Тарасова Ольга Викторовна : другие произведения.

Возвращение Флибустьера

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Путешествия во времени занимали умы и физиков, и лириков.Кто или Что руководит нашими мыслями и поступками?...

  
   ВОЗВРАЩЕНИЕ ФЛИБУСТЬЕРА
  
  
  
  Это была не пятница, и даже не тринадцатое число. Была обычная среда.
  Утро выдалось ясным и светлым. Но не всегда погода диктует свои правила. Правила диктуют обстоятельства, не зависящие ни от тебя самого, ни от погоды. Так хорошо начавшийся день, предвещающий зарплату, не предвещал беды. Но беда всегда приходит неожиданно, и, как правило, не одна.
   Настроение Лики резко пошло на убыль в тот момент, когда двое мальчуганов на роликовых коньках, проносясь на большой скорости мимо ее лотка, виртуозно прихватили несколько дисков.
  Это случилось так быстро и неожиданно, что девушка не успела и рта раскрыть, чтобы огласить окрестности криком: "Держи вора!". Не стала лихорадочно собирать разбросанные по тротуарной плитке уцелевшие диски. Просто стояла, тупо уставившись на дело рук хулиганов, в то время, как мозг лихорадочно сводил дебит с кредитом - сколько успели прихватить дисков мальчишки, сколько их повредилось при падении, и хватит ли зарплаты, чтобы возместить убытки? К концу рабочего дня стало ясно, что зарплаты ей не видать, и, мало того, она еще оставалась должна хозяину.
  Вот они, издержки рыночной экономики! И зачем надо было идти к частному предпринимателю на оклад, если можно было получать проценты от ежедневной выручки? Как права была Алька, старшая сестра, которая предупреждала, что не стоит ввязываться в подобную авантюру. Но что оставалось делать ей, человеку без образования? Драить полы у того же хозяина и стирать пыль с подоконников? А хозяин, как известно, барин. Он ставит свои условия, а твое дело соглашаться или отказываться от работы. Признаться, выбор был небольшой. Лика свой выбор сделала. Жалеть уже поздно. Легко быть умным задним числом.
  Домой идти не хотелось. Домой ее никогда не тянуло, но в этот день - особенно. Хотелось осмыслить происшедшее в тишине и покое. Но в домашних условиях это не реально. Только вспомнила о доме, как по телу пошла дрожь отвращения. Она может проникнуть в дом незамеченной. Но что из того? Разве за стенами своей комнаты можно скрыться от шума? Почему ей, Лике, так не везет? Не везет с работой, не везет в личной жизни. Куда ни глянь, везде одни минусы. Даже дома нет ей покоя.
   Сценарий остросюжетного сериала "Моя семья" развивался по всем канонам классического жанра. Сначала была любовь, потом эта самая любовь, увядая, переросла в привычку, а затем уже и в ненависть. В этой ненависти купались все. Начиная с матери.
   Женщина опускалась на дно медленно и плавно, подобно листу, подверженному власти течения. Сейчас она превратилась в стареющую брюзгу, всем недовольная и вечно причитающая по безвозвратно ушедшему прошлому. Для начала выпустила из поля зрения мужа, потом себя и, в конце концов, дети отошли на задний план. Хватит, уже взрослые. Большую часть времени она проводила на кухне. Либо стояла у плиты в засаленном переднике, либо, сидя за столом при бутылочке водки, не обращая внимания на ржавые пятна, бог знает, когда пролитого кофе. Лика еще помнила, как искрились глаза матери, когда она смотрела на высокого и статного мужа. Девушка не понимала только одного. Отчего этот прежде высокий и статный человек стал сутулым, вечно небритым, за которым шлейфом тянулся стойкий запах перегара. Отец частенько сидел на кухне, безвольно вытянув длинные ноги и, свесив давно нечесаную голову на цыплячью грудь, пускал пьяные пузыри. Что бы там ни говорила дражайшая половина, он все равно не слышал. Только когда жена поддавала ногой его вытянутые оглобли, равнодушно выражал свое несогласие, и вновь проваливался в спасительный мрак пьяного угара.
   Альке повезло. На правах старшей сестры, она первой выскочила замуж за первого встречного. Ее избранник оказался непьющим, некурящим и временно не работающим. Его страсть к дивану оказалась столь сильной, что большую часть времени он предпочитал проводить именно на нем. Алька же бегала в поисках случайного заработка, чтобы оплачивать съемную квартиру, радовать холодильник продуктами, и не выражала недовольство вольготным прозябанием своего суженого. Она была довольна своей жизнью, и отдала бы еще больше сил, чтобы не видеть ничего подобного, что происходило в ее семье.
   Домашние разборки настолько набили оскомину, что девушка была согласна и на первого встречного, лишь бы навсегда распрощаться с родителями и с тем образом жизни, который они навязывали дочери. Но предмет большой, пусть и жертвенной любви, на горизонте не маячил. Скромный заработок не позволял снять не только квартиру, но и комнату с подселением.
   Лика частенько стояла возле двери, пытаясь преодолеть отвращение, с которым обычно заходила в дом. Вот и сейчас, стоя перед закрытой дверью, прислушивалась к напряженному разговору между родителями. Взаимные обвинения в несостоявшейся жизни сыпались, как из рога изобилия. Это означало одно: оба не набрали положенное количество граммов, чтобы тихонько отойти ко сну.
   Девушка боялась, что не сможет проскользнуть в свою комнату тайком от родителей. Впрочем, стоило ли беспокоиться о том, что в ходе беседы они будут обращать внимание на лишнее движение в доме?
  Лика тихонько открыла дверь и бочком проскользнула в комнату. На счастье, родители не заметили ее присутствия. Они самозабвенно продолжали поливать друг друга грязью и, ко всему прочему, каждый старался отстаивать свое главенство в семье. Мать доказывала битьем чашек. Отец не мог позволить себе отойти на второй план, и пустил в ход кастрюли. Лика мышкой притихла в своей комнате. Единственное место, где она, не взирая на грохочущую за стеной бурю, чувствовала себя в относительной безопасности.
   Здесь, в комнате, она создала свой собственный мир, где каждая вещь имела свое место, где все сияло чистотой и веяло уютом. Квартира в целом и ее двенадцать квадратов, словно два разных полюса. Один представлял собой большую помойку, другой имел нормальный человеческий вид. Каких трудов стоило отстаивать этот маленький мирок, в котором уединение было невозможно из-за вечного шумового фона, создаваемого за стеной.
   Это не было единственным, что омрачало существование юной особы. Отец, стосковавшийся по нормальному быту, порой разваливался на ее кровати, не обременяя себя снятием обуви. Поэтому Лике пришлось вставить замок в дверь своей комнаты. Этот поступок пробудил массу недовольства и толков, более того, послужил причиной крутого запоя.
   Отец, лишившийся уютного гнездовья, рыдал от непонимания дочери, и жалился на свою горькую судьбу, обещая всем, что так и умрет непонятым. Далее следовали причитания, повторяющиеся изо дня в день на одной унылой ноте. Порой Лика жалела, что поступила так опрометчиво и почти раскаялась в своем поступке, как отец свыкся с ситуацией и сменил пластинку. Теперь он частенько приземлялся в коридоре, потому что остатки сил были распределены: главное добраться до родной двери. Тогда до слуха Лики доходил монолог бушующей на кухне мамаши, к словам которого не было необходимости прислушиваться - речь была монотонна по исполнению и однообразна по смысловому значению.
   Скандал на кухне не затихал. Казалось, он даже набирал силу, и вот уже горькие стенания, шедшие следом за боем посуды, сменились отборными выражениями исконно русского языка. Лика закрыла уши руками. Она сидела на кровати и медленно раскачивалась в такт мелодии, которую напевала себе под нос, желая заглушить доносившиеся с кухни звуки. Этот прием не помогал. Об отдыхе не могло быть и речи. Она чувствовала, как где-то внутри нее нарастает злость. Такие моменты случались редко, но она и думать не могла о том, что может следовать далее.
   Первая вспышка подобной ярости ни к чему хорошему не привела. Когда-то давно она сдержала порыв выпустить эмоции наружу, и они изнутри захлестнули ее целиком. В памяти еще были живы воспоминания о той болезни, поэтому второй серии Лика не хотела. Однако, всему приходит конец. Конец пришел и ее поистине ангельскому терпению. Девушка рывком поднялась с кровати и с шумом распахнула дверь.
  - Довольно! - вырвалось у нее. - Хватит! Сколько это будет продолжаться?
  - Заткнись, я с матерью разговариваю! - рявкнул отец, обернув к ней красное лицо.
  - Сам заткнись! Оба заткнитесь! Достали! - она резко провела ребром ладони по горлу, пытаясь яснее донести, до каких именно пор ее достали.
  - Ты еще мелко плаваешь, чтоб рот отцу затыкать, - папаша переключился на новый объект, предвкушая дальнейшие разборки.
  - Да вы уже оба в пьянках потонули. Житья с вами нет! Покоя нет! Кончится это когда-нибудь?
  - Брысь отсюда! Собирай манатки, и катись, если не нравиться. Оперилась, видите ли. Дрянь! - отец был в бешенстве. Дочь впервые разговаривала с ним в подобном тоне. Но вряд ли именно на это он обратил внимание - количество градусов уже давно превысило норму, и вникать в детали мозгам было не по силам. Лика чувствовала, что ее заносит, но остановиться уже не могла. С пьяным бесполезно разговаривать, а уж вдаваться в нравоучения и вовсе бессмысленно. И как она сможет объяснить, что нуждается в элементарном покое, особенно после неприятностей на работе? Кто из них поинтересовался, как она себя чувствует, как прошел ее день? Она интересна только тогда, когда у них не дотягивает до бутылки, да и то их внимания удостаивается не она сама, а содержимое ее кошелька.
  - Это ты дрянь! - в сердцах выпалила Лика и в глазу заискрило. Она даже не сразу сообразила, в каком именно - в правом или левом. Салют из ярко-желтых брызг служил доказательством рукоприкладства. Впервые в жизни отец поднял на нее руку. Это был исторический момент в летописи "благородного семейства". Несмотря на образ жизни, ни мать, ни отец не позволяли себе поднимать руки на девочек. Порой складывалось впечатление, что родители варились в собственной каше и внимание обращали лишь друг на друга. Остальное было далеко за пределами их восприятия.
   Лика неожиданно для себя успокоилась. Она смотрела в глаза отца и, дотянувшись до бутылки, наполовину опустошенной, не отводя спокойного взгляда, медленно наклонила горлышко. Она слышала, как лилась на пол горючая жидкость, видела краем глаза, как мать замерла, сложив руки на груди, и как менялось лицо отца. Рот полуоткрыт, губы что-то пытаются произнести, но слов она не слышит. Только видит взгляд быка, перед которым взмахнули красной тряпкой. Словно в замедленной съемке навстречу ее лицу приближался кулак. Она успела увернуться только потому, что все происходящее видела совершенно в иной плоскости. Даже не сообразила, почему лицо отца исказила гримаса боли, глаза закатились к широкому лбу с редкими залысинами, и он плавно стал оседать на пол. Из разбитой головы обильно текла кровь. Лика стояла над ним с бутылкой в руках и не могла пошевелиться. Она видела мать, склонившуюся над бесчувственным телом мужа. Сердце болезненно сжалось. Сколько искренней заботы и тепла источала эта опустившаяся женщина!
   Что родители так старательно пытались доказать друг другу всю совместную жизнь, если по-своему любят друг друга? Лика вдруг поняла, что именно произошло. Они приносили себя в жертву. Жертву совершенно не нужную и бессмысленную. Мать попросту принимала и пыталась разделить с отцом тот мир, который тот для себя выбрал. Но понять его была не в состоянии. А ларчик просто открывался.
   Когтистой лапой сердце схватила тоска. Это как надо любить мужчину, чтобы боль родной дочери не вызвала никакой реакции? Мать даже не глянула в ее сторону, не подошла, не приложила к глазу холодный платок. А теперь? То, что видела Лика теперь, больше видеть была не в силах. Эмоции захлестнули. Слава Богу, хоть рождена в любви. Одно это и служило утешением.
  
   Она не бросила бутылку. Просто разжала пальцы и та, скользнув по ладони, глухо ударившись об пол, откатилась к ногам отца. Лика оставила причитающую мать и вышла из кухни. Ничком бросилась на кровать. Слез не было. Злость тоже куда-то испарилась. Она сделала неожиданное открытие. И как только ей раньше не приходило в голову, что в доме она лишняя? Это Алька быстро сообразила, что к чему, и собрала свои вещи. Теперь настала и ее очередь. И что ей теперь делать? Куда она пойдет? К Альке? Так Алька сейчас женщина не свободная, более того, любящая. Нужна ли ей под боком сестрица? Вряд ли. Последнее время толком даже не перезванивались. Каждая жила своей жизнью. Как это будет выглядеть со стороны? - Здравствуйте, я ваша тетя? Нет, этот вариант решительно не подходил. Надо что-то придумать!
   Может, завалиться к Наташке? Как-никак, а когда-то ходила в подружках. Давненько не встречались, но так это не беда. Наташка жила недалеко - всего в паре кварталов. Это в детстве были общие игры, подглядывания в тетрадки, словом, связывал общий горшок.
   Наташка окончила институт, и, наверняка, звали ее по имени-отчеству, а она, Лика, зависла в пространстве. Сама учиться не захотела, родителям было не до того, а теперь прыгала с одного места работы на другое, как блоха - с кошки на кошку. Теперь сетовать поздно - упущенного времени не вернуть. Она поднялась с кровати и стала собирать необходимые вещи в большую спортивную сумку. Сожаления не было. Домой всегда сможет вернуться. Вопрос только в том - захочет ли?
  
   Лика не выспалась. Болел глаз. Болела голова, и все время казалось, что она не спит, а проваливается в полудрему, мягко покачиваясь на волнах забытья. Уложенная сумка стояла у самой двери, как напоминание о принятом решении. Обратного шага она уже не сделает. Раз решено, значит решено. Только сейчас подумала о том, что Наташка совершенно не в курсе ее планов. Надо же было так сподобиться! Легкая досада на саму себя вызвала раздражение.
   Глянув на себя в зеркало в ванной, поморщилась. Еще вчера она могла бы назвать себя очаровательной девушкой с ясными серыми глазами. Отцовский лоб, высокий и красивый, наполовину прикрыт темной челкой, аккуратный, слегка вздернутый носик. Ног в зеркале разглядывать не стала, потому что они росли от самой шеи и, в принципе, были не видны. Но это было вчера. Со вчерашнего дня ноги так и остались - прямо от шеи. Челка и лоб тоже оставались прежними, но о глазах этого сказать было нельзя. Правый заплыл огромной фиолетовой кляксой и отек. Из зеркала смотрело одноглазое чудище, нос которого повело в сторону. Это вчера, в горячке, она не обратила внимания на такую мелочь и вовремя не приняла соответствующие меры. Было не до того. Сегодня никакие очки не помогут. Раз зацвело, значит, тому положено и отцвести. На работу в таком виде она идти не может. Остается одно - вызванивать или вылавливать подругу детства, чтобы договориться о совместном проживании.
   Лика вышла из дома, кутаясь в воротник куртки не столько от холода, сколько пряча
  лицо от скользящих, мимолетных взглядов. Она прекрасно сознавала, что никому из встречных нет дела ни до нее, ни тем более до фингала, но, все равно, было неприятно. В это раннее утро ее заботило одно - застать Наташку дома, чтобы не тащиться через весь город к ней на работу.
   Дверь открыла сама хозяйка. Они давно не виделись, и Лика с трудом узнала в полноватой особе со взлохмаченными волосами, выкрашенными в невообразимые цвета, свою подругу детства. Заспанные васильковые глаза бессмысленно смотрели на гостью из-за припухших век. Она зябко куталась в банный халат и сонным, чуть хрипловатым голосом произнесла так, словно расстались только вчера:
  - А, это ты. Проходи. Я не в порядке, не обращай внимания. Посиди на кухне, я сейчас.
  В узкой прихожей Наталье и одной трудно было развернуться, и она посторонилась, давая возможность гостье пройти.
  Наталья зашла в ванну, а Лика так и осталась стоять в прихожей, не решаясь ступить и шагу.
  -Ну, что ты как не родная? - Донеслось до нее. Наталья справилась с утренним туалетом довольно-таки быстро. Ее волосы, на которых, казалось, разместилась палитра художника, лежали аккуратными волнами и выглядели весьма симпатично. Лика припомнила, что у Натальи естественный цвет волос напоминал выжженную на солнце солому. Куда-то исчезли и ямочки на щеках. С момента последней встречи Наталья слегка располнела и даже чувственные, чуть припухлые губы, казались еще полнее. Она явно была довольна замешательством подруги, перехватив удивленно восхищенный взгляд, но тут же тревожно встрепенулась, заметив безобразие под глазом Лики.
   - Больно? Кто тебя так? - Она слегка коснулась лица подруги мягкими, пухлыми пальцами.
  - Да так, с отцом поговорили.
  - Хорошо, видать, поговорили. Результат на лице. У меня свинцовая примочка есть. Сейчас приложим, станет легче. - Наталья вышла.
  Лика удобно расположилась на мягком стуле, прислонившись к высокой спинке. Огляделась. Все те же занавески, та же идеально вычищенная плита. Ничего нового за последнее время в интерьере не появилось, разве что кофейное дерево на подоконнике стало гораздо больше, чем прошлым летом. Так повеяло теплом и уютом, что Лика расслабилась, и на минуту забыла зачем, собственно, пришла. Даже вздрогнула от неожиданности, когда вернулась Наталья.
  - Да чего ты такая шуганная? - Наталья ловко приложила смоченную салфетку к глазу, зафиксировав крест на крест лейкопластырем. - Встань, пройдись, смотри сюда, - она выставила перед носом Лики указательный палец и указала на его кончик.
  Лика послушно выполнила все ее требования.
  - С чем тебя и поздравляю! - торжественно резюмировала она - Небольшое сотрясение все же есть. Пару деньков отлежишься, а там видно будет. Но, - она на мгновенье замешкалась, - не думаю, что дома тебе будет спокойно. Останешься у меня. Я женщина одинокая. Правда, - она слегка смутилась, и щеки медленно стали покрываться румянцем. - Впрочем, это неважно. Свидание я могу и перенести.
  В глазу Лики застыл немой вопрос, но Наталья предпочла не вдаваться в подробности и оставить "при закрытых дверях" моменты своего счастья. Она улыбнулась:
  - Вот и правильно, что не спрашиваешь! За это я тебя и люблю. Располагайся, как дома, а мне на работу собираться. Смена с двенадцати до четырех.
   Лика расположилась на диване. Старые скрипучие пружины стоном отзывались на малейшее движение. Но на эти мелочи она не отвлекалась. В ее голове, уставшей от шума, пьяных разборок и прочих размышлений, звенели колокола. Как мало, оказывается, надо для счастья - немного внимания, немного понимания и, главное, покоя. Иметь возможность просто выспаться и не вставать по утрам с распухшей от безысходности головой, - что делать дальше, и каких еще неприятностей ждать от судьбы? Сейчас ей было хорошо, как никогда. Только слегка досадовала на себя за то, что не взяла сумку с вещами. Но кто знал, что получиться именно так? Что не придется выглядеть в роли просителя, что не надо будет пользоваться заранее отрепетированными фразами, объяснять долго и нудно суть проблемы. Все решилось само собой. Оставалось удивляться, что все прошло, как по маслу. Не иначе, как Господь Бог посмотрел в ее сторону. Засыпая, повернулась на бок под "музыкальное сопровождение" дивана. Так и уснула с блаженной улыбкой на лице. Она не слышала, как вернулась хозяйка, и проснулась под вечер от ароматов ужина, витающего по всей квартире. Лика невольно подумала о том, что кулинар из Натальи получился неплохой, но, вспомнив прикосновение руки подруги к своему лицу, решила, что и врач из нее вышел хороший.
  - Просыпайся, соня. На закат спать вредно, голова болеть будет, - Наталья осторожно заглянула в комнату, и говорила тихо, предупреждая резкое пробуждение Лики.
  - Во-первых, я не сплю. Во-вторых - голова так и так болит, в-третьих, пахнет аппетитно. Что ты там такого сообразила?
  - Маленький секрет большой фирмы. Ни за что не догадаешься! - И озорно засмеялась - Картошка во фритюре.
  - И только? А запах!
  - Да ты, наверное, и забыла, когда в последний раз ела.
  Лика призадумалась. И верно. Только сейчас дошло, что вчерашним вечером она о еде и думать не думала. Утром не до того было. Но теперь она отыграется за троих!
  Девушки расположились на кухне. Красиво сервированный стол одним видом предполагал отменную трапезу. При таком раскладе и обыкновенная луковица может показаться зефиром в шоколаде. Лика вздохнула. Это дома завтрак, обед, ужин прямо со сковороды, чтобы лишний раз посуду не мыть, где борьба за культуру быта была совершенно бессмысленна. Это невольное сравнение заставило болезненно поморщиться. Наталья отреагировала тут же.
  - Болит? Надо бы повязку сменить.
  - Нет, не болит.
  - Выспалась?
  Лика на мгновение задумалась. Сразу по пробуждению она не приняла во внимание, но теперь вспомнила, что снилось нечто необычное и занимательное.
  - Знаешь, толком не поняла. Сплошная романтика. Ветер дальних странствий, море. Не хотелось и просыпаться. Если бы не рефлекс, - она кивнула в сторону стола, - я бы еще давила подушку.
  - И что же тебе снилось?
  - Подожди, так сразу и не соображу. Сначала пираты, резня, крики "на абордаж!"
  - Ну, это тебе домашние дела навеяли. - Наталья старалась говорить спокойно, но смотрела в тарелку, с силой сжимая в руке вилку.- А одноглазые пираты, результат разборок.
  - Потом снился шикарный зимний сад, а я танцую с испанским грандом. Красивый мужчина, до умопомрачения красивый! Влюбилась с первого взгляда. - Здоровый глаз Лики мечтательно прикрылся.
  - Ау, вернись! - Наталья щелкнула пальцами перед носом подруги, как кастаньетами.
  - Да? - Девушка вернулась в реальность, и со здорового глаза сошла поволока мечтательности.
  - Ты, случайно, была не в алом платье с желтой брошью у основания глубокого выреза? - Наталья ждала ответа с напряженным вниманием.
  - Точно! И черные туфли на высокой шпильке. Я в жизни не стояла на таких высоких каблуках, не то чтобы отплясывать. Слушай, а ты как угадала насчет платья?
   Наталья ничего не успела ответить, как раздался резкий звонок в дверь.
  - Боже! - Наталья встрепенулась и, облокотившись на край стола, прошептала: - Забыла свидание отменить!
  Легкокрылой птицей выпорхнула из-за стола и задержалась у двери. Лика слышала голоса, доносящиеся из прихожей, и чувствовала себя неловко. Вторглась в чужую жизнь, как снег на голову. И что теперь делать? Этот вопрос не успел толком оформиться, как в дверях появилась улыбающаяся Наташкина физиономия.
  - Я сейчас вас познакомлю. - Она счастливо улыбалась, глаза светились, а в руке держала букет кремовых роз. Из-за плеча появилось улыбающееся лицо высокого молодого человека. Лика улыбнулась в ответ, но улыбка невольно застыла гримасой на побледневшем лице. Лицо молодого человека удивленно вытянулось, в глазах плескалось изумление, а лицо приобрело землистый оттенок. Наталья перевела взгляд с Лики на молодого человека и сказала, словно констатировала факт:
  - Итак, вы знакомы.
  - Да, мы встречались, - Лика первой опомнилась от потрясения. - На дискотеке в "Павлине". Правда, это было давно.
  - Так давно, что узнаете друг друга с первого взгляда. - Если не ревность, то любопытство возобладало, но голос Натальи оставался ровным и бесстрастным.
  - Ногу чуть не отдавил, потому и запомнился. - Выдавила из себя Лика.
  - Действительно, мир тесен. Даже удивительно, что именно здесь встретились. Рад видеть вас снова. - Говорил он одно, но по интонации чувствовалось, что молодой человек рад этой встрече меньше всего. В воздухе повисла неловкость. Гость засобирался, даже не присев.
   Наталья вошла на кухню, ничуть не удивившись отсутствию гостя. Поставила вазу с цветами на стол. Села, безвольно сложив руки на коленях. Лика не сразу сообразила, что Наталья обращается к ней. С первого раза не расслышала, поэтому переспросила.
  - Что?
  - Между вами что-то было?
  Лика едва не задохнулась от возмущения.
  - С ним? Спаси и сохрани! С кем угодно, только не с Виктором, - она не смогла скрыть брезгливости.
  - Кажется, я его по имени не называла. Это как надо было отдавить ногу, что даже имя запомнилось. - Наталья пытливо смотрела прямо в единственный глаз подруги. Лика не знала, куда деваться, как себя вести, но и взгляда не отводила. Говорить правду не хотелось, потому что радости от этого никому бы не было- ни гостье, ни хозяйке.
  - Молчишь? Значит, дело не в отдавленных ногах. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты не будешь делать катастрофу из-за чьей-то неловкости. Видела бы ты свое лицо.
  - А что лицо? Что ты можешь видеть, если половина физиономии под повязкой?
  - Ты забываешь, что я врач. Нас первым делом учили обращать внимание на лицо. И вовсе не потому, что хотелось знать, какое впечатление производит на тебя мой друг. Это автоматически. Так что, девочка моя, выкладывай, что знаешь.
  - Допрос с пристрастием?
  - Считай, что так, - однако, Лика не уловила в голосе подруги истинного желания узнать все, что касается Виктора.
  - Ну, уж нет! Так дело не пойдет. Я знаю, что танцевать он действительно не умеет, и весьма несдержан в выражениях. Разве это преступление?
  - Нет, - Наталья задумалась. - Это не преступление. Могу представить, как он загнул, чтобы ты так отреагировала. Особенно если учитывать, что ты слышишь каждый день!
  " Пусть будет так!" - подумала Лика, из двух зол выбрав наименьшее, и почувствовала, как на глаза набежала непрошеная слеза. Она чувствовала, еще немного и расплачется. Здесь было все: и вскользь упомянутый дом, и Виктор, и проблемы на работе, но так не хотелось в глазах других выглядеть слабой и беспомощной. Она улыбнулась.
  - Мне доктор прописал постельный режим. Действует морской закон: последний драит палубу. Стало быть, тебе мыть посуду. Чао! - она поднялась и уже в дверях оглянулась на Наталью.
   Та сидела на стуле в прежней позе, напоминая увядающий цветок. Острой болью сердце защемила жалость. Лике хотелось подойти ближе, обнять подругу. Но она, непривычная внешне проявлять чувства, подавила этот порыв души, и тихонько прикрыла за собой дверь. Что бы она ни сказала, Наталья все воспримет в штыки. Любовь обладает особым качеством - слепотой, и мощным защитным оружием - гипнозом. И идет несчастный влюбленный на поводу у своих чувств до тех пор, пока не упадут розовые очки. Вот тогда вздрогнет разочарованный разум, увидев без прикрас предмет своего обожания, и молвит: "И ЭТО я боготворил?" То же самое будет и с Алькой.
   Жалость к подруге сменилась чувством оскорбления за сестру. И почему же подругу просто жалко, а за сестру обидно? Ведь обе они находятся в положении обманутых женщин. Какой из всего следует вывод, и как себя вести дальше? Сделать вид, что ее хата с краю - ничего не знаю, и пусть они сами разбираются в этом банальном треугольнике? Сотни людей проходят мимо нее каждый день, но никогда не задумывалась о том, что у каждого своя жизнь, свой крест. Для нее это были просто прохожие. Прошли мимо, и не осталось никаких эмоций, словно сквозняком протянуло и все. А тут она сама случайным сквозняком прошлась по судьбе подруги. Всего несколько часов, а уже прониклась в святая святых - ее личную жизнь. И все зависит только от одного слова. Будет подруга счастлива, или всю оставшуюся жизнь будет волей-неволей вспоминать этот день.
   Может быть, вправить мозги Виктору? Поставить его перед выбором? Бедная Алька! Вкалывает, как папа Карло, чтобы поддерживать на должном уровне свой быт. И тут же мысли перенеслись в параллельную плоскость.
  Сестренка несет деньги, а ее благоверный на них ухаживает за любовницей. От этой мысли стало гадко. И даже диван не просто заскрипел, а тяжело, с надрывом, застонал. Ну, уж нет! Лика поднялась рывком, и стала спешно собираться. Она так торопилась, что не могла сразу попасть в рукав блузки. Надо немедленно увидеть этого нехорошего человека и серьезно поговорить. Должен же кто-то помочь Альке разобраться с этой сволочью. Если не она, то кто же? Иначе будет весь век коротать обманутой дурой. Можно еще понять, если бы супруг должным образом содержал семью. Но тут же осеклась. Так дело не пойдет. Даже если бы и содержал, она бы в жизни не позволила нести в дом подобную грязь.
  - Ты куда? - только и спросила Наталья, услыхав, как хлопнула входная дверь. Такого еще не случалось. Сорваться без лишних объяснений, глядя на ночь. Не иначе как случилось нечто из ряда вон выходящее.
  Она сразу уловила, что эта встреча для Виктора и Лики была полной неожиданностью. Но что могло их связывать? Если бы у них был роман, она непременно бы знала. Знала же о первой безответной любви подруги к Сереженьке. Знала о первой близости подруги, происшедшей на пикнике под кустом, после окончания школы. Знала о романе с ее соседом по лестничной клетке, но никогда даже краем уха не слышала об инциденте на дискотеке. А ведь Лика делилась даже незначительными приключениями. Она чувствовала, что какая-то веская причина заставила Виктора уйти не попрощавшись. И значит ли это, что он никогда не переступит порога ее дома? От одной мысли сердце девушки болезненно сжалось.
  
   Виктор вышел на балкон и курил одну сигарету за другой. Ворот рубашки расстегнут. Галстук сбился на бок и свободно болтался на мощной, почти бычьей шее. Это был крупный парень, мускулистый, из тех, кто большую часть времени проводит в спортзале. Это теперь он проводил массу времени на диване. Его дело маленькое - дать супруге все, что она желает. А у нее вообще никаких особых желаний. Тишина и покой. Для этого не обязательно беспокоить Золотую Рыбку. Он и сам в состоянии дать такую мелочь. А она пусть думает сама, чем будет жертвовать ради исполнения своей мечты о тихой семейной жизни. Так что, до поры до времени, его все устраивало. Жил в свое удовольствие. Был сыт, обут, не обременен работой, не ограничен в передвижениях. Интересно, каким образом Лика попала в гости к Наталье, да еще с подбитым глазом? Не иначе, Наталья случайно подобрала несчастную на улице. Ведь он и сам познакомился с очаровательным доктором на приеме в поликлинике. Правда, за год уже и позабыл, по какому случаю оказался в очереди болезных и страждущих помощи. Но не это важно. Важно, что сейчас будет делать эта взбалмошная девчонка. Пока она не пришла к какому бы то ни было решению. Иначе, заложила бы его сразу. Но кто знает, о чем они говорили с Натальей после его ухода? Все же, он праздновал труса. Надо было остаться, влиться в их беседу, а заодно было бы видно, куда ветер клонит. Но эту остановку уже проехали. Вот и приходится пытаться заглянуть в будущее. Неведение хуже всего. Виктор выбросил бычок, и сплюнул через перила балкона.
   Алька дежурила в гостинице в ночную смену. Такой многообещающий вечер был испорчен. Хорошо только вечер. Если непутевая сестрица проболтается, где ему найти такую же дуру, как Алевтина? Он был уверен, что подобных экземпляров в природе больше не существует. Наталья приятная, милая, обаятельная женщина, но не тот человек, с которым можно спокойно заниматься тем, чем позволялось заниматься рядом с Алевтиной. Вернее, за ее спиной.
   Как все изменилось! Изменились времена, но нравы остались прежними. Каждый решал свои проблемы сообразно здравого смысла и совести. У него, судя по всему, отсутствовало и то, и другое. С этим спорить он и не собирался. Надоело. Ему бы эти бесконечные, бестолковые проблемы! У него была всего лишь одна проблема, решить которую никто не в силах.
   Виктор отчаялся давно. Но когда запутанный пасьянс, казалось, должен был сойтись, всего одна карта мешала благополучному раскладу. Этой картой оказалась Лика. Теперь, когда цель так близка, из-за маленького недоразумения все может пойти прахом. Но если подумать на спокойную голову: что ему угрожает? Алька выставит его за дверь. Столько раз уже выходил, что и сосчитать трудно, но всегда делал это сам. Виктор усмехнулся. Такому опыту обхождения позавидовал бы сам Джованни Джакомо.
   Впрочем, если не изменяет память, сам Казанова из себя ничего не представлял. Среднего роста стареющий ловелас, старательно скрывающий плешь под париком, с чуть приплюснутым носом. Но знавший секрет притягивания мотыльков в ажурных панталончиках.
  Виктор задумчиво потер плечо. Тело уже не откликалось на ту физическую боль, но память о ней еще была жива. И будет жить до тех пор, пока последнее дыхание не даст успокоения мятущейся душе. Ту дуэль он не забудет до гробовой доски.
   Джованни неплохо владел шпагой. При его склонности к амурным авантюрам иначе и быть не могло, но и Витторио нельзя было назвать новичком в фехтовальном деле. Он был моложе, подвижнее, но менее опытен и не совсем прав. Значит, Клариссе был предпочтительнее стареющий ловелас. Каждому - свое. Один ценит опыт, другой страсть. Как бы там ни было, но в тот день он не сумел показать преимущество, и горячий клинок отступил перед опытом. Одно было непонятно. Все знали, что Казанова страстный дуэлянт и почему-то ему сходило с рук все, что не могло сойти другим? Вот поистине баловень Судьбы!
   С того момента Витторио стал осторожнее. Куда только не забрасывал ветер странствий недобровольного скитальца. Невольно подумалось о том, что большинство представителей рода человеческого не в меру тщеславны. С каким упоением они будут вещать друзьям о знакомстве со звездами бомонда, о связях с сильными мира сего!
  Но Виктор мог переплюнуть любого сноба. Признание в знакомстве с самим Джованни Джакомо Казанова лучше оставить при себе. Самому себе мог признаться, что "Мемуары" Казановы и в подметки не годятся мемуарам Витторио Андьянели. Однако, следовало признать, что Джованни давно уже почил, а его произведения до сих пор живут и пользуются спросом. Сам же Витторио ходит по белу свету, и ничего не смог оставить после себя. Даже простенького надгробья. Надо же было свалиться на его голову этому проклятию рода Франдини! Если быть откровенным, то проклятий на его бедовую голову сыпалось достаточно, особенно после смены имени на пугающее всех прозвище Бешеный Павлин.
  Виктор вздрогнул. Как давно он не вспоминал своего прошлого! И что на него нашло?
   Из-за туч выглянул хлипкий полумесяц. Подул легкий ветерок. Виктор мог безошибочно определить погоду на ближайшие трое суток, но никому не было дела до его познаний. Метеорологи, оснащенные современнейшими приборами, по - обыкновению, врали, но не вливаться же ему в их гвардию! Что, собственно, еще он умел делать?
   Орудовать шпагой и стилетом, но сейчас его навыки никому не нужны. Времена изменились. Раньше доводилось проводить много времени и на ночных дорогах, и на бескрайних морских просторах. Сейчас в этом не было смысла.
   Шпага и стилет лежали зачехленными на антресолях. Раз в год он доставал клинки, чтобы заботливо протереть их, и вспомнить старые добрые времена. Тоска клещами сжала сердце. Он потерял счет времени точно так же, как потерял счет женщинам. Душа требовала успокоения, и он почти обрел желаемое.
   Алька не была красавицей, но любила своего избранника таким, каков он есть. С его горячим нравом, с его склонностью к крепким матросским выражениям, с его упрямством. Таких женщин он встречал редко. Разве что совсем недавно, лет тридцать назад, повстречал стареющую женщину с глазами, так похожими на глаза Энор.
   В его душе всколыхнулась буря. Словно годы отступили, уступая место памяти сердца. Это не был роман молодого человека с женщиной, переживающей, бог весть, какую молодость. Но едва Витторио попал в ее дом, внутри все оборвалось: впереди замаячил светлый лучик надежды. Надежды на счастливое избавление. Избавление от проклятия рода Франциско Франдини. Пути-дорожки с той женщиной неожиданно разошлись, и теперь на его жизненном перекрестке возникла Наталья. Он приблизился к заветной цели еще на шаг, и этим вечером все могло закончиться. Но не закончилось. Виктор не допустил в душу отчаяние. Ситуация могла затянуть решение проблемы на неопределенное время, но что такое пара недель по сравнению с вечностью?!
   Как ни крути, а теперь жить будет не так спокойно. Его вполне устраивало некоторое время сидеть под заботливым крылышком Алевтины. Но сидеть на крючке у Лики и ждать, когда той заблагорассудиться снять покров с его тайных шалостей, не собирался. Надо бы с ней поговорить. Нет безвыходных ситуаций. Он что-нибудь придумает. В темноте ночи вновь вспыхнул огонек. Это Виктор прикуривал очередную сигарету. Вот попал, так попал!
  Непрерывная трель звонка заставила его выбросить недокуренную сигарету и, увидев гостью на пороге, улыбнулся широкой, подкупающей улыбкой. Этот визит был, как нельзя, кстати. Он посторонился, пропуская Лику в дом, и закрыл дверь на все замки, решив, что не выпустит девушку до тех пор, пока не договорится, и не поставит всё на свои места. О цене не думал. Это его волновало меньше всего.
  
   Лика пошевелилась, и пружины знакомо скрипнули под ее хрупким телом. Попробовала открыть глаза, но не получилось. Вокруг по-прежнему было темно. Провела рукой по глазам. Пальцы нащупали повязку. Все тело болело тупой ноющей болью.
  - Проснулась? - донесся до сознания голос Натальи.
  - Уже утро?
  - Нет, вечер.- Лика так не разобрала за язвительными нотками подруги, какое именно время суток было за окном. - И куда тебя понесло, на ночь глядя? Скажи спасибо Виктору. Из-за тебя с двумя хулиганами подрался. А ты, дорогая моя, получила во второй глаз. Так что, моя дорогая, придется в темноте полежать и подумать.
  Лика усмехнулась. В глаз-то она получила, но что были замешаны какие-то хулиганы, в этом она очень сомневалась. Если она чего и не помнила, так это то, как попала на скрипучий диван. А уж в остальном память Лике не изменяла.
  Она прекрасно помнила, как вошла в дом сестры, как на повышенных тонах разговаривала со свояком. Помнила, как он уговаривал не баламутить воду в стакане. Как пытался очаровать своим обнаженным торсом, и в результате получила сполна. Сначала он использовал ее в качестве боксерской груши. Обмотав руку полотенцем, бил, куда ни попадя, в полной уверенности, что следов на теле не останется, но кожа лица была особенно нежной. Теперь болела не только голова. После побоев ныло все тело. Однако, все это недоказуемо. Мужчина, поднявший руку на женщину, даже если она и не права, заслуживает серьезной кары. Лика не пыталась думать, что это сойдет с рук дебоширу. А пока надо набираться сил. Сон обволакивал мягкой упругой волной. Где-то в глубине сознания возникла мысль, что Наталья постаралась успокоить подругу искусственным путем. На это Лика не обижалась, напротив, она искренне была благодарна за проявленную к ней заботу.
   Утром Лике удалось открыть один глаз. Он смотрел на мир сквозь легкую дымку. Но это было лучше, чем полная темнота. Как приятно видеть хоть что-нибудь! И как это люди живут без солнечного света, без окружающей этот мир красоты? Неужели осознавать ценность необходимо после утрат? Девушка жадно впитывала краски. Даже знакомые занавески на окнах казались необычайно привлекательными. Как много вещей окружало ее, мимо которых проходила совершенно равнодушно, не обращая никакого внимания. Но теперь все изменилось. Она впитывала и цвета, и оттенки, и радовалась тому, что не потеряла зрение.
  - Доброе утро! - Наталья вытирала руки полотенцем, но контуры тела подруги Лика видела расплывчато. Она даже слегка прищурилась, стараясь сфокусировать взгляд. Но этого не случилось. Она досадливо махнула рукой и тут же ойкнула. Это механическое движение послужило причиной возникновения боли под ребрами.
  - По мне проехалась сенокосилка, - констатировала Лика, на ощупь пробираясь к ванной комнате. Она неуверенно стояла на ногах, и старалась держаться ближе к стене, чтобы не добавить себе синяков. В узких коридорах старых застроек этого можно было не опасаться. Здесь даже развернуться не было места. Она не видела взгляда Натальи, внимательно следившим за каждым движением.
  - Лика, извини за бестактность, но у меня вопрос.
  - Хоть два. Язык у меня, хвала Всевышнему, не пострадал.
  - Смотрю я на тебя. Девчонка видная, даже красивая. Фигура - закачаешься! Не то, что у меня - плюшки- булочки. И, еще раз прости, зачем надо было такую вывеску портить? Или мужики не нашли более достойного объекта кулаки почесать?
  - Ты у меня спрашиваешь? Самой интересно. Почему?
  - Измельчали мужики. Таких девчонок не бить, а любить надо.
  - Думаешь, было бы легче, если бы меня прижали в кустах? По мне, так лучше пару деньков развлекаться примочками. И вообще. То у тебя масса вопросов относительно Виктора, то спортивный интерес к хулиганью. Ты сама не замечаешь, что пытаешься перещеголять Доктора Ватсона?
  - Нет, не замечаю.
  - А я замечаю. Потому что совершенно не успеваю отвечать на вопросы. - Лика рукой отстранила с дороги Наталью, и бочком протиснулась в ванную. Холодная вода приятно освежила лицо. Глаз приоткрылся еще больше. Вместе с этим поднялось и настроение. Лика стала непроизвольно напевать веселую мелодию.
   Наталья так и стояла, все еще держа в руках полотенце.
  - Надо же! - непроизвольно вырвалось у нее. - Она еще и поет! Кстати, что это за песня?
  - Канцонетта. Конечно, в исполнении нескольких голосов она звучит лучше.
  Наталья смотрела на нее широко открытыми глазами.
  - Ты сама-то поняла, что сказала?
  - Конечно. Старинная итальянская песня. - Лика только сейчас сообразила, что прежде никогда не сталкивалась с фольклором, особенно стран средиземноморья.
  - Может, ты еще и итальянский знаешь? Что-то я не наблюдала за тобой склонность к языкам. А ну-ка, пойдем на кухню. Разговор есть.
  - На кухню, так на кухню. Хотя, можно и так поговорить. Собственно, о чем?
  - О чем? Есть о чем. Только для начала мне надо присесть. Удивляюсь твоим талантам. Поешь вполне сносно. Мне интересно, откуда ты знаешь песню, которую я слышала от своей бабушки? Кстати, - Наталья разливала в чашки чай. - Вчера ты говорила, что тебе снился какой-то испанец. Сегодня ничего не снилось?
  - Нет, сегодня я спала мертвецким сном. Наверняка, это ты постаралась оставить меня без танцев. Я действительно спала сном праведника. Я думаю, что ты напоила меня каким-то снадобьем.
  - Было дело. Ну, так что? - Наталья была напряжена и с нетерпением ждала ответа.
  - Полагаю, твоя бабушка тоже танцевала с каким-то красавцем.
  - Будешь смеяться, но так оно и есть. Правда, танцевала она с итальянцем. Отчего это я ни с кем не танцую? Ни во сне, ни наяву. - В голосе девушки слышалось нескрываемое сожаление.
  - Большей частью вокруг своих больных крутишься, тут уж не до танцев. - Лика намазала себе бутерброд, и почувствовала волну гордости оттого, что ей снятся такие занимательные сны. Она мечтательно прикрыла глаз, и словно окунулась в мягкую пучину воспоминаний.
  - Одно другому не мешает. - Донесся до ее слуха голос подруги, звучавший так глухо, словно сама она находилась не рядом за столом, а в другом измерении. - Знаешь, действительно странно, -Наталья вздохнула. - Бывают в жизни совпадения. Но вот песню, что пела бабушка, я больше никогда не слышала. Правда, слов и не знала, но мотив уловила. Мама говорила, что бабуля была женщиной своеобразной. И вроде был у нее какой-то мужчина, много младше. С ним она долго встречалась. Мне в ту пору бабуля казалась вообще древней. Но любви, видать, все возрасты покорны. - Наталья взгрустнула.
  
   Она плохо помнила бабушку, но так уж устроена память. В самый неподходящий момент выхватит из своих закоулков какой-нибудь эпизод, перебудоражит душу, да долго не отпустит. Сколько себя помнила, всю дорогу в семье то и дело, что ругались. Мама обвиняла бабушку в том, что та недостаточно времени и внимания уделяла детям, а предпочитала жить для себя. Кто мог винить человека в том, что в молодости хватило лиха не на одну жизнь? Вот бабуля и торопилась наверстать упущенное время.
   Мама рассказывала, что в жизни бабушка была очень строгой и властной женщиной. Двоих детей в семье растила без отца, а на плечах Натальиной тетушки лежали тяготы старшинства. Но недолго ей пришлось наслаждаться самостоятельной жизнью. В те времена " партия - наш рулевой" обгоняла в процентном соотношении планы предыдущих пятилеток. Всюду среди серости и однообразия построек пестрели плакаты, призывающие идти " Вперед, к светлому будущему!". Тетушка не увидела ни "светлого будущего", ни будущего вообще. В результате "несчастного случая" по вине крановщика, она осталась под бетонной плитой. Эта трагедия подействовала на несчастную мать странным образом. От прежней суровости не осталось и следа. Она стала беззаботна, и эта беззаботность порой выплескивалась через край. Создавалось ощущение, что с того времени она жила за двоих - за себя и, как говорится, за того парня.
   Это теперь Наталья, отдавшая много времени изучению медицинских наук, сопоставив рассказы матери о поведении бабушки, могла утверждать с большой ответственностью - на фоне пережитой трагедии женщина перестала дружить с головой. Наталью больше всего успокаивал тот факт, что если в их семье и случилось психическое отклонение от нормы, то это приобретенное. Так что, с этой стороны она была спокойна. Наталью интересовали проблемы иного порядка. Если вдаваться в историю их семьи, то оказывалось, что и бабушка одна воспитывала детей, и мама не избежала подобной участи.
  Сама Наталья, разменявшая третий десяток, все никак не могла найти достойного спутника жизни. Теперь, казалось, он кометой ворвался в ее жизнь. Она знала, что кометы сгорают в атмосфере, и ругала себя за подобное сравнение, боясь, что и ее счастье разрушится, так и не успев толком состояться. Но именно Виктор появился в ее жизни. Молодой, красивый парень с широкой, подкупающей улыбкой. Чем не идеал? Была в нем некая сила, которая притягивала словно магнитом. И никуда не деться от этого притяжения. Каждая минута без него - вечность. Каждый миг ожидания - полет в пропасть. Каждое объятие - бездна. Словом, это была первая Наташкина любовь. А может быть и страсть. В этих понятиях она плохо разбиралась. Знала только, что без него ей плохо. Очень плохо. За это можно все отдать! Только никто ничего не требовал. Отдавать было нечего.
   Он приходил редкими вечерами, и она забывала обо всем. Но не могла забыть, как он смотрел на Лику в первую секунду узнавания. Таким она его не видела - растерянным, неуверенным, и, как будто, виноватым. Никто не смог бы ее разубедить в том, что между Ликой и Виктором есть какая-то связующая ниточка. До этого момента она и не предполагала, что он может быть знаком с другой девушкой. Даже не задумывалась, как он живет. Главное, что она слышала его приятный голос, и тонула в глубине его взгляда. В эти мгновения для нее всё переставало существовать.
  - Наталья Михайловна! О чем задумались? - Лика пытливо посмотрела на подругу. Показалось, что Наташа в своих думах далека от действительности.
  - Все в порядке.
   Как можно объяснить, что за каша у нее в голове? Давненько она так не увлекалась воспоминаниями. Да еще и тетушка каким-то странным образом возникла в ее сознании. А ведь она ее совсем не помнила. Разве что мама иной раз вспоминала сестру, да и то вскользь, так, между прочим. Не будь рядом Лики, Наталье было самое время впасть в философское восприятие жизни, и углубиться в размышления в поисках пресловутого смысла. Но подруга смотрела на нее внимательно и ждала ответа. Никогда еще Наталье не хотелось одиночества так, как в эти минуты.
   - Немного задумалась. Ты уж извини, - Наталья вздохнула.
  - Так задумалась, что под глазами синяки залегли.
  - Можно подумать, ты разглядела, - Наталья не хотела принимать шутливого тона, который ей навязывала Лика.
  - Представь себе, - разглядела. И вообще, ты бы не увлекалась походами в себя. Вредно это.
  - Что вредно? - Наталья не сразу сообразила, о чем идет речь.
  - Думать много вредно. Морщины появятся.
  - Ну, тебя! Уж и задуматься нельзя! Теперь прикажешь в пляс пуститься или песни голосить?
  - Не думаю. У тебя такое выражение лица, будто мое присутствие скуку нагоняет. Так что, я пойду, полежу, а ты здесь поразмышляй о смысле жизни.
   Лика, сама того не подозревая, верно определилась в желании подруги. Тяжело поднялась со стула, но, покачнувшись, ухватилась за край стола. Ее единственный открытый глаз изумленно застыл. Взгляд был направлен куда-то за спину Натальи. Она что-то пыталась сказать, и только из горла вырывался нечленораздельный хрип. Наталья растерялась. Она не знала что делать: то ли вставать, то ли оставаться на месте. В ее извилинах от страха за подругу замерли все мысли. Такого прежде не доводилось испытывать.
  - Это он! - выдавила из себя Лика, медленно приходя в себя, и садясь на прежнее место. - Он опять пришел!
  - Боже! Кто - "ОН"? Кто пришел?
  - Флибустьер здесь!
  - Какой еще флибустьер? Что с тобой?
   Лика ничего не ответила. Она залпом выпила стакан холодной воды. Тяжело перевела дыхание. - Надо же такому привидеться!
  - Да ты толком объясни, что происходит! - Наталью трясло мелкой дрожью.
  - Да что объяснять? Глючит меня конкретно. - Зло отозвалась Лика.
  - Не пугай меня так. Что случилось? Что за выражения? Я совсем ничего не понимаю!
  - Можно подумать, я понимаю! Представляешь, стоит этот Виктор при полном параде. Со шпагой, нацеленной прямо на меня, и смеется. С ума сойти можно!
  - Верю. Но, глядя на тебя, я сойду с ума раньше. Еще пара таких выпадов, и мои дела закончатся плачевно. - Наталья налила воды, но руки так отчаянно тряслись, что она сразу же поставила стакан на стол. Лика почти пришла в себя от потрясения, но Наталья все еще находилась под властью происшедшего. Интересно, что еще выкинет болезная подруга и вообще, не страшно ли оставаться с ней под одной крышей? Не приведи Бог, еще что привидится, и будет отбиваться от несуществующего пирата. А если Лика ее примет за того флибустьера? Страх так сковал девушку, что она и дрожать-то перестала. Но от внимания Лики это не ускользнуло.
  - Ты меня принимаешь за умалишенную?
  - С какой это радости? Если разок что почудилось, значит, уже и смирительную рубашку готовить? - Однако в ее голосе не было уверенности.
  - Меня ты можешь обмануть, но себя не обманывай. Признайся, что боишься!
  - Признаю, - боюсь. Дальше что?
  - А чтобы не бояться, уколи чего и спи спокойно! У тебя же есть, чем буйных успокаивать.
  - Лика, - Наталья вздохнула, - не городи ерунды! Иди отдыхать, а я пойду на работу, - ей было неприятно, что Лика так агрессивно настроена. Хотя, ее можно понять. Когда на ровном месте появляются видения - это мало приятно. Зачастую свои страхи многие прячут за раздражительностью или агрессией. Защитная реакция, не более того. Главное, не показаться слабым. Но почему Лика так реагирует? Неужели Наталья заслуживает подобного обращения? Если бы девушки были мало знакомы, - куда ни шло. Но сколько всего довелось пережить, сколькими тайнами делиться и на протяжении стольких лет! Разве это не дает право быть искренним и в радости, и в беде? Это никак не укладывалось в голове у Натальи. Уж если приспичило Лике выставлять иголки, то только не перед ней. Пусть побудет одна, успокоится, а там видно будет. Сегодня выходной, на работу идти не надо, но для Натальи предпочтительнее было прогуляться. Подышать свежим воздухом, побыть наедине с собой и дать подруге возможность поразмыслить. Конечно, видение какого-то там пирата и будоражило рассудок, но больше всего было неприятно, что он явился Лике в образе Виктора.
   Возможно, удар по голове был более серьезным, нежели она предполагала ранее, но вряд ли это могло отразиться на психике. Охотнее могла предположить, что когда-то Лика с Виктором серьезно повздорили. Да так, что та ссора не прошла безболезненно для подруги. Вот теперь и эти непонятные привязки.
   Она закрыла за собой дверь, и некоторое время стояла в нерешительности. Стоит ли запереть дверь снаружи? Мало ли, что может случиться! На душе было неспокойно. Рука с ключом замерла в воздухе. Нет! Это же надо было додуматься! Наталья не могла придти в себя. Что же это получается? Стоило только один раз обжечься, так она дует на холодную воду. Какое счастье, что она не специализировалась ни на психиатрии, ни даже на неврологии, а ограничилась вполне безобидным терапевтическим уклоном.
   Конечно, учеба давалась нелегко. Еще на третьем курсе, перед фельдшерской практикой, она пережила тяжелый момент в своей жизни. У нее обострились все болезни, которые только описывались в учебниках. Казалось, нет ни одного здорового органа. Это состояние сродни " звездной болезни" у артистов. Какая бы ни была посредственность, а мнит из себя любимца и муз, и публики. Так и она мнила из себя страдалицу. Едва не стала жертвой канцерофобии. Этот период скоро прошел, но какое счастье, что она не вдавалась в дебри психологии! Не иначе, ее бы поджидал маниакально-депрессивный синдром.
  
   Холодный порывистый ветер кинул в лицо порцию воздуха, и она едва не поперхнулась. Откашлявшись, глубоко вдохнула, и замерла. Перед ней стоял Виктор с букетом кремовых роз. Он всегда дарил именно такие цветы. Наталья посмотрела на него удивленно, словно видела впервые.
   Что случилось с ее сердцем? Оно не замирало в трепетном ожидании. Во всяком случае, совершенно трезво отметила про себя, что к виду цветов она отнеслась теплее, чем при виде их подателя. Это показалось странным. Молодой человек что-то почувствовал. Его лицо еще хранило следы удивления от столь прохладной встречи. Сегодня его неотразимость не действовала на девушку. Виктор имел чувство собственного достоинства. Он протянул цветы в изящном полупоклоне, приложился губами к руке Натальи, и несколько задержал поцелуй. Потом улыбнулся чуть грустной, потерянной улыбкой, и удалился, так и не сказав ни слова. Наталья смотрела вслед и чувствовала теплую волну благодарности, за то, что он понял и ее настроение, и ее состояние. Все бы так понимали! Одно только было непонятно - куда подевались чувства? Прежде одна мысль о нем приводила в трепет весь организм, но сегодня словно надвинулся ледниковый период в их отношениях, похоронив под мощными пластами льда все тепло, которое так грело душу. Может, еще оттает?
   Она не стала копаться в причинах своего охлаждения, просто подумала о том, что иногда вскользь оброненная фраза в сочетании с мимикой, способны убить самые крепкие ростки доверия. Неужели и она стала жертвой подобного факта? Перед глазами, словно кадр из фильма, пронеслось лицо Лики, перекошенное брезгливостью по отношению к Виктору. Как мало, оказывается, надо, чтобы развеять иллюзии и освободиться от любовного недуга. Наталья приблизила цветы к лицу. Донесся легкий, едва ощутимый аромат. Она ожидала большего впечатления. Души коснулось разочарование. Такая красота, а запаха нет. Ее надежды оказались обманутыми. Вероятно, и от человека не следует ожидать больше, чем он в состоянии дать. Почему так устроен мир?
  А чего она хотела? И чтобы лицом вышел, и статью, и характером. Ни идеалов нет, ни совершенства. Кто в этом виноват? Может, и она не вполне соответствует представлению о себе в глазах окружающих. Вот уж поистине - в своем глазу бревна не видать. Наталья долго стояла возле парадного, не смея ни вернуться в дом, ни претворить в жизнь планы о прогулке. Настроение, и без того плохое, совсем пропало. Захотелось напиться. Как давно она не поддавалась влиянию Бахуса. Но разве это выход? Так просто опрокинуть в себя порцию спиртного и ждать, когда вместе с теплом, разливающимся по телу, начнут погружаться в туман и рассудок, и чувства. Еще чего не хватало! Нет, не будет она пить. Лучше уж танцевать под быструю музыку, да так, чтобы в движениях растворились тоска и разочарование.
   Она вернулась в дом. Лика спала, свернувшись на диване калачиком, и даже не пошевелилась на звук открываемой двери. Наталья невольно позавидовала подруге. Спит, как сурок, словно и не случилось ничего. После такого стресса сама бы она вряд ли заснула, но теперь ее планам о танцах не суждено было сбыться. Не станет же она включать музыку на полную катушку, как сделала бы, находясь в одиночестве. И все же - амуры амурами, но как хорошо иной раз не зависеть от окружающих, от их мнения. Делать то, что пожелает душа. Главное, чтобы все было в меру. В меру времени для самой себя, для друзей, для подруг, для любви, для разочарования.
  На протяжении сотен лет человечество мается в поисках той самой золотой середины, и поисках смысла жизни. И до сих пор так никто не определил тот рубеж, за который не следует переступать. А все потому, что каждый подходит со своей меркой, а об эталоне в этом вопросе даже и думать нечего. Иначе, было бы не интересно.
   Наталья поставила цветы в вазу. Второй букет был точной копией первого. Как, все-таки, Виктор предсказуем! Почему это раньше в голову не приходило? Наталья сидела на кухне, подперев голову руками. Неожиданно резкая трель звонка заставила ее вздрогнуть. Сердце замерло. Неужели вернулся Виктор? Она резко поднялась, но у самой двери приостановилась. Сразу открывать дверь не решалась. Посмотреть в глазок, тоже. Все прислушивалась к себе, ожидая прежнего волнительного чувства, но напрасно. Не могла понять, что с ней происходит. Так и не посмотрев в глазок, вернулась на кухню. Трель стала настойчивей. Наталья всегда придерживалась мнения, что спящий человек не должен просыпаться до тех пор, пока организм не восполнит растраченные силы. Теперь она шла открывать дверь только из опасения, что навязчивый посетитель может разбудить Лику. Каково же было ее удивление, когда на пороге скромного своего жилища она увидела Веронику Николаевну собственной персоной. Наталья уже и забыла, как выглядит мать Лики, но глаза подруги были точной копией глаз матери.
  - Деточка, миленькая! - с порога запричитала Вероника Николаевна. - Моя не у тебя? С ног сбились. Думаю, случилось что, третьи сутки дома не ночует!
  - Здравствуйте, тетя Вера!
  - А я разве не поздоровалась? Ты уж прости меня, горемычную. Ум за разум заходит. Смотрю, вещички-то собраны, а самой и след простыл. Хотела уйти, так без вещей бы не сподобилась. Чую я недоброе! Может, она к тебе заглядывала?
  - Да вы проходите, тетя Вера. Не волнуйтесь, у меня она. Жива - здорова. Спит сейчас. Может, не будить?
  Вероника Николаевна хотела что-то сказать, но не смогла. Ее узкие плечики под старенькой засаленной курткой беспомощно опустились, и сама она вся обмякла. Наталья почувствовала жалость к этой нестарой еще женщине, у которой от женщины остались одни глаза, неестественно блестевшие под воздействием спиртного. Она прошла на кухню и села, скромно сложив руки на коленях.
  - Повздорили они с отцом. Оба виноваты. Но никто не хотел, чтобы она из дома-то уходила. Мы же милицию не вызывали. Это завсегда кровищи -то много, если по голове. А так ничего. Он у нас отходчивый. Себе места не находит. Переживает.
   Наталья представила, как переживает Алексей Борисович. Небось, в страданиях и бутылку из рук не выпускает. Но Вероника Николаевна, отчаянно замахала руками, будто мысли Натальи были озвучены.
  - Ты, деточка, не подумай чего. Доктор сказал, сотрясение у него, пить нельзя вовсе. Он меня к тебе и послал. Мужики - народец некрепкий. Уж очень себя любят, уважают свои желания больше, чем наше хотение. А как помирать боятся! Чуть где чихнул, там хоть носилки подавай. Мой-то, - она склонилась к столу, - три дня от зеркала не отрывается. Все шрам разглядывает. Лика на его голову силенок не пожалела. Вот девка-то выросла! - в ее голосе послышались горделивые нотки. - Это я поперек него слова за всю жизнь не сказала, а она - вон как! Бутылкой!
   Лика проснулась. Просто лежала, не открывая глаз. Сквозь закрытую кухонную дверь слышался знакомый голос матери. Лика замерла. Она никак не могла ожидать ее визита к Наталье. Ей всегда казалось, что мать, вечно занятая своими проблемами, давным-давно избавила дочерей от своей опеки. А тут - на тебе. Ведь за все это время она ни разу не вспомнила о доме. Как говорится, если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. Теплая волна поднялась откуда-то изнутри и прилила к лицу. Удержаться от слез Лика не смогла и желала только одного, чтобы мать не видела ее плачущей.
  
  - Нора! Вы не забыли, что завтра у нас банкет? - Импозантный мужчина, сидя в кресле, ласково смотрел на женщину средних лет с коротко стриженными седыми волосами.
   Она стояла перед ним едва ли не по стойке " смирно". Так и положено стоять перед начальством. Как она могла забыть, что завтра исполняется ровно три года, как открылся цветочный магазин, в котором она работала.
  - Нет, не забыла, Анатолий Алексеевич.
  - У нас обычный рабочий день до обеда, а потом уж и банкет. Хорошая у вас работа. Женщины должны находиться среди цветов. Каждый день - праздник!
  - Вот вы и стараетесь, Анатолий Алексеевич! - она кокетливо улыбнулась, чувствуя, что начальство благоволит к ней.
  - Все для вас, милые дамы. Все для вас, - уста говорили одно, но взгляд мартовского кота недвусмысленно давал понять, что в своем окружении он рад был видеть только ее. И желательно без одежды. Анатолий Алексеевич был большим любителем женщин, и Нора подозревала, что с возрастом его отношения с женщинами могли ограничиваться только взглядом. Ну, в крайнем случае, легким поглаживанием ручки.
  - Спасибо! Мы за вами, как за каменной стеной.
  - Нет, дорогая Нора, за цветочной изгородью! Я хочу устроить праздник. Завтра - форма одежды - парадная.
   Она закрыла дверь кабинета с другой стороны и обессилено прислонилась к стене. Вот достал, старый ловелас. Каждый визит к шефу выматывал до потери пульса. Каждый раз одно и то же. Мимо прошла цветочница Светлана. Молодая, пышногрудая девица с очаровательной улыбкой, и не менее очаровательными ямочками на пухлых щечках.
  - Что, Нора, опять глазки строил?
  - Не без того. Завтра у нас банкет, просил быть красивыми и неотразимыми.
  - Вы у нас и так неотразимая. И чего к вам так мужики липнут? Тут один молодой все время кремовые розы требует. На нем одном можно спокойно план сдавать, - Светлана хитренько посмотрела на Нору. - Так вот. Подозреваю, что только ради вас и ходит. Так и сверлит взглядом. Того и гляди, спросит: "Мы с Вами, случайно, раньше не встречались?"
   Нора невольно вздрогнула. Значит, действительно так заметно, что он с неё глаз не спускает? Она сама прекрасно его понимала. Так порой случается. Взгляд выхватывает из толпы знакомое лицо. Пытается вспомнить, где именно и когда пересекались пути-дорожки, но память молчит, сколько не пытай. Да и не удивительно, столько времени прошло, что и себя забыть можно. Она мучилась давно. Он тоже мучился. Она знала, в чем заключается его мука, он же мог только догадываться.
   Их встреча произошла очень давно. С тех пор даже климат успел поменяться. Знакомы были всего ничего. Один лишь вечер. Но тот вечер перевернул всю его жизнь. Даже не вечер. Перевернула она. Если бы можно было все поменять, вернуть время вспять. Один раз это удалось. В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Они вошли, но не смогли выйти. Так и несло обоих течением. И будет еще нести неизвестно сколько. Сколько времени она потратила на то, чтобы все изменить! Годы шли, а результата не было. Так легко совершить грех, и так трудно жить с осознанием своего падения. Обстоятельства, порой, бывают выше. Завтра она увидит его. Он увидит ее. Пришло время для встречи.
   Ее взгляд, устремленный в пространство мимо Светланы, вдруг зажегся необъяснимым светом. Девушка отпрянула, перехватив этот взгляд.
  - Я же пошутила! Что, пошутить нельзя?
  - Можно! - Нора посмотрела на нее уже спокойно.
  - Как вы меня напугали, Нора Валентиновна! Мне показалось, что вы драться начнете.
  - Я? Спаси и сохрани! С чего ты взяла? Я просто вспомнила Анатолия Алексеевича.
  - Ух, - выдохнула девушка. - Представила вас в гневе. Наверное, не сладко тому, на кого вы рассердитесь.
  - Что-то не припомню, чтобы я на кого сердилась! Это факты не из моей биографии, - Нора улыбнулась.
  - А что вы завтра наденете? Платье или костюм?
  - Вот завтра и увидишь. - Она отошла от назойливой собеседницы. Голова была занята другим. Как давно она не перебирала свои бумаги. Надо поискать старые записи. Может, следует посмотреть на них свежим взглядом? В воздухе веяло переменами. Она была готова к этим переменам.
   На следующее утро Нора пришла на работу, как обычно. Она знала, что он придет за цветами. Сегодня ему цветы не нужны, но она сделала все, чтобы он пришел. Не надо писать ему писем, приглашая на свидание, не надо посылать телеграмм, не надо звонить. Она ему приказала. Он был в ее власти целиком и полностью. Особенно ночью. Ночь их время.
   Если бы кто знал, как раздражал ее солнечный свет, как не любила тепла, и как желала одиночества! Но жить среди простых смертных и не подчиняться их установленным правилам, было нельзя. А она страдала. Ничего не менялось ни в ее жизни, ни в жизни общества. Те же страсти, те же грехи, та же система. Только поняла: плетью обуха не перешибешь.
   На ее веку одна революция сменяла другую. На смену одной власти приходила другая. Но ничего нового не происходило. Так и ходили по кругу. Народ по одной колее, представители власти - по колее другой. И две эти колеи никогда не пересекались и не пересекутся. Ей можно верить. Она это знала не из уроков истории. Эту историю Нора видела своими глазами. И писалась она кровью близких ей людей.
   Ее жизнь складывалась, казалось, из одних потерь. Конечно, были и приобретения, но таковых было гораздо меньше. Они растворялись среди болезненных разлук. Сколько могло выдержать бедное сердце? Сколько мог выдержать несчастный рассудок? Она училась сдерживать эмоции. Первые сорок лет было трудно. Потом привыкла. Точно так же не замечала, как не замечала вдоха и выдоха. Естественно и не принужденно. Но сегодня она волновалась. Ближе к обеду переоделась и стала ждать, поглядывая на дверь.
   Он вошел в магазин бледный и раздраженный. Она понимала его состояние. Этот поступок для него самого был необъясним. И это не могло не раздражать. Но едва вошел, как остолбенел. Глаза его стали стеклянными. Нора поняла. Удар, который она рассчитывала нанести, попал в цель. Она стояла за прилавком в алом платье, а у основания глубокого выреза блестела золотом брошь. Только волосы были коротко стрижены.
  - Э - нор, - выдавил из себя Виктор, и распластался перед прилавком в глубоком обмороке. Светлана проявила стойкость и находчивость. Она выхватила из вазы цветы и выплеснула воду в лицо бесчувственного человека.
  - Алло, товарищ! Товарищ! - Светлана большой ладонью хлестала несчастного по щекам. - Нора Валентиновна! Что же вы стоите? Из-за нее человек чувств лишился, а она и в ус не дует! Хоть помогите приподнять!
  - Нет необходимости. Сейчас оклемается, - холодно отозвалась она.
  - Жестокая женщина!
  Пусть ее считают жестокой. Но она сама была близка к обмороку. Сказывались бессонная ночь и большое нервное напряжение. Подступила неприятная тошнота. Нора села и, наклонив вазу с цветами, налила воды в ладонь. Прохладная вода быстро привела ее в чувство. Минутная слабость прошла, и она вновь чувствовала себя сильной и уверенной.
  Молодой человек тоже открыл глаза и, вероятно, плохо понимал, где находится.
  - Где я? - спросил он на итальянском языке. Светлана его не поняла, но догадалась. Особенного ума не надо. О чем еще может спросить человек, только что пришедший в себя?
  Нора оторопела. Его голос донес мелодию родного языка через пространство и время. И она впитала его живость, как губка впитывает влагу.
  - Вам уже лучше? - спросила Светлана, проникновенно глядя в глаза Виктора. При этом глаза ее хищно блеснули.
  - Да, спасибо. - Он поднялся на ватных ногах, и огляделся, ища глазами Нору, но ее уже не было. Она предпочла скрыться в подсобном помещении, пытаясь избежать объяснений. Виктор тяжело вздохнул. Он хотел о чем-то спросить, но не решался. Светлана вертелась вокруг него, отряхивая с костюма капли воды, и все сокрушалась, что пришлось изрядно подпортить хорошую вещь. Но Виктор не обращал внимания на ее трепетную заботу. Было не до того.
  - Вам завернуть розы, как обычно?
  - Да, будьте любезны, - ответил он равнодушно.
  - У нас маленький юбилей, а вам, как постоянному клиенту, подарок - цветы за счет заведения! - Светлана олицетворяла саму любезность.
  Виктор молча принял из ее рук цветы, и, даже не поблагодарив, вышел. Светлана долго смотрела ему вслед. Она даже не заметила, как тихо подошел Анатолий Алексеевич.
  - На сегодня рабочий день окончен. Попрошу в мой кабинет!
  - Ой, - вскрикнула Светлана, вздрогнув от неожиданности. Ее реакция была неожиданна и для директора. Он отпрянул от нее, слегка изменившись в лице.
  - Простите, Анатолий Алексеевич, я задумалась!
  - Что ж, бывает, бывает. Прошу в кабинет. Конечно, можно было и в ресторане отметить, но хочется тихо посидеть, в семейном кругу.
  - Сейчас подойду.
  Нора вышла из подсобного помещения. Светлана, казалось, только этого и ждала.
  - Нора Валентиновна! Он же иностранец!
  - Ну, так что?
  - Как это "что"? Представляете! Настоящий, живой иностранец!
  - Такое ощущение, что ты никогда не видела иностранцев. Обыкновенный человек. Две руки, две ноги, голова на плечах. Что ж тут особенного?
  - Вам вот ничего особенного. Да если бы на меня иностранец заглядывался, я бы не разбиралась. Что тут думать? За грудки - и в ЗАГС! А там, - она мечтательно закатила васильковые глаза.
   Нора ласково окинула девушку взглядом. Совсем ребенок. Правда, с несоответствующими габаритами. Мечты, мечты. Наверное, это тайное желание каждой второй молодой особы - выйти замуж за иностранца. Уж там мужчины обеспеченные. А здесь вечно все не так. Или жених не обеспечен, все мечтает жениться на девушке из хорошей семьи, или обеспечен, так родни столько, что на содержание семьи едва хватает. А у Светочки глазки-то загорелись! Прямо из юбки выпрыгнуть готова, как замуж захотелось.
  - Остынь, девочка, женатый он.
  - Как женатый? А цветы? Разве это не повод с вами познакомиться?
  - Дороговатый повод, даже для иностранца. Особенно для иностранца. Они - народ практичный. А цветы для любовницы.
  Светлана от огорчения, казалось, стала ниже ростом. Нора даже пожалела, что испортила девушке настроение. Просто не сдержалась. Она устала вечно сдерживаться. Улыбаться, когда хотелось плакать. Душа жаждала покоя. Но до этого покоя было далеко. Она еще не сдержала данного обещания. Нора привыкла держать слово. И пускай жизнь ставит ее перед замысловатыми лабиринтами, она непременно найдет выход.
  Нашла же она вход в лабиринт времени. Если бы не та встреча на пустынной дороге, кто мог знать, как бы сложилась ее судьба?
  Нора сидела за накрытым столом и слушала пылкие речи своего начальника. Его голос звучал в пространстве, но был далек до ее сознания. Слушала, но не слышала. Легкая поволока заволокла глаза. Женщина медленно погружалась в свои воспоминания. Воспоминания, это все, что у нее осталось.
  
  
  
  Хмурое небо, затянутое рваными темно-серыми тучами, низко нависло над землей. Порывистый ветер гнал эту армаду с моря. Погоды ждать не приходилось. Только не о погоде думал стареющий Фабрицио Франдини. На душе у него давно бушевала буря, с которой не было сил справиться.
  Бессильная ярость обжигала сознание. Какие красочные картины мести рисовало его воображение, но Фабрицио этого было мало. Своему врагу он должен заплатить сполна. Сколько месяцев он провел в глубоких раздумьях и тщетных поисках сбежавшего труса! Мало кто мог предполагать, о чем думал этот человек, преисполненный скорбью и неудовлетворенным чувством мести. Всегда сдержанный, с молодецкой осанкой, совершенно не свойственной его почтенному возрасту, с высоко поднятой седой головой и пронзительным гордым взглядом, Франдини никогда не выказывал своей душевной боли.
   Его считали человеком умным, но черствым. Ни одной слезы не выкатилось из его глаз перед гробом дочери. Всю свою любовь к Энор, родившейся в позднем браке, он держал скрытой глубоко в сердце. Не пристало ему, судье, вершителю судеб, подобно обычному смертному разводить сантиментальные слезы. Он верой и правдой служил не только своему государству, но и Господу Богу. Но Бог, которому он поклонялся, отвернулся от него, забрав самое дорогое сокровище. Нелепая случайность оборвала юную жизнь. Его не волновала предыстория происшедшего.
  Он привык опираться на факты. В данном случае, факт оставался фактом, что Витторио Андьянели лишил его дочери. Он должен быть найден. Впервые за долгие годы службы судья воспользовался услугами своих шпионов в личных целях. Они были разосланы во всех направлениях, и доносы, которые доходили до Франдини, были не радужны. Молодой человек ударился в бега, и вскоре след его растворился и в пыльных дорогах Италии, и в морских пучинах.
   Больше всего судья опасался одного, что суд над судьбой молодого человека будет проходить без него. С этим нельзя было смириться. Дни и ночи не находил он покоя. Все способы мести не могли удовлетворить его рассудок. Его месть должна быть изощренной и даже изысканной. Жизнь потеряла всякий интерес, и только ожидание расплаты заставляло держать голову все так же гордо, и не позволять горю давить на плечи. Чем больше проходило времени, тем чаще и чаще судья стал задумываться о смерти. Неужели его конец близок, а он так и не добьется цели, ставшей главной целью всей его жизни?
  
   Как-то под вечер, он сидел под одинокой секвойей, и его глаза, устремленные в пространство, были пусты и бездонны, как сухой колодец в пустыне. Среди каменистой равнины, по которой ветер играючи переносил желтый песок, появилась группа всадников. Судья заметил их, когда они были уже близко. Облака пыли сопровождали каждый шаг холеных лошадей.
   И среди этой пыли он увидел пешую женщину. Руки связаны спереди. Ноги сбиты в кровь. Она была молода, но выглядела гораздо старше из-за седых волос, развевающихся на ветру. Когда они поравнялись, он увидел ее глаза. В них не было страха, не было обреченности, не было боли. Она так посмотрела на него, что по спине прошел холодок. В глазах этих, блестевших углями костра, он увидел столько гордой независимости и силы, что невольно сжался в комок. Никогда прежде не думал, что взглядом можно убить. Эта женщина могла. Процессия прошествовала дальше. Женщина оглянулась лишь на мгновенье и, сдерживая боль, продолжала свой путь. Фабрицио молча провожал ее взглядом. Всадники словно растворились, и видел он лишь гордо шедшую по камням женщину. В его душе что-то перевернулось. Они давно скрылись из вида, а он все еще оставался под впечатлением ее пронзительного взгляда. Судья вознес глаза к небу, грозящему пролиться дождем. Что же, если Бог отвернулся от него, то теперь он знает к кому надо обращаться за помощью. Вспомнил, что он судья. Вспомнил тайные подвалы дознавателей. Перед его глазами встали орудия пыток. Он готов был сам принять все эти пытки, лишь бы на один шаг, только на один шаг, приблизиться к мести, о которой грезил.
  
   Энор сидела на подстилке из гнилой соломы, все еще со связанными руками, облокотившись спиной о влажную каменную стену. Она безумно устала за этот бесконечный день. Лишь теперь, когда никто за ней не наблюдал, она расслабилась. Женщина обратила внимание, что удостоилась "особой чести". Проходя по подземелью, она видела простые зарешеченные пространства, в которых находились люди. Ей же были предоставлены отдельные "апартаменты".
   Чем она могла так отличиться? Никому ничего плохого не делала. Просто жила в своей деревне. Лечила скот, лечила людей, принимала роды, могла останавливать кровь. Делала то, что делали ее предки из поколения в поколение.
   Страна приходила в упадок так стремительно, что люди не успевали оглянуться, как очередное пламя очередного мятежа поглощало все вокруг. Власть менялась быстро. Год от года становилось все хуже и хуже. Люди озлобились, и во всем видели скрытую угрозу, боясь потерять тот мизер, которым еще обладали. Кто не мог бороться открыто, тот чинил наветы и доносы, стараясь попасть в поле зрения властей примерным поведением, демонстрируя патриотизм и преданность. Достаточно навета, чтобы обидчик навсегда исчез из поля зрения селян и горожан.
   Но кто мог сказать Энор, за что с ней поступят так жестоко? Неужели этот вечно пьяный пастух, у которого случился падеж скота? Или старая соседка, корова которой не смогла отелиться? По чьей милости она оказалась в этом мрачном подземелье, откуда всего лишь два выхода - либо сгнить в этих стенах, либо взойти на костер? Последнее время костры уже горели не столь часто. Неужели она повторит судьбу своей бабушки? Этого очень не хотелось. Но на все воля Божья. О ее желаниях никто не спрашивал.
   Она почувствовала сильное волнение. От страха засосало где-то под ложечкой. Скоро за ней придут. Ей не надо было об этом говорить, она чувствовала всеми фибрами, загнанной в угол, души. Но к чувству страха примешивалось чувство покоя. Оно робким ростком пробивалось из глубины сознания, и с каждой минутой нарастало все больше и больше. Она поняла, что беспокоиться не о чем. Ощущение опасности стало притупляться. Весь бесконечный день гудели натруженные от долгой ходьбы ноги. Усталость смыкала веки, и когда она проваливалась в спасительную дрему, увидала, как по каменным ступеням, в окружении стражников, спускался мужчина, которого она видела сидящим у дороги. Он был в судейской мантии, и горделивая осанка выделяла его среди окружающих.
   На волевом лице застыла гримаса брезгливости.
  
   Веяло холодом, и затхлый запах сырости бил в нос. Горящие факелы освещали путь в мрачное подземелье. Изредка доносились приглушенные крики и мольба о помощи. Но он не обращал внимания на стенания мучеников. Стражники почтительно уступили судье дорогу, и один из них распахнул перед ним массивную дверь с огромным засовом.
   Судья бывал здесь не единожды. К этому обязывала служба. Но сегодня его посещение было сугубо личным делом. Он справился у писаря о женщине, доставленной в подземелье этим вечером. Каково же было его изумление, когда он узнал ее имя! Женщину, обвиняемую в колдовстве, звали именем его дочери. Интересно, кто были ее родители? Он не мог допустить мысли, что ее предки были простолюдинами. Мало кто из знати мог держаться с подобающим достоинством.
   На какое-то мгновенье ему показалось, что узница спала. Но она живо встрепенулась, увидев вошедшего незнакомца. Судья молча смотрел на нее. Слова застряли в горле. Страх парализовал. На что он рассчитывал, собираясь поговорить с ней? Не слишком ли опрометчиво вести беседу с узницей в застенках старого замка, где даже у стен есть уши? Не ровен час, его самого обвинят в связях с нечистой силой. Он подошел к женщине, и со всей силы ударил ее по лицу, да так сильно, что звон пощечины эхом застыл в каменных сводах. Повернувшись, вышел, и что-то сказал стражнику. Тот изумленно смотрел на него. Лицо молодого человека посерело, но все, что он мог сделать, это кивнуть в ответ.
   Еще не поздно оставить свою нелепую затею. Он очень рисковал, но остановиться уже не мог. Не мог думать о последствиях своего своевольного поступка. Действовал так, словно кто-то руководил его действиями. Не дух ли дочери решил сыграть с ним шутку? Если и так, то эта шутка могла закончиться для него печально. Поднимаясь по ступеням, он слышал позади себя звук тяжелой поступи стражника, и шелест шагов идущей за ними женщины.
   День выдался солнечный. После дождя, прошедшего ночью, земля была влажной. Ярко блестела окропленная влагой листва. Пение птиц оглашало всю округу. Но два человека, сидевших в саду, ничего не слышали. Лица их были необычайно сосредоточены. В эти минуты решалась судьба.
   Теперь женщина выглядела иначе. На ней не было недавних лохмотьев. Простое платье необычайно преобразило ее. Фабрицио боялся смотреть ей в глаза. Все казалось - околдует. Но внутренним чутьем понимал, что этого бояться бессмысленно. Уже был и околдован, и очарован. Едва он открыл рот, поясняя причину ее избавления из мрачных застенков, как видел по ее глазам, что она согласна отправиться туда обратно. Она смотрела на него, как на сумасшедшего. Такое могло придти в голову только человеку с больным рассудком. А подобный недуг ей исцелять еще не доводилось.
  - У тебя нет выхода. Ты должна это сделать! - голос Фабрицио звучал твердо, как у человека, убежденного в собственной правоте.
  - Но это невозможно!
  - Для тебя ничего нет невозможного, хотя бы потому, что ты взойдешь на костер. Не думай, что эти времена прошли.
  - Я, так или иначе, взойду. Меня схватили по навету, и еще никто не смог доказать виновность. Но если я сделаю то, о чем вы просите, меня сожгут еще раньше.
  - Для того, чтобы быть осужденный, не обязательно быть виновным. Но я обещаю - ни один волос не упадет с твоей головы. Ни сейчас, ни потом. Я дам тебе свободу.
  - Почему я должна вам верить?
  - У тебя нет выбора. Я дам времени столько, сколько потребуется. - Он резко развернулся на каблуках, ясно давая понять, что беседа окончена.
  
   Женщина опустила голову. Сеньор Фабрицио деликатно оставил ее наедине с мыслями. Ей было над чем подумать. Но она понимала: чтобы замысел судьи осуществился, должно произойти чудо. Энор не верила в чудеса. Даже если бы она молилась всю оставшуюся жизнь, это бы не спасло. Она чувствовала, что попала в тиски, из которых не выбраться. Единственным утешением служило то, что встреча на дороге не могла быть случайностью. Энор верила в судьбу, и знала о том, что просто так ничего не бывает. Сеньор Фабрицио, всю жизнь верой и правдой служивший Богу, разочаровавшись, решил обратиться к силам Тьмы. Он не просил оживить дочь. Не просил наслать тяжелую болезнь на человека, лишившего ее жизни.
  Судья просил невозможного - даровать обидчику жизнь долгую. Как она понимала несчастного отца! Его месть была изощреннее, чем удар шпаги. Этот человек сумел возвыситься над суетностью мира. Это означало, что он познал суть, тайный смысл происходящего. Значит, он много думал и о жизни, и о смерти. Он сделал свой выбор. Почему для выполнения своего коварного плана избрал именно ее? Ведь он ничего не знал о ней. Не знал о ее жизни. Как она справится с поставленной задачей, от решения которой зависела ее собственная жизнь? Отчаяние заполнило все ее существо. Но она знала, что нет безвыходных ситуаций. Всегда есть выход. Даже два. Первый - это побег.
   Она подняла голову и внимательно осмотрелась. Высокий каменный забор вкруг сада не представлял собой непреодолимой преграды. Перемахнуть через него минутное дело. Но что ждет ее там, за забором? Женщина по пустынной дороге долго не пройдет. В любой деревне, где все на виду, не скроешься. Сеньор Фабрицио человек влиятельный, и его ищейки найдут беглянку быстро. И все же она подумала о том, что они не больно расторопны. Молодой человек сумел не просто скрыться, но и искусно замести следы. Но ведь он мужчина! Все же, побег для нее не приемлем. Остается принять предложение судьи. В этом случае она сможет долгое время жить в относительном комфорте и пытаться сделать то, о чем ее просят. Но как? Это уже вопрос иного свойства. А пока...
   Энор вздохнула, и решительно откинула со лба прядь седых волос. Она не могла видеть, что, стоя на веранде дома, хозяин наблюдал за ней. Что-то ему подсказывало, что она возьмется за дело и не просто для отвода глаз, а с серьезной ответственностью. За годы службы он научился разбираться в людях. Он отправлял на костер оклеветанных страдальцев, и прекрасно знал об этом. С этим ничего нельзя было поделать. Адская машина тайного судопроизводства требовала крови. И Франдини играл по всем правилам, навязанной ему партии. С каким удовольствием он бы судил самих клеветников! Долгое время стоял перед выбором, но вскоре в этом не было особой нужды. Иной раз случались и судилища над людьми его круга. Но это бывало столь редко, что за годы службы таких случаев наберется едва ли с десяток. Тем не менее, перед ним сидела женщина, в которой он прекрасно разобрался. Это не была обычная ведьма. Она относилась к тем немногим, которых действительно стоило сжигать на костре. Кто- кто, а он разбирался в делах подобного рода. Но сейчас он готов закрыть глаза на все. Она должна быть орудием его мести. И он настолько проникся мыслью об этом, что и сам уверовал в то, что Энор единственная, кто справится с подобной задачей. Главное, чтобы об этом никто не узнал. Каких трудов ему стоило вызволить женщину из лап дознавателей!
   Энор почувствовала взгляд, направленный на нее. Она повернулась в сторону своего избавителя, но он успел отвернуться, и направился в дом. Она направилась в угловую комнату, выделенную ей хозяином, и присела на край сбитой скамьи. Низкий потолок и стены давили, словно прессом. Стало трудно дышать. Маленькое оконце пропускало свет узким лучом. Ей стало хуже, чем было в мрачном подземелье. Энор напряглась. Там, в прежней темнице, она чувствовала, сколько боли и мук испытывали узники. Но в этой каморке ощущения были ничуть не лучше. Она внимательно огляделась. Дверь, сбитая из досок, подогнана плотно. Изнутри оконце при необходимости закрывалось ставнями. Энор не видела в этом необходимости. Но взгляд скользнул по стене. На ней были прикреплены два факела, со свежей, пропитанной маслом, паклей. Это показалось странным. Какая необходимость в этих убогих стенах держать факела? Комната больше напоминала подсобное помещение. На полу тонким слоем лежала солома. Скамью, на которой она сидела, можно было вполне использовать и как спальное место. Больше ничего не было. Энор никак не могла избавиться от тягостного ощущения беды. Эта комната показалась ей странной. Неожиданно для себя, скорее руководствуясь интуитивному порыву, она встала на колени. Руками ощупывала каждый сантиметр земляного пола. Она нашла то, что искала. Металлическое кольцо явственно прощупывалось тонкими пальцами. Она напряглась и потянула за кольцо. Тонкий слой земли двинулся вслед за деревянным люком. Перед ней зиял проем подвала. Вниз вела лестница. Она не сразу почувствовала за спиной присутствие Фабрицио. Он улыбался.
  - Ты единственная, кто усомнился в свободе. Другие успокаивались, едва выходили из подземелья.
   Энор молчала. Она не чувствовала страха. Знала, что судья не причинит ей вреда до тех пор, пока она не выполнит его задание. А она не выполнит его никогда. Торжество мелькнуло в ее глазах, и этот блеск не скрылся от внимания стража.
  - Я предполагаю, о чем ты можешь думать. - Он взял факел и зажег его, высекая искру от кремня. - Прошу. - Судья указал ей путь рукой, по которому следовало идти. В этом не было необходимости. Она уже сама сообразила, что к чему. Своды глубокого подвала были ничуть не лучше каземата, из которого ее вызволили ночью. Веяло сыростью. Свет выхватывал и цепи, и орудия пыток, и жаровню с углями. Картина перед ее глазами предстояла ужасающая. Так вот чем занимался судья в свободное время! Он, оказывается, и сам был не прочь исполнять роль палача. Судья шел следом, и ударом ноги распахнул едва приметную дверь. Открылось небольшое помещение. На стенах зажег четыре факела, и она оказалась словно в другом мире. На широком столе, под слоем пыли, стояли стеклянные баночки. Такого прежде видеть не доводилось.
  - Здесь доказывали свое мастерство те, кто занимался алхимией. Многие не вышли из этой комнаты. Многие ушли свободными. Для того этот подвал и был оборудован таким мрачным образом.
   Энор подошла к столу и провела пальцем по столу. Поднесла его к глазам и увидела серый порошок, почти смешавшийся с пылью.
  - Это порох? - ее голос дрогнул.
  - Да, Энор, это порох.
  Он впервые назвал ее по имени. Да он же почти открыто признался в измене государству!
  Энор удивленно смотрела на него. Вот этого никак не ожидала. Горячая волна поднялась к лицу. Она отвернулась, чтобы он не видел ее обнаженных чувств. Какие жертвы приносил этот человек! Неужели пролитая им кровь могла быть оправдана? Но ничего не сказала. То ли находясь под впечатлением, то ли расчувствовавшись, но она решила сделать все, чтобы выполнить его просьбу. На это уйдет много времени, много сил, но она будет стараться. Не из желания быть свободной, а по велению души. Она почувствовала веру в то, что ей все удастся. Это было равносильно достать звезду с неба. И она достанет эту звезду.
   Она не могла сказать, сколько прошло времени - неделя, месяц, или больше. Энор сидела в подвале и работала, не разгибая спины. От сырости болели ноги, волосы выпадали клочьями. За это время она превратилась в старуху. Но не выходила из мрачного подземелья, несмотря на то, что двери ее темницы были открыты. Старая женщина приносила провизию и ставила у двери, не смея проникнуть внутрь. Это было строго запрещено.
   Сеньор Фабрицио не спускался в подвал. Во избежание кривотолков, был осторожен. Разве что ежедневно его поверенный на глазах у всех демонстративно выходил из комнатки, и, отбрасывая кнут в сторону, бессильно разводил руками. Этот спектакль предназначался для дворовых людей. Судя по количеству пыток, несчастной узнице следовало уже давно отправиться к праотцам. Но вот уже и человек с кнутом не появлялся. А старуха все так же ставила перед дверью провизию и воду.
   Настал тот день, когда Фабрицио спустился в подвал. Энор подняла голову и сказала:
  - Надо проверить, что получилось.
  - Но как это можно сделать? Для этого нужно время.
  - Да, сеньор, время нужно.
  - Скажи, что ты сделала? И как ты это сделала?- Франдини не мог скрыть своего волнения.
  - Этого я сказать не могу. Тем более, что я не уверена.
   Энор сидела, прислонившись к стене. Она не могла сказать, что уже сама отведала зелья, предназначенного для беглеца. Судья догадался об этом сам. Подошел к ней и прижал ее голову к своей груди, выражая крайнюю признательность. Энор затаила дыхание. Она не ожидала от него проявления теплых чувств. Она не почувствовала тепла его души, не почувствовала ничего, кроме холода. Ее движения стали вялыми и заторможенными. Это не скрылось от судьи.
  - Ты заболела? - спросил он, обеспокоенный ее состоянием. Она в ответ лишь отрицательно покачала головой. - Сейчас же распоряжусь, чтобы тебя отвели наверх.
  - Не надо. Я не хочу видеть света. И не хочу, чтобы видели меня. Просто устала.
  Фабрицио вышел, так и не сказав ни слова. Внутреннее чувство ему подсказывало, что Энор справилась. Во всяком случае, в это очень хотелось верить. Навязчивая идея, которой он так долго жил, не просто обретала реальную форму, но имела право на самостоятельное существование. Душа успокоилась. Больше ничего не хотел. Он прекрасно понимал, что никогда не сможет убедиться в том, что его мечта осуществится, но это уже было не важно. Витторио Андьянели будет ходить по свету под пристальным вниманием этой необыкновенной женщины до тех пор, пока его сердца не коснется любовь. И покинет этот мир только тогда, когда страстно захочет жить. Он будет птицей, подстреленной на взлете. Точно такой же птицей была и его дочь. Око за око. Теперь он обретет покой.
   Со спокойным сердцем он может уйти к дочери. Но не сейчас, а тогда, когда придет час, ему предназначенный. Здесь еще остались дела. Надо довести их до конца.
  Под покровом ночи в подвал спустились двое стражников. На бесстрастных лицах застыла маска. Энор все поняла без слов. Она тяжело поднялась со скамьи и направилась вслед за ними. Ее не беспокоили бессмысленные вопросы. К чему мучиться неведением, если через несколько минут все и так разрешиться. Не стоит зря тратить на пустые переживания жизненные силы. Они еще понадобятся.
   Как долго она не видела звездного неба! Подняв глаза, почувствовала ту силу природы, которая, проникая в каждую клетку организма, наполняет душу восторгом и упоением. Темное небо с алмазной россыпью мерцающих звезд приветствовало ее. Она почувствовала себя частицей сущего и поняла, что опыт удался. Плечи расправились сами собой. Гордо вскинув голову, смотрела в будущее открытым, проникновенным взглядом. Приближалась та минута, о которой не раз говорила мать. Она будет богатой, и будет жить долго. Но на вопрос: " А счастливо ли?" - ответа так и не получила.
   Фабрицио Франдини взглядом отослал стражников. Он стоял у камина и, несмотря на теплый вечер, грел руки над камином. Жаркое пламя лизало поленья с жадностью проголодавшегося хищника. Энор непроизвольно вздрогнула. Только сейчас, почувствовав жар и резко бьющий в нос запах сосновой смолы, вздрогнула. Такой же огонь мог лизать и ее ноги. Она видела перед собой человека, избавившего ее от предстоящих мук. Она была благодарна судьбе за то, что он оказался на ее пути. Если звезды даровали ей жизнь, значит, у нее есть предназначение. Теперь она знала, в чем оно заключается.
  - Я готова! - В голосе женщины слышалась решимость. Фабрицио смотрел на нее с отеческой любовью.
  - Ты носишь имя моей дочери. Значит, ты имеешь право обладать и моим состоянием. Я не буду ставить условий. Ты их знаешь.
  - Слова пусты, мысли тайны, но действия и поступки красноречивее обещаний.
  - Спасибо. - Судья был растроган. Вместе с тем, плечи его опустились, словно вдруг ощутил тяжесть своей ноши. Теперь перед ней стоял уставший пожилой человек, с потухшим и уже неживым взглядом. Энор поняла, что Франдини лишился внутреннего стержня, а это означало, что дни его сочтены. Чувство жалости заполнило все ее существо. В горле застрял ком, но женщина справилась с проявлением минутной слабости.
  - Я сделаю все, о чем ты просишь, отец. Я клянусь!
  Она имела право называть его отцом. Умела быть благодарной. Хорошую, плохую ли, но этот человек даровал ей жизнь. И она обязана беречь каждую минуту подаренного ей времени. Взгляд невольно скользнул по камину и остановился на жарком пламени. Энор не знала, что произошло в следующую минуту. Она видела лицо незнакомого человека, и мысль стремительно пронеслась в голове. Она не успела ухватить ее. Единственное, что смогла произнести:
  - Мне надо в Испанию.
  - В Испанию? - Судья несколько секунд смотрел на нее и неожиданно добавил. - Ну, конечно! Там ты будешь в безопасности. Я выправлю бумаги, дам рекомендательные письма. Ты поедешь под именем Энор Франдини. И, - он улыбнулся совсем не судейской улыбкой, - это будет наполовину правдой.
  - Мне нечего бояться. Я знаю, где искать Андьянели.
  Фабрицио смотрел на нее внимательно. Потом отвернулся к камину и сказал:
  -Дай мне один день. Я выправлю бумаги, а на рассвете мы расстанемся.
   Впервые в жизни Энор легла на кровать в доме богатых людей. Сам Фабрицио был далеко не беден, и теперь все его имущество принадлежало простой деревенской женщине. Она прекрасно знала, что просто так ничего не дается и если судьба дарует ей одно, то взамен потребует другого. Как правило, подобные обмены не равноценны. Что же, она готова идти на жертвы.
  
   Энор оказалась права. Если бы не данное слово, если бы можно было повернуть время вспять, она бы хорошенько подумала над предложением Фабрицио. А сейчас, подойдя к окну, она смотрела вслед уходящему Виктору.
  
   Виктор шел по улице, опустив голову. Неужели это было на самом деле или какое-то наваждение? На душе скребли кошки. Каждый шаг давался с трудом, а мыслями все еще находился там, в цветочном магазине. Сколько раз он покупал цветы, но никогда не обращал внимания на продавщицу. Обыкновенная женщина. Возможно, она и привлекательная, но совершенно не в его вкусе. Но сегодня он смотрел на нее другими глазами. Он узнал это платье. Узнал эту брошь, но не узнавал их обладательницу. Как к ней могли попасть эти вещи? В том, что это были те самые вещи, сомнений не было. Он помнил каждую их особенность. Именно эта брошь, в виде распустившейся розы с россыпью мелких бриллиантов, как застывшие капли росы на лепестках, с одного края была едва заметно деформирована.
   Он помнил тот день до мельчайших подробностей. С закрытыми глазами мог описать все, что происходило даже за пределами его поля зрения, до такой степени были обострены его чувства. В ушах все еще стоял лязг оружия. Как он был горяч! Как безнадежно был глуп и амбициозен. Он всегда добивался своих целей. Шел тараном на пролом, не глядя ни на что.
   Девушка была влюблена в другого, но его цель заключалась в том, чтобы добиться ее расположения. Он не думал, какой ценой. Во время дуэли он даже не понял, как перед ним оказалась девушка. Витторио не успел сгруппироваться. Брошь несколько задержала удар, но шпага соскочила и пронзила грудь несчастной. Его соперник, пронзенный насквозь, лежал бездыханный.
  
   От мысли, неожиданно пронзившей, он даже приостановился. Только сейчас до него дошло, что Энор намеренно бросилась навстречу смерти. Она сделала свой выбор, а он столько лет мучился от чувства вины. Прошлое давно кануло в вечность, но беспокоил день сегодняшний. Что-то не давало ему успокоиться.
   Любая женщина в праздничный день непременно бы постаралась выглядеть привлекательно. Платье было необыкновенно красивым. И мужчины, прежде всего, невольно бросают взгляд либо на ноги, либо на глаза, либо на грудь женщины. Этот порыв обусловлен древними инстинктами, и нет смысла осуждать сильный пол за подобное проявление внимания. Виктор первым делом обратил внимание на грудь продавщицы. Скорее даже на предмет у основания глубокого выреза платья. Взгляд выхватил и едва приметную аккуратную штопку. Но, зная о дефекте, женщина не постаралась скрыть его все той же брошью, а напротив, как бы демонстрировала брак в одежде. Брошь была прикреплена на том же месте, что и в тот злополучный день. Но это абсурд! Неужели эта женщина каким-то невероятным образом причастна к событиям минувшим? Кто мог помнить о том преступлении? Даже и преступлением назвать трудно то, что произошло. Несчастный случай! Просто несчастный случай.
   Он прислонился к витрине магазина, мимо которого проходил. Ноги ослабли. После потрясения Виктор чувствовал себя неважно, но голова работала ясно. Словно, все разложено по полочкам. Это было тогда-то. Сегодня случилось это. Как все увязать? Не увязывалось. Виктор оглянулся. Он отошел не так далеко, но на мгновение показалось, что женщина в красном смотрит ему вслед. Нет, никого в красном не было. Значит, действительно показалось. Он стал припоминать черты лица продавщицы, но не мог. Сколько раз он бывал в этом магазинчике. Виктор любил выбирать цветы, думая о Наталье. О жене, обеспечивающей его благополучие, не думал вовсе. К ней он относился ровно, как к табуретке из кухонного гарнитура, которую в любое время можно переставить. Посидеть в уютном кресле, наслаждаясь уютом и покоем, и вновь ненадолго переместиться на кухню. За размышлениями не заметил, как оказался дома.
   В растерянности, недоумевая, огляделся. Из кухни доносилось пение жены. Голоса не было никакого, но настроение ее было прекрасным, и это чувствовалось на расстоянии. Виктор поморщился и тут услышал встревоженный голос Алевтины:
  - Зуб болит?
  - Нет, не болит. Я тут, - он не договорил. Алька заметила букет в его руках, и глаза ее восторженно блеснули. Вытирая влажные руки о передник, она спросила:
  - Это мне?
  - Конечно, тебе, дорогая. Лично я предпочитаю пиво.
  Алька не подошла, не взяла цветы из его рук. Она стояла, пораженная свалившимся на нее счастьем. За полтора года после свадьбы это были первые цветы. Виктор не баловал ее своим вниманием, и она старательно убеждала себя в том, что в этом нет необходимости. Достаточно того, что в доме тихо и спокойно.
   Он смотрел на Альку, но не видел. Перед глазами все еще стояла та женщина за прилавком. Цветы потускнели. Им, вероятно, передалось движение токов человека, но у него на душе было так тоскливо, что он сам мог завянуть раньше них.
  - Посмотри, как им без воды плохо! - запричитала Алька, поддерживая опустившиеся бутоны. - Она поставила цветы в вазу. Виктор сел в кресло и погрузился в дальнейшие размышления. Ему было не до Алькиных причитаний, ни тем более, до роз. Пропади все пропадом, если он не поставит все точки над i, то попросту сойдет с ума. Он затерялся во времени, как "Летучий Голландец", как "Черная Роза". Неужели проклятие, следующее за ним по пятам, будет длиться вечно? Но всему рано или поздно приходит конец. Так, когда же наступит его конец? Мысль, невероятная по своей простоте, осенила впервые за столь долгое время.
  Он не один. И кто-то за ним наблюдает. Мало того, что наблюдает, еще и корректирует его действия и поступки. Но кто это может быть? Зачем и почему, не интересовался. На этот вопрос он знал ответ. Очень давно он получил пакет с нарочным, где четким, красивым почерком, черным по белому было написано - " Ты дочь любимую отправил в Бесконечность. Отец ее в ответ дарует Вечность. Покуда не познаешь боль разлук. Ты не избавишься от мук". Письмо показалось более чем странным. Писавший его человек явно не дружил с рассудком. Хотя, как предполагал Витторио, рука была женской и, возможно, писалось под диктовку несчастного отца. Тогда он с горечью посмеялся над грамотеями. В самого Дьявола Витторио поверил бы с большей охотой, чем в возможное бессмертие.
  Первое время ничего особенного в его жизни не происходило. Время, проведенное в баталиях, шло быстро, как и его корабль под мощным напором попутного ветра. Денег, которые платили французы, вполне хватало. В открытом море особенной нужды в них не было. Бывал и дополнительный заработок, да еще и такой, что хватало с лихвой. Особенно, если на пути появлялось испанское судно, свобода в действиях была не ограничена. Спустить с флагштока флаг, и никто не сможет определить, к какой стране относится судно. Одним словом, узаконенное пиратство оказалось прибыльным делом. Убивай - не хочу, грабь - надоело. Витторио пресытился вольготной жизнью, и особенно страдал от отсутствия женского внимания. Женщины для него были едва ли не главнее шпаги и стилета. Безрассудство молодости взяло вверх, и очень скоро он забыл и о письме, и о несчастном Франдини.
  Рядом гибли товарищи по оружию, но ни пуля, ни шпага его не брали. За ним закрепилась слава неуязвимого воина. Да он и сам уверовал в собственную неуязвимость. Одни считали его счастливцем. Другие шептались за спиной, обвиняя в сговоре с нечистой силой. Склонность к слабому полу заставляла его на берегу ходить с гордо выпяченной грудью. Безудержная страсть к дуэлям заставляла его шпагу пускать кровь. Учитывая два этих обстоятельства, за Витторио Андьянели закрепилось прозвище Бешенный Павлин. Слава о нем пронеслась далеко, и слухи разрастались снежным комом. Судьба словно в насмешку готовила ему один капкан за другим. Всюду, где только не страдали корабли от пиратских набегов, недобрую славу приписывали именно Бешенному Павлину. Это имя наводило ужас на прибрежных жителей, и на всех, выходящих в открытое море. Когда его присутствие потребовалось губернатору, Витторио не стал дожидаться дознавателей и решил исчезнуть из поля зрения властей. Но куда мог скрыться флибустьер? Только в море, только на пиратском судне. Чем сотни раз бесполезно оправдываться в глазах людей, уверенных в своей правоте, лучше один раз подтвердить их домысли. Ибо разговоры были, есть, и будут. Так пусть уже не будут клеветой. Опять приходилось бежать. Не было ему убежища ни на земле, ни на море.
  - Витенька! У тебя все в порядке? - голос Алевтины заставил былого воина вздрогнуть. Слишком неожиданно пришлось переместиться из прошлого в настоящее. Он еще ощущал на своем лице ветер странствий и обжигающее солнце, но эти ощущения растворились, едва он различил лицо жены. - Мне показалось, что ты так далеко отсюда, вроде, как и не живой. Мне страшно.
  - От чего тебе страшно? - спросил он хрипло.
  - Не отчего, а за тебя. Ты ни в какую историю не попал?
  - Куда я могу попасть, если из дома почти не выхожу?
  - Вот кто не выходит, тот и попадает в разные истории. Нет защиты, нет опыта.
  - Прости, но я не понял. Какого опыта, какой защиты?
  - Ну, как тебе объяснить. Уличная собака никогда не попадет под машину. А собака комнатная, выскочив, растеряется. Вот, и пиши пропало.
  - И к какому разряду я отношусь? К дворовым псам или к комнатным мопсам? - Виктор расслабился. Алька не умела выражать свои мысли, а он никогда не относился к ней серьезно. Но где-то в глубине сознания зрела мысль, что в словах Альки он может найти решение своего вопроса. Его заколотила нервная дрожь. Ответ где-то совсем близко. Он чувствовал его всеми фибрами своей души. Ах, Алька, Алька! Как ты наивна в своей простоте! Как она сказала? Нет опыта, нет защиты? Но если вдуматься, судьба хранила его, как зеницу ока. Он выпутывался из сложных передряг. Сколько раз стоял на краю гибели и избегал смерти по счастливой случайности. По случайности ли? Значит, он действительно был заговорен. Но кем и как? Бывали случаи, когда он молил Небо о смерти, но она, едва зацепив своим крылом, проносилась мимо. Друзья уходили, а он оставался. Женщины уходили, а он все равно видел в зеркале свое лицо таким же молодым. Тогда уходил он. Если они уходили навсегда, то он лишь закрывал за собой дверь с твердым намерением больше никогда не переступать порога. Сердце его не единожды разрывалось от боли. Он никак не мог к этому привыкнуть. Но с сегодняшнего дня стало легче. Он не один такой. Есть, по крайней мере, ещё один человек. Он найдет эту женщину, во что бы то ни стало.
  - Витенька, о чем ты задумался?
  - Да так. Я работу нашел. - Вырвалось у него помимо воли. - Трудно тебе.
  Алька замерла. Она смотрела на него широко открытыми глазами и никак не могла понять - говорит он правду или шутит. Она давно уже не поднимала вопрос о его трудоустройстве. В каждой избушке свои погремушки. Что бы там ни говорили ее подруженьки, в своей семье она сама разберется. Значит, Виктор образумился. Ее глаза заволокла поволока мечтательности. Он будет приходить с работы, а она займется хозяйством. И все у них будет лучше, чем сейчас.
  - Почему ты не спрашиваешь, где я буду работать?
  - Прости, я немного замечталась. Где?
  - В цветочном магазине. Там скоро освободится место водителя. Или грузчика. Впрочем, это неважно. - Для него и в самом деле это было неважно. Главное, он будет находиться рядом с незнакомкой, и в конечном итоге выяснит, откуда у той появились вещи Энор.
  - Грузчиком? - донеслось до него. - Цветы, это прекрасно. - Она вздохнула, но счастливая улыбка все еще сияла на лице.
   Продолжение следует...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"