Ведьма и колодник.

  

  Снег. Насыпало по пояс. Всё под белым волокном.

  Склон и луг, и лес обулись и укуталися в нём.

  Только дуб на косогоре чёрен, мрачен, хмур и сед.

  Под корой дупло сухое. Дубу скоро триста лет.

  От дубовой хмурой тени наст продавленный. Следы.

  Странно, шатко, вкруг деревни, через луг, на дым трубы.

  

  Дверь сугробом привалило - через крышу в хату ход.

  Печку ведьма запалила. Топит хворост, гостя ждёт.

  Предначертана ей встреча - воск в воде застыл тропой.

  Вот уже и тёмный вечер. Хруст раздался за стеной.

  Ведьма выползла из щели, незнакомца в спину - тук,

  Тот свалился на колени - звон железный, ржавый звук.

  На лодыжках, на запястьях кожа стёрта до крови.

  Оборванец на несчастье, скован цепью в кандалы.

  

  Незнакомец еле дышит. От усталости он спит.

  Дым привлёк его на крышу: там, где дым - огонь горит.

  Вполз под крышу, под солому. Сжался калачом. Затих.

  Погрузился без сил в дрёму и никак не разбудить!

  Ведьма в клеть его спустила за верёвку, как бревно,

  На лежанку взгромоздила, где хранилося зерно.

  Раны смыла варом ила. Всё тряпьё сожгла в печи.

  Волос сбрила и спалила в ярком пламени свечи.

  Грела паром, тёрла маслом, изхлыстала со спины.

  Задышал пришелец ровно и открыл глаза свои.

  Посмотрел и ужаснулся. Притворился, будто спит.

  Пусть. Ей важно, что очнулся. Жив - не умер. Пусть сопит.

  

  Опустилась Ивелина на лежанку, прилегла

  Рядом с цепою тяжёлой за кровавые дела.

  Видит сон свой беспокойный, как вступает на порог

  Страшный зверь богопротивный и хватает, волочёт.

  Ивелина рот открыла, звать пытается, кричать -

  Горло немо - знак для ведьмы, что одной не устоять.

  Вепрь рычит, живот терзает. Страшен жёлтый его клык!

  Мясо рвёт и кровь лакает. И звенит! Звенит! Звенит!!!

  

  Кровь отхлынула волною. Сон, как прежде, отпустил.

  Рядом пусто. Той порою дух колодника простыл.

  Будто не было больного! На лежанке - след спины,

  Отпечаток костяного: рёбра, цепи cатаны!..

  Осмотрелась Ивелина. адожёг тут не при чём!

  Нет тулупа из овчина - звонкий холод за окном!

  Обмороженный боится. Холод смял его запал:

  Пусть побродит, покружится, поблукает до утра.

  

  Кровь на лежаке свернулась. Запах сладок, путь далёк.

  Пламя алое взметнулось. Разгорелся уголёк.

  'Возвращайся путник смелый! Покружи и приходи!

  Ты послушайся совета и приюта не ищи!

  Ветер хладный задувает, снег слепит, летит в лицо,

  Что искать тебе в бескрайне?' - и подула сквозь кольцо.

  Цепи стукнули. Вернулся. В крышу влез. Спустился в клеть.

  Тулясь в пол он повинился и в глаза не стал смотреть.

  

  Усмехнулась Ивелина: 'Приняла уже, живи,

  Время выйдет - цепи сгинут. Красть же - думать не моги!'

  Он остался, раз пустили. Вскоре покруглел лицом.

  Язвы ссохлись и зажили. Цепи сняли молотком.

  Но нет сна у Ивелины. Прикорнёт, испуг берёт -

  Глаз кровавый исполина! Рык - до пяток достаёт!

  Что не делала: отвары, над огнём жгла чучела, -

  Не найдёт никак управу! Потемнела. Извелась.

  

  Углядел колодник тайну. В нём причина перемен?

  Страх его хозяйку гложет. Так сознался ей во всём:

  Рассказал он, что убийца, убивал не раз за так.

  Только с этим всё. Поклялся. Попросил у Бога знак,

  Когда спал в дупле дубовом, замерзал, молил простить -

  Стихло, дымом потянуло. И с тех пор уж не забыть

  Клятвы, что принёс он Богу - ни одной души не брать:

  'Сам помру, законы строги! Я поклялся! Так бывать!'

  

  Посмеялась Ивелина: 'Так клянёшься? Даже мышь,

  Что ворует хлеб, отныне мышь ты тоже пощадишь?'

  'Пощажу. Конец убийствам! Положу предел я злу,

  Прошлое мне ненавистно, не хочу служить ножу!

  Богом данное мне время покаянию отдам,

  Пусть скрипит клыками демон - он хитёр, а я упрям!

  В ад мне, так и так дорога. Тащат в гроб, кого убил.

  Жалит грудь, ведь я для Бога никого не сохранил'.

  

  Душегуб горит глазами. Одержим? - Подмёрз на лоб!

  И так в жизни сеть из правил! Клятвы ж - тяжелей оков!

  Но твердит тот, дрожь по телу. Приласкала: 'Где твой Бог?

  Покаянье - слово! Делом взял бы Богу, да помог!

  Душ лишать и вправду нече - ты попробуй ка всели!'

  Ивелина вновь хохочет, в печи пламень шевелит.

  И мужчину разобрало - изловил - дала поймать.

  Жаден к пище дальний путник. Как голодному не дать?

  

  А на утро за дровами Ивелина собралась

  Ветку дуба сдуло наземь. Не солома - греет страсть!

  Только дуб на косогоре чёрен, мрачен, хмур и сед.

  Желудей под старым - вволю. Дубу скоро триста лет.

  Ветку ведьма потянула - из дупла зажглись глаза!

  Смрадом душащим пахнуло. Сон ли, явь ли - смерть пришла!

  Ивелина рот раскрыла. Звать пытается. Кричать.

  Верно, некому услышать. Силы нет против стоять.

  

  Побежала. Вепрь за нею, нагоняет, чтоб убить.

  Жизнь промчалась. Не случилось ей всем сердцем полюбить.

  Поскользнулась, в снег упала! Пусть грызёт, рвёт пусть быстрей!

  За спиной вдруг визг и скрежет - будто режет кто свиней!

  Пока ведьма из сугроба утирала мокрый глаз

  Кровь под наст нашла дорогу. Вепря красный глаз погас.

  И колодник на дороге, недвижим, растерзан, пуст.

  Нерушимы клятвы Богу. В Ивелине ж только грусть...

  

  Плачь же ведьма Ивелина - потеряла, не вернуть!

  Но лишь грусть в глазах застыла: было ль, не было ль - всё пусть.

  Cнег на ранах уж не тает. Острый лёд закрыл глаза.

  Исполненье означает - жертва мраком принята.

  Снег вокруг тропы по пояс. Всё под белым волокном.

  Склон и луг, и лес заснули до весны тепло им в нём.

  К ведьме тоже сон вернулся без видений про кошмар.

  Успокоилась ведунья, приняла желанный дар.

  

  (10.12.2010 29.11.2012)

  Опубликовано: Литературный журнал "ЛитОгранка" N11/12, Новокузнецк, "Союз Писателей" 2012, ISBN 978-5-906184-13-9, тираж 2000