Чтобы пройти в продуктовый магазин ближайшей дорогой за хлебом, приходилось идти через арку в нашем доме. Дом, куда мы переехали с площади Горького, был длинный и выходил сразу на две улицы. А посередине был выход - арка. Над этой аркой и была его квартира. Поэт Ручьев получил ее после возвращения. После Гулага Ручьев не мог жить в таком городе как наш. Говорили про него, что жил в Киргизии. Отец и мать как-то обсуждали на кухне его судьбу. Сколько мне было лет? Не помню. Наверное, лет двенадцать. "А занавески у нашего поэта - из старой матрасовки. И квартира у него прямо над проездной аркой - полы вечно холодные. Никто не хотел ее брать - так отдали как милостыню". А еще говорили, что после поломанной судьбы из-за лагерей Ручьев много пил. Это в нашем-то рабочем городе, где вообще не было трезвенников. Мы к девятому классу уже знали вкус водки.
За этой аркой дальше простиралась "степь", а за нею "лесопарк". В степи осенью с ватагой таких же как я подростков мы, утащив из дома несколько картошек, пекли их в углях костра. А еще дальше была река. Эта река называлась Урал. На самом деле эта была не река, а запруда реки Урал для нужд заводов и разнообразных производств. А саму реку Урал, протекающую через город Магнитогорск, я увидел уже взрослым выше по течению. Ширина ее от берега до берега не превышала и десяти метров. Наш же Урал, то есть, то, что разделяло правый и левый берег было, наверное, с километр.
Раньше, когда мы жили около площади Горького, отец возвращался с работы на трамвае. Я любил осенью и летом встречать его, ожидая трамвай. Тогда я еще не знал цифр и не умел читать. Отец, чтобы я узнавал тот трамвай, на котором он приедет, заметил, что на лобовом стекле сверху должна быть определенная комбинация огоньков - красного и зеленого цвета. Потом с другими охламонами, помогавшими мне ожидать отца с работы, мы стали играть в лысых. Если кто заметил прохожего с лысиной, то всем, кто заметил его позже - давал щечек по лбу - шелбан. Доброе лицо моего отца всплывает передо мною, когда я вспоминаю это. И еще вспоминаю, как по дому ходят озабоченные родные и придумывают имя для моего брата Евгения. Кстати и мое имя тоже из произведений Пушкина. "Как ныне сбирается вещий Олег..."
Скорее всего, про Чапаева - это позже. Тогда мы уже умели читать и считать. Почему-то в кинотеатре имени Горького, давшем название нашей площади, стали активно крутить знаменитого "Чапаева" Пудовкина. Если мы собирали деньги на билеты, то шли смотреть этот фильм. Причем появился слух, что существует кинотеатр, где крутят "правильного Чапаева". В этом кино в последних кадрах Чапаев выплывает, выходит на берег и побеждает белых. И флаг красных развевается над победителями белых, а не такая скорбь, что все умерли и конец. Мы долго искали такой кинотеатр, но так и не нашли. Наверное, нам было суждено сами вырасти и снять такой фильм.
Был такой кинотеатр на краю города под названием "Дружба". Рядом с ним был мост через железнодорожные пути. Такие мосты для автодорожного транспорта еще называют путепровод. Мы, трое подростков, купили три билета на сеанс и ожидали сеанс "Чапаева". Но мы же и сами были героями. Я пообещал, что спрыгну с этого моста на насыпь рядом с ним. Упрямый был. Спрыгнул. Левую ногу сильно разбил. Болела долго, пока не просветили рентгеном, поставили лангету. Но что-то срослось не так - прихрамываю до сих пор. Видимо что-то после этого подвига что-то появилось в выражении лица или во взгляде и, однажды, на нашей детской площадке появился художник. Не знаю настоящий это был художник или халтурщик, но тогда я был маленький и этот человек уговорил меня позировать ему. Так, что есть портрет "неизвестного мальчика" шестидесятого года. Что уж он углядел во мне - мальчишке, тихоне? По-моему портрет был закончен за два сеанса. Хорошо помню как я плелся по талому снегу, чтобы попасть к художнику. Его мансарда тоже была в нашем доме, только на шестом этаже. Сейчас такое сооружение называют студия или пентхаус.
Да, конечно, после поездки в пионерский лагерь под Феодосией, я сильно заболел. Пневмония, и еще какие-то болячки и я долго лежал в детской больнице. Наверное, месяца два. Из книжек почему-то у меня была только одна - учебник физики за седьмой класс. Мне она очень понравилась. Я перечитал раза два. То что не понял тогда, то понял из объяснений своего учителя. Не помню как его звали. Только фамилию - Коровин.
Отец очень любил поэзию. Он, видимо, знал Ручьева, но как говорят, шапочно. Сам он писал стихи, но я не сказал бы, что много и при этом печатался. Это как: "Чего это я буду писателем что ли? Куча дел не доделана - не до баловства. Вон дети раздеты, разуты, квартирка маленькая, а народу много - квартиру надо бы зарабатывать. Да и вообще. В стране не до поэзии. Мы в окружении врагов. Надо готовиться к будущей войне с врагами - буржуями". Отец считал, что его таланта хватает только на детские стихи.
Никаких сборников сочинений он тогда не издавал. Было не до этого. Семья, дети, работа, производство металла. Во время войны он участвовал в переделке блюмингов на прокат броневой стали, хотя эти станки для подобной работы не предназначены. Рассказывал, что на заводе была настоящая пушка. Броневой лист из партии ставили и стреляли по нему боевыми снарядами. Если выдерживал - то отправляли партию на производство танков и другой броневой техники, а если нет - то премию долой и партию на переплавку.
Вырос Георгий Яковлевич - мой отец в деревне Петровское под Оренбургом, поэтому город с его суетой и шумом ему не нравился. Время от времени, когда он сильно уставал, то брал меня и мою старшую сестру, и мы уезжали на трамвае поздним вечером на конечную остановку на окраину города, туда, где стояли частные дома и начинались огороды. Там же начинался пригородный район. Садилось солнце. Я спрашивал, а зачем мы сюда приехали, а он отвечал, садясь на скамеечку на остановке: "Слушать как лают деревенские собаки в тишине". Почему-то мне городскому мальчишке тогда это занятие казалось странным и бессмысленным .
"Горит огонь магнитогорских плавок,
бурлит и льются всплесками металл,
для мирных дел, чтоб из него ковалось
людское счастье, чтоб скорей настал,
настал тот день великого свершенья,
когда не будет войн и разрушений.
Под стук колес уходят поезда,
один на юг, другой - на север дальний,
в них ценный груз: большой накал труда
и жар сердец, и радость и печали,
рабочих рук горячая страда
заложены в сверкающем металле...
Составы за составом мчаться вдаль,
звенит по всей стране Магнитки сталь".
Г.Я.Тарасов
По профессии папа был строитель. Город строился. Его профессия была как раз кстати. Строились доменные печи, коксовые батареи. Это то, с чего начинается обработка руды для получения чугуна -сырья для производства стали. Вначале он работал разметчиком огромных листов, которыми покрывают доменные печи снаружи. А еще когда папа был в армии, то его выучили на штурмана бомбардировщика. Он хотел, чтобы его дети стали летчиками. Тогда это была модная профессия. Я даже записался в авиамодельный кружок в 'Доме пионеров'.
Руководитель кружка собрал малышню из третьего класса: меня, Славку и Кольку Хорошилова вместе в одну команду. Мы вырезали корпус, крылья модели. Обтянули специальной бумагой всю конструкции. Раскрасили ее. Это была кордовая модель самолета. Такая, которую держат за рукоятку на специальных тросиках. Человек, держащий модель, стоит посредине большой круглой площадки метров десять-двадцать в диаметре, а модель с жутким завыванием маленького бензинового моторчика носиться по кругу. На самом деле таких моделей самолетов делась две и они носились друг за другом, управляемые двумя 'пилотами'. Чтобы 'воздушный бой ' был зрелищный - сзади к хвосту обоих моделей привязывали цветную ленту метровой длины. 'Бойцы' должны были винтами моделей отрубить у 'противника' его ленту. Это считалось 'победой'.
И вот представьте нас, мальчишек, которым не доверили управлять своей моделью, а отдали незнакомому нам старшему мальчишке. Тот пришел в кружек недавно, и единственным преимуществом перед нами было то, что он был на два класса старше. Делал этот мальчик вождение впервые и не удержал довольно тяжелую норовистую модель. С жутким воем та понеслась, никем не управляемая в наш 'Дом пионеров'. 'Ну, все' - решили мы. 'Сейчас разобьет окно на втором этаже'. Но все обошлось благополучно: Она врезалась в простенок между окнами, упала на газон с цветами юннатов и загорелась. Когда я бываю в родном городе, то иногда хожу посмотреть на масляное пятно в простенке между окнами второго этажа. Сколько бы ремонтов не перенес 'Дом пионеров' - пятно все равно постепенно выступает на этом месте. Так закончилось мое обучение на летчика. Да и слабое зрение меня подвело - в орлы я не годился.
Я не знаю, как все это было, я просто тогда еще не родился, но я подозреваю, что в нашем небольшом городе, тогда можно было познакомиться друг с другом проще, чем теперь, когда все разошлись по благоустроенным квартирам. Как говорил классик: "Квартирный вопрос их немного испортил". У моего отца умерла жена, оставив ему моего старшего брата - Володю. Моего будущего отца представили моему будущему деду. Дед мой уже тогда был начальником в типографии "Магнитогорский рабочий", папа мой хорошим производственником, но еще не оперившимся молодым поэтом. Где и как произошла встреча моего папы и моей будущей мамы я могу только догадываться, но они, как говориться, встретились и полюбили друг друга на всю оставшуюся жизнь. Это правда. Я не скажу, что чувства их были совсем безоблачны. Ссоры были и очень бурные. Мой отец очень умный, терпеливый и довольно спокойный, чего не скажешь о моей любимой матушке. Людмила Михайловна родилась в селе Маяки одесской области и обладала всеми южными чертами характера - взрывным, быстро закипающими, но отходчивыми. Была она жутко ревнива и командировки моего папочки происходили довольно неоднозначно. Туда-то он уезжал спокойно, а обратно возвращался часто со скандалом. Несколько лет я даже из-за одного скандала прожил у своей бабушки на левом берегу. Город Магнитогорск раскинулся на двух берегах реки Урал. Левый берег, как более старый, обживался первым, потому, что там находился комбинат - всяческие производства по производству металла из руды Магнитной горы. А она была, как вы уже догадались, на левом берегу. Там и стояли дома уже не бараки, но с коммунальными квартирами. Не знаю, сейчас такие дома есть или нет. Не так давно мне попалась статья про немецкого архитектора, которого пригласил Сталин из предвоенной Германии, для строительства городов в тогда бурно развивающемся уральском регионе. Не могу не процитировать несколько сведений из истории Магнитогорска. Это из "теперешних историй". Они грустные. Тогда об этом если и думали, то громко старались не говорить, а тем более не печатать в "открытом доступе".
"В конце 1930 года была закончена первая большая работа Мая и его сотрудников для города Магнитогорска на Урале. Речь идет о рабочем городе на 200 тысяч жителей, строительство которого начнется в 1931 году. Предполагаемый срок строительства - шесть лет. Мы опубликуем проект в одном из следующих номеров. Сегодня только некоторые предварительные данные.
Город Магнитогорск находится в двух километрах от промышленного комплекса, где работают его жители. В центре города располагаются театр, общественные и торговые здания. Город поделён на кварталы, 10 тысяч жителей каждый, отделённые друг от друга зелёной полосой. Тип жилища ориентирован на семью, что означает, что каждая семья получит собственную квартиру с общей комнатой, двумя спальнями, ванной, маленькой кухней и уборной. Широко применяется галерейный тип дома, поскольку он даёт наилучшие предпосылки к будущему переходу к общественным кухням. Жилые здания имеют максимум три этажа. В каждом квартале предусмотрен рынок, который может быть использован для других целей, когда исчезнет частная торговля. Проект был представлен в Москве в конце декабря'.
"Проект города Эрнста Мая (Магнитогорск) на 200 тысяч жителей действительно был сделан к декабрю 1930 года, но о его реализация упёрлась в нищету СССР"
" В 1933 году Эрнст Май разорвал контракт и покинул СССР. Но в Германию он не вернулся. Наполовину еврей, Май понимал, что с приходом к власти национал-социалистов его пребывание там крайне опасно. Вместе с семьей архитектор эмигрировал в Африку, где прожил два десятилетия. Второе дыхание открылось у Мая в 1954-м, когда он вернулся в Западную Германию и стал отстраивать разрушенную страну. Он умер в 1970-м в Гамбурге".
Но немцы еще поработали строителями в Магнитогорске. Пленных после войны в 1945 году пригнали в наш город, и они строили на правом берегу один из жилых районов. Он и сейчас существует. Строили по-немецки добротно, красиво и прочно.
Моя бабушка Марфа
Что-то я отвлекся. Итак, моя бабушка жила на левом берегу реки Урал. Сама она была из Рязани. Пироги бабушка умела печь, но что-то мне они сильно не запомнились, а вот: "У нас в Рязани - пироги с глазами, их едят, а они - глядят!" запомнилось хорошо. Потом я разобрался, что это за глаза. Русские пироги с повидлом для скрепления перекрещивают такими полосками из плоского теста. А рязанские в перекрестие помещали такие шарики или кружочки из теста, которые и назывались глаза. Вот так "они и глядят". Как познакомились мои дед и бабушкой я не знаю. Но известно, что дед Михайлов Виктор Михайлович вырос в детском доме. Бабушка к тому времени как я жил у нее уже разошлась с дедом и жила одна. Она рассказывала, что во время революции дед, тогда был еще маленький. Его семья пыталась податься на юг, так как семья была не бедной и жили в Петербурге. Но по какой-то причине пароход на Волге потерпел крушение и вся семья, кроме дедушки утонула.
Еще бабушка рассказывала, как дедушка служил в красноармейцах. Как в Молдавии их кормили мамалыгой - это такая каша из кукурузы с добавлением всяких овощей: тыквы, ревеня и прочих. Так эта еда так надоела молодым бойцам, что они, тогда еще мальчишки по шестнадцать - семнадцать лет швыряли ее на беленые стены изб молдаван.
Потом дедушка работал фотографом. Однажды он поехал фотографировать, и делал он это на велосипеде, а вернулся весь разбитый и привез два своих выбитых зуба в мешочке. Дома долго смеялись, но помогли вставить железные. Это я называю его дедушкой, а ему тогда было может только-только лет двадцать. Бабушка отдала мне после смерти деда его старинную камеру. Это был деревянный ящик с гармошкой и здоровенным цейсовским объективом. К нему прилагалась тренога, Но тренога нас мальчишек не интересовала. Объектив, конечно, мы разобрали, вытащили стекла и в свое удовольствие весной "выжигали" на деревяшках солнечными лучами на улице. За что мне, конечно, влетело.
Помню похороны деда, но смутно. Кажется, мне было пять. Чтобы тягостная атмосфера прощания не смутила маленького - я был отправлен во двор погулять. Помню, что в это время во дворе мальчишки старше меня запускали ракету. Она была на каких-то скобках приделана к вертикально воткнутому металлическому штырю. А когда подожгли фитиль, то ракета не высоко взлетела, перевернулась, шлепнулась о землю и долго шипела, вращаясь на площадке, выбрасывая искры.
В последние годы жизни дедушка - Виктор Михайлович, как я уже упоминал, работал директором типографии или его замом. Некоторое время моя баба Марфа жила у нас и подтрунивала над моим папой. Когда тот приводил в разговоре какой-то пример из книг, то всегда прибавляла: "Георгий, у тебя не книги, а брошюры для агитации. Вот у моего мужа, Виктора Михайловича, книги". Она имела в виду, что настоящими книгами могут называть только книги формата фолио, а то, что мы называем книгами - это только агитационная литература.
Бабушка и в пожилом возрасте была красивой женщиной, но как-то всегда спокойной и немного грустной. У нее от Виктора Михайловича было две дочери и сын. Моя мама и моя тетя - Нина. Сына звали Юрий Викторович, и он был военным штурманом самолета. Похоронен в Свердловской области г. Ревда. где умер от ранения в1943г.
Бабушка могла красиво рисовать, но пользовалась этим талантом как-то, на мой взгляд, неправильно - она была закройщица. Помню, что к ней приходили женщины с отрезами ткани, и она посылала меня погулять. Это уже мама рассказывала, что после войны жили скудно. Испортить так трудно добытую ткань очень боялись и просили мою бабушку: "Марфа! Ты не шей - мы сами сошьем. Ты только раскрои".
Стихи
Я уже не жил в Магнитогорске. Произошло это по разным причинам, но разговор не об этом. Мне прислали вырезку из газеты "Магнитогорский рабочий" со стихами моего папы. Там много чего написано про его заслуги, медали и ордена, но все это как-то тускнеет и исчезает с годами. А остается романтическое желание пережить вновь и вновь странную веру молодых, что впереди куча времени, и все будет хорошо. Что мы будем счастливы, нарожаем кучу детей, и они будут счастливы. И как здорово быть молодым. Ну да ладно - почитайте сами.