Тараканов Александр Николаевич : другие произведения.

Автопило, или дороги, котрые нас выбирают

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  'Кто верить в сам себя умеет,
  Тот и других доверием овладеет'.
  
  Гёте. 'Фауст'.
  
  Чтобы не случилось, я ни когда не выходил за рамки, созданных обществом правил откорректированных нормами морали и нравственности, считая эти качества незыблемыми и непогрешимыми, как сам гений человека. Но время не щадит даже скалы, стирая их в песок, а кто я такой на его пути со своими приоритетами? Я был свидетелем нескончаемых бесчинств влекомых действом или же бездействием человека; был свидетелем того, что кто-то может быть выше созданных правил и попирать их ногами. Моя вера в людей иссякала, превращаясь в труху, оставляя взамен только тупое подчинение сложившимся ранее традициям, чтобы не вылететь впоследствии из системы. Я сам становился системой, бездушной машиной, автоматом, пока пути моей жизни не свели меня с одним человеком, который рассказал мне одну историю, когда-то услышанную им самим от другого человека, и эта история изменила его внутренний мир. Она помогла и мне! Поэтому, даже не имея за плечами литературного опыта, я все же решил поделиться с вами этой историей, которую я и привожу здесь так, как я её слышал сам.
  Ну, что ж с зачином!
  
  1.С зачином.
  
  Меня зовут Николай Колгаров, а это история моей жизни.
  Начиная всё по порядку, я думаю, стоит вам рассказать, откуда я есть.
  Родиться мне свезло в маленькой деревне, называемой у нас 'Долиной Яблок', где я впитал в себя всю доброту населявших его людей. Былое время, прошедшее в детстве, было для меня благодатным временем и до сих пор оно чарующе тянет меня назад. Но детство проходит. Смерть матери и война в Афганистане вырвали меня из моей прошлой жизни, куда бы я уже не мог вернуться, так как было бы не к кому и не зачем. Поэтому взяв в охапку оставшиеся надежды и мечты, я махнул в Большой Город. Но шел туда я не за красивой жизнью, я шел туда строить новый Вавилон. Война не отняла у меня лишь одну надежду на то, что на этом свете я всё же останусь не один. И этой спасительной нитью для меня стала одна девчушка, которую звали Анастасия. Поэтому я не только знал, куда я еду и зачем, главное - я знал к кому я еду.
  Шел теплый дождь, светило солнце, пробиваясь сквозь серые редкие тучки, рисуя тенями на земле, поражающие воображение силуэты. Именно в такой прекрасный день мы и повстречались с ней впервые. Она гуляла по тротуару под белым зонтиком, скорее укрываясь от солнца, чем от редкого, но такого ласкового в тот день дождя. Одета она была в белоснежный сарафан, нежно касающийся её тела до самых коленей, длинные черные волосы её были распущены и вздрагивали от каждого дуновения ветра.
  Я окликнул ее, и она обернулась ко мне.
  Как вам описать то, что я почувствовал, когда наши взгляды соприкоснулись? Дрожь, трепет, волнение, счастье, страх, безумие - здесь мало этих слов, определяющих всю гамму полученных чувств. Я тогда почти потерял сознание. Она улыбнулась, и я почувствовал, как моё сердце остановилось. Мои глаза начали лгать мне. Окружающие предметы меняли свою форму, темнели, а потом и вовсе исчезали. Пропадали так же звуки. Оставался лишь свет - свет её глаз!
  А знаете, какие у неё были глаза?
  Не мучайтесь, я расскажу!
  У неё были большие, как у куклы глаза, светящиеся светом драгоценных камней: изумруда, хризолита, сердолика... Складывалось такое впечатление, что это не отражение солнечного света, а свет её собственных глаз, мягкий и манящий. Из-за такого света мотыльки прощаются с жизнью. Её лицо очень сложно описать, как будто, сам божественный ваятель его создавал и только поэзией я мог бы вам рассказать о её красоте. Кошачья грация, походка, жесты... Она легкий морской бриз, после долгого жаркого дня...
  Увидев меня, она секунду размышляла, а потом бросилась ко мне в объятия. Зонтик, выпавший из её рук, подорвало ветром и унесло вдаль. Нам не нужна была больше его защита...
  Через пару недель мы связали себя узами Гименея. Плодом нашей любви стал наш сын - Даня! Не знаю, кто его больше любил: я или Настя, но уверен, что любовью он не был обделен. Уже в три года он удивлял и радовал всех в нашей дружеской компании своими талантами: его рисунки и мелодии, которые он напевал, заставляли бывалых критиков уходить не солоно хлебавши. Я устроился на неплохую работу, к слову, в то время всякая работа была хороша, но моя работа была особенной, близкой мне по духу, определившая в дальнейшем течение нашего существования. Я занялся некоммерческими перевозками грузов, которые впоследствии 'прихватезировал' под личный бизнес. А моя Настя осталась держащей очаг в нашем доме. Так мы и жили-поживали, да добра наживали. Прямо, как в сказке!
  Шли годы нашей радушной и счастливой жизни. Анастасия была всё так же прекрасна и мною любима, а мой повзрослевший сын сам был уже отцом, вот только я сам отдалился от них. Тягость прошлых лет не давала мне покоя и накинутая на шею петля всё сильнее давила. Не разрешив одно-другое былое дело, я спрятал всё это глубоко за душой, не учтив последствий. Сама природа не терпит пустоты, а я вновь становился таковым. И должен был настать тот день, когда моё естество заявило бы о себе. И я хорошо запомнил свой 'последний рассвет'.
  Была пятница. Отпросившись пораньше с работы, я гнал на своей машине скорее домой. Я вас разубежу, если вы подумали, что я торопился домой к родным и близким. Нет! Я спешил скорее припасть к дивану, открыть бутылочку холодного пива и включить телевизор - 'синонимы семейного счастья' с горечью называла эти вещи, моя Настя. Скажите, что я был дурак и будете правы, но тогда транслирующий чемпионат по многоборью, меня куда больше занимал, чем моя семья. Знаете, после женитьбы я как-то пристрастился к этому спорту. Это была единственная отмашка от нудных и однообразных будних семейных вечеров. Быт очень сильно давит на индивидуальность. Он меняет отношение к людям, привычкам, да и вообще к самой жизни. Этого я себе позволить не мог. Наверное, в этом заключалась моя провинциальность.
  Я гнал свою машину вдоль проспекта, не обращая внимания на недовольные сигналы других водителей. Очень хотелось скорее оказаться у телевизора. От дивана меня разделяли какие-то километры. В предвкушении мнимого покоя я облизывал губы - так и видел себя в компании с пивком в руках у голубого экрана. И в этот момент мне позвонила жена:
  - Родной, если ты освободишься пораньше, забери внуков от мамы. Завтра выходной и мы собирались провести день с ними, если ты помнишь? Потом, сыну это будет приятно. - Пропела она в трубку.
  - Черт! - сказал я тихо, выругавшись. Ведь я совершенно позабыл о наших планах на завтра. - Я помню, дорогая! Только, давай мы завтра вместе, и заберем Вику с Ваней, да и ты сможешь увидеться с мамой? С самого утра и займемся этим! - попытался увильнуть я.
  - Нет, Николай! - строго сказала супруга. - Я понимаю, что нарушаю твои планы на досуг, но и ты не должен забывать о семье! - В голосе её зазвучали металлические нотки. - Мы нуждаемся в тебе! Мы тебя любим, но что если мы не сможем больше терпеть, то, что ты нас Коля не любишь и не нуждаешься в нас?
  - Так Настя. - Прервал я её, понимая, что по-хорошему она не отстанет, - я сказал завтра, значит завтра! - выпалив я, бросил трубку, но поняв, что перегнул палку, что погорячился и нагрубил, решил, что надо ей перезвонить и извинится. Но от злости я так сильно швырнул телефон, что тот попал под моё сиденье. Не сбавляя скорости, я попытался его достать. Пару раз, я поднимался и выруливал, чтобы не 'догнать', приближающиеся впереди машины. От этих виляний мой телефон не как не хотел попадаться мне в руки. И когда он был мною всё-таки пойман, и я, довольный собою, поднялся в нормальное положение, только тогда заметил, что выехав на встречную полосу, мне в лоб мчится машина. В голове моей пронеслось только одно слово - ПОЗДНО!
  Какой-то лихач, тоже, спешивший в пятницу к себе домой, не успел уйти от, выскочившей на встречку машины, но успел вырулить, избежав тяжелого лобового столкновения, но удара всё равно было не избежать, и он пришелся вскользь. Мне этого хватило! Мою машину закрутило и всё закружилось с ней вокруг. Все мои внутренние органы готовы были оторваться от центробежной силы и выскочить наружу. Но этого ни чего не случилось. Моя машина просто остановилась, но мир вокруг меня так и продолжал кружить. Меня жутко мутило, я не мог собрать мысли воедино. Ни рук, ни ног я не чувствовал. Возможно, именно поэтому я не сообразил вовремя, что могло случиться дальше. На полном ходу сбоку меня протаранила другая машина. Я почувствовал сильный удар, услышал скрежет разрывающегося металла, шум разбитого стекла и нарастающую жуткую боль по всему телу. Что-то очень теплое, что-то живое выскочило из меня, и я отключился. Тьма, обхватив мои лодыжки, потянула меня вниз, и я не стал сопротивляться...
  ...Я у себя на деревне, на кладбище у могилы моей матери. Я в своей жизни могу остаться один, но не одиночество меня съедает, а то, что я сам своими действиями так тщательно к этому себя привожу. Мне не зачем более существовать на этом свете - я пуст, и этот мир пустотой своей заполнить не смогу! Ведь оное не возможно! Я решаюсь уйти из этой жизни... Кто-то появляется рядом со мной, он невесомый и невидим. Всё пространство вокруг меня теперь невесомо и так же невидимо - его не существует. Мне становится не по себе. Не своим голосом я кричу:
  - КТО ЗДЕСЬ? ЧТО ВАМ НУЖНО? ОСТАВЬТЕ МЕНЯ ОДНОГО! У МЕНЯ БОЛЬШЕ НИ ЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ... - и думаю, что мне показалось.
  - Я твой ангел... - нежным шепотом донеслось до моего сознания. - Жизнь только кажется пустой. Ты можешь сейчас мне не поверить, но тебе ещё предстоит наполнить сию чашу, и ты сам станешь для кого-то жизнью. Не спеши уходить, не завершив предназначений. Подумай, что уйдя, лишишь ты жизни ни одного себя! Помни, что ты - тоже чья-то жизнь...
  И вновь меня окутывает мрак. Я пытаюсь вынырнуть из него, но меня тянет на дно. Я из последних сил пытаюсь набраться побольше смелости в легкие и ныряю сам, так глубоко, что чувствую, как холодное дно правды обволакивает моё тело илом бесполезных и грязных поступков. Я открываю глаза и сквозь мутную воду разочарований вижу, что люди, нуждавшиеся в моей заботе, лежат на этом дне. Их так много, что меня невольно одолевает страх. Так как они здесь по моей вине. Я стольких мог спасти, но что я сделал? Здесь в этой грязи лежат мои родные и друзья... Многих я просто не могу опознать. Их бренные тела покой здесь свой давно нашли и им уж не помочь. От этих мыслей мне становится больно. Никогда мне им не помочь... Никогда! Я задаюсь вопросом, а скольких людей я вообще заставил страдать, чрез скольких я переступил?
  Некоторые стечения обстоятельств, заставляют нас пересмотреть жизненные приоритеты. А когда ни чего не меняешь можно остаться на илистом дне, так и не получив шанс на покаяние или прощение... А ведь в конце пути мы все стремимся к этому. Если можно так сказать, то это 'кубок чемпионов жизни'. Только вместо шампанского вас будут обливать слезами. Но для кого-то и это не плохой вариант, не так ли? Приятно осознавать, что ты был кому-то дорог, но лучше, если бы награда находила победителей при жизни. Однако, как всегда в любой игре есть и подвохи! А ведь наша жизнь, есть что?
  Человек, есть то, что он совершает, иными словами - форма зависит напрямую от содержания. А если в жизни не будет поступков достойных твоей души? И будет оная из года в год, день за днем покрываться слоем сажи сгоревших, несбыточных надежд? Но у каждого из нас есть, должен быть и будет шанс на искупление, но надо быть человеком, чтобы получить его. Но чтобы быть человеком, надо уметь проигрывать и терять.
  ...Мои уши закладывает немая мгла, а глаза начинает обжигать шлифованный песок. Где-то глубоко в груди начинает нестерпимо болеть, и я начинаю задыхаться. Сердце, лошадью на ипподроме, бьется о ребра, отбивая свою последнюю чечетку. Руки предательски дрожат, а ноги мои онемели. Я начинаю падать. Падать на тела людей, проваливаюсь сквозь них... Меня навсегда хотят закрыть под моими ошибками и неудачами. Я из последних сил вырываюсь из пучины и стремлюсь к свету. Мне нет здесь места...
  Я просыпаюсь среди ночи от тревоги. Озаряюсь во тьме по сторонам и не узнаю свою квартиру. Что-то не так! Я ощупываю правую сторону кровати. Она свободна и холодна. Анастасия давно покинула её. Испугавшись как ребенок, что меня оставили одного, я вскакиваю с постели. Тихо, как вор, открываю дверь и на носочках выхожу из спальни в прихожую. Прислушиваюсь к тишине. Ничего. Мне по-прежнему страшно. На кухне под дверью брезжит свет. Я кидаю безмолвный вопрос в пустоту, где моя любимая. ГДЕ ТЫ? Пробираюсь на ощупь, как вор, вглубь коридора и выхожу на кухню. Открываю дверь. Яркий свет кухонной лампы заставляет меня на мгновение прищуриться.
  Настя сидела за столом, набросив на плечи легкий шелковый плед, и, судя по запаху, пила кофе.
  - Почему не спишь? - спросил я, протирая глаза, что бы хоть как-то начать разговор, не понимая, что происходит.
  - Да сон не идет, а ты почему? - смущенная моим появлением она встает из-за стола.
  - Замерз! Ни кто не греет! - попытался я отшутиться и подошел поближе к ней. Обняв её за плечи и притянув к себе, я почувствовал, как она дрожит. - Что с тобой, родная?
  - Мне страшно, Коленька! Очень страшно.
  - И чего же ты боишься, глупышка? Пока я рядом, тебе нечего боятся! - я чуть отвел свою голову, чтобы видеть её лицо. Она подняла на меня глаза, полные слез призывающие о помощи.
  - Пока ты рядом я и не боюсь, но я вдруг подумала... - она запнулась.
  - Что же ты подумала, милая? - спросил я её ласково, как мог.
  - Я подумала, что когда-нибудь проснусь в постели, а тебя не будет, как будто и не было! Я не в силах буду это пережить!
  - Что ты, глупая? - прошептал я ей на ухо. - Пока есть ты - есть я! Пока бьется твое сердце - моё тоже бьется! Ты - моя жизнь...
  Она прижимается ко мне крепко-крепко и что-то мне говорит, но я её уже не слышу...
  ...Что-то очень больно бьет меня по груди и меня выбрасывает в неизвестность, наполненную светом. Я на миг закрываю глаза. Открываю и вижу человека в белом халате, склонившегося надо мной лежачим на асфальте в луже собственной крови, возле груды металлолома, которой когда-то была моей машиной. Я замечаю, что меня уже окружила толпа зевак, которых другие люди в белых халатах пытаются разогнать восвояси. Увидев, что я пришел в сознание, кто-то из толпы восторженно кричит:
  - Он в сознании...
  Я силюсь улыбнуться, но со стороны получается мерзкая кровавая ухмылка. Ловлю капли дождя ртом и думаю о жене...
  
  2.Встречи.
  
  2.1.Возвращаясь к жизни, или первая встреча.
  
  Карета 'скорой помощи' разрывала на части привычный гул машин, который по своему обыкновению, заполнял улицы города. Два ярких луча света слепили меня, заставляя щуриться и ловить картину обрывками киноленты. Надо мной склонился доктор, что-то бормоча себе под нос. Его седые усы, местами ярко-оранжевого цвета, видимо покрытые слоем никотина от частого курения, редко вздрагивали. Я не мог увидеть его губы, так как они были прикрыты маской, но мне казалось, что он всё-таки что-то говорит. Хотя среди всего гула и посторонней болтовни я так и не разобрался в достоверности своих предположений. Я видел, как достают из моего правого бока кусочки стекла, но боли я не чувствовал. Молоденькая медсестричка время от времени измеряла мне пульс. Её лицо выражало крайнюю неуверенность. Мелькнула где-то вялая мысль, что девушка ещё 'совсем зелёная'. Повезло мне с ней! Или как?
  Толи звон в ушах, толи те лекарства, которыми в меня прокалывала медсестричка - не давали мне держаться в сознании. Я то и дело отключался, но вновь просыпался от этого шума. Мне казалось, что я теряю последние здравые мысли из-за него. И вдруг всё прекратилось. Шум внутри меня резко обозвался. Я оглох. Но, почти обрадовавшись этой отсрочке, я вдруг услышал отчетливо:
  - ВСТАВАЙ!
  Жутко испугавшись, я схватился за поручни носилок и попытался встать, эти слова обжигали моё сознание, поэтому я не смог не подчинится, но доктор и медсестра силой удержали меня от этого намерения. Я попытался понять, что за злые шутки, решили учинить со мной эти двое, заглядывая им в глаза. Но увидел, что и доктор, и медсестричка не меньше меня были напуганы.
  - ВСТАВАЙ, Я СКАЗАЛ! - вновь повторились слова, эхом проносясь в моей голове. Моё сердце от страха готово было выпрыгнуть из груди. Все так же не в силах сопротивляться этим словам, я напрягся и вновь попытался встать. И даже чувствуя, как что-то во мне ломается, издавая неприятный хруст, я не прекратил попытки. Доктор, наваливаясь всем телом на меня, что-то приказывал ассистентке, но что именно, я не слышал. Та, достав откуда-то шприц, быстро наполнила его какой-то жидкостью и вколола его мне. Я почувствовал, как по моим венам, охлаждая горячую кровь, понеслась эта жидкость, вырывая меня из этого мира...
  Я совершенно не помню, как очутился в больнице. Очнулся я глубокой ночью в палате c решетками на окнах. Моя голова была свинцовой, a мысли липкими и тягучими. Я лежал в кровати, уставившись в потолок и выискивал причудливые узоры в тенях. Я и дальше занимался бы этим занятием, но тени, сгущаясь в моем сознании, начинали на меня катастрофически давить. Я вздрогнул, сбрасывая окоченение, и попытался встать c постели, но оказался привязанной к ней по рукам и ногам, кожаными ремнями. Меня объял страх, который покрыл моё тело противным и холодным потом. Я попытался напрячь свою память и вспомнить, где я и как сюда попал, но всё было тщетно. Память мне рисовала только какие-то несвязанные обрывки. 'Что я здесь делаю? Как я сюда попал?' - крутились роем эти вопросы в моей голове, пока я не понял, что не могу даже вспомнить, как меня зовут. B панике я начал рваться из пут и взывать o помощи. Бок мой противно взвыл, и я почувствовал слабость. Мне было холодно, но холод исходил из меня! Мои уши начал заливать усиливающийся шум, дополняя мои страдания. Вот так мучаясь, я и не заметил, как открылась дверь, и в мою палату вошёл человек. Это был доктор. Он уже что-то держал в набранном шприце, чтобы утихомирить меня. Игнорируя все мои вопросы и всплески, он вколол мне это и удалился. Я тут же потерял контроль над своим телом. Язык стал ватным и не послушным. Кричать я больше не мог, силы и разум покидали меня. Мой взгляд уперся в щель между полом и дверью. Я видел шмыгающие из стороны в стороны тени за нею. Видимо это носился персонал, занятый обычной своей работой. A я же просто тонул в неведомости и боли. Тень за тенью, тень за тенью, пока они не слились в единый поток. Шум в ушах прекратился очень быстро. Сознание притупилось, и забылся сном...
  Во сне я очень многое вспомнил: случившуюся аварию, последовавшую за ней операцию. Врачи долго и усердно тогда меня спасали, что y них отчасти получилось! После чего я порядком полегчал!
  Я так же вспомнил тот шум и не мыслимые слова-приказы, сводящие меня c ума.
  Врачи сказали, что шумы это следствие аварии, но они не верили и слышать не хотели ни про какие немыслимые приказы. Но ведь они были!!! И эти слова каждый раз меня срывали с больничной койки и заставляли куда-то бежать. Но зачем и почему я так себя вел? Не знаю! Тогда я был сам не свой! Моё тело болело, раны кровили, a кости ещё не срослись, но меня каждый раз невидимая сила гнала прочь в никуда!
  Я мучился от боли, но эта боль была не телесной; в агонии была моя душа и разум. Я чувствовал, как блуждающую во мне пустоту, из моих недр пытается заполнить чернь - это гордый взгляд; лживый язык; руки, проливающие невинную кровь; сердце, кующее злые замыслы; ноги, быстро бегущие к злодейству; лжесвидетель, наговаривающий ложь; сеющий раздор между братьями... И от этого мне было больно, ужасно больно...
  Я пытаюсь убежать, скрыться от этого, но меня всё время возвращают назад. Пока не принимают решения, что я буду изолирован...
  Я помню, как меня вели по длинному, ярко освещенному коридору двое здоровенных санитаров; как завели в палату и без лишних церемоний, швырнули на железную кровать сталинских времен. Но перед чем уйти, они сделали так, чтобы я не шастал по палате, закрепив мои руки и ноги кожаными ремнями к постели. Я не мог сопротивляться, ни сказать им слова, ведь я был накачан лекарствами настолько, что только и мог просто наблюдать, что со мною делают. Они ушли, но закрывая двери, один из них спросил другого:
  - А ты знаешь, что этого собственная жена закрыла здесь? - я не знал о ком он и о чем говорил, да и мне было плевать на тот момент. Я был в заторможенном состоянии от действия препаратов. Меня больше занимали солнечные блики, играющие на моих длинных ресницах. Но эта, небрежно брошенная фраза, мне еще аукнется... потом лишь я узнаю, что брошен был я в больницу с позволения своей жены...
  - Да, брат! Худовато тебе, как я погляжу! - услышал я отчетливо знакомый голос. Не поворачивая головы, я стал вяло водить глазами по сторонам, отвлекшись на минуту от своего занятия. Поймав человеческий силуэт у окна, я повернул голову и увидел сидящего на подоконнике, одетого во всё белое, ...себя. Но я всё так же был отрешен от действительности, поэтому и не был удивлен представшему моему взору. Я отвернулся и снова начал ловить блики на своих ресницах, которые распадались радугой на моих глазах.
  - Так и будешь лежать, лежебока? Даже не поздороваешься? - голос был радостным и струящимся, как звон хрусталя. - Не удивляйся тому, что ты видишь перед собой. - Продолжал 'другой я'. - Есть долгий разговор...
  В ответ я только и смог, что-то 'пробулькать', и, как я уже говорил, был совершенно отрешен от происходящего.
  - Молчишь! - сказал этот 'другой я', - Тем лучше, может, не будешь перебивать!
  Я посмотрел в его сторону и увидел, что он смеётся. 'Он еще шутить изволит!' - пронеслось в моей голове первая трезвая мысль.
  - Для начала, я думаю, стоит представиться, - сказал он, - меня зовут Николай Колгаров, и я - одна из твоих ипостасей. Я - это ты, а ты - это я. Понял? Не отвечай, скажу проще: - я твоя душа, дух, душенька, душонка, середыш, психея, квинтэссенция, естество, сердцевина, твоё нутро, твоя сущность, твоя природа, я твои крылья, называй, как тебе будет угодно, но суть я думаю, ты уловить должон! Вместе мы единое целое, неделимое в веках.
  - Ссё... ссё... - силился я произнести хоть какие-то слова, но во рту у меня было так, будто бы кто-то натолкал туда земли.
  - Да, не напрягайся ты! - сказала душа, спрыгивая с подоконника и метнувшись ко мне. - Сейчас можешь ни чего не говорить, а только слушай. Я отниму у тебя немного времени, если ты конечно не занят...
  - Сю... сюка ты - попытался я выразить своё недовольство по поводу скверного юмора моей души.
  - Что отпускает? - подмигнул он мне. - Ну ладно, значит, времени на разговоры у нас осталось еще меньше. - И наклонившись ко мне почти вплотную, добавил, - Те шумы, что ты слышишь в твоей голове, не пугайся их, но и не слушай - это Другие ищут меня за то, что я сделал. Я разделился с нашим телом, только для того, чтобы мой голос наконец-таки был услышан Разумом. Но иначе было нельзя, нам: тебе и мне, нужна твоя помощь, но время на исходе, так, что слушай меня! Ты ошибался в жизни не раз, было в жизни подчас очень туго, просил Бога не опускать глаз, но что ты делал, чтобы не было худо? Вся твоя жизнь - это споры с душой. Люди, пока не научатся, не могут сами чинить добро, не внимая нашим советам. А в твоём случае, Николай, ты видимо решил, что меня вовсе нет и можно попирать ногами то, что делает человека - человеком. Жизнь коротка, а ты в ней еще короче. Я с каждым разом всё дальше удалялся от тебя, чувствуя свою слабость, теряя тебя. Но не за тем мы в этот мир пришли, чтобы нести с собою разрушение - таков человек бездушный, а для того, чтобы мы могли открыть дорогу, ведущую в райский сад. Помочь другим заблудшим душам, обрести сей путь. Поверь мне, всё намного серьёзней, чем я могу тебе преподнести. Ты должен понять, что все, кого мы любим и любили, не уходят бесследно из нашей жизни, оставляя за собой след. Не уходят люди бесследно и из собственной жизни, оставаясь незримой защитой для живых. Мы защищаем Вас, но кто тогда защищает Нас, как ты думаешь? - душа отпряла от меня, и я заметил, как та становится прозрачной.
  - Люди - награждены Жизнью! - продолжала душа, - Но эта награда не игрушка и ею не стоит пренебрегать. Николай, пойми и прими то, что я сейчас тебе скажу: есть маленькая истина, о том, что должно быть неизменным, так - это вера в себя и людей... - голос и лик моей души стал смываться, - Запомни это... и до скорой встречи... - душа исчезла окончательно и остался один на один со своими мыслями. Незаметно для самого себя я уснул, полный тревог и обид. Во сне мне снился дом родной и мать, и друг армейский, и жена... Наверное, я плакал во сне, потому что мои глаза были влажными, когда меня разбудили и повели на очередной осмотр к врачу.
  Я хотел всё рассказать ему; всё, что видел и слышал - всю правду, но осекся, когда увидел, как этот старый хрыч отреагировал на мои слова, когда я начал. Видимо, так всегда реагируют на людей моего положения; на людей, которые несут откровенную чушь. А что я еще мог ожидать, что на меня кинутся как на спасителя, принесшего благую весть мирскую? Я ВЕДЬ В ПСИХУШКЕ! Даже будь я в ином месте, мне бы всё равно не поверили. Настолько нереальным было то, что я видел и слышал. Но дело в том, что это действительно было!
  После разговора с доктором меня отвели назад в палату, и я понял, что сам себе выписал бессрочный абонемент проживания в этом месте, наговорившись с доктором вдоволь. Кто меня дергал за язык? Удачней места не нашлось, чтобы рассказывать подобное!
  Провожавшие меня санитары, те же самые с которыми я был впервые здесь, предварительно повязав меня по конечностям к моей кровати, ушли. Снова оставляя меня наедине с самим с собой и с мыслями о том, как я до подобного докатился. Одно мгновение и моя жизнь была перевернута с ног на голову, причем выражаясь в буквальном смысле и в фигуральном. Я всё потерял! ВСЁ! Но если оглядеться назад, то будет ясно, что и терять-то нечего было - всё было не моё; всё было построено на лжи! Так что финал мог, увы, был предрешен еще в начале. Как однажды кто-то сказал, что 'пирамида, стоящая на своей пике в основании, должна упасть!', так и моя жизнь не имела оснований, построенная на чужих жизнях.
  Окутанный мыслями, я не сразу заметил, что на улице пошел дождь. Крупные капли дождя разбивались о стекло моего окна и стекали вниз, оставляя за собой грязные разводы. В углу оконной рамы, на дрожащей паутине извивалось и пыталось выбраться от пут неосторожное насекомое, на которое уже надвигалась осьмилапая смерть. Это сама жизнь смеялась надо мной, ведь и я когда-то питался другими жизнями, теперь полакомятся и мной! Теперь я сам стал жертвой...
  Меня разрывает изнутри эти мысли, и шум, о котором я так удачно позабыл, вновь поднимается из моих недр, волоча за собою всё-то отвратительное, покрытое слоем гнили и ржавчины, не человеческое - чернь. Я боюсь захлебнуться этой дранью, выворачиваюсь, ловлю ртом воздух, но не знаю, что может мне помочь на самом деле... мой немой крик срывается, и я начинаю звать на помощь...
  Только после сделанного мне укола, мне становиться лучше и я засыпаю. Я не знаю, что со мною происходит, но не желаю, чтобы это продолжалось...
  
  
  2.2.Вторая встреча...
  
  
  Я проснулся от того, что солнце обжигало мне лицо. Открыв глаза, я увидел небо, по которому мерно бежали облака. Я прислушался и услышал журчание ручья невдалеке. Повернул голову в сторону шума и улыбнулся: косые лучи солнца, отражаясь в бурлящей воде, выпускали на волю игривых солнечных 'зайцев'. Я удивился окружавшей меня тишине, лежа на траве где-то в открытом поле. Мне было слегка не по себе, так как я абсолютно не помнил, как я сюда попал и что делал до этого, хотя в такое прекрасное утро даже не хотелось об этом думать. Я снова посмотрел в небо. Солнце по прежнему жгло мне лицо и облака бежали по горизонту. Порой они принимали определенную форму в виде животных, людей или домов.
  Я вспомнил, что когда-то в детстве (как все, наверное) видел обычное в необычном. Воображал и фантазировал, искал и обязательно находил сходство. Как все же забавно видеть то, чего многие даже не замечают. Именно в этот момент я предположил, что именно Бог дарит нам эту возможность. Взрослея, человек прячет в себе Бога и прячет дар: видеть то, что видит Он. Это невероятная теория, но она имеет право на существование. В раннем детстве и старости любой человек постоянно совершает ошибки и нуждается в заботе и внимании. Говорят, старик как ребенок... Быть может, просто человек так устроен, что чем ближе к Богу, тем более он зависим от него. Отец наш небесный очень любит нас и поэтому хочет заботиться о нас...
  И вдруг мои мысли переключаются, я вспоминаю об Анастасии. Внутри меня что-то сжимается и лопается от натуги. Подобно пружине.
  Наваждение проходит, и оказываюсь вновь в своей палате психиатрической лечебницы, привязанным к постели.
  
  - Полегчало, болезный? - снова я слышу 'свой' голос. Поворачиваюсь на звук и вижу сидящую на том же месте, где и в прошлый раз свою душу.
  - А, это ты! - глупо было подумать, что там мог оказаться кто-то другой, как будто кроме медперсонала и тараканов ко мне еще кто-то приходил. - Убирайся откуда пришёл, не до тебя!
  - Видимо, нет! - сам себе отвечал дух. - Ты скажи мне, ты на кой лад, рассказал всё доктору? Ты понимаешь, что усложнил себе задачу?
  - Ты всего лишь моё наваждение и плод фантазии, тебя здесь нет, так, что я не обязан отвечать на твои вопросы! - гордо заявил я.
  - Ну, если я плод фантазии, тогда зачем ты мне что-то объясняешь?
  - Я... Я чтобы... не мог я сообразить, что сказать.
  - Чтобы было! - закончила душа за меня.
  - Сгинь, исчезни, пропади ты пропадом, чтоб тебя... - продолжал я попытки прогнать наваждение.
  - Чтоб меня, пропади пропадом? - удивленно повторил он. - Так и тебя тоже сие коснется, так что поосторожней со словами то, болезный. Просишь меня уйти, я, конечно, могу... - 'другой я' призадумался, - хотя нет, не могу я от тебя уйти!
  - Что ты хочешь от меня? Это из-за тебя я оказался здесь! Ты хочешь меня довести? - меня брало бешенство, что моё наваждение было столь упрямым.
  Улыбающийся до этого мой дух, вдруг стал серьезным:
  - Да какое я тебе наваждение? - чуть ли не крича сказал он, - И кто еще из нас упрямец больший?
  Я на миг был ошарашен, что 'другой я' узнал, о чем я думаю, но быстро пришел в себя:
  - Конечно, он будешь знать, о чем я думаю, он ведь часть меня. Он в моей голове! - Сказал я вслух сам себе, что думал.
  - Видимо это будет долгой песней... - тяжело вздохнула душа, сойдя с подоконника и встав возле меня, ни чего не делая минуты две или три, а потом влепила мне пощечину. - Как тебе такое доказательство моей реальности?
  - Больно же... черт! - простонал я, до сих пор чувствуя удар.
  - Не выражайся, а то ещё получишь! - пригрозил мне 'другой я'. - И будь уверен, если я это сделал раз, то и на следующий найдется концентрация сил.
  - Но это же не возможно! - сказал я, ощупывая языком внутреннюю часть ушибленной щеки.
  - Что невозможно? - поинтересовался дух. То, что я есть или то, что я тебя ударил?
  Я посмотрел в его серо-голубые глаза, но ни чего не ответил.
  - Смотри, в твоей голове больше не проносятся мысли подобные этой: 'Опять наваждение думает как я'! Повлияло-таки шокотерапия? Можешь отвечать, а можешь и молчать, как тебе привычней - я всё равно буду знать, что ты хотел сказать!
  - Как там тебя... - начал я вслух, ведь мне привычней было слышать звуки собственного голоса.
  - Как тебе угодно!
  - Ни..ко..лай! - выдавил я из себя, - Николай, так можно? - душа ни чего не отвечая, в согласие лишь кивнуло головой.
  - Если ты и вправду существует...
  - А ты ещё сомневаешься? - спросил дух.
  - Нет, нет, я не то хотел сказать! - Стал я оправдываться, помня еще пощечину. - Не надо более мне доказывать! Лучше объясни мне вот что. Ты говорил вчера, что мне не стоит бояться моих шумов, не стоит их так же и слушать, но вчера...
  - Я знаю, что было вчера. - Перебила меня душа. - И хотел с тобою поговорить, начиная именно с этого. Когда я покинул наше тело, я знал, что иду на огромный риск, оставляя место для черни. Да, да. Ты не ослышался именно то, что тебя пыталось заполнить. В мире людском вы называете их бесами, да нечестью, а у нас это они как раз те заблудшие души, коим нужна была помощь, да которые погрязли в своих грехах. Я не говорил тебе этого, так как у нас не было времени раньше, сегодня его больше чем достаточно. И как в прошлый раз я говорил, что ты не должен бояться своих шумов, так и в этот раз я тебе скажу - не давай страхам владеть тобой. Когда с тобою вновь подобное случится, знай, что не за тобой они пришли, а лишь погреться. Да, да, погреться! Не отвергай и не прогоняй их, иначе возьмут они всё силой у тебя. Они как путники причалят у костра на время и уйдут, но сами. Не бойся, что их холод погасит твой огонь, ведь и в заблудших душах, погрязших в собственных греках, есть свой огонь, пусть он не животворящий и затухающий порой, но всё же он есть! Ведь когда-то и их огонь блистал, даруя счастье и любовь, но в своё время не познав, что счастьем надобно делится, они злом своим приумножали зло. Но чтобы избежать оного, нам в жизни следует быть и оставаться теми, кем мы были рождены, а рождены мы были - быть собой!
  А рожденным быть собою, значит быть созданным важной частью целого.
  Каждый человек имеет одну на всех форму (не учитывая размеров), однако содержание у всех нас разное. Рожденные в определенное время в определенном месте, значит, иметь соответственные цели и задачи, которые люди и решают по средствам тех качеств, которые у них были, которые они приобрели в пути пройденной жизни.
  Песчинка среди тонны песка, как человек среди мириадов себе подобных. Каждая песчинка имеет свою форму, окраску или оттенок. Все они в целом пустая для нас масса, но некоторым суждено быть составляющей кирпича, а кирпичу быть частью возведенного строения.
  Капля в море. Капле не дано изменить направление течения, чтобы изменить русло реки. Но капля может утолить жажду или остановить пожар.
  Мы и люди подобны шестерням и платам в сложных конструкциях и системах. Каждый выполняет свою функцию. Все творцы и боги, подчеркивают красоту системы и дают повод задуматься над её усовершенствованием. Мы заменяемы, но незаменяемая наша 'работа'. Неизменна наша вера в себя и других. Мы оставляем в нашей памяти только тех, кто действительно делал свое 'дело', и были рождены быть собой.
  Но просто быть собой - еще не всё! Для каждого из нас уже есть расписанные роли, но не каждый из нас доходит до того момента, когда она будет сыграна. Но те, кто доходит; тем, кому представится возможность сыграть - они играют! Но каково - зависит, будет лишь от них самих!
  У каждого есть своя сторона: реверс и аверс. Можно изменить мечту или изменить мечте, но не получится изменить себя и себе. Люди - есть горка праха, а мы их память!
  У всех есть на затылке незримый штрих-код, но у всех он разный. Не стоит менять его, чтобы не выделяться из массы. Стоит взглянуть на себя еще раз, чтобы поверить в себя. Ведь мы себя любим, любим то, что живет в нас, а значит, имеем право быть собой. Можем жить по правилам системы или изменять её по своим правилам, ведь те, кто рожден быть собой, 'крутит эту Землю', а те, кто изменил свой штрих-код бежит рядом с одним вопросом в голове: 'Куда катится этот мир?'. Решать в итоге не нам, а Вам: крутить или крутиться; жить своей жизнью или чужой; иметь свое мнение или иметь возможность на существование. Прятать свою индивидуальность под ликами, принятыми всеми или с гордостью смотреть вперед неизвестности и показать свою цену...
  Я слушал, не перебивая, как завороженный, боясь даже нарушить тишину, воцарившуюся вокруг своим дыханием, но не дышать я не мог! И только, когда моя душа остановилась, я позволил себе нарушить покой.
  - Ни хрена себе, - во мне играло множество эмоций, - и сколько же ты терпел, чтобы высказаться? - но вместо ответа я вновь получил оплеуху.
  - Вот поэтому, - строго сказала душа Николая, - мне и пришлось покинуть наше тело!
  - Почему поэтому? - обиженно спросил я.
  - Потому, что до тебя не доходит! - серьезно сказала душа.
  - Ладно, действительно хорош мне разглагольствовать! Перейдем к нашему делу! Тебе также надлежит сыграть свою роль, стать собой. Исправить боль, причиненную тобой; исправить, чего боишься. Гордыня - слепая тварь людская, её погонишь прочь. Простишь в себе всё то, что не даёт покоя. Заранее прощенный - прощенный небесами...
  - О чем ты говоришь, я не пойму! Говори яснее! - перебил я 'себя'.
  - Ооох! - тяжело вздохнула душа. - Вот свезло, достался же мне тугодум!
  - Эй! - мне было не по себе от подобного нахальства, даже проявленной моей собственной душой.
  - Цыц! - тихо сказала душа Николай, - Слушай меня и запоминай...
  - Как будто до этого было иначе? - съязвил я и получил очередную оплеуху. 'Вообще, где это видано, чтобы душа так себя вела - дерется ещё!' - думал я, - 'Ни чего, вот меня развяжут и я ему...'
  - Как раз к слову, - перебил мои мысли мой дух, - Когда ты будешь освобожден от пут, и двери тебе больше не будут преградой - ты покинешь это место, но запомни и не перебивай: ты покинешь это место, не раздумывая, иначе ты останешься здесь!
  - А ты? - спросил я.
  - А я! - вторя мне, произнесла душа, - А как ты думаешь, что со мной будет?
  - Ты станешь заблудшей душой, и твой огонь угаснет!- попытался я догадаться.
  - Если бы! - прыснул дух, - Останусь с тобой и до скончания твоих дней и буду мучить тебя байками о загробной жизни.
  - А если я откажусь делать то, что ты мне говоришь! - спросил я.
  - Ну, если тебе здесь уютно... - дух посмотрел на ремни, - как не жмут? Ты, конечно, можешь здесь оставаться сколь угодно!
  - Хорошо, хорошо! Но думаю, что меня теперь от сюда выпустят не скоро, после того, что я рассказал врачу...
  - Вот именно! - перебивая меня, вставил дух, - Своим развязанным языком, ты меня удивил. А ты поверь, что это было сложно! Ведь мы с тобой, являемся частями единого целого не только, как плоть и дух, но и едины в мыслях. Хотя... - душа моя примолкла, - ...мы плоть и дух и в этом сказанного много... Теперь мне всё понятно! - резко обрывая, готовый сорваться с кончика языка, мой вопрос, душа продолжает, - Но не будем более отвлекаться! Николай, ты покинешь это место СЕГОДНЯ НОЧЬЮ.
  - Сегодня? Но... - я недоумевал, - но почему именно сегодня и вообще, как это может быть возможным, ты забыл, где я нахожусь?
  - Я-то не забывал, а вот ты, когда решил поделиться с мозгоправом, видимо подзабыл чуток! Поэтому без моей помощи тебе теперь не обойтись. Я освобожу тебя!
  - Но как?
  - Очень легко! - уверенно сказала душа, - Уже всё сделано, тебе осталось только пробудиться...
  - А я что всё это время... - я не успел и договорить, как провалился во что-то мягкое и теплое. Это было реальность, которая никогда не преставала предо мной таковой до этого момента...
  Я открыл глаза, но окутывающая меня ночная мгла, не позволяла мне ни чего рассмотреть. Да мне и не надо было, так как я знал, что теперь я нахожусь не во сне.
  На улице на самом деле шел дождь, хлестая с порывами ветра по стеклу каплями дождя. Ворвавшийся сквозняк в мою палату через оконные щели, натыкаясь на стены нашёл выход у двери. Приоткрыв её, он вылетел наружу. Я подергал ремни, и те оказались не закрепленными. Я быстро встал, босыми ногами касаясь бетонного пола. 'Тут где-то были мои тапки' - пытался я нащупать обувь в темноте. - 'Вот они'. Прошлепав к двери, я приоткрыл её настолько, что смог просунуть голову в коридор, который был всё так же ярко освещен. Никого! Тут я и задумался о том, что снова я иду на поводу неведомо чему!
  Прошелестевший по коридору не угомонившийся сквозняк, принес с собою слова моей души:
  - Ты покинешь это место, не раздумывая, иначе ты останешься здесь...
  
  
  2.3. Третья и последняя встреча перед мытарствами...
  
  
  Прошлепав к двери, я приоткрыл её настолько, что смог просунуть голову в коридор, который был всё так же ярко освещен. Никого! Тут я и задумался о том, что снова я иду на поводу неведомо чему!
  Прошелестевший по коридору не угомонившийся сквозняк, принес с собою слова моей души:
  
  - Ты покинешь это место, не раздумывая, иначе ты останешься здесь...
  
  Я больше не хотел здесь оставаться и ринулся туда, где, как я предположил, (из того, что смог вспомнить после моего привода сюда) должна была быть дверь на выход. Коридор был длинным и прямым, а дверь на выход должна была находиться у самого его торца. Царящая вокруг тишина была нарушена, шлепками о пол моей обуви. 'Глупец, опять я всё испортил!' - я остановился, испугавшись, что меня кто-то мог услышать и сам прислушался, чтобы узнать, не кинется ли кто на шум. Всё вроде тихо и никого! Тогда чего же ждать еще? Я быстро побежал к выходу, не боясь уже нарушить, чей-либо покой. Впереди замаячила вывеска над дверью 'выход'. Верите ли вы в знаки? Вот он и есть - спасительный знак!
  Я подбежал к двери и распахнул её, обретая крылья свободы.
  Деревья и кусты, заборы, тротуары и дороги, мелькавший свет проезжающих машин, дома, дома, дома - всё это смешалось в одну картину, пока бежал я прочь подальше из своей последней обители. Пока холодный дождь, разгоняемый, не менее холодным ветром, не отрезвил мою голову и не заставил остановиться. Я обнаружил, что гонимый чувством обретенной свободы, мои ноги принесли меня в окружной парк. Стоя в мокрой одежде, среди кустов и деревьев его, я искренне верил, что наконец-то обрел верный путь.
  Но что теперь мне делать? Я распрощался с узами неволи, но я не знаю, куда теперь мне следует идти! Меня тянуло назад к родным, увидеться с женой, но будет ли она рада, когда увидеться со мной?! Конечно, она будет, но в первую очередь меня искать будут у неё, когда узнают, что я бежал. Так, что я не мог, НЕ МОГ отправиться домой. Анастасии, я и без того причинил немало боли. За, что надеюсь, я, буду когда-нибудь прощен. Всё, что у меня сейчас было - это холодный дождь и мокрые слезы...
  - Мне необходимо найти укрытие от дождя! - шепчу я, оглядываясь вокруг в поисках какого-либо убежища, и вижу поодаль от себя величественное дерево с богатой зеленью кроной. Спешу укрыться под его сводами, но, не добежав всего один шаг до него, падаю навзничь. Кто-то сбивает меня с ног, ударом в спину! 'Неужели меня так быстро хватились, и буду сейчас повязан, возвращен и брошен назад в психушку?' - думал я, пытаясь подняться на ноги. Но новый толчок в спину не даёт мне подняться, погружая меня лицом в грязь, разжиженную после дождя. Во мне взрывается вулкан эмоций и чувств, готовый к разрушению, но мне не дают подняться, пытаясь утопить в этой грязи. 'За что? Кто это делает?' - думал я, начиная задыхаться.
  - Ты погряз во грехах своих и тебе следует очиститься от них, вкусив той грязи, что ты сам когда-то нес! - слышу я знакомый голос, нахожу в себе силы и вырываюсь.
  Передо мной стоит мой дух, моя душа, но я не верю, чтобы он зачинщиком происходящего.
  - Ты? - задыхаясь, говорю я, - Это ты?
  - Я! - улыбаясь, ответил он. - А кто же ещё?
  - Хорош издеваться! - кричу я. - Это ты меня пытался утопить? Говори!
  - Ну чего ты кипятишься! Ну, извини... - не став дослушивать я кинулся на него и, не ожидая, что пройду сквозь него, как сквозь воздух, врезался в ствол дерева и отключился.
  Сознание возвращалось мне нехотя, пытаясь подольше оставаться скрытым от реальности. Голова моя трещала. Было такое чувство, что она вот-вот лопнет от налившейся в ней крови. Я открываю глаза и вижу перед собой только мутную пелену, пытаюсь протереть глаза и обнаруживаю, что руки свои я держу поднятыми над головой. Снимая пелену с глаз, я устремляю свой взор вниз и вижу, что я привязан одной ногой к ветке дерева и болтаюсь сейчас вверх ногами.
  - Как себя чувствуешь? - интересуется, рядом стоящий со мной мой дух. - Хомут на ноге не жмет?
  - Какого хрена ты делаешь? - кричу я, - Что за цирк? Немедленно опусти меня на землю!
  - Тише, тише! - спокойным голосом говорит душа, видя, как я бултыхаюсь, пытаясь добраться до узла на ноге. - Успокойся же ты, наконец, только хуже себе сделаешь!
  - Ты зачем меня привязал? - не успокаивался я и, вспомнив, что мгновения назад моя душа меня пыталась накормить 'моими грехами', взорвался отборной бранью, теперь пытаясь, ухватится не за узел, а за того, кто меня подвесил, но мои руки касались воздуха, но не могли коснуться духа.
  - Вот это тебя понесло! - протянула душа.
  - Иди сюда! - корчился я в бессилии. - А ну материализуйся или как там у вас делается, чтобы я смог набить тебе твою псевдоангельскую морду!
  - Ты даже сейчас продолжаешь бессмысленные потуги в борьбе со мной! - сказала душа, наблюдавшая за моими выкрутасами, - Это даже забавно! В тебе есть сила, но ты эту силу тратишь не в то русло.
  - Хватит нести чушь, ты меня пытался убить! - я задыхался от злобы.
  - Люди с рождения умирают, таков их удел! Но мы держим ответ не за смерть, но за жизнь. Я пытаюсь научить тебя жизни, Николай! Научить тебя исправить твои ошибки.
  - Каким образом? - кричал я.
  - Ты всё горячишься, даже не пытаясь понять, что ты стал частью важного обряда, через который люди проходят с рождения. Это обряд боли. Мы рождены с ней и умираем с ней.
  - Ты опять несешь чушь! - кричу я, пытаясь, выкрутится и достать до узла на ноге, - Развяжи меня сейчас же!
  - Пойми это, Николай! Пойми и прими, и прости меня! - сказала душа.
  - За что, мне тебя прощать, развяжи сначала. - Брызжа слюной, кричал я и получил сильный удар в бок.
  - За это, Николай! - сказала душа и голос её вздрогнул, - За то, что болью боль пытаюсь я исправить.
  - Эй, ты совсем что ли? Больно же! - визжал я и получил еще один удар.
  - За то прости меня, - говорила душа и на глазах её накатывали слезы, - что пыль воспоминаний иначе не собьёшь.
  - Иди ты в петь! - шипел я, хватая воздух ртом и держась за ушибленный живот.
  - Вспомни, Николай, что гложет, что терзает. - И нанесла еще один удар. - Что раны в сердце, временем не излечимы, а разумом затаены были глубоко. Вспомни свои ошибки, что исправить следует тебе!
  - Умоляю, прекрати! - взмолился я, не в силах более выдержать терзаний.
  - Я не могу, отныне только ты вправе это закончить, всё исправив! И только ты! - говорила душа, плача и нанесла ещё один удар. - Прости...
  - Что ты делаешь со мной? Мне мало боли в сердце, так ты её решил удвоить наяву, на теле моем, нанеся увечья?
  - Вспомни, - продолжала душа, - вспомни и скажи, что ты исправить должен... - и подняла руку для следующего удара, но я её остановил.
  - ПОСТОЙ! Не надо больше боли, я вспомнил, я скажу!
  Душа отступила от меня, готовая меня была выслушать.
  - Есть в моей жизни прегрешения, но страшных мук я избежать смогу, исправив главных три! - и я стал перечислять.
  - Первое, что мне не давало покоя, так это то, что мать я так и не проводил в последний путь как подобает! За что отец меня так и не простил!
  - Второе - мой друг, погибший на войне - я осквернил его память!
  - И третье моё прегрешение - должно было стать моей последней надеждой в этой жизни, на то, что я буду не один... но ложью боль я приумножил...
  Мне было действительно трудно вспомнить эти моменты собственной жизни, пока они буквально не были выбиты из меня.
  Моя душа стояла рядом со мной, но в глазах её не было больше слез, а только свет и счастье. Счастья от того, что я смог преодолеть свою боль.
  - Садист, хренов! - прошипел я в адрес своей души и потерял сознание, от бессилия. Но уходя в беспамятство, до моего слуха долетели последние слова моей души:
  
  - Теперь ты готов, чтобы отправится в дорогу, ведущую к преодолению испытаний...
  
  Знаете, люди часто бегут в прошлое, кутаясь в одеяло воспоминаний, греясь в лучах добрых поступков и событий. Но не я. Мне в этой ситуации похвалиться нечем. Я видел только боль, которую я приносил людям. Видел людей, которые мне улыбались, а затем проклинали вовек. От их слов веет ненавистью, но это не самое страшное. Мои глаза наполняются ужасом, холодеют руки, а спина покрывается холодным липким потом, потому что у меня нет ни одной надежды на оправдание. Я просто не могу дать положительной оценки своим поступкам, не могу простить себя.
  
  Бессмысленно пытаюсь прогнать наваждение перед собою: маленький мальчик сидит на подоконнике, его рыжие кудряшки теребит тревожный майский ветер, а проливной дождь заставляет его плакать. Быть может, он ждет маму или запутался в себе, как в терновнике малиновка? Может, ждет наказания или ожидает прощения? Не знаю...
  
  
  3.Грехи.
  
  
  Я ушёл воевать в Афганистан, подписав контракт. Помню тот день, когда его подписывал, преисполненный гордостью за то, что выполняю свой долг перед Отчизной и, возвращаясь, домой был абсолютно уверен, что сделал правильно, выбрав дело настоящего мужчины.
  Как же я горько ошибался!
  Вечером отец и мать вернулись с работы домой, и я поспешил, с ними поделится своим решением.
  Моя мама восприняла это известие, как весть о моей смерти, а моей отец, сказал, что 'мужчину ещё не определяет служение государству, тем более в войне, которые на самом деле простым людям не нужны. Строгое воспитание, которое закаляет в тебе характер, необходимы, но ни кому не нужны смерти на поверку ни чем не оправданные, как только политикой! Война, для государей - это комбинат по переработки мяса... и из неё выходят чаще инвалидами, а еще чаще не выходят!' За такие слова моего отца могли посадить, а я тогда жутко испугался их, даже не вникнув в их суть. Но самое горькое, что я обвинил отца в том, что он говорил, как предатель Родины! И я не как не ожидал, тогда, что мама вступится за него.
  В моём воображении, часто возникает карикатура на человека, которого с завязанными глазами ведут другие люди, убаюкивая его бдительность, заговаривая уговорами о том, что 'всё будет хорошо!'. Но, не позволяя снять повязки с глаз и узреть, что ведут его к обрыву...
  Видимо и я таким же был, когда подписывал контракт; когда мне обещали горы, а получил я шиш.
  В тот же вечер я ушел из дому и больше туда не возвращался, дожидаясь, когда меня призовут по долгу.
  Больше мать живой я не видел, а однажды попытавшись найти прощения у отца, я встретил преграду.
  - Я не желаю ни чего о тебе знать! - это были последние его слова, сказанные мне.
  Я слишком поздно понял значения отцовских слов. Слишком поздно, чтобы можно было, что-то вернуть назад. Слишком поздно я узнал, что такое война...
  Это был жаркий сентябрьский день. Последнее тепло уходящего лета, но только не для тех мест, где солнце было так же жарким, как и нравы людей, населявших эти места.
  Нашу роту отправили на зачистку кишлака у подножия перевала. Нас разбили на звенья по три человека. Я, мой тезка Колян и 'Каштан' должны били проверить четыре дома к северу от укрепления. Помню, как мы шли осторожно, ступая и осматриваясь по сторонам. Помню, как съедало нас, жуткое желание провалится сквозь раскаленный песок, лишь бы избежать, окутывающее нас с головы до ног чувство страха. Тогда казалось, что смерть нас ждет за каждым углом дома, за каждым забором, у каждого массивного камня.
   'Каштан' решил 'прошерсти' периметр первой хижины, а мы с другом зашли внутрь. Помещение имело всего одну комнату, но и та была захламлена среди ветхой мебели, различной утварью и вещами, среди которой кто-нибудь мог притаиться. Колян пошел по одной стороне осматривал одну часть комнаты, я другую. Из-за того что на доме было всего пара-другая маленьких окошек почти у самого потолка, в помещении было темно, наверное поэтому я и не заметил сразу того пацаненка, который вылез из кучи тряпья, держа в руках автомат, дуло которого смотрело прямо на моего друга. Я замер и закрыл глаза, чтобы не видеть, оградить себя от происходящего.
  '...Война... комбинат по переработки мяса... и из неё выходят чаще инвалидами, а еще чаще не выходят!' - вспомнились мне слова моего отца за считанные секунды до того как раздались выстрелы. Крик 'Каштана' приводит меня в чувства и заставляет открыть глаза.
  Колька лежит не в естественной позе у стены, на горе того хлама, что был здесь разбросан повсюду. Лицо и грудь моего товарища были просеяны кровоточащими пулевыми отверстиями
  - Стреляй в него, блядь! - кричал мне 'Каштан', который прибежал на звуки выстрелов и увидел, что происходит, - Стреляй, придурок хренов, он 'Близнеца' твоего завалил!
  Я посмотрел на пацаненка, который убив моего друга, нацеливает автомат на меня. Видел, как сжимаются его палец на спусковом крючке, но не мог пошевелиться. Подбежавший сзади 'Каштан' сбив меня с ног, спасает меня от смертоносного свинца. Я приземляюсь лицом в какое-то тряпьё, которое жутко пахло рвотой, как потом оказалось моей.
  Слышу два выстрела. Это сработал пистолет 'Каштана'. Поднимаю голову и вижу, что пацаненок уже мертв.
  Об этом мне отец говорил, от этого хотел уберечь.
  В тот день для меня 'игры в войнушки' закончились. Но злосчастья дня на этом не закончились.
  Когда мы вернулись в расположение роты, меня вызвали к командиру, который сначала напоил меня спиртом из собственных запасов, и сообщил, что ему жаль моего 'Близнеца' (Так нас называли в роте за то, что у обоих была одна и та же фамилия и имя). Потом сказал мне, что мне следует быть еще мужественней и сообщил мне о смерти матери.
  Я не спал до утра. Сгреб в себе всё мужское и просто плакал.
  Через два дня, меня 'как не удел' отправили домой. Я не мог больше держать оружия в руках и надо признаться, что ко мне проявили великодушие, отпустив. Благо мой командир помог, но что было для меня тогда благом?
  Вернувшись домой, я встретил сильно постаревшего, убитого горем отца, а когда я попытался его успокоить, то получил, что, видимо заслуживал:
  - Я не желаю ни чего о тебе знать! - сказал он мне.
  Полоса моей жизни превращалась в точку, и я замкнулся от всего мира.
  Я исчез из жизни моего отца; я исчез из собственной жизни.
  Я покинул свой город и поселился у каких-то людей. Своё время я стал проводить в алкогольном бреду, так было легче заглушить слезы души. Но они всё равно срывались.
  Я жил, чем придется, продал все, что у меня было. И в тот момент, когда мне в очередной раз нужны были деньги, а заработать я их не смог, я решил продать то, что у меня осталось с войны. Я помнил, что у меня было что-то припрятано в армейскую сумку, но в угаре пьяном я подзабыл, куда это положил. Это был Колькины, моего 'Близнеца' вещи, которые мне отдали, как единственному родному, который был у него. Колька был сирота.
  Вытряхивая на старый, изъеденный древесным червем деревянный стол, вещи усопшего, я рассчитывал, что смогу на чем то поживится. Так я и наткнулся на письма моего 'Близнеца'. И я вспомнил, как когда-то Колька часто и тепло вспоминал, что познакомился с одной девчушкой по переписке, что в жизни в глаза друг друга не видели, но тянуло их друг к другу со страшной силой. Тогда в моей голове и родилась жуткая идея, что потеряв всё в этой жизни, не грешно будет начать другую. Кстати, перебирая письма, я наткнулся в одном из последних, так и не распечатанном самим Николаем, на фотографию Анастасии...
  
  Это исповедь моих грехов, и кто скажет, что рассказанное здесь разнится с тем, что было у нас в начале, тот будет прав. Но стали бы вы меня слушать, начав я свою историю иначе?
  
  Нет, нет! Я ни сколько не хотел, ни кого обманывать! Просто я рассказываю историю так, как видел её я!
  
  Для каждого из нас есть своя правда - сколько людей, столько и мнений...
  
  Вот и моя правда, заключалась в преодолении вместе с вами некоего испытания в начале повествования...
  
  
  4.Преодоление Испытаний.
  
  
  4.1. Преодолевая первый путь...
  
  
  - КОЛГАРОВ, ТЫ ЧЕГО УСНУЛ ТАМ? - слышу я противный голос, пытающийся вырвать меня из цепких, но мягких объятий сна. - ДАВАЙ БЫСТРЕЙ РАСКАЧИВАЙСЯ, ВОЕНКОМ ПОДПИСАЛ ТВОИ ДОКУМЕНТЫ И ТЕПЕРЬ ЛИЧНО ХОЧЕТ ТЕБЯ ПОЗДРАВИТЬ!
  Какой еще военком? Я открываю глаза и вижу перед собой сухорослого лейтенантика, того самого, которого я и дворовые мои друзья называли Табаки за чрезмерную любовь к своему начальству. Я вглядываюсь в черты его лица и нахожу, что чертяка ни капельки не изменился с последней нашей встречи. Будто бы время для этого человека не существовало. Но, что он здесь делает, и что за дела с военкомом?
  - Ты бы для начала поздоровался что ли! А то ведь столько лет не виделись, и вдруг те нати, как снег наголову... Слушай, Табаки, а какого ты вообще здесь делаешь...
  - Чего ты сказал? - лицо его скривило от злобы, покраснело, - А НУ ПОВТОРИ!
  - Эй, ты чего? Что ты делаешь здесь, я хотел спросить! - не понимая, что повторить, говорю я.
  - КАК ТЫ МЕНЯ НАЗВАЛ, САЛАБОН?
  - Что за крики, а драки нет, а лейтенант Табаков? - послышался голос за спиной сухорослого. Голос, который я бы узнал из многих других - этот голос принадлежал подполковнику Браннику.
  'И этот здесь!' - недоумевал я, и огляделся, чтобы подтвердить свою догадку.
  - Какого хрена здесь происходит, как я оказался в этом чертовом военкомате? - закричал я, уставившись на этих двоих призраков из моего прошлого.
  - Ну, точно перегрелся, салабон, - ухмылялся лейтенант, - или решил под дурачка скосить, хорошенько подумав, после подписания контракта!
  - Отставить разговоры, лейтенант Табаки! - Бранник даже не заметил, что исковеркал фамилию своего подчиненного, за то сам лейтенант, очень даже заметил, но из-за сильной любви к начальству решил смолчать и проглотить обиду. - Я прекрасное понимаю, сейчас этого парня - у него элементарный шок, вызванный чувством радости. Это благородное чувство - благородного человека! Тебе учиться у него надо, а ты криком кричишь на него... Стыдно должно быть!
  - Ну, а ты чего сидишь, - обратился он ко мне, - не дают встать, полные радости, штаны?
  Я практически не слышал его, охваченный паникой собственных мыслей и догадок происходящего. Я пытался успокоиться и постараться более не выдать своё настроение, но взгляд мой был беспокоен и выдал меня.
  - Товарищ, подполковник, - начал лейтенант, уловив мой взгляд, - он как-то странно на нас смотрит!
  - Да сам ты странный! - сказал Бранник, хлопая тяжелой лапой сухорослого Табакова по спине, от чего тот чуть ли не припадает к полу. - Говорю же тебе, парень просто не в себе от радости!
  - Да не вижу я в нем радости, как-то! - продолжал своё гнуть лейтенант.
  - Ой! Надоел ты мне, иди, займись лучше чем-нибудь полезным! - сказал Бранник, выпроваживая из помещения, действительно поднадоевшего лейтенанта.
  Пока они болтали, да спорили, я осматривал то помещение, в котором находился сейчас - это было определенно приемная нашего деревенского военкома. Но как я сюда попал, сообразить не могу. Пытаюсь вспомнить последнее, что со мною было и в голове моей всплывают образы - дождь, ветер, боль и... и моя душа!
  - КОНЕЧНО! - вырывается у меня, поняв, наконец, как я попал в это злосчастное место.
  - Ну, вот и славно, ну, вот и чудненько, что не передумал! - сказал Бранник, который оказывается что-то у меня спрашивал. - Осталось разрешить с тобою несколько формальностей и всё - ты свободен!
  'Вернее наоборот!' - всплыло у меня в голове, но вслух не стал ни чего говорить, а лишь последовал приглашению Бранника пройти в его кабинет. Вставая, я посмотрел, во что я был одет - на мне больше не было больничной пижамы с тапочками, на мне были одеты брюки клеш, перешитые полностью сверху вниз, как когда-то я делал, следуя моде. А делал я это не когда-то, а буквально вчера! На мне была так же одета хлопчатая рубашка, трещавшая по швам, а обут я был в черные туфли, настолько сильно обработанные гуталином, чтобы создать эффект 'лакированных', что они постоянно пачкали. По пути в кабинет я заглянул в зеркало, закрепленное на стене приёмной, разбивая в пух и в прах свои оставшиеся сомнения.
  Нет, мой разум не решил посмеяться надо мной и мои глаза меня не обманывали - в отражении на меня смотрел, став уже незнакомым мне, молодой человек.
  Да! Так и есть! Непонятно как, но я оказался в собственном прошлом и видел сейчас перед собой своё помолодевшее отражение. Единственным объяснением происходящего для меня были слова моей души о том, что я, по-видимому, отправился в дорогу, ведущую к преодолению испытаний.
  - Ну, что? Дадим им просраться? - прерывает Бранник ход моих мыслей.
  - Конечно, дадим! - претворяюсь я, что отлично понимаю, о чем идет речь. Опять я, погруженный в раздумья, суть происходящего не уловил. Но стоит мне напрячься, и я вспомню, что было в этот день со мной... или вернее то, что будет!
  - Молодец, молодец! - продолжал расхваливать меня военком. - Вот это настрой!
  'Ты думаешь, что перед тобой всё тот же несмышленыш, которому легко промыть мозги?' - думал я про себя, в мыслях обращаясь к Браннику. 'Давай, давай! Скажи ещё, что да если б каждый был таким как я!'
  - Да если бы каждый был таким как ты, Колгаров! - сказал Бранник, - Ух! Не знаю, чтобы было!
  'Побольше фанатиков бездумных, которые попутав идеалы мира простых людей с корыстью правящего люда, будут биться, отбивая правоту на ложь!' - так я думал о том, что бы было; что станет, когда находятся такие люди, о которых говорил Бранник - бездушных и пустых, каким был и я.
  Подполковник остановился у своего письменного стола, занимающего треть кабинета, и стал рыскать в кипе бумаг. Видимо он искал мой контракт, который по халатности был отложен не в ту кучу макулатуры.
  - Ёпти, ну вот же он! - военком вел себя так будто, открытие чего-либо потерянного на его столе было для него сенсацией.
  'Конечно, где же ему еще быть, как не под тарелкою с отварной картошкой с рыбой!' - думал я.
  - Извини, Коль, но ты меня застал в разгар обеда! - будто бы читая мои мысли, сказал мне Бранник.
  - Да будет вам! - отвечал я в обычной манере, которая бы не высказывала не довольства.
  - Ну, вот и ладушки, вот и хорошо! - припеваючи отвечал Бранник, отряхивая от крошек еды контракт.
  - Николай, как я уже говорил, нам осталось разрешить с тобою несколько формальностей и всё - ты свободен!
  Знаете, о чем в тот момент я подумал? Конечно же, о том, что 'а стоило ли вообще подписывать этот клочок бумаги, чтобы меня судьбою после завертело, закружило и выкинуло как не удел?'
  Но видимо меня исправить отправили не то, что я подпишу, а то, под чем я оставлю свой автограф.
  Документы уже были мною подписаны, и я ни чего с этим поделать не мог. Оставшиеся мелкие формальности, о которых говорил Бранник, было всего лишь желанием выразить благодарность за то, что 'еще есть такие осл...то есть люди как я!'.
  Я больше ни чего, ни хотел слушать и направился на выход, куда угодно, лишь бы было подальше от этого места.
  Я выбежал на улицу, где царицею весною пахло; где всё жило и всё цвело, как в сказке. 'Как в сказке' - повторил я мысленно, думая о том, что мне выпал сказочный шанс ещё раз увидеться с родителями, и проститься с ними, как полагает... Заигравшая было во мне радость, сменилась не понятной мне грустью.
  - Увидеться с родителями и попрощаться с ними... и что же это за испытание? Что я сумею постичь из него? Ведь ни чего я не меняю! - я брел по дороге, размышляя и активно жестикулируя, и друг я заметил её. Я увидел свою маму! Она медленно шла навстречу мне, легкая и воздушная, какой я её всегда помнил. Одета она была в свою любимую синюю блузку в крупный белый горошек и юбку, подобранную почти в тон блузке, за исключением желтых горошин вместо белых. Эта юбка мне, увы, никогда не нравилась! Она казалась такой беззаботной и веселой, но, что с ней будет, когда я ей скажу?
  Я попытался позвать её, но моё дыхание перехватило, и получилось как-то не уверенно.
  - Мама! - закричал я ещё раз и побежал к ней.
  Я не различал в её лице ни испуга, ни удивления моему поведению, ведь мне было все равно. Я упал перед ней на колени, обнял её за ноги и, почувствовав, как что-то во мне с диким шумом ломается, я заплакал. 'Ты здесь, со мной!' - задыхался я от мыслей. 'О, как же это непередаваемо увидеть тебя вновь, почувствовать твой запах и касание твоих рук, ощутить твое тепло, нежность и заботу!' Я был безумно счастлив, обретая назад нечто личное некогда утраченное.
  Я потерял способность воспринимать действительность и ушел в себя...
  Я пытаюсь вспомнить, как мы дошли до нашего дома, но не могу. Ведь я всецело был поглощен одною ею. Я больше не плакал, но и сказать я так ни чего ей не смог. Не знал, с чего начать. Она так же ни чего не спрашивала, чувствуя, как что-то меня тревожит, но ждала, когда я сам начну. Так мы, наверное, и дошли до дома, в полном безмолвии, гонимые одними мыслями своими.
  Я очнулся от оцепенения только, когда скрипнула калитка нашего забора. Я посмотрел на наш дом. Мой отеческий дом, где всё было сделано руками моего отца. Каждый колышек, каждое бревнышко, каждая деталька дома жила его душой.
  - Коля, ты чего остановился? - позвала меня мама, выводя из очередного оцепенения. 'Это нелегко переживать заново! - думал я. - Интересно, а вернулся ли отец с работы?'
  Я улыбнулся матери.
  - Всё хорошо, мам (как было не привычно произносить это слово после стольких лет)! Просто мне показалось, что у нас что-то с домом не так.
  Мама посмотрела на дом, пытаясь рассмотреть то, что увидел я.
  - И что не так, сынок?
  - Я думаю, его не мешало бы освежить, покрасив! - соврал я.
  - Да брось ты! - махнула мама рукой. - Отец тебе потом освежит! Пойдем лучше быстрей домой, я буду кушать разогревать, ведь и он скоро вернется!
  - Хорошо, мам! Как скажешь!
  Зайдя в дом, мама тут же побежала хлопотать на кухню, а я уселся на отцовский раскладной гамак. Я хотел пойти с мамой, но моя усталость брала своё. Не заметно для себя, я уснул.
  Я не слышал, как пришел отец; ни чего не почувствовал, когда меня пытались разбудить, чтобы я шел спать к себе и проснулся я лишь на утро. Открыв глаза, я сначала решил, что проспал совсем немного, когда услышал, как мама возится на кухне, что-то напевая себе под нос. Я поинтересовался, не приходил ли еще отец с работы, на что мне ответили, что приходил и снова ушел.
  - Ээ...в ночную? - я пытался вспомнить, работал ли отец когда-нибудь в ночную.
  Мама выглянула из кухни, проем которой выходил как раз в залу, где был я, и удивленно посмотрела на меня.
  - Отец, пришел еще вчера вечером с работы, застав тебя спящим на его месте. Он, конечно, немного поворчал, но не стал тебя будить, а я пыталась, но не разбудила. Ни когда не видела тебя таким разбитым. - Я знал, что она так пытается подвести меня к разговору о том, что меня терзало. Ведь от матери ни чего не укрыть!
  - Ой, пригорает! - исчезает мама из проёма, и я слышу, как что-то снимают со сковородки, орудуя деревянной ложкой, потом ставят снова на плиту и снова что-то начинает скворчать.
  Сладкий аромат свежей выпечки из кухни, будоража мою память. Я прекрасно помню, какие вкусные были у мамы блины. Встаю и иду на кухню. Так и есть - мама печет блины. Я улыбаюсь, смотря на то, как она измазалась в муке.
  - Если хочешь есть, - говорит она мне, - то сначала вымой руки, а потом на кухню!
  - Да, мам, я и в правду есть хочу! - подхожу к ней и целую её в щеку. - Как всегда пахнет обалденно!
  - Обалденно? - удивленно переспрашивает мать. - Не узнаю тебя, совсем! Странно себя ведешь, новые словечки употребляешь.
  - ЛУЧШЕ НЕ КУДА! - кричу я и прижимаю её к себе, не боясь испачкаться.
  - Поосторожней же! - засмеялась она. - Совсем странный какой-то!
  - Не странный, мам, а счастливый! - говорю я.
  - Так, счастливый, беги на улицу. Иди на улицу мой руки, заодно водицы свежей принесешь!
  Я еще раз чмокаю её в щечку и бегу на улицу и тут же возвращаюсь назад.
  - Что? - спрашивает меня мама, смотря, как я суечусь, - Забыл ведро?
  - Ага! Забыл, где оно вообще находится!
  - Всё-таки, странный! - констатирует мать,. - Вон же за тобою у входа!
  - А точно! - делаю я вид, что просто не заметил его. - Я пулей!
  Выскочив на улицу, я побежал на право, потом развернулся и побежал налево.
  - Черт, не там же! - ругал я себя, ведь колодец был слева.
  Добежав до крытой бревенчатой шахты с воротом, я открыл крышку, закрывающую жерло колодца, зацепил ведро за хомут на цепи и бросил его в колодец. Ворот звонко заскрипел по деревянным колодкам, завораживая моё сознание.
  'Как же здорово, быть снова здесь как в прежние времена, - думал я, - и стоит ли мне вообще что-либо говорить родителям? Не проще ли остаться здесь...' Не успел я завершить мысль, как что-то страшное сдавило меня изнутри. Я упал на землю, пытаясь, ухватится за воздух, которого мне стало не хватать. Окружающая действительность стала меняться на моих глазах, пульсировать. То я лежал у колодца возле родного дома, то меня уносило неизвестно куда, и я оказывался поглощенным мраком ночи, невиданного мне места. В том, другой реальности по моему лицу были крупные капли дождя. В меняющейся картине действительности я усмотрел, что в той мгле кто-то меня дожидается.
  - ТЫ СКОРО БУДЕШЬ МОИМ! - донеслось до моего слуха. Я видел, как это нечто подбирается ко мне, становится ближе. - ОТКАЗЫВАЙСЯ И ДАЛЬШЕ ИСПРАВЛЯТЬ НАМЕЧЕННОЕ И ТОГДА ТЫ БУДЕШЬ МОЙ! - говорило оно мне, обжигая своими словами моё сознание. Опять этот голос, что я услышал впервые по дороге в больницу; голос, который давал мне немыслимые приказы.
  Раньше я думал, что это говорила моя душа, теперь же я думал иначе, ведь являясь одним целым, мы не могли друг другу навредить. Но от этого существа я почувствовал опасность; я чувствовал, что если не буду ему сопротивляться, то потеряю себя.
  Боль отпустила и наваждение прошло. Я теперь знал, что медлить мне не дадут, так как кто-то открыл сезон охоты на меня - неприкаянную плоть бездушную.
  Забыв совершенно о ведре, упавшее в колодец, я поднялся на ноги и поплел в сторону дома. Мне нужно было завершить то, зачем я сюда явился. Мне надо было объясниться и простится с матерью, отца я уже не надеялся увидеть. Мать ему всё объяснит, и он меня надеюсь, поймет...
  Еле держась на ногах, и стараясь как мог, не показывать свою слабость, я зашел в дом.
  Увидев меня, мама бросилась ко мне, уронив полотенце, которое она хотела дать мне.
  - Что с тобою, сынок? - от испуга она сталась белее белого. - Почему ты мокрый?
  'Хреновый из тебя актер!' - думал я о себе.
  - Да всё в порядке, мам! - попытался я её успокоить. - Когда бежал назад домой, споткнулся да ведро уронил! Торопился дурень, думал мне блинов не достанется! - соврал я, потирая голень, - Вот, кажется ногу ушиб!
  - Ой! - тяжело вздохнув, мама уселась на кушетку у входа. - И вправду дурень, убиваться из-за каких-то блинов! Вон, расшиб себе ногу. Поди, ещё что-нибудь расшиб? Нет, ни чего не болит? - спросила она меня и, не давая вставить слово, продолжила причитать. - Ой, горе горемычное, да ты ж мне скажи, я этих блинов тебе нажарю выше крыши. Ой! Дурень, дурень...
  - Мам, я принесу тебе воды! - сходив на кухню, я пришел назад со стаканом наполненным водою и дал его попить маме.
   Пока она пила я всё решался с чего же мне начать.
  - Мам, мне нужно тебе кое о чем сказать! - начал я. Возможно, этого начала она и ждала, увидев как затянувшееся ожидание в её глазах, наконец-то от неё отстало.
  - Что случилось, сынок? - спросила она, прижав обеими руками граненый стакан.
  - Ни чего такого о чем бы следовало беспокоиться! - слова мне так и не шли, но я старался. - Я очень люблю вас с отцом и уважаю. Жаль, что мне не дождаться теперь его с работы...
  - Что значит 'не дождаться', - перебивает меня мать, - куда собрался, что ль?
  - Да, да, мам! Но прошу, не перебивай больше, я и так скажу! - мама смотрела на меня своими ласковыми серо-голубыми глазами, в глубине которых ни один смертный потонул. - Я хочу, чтобы ВЫ с отцом гордились мною...
  - Мы гордимся! - удивленно сказала мать и запнулась, поняв, что перебила.
  - Хочу, - продолжил я, - чтобы вы знали, что ваш сын способный управлять собственною жизнью, собственной судьбою. Вчера я сделал шаг, который не воротишь, поэтому нужно будет мне уехать!
  - Что случилось? Что... - мама вновь закипала, и мне нужно было срочно что-нибудь придумать, чтобы её успокоить.
  - Я же сказал, что ни чего такого за что пришлось бы вам краснеть! Вспомни, как ты говорила, что настоящий мужчина, если ставит перед собой цели, должен добиваться их свершений. Но если эта цель...
  - Но если эта цель, - продолжила она, - не достойная твоей души, то он должен будет оставить её! Я помню, сынок!
  - Вот пришло и моё время, чтобы чего-то добиться! Но моя цель меня погонит из дома, и да будут небеса свидетелями, я хотел бы остаться, но...
  - Не продолжай, сынок! Мне всё ясно стало, больше ничего не надо объяснять. - Она посмотрела на меня такими печальными глазами, такими добрыми и струящимися надеждой. - Я только надеюсь, что ты нас не забудешь и вернешься вскоре.
  - Я буду вас часто навещать! - опустившись перед ней на колени и обняв её за ноги, я вспомнил об их могилке, и прикусил нижнюю губу, чтобы не разрыдаться.
  Потом мы долго молчали - я так и сидел, обняв её за колени не в силах более ни чего сказать, а она не пытаясь, что-то из меня вытянуть, ласково поглаживая меня по голове.
  'Мне так тебя будет не хватать, мама...'- думал я, всё сильнее прижимаясь к ней.
  - Я никогда тебя не оставлю, сын! - слышу я и поднимаю глаза, чтобы встретится с её взглядом. Она улыбается мне и в этой улыбке сокрыта вся моя жизнь, от рождения до исхода. И я понимаю, что её взгляд и её тепло - пока я буду жив, понесу в себе, идя дорогой длинною в жизнь...
  Выходя из дома, я прекрасно понимал, что никогда не увижу больше мать. Возможно, не увижусь и с отцом. На миг обрел я смысл в жизни, и вновь я всё терял. Всё рушилось, подобно карточному дому.
  'Зачем меня сюда вернули, зачем? - терзали моё сердце мысли. - Чтоб боль свою усилить? Зачем?' - кричал я изнутри.
  Идти мне было тяжело, всё наравило развернуться и бросится назад в объятье к матери. Я пробовал бежать, но тело моё отказывалось слушать. Когда я вышел со двора и скрылся из его вида, я припал к земле и разрыдался, снова оплакивая потерю матери.
  Мысли, шум, чужие голоса людей из прошлого пчелиным роем отзывались сейчас во мне. Я сжал обеими руками голову и всё затихло. Я был благодарен этой тишине, в которой не было ни одной для меня мысли.
  Не знаю, сколько я так пролежал, окутанный тишиной, но когда я поднял голову и открыл глаза, то мне пришлось зажмуриться от слепящего солнца, которое казалось, было повсюду. Пряча от солнца глаза, я обнаружил, что уже не в деревне. Я оказался в окружении массивных гор, среди каменистой пустыни...
  
  
  4.2. На пути втором в Афганистане...
  
  
  Солнце слепило, и было безжалостным в своем неумолимом стремлении изжить всё живое в этой пустыне. Меня не спасала даже головной убор, а одежда моя была насквозь мокрой от пота. Жажда не давала покоя, выбивая еще больше из сил. Окружающие меня сопки, выглядели уныло и угрюмо. Сама местность, в которой я оказался, говорила, что в этих местах царит страх и усталость. Я встал с земли, отряхнул свою форму и осмотрелся - в трехстах метрах от меня стоял ряд палаток. Я узнал в них наш лагерь. Увиденное, принесло мне боль и разочарование, ведь я уже был здесь однажды! И это время было не самым лучшим в моей жизни. Пока я размышлял о происходящем, ко мне кто-то подкрался сзади и гаркнул, так что я аж подпрыгнул.
  - Ну, ты и сыкло, однояйкий! - так мой друг и боевой товарищ Колька коверкал слово 'близнец'. 'Близнец', который сейчас находился передо мной.
  -Эй, ты че удумал, - закричал мой тезка, когда я прыгнул на него, обнимая, - а ну слезь с меня. Мало нас называют 'близнецами', а то будут называть еще как-нибудь!
  Я лишь глупо улыбался и был чертовски рад видеть его ЖИВЫМ!
  - Ну, че ты на меня так влюбленно уставился? - отодрав меня от себя спросил он. - Поднимай с земли свой автомат, который, кстати, какого хрена там делает, и дуй за мной в расположение! Через полчаса построение, идем кишлак 'чистить'!
  Моё весёлое настроение тут же улетучилось.
  - Ты чего похмурнел? - спросил он, видя, как я поменялся в лице. - Не робей, обычное задание после которой наша служба считай, уже закончилась... ДОМОЙ! - пропел он, хлопая меня по плечу, будто понимая моё состояние.
  Через час с лишним, наша рота уже подходила к полуразрушенной афганской деревне, где мы должны были провести 'зачистку'. 'Опять всё повторяется. - причитал я сам с собою. - Я на пути второй ошибки в своей жизни, зачем я здесь? Что должен исправить и исправлю ли?' Сердце моё стучало бойко и звонко. Страх почти закрывал глаза какой-то темной свербящей пеленой.
  - Разбились на звенья! - скомандовал ротный. - 'Близнецы' пойдете с Каштановым в первой тройке! Следующая тройка - Свист, Грабарь, Толкачев. Следующая...
  Дальнейшего распределения я не слышал, наше звено уже мчалось к тому ветхому домику, где должно было всё случиться...
  - Я проверю хижину по периметру... - кинул 'Каштан', уходя на позицию.
  Дернувшегося было Николая я остановил, удержав за руку, не давая ему зайти вовнутрь.
  - Ты чего удумал? - Колька попытался вырваться из хватки, но я не отпускал. - Отпусти, придурашный, ни куда я не иду!
  - Мне кажется, в этой доме кто-то есть! - попытался я объяснить задержку.
  - А а а! - протянул Колька, - А я думал, мы сюда просто так пришли поглазеть на эти дома! Конечно, так может, кто то быть и нам этого 'кого-то' надо оттуда выкурить!
  - Вот именно, - вдруг меня осенило, - выкурить!
  Я достал из подсумки дымовую гранату и швырнул её в маленькое окошко, расположенное на стене почти у самой крыши. Хлопок. Через минуту из всех щелей дома повалил густой дым.
  - Ты что творишь, балбес? - глаза моего друга расширились от удивления. - Теперь вся деревня будет знать, где мы!
  - Колька. Все опасности этой деревни для нас на этом доме и закончатся! - сказал я ему, пытаясь успокоить.
  - О чем ты?
  - Просто доверься мне...
  Где-то вдалеке послышались звуки стрельбы, вперемешку с криками...
  - Все гасят этих, а ты тут непонятно кого выкуриваешь... - сказал Колька и, прикрывая одной рукой рот, а в другой держа наготове автомат, кинулся в гущу выходящего из хаты дыма. - Пора и нам пострелять... - пробубнил он через зажатый рукою рот.
  - Куда ты, там же ни хрена теперь не видно... - успел я крикнуть в спину друга, скрывающегося в клубах дыма, но к моей безграничной радости, через мгновение вернулся обратно, волоча с собой безвольное тельце мальчика, который не как не мог откашляться и хрипел.
  - Ты его чуть не угробил! - стал меня ругать Колька.
  - Это я-то чуть его не угробил? - не верил я своим ушам. Видя, что ни при моем тезке, ни при пацане его оружия не было, я зашел в дом, всё ещё чадящий дымом и вышел оттуда с автоматом, который был, наверное, обронен мальчишкой, или просто тот не успел его достать.
  - А как тебе это? - показывая автомат другу, спросил я. - Детская игрушка или универсальный консервный нож, которым ЭТО ДИТЯ пользовалось?
  Колька смотрел на меня ошарашенными глазами.
  - Брат, ты меня пугаешь, сначала ты знал, что в хижине кто-то есть, теперь это! - он указал на автомат.
  - Ты веришь в интуицию? - спросил я.
  - Вообще - то, нет!
  - А придется! - улыбался я.
  Подошедший к нам 'Каштан', застал меня скалящегося, а Кольку, держащего одной рукой пацаненка.
  - Что у вас здесь? - спросил он, смотря то на меня, то на Кольку, то на мальчишку.
  - Да, вот - начал мой тезка, - Колян, мелкого с автоматом выкурил из дома...Герой, черт возьми! Смотри, как скалится!
  - Понятно! - сказал 'Каштан', - Хорошо сработал, Николай, но в следующий раз по шапке получишь, если так глупо будешь пользоваться 'дымовухой'!
  - Куда пацана! - спрашивал 'Каштана', мой тезка.
  - Оказать ему медпомощь, а дальше видно будет...
  Они еще о чем-то говорили, но мне было всё равно, ведь главное было сделано, мне даже не верилось, что подобное я мог сотворить.
  В деревне, как я и говорил мы больше ни кого не нашли, для нас опасности остались позади.
  Другими группами была так же проведена 'зачистка' и теперь нам оставалось только вернуться в лагерь.
  - Что ты всё время скалишься? - спрашивал меня Николай, когда мы шли обратной дорогой.
  - Живы остались, вот и радуюсь!
  - А иначе не могло быть! - ответил мой тезка. - Теперь точно домой! - и тоже заметно повеселел.
  - Да уж, здорово! - сказал я, но на сердце моем стало тоскливо от мыслей о матери, которая моего возвращения так и не дождется.
  - Кстати, Колян! - продолжал мой тезка, - Мне письмо новое пришло, которое я еще не раскрывал. - Сказал он, доставая из нагрудника конверт и распечатывая его. - Сейчас посмотрим, что там пишет моя девчонка!
  Я покосился на конверт, который мне показался до боли знакомым. 'КОНЕЧНО! ЭТО ЖЕ ТОТ САМЫЙ КОНВЕРТ!' - вдруг озарила меня догадка.
  - Ну, что там она тебе пишет на этот раз? - спрашиваю я, заранее зная, что в этом письме.
  Радостное Колькино выражение лица сменяется досадой.
  - Ты чего? - спрашиваю я.
  - Ни чего не пишет, просто фото прислала!
  - Ни чего говоришь, только фото, говоришь, а тебе, что дурню этого мало? Дай я посмотрю. - Попросил я фото этой девушки, прекрасно зная, как она выглядит. На самом деле я не хотел видеть, кто там изображен, я просто хотел показать Николаю, что на обороте было что-то написано. Просто я помнил об этом.
  - Ничего не пишет, говоришь, а это тогда что? - наигранно удивляюсь я, протягивая ему назад фото.
  - Где?
  - Да на обороте!
  - Смотри и впрямь! А ты глазастый, Колян...
  - Что пишет то? - интересуюсь я.
  - Отстань, - вдруг замыкается мой друг, - не скажу!
  'И не говори! - думаю я. - Пишет, что любит тебя и ждет!' От этих мыслей моё сердце сжимается, а ревность начинает душить. Ведь раньше, в будущем Анастасия была моей женой, но изменив ход событий, я не знаю, как теперь мне себя вести. Поэтому виду себя, как подобает другу.
  - Поедешь со мной в гости? - вдруг спрашивает меня Николай.
  - Куда? - переспрашиваю, пытаясь отсрочить ответ.
  - К Насте, конечно, куда же еще? Как будто у меня еще есть к кому ехать?
  - Я... Я не знаю... - начал я невнятно оправдываться. В моих ушах появился усиливающийся шум, а грудь мою начинало раздирать изнутри. - Низ... низаю... - я почувствовал, как из моих ноздрей что-то потекло. Промокнув рукой, я обнаружил, что это кровь.
  - Эй, брат ты чего? - успевает меня подхватить Николай, когда я начал падать, потеряв сознание...
  Я отключаюсь от этого мира и переношусь в мир боли и всепоглощающего шума. Он пытается меня свести с ума, но я силюсь противостоять ему. Появляется существо, оно на том же месте, где я его видел в прошлый раз, когда я был у колодца. Снова это чувство угрожающей мне опасности.
  - ТВОИ ЖАЛКИЕ ПОТУГИ ИЗМЕНИТЬ ВРЕМЯ НИ К ЧЕМУ НЕ ПРИВЕДУТ! - от его голоса дрожало само моё сознание. - ЗАЧЕМ СЕБЯ МУЧАТЬ, ОТКАЖИСЬ ОТ ВСЕГО И ИДИ КО МНЕ!
  - Кто ты? - кидаю я вопрос.
  - А КТО ТЫ ДУМАЕШЬ?
  - Я не знаю, кто ты, но я знаю, кем ты не являешься - ты не заблудшая душа, о подобно которой мне говорили! Ты нечто иное... - высказал я свою догадку, помня о словах своей души. - От тебя так и веет смрадом смерти и болью...
  Страшный смех разноситься в пространстве.
  - ПРИВЫКАЙ К ЭТОМУ! ВЕДЬ СКОРО МЫ СТАНЕМ С ТОБОЮ НЕРАЗЛУЧНЫ.
  - О чем ты говоришь? Ты мне не нужен, ты приносишь боль!
  - Я БОЛЬ ПРИНОШУ В НАСЛАЖДЕНИЕ...
  - Что тебе нужно?
  - ТЫ РАЗВЕ ЕЩЁ НЕ ДОГАДАЛСЯ?... - говорит существо смеясь.
  - В таком случае, ты ни чего не получишь!
  - ХОРОШО! Я ВСЁ ВОЗЬМУ САМ... - Говорит существо и начинает ко мне движение, шум в моем сознании усиливается и яркий свет заполняет всё окружающее пространство. Я слышу голоса умерших, пришедших мне на помощь. И вмиг всё пропадает... Свет разом одолевает тьму...
  
  Шум в моей голове не прекращается. Я открываю глаза и вижу, как уходит вдаль шумный состав электропоезда. Я упал со скамейки от неожиданности, на которой лежал, больно ударившись локтем. Поднявшись на ноги, я понял, что теперь я на вокзале... 'Что дальше?' - спрашиваю я себя. 'Что мне теперь предстоит пройти и изменить?'
  
  
  4.3.На исходе пути...
  
  
  Я долго брожу по округе, как будто это мне каким-то образом дало бы понять, что я здесь делаю. Я в незнакомом городе, на какой-то железнодорожной станции, название которой, от времени и частых дождей, размыто. У меня при себе нет ни денег, ни документов и одет я был в какие-то лохмотья.
  В общественном туалете, куда меня еле впустили, я умываюсь и смотрюсь в зеркало, и думаю о том, что стыдно за самого себя. Сальные не стриженые волосы, недельная щетина, заплывшие красные глаза - знакомая морда! Ведь именно таким я был, таким я себя помню, когда я пытался забыться в стакане с 'горючей'. Теперь я знаю, где я и что должен буду исправить - я в городе, где живет моя Анастасия, или жила в прошлом, неважно...
  - Моя Анастасия... - повторяю я вслух, как заклинание. И думаю о том, что мне дадут еще один шанс, чтобы воссоединиться с ней!
  'Конечно, тогда зачем иначе мне здесь быть?' - так думал тогда я.
  Приведя кое-как себя в порядок, я вышел в город, черты которого я ни как не мог узнать, но я здесь был, и мне лишь оставалось найти что-либо, за что бы зацепилась моя память. Мысли кружились в моей голове, меняя друг друга. Я шёл вперед, чтобы вернуть себе ту, которая обо мне даже не подозревала.
  - Дорогу осилит идущий! - сказал я и прибавил шаг.
  
  Маленький кирпичный домик приветливо меня встретил зеленым газоном с удивительным разнообразием цветов. Вокруг было безлюдно и тихо. В это раннее утро город еще спал, что дало мне шанс найти нужную мне улицу, которая меня и вывела к дому, где жила Настя.
  Старая хлипкая калитка скрипела под дуновениями редкого сквознячка. Я подошел к ней, чтобы отворить её и зайти во двор, но остановился, услышав родной голос за спиной:
  - Вы что-то хотели мужчина? - услышал я звонкий голосок моей Анастасии и повернулся к ней, чтобы увидеть чарующий свет её зеленых глаз.
  - Приве... - я осекся и быстро поправился. - Здравствуйте Анастасия, вот я вас и нашел!
  - Здравствуйте, - тихо отозвалась она, разглядывая меня, а её - такая же светящаяся, какой я её помнил всегда с момента нашей первой встречи. В руках она держала авоську с различными продуктами.
  'Ты всегда была ранней пташкой-труженицей!' - весело думал я.
   - А мы знако... - она прикрыла рот рукой. - О боже!
  Я оглядел себя, пытаясь рассмотреть, что же она могла такое во мне увидеть.
  'Конечно, своим видом ты напугал её. Теперь выкручивайся, как можешь!' - подумал я, но не успел я вымолвить и слова, как она кинулась ко мне, обнимая.
  - Что... что... - не понимал я что происходит.
  - Колька, какими судьбами, - визжала она, не отлипая от меня. - Ты где пропадал?
  - Что значит, пропадал? - всё недоумевал я.
  - Ой! - отпустив меня, она махнула своей маленькой ручкой. - Только не говори, что всё это время был рядом, в обычной своей манере!
  Я ни чего не мог ответить и всё, что я хотел сказать, теперь терялось. Мне теперь оставалось, что и делать - просто стоять и хлопать ресницами.
  - Кто там, дорогая? - услышал я голос, идущего со двора к нам человека.
  - Да какой-то мужчина заблудился здесь среди дворов! - прыснув, сказала Настя.
  - А что же ты с ним обнимаешься тогда, если он незнакомец? - весело спросил мужчина.
  Я обернулся, ожидая увидеть того, кого и следовало здесь видеть.
  'Какой же я...' - я не знал даже как себя назвать за свою самонадеянность, когда решил, что Настя всё это время будет ждать меня. Будет одна.
   Выйдя со двора, мужчина, пристально рассматривая меня, подошел к нам. Это был мой боевой товарищ, 'близнец' - Колька Колгаров.
  - Колька, твою же дивизию! - закричал он, наконец, узнав меня - Ты ли это?
  Я даже не успел ни чего ответить, как он схватил меня под бока и поднял над собой.
  - Надо же, приехал всё-таки... Ты как, дружище? - кричал он, удерживая меня на руках.
  Я молчал, готовый провалиться сквозь землю от стыда и злости. Мой тезка, мой боевой товарищ занял мое место в этой жизни, хотя... было ли оно моим?
  - Прости... - вырвалось у меня.
  - Что... Что ты сказал? - переспросили меня супруги.
  - Простите меня... - выдавил я из себя, сдерживая соленый ком в горле.
  - Ты чего? - Колька, опустив меня на землю, посмотрел мне в глаза.
  - Я... Я... - не мог я начать. - Простите меня... - все, что и смог я сказать, оттолкнув от себя Николая и помчавшись, прочь от этого кошмарного сна.
  Я не знал, кинулся ли за мной Колька, но я слышал, их с Настей призывы остановится мне.
  - Почему? Почему я? - кричал я, пока бежал, не разбирая дороги. - Со мною такого не должно было случиться - я потерял теперь ВСЁ окончательно в своей жизни! Кто мне теперь ответит, что мне делать?
  В следующий момент что-то больно ударило меня изнутри в грудь, и земля ушла из-под моих ног. Последнее, что я помню звук удара собственной головы об асфальт, красные круги перед глазами и падение в бездну.
  
  
  
  5. Бездна Ницше...
  
  
  Взгляд, устремленный в пустоту, рано или поздно оборачивается к нам изнанкой...
  
  Где-то на грани двух миров в процессе обретения счастья, в погоне за идеалами и вечными плотскими желаниями, мы кардинально меняем свою сущность, мягко укрывая ее тщеславием прошлых побед. Ищем такой родной и привычный для нас плен фантазий, как опытные иллюзионисты ищут новые трюки. Во мраке убеждений так легко завуалировать свое лицо рыхлой парчой стремлений и бледно-розовой маской успеха. Мы не знаем своей цены, не ждем встречного ветра. Впереди пустота, но она так мелодична и одинока, что порой мы жаждем шага вперед. Открытых земель полно, однако открывать их снова такое же приятное занятие, как и катание с горки на ледянке. Не имея под ногами земли, мы не задумываемся и о потолке. Его просто и быть не может. Безграничное счастье полета кружит нам головы. Ничто не способно нас остановить. Время не властно над миром счастливых людей. Мы достойны большего, максимально возможного. Чувствуем, как сгущается воздух, как он рвется наружу из легких. Он вязкий, скоро его можно будет есть ложкой. Нет границ воле, жажде и вере. Вкус свободы меняет созданное веками цивилизацией открытое восприятие мира.
  Но мы не свободны. К сожалению нет. На нас грузные оковы воспоминаний, желаний, обид и привычек. Мы служим культу моды и этических норм. Нас вообще еще не было. Выполняем приказы полоумных маразматиков, тянем горькое существование в борьбе с несправедливостью, наглостью и лишним весом. Но главная помеха в нашей жизни - это мы сами. Мы лживые, лицемерные, эгоистичные увальни, готовые на все, дабы разгрузить свой неработающий мозг и сжечь время в пустой болтовне и разврате.
  Я теперь - главный враг человечества, лишь потому, что остальные уже не люди, да и не были ими никогда. Я - террорист номер один. Только я могу привести себя в бешенство и ужас от собственных поступков. Я постоянно боялся за свою жизнь и свободу, терял дар речи, когда осознавал свою мерзость. Я больше не могу притворяться. Мое место среди подобных мне.
  Вы верно спросите, где это место, где мы встретимся?
  В аду, друзья мои, мы еще не заслужили рай. Мы лишь успели поужинать и поваляться на диване...
  Я оглядываюсь по сторонам, в поисках чистой души человека, но не нахожу ни кого!
  Смотрите в сердце, друзья и скажите, что вы видите в нем?
  Что?
  Совсем ничего?
  Ох, нет, кое-что все же есть!
  Боль. Внутри только боль.
  С болью мы рождены, с ней и умираем. Но боль в нашей жизни не должна приносит лишь разочарование и неудобства. Боль неоднозначна, и есть её приятные сорта.
  Есть боль физическая, а есть и та, что оставляет неизгладимый след в душе.
  В те моменты, когда нам причиняют боль, мы считаем себя невиновными. Именно тогда мы начинаем жалеть себя по-настоящему.
  Физическое восстановление - процесс краткосрочный. Душевные же раны заживают дольше и то не все! Становясь гнойными ранами навсегда, где-то глубоко в душе.
  Что могут подарить такие раны?
  Душевную болезнь, приводящую к суициду или к ответной жестокости.
  Что может быть печальнее?
  Есть боль самолюбия, ведь нам так нравится себя жалеть.
  Для этой боли есть один мотив - обида!
  Есть боль, что мы испытываем, когда приносим боль другому.
  Наши привычки и сила - тоже могут приносить боль!
  Тут невольно задумаешься, а что мы в своей жизни умеем делать лучше других?
  Приносит только боль себе и окружающим?
  Боль копится и гноится в нас, с ней загнивает душа.
  Проходя поэтапно жизнь, мы оборачиваемся и вспоминаем, что с нами было - это ещё одна боль, сладкая боль воспоминай.
  Больно осознавать воспоминания пройденным этапом.
  Ностальгия - красивое слово, скрывающее холодный оттенок боли. Это лучшее чувство, созданное Творцом. Оно не оставит нас даже после смерти. Вспоминая лучшее из своей жизни. Многое из этого списка, что со мною случилось впервые. Даже многие первые неудачи, приносят удовольствия, когда о них вспоминаешь...
  Я говорю о сладкой боли, вспоминая мать, и искренне радуюсь тому, что во мне живет после её смерти. События моей жизни, где главной героиней была моя мать будоражат меня, наполняя теплотой того времени. Именно эта теплота меня всегда спасала, не давая замерзнуть, стоя в холодных водах ошибок и безуспешных проб, благодаря моей памяти о ней хочется быть лучше...
  Во многом, говоря о сладкой боли, касаешься того, что любишь или любил по-настоящему, открыто, всем сердцем.
  Мне стоит признаться, что многие из моих воспоминаний, связанных со сладкой болью, дорисованы мной. Потому, что так должно быть, как мне кажется, правильным для меня. А может, это просто попытка скрыть свое малодушие, или вовсе, болезнь души? Попытка излечится? Ведь, что заживет внутри нас, то оставит после себя поощрительный приз в виде опыта, уверенности в собственных силах, таланта или Бог знает чего еще... Медали, оставленные судьбою, в знак почета. И чем мы сможем, в дальнейшей жизни гордится, и вспоминать со сладостною болью.
  Есть боль, с которой мы одерживаем верх над ленью, страхом, унижением и кознями судьбы, такая боль нас закаляет, делает сильнее и богаче, в душевном плане. Такая боль, с которой, со слезами в глазах и со сжатыми кулаками, мы говорим о том, что справились с задачами, не смотря ни на что.
  Эта боль самая коммуникабельная, мобильная, ЖИВАЯ. Она переносится, как вирус, в виде советов, поддержки, протянутой руки.
  Сладкая боль берёт начало в воспоминаниях, и не случайно! Ибо последнее в самом центре подсознания, наравне с желаниями и сном. Это первая тропинка в любую душу, в самую глубь себя.
  Многие из нас укоряют Адама и Еву в том, что веселее было бы жить в Раю без боли, страха, болезней и смерти. Жить под пристальным вниманием Бога, купаться в умиротворении, гармонии и любви Его. Но не будем ли мы лишены в том случае всех чувств, эмоций и желаний. Не будет ни тени сомнений, ни возможности развиваться, ни вдохновения, ни искусства - ни чего, что делало бы человека - творцом. Но самое страшное - это отсутствие боли.
  Кто-то говорит, что я сумасшедший?
  Оглянитесь вокруг и скажите мне кто не сумасшедший?
  Кто определяет эти рамки - кому быть сумасшедшим, кому нет?
  А определяет большинство! Подавляющая масса социума, несогласная с индивидуумом!
  Но, что если сумасшедшие в мире преобладают?
  Оглянитесь на историю, а потом скажите, что я не прав!
  И так, что такое жизнь без боли?
  И что насчет Рая?
  Смогли бы усомниться в себе там?
  Стремились ли к лучшему?
  Что вдохновляло бы нас на подвиги?
  Может, ограничились бы жертвоприношением.
  Но кто вновь скажет, а как же смерть, болезни - всё то, чего не было бы у нас в Раю?
  И те правы будут, ведь смерть и болезни нас настигли на Земле. А там, в Раю нам днесь дарована была вечность
  Но задумывались ли вы о том, что бы вы делали со своей вечной жизнью?
  Не задумывались ли вы, что смерть не так уж и плоха?
  Смерть - тоже часть жизни. Всё, что имеет начало, имеет конец.
  И мы привыкли видеть в смерти абсолютное завершение своего существования. Нет ничего абсолютного, как и смерть - только переход между мирами. Но этот путь нам так же через боль приходится пройти.
  Попробуйте избавиться от страха смерти и посмотреть потом на мир другими глазами.
  Посмотрев, кто-то скажет: 'А не слишком много боли в нашем мире? От этого он так несовершенен... Почему?'
  Вероятно, потому что несовершенны мы...а вероятно, что нету в мире ничего не несовершенного.
  Но у нас есть шанс и право выбирать: творить или крушить. Невероятно, но у нас есть все, для того, чтобы создать свой Рай, не дожидаясь, когда нам поднесут другой на блюдечке. Но и земной рай придется заслужить!
  Да здравствует боль!
  Только она является стимулом к совершенству.
  Лишь она толкает нас к горизонту.
  Скажите, а нужен ли мне будет, тогда Бог, если я сам буду создателем рая?
  Так или иначе, в царство кукол мы еще вернемся... Ибо нам даровано величайшее право - право выбора.
  Впитав с материнским молоком опыт для рационального использования выбора, мы с рождения научены относительно трезво оценивать обстановку, заранее зная, что хорошо, а что плохо и делаем выбор. Однако, стоит заметить, что правила по которым мы следуем выбирая придуманы нами самими. Право выбора абстрактно и так же несовершенно.
  Тяжкий из грехов смертных - убить другого человека. Но убивают по-разному. Убил по пьянке в драке или из корысти - плохо, защищая родных в той же драке или на войне - хорошо. А если сплести понятия? Как быть?
  Дать жизнь или обрести на существование?
  Дать жизнь - это тоже выбор. Это дар!
  Но право выбора, дарующее жизнь, тоже бывает разное: - из милосердия, повинного в грехах и преступленьях, когда чужая жизнь в чужих руках какие-то мгновенья или ребенку, дать шанс явится на этот свет, а здесь всю жизнь нести за него ответ. Ведь мало будет просто дать ребенку жизнь! Так же следует его научить этой жизни, воспитывая его, внося те корректировки в право его выбора, которые его подведут к тому, чтобы он мог стать полноценным членом своего вида.
  Но что если на свет придет насильник или убийца с извращенным пониманием права выбора.
  Кого судить за его поступки?
  Его?
  А если в детстве он перенес мучительные страдания и гнойные раны его души не зарастут уже никогда?
  Получается, родителей?
  Но они давали ребенку то, что сделало бы из него человека!
  Тогда кого, когда семья отпадает? Школу, армию, начальство, государство, церковь... законы, уставы, правила, заповеди...?
  Мы не успокоимся, пока нам не укажут на виновных! Это в нашей природе, растерзать слабого. Но мы можем отказаться от этого выбора и не искать виновных, причину, а попытаться спасти того, кто еще нуждается в этом... а нуждается ли в помощи убийца и насильник?
  Не знаю, право!
  Ведь ответ на этот вопрос право выбора каждого.
  Принято смеяться, когда всем смешно, а если у меня не получается? Я могу выбрать другую шутку?
  А жизнь? Можно выбрать другую жизнь?
  Создавать ячейку общества или платить алименты?
  Лгать по привычке или во имя спасения?
  Воровать от безделья или от безысходности?
  Огромное количество вариантов и версий, догадок и размышлений. А ведь все в нас. Только мы решаем, где белое, где черное, а где грязное или можно вовсе не соглашаться с этими цветами и оттенками и не делить мир сугубо на две половины.
  Раз уж в этих конструкциях такое множество вариантов, может есть шанс взглянуть чужими глазами, и сделать выбор заново?
  Свою машину я вывел на встречную полосу, подставляя себя под удар других автомобилей. Это был мой выбор. Я виновен или не виновен только перед собой при последствиях - стресс, штраф, авария, переломы, тюрьма, смерть, искалеченная судьба. Но это с одной стороны. Есть и другая. За рулем другой машины был тоже человек, тоже со своим правилом выбора и что он получает в случае последствий - стресс, штраф, авария, переломы, тюрьма, смерть, искалеченная судьба... ни чего не меняется!
  Значит, я сделал и его выбор?
  НЕТ!
  Просто я решил зайти за грань общественных правил, нарушив порядок вещей своим частным правом выбора...
  Должен ли наш выбор зависеть от окружающих?
  Или каждый должен тянуть одеяло на себя?
  Может, вынося вердикт своему 'хочу' стоит задуматься о других судьбах? О других людях? И при этом постараться не переборщить с гуманизмом.
  Так или иначе, но в итоге, мы все жмемся друг к другу со слезами признательности.
  Может быть, итоговый выбор не за нами, а мы всего лишь входим в состав алгоритма?
  Выбирая свой путь, я думаю об одних вопросах, стоящих передо мной, кто-то рядом решает другие задачи, которые мне не известны.
  Так гораздо спокойнее, когда чувствуешь поддержку со стороны. Но и не стоит забывать, что за тебя твой выбор ни кто делать не будет!
  Наверняка, стоит с неподдельной осторожностью брать в руки хрустальный выбор, защищая его от посягательств холодных пальцев бездушных надежд и чаще думать о других, храня в себе осколки прошлых проб.
  Главным выбором в нашей жизни будет, понесем ли мы свои знания потомкам или же умрем с ними?
  Смерть - не только боль, это ещё и свой выбор!
  Кто-то оставляет нас скоро, кто-то замолвит слово после нас...
  Кто-то уйдет тихо, в теплой кровати дряхлым стариком, кто-то с визгом шин пятном крови на асфальте...
  Мы тоже можем помочь смерти, способны зародить сомнение в её же правоте, уберегая друг друга, не давая в расход свой выбор...
  В итоге лишь она рассудит наш путь... В конце концов, не так важно быть уверенным в своей правоте, важнее сберечь тех, кого любим; тех, кто верит в нас. И сделать это стоит уже сегодня...
  Но верите ли вы в любовь? Говорят, мол, что это байки и ничего подобного нет. Квинтэссенция воспаленного разума, вызванная заигравшими гормонами. Конечно, они правы. Но и у меня всегда была своя правда - я всегда верил в любовь. И любовь верила в меня.
  Любовь, она нам говорит порою так много, порою ничего. Любимый человек нам не принадлежит. Мы не можем его заарканит и поставить на нем свое клеймо; объявить вне закона или отправить 'вне зоны доступа'; ограничить его внимание и стереть чувство симпатии. Но нам даны более сильные возможности, которые никто не сможет отнять или запретить. МЫ МОЖЕМ ЛЮБИТЬ!
  Мы можем любить чисто, открыто, по-настоящему...
  Как это по-настоящему?
  Мы поселяем у себя в сердце человека, кормим его вместе с собой. Делаем глубокий вдох и задерживаем дыхание, чтобы ему там, в сердце досталось больше кислорода. Не просто ведь у вас болит сердце, если с любимым человеком не все в порядке... А если сердце не болит, может, просто и нет того сердца?
  Великие умы доказали, что люди, стоящие в метре друг от друга притягиваются на 1/40 миллиграмма. Влюбленных же притягивает намного сильней.
  Если все же я ошибаюсь, и любви вовсе нет, тогда ответьте мне: почему мы к ней все стремимся? Зачем нам то, что просто-напросто является атавизмом?
  Кто будет хранителем ваших сновидений?
  Когда мы засыпаем с мыслями об одиночестве, радуемся ли мы поутру?
  Порой я замечал, как сердце мое начинало лениво биться, остывала кровь и засыхали мысли, умирали чувства, но стоило явиться любимому человеку, как кровь закипала во мне; внутри взрывался вулкан, который толкал меня на добрые дела. Так хотелось быть лучше, нежнее и искреннее в те моменты. Хотелось жить...
  И если это не любовь то, что это?
  Мы ведь все любим друг друга, верно? Мы заполняем душу теплым весенним солнцем. Любовь, горячим напором нежности, растекается по телу, заменяя кровь. Мы дышим так часто, что кружится голова. Это, безусловно, любовь. Она вечно будет жить в каждом сердце. Однако все в нашем материальном мире имеет цену и знак качества. Любви, как и поступкам, тоже можно дать определение. В полной вакуолизации любовь не проявляет себя и не портится со временем, я скажу даже больше, она настаивается, как вино, обретает свои отчетливые грани и вкусовые оттенки. Но стоит снять упаковку, как нервный воздух из легких поцарапает ее поверхность и тут же начнется коррозионный процесс. Пройдет время и любовь, измученная издевками разочарований, начнет приносить только боль. Итак, наполняя сердце любовью, мы наполняем его болью страданий. Этот груз ошибок, принято называть опытом, но он только и будет тянуть вниз, напрягая наши, и без того, легкие крылышки. Опыт нельзя повторить, повторить можно ошибку. Нам никогда не стать свободными. Ими можно лишь родиться. Со временем и дети не смогут летать. Смотрите, друзья, чаще в небо. Смотрите, это все, что вам остается. Завидуйте и плачьте. Вы ведь ангелы и вам без неба нельзя. А мы - падальщики, будем грызть вам каблуки. Мы мерзкие люди, это наша работа. Я снимаю маску и кланяюсь вам. Я больше не боюсь себя. Я впервые чувствую себя. Дрожат ноги, лишь потому, что я впервые стал на них. Потирайте шею, мне на неё уже не сядут. Я никогда ещё не был настолько свободным.
  Небо мое отразится в глазах. Я его видел. Я помню свое небо. Груз воспоминаний сильнее прижмет к земле. Но я впервые честен с собой. Да! Будет совсем нелегко! Но я больше ничего не должен вам. Я впервые один, я впервые свободен...
  ...Я в каком-то незнакомом мне городе, и я чувствую, но не знаю как, что этот город мертв, несмотря на то, что все его улицы, дороги, и площадки, тротуары и скамейки - всё заполнено народом. Они не замечают меня, их взгляды устремлены в одну точку - вглубь города. Из-за собравшейся толпы мне не разглядеть, что там происходит, что пленит их внимание. И только хмурый взгляд окон высоких домов надомною, говорят мне о том, что я не один из этой толпы, я ещё могу чувствовать, и мой разум не зациклен на одном.
  Оглядываюсь назад и вижу, что меня сюда привела одна-единственная тропа, но бокам её всё сплошь скрытое в тумане. Я решаю, что большего здесь не увижу и, что нужно выбираться из этого, пугающего своей пустотой, города. Я разворачиваюсь на тропу. Неизвестность меня так же пугает, но она не останавливает меня, а наоборот толкает на путь.
  Я ступаю на тропу ведущую из долины смертных. Смотрю на обволакивающий всё вокруг туман и думаю о том, что возможно именно так и должен выглядеть хаус - серая и безликая, клубящаяся дымка. Дорога мягким поровом стелиться под моими ногами, размягчаясь всё больше при каждом шаге, пока мои ноги не начинают пропаливаться в пустоту. Я в панике ищу взглядом конец тропы и замечаю, сквозь дымку тумана, чьи-то силуэты. 'Мне не зачем возвращаться назад, - думаю я, - впереди меня так же кто-то ждет!' С трудом переставляя, всё сильнее и сильнее проваливающиеся ноги, я продолжаю своё движения навстречу неизвестности. Мне тяжело идти и я решаю пасть и во что бы то ни стало добраться, доползти до конца пути. Подомною тропа превратилась в белесую кашицу, частички которой так и норовят проникнуть мне в уши, рот, глаза, я стараюсь не задохнуться и держу голову на высоте. Ползу. Конец уже близок - только протяни руку, но мне так тяжело! Я из последних сил цепляюсь за окраину и вырываю себя из пучины страха
  - Всё! - тяжело дыша и лежа на спине, произношу я, - я добрался! А стоило то всего...
  Я встаю и оглядываюсь вокруг.
  Я в каком-то незнакомом мне городе, и я чувствую, но не знаю как, что этот город мертв, несмотря на то, что все его улицы, дороги, и площадки, тротуары и скамейки - всё заполнено народом. Они не замечают меня, их взгляды устремлены в одну точку - вглубь города. Из-за собравшейся толпы мне не разглядеть, что там происходит, что пленит их внимание. И только хмурый взгляд окон высоких домов надомною, говорят мне о том, что я не один из этой толпы, я ещё могу чувствовать, и мой разум не зациклен на одном.
  Оглядываюсь назад и вижу, что меня сюда привела одна-единственная тропа, но бокам её всё сплошь скрытое в тумане.
  Холодный пот пробивает меня по всему телу.
  - Я вернулся туда, откуда пришел! Ни кто меня не мог здесь ждать... всё самообман. Я понимаю, что обратный путь для меня отрезан. Я не осмелюсь вернуться на эту тропу, которая меня всё равно приведет обратно.
  'Что ж, - подумал я, - коль не выпускаете с окраин, то ринусь чрез центр я!'
  Я решил нагло растолкать собравшихся здесь людей, всех кто бы мне мешал в дороге, чтобы протиснуться вглубь города, но толкнул первого попавшегося, я отскочил от него, так как тот... лопнул! Да, да! Лопнул, как лопаются мыльные пузыри, оставляя после себя след радуги на солнце. Я испугался и попытался прикрыться руками от лопнувшего пузыря-человека, но по неосторожности задел другого, рядом стоящего, человека, который так же лопнул. Бац, и вместо человека в воздухе начинают кружить капельки воды. Бац, бац! Еще двое лопнули. Я испуганно продолжаю прикрываться. Бац, бац, бац! Еще! Я смотрю, как по цепочки начинают исчезать все люди в городе, пока все улицы, дороги и открывшаяся центральная площадь не орошается мириадами капель воды. Всё! Дорога свободна. Я опускаю руки и вижу, что на центральной площади стоит человек. 'Почему он тоже не исчез, как и все?' - спрашиваю я, смотря на человека и замечаю, что его внимание тоже устремлено в мою сторону.
  - Кто ты? - кричу я и вздрагиваю от шума собственного голоса, показавшийся мне чужим.
  Пространство вокруг меня вздрагивает и всё, что было в центре города проваливается под землю вместе с неизвестным. Я с диким криком спешу на помощь, но слишком поздно замечаю, что и земля под моими ногами пришла в движение и теперь всё, что было на ней тянет к, образовавшийся в центре города, бездне. Я останавливаюсь, но меня продолжает нести. Вокруг я слышу грохот разрушающихся зданий, звон стекла в разбившихся окнах и скрежет земли! Я пытаюсь устоять на ногах, но падаю и качусь к краю пропасти.
  'Неужели всё, - думаю я, - неужели это конец?' - и стараюсь зацепиться руками за что-нибудь, что остановило бы падение и ловлю чью-то протянутую руку. Я поднимаю глаза, посмотреть кто мой спаситель, но слепящий свет солнца не позволяет этого сделать.
  - Тяни! - кричу я, чувствуя, как бездна меня затягивает. Вокруг меня рушится мир, но я всё равно пытаюсь спасти свой. Обломки некогда живого мира, но мертвого города исчезают в пасти харибды.
  Я чувствую, как тяжело дается моему спасителю, но руки он не разжимает.
  - Брось, иначе и тебя утянет! - решаюсь я сдаться, чтобы не погубить с собою ещё кого-нибудь.
  - Тогда мы встретим ЭТО вместе... - Слышу я незнакомый женский голос и чувствую, как мы срываемся и падаем... Она прижимается ко мне близко-близко, но я по прежнему не вижу её лица, только ощущаю, как бьётся её сердце в унисон с моим.
  Я не чувствую больше страха, во нет боли. Бездна примет нас в объятиях...
  Во мне проснется всё, что когда-то терзало мою душу...
  
  6.Изменяя себя, не изменяй себе и тем, кто рядом...
  
  Я пытаюсь разобраться в какофонии звуком, окружающих меня. Кто это - души, вернувшиеся ко мне или это живые люди? Всё смешалось в моей голове. Где явь, где правь - уже не знаю!
  Я саму смерть решил поправить, за такую наглость не будет мне прощенья!
  Мутная пелена сходит с моих глаз и передо мной предстают четыре фигуры, склонившиеся надо мной. От них так и исходит свет... Но что же это? Сколько не смотрю, но нет в них ангельского лика. Ужасное разочарование - я вновь в больнице, и вновь в палате за решетчатым окном.
  'Я, правда, болен!' - проносятся слова в моем сознании. И это лишь одно способно объяснить, что со мною было.
  - Кажется, его отпустило! - слышу я голос. Ищу глазами, кто это сказал. Может этот здоровый или этот высокорослый? Может эти двое? Зачем я гадаю?
  - Как вы себя чувствуете? - Спрашивает меня один из них, в котором я узнаю своего доктора. - Говорить можете?
  Я шевелю затекшими мышцами на лице и проверяю, слушается ли меня мой язык - всё в норме, всё на месте и отвечаю машинально:
  - Не сказать, чтобы хреново, но и не ахти как хорошо!
  - С речевым аппаратом все в норме! - улыбаясь, констатировал доктор.
  - Что со мной было? - интересуюсь я.
  - Э э! Как бы это вам объяснить, чтобы вы поняли? - замялся доктор.
  - Как есть! - строго сказал я.
  - Хорошо! Ваш мозг какое-то время работал, так сказать, 'вразвалочку'... вы были 'на границе'... Та-а-ак! - осмотрев мои зрачки и проверив пульс, выдает он. - Ни чего не понимаю!
  - Что, что такое? - меня раздражала манера доктора, заставлять себя задаваться новым вопросом, когда старый еще не был решен.
  - Я думаю, что вам сейчас следует поспать, а после мы с вами потолкуем. - Он вколол мне какое-то лекарство, не реагируя на мои возражения, и удалился из палаты вместе с остальными.
  Меня брала досада, что я так и остался без ответов. Что так было не понятным во мне доктору?
  Как бы я ни силился не спать и не видеть опостылевшие сны, но вколотое мне лекарство брало своё. Провалившись в мир грез, я ступил на дорогу сновидений...
  Пробуждение мне давалось на удивление легко. Будто и не было всех этих испытаний, которые мне пришлось пережить. Сон, какой бы он ни был, совершенно улетучился из моей головы, даже не оставив после себя ни какого привкуса.
  Ко мне заходил доктор, и беглым взглядом осмотрев меня, сказал, что будет ждать меня после обеда. Он говорил это так, будто я здесь был вольным распоряжаться, где мне быть и куда ходить.
  Иллюзия свободы?
  После обеда, как и говорил доктор, за мной зашли санитары и отвели меня к нему в кабинет.
  - Присаживайтесь, Николай! - предложил мне доктор, указывая на кресло напротив его рабочего стола, когда санитары, сделав своё дело, ушли за дверь. Я посмотрел на ту кушетку, на которой обычно наш врач проводил 'допросы' своих пациентов.
  - Нет, нет. - Сказал он, уловив мой взгляд. - Сегодня пообщаемся с вами в неформальной обстановке, поэтому прошу, присаживайтесь на это место! - и он вновь мне указал на кресло.
  Я присел ни чего, не говоря, удивляясь не понятному поведению доктора.
  - Как вы себя чувствуете? - присаживаясь на своё место, спросил он.
  - Нормально! - сказал я, пожав плечами.
  - Ну, а как там ваши видения? - осторожно спросил он.
  - Сказал бы, что тоже в норме, но их нет!
  - Так даже? - хмыкнул доктор. - То есть, больше нет шумов в вашей голове, нет приходов к вам вашей души?
  - Нет же, говорю вам!
  - Очень интересно, очень! - он поправил всё норовящие сползти с его острого носа очки, в оправе зеленого цвета и кашлянул.
  - Вы не доверяете мне? - неожиданно для себя спросил я.
  Заметно покраснев, доктор стал поправлять край ворота своей белоснежной рубашки.
  - Вы уж простите меня, но в моей практике впервые такое, чтобы пациенту легчало буквально на глазах!
  - Что ж я в этом вас не упрекаю, но разве это плохо?
  - Нет, нет, но мне следует понять, что стало следствием такой вот перемены. - Он вновь поправил сползающие очки, за которыми его маленьких мелькающих глаз было почти не видно. - Быть может, вы просто меня обманываете, ведь ещё сутки назад вы несли немыслимое! - он наклонился ко мне и прошептал, качая головой в знак того, что так не хорошо. - Вы даже мать с отцом похоронить успели!
  После этих слов, я почувствовал, как сам наливаюсь краской. 'Этот сукин сын решил меня проверить, играя на моих чувствах, моей памяти!?' Я впился пальцами в подлокотники кресла, сдерживая свои эмоции. 'Мне отсюда надо выбираться, - думал я, - не подавай вида!'
  Но доктор, увидев во мне перемену, явно был доволен, что выбрал верную тактику разговора, откинувшись назад на кресло.
  - Скажите, док, - обратился я к нему, сдерживая на кончике языка ту брань, что хотел на него выплеснуть, - а вы сами ни когда не представляли себя на месте своих пациентов?
  - Конечно, - потирая сухие и худые руки, ответил он, - ведь это часть моей работы. Это позволяет лучше по...
  - Я не о том, вас спрашиваю, - резко я его перебиваю. - Как вы делаете свою работу! Я говорю о том, что вы ни когда не думали, что когда-нибудь и вас будут 'изучать' вот, так же как и вы меня сейчас? Будут пытаться залезть к вам в мозг, решить за вас не разрешимые задачи?
  - Если бы я об этом думал, то стал бы ближе к тому, чтобы распрощаться со здравым рассудком. - нервно перебирая пальцами, скороговоркой ответил доктор.
  - Но и не это меня больше волнует, - продолжил я на него давить, - а то, как бы чувствовала себя ваша задница, когда вместо вас богом и палачом выступал бы другой человек, вынося вам вердикт?
  Нервное перебирание пальцами остановилось, и доктор пристально на меня посмотрел, опустив руки под стол.
  - Когда бы вас изо дня в день лишали вашей правды, - продолжал я, - заменяя на свою. Знаете, почему многие пациенты возвращаются назад в свои больницы? Нет, не потому что их не долечили. А потому, что метод вашего лечения, наложения одной истины на другую, даёт в итоге отторжение действительности, то есть всё сначала, опять больничка, доктора... И даже в том случае, когда вам удаётся заменить полностью то, во что свято верил пациент, новое всё равно не приживается. И даже сейчас, чтобы помочь мне вы вытягиваете из меня мой мир и пытаетесь его заменить чем-то вашим, чем-то, что основано на вашем миропонимании. Но что если ваш мир не менее сумасшедший, чем мой. Просто разница в нас сейчас в том, что вы доктор, а я пациент. Мы по разную сторону с вами!
  Доктор слушал меня и не перебивал, держа палец на кнопке вызова санитаров, которые ждали за дверью, в случае чего, а я всё продолжал.
  - Вы хотели услышать от меня то, что хотели. Вот я вам и даю, но вам и этого мало! Так как же мне с вами поступать - по-вашему, или всё-таки - по-моему?! ОТВЕТЬТЕ МНЕ! СКАЖИТЕ! - не заметно для себя я перешел на крик, встав в полный рост со своего места. - ЭТО В ВАШИХ СЛОВАХ ЗВУЧИТ НЕМЫСЛЕМАЯ ИЗДЕВКА НАДО МНОЮ, МОИМИ ЧУВСТВАМИ И МОЕЮ ПАМЯТЬЮ, ГОВОРЯ, ЧТО МОИ РОДИТЕЛИ ЖИВЫ! ЭТО ВЫ ИЗУВЕР ПРОКЛЯТЫЙ...
  В комнату ворвались санитары, при виде которых я потерял дар речи. Подбежав ко мне, они скрутили меня и усадили на место.
  - Всё нормально? - спросил один из них вжавшегося в кресло доктора, у которого очки висели на одних ушах.
  - Ах, да! - выходя из оцепенения, ответил врач. - Всё в порядке, - и уже обращаясь ко мне, сказал, - Жаль, что у нас не вышло продуктивной беседы. Очень жаль! Вас отведут назад в палату, и вы подумаете, хорошенько подумайте, там над тем, что я вам сейчас скажу - пока вы не примите то, что ваши родители живы, вы не поспособствуете вашему выздоровлению.
  - ХОРОШ, МНЕ ВРАТЬ, ТЫ ... ХРЕНОВ МОЗГОПРАВ!- брызжа слюной, кричал я. - ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ ИСПОЛЬЗОВАТЬ МОЁ ГОРЕ В СВОИХ МАНИПУЛЯЦИЯХ?
  - Так вы считаете, что я всё выдумал? - поправив очки, спросил доктор. - Вы думаете, что у меня такое чувство юмора, замешанное на садизме? - и уже обращаясь к санитарам, сказал - Парни увидите его отсюда!
  Подняв меня с кресла, один из санитаров, чтобы привести меня в подобающее чувство перед сопровождением, ударил меня в солнечное сплетение, от чего я согнулся пополам.
  - Эй, ты что творишь? - закричал на него доктор. - Не в кабинете же!
  'Сука! Старый хрыч!'- думал я, пытаясь отдышаться, но не как не мог.
  - Да ему, по-видимому, и этого достаточно! - сказал доктор, смотря на моё раскрасневшое лицо и попытки глотнуть воздуха.
  Меня хватают подмышки и волокут в коридор, у меня нет сил даже, чтобы подняться.
  - Слушай, ты почему с ними всегда так жесток? - спрашивает один санитар другого, того, который меня ударил. - Мы ведь не зверьё какое-то, а ты вон как!
  - Ты чё, осёл? - говорит другой, судя по голосу очень нервный тип. - Он же псих, ему ни всё ли равно!
  - Ну как то не по-человечески. - Продолжает гнуть своё первый.
  - Животных усыпляют, когда они сходят с ума, а человек чем хуже? Не по-человечески оставлять их в живых, когда они доходят до такого состояния.
  - Ты что такое говоришь? - голос первого заметно повысился.
  - Да не волнуйся, если бы было все, так как я говорю, то тебя бы точно не стали усыплять. - сказал второй и заржал во весь рот. - Кто же будет в таком случае выполнять твою работу?
  - Ах, ты, - кинулся на второго санитара первый, - сосем, забыв обо мне бросив лежачим на полу.
  Эта междоусобица позволила мне действовать. Главный выход был закрыт дерущимися санитарами, поэтому подскочив с пола, я побежал к запасному. Эти санитары даже не кинулись за мной, настолько их желание перегрызть друг другу глотки затмило их разум. Добежав до запасного выхода и дернув ручку двери, я с досадой понимаю, что этот путь побега отменяется - дверь закрыта. - Куда теперь? - мечусь я, выискивая пути.
  - На крышу! - говорю я, увидев вход, на лестничный марш. - Поближе к богу, где я смогу с ним потолковать...
  
  7.Сквозь себя, сквозь дождь и Время...
  
  Я с раннего детства больше всего боялся - темноты и высоты. А сейчас, карабкаясь по скользкой черепице крыши психиатрической лечебницы в кромешной тьме, я шел поперек своих страхов. Полную картину безысходности дополнял еще и дождь, который буквально прошивал меня насквозь ледяными иглами. Я не любил дождь, преследующий меня всю жизнь, и он платил мне той же монетой. Страх и холод постоянно заставляли меня срываться и катится к краю крыши, но моя цель толкала меня вперед и я не сдавался. Голос внутри меня гремел отбойным молотком, нужно было торопиться, ведь я был уверен в том, меня скоро хватятся.
  Дождь хлестал меня по лицу, по телу, по ногам и рукам, так и норовя меня сбросить с крыши, но я преодолею, всё равно преодолею, во что бы мне не стало этот путь. Я взбираюсь на самый верх крыши и взываю бога, свою душу о помощи.
  - Зачем? - спрашиваю я в тысячный раз. - Зачем вы дали мне все эти испытания, если я в итоге все равно всё потерял? ЗА-А-АЧЕ-Е-ЕМ? Я в своей жизни остался один, но не одиночество меня съело, а то, что я сам своими действиями так тщательно к этому себя привел. Мне не зачем более существовать на этом свете - я пуст, и этот мир пустотой свой заполнить не смогу! Ведь оное не возможно!
  С крыши хорошо виден город, мерцающий своими огнями в ночной тиши. Я смотрю вдаль и думаю о том, что где-то там живет частичка меня, которая даже не вспомнит, как нам было хорошо. Слезы смешиваются с дождем. Я решаюсь уйти из этой жизни...
  Кто-то появляется рядом со мной, он невесомый и невидим. Всё пространство вокруг меня теперь невесомо и так же невидимо - его не существует. Мне становится не по себе. Не своим голосом я кричу:
  - КТО ЗДЕСЬ? ЧТО ВАМ НУЖНО? ОСТАВЬТЕ МЕНЯ ОДНОГО! У МЕНЯ БОЛЬШЕ НИ ЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ... - и думаю, что мне показалось.
  - Я твой ангел... - нежным шепотом донеслось до моего сознания. - Жизнь только кажется пустой. Ты можешь сейчас мне не поверить, но тебе ещё предстоит наполнить сию чашу, и ты сам станешь для кого-то жизнью. Не спеши уходить, не завершив предназначений. Подумай, что уйдя, лишишь ты жизни ни одного себя! Помни, что ты - тоже чья-то жизнь...
  Я понимаю, что это уже когда-то слышал.
  - Я всё это уже слышал! - повторяю я вслух.
  - Не сетуй и не плачься о прожитом тобой... - говорит мне ангел. - Твой выбор сделан был тобой...
  - Я не выбирал страданья, - взмаливаюсь я, - а только всё хотел исправить я! - Я хватаюсь за голову, слезы душат меня. - Я болен... - шепчу, - Болен, черт возьми! Все же, не так страшны болезни, как болеющие люди...
  Вспоминаю об ангеле.
  - Выходи! - взываю я в клубящую дымку, пытаясь выискать порядок. - Хватит прятаться в неизвестности!
  - Я не прячусь, просто ты еще не готов к встречи со мной...
  - Как ты можешь утверждать к чему я готов, а к чему нет? - негодовал я.
  - Я ХОЧУ, НЕТ, Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ ТЫ ЯВИЛСЯ ПРЕДО МНОЮ! - Кричал я в пустоту, но остался без ответа.
  - ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ???
  - ЧТО НЕ ТАК, ЧТО ВАМ ВСЕМ ЕЩЕ ОТ МЕНЯ НУЖНО?
  Я кричал, кричали во мне и души. Я чувствовал, как мой огонь гаснет. Я закричал, как лютый зверь, загнанный в ловушку. Туман и мгла отпустили меня, и я вновь оказался на крыше под проливным дождем.
  Я отпустил голову и посмотрел на крышу под собой. Я промок до нитки и не знал, что мне делать дальше. Черепица размокла и стала совсем скользкой, я не знал, как буду спускаться. Туман спал, но ощущение, что я не один на крыше не покинули меня, но это не мой ангел, это кто-то или что-то другое. Я поднимаю глаза и вижу перед собою, парящую в воздухе в позе Лотоса - свою душу.
  - Это ты! - говорю я, без особой радости. - Душа-Николай!
  - Лучше ты скажи, что тебе ещё нужно, что не так? - спросила душа.
  - Зачем ты явился ко мне? Зачем приумножил мою боль, после всех предоставленных тобою испытаний?
  - О чем ты говоришь? Ты только послушай себя!
  - Я достаточно уже наслушался? Теперь не знаю, во что верить, как мне быть?
  - Ты исправил всё, что ты желал! - продолжала душа, - Теперь коришь себя и в этом?
  - Нет! Мне боль приносят последствия моих поступков... я попрощался с матерью, как подобало. Я похоронил отца и мать давным-давно, но что в итоге? Мне здесь говорят...
  - Говорят, что родители твои живы! Ты спас их и тебя это теперь мучает?
  - Я...я не верю в это! - выпалил я, пытаясь удержаться на коньке.
  - Так поверь, или как однажды тебе кто-то сказал, перефразируя фразу, что тяжелый груз счастья не дает тебе покоя?
  - Прекрати смеяться надо мной!
  - Что тебя еще мучает? - сказал мой дух, не обратив внимания на то, как я вспылил. - Ты спас от смерти своего друга...
  - Которого, - продолжил я, - теперь ненавижу за то, что он с моей женой!
  - Не твоя она жена, Николай и ни когда твоей не была. И не тебе её любить!
  Во мне изворачивалось и корчилось существо тяжких моих мыслей и греховных поступков. Всё, что говорил мне мой дух - должно было быть для меня правдой, но я отказывался её принимать.
  - Все твои страдания от того, что ты просто напросто привык к ним, и не знаешь другой жизни. Жизни без боли! - сказала мне душа Николай.
  - А как же тогда наши с Настей внуки, наш сын Данила? - не унимался я.
  - Как бы ты сейчас высоко ни сидел, ты не увидишь их, - ответила душа, - ведь все, кто тебя любит, ждут тебя там, на земле!- душа расплылась в улыбке, которая мне показалась омерзительной.
  - Мне нужно вернуться в палату! - еле слышно сказал я. - Я не верю больше не единому твоему слову... Всё это бред! Бред! БРЕД! - закричал я из последних сил.
  - Не дай ему завладеть тобою! - сквозь оглушающую в груди боль, услышал я слова своей души.
  - О чем ты, черт возьми! - меня переполняла злоба. Корчась от боли, я готов был всё крушить и рвать в округе, силы покидали меня.
  - Я о том, кто в тебе сейчас сидит! Я о существе тяжких мыслей твоих и греховных поступков. Он называет себя Злый! Мы называем их проще - Змеи! Но, как не назови, они остаются теми, которые на протяжении всей человеческой жизни затмевают голос души, голос совести, внося свои коррективы в поведение людей. Все ваши проступки, свершенные в жизни, дело магии их слов, которыми они вас убаюкивают, улюлюкивают. Голос, что ты услышал впервые по дороге в больницу; голос, который давал тебе немыслимые приказы - его голос. Это, то существо, которое пыталось завладеть твоей душою - мною, когда ты был на грани того, чтобы сдаться, проходя испытания. И Николай, это существо - ты сам со своими страхами и сомнениями. И своим отказом верить в то, что ты можешь быть счастливым, ты только подстегиваешь его рост! Не давай ему завладеть тобой, прошу тебя, иначе нам с тобою не воссоединится...
  - Заткнись! - прервал я свою душу, перестав корчиться и посмотрев прямо на него. - Пусть ты будешь прав, что по-другому жить я не умею - без боли и страданий! Зачем тогда мне ты? О! - вдруг меня осенило. - Ты тоже можешь чуять боль! Душераздирающая боль! - Мечтательно вторил я. - И сколько можно вынести из этой боли наслаждения!
  - Нет, Николай! - голос души был полный печали и слез. - Прошу тебя! Боль пройдет, а с ней и Змий тебя отпустит!
  - Иди ко мне, и мы уйдем с тобою вместе долиною наслажденья чудной! Я поделюсь с тобою той болью, от которой ты меня пытаешься оградить! - совсем забыв, что под моими ногами лишь скользкая черепица я смело в полный рост двинулся к своей душе.
   - Нет! Прошу тебя очнись! - говорила душа, смотря, как я иду по крыше, ни за что не держась. - Ты упадешь!
  - ИДИ КО МНЕ! - повторил я громко и испугался собственного голоса. Не моего голоса! Это говорило то существо, тот Змий... На мгновение я прозрел, и копоть тяжелых мыслей отпустила меня. Я покачнулся, но, не удержав равновесие, сорвался и полетел вниз...
  'Я придаю это тело земле, откуда оно и вышло. - Летели вместе со мной мои мысли, - И только смерть меня разделяет от...'
  Я почувствовал удар собственного тела о землю, но боли не было.
  Всё!
  Терзания моей души прошли - теперь я умираю навсегда!
  'Некоторые стечения обстоятельств, заставляют нас, людей пересматривать жизненные приоритеты. Мы стремимся быть лучше, чем когда-то были. Стремимся быть лучше, чем мы сами. А если ни чего не менять, то можно так и не получить шанс на покаяние или прощение... А ведь в конце пути мы все стремимся к этому. - Думал я, умирая. - У меня был шанс...'
  Я закрываю глаза, и мои последние секунды жизни уносят меня прочь...
  
  Я снова стою у дома Анастасии в объятиях своего друга, меня больше не терзает смущение и печаль. Ухожу от них к городскому вокзалу, и уходящий состав меня проносит над пустыней, где солнце слепит и горяче, как нравы тех, кто здесь живет...
  Я вижу собственную мать, которая прижимает к себе сына, упавшего перед ней на колени...
  Я вижу всё, что я исправил.
  Я возвращаюсь в больницу и впервые встречаюсь со своею душой...
  Я вновь на трассе. Слышу скрежет металла. Вижу, как осколки разбитого стекла, осыпавшееся на меня, поднимаются и становятся на место. Металл вновь обретает свою форму...
  Я снова злюсь на себя, что не могу уделить себе время, разговаривая по телефону с Анастасией...
  Я больше не буду на это злиться...
  Меня проносит над всем тем, что я когда-то пережил, возвращая к истоку.
  Я снова у точки отчета своей жизни - сижу в военкомате, а в руках у меня еще не подписанный контракт. Мне дают ещё один шанс, но не для того, чтобы исправлять ошибки, а чтобы просто жить. В моей жизни нет больше места для боли и смятения. Я белый лист и жизнь моя теперь открыта. Я новый материк. Итогом моих лет теперь не будет дождь, разъедающий меня на крыше со своей душой и мрачным бесом...
  Меня зовут Николай Колгаров, а эта история моей смерти.
  
  Вместо троеточия.
  
  - Кто здесь? - спрошу я однажды.
  - Я твой ангел... - нежным шепотом донесется до моего сознания.
  - Спасибо, что спасла меня тогда у края в бездне. Но где ты потом пропадала? Я искал тебя!
  - Я ведь тебе говорила, что ты не был еще готов к встречи со мной...
  - Я просто не мог свыкнуться с тем, что ты от меня далеко!
  - Я так же, как и раньше всегда следовала рядом с тобой!
  - Прости меня за то, что мы потеряли столько времени!
  
  ...
  
  Постскриптум.
  
  Ошибался я в жизни не раз,
  Было в жизни подчас очень туго,
  Просил Бога не опускать глаз,
  Он за это прислал мне подругу.
  Она в сердце прожженном моем
  Пыль смела, убрала паутину,
  И остались мы в сердце вдвоем,
  Одарила покоем мужчину.
  Она солнцем, палящим во мне
  Бережет мой мирок от несчастья.
  Улыбаюсь не редко во сне,
  Говорят, что во мне живет счастье.
  Она лебедем в небе кружит
  Грациозность ее удивляет.
  Её сердце моё дорожит
  И душа не дыша замирает.
  Она морем бушует во мне,
  Если вдруг опускаю я руки.
  Задыхаюсь в соленой волне,
  Когда время сжигаю от скуки.
  Она силой ветров полевых
  Вкус свободы приносит из рая.
  Не причислена к лику святых,
  Пусть, для меня она тоже такая.
  У меня ее сможет отнять
  Только Бог за мои прегрешенья.
  Стоит нежно меня ей обнять
  И он снова одарит прощеньем.
  Без нее мне с трудом каждый шаг
  Ничего нет в округе живого
  Даже солнце светит не так
  Неба нет как всегда голубого...
  
  От автора.
  
  Как то мой друг сказал, что 'все, что с нами происходит, происходит на автопилоте - не мы выбираем дороги, а они нас!'... я хочу верить и верю в то, что я могу выбирать сам эти дороги, и я больше ни когда не буду жить 'на автопилоте'...
  
  
  История написана с устного рассказа Юрия Толкачева.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"