены главы из книги р. Зеева Хаима Лифшица "Чаша бытия", в которой на примере библейской книги Йоны рассматриваются проблемы человеческой экзистенции и пути их решения.
Ако быши чадо, годков семи-восьми, я потихоньку выскользнул из окошка нашего маленького дома, одного из череды тех жалких лачуг, что тесно жмутся друг к другу, прячась за переулками старого Яфо. Это было назавтра после великого дня -- Йом Кипура. В меньшей из двух комнат, составлявших наше жилище, сосредоточенно и увлеченно учил Тору мой отец. В другой комнате моя мать из последних сил пыталась своим утомленным голосом заставить шевелиться изрядно серые извилины мозга нерадивого ученика.
Меня же тянуло к себе море. Его дикий пустынный берег, густо усеянный острыми скалами. Сидя на влажном валуне, я в замешательстве наблюдал за тем, как волны разбиваются в брызги о прибрежные камни. Волна угрожающе дыбится и... беспомощно размазавшись о берег, торопливо освобождает место своей следующей сестре. Та в свою очередь пытает свое счастье. Но им не устрашить валун, который уверенно стоит там, где ему определил стоять Творец. На посту навек.
Я переживал редкие минуты душевного покоя, которые в том стесненном положении, в котором была наша семья, в той жестокой, беспощадной войне, которую вело с нами сизифово бытие, были благодатной передышкой. Это было бегство ради встречи с могучими силами природы, настоящими солдатами Творца.
Шум прибоя складывался в моих ушах в плавную мелодию, в напев вчерашней минховой афтары."По самую душу водою окутан/Я бездне в объятья упал./И зелень морская, как легкие путы,/Смиряет мой страстный накал." Ровно одна ночь и один день прошли с того момента, как богач Йона со слезами умиления на глазах читал афтару: "Мне ответил Он из чрева преисподней". Глядя на него, я с удивлением думал, каким образом рыбе удалось проглотить этого толстяка. Ведь "чрево преисподней" напоминал скорее его, а не рыбий живот.
Нет, скорее всего милый моему сердцу пророк Йона не был похож на Йону-богача. Погрузившись в раздумья о пророке Йоне, я стал искать глазами то место, где он стоял в ожидании корабля, который заберет его в дальние дали. С замиранием сердца я подумал, что, может быть, он сидел вот на этом самом камне, на котором сегодня сижу я. Неожиданно на горизонте вырисовался силуэт корабля. "Неужели может повториться вся история с Йоной?" -- проскочила в моей голове тревожная мысль. Я вовсе не завидовал Йоне. Мое сердце все еще болит за него, бедного. Я думал о том, что Йоне выпала горькая судьба, что он достоин был лучшей участи.
А вот и сапожник Мише-Янкель. Сидит себе поодаль на скале, в подобном моему уединении, и удит удочкой рыбу. Я приближаюсь к нему нерешительным шагом. Кажется, он не замечает меня. Задумался. Ни движения. Мое удивление сменяется тревогой. Я никогда не видел этого милого сухощавого старика в подобной бездвижности. Он всегда спешит, говорит с запалом, удары его сапожного молотка быстры и точны, словно он все еще молодой, полный сил парень. В его простуженном голосе слышен сладкий отголосок мелодии хазарат hа-ШаЦ, которая никогда не перестанет звучать в моих ушах.
И вот я вижу его бездвижным, с опустошенным взглядом, вперенным в месиво волн. Его глаза шарят в морской глубине в поисках утерянной там драгоценности, в то время как губы его беззвучно шевелятся. Я знаю, что он расположен ко мне. И вот он окликает меня: "Химка, раввинов сын". Его глаза как всегда лучатся смехом, когда он обнаруживает мое присутствие.
Мама недовольна папой. Она никак не может понять, почему он обязательно должен встать ни свет-ни заря с тем, чтобы помолиться вместе с престарелым даяноми с Мише-Янкелем, окунуться в яффском море перед трублением в шофар в Рош hа-Шана, при этом совершенно забыв о ребенке, то есть обо мне. По мнению мамы, лучше было бы папе молиться вместе со всей общиной, поскольку ему, как раввину местной синагоги, не пристало пренебрегать баалей-батим. Отец в ответ молчит, продолжая как обычно изучать Талмуд.
"Мише-Янкель, зачем ты ловишь рыбу?" -- я спросил. Мише-Янкель усмехнулся сам себе: "Рыба к Шаббату. Мицва."
Я вспомнил, что однажды папа сказал мне, что кушать рыбу в Шаббатмицва потому, что это исправляет души праведников, которые перевоплотились в рыб.
"Почему души праведников переходят только в рыб, а, Мише-Янкель?". Мише-Янкель продолжает, не обращая ко мне своего доброго, улыбчивого взгяда, говорить сам с собой. "Это потому что море не принимает никакой скверны. Здесь все первозданно чист". Его взгляд продолжает бродить по волнам, словно пытаясь раскрыть то, что море от него прячет.
Я продолжаю допрашивать Мише-Янкеля: "Пророк Йона тоже воплотился в рыбу?" -- "Да, Хаимка, в рыбину, которая его проглотила". "Но ему же удалось спастись, Всевышний приказал рыбине выплюнуть его на сушу...", я пытаюсь поймать его на неточности его слов, при этом в одном глазу у меня блестит слеза отчаяния, а в другом -- слеза гнева. Мише-Янкель не отвечает. Его взгляд, не переставая исследовать морские волны, становиться серьезным, даже встревоженным.
Море источает дивный аромат; нежные, умиротворенные дуновения ветра вытирают мои слезы, принося с собой влажный, соленый запах моря. Исчезли дыбящиеся волны, море переливается в лучах солнца, которое уже склонилось к южному краю горизонту. Озорные рыбки, выпрыгивающие из воды, ослепительно сверкают в отсветах дня. Весело там, внизу. Мир беспечного спокойствия, свободного от треволнений мира суши. Я мирюсь с волнами. Мы принадлежим друг другу, словно они не грозили мне темнотой своих бездн, разверзающихся мне навстречу из вчерашней афтары. Где же Йона? Чем закончилась его история?
Неожиданно Мише-Янкель срывается со своего места. Из его горла вырывается вопль: "Хаимка, быстрее сюда, помоги мне удержать удочку. Да сильнее ты, сильнее, тяни же, ради Бога, тяни...".
Мише-Янкель и я изо всех сил тащим удочку, с другой стороны которой неимоверная сила тянет нас в пучину, а рыхлый песок предательски расползается у меня под ногами. Волны подхватывают и уносят меня, словно пушинку. "Врешь... Не давай слабину!" -- кричит мне Мише-Янкель. "Пробил час. Он пришел...". И я тяну, тянусь во всю мочь. С уст Мише-Янкеля слетают бессмысленные слова. А я все тяну, и тяну, и меня почему-то совсем не пугает глубина, и мне нет никаго дела до того, что там снова и снова повторяет Мише-Янкель. Солнце отступает перед сумерками, и нас поглощает морская пучина. Я не боюсь. Я ощущаю, как кто-то держит нас в своей невидимой руке, мы тянем, но уходим все глубже вниз. Пенные волны бушуют над моей головой. А я продолжаю крепко сжимать удилище. Мише-Янкель тоже, собрав последние силы, продолжает тянуть и бормотать, тянуть и бормотать. Я совершенно не чувствую усталости. Я просто нахожусь рядом с Мише-Янкелем, которому я почему-то очень доверяю.
Солнце окончательно закатилось за горизонт, и море выбросило нас на берег, мы лежим на спине, распростертые, обессиленные. Я лежу рядом с Мише-Янкелем, безразличный ко всему. Мише-Янкель плячет: "Мы упустили момент...". Он говорит сам с собой слабым голосом: "Он не пришел. Люди еще не готовы". -- "Кто не пришел, Мише-Янкель?" -- "Кто? Эх ты, дурачек! Машиах! Йона, воплотившись в рыбу, приплыл и клюнул на нашу наживку. Он звал нас...А теперь все кончено...". Мише-Янкель заходится в горьком плаче. Сквозь мою мокрую одежду пробирается легкий холодок. Красная ущербная Луна равнодушно взирает на нас сверху. Слепые огни города не нарушают наше молчание.
Вскорости после этого случая молва о Мише-Янкеле разнеслась по всему еврейскому миру. Даже Хазон-Иш самолично наведывался к нему, чтобы получить благословение и обсудить с Мише-Янкелем вопросы, от решения которых зависит судьба всего еврейского народа. Евреи отовсюду стекались в наш узкий переулок, заполняя его до отказа, лишь чтобы получить от Мише-Янкеля совет или благословение. Он ушел от нас в мир иной в праздник Симхат Тора, накануне Шестидневной войны. После себя он оставил послание, которое не велел открывать до Песаха. В нем он предвосхитил чудо освобождения.
----------------------------------------------------------------------------------------------
Комментарии:
Минховая афтара -- В те времена, когда захватнические власти запретили евреям читать в синагогах по свитку Тору, развился обычай читать отрывки с параллельной тематикой из книг Пророков. Эти отрывки носят название афтар. В минху (послеполуденную молитву) Йом Кипура в качестве афтары принято читать книгу Йоны.
Хазарат hа-Шац -- повторение кантором вслух молитвы при общей молитве в синагоге.
Даян -- судья в еврейском суде.
Шофар -- специальным образом обработанный бараний рог, предназначенный для трубления.
Рош hа-Шана -- еврейский праздник начала нового года.
Баалей-байт -- простые богобоязненные евреи, зарабатывающие себе на хлеб собственным трудом.
Шаббат -- еврейская Суббота.
Мицва -- заповедь.
Машиах -- слово-прообраз понятия мессия (спаситель), заимствованного христианством в почти полной оригинальной своей форме через греческий язык переводов Торы (в котором, как известно, нет звука "ш", а также гортанного "х").
Хазон-Иш -- псевдоним выдающегося еврейского мудреца последних поколений ...