На кухне обиженно свистел старый чайник. Михаил Сергеевич захлопнул старый альбом с уже выцветшими фотографиями, прошёл на кухню, схватил прожженную в нескольких местах тряпку и отодвинул чайник в сторону. Совсем некстати вспомнилось, как на 23 - е февраля принесли ему от администрации красивую коробку. А в коробке той был новёхонький электрочайник, который и воду за считанные минуты нагревал, и выключался сам. Эх, да что там вспоминать.... Давно этот чайничек у невестки стоит. И телевизор широкоэкранный туда же перебрался, и машинка стиральная. Ну да Бог с ними, с вещами, лишь бы ладно всё у них было, лишь бы жили...
Михаил Сергеевич ещё немного постоял у плиты и пошёл назад. Чаю не хотелось. Хотелось сесть в любимое старое кресло, снова открыть альбом и хоть на минутку вернуться в те далёкие времена, когда он, Михаил Сергеевич Топольков, был кому - то нужен. Нужен не из - за повышенной пенсии и льгот, а просто так, по - человечески.
Да, Топольков. "Тополёк" - шутливо называли его друзья. Он и вправду чем - то напоминал тополь - высокий, стройный, гибкий. И Михаилом Сергеевичем его в ту пору никто не звал. Всё больше на Мишку откликаться приходилось, да на рядового Тополькова. Сейчас вот и с лупой не всегда разберёшь, где он там на фотографии. Слезятся усталые глаза, руки дрожат... Да и фото старое, затёртое, хоть и на картон наклеено для сохранности. Переснять бы его, да куда там! Сам Михаил Сергеевич не дойдёт, дети вечно заняты, а внуки... Младший, Борька, пообещал вроде на своём компьютере всё сделать, да и пропал на месяц. А старшего внука и беспокоить как - то неудобно по таким мелочам. Он теперь важный человек - бизнесмен, квартиру недавно купил, машину импортную. Откуда всё взялось? Ведь шалопаем рос, тюрьма по нём горючими слезами плакала... Зато к деду всегда с уважением относился, что раньше, что теперь. Его и назвали в честь дедушки - Мишкой. Помнит Михаил Сергеевич, как просил его внук: "Деда, расскажи про войну! Деда, пошли в зоопарк!" И дед ходил и в зоопарк, и в кино, и на аттракционы в городском парке.... Про войну тоже рассказывал как умел. Даже альбомы с фотографиями доставал. Чувствовал - раз тянется к нему пацанёнок, не надо занятостью отталкивать, ничем хорошим это не кончится.
Видно в добрый час те рассказы внучок слушал. Теперь он и к родителям не заглянет, а деда проведает. И продуктов привезёт, и здоровьем поинтересуется. Поговорить вот некогда.... Да Михаил Сергеевич и не жалуется, он и сам попусту болтать не привык, разве что с друзьями в последнее время всё чаще разговаривает. С теми, что на фотографиях старых остались. Вот на этой в центре - старшина Павленко, рядом сам рядовой Топольков - молодой, весёлый, со сдвинутой набок пилоткой. А вон там - дружки - товарищи - Лёнька Дубинин да Володька Синюхов. С самого начала войны сошлись они, и казалось - крепче гранита дружба фронтовая, на века...
Вновь заслезились глаза. Не от усталости уже - от воспоминаний непрошенных, от тоски холодной, что на душу легла. Стукнула Лёньку шальная пуля прямо под сердце ровно через два дня после фотографирования. Вот и остался он на фотографии да в памяти. А что память? Ни женой ни детьми не обзавёлся Лёнька в свои 18, некому его помнить, кроме Мишки Тополькова.
Вздохнул Михаил Сергеевич, печальные мысли отгоняя. Да только откуда другим - то взяться? Лёнька погиб, у Володьки тоже судьба не сложилась...
Они тогда из окружения выходили, к своим прорывались. А прорвались - не обрадовались. На допросы затягали ребят, всё допытывались, почему они вышли, а командир ихний погиб. Ну, Володька не выдержал и матом их покрыл - и командира того, что прямо к немцам пацанов необученных вывел, и тех, кто одну винтовку на троих выдавал (хошь - стреляй, а хошь - зубами грызи), а заодно и майора допрашивающего со всей его роднёй. "Вас бы, гадов, туда! Чего своих - то мурыжите?! - кричал Володька, не замечая нехорошей тишины вокруг. И докричался. Отправили его в штрафбат. "Кровью вину смывать". А после Победы Вовку на Колыму загнали. То ли за то, что живой остался, то ли ещё за что...
Но встретиться им всё же довелось. Ехал тогда Михаил Сергеевич вместе с женой на Украину, у родителей её погостить. И Вовка Синюхов тоже ехал... на доске самодельной с подшипниками катился, от заплёванного вагонного пола руками отталкивался. Сгубил он ноги, не выдержали они колымских морозов. И глаза на лице - не парня молодого, каким его Мишка помнил, а старика, что жизнь прожил давным-давно и смерти никак не дождётся. Подхватил тогда Топольков друга на руки и понёс, как дитя малое. На Украину приехали вместе, а там остался Володька у тестя с тёщей жить. Тесть - мужик понимающий, так и сказал: "Нехай живёт парень, мы его тут пристроим, не обидим".
Вовка согласился. Вроде всё хорошо пошло у него, да только не дай Бог никому такого хорошего. "Ни за что сломали жизнь человеку" - думал Михаил Сергеевич. "Жив ли он теперь?". И, словно пытаясь уйти от прошлого, закрыл глаза. Успокоился немного, и снова стал листать альбом. Вот Катя, Катюша, жена его в день свадьбы. А вот она же с первенцем их, Андрейкой. А на другой странице дочка Нина в первом классе, серьёзная такая, нахмуренная, букварь в руке держит - смотрите, мол, я уже не маленькая, я в школу хожу! А это на заводе фотографировались, весь чугунолитейный цех. Среди них - Михаил Сергеевич, уже не Тополёк, но ещё и не старик, уважаемый человек на заводе и заботливый муж и отец в семье. Хорошая жизнь была тогда! Вроде и достатка особого не было, а на море всё же каждый год ездили, детей в институте выучили, да и к старости откладывали потихоньку - всё как у людей. А как пришёл к власти Михаил Сергеевича тёзка, так и началась круговерть!
Для того чтобы это вспомнить, и альбом не нужен. Помнит Топольков как поскакали вверх цены, как превратились в пыль отложенные копейки и как на глазах менялись люди, забывая и добро, и родство - всё в грязь топтали, лишь бы выжить! В это смутное время и умерла Катюша. Не выдержало перемен изболевшееся сердце, остановилось. А Михаил Сергеевич ничего, выжил. Не зря, видать, Топольком его называли. Хоть и гнулся он под ветрами перемен, да не ломался. Вот уже девяносто лет скоро стукнет. Мало кто из ровесников до таких лет дожил. Выходит, и жаловаться Михаилу Сергеевичу не на что. И пенсия у него повышенная, и подарки всякие дарят как ветерану. Куда же друзья подевались?! Ещё недавно рядом были, а теперь нет никого. Теперь это уже прошлое. И нет сил жить, когда всё, на чём ты вырос, что любил, и за что не задумываясь шёл в бой - всё это тоже осталось в прошлом, забытое и никому не нужное...
Выходило, что по - настоящему счастлив Михаил Сергеевич был только тогда, в сороковые - пороховые. "Да какое же счастье? Беда была, горе народное, и голод, и холод?" - возражал старик сам себе. И тут же ещё сильнее понимал - да, было счастье. Рядом было. И друзья с тобой, и молодость, а главное - знал каждый, что и холод, и голод пройдут если выстоять сейчас, победить, перетерпеть и ценой жизни, быть может, спасти Родину. Они были нужны стране и знали это. А сейчас, в мирное сытое время, чувствовал себя Михаил Сергеевич гостем незваным, которому вот - вот уходить предложат...
И всё чаще и чаще возвращался взгляд Михаила Сергеевича к той старой военной фотографии. Вдруг увидел он, как чётко проступают на пожелтевшей бумаге знакомые лица, увидел так, будто они и впрямь рядом стояли. Эх, ребята, вернуться бы к вам, сбросить года с плеч, как мешок ненужный!
А лица становились всё чётче и чётче. Вроде бы даже дымком махорочным потянуло откуда - то сбоку и котелок у Лёньки Дубинина звякнул. А старшина Павленко гаркнул вдруг что есть силы:
- Рядовой Топольков, почему не в строю?
Вскочил с кресла Михаил Сергеевич, стал по стойке "смирно" и ничему уже не удивляется. Даже тому, что комната расплываться стала, а фотография... да какая там фотография, живые они, все живые! И Володька рукой машет - давай, мол, Миха, к нам скорей, чего копаешься?
- Я сейчас, сейчас... - бормотал Михаил Сергеевич, доставая из кладовки запыленный рюкзак. - Сейчас, ребята, погодите только!
В дверь постучали. Потом позвонили. Потом забарабанили ногой по дерматиновой обшивке. Но Михаил Сергеевич этого уже не слышал.
Через пятнадцать минут старший внук Михаила Сергеевича Михаил Козырев, он же известный в городе авторитет Мишка Козырь, успел съездить за ключом и открыл дверь. Вместе с ним приехала вызванная на всякий случай "Скорая помощь". Козырь опасался, что у деда прихватило сердце, поэтому он и не может к двери подойти.
- Дед, ты чего?! - кричал он, врываясь в комнату. - Дед, это я, Миха! Тебе плохо? Да где ты, ёлки - палки!
Телохранитель Козыря обошёл все комнаты, даже в кладовку заглянул.
- Нет здесь никого, Михаил Андреевич. - растерянно доложил он.
- Как - нет? Куда же он делся? Он же из дому не выходит...
Козырь не понимал, что происходит. Тапочки дедовы в углу аккуратно стоят, палка к столу прислонена, очки... И одежда вся на месте, и обувь - а деда нет.
На то, что из холодильника исчезло несколько кусков сала, пара луковиц и буханка чёрного хлеба, Козырь никакого внимания не обратил. Он ещё раз прошёлся по комнатам, сел в кресло, машинально глянул на старую фотографию...
- Михаил Андреевич, что с вами? - спросил врач "Скорой помощи", глядя на внезапно побледневшего авторитета.
- Да ничего... Ерунда. Нервы, блин. Ладно, поехали.
"И правда, нервы. - подумал Козырь уже в машине. - Чего не привидится с расстройства? Фотка как фотка, сто раз её видел..."
Но Козырь и сам знал, что это самообман. Видел он фотку, да не ту. На этой его дед в современном камуфляже был. На ногах - кроссовки белые образца двухтысячного года. А на голове вместо пилотки военной - кожаная кепка, которую сам же Козырь в прошлом году и подарил. Ушёл, значит, дед. К корешам своим ушёл. Как только - неясно, да дело не в этом...
Козырь вспомнил, как он привозил деду продукты и тут же уезжал. А остальная родня набегала только в день пенсии. Дед этого вроде бы не замечал, радовался. Раздаст всю пенсию, всем, кто только попросит - то детям на отдых, то брату Борьке на ремонт, и остаётся с пустым холодильником, пока Козырь не приедет. Козырь его тогда не понимал, ругал: "Чего им всем давать, они тебе хоть раз дали?". А теперь понял. Понял, что и такое купленное внимание лучше чем никакое.
Ещё Козырь вспомнил, как пять лет назад вызвали деда в администрацию - медаль юбилейную получать. Он и пошёл. А оттуда его "скорая" увезла. Оказывается, ждал он той медали полчаса, на ногах, в тесноте и духоте. А дошла очередь - сунули медаль в руки, как нищему подачку. Ни поздравлений, ни цветов. Обиделся дед. Сделал он девице, что медали выдавала, замечание - вы бы, мол, девушка, хоть стулья поставили, что же вы.... А она его в ответ всеми словами обозвала. Тут и здоровый не выдержал бы, чего уж про деда говорить...
Козырь тогда сгоряча тоже на деда накричал: "Ты чего!.. какого... тебя туда понесло?! Мне не мог сказать?". А после - стыдился крика этого, даже приезжать не мог, с пацанами всё передавал.
Теперь - то что.. Теперь всё. Обиделся дед и ушёл туда, где его молодость прошла. Ему сейчас хорошо. А вот Мишке Козырю не очень. Он уже третий месяц весь на нервах. Стрелки, тёрки, откаты, тому дай, этому дай, не верь, не бойся, не проси.... Каждый норовит глотку перегрызть, будто в волчьей стае. Никому не доверяет Мишка, знает - сегодня кент, а завтра - мент. И бросить всё уже не бросишь - затягивает, да и кто его из системы вот так запросто выпустит? Нет, правда, хорошо сейчас деду, даже если у них там бой идёт. Он - то по врагам стреляет, со спины удара не ждёт. И бояться ему нечего, не то что Мишке. Вот, была у Мишки одна отдушина - с дедом поговорить, и той нет. И не будет уже, наверное...
- Стой! - крикнул Козырь шофёру. - Обратно поворачивай, понял?
Взлетел на этаж, не дождавшись лифта. Открыл дверь. Разулся. Аккуратно поставил ботинки рядом с дедовыми тапочками и открыл альбом.
Рука нырнула под куртку, доставая купленный в ларьке блок сигарет.
- Держи, дед. - тихо сказал он. - Там у вас, говорят, напряги с куревом были. Забрать - то сможешь? Да сможешь, наверное. Ну ладно, деда, пошёл я...
Но обуваться Мишка не спешил. Он снова глянул на фотографию и почесал бритый затылок.
- Дед, ты это... как там... - нерешительно начал он, переминаясь с ноги на ногу. - Ну, короче...
Мишка смотрел деду в глаза. Дед смотрел открыто и честно. И его друзья - тоже.
- Пацаны! - выпалил вдруг Мишка, отбросив последние сомнения. - Пацаны! А вам добровольцы случайно не нужны? А?..