Следующие несколько дней я Тольку не видел: не до того было. На фоне переживаний у меня резко подскочила температура, и до конца недели я провалялся в постели. Я думал, что он все-таки зайдет ко мне или, на худой конец, позвонит. Но он молчал, а я не стремился первым нарушить это безмолвие.
Я не понимал, почему он так отреагировал, так разозлился. Тот Толя, который стоял передо мной в туалетной комнате с выражением холодной ярости на лице, не был моим другом Толькой. Тем жизнерадостным, остроумным и любящим розыгрыши существом. Я уже говорил, что это очень терпимый ко всему человек. Так почему же для меня он не попытался найти понимания? Ответа на этот вопрос я не знал, и от этого мне было еще хуже.
Медленно, но верно подошли выходные. Я, ослабший от высокой температуры, с безразличием наблюдал в окно, как опадает с деревьев листва, а облака неспешно плывут по пасмурному небу. Несколько раз заходила мать, спрашивая, как я себя чувствую, потом сестра - узнать, принести ли мне что-нибудь поесть. Я на все отвечал отказом, и они озабоченно хмурили брови, думая, что причина моего состояния - ослабившая организм болезнь.
Но они ошибались. Я погрузился в омут жалости к самому себе. Толька, похоже, знать меня не хотел, Илье я не позвонил и уже не позвоню, а так хотелось увидеть его солнечные карие глаза. Конечно, можно попробовать его искать, но где? Каждый вечер дежурить у киношки? А если он туда захочет сходить днем? Названивать по номеру телефона, подбирая последние цифры наугад? Нет, я не верил, что такие мероприятия увенчаются успехом.
Захотелось плакать. И я, в принципе, уже решил этим заняться, когда услышал звонок в дверь и голоса в прихожей. Кто бы это мог быть? Я сполз с кровати, подошел к двери и слегка приоткрыл ее.
- ...а Ванечка спит. У него температура высокая долго держалась. - Блин, ненавижу, когда мать меня "Ванечкой" зовет. Как будто мне пять лет.
- Да? Ну ладно, тогда не стану его будить, пусть выздоравливает. Я его любимых конфет принес, передайте ему, ладно? - раздался голос, который я не мог не узнать.
Толька! Я рванул дверь на себя и кинулся к собиравшемуся уходить Тольке. Я слегка перестарался, потому как почувствовал, что у меня подкашиваются ноги.
- Толька! - успел прошептать я и рухнул в его вовремя подставленные руки.
- Тебе же нельзя вставать! - запричитала мать, но мне было все равно. Он все-таки не бросил меня, пришел...
- Толька... - еще раз прошептал я и закрыл глаза. Он лишь вздохнул, взял меня на руки (с его ростом и силой это не составило труда) и, глядя на мать, открывшую рот от такой картины, пояснил:
- Я отнесу его в кровать. Для вас он тяжелый, не дотащите.
Мама кивнула и со словами "Да, да" пошла вперед, чтобы открыть дверь в мою комнату пошире. Толя занес меня в комнату, положил на кровать и накрыл сверху одеялом.
- Я вас оставлю, поговорите, а то Ваня грустит и грустит. Может, тебе удастся поднять ему настроение? - голос мамы отдалился, а затем я услышал, как закрылась дверь.
- Горе ты мое луковое, - вздохнул Толя и погладил меня по голове. - Ну и какого черта ты заболел?
Я непонимающе посмотрел на него.
- Я ждал-ждал, когда же ты наберешься храбрости, придешь ко мне сам и все расскажешь, а ты даже в этом не захотел уступить, - еще один вздох.
- Ты во мне разочаровался? - я умоляюще посмотрел ему в глаза.
- Нет, конечно, нет. - У меня вырвался вздох-всхлип облегчения, и одинокая слезинка скатилась по щеке.
- Ну что ты, маленький, - он вытер ее рукой. - Не плачь больше. Отдыхай. - Он снова погладил меня по голове и добавил. - Потом поговорим.
- Побудь еще немного со мной, а? - жалобно попросил я.
Толька тихо рассмеялся и сказал:
- Ну как тут устоять? Спи, посижу я с тобой, посижу.
Я закрыл глаза и начал потихоньку засыпать. И сейчас мне было хорошо. Потому что Толька снова был самим собой, и смех у него был добрый.
Когда я проснулся, Толька уже ушел. На мой вопрос сестра ответила, что он у нас долго сидел, а потом еще и чай с ней и с мамой пил.
- Хороший у тебя друг. Завидую белой завистью. Мне бы хоть одну подругу, которая бы так за меня переживала.
Настроение у меня повысилось, и даже впервые за несколько дней захотелось плотно поесть. О чем я и сообщил маме, горланя из своей комнаты на всю квартиру.
***
Хворь, владевшая мною почти всю неделю, как-то быстро отступила после Толькиного визита. Видимо, дело действительно было в моем эмоциональном состоянии. Честно говоря, у меня как будто гора с плеч свалилась, когда я понял, что Толя не злится и не осуждает меня за мою, как это принято говорить, нетрадиционную ориентацию.
Вместе с тем, я немного волновался по поводу нашего предстоящего разговора, поскольку Толя был из тех людей, которые считают, что у близких друзей не должно быть секретов друг от друга и что недомолвки постепенно разрушают крепкую дружбу. А еще я боялся, что он подумает, будто я предал его. Он-то никогда не утаивал от меня свои отношения с девушками, и даже знакомил меня с ними. Я всегда радовался этому, потому что понимал, что Толька действительно считает меня близким для себя человеком, который имеет право знать о нем и о событиях, происходящих в его жизни. И от этого на сердце было неспокойно.
В воскресенье я чувствовал себя вполне сносно, и потому решил пойти в понедельник в институт. Не то чтобы я очень хотел учиться или во мне взыграла жажда знаний - таких стремлений я отродясь за собой не замечал - в понедельник я должен был увидеться и поговорить с Толькой.
Собственно, вариантов развития сюжета было всего два: либо Толька меня простит, и мы будем друзьями как раньше, либо этот разлад станет точкой обратного отсчета в наших дружеских отношениях. Второе было маловероятно, на мой взгляд, но страхи - вещь иррациональная, да и жизнь штука непредсказуемая. Поэтому откладывать я, несмотря на свое состояние, просто не мог и не хотел.
Вечером перед сном, сидя в гостиной вместе со всеми, я стал готовиться к занятиям, чем изрядно удивил сестру и мать. Хотя "удивил" - это мягко сказано. Они были в шоке, и в принципе на то была причина.
Я и в школе-то не утруждал себя такими мелочами, как домашнее задание, а в институте и подавно. Меня пытались воспитывать лет до семнадцати, а потом махнули рукой, потому что горбатого могила исправит. Когда я окончил школу и получил аттестат, единственная приличная оценка там была по физкультуре, остальные - сплошные тройки, но моя семья была рада и этому. Потому что все были морально готовы к тому, что меня выпустят из школы со справкой.
Сейчас же впервые за последние десять лет я сознательно открыл учебник, конспект лекции и начал читать. Сами понимаете, было от чего прийти в шоковое состояние. Мама с сестрой обменялись недоуменными взглядами, сестра пожала плечами, а взгляд матери стал тревожным:
- Как ты себя чувствуешь? Может, тебе еще пару деньков дома посидеть?
- Да нормально я себя чувствую, - пробурчал я.
- До сессии еще далеко, оставайся дома, это никак не скажется на учебе, - подхватила сестра.
- Я же сказал: все нормально, - вспылил я и начал спешно собирать разбросанные вокруг себя вещи. - В кои-то веки поучиться захотел, и то не дают!
- Ты куда? - спросила мама.
- К себе пойду! И не заходите ко мне, ясно?
Не дожидаясь ответа, я прижал вещи к груди, встал и направился в свою комнату, не забыв громко хлопнуть за собой дверью. Бросил учебник и тетради кучей на письменный стол, подошел к окну и уставился на улицу. Снаружи ничего не было видно: не горел ни один фонарь. Я вздохнул и прижался лбом к стеклу. Завтра все решится, и будь что будет...