Тартынская Ольга : другие произведения.

Святочный сон

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Поселившись у своего брата в Москве, Соня даже не подозревала, что найдет там свою любовь. Молодой гувернер Дюваль буквально вскружил ей голову, заставил сердце учащенно биться при каждой встрече. Дюваль больше не верит в любовь, жестоко разочаровавшись в женщинах. Возможно, это так. Однако гувернер совсем не прост. Например, откуда у него на руке дорогой перстень? И почему Соне все время кажется, что он понимает по-русски? В отчаянии девушка гадает, и ее суженым оказывается... Дюваль! Как же ей сломать ту стену льда и равнодушия, которую выстроил между ними молодой француз? Как убедить его в том, что она и есть его судьба?


  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 1.
  
   1.
  
   В этом сезоне была в моде Мартынова. Московский бомонд сошел с ума: говорили только о ее нарядах, прическе, манерах, вокруг нее увивались бульварные франты и всякого рода безнадежные воздыхатели. Все дело в том, что Мартыновы недавно вернулись из имения, где прожили несколько лет. Их подзабыли, а теперь с новой силой восхитились неувядающей красотой тридцатипятилетней дамы, верной супруги и добродетельной матери. Ей бурно сочувствовали: убить лучшие годы в глуши, среди мужиков и невежественных соседей-помещиков! Ее приглашали во все модные дома и салоны. Московские дамы тотчас переняли ее неспешную манеру говорить, несколько растягивая слова, величественное спокойствие и изысканную простоту платья.
   Куда менее внимания досталось ее супругу, Владимиру Александровичу, который издавна числился членом Английского клуба и в юности гремел как изрядный повеса и бретер. Поговаривали, что на его счету множество погубленных сердец и репутаций. Теперь он остепенился и в Москву явился почтенным отцом семейства. На суету вокруг прелестной жены Мартынов взирал вполне благодушно. Самые злые языки не могли бы обвинить его супругу в неверности. О добродетели сей прекрасной дамы рассказывали анекдоты, всякого пылкого поклонника она могла укротить холодным безразличием или обезоружить приветливым равнодушием. Не одно пари было проиграно искателями ее расположения. Мартынова со всеми была ровна, любезна и... неприступна.
   - Ее высокомерие переходит границы! - возмущалась Амалия Штерич в своем привычном кружке, состоящем из любителей позубоскалить.
   Амалия была умная, насмешливая дама, о которой поговаривали, что она пишет в газету сатиры на московское общество. Штерич была весьма наблюдательна, ничто не ускользало от ее хищного взгляда. Амалию не шутя побаивались в обществе и старались не с ней ссориться. Вокруг этой дамы тоже роились слухи: она вела весьма вольный образ жизни. С появлением Мартыновой Амалия перестала быть средоточием всеобщего интереса, и это не могло не злить женщину, привыкшую к славе.
   Последний бал в Благородном собрании ознаменовался небольшим скандалом. Владимир Александрович Мартынов публично уличил всеобщего любимца, вездесущего Митеньку Волынцева в передергивании за карточным столом. Понтирующим едва удалось замять назревающий скандал и перевести все в шутку. Мартынов был не против и отпустил Митеньку с Богом. Волынцев отправился искать утешения в кружке Амалии Штерич. Тут-то он дал себе волю! Каково! С ним, Митенькой, которого принимает вся Москва, который в театре сидит в ложе губернатора и которого обожает вся прекрасная половина общества, - с ним обошлись, как с дворовым кутенком: взяли за шиворот, потрясли и вышвырнули вон.
   - Какую бы подлость подпустить этому гусю? - пристал он к Амалии, известной устроительнице всяких розыгрышей, ловко сплетающей тонкие запутанные сети интриг.
   - Постойте, надобно подумать! - вдохновилась Амалия и тотчас воскликнула: - Наставьте ему рога - вот самый действенный род мести.
   Это была заветная мечта интриганки: сбить спесь с некоронованной царицы, бросить тень на ослепительной белизны репутацию Мартыновой, развенчать всеобщего кумира. А после воцариться вновь самой, ни с кем не деля высокого трона.
   - Помилуйте, - возразил Митенька, - где мне! Сколько уж получили по носу! Нет, придумайте что-нибудь исполнимое, это не годится.
   - Что ж, ради вас я готова рискнуть, - азартно прищурилась Амалия. - Вы действительно согласны ославить Мартынова как рогоносца?
   Митенька насупился.
   - Что ж, если это самый действенный род мести... - И добавил обиженно: - Ну не драться же с ним на дуэли! Мне моя шкура еще дорога.
   Глаза Амалии хищно блеснули:
   - Что ж! Я доставлю вам сие удовольствие, но покуда не спрашивайте, что и как. У меня есть дерзкий план.
   Ни о чем не догадываясь, Мартынова ответила на приторную улыбку Амалии, когда та подошла к ней поболтать по-приятельски. Бедная красавица мнила себя ее подругой, мало с кем в обществе можно было так свободно говорить не только о модах и светских новостях. Оригинальность Амалии притягивала к ней людей, ищущих пищи для ума.
   - Mon amie, - Штерич вновь растянула губы в улыбке, - я устраиваю вечер с живыми картинами и шарадами. Полагаю, ты будешь.
   Мартынова задумалась:
   - Я не знаю, что скажет Владимир, свободен ли он.
   - Приезжай одна, - вкрадчиво уговаривала Амалия. - У меня соберется забавная публика, будет что посмотреть.
   - Полно, Амалия, ты знаешь, я не езжу на холостяцкие вечеринки.
   Штерич бросила взгляд на Митеньку Волынцева, который как бы невзначай присел на соседнее канапе и, казалось, весь был поглощен созерцанием танцующих.
   - Не отвечай теперь, у тебя есть время решиться, - проговорила она, касаясь руки красавицы и поднимаясь со стула. - Я пришлю к тебе человека с билетом.
   2.
   И верно, на другой день в дверь хорошенького домика с антресолями вблизи Арбата позвонил человек. Горничная Даша приняла письмо и вручила посыльному двугривенный. Господа только что поднялись со сна и пили кофе в маленькой гостиной. Александра Петровна Мартынова, или Сашенька, как ее звали дома, в одном кружевном пеньюаре уютно расположилась на мягком диванчике и смаковала утренний напиток. Кода вошла Даша и подала на подносе билет, дама слегка нахмурилась. До чего навязчива бывает Амалия! Далась же ей эта вечеринка. Сашенька пробежала глазами содержимое карточки и на миг представила дом Амалии, вольные шутки, рискованные забавы, злые насмешки, облеченные в остроумие... Нет, ей там не место. Однако шарады, буриме, немецкий фокусник.... Вечер назначен на семь часов пополудни, верно, можно будет домой воротиться вовсе не поздно. Некоторая борьба отразилась на прекрасном лице Мартыновой.
   - Что это? - как бы между прочим поинтересовался ее муж.
   Изящным костяным ножичком он разрезал свежий журнал и бегло просматривал страницы.
   - Приглашение от Амалии на сегодняшний вечер. Что скажешь, Володенька?
   Мартынов ответил, не отнимая взгляда от журнала:
   - Ты знаешь, по четвергам я ужинаю в клубе.
   Они помолчали. Наконец Владимир Александрович поднял голову и внимательно посмотрел на жену.
   - Что, очень хочется поехать?
   Сашенька колебалась:
   - И да и нет.
   - Ты можешь поехать одна.
   - А ты хотел бы этого? - допытывалась дама.
   Мартынов поморщился.
   - Почему бы тебе самой не выбрать, душа моя?
   - Однако тебе это почему-то неприятно, верно? Ты был бы недоволен, если б я поехала?
   Владимир вздохнул и отложил ножик в сторону.
   - Изволь, я объяснюсь. Запрещать тебе что-либо считаю дурным тоном, и ты это знаешь. Не в моих правилах лишать тебя удовольствия. Я лишь хочу предостеречь: Амалия Штерич опасный человек. Тебе не следует излишне доверяться ей. Эта особа способна на коварство. Вот все, что я могу тебе сказать.
   - Что ж, решено! - с нарочитой бодростью произнесла дама. - Проведу, наконец, вечер с детьми.
   - Воля ваша, но Мише нужен гувернер! - с этим восклицанием в гостиную вошла Соня, двоюродная сестра Мартынова, живущая в его доме.
   Это была немолодая длинноносая девушка тридцати лет с сухим выражением лица, одетая серо и скучно, с волосами, убранными в простой чепец, Определенно она давно забыла, что родилась женщиной. Соня была нянькой, гувернанткой и учительницей в одном лице. Детей у Мартыновых было трое: старший Миша и младшие Лиза и Катя, девочки восьми и пяти лет. Мартыновы избегали принимать в дом чужих людей и весьма болезненно относились ко всяким переменам в быту. Вот и с гувернером беда. Соня давно уже твердит, что Мише нужен учитель с твердым характером и выдержкой. Миша избалован, ему надобна мужская рука. Да он уж стесняется своей тетки-воспитательницы. Шутка ли, мальчику двенадцатый год.
   - Володя, непременно, сегодня же, сыщи гувернера, и непременно из иностранцев, - повторила Соня и присела к столику, наливая себе кофе.
   Мартыновы любили Соню, как сестру, и она вовсе не была прислугой. Они старались подбирать в дом людей родных или из своего саратовского имения. Потому такое обычное дело - нанять сыну учителя - для них обратилось в целую драму. Чужой человек, неизвестный, будет жить в доме, воспитывать их ребенка. Кому можно доверять в наше время? Кто не нарушит приватности и не понесет всюду сплетни? Кто с истинным усердием, за жалованье, станет трудиться на благо чужой семьи? Никто. Разве что иностранец...
   - Что он опять натворил? - с теплой улыбкой спросил Владимир.
   - Построил хижину Робинзона Крузо и взял в плен Катю и Лизу, уверяя, что они из племени людоедов.
   Владимир рассмеялся:
   - Что ж, у него недурное воображение.
   - Это похвально, но у меня терпение на исходе, - напомнила Соня. - Не сыщите гувернера, я умываю руки.
   Мартынова придвинула Соне корзиночку с бисквитами.
   - Не горячись, душенька, исполним, - сказала она. - Нынче обещалась быть Марья Власьевна, так я спрошу у нее. Верно, она подскажет, что делать. Марья Власьевна всех знает, кого-нибудь да порекомендует.
   - "Кого-нибудь" нам не надобно, - возразила Соня. - Все лучше иностранец, француз или англичанин.
   - Иностранцы дороги, придется выписывать из Петербурга... - размышляла Александра Петровна.
   - Однако дьячками да студентами тут не обойдетесь, - Соня была непреклонна. - Я не доверю ребенка всякому проходимцу.
   Владимир Александрович, переглянувшись с Сашенькой, обратился к кузине:
   - Появление молодого мужчины могло бы тебя встряхнуть. А потом, разве ты не хочешь выйти замуж?
   Соня сердито отставила чашку и поднялась.
   - Вольно вам смеяться надо мной, Владимир Александрович. Ведь вы хорошо знаете, как я отношусь к молодым мужчинам.
   Она обиженно поджала губы и покинула гостиную.
   - Полно, Володенька, дразнить ее, - укорила Сашенька мужа. - Соня для нас клад.
   - А вот выйдет замуж, что станется с нами? - возразил Мартынов.
   - За кого она выйдет замуж, коли живет затворницей? Да и поздно уже, кто ее возьмет?
   Мартынов виновато улыбнулся.
   - Заели чужую жизнь. А ведь это нам удобно, Сашенька?
   Александра Петровна пылко возразила:
   - Помилуй, дорогой! Да захоти Соня, я тотчас бы ее благословила! И ты, верно, не был бы против. Много в монастырь не ушла, где уж замуж! И разве ей плохо у нас?
   Мартынов умолк, о чем-то думая.
   - Соня права, - изрек он наконец, - более откладывать нельзя. Надобно искать Мише учителя или отдавать его в пансион.
   - Как в пансион? - испугалась Сашенька. - Он ведь совершенный ребенок!
   Владимир захлопнул журнал.
   - Позволь тебе напомнить, shere amie, в его лета ребята отличались в войне с Наполеоном.
   Сашенька вовсе переполошилась:
   - Полно, ты преувеличиваешь, Володя. Да и времена теперь иные... Однако учителя непременно сыщем.
   Она отставила допитую чашку, лениво поднялась с диванчика.
   - Не желаешь ли взглянуть на хижину Робинзона Крузо? - улыбаясь, спросила мужа.
   - Иди, душенька, я следом поднимусь.
   В одиночестве он закурил сигарку и глубоко задумался. Предметом его печальных размышлений была Соня. Владимир Александрович чувствовал перед ней вину, которую не мог искупить вот уже девять лет. Когда Соня осиротела, он не задумываясь взял кузину в свой дом. Она сама нашла себе занятие, никто не принуждал девушку нянчить и воспитывать племянников. Соня получила недурное образование при жизни родителей, она много читала, отличалась даже некоторой ученостью. Ей доставляло удовольствие делиться знаниями с малышами, возиться с ними, наставлять, обучать. К тому же в этой, на первый взгляд, засушенной, старообразной особе, скрывалась детская природа, некая наивность и целомудрие, что позволяло ей без труда находить общий язык с детьми.
   Однако собственная жизнь Софьи Васильевны не сложилась. Она будто приняла обет безбрачия, никогда не выезжала, у нее не было подруг, вся жизнь Сони проходила в доме брата. И в этом был виноват Владимир. Он с легкостью принял Сонину жертву и не задумывался, каково ей. Теперь же, лишь предположив, что кузина влюбится и выйдет замуж, он ощутил подобие ревности.
   С пятнадцати лет Соня безраздельно принадлежала ему, а после его семье. Без нее немыслима жизнь в доме! Владимир усмехнулся своим мыслям. Это всего лишь воображаемая опасность, с чего он так растревожился? "Да вы эгоист, Владимир Александрович!" - подумал он и вовсе рассердился на себя. Он погасил сигарку и направился в Мишину комнату.
   3.
   Амалия делала ставку на этот вечер, потому она так настойчиво зазывала Мартынову и весьма огорчилась, не дождавшись ее появления. А вечер удался. Веселились напропалую. Разве только Митенька Волынцев остался недоволен: он готовился к мести, а затея провалилась. Эта гордячка не явилась и спутала все карты. Амалия была готова рискнуть не шутя. Она полагала в бокал с вином подсыпать сонный порошок и вручить его Мартыновой. А после эта хваленая недотрога должна была проснуться возле Митеньки. И пусть потом Амалию осудят, пусть не поверят в измену Мартыновой, останется слушок, который поползет по Москве, обрастая подробностями. А где есть запах сплетни, чистой репутации конец. Нет дыма без огня. И еще одну истину усвоила Амалия совершенно: человек может судить о других лишь в меру собственной морали. Когда в твоей душе нет и помина порядочности, верности, чести, то как их вообразить у других? В глубине души многие охотно поверили бы в тайную порочность Мартыновой, а там и до открытого осуждения недалеко. Королева должна лишиться своего трона, кумир должен быть повержен.
   - Полно дуться, - утешала Амалия Митеньку, - я найду способ удовлетворить нашу жажду ниспровергателей авторитетов. А пока займитесь вон той хорошенькой девицей. Она ошибкой попала в мой дом: тетка ее недоглядела. Юная особа весьма любознательна, вам и карты в руки.
   Митенька приценился к хорошенькой барышне. Она с восторгом следила за фокусами Грюнбаума, по-детски визжала и хлопала в ладоши, когда фокус особенно удавался. Волынцев вмиг преобразился, в лице его появилось нечто лисье, и он придвинул свой стул к стулу девицы. Амалия отошла в пустую диванную, где царил полумрак, закурила пахитоску в длинном мундштуке и задумалась.
   Она припомнила короткий, но сладостный роман с Мартыновым на заре ее юности. Владимир так же был юн, чуть более двадцати. Перед его обаянием не могла устоять ни одна московская барышня. Что уж говорить о вчерашней институтке? Однако Мартынов не был ее первой любовью. Амалия поморщилась, вспоминая, как спешно ее отослали в Петербург, в пансион, подальше... Виновна ли она была тогда? И кто виновен в том, что мать ее в ту пору уже утратила красоту и поблекла, а она, Амалия, была уже вполне женщина и какая! И то сказать, в шестнадцать лет она расцвела чудесно. Мог ли молодой отчим устоять перед ней? Теперь уж их нет на свете... Мать скоро угасла, оставив Амалии недурное наследство, а отчим свел счеты с жизнью, выпив яд. Он не вынес одиночества и всеобщего осуждения.
   Амалия вернулась из Петербурга и вступила в свои владения, ничуть не огорчившись, что осталась одна. Прошлое забылось, впереди была жизнь в богатстве и роскоши, полная возможностей и обещаний. В ту пору Мартынов оставил обычай повесничать и учился серьезно смотреть на жизнь. Однако Амалия легко соблазнила его, прикинувшись несчастной сиротой, растерянной перед жизнью. Она верно рассчитала. Такого сорта мужчины обожают опекать слабых, защищать, чувствовать свою необходимость, свою силу и власть. Владимир принял за чистую монету отчаяние в огромных черных глазах, хрупкую грацию маленького тела. Он нянчился с Амалией всю зиму, улаживая ее дела в суде, примиряя с родственниками, вводя в лучшие дома, где был принят сам. От участия и жалости до алькова - всего лишь шаг.
   Вот тут-то она и просчиталась, обнаружив свою искусность в любви. В один миг развеялся образ несчастной, беззащитной институтки. Перед Мартыновым возникла распутная вакханка, безудержная в своих страстях. Он тотчас понял ошибку и испугался. Сколь жалок был этот юнец, когда, поминутно путаясь и запинаясь, толковал ей, почему непременно тотчас должен ехать в деревню.
   Вернулся он уже не один, а с молодой супругой Сашенькой, соседкой по саратовскому имению. Свежее хорошенькое личико обратило на себя внимание, и несколько лет вокруг Мартыновой кипели страсти. Амалии было не до того: она очертя голову бросалась из одной амурной истории в другую. На ее богатство и яркую красоту мужчины слетались, как бабочки на огонь. Терпели ее остренький язычок, далеко не безобидные, порой вовсе оскорбительные выходки. Амалия же и не думала о замужестве. Связывать себя с кем-то при нынешней независимости казалось ей совершенным безрассудством. Она добилась репутации московской Аспазии, ее салон хоть и имел скандальную славу, но исправно посещался знаменитостями и всякого рода выдающимися людьми. Попасть на ее вечер считалось вопросом чести.
   А годы шли. Мартыновы внезапно уехали из Москвы, и о них надолго забыли. Толпа поклонников вокруг Амалии стала редеть. Мужчин уж не прельщали ни поблекшая красота хозяйки салона, ни ее ум и деньги. Теперь она не гнушалась глупым молодняком, пробующим свои силы в свете. С годами она приучилась быть менее разборчивой и уже не столь непримиримо смотрела на замужество.
   Амалия даже желала бы теперь соединиться узами брака с кем-нибудь. Холод одиночества и увядания уже коснулся ее. Когда она оставалась наедине с собой, то чувствовала его особенно. Но теперь уже никто не принимал всерьез роман с Амалией, и тем более никому не приходило в голову предлагать ей руку и сердце. Нет, искать надобно не в Москве, уже решила было Штерич. Тут вернулись Мартыновы, и Сашенька переманила последних, самых застарелых воздыхателей Амалии, за что и будет непременно наказана. Амалия таких вещей не прощает. Что до замужества...
   Дама стряхнула пепел и глубоко вздохнула, прислушиваясь к шуму из гостиной. На днях в Москву прибывает ее кузен, удаленный за какие-то грехи из Петербурга. Это верный шанс. Кузен, правда, изрядно моложе Амалии, да что за беда. Проще будет властвовать над ним. А уж она постарается! Не менее чем через полгода пойдет с ним под венец. Теперь же надобно придумать, как досадить Мартыновым и поколебать их безмятежное счастье.
   Амалия поправила корсаж и глянула в зеркало, висевшее в простенке. Глаза по-прежнему хороши, но вот ключицы выпирают и плечи костлявые. Искусственный румянец не скрывает бледности лица. Сквозь фальшивую улыбку проступает усталость... Краем глаза Амалия увидела, как Митенька уводит любознательную особу в дальние комнаты. Что ж, пусть не будет столь глупа и восторженна и узнает настоящую жизнь.
   4.
   Марья Власьевна Аргамакова сдержала слово: не прошло и недели, как она явилась в дом Мартыновых и торжественно возвестила:
   - Нашла!
   Неделю назад она взялась добыть для Миши гувернера-иностранца и приложила к этому немалые усилия. Подняла на ноги родных и знакомых, а это, почитай, вся Москва.
   - Оставайтесь с нами обедать, - предложила Сашенька, и Марья Власьевна великодушно согласилась.
   Мартыновы жили замкнуто, гости в их доме бывали редко, тем ценнее было это предложение. Бодрая, жизнерадостная дама шестидесяти лет (старухой ее никак не назовешь) сделалась своей во многих домах Москвы. Она с готовностью бралась за всякие деликатные комиссии по просьбам бесчисленных друзей и родных. Ей были рады еще и потому, что Марья Власьевна исполняла роль газеты, сообщающей последние новости, а еще передавала поклоны и приглашения, мирила поссорившихся, сватала невест, словом, была незаменима. Потому ей прощали некоторую грубость характера, за которой скрывалось добрейшее сердце.
   - Что ты, мать, прислугу распустила, - не удержалась Марья Власьевна от замечания за обедом. - Девки без дела слоняются, не работают.
   Сашенька удивленно подняла брови, но Владимир Александрович успокаивающе коснулся ее руки. Не получив ответа, Аргамакова со знанием дела взялась за жаркое из цыпленка. Тут Соня не утерпела:
   - Марья Власьевна, ну же!
   - Что, Сонюшка? - с деланным непониманием отозвалась та.
   - Вы сказали, что сыскали гувернера. Каков он?
   Марья Власьевна сжалилась:
   - Врать не буду, не видела.
   - Как? - разочарованно воскликнула Мартынова.
   - Бояться нечего: верные люди рекомендовали. Сказывали, он в доме какого-то петербургского князя служил. Настоящий француз, рекомендации при нем. Правда, по-нашему ни бельмеса не смыслит.
   Соня авторитетно заявила:
   - И славно. Миша будет говорить с ним по-французски, да и девочки подучатся.
   Наконец голос подал Владимир:
   - Полагаемся на вас, Марья Власьевна.
   - Или я когда-нибудь подводила? - готова была впасть в амбицию почтенная дама.
   - Полно, сударыня, я и не думал вас задеть. Когда же этот господин приступит к своим обязанностям?
   - Да хоть завтра! Сами-то готовы принять? - ловко опрокидывая стопочку водки, поинтересовалась Марья Власьевна.
   Мартыновы переглянулись.
   - Что ж, учитель займет комнату возле Сониной и детской., не отправлять же его вниз, к прислуге.
   - А жалованье какое положите? Что передать ему? - деловито осведомилась Аргамакова.
   Мартыновы вдругорядь переглянулись.
   - А что нынче платят учителям-иностранцам? - спросил Владимир.
   Марья Власьевна ответствовала:
   - Вон у Львовых англичанке две тысячи в год отваливают. А она у них, почитай, как в родной семье живет, на всем готовом.
   Соня вздохнула:
   - Дорого.
   - Да, изрядно, - подтвердил ее кузен.
   - Что ж, - отчаянно тряхнула чепцом Аргамакова, - воля ваша предложить менее, авось, уговорим.
   - Вот если хотя бы тысячу...- просяще смотрела на Марью Власьевну Соня.
   - Тогда за вами платье, сапоги на год да еще к праздникам подарки, -азартно торговалась бойкая дама.
   - Добро, - согласно ответили Мартыновы.
   На том и порешили.
   Предстоящее событие взбудоражило весь дом. Горничная Сашеньки шепталась с сенными девушками. Господа молчали, но по некоторым репликам можно было предположить, что их тоже весьма занимают грядущие перемены в доме. Лишь дети были вполне беззаботны, их мало беспокоило, что будет завтра.
   Миша, впрочем, важничал и дразнил Соню.
   - А грамматику я не выучил и из Святого Писания тоже не выучил. И кто же теперь с меня спрашивать будет?
   - А вот как придет сердитый, старый дядька с розгами, твой новый учитель! То-то он тебе задаст! - подыгрывала ему Соня.
   Миша смотрел на свою няньку с недоверием: неужто правду говорит? Будут сечь? Это ни в какие ворота.
   - Так и знай, - бесцеремонно ткнул он в бок Соню, - хоть раз меня тронет, убегу в Америку!
   - Что ж, покажи на карте, каким путем побежишь, - предложила Соня.
   Они два часа ползали по полу, где был разложен огромный старинный атлас из папенькиной библиотеки, и прокладывали маршрут для Мишиного побега. Мальчик должен был назвать города, которые он минует, пока доберется до моря, рассчитать прогоны, "собрать" поклажу из необходимого в путешествии, объяснить, как действует компас и прочая. Лиза и Катя деликатно заглядывали в Мишину комнату и, видя, как азартно спорят, лежа на полу Соня с братцем, тихонько прикрывали дверь.
   - И как изволите доставлять бочонок с солониной? - язвила разошедшаяся учительница. - На собственном загривке? Нет, только сушеное мясо и сушеная рыба! Как у самоедов! Ты бы еще погребец с собой взял для совершенного удобства.
   - Отчего же не взять? - не менее горячился отважный путешественник.
   Соня смотрела на него строго, но не выдерживала, принималась весело хохотать и тузила Мишу почем зря. А после, вечером уже, когда весь дом засыпал после общего чтения вслух в маленькой гостиной, где жарко пылал камин, Соня долго лежала с книгой и, не понимая ни строчки прочитанного, все думала, думала...
   5.
   Соня тоже была встревожена предстоящими переменами в доме. И вовсе не потому, что она на что-то надеется, как смеялся давеча Владимир. Соня думала о своем питомце, который рос на ее руках и был несомненным любимцем. Миша пылкий и ранимый мальчик, она одна знала, сколь хрупок его душевный мир. Настаивая на учителе, Соня исходила из пользы. Теперь же она готова была пойти на попятный, представив себе жестокого, грубого мужлана с розгами, каковым сама нынче стращала Мишу. Да пусть это будет вполне добропорядочный, воспитанный француз, все чужой человек. Для него наставничество лишь обязанность, оправдание жалованья. И пусть даже Соня будет прилежно надзирать, за всем не уследишь... Их комнаты по соседству. Чужой мужчина, иностранец, сделается членом ее семьи... Решительный шаг. Соня никуда не выезжала с тех пор, как Владимир забрал ее из осиротевшего дома. Бедная девушка решила посвятить свою жизнь ему, его детям. В их доме редко бывали званые обеды и вечера. Да и тогда Соня предпочитала отсиживаться у себя или в детской, будто стеснялась показываться на людях. Было отчего. С детства ее жалели, говоря, что никто ее замуж не возьмет с таким длинным носом. После девица отказалась от всяких надежд, ведь Владимир женился не на ней...
   Соне исполнилось пятнадцать, когда в их саратовскую деревню приехал столичный кузен, только что окончивший курс в университете. Он посмеивался над провинциальной барышней, которая не расставалась с книгой и краснела по любому поводу, но после они подружились. Да и куда ему было деваться? В деревне Владимир скучал без общества. Они совершали дальние верховые прогулки, читали одни и те же книги, часто вслух, уединившись в беседке. Катались на лодке по озеру. Соня нашла во Владимире идеал своих девичьих грез, а кузен обрел в ней занимательного собеседника и прилежного слушателя. Они и не заметили, как их отношения из родственных переродились в иные. Их героями сделались Байрон и Шатобриан, которые любили запретной любовью своих сестер. Как им понятны были их страдания! Вся жизнь Сони сосредоточилась в любимом кузене, но она вовсе не заблуждалась насчет будущего, зная, что надежды нет. Близкое родство исключало всякую надежду. К тому же мать Владимира на коленях умоляла его жениться на богатой соседке. Их дела были вконец расстроены. Дядя, бывший гвардейский офицер, промотал свое и женино изрядное состояние. Имение и московский дом были перезаложены, проценты платить не из чего. Владимир, повеса из повес, впервые оказался перед выбором, от которого зависела судьба его семьи.
   Соня вновь припомнила с болью тот вечер, когда кузен вернулся из соседнего Заварзино, куда ездил, чтобы приглядеться к невесте. Он определенно был сам не свой, Соня тотчас почувствовала это. Они объяснились. Владимир держал кузину за руку и смотрел ей в глаза. Девушка не видела в его лице отчаяния и обреченности. Казалось, он даже был рад. Однако Владимир проникновенно произнес:
   - Одно твое слово, и этой женитьбе не быть.
   Да разве могла она, Соня, некрасивая, небогатая, вдобавок близкая родственница, что-то требовать и поставить под угрозу благополучие всей семьи?! Но до сих пор она вспоминает с обидой, что Владимир весьма легко согласился на эту жертву... Когда она впервые увидела Сашеньку, то все поняла. Не влюбиться в эту прелестную особу было невозможно. Глядя на нее, верилось, что ангелы иногда посещают нашу грешную землю. Сашенька была старее Сони на добрых пять лет, но казалась ей ребенком, столь далека была от житейской прозы. Сашенька только что вернулась из Петербурга, где воспитывалась в Екатерининском институте и где ей ни разу не довелось столкнуться с нероманической действительностью. Из института она прямехонько попадала в руки Владимира, который тотчас потерял от нее голову. Молодые и двух слов не успели сказать друг другу, как уже были женаты. Дела семьи поправились, молодой супруг взялся за ум и занялся хозяйством. В Москву он отбыл не прежде, чем оплатил все долги и провел переустройство в имении. Соня, как могла, помогала ему в этом.
   Она стойко пережила женитьбу возлюбленного и благодарила Бога за то, что дал ей эту любовь. "Что была бы я без Владимира?" - спрашивала она себя. Решив раз и навсегда, что в ее жизни более не будет мужчины, Соня терпеливо сносила одиночество. Родители отчаялись выдать ее замуж, хотя находились вдовцы средней руки, готовые взять ее в жены с небольшим приданым. Соня пригрозила монастырем, и ее оставили в покое.
   Старенькие родители ее умерли, и она осталась в доме одна. Потихоньку занималась хозяйством, поддерживала дом в надежде, что когда-нибудь Владимир приедет в имение с семьей, хотя бы летом. Она подурнела, постарела, махнула на себя рукой, с головой ушла в книги, на которые не жалела денег, выписывая их из Петербурга. И вот однажды Мартыновы действительно приехали. Это была неожиданная радость. Владимир усугубил ее, сообщив, что теперь они сельские жители, привезли маленького сына воспитывать на лоне природы. Соня никогда не спрашивала, отчего такие перемены, но чувствовала, что в Москве что-то произошло. Сами Мартыновы ни разу не обмолвились о том, что заставило их покинуть свет, столицу и запереться в деревне.
   Для Сони настали счастливые времена. Во Владимире она обрела брата и друга, по-прежнему чуткого и понимающего ее с полуслова. С Сашенькой Соня сошлась легко. Обнаружив ее полную неспособность вести хозяйство, все взяла на себя. Так они и зажили, тихо и безмятежно. Правда на первых порах Соня замечала, что Сашенька грустит, а то и плачет в укромном уголке, но скоро и она сделалась веселой и беззаботной. Возобновились чтения вслух. Теперь всем семейством собирались в гостиной у камина, когда Мишенька засыпал в своей кроватке.
   В деревне родились Лиза и Катя. Сашенька тяжело переносила роды и по полгода лежала в кровати, окруженная непрестанными заботами Владимира и Сони. Дети весь день пребывали на руках у тети да у кормилицы. А подросли, тетка взялась их учить. Теперь вот придется отдать в чужие руки любимого питомца...
   В Москву собрались тоже внезапно. Накануне отъезда Соня с замиранием сердца ждала, что к ней придут прощаться, а после она вновь останется одна со своими книгами. Однако Владимир возник на пороге ее комнатки и возопил:
   - Отчего ты до сих пор не собрана, душа моя? Этак мы до ночи не тронемся с места!
   Для него было само собой разумеющимся, что Соня тоже едет в Москву. Жизнь в столице мало изменила внутренний уклад дома, а Сони и вовсе не коснулась. Разве что пришлось привыкать к другой прислуге, новому дому да шуму за окном. По воскресеньям, как и раньше, ходили в церковь, гуляли на бульваре, а в хорошую погоду, бывало, ездили в Сокольники или Марьину Рощу. В остальном жизнь Сони не переменилась. Только теперь, с появлением нового учителя, верно что-то произойдет, молодая женщина это решительно чувствовала. К добру ли, она не знала.
   6.
   Весь дом сбежался смотреть на француза. Марья Власьевна привезла его после обеда, когда ожидание уже достигало предела терпения. Миша вторгся в переднюю, где под ободряющие возгласы Аргамаковой снимал свой потертый редингот его будущий гувернер. В гостиной их ждали все обитатели дома.
   - Прошу любить и жаловать: господин Дюваль! - рекомендовала Марья Власьевна.
   Нетерпеливым взорам домочадцев предстал молодой мужчина лет двадцати пяти вполне гренадерской стати: трехаршинного роста, с широкой грудью, на которой едва сходился старенький сюртук. Коротко стриженая русая голова Дюваля покоилась на богатырской шее. Французского в нем была разве что некоторая смуглость лица да крупный, прямой нос, довольно гармонически сочетающийся с твердым подбородком и большими светлыми глазами. Войдя в гостиную, г-н Дюваль почтительно поклонился присутствующим, которые разглядывали его в большом удивлении.
   Марья Власьевна заметила по-русски:
   - Экой молодец, а? Кабы не знала, что учитель, приняла бы за гренадера.
   Сашенька испуганно одернула ее:
   - Марья Власьевна, как можно!
   - Так он по-нашему-то не умеет.
   Внимательной Соне показалось, что легкая улыбка тронула уголки рта молодого француза. "Так ли уж он не умеет?" - подумала она с подозрением. От Сони не ускользнуло и восхищение, с каковым новый учитель взглянул на Сашеньку. Красота Мартыновой сражала всех без разбору. Дюваль представил рекомендательные письма, Владимир Александрович внимательно их прочел.
   - Отчего более не служите у князя Горского? - спросил он по-французски.
   - Князь не нуждается теперь в моих услугах, - ответил тот.
   - Отчего вы уехали из Петербурга? - допытывался Владимир.
   - Мне рекомендовали искать места в Москве, - был ответ.
   Соня подметила, что Миша с опаской оглядывал своего нового наставника, вероятно, оценивая силу его рук на случай конфронтаций. Да, у такого не забалуешь! Соня чувствовала, что Владимир недоволен, он неприятно щурился, разглядывая молодца-француза, словно перед ним вражеский лазутчик. Сашенька же, напротив, с веселым любопытством приняла свежего человека. Лиза и Катя застенчиво жались к Соне. Занятая наблюдением, Соня не успевала сама толком разглядеть и оценить своего соперника или собрата по ремеслу. И лишь когда Владимир предложил гостю сесть, она рискнула обратиться к нему с вопросом:
   - Давно ли вы из Франции?
   От ее взгляда не ускользнуло некоторое замешательство, с каковым Дюваль отвечал ей:
   - Тому пять лет, как я покинул Париж.
   - Чему-нибудь обучались, есть ли у вас навыки? - продолжала выспрашивать Соня.
   - Все указано в рекомендательных письмах, - любезно ответил Дюваль и нахально, как показалось Софье Васильевне, улыбнулся.
   От этой улыбки что-то дрогнуло внутри Сони. Чтобы скрыть смущение, она обратилась к супругам по-русски:
   - Что такое князь Горский? Вы слыхали о нем?
   Владимир пожал плечами, продолжая разглядывать бумаги, а Сашенька слегка нахмурив свой чистый лоб, медленно произнесла:
   - Да, я слышала что-то от Амалии, но теперь не вспомню.
   Пока они говорили между собой, Дюваль оглядывался вокруг. Он улыбнулся девочкам и озорно подмигнул насупившемуся Мише. Мальчик вздрогнул и еще более надулся.
   - Да будет вам экзаменовать молодца! - вмешалась, наконец, Марья Власьевна. - Чай, не жениха, а учителя выбираете! - и она шутливо пихнула в бок заалевшуюся было Соню.
   - Насчет жалования сошлись на тысяче, а все остальное уж сами порешите. Тороплюсь!
   И не слушая уговоров выпить чаю, Аргамакова отбыла, оставив своего протеже на милость новых господ. А тот, казалось, вовсе не был смущен допросом и подозрительностью Мартыновых. Он держался спокойно и уверенно, словно и не о нем шла речь. Супругам ничего не оставалось, как принять нового учителя в члены своей семьи. Владимир попросил Соню проводить француза в отведенную ему комнату и познакомить с порядками дома.
   - Пожалуйте, сударь, - строго произнесла Софья Васильевна, делая приглашающий жест.
   Не без изящества поклонившись Мартыновым, Дюваль двинулся за ней. Поднимаясь по ступенькам наверх, Соня силилась ступать легко, что с трудом ей давалось. Походка ее всегда была тяжела. Она тотчас упрекнула себя за невольное желание казаться лучше. Что ей до этого увальня-француза? Однако женский инстинкт опережал рассудочные действия. Вот она поправила небрежную прядь, выбившуюся из-под чепца, и даже посетовала мысленно, что не надела другого платья, которое освежило бы ее лицо. Тут же удивившись своим мыслям, Соня покраснела и одернула себя. "Совестно!" - думала она, не замечая, что ее движения невольно обретают мягкость и плавность. "Первый случайный мужчина появился в доме, и я веду себя, как записная кокетка!" - каялась молодая особа. Однако она чувствовала, что Дюваль уже не был случайным мужчиной. "Что если он вздумает строить куры Сашеньке?" - испугалась вдруг Соня. Они пришли в назначенные покои. Дюваль жестом велел лакею, поставить вещи, которые тот нес следом. Он весело оглядел свой новый приют и одобрительно произнес:
   - C'est tres bien!1
   Соня с удивлением взглянула на Дюваля. Учитель дерзает давать оценку покоям, отведенным ему господами! Нет, он определенно страдает манией величия. Тем временем француз вопросительно смотрел на Соню, давая понять, что ее миссия завершилась. Молодая особа, посчитав себя ущемленной, тотчас хлопнула дверью, предоставив наглого выскочку самому себе.
   Однако ее комната соседствовала с означенными покоями, посему мысли Софьи Васильевны невольно были прикованы к новому обитателю дома. Как-то он приживется? Придется ли по душе Мише, да и остальным членам семейства? Занятия начинались на другой день, поэтому Дюваль, едва разобрав чемоданы, отлучился из дома до ужина. Все были заинтригованы и ждали его возвращения. Соня заметила, что рассеянность Сашеньки возросла до смешного. Владимир все хмурился, не вышел к чаю, засев в своем кабинете и куря сигарки. Даша, горничная Сашеньки, под предлогом уборки проникла в комнату француза и исследовала все находившееся в ней. После что-то рассказывала девушкам шепотком, делая большие глаза. Соня насилу удержалась от искушения пойти и самой посмотреть, что она там обнаружила.
   7.
   От Сашеньки, конечно, не ускользнуло недовольство Владимира. Отпив чаю, она направилась в кабинет, чтобы нарушить его мрачное одиночество. Владимир не повернул головы на шорох ее платья, но рука его, листавшая журнал, дрогнула. Сашенька приблизилась к креслу и присела на подлокотник, обняв супруга за плечи.
   - Душа моя, ты сердит?
   - Ничуть.
   - Однако я же вижу, ты сердит.
   Она извлекла из рук Владимира журнал и убрала в сторону. Ему невольно пришлось взглянуть супруге в глаза. Сашенька поцеловала мужа в лоб.
   - О чем ты думаешь?
   - Пустяки, - ответил Владимир, отводя взгляд.
   - Верно, не пустяки, коли ты к чаю не вышел, - настаивала она.
   Владимир усмехнулся:
   - Уж и к чаю нельзя не выйти, тотчас в анахореты зачислите.
   - Полно, голубчик. Я знаю, о чем ты теперь вспоминаешь. Не тревожься, не томись понапрасну.
   Мартынов поцеловал ручку Сашеньки и прижал к груди.
   - Ну, прости, прости, душенька. Этот француз напомнил мне... Впрочем, будет с него. Недоставало еще тебя огорчать по пустякам.
   Он вновь поцеловал ее ручку.
   - Я выброшу все из головы, как ты велишь. Француз ни при чем, пусть служит. Ступай, Сашенька, встретимся за ужином.
   Сашенька послушно кивнула и вышла вон. Она заглянула в детскую, где Соня занималась с девочками. Лиза тотчас похвалилась рисунком, а Катя - своим рукоделием. Мартынова рассеянно скользнула взглядом по нарисованному Робинзону и хорошенькому кошельку, вышитому бисером, Она ласково потрепала девочек по щечкам, однако мысли ее были далеко. Дама задумчиво проследовала в гостиную, где села за фортепьяно и принялась играть нечто волнующее и печальное. Никого не было в гостиной, чтобы заметить, как по бледному лицу красавицы текут слезы...
   Появление в доме Дюваля всколыхнуло давно забытое, отринутое. О, тот тоже походил на атлета, он служил в кавалергардах, слыл неутомимым весельчаком и танцором. В Москве он был в отпуску. Петруша Коншин... Всего несколько дней длился этот странный роман, но сколько страданий, терзаний и мук принес он, едва не сломал жизнь. Сашенька тогда вовсе потеряла голову. А ведь привыкла уже к обожанию и восторгам. Сколько у ее ног перебывало искателей ее любви! Сколько выслушала она признаний, бессвязных и в стихах! Ни однажды не дрогнуло холодное сердце, не тронули его вопли о сострадании и мольбы о пощаде. Мартынова видела в них лишь игру в куртуазность, дань моде, развлечение в светской гостиной. И вот однажды на балу в Благородном собрании появился он, Петруша Коншин. Неотразимый красавец, усатый блондин с лукавыми глазами и телом Геркулеса. Едва ступил он в танцевальный зал, участь непреклонной, холодной богини была решена. Сашенька тотчас ощутила укол невидимой стрелы озорного купидона. Доселе и не ведала она, что подобное случается. И не с ней же, бестрепетной, разумной дамой, верной женой и добродетельной матерью?
   Сердце Сашеньки забилось в панике. Однако никто и не подозревал, какую бурю переживает она в душе, а Владимира рядом не было. Супруг тотчас почувствовал бы ее смятение и, верно, увез бы поскорее домой. Молодого кавалергарда представили Мартыновой. Она знала, сколько прилежных глаз пристально наблюдают за ней поминутно, поэтому ответила холодной, вежливой улыбкой. Красавица не могла не видеть, какое произвела впечатление на офицера. Петруша застыл, как от внезапного удара. Он потерял дар речи и всегдашнюю непринужденность. Сашенька могла поклясться, что юноша переживал в этот миг то же, что и она. Мысленно она призвала небесные силы, чтобы не выдать себя.
   Что было после? Как сквозь туман она помнит, как танцевала первый танец с юным кавалергардом. Это был вальс. Они молчали, но их глаза, жесты, касания говорили о многом. Словно искра пробежала по их членам, чтобы возжечь неугасимый внутренний огонь. Сашенька впервые попала под гнет подобного чувства и не знала, как с ним совладать. Страшась дать пищу для досужих вымыслов и сплетен, она первая (о, какой демон искусил ее?) прошептала почти беззвучно, одними губами:
   - Если не желаете моей гибели, не подходите более ко мне!
   - Вы требуете невозможного! - ответил воспламененный юноша. - Я должен видеть вас, иначе мне не жить!
   Насилу сохраняя на лице невозмутимость, Сашенька прошептала роковое:
   - Ждите меня завтра в шесть часов пополудни в церкви Успения на Могильцах. И ни слова более. Не подходите вовсе ко мне!
   Уже тогда все свершилось. Они поняли друг друга в одно мгновение, их сердца встрепенулись в унисон, это было чудо... Коншин исполнил все, как велела Сашенька. В этот вечер он более не побеспокоил своего кумира, и никто не заметил, что произошло меж них.
   Владимир почувствовал беспокойство жены, как только приблизился к ней, оставив карты. Однако Сашенька сослалась на головную боль и попросила супруга увезти ее домой. Там она несколько рассеялась, занимаясь маленьким Мишей, который не желал засыпать без маменьки. Слушая его сонное лепетание, Сашенька удивлялась себе. Как она могла потерять всякую осторожность, назначить свидание незнакомому мужчине? Разумеется, она не пойдет завтра в церковь в назначенное время. Поскорее забыть досадную промашку! Верно, с ней что-то не так. Поставить под удар свою репутацию, благополучие дома! Только Амалия способна на такой пассаж. Перекрестив и поцеловав в лобик заснувшего сына, Мартынова отправилась в свою половину. Раскрыв томик французского романа, она силилась читать, но безуспешно. Бессмысленно скользя глазами по строчкам, Сашенька видела перед собой красавца-кавалергарда с пронзительным томным взором. Вновь разлился трепет по всему ее телу, и сердце горячо забилось, книга задрожала в руках. Сашенька испуганно захлопнула роман и огляделась по сторонам, словно страшилась, что кто-то подсмотрит ее смятение. И когда к ней в постель пришел Владимир, она пылко отвечала его ласкам, чем приятно удивила супруга.
   На другой день она была сама не своя от метаний и тревоги. Не однажды спрашивал ее Владимир о самочувствии.
   - Не беременна ли ты, душа моя? - предположил он.
   Сашенька краснела в ответ, и ей казалось, что все вокруг видят ее смятение.
   - Нет, не беременна. Я дурно спала эту ночь, - это не было ложью.
   Владимир почувствовал себя виноватым и оставил супругу в покое.
   Приближался назначенный срок, Сашенька бледнела и вздрагивала от каждого боя столовых часов. По счастью, Владимир уехал с приятелями в Лепехинские бани, и некому уже было указать Сашеньке на странность ее поведения. Не вынеся борьбы и насилу дождавшись половины шестого, она велела подать ей шубку из голубого песца и меховую шляпку. Молодая горничная с удивлением наблюдала сборы барыни.
   - Чего же ты стоишь? Одевайся, мы идем на вечерню к Успенью Богородицы! - опомнилась Мартынова.
   А ведь она была готова уйти из дома в одиночку! Девушка поспешно оделась и последовала за госпожой в церковь. Оставив горничную в толпе простолюдинов, Сашенька прошла к своему месту возле левого клироса и застыла молитвенно. Она не смела глядеть по сторонам, зная, что среди прихожан найдется непременно не одна пара любопытных, все подмечающих глаз. Она вздрогнула, когда в ее руку, слегка сжав ее, кто-то незаметно вложил письмо. Сашенька так и не подняла глаз до конца службы. Письмо жгло руку, она спрятала его в перчатку.
   Вернувшись домой и без толку отсидев за ужином, дама вновь сослалась на головную боль и удалилась к себе. По счастью, Владимир вернулся не один. Он был разгорячен вином и увлечен беседой с приятелями и не стал допытываться, отчего супруга столь бледна и рассеяна. Сашенька заперлась в своей комнате и достала письмо. Трепеща и задыхаясь, она читала:
   " Прекрасный ангел!
   Я безумен, но я люблю вас! Все представления о приличии повергнуты в прах. Простите меня, ибо я безумен. В вас вся моя жизнь. Одно ваше слово - и я брошу все к вашим ногам: свою карьеру, богатство, имя! Явите милосердие, не прогоняйте меня! Как все безумцы, я лелею надежду на ответное чувство. Спасите погибающего, не отвергайте мою любовь! Одно ваше слово - и я исчезну с ваших глаз. Найду погибель от чеченской пули, или на дуэли кончится моя жизнь, но вы об этом не узнаете. О, великолепная, божественная, чтобы жизнь моя продлилась, я должен видеть вас вновь и вновь! Буду ждать вас завтра возле Новодевичьего монастыря, у пруда, со стороны ворот в три часа пополудни. Обнимаю ваши колени и молю о пощаде!"
   Дочитав до конца сие послание, Сашенька залилась слезами: она знала, что поедет завтра к монастырю, чтобы вновь увидеть своего обожателя.
   8.
   Она лгала впервые в жизни. Решившись на прогулку к Новодевичьему монастырю, Сашенька не взяла с собой горничную и этим навлекла на себя подозрения. Владимир молча слушал ее сбивчивые оправдания. Встреча с подругой, прогулка по магазинам. Он так ничего и не сказал, лишь небрежно пожал плечами. Сашенька ехала на свидание с твердой решимостью навсегда прекратить сношения с юным кавалергардом, дать отповедь и вернуться домой с чистой душой.
   Петруша Коншин ожидал ее в дрожках на аллее парка. Завидев выездную карету Мартыновых, он тотчас выскочил из дрожек и приблизился к ней. Сашенька открыла дверцу и собралась спуститься, но не тут-то было. Пылкий молодец забрался на подножку, стеснил даму внутрь и захлопнул за собой дверцу. Сашенька не успела что-либо возразить, как оказалась в жарких объятьях кавалергарда. Протестующие вопли потонули в страстных поцелуях, от которых у бедной красавицы закружилась голова. Она ослабела и обмякла в сильных, горячих руках, не находя возможности да и желания оттолкнуть от себя влюбленного юношу.
   - Я украду тебя! Я увезу тебя на край света! Мне нет без тебя жизни! - шептал воспаленный кавалергард.
   "Я погибла!" - мелькнуло в затуманенной голове бедняжки. Страшная картина привиделась ей. Несчастный, оскорбленный Владимир изгоняет ее из дома, лишает Мишеньки. Потерять самое дорогое, что у нее есть? О, нет! Это страшное видение придало Сашеньке силы. Она вскричала:
   - Оставьте меня! - и вырвалась из крепких объятий вовсе потерявшего голову юноши.
   Некоторое время они справлялись с дыханием и приводили в порядок одежду, прически. Коншин был жалок, и Сашенька испугалась, что у нее не достанет решимости прогнать его.
   - Мы не должны более видеться. Это безумие, - с трудом выговорила она.
   - Не лишайте надежды! - прошептал потерянный кавалергард, сползая к ее коленям.
   Сашенька невольно коснулась ладонями его светлых душистых волос и отдернула их, как от огня. Она призвала все силы небесные, чтобы выговорить последнее:
   - Забудьте меня.
   Петруша поднял на нее полные муки глаза и прошептал:
   - Еще раз видеть вас, и я покину Москву, клянусь вам. Завтра, на вечере у Амалии Штерич. Обещайте, что приедете...
   Обессиленная дама едва кивнула головой. Коншин покорно поцеловал ее руку и покинул карету.
   Страшно вспоминать, что было после. Владимир не сказал ни слова за ужином, а Сашенька не знала, куда девать глаза. Они так же молча разошлись по своим комнатам, не почитав вслух перед сном, как это бывало обычно. Сашенька не спала всю ночь. Ее преследовал бред. Одна страшная картина в ее воображении сменяла другую. Вот она приезжает к Амалии и остается наедине с влюбленным юношей. Он соблазняет ее, ах, она так слаба! Миг блаженства растаял, и приходит расплата. Владимир произносит свой приговор. Или она видит себя в изгнании, за границей, вместе с Петрушей, в разлуке с сыном, которого не увидит уже никогда! Бедняжка принималась рыдать, металась в постели и лишь под утро слегка забылась тревожным сном.
   Владимир молчал, и пытка продолжалась весь следующий день. От Амалии принесли билет, Сашенька не решалась взять его в руки, словно боялась обжечься. За завтраком она не могла есть, трепетала от каждого движения Владимира и безуспешно ловила его ускользающий взгляд. Заговорить же с ним не решалась. Неумолимо приближался решительный час. Сашенька с ужасом взглядывала на часы, стоящие в гостиной на каминной полке. Она силилась работать, но до крови исколола все пальцы. За полчаса до назначенного времени измученная дама постучалась в кабинет Владимира. Он принял ее сухо, делая вид, что просматривает важные бумаги. Сашенька не вынесла последнего испытания и рухнула в обмороке прямо на персидский ковер.
   Придя в себя, она увидела испуганное лицо Владимира, который растирал ей виски кельнской водой. Сашенька уже лежала на диванчике, под голову была подложена подушка, когда-то вышитая шелком ею для мужа. Бедняжка тотчас вспомнила, что послужило причиной обморока. Силясь не плакать, она жалобно попросила Владимира:
   - Уедем в деревню, теперь же, немедленно!
   Мартынов опустился на стул, придвинутый к диванчику.
   - К чему такая поспешность, Сашенька? Что же с тобой происходит, расскажи.
   Схватив мужа за руку, захлебываясь от слез, она рассказала ему все. Владимир, бледный и постаревший, слушал ее, не перебивая. Он кусал губы и больно сжимал нежные пальцы супруги. Однако она этого не замечала. Чувствуя невыразимое облегчение от исповеди, Сашенька все говорила и говорила. Во всем она винила себя, ведь ее поклонник был неопытным юношей, моложе ее на шесть лет. О, себя она не щадила! Более всего ее страшило, что муж вызовет Коншина на дуэль. Только не это! Из-за нее может погибнуть муж или бедняга-кавалергард, все ужасно!
   Сашенька умолкла и вся сжалась, ожидая решения своей участи. Она готовилась к самому худшему. Владимир тяжело поднялся и зашагал по кабинету. Когда он заговорил, голос его показался жене незнакомым.
   - Что ж... Препятствовать вашей любви я не желаю, ты свободна.
   - Свободна? А Миша? - вскричала Сашенька.
   Владимир обернулся к ней, и она увидела, как исказились его черты от душевного страдания.
   - Миша поедет в деревню, к моим старикам. Однако ты не спрашиваешь, что я, - он болезненно усмехнулся.
   Сашенька бросилась к нему и повисла на его шее.
   - Милый, любимый Володенька, не прогоняй меня! Я люблю тебя. Люблю! Я запуталась, но я женщина, я слаба! Неужели не простишь, ты великодушный, ты умный... Уедем вместе в деревню и все забудем!
   Рыдая, она упала на колени и обвила руками ноги Владимира. Тот не вынес и опустился подле нее на ковер, обнимая и прижимая к себе ее содрогающиеся плечи.
   - Ну, полно, полно, душенька. Поедем вместе и все забудем. Попробуем забыть...
   Они уехали на другой день, не сказав никому ни слова. С тех пор прошло восемь лет. Сашенька иногда вспоминала свою вулканическую любовь, однако уже без боли. Легкая грусть о неслучившемся - это все, что она испытывала теперь. Появление в доме учителя-Геркулеса пробудило забытое волнение и страсть. Она затосковала. Сашенька чувствовала, что Владимир читает в ее душе, как по книге. С первого взгляда на Дюваля он почувствовал тревогу. Сашенька поспешила успокоить супруга, но сама она не была спокойна. Она предчувствовала смятение. Первый взгляд француза, выразивший неподдельное восхищение, заставил дрогнуть ее сердце. "Я всего лишь слабая женщина, - успокаивала себя Мартынова, наигрывая теперь каприччио. - И вовсе не обязательно, что я попаду в эту ловушку снова. Что худого в появлении Дюваля в нашем доме? Я теперь ученая, я помню, что стоила мне ошибка..."
   Однако к возвращению француза Сашенька был сама не своя. От старания скрыть бурю чувств, происходившую в ее душе, она сделалась еще более рассеянной. Теперь и Соня видела ее нервические движения. Владимир вышел к ужину, но казался мрачным, нелюбезным. Соне поневоле пришлось вести застольную беседу с Дювалем, иначе общее молчание становилось неприличным.
   - Каково ваше мнение о Бальзаке? Я слышала, его изрядно ругают у вас.
   Дюваль сделал неопределенный жест рукой. Другою он подносил к губам бокал с вином.
   - Я тоже считаю его книги чересчур смелыми, иногда вовсе непристойными. Другое дело Стендаль,- продолжала Соня. - Вы читали "Красное и черное?"
   Француз что-то промычал: он в тот момент жевал рябчика.
   - А вот Жоржа Санда я не люблю, - завершила Соня весьма содержательную беседу о французской литературе.
   Когда подали пирожное, молодая женщина еще раз отважилась нарушить молчание, обратившись к учителю:
   - У вас есть метода, план, к которому вы прибегнете, обучая Мишу?
   Дюваль любезно улыбнулся (кажется, он был уже сыт) и ответил:
   - Для мальчика хорошо, когда много физического движения. Прогулки на свежем воздухе, фехтование, гимнастика, верховая езда.
   - Да, разумеется...- растерянно ответила Соня. - Верно, это новое слово в воспитании юношей? Я что-то слышала про эту систему.
   Она умолкла, не зная, что еще спросить. К счастью, ужин подошел к концу, все разошлись, желая друг другу доброй ночи. Чтение вслух нынче не состоялось.
   9.
   Соня была озадачена. Волнение Сашеньки и мрачность Владимира наводили на печальные размышления. Кажется, дому грозит опасность! Соня определенно чувствовала это. Надобно что-то предпринять! Как она и предполагала, появление француза-учителя сдвинуло равновесие и породило искус. Убираясь ко сну, Соня невольно разглядывала себя в зеркало. Обычно она избегала своего отражения: оно не сулило волшебных превращений. Однако теперь Соня с особым вниманием рассматривала увядшие черты. Волосы ее были хороши, темно-русые, густые, шелковистые, но она прятала их в чепец, безобразно подчеркивающий ее длинный нос. Пожалуй, хороши и глаза, серые в обрамлении черных ресниц. Да, когда женщина некрасива, говорят о ее глазах, о цвете лица. А вот Сашенька во всем прекрасна!
   Ну что ж! Соня непременно должна отвести беду от дорогой семьи! Ей несносно видеть, как изменился Владимир, как теряет самообладание Сашенька в присутствии гувернера, который исподтишка бросает на нее пылкие взгляды. Надо быть полной дурой, чтобы не видеть, как в доме назревает интрига. Соня готова даже пожертвовать своей незапятнанной репутацией, которой, впрочем, не повредит хотя бы намек на сердечный интерес. Отказаться от учителя теперь - все равно что признать собственные слабости и дать повод для разговоров в гостиных. Владимир не пойдет на это. Поздно. Благородство не позволит ему следить за женой и учителем, даже говорить об этом с Сашенькой он не станет. Значит, это должна взять на себя его кузина.
   Ворочаясь в кровати с боку на бок и не смыкая глаз, Соня размышляла. Что как она ошибается, и вовсе нет никакой опасности? Сашенька всегда не от мира сего, теперь ее впечатлил молодой атлет. Из этого вовсе не следует, что она готова влюбиться в первого попавшегося учителишку. Скорее Соня влюбится в него... Однако чутье ей подсказывало, что магнетизм молодого мужчины притягивал не только ее, но Сашеньку тоже. Разве можно устоять перед таким взглядом? Когда бы кто-нибудь хоть раз глянул на Соню так же! Верно, она забыла бы о долге, чести, свое имя забыла бы! Нет, непременно должно спасти Сашеньку от позора, а кузена от ревности! С тем она и уснула наконец.
  
   А Сашеньке в эту ночь снился удивительный сон. Она видела фантастический город, где жили строгие красивые люди. Кругом были яблоневые сады и много-много яблок. В этот город пускали не всех. Надобно было заслужить, чтобы эти люди разрешили жить среди них. В знак особого расположения они подносили яблоко...
  
   - А-а-а! Он хочет меня убить! Помогите!
   Этот вопль разбудил весь дом. Наспех набросив спальную кофточку и платок, Соня неслась на крик. Это вопил ее питомец, ее любимый Миша. Пока она бежала на кухню, откуда доносились крики, страшные видения промелькнули в ее голове. Что если француз разбойник или сумасшедший, сбежавший из дома умалишенных?! Или карбонарий, шпион? Ее опередили супруги Мартыновы. В кухне им предстала следующая картина. Сонная дворня толпилась у двери, не решаясь войти. Мокрый Миша стоял в корыте, обмотанный простыней. Дюваль, обнаженный по пояс, одной рукой держал ведро, другой тянул с крючка белую рубаху. Немая сцена была прервана новым воплем мальчика:
   - Он хочет меня убить: окатил ледяной водой с головы до ног!
   - Что такое, сударь? - сердито спросил Владимир по-французски.
   Дюваль наконец оставил ведро и поспешно натянул на себя рубаху.
   - Прошу прощения за беспорядок в одежде, - прежде всего, обратился он к Сашеньке, накрытой поверх сорочки красным платком. - Чтобы укрепить организм моего ученика, я вменил ему холодные обливания. Ничего дурного в этом нет, только польза. Он привыкнет.
   - Какой ужас: из постели под ледяную воду! - воскликнула Сашенька, все еще бледная от пережитого испуга.
   - Право, вы сошли с ума! - набросилась Соня на Дюваля чуть не с кулаками. - Ребенок простынет! Зачем так рисковать? Весь дом напугали до смерти!
   Неожиданно гувернера поддержал Владимир. Он внимательно посмотрел на сына и молвил:
   - На сегодня довольно, но вперед продолжайте обливания. Это верное средство от болезней.
   - Володя, ты позволишь этому варвару издеваться над ребенком? - возмутилась Соня по-русски.
   Кузен твердо ответил:
   - Миша давно уже не ребенок, только ты не хочешь этого знать.
   Он плотнее задернул полы халата и вышел из кухни. За ним поспешила Сашенька, метнув во француза отчаянный взгляд. Одна Соня понимала смысл этого взгляда. Он означал внутреннюю борьбу с притягательной силой мужской красоты. Благодаря сему неприличному пассажу, когда полуодетые обитатели дома оказались на кухне, молодой атлет обнаружил то, что обычно скрывает одежда - красивые широкие плечи, сильную грудь с твердыми мышцами и сухопарый смуглый живот.
   Соня тоже не осталась равнодушна к сему непристойному зрелищу. Однако сейчас ее более занимала Сашенька. Теперь уж было не до сна, и Соня решилась поговорить с милой родственницей. Но прежде она хотела подбодрить вовсе скисшего Мишу. Покуда Дюваль облачался в свой кургузый сюртучишко, Соня вытирала мальчику волосы. Миша мрачно отпихивал ее:
   - Оставь меня, ты с ними заодно!
   - Я предупреждала тебя, мой милый, что твоя жизнь переменится. Будет ребячиться, ты уже не дитя. Имей мужество принять свою участь с достоинством.
   Миша последний раз дернулся в ее руках и всхлипнул. Он знал, как пронять добрую няньку.
   - Ну, полно, Мишенька, ты потерпи. Это ведь на твою пользу.
   Мальчик угрюмо покосился на учителя, который наблюдал за ними с учтивым безразличием, и прошептал:
   - Вот увидишь, я ему подстрою какую-нибудь гадость. Лягушку в кровать подсуну или червяка в суп!
   - Где же ты их возьмешь зимой-то?
   - Возьму, не твоя забота.
   - И поделом тебе! - не вытерпела Соня. - Ты вконец избаловался.
   Она сердито кивнула Дювалю и поспешила к Сашеньке, оставив питомца на произвол учителя.
   Сашенька сидела на постели и задумчиво выбирала из головы папильотки.
   - Что тебе, Соня? - спросила она меланхолически.
   - Сашенька, мне следует поговорить с тобой.
   - О чем, душенька? Если хочешь просить за Мишу, то это к мужу.
   - Нет не о Мише. О тебе и о Дювале.
   Красавица удивленно подняла брови.
   - Не говори загадками, я их не понимаю. Что у меня общего с этим увальнем?
   Соня смешалась.
   - Верно, ты понимаешь, но не хочешь говорить.
   Мартынова вдруг с лукавством глянула на кузину:
   - А он тебя заинтриговал, верно, Соня? Он тебе понравился! И не спорь, я вижу тебя насквозь. Что ж, он весьма привлекательный молодой человек, даром что учитель. Он даже напомнил мне... Впрочем, неважно. Так что ты хотела мне сказать?
   Соня поняла, что ошиблась. Конечно, что может быть общего у знатной дамы с французским гувернером? "Верно, я с ума своротила! - укорила себя Соня. - Сашенька не так воспитана, чтобы заглядываться на прислугу. А я-то какова!" Она устыдилась собственных подозрений.
   - Успокой меня, - попросила она Сашеньку, - скажи, что я глупа и напрасно тревожусь.
   Сашенька рассмеялась и поцеловала Соню.
   - She`re amie, ты очаровательна! Ступай к себе и приведи себя в порядок, скоро чай подадут.
   Как только за Соней закрылась дверь, с лица прекрасной женщины исчезла улыбка. Нет, это ни на что не похоже! Соня заметила ее смятение, хотела предупредить. Владимир все чувствует, но молчит. Надобно взять себя в руки. Сашенька отразила немало атак, остудила немало пылких искателей. Но это в светских гостиных и бальных залах, а тут, дома, когда она снимает маску приветливого безразличия, она беззащитна перед искусом...
   Вызвав Дашу и одеваясь к чаю, Сашенька подумала: "Этот француз может вообразить себе Бог весть что. Надобно быть с ним посуше, он тут вовсе не при чем!"
   А Соня тем временем вспоминала, какой была Сашенька, переступив порог дома Владимира. Невинная институтка, которая считала, что от пожатия руки родятся дети. По привычке убирая волосы в чепец, Соня невольно засмеялась, припомнив первые Сашенькины шаги в хозяйстве. Молодая супруга старалась быть образцовой хозяйкой и начала с кухни. Она решила сама выдавать кухарке припасы на обед.
   - Сделай воздушный пирог, - как-то велела она. - Сколько тебе нужно яиц?
   - Да уж не меньше двенадцати.
   - Что ж, давай отберем.
   Кухарка зажгла свечу и взялась просматривать яйца на свет.
   - Это гнилое, а вот это доброе, а вот опять гнилое, еще гнилое.
   Так она набрала вместо двенадцати двадцать четыре яйца, унесла их на кухню, должно быть, чтобы полакомиться яишней за барский счет. Сашенька же, вполне довольная своей деятельностью, после хвалилась мужу:
   - Володенька, я недурно справляюсь с хозяйством, я сама выдаю кухарке провизию.
   Кухарка продолжала обманывать молодую барыню до тех пор, покуда Соня не приняла хозяйство.. Она уличила нечистую на руку бабу и сослала ее на двор, а кухню взяла на себя. С тех пор ни повар, ни кухарка не смели красть.
   Может ли такая вот Сашенька лукавить, скрывать что-то? Да разве Соня не убедилась, что напрасно подозревает супругу Владимира? И все же надобно быть начеку и попытаться принять удар на себя. Молодая особа с сомнением посмотрела на отражение в зеркале и сняла с головы простой чепец. Поправив волосы, она достала из старого сундука с маменькиными вещами прекрасный кружевной воротник и приладила его к темному платью из тафты. Только тогда Соня отправилась в столовую.
   10.
   Все домашние с удивлением взирали на некоторое преображение молодой особы, лишь тот, для кого это предназначалось, кажется, ничего не заметил. Он уминал с отменным аппетитом свежие ватрушки и сахарные сухарики, поданные к чаю. Соня со вздохом опустилась на стул: все ее старания привлечь на себя внимание Дюваля были обречены. Сашенька, разливавшая чай, одобрительно кивнула и заговорщически улыбнулась, Владимир, и без того не в духе, стал еще мрачнее. Миша незаметно для всех показал бывшей няньке язык, а она пригрозила кулаком. Дюваль ни разу не взглянул в ее сторону. Однако Соня взялась прилежно надзирать за ним.
   Что-то в облике учителя настораживало девицу. Его манеры были безукоризненны, несмотря на мужественную резкость и молодецкую лихость в движениях. Руки ухожены, на безымянном пальце левой руки блестел дорогой перстень. Как это она раньше его не заметила? Хотя, конечно, перстень вполне мог оказаться подделкой, но зачем учителю бравировать фальшивым камнем, подобно сидельцу в модной лавке? Дюваль перехватил взгляд Сони и внезапно покраснел. Никто, кроме нее, этого не видел, так как в сей момент в столовую вошла Марья Власьевна Аргамакова.
   Дети попросили разрешения выйти из-за стола, и Дюваль, поспешно допивая чай, покинул столовую вслед за своим воспитанником.
   - Что-то ты, Сонюшка, нынче на себя не похожа? - по-хозяйски устроившись за столом, произнесла Марья Власьевна. - Я, чай, без учителя тут не обошлось?
   Пришел черед Сони краснеть. Она благодарила небо, что Дюваль это уже не слышал.
   - Полно краснеть! Учителишко-то хорош, ничего не скажешь. Довольны им?
   - Вполне, - коротко ответил Владимир, предваряя ответы женской части общества.
   - Ну, добро. А ты чего молчишь, Сашенька? - допытывалась Аргамакова.
   Мартынова несколько смешалась, но светская выучка помогла ей ответить с легкой улыбкой:
   - Пока трудно сказать определенно.
   - Сонюшка, ты больше в этом смыслишь, ученость по твоей части. Каков он будет?
   - Больно круто взялся, на мой вкус, - ответила Соня, выразительно глядя на Владимира. - Но, верно, справится. Мы еще не говорили с Дювалем о том, какие предметы он возьмет на себя. Француз склонен развивать Мишу физически, а как быть с арифметикой и географией, пока неведомо.
   После чая начинались классы, и Соня собиралась как раз на этот счет держать совет с Дювалем. Марья Власьевна, кажется, была удовлетворена.
   - Слыхали, - обратилась она к Мартыновым, - в Москве объявился немец- магнетизер? Уже в моду вошел, на его представления съезжаются толпы. Сказывает, лечит безнадежные болезни. Усыпляет больного и делает с ним что-то такое, что он говорить начинает во сне и сообщает, как его лечить надобно. Все словно с ума посходили. Мещерские залу свою предоставили, билеты расхватывают вмиг, а берут, не шутка - по десяти рублей за билет! Сказывают еще, он заставляет человека делать что угодно по его указке. Каково, а?
   -И впрямь, что угодно? - удивилась Сашенька.
   - Сама-то я не видела, боюсь соврать, - ответила Марья Власьевна,- но верные люди сказывали, что просто потеха.
   - А полиции до него дела нет? - возмутился Владимир Александрович. - Так ведь можно заставить человека украсть, убить да и мало ли еще что!
   - И то! - подтвердила Марья Власьевна с энтузиазмом первооткрывателя. - Однако кто ж решится на такое? Будет тебе, Владимир Александрович, больно ты мрачно на все смотришь.
   - А ведь Володя прав, - вступилась Соня за кузена. - Попади этот магнетический дар в дурные руки, сколько всего может произойти ужасного!
   - Шарлатанов повсюду довольно, - подвела итог Марья Власьевна.
   Чаепитие завершилось вполне мирно. Соня поспешила к себе, чтобы снять воротник и надеть чепец. Уж нельзя и позаботиться о внешнем виде, чтобы из этого не сделали светопреставления. А Дюваль так и не оценил ее жертвы... Однако надобно же решить, какие предметы будет вести новый учитель. Соня постучалась к нему и прислушалась. За дверью была тишина. Уже пройдя несколько шагов, она тихонько вернулась назад и еще послушала. Тихо. Замирая от страха быть застигнутой на месте преступления, Соня открыла дверь и заглянула внутрь. Дюваля в комнате не было. Верно, он уже занимается с Мишей. Соня проскользнула в помещение и без скрипа затворила за собой дверь. Она огляделась с любопытством. В учительских покоях еще царил сумбур, вещи были в полном беспорядке. Соня раскрыла дорогой кожаный несессер, пристроенный на туалетном столике, и ахнула. Множество пилочек, ножниц, бритвенные принадлежности - все из серебра, отменного качества и немалой цены. Но более всего ее напугали дуэльные пистолеты и шпаги, развешанные по стенам. Куда она попала? В комнату скромного гувернера или отчаянного повесы и бретера? На лестнице послышался шум, и Соня метнулась к двери. Она не успела: дорогу ей преградил Дюваль собственной персоной.
   - Что вы ищете в моих апартаментах? - холодно спросил француз.
   Соня нелепо замахала руками и попыталась миновать внушительную фигуру учителя. Он нехотя уступил ей дорогу. Оказавшись у себя, девица долго не могла успокоиться. Таинственный француз стал еще загадочнее после ее визита в его комнату. Соня похолодела от внезапной догадки:
   - Он не тот, за кого себя выдает!
   К ней вернулось острое чувство опасности, угрожающей их благополучному дому. Надобно тотчас узнать у Марьи Власьевны, где она раздобыла этого странного гувернера. Забыв о том, что ее ждут девочки, Соня помчалась в гостиную. Она нашла там почтенную даму в беседе с супругами Мартыновыми. Обсуждалось решение Владимира поступить на службу к губернатору, Голицын давно звал его. Сашенька отговаривала мужа, а Марья Власьевна всячески поддерживала его намерения.
   - Полно дома сиднем сидеть. Добро бы в деревне, а то в Москве-то жить праздно - грех. Послужи отечеству, дружочек, все и занятие и карьера. Глядишь, в Сенат попадешь, - вещала Аргамакова.
   - Не поздно ли начинать карьеру? - сомневался Владимир.
   - Помилуй, какие твои годы? Уж верно не старее ты моего племянника. Тот скачет по должностям все вверх, а начинал, как ты.
   Сашенька была непокойна. Она подозревала, что решение Владимира было спровоцировано появлением в доме учителя. Владимир желал как можно реже бывать дома, потому идет на службу. Так думала Сашенька и силилась отговорить мужа от его затеи.
   Соня потопталась нетерпеливо, но на нее не обратили внимания. Прервать беседу она так и не решилась. Что ж, может, это и к лучшему. Не надобно посвящать домашних в свои сомнения. Соня сама тихонечко во всем разберется. Она поспешила к девочкам, которые давно ее ждали, чтобы приступить к диктовке. Однако прежде надобно посмотреть, что с Мишей, не обижает ли его учитель. Соня осторожно заглянула в комнату Миши и никого там не обнаружила. Опять обследовать "апартаменты" Дюваля не было желания. Однако молодая особа прислушалась, чтобы определить, не там ли Миша. Все тихо. Куда же они делись?
   Сбежав по ступенькам вниз, Соня услышала из зала странные звуки. Осторожно приоткрыв дверь, она удивленно вскрикнула. Дюваль и его ученик, облаченные лишь в белые рубахи и короткие штаны, азартно размахивали блестящими шпагами. Назвать их упражнения фехтованием было бы излишней смелостью. Соня испугалась, что прыткий учитель ненароком заденет мальчика и поранит его. Однако француз действовал умело и осторожно. Миша же набрасывался на него с восторгом и пылом начинающего. Глядя на красное, разгоряченное лицо своего любимца, Соня убедилась, что в заступничестве он не нуждается. Теперь можно было со спокойной душой приступить к диктовке...
   К семи часам явился старый лысый скрипач, а вслед за ним и танцмейстер мсье Бодри, завитый, благоухающий духами и грациозно кланяющийся. Детей собрали в зале для урока танца, зажгли жирандоли с восковыми свечами. Обычно Сашенька сама наблюдала, как Бодри показывает детям шарканье ножкой, поклоны, подходы к ручке и книксы. После занятий она с удовольствием танцевала вместе с детьми, составляя пару Бодри. Соня могла быть свободна. Воспользовавшись этим, она заперлась в своей комнате, достала новую тетрадь, открыла ее и надписала "Журнал наблюдений за Дювалем". Несколько подумав, погрызла перо и тяжело вздохнула.
   Грусть охватила вдруг душу девицы. Она почувствовала, что за желанием спасти семью от неприятностей и оградить Сашеньку от предполагаемого искушения прячется вовсе не невинный интерес самой Сони к французу. А как она привыкла быть честной с собой и во всем отдавать себе отчет, то это обстоятельство ее смутило. Силясь хладнокровно оценить положение в доме, бедная дева всякий раз возвращалась мыслями к привлекательному французу. "Уж не ревную ли я его к Сашеньке? - ужаснулась Соня. - Что как вся моя забота - это плод воспаленного воображения?" Она положила перо и закрыла лицо руками.
   Разве преступно желать счастья, даже если оно недоступно? Да, у нее нет никакой возможности завоевать любовь приглянувшегося ей человека. В ее лета и с уродливой внешностью какие могут быть ожидания? Остается лишь утешать себя сознанием, что не снизошла в своих слабостях до учителишки, гувернера. А вот Сашенька положительно не столь сильна. И у Дюваля есть шанс, Соня чувствует это обострившимся чутьем влюбленного человека... Влюбленного? Как? Неужто она влюблена? Так скоро?
   Да, чувство к Владимиру давно перешло в сестринское, дружеское. Соня скорее по привычке считала себя преданной ему и не обращала внимания на других мужчин. Впрочем, где эти другие мужчины? Их и не было в ее жизни, так она устроила сама. Теперь же словно небеса вмешались в ее судьбу, послав в их дом мужчину-красавца... Нет, не следует питать надежд. Надобно взять себя в руки. Следить за собой, чтобы как-нибудь не выдать истинных чувств к молодому человеку. И выполнить долг, не позволив Дювалю разрушить мир в доме.
   Соня вновь взялась за перо, прочла надпись и зачеркнула имя француза.
  
   ГЛАВА 2
   1.
   У Амалии был магнетический вечер. Ей, наконец, удалось заполучить в свой салон модного магнетизера. Даже она, видавшая виды, была поражена внешностью знаменитости. Он был облачен в подобие бухарского халата, на голове магнетизера покоился странный убор, напоминающий турецкий тюрбан. Кисейные штаны дополняли этот фантастический наряд. Но не одежда прежде поражала воображение, а его взгляд. Турчанинов (так звали магнетизера) был человеком средних лет, дюжинного росту, но в лице его определенно было нечто магнетическое. Пронзительные черные глаза, казалось, смотрели в самую душу, сообщали трепет и беспокойство. Приученная ко всякому, Амалия при первом знакомстве не выдержала этого тяжелого, колдовского взгляда.
   Поначалу, еще до вечера, она велела испытать силы магнетизера на ней и храбро отдалась во власть Турчанинова. Испытание несколько разочаровало рисковую даму, она ничего не почувствовала, кроме тепла, которое пробежало по ее телу, когда большие пальцы рук магнетизера коснулись ее больших пальцев. Однако присутствующая при испытании приятельница Амалии с ужасом смотрела на нее. Отчего она так испугалась? Теперь же Штерич предстояло наблюдать со стороны за манипуляциями Турчанинова. Накануне были разосланы билеты во все знатные дома, ожидался большой съезд. Турчанинов не однажды уже выступал со своими опытами в театре, но избранная публика чего-то выжидала, не спешила на его представления. У Амалии был тонкий расчет. Любопытство, подогретое этими представлениями, не позволит приглашенным усидеть дома, а в узком кругу они могут не бояться компрометации. Мартыновым тоже был послан билет.
   После испытания Амалия задумала предложить Турчанинову покинуть гостиницу и поселиться у нее. Она еще не знала, зачем это делает, но чутье подсказывало ей, что из дружбы с магнетизером можно извлечь немалую выгоду. И вот все готово к вечеру, гости съезжаются. С тайным удовлетворением Амалия следила за прибытием знатных особ, которые обычно не переступали порога ее дома. Зала, уставленная обитыми малиновым бархатом стульями, заполнялась нарядными дамами и мужчинами в мундирных и черных фраках. Раздавались приглушенные разговоры, сдержанные возгласы приветствия. Сама Амалия, разодетая в жемчужное платье, вся в бриллиантах и перьях, снисходительно принимала знаки почтения от немногих знакомых, постоянных членов ее кружка. Этикет позволял на публичном вечере пренебречь ролью добродушной хозяйки. Турчанинов скрывался покуда в соседней комнате.
   Вошла новая пара, и Амалия встрепенулась - это были Мартыновы. Она подавила торжествующий вопль, готовый вырваться из ее груди. Сашенька была прелестна в палевом платье, с косыночкой на шее и простой прической, без буклей. Это обстоятельство несколько подпортило настроение Амалии, но она предвкушала торжество. Подойдя к Мартыновым и приветствуя их, хозяйка бросила откровенный взгляд на Владимира. Ей хотелось позлить вечно спокойную, непогрешимую Сашеньку. Не отвечая на ее взгляд, Владимир холодно поцеловал протянутую руку. Мартыновы проследовали в зал, чтобы занять места.
   Амалия кинулась в соседнюю комнату, где скрывался магнетизер. Она подвела его к двери и указала на Сашеньку.
   - Постарайтесь вызвать эту даму на магнетизирование. Ее зовут Александра Петровна Мартынова.
   Турчанинов несколько времени следил за ничего не подозревающей жертвой, пока та не стала в беспокойстве оглядываться вокруг, почувствовав на себе тяжелый взгляд магнетизера. Вот она шепнула что-то мужу, тот успокаивающе пожал ее ручку.
   Представление началось. Митенька Волынцев сидел в первом ряду. Развернувшись назад, он лорнировал присутствующих дам. Не однажды его лорнет останавливался на чете Мартыновых, и лицо бонвивана принимало неприятное выражение. Тем временем магнетизер вызывал недужных и страждущих. Таковых в зале не нашлось. Однако Амалия заранее позаботилась пригласить девицу, страдающую от сильных головных болей. Она уже испытала на себе влияние магнетизма Турчанинова и уверяла, что ей стало не в пример лучше. Девушку звали Наташей, она была рассеяна и бледна.
   Турчанинов усадил больную на стул и сам сел напротив, колени к коленям. Установив большие пальцы рук против ее больших пальцев, магнетизер принялся делать пассы. Он возложил руки на плечи Наташи, держал их пять минут, затем шесть раз медленно провел от плеч до больших пальцев. Он держал пальцы на ребрах, делал пассы от головы до колен и стоп. Девица повела себя весьма странно. Уподобившись сомнамбуле, она принимала магнетическое действие с исступленным наслаждением и жадностью. Когда она затихла, впав в дремоту, и Турчанинов хотел прекратить пассы, Наташа вдруг вскрикнула:
   - Еще! Еще!
   Она хватала магнетизера за руки, будто высасывая что-то из пальцев, обвевала себя ими, как опахалом. Лицо ее просветлело, она разрыдалась.
   - Что вы видите? - спросил Турчанинов.
   Наташа отвечала, болезненно всхлипывая:
   - Я вижу мою бедную душу, она едва теплится.
   - Что поможет вашему исцелению? - продолжал спрашивать Турчанинов.
   - Надобно магнетизироваться. Пить магнетизированную воду. При магнетизме курить можжевельником, окуривать все тело на ночь.
   - Кто из присутствующих болен или нуждается в помощи?
   Спящая Наташа несколько помолчала, затем произнесла с усилием:
   - Прекрасная дама в третьем ряду, блондинка в палевом платье.
   Все ахнули и стали озираться вокруг. Сашенька побледнела и впилась в руку мужа. Все взоры устремились к ней. Магнетизер продолжал:
   - Чем больна эта дама?
   - Она не больна, но испытывает тоску и внутреннее беспокойство. От этого боль в боку, плохой сон, слабость и неловкость во всем.
   - Какие нужны лекарства?
   - Ей лекарства при магнетизировании не нужны. Ей нужна диета: чаю не пить, кофе не часто, мяса есть меньше, более зелени, яиц не есть. Сидеть на твердых мебелях, на мягком не сидеть... Магнетизировать ее слегка, осторожно: она чутка нервами.
   Сашенька была близка к обмороку. Публика зашумела, появились желающие испытать на себе действие магнетизма. Однако Турчанинов обратился к Мартыновой:
   - Готовы ли вы к магнетизированию?
   - Ничуть! - твердо ответил за жену Владимир. - Если не желаете, чтобы я призвал полицию, оставьте нас в покое.
   Бросив гневный взгляд в сторону Амалии и не обращая внимания на шиканье, он поднялся и вывел Сашеньку из зала. Бедняжка едва передвигала ноги. Ни с кем не прощаясь, Мартыновы покинули дом Штерич. Амалия прикусила губу, но тотчас взяла себя в руки. Ничего, и за это они поплатятся. Предвкушая момент расплаты, она усмехнулась. Скоро наступит час торжества. Задуманное Амалией выходило за рамки привычных интриг, теперь она осуществляла весьма рискованный план. Однако результаты сулили ей небывалое наслаждение и мстительное удовлетворение. Ради этого стоило рисковать...
   Внимание Амалии перенеслось на происходящее в зале. Наташа уже не спала, она с любопытством следила за действом и положительно ничего не помнила. Теперь Митенька Волынцев подвергался магнетизированию. Он спал в креслах, неловко закинув голову, а Турчанинов делал пассы. Митенька бормотал:
   - Докторское все исполнять. Поставить горчишник на левую икру. Нет! - встрепенулся он во сне. - Я не могу дать удовлетворительных ответов на счет здоровья других: я болен сам.
   По залу пронеслись испуганные возгласы. Митенька сомнамбулически продолжал:
   - Мне должно пустить кровь из ноги.
   - Из которой же именно ноги? - спросил Турчанинов.
   - Все равно.
   Магнетизер готовился уже дунуть и прекратить сон, как Митенька закричал:
   - Нет!
   Зал вновь испуганно вскрикнул. Турчанинов спокойно спросил:
   - Что еще?
   - Не все равно! Надобно пустить из правой ноги!
   Турчанинов дунул, и Митенька проснулся. Он озирался вокруг с недоверчивой улыбкой. Он тоже ничего не помнил. Митеньку сменила дородная дама, желающая узнать, чем лечить ее дочь. Однако сколько ни делал пассы магнетизер, дама все не засыпала. Она, как и Наташа, жадно хватала Турчанинова за руки, словно высасывая из пальцев магнетические силы. При этом говорила вслух:
   - Я чувствую тепло, о, как горячо! Еще, еще!
   Митенька вдруг вскрикнул:
   - Смотрите, Наташа уснула опять!
   Магнетизер обратился к сомнамбуле:
   - Вы знаете дочь этой дамы?
   Наташа помедлила и ответила:
   - Не знаю, но я вижу ее.
   - Вы видите эту особу как будто в фантасмагории?
   - Нет, я вижу ее вовсе как наяву. Вот она, здесь. Вот она!
   Наташа протянула руку и указала напротив себя. Амалия поежилась от неприятного чувства. Верно, многим в зале стало жутко в этот момент. Магнетизер велел Наташе описать девушку, та монотонно заговорила:
   - Она в белом платье, с красной шалью. В руках держит корзину с двумя голубками. Верно, она невеста и скоро выйдет замуж. Вот она улыбается и смотрит на меня. Девушку надобно жалеть. Ей мешают старухи.
   Дородная дама дернулась, но ничего не произнесла. Она впилась взглядом в Наташу и ловила каждое слово. Та продолжала вещать:
   - Время не ждет. Девице необходим магнетизм. Теперь самый лучший момент для магнетического действия. Прописанные лекарства при магнетизме превосходны.
   Амалия тихо поднялась со своего стула и покинула залу. Надобно обдумать, как использовать Турчанинова для себя. Если должным образом направить его силы, то можно многое достичь. А пока следует уговорить его остаться в ее доме.
   2.
   - Как вам пришло в голову поехать на этот вечер? - возмущалась Соня на следующий день за утренним чаем. - Шарлатан, должно быть, опасен, коль скоро владеет такими способностями! Володя, это непростительное легкомыслие!
   Владимир покаянно кивал головой:
   - Да уж мы свое получили. Теперь всюду только и разговоров будет, что о нашем уходе из концерта. Амалия скандализована, она нам не простит эту выходку.
   Сашенька всплеснула руками:
   - А что прикажите делать? На посмешище меня выставили, я едва не лишилась чувств от позора! Кто дал ему право так обращаться со мной?
   Владимир рассуждал:
   - Но ведь вся знать собралась смотреть на этого проходимца! И кто мог предположить, что он возьмется за нас? Эта девица нам вовсе незнакома. Как он это делает? Верно, подучил. Хотя что-то в этом есть... Животный магнетизм, Меснер...
   Он задумался.
   Разговор шел по-русски, но Соне показалось, что Дюваль внимательно слушает, о чем беседуют за столом. Она набралась храбрости, чтобы пристально вглядеться в его лицо. Француз ответил ей невинным, чистым взглядом и еще посмел глупо улыбнуться. Соня обратила внимание, что с его пальца исчез дорогой перстень. Ага, это неспроста.
   Однако, кажется, она покраснела, так не годится! Скоро все в доме догадаются о том, что происходит в ее душе. И без того Сашенька посмеивается над попытками Сони похорошеть. Давеча накладывала на лицо сырое мясо, чтобы выбелить кожу, да напугала Сашеньку до смерти. Та зашла, чтобы поболтать перед сном и взять томик Стендаля. Дама посоветовала Соне тереть лицо свежим огурцом, да где его взять-то зимой? Еще лед хорошо или снежные компрессы. Даша приносит сок от квашеной капусты, и Соня смягчает им кожу на руках.
   Все усилия впустую, Дюваль смотрит лишь в сторону Сашеньки. Худо. Соня всячески уговаривала себя, что она огорчается вовсе не из-за равнодушия молодого человека к ее скромной персоне. Отвлекающий маневр не удался, вот что худо. Однако нельзя терять бдительности.
   И только оставшись наедине с журналом, Соня была вполне искренна, не замечая этого. "Журнал наблюдений" сделался ее единственным поверенным.
   - Соня, нынче господин Бодри не придет, - прервала ее размышления Сашенька. - Вы могли бы с месье Дювалем свозить детей на каток.
   Соня встрепенулась и невольно взглянула на француза, как он примет это предложение. Дюваль почтительно кивнул, а дети радостно переглянулись. Владимир после чая отправлялся в присутствие. Теперь он всякий день уходил на службу, а вечер проводил в клубе или за чтением у себя в кабинете. Сашенька заметно грустила и чаще бывала с детьми. Это она уговорила мужа съездить на вечер к Амалии, и теперь ей было неловко. Соня понимала, что Сашеньке тоже хочется на каток, но при муже она не решается об этом сказать. Она скорее просидит дома одна-одинешенька, чем даст повод к ревности Владимира.
   Верно, следовало предложить даме ехать с ними, но Соня этого не сделала. Она убедила себя, что для спокойствия кузена можно пойти на некоторые жертвы. Однако в голове ее тотчас возникла коварная мысль: "Устраняешь сильную соперницу? Мечтаешь побыть с ним без Сашеньки, которая притягивает к себе его внимание?" Соня даже покраснела от стыда за себя. Она взглянула на печальную родственницу и собралась было произнести: "Ты непременно едешь с нами!", как Владимир поднялся и вышел. Ему пора было в присутствие. Сашенька поспешила за мужем. Дюваль проследил ее взглядом, в котором Соня прочла затаенную страсть.
   "Нет, голубчик, тебя надобно держать подальше от бедняжки!" - утвердилась, наконец, Соня.
   - Господин Дюваль, вы готовы отправиться на катанье? - обратилась она к французу.
   - С удовольствием! - коротко ответил учитель и вытер рот салфеткой.
   Дети с уходом родителей оживились, пересмеивались, а Миша высокомерно поглядывал на девочек. Он уже гордился своим учителем и задирал нос перед сестрицами. С Дювалем они занимались исключительно мужскими делами: гимнастикой, обливаниями, фехтованием, верховой ездой в манеже и прочее. Все остальные предметы так и остались на совести Сони. Впрочем, она была рада этому: любимец еще нуждался в ней.
   Велели подать лошадей. Сборы были скорые, и вот они понеслись в санях к Пресненским прудам. Дюваль сел на козлы возле кучера, Соня с детьми завалилась на шубы. Девочки визжали и смеялись. Миша силился казаться взрослым, но не выдерживал восторга и тоже принимался визжать.
   На пруду царило веселье, несмотря на Рождественский пост. Здесь катались студенты, барышни, молодые светские господа, дети с няньками и гувернантками. Соня и Дюваль помогли девочкам навязать коньки к башмакам. Миша справился сам.
   - А ты, Соня? - спросил он тетушку.
   Она с сомнением посмотрела на Дюваля. Тот понял ее взгляд как призыв к помощи. Он опустился на одно колено, взял в руки коньки и ожидающе замер. Соне поневоле пришлось принять его деликатную помощь, она выставила свою небольшую ножку, обутую в поношенный башмачок. Молодая женщина могла поклясться, что Дюваль на сей раз взглянул на нее с любопытством.
   Покуда они веселились, крутили пируэты, падали, вставали, хохотали до изнеможения, француз прохаживался возле саней. Но однажды, поправляя Кате конек, Соня глянула в его сторону и вздрогнула. Дюваль непринужденно беседовал с каким-то кавалергардом, который высунулся из своего экипажа. Что общего у гувернера-француза с русским офицером? В душу Сони вновь проникла тревога. Кто он, этот человек, живущий в их доме? Она до сих пор ничего не узнала о нем. Впору задать вопрос в лоб: "Кто вы, Дюваль?" И что? Он опять покажет рекомендательные письма и бумаги. Однако Соня была готова биться об заклад, что он не тот, за кого себя выдает.
   Попрощавшись с офицером, Дюваль продолжал наблюдать за катающимися. Соня умело держалась на коньках, она скользила неторопливо, плавно, делала сложные пируэты и даже снискала восхищение досужих зрителей. Так, уча детей, она научилась сама. Теперь же, под удивленным взглядом Дюваля она словно парила над катком. Все движения ее обрели кошачью грациозность, и откуда что взялось?..
   Угостившись после катания сладостями, сбитнем, пирожками, вполне довольные дети завалились в сани. Соня же медлила. Тоже разрумяненная и почти хорошенькая, она стояла перед улыбающимся Дювалем.
   - Кто этот господин, с которым вы беседовали давеча? - наконец спросила она.
   Француз на миг задумался, словно вспоминая, затем бойко ответил:
   - Мадемуазель имеет в виду офицера? Это Коншин, приятель моего прежнего господина, князя Горского.
   Соня усомнилась: разве может учитель столь накоротке держать себя с высокородным господином? Однако далее дознаваться не стала, пора было ехать, чтобы не опоздать к обеду. Покуда ехали до дома в сгустившихся сумерках, она все думала о Дювале, прожигая взглядом его широкую спину.
   3.
   А поздно вечером, когда весь дом спал, Соня лихорадочно записывала в свой журнал:
   "Сейчас произошло нечто, от чего я до сих пор не могу прийти в себя! Вот и руки трясутся, писать неловко. Однако все по порядку.
   Владимир и Сашенька не вышли к вечернему чаю. Верно, между ними что-то произошло, не желают сказывать. Владимир уснул у себя в кабинете. Все затихло в доме, каждый шорох был слышен. Я читала долго и уже собралась было тушить свечу, как вдруг уловила странный звук. Кажется, рядом скрипнула дверь. Дюваль! "Отчего ему не спится?" - подумала я. Поспешно задув свечу, я выскользнула в коридор. В конце его белел чей-то силуэт. Я не сомневалась, что это француз. Подобно призраку я кралась за ним. Дюваль безошибочно следовал на Сашенькину половину!
   Подо мной скрипнула половица, и француз замер на миг. Я обмерла. Что как он обернется? Пусть всюду темно, но моя белая сорочка выдала б меня. По счастью, он не обернулся, двинулся дальше совершенно бесшумно. Как ему это удается, с его-то ростом и богатырским сложением?
   Так мы незаметно добрались до двери Сашенькиной комнаты. Я затрепетала. Неужели ему назначено свидание? Могла ли я так ошибиться в Сашеньке? Что же делать? Что мне делать? Дюваль, видно, собирался с мыслями, прежде чем войти. Из-под двери пробивался тусклый свет ночника. Ни звука, лишь мои зубы стучали. А что если он разбойник? Я весьма рисковала, выдав себя. Француз сделал движение к двери, и я не вынесла.
   - Стойте! - прошептала я, умирая от страха.
   Дюваль вздрогнул и тотчас обернулся.
   - Что вы здесь делаете? - продолжила я нападение.
   Француз, кажется, опешил от неожиданности. Я уж было перевела дух, но вдруг Дюваль схватил меня в охапку и понес! Как я не лишилась чувств, не знаю! Этот дикарь легко внес меня по лестнице наверх и поставил на пол только в своей комнате.
   - Ах, это вы? - удивленно воскликнул он, разглядев, кого принес.
   - Вы ждали кого-то другого? - парировала я.
   Теперь, когда я пишу, вся эта сцена представляется мне в комическом свете. Можно ли вообразить что-то более нелепое? Два напуганных человека в недоумении уставились друг на друга, готовые и к обороне и к нападению.
   - Что вам надобно от Сашеньки? - продолжала я наступать.
   Надобно признаться, мой пыл иссяк, когда я оказалась наедине с молодым мужчиной, к тому же полураздетым. Однако следовало его уличить. Дюваль был положительно смущен. Он улыбнулся (сердце мое вновь затрепетало от этой улыбки!) и неловко заговорил:
   - Вообразите, сударыня, я с детства страдаю сомнамбулизмом. Бывало, что с крыши меня снимали, а то и с перил лестницы. Блуждаю по ночам, а потом возвращаюсь в постель. Вы меня окликнули и привели в чувство. Я должен благодарить вас, что избавили меня от неприятностей.
   Я лишилась дара речи от подобной лжи.
   - А сюда меня принесли тоже в сомнамбулизме? - наконец, нашлась я.
   Дюваль опять улыбнулся (о, зачем?!) и в глазах его мелькнуло лукавство.
   - Это произошло от неожиданности. Я испугался, что вы закричите и разбудите весь дом.
   Под его взглядом я вовсе потерялась. Дюваль, кажется, наслаждался моим смущением. Только теперь я вспомнила, что стою перед ним в одной тонкой сорочке. Да и он, надобно заметить, не был отягощен лишней одеждой. Я невольно поднесла руки к декольте. Дюваль рассмеялся:
   - После того, что произошло между нами, я как благородный человек верно должен на вас жениться?
   Вольно же ему смеяться надо мной! Я презрительно фыркнула и, не прощаясь, вышла.
   Теперь же, когда пишу это, не могу отделаться от волнующих воспоминаний. Все грезится мне, как он несет меня на руках, крепко прижимая к себе! Я чувствую каждой своей частицей его сильное, горячее тело. Разве тонкая ткань сорочки может послужить защитой?..
   Но прочь мечтания! Прочь, трепет и безумие любви! К делу.
   Кто он? Что задумал? Какие цели преследует, живя в нашем доме? Надо ли предупредить Сашеньку? Нет, она вновь посмеется надо мной. Владимир? Он утверждает, что занятия с Дювалем пошли Мише на пользу, мальчик без ума от своего учителя. Да и я вижу, с каким обожанием смотрит он на Дюваля. Что ж, я опять одна перед опасностью, мне не привыкать. Продолжаю наблюдать прилежно..."
  
   4.
   Владимир ненавидел себя. Он опустился до подглядывания. Однако ревность подчас вынуждает человека совершать самые неприглядные поступки. Владимир не спит спокойно с тех пор, как в доме появился учитель. Вот и тогда он чутко уловил сквозь сон неслышные движения в доме. И не движения даже, воздушные колебания. Выглянув из кабинета, где нечаянно уснул, измученный бессонницей, Владимир направился к Сашеньке. Беспокойство мучило его, сердце стучало больно. Открывая дверь в комнату жены, Мартынов готовился ко всему. Однако Сашенька безмятежно спала, и личико ее в обрамлении кружевного чепчика светилось покоем. Владимир протяжно вздохнул, унимая сердечный трепет. Тихо поцеловав жену в пылающую щечку, он вышел.
   Еще не понимая, зачем это делает, Мартынов поднялся наверх. У детей было тихо, лишь из комнаты Дюваля сочился свет и доносились голоса. Повинуясь беспокойному чувству, Владимир приблизился к неплотно прикрытой двери и посмотрел в щель. Все, что он мог увидеть, это голые руки Сони и обнаженную грудь Дюваля. Морщась от нестерпимого стыда, Владимир поспешил удалиться. Подозрения с Сашеньки сняты, но ему не сделалось от этого легче.
   С тех пор Мартынов искал возможности поговорить с французом наедине. Мог ли он ответить на вопрос, для чего? Нет. Было ли то желание оградить Соню от посягательств красавца, или в нем говорила ревность? Владимир понимал, что эта связь может принести Соне страдания. Ведь подобные случайные сношения заведомо обречены. Дюваль от скуки затуманил кузине голову, но она-то, видно, любит не шутя, коли решилась нарушить верность ему, Владимиру.
   Все не подворачивалось повода заговорить. Служба изменила распорядок жизни Владимира. Не всегда он мог присутствовать и на домашнем обеде, в воскресенье же Дюваль обычно уходил куда-то и возвращался лишь поздно вечером. За чаем Владимир силился разглядеть какие-нибудь знаки внимания Соне со стороны француза, но безуспешно. Дюваль был почтителен и только. А вот Соня положительно не способна скрыть свои чувства. В ее душе Владимир с легкостью читал крайнее смятение. Кажется, худшие его предположения сбываются. Кузина из кожи вон лезет, чтобы привлечь внимание этого здоровяка. Вот и платье на ней какое-то смешное, и волосы в букли собрала. Бедняжка, у нее вовсе нет шанса! В ее-то возрасте питать надежды!
   Мартынов понимал, что он несправедлив, зол, эгоистичен, однако не желал справляться с собой.
   - Душа моя, - обратился однажды он к Соне по-русски, - Тебе должно быть совестно так рядиться, ты ведь детей воспитываешь! Чего доброго, девочки станут брать с тебя пример!
   Соня покраснела и жалко улыбнулась.
   - По-твоему, я нелепа? Что ж, ты, верно, прав... - голос ее сорвался, а на глаза выступили слезы.
   - Голубчик Володя, ты несправедлив, - вступилась за Соню его жена. - Сонечка себя забыла с нашими детьми, а мы и рады. Когда в последний раз ее в магазин возили или к портнихе? Вон у нее обувь разваливается, шубка вовсе сносилась... В доме молодой мужчина, это так понятно, что Соне хочется выглядеть привлекательно.
   Последняя фраза взбесила Владимира:
   - Вот нам кто нынче моды диктует! Чудеса! Впрочем, чему удивляться...
   Он со звоном поставил чашку на блюдце и вышел из столовой. Все присутствующие примолкли, повисла тягостная тишина. Соня ждала, что Сашенька тотчас побежит за Владимиром, но та задумчиво водила ложечкой по белоснежной скатерти. Дюваль внимательно посмотрел на Соню, словно спрашивая, что здесь случилось, но она отвела взгляд, силясь скрыть слезы...
  
   Случай для разговора выдался, наконец. Владимир застал Дюваля в передней, когда вернулся из присутствия. Француз только что привез Мишу с фехтбодена, мальчик уже умчался наверх.
   - Мсье Дюваль, потрудитесь зайти ко мне в кабинет, теперь же, для приватной беседы, - сухо проговорил Владимир.
   Дюваль прямо взглянул на него и коротко ответил:
   - Хорошо.
   Они молча проследовали в кабинет Мартынова. Владимир не предложил Дювалю сесть, сам же устроился в кресле и закурил сигарку. Щурясь от дыма, холодно произнес:
   - Господин учитель, верно, вы догадываетесь, о чем я вынужден говорить с вами?
   - Нисколько! - ясно глядя в глаза Мартынова, ответил Дюваль.
   Владимир оказался в затруднении, ведь он не мог сказать, что видел Соню в комнате француза. И без того сознание собственной низости истерзало его. Пауза затянулась.
   - Мне показалось, вас что-то связывает с моей кузиной, - насилу выговорил Владимир Александрович.
   - Простите, я не понял, - с вопросом уставился на него Дюваль.
   Мартынов рассердился:
   - Я плохо говорю по-французски?
   - О, нет!
   - Тогда извольте отвечать! Что у вас с Соней?
   Изумление Дюваля было вполне искренним:
   - С Софьей Васильевной?!
   Мартынов усомнился в собственной памяти. Он помолчал, осознавая глупость своего положения, затем другим уже тоном произнес:
   - Мсье Дюваль, я хочу предупредить вас. Соня - необыкновенная женщина, она весьма одинока, никогда не была замужем. Победа над ней не сделала бы вам чести, а для нее была бы убийственна. Ведь вы не женитесь на ней, как я понимаю?
   Дюваль нахмурился и твердо ответил:
   - Я с почтением отношусь к Софье Васильевне и никогда бы не посмел злоупотребить ее добротой и слабостью. Ваши подозрения оскорбительны для меня.
   Владимир готов был ему поверить, но ведь он своими глазами видел их вместе в недвусмысленной ситуации. Проклятье! Лучше бы было ему спать в ту ночь, не просыпаясь.
   - Моя кузина очень ранима, не причиняйте ей боли, - тихо завершил беседу Владимир.
   Не давая французу возразить, он жестом показал, что тот свободен. Выйдя из кабинета, Дюваль имел порядком озадаченный вид. Он постоял некоторое время в раздумье, затем покачал головой и направился восвояси.
   5.
   Поощряя Соню в попытках нравиться французу, Сашенька не кривила душой. Она совершенно искренне желала, чтобы Соня устроила свою судьбу. Однако все это не исключало тайного интереса и невольной тяги ее самой к Дювалю. Сашеньке было бы легче избегнуть соблазна, знай она, что может навредить дорогой родственнице.
   После нападок Владимира на кузину Сашенька решила помочь ей. Однажды, отправляясь в магазины, она заставила Соню переложить заботы о детях на француза и ехать с ней. Молодая особа рассердилась, но была вынуждена подчиниться требованиям Сашеньки. Они пустились в приятный вояж. В каждом магазине Мартынова выдерживала бой за шляпку, платье или козловые башмачки. Соня отказывалась "выбрасывать деньги на ветер".
   - У меня есть шляпка! Пусть уже не модная и слегка полинявшая, но что за беда? - отбивалась она от Сашеньки.
   Однако та взялась не шутя, и заставила Соню примерить новую шляпку, после подобрала и платья, и перчатки, и башмаки. Сидельцы сновали туда-сюда, носили в карету картонки и свертки с бельем, корсетами, духами, всякими приятными мелочами, составляющими удовольствие любой женщины. Только не Сони. Молодая особа ворчала всю дорогу и чувствовала себя мотовкой, разоряющей семью. И хотя в доходах Мартыновых с саратовских имений была немалая Сонина доля, она все же считала чуть не преступлением тратить деньги на себя.
   - Поверь мне, душенька, - увещевала ее Александра Петровна, - мужчины - капризные существа. Они прежде видят оболочку, им красоту подавай, а есть ли что за этой оболочкой, им дела нет.
   - Что мне до мужчин! - краснела Соня. - Владимир прав, я детям должна быть примером!
   Сашенька лукаво улыбнулась:
   - Ты хочешь, чтобы Лиза и Катя выглядели так же, как ты?
   Соня вовсе смешалась:
   - Нет, но... в определенном смысле...
   Она еще больше, до слез, покраснела и подавленно умолкла.
   - Не стыдись, Соня, - мягко проговорила Сашенька. - Дюваль, я уверена, вполне благородный молодой человек, не вертопрах, не ветреник. Он сможет оценить твои несомненные достоинства. Надобно лишь ему немного помочь, - добавила она ласково.
   Соня была уже не в силах более сдерживать слезы смущения и благодарности. Она поцеловала Сашеньке руку и весь оставшийся путь растроганно шмыгала носом.
   Обнадеживая кузину, Сашенька нечто утаила. Давеча, оставшись в доме одна (Соня повела детей в церковь), она наигрывала на фортепьяно что-то из итальянской оперы и думала о Дювале. Тот не замедлил явиться на удивление рано из своего воскресного отпуска. Бесшумно войдя в гостиную, где музицировала прекрасная женщина, француз устроился на кушетке слушать. Когда Сашенька завершила опус бурными аккордами, Дюваль похлопал в ладоши. Сашенька вздрогнула от неожиданности и резво обернулась.
   Француз приблизился к ней, опустился на колени и благоговейно поцеловал край ее платья. От такой дерзости дама несколько оторопела, но тотчас велела французу подняться. Он взглянул на нее снизу вверх, и - все поплыло перед глазами Сашеньки. Не помня себя, она протянула Дювалю руки, которые тот стал трепетно целовать. Бедняжка чувствовала, что теряет последние силы, отдаваясь во власть чужого мужчины...
   Надобно отдать должное Дювалю, он не воспользовался слабостью женщины. Его восхищение и благоговение не перешли границы дозволенного. Француз бережно опустил ручки Сашеньки и поднялся с колен. Дама опомнилась и отчаянно смутилась.
   - Месье Дюваль, - пробормотала она, краснея, - вы не должны позволять себе подобные вещи.
   Дюваль молча поклонился и вышел. Сашенька сжала виски, как от сильной головной боли. Боже милосердный, она была готова пасть в объятья гувернера! От гибели ее спасло лишь благородство француза. Без стыда Сашенька не могла вспоминать об этом. Вот и теперь бледнела от одной мысли, что кто-нибудь мог подглядеть за ними. Разве позволительно быть такой неосторожной? Нет, надобно поскорее избавиться от Дюваля! Заодно и Соню пристроить...
   Вернувшись домой, Сашенька с энтузиазмом взялась прихорашивать Соню с помощью обновок. Бедная девица покорно сносила все, мало надеясь на чудо преображения. К розовому платью понадобилась сложная прическа, изящные туфельки, кружевные перчатки.
   - Помилуй, Александрин, для чего мне этот наряд? Я из дома-то никуда не выхожу. Не с руки будет хозяйством заниматься да за детьми ходить. Мне бы что-нибудь поскромнее...
   Она виновато смотрела на Сашеньку, неловко поводя плечами, словно ей было тесно в нарядном платье. Та не хотела сдаваться, вертела Соню и так и сяк, меняла платья на ней, как на кукле, но все не находила нужного. Чуда не произошло. В роскошных платьях некрасивость Сони казалась еще приметней. Прическа с шиньоном и буклями вовсе не шла к ее худому лицу, делая его карикатурным. Вдохновение иссякло, и Сашенька опустила руки.
   Подошли только новые башмачки, и весьма порадовали Соню. Она помнила, какое впечатление произвела на Дюваля ее ножка в разношенном башмаке. Расстроенная Сашенька вздохнула:
   - Ну, хоть чепец свой выброси. Видеть его более не могу!
   Уж это Соня могла обещать. Прямо при кузине она стянула с голову чепец швырнула вон.
   Вечером того же дня в комнату Сони кто-то робко постучал. Не успела она откликнуться, как дверь отворилась, и показалось несчастное Мишино лицо. Мальчик протиснулся в щель и остановился у стены.
   - Что случилось? - испугалась Соня. - Отчего ты молчишь? Владимир? С девочками что-нибудь?
   Она побледнела. Миша сжалился:
   - Да что с ними станется! Дюваль...
   Соня еще более побледнела:
   - Что Дюваль? Да говори же поскорее! Вольно тебе меня терзать!
   Миша подошел к тетушке и уткнулся ей в плечо.
   - Он сказал мне, что должен оставить наш дом, вовсе уйти...
   Миша долго крепился, чтобы не заплакать. Но теперь, когда Соня обняла его и прижала к себе, слезы хлынули из его глаз.
   - Полно, Миша. Верно, он пошутил. Отчего никто об этом не знает?
   - Он нынче собирается сообщить об этом папа`, - всхлипывая, говорил мальчик. Он схватил тетушку за руку: - Попроси его не уходить! Теперь же, покуда папа` не вернулся! Идем, Соня!
   Новость взволновала Соню. Прежде всего она была готова тотчас броситься на защиту Миши от обидчика. Как мог учитель причинить мальчику страдание? И что вынуждает француза бросить вполне выгодное место, едва начав службу?
   - Да, милый, - решительно проговорила Соня, - я поговорю с месье Дювалем теперь же. Иди к себе.
   Миша с надеждой посмотрел на тетушку и скрылся за дверью. Молодая женщина глубоко вздохнула, собираясь с силами, поправила волосы, убранные в простой узел, и направилась к Дювалю.
   6.
   Француз открыл дверь со свечой в руке. Удивленно воззрившись на Соню, он пропустил ее вперед и снова запер замок. В нос Сони ударил хмельной дух. "Да он пьян!" - ужаснулась гостья. То, что она увидела в комнате, подтвердило ее предположение. На туалетном столике стояли наполовину опорожненная бутылка вина и пустой бокал, сюртук валялся на полу. Сам Дюваль с всклокоченными волосами, в небрежно распахнутой тончайшей сорочке с искусной белой вышивкой, являл образ пьяного распутника. Так определила для себя его гостья. "Вот оно, его истинное лицо!" - испугалась своей догадке Соня.
   Дюваль церемонно предложил ей стул, и сбитая с толку женщина села, продолжая настороженно следить за его движениями. Француз налил в свой бокал вина и молча протянул Соне. Она хотела было возмутиться, но почему-то послушно взяла бокал и выпила все вино. Дюваль вновь наполнил бокал и протянул гостье. Соня испуганно затрясла головой. Тогда он опрокинул вино в себя. Хлопнув бокалом по столу, Дюваль рухнул в кресла. Воцарилась тишина. Соне стала надоедать сия пантомима, и она решилась нарушить молчание.
   - Мсье Дюваль, Миша мне сказал, что вы собираетесь уходить от нас? - заговорила она по-французски.
   - Точно так. Вы что-нибудь имеете против?
   - Но мсье Дюваль, это болезненно для Миши. Вы как учитель должны бы знать, что нельзя играть чувствами детей!
   - И не только детей! - сказал Дюваль, криво усмехнувшись, и Соня подумала, что не так уж он и пьян.
   - Я не желаю понимать ваши намеки, сударь. Меня тревожит Миша. Его весьма печалит ваш уход. Объясните же, отчего вы так поступаете с ребенком?
   - Я должен уйти, - мрачно ответствовал француз и вновь потянулся за бутылкой.
   - Хватит пить! - воскликнула Соня и отняла у него бутылку.
   Дюваль с удивлением и любопытством посмотрел на отважную особу. Еще более неожиданным был для него следующий вопрос Сони:
   - Мсье Дюваль, кто вы?
   Молодой мужчина опустил глаза под строгим, внимательным взглядом гостьи.
   - Подлец! - ответил он, скорбно кивнув головой. - Вы правы.
   - Но я вовсе не ...
   - Подлец и точка! - завершил Дюваль.
   Соня поняла, что беседа не задалась. Она поднялась со стула.
   - Поговорим завтра. Спокойной ночи.
   Однако Дюваль не тронулся с места, чтобы проводить гостью. Он вдруг схватил ее за руку и привлек к себе на колени. Соня не успела ахнуть, как оказалась в объятьях хмельного повесы. Она возопила и рванулась что было сил. Оказавшись на воле, бедняжка кинулась к двери.
   - Разве вы не за этим пришли? - услышала она за спиной.
   Дюваль смотрел на нее с недоумением. И тут Соня сделала то, чего никак не ожидала от себя. Она приблизилась к пьяному распутнику и ударила его по лицу. Дюваль оторопело воскликнул:
   - Зачем же драться? Я не могу ответить женщине...
   Соня предпочла скорее покинуть поле боя. Она щелкнула замком и стремительно вырвалась из комнаты. В два шага добравшись до своих покоев, она рванула дверь и тотчас заперла ее за собой, словно боялась погони. Постояла некоторое время, успокаивая сбившееся дыхание. Сердце стучало в висках, дрожь пронизывала все тело. Немного успокоившись, Соня достала журнал и принялась писать.
   "Я оскорблена! Никто со мной так не поступал! Но отчего-то не чувствую себя оскорбленной...Почему порок так привлекателен? О, это происки врага человеческого! Это он заслал в наш дом на искушение Дюваля. Сашенька сама не своя с тех пор, как у нас появился учитель. Владимир потерял покой. Прислуга сходит по нему с ума. Я всякий день наблюдаю, как он перемигивается с Дашей и другими девушками. Они и рады!
   Как нам было хорошо до появления Дюваля! Надобно отпустить его с Богом, но как быть с Мишей?.. А почему он сам решил уйти? Отчего говорил о себе, что подлец? Что происходит с ним, с чего он так напился? Конечно, это отвратительно, но мне отчего-то его сделалось жаль... Даже оскорбление, нанесенное мне, я прощаю.
   Да желаю ли я, чтобы Дюваль навсегда покинул наш дом? (С собой-то я могу быть откровенна!) Нет, не желаю. Сейчас, когда я увидела его таким... жалким, я не могу сердиться на него. Как бы мне хотелось, чтобы он исчез, словно его не существовало вовсе, чтобы покой вновь снизошел в мою душу.
   Нет! Коли быть вовсе честной с собой, то для меня теперь необходимость поминутно видеть его, думать о нем... Я поминутно ловлю себя на том, что необыкновенно чувствую Дюваля, его присутствие, его настроения. Иной раз меня это пугает. Однако это счастье, когда есть о ком мечтать, пусть даже совершенно впустую!
   У меня нет ни малейшего шанса, я вполне понимаю это. Дюваль пленен Сашенькой, что вполне простительно. Моя роль - отводить от дома беду - плохо дается мне. Помоги нам, Господи! Дюваль останется... ради Миши. Я умею справляться со своими чувствами, мне ли не уметь. За Сашеньку буду молиться, чтобы Господь послал ей силы для борьбы.
   Кто же он? Кто этот человек с манерами светского баловня и всеобщего любимца, рядящийся в учительский сюртук?.."
   6.
   На другой день после столь памятного вечера Соня ждала скандала. Вот-вот Дюваль объявит об уходе, и Миша расплачется. Владимир, верно, вспылит: он не терпит подобного отношения к обязанностям. Сашенька опечалится и тоже будет втихомолку плакать. А если еще доложить Владимиру о пьянстве и развязности учителя, Дюваль с треском вылетит из дома и уж верно без всяких рекомендаций.
   Однако ничего не произошло. Как обычно, за утренним чаем Владимир хмуро молчал (он всегда по утрам мрачен), Сашенька вопросительно взглядывала на него. На лице Дюваля нимало не читались следы бурно проведенной ночи или тайных волнений. Он ел с отменным аппетитом, заговорщически подмигивал Мише и лукаво посматривал на Соню. И что же это давеча было? Молодая женщина сочла благоразумным ни о чем не спрашивать. От теплого взгляда Дюваля в душе ее поднимался счастливый восторг. Она не узнавала себя. Надобно непременно поговорить с ним начистоту, чтобы рассеять мучительные подозрения. Может статься, что все опасности Соня выдумала сама. Чего только не примерещится девице, живущей совершенно затворницей!
   Думая так, Соня робко ответила на заинтересованный взгляд Дюваля. Резкий голос Владимира нарушил тишину, возникшую вдруг за столом:
   - Мсье Дюваль, мне сказывали, князь Горский в Москве? Так ли это?
   Гувернер поставил чашку и учтиво ответил:
   - Да, мне это известно.
   - Беспременно сведу с ним знакомство, - заявил Мартынов, вставая из-за стола.
   От внимательной Сони не ускользнула мимолетная гримаса, тотчас однако исчезнувшая с лица Дюваля. В другой миг она уже думала: а не показалось ли ей вновь, что некая тень пробежала по лицу француза? Вот он уже беззаботно шутит с Мишей, почтительно отодвигает стул Сашеньки, которая спешила проводить супруга. И этот пристальный взгляд, от которого Соня вздрогнула, так ясен и добр. Но почему все же "подлец"?..
   - Мадемуазель, - вдруг обратился к ней Дюваль, отчего Соня опять вздрогнула. - Нам следует объясниться по поводу вчерашнего. Предлагаю вам совместную прогулку после классов.
   Девица чувствовала, что краснеет, она лишь кивнула в ответ. Дюваль покинул столовую вслед за своим питомцем. Девочки давно уже нетерпеливо возились за столом и вопросительно поглядывали на тетушку, которая чему-то задумчиво улыбалась, уставившись на скатерть.
   Однако прогулку пришлось отложить. В тот момент, когда Соня при помощи вырезанных ею букв учила Катю читать, дом наполнился восклицаниями, возней, каким-то новым шумом. Переглянувшись между собой, все поспешно бросились вниз. В передней происходила следующая сцена. Какая-то незнакомая дама, красивая, нарядная, крепко сжимала в объятьях Сашеньку. Сыпались восклицания:
   - Ах, ma chere! Не верю своим глазам! Ты ли это, mon ange? О, дорогая! Сколько лет! Моя обожаемая! Александрин! Биби!
   Когда поцелуи, слезы и вскрики иссякли, дамы, наконец, оторвались друг от друга.
   - Какими судьбами? - прижав руки к груди, вопросила Сашенька.
   - Ах, душечка, это печальная история. Позволь мне остановиться у тебя, покуда я не найму что-нибудь приличное. Не желаю обращаться к родственникам мужа!
   - К чему нанимать? Живи у нас, сколько понадобится! - радостно воскликнула Мартынова, но тотчас прикусила язык, подумав о Владимире.
   - Я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством, mon ange. И что скажет твой супруг? Где же он, кстати? - Биби решительно двинулась в комнаты, бросив шубку на руки лакею.
   Сашенька поспешила за ней, а Соне пришлось распорядиться, чтобы внесли вещи и приготовили комнату для неожиданной гостьи. Когда же она вошла в гостиную, где шептались подруги, Александра Петровна представила:
   - Вот, Соня, рекомендую тебе мою давнюю приятельницу по пансиону Варвару Михайловну Бурцеву. Она поживет у нас некоторое время. Думаю, Володенька не будет против...
  
   Варвара Михайловна бежала из Петербурга от ревнивого мужа. Рыдая и нещадно теребя косынку, она поведала дорогой Александрин свою печальную историю. Едва она вышла замуж, как Бурцев проявил свой дикий нрав. Он безумно ревновал молодую супругу к первому встречному, устраивал сцены из-за всякой мелочи. Никому не доверяя в доме, Бурцев прогнал всех своих людей. Бедняжка Биби тряслась от страха всякую ночь, ожидая скандала или ссоры. Дело доходило до драки и даже ножа. Вспышки безумия сменялись у Бурцева глубокой хандрой. Жизнь его молодой супруги делалась вовсе невыносимой.
   - Вообрази, он запирал меня в комнате и неделями не выпускал из дома! - жаловалась Варвара Михайловна. - Разве что из дворца пришлют за мной, тогда ему поневоле приходилось подчиняться. Государыня Александра Федоровна чувствовала неладное. Она расспрашивала меня, но мне совестно было признаться, что синяки на теле и разбитые губы - это дело рук моего обожаемого супруга.
   И вот однажды, едва не погибнув от ножа, чудом спасшаяся Биби бросилась в ноги государыне. Она умоляла разрешить ей развод или оградить от дикости мужа, который рано или поздно убьет ее. История дошла до государя. Его величество весьма разгневался и решил все по обыкновению твердо и мудро. Бурцева посадили под арест, а Биби отбыла в имение. Супруги были разлучены на несколько лет, но развода не последовало. Бывший флигель-адъютант Бурцев получил назначение на Кавказ и тотчас уехал. Варвара Михайловна иногда навещала мужа, и мир, казалось, был восстановлен. Несколько лет после супруги жили в согласии. Бурцев вернулся в Петербург и был прощен.
   - Постой. Скажи мне откровенно, - перебила подругу Мартынова, - ревность твоего Бурцева вовсе не имеет почвы?
   Варвара Михайловна скромно потупила глазки.
   - Неужели? - воскликнула Сашенька. - Но как?
   - Полагаешь, у меня был выбор? И ты на моем месте поступила бы также. Ему не отказывают... - Биби многозначительно возвела очи вверх.
   Сашенька ахнула и покачала головой. Биби придвинулась к ней поближе и зашептала:
   - Но, между нами, shere amie, это мужчина! Равных ему нет во всей империи. Я ни о чем не жалею. Это самые жгучие, волнующие воспоминания моей жизни.
   - Бедный Бурцев! - вздохнула Сашенька. - А что теперь?
   Варвара Михайловна помолчала. Тяжело вздохнув, она продолжила:
   - Клянусь, я была верна Бурцеву с тех самых пор, и если бы не один молодой кавалергард...
   - Биби, ты несносна! Помилуй, какие кавалергарды? Ты знаешь нрав Бурцева, зачем же играть с огнем?
   - Это была роковая ошибка! - на глазах дамы показались слезы. - Если б знать... Я имела глупость влюбиться! Неблагодарный, он оставил меня, как только узнал о ревнивом супруге. Однако Бурцеву это не объяснить! Он измучил меня подозрениями. Шпионил, подслушивал. Перехватывал письма, надеясь узнать, кто мой любовник. Едва с ума не свернул. Я дала ему возможность одуматься.
   - Но, Бурцев, верно, полагает, что ты сбежала к любовнику? - воскликнула Сашенька. - Воля твоя, ему надобно написать!
   Варвара Михайловна опустила голову и кивнула согласно, поднося к глазам кружевной платочек. Сашенька внимательно смотрела на подругу, и вдруг ее осенило:
   - Признайся, ты приехала сюда за ним? Твой кавалергард в Москве?
   Биби еще ниже опустила хорошенькую головку в локонах.
   - Да, - еле слышно прошептала она. - Мне сказывали, он здесь.
   Сашенька всплеснула руками, но не нашлась, что ответить. Вспомнив Петрушу Коншина, она не посмела осудить подругу.
   7.
   Кто знает, сохранила бы Сашенька прежнее добродушие, сделайся она свидетельницей одной весьма загадочной сцены...
   Взволнованная предстоящим объяснением с Дювалем, Соня не находила себе места. Появление Варвары Михайловны в доме лишь на миг отвлекло ее от напряженного ожидания. Вернувшись к своим занятиям, Соня была рассеянна и вовсе не слушала Лизу, спрягающую глаголы. Она ловила каждый звук, исходящий из соседней комнаты, и ждала сигнала к прогулке. Она ломала руки и дрожала от нетерпения, не замечая этого. Вот скрипнула дверь в комнате Дюваля, послышались удаляющиеся шаги. Отчего он не зовет Соню? Ежели его намерения изменились, отчего он не посвятит в них бедную девицу? Она ждала еще несколько времени, покуда не стало сил. Соня решилась поискать Дюваля и будто невзначай показаться ему на глаза. Тогда, верно, он вспомнит свое обещание.
   Придав лицу озабоченный вид, Соня понеслась вниз.
   Тем временем Дюваль вышел на крыльцо, чтобы оценить крепость мороза. Возвращаясь к себе коридором, ведущим в гостевые комнаты, француз столкнулся с Варварой Михайловной. Хорошенькая дама вскрикнула и закрыла лицо руками. Дюваль не смел пошевелиться.
   - Как? Вы здесь? - пролепетала по-французски Биби.
   Гувернер молча приложил палец к губам и умоляюще взглянул в глаза потрясенной особе. Она бессвязно бормотала:
   - Но... Бог мой! Какими судьбами? Мне должно молчать? Я не понимаю...
   Именно эти бессвязные речи подслушала Соня случайно, когда спустилась вниз в поисках Дюваля. Выглянув из-за угла, она отпрянула к лестнице, страшась, что ее обнаружат. Все прежние подозрения возродились и с новой силой обрушились на голову бедняжки. Кто он, мсье Дюваль? Кто этот знакомец Биби? Верно, все скоро должно разъясниться. Инстинкт подсказывал бедной деве, что истина губительно скажется на ее чувстве к Дювалю. Едва родившись, надежда умрет... И вовсе не хотелось знать эту истину!
   Позвали к завтраку, и Соня с трепетом вошла в столовую. Она боялась поднять глаза, страшась выдать себя. Дети заняли свои места, Дюваль коротко взглянул в сторону Сони. Она могла поклясться, что француз весьма озабочен чем-то. Он так ничего и не произнес, лишь сделал нервическое движение, когда в столовую вошли Сашенька и ее гостья.
   - Позволь, дорогая, представить тебе мсье Дюваля, учителя Миши, - рекомендовала Сашенька француза.
   Соня сколь можно прилежней следила за лицами представляемых. Дюваль учтиво склонил голову и тотчас отвлекся на Мишу. Биби открывала рот, как задыхающаяся рыба, но все же кивнула в ответ. Занятая подаваемыми кушаньями, Сашенька ничего этого не заметила. Желая попотчевать гостью по-московски, на завтрак помимо ветчины, икры, пирога, всякой рыбы и сыров и салата она заказала горячие котлеты и яйца всмятку. Дюваль отдал должное кушаньям с неизменным аппетитом. Тревога, сквозившая в его чертах, улеглась, когда он выпил два бокала вермута, бокал венгерского вина, две рюмки водки и добавил стопку горькой настойки. "Решительно он пьяница!", - наблюдая все это, сердито заключила Соня. Однако француз не пьянел, лишь его ясные глаза подернулись хмельной дымкой. Впрочем, это добавило его облику очарования, как показалось всем без исключения присутствующим дамам.
   Биби тоже воздала почести Вакху и заметно повеселела. Лишь Соня не чувствовала удовольствия от трапезы и вкусных кушаний. Ее беспокоила загадка отношений Варвары Михайловны и Дюваля, мучил вопрос, состоится ли объяснение и следует ли, выдав себя, спросить француза напрямую, что связывает его с Бурцевой.
   После завтрака Сашенька и Биби листали "Дамский журнал" в маленькой гостиной. Близились Святки, а значит, бесконечные балы, танцевальные вечера, катанья, визиты. Варвара Михайловна, вырвавшись из-под опеки мужа, непременно желала веселиться. Она словно забыла, что собиралась нанять квартиру. Все грандиозные замыслы ее теперь были связаны с Сашенькой и ее домом. Впрочем, та вовсе не была против, скорее наоборот, радовалась возможности повеселиться с подругой. Одно ее беспокоило: как-то примет Биби Владимир. Он так не любит чужих в доме! Но как бы то ни было, дамы горячо обсуждали новые туалеты, маскарадные костюмы и делились секретами своей жизни.
   Дюваль увез Мишу в манеж, и Соня извелась в ожидании. Ей тоже следовало заняться делом и помочь девочкам в изготовлении костюмов для детского маскарада у Корсаковых. Горничная Даша мучила Соню вопросом, где устроить гостью. Варвара Михайловна приехала одна, без прислуги, нужно было приставить к ней девушку. Даша просила назначить: в девичьей уже все перессорились.
   - Пусть Таня ходит за Варварой Михайловной, - распорядилась Соня, силясь поскорее отделаться от назойливой горничной.
   - И как это господин учитель сами справляются? - пробормотала ни с того ни с сего Даша. - Никого к себе не впускают, да еще серчают, когда у них прибираются.
   Соня отчего-то покраснела и тотчас рассердилась на себя и на Дашу.
   - Право, ты слишком любопытна. Я-то знаю, вы готовы поселиться у него, лишь бы к себе внимание привлечь!
   - Напраслину возводите, барышня. Мне и дела нет до учителя. Вот Таня...
   Соня закрыла уши:
   - И слышать не желаю!
   Она жестом выслала Дашу, продолжая сердиться. Ну что за беда, если Таня кокетничает с красивым французом? Кажется, он и сам не прочь приударить за хорошенькой девушкой. Обычное дело.
   Настроение Сони вовсе испортилось. И не надобно никаких объяснений! Распутник и пьяница, что ждать от него? Темная фигура. Только бы не посягал на Сашеньку, а уж она, Соня, сумеет за себя постоять. Верно, и Биби - тоже его жертва.
   "Уж не шпион ли он? - поспешно записывала Соня в свою тетрадь. - А разве не похоже? Надобно пойти и так прямо спросить Биби: "Кто этот человек?"
   ...Хороша же я буду, когда Биби вытаращит глаза и спросит: "Возможно ли, что вы не знали, кого берете в дом?"
   Вот оно! Следует найти князя Горского, который рекомендовал нам учителя (коли уж он в Москве). Найти его и выспросить все о Дювале. Верно, тогда все сомнения рассеются и можно будет... спокойно спать.
   Кажется, они вернулись, я слышу колокольчик. Отчего же я вся дрожу, будто в лихорадке? Чего жду? Могу ли я надеяться на что-то хорошее, когда все так запутано? И надобно ли знать, кто он, в конце концов?
   Почему он меня не зовет?!"
   8.
   К обеду вернулся из должности Владимир. Сашенька с трепетом ждала, когда он войдет в столовую, чтобы представить ему подругу. Биби же была занята тем, что магнетизировала Дюваля пристальным взглядом. Тот впрочем, никак не отзывался, беседуя вполголоса с Мишей, но Сашенька почувствовала ревнивое беспокойство. Уж не собирается ли Биби и здесь раскинуть свои сети? Вот и Соня отчего-то сама не своя. Краснеет некрасиво, смотрит в стол в ожидании Владимира. Бедняжка, соперничество с Биби ей вовсе не по силам. Однако Сашеньке было бы не так обидно, если бы именно Соня покорила сердце француза. Не хватало еще стать наперсницей неверной жены и обольстительницы человека, к которому сама Александрина не вовсе безразлична. С Биби станется влюбиться в Дюваля, а уж тогда ее ничто не остановит!
   Наконец, появился Владимир Александрович с усталым, мрачным выражением на лице. Сашенька бросилась ему навстречу. Сейчас должно решиться, останется в их доме Биби, или подругам придется разлучиться вновь.
   - Володенька, у нас гости! Рекомендую тебе мою подругу по пансиону, Варвару Михайловну Бурцеву, я тебе рассказывала.
   Гостья очаровательно улыбнулась и кокетливо протянула ручку Владимиру:
   - Помилуйте, какие церемонии! Для вас я просто Биби.
   Последовала пауза, которая решила все. Мартынов с любопытством взглянул на хорошенькую особу, и выражения брезгливой усталости на лице - как не бывало. Сашенька с удивлением наблюдала за супругом, который занял место напротив Биби и сделал знак подавать. Она растерянно обвела взглядом всех присутствующих. Соня тоже во все глаза смотрела на Владимира. Дюваль с непонятной усмешкой воззрился на Биби, которая что-то ласково щебетала своему визави. Лишь дети не участвовали в этой игре взглядов. Не обращая внимания на взрослых, они горячо обсуждали завтрашнюю прогулку. Дюваль обещал помочь им вылепить из снега разные фигуры.
   После обеда все пошло не так, как всегда. Биби внесла оживление во все привычные дела. Владимир не ушел в свой кабинет, как это делал обыкновенно. Он остался в гостиной, куда подали кофе, с удовольствием послушал арию из оперы "Немая из Портичи" в исполнении Биби. Надобно признать, пела она чудесно. Сашенька почувствовала, как новое беспокойство овладевает ею. Нет, она вполне довольна тем, что Владимир весел, что Биби не скучно. Ведь с некоторых пор общие вечера в гостиной сделались такими редкими. И мужа своего Сашенька давненько не видела в таком веселом расположении духа. Выходит, она должна радоваться сей перемене и благословлять беспутную Биби, благодаря которой все случилось. Сашенька радовалась, но где-то на дне души ее все же нарастала тревога.
   - Как хочется танцевать! - воскликнула вдруг Биби и сделала несколько танцевальных па по гостиной.
   - На будущей неделе натанцуешься, душенька, - благоразумно ответила Мартынова.
   Однако подобный резон не возымел действия. Биби подскочила к подруге и, схватив ее за руку, повлекла к фортепьяно:
   - Голубушка, Александрина, сыграй вальс, не откажи!
   Растерянная Сашенька подчинилась. Биби тотчас подлетела к Мартынову:
   - Владимир Александрович, один кружок, умоляю!
   Соня и Дюваль с любопытством наблюдали эту сцену. К великому всеобщему изумлению Владимир тоже подчинился веселому безумству Варвары Михайловны. И вот пара закружилась по гостиной в бешеном ритме. Силясь не смотреть на танцующих, Сашенька играла бурное аллегро. Когда бы она имела возможность наблюдать, то увидела бы, как Соня уткнулась носом в работу, а Дюваль лукаво поглядывает на нее. Он даже сделал неясное движение, которое при усилии можно было расценить как попытку придвинуться к Соне. Однако движение сие так и осталось незавершенным. Молодая женщина подняла глаза, и строгий взгляд ее пригвоздил Дюваля к месту.
   Соня сложила шитье в рабочую корзинку и, не прощаясь, удалилась в свои покои. По дороге заглянула к девочкам, которые вновь занялись костюмами.
   - Соня, покажи, как пришить галун! А из чего сделать бандо1? - напустились на нее девочки.
   Однако их тетушке было нынче не до фантазий. Пообещав помочь им непременно, как будет время, молодая особа заперлась у себя. Достав заветную тетрадь, она задумалась. День был полон впечатлений, и всякие мысли толпились в голове, требуя выхода. Появление Биби, странное поведение Владимира, Дюваля... Дюваль так и не нашел способа остаться с Соней наедине и объясниться. Впрочем, теперь уж это не важно. Соне надобно держаться от этого загадочного человека подальше, но не спускать с него глаз. А не проследить ли за Дювалем, когда тот получит выходной? Должно быть, много интересного откроется!
   Соня чувствовала усталость и головную боль. Она взяла в руки зеркало и внимательно посмотрела на себя. Давеча по примеру Сашеньки натерлась кислым молоком, а потом мыла лицо хлебным мякишем, по совету Сашеньки же, чтобы кожа была нежной и тонкой. Однако красавицей ее эти ухищрения не сделали. И моложе Соня не стала. Надобно смириться с тем, что чуда не будет. Все в ее жизни уже позади. "Должно быть, разум изменил мне, коль скоро я соблазнилась призрачной надеждой!" - горько думала Соня, разглядывая опустившиеся уголки губ, серый цвет лица. Даже прекрасные глаза ее были тусклы сейчас и смотрели уныло. Вынув шпильки, Соня распустила волосы по плечам. А ведь Биби и Сашенька старее ее на пять лет, но кто поверит этому? Дамы так свежи, так живы и прелестны, в особенности Сашенька...
   Полно! Надежды прочь. Соня стукнула зеркалом по столу. Ее удел - это дети Владимира, которому она обязана всем счастьем жизни. Дети и дом Владимира. Покой и уют этого дома... которому грозит опасность. Какая?
   Взявшись за гребень, Соня медленно провела по волосам и неожиданно вздрогнула, потому что в дверь ее комнаты негромко постучали.
   9.
   Соня вовсе не была готова теперь показаться Дювалю. Однако именно он стоял на пороге и ждал знака, чтобы войти. Молодая женщина отступила назад, давая французу возможность сделать это. Она спохватилась, что не причесана, схватилась за шпильки. Дюваль мягко взял ее за руку (причем Соня явственно учуяла запах вина) и произнес:
   - Оставьте это, позвольте полюбоваться...
   "Верно, он смеется надо мной", - подумала было Соня, но гребень убрала. Она предложила гостю сесть на стул, сама присела на краешек кресла. Только теперь она почувствовала, как ее сотрясает внутренняя дрожь.
   - Мсье Дюваль, вы имеете ко мне разговор? - выговорила, наконец, бедняжка.
   Молодой мужчина огляделся по сторонам и покачал головой:
   - Живете без роскоши. Вас здесь не ценят.
   - О, нет! Вы ошибаетесь! - вспыхнув, возразила Соня.
   - Почему вы позволяете вашим родственникам так небрежно обращаться с вами? Мсье Мартынов - тиран.
   - О, как вы ошибаетесь! Володя меня любит и ценит!
   - Однако он диктует вам, во что одеваться, и принуждает вас заниматься детьми, в то время как мадам Мартынова...
   - Не смейте продолжать! - перебила его разгневанная Соня. - Я не позволю вам говорить о моей семье в подобном тоне!
   - Это ваша семья? - озадаченно спросил Дюваль и внимательно посмотрел на раскрасневшуюся Соню. - Que diable!1 Вы влюблены в мсье Мартынова? Вы его любовница?
   Соня решительно поднялась и распахнула дверь:
   - Прошу вас оставить меня! - торжественно произнесла она.
   Однако учитель не тронулся с места.
   - Один вопрос! - проговорил он уже иным тоном. - Вы сейчас вполне искренни? Я могу вам верить?
   Соня помедлила и вновь затворила дверь. Она смешалась. Дюваль продолжал внимательно смотреть на нее, но выражение его красивого лица сменилось с холодного на участливое.
   - Мсье Дюваль, вы забываетесь! - предупредила Соня. - Я вам весьма благодарна за то, что вы не оставили Мишу. Однако если вы продолжите в том же духе, то я вынуждена буду просить вас покинуть наш дом.
   - Ваш дом? - эхом повторил Дюваль. - Но почему вы называете его вашим домом? Это дом Мартыновых.
   - Я тоже Мартынова, - кротко ответила Соня. - Владимир - мой двоюродный брат. Я давно живу с ними и вполне счастлива. И я не понимаю, почему вас это тревожит!
   - А я не могу понять, почему молодая, красивая женщина тратит свою жизнь на чужих людей. Отчего вы не замужем?
   Соня вновь покраснела и испуганно посмотрела на Дюваля: не смеется ли он над ней. Назвать ее красивой - это ли не откровенная насмешка? Однако француз был серьезен и не думал шутить. "Он назвал меня красивой!" - бешено затрепетало сердце Сони. Дюваль ждал ответа.
   - Я никого не любила... - ответила она вовсе не то, что должна была. Участливый взгляд Дюваля производил на нее магнетическое действие.
   - И вы совершенно искренне привязаны к детям Мартыновых?
   - Совершенно! - обиженно ответила Соня. Как он мог подозревать ее в лицемерии!
   - Не сердитесь, - тихо попросил Дюваль. - Мне не доводилось в жизни встречаться с подобным самоотречением и преданностью. О женщинах, увы, я весьма нелестного мнения. Всему виной мой жизненный опыт. В юности мной играла женщина, в которую я был влюблен. Я дал себе слово впредь не принимать близко к сердцу любовь дам. Все они представлялись мне глупыми кокетками, порочными, низкими, лицемерными...
   - Вы никогда не любили? - сокрушенно прошептала Соня. Признание Дюваля больно ранило ее сердце.
   - Увы! - усмехнулся он. - Я играл в чувства, но никогда не любил. Я выучился легко смотреть на жизнь, не искать привязанности и верности, поскольку сам не был верен. Женщины - продажны и лицемерны, а значит, надобно пользоваться этим. Вот мое правило.
   - Однако, ваши родители, близкие? Неужли вы ни к кому никогда не были привязаны?
   - Мои родители давно умерли, с тех пор я один.
   - Это ужасно! - воскликнула тронутая и этим признанием Соня, однако тотчас встрепенулась: - Но что же вас привело сюда? Я не гожусь для ваших игр!
   - Я вовсе не желал вас обидеть! Мне следует просить прощения за ту вольность, которую я позволил вчера, находясь в некотором подпитии. Привычка видеть в женщинах существа примитивные меня подвела. Простите, если это возможно.
   - Что ж, - поднялась Соня, - я прощаю вас, сударь, и еще раз благодарю за то, что не покинули Мишу. Он привязался к вам.
   - Признаться, я тоже... - Дюваль улыбнулся, и лицу его вернулись простодушие и веселость.
   Француз понял, что пора завершать визит.
   - Я напугал вас? - с прежней мягкой улыбкой спросил он и кончиками пальцев потрогал волосы Сони.
   Молодая женщина почувствовала, что между ними происходит нечто волнующее. С замиранием сердца она качнула головой, не имея сил произнести хоть слово. Запрокинув голову, она смотрела прямо в ясные, светлые глаза Дюваля и теряла рассудок. Невероятная сила влекла ее к этому мужчине. Соня понимала, что находится в полной его власти. Это было страшно и восхитительно. Дюваль не делал ни малейшего движения навстречу, но Соне казалось, что их лица недопустимо сблизились. Губы ее пересохли, она напряженно видела, как влажны и трепетны его уста, как они близко! Она чувствовала его дыхание; пальцы Дюваля легко ласкали ее волосы, и эта ласка пронзала все тело Сони несказанной истомой и блаженством.
   "Женщины существа примитивные", - вдруг прозвучало в голове молодой особы, и она отпрянула от искусителя. Дюваль осторожно взял руку Сони и, нежно поцеловав ее, исчез за дверью.
   С мучительным стоном Соня опустилась на свою скромную кровать. Нет, эти глаза не могут лгать! Давеча, читая детям перед сном Евангелие, она прочла с особенным смыслом: "Светильник для тела есть око. И так если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло". Он светел и чист, иначе не может быть! И если есть у него тайна, она не враждебна, не угрожающа. Он не способен причинить зло! Он так красив... Какие у него нежные губы, как они теплы... Забывшись в грезах, Соня перестала понимать, где она и что она. Из сладкого забытья ее вывели странные шумы в коридоре. Это были чьи-то торопливые шаги. Соня вздрогнула и прислушалась. В дверь комнаты Дюваля постучали. Еще раз.
   - Позволите войти? - узнала Соня глубокий голос Биби.
   Француз что-то ответил, и дама вошла. Сердце Сони билось неистово. Она затряслась от мысли, которая словно вспыхнула в мозгу: а ведь Владимир тогда за столом делал Соне замечание о наряде на русском языке! Значит, Дюваль понимает по-русски! Он не тот, за кого себя выдает, опять невероятной тяжестью навалилось на Соню давешнее подозрение. Она упала лицом в подушку, силясь не слушать, что происходит за стеной.
  
   ГЛАВА 3.
  
   1.
   Дела Амалии никак не устраивались. Месть затягивалась, о замужестве не было и помина. А все кузен, который не желал оправдывать ее ожидания! Неприметно для себя Амалия оказалась в окружении странных людей, которые поразительно скоро заполонили ее дом. Пригласив Турчанинова погостить, Амалия вовсе не предполагала, что ее дом сделается пристанищем для всякого рода фанатиков, суеверных людей, чернокнижников и просто больных, которые искали спасения в магнетизме. Здесь выращивали гомункулуса, общались с сильфидами и прочими духами, входили в магнетический транс, предсказывали по Кабалле. На первых порах Амалия сама увлеклась наукой о числах и погрузилась в изучение трактата Парацельса "О нимфах, сильфах, гномах и саламандрах", зачитывалась брошюрами Делеза о магнетизме. Однако с некоторых пор ей стали досаждать непрестанные сеансы магии, вызывания духов и далекие от нравственного и физического здоровья люди. Амалия давала себе слово выставить всех за порог, но всякий раз неведомо отчего она подчинялась воле Турчанинова и оставляла все как есть. Она стала бояться магнетизера.
   Все надежды несчастной жертвы собственного легкомыслия сошлись в кузене. Однако молодой повеса решительно ускользал из ее рук. Он давно не давал о себе знать, и Амалия предполагала, что их затея провалилась. И вот теперь кузен прислал записку, что в два часа пополудни явится к Амалии для решительного разговора. Она наказала Турчанинову, чтобы никто из его людей не показывал носу в гостиной, покуда там будет кузен. Мальчик скор на расправы - еще не выветрилась кавалергардская спесь.
   Да, когда-то она могла лепить из него что угодно. Он был влюблен и податлив. Для Амалии это был всего лишь хорошенький ребенок, которого она мучила и награждала. Теперь он мужчина, сильный, красивый. Кажется, Амалия переоценила свое нынешнее влияние на него. Есть ли у нее шанс? Сегодня она должна это прояснить непременно.
   Когда раздался звонок в передней, дама встрепенулась, оправила нарядное шелковое платье, которое весьма освежало ее лицо, и приняла красивую позу. В гостиную стремительно и упруго вошел тот, кто выдавал себя за Дюваля.
   - Воля твоя, дорогая кузина, но я выхожу из игры! - с порога заявил он.
   - Отчего же, дорогой кузен? Кажется, мы уговорились...
   - Уволь, Амалия, подличать уговора не было!
   Он уселся на крохотную софу, которая под ним жалобно скрипнула. Амалия вкрадчиво заговорила:
   - Это невинный розыгрыш, мой дорогой, для такой развращенной особы, как Мартынова. Мы условились с тобой, что ты соблазнишь ее и придашь дело огласке. Она должна получить по заслугам. Неужели этот пустячок оказался тебе не по силам, мой милый Жоржик?
   - Я не велю тебе называть меня этим щенячьим именем! - рассердился молодой человек.
   - Ах, да, Юрий Евгеньевич, прошу простить! Итак?
   Юрий щелкнул пальцем по голове стоявшего на столике фарфорового китайца, который тотчас закивал согласно.
   - Во-первых, это вовсе не развращенная особа. Ты говорила мне, что Сашенька...
   - Ах, она теперь Сашенька? - ядовито кольнула Амалия.
   - ... что госпожа Мартынова глупа, тщеславна, и распутна. Это вовсе не так. Александра Петровна вполне добродетельна и не ищет на свою голову приключений. Во-вторых, в доме неожиданно появилась некая особа, по милости которой я вынужден был покинуть полк и Петербург. Разумеется, она покуда молчит. Я не велел ей меня разоблачать, но пришлось кое-что сочинить. Глупышка уверена, что я ради нее играю роль учителя в этом доме. Мне следует быть осторожнее.
   - Ну что ж, дорогой князь, тебе надобно покинуть дом Мартыновых. Затея не удалась, увы! - Амалия горестно вздохнула. - Она и тебя ввела в заблуждение, эта мнимая недотрога. Но я-то знаю, какова она на самом деле... Однако любопытно, ради кого ты рискнул положением в Петербурге? Твоя история наделала много шума, даже у нас говорили.
   Юрий скривился:
   - Глупая история. Дама оказалась под особым покровительством государя. Ее муж поднял скандал. Великий князь "рекомендовал" мне уйти в отставку и скрыться на время в Москве. Кто знал, что сия взбалмошная особа тоже сюда прикатит.
   Амалия приблизилась к кузену и присела рядом с ним.
   - Теперь самое время придумать способ, как с выгодой для нас предать огласке историю с учителем Дювалем. Вообрази, как будут смеяться в обществе над Мартыновыми!
   Она приникла к плечу князя и завладела его рукой. Юрий осторожно высвободился:
   - Постой, Амалия. Я спешу. Видишь ли, я покуда не собираюсь покидать учительское место. Так нужно.
   - У тебя появились еще какие-нибудь восхитительные идеи?
   - Нет, дорогая кузина. Я уже сказал, что выхожу из игры.
   - Однако что-то тебя удерживает у Мартыновых? - ревниво допытывалась Амалия, продолжая ласкать князя. - Твоя интрижка с петербурженкой?
   - Вздор! - усмехнулся мнимый Дюваль.
   Штерич воззрилась на него с подозрением:
   - Уж не влюбился ли ты в Сашеньку? О, неужели и ты, князь Горский?
   Юрий помедлил с ответом:
   - Нет, Амалия. Ты знаешь, я не способен влюбляться.
   - Берегись, мой мальчик, если это не так! - глаза Амалии холодно блеснули.
   Князь Горский поднялся с софы.
   - Ты грозишь мне, дорогая кузина? А ведь мое разоблачение более невыгодно для тебя и твоей репутации. Или не так?
   - Не будем ссориться, мой ангел, - сменила тон Амалия. Она взглянула на кузена томным взглядом и потянула его к маленькому диванчику, стоящему в полутемном углу.
   - Не теперь, дорогая, я спешу.
   Он довольно небрежно поцеловал руку дамы и решительно покинул ее. Амалия так и осталась стоять посреди гостиной с вытянутой рукой. Такого поворота событий она не ожидала и вовсе не была готова к нему. Что ж... Берегитесь, князь Горский! Пренебрегать собой я не позволю! Вы думаете, что переиграли меня, но как бы вам не пожалеть об этом!
   - Я вижу, вы одна, добрая хозяйка? - из внутренних покоев показалась диковинная фигура Турчанинова.
   - Да, я одна, - ответила Амалия.
   2.
   Тем временем Горский спешил на свою квартиру. Миновав Собачью Площадку и Арбат, он углубился в переулки и остановился подле небольшого уютного дома, украшенного гербом и колоннами. Вовсе неподалеку, в Обуховом переулке, жили Мартыновы. Миновав сени, где швейцар кочергой шевелил жар в огромной печке, князь, по-хозяйски скинув роскошную шубу прямо на пол в передней, стремительно вошел в комнаты. Навстречу ему выбежал черноволосый вертлявый человечек, одетый исключительным франтом. Он залопотал по-французски:
   - Мсье Горский, вы рискуете своим здоровьем, гуляя по морозу. О, эти несносные морозы! Ваш ужасный климат губителен для артиста и философа! Разве можно полгода видеть снег и снег?
   - Полно городить вздор, Дюваль. Дайте мне лучше чего-нибудь горячего. Где Коншин?
   - Мсье Пьер в вашем кабинете, дремлет у камина. Я распоряжусь, чтобы вам подали горячего чаю с малиной.
   Сокрушенно качая головой, француз удалился. Горский потер замерзшие руки, приложил ладони к печным изразцам и задумался, согреваясь. В комнату вошла старая нянька, она несла поднос с дымящейся чашкой и розетками.
   - Батюшка Юрий Евгеньевич, самовар-то нынче не ставили. Не чаяли тебя так рано, касатик. На кухне уж взяла...
   - Спасибо, Филипьевна, - Горский взялся за чашку. - Что, родная, как живешь?
   - Твоими молитвами, батюшка. Да что мне не жить-то? На всем готовом, обута, одета, сыта. Только вот скучаю без тебя, дитятко. Надолго ли к нам в Москву?
   - Как поведется, Филипьевна. Петербург меня покуда не жалует.
   - Доколе все по чужим углам скитаться думаешь? В родной дом-то когда пожалуешь?
   - Теперь уж верно скоро, - задумчиво произнес князь Горский, - Ну, будет тебе, ступай.
   Поклонившись в пояс, нянька вышла. Допив чай, Юрий отправился в кабинет, где его поджидал приятель. Обстановка кабинета выдавала сибаритство и лень хозяина, а также его пренебрежение умственными занятиями. Его гость, облаченный в свободный архалук, вполне вписался в эту картину.
   С Петром Коншиным они служили в одном полку, который князь был вынужден оставить из-за проказ. Славный аристократический полк кавалергардов, "рыцарской гвардии"!
   - Воля твоя, не могу привыкнуть видеть тебя без усов и мундира, - воскликнул пробудившийся приятель, - Ты превратился в совершенного фрачника!
   - Не наступай на больную мозоль. Сам не могу привыкнуть, тошно, братец! - пожаловался Горский. - Вообрази, во сне кричу команды и галопирую на парадах. Одна отрада - мой гнедой Ахилл. В манеж езжу, как на свидания с прелестницей.
   - К слову, о прелестницах! - оживился Коншин. - Ты решительно не желаешь назвать мне имя той, ради которой затеяна интрига?
   Горский взял со стола бокал с вином, которым, верно, угощался его приятель, и с жадностью выпил все до дна.
   - Хочу сказать прости всем прежним затеям. Я выхожу из интриги.
   - Возможно ли? - воскликнул Коншин. - Столько опасностей, тонкой игры, риска, дерзости - и все напрасно? Воля твоя, это ты зря.
   Юрий потер подбородок и растерянно пробормотал:
   - Молчи, ты ничего не знаешь. Я делаюсь подлее с каждой минутой. Это порядочное семейство, а дама - образец добродетели, ошибки нет. Амалия изрядно приврала. Там дети прелесть что такое. Кузина...
   Он умолк. Коншин, с любопытством глядел на друга, раскуривая трубку с огромным чубуком, взятым с подставки.
   - Ты ли это, Горский? - поддразнил он Юрия. - Возможно ли, что еще вчера ты был кавалергардом, теперь же я вижу пред собой истинного семейственного москвича: "дети, кузина"!
   Оба приятеля обожали свой полк, овеянный славой о подвигах под Аустерлицем и при Бородине, а более славного - лихими кавалергардами царствования Александра I. Всякому новичку в полку рассказывали о проказах Лунина, Волконского, Лопухина. О том, к примеру, как Михаил Лунин на пари перевесил ночью вывески на петербургских магазинах и лавочках. То-то было изумления на другой день, когда под вывеской булочника обнаружили лавочку портного, а под вывеской модистки - мастерскую сапожника! Рассказывали о вовсе дерзких проказах той же компании кавалергардов, когда они весьма рисковали своим положением. Так, однажды, приплыв на двух лодочках к Каменноостровскому дворцу императрицы Елизаветы Алексеевны, кавалергарды дали ей серенаду, а после уходили от погони по мелководью, где катеру охраны было не пройти. Лунинский пес при команде: "Бонапарт!" срывал шляпу с прохожего. Что говорить о дуэлях! Кавалергарды щеголяли своей храбростью и нередко испытывали храбрость других офицеров. Лунин мог позволить себе дерзкий ответ на замечание самого государя или великого князя.
   Теперь, конечно, времена не те. С нынешним государем так не пошутишь. Однако и теперь кавалергарды оставались отъявленными дуэлянтами и шутниками. Их проказы сделались не столь публичными, но не менее дерзкими. Князь Горский слыл первым зачинщиком. Однажды на пари вместе с Коншиным он повторил проказу Лунина и его товарищей. Забравшись на дерево и усевшись на ветвях, приятели исполнили серенаду под окном модной красавицы. Последовавший за сим скандал с мужем красавицы завершился дуэлью, по счастью, бескровной.
   И вот теперь Горский снял белый с красным мундир, сбрил усы и сделался, по мнению Коншина, заурядным фрачником.
   - Все усложнилось, - ответил Юрий другу. - В дом пожаловала Биби. Что мне было делать? Принесла же ее нелегкая! Я хожу по лезвию ножа. Кузина, кажется, меня подозревает.
   Коншин весело удивился:
   - Однако второй раз я слышу это слово "кузина"! Что она, хорошенькая? Влюблена в тебя? Иначе и быть не может.
   Горский поморщился:
   - Тебе всюду грезятся влюбленные девицы. Женился бы уж скорее.
   - За тем сюда и прибыл в самый сезон. Надобно дела поправить. Московские невесты не так разборчивы, да и богатых пропасть. "У ночи много звезд прелестных, красавиц много на Москве"! Жаль, что ты не можешь появляться на балах, там нынче созвездья прелестных и богатых девиц.
   - Я покуда не собираюсь жениться, - возразил Горский. - Это ты у нас ветеран тридцатилетний. Когда ж еще, как не теперь, связать себя узами с молоденькой, хорошенькой наследницей изрядного имения.
   - Но какая нелегкая принесла Биби в Москву? - вернулся Коншин к началу разговора. - Не за тобой ли?
   - Что пользы, если и за мной? - холодно ответствовал князь. - Одно верно, мне нужно покинуть дом, покуда я не разоблачен.
   - Кузиной? - лукаво спросил Коншин.
   - Кузиной ли, мужем или Биби, какая разница? - раздраженно ответил бывший кавалергард. - Кстати, если меня вызовут, тебе быть секундантом.
   - Натурально, - согласно кивнул его приятель. - Но коли так, почему бы тебе не остаться сейчас дома? К чему возвращаться туда, раз дело проиграно?
   - Не могу, - мрачно ответил Горский, - еще большим негодяем буду себя чувствовать. Мальчишка привязался ко мне.
   Петруша Коншин, забыв о трубке, с изумлением воззрился на приятеля:
   - Что я слышу и от кого? Коренной холостяк и враг семейной жизни тревожится за чужого мальчишку!
   - Полно ерничать, Коншин! Вспомни историю с Дантесом. Не ты ли тогда готов был убить полкового товарища, когда все наши встали за него горой?
   Коншин усмехнулся в усы и умолк.
   4.
   Упомянутая Горским история с Дантесом началась за три года до той злосчастной дуэли его с поэтом Пушкиным. Как-то по Петербургу прошел слух, что барон Дантес и маркиз де Пина, иностранцы, которых и без того недолюбливали в полку, будут приняты в гвардию сразу офицерами. Гвардия возроптала. Немногим ранее юнкер Горский вернулся из Парижа, где провел несколько месяцев, и тоже собирался держать экзамен на офицерское звание. Однако ему пришлось выдержать все экзамены без исключения, в то время как эти проходимцы были освобождены от испытания по русской словесности, военному Уставу и военному судопроизводству. Дантес был зачислен корнетом в Кавалергардский полк. Поговаривали, что он удостоен такой милости благодаря рекомендательному письму на высочайшее имя.
   Служил красавчик-француз из рук вон: был слабым по фронту, не в ладах с дисциплиной, на параде позволял себе курить сигару, уезжал сразу после развода, опаздывал на дежурства. Произведенный в поручики, Дантес подвергался выговорам за неисполнение своих обязанностей, за что был не раз наряжаем без очереди дежурным при дивизионе. Это еще полбеды. Про его усыновление бароном Геккерном поговаривали вовсе непристойности. Такого кавалергарды вынести не могли. Кто- то в шутку пустил слух, что солдаты Кавалергардского полка, коверкая имена Дантеса и Геккерна, говорили: "Что это сделалось с нашим поручиком, был дантист, а теперь вдруг стал лекарем". И лишь постоянный успех у дам, остроумие, легкий нрав Дантеса в какой-то мере искупали его сомнительную славу. Некоторые офицеры даже подружились с ним, и когда случилась его ссора с Пушкиным, оказались на стороне товарища по полку.
   Петруша Коншин, служивший в чине ротмистра, открыто негодовал, обвиняя Дантеса в непорядочности и подлости. Француз принимал все за шутку, избегая прямых столкновений с Коншиным. Их товарищи посмеивались над Коншиным: кто в наше время щадит семейные ценности и честь мужей? Не сам ли поэт был первым среди тех, кто наставлял рога мужьям известных красавиц? Не потому ли он теперь так нетерпим к ухаживаниям поручика за его женой? Да можно ли упрекать Дантеса в том, что он ответил на призыв ветреной кокетки? Коншин скрипел зубами и готов был стреляться со всяким, кто посягал хотя бы на словах на семейную честь Пушкина. Он любил поэта...
   После трагической дуэли Коншин искал встречи с Дантесом, чтобы бросить ему вызов. Француза спасло лишь то, что он находился под арестом в Петропавловской крепости, а после был выслан за границу. Однако отчаянный ротмистр не успокоился, покуда не вызвал трех товарищей по полку, имевших дерзость в его присутствии выражать сочувствие Жоржу. Испугавшись безумного вида Коншина, кавалергарды тотчас принесли свои извинения и тем спаслись от дуэли.
   Горский, натурально, сочувствовал другу и полностью был на его стороне. Потому не терпел, когда, случалось, его называли Жоржем. Неосторожного мог и на дуэль вызвать. Друзья знали об этом его свойстве и даже в шутку не оговаривались.
  
   - Подскажи мне, братец, как быть? Сдается мне, я сам попал в ловушку, - после некоторой паузы обратился Юрий к другу.
   - Полагаю, надобно отступить на прежние позиции во избежание потерь.
   - Но не теперь! - горячо воскликнул Юрий, и Коншин вновь с любопытством посмотрел на него. - Завтра Рождество, у нас все расписано: детские маскарады, живые картины, катания, фейерверки... Без меня никак. Я первый зачинщик и исполнитель всех этих ребячеств.
   Коншин смотрел на него во все глаза, едва не выронив чубук.
   - Чудное дело! - воскликнул он наконец. - Что ни говори, без женских чар здесь не обошлось. Признайся, душа моя, кто она? Если не кузина, то, верно, сам предмет, ради которого все затевалось?
   - Вольно ж тебе меня дразнить! - рассердился Горский не шутя. Чуть остыв, он продолжил: - Эта дама столь прекрасна и чиста, что рядом с ней невозможно помыслить дурное. Оставь свои гадкие предположения.
   Коншин не обиделся на гневную тираду приятеля. Напротив, лицо его обрело вдруг томно-печальное выражение, что никак не шло к нему.
   - Знавал я одну такую женщину... - мечтательно вздохнул кавалергард, - Мальчишкой влюбился в прекрасную, недоступную, замужнюю даму. Ручаюсь, она тоже была увлечена!.. Но не посмела...
   Пришел черед Горскому с удивлением взглянуть на приятеля.
   - Вот уж воистину чудеса! Мой Коншин был когда-то влюблен платонически?
   Петруша подозрительно моргнул.
   - Отчего ты не видишь во мне романтика? Я был таковым в двадцать лет.
   - Что сталось с твоим кумиром? Растолстела, нарожала кучу ребятишек, сидит в деревне? -полюбопытствовал Горский.
   - Она внезапно уехала, след ее простыл. Впрочем, я не искал. Вообрази, заболел горячкой, как нервная девица... Поднялся с постели излечившимся и трезвым. Однако прочь романтический вздор! И ты, брат, не впадай в сладкие грезы: просыпаться будет тягостно.
   Юрий тихо улыбнулся откровениям друга. Такого Коншина он не знал. Горский налил в стакан вина из бутылки, которая стояла на ломберном столике возле Коншина, и медленно выпил, наблюдая за приятелем с теплой усмешкой. Они помолчали.
   - Однако мне пора! - спохватился Горский.
   Он переменил тонкий фрак на гадкий учительский сюртучишко и в таком обличье явился приятелю. Коншин захохотал:
   - Ну, брат, ты штукарь! Веселее зрелища я не видывал!
   Юрий погрустнел:
   - Добром эти переодевания не кончатся, кабы не пришлось дорого платить.
   Коншин хлопнул приятеля по плечу:
   - Послушай совета старого гвардейца, брось маскарад и возвращайся поскорее домой. Мой отпуск закончится, а мы и не погуляли вволю. Каково это будет?
   Горский задумчиво кивнул, завязывая ветхий черный галстук на своей могучей шее.
   - Ты, право, рано бьешь тревогу. Гульнем еще. Однако дай обещание: когда будешь в свете, ни словом не обмолвишься о моих проказах!
   - Князь, ты мог бы об этом и не просить, - с укоризной заметил Коншин.
   Они пожали друг другу руки и расстались.
   5.
   Соня гадала в Сочельник. Но перед тем она долго сидела за своей тетрадью и лихорадочно записывала свежие впечатления.
   "Покуда Сашенька и Биби развлекали в гостиной Марью Власьевну рассказами о походах в магазины, я взялась наряжать елку. Дети уже спали. Лесная красавица распространяла вокруг свежий смолистый дух. Я подолгу держала в руках восковых ангелочков и фарфоровых куколок, вспоминала детство, любимый праздник в кругу семьи. Когда я была ребенком... Неужто когда-то я была ребенком? Мне мнится, что живу давно, гораздо более, чем есть. Отчего? Что было в этой длинной жизни? Много ли радости? Да, я любила Владимира...Он первый человек на свете, ради кого я жила. Что теперь? Почему мне мало этого? Отчего я грущу и томлюсь в каком-то нелепом ожидании?
   Вот и теперь, на Рождество, я жду чуда. Жду, как Лиза или Катя. Они давеча грезили вслух о волшебных сундучках с множеством сладостей и кукол. Однако надобно поскорее нарядить елку и сложить подарки у ее подножья. Я привязывала нитками яблоки и конфеты, крепила свечки на ветвях и не заметила, как в залу вошел Дюваль, вернувшийся из своего воскресного отпуска. Я вздрогнула, когда он произнес:
   - Разрешите вам помочь.
   - Извольте, - ответила я, силясь скрыть волнение.
   Я не знала, как быть с ним. Та страшная ночь, когда я сделала открытие, что он говорит по-русски, не давала мне покоя. Его странная связь с Биби... Самое малое, он шпион. О другом даже думать страшно. Что делает этот странный, опасный человек в нашем доме? Я никак не решаюсь задать снова все эти вопросы. Боюсь говорить о нем с Владимиром. Тот и без того недолюбливает Дюваля. Да Дюваль ли он? Верно, все это придумано. Кем? Для чего? Подозрения мучают меня, но теперь я решила прогнать их прочь. Сердце подсказывает мне, что скоро, весьма скоро все разъяснится.
   Дюваль принялся рыться в ящике с елочными украшениями, и лицо его осветилось детской улыбкой. Я подумала, что француз, верно, переживает в сейчас то же, что и я. Мы посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Дело пошло быстрее. Дюваль внес лестницу и забрался наверх, чтобы украсить елку Рождественской звездой. Я смотрела снизу и чувствовала, как замирает сердце от страха и волнения: что как лестница надломится под его немалым весом и он упадет? Дюваль благополучно спустился, навесив на верхние ветки игрушки и мишуру. Попросив у меня разрешения, он скинул сюртук и галстук, расстегнул жилет. Мой взгляд невольно отмечал, как тонка и белоснежна его сорочка, сквозь которую проглядывала богатырская грудь...Верно, я покраснела, потому что француз усмехнулся уголками губ.
   Наши руки сталкивались не раз, и я чувствовала, как от всякого прикосновения словно электрические искры пронзают меня... Мы зажгли несколько свечек на елке, загасив все остальные. Вдыхая хвойный дух и наблюдая за миганием этих маленьких огоньков, мы любовались делом рук своих. Верно, разум мне изменил, коль скоро я каким-то образом оказалась в объятьях Дюваля...
   Теперь, когда я пишу это, моя рука дрожит, слезы льются из глаз, все тело ломит, будто я больна. Впрочем, вполне может статься, что я больна лихорадкой. Не приснились ли мне эти объятья? Дюваль смотрел на меня с удивлением, словно не мог понять, как это вышло. Он наклонился, пытливо вглядываясь в мои глаза, а я пряталась от этого взгляда, уставившись на колеблющиеся огоньки. Я чувствовала, как пальцы Дюваля нежно скользят по моей щеке к шее, и умирала от счастья. Он наклонялся все ближе... Тут меня позвали, и мы отпрянули друг от друга, как застигнутые на шалости дети.
   Я вбежала в гостиную, где Сашенька с Марьей Власьевной и Биби сидели за картами. Укрощая дыхание и смиряя сердце, я сколь можно спокойно спросила, что от меня надобно."
   Соня закрыла тетрадь и невольно припомнила, что было после. Сашенька, глядя в карты, спросила взволнованную, запыхавшуюся кузину:
   - Душенька, Марья Власьевна уговаривает меня вывезти тебя в этот сезон. Что скажешь на это?
   - То же, что и всегда: пустое! Мое место здесь. Не к лицу мне скакать на балах с молодежью.
   - Ну, матушка, рассудила! - возразила Марья Власьевна. - Если уж нам, старикам, не грех повеселиться на святках, что же тебе-то дома сидеть? Еще не стара ты, Сонюшка, чтобы запираться вовсе.
   - Давеча у губернатора какой дали бал! - вмешалась Биби. - Ничуть не хуже, чем в Петербурге.
   - Да уж, тебе-то только бы плясать да манежиться! - проворчала Марья Власьевна.
   Сашенька мягко укорила:
   - Вы несправедливы к бедняжке Биби. Она столько натерпелась, что не перескажешь! И взаперти сидела месяцами. Отчего бы теперь не рассеяться?
   - Воля ваша, но Сонюшке надо бы выезжать, - перевела разговор Аргамакова. - Глядишь, и жениха бы какого сыскали, из вдовых. Или не хочешь замуж? - Марья Власьевна заговорщически подмигнула Соне.
   Соня смутилась, будто испугалась, что гостья подслушает ее мысли. Она все еще была там, у елки, в объятьях Дюваля.
   - А ты, Александра Петровна, отчего молчишь? Или вовсе девицу уморить решили?
   Сашенька покраснела и заволновалась:
   - Я давно уговариваю Соню выехать, и наряды купили. Но вот беда, не носит ничего!
   - Да, верно, не то купили! - припечатала Марья Власьевна. - Добро, я сама возьмусь!
   - Мне ничего не надобно, - попыталась возразить Соня, но ее уже не слушали. Аргамакова разошлась не на шутку.
   - Я сама с Сонюшкой съезжу в магазины. А после вывезу ее хоть к Мещерским. Увидите, двух месяцев не пройдет, как я выдам девицу замуж!
   Соня уж не рада была, что явилась на зов. Она видела, как Сашеньке неприятен этот разговор, и не чаяла убраться из гостиной. Выручила Биби.
   - Что это Владимир Александрович все нейдет?
   Сашенька пожала плечами:
   - Обещал нынче пораньше вернуться по случаю праздника. Опоздаем на всенощную.
   - Сонюшка, ты идешь с нами к Успенью? - спросила Марья Власьевна.
   Соня качнула головой:
   - Нет, мы завтра с детьми идем к обедне. Мне надобно к детскому маскараду доделать костюмы: они танцуют у Корсаковых.
   Послышался голос вернувшегося из клуба Владимира. Биби встрепенулась и поправила локоны. Соня заметила, как Сашенька погрустнела. "И с этим надобно разобраться! - отметила она про себя. - Между супругами что-то происходит. Не Биби ли примешана здесь? И как она везде поспевает?" Соня поскорее улизнула из гостиной, чтобы не слушать, как Марья Власьевна бранит Владимира за опоздание.
   Костюмы для детей давно были готовы. Соня лукавила, ссылаясь на занятость ими, она намеревалась гадать. А еще ее соблазняла возможность остаться в доме с Дювалем, который тоже был чем-то занят в своей комнате. Тихо пройдя мимо его дверей, молодая женщина прислушалась. Свет сочился в щели, но было тихо. Еще раз пройдя по коридору, Соня не выдержала и осторожно приоткрыла дверь. В узенькую щель она увидела Дюваля, который сидел, склонившись, у лампы и старательно что-то ... шил! Озадаченная Соня бесшумно удалилась.
   И вот теперь, готовясь ко сну, она исполнила все так, как ее научила Даша. Прочла сорок раз "Отче наш", положила сорок земных поклонов и произнесла дрожащим голосом:
   - Суженый-ряженый приснися мне!
   С тем и уснула. И приснился ей чудный сон. Привиделось Соне, что она стоит посреди огромной залы, залитой светом множества свечей. Вокруг снуют какие-то люди со странными лицами, похожими на маски. Никто не обращает на Соню ни малейшего внимания. Заняты своим: флиртуют, волочатся, скачут в танцах. Вдруг кто-то хватает Соню за руку и тянет за собой. Соня в ужасе силится высвободиться, но похититель держит ее крепко. Влекомая незнакомцем, бедняжка никак не может разглядеть его лицо. Наконец она почувствовала, что свободна. Оглядевшись вокруг, Соня видит альков, занавешенный пологом. Соня медленно открывает занавесь и вскрикивает от неожиданности. Перед ней лежит обнаженный мужчина, едва прикрытый простыней. Тело его совершенно, верный слепок с греческих атлетов. Соня пытается разглядеть его лицо в полумраке алькова, но это ей никак не удается. Мужчина тянет к ней руки и привлекает к себе на грудь. Подняв голову, девица в ужасе кричит: на лице незнакомца она видит уродливую маску! Страх гонит бедняжку прочь, она вновь попадает в освещенную залу, где бродят люди-маски. Соня замечает, что все они уродливы: хари, рожи, упыри. Она чувствует, что рядом с ней вновь он. Тот мужчина из алькова. Он бережно обнимает Соню, но ей страшно, о, как страшно! Она боится взглянуть на его омерзительное лицо, но объятья незнакомца теплы и надежны. Он прижимает Соню к себе и заслоняет от окружающих. И вдруг, будто ветерок пролетает по зале, сюда врывается женщина в прекрасных одеждах. Она стремительно приближается к Соне и незнакомцу. Соня трепещет, ждет, что случится нечто ужасное. Она не знает, кто эта дама. Незнакомка вдруг срывает с мужчины его страшную маску, и Соня узнает в нем... Дюваля. Незнакомка увлекает его за собой, а он посылает Соне взгляд, вопиющий о помощи...
   Соня проснулась в холодном поту. "Боже милосердный! Дюваль - мой суженый? И что значит его последний взгляд? Кто эта дама, похитившая его у меня?" Соня долго лежала с трепещущим сердцем, переживая происшедшее во сне. Что значит этот вещий сон?
   За окном было еще темно, но сон более не шел к растревоженной женщине. Она набросила на плечи платок, зажгла свечу от лампадки и раскрыла заветную тетрадь.
   6.
   Утром все долго спали, лишь дети весело скакали в большой зале, где красовалась наряженная елка. Катя и Лиза восхищенно вскрикивали и вертели в руках чудесных фарфоровых кукол с настоящими локонами, в роскошных нарядах. Среди подарков были еще и шляпки, и новые ботиночки, но девочки обмирали над куклами. Миша с серьезным и важным видом извлек из-под елки тяжелый сверток.
   - Миша, покажи, покажи, что там! - запрыгали вокруг него девочки.
   Мальчик осторожно развернул оберточную бумагу, и все увидели старинный барометр с дорогой инкрустацией. Миша забыл о важности и подпрыгнул на месте:
   - Вот это да!
   Он разглядывал роскошный прибор, отпихивая ручонки девочек, которые непременно желали посмотреть на барометр поближе. Братец не снизошел до их просьб. Забрав подарок, он понесся к Дювалю, чтобы тотчас похвастать чудесным приобретением. Катя и Лиза, прихватив кукол, бросились следом, только не к Дювалю, а к Соне.
   Соня еще спала, когда вихрем ворвались в ее комнату дети и распахнули занавеси на окнах.
   - Соня, с Рождеством! Не спи, Соня! Пора вставать! Посмотри, какие у нас куклы!
   За стеной происходило то же самое: Дюваль еще нежился в постели, а Миша с восторгом показывал ему барометр и объяснял его действие. Позвали к чаю, и это спасло гувернера и воспитательницу от шквала восклицаний, объятий, радостных воплей, подначивания и тормошенья.
   Когда Соня спустилась к чаю, за столом еще никого и не было, кроме детей. Они уже отведали рождественских сладостей и пирога и оживленно спорили из-за последнего персика, в одиночестве лежавшего на блюде. Даша добродушно ворчала:
   - Баловники какие! Будет вам, оставьте тетушке! Пусть попробует тоже, каковы персики зимой. Чай, дороги, не из деревни, с ранжереи.
   Соня взяла с блюда персик и отдала младшенькой Кате. Все тотчас и успокоились. В столовую вошел Дюваль. Он лукаво подмигнул Мише, погладил по головке Лизу, потрепал Катю по щечке, а Соне приветливо кивнул и сел на свое место подле воспитанника. Софья Васильевна покраснела до корней волос и потупила взгляд. Впечатление от сна живо напомнило о себе. "Дюваль - мой суженый!" - мелькнуло в ее голове.
   - Миша, ну скажи, в кого ты наряжаешься? - попросила Катя не в первый уже раз.
   -.Сказывал же: это наш секрет! - ответил Миша и значительно переглянулся с Дювалем.
   - Так нельзя! Наши костюмы ты видел, а свой не показываешь! - возразила Катя.
   - Скоро увидите, - успокоил девочек француз. - Мы обязательно покажем вам наряд перед выездом. Мадемуазель тоже будет в маскарадном костюме? - обратился он вдруг к Соне.
   - Н-нет, - неверным голосом ответила она. - Кажется, и не принято: детский маскарад...
   - Соня, придумай себе наряд! - вдруг попросили девочки. - Это будет весело! Ну, Соня, голубушка, это же так интересно!
   - Поздно, я не успею, - неуверенно возразила молодая женщина.
   - Мы тебе поможем! - присоединился к девочкам Миша. - Это просто!
   - Ну, разумеется, - шутливо проворчала Соня, - если обрядить меня в Бабу Ягу или нищенку.
   Спор велся по-русски, и Дюваль не принимал в нем участия, но что-то подсказывало Соне, что он все понимает. Впрочем, не трудно было и угадать, о чем идет речь. За тот срок, что Дюваль живет у Мартыновых, верно, он выучился понимать по-русски, хотя не говорил.
   - Мадемуазель, я еду в маске, - сообщил для поощрения француз, и Соню болезненно укололо напоминание о сне.
   - Что ж, - пробормотала она, опуская глаза, - попробую что-нибудь придумать и я.
   Девочки радостно захлопали в ладошки.
   - Ну, а теперь собираемся к обедне! - скомандовала Соня.
   Дети бросились по комнатам. Даша помогла собрать девочек. Все были оживлены по-праздничному. Миша явился в новом сюртучке, на который переменил повседневную курточку. Против обычая, Дюваль тоже выразил желание пойти в церковь. Соня удивленно взглянула на него, но ничего не сказала.
   Тревога неотступно преследовала ее после вещего сна. Завязывая ленты на шляпке, молодая женщина смотрела в зеркало. На лице видны были следы дурно проведенной ночи. Еще забота старила ее черты. Нет, так дело не пойдет! Ведь нынче праздник! Отставить в сторону все подозрения, сомнения и худые мысли, радоваться празднику! Вот что сказала себе Соня, глядя в зеркало. Она уже не увидела, как улыбка украсила и смягчила утратившее свежесть лицо при ее взгляде на нарядных детей и Дюваля. Соня не знала, как она хорошеет в минуты душевного подъема. День приветствовал их утренним солнцем и ослепительной белизной выпавшего за ночь снега. Храм был по-особенному наряден, и ликующе звонили колокола.
   Однако во время службы подозрения вернулись: Соня увидела, что Дюваль крестится вовсе не по-католически, а, как и она, - справа налево. Поймав ее взгляд, француз (или мнимый француз?) склонился к Соне и шепнул:
   - Я должен сообщить вам нечто важное, но без свидетелей.
   Молодая женщина испуганно глянула на него и молча кивнула. Опять живо вспомнился давешний вещий сон. Угадать бы его тайный смысл
   7.
   К завтраку все собрались за столом. Сашенька определенно хандрила. Приметливая Соня даже разглядела следы слез на мраморном личике кузины. "Вот съездим в маскарад, и я разберусь, что происходит с Сашенькой, - пообещала она себе. - Нам надобно поговорить наедине". Тотчас вспомнилось сказанное Дювалем в церкви. Сколько загадок, как все причудливо переплелось!
   На диво, Владимир как раз был в духе, удачно острил и весело подшучивал над Варварой Михайловной. Биби тоже казалась весьма оживленной. Она заливисто смеялась и лукаво стреляла глазками то в одну сторону (Владимира), то в другую (Дюваля). Гувернер же, словно поменявшись ролями с Владимиром, теперь был сосредоточен и угрюм. Он не замечал призывных взглядов Биби, пытливого взора Сони и вопросительного - Миши. Однако аппетит его был по-прежнему отменный.
   После завтрака дети вновь осадили Соню.
   - Соня, сейчас мы будем мастерить костюм для тебя! - распорядился Миша.
   Девочки запрыгали с воплями:
   - Непременно! Непременно!
   Делать нечего, Соне пришлось подчиниться. Однако ни одной идеи е бродило в ее занятой другим голове. Вся компания ввалилась в комнату тетушки. Соня раскрыла комод и задумчиво порылась в его ящиках
   - Давай обрядим тебя в пирата! - вдохновился Миша. - Вот этот шарф сгодится, его на пояс повяжем. За пояс пистолеты - у Дюваля возьмем. У него еще кривая сабля есть!
   - Опозорить меня хочешь? - вскричала тетушка, размахивая руками.
   - А на голову платок, вот так! - продолжал фантазировать мальчик, не обращая внимания на протест Сони и ее вытянутое лицо. - Сажей нарисуем усы, маску наденешь, и никто тебя не узнает! Славная затея! - заплясал он на месте в нетерпении. - Ну, хотя бы попробуй, Соня!
   Девочки поначалу неодобрительно отнеслись к замыслу братца, но его энтузиазм заразил и их. Они хватали Соню за руки, всовывали шарф и платок, кричали, просили.
   - Ну, хорошо, хорошо! - сдалась, наконец, воспитательница. - Только уговор: никаких усов и штанов!
   - Как это? - удивился Миша. - Как же без штанов?
   - Я буду не пиратом, а пиратшей. Или лучше разбойницей.
   Девочки взвизгнули от восторга, хотя мало понимали, о чем идет речь. Миша решительно взялся помочь, он отправился к Дювалю за оружием. Тем временем Соня подобрала для костюма юбку, простую, полотняную. Дело стало за рубахой. Веселая компания атаковала девичью, где нашлась ситцевая красная рубаха и даже поверх - коричневый корсаж, как носят охтинки в Петербурге. На все вопросы домашних дети загадочно молчали. Настал момент, когда сделалось возможным примерить весь костюм.
   Однако Миша вернулся ни с чем от Дюваля.
   - Он не дал мне оружие! Велел, коли надобно, тебе явиться.
   Соня, уже увлеченная затеей, направилась к Дювалю. Француз удивленно воззрился на нее:
   - Я счел эту просьбу фантазией Миши. Для чего вам пистолеты и сабля?
   - Это секрет, мсье Дюваль. Поверьте, ничего дурного. Я буду осторожна и бережлива.
   - Вы решились костюмироваться?
   - Да, - смущенно улыбаясь, ответила Соня.
   - Однако сабля - это опасно. Рекомендую этот черкесский нож, - Дюваль протянул ей длинный нож в кожаном чехле. Он с любопытством смотрел на Соню, и глаза его улыбались.
   - Благодарю. Вечером верну вам все в целости и сохранности.
   Она неловко сгребла в охапку довольно тяжелое оружие, однако Дюваль не дал ей нести. Он сам разобрал пистолеты и нож, галантно указал Соне на дверь. Дети встретили их радостными восклицаниями. Оставив оружие, француз тотчас удалился.
   Прогнав Мишу, Соня с помощью девочек облачилась в костюм разбойницы или пиратши. Распустив волосы по плечам, она покрыла голову пестрым платком, повязав его сзади. Шелковым шарфом туго перехватила талию и за импровизированный пояс заткнула пистолеты и нож. Девочки смотрели с обожанием и восхищением, столь необычной казалась Соня в новом облачении. Мишу решили не звать, пусть увидит их вместе, уже готовыми к маскараду! Не все ему секретничать.
   - Волосы длинны, это неудобно, - произнесла Соня, глядя на себя в зеркало. - Надобно завить, я успею.
   Лиза помчалась на кухню с приказом нагреть щипцы. Даша удивилась было, но ткнула щипцы Тане:
   - Грей!
   Таня же помогла Софье Васильевне завить крупные локоны, которые красиво рассыпались по плечам в экзотическом беспорядке. И уже в отсутствии девочек Соня довершила дело, слегка подрумянив и подкрасив лицо. Теперь можно ехать в маскарад. Да и пора уж было.
   Перед выездом все, включая прислугу, собрались в гостиной, чтобы полюбоваться костюмами детей. Дворовые девушки толпились у дверей. Сашенька все еще была бледна и печальна, но возбуждение детей передалось и ей. Владимир явился в гостиную в домашнем сюртуке, гладко выбритый и свежий. Биби, как всегда, была готова веселиться и восторгаться.
   Дюваль вошел в гостиную в своем обычном виде и присоединился к ожидающим. Первыми показались девочки. Лиза была наряжена кошкой, а Катя - ангелочком. Умильные возгласы и поцелуи последовали за этим явлением.
   - Отчего нет Сони?- спросила Сашенька, отирая с глаз умильные слезы. - Это все ее затеи...
   - Она непременно будет, - загадочно ответила Лиза.
   Тут их прервали восхищенные восклицания: пред взорами собравшихся предстал Миша. Было от чего придти в восторг. На Мише красовался новенький, с иголочки парадный мундир кавалергарда, белый с красным. Восхитительны были высокие сапожки-ботфорты, начищенные до блеска. Грудь прикрывала блестящая кираска нужного размера, а вот голова утопала в огромной каске. Не взирая на это, Миша смотрелся подлинным гвардейцем. Восторгам не было конца. Посыпались вопросы:
   - Как? Откуда? Каким образом? Каких денег это стоило!
   - Это все мсье Дюваль! - гордо ответил герой.
   Общество удивленно воззрилось на учителя, который принял отрешенный вид. Однако тотчас и сам раскрыл рот и округлил глаза: в гостиную вошла вся красная от смущения Соня. В обществе воцарилось молчание. Соня готова была провалиться сквозь землю, не зная, куда спрятаться от этих изумленных взоров. Владимир поднял брови, затем нахмурился. Дюваль улыбался во весь рот и, Соня могла поклясться, что в его глазах светился искренний интерес и даже, страшно подумать, восторг.
   Сашенька, наконец, прервала затянувшееся молчание:
   - Как замечательно, Соня! Тебя не узнать! Прекрасная идея!
   Девочки прыгали вокруг Сони и хлопали в ладоши:
   - Это мы придумали, мы! Правда, весело? Правда, Соня настоящая разбойница?
   - Да уж, - усмехнулся Владимир, как-то по-новому разглядывая кузину. Такой Сони он не знал.
   Молодая женщина заливалась румянцем и хорошела на глазах.
   - Ты полагаешь, мне не стоит так рисковать? - жалобно спросила она кузена.
   - Помилуйте, это превосходный костюм, - не утерпела Биби, - даже на балах при дворе я такого не видывала! Поезжайте, Софи, не колеблясь!
   Сашенька с улыбкой кивнула головой, подтверждая слова подруги.
   - А что ты скажешь, Володя? - все еще не унималась Соня.
   - Скажу, что ты меня весьма удивила, - неопределенно ответил Владимир, все еще разглядывая кузину с новым чувством.
   - Мадемуазель, не сомневайтесь, вы прекрасны! - сказал вдруг Дюваль по-французски, и теперь все взоры обратились к нему. Нисколько не смутившись, он подтвердил: - Вы украсите всякий маскарад.
   Владимир неприятно усмехнулся:
   - Поезжай, душа моя. Произведешь фурор.
   8.
   Проводив детей, взрослые собрались в маленькой гостиной. Явилась Марья Власьевна с огромным ридикюлем, из которого вынула горсть дорогих конфет:
   - Вот, была у Ахросимовых на празднике, прихватила с собой угощеньице. Знатный был стол, богатый.
   За конфетами последовали засахаренные фрукты, пастилки, рахат-лукум.
   - Марья Власьевна, да как же это? - развела руками Сашенька. - Вы что, прямо со стола взяли конфеты?
   - А то как же? - невозмутимо ответствовала Аргамакова. - Я всегда с собой ридикюль таскаю, чтобы вкусненькое припрятать. Теперь вот и вы попробуете ахросимовских сластей, и детям останется.
   Владимир расхохотался, не боясь обидеть Марью Власьевну, а Биби тотчас отведала рахат-лукуму. Гостья не оскорбилась, она предложила составить партию в вист и скрасить вечерок. Разложили ломберный столик и расселись вокруг. Сашенька с утра чувствовала себя скверно: ее подташнивало, кружилась голова. Ей ничего иного не хотелось, кроме как лечь в постель, однако долг хозяйки удерживал бедную даму за карточным столом. Не было сил наблюдать, как искокетничалась Биби с Владимиром, как он, прежде всегда такой чуткий к ее настроениям, не замечает состояния жены. Сашеньке хотелось плакать, а она улыбалась, выслушивая московские новости от Марьи Власьевны.
   Что же происходит в их доме? Отчего муж сделался безучастным, чужим? Или он так наказывает Сашеньку за ее минутное увлечение Дювалем? Однако она вполне освободилась от этой слабости и уже почти без трепета ловит сочувственный и восхищенный взгляд молодого учителя. И ее вовсе не трогает его задумчивость и мрачность в последние дни. Даже не хочется узнать, что происходит с ним, отчего он так переменился.
   - Что ты, мать, уснула? - сердитый окрик Марьи Власьевны вывел Сашеньку из сомнамбулизма.
   - Мне дурно, - Александра Петровна прижала пальцы к вискам.
   Ее бледность была, наконец, замечена присутствующими.
   - Да ты и впрямь больна? - переполошилась Аргамакова. - Володюшка, ее надобно уложить!
   Мартынов нахмурился:
   - Пустяки! Дамские штучки, каприз.
   Прекрасные глаза его жены наполнились слезами. Она поднялась:
   - Я оставлю вас.
   Биби шумно, но вполне искренне захлопотала:
   - Я доведу тебя до постели, mon amiе!
   Она подала Сашеньке руку, на которую та с благодарностью оперлась. У бедняжки темнело в глазах, и слезы невольно катились по щекам. Ей не хотелось, чтобы Владимир видел эти слезы. Покидая гостиную, Сашенька слышала, как Марья Власьевна выговаривает ему:
   - Ты в своем уме, сударь? Уразумей: жена твоя не притвора и не кокетка, как эта вот вертихвостка!
   Варвара Михайловна помогла подруге устроиться на постели и вызвала Дашу, чтобы та принесла гофмановых капель.
   - Отчего ты плачешь, Александрин? - встревожено вопрошала Биби, помогая подруге ослабить шнуровку. - У тебя болит голова?
   - Оставь, Биби, мне надобно отдохнуть. Я посплю...
   Она отвернулась к стене и затихла. Варвара Михайловна на цыпочках вышла из комнаты. Даша так и не решилась войти и подать капель, а Сашенька не позвала ее.
   Бедняжка утопала в слезах. Непонятная жестокость и равнодушие Владимира больно ранили ее. Когда, в какой момент между ними пролегла эта пропасть, через которую никак не переступить? Сашенька силилась вспомнить, когда же муж сделался холодным, отчужденным. С появлением в доме Биби? Нет. Когда Биби поселилась в доме, он, напротив, повеселел и вышел из кабинетного затворничества. Стало быть, с появлением Дюваля...
   Да, в памяти Владимира ожила обида, нанесенная Сашенькой давно, десять лет назад, когда она так легкомысленно увлеклась Петрушей Коншиным. Молодой учитель напомнил об этом, невольно расшевелил затянувшуюся рану. Что говорить, между супругами всегда существовала некая таинственная связь, позволяющая чувствовать друг друга даже на расстоянии. Как только душевный покой жены был нарушен, Владимир тотчас ощутил ее смятение. Не нужно было ни слов, ни объяснений. Да, да, именно тогда он и отдалился. Всякий день трещина в их отношениях лишь росла. Сашенька очутилась в полном одиночестве. Соне она не могла довериться. Кузина так благоразумна, добродетельна, к тому же обожает Владимира, вряд ли она поймет сложные метания Сашеньки. Варвара Михайловна поняла бы, но ей почему-то вовсе не хотелось плакаться. Кокетство Биби доходило до грани благопристойности, она не оставляла своим вниманием ни Владимира, ни Дюваля. Говорить с ней об этом все равно, что носить воду в решете. Биби действует инстинктивно, не думая. Услышав упреки, она наверняка удивится и будет уверять в своей полной невинности. Может статься, на уме у нее действительно ничего дурного нет, это сама женская суть Биби обольщает, соблазняет, манит. Да Бог с ней.
   Сашенька достала из-под подушки платок, утерла слезы и высморкалась. Голова кружилась, и тошнота не отступала. Еще это тревожило бедную женщину. Который день уже начинается с подобного самочувствия. Что это значит? Смутные подозрения не давали Александре Петровне покоя, но для того, чтобы они оправдались, требовалось верное подтверждение. Надобно потерпеть еще несколько дней.
   Ах, теперь как никогда требовались забота, теплое участие Владимира, его ласка, но, увы! Владимир холоден и безразличен к ее страданиям. Весь его досуг посвящен Биби. Даже, чудится, к детям он охладел и теперь реже возится с девочками, играет с Мишей. Что уж говорить о ней, его бедной, заброшенной жене. И Сашенька с новой силой разрыдалась так, что Даша, услышав ее, набралась храбрости и вошла с каплями.
   В этот вечер Сашенька так и не покинула комнату. Даже когда ей доложили о возвращении детей, она не нашла в себе сил, чтобы благословить их на ночь. Она все ждала, что Владимир, как бывало, придет к ней, справится о самочувствии или хотя бы поинтересуется, жива ли его супруга, но он не пришел...
   9.
   Если бы кому-нибудь в голову пришла мысль посмотреть, чем занята в
   этот момент Соня, он весьма бы удивился. Соня, размахивая руками, выделывала танцевальные па, шепотом отсчитывая темп. Она все еще не сняла с себя волшебного наряда, который почему-то делал ее такой свободной и непринужденной! На маскараде она произвела впечатление, хотя не танцевала и держалась в сторонке от детского веселья. Маска позволяла ей не струсить окончательно, когда она входила в нарядно освещенный зал. Дюваль, тоже в маске и черной венециане, чувствовал себя вольно, даже танцевал, будучи никем не узнанный. Впечатления сна ожили вновь. "Кто же он?" - опять возник этот проклятый вопрос, который все портил. Однако Соня все же отметила неожиданные в учителе-увальне изящество манер и грацию движений.
   Вот тогда она впервые пожалела, что забыла уроки танцев, полученные в родительском доме от французского танцмейстера. Надобно будет возобновить занятия, присоединившись к детям. В конце концов, это полезно для здоровья и осанки, оттачивает движения, сообщает им уверенность...
   Соне жаль было снимать цветные тряпки, которые неузнаваемо меняли ее. К тому же она ждала... Да, Дюваль вновь шепнул ей, когда подсаживал в сани, чтобы ехать домой:
   - Мне необходимо признаться вам кое в чем. Не ложитесь рано спать, я приду.
   Брошенные вскользь фразы лишили благоразумия молодую женщину. Она уже не могла ни о чем думать, как о признании, которое услышит нынче. Восхитительные надежды невольно завладели ее душой. Как во сне, Соня проделала привычные действия, утихомирив возбужденных, веселых детей, которые все рвались к маменьке поделиться впечатлениями о маскараде. Выпив чаю, все разошлись, и в доме воцарилась тишина. Даже недомогание Сашеньки, о котором с тревогой сообщила Соне Биби, не вывело ее из блаженного сомнамбулизма.
   - Она спит теперь? - спросила лишь Соня. Получив утвердительный ответ, она решила, что отложит до завтра беседу с Сашенькой.
   Ей так не хотелось разрушать то волшебное чувство, что наполняло всю душу надеждой. Впервые заглушив в себе голос рассудка и совести, Соня заперлась, чтобы ничто не мешало ей ждать.
   Дюваля еще не было в его комнате, это она знала наверное. Желая вернуть оружие, взятое для маскарада, она стучалась к нему. Время шло, а француз все не появлялся. Радостное ожидание постепенно перешло в нервическое. Соня собралась было раздеться и лечь, но сначала использовать последнее средство. Ей нестерпимо хотелось узнать, где же Дюваль. Она пустилась на поиски, подталкиваемая каким-то инстинктом. А инстинкт вел ее в гостевые покои, где поселилась Биби.
   Уже в другом конце коридора она увидела свет, что сочился из-под двери нужной комнаты. Силясь не дышать, на цыпочках Соня подобралась поближе и услышала голоса. С замиранием сердца она узнала голос Дюваля, который что-то горячо выговаривал Биби. Та отделывалась короткими репликами, и в голосе ее слышны были слезы. Негодуя на себя и краснея от стыда, Соня прислушалась. Разговор, натурально, велся по-французски.
   - Однако это выходит за рамки приличия, сударыня. Вы позволяете себе то, что считается обычным делом в Петербурге, но не здесь!
   - Позвольте мне сказать, мой дорогой!.. - пыталась оправдываться Биби, но Дюваль ее не слушал.
   - Мадам, оставьте ваши уловки для Петербурга! Повторяю, здесь они вовсе не к месту! Ваш флирт неприличен и пошл.
   - О, вы ревнуете меня к Владимиру! - воскликнула Бурцева. - Но послушайте, мой милый, только выслушайте! Что же мне делать, коль вы так бездушны, жестоки? Могла ли я ожидать?..
   Далее Соня не хотела слушать. Она прижала руки к груди и медленно побрела к себе. Ей казалось, что тьма занавесила весь мир и застлала ей глаза. Едва переставляя ноги, бедняжка добралась до постели и упала без сил. "Как я могла соблазниться надеждами? - недоумевала она, глотая слезы. - Что сделал со мной этот странный человек? Где был мой разум?"
   Однако Соня понимала, что не случайно обольстилась надеждой. Ее глупость тут ни при чем. Дюваль (или кто он?) определенно дал ей понять, что Соня ему не противна. Стоило ли делать далеко идущие выводы? Да, здесь она сама виновата: вообразила себе Бог весть что. Надобно было остановиться чуть раньше, тогда теперь бы не было так больно. Ничего. Она переживет и это. Только следует держаться подальше от Дюваля. Воздвигнуть ледяную стену, которую он не сможет растопить, даже если обрушит на Соню все свое обаяние, весь запас обольщения! Когда требуется, она может проявить твердость и неприступность.
   Утешение было плохое, но оно принесло некоторое успокоение. Соня медленно разделась, легла под одеяло. Она уже задремала, когда в дверь негромко постучали.
   Сердце молодой женщины затрепетало. Со сна она испугалась более, чем следовало. Вся дрожа, Соня прислушалась: что как ей почудился этот звук? И, словно в ответ, снова кто-то тихо постучал. Что делать? Соня сжалась в комочек под одеялом. Открывать нельзя. Если она увидит Дюваля, она тотчас подчинится ему и забудет, что услышала давеча.
   - Софья Васильевна, откройте, мне надобно с вами поговорить! - раздалось из-за двери.
   Соня затаила дыхание. Пусть Дюваль думает, что она уснула, может, тогда оставит ее в покое. Однако француз и не думал уходить. Он снова постучал, только теперь громче.
   - Мадемуазель, это очень важно, поверьте мне. Прошу, откройте! Вы не спите?
   Соня почувствовала, что просто так он не уйдет. Она выскользнула из постели и, приблизившись к двери, тихо ответила:
   - Я слышу вас, мсье Дюваль. Нам не о чем с вами говорить. Я хочу спать.
   Дюваль помолчал, соображая, затем снова заговорил:
   - Мадемуазель, выслушайте же меня! Откройте. Я должен вам все сказать.
   - О ваших отношениях с Биби? Мне это неинтересно, идите спать.
   - Проклятье! - послышалось из-за двери. Дюваль кулаком стукнул в стену и громко произнес: - К дьяволу Биби! Я не о том пришел говорить. Да откройте же!
   Он определенно взбесился и сейчас разбудит весь дом. Но открывать нельзя. Нельзя...
   - Мсье Дюваль, - сколь можно спокойнее произнесла Соня, - я полагаю, вы не хотите, чтобы Владимир Александрович узнал о ваших ночных похождениях. Ваш шум разбудит детей, а за ними весь дом.
   Дюваль притих, но торжествовать было рано. Соня уже хотела отойти от двери, как он вновь заговорил:
   - Вы совершаете ошибку, не выслушав меня. Прощайте.
   Звук шагов подтвердил, что он уходит. Хлопок его двери и - наступила тишина. Соня лишь теперь заметила, что изо всех сил, до боли, сжимает руки. Переведя дух, она вернулась в постель. Она была недовольна собой. Не следовало выдавать, что она знает о Биби. Однако будет с него! Пусть знает, что не все так падки на его соблазны, как эта дамочка. И все-таки на душе у Сони было неспокойно. Почему-то она верила Дювалю, что совершает ошибку, не выслушав его. Что же он хотел сообщить?
  
   ГЛАВА 4.
  
   1.
   Амалия недоумевала: как случилось, что магнетизер забрал над ней такую власть? Бывало порой, когда он отлучался из дома, к Амалии возвращалось трезвое состояние духа, и она не могла надивиться себе и своим поступкам. Нет, без чародейства здесь не обошлось! Иначе, как объяснить происшедшее давеча?
   Погадав на картах для молоденькой девицы, которая некогда сделалась добычей Митеньки Волынцева, Амалия зевнула. Это означало, что вечер закончился, пора разъезжаться. Из постоянных обитателей ее кружка почти никого не осталось. Даже Митенька исчез после достопамятного магнетического вечера. Турчанинов распугал последних поклонников Амалии, лишив ее надежды на скорое замужество. Проводив немногих гостей, дама заперлась в надушенном будуаре. Она не желала себе признаваться, что сама боялась Турчанинова, его власти над ней. Зажигая благовонные курения, Амалия прислушалась. Ей почудилось, что за стеной кто-то ходит. Нынче поутру она обнаружила пропажу некоторых бриллиантов и сообщила об этом магнетизеру. Турчанинов успокоил Амалию:
   - Вам показалось. Коли все же пропали, найдутся, верьте мне.
   И она верила. Когда магнетизер был рядом, Амалия верила во все, что он говорил. Сомнения вновь одолевали ее, стоило лишь остаться в одиночестве. Теперь шаги за стеной пугали даму, казалось, кто-то чужой проник в дом. Она позвонила, вызывая горничную. Та явилась нескоро.
   - Ты, верно, думаешь, что я буду ждать тебя вечность? - сердито встретила ее госпожа. - Скажи, кто ходит там, в соседней комнате?
   - Там никого нет-с! Нынче убиралась и заперла дверь на ключ. Сами же жаловались, что вещи пропадают.
   - Однако послушай...- Амалия поднесла палец к губам и прислушалась. Тишина.
   - Почудилось вам, кому там быть-то? - грубовато заметила прислуга. Маленькие глазки ее бегали, ускользая от пристального взгляда хозяйки.
   - Ступай, - махнула рукой Амалия, и горничная вышла.
   Тщательно запершись на ключ, напуганная женщина прилегла на постель, готовая в любой момент вскочить. Что если это шалят духи, которых вызывает Турчанинов? Он уверяет, что знается с духами всех стихий, они ему как родные. Что если кто-то из его "родных" наметился поселиться здесь, в ее доме? Амалия была не из пугливых, но при этих мыслях ей сделалось страшно.
   Силясь отвлечься, дама обратилась к сладостным мечтам о мести. Кузен и эта несносная Сашенька до сих пор не наказаны и не разоблачены. Ее, Амалию, не провести. Пылкий кузен не мог не влюбиться в столь совершенную красавицу, ведь он тонкий ценитель женской красоты. А это означает, что обманщиков следует вывести на чистую воду. Ее задача придумать, как изящно и впечатляюще проделать это. В ее голове уже забродили сладкие видения, веки стали смыкаться. И вдруг она открыла глаза и закричала. Над ней склонилось чье-то страшное лицо.
   - Я напугал вас, простите, - произнес знакомый голос.
   - О Боже, как вы вошли? - вскричала вновь Амалия, узнавая, наконец, Турчанинова. Она прекрасно помнила, что запирала дверь на ключ.
   - Не беспокойтесь, госпожа хорошая. Вы знаете, для меня нет преград.
   Что-то случилось с Амалией. Страх исчез, тело ее сделалось вялым, движения - ленивыми. Она зевнула. Прежде чем провалиться в глухую бездну сна, Амалия успела подумать: "А он вовсе не такой гадкий!"
   Когда она проснулась, за окном был день. Амалия долго не могла припомнить, что делала накануне, отчего тело так ломит и странная усталость разлилась во всех членах. Постель была скомкана, а сама Амалия покоилась на подушках вовсе нагая. Ничего не понимая, она зарылась в одеяло, чтобы согреться. "Когда же я разделась, и почему на мне нет сорочки?" Отвратительная догадка пришла ей в голову. Амалия вскинулась, оглядела все вокруг. Сквозь туман выплыли безумные картины ночной вакханалии. Боже милосердный! Неужели то была она? Это невозможно! С Турчаниновым? Но как это могло случиться? Ничего, кроме удивления и страха перед его загадочным даром она не испытывала к этому человеку. Что же произошло? Амалия, конечно, склонна к разного рода утехам и давно им не предавалась, но разве это может служить причиной такого унизительного падения? Нет, она еще вполне владеет собой. Но что же тогда случилось давешней ночью?
   Амалия почувствовала, как начинает безудержно дрожать. Ледяной ужас охватил ее. Неужели Турчанинов способен подчинить себе любого человека? Надобно непременно избавиться от него! Это дьявольское создание!..
   Однако, покуда Амалия одевалась и умывалась, мысли ее обрели иное направление. Нельзя показывать магнетизеру, какое унижение пережила она. Пусть думает, что все свершалось по ее воле и желанию. "Фу, как гадко!" - поморщилась она при этом. Однако из всего можно извлечь пользу... Амалия с интересом смотрела на себя в зеркало и подбирала растрепанные локоны. Вызывать горничную, чтобы переносить ее ехидные усмешки, не было желания. Как могла, Амалия пришпилила шиньон, продолжая думать о происшедшем. Если с умом взяться за дело и привлечь Турчанинова к собственным замыслам, то она вполне удовлетворится. Месть для Амалии - самое сладкое лекарство. И теперь она насладится ею в полной мере. Она не покажет и вида, что оскорблена и унижена, нет! Амалия переиграет и магнетизера, используя его дар в своих целях.
   - Посмотрим, кто будет торжествовать последним! - сказала она своему отражению в зеркале и, ласково подмигнув ему, позвонила в колокольчик, вызывая прислугу.
   2.
   - Больше грации, воздушнее! Вы - легкий зефир, струи эфира! Тяните ручку и носочек ножки, приседаем! Теперь кружимся, как воздушная бабочка!
   Мсье Бодри ловко дирижировал танцем, не обращая внимание на смешливость детей, вызванную тем, что Соня занималась вместе с ними. Миша, краснея от удовольствия, изображал кавалера тетушки. Он давно отшлифовал все движения и снисходительно переносил неуверенные шаги новоиспеченной ученицы. Соня осуществила свои намерения и возобновила занятия танцем. К тому же недомогание Сашеньки не позволяло той присутствовать на уроках мсье Бодри, и Сонино увлечение пришлось кстати.
   Были еще некоторые обстоятельства, заставившие Соню тряхнуть стариной. Марья Власьевна грозилось свезти молодую особу на новогодний бал в Собрание. С этой целью она однажды принудила Соню ехать в магазин и выбирать наряды. Не найдя ничего подходящего, спешно вызвала свою портниху и объяснила ей, что бы она, Марья Власьевна, хотела видеть на Соне в новый год. Бедная женщина божилась, что не поспеет за три дня, даже если наймет полк белошвеек.
   - Не желаю ничего слышать, матушка! - возмутилась Аргамакова. - Изволь мою волю исполнить, не то откажусь от твоих услуг. Не больно надо, коли ты такая нерасторопная! За месяц-то кто не сошьет? А ты попробуй вот так, за три дня. Не то найду кого посноровистей.
   Портниха покорно сняла мерки с Сони, которая пыталась отказаться от навязанной помощи и спасти бедную женщину от гнева.
   - Молчи, мать моя! - прикрикнула на нее Марья Власьевна. - Я знаю, что делаю!
   Пришлось подчиниться. И вот теперь Соня вспоминала прежние навыки, составляя пару Мише, чтобы не оконфузиться на балу в Собрании. Однако получалось нескладно, потому что мысли танцовщицы витали где-то далеко. Мсье Бодри делал замечания и, кажется, начинал сердиться.
   - Мадемуазель, отдайтесь всецело танцу, иначе у вас ничего не выйдет!
   Соня встрепенулась, сосредоточилась на плавных движениях, приседаниях и подскоках, но вскоре мысли ее вновь унеслись куда-то. Две вещи теперь беспокоили молодую особу. Во-первых, разговор с больной Сашенькой. Во-вторых ... чего греха таить, все тот же Дюваль царил в ее мыслях. И вовсе непонятно, что же теперь на первом месте.
   После несостоявшегося объяснения с Дювалем Соня не могла думать ни о чем другом. Однако недомогание Сашеньки затянулось надолго, и даже Владимир, наконец, забеспокоился. Он навестил бедную супругу, а после вызвал к себе Соню посоветоваться.
   - Душа моя, Сашенька опять больна, - начал он не без раздражения. - Ты бы поговорила с ней, мне она не открывается.
   - Непременно, я давно собираюсь...
   - Мне весьма не нравится ее самочувствие. Сделай милость, вызнай, что за капризы на сей раз у нашей чудесницы.
   Соне не понравилась пренебрежительность в речах Владимира, она тотчас кинулась на защиту Сашеньки.
   - Володя, ты несправедлив. Мы оба знаем, что Сашенька никогда не прикидывается, это вовсе не в ее характере. Я непременно поговорю с ней, теперь же!
   Она действительно устремилась к больной кузине, коротко попрощавшись с Владимиром, который с прежней безмятежностью направлялся в клуб.
   Сашенька лежала в полутьме на кисее кружевных подушек, и при этом слабом свете ночника можно было увидеть, как она бледна. Сердце Сони дрогнуло от жалости. Как же она эгоистична и жестокосердна, что до сих пор не нашла времени навестить страждущую! Соне сделалось нестерпимо стыдно за себя.
   - Сонечка, как хорошо, что ты пришла! - слабо пролепетала Сашенька и тотчас залилась слезами.
   - Душенька, отчего ты плачешь? - страдая, спросила Соня, сама готовая расплакаться.
   - Поди, сядь ко мне, - попросила Сашенька.
   Соня присела рядом с ней и взяла ее холодные руки в свои.
   - Что с тобой, Александрин? Что беспокоит тебя? Что болит?
   - Все, все ... плохо... - прерывающимся голосом ответила больная. - Владимир сух, холоден. Только с Биби проводит все время. Его не заботит мое самочувствие, тогда как раньше трепетал при каждом моем покашливании или тяжелом вздохе! - Она вновь расплакалась.
   Соня поморгала, отгоняя набегающие слезы жалости, и, силясь не расплакаться, взялась утешать несчастную женщину.
   - Помилуй, Сашенька, он просто ревнует, поверь мне! Я знаю его: Владимир, верно, уязвлен чем-то, отсюда это желание сделать тебе больно. Биби? О, не стоит твоих слез, верь мне, душенька. Неужто ты не видишь, что это игра?
   - Но за что? Зачем? - плакала Сашенька. - О, он так равнодушен, зол! Что сделала я ему?
   Соня несколько замялась, но все же ответила:
   - Это все Дюваль. Именно с его появлением, вспомни, душенька, начались всякие недомолвки и недовольство Владимира. Не так ли? Биби вовсе ни при чем, она под горячую руку попала.
   Сашенька перестала плакать и несколько задумалась.
   - Следует ли отказать мсье Дювалю от места? - спросила она неуверенно.
   Пришел черед Соне задуматься. Чего проще согласиться с этим разумным решением, но...
   - Дорогая, Миша так привязан к учителю. К тому же мсье Дюваль безупречен как воспитатель, ты сама это знаешь. Под каким предлогом мы откажем ему?
   - Да, ты права. Мишу с ним не узнать. Учитель влияет на него вполне благотворно. Скажи, Соня ведь мсье Дюваль отдается своему занятию с удовольствием?
   - Да, - вздохнула Соня. - Каким кавалергардом нарядил Мишу, любо-дорого! И все на свои средства!
   - Вот видишь... - прошептала Сашенька, и в голосе ее Соне послышалось облегчение.
   Да и сама она теперь не могла и подумать, что Дюваля не будет в доме. Как-то незаметно он сделался необходим, незаменим.
   - Но как же Владимир? - жалобно пролепетала Сашенька. - Я не вынесу более его равнодушия! Не прогонять же Биби, она так несчастна!
   - Воля твоя, но позволь теперь не согласиться! - возразила Соня. - Что за беда, если Биби наймет себе другую квартиру, как она, помнится, намеревалась?
   - Но как? - терялась Мартынова. - Как я скажу ей об этом? Мне бы не хотелось, Соня, лишаться подруги. Она непременно надуется на меня, и все наши планы рухнут.
   - Какие такие планы, когда ты лежишь больная который день уже? - удивилась ее собеседница.
   - Но балы, вечера, гулянья? Я и так уже пропустила сколько всего! Нет, отказать Биби я не в силах!
   - Тогда терпи, душа моя. Не вижу, как можно еще воздействовать на Владимира и вернуть его к прежнему! - Соня была непреклонна.
   Прекрасные глаза Сашеньки вновь наполнились слезами. Она схватила Соню за руку и жарко зашептала:
   - О нет, я не вынесу! Соня, душенька, послушай. Я не знаю наверное, но кажется, я ... беременна...
   3.
   - Нет, мадемуазель! Это несносно, вы не слушаете меня! Где вы блуждаете в своих мыслях? - возмущался мсье Бодри. - Все. Я умываю руки. Дети непременно перещеголяют вас в танце.
   Лиза и Катя хихикнули, но тотчас сделались серьезными под хмурым взглядом Сони. Когда учитель танцев удалился с поджатыми губами и обиженным лицом, Миша взялся утешать тетушку:
   - Это ничего, Соня. Мы с тобой еще порепетируем, и все получится!
   Воспитательница растроганно чмокнула Мишу в макушку:
   - Спасибо, мой ангел. Мсье Бодри прав, мои танцы никуда не годятся. Ох, не до того мне сейчас.
   Помимо всяких хозяйственных забот Соню одолевали тревоги, связанные с новостью, которую ей довелось узнать от Сашеньки. Молодая особа отправила детей умываться к обеду, а сама закрылась в своей комнате. Дюваля в доме не было. Он все чаще уходил по своим делам, насколько позволяли занятия с Мишей. После несостоявшегося объяснения француз заметно отдалился от Сони, она это болезненно ощущала. Давеча за завтраком (Сашенька по-прежнему не выходила к столу, а дети уже позавтракали) Владимир обратил внимание на отсутствие учителя.
   - Не загулял ли наш Дюваль? Не нравится мне это.
   Когда как его никто не поддержал, Мартынов сам себе пообещал:
   - Сегодня же справлюсь у князя Горского об его протеже!
   Биби тревожно встрепенулась:
   - Вы представлены князю? Но как?
   Соня внимательно прислушивалась к происходящему, и отметила беспокойную дрожь в голосе дамы.
   - Нет покуда. Он ускользает от меня с ловкостью невидимки. Однако я был у него на квартире и оставил визитную карточку. Право, князь не спешит отрекомендоваться.
   - Не проще ли спросить у самого мсье Дюваля, куда и зачем он отлучается? - робко пролепетала Биби. - Я уверена, ни на что дурное он не способен.
   Владимир шутливо округлил глаза:
   - И за Дюваля вы можете ручаться? О, Биби, вы воплощенное великодушие!
   Тут вступила Соня:
   - Володенька, ты в чем-то подозреваешь учителя?
   Мартынов сделался серьезным.
   - Знаю, скажешь, что пустое. И что прикажешь делать: все женское население без ума от француза. Что за комиссия, Создатель...! А ведь мы до сих пор ничего не знаем о нем.
   Силясь скрыть волнение, Соня возразила:
   - Однако он показал своими поступками и благородство, и усердие. Чего ж еще? Что подсказывает тебе сердце?
   Владимир усмехнулся:
   - Увы, сердце - это по вашей, дамской части. Я человек трезвый и должен полагаться на рассудок. А рассудок мне говорит, что дело нечисто.
   Соня теребила салфетку и не находила слов. Ей нечем было возразить, поскольку Владимир оказался прав, как всегда. Однако именно сердце подсказывало ей, что не следует сомневаться в благородстве Дюваля. Влюбленной женщине (да, приходится все же признать это!) представились ясные живые глаза, его внимательный, чуть насмешливый, но ласковый взгляд... Она невольно вздохнула. Тотчас же вздохнула и Биби. Владимир швырнул салфетку и грохнул стулом, поднимаясь.
   - Изволь беседовать с глупыми бабами!- и он вышел, хлопнув дверью.
   Женщины переглянулись, словно спрашивая друг у друга, что это с ним. Биби первая пришла в себя и посеменила за Владимиром, как обычно то делала Сашенька.
   И теперь, припоминая утренние события, Соня чувствовала необходимость разобраться во всем. Она решительно отогнала тревожные мысли, связанные с Сашенькиной возможной беременностью. Придет время об этом подумать, когда все станет ясно. Она раскрыла свою тетрадь и взялась писать.
   Между Дювалем и Биби определенно есть отношения. Вот каковы они? Биби показывает подлинную заинтересованность в судьбе Дюваля и трепещет при его упоминании. Дорого бы я дала, чтобы узнать, что между ними...Однако инстинкт подсказывает мне, что скоро все разъяснится. Эти отлучки из дома неспроста.
   Даша просунула голову и позвала:
   - Барышня, обедать кличут.
   "До тридцати лет дожила, а все "барышня",- с грустью подумала Соня. - Докрасовалась девица до седой косицы..."
   - Детей посади, я скоро спущусь, - приказала она горничной.
   Верить ли сну? - продолжила записи Соня. - Покуда ни намека на его исполнение, разве что только его маска заставляет задуматься. Что скрывается под этой маской? Все вопросы, вопросы и ни одного ответа. Завтра мы вместе ведем детей в балаганы, он обещал. Может статься, тогда вернемся к тому разговору? Дюваль обижен тем, что я не выслушала его. Я глупо поступила, осознаю вполне. Теперь не нахожу себе места от раскаяния. За утренним чаем хотела повиниться, но он казался неприступным, мрачным. На завтрак не явился, и теперь его нет. Одна надежда на завтрашние балаганы...
   Глубоко вздохнув, Соня закрыла тетрадь. Она поспешила в столовую и замерла на ее пороге, услышав голос француза.
   - О, нет, мадам, - смеялся чему-то Дюваль. - У меня нет невесты, а также никого родных.
   - Но где же вы бываете, когда уходите из дома? Может, решили наняться в другую семью? - спрашивала Биби, и в голосе ее чуткая Соня уловила нотки скрытой угрозы.
   Приняв независимый вид, она вошла в столовую.
   - Соня, мы завтра едем в балаганы! - радостно сообщил тетушке Миша. - Мсье Дюваль обещал! Вместе едем, верно?
   - Да, мой мальчик, - силясь не смотреть на француза, ответила Соня и заняла свое место.
   Дюваль поднялся при ее появлении, но и только. За всю трапезу он не перемолвился с ней ни словечком. Да и Биби тоже напрасно растрачивала свой пыл, посылая красноречивые взгляды: Дюваль говорил только с Мишей.
   4.
   Ранним утром следующего дня, который не предвещал ничего дурного, Соня заглянула к Сашеньке. Та уже проснулась и ждала горничную, чтобы умываться.
   - Что, душенька, нынче тебе лучше? - заботливо спросила Соня.
   - Будто лучше... - неуверенно ответила дама и виновато улыбнулась. - Сегодня, верно, спущусь.
   Они уговорились не сообщать никому о Сашенькиной беременности, покуда не будет верных подтверждений. Соня боялась даже думать, что их ожидает, если Сашенька и впрямь на сносях. Без ее, Сониной, помощи им не обойтись, не брать же в дом няньку. И тогда все неясные надежды молодой женщины на самостоятельную будущность рухнут, не осуществившись. Она никогда не оставит дорогих ей людей в тяжелый момент. Они ведь без нее, как дети, беспомощные. Вот и теперь Сашенька смотрит на кузину доверчиво, зная, что та поможет ей во всем. Разве можно обмануть ее ожидания?
   Соня вздохнула и улыбнулась Сашеньке ободряюще.
   - Ну и славно, сколько можно хворать. Даст Бог, все наладится.
   Она поспешила на кухню сделать необходимые распоряжения, какие делала всякое утро. На кухне кипела жизнь. На печи грелся огромный чан с водой, стояли ведра с ледяной водой для обливания Дюваля и Миши. Они готовились к процедуре в комнате француза. Кухарка и горничные живо обменивались впечатлениями.
   - И не лень ему день-деньской мыться да чиститься? - ворчала кухарка.
   - Верно, верно, - подхватила Таня. - Рубашки-то, почитай, каждый день меняет, не настираешься. Чай, это мода у хранцузов такая? А прыскает на себя благовония - натурально, наша Сашенька. Все рубашечки пахнут, ну ровно как в саду весной!
   - Дайте-ка понюхать хоть! - простонала Даша, и тут Соня сочла благоразумным вмешаться:
   - Делом бы занялись!
   - Так мы ж о деле! - ответствовала наглая Танька. - Нам велено это постирать, а сейчас принести воду со льдом да щетку для омовения и обтирания. Вот я и несу.
   Она красноречиво взялась за ведра и озорно подмигнула подруге, которая завистливо вздохнула. Этого Соня вынести уже не могла.
   - Пусть Тришка снесет, ему все равно идти топить в комнатах.
   Танька, по всей видимости, ничуть не опечалилась. Она захохотала во все горло и помчалась искать Тришку. Соню в доме не боялись. Все дворовые знали "барышню" с детских лет и любили ее, однако приказания ее никогда не оспаривались. И теперь кухарка выслушала ее с почтением, согласно кивнула и принялась хлопотать у печи.
   Самовар уже закипал, пора было накрывать стол к чаю. Соня погнала Дашу к Сашеньке, а сама, оглянувшись по сторонам, робко потрогала кончиками пальцев ткань сорочки Дюваля, скинутой в лохань с бельем. Кухарка Арина выскочила зачем-то из кухни, и Соня схватила сорочку и поспешно поднесла ее к лицу. У нее закружилась голова от знакомого и такого притягательного запаха. Это был запах молодого и чистого мужского тела. Тотчас устыдившись ("Господи, что я делаю?!"), Соня отшвырнула рубашку и выскочила из кухни, словно убийца с места преступления. Едва не сшибла по дороге Тришку, который явился за ведрами. Он задумчиво посмотрел ей вслед и почесал в затылке.
   После чая были классы. Соня учила девочек вязать крючком, а пока вязали, твердили наизусть стихи Пушкина. Воспитательница казалась рассеянной, чего никогда не случалось с ней во время занятий.
   - Итак, "Птичка Божия не знает".... - подсказывала она Кате и задумывалась надолго, не слыша, что так старательно лепечет девочка.
   - "Людям скучно, людям ... грустно".
   Лиза толкнула сестрицу в бок:
   - Неверно! - и тотчас поправила: - "Людям скучно, людям горе".
   Соня встрепенулась.
   - Да-да, милая...
   Она все слушала, что происходит за стенкой в комнате француза. Миша и Дюваль громко говорили и смеялись. И дурного настроения как ни бывало!
   За чаем-то француз выглядел сердитым и замкнутым. На замечание Владимира о частых отлучках он ответил лишь:
   - Пардон. Неотложные дела.
   Биби неопределенно фыркнула, а бледная Сашенька стоически молчала.
   - Что ж, неотложные дела у всякого случаются, - только и изрек недовольный Владимир.
   Соня не знала, как ей быть. Следовало поговорить с Дювалем и узнать, во что же он желал ее посвятить, но холодность француза отталкивала и пресекала всякие попытки. Приходится мириться, но инстинкт подсказывал Соне, что дело не терпит отлагательства. "Может, пойти теперь к нему и вызвать на беседу?" - предположила молодая женщина.
   - Соня, а кто такая "лива"? - прервала ее размышления Катя.
   - Что такое? - вновь встрепенулась учительница и непонимающе уставилась на девочку.
   - Ну, вот: "Хлопот лива не свивает долговечного гнезда"?
   Тетушка рассмеялась и, поцеловав малышку, растолковала:
   - Это одно слово - хлопотливо...
   "Ничего, - подумала она. - В балаганах-то я непременно найду способ поговорить с Дювалем!" На этом и успокоилась.
   5.
   В балаганы отправились после сытного, основательного завтрака. Ехали в Петровский, где устраивались еще и катания на тройках. По дороге не раз встречались сани с ряжеными да цыганами. Народ гулял от души. Легкий морозец и солнце довершали картину святочного торжества. Как обычно. Соня ехала с девочками, а Дюваль и Миша следовали за ними в своих маленьких санках. Всем было весело, смеялись без причины. Когда выбирались на широкие улицы, оба кучера, молодые, азартные парни, норовили устроить состязание в быстроте. Тогда обе упряжки неслись наперегонки, и дети едва не вываливались из саней. Задыхаясь в снежной пыли, они визжали от восторга и криками ободряли разошедшихся молодцов.
   Соня заразилась общим азартом и тоже что-то кричала, смеялась и - врх неприличия! - показывала язык отстающим спутникам. Впрочем, Дюваль тоже не оставался в долгу. Изловчившись, он хватал с обочины снег, лепил его в ком и зашвыривал в девичьи сани. Причем угадывал именно в Соню. Девица смеялась, стряхивая снег со сбитой набок шляпки, и пальчиком грозила баловнику. Девочки так развеселились, что надумали встать в санях во весь рост, чтобы показать Мише нос. Насилу Соня их угомонила.
   В Петровском уже вовсю шло гулянье. Прежде чем отправиться смотреть балаганные чудеса, решили поглазеть на скачки. Дюваль вновь удивил Соню тем, что выразил желание участвовать в конных состязаниях верхом. Он исчез на некоторое время, а после вернулся с великолепным скакуном гнедой породы.
   - Ахилл! - восторженно вскрикнул Миша.
   Соня не успела остеречь любимца, как тот уже целовал морду гнедого и трепал его ухоженную гриву.
   - Что это? - обратилась тетушка за разъяснением к Дювалю.
   - Соня, ты не пугайся, это Ахилл. Мы в манеже с ним познакомились, - опередил его Миша.
   Девочки тоже осторожно подбирались к Ахиллу, не слушая Сониных окриков.
   - Мсье Дюваль, что же это? - растерялась воспитательница.
   - Он весьма деликатный конь, не тревожьтесь, - ответил француз, ласково оглаживая Ахилла и любуясь им, как собственным дитя.
   - Барин, али раздумали? - крикнул какой-то мужик, и Дюваль, бросив свой редингот прямо на снег, вспрыгнул в седло с исключительной для его сложения легкостью.
   Тотчас к нему подъехал верховой в бело-красном мундире. Соне он показался смутно знакомым. Однако времени вспомнить не было. Соревнующиеся выстроились в линию, и Дюваль с офицером среди них. Звук колокола возвестил о начале состязания. Что тут началось! Снег взметнулся под копытами лошадей, вопли сочувствующих наблюдателей покрыли крики торговцев, стайки мальчишек следовали за шумной кавалькадой на безопасном расстоянии. Соня насилу удержала детей возле себя. Она боялась, что их затопчут в толпе.
   Впрочем, она сама едва утерпела, чтобы не кинуться вслед за Ахиллом. Миша нашел небольшое возвышение - поваленное дерево на краю пустыря, где проходили скачки. Маленькое общество взгромоздилось на дерево, силясь рассмотреть, кто скачет впереди. Море голов закрывало им обзор, но всадники вскоре вернулись на новый круг, и все увидели, что соперников опережает офицер в белом с красным мундире. За ним по пятам, не отставая, следовал Дюваль.
   Соня поймала себя на том, что в волнении кусает кончик перчатки. Девочки, рискуя поскользнуться и упасть, прыгали на месте, хватаясь друг за друга. Миша тянул шею и готов был выскочить из собственной кожи, чтобы проследить ход состязания.
   Победил офицер. Соня видела, как спешились всадники, Дюваль что-то горячо объяснял сопернику и был непривычно возбужден. Офицер снисходительно трепал его по плечу. Затем соперники взяли под уздцы лошадей и увели их куда-то. Дюваль вернулся мрачным, с обиженной физиономией натянул редингот, протянутый Мишей. Соня сунулась было его утешать, но он так посмотрел, что бедная девица прикусила язык. "Как некстати огорчился Дюваль! - подумала она. - Теперь к нему и не подступишься..." А вопросов скопилось - пропасть!
   Молча направились в балаганы. Тут дети скоро забыли поражение учителя, дивясь всяческим чудесам. Они остановились подле театра Петрушки, да Соня, с брезгливостью послушав шутки кукольного героя, тотчас увела их подальше.
   - Позорище! - проворчала она.
   Дюваль продолжал безучастно молчать, и это весьма раздражало бедную девицу. Дети стали просить разрешения покататься с ледяных гор, устроенных на широкой площади у Петровского дворца. Тревожась, как бы чего не случилось с девочками, Соня сама взобралась с ними на гору и даже рискнула скатиться вниз. Салазки, на которых она съезжала, все норовили выскользнуть из-под нее, от скорости захватывало дух, и Соня невольно визжала точно так же, как ее питомицы. Дюваль изволил улыбнуться, наблюдая за ними со стороны. Храбрец Миша катался, держась на ногах, что удивляло и восхищало девочек. Наконец они устали, и, разгоряченные, румяные, запорошенные снегом, вернулись к Дювалю. Тут Соня с невольным трепыханием сердца вновь прочла в глазах учителя ласковый интерес.
   6.
   Пошли по балаганам. Посмотрели диораму, восковые фигуры, батальные сцены. В одном из балаганов их задержало выступление фокусников разного рода и глотателей яда и огня. На беду Миша потянул спутников в высокий балаган с матерчатым куполом: там изумлял всех своим искусством канатоходец. Дети с замиранием сердца следили, как тот не только ходит по натянутому туго канату, но и устанавливает стол и стул и непринужденно завтракает, балансируя на высоте в несколько метров.
   Чадили факелы, толпа стискивала со всех сторон, и Соня не чаяла выбраться отсюда. Однако дети в восторге вопили:
   - Нет, Соня, еще, еще посмотрим!
   Народ все прибывал, далеко оттеснив их от выхода, и Дюваль уже высказывал тревогу. Они поднялись на дощатый помост, чтобы не было так тесно, однако и туда ринулись толпы, теснимые снизу.
   - Пробиваемся к выходу! - скомандовал Дюваль и пошел вперед, прокладывая путь остальным.
   Они уже достигли края помоста, как вдруг раздался чей-то ужасный крик:
   - Горим!
   Толпа, состоявшая по большей части из молодых парней и мужиков, всколыхнулась и ринулась к выходу, сметая все на пути и давя упавших. Дюваль крикнул Соне:
   - Детей вперед!
   Не теряя хладнокровия, молодая особа втиснула детей перед собой и прикрыла их своим телом. Испуганные дети тесной кучкой следовали за Дювалем, который с невероятной силой расталкивал безумную толпу и прокладывал им путь к выходу. Внезапно откуда-то вырвалось пламя и закрыло дорогу. Дети закашлялись. Соне щипало глаза, и она почти ничего не видела. Дюваль, держа напор толпы своим телом, быстро осмотрелся по сторонам. Дым заволакивал балаган, не давая дышать несчастным жертвам. Горела уже материя купола, занявшаяся от драпировки, прикрывающей голые доски балагана. Все началось, верно, с факела, нечаянно вырванного из гнезда.
   - Наверх! - неожиданно скомандовал Дюваль и стал пробиваться назад, откуда они только что выбрались.
   Поднявшись на помост, который грозил вот-вот вспыхнуть, Дюваль бросился сдирать материю купола, которая начиналась именно с этой высоты. Ему уже помогали другие мужчины, откуда-то взялся нож, дело пошло быстрее. Когда образовалась брешь, пламя вспыхнуло с новой силой, снизу раздались вопли погибающих в огне.
   - Прыгайте! - крикнул Дюваль Соне.
   Она с ужасом смотрела в открывшуюся пустоту.
   - Немедленно прыгайте и принимайте детей! - яростно рыкнул молодой француз и добавил несколько неблагопристойных слов на чисто русском языке.
   Соня закрыла глаза и ухнула вниз. Она не разбилась и даже не покалечилась: под ней оказались большие, еще не заледеневшие снежные сугробы. Едва опомнившись, Соня вскочила, чтобы поймать падающую на нее Катю. За ней последовала Лиза, а Миша спрыгнул сам.
   - Скорее уходите! Уходите! - кричал им сверху Дюваль, из последних сил сдерживающий напор тел.
   С трудом карабкаясь по сугробу, Соня тащила девочек за собой. Они насилу успели. Сверху, как по команде, посыпались люди, падая друг на друга, давя и калеча. Несмотря на страх и ужас, Соня помнила о Дювале. Отведя детей к саням и не обнаружив ни одного кучера, она строго-настрого наказала Мише никуда не отходить и смотреть за девочками.
   - Ты куда? - спросил ее бледный Миша, который держался изо всех сил, чтобы не вопить, как Лиза и Катя. - Соня, ты скоро вернешься?
   - Да, милый, - вытирая с его лица сажу, успокоила Соня. - Я только посмотрю, как там Дюваль.
   Она вернулась к месту бедствия, и страшная картина открылась ее глазам. Балаган полыхал, а люди в бессилье бегали вокруг, не зная, как помочь оставшимся в балагане. Полицейские оцепили пожарище, не принимая мер. Да и поздно было. Пожарной команде не подоспеть, даже если и заметят на городской каланче дым, и пошлют команду в нужном направлении. Слишком далеко от города.
   - Что же вы стоите? - вскрикнула Соня, обращаясь к усачу в полицейском мундире. - Надобно тушить пожар!
   - Никаких указаний не было, - ответил тот, дрогнув усом.
   Люди сами помогали обожженным, снаряжали повозки для раненых. Соня металась вокруг балагана в надежде увидеть Дюваля. Думать о худшем она не желала, но как же ей было страшно! Он спас ее и детей, а сам? Спасся ли сам? Она металась вокруг оцепления, и видела обожженных людей, которые прыгали из огня и падали возле балагана. Не вынеся этого зрелища, Соня ринулась за оцепление, но была весьма чувствительно схвачена дюжим молодцем в мундире.
   - Не велено, сударыня! Не велено пускать. Извольте отойти подальше.
   Она билась в сильных руках, не помня себя и думая лишь о погибающем Дювале.
   - Отпусти женщину, каналья! - услышала Соня знакомый голос, и почувствовала, как ослабела хватка квартального и она очутилась на свободе.
   Перед ней стоял Дюваль. Не замечая сажу и грязь на одежде, превратившейся в лохмотья, Соня с плачем припала к груди француза и замерла на миг, сжимая его в своих объятьях.
   - Вы живы! Боже, какое счастье, вы живы...
   - Полегче, Соня, полегче, - пробормотал Дюваль по-русски, и Соня, отпрянув, увидела, что он морщится от боли: - На мне живого места нет.
   Только теперь девица заметила на его лице и руках ожоги.
   - Немедленно домой! - закричала она. - Вам надобно наложить повязки!
   - Не теперь. Вы сядете в одни сани, Филька отвезет вас. А мы с Василием задержимся. Везите, Соня, детей домой. Они и без того натерпелись.
   - Но как же вы? - растерянно спросила молодая женщина, не выпуская из рук край одежды Дюваля.
   - Я скоро вернусь. Поторопитесь же!
   Соня послушалась, но покуда шла до экипажа, все оборачивалась назад. Она увидела, как к Дювалю подвели Ахилла, и он взялся впрягать его в наспех сооруженные сани, на которых лежали несчастные жертвы пожара.
   Притихшие дети сидели в санях, накрывшись медвежьей полостью и тесно прижавшись друг к другу. Они обрадовались Соне, словно уже и не чаяли ее увидеть. Девочки тихонько плакали, братец мужественно утешал их.
   - Соня, мсье Дюваль забрал наши сани, - сообщил Миша. - Мы поедем вместе.
   Соня обняла его и поцеловала.
   - Да, мой ангел, я знаю.
   Тут появился Филька, весь перепачканный сажей, но не утративший веселости. Как ни в чем не бывало, он свистнул и взмахнул кнутом:
   - Посторонись!
   И они помчались, с облегчением удаляясь от этого страшного места.
   7.
   По дому с быстротой молнии разнеслась весть о беде, в которую попали дети. Они едва успели подняться на крыльцо, как вся дворня столпилась в передней с причитаниями и воем. Соня, давно взявшая себя в руки, гневно воскликнула:
   - Будет вам выть! Все, слава Богу, живы, нечего причитать, как по покойнику! Сашеньку напугаете.
   Но было поздно. Александра Петровна уже спускалась из своих покоев бледная как полотно. Держась за сердце, она медленно приблизилась к детям и рухнула без чувств. Девушки забегали, засуетились вокруг нее. Прибежала, запыхавшись, Биби, следом за ней спустился Владимир. Сжав зубы, он молча, тщательно осмотрел и ощупал каждого ребенка и только тогда, подняв глаза на кузину, спросил:
   - Что случилось?
   - Пожар в балагане, - коротко ответила Соня.
   - Дюваль? - жалко пролепетала Биби. - Он ... жив?
   Тут Сашенька, которую усадили на стул, открыла глаза и с тем же мучительным вопросом впилась в лицо Сони.
   - Жив! - возвестил Миша. - Он нас спас! И Соню. Теперь других спасает. Он... он... - мальчик глубоко вздохнул, не находя нужного слова, - герой!
   Тут девочки, оправившиеся, наконец, от пережитого потрясения, наперебой взялись сообщать подробности печального происшествия. Соня распорядилась:
   - Воды поболе нагреть, приготовить мази, чистое полотно. Дети, мыться, переодеваться. После я осмотрю вас.
   Потом она окинула тревожным взглядом старших и дрогнувшим голосом произнесла:
   - Дюваль изрядно обожжен, надобно доктора позвать.
   - Где ж он сам? - спросил Владимир.
   - Скоро вернется, - тихо ответила Соня и занялась детьми.
   Она не стала живописать о том, как Дюваль чудесным образом заговорил чисто по-русски, решила прежде сама во всем разобраться. Предчувствуя нечто неотвратимое, она не спешила искать разгадку сим чудесам.
   Остаток дня прошел в тревожном ожидании. Пообедали наспех, без Владимира и Дюваля. Мартынов отправился к губернатору выяснять обстоятельства пожара, который переполошил всю Москву. К вечернему чаю не замедлила явиться Марья Власьевна, но даже ей не удалось рассеять тревожную обстановку в доме. От пережитого потрясения вдругорядь слегла Сашенька, Соня была сама не своя, прислушивалась ко всякому звуку, доносившемуся с улицы. Миша тоже не находил себе места в ожидании Дюваля, девочки притихли. Лишь Биби слушала городские новости от Марьи Власьевны, но и она казалась не столь безмятежной, как прежде.
   - Дмитрий-то Владимирович велел расследовать, как и что, виновников наказать, - повествовала Аргамакова.
   - А кто виновные? - вскипела Соня. - Пожарные не прибыли, а полицейские вместо того, чтобы людей спасать, не подпускали никого к балагану и сами бездействовали! Таких, как Дюваль, было ничтожно мало! С кого теперь спрашивать? Поздно - люди погибли!
   - Дюваль-то каков! - удовлетворенно отметила Марья Власьевна. - Век теперь меня благодарить за него будете.
   Биби с удивлением на нее посмотрела, но ничего не сказала. Соня тоже предпочла отмолчаться. Однако почтенная дама уже отвлеклась от предмета беседы:
   - А ведь завтрашний бал в Собрании не отменили! Сонюшка, мы едем!
   - После всего - на бал? - удивилась Соня. - Воля ваша, Марья Власьевна, я не еду. Да, боюсь, Дювалю понадобится помощь.
   - Полно вздор-то молоть! - рассердилась Аргамакова. - Я портниху загнала с твоими нарядами, а ты теперь кобенишься!
   Соня не успела ничего сказать в свое оправдание. С улицы послышался шум подъезжающего экипажа, и в гостиную влетела Даша с сообщением:
   - Француз прибыли-с!
   Молодые дамы опрометью бросились в переднюю. Марья Власьевна и та не выдержала, поспешила за ними, чтобы посмотреть на героя. Дюваля уже обхаживали девушки, набежавшие из людской. Они сняли с него пропахшие пожаром, прожженные во многих местах редингот и сюртук, принесли стул. Дюваль тяжело опустился на него. Он натурально валился с ног от усталости, и являл из себя жалкое зрелище. Соня шикнула на девиц и деловито принялась осматривать ожоги на руках и лице Дюваля. Биби лишь тихо постанывала, а Марья Власьевна тотчас взялась командовать:
   - Капусты кислой наложить или морковку натереть! Тащите баранье сало, помогает. Если пойдут волдыри, ржаное тесто хорошо прикладывать. Можно еще яйцом взбитым намазать, где не сильно обожжено. А для рук лучше всего, - она понизила голос, - переведи ему, Сонюшка, помочиться на них и дать обсохнуть.
   Девушки прыснули, а Биби брезгливо поморщилась. Однако Марья Власьевна скоро привела всех в чувство:
   - Чего пялитесь? Немедля исполнять!
   Девицы тотчас умчались на кухню. Соня не стала ничего переводить. Она помогла Дювалю подняться и добрести до комнаты.
   - Соня, - заговорил по-русски Дюваль, - мне необходимо покинуть ваш дом. Я готов объясниться...
   - Не прежде чем я наложу повязки, иначе останутся шрамы. У меня есть отменный бальзам. Снимите рубаху, надобно осмотреть вас.
   Дюваль подчинился. Он невольно охнул, задев больное место, и Соне пришлось ему помочь.
   - Я пошлю за доктором, - с трудом выговорила молодая женщина, осмотрев раны на его сильных плечах. Она насилу удержалась, чтобы не расплакаться от нестерпимой жалости к мужественному человеку.
   - Не надобно доктора. Право, бывало и хуже... - храбрился Дюваль, но силы его определенно были на исходе.
   Он молча перенес промывание ран и наложение мазей и повязок. Соня осторожно смазала своим волшебным бальзамом ожоги на лице и руках мнимого француза. После она помогла ему лечь на кровати так, чтобы не сбились повязки, и уже готовилась уйти, как Дюваль вдруг нарушил молчание:
   - Софья Васильевна, вы единственный человек в этом доме, кому я могу довериться... Выслушайте меня.
   - Не теперь, - умоляюще посмотрела на него Соня и легонько приложила пальцы к его губам. - Вам следует непременно поспать. Вот когда восстановите силы, тогда и поговорим.
   Она поспешила уйти. Запершись в своей комнате, бросилась к заветной тетради.
   "Я боюсь узнать правду! Боюсь разрушить то, что связывает нас теперь с этим загадочным человеком. Он сказал, что доверяет мне. Боже милосердный, как мне хочется ему верить! Искала допросить его, вытянуть все секреты, а когда он сам решился открыться, я бегу! Мне страшно. Дурные предчувствия терзают меня беспрестанно. Вспоминается рождественский сон.
   Он спас меня и детей. Он пострадал за людей. Возможно ли ему не верить? Я видела его в беде, этого ли не довольно? Однако он тщился открыть свою тайну, а я позорно бежала... Я знаю, как скоро Дюваль снимет свою маску, я потеряю его навсегда. Ничего нельзя будет изменить! И вот теперь я оттягиваю этот миг, сколь хватит духа не слышать мольбы раненого и беспомощного человека. Любимого человека..."
   8.
   - Я не еду в Собрание, - вновь заявила Соня, прощаясь с Аргамаковой.
   - Не дури, матушка! - тотчас обрушилась на нее Марья Власьевна.
   - Право, Марья Власьевна, мне надобно остаться, - сказала Соня твердо. - Сашенька и Дюваль нуждаются в уходе, каково им будет без меня?
   Аргамакова отступилась:
   - Но к Мещерским я тебя беспременно вывезу, и не вздумай упираться!
   С этим она оставила дом.
   В Собрание Владимир уехал с Биби, чем неприятно удивил всех домашних.
   Узнав об этом, Сашенька опять разрыдалась. Жизнь ее рушилась, как песчаный берег, размытый половодьем. Прелестный костюм турчанки, купленный во французском магазине для этого бала, напоминал о несбывшихся надеждах. Но что было делать? Тошнота усилилась, слабость охватила все члены, шевелиться не стало сил. Пожар в балагане вовсе подкосил слабую натуру Сашеньки. И еще очередное объяснение с Владимиром...
   Супруг счел причиной болезни Сашеньки разыгравшееся воображение. Он положительно не хотел прощать ей беспокойство за Дюваля. И даже забота о детях, напуганных, потрясенных пережитым, не объединила супругов. Владимир зашел попрощаться перед балом, но казался холодным и далеким. Разве Сашенька могла открыться ему? А как хотелось поделиться предположениями! Обрадуется ли теперь этот, такой чужой, Владимир? Было ли родство душ? Не приснилось ли ей счастье с любимым, их тихое семейное счастье? Ах, зачем они покинули имение, приехали в Москву, полную искушений? Права была Соня, когда отговаривала их ехать. Не для семейной жизни такое существование! Рассеяние и соблазн...
   Покуда Сашенька придавалась печальным размышлениям, Владимир скучал на балу. Он не желал себе признаваться, что поехал только из упрямства и своеволия. С Биби ему было скучно. Одно дело, игра в легкий флирт на глазах этих влюбленных дур, другое дело - остаться с Биби наедине и слушать ее вздор. Однако беззаботная дама тотчас упорхнула танцевать с каким-то адъютантом.
   - Проклятье, - выругался Владимир сквозь зубы, заметив, что к нему торопливо приближается Амалия, наряженная еврейкой.
   Амалию сопровождал странный господин в шальварах и остроносых туфлях. Он был закутан в восточное покрывало, лицо скрыто под маской. Однако Владимиру не составило труда догадаться, кто следовал тенью за госпожой Штерич. Это был Турчанинов.
   - Мой дорогой, как давно я не видела тебя! Неужели ты один нынче? Что сделалось с твоей прекрасной супружницей? - посыпала Амалия вопросами.
  
   - Она нездорова, - холодно ответил Владимир, не желая вступать в долгие беседы.
   Однако Амалия как раз желала. Она присела на софу и веером указала место рядом с собой. Владимир невольно подчинился. Турчанинов встал чуть поодаль.
   - Ты один? - с нарочитой небрежностью спросила Амалия, обмахиваясь веером из перьев.
   - Помилуй, Амалия, потащился бы я на этот скучный бал, кабы не нужда? - слукавил Владимир. - Мадам Бурцева непременно желала выехать.
   - Ах, мадам Бурцева! - многозначительно произнесла Штерич, внимательно взглянув на Мартынова. - Ее история наделала шуму в Москве. Что, она так хороша, как сказывают?
   Владимир небрежно пожал плечами.
   - Суди сама, она идет сюда.
   Нехотя представив дам, Мартынов не чаял, как сбежать от них обеих. Его мысли постоянно возвращались к дому, детям, к Сашеньке. Раскаяние грызло Мартынова. Он вспоминал несчастное лицо жены, когда она, шепнув на прощание: "Ступай, хоть ты повеселись за нас", перекрестила его и поцеловала в лоб. Владимир видел, как бедняжка мучается. Сашенька побледнела, осунулась, как обычно бывало во время беременности. Уж не беременна ли она? Владимир встрепенулся.
   Болван, он мог бы догадаться! Сашенька силилась что-то сказать ему, а он не слушал. Бесчувственный чурбан! Не обращая внимание на веселое щебетание дам, Мартынов погрузился в глубокие раздумья. Открытие обрадовало его. Коль скоро он прав и Сашенька действительно понесла, все вернется на круги своя. Во время беременности Сашенька нуждается в его внимании, постоянном присутствии рядом. Это закон. И он непременно сделается внимательнее и заботливее. Он будет беречь и лелеять любимую жену...
   Владимир не заметил, как Биби вновь упорхнула. Он очнулся лишь тогда, когда Амалия обратилась к нему с вопросом:
   - Дорогой, я наслышана о вашем французском гувернере. Что, ты доволен им? Сказывают, он спас детей на пожаре? Это верно?
   - Верно, - раздраженно ответил Владимир, чувствуя какой-то подвох.
   - Еще сказывают, он слепок с греческих богов? Ты не находишь? - коварно спросила Амалия.
   - Не доставало мне еще разглядывать стати какого-то гувернера! Ты шутишь?
   Владимир злился, однако Амалия, казалось, не замечала этого. Она невинно вопросила вновь:
   - Но, верно, твои дамы не столь безразличны к нему? Такое часто случается, поверь мне, mon cher! Непременно будь настороже! - она загадочно улыбнулась змеиной улыбкой.
   - Желаешь что-то сказать, говори! - вконец рассердился Владимир.
   - Ну, полно! - Амалия шутливо хлопнула его веером по руке: - Какая гроза! Я всего лишь советую тебе держать ухо востро. Что как этот француз не тот, за кого себя выдает?
   - Ты что-то знаешь? - зло спросил Владимир и больно стиснул ее локоть.
   Амалия высвободила локоть и опасливо отодвинулась от Мартынова. Турчанинов сделал движение в ее сторону, но дама качнула головой, и тот вновь застыл как изваяние.
   - Ты тоже скоро все узнаешь! - прошептала она в самое ухо Владимиру, и едва успела ускользнуть от его руки.
   Держась на безопасном расстоянии, Амалия громко произнесла:
   - Возможно, завтра!
   На них уже оглядывались, но ничего не поняли. Когда Биби вернулась на свое место, она не узнала кавалера. Владимир кипел бешенством и не чаял убраться отсюда. Лишь вняв пылким мольбам прелестной спутницы, он изволил остаться еще на некоторое время. Однако до конца общего веселья Владимир ни разу не улыбнулся, не станцевал ни одной кадрили, не съел мороженого, только пил неумеренно и многажды удалялся курить свои сигарки. Беспокойство, как сокрытый червь, грызло его, и хмель не брал.
   9.
   Соне было стыдно. Весь день она бегала к Сашеньке, а покои Дюваля обходила стороной. Вовсе не оттого, что не хотела видеть его израненного. О нет! Она готова была просидеть у его постели целую вечность. Она почла бы за величайшее счастье служить ему, менять его повязки, поить травным настоем и ставить компрессы. Но на деле трусливая девица как огня боялась встречи с мнимым французом. Она трепетала при мысли о скором разоблачении и неизбежной разлуке. Покуда сохранялась иллюзия прежнего уклада, она могла грезить о невозможном.
   Соне докладывали, что Дюваль справлялся о ней. Ночь прошла спокойно. Сильное сложение, выносливость не позволили молодому мужчине слечь надолго.
   Не то Сашенька. Она опять плакала и дурно спала. Соня сидела возле нее до возвращения Владимира. Только после его поцелуя на ночь бедняжка несколько успокоилась и задремала. Но более всего ее утешило обещание Владимира весь завтрашний день посвятить супруге. Соня оставила кузину, лишь уверившись, что та спит.
   Все домашние отметили наутро изменения в состоянии духа Владимира Александровича. Мартынов был внимателен к детям, тепло и нежно говорил с Соней, беззлобно подсмеивался над Биби, припоминая ее победы на давешнем балу. Казалось, беспокойство и раздражение оставили его наконец. Даже с Дювалем Владимир обошелся приветливо, чем нимало удивил присутствующих.
   - Мсье Дюваль, я ваш вечный должник, - заявил Мартынов, когда француз неожиданно для всех занял свое место в столовой. Положительно он шел на поправку.
   После слов отца Миша весь засветился горделивой радостью. Однако Дюваль не вполне оценил признательность Мартынова, он лишь молча поклонился. Соне почудилось, что ему неловко под благодарными взглядами. Владимир же не утратил прежнего расположения духа, глядя на мрачное лицо Дюваля. Он весело переговаривался с Биби, покуда подавали чай, а, напившись чаю, направился в Сашенькины покои. Соня не смела глянуть на Дюваля, сидевшего визави. Учитель меланхолически постукивал ложечкой по блюдцу и от времени до времени взглядывал на Соню. Бедная девица не выдержала испытания и позорно сбежала из столовой под благовидным предлогом.
   Тем временем у супругов Мартыновых состоялось решительное объяснение. Когда Владимир вошел, Сашенька встрепенулась и вся подалась к нему. В ее глазах было столько надежды и радости, что сердце Владимира дрогнуло. "Трижды болван!" - подумал он, нежно целуя горячую щечку жены. Присев на постели и бережно сжав безвольную ручку Сашеньки, он задал единственный вопрос:
   - Скажи, душа моя, ты беременна?
   Сашенька вздрогнула и с испугом взглянула в его глаза. Она хотела увидеть в них ответ на все мучительные вопросы, что толпились в ее измученной головке. Одобряет ли? А может статься, недоволен? Подозревает в чем-то - он так мнителен?
   - Да, - испуганно прошептала бедная женщина и увидела, как просияло лицо супруга.
   - Славно! Право, я рад.
   Из глаз его прелестной супруги полились слезы.
   - Ну, полно, ангел мой. Я счастлив, совесть тому порукой, - Владимир привлек ее на грудь и осыпал поцелуями заплаканное личико.
   Сашенька приникла к нему и пуще расплакалась, теперь от счастья. Все сомнения вмиг рассеялись, более ничего не стояло между ней и супругом.
   - Тебе надобно беречь себя и наше дитя, а ты что же делаешь? - ласково укорял Владимир, нежно гладя ее по головке.
   Сашенька не припомнила, когда ей было так хорошо. Она послушно отерла слезы и улыбнулась.
   - Так-то лучше.
   - Как я была глупа, что боялась тебе признаться! - посетовала Сашенька. - Меня терзают страхи, предчувствия...
   - О чем же ты печалуешься, душа моя? - встревожился Владимир.
   - Что как я умру? - прошептала прелестная женщина, спрятав личико у него на груди.
   - Полно, душенька, тебе ведь не впервой. Это все фантазии!
   Сашенька кивнула, крепче прижимаясь к супругу, и тот зашептал ей на ухо что-то успокаивающее, нежное. Постепенно ласки его обретали порывистость, дыхание пресеклось. Сашенька томно прикрыла глаза и легко подчинилась пробужденной страсти любимого мужчины.
   Соня, решившая вновь навестить кузину и самолично отнести ей чашку чая, остановилась у двери и удивленно подняла брови. Постояв немного, она тихонько удалилась, шикнув по пути на Дашу, которая зачем-то искала Владимира.
   "Они помирились, моя молитва услышана! - записывала вскоре Соня. - Теперь я молюсь о том, чтобы ничто более не мешало их семейному счастью! Однако в душе по-прежнему тревога, в том виноват Дюваль. Я предчувствую неотвратимую беду, это чувство не дает мне покоя. Потерять его навсегда? Только не это! Кто он? Заговорщик? Шпион? Преступник? Нет, невозможно!
   Однако пора с ним объясниться. Кажется, я чувствую в себе силы сделать это. Готов ли он?"
  
   Прежде чем направиться к Дювалю, который покуда был освобожден от уроков и отлеживался в своей комнате, Соня тщательно изучила свое отражение в зеркале. Она хмурилась. Нет, с такой физиономией только дома сидеть. Хоть и нет на ней старого уродливого чепца, и волосы причесаны на прямой пробор и убраны в строгий узел, краше она не стала. Вот бы опять распустить волосы по плечам да повязать красный платок по-пиратски! Такой наряд ей более к лицу.
   О, как хотелось бы сделаться красивой, как Сашенька или Биби! Дюваль тотчас бы дрогнул. Но... смотрел бы он тем ласковым, чуть насмешливым взглядом, каким смотрит теперь на нынешнюю Соню? Этот взгляд заставляет ее краснеть и трепетать. И думать о чем-то запретном, давно забытом... Вот и сейчас краска залила лицо, и Соня невольно оглянулась на дверь, словно боялась, что ее застигнут за этими дерзкими, непристойными мыслями и прочтут их. Что же делается с ней? Бедная дева точно отравлена каким-то таинственным зельем.
   Решительным жестом Соня вынула шпильки из косы и распустила свои чудесные волосы по плечам. Повязав на открытую шею газовую косынку, она в последний раз глянула в зеркало и направилась к Дювалю. Легонько постучав, она тотчас вошла и отпрянула. На постели француза, низко склонившись к нему, сидела Биби. Она недовольно воззрилась на Соню, которая не нашлась сказать ничего умнее, нежели:
   - Я зашла справиться о здоровье мсье Дюваля.
   Молодой мужчина приподнялся, и Соня отвела взгляд, увидев под повязкой его обнаженную грудь. Она попятилась назад и, уже прикрывая дверь, услышала голос Дюваля:
   - Софья Васильевна, куда же вы?
   Пожав плечами, Соня поплелась к себе.
   10.
   Владимир сдержал слово, и весь день провел возле супруги. Сашенька так воспряла духом, что даже вышла к обеду и храбро откушала консоме и рагу из жареной дичи. На щеках прелестной дамы - невиданная вещь! - заиграл легкий румянец. Соня с понимающей улыбкой наблюдала за супругами. Владимир, чудилось, был вполне всем доволен. Он похвалил повара, пообещал детям прогулку за город, в подмосковную Марьи Власьевны, куда она давненько зазывала Мартыновых. Соню кольнула невольная зависть, когда она наблюдала за значительными переглядываниями супругов, их нежными рукопожатьями вскользь и другими красноречивыми знаками любви. Она боялась увидеть те же признаки между Биби и Дювалем, однако, как ни силилась, не приметила ничего подозрительного. Француз был бледен и казался изрядно растерянным. Он искал взгляда Сони, но та коварно избегала его.
   Однако объяснение неизбежно, молодая особа не могла не признать это. Скрепя сердце она решилась на новую попытку заговорить с Дювалем. Сие действо было намечено на вечерние часы, которые обычно посвящались отдыху. Будто нарочно, Миша завладел вниманием учителя именно в это время. Соня обошла весь дом, прежде чем обнаружила их на кухне строгающими какие-то палочки. Увлекшись занятием, они не тотчас заметили девицу. Подняв, наконец, голову, Миша воскликнул:
   - Соня, ты-то нам и нужна!
   - Вот как? - удивилась его тетушка. - Неужто и я пригодилась?
   - Нам нужен лоскут белого полотна, - с улыбкой объяснил по-французски Дюваль.
   - Ожоги тревожат? - испугалась Соня.
   - Да нет же, Соня! - досадуя на ее непонимание, ответил Миша. - Не видишь разве, мы парусник сооружаем. А паруса еще нет.
   - Что ж, будет вам парус.
   В поисках лоскута Соня порылась в рабочем столике, в корзинках. Не найдя тряпочку нужного размера, она отрезала от куска. Вручив полотно доморощенным кораблестроителям, Соня еще потопталась в надежде, что Дюваль обратит на нее внимание, но тщетно. Пришлось уйти ни с чем.
   Прочие домашние, включая и девочек, собрались в гостиной помузицировать и поиграть в мушку по пять копеек. Настроение Владимира определяло климат дома, теперь он желал общения, веселья в домашнем кругу. Любуясь супругой, Мартынов попросил ее спеть. Сашенька просияла и села за фортепьяно. Она сыграла арию Нормы, приведя всех слушателей в восхищение, далее исполнила отрывки из Россини и Моцарта.
   Биби, утратив внимание Владимира, несколько заскучала. Она вздыхала, зевала, роняла карты и положительно обрадовалась, когда в гостиную явился Дюваль.
   - Что парусник, удался? - шепнула ему Соня.
   - Завтра спускаем на воду, - важно ответил тот.
   Биби не дала им продолжить беседу. Она ухватилась за молодого мужчину:
   - Мсье, потанцуйте со мной, такая скука!
   Дюваль любезно поклонился:
   - Был бы счастлив, мадам, но, увы! Мои раны дают о себе знать, так что танцор из меня сейчас вовсе негодный, поверьте, мадам.
   Биби огорчилась.
   - Отчего мы не поехали нынче в концерт? - посетовала она, возвращаясь на свое место.
   Девочки робко предложили достать волшебный фонарь и посмотреть картинки, но никто не поддержал их затею. Биби даже возмущенно фыркнула.
   - Непременно посмотрим, но после, у себя, - пообещала детям Соня.
   - А не пора ли вам отправляться спать? - без всякой строгости спросил Владимир.
   Дети дружно протестовали, и им позволено было остаться.
   - Биби, душенька, спой! - попросила Сашенька, желая развлечь подругу.
   - Что же спеть? - с деланным равнодушием Варвара Михайловна поднялась с софы.
   - Фенеллу, - предложил великодушный Мартынов.
   - Да, да! - поддержала его милая супруга, раскрывая ноты.
   И вновь в гостиной зазвучал сильный, красивый голос Биби. Соня тревожно взглянула на Владимира. Боялась, что, зачарованный пением этой северной сирены, тот снова забудет о Сашеньке. Однако Мартынов спокойно слушал пение Биби и поминутно взглядывал на прелестную фортепьянистку.
   И Соня успокоилась.
   Заметив, что Дюваль собирается покинуть гостиную, она прошептала:
   - Мсье, я хотела бы выслушать вас, если это вас не затруднит.
   Дюваль замер на миг и тотчас согласно кивнул. Соне показалось, что он изменился в лице. Теперь он уже не спешил выйти, с досадой отметила молодая особа. "Он тоже боится нарушить покой, а ведь он нарушится, как только Дюваль откроется мне!" - догадалась Соня.
   Собравшись с духом, учитель шепнул ей:
   - Нам следует уйти куда-нибудь для важного разговора.
   Соня обреченно кивнула. Да, сейчас она все узнает, и сон прервется. Да, этот удивительный сон... Они уже собрались было выйти, как двери гостиной распахнулись, и на пороге явился взволнованный Миша. Он крикнул:
   - Ряженые приехали!
   ГЛАВА 5.
   1.
   Тот день наступил. День торжества Амалии.
   Встреча с Владимиром на балу изрядно раздразнила ее. Амалия хандрила. Сочинения алхимиков и кабалистов были заброшены, даже Гофман уже не развлекал. Кузен забыл ее вовсе, Владимир помешан на своей красавице-жене, что, однако, не мешало ему весело проводить время с Биби. Турчанинов, которого Амалия боялась, и тот с ней холоден. Вкусив его искусных и изощренных ласк, Амалия сделалась его рабой. Да и без того она была послушной исполнительницей всех прихотей магнетизера, терпела его долгие таинственные отлучки из дома, нашествия чернокнижников, больных и подозрительных людей, пропажу драгоценностей и ценных бумаг. Турчанинов стал истинным хозяином в ее доме. Чтобы не было так страшно и тошно, Амалия взялась много пить. Турчанинов требовал все больше. Он следовал за Амалией всюду, желая попасть в богатые, аристократические дома. Сеансы в ее доме прекратились вскоре после того, как умерла Наташа, та самая девица, которая служила помощницей Турчанинова. Ей следовало лечиться, она же считала магнетизирование единственно верным средством исцеления.
   После бала Турчанинов поинтересовался:
   - Имеет ли моя госпожа доступ в дом Мартыновых?
   Амалия ответила туманно. Она не желала признаваться, что есть семьи, которые не принимают ее ни под каким предлогом. Вопрос магнетизера ее насторожил.
   - У вас есть намерения? - спросила она, значительно глядя ему в глаза.
   - Семь зефиротов указали мне, что надобно искать в этом доме. Там есть некая дама... - загадочно ответил Турчанинов.
   Он посмотрел своими страшными черными глазами в самую душу Амалии. Безвольная женщина почувствовала, как холод сковывает все ее члены и страх завладевает всем существом.
   - Дама? Я знаю, что нам следует делать! - сказала она, силясь отвести взгляд от этих адских глаз. Амалия поделилась своим замыслом с магнетизером, тот кивнул, таинственно прищурившись.
   Да, час торжества настал. Только бы не утратить вовсе хотя бы видимость прежней Амалии, умной, насмешливой, свободной! Чудное дело, стоило выйти в другую комнату, как к ней вернулись все эти достоинства! Так, надобно расставить все по местам. Кто охотник, а кто зверь? Она никому не позволяла полностью завладеть собой, как это случилось теперь. Что ж, госпожа Мартынова, не угодно ли на себя примерить чары этого страшного господина? Кажется, время пришло...
   Запершись в кабинете и чувствуя себя в некоторой безопасности, Амалия бросила взгляд на книги, покрывающиеся пылью у нее на столе. Среди них труды аббата Виллара, Сведенборга и Бема, которые толковали сны, рассуждали о загробной жизни, о духах и привидениях. Амалия искала не то. Власти желала она! Власти, которой обладал Турчанинов, но не спешил с ней делиться. Обладания чужой душой страстно желала она. Потому и утратила интерес к теософским сочинениям, что жила вполне земной жизнью и жаждала земных удовольствий. Призраки и духи всех стихий мало занимали честолюбивую особу. Ей были надобны плоть, земная страсть, наслаждение мщением и любовью. Вот чем питалась ее гордая натура.
   О, как давно она не испытывала наслаждения в обладании чужой душой! Теперь же при участии магнетизера она готовилась к долгожданному бенефису.
   Усевшись за стол и отодвинув разбросанные в беспорядке бумаги, брошюры, журналы, Амалия принялась писать на своих визитных карточках записки бывшим поклонникам и членам ее кружка. Закончив занятие, она вызвала лакея и велела отправить людей с этими записками. Теперь можно и наградить себя бокалом шабли.
   Амалия достала бутылку, спрятанную на полках среди книг. С тех пор, как все в ее доме стало таинственно исчезать, она опасалась оставлять на виду даже вино. Выпив бокал легко пьянящего шабли, госпожа Штерич почувствовала себя прежней: уверенной, сильной интриганкой. Подумав и посмотрев сквозь стекло на белое вино, она налила еще бокал и с удовольствием выпила его. Она рассмеялась, представив себе, что произойдет нынче вечером. Амалия смеялась все громче, все веселее делалось ей, покуда она не наткнулась на свое отражение в зеркальной дверце книжного шкафа, когда доставала новую бутылку французского вина. На нее неожиданно глянуло худое, бледное лицо с глубокими черными очами.
   Амалия вздрогнула и уронила бокал, который, не разбившись, глухо стукнулся о персидский ковер. Она упала в вольтеровское кресло и закрыла лицо руками. Ей сделалось страшно. Амалия увидела в дверце шкафа лицо своей матери. Да, это были ее впалые щеки, скорбный рот и страдающий взгляд. Она смотрела с упреком, будто говорила:
   - За что? Зачем, дитя мое? Я любила тебя больше жизни...
   Амалия отняла руки от лица и вновь метнулась к шкафу. Теперь на нее глянуло искривленное страхом лицо с глазами, в которых плясал адский огонь, как у Турчанинова. Дама вздрогнула, когда услышала рядом с собой голос магнетизера, возникшего, как всегда, совершенно бесшумно.
   - Госпожа моя, - заговорил Турчанинов, - гости прибыли, все готово. Извольте одеться должным образом, и мы выезжаем.
   2.
   Владимир тотчас почувствовал недоброе. Однако дети так обрадовались, да и ряженые уже ввалились в гостиную пестрой, шумной толпой. Мартынов постарался изобразить гостеприимного хозяина. Он распорядился, чтобы принесли вина и сладостей.
   Соня замерла у стены, когда распахнулись створки дверей и, громко топая, вошли эти странные фигуры. Дюваль остался по ту сторону двери. Сердце Сони болезненно сжалось: она вспомнила сон. Ряженые были точь-в-точь из ее сна: какие-то морды, хари, клювы, гребешки и красные пасти. И вот она, женщина в прекрасном платье. Бедная девица готова была упасть без чувств, но усилием воли удержала себя на грани сознания. Она взглянула на Сашеньку. Та была бледна и тревожно озиралась вокруг. Биби весело хлопала в ладоши и приставала к маскам с глупыми восклицаниями:
   - Укуси меня, кабанчик! Ой, какой страшненький! А ты кто, маска? Дай я тебя поглажу по твоей клыкастой мордочке!
   На диво дети уже не радовались и не прыгали вокруг, дергая ряженых за их странные одежды. Кто-то из гостей подсел к фортепьяно и заиграл плясовую мелодию. Маски скакали, вопили, хрипели, рычали, хрюкали. Только дама в прекрасных одеждах и таинственный мужчина, закутанный в покрывало, смирно стояли посреди комнаты.
   Владимир решил вмешаться в эту вакханалию:
   - Господа гости, угощайтесь и идите с Богом. Здесь дети, им пора спать. Найдите себе пристанище повеселее.
   Однако никто не внял. Маски продолжали прыгать и вопить, не забывая при этом опорожнять бутылки вина, щедро расставленные на столике. Владимир повысил голос:
   -Любезные господа, не вынуждайте меня прибегнуть к помощи слуг!
   Тут женщина в прекрасных одеждах подняла руку, и все смолкло.
   - Любезные хозяева, не спешите изгонять нас. Меж нас есть великий маг и предсказатель, который видит сокрытую суть вещей и материи. Задайте ему любой вопрос, и он ответит!
   Владимир сердито возразил:
   - Не стоит труда. Я настоятельно рекомендую покинуть наш дом.
   Он схватил за руку Биби и насильно усадил ее на кушетку. Он уже догадался, кто сия дама и сей великий маг. Однако слова его не возымели действия. Женщина обратилась к человеку в покрывале:
   - О, великий чудодей и мыслитель, мудрейший из мудрейших, открой нам тайны этого дома!
   Мужчина в восточном покрывале заговорил низким, магнетическим голосом:
   - У этого дома есть давние тайны, которые не дают покоя его обитателям.
   Соня увидела, как побледнела Сашенька. Стиснув руки, бедняжка мужественно молчала.
   - Я не буду уходить далеко, хотя вижу, как много сокрыто для постороннего глаза. Но среди вас есть тот, кто вовсе не то, что кажется.
   Соня тотчас с ужасом посмотрела на Дюваля. Тот тяжело и мрачно взирал на происходящее и всякую минуту готов был броситься в драку.
   - Кто же он? - дрогнувшим голосом спросил Владимир, все же поддавшись искушению.
   Человек в покрывале обернулся в сторону Дюваля.
   - Этот человек, - указал он пальцем на француза.
   Раздались удивленные возгласы. Миша вскричал:
   - Не смейте обижать моего учителя!
   Соня, пристально наблюдавшая за Дювалем, увидела, как он побледнел и стиснул зубы. Однако он не спешил возразить.
   - Что все это значит? - грозно спросил не менее бледный Владимир. - Что вы хотите сказать, жалкий пророк?
   Женщина в прекрасных одеждах вновь подала голос:
   - Что же вы молчите, князь?
   - Какой князь? - жалко пролепетала Сашенька, едва не лишаясь чувств.
   - Князь Горский, - ответила ряженая дама.
   Все взоры обратились к Дювалю. К отчаянию Сони и Миши, он молчал.. Более того, он опустил свой пылающий взгляд и даже не шевельнулся, когда Владимир схватил его за грудки.
   - Это правда, мсье Дюваль? - сквозь зубы проговорил Владимир.
   - Это правда. Я князь Горский, - мужественно ответил Юрий, стараясь не смотреть на Соню и Сашеньку. - И я готов принять ваш вызов.
   - О нет! - возопили женщины этого дома.
   Владимир молча опустил руки и сжал кулаки так, что пальцы его побелели.
   - Вы спасли моих детей, я не забыл об этом. Молите Бога, что я не хочу прослыть неблагодарным. Но не дайте мне повода раскаяться в этом. Ни минуты долее я не хочу терпеть вас в моем доме. Вы бесчестны, сударь.
   Горский дернулся и заскрипел зубами. Тут Миша подскочил к нему и с плачем схватил за руку:
   - Скажите, что это неправда! Это шутка, верно? Вы не уйдете?
   Соня сквозь слезы смотрела на происходящее и не смела пошевельнуться. Все, конец. То, чего она так боялась, свершилось!
   - Отчего вы не хотите рассказать, как все было? - услышала она язвительный голос ряженой дамы. - Верно, господину Мартынову не терпится узнать, что привело вас, князь, в его дом.
   Горский бережно отстранил Мишу и тотчас приблизился к даме. Не успела та опомниться, как он сорвал с нее маску.
   - Амалия! - воскликнули разом Сашенька и Биби.
   Госпожа Штерич не растерялась. Она победно смотрела в глаза Горского и насмешливо улыбалась.
   - Господа, это мой кузен, князь Горский. Попросите его рассказать, зачем он пробрался в ваш дом под видом учителя.
   Юрий отступил. Лицо Владимира исказилось, он отчаянно глянул в сторону жены. И тут случилось вовсе неожиданное. Биби бросила на кушетку свой изгрызенный платок и упала вдруг в ноги Сашеньке:
   - Ангел мой, душенька, прости! Прости меня, грешницу! Я обезумела от всего пережитого! Бог мне судья, я так мало видела в жизни хорошего! Это я, я во всем виновата! О, простите меня, Владимир Александрович! - обратилась она с тем же напевом к Мартынову. - Это из-за меня здесь Юрий! Из-за меня!
   - Как? - теперь воскликнули хором Соня и Сашенька.
   - Он был моим возлюбленным в Петербурге, но муж ревновал безумно, и Юрий бежал сюда. Я приехала за ним. Простите меня, о Господи, я умру, если вы не простите меня! - захлебывалась рыданиями Биби.
   - Ну, полно, полно, - с видимым облегчением проговорил Владимир, поднимая Варвару Михайловну с колен и усаживая ее на место. Затем, обернувшись к гостям, он холодно спросил: - А вы, господа, еще здесь?
   Амалия имела обескураженный вид и не решалась более вступать в спор. Турчанинов тем временем бочком подбирался к Сашеньке. Соня заметила, что из длинных рукавов его одеяния блеснули ножницы. Он уже было занес их над золотым локоном Мартыновой, как Соня схватила его за руку.
   - Владимир, кликни слуг, я думаю, уже пора спровадить нежданных гостей.
   Толпа ряженых приуныла еще давеча, когда началось разоблачение, а тут и вовсе оробела. Амалия кивнула, и Турчанинов, прикрыв плотнее лицо, направился к выходу. За ними двинулись остальные маски. Владимир препроводил их до ворот. Он успел пригрозить Амалии:
   - Ты заигралась, красавица. Берегись, я не прощаю таких шуток.
   - Я не шучу, мой дорогой, - огрызнулась Амалия. - Приглядывай получше за своими дамами! А я еще не сказала своего последнего слова. Приберегу его для лучших времен.
   Владимир криво усмехнулся:
   - Разве у тебя бывают лучшие времена?
   3.
   Тем временем Горский крепко обнял Мишу и что-то шепнул ему на ухо. Бросив прощальный взгляд в сторону Сони, он стремительно вышел из гостиной. Слышно было, как его сапоги протопали наверх. В гостиной царило мертвое молчание. Девочки испуганно припали к Соне, всхлипывала Биби. Владимир вернулся мрачный и злой. Тут вновь затопали сапоги, теперь уже вниз. Горский явился в полном облачении, с вещами в руках. Он обратился к Владимиру по-русски:
   - Простите меня, я не желал вам зла. Я наказан куда более, чем вы полагаете. Прощайте.
   Поклонившись дамам, он вышел. В гостиной вновь установилась тишина, прерываемая лишь всхлипами Биби.
   - Впредь - никаких учителей! - изрек, наконец, Мартынов и покинул гостиную.
   - Соня, отведи детей спать, - жалобно попросила Сашенька.
   Всяк по-своему переживал потрясение, Сашенька же не могла двинуться с места. Соня взяла на руки засыпающую Катю и повела детей наверх. По дороге она тихо спросила у Миши:
   - Что сказал тебе Дюв... этот господин? Как бишь его?
   - Князь Горский, - шепотом подсказал Миша.
   - Что он тебе сказал на прощание?
   Они стояли уже возле комнаты девочек. Миша с сомнением посмотрел на тетушку:
   - Не скажу, ты проговоришься. Все вы, женщины, такие болтуньи.
   Соня невольно улыбнулась:
   - Как знаешь.
   Она благословила мальчика на ночь, а сама занялась Лизой и Катей. Уставшие дети тотчас уснули, едва коснулись подушки.
   Оставив горящий ночник, Соня отправилась к себе. Переодевшись и расчесав волосы, она привычным жестом открыла журнал и стала быстро покрывать белый лист мелкими, круглыми буквами.
   "Это произошло. Дюваль разоблачен. Им оказался сам князь Горский.
   Зачем? Я задаю себе этот вопрос беспрестанно. Зачем понадобилось Горскому надевать на себя маску француза-гувернера? Возможно ли, что ради Биби? Из этого следует, что был заговор? Неужели они еще прежде уговорились соединиться в нашем доме? Надобно допросить Варвару Михайловну. Я подозреваю нечто другое.
   Впрочем, сдается мне, что для благополучия дома лучше не вникать в суть сей интриги. Теперь надобно пережить молву, которая уже несется по Москве. Завтра с утра явится Марья Власьевна за разъяснениями. Хотя следует спросить как раз с нее. Ведь именно эта почтенная дама рекомендовала нам князя в качестве учителя. Как могло такое случиться? Я боюсь думать о последствиях, но первое, что приходит в голову, это Мишины страдания.
   Господи, устрой так, чтобы все, кто живет в этом доме, не страдали! Внеси мир в наш дом. Ведь Сашенька едва примирилась с Владимиром!.. Что будет теперь?"
   Соня остановилась и задумалась. Лицо ее изобличало тайную тревогу и боль. Она глубоко вздохнула, сдерживая слезы, просившиеся из глаз, и продолжила записки.
   "Я не верю, что он негодяй. Горский много раз пытался раскрыться мне, но я не выслушала его. Теперь ему навсегда заказана дорога в наш дом. В этом я не сомневаюсь - я знаю Владимира. И я не смогу более видеть его..."
   Слезы все же пролились и капнули на тетрадь.
   "Да что пользы, если я и встречусь с ним? Он князь, богатый человек, моложе меня на пять лет. В свете это все имеет огромное значение. А кто я? Бедная, старая, никому не нужная приживалка. Я и не выезжаю никогда, потому что не надобно. Бессмысленно.
   Да, мне чудилось, что между нами появилось нечто, похожее на симпатию, даже привязанность. Но это между французом-гувернером и воспитательницей! Однако что может связывать блестящего светского господина с некрасивой, немолодой особой? Нет, мне надобно забыть его. Забыть..."
   Теперь слезы лились не переставая, буквы расплывались, и Соня была вынуждена переждать. Она промокнула лицо платком и высморкалась. Собравшись с силами, снова взялась за перо.
   "Что ж, верно, такова моя судьба. У Сашеньки скоро родится младенец, без меня ей не справиться. Миша теперь тоже на мне. Все пойдет по-прежнему. Господи, на все Твоя воля. Только бы все были здоровы и покойны. А к запискам этим я, верно, больше не вернусь. Надобно ли терзать душу воспоминаниями и обманываться пустыми надеждами?"
   Решительным жестом убрав подальше тетрадь, Соня помолилась и легла в постель. Однако уснуть она не могла. Пустота, образовавшаяся с уходом Дюваля (она не могла еще называть его иначе), мучила, лишала покоя. Откуда-то взялась незваная тоска, и душа заныла. Она не желала мириться с потерей, с холодом существования. Только что ее наполняли живые чувства, а теперь - пусто, одиноко...
   Соня зарылась в подушку, чтобы не слышать собственные стоны. Отчего прежде она не чувствовала этого одиночества и холода? Можно было б обмануть себя, сказав, что Дюваля не было, он привиделся ей во сне. Отчего не получается вернуться к себе прежней? Или она стала совсем другой? Отчего мир в ее душе нарушен и прежний покой невозвратим?
   Слегка задремав, Соня тотчас увидела себя возле Дюваля. Как тогда, возле елки. Она припала к его груди, и слезы счастья полились из ее глаз. Он был рядом, он обнимал ее, улыбался и шутливо целовал в нос. Столько хотелось сказать ему! Отдать и сердце, и жизнь... Но это был сон.
   4.
   Соня ошиблась. Марья Власьевна не явилась наутро и еще два дня о ней не было ни слуху ни духу. Мартыновы не выезжали, из дома никто не выходил, будто затаились. К Владимиру в эти дни лучше было не приближаться. Все как сговорились: ни один словом не обмолвился о давешних событиях. На имя Горского или Дюваля в доме был наложен запрет.
   Поначалу даже на Биби распространилась немилость Мартынова. Варвара Михайловна крепилась, плакала потихонечку и однажды не вынесла. За обедом посреди немудреного разговора она вдруг всхлипнула и промолвила, ни к кому не обращаясь:
   - Я должна покинуть ваш дом.
   Сашенька удивленно посмотрела на нее:
   - Отчего же, душенька?
   - Я навлекла беду. Я виновата во всем.
   Сашенька растрогалась. Она умоляюще глянула на Владимира.
   - Володенька, скажи Биби, что ей не следует уезжать. Мы ведь простили ее?
   Мартынов кашлянул и, наконец, взглянул на Варвару Михайловну без гнева.
   - Право, не надобно впадать в крайность. Вас никто не гонит и ни в чем не винит. Вы вольны жить здесь, сколь заблагорассудится.
   Дамы с удовлетворением переглянулись. Им так не хотелось расставаться! "Чудное дело! - раздраженно подумал Владимир. - Их ничем не проймешь! Хоть куль муки на голову опусти".
   Он же с трудом возвращался в прежнее самочувствие. Даже себе он не хотел признаться, что боялся узнать о связи Дюваля и Сашеньки. И стыдно было, когда испытал облегчение после признания Биби. Обман Горского превращался в озорство, любовную интригу. Как любой обман, он неприятен, но не опасен. Наверное, следовало бы наказать мальчишку, но кто в молодости не грешит? Владимиру тоже было что вспомнить.
   Однако теперь всякий будет указывать пальцем и смеяться. Ловко провел князек человека опытного и зрелого! Любой ничтожный мальчишка, доморощенный Ловелас будет думать, что можно морочить головы и оставаться безнаказанным при том. Эта мысль более прочих не давала покоя Владимиру после скандала. Но, верно, придется примириться, не возьмешь свои слова назад. Мартыновы обязаны этому петербургскому выскочке жизнью детей. Да, и Сони. То-то она в элегических настроениях пребывает после изгнания Дюваля. Попалась голубушка на приманки красивого наглеца. Пусть теперь локоть грызет. Владимир сделал все, чтобы отвадить ее от мнимого француза. Влюбилась, небось, что с нее возьмешь, с сентиментальной дуры.
   Владимиру было проще все грехи свалить на Соню и даже мысленно не осквернить подозрением Сашеньку. Знай об этом Софья Васильевна, она бы согласилась с Владимиром, только бы им, кузену и Сашеньке, было хорошо.
   Александра Петровна была занята своим положением и силилась не вспоминать события, взволновавшие весь дом. Как бы не навредить будущему младенцу. Расположение Владимира она не утратила, а это было главное. Однако, листая с Биби модные журналы и роясь в выкройках, она не преминула ненароком расспросить подругу. По словам Варвары Михайловны, выходило, что Горский, весьма пылкий молодой человек, не мог жить без Биби. Их отношения стали известны мужу. Но более всего дама беспокоилась, что слухи дойдут до государя. Тут Горский покинул Петербург и попал в дом Мартыновых. Вероятно, он знал о дружбе Биби с Сашенькой. Эта остроумная выдумка позволила им вновь соединиться здесь.
   - Соединиться? - удивленно подняла брови Сашенька. - Не хочешь ли ты сказать, душенька, что вы в нашем доме предавались ... плотским утехам?
   Биби опустила глаза. Ей очень хотелось солгать, но она призналась:
   - Помилуй, Александрин, для нас было свято ваше гостеприимство. Мы чтили кров, принявший нас...
   Сашенька едва заметно улыбнулась. Что-то не вяжется облик Дюваля с ролью, какую отводит ему Биби. Впрочем, не следовало погружаться в тонкости этой истории. Слава Богу, все в прошлом. Авось, забудется. Теперь у Владимира нет повода для недовольства. Конечно, присутствие красавца-мужчины в доме так оживляло атмосферу, будоражило слабый пол. Сонечка, кажется, влюбилась всерьез. Ей бы подошел француз-гувернер, но что касается князя... Теперь шансы ее равны нулю. Жаль. Да и Владимир никогда не пустит на порог человека, обманувшего его, и это справедливо.
  
   Жизнь потекла тихо, размеренно, словно ничего и не было. Возобновились уроки танцев и музыки. На досуге дети с Соней крутили волшебный фонарь, читали книги, разыгрывали шарады. Миша тосковал. Соня видела это и старалась занять его чем-нибудь. Давала задание прокладывать по карте маршруты великих путешественников, читать их записки. Потом следовало доложить о путешествии, как если бы он сам в нем участвовал. Миша спустил на воду свой парусник без Дюваля... Каждое утро он с недетским упорством, мужественно обливался холодной водой. Как при Дювале...
   Марья Власьевна явилась к Мартыновым на третий день.
   - Все, все знаю! - торжественно объявила она, бросая салоп и теплую шаль на руки лакею.
   Войдя в гостиную, Марья Власьевна придвинула стул к печке.
   - Ох, намерзлась! Третий день разъезжаю по Москве, а морозы-то, чай, уж Крещенские!
   - Итак, что вы знаете? - спросил Владимир тоном, не предвещающим ничего хорошего.
   - Как мой протеже учитель оказался князем! Вся Москва гудит. К кому ни явлюсь, только и разговоров, что о вашем учителе. Смех, да и только!
   - Что ж тут смешного? - возразила Сашенька. - Для князя вовсе негодный поступок.
   - А по Москве-то его героем почитают. Сказывают, любовь великая. Он-де бежал от государя со своей возлюбленной да спрятался у Мартыновых от преследования. Тут и она к нему прилетела. Не ты ли, вертихвостка? - почтенная дама неожиданно ткнула в Биби пальцем.
   Варвара Михайловна поджала губы, но не сочла нужным отвечать. Ничуть не смутившись. Аргамакова продолжила:
   - Ну, стало быть, герою сочувствуют, ей, - она ткнула вдругорядь в сторону обиженной Биби, - завидуют. Барышни гроздьями вешаются на него, возвели в Вертеры, на руках носят. Во все дома зван. Желанный гость.
   - А что говорят о нас? - решилась спросить Соня.
   - А что тут скажешь? Сочувствия не видать. Однако и дураками не величают, врать не буду, не слышала. Ну и комедия! Князя от учителишки не отличили! А я-то хороша! - Марья Власьевна расхохоталась во всю мощь своей немалой груди.
   - Я напомню вам, любезная Марья Власьевна, кто его рекомендовал в наш дом и за руку ввел! - сердито молвил Владимир.
   - Полно, Володюшка, не серчай. Чего уж считаться, дело сделано. Ну, дура я, поверила этому вертлявому угоднику Митеньке Волынцеву. Он мне напел про француза. Дорого, мол, не возьмет, опыт немалый, у князя служил. Вот оно как: сам у себя, стало быть, служил. Ха-ха-ха!
   Присутствующим, однако, было не до смеха. Владимир раздувал ноздри, но силился сдержать свой запоздалый гнев. Дамы переглядывались с осуждением. Соня запечалилась. Новости для нее были неутешительными. Горский принят везде, его обожают, на него вешаются...
   - Ты чего закручинилась, Сонюшка? Я тебе наряд привезла, сейчас примерим, подгоним. Теперь не отвертишься: завтра же вывезу тебя к Мещерским.
   - Она не поедет, - холодно изрек Владимир.
   - А я и спрашивать не буду! - тотчас кинулась в бой Марья Власьевна.
   Неизвестно, что бы тут началось, кабы не Сашенька. Обратившись к мужу, нежным голоском она пролепетала:
   - Отчего бы Соне не поехать? Она никогда не выезжает, теперь и мы не выезжаем. Что за беда, коли Соня повеселится? Ее вовсе не знают в свете, слухи ей не навредят.
   - Не худо было бы у нее спросить, - уже не столь твердо ответил Владимир.
   Все взоры обратились к Соне, которая едва ли слышала, погруженная в свои печальные раздумья, о чем они спорят.
   - Что скажешь, Сонюшка? И не вздумай кобениться! - пригрозила Аргамакова.
   Только теперь Соня уразумела, чего от нее хотят. Она уж было открыла рот, чтобы по привычке ответить отказом, но на миг представила, что там, у Мещерских, возможно, она встретит Дюваля. Горского....
   - Да согласна она, согласна, - ответила за нее Марья Власьевна.
   Владимир не удовлетворился этим. Он ждал ответа кузины.
   - Что ж, Марья Власьевна столько усилий приложила, на платье потратилась, портниху загнала... Я поеду.
   Аргамакова торжествующе стукнула кулаком по столу. Мартынов только что не плюнул. Он махнул рукой, словно говоря: что с вами, бабами, поделаешь?
   На том и порешили. Все остались если не довольны, то умиротворены. Лишь Биби тоскливо вздыхала и тайком проливала слезы: ее не приглашали к Мещерским. Выехать одна она не могла, а рассчитывать на любезность Аргамаковой не приходилось. Почтенная дама недолюбливала "вертихвостку".
   5.
   Марья Власьевна все же настояла, чтобы Соня тотчас, при ней, примерила бальное платье. Как ни отговаривалась бедная девица, пришлось уступить. Сашенька и Биби давно любопытствовали, какие наряды Аргамакова сочла годными для Сони. Сашеньке в особенности не терпелось увидеть, в чем ее обошла Марья Власьевна, упрекнув в небрежном отношении к кузине. Соня затрепетала, когда перед ней возник воздушный ворох из газа и лент.
   Марья Власьевна торжественно возвестила:
   - Давай, матушка, примеряй. Нынче в нем поедешь.
   Соня насилу уняла дрожь в руках. Она знала наверное, что никакие роскошные туалеты, пусть даже сродни королевским, не способны украсить ее и превратить в хорошенькую женщину. Однако общество изнывало от нетерпения. Даже Владимир не скрывал, что ему немало любопытно, выйдет ли толк из этой авантюры. Впрочем, он был изгнан женским собранием вон из маленькой гостиной. Сашенька и Биби хлопотали вокруг Сони, помогая ей зашнуровать платье и разобраться в оборках. Когда все складки были расправлены, кружева уложены, а волосы забраны наверх, Соня предстала перед зрителями. Дамы ахнули. Простое палевое, украшенное лишь кружевом, это платье изумительно освежало Соню и было ей к лицу. Некоторые несовершенства фигуры подправлены умелым кроем. Низкое декольте, стыдливо прикрытое газовой косынкой, подчеркивало округлые, женственные очертания, которые Соня отроду не то что не обнажала - прятала под безобразными, грубыми одеяниями.
   - Володенька, ты только взгляни! - крикнула Сашенька в сторону его кабинета.
   - А я ли не говорила! - любуясь своим творением, изрекла Марья Власьевна.
   Соня была ни жива ни мертва. Она не решалась подойти к зеркалу. Вопросительно вглядываясь в лица окружающих, бедняжка поняла, что бояться нечего. На зов супруги явился Владимир Александрович. Его мнение Соня ценила более всех. Мартынов прищурил глаза, как это делал в присутствии хорошеньких, кокетливых дам, и кузина прочла в них нечто, напомнившее о былом. Вконец смешавшись, девица была готова бежать вон, но Владимир улыбнулся ободряюще.
   - Весьма недурно. Не ждал.
   Этого Соня уже не снесла. Она закрыла лицо руками, скрывая навернувшиеся слезы.
   - Ну, застыдили девицу! - проворчала Марья Власьевна и тотчас набросилась на Соню: - А ты не робей, матушка! Есть что показать, чего уж! Так что собирайся с духом, поедем на люди. Там не сбежишь да не прикроешься.
   Владимир все разглядывал Соню, не давая ей прийти в себя. Биби со знанием дела потрогала кружева и одобрительно воскликнула:
   - Прелесть что такое! Марья Власьевна, примите мое восхищение.
   - Да, портниха у меня знатная, - не без самодовольства отозвалась почтенная дама. - И вот знаю, что бесценное сокровище, а браню. Но и дарю! Как я ей плачу, никто не заплатит.
   - Она у вас кудесница! - всплеснула руками Биби. - Такое преображение!
   Марья Власьевна отчего-то осердилась:
   - Да и Сонюшка не урод, чай. - И уже вполне доверительно обратилась к Соне: - Сказывала, что выдам замуж, так по сему и быть! Кавалеры будут к ногам валиться, только подбирай!
   Соня не ожидала подобного эффекта и все еще не верила своим глазам. Из зеркала на нее испуганно смотрела молодая, хорошенькая женщина, не лишенная лишь ей одной присущего обаяния. Сердце девицы встрепенулось, когда она подумала о возможной встрече с... С кем? С негодным, распутным, бесчестным человеком?.. Но он увидит Соню в этом прелестном наряде! Силясь скрыть волнение, молодая особа испросила позволения удалиться и позвала с собой Дашу. Горничная помогла ей расшнуровать и снять платье. Бережно разложив его на постели, Соня задумалась.
   Неужто она и впрямь поедет на бал? И даже будет танцевать, любезничать с кавалерами, кокетничать, подобно другим светским особам? Нет, она вовсе не умеет располагать к себе. И о чем можно беседовать с чужими, незнакомыми господами? "Конечно, в старом платье куда ловчее, привычнее!" - Соня расправила складки своей темной робы. И не надобно играть новую роль.
   Что есть теперь подлинная Соня? Прежняя - добродетельная, строгая девица неприметной наружности или та, что глядела давеча из зеркала, чужая красавица в палевом платье? Добродетельной особе уже тридцать лет, а красавице нет и часа. Меняя обличье, не изменит ли она суть? Чем плоха старая Соня, живущая ради близких, дорогих людей, ради милого семейства? Воспитывать девочек, поддерживать хозяйство, помогать Владимиру в его каждодневном труде - это ли не поприще? Скоро появится младенец, Соня и тут пригодится... Да, оставить все как есть! "Пойду и скажу Марье Власьевне, что не еду к Мещерским!" - решилось было Соня, но не двинулась с места.
   Что же остановило ее? Прежние иллюзии и мечты? Разве они не развеялись в прах с разоблачением Дюваля? Итак, Соня стояла пред выбором: остаться прежней, привычной, удобной для всех или начать с белого листа, круто переменить образ жизни, что требовало недюжинной смелости и искусства. Надобно было переродиться внутренне. ОАразве не жаль прежней хорошей Сони? Но уже через минуту она возражала себе:
   - Отчего я думаю, что сделаюсь хуже, обновившись? Что как наоборот?
   И Соня решилась.
   В гостиной тем временем кипели споры. Марья Власьевна обвиняла Мартыновых в сокрытии Сониной прелести. Супруги отчаянно оборонялись. Владимиру Александровичу пришлось изложить всю историю жизни кузины, скрыв, разумеется, некоторые подробности, составлявшие ее суть. Сашенька, не посвященная в эти подробности, искренне недоумевала, за что Марья Власьевна обрушилась на них. Что делать, коли девушка выросла в деревне и сообразно воспитана? Если бы ей что не нравилось, разве б ее принуждали так жить?
   - А куда было деваться сироте да бесприданнице? - воевала Марья Власьевна.
   - Да разве бесприданница? Володя, что же ты молчишь? - Сашенька огорчалась до слез.
   - Ну да, кое-что за ней имеется, - буркнул на это Владимир. - Она отказалась от наследства в нашу пользу.
   - А ты и рад! - тотчас взорвалась Марья Власьевна.
   - Вовсе нет! - оборонялся Мартынов. - Я готов, коли понадобится, выделить Соню.
   Биби вздыхала, думая о предстоящем бале и Сонином прелестном наряде. Даме наскучило слушать препирательства, и она подала голос:
   - Полно вам. Соня едет на бал и непременно покорит чье-нибудь сердце. У нее все будет чудесно... - при этом Биби так скорбно вздохнула. Что рассмешила маленькое общество.
   6.
   - Лопухин продает арапчонка, а у тебя казачка нет. Хочешь, сторгуюсь? - тормошил Петруша Коншин своего хмурого приятеля.
   - Отчего продает? - спросил Горский без всякого любопытства.
   - Сказывает, за границу уезжает, а его Эзоп к Москве привык. Убивается ни в какую ехать не хочет.
   Приятели сибаритствовали в креслах у камина и услаждали досуг бутылкой мадеры. Коншин держал длинный чубук и сетовал, что некому набить трубку.
   - Я не курю, на что мне казачок? - лениво обронил князь, пребывающий в меланхолии.
   - Будет тебя развлекать. Он забавный.
   Вошел Дюваль и подал хозяину серебряный поднос с визитными билетами. Горский было отмахнулся, но кавалергард ловко перехватил поднос и, кивком поблагодарив француза, выставил его за дверь. Просмотрев визитные карточки, он сообщил:
   - А вот и есть чем убить вечерок. Едем к Мещерским, там нынче вся Москва!
   Петруша взялся писать ответ на приглашение.
   - Поезжай один, - мрачно проговорил князь. - Я сыт по горло московским гостеприимством.
   - Нет уж, изволь! Без тебя и мне почета не будет, а я грешным делом заприметил несколько хорошеньких мордашек. Имею намерение нынче свести знакомства. - Коншин был настроен весьма решительно: - Там и Лопухин будет, сговоримся на арапчонка.
   Горский оставался безучастен к хлопотам приятеля. С тех пор как он покинул дом Мартыновых, он поминутно чувствовал пустоту в душе. Нечем себя занять, в обществе скучно, волочиться нет желания, да и не за кем. Князю мнилось, будто он что-то потерял и не может найти. А без этого он сам не свой. Где прежний удалец, молодец-кавалергард, жуирующий в гостиных и на дворцовых балах? Где тот озорник, ёра и забияка, который по пустячному поводу готов был вызвать на дуэль мнимого обидчика? Неладное происходит со вчерашним проказником и повесой. Будто неведомая болезнь одолела богатыря. И что за болезнь? Ожоги, полученные в балагане, уже сошли и не беспокоят князя. Душа, душа получила сильнейший ожог! Теперь она ноет, спать по ночам не дает, забыться не дает...
   Не приученный к душевным разбирательствам, Горский с трудом понимал себя. Еще проклятый ожог не давал покоя. Отчего жизнь потеряла для него всякую притягательность? Куда исчезла радость его простого, незатейливого бытия? Князь не терпел положений, которых он не мог разрешить. Теперь он оказался точно в таком положении. Исцелить ожог было нечем. Горский хандрил.
   Рассказывая приятелю о событиях в доме Мартыновых, князь переживал мучительное раскаяние и не заметил волнения Коншина при имени Сашеньки. Скрывать его теперь не имело смысла: вся Москва говорила о семействе Мартыновых и проделках мнимого учителя.
   Выслушав приятеля, Коншин не мог взять в толк, что так терзает князя.
   - Помилуй, затея не удалась, однако все счастливо разрешилось да еще с выгодой для тебя! Чего ж тебе еще? А может статься, ты оставил сердце возле прекрасной Мартыновой? - он бросил пытливый взгляд и тотчас отвел его.
   - Да пойми же! - горячился князь. - Я был выставлен совершенным подлецом в их глазах! Как последний шельмец, я тянул с объяснением, не хотел все рушить!
   Горский метался по комнате, твердя вновь и вновь:
   - Мне не дали даже оправдаться, выразить сожаление! Кто я теперь для Мартыновых? Низкий обманщик, интриган, подлый волокита. Теперь на пушечный выстрел они не подпустят меня к своему дому!
   - Что тебе до них? - удивлялся Коншин, не узнавая друга.
   - Ты не поймешь! - отмахивался князь, но тотчас продолжал горячо и скоро: - Я сирота. Рос у дяди. Тот не баловал меня, воспитывал по-суворовски. Одна теплая душа и была рядом: Филипьевна, нянька. Она заменила мне все: дом, семью, матушку... Бывало, приберегала для меня пряник медовый или ватрушку - дядя баловством это считал. Поймает - грозы не миновать. Одна она меня и ласкала, как свое дитя.
   Горский перевел дух, налил в стакан мадеры и выпил.
   - Когда в возраст вошел, жил в Париже пять лет. Поступил на службу. И пошло: Петербург, казармы, казенная жизнь, высший свет.
   Он помолчал, будто силился прогнать ненужные воспоминания.
   - А в этом доме... Я вкусил сладость семейственной жизни, познал истинную заботу и подлинное участие, любовь... - он вновь умолк, подозрительно моргая.
   Коншин во все глаза глядел на приятеля. При последнем слове он встрепенулся:
   - Любовь? Стало быть, красавица все же зацепила тебя? Признайся, брат!
   - Оставь этот шутовской тон! - взорвался вдруг Юрий. - Ты не смеешь, не смеешь!..
   Коншин удивлялся все более, глядя на взбешенного приятеля. Горский же поклялся не возвращаться никогда к больной теме, но с тех пор им овладел жестокий сплин. Выезды, визиты, опера, французский театр, балы - ничто не развлекало молодого мужчину. Только-то и выгоды, что он сделался знаменит и был всюду зван.
   Все дни его теперь были посвящены погоне за забвением. Однако душа по-прежнему ныла, не давая покоя. Что именно силился забыть князь Горский? Если бы ему сказали, что он влюблен, князь расхохотался бы в лицо этому шутнику. Разве можно спокойное, теплое, дружественное чувство назвать влюбленностью? Да, он признавался себе, что Соня сделалась необходимой, самой важной частью его жизни. Однако его влекло к ней как к сестре, матери или душевной подруге... Где же страсть, сладостное волнение, телесное томление, вожделение, наконец? Возможно ли это влечение назвать любовью?
   Его тоска рождена одиночеством, Юрий знал это наверное. Однако отчего непременно с Соней он переставал быть одиноким? Что связывало их души? Горский догадывался о чувствах Сони и, признайся она, не отверг бы их. "Почему я знаю определенно, что она любит меня истинно, преданно и никогда не разлюбит?" - раздумывал он долгими бессонными ночами. Эти мысли грели его, давали надежду. "Почему я знаю, что лишь с ней возможно истинное счастье? Она совсем мой человек..."
   Однако приходил день, и надежды рассеивались. Он ни разу не столкнулся с Мартыновыми в обществе или в театре. Они не выезжали, а Горский не чувствовал себя вправе искать с ними встречи. Юрий понимал, что для Мартыновых он теперь первейший враг, пропащий человек. Он последний, с кем заговорят на балу или предложат партию в вист.
   - Лучше бы дуэль! Тогда бы все сделалось ясно, - ворочался с боку на бок бессонный князь. - Тогда бы все последствия затянувшейся шутки были смыты кровью!
   Он вставал, чтобы выпить воды, и вновь погружался в раздумья.
   - Или нет, не надобно крови. Однако, расплатившись, я мог бы начать все сызнова! Кто бы мне воспретил?
   Да, Мартынов, не приняв вызова (вернее, не сделав его), лишил князя всякой надежды когда-нибудь вновь войти в его дом. А Соня подчиняется ему. Без позволения кузена она не сделает ни шагу. Досада!
   Предложение Коншина ехать к Мещерским Юрия не вдохновило. Однако делать все равно нечего, почему бы не встряхнуться?
   У Петруши был свой расчет. Он несколько бравировал, рассказывая о хорошеньких личиках. Натурально, прежняя цель оставалась, но теперь у Коншина появилась еще одна забота. Теперь, когда Петруша узнал имя прекрасной дамы, ради которой Юрий пошел на обман, покой оставил его. Видеть ее стало идеей-фикс бывалого усача. Как назло, Мартыновы не выезжали после разоблачительного скандала, учиненного Амалией.
   Быть представленным ей вновь, вновь пережить забытый трепет, молодое волнение - мог ли он мечтать об этом! Видеть ее, пасть к ее ногам, молить... О чем? Там видно будет. Коншин не выдал своего секрета Юрию, чтобы тот ненароком не помешал. Ему было важно застать даму врасплох и прочесть на ее лице свою участь.
   7.
   - Чай, не в Сибирь провожаете, будет вам кукситься! - ворчала Марья Власьевна, глядя на дам, уныло наблюдавших за их с Соней сборами.
   В дом Мартыновых Аргамакова прибыла во всем своем великолепии: кружевной чепец в оборках и лентах, платье из тяжелого бархата, подчеркивающее стройную монументальность ее фигуры, драгоценности в меру и со вкусом.
   - Вот о чем мы не подумали давеча, Сонюшка. Примерь-ка! - Марья Власьевна достала из своего волшебного ридикюля пару прелестных бальных туфелек из палевого атласа с ленточками. Соня ахнула, дамы тотчас протянули руки, чтобы коснуться атласа, проверить на прочность подошву без каблука.
   - Шарман! - воскликнула с завистью Биби и ревниво глянула на ножки Сони. - Но впору ли будут? Такие крохотные!
   Соня присела на низенькую скамеечку и примерила одну туфельку. Не зная, как завязать ленточки, она вопросительно глянула на Марью Власьевну. Биби подскочила и, мигом обвив ленточками маленькую ножку Сони, завязала их крест накрест.
   - Надобно покрепче затягивать, иначе распустятся во время танца и падения не избежать, - рекомендовала Варвара Михайловна.
   Она помогла Соне и со второй туфелькой. Все умильно ахнули. Туфельки оказались впору. Ножки Сони пленительно выглядывали из-под бального платья, изумляя своим совершенством. Все было готово. Волосы расчесаны на прямой пробор и уложены на уши по бокам. Тяжелая коса зашпилена на затылке. Открытая шея обрела стройность, пышные буфы на рукавах и белые перчатки до локтей скрывали худобу рук и плечей, талия утянута в рюмочку. Словом, перед изумленными взорами домочадцев вновь предстала та новая Соня, каковой она сама боялась, но уже жила, думала и чувствовала, как она. Движения ее сделались легкими, а походка грациозной, что было вовсе не присуще прежней Соне.
   Владимир Александрович вышел проводить кузину и строго напутствовал:
   - Сплетни не слушай, поменьше болтай: все переврут и разнесут. Да не кокетничай, тебе не пристало.
   Соня уже колебалась:
   - Надобно ли ехать? Может, я останусь?
   - Я тебе останусь! - гаркнула Марья Власьевна и набросила ей на плечи Сашенькину шубу. - А ты негожее время выбрал для морали! Молчи уж! - пригрозила она Владимиру.
   Надев на туфельки теплые башмаки, Соня покорно направилась к карете. В спину ее подталкивала Аргамакова, заявившая домочадцам:
   - Ранее утра не ждите!
   Ответом ей были протяжные вздохи дам.
   - Соня, постой! - донеслось вдруг с лестницы.
   Миша выскочил в переднюю и уже в сенях нагнал тетушку.
   - Как, ты не спишь? - возмутилась Софья Васильевна.
   Мальчик с восхищением смотрел на малознакомую, чудесно пахнущую молодую женщину.
   - Немедленно спать! - погнала его Соня.
   Миша торопливо шепнул:
   - Если увидишь князя, передай ему, что я жду.
   - Что ждешь? - строго подняла брови Соня.
   - Он поймет! - сказав это, Миша умчался.
   - Ну, где же ты, Сонюшка? Так до ночи не доедем, - ворчала Марья Власьевна, забираясь в карету.
   Соня не помнила, как они доехали до Поварской. Ей казалось, что она видит волшебный сон. Вот-вот проснется - и сказка рассеется, оставив по себе сладостное воспоминание. Огромный иллюминированный подъезд, толпа экипажей, роскошная мраморная лестница с ливрейными лакеями, зеркала, кенкеты, множество свечей, - все это тоже был сон, его продолжение. Приветливые хозяева встречали гостей у входа в танцевальный зал.
   - Представьте нам вашу прелестную спутницу, - с улыбкой предложила княгиня Мещерская. - Верно, это ваша родственница?
   - Крестница, - не задумываясь, ответила почтенная дама.
   - Приятного веселья, - пожелал Соне хозяин, с интересом рассматривая ее.
   Они вошли в зал. Сердце Сони затрепетало от ожидания чуда. Великолепие дома, блестящая толпа, светская болтовня, грохот музыки оглушили девицу, непривычную к такому размаху. Марья Власьевна же была здесь как рыба в воде. Всех она знала, все знали ее. Отовсюду раздавались приветствия, отвешивались поклоны. Как только дама успевала всех услышать, всем ответить? Вот она остановилась рядом с занятной парой.
   - Это, Мещерские, родственники хозяевам, - шепнула Аргамакова Соне. И уже обращаясь к паре, спросила: - Что ваш сынок? Чай, скоро бегать будет? Давненько не бывала у вас. Вот девицу вывезла, Софью Васильевну Мартынову, рекомендую.
   - Очень рады, - ответила дама, чем-то напомнившая Соне Сашеньку. - Алешенька здоров, уже лепечет. Такой забавный! - она просияла, говоря о сынишке.
   - Что твоя служба, Николушка? - спросила Аргамакова ее мужа, совсем молодого человека, много моложе супруги.
   - Ожидаю повышения, - скромно улыбнулся молодой Мещерский.
   То, как держались друг за друга супруги, как ладно отвечали, как тепло переглядывались, вызвало в душе Сони некоторую зависть. Положительно, эти люди были счастливы, несмотря на немалую разницу в возрасте. "А князь меня моложе всего на пять лет!" - с тоской подумала бедная дева.
   - Люблю их, - сказала Марья Власьевна, когда Мещерские отошли., - все их семейство. Это ведь второй муж у Лизаветы. Она была генеральшей, овдовела, растила шестерых детей, о замужестве и не помышляла. И вот тебе на: мальчишка влюбился да не отстал, покуда не добился своего. Теперь любо-дорого смотреть. Еще мальчонку родили.
   Соня вздохнула.
   - Ты на ус-то мотай! - толкнула ее в бок Аргамакова. - Лизавете-то не в пример тебе уж тридцать восемь годков было, не менее. Так что рано нос вешать, выдам я тебя замуж!
   Грянул вальс. Середина зала заполнилась танцующими парами. Хозяева открыли бал. Танцевали и новые знакомые Сони, Лизавета и ее молодой муж. Марья Власьевна собрала кружок из дам почтенного возраста, сидевших на стульях у стен. Соня вовсе затосковала. Танцевать она боялась, но еще больше боялась не станцевать ни разу. Однако кавалеры покуда приглядывались к новенькой. Вот уже несколько лиц обратились к ней, любопытствуя. Шептались, спрашивали о ней, но подойти не решались. Соня заметила, что Марья Власьевна подманила к себе пальцем мужчину в вицмундире и указала на Соню. Чиновный господин разглядывал Софью Васильевну чересчур основательно, как той представлялось. Выслушав Марью Власьевну, он было направился к ее протеже.
   И тут случилось новое чудо. Соне показалось, что толпа расступилась, и пред потерянной девицей явился статный, высокий красавец в щегольском фраке. Все взоры обратились к нему, по толпе словно электрическая искра пронеслась.
   - Горский! Горский! - доносилось отовсюду.
   Да, это был он. Неузнаваемый, светский, иной... Князь приблизился к Соне и поклонился ей. По толпе пронесся легкий вздох: "Кто она?" Пригласив молодую женщину на тур вальса, князь занес руку, чтобы обнять ее за талию. Не чуя под собою ног, Соня следовала за кавалером.
   Однако все страхи вмиг улетучились. Откуда что взялось! Каким-то инстинктом Соня улавливала всякое движение князя, сливаясь с ним в одно целое. А ведь она едва умела танцевать! Пошли ль ей на пользу уроки мсье Бодри или же ее посетило вдохновение? Впрочем, об этом Соня не думала теперь. Она дивилась преображению Горского, силясь понять, что за человек перед нею. Это был не Дюваль, тот грубоватый увалень-француз. Князь Горский мало чем напоминал бедного учителя. Сила и властность, исходившие от него, подчиняли волю молодой особы. Она не смела поднять на него глаз, заговорить... Князь тоже молчал, это делалось мучительным.
   - Миша просил вам сказать, что он ждет... Я не знаю, что именно, он не разъяснил, - пролепетала Соня, по-прежнему не поднимая глаз.
   - Передайте ему, что я помню, - столь же неясно ответил князь.
   - Вы дурно поступаете, вовлекая Мишу в заговор. Не следует ссорить его с домашними. Или вам мало?
   Горский молчал. Лишь теперь Соня дерзнула заглянуть ему в лицо. Взгляд князя напугал бедную девицу. Она ждала раскаяния, гнева, смеха, на худой конец, но ошиблась. В глазах кавалера Соня прочла незнакомое ей чувство, принудившее ее невольно опустить взор и покраснеть.
   - Вы говорите не о том, - хрипловатым голосом произнес наконец Горский.
   Соня вовсе смешалась. Она не понимала князя, да и сам он себя не понимал. С первой минуты, как он увидел Соню, Юрий потерял голову. Сказать, что он не узнал ее, неверно. Узнал тотчас. А до того, как увидел, по стуку сердца понял, что она здесь. Однако такого взрыва чувств повидавший виды мужчина не ожидал от себя. Послушный какой-то неведомой силе, влекущей его к ней. Горский устремился к Соне. Он будто бы и не заметил ее преображение, однако все вдруг встало на свои места. Словно в мозаике для полноты картины не доставало частицы, а теперь этот осколок найден, и картина засияла красотой совершенства. Обнаружившаяся прелесть Сони лишь довершила работу, происходившую в душе князя. Чтобы вспыхнуть страстью, он должен был увидеть ее такой: очаровательной, нарядной, грациозной. Князь не заметил преображения именно потому, что Соня всегда для него была прелестна.
   - Что же вы желаете слышать? - наконец, вымолвила Софья Васильевна.
   Однако князь не успел что-либо ответить. Музыка стихла. Подводя Соню к месту, Горский обронил:
   - Мазурка и кадриль за мною.
   Он тотчас растворился в толпе.
   - Что, матушка, вспомнили былое? - съязвила Марья Власьевна, впрочем, вполне добродушно. - Ну, на этого рот не разевай! Не по Сеньке шапка. Вон сколько вокруг него вьется молоденьких девиц. Нам бы что попроще.
   Она посмотрела на смущенную девицу и что-то смекнула:
   - Или вы еще в доме спознались? Ох, Владимир Александрович-то не обрадуется!
   Сон продолжался, но принимал водевильный характер. Соня не успела возразить, к ним приблизился чиновный господин.
   - Позвольте ангажировать вас на мазурку, - поклонился он молодой женщине.
   - Мазурка мной уже обещана, - еще более смутилась Соня.
   - Ого! - только и молвила Марья Власьевна.
   Чиновник потоптался и вновь предложил:
   - Тогда изволите кадриль?
   - Пардон, кадриль тоже обещана.
   - Ты к экосезу подойди, голубчик, - распорядилась Аргамакова, и господин ушел ни с чем.
   - И когда ты, матушка, успела? Кому обещалась? - пытала Марья Власьевна свою подопечную.
   - Горскому...
   Марья Власьевна покачала головой:
   - Будь осмотрительна, Сонюшка. Один раз набедокурил, до другого - рукой подать. Кабы опять не втравил тебя в историю. Остерегись, душа моя.
   Горский уже был тут как тут.
   - С кем это ты, батюшка, турусы разводил давеча, возле губернатора? Никак кавалергард? - поинтересовалась Марья Власьевна, которой до всего было дело.
   - Это Коншин, мой приятель и товарищ по полку, - ответил почтительно Юрий.
   - Ты служишь? Отчего не в мундире?
   - Служил, сударыня. Теперь в отставке.
   Соню не оставляло ощущение фантасмагорического сна. Однако звуки мазурки вывели девицу из задумчивости. Юрий остановился перед ней в ожидании. Во время фигур они обменивались короткими фразами, необходимыми в танце. Разговор не возобновлялся, покуда не появилась возможность остаться наедине. После мазурки и кадрили Горский неотступно следовал за Соней, не допуская к ней других кавалеров. Марья Власьевна уже было готовилась к отповеди, но Горский предвосхитил события.
   - Простите, сударыня, - обратился он к почтенной даме, - я похищаю вашу протеже. Верну в совершенной сохранности, слово чести.
   Аргамакова не нашлась, чем возразить.
   Юрий увлек за собой растерянную девицу. Найдя спокойный уголок в цветочном боскете, он усадил Соню на скамью, а сам отправился за мороженым. Принеся вазочку земляничного мороженого, сунул в руки девице.
   Подчинившись его воле, молодая особа не потеряла рассудка. Она видела, что Горский как в лихорадке. Глаза его блистали, движения были порывисты, горячи. Говорил он скоро, перебивая себя. Суть его путаной речи заключалась в том, что он не может жить без Сони. Все перевернулось в его голове с тех пор, как он попал в дом Мартыновых под видом учителя-француза. Это была всего лишь неудачная шутка. Втянувшись в игру, Юрий уже не мог поворотить назад. Он полюбил Мишу, проникся благоговением к Сашеньке, уважением - к Владимиру Александровичу. А без Софьи Васильевны он теперь не мыслит существования. Соня слушала с недоверием и наконец решилась прервать путаную речь молодого мужчины.
   - Позвольте спросить, откуда вдруг этот пыл?
   Горский смотрел на нее, не понимая.
   - Почему "вдруг"? Вовсе не вдруг... Нам есть что вспомнить, неправда ли?
   Более всего на свете Соня желала сейчас поверить ему, но, увы!
   - Князь, вы опасный человек. Вам мало содеянного? Уж не замыслили ль вы новую подлость? Не трудитесь понапрасну.
   Силясь успокоиться, Юрий принялся ходить по цветочной.
   - Да, я виноват и заслужил презрение. Мне нет прощения. Но попробуйте хотя бы на миг забыть об этом! Ответьте, есть ли в вас прежнее чувство ко мне? Ведь оно было, верно?
   - Я питала чувства к господину Дювалю. Но интриган Горский мне вовсе не по душе, - твердо ответила Соня.
   Юрий остановился в своем беге, осмысливая сказанное.
   - Вы лукавите.
   Соня поднялась со скамьи и гневно возразила:
   - Сударь, вы вольны подозревать меня во всех грехах, делайте, что хотите. Я не желаю продолжать разговор в прежнем духе.
   Она направилась к выходу из боскетной, Горский тотчас возник у нее на пути.
   - Я должен знать, что вновь увижу вас! Укажите, где и когда!
   - Вы ищете свидания? - изумилась Соня.
   Юрий терял самообладание рядом с той, о ком он думал все эти дни. Не помня себя, он сжал испуганную девицу в объятьях.
   - Вы безумны! - воскликнула Соня, силясь выбраться из его рук, Однако тем она лишь распалила князя.
   - Обещайте, что придете ко мне! - жарко шептал он, покрывая поцелуями шею, плечи и грудь сопротивляющейся девицы. - Запоминайте же, Мертвый переулок, мой дом всякий укажет... Я буду ждать...
   - Я закричу! - тихо, но решительно пригрозила Соня.
   Юрий медленно остывал. Он выпустил жертву из рук и, не глядя ей в глаза, глухо пробормотал:
   - Вздор. Простите.
   Соня вернулась к Марье Власьевне и вдруг затряслась как в ознобе.
   - Никак на мороз выскакивала? - удивилась Аргамакова. - Что этот князь вовсе сдурел, раздетую на мороз потащил?
   - Верно, я много съела мороженого, - возразила Соня, стуча зубами. - Мне дурно, Марья Власьевна. Велите отвезти меня домой.
   - Да ты и впрямь помертвела, матушка! - испугалась почтенная дама. - Должно быть, с непривычки.
   Она поспешила проводить Соню до кареты и велела кучеру доставить ее к месту. Дом встретил девицу сонной тишиной. Тришка отворил ей дверь и вручил зажженную свечу. Поднявшись в свою комнату, Соня упала в кресло, не снимая шубы. Она все еще не могла согреться. О сне не было и помина. Софья Васильевна переживала изрядное потрясение.
   Прошел час, она все еще не спала и даже не была раздета. Не скидывая шубы, в бальном наряде она присела к столику и раскрыла заброшенную было тетрадь. Корсет немилосердно жал, но девица ничего не замечала.
   8.
   "Не могу поверить, что это случилось со мной! Безумный сон, кошмарный бред. Праздник обернулся позором. Счастье, что не было свидетелей его. И то была я!
   И теперь горят его воровские поцелуи на груди и плечах, язвят, не дают забыться. Эти руки, которые я мысленно любила целовать, грубо хватали меня, терзали! Я не верю, не верю ему! Коварный соблазнитель, грубое животное! Где же мой кроткий Дюваль?"
   Соня уже забыла, как однажды тот самый кроткий Дюваль пытался соблазнить ее, напившись пьяну. Теперь ей чудилось, что прежний Горский воплощал в себе все добродетели и совершенства.
   "Боже милосердный! Я должна его ненавидеть, но не нахожу в себе ненависти, - писала через минуту Соня, - Да, я знаю, сколь привлекательно зло. Оно рядится в прекрасные одежды, соблазняет и притягивает. Боже, дай мне силы забыть Горского. Дай силы на борьбу с соблазном!
   Безумный сон, я его забуду скоро. И наши танцы, и руки, обнимавшие меня, и эти хмельные глаза, и страстные поцелуи..."
   Молодая женщина отшвырнула перо и расплакалась. Она бросилась на кровать, но тотчас вскочила от боли: корсет нещадно впился в бок. Насилу расшнуровав платье и неловко сняв его, бедная девица наконец улеглась. Теперь едва она коснулась подушки, как мгновенно уснула.
   Но и во сне продолжились ее метания: Соня билась в сильных мужских руках, в бессилье припадала к могучей груди и отдавалась во власть горячим требовательным губам...
  
   Не мудрено, что Софья Васильевна проспала в то утро более положенного и проснулась, когда ее позвали к завтраку. Был уже полдень. Припомнив давешний вечер и сны, Соня залилась краской. Узнав, который час, и вовсе смутилась. Все кувырком! Нет, так не пойдет. На ее плечах держится весь дом, а она предается ребячеству.
   Взглянув на домашнее платье, Софья Васильевна поймала себя на том, что ей до смерти не хочется рядиться в эти старые тряпки. Что случилось? Прежде ей так удобно было в темной робе и простом чепце. Порывшись в сундуке, Соня добыла светлое ситцевое платье, которое Сашенька подарила ей для деревни. Облачившись в него, девица заглянула в зеркало. Что ж, недурно. Платье простое, легкое, в самый раз для домашних трудов. Прекрасные волосы с помощью Даши были заплетены в косу и убраны на макушке. Подозрительный румянец играл на щеках похорошевшей женщины. Теперь она смотрела на себя сторонними глазами, его глазами.
  
   Сойдя в столовую, Соня готовилась ответить на вопросы, но вовсе не ожидала такого пристального внимания к своей особе. Владимир Александрович осмотрел ее придирчиво и ревниво, остался доволен и вновь прищурил глаза. Теперь уже, после всего случившегося с ней, Соня не смутилась. Глаза Сашеньки страстно вопрошали, а Биби ерзала на стуле от нетерпения. Мише тоже не сиделось, он призвал всю свою волю, дабы не задать вслух мучивший его вопрос.
   - Соня, я без тебя распорядилась обедом, Арина в лавку сходила и в ряды, - доложила Сашенька. - Дети ждали тебя, ведь ты собиралась учить девочек печь ватрушки. Вон у кухарки и тесто уже подошло...
   - Да, я помню, - молвила Соня, забывшая все напрочь.
   - Однако где же подробный рассказ о празднике у Мещерских? - не вынесла пытки Биби. - Кто был из гостей? Губернатор почтил бал своим присутствием? Чьи наряды вызвали восхищение? Чем угощали? Когда вы вернулись?
   - Постойте, - прервал поток ее вопросов Владимир Александрович. - Прежде скажи, душа моя, - обратился он к кузине, - ты довольна первым выездом в свет?
   Соня покраснела.
   - Мне сделалось дурно, я скоро уехала.
   - И это все? - лукаво улыбнулся Мартынов.
   Биби негодующе подпрыгнула на стуле. Миша безуспешно ловил взгляд тетушки. Сашенька разочарованно вздохнула.
   - Возможно ли, что ни одного танца вы не станцевали? И не вальсировали? - не унималась Варвара Михайловна, не потерявшая надежды вытянуть из Сони интересные подробности.
   - Вальсировала, - неохотно ответила Соня.
   - С кем? - дуэтом вопросили Сашенька и Биби.
   - Володя, Марья Власьевна велела передать, что похлопочет о пансионе для Миши, - увильнула Соня от ответа. - Учить-то надобно! Полупансионером, может, и не худо будет? Мише не навредит. Ему нужны товарищи по играм, друзья. Пора уж...
   "Так поскорее забудет Дюваля и не станет искать встреч с ним", - домыслила про себя заботливая тетушка.
   Миша исподтишка показал ей кулак, но Соня сделала вид, что не замечает угрозы. Разговор ушел в сторону, и молодая особа уж было вздохнула с облегчением. Однако поторопилась. Сашенька попросила кузину зайти к ней после завтрака. Делать нечего, Соня подчинилась. На Сашенькиной половине ее ждали обе дамы в крайнем нетерпении.
   - Ну же, Соня, голубушка, не томи! - возопили они.
   - Что, душа моя? - притворно вздернула брови Софья Васильевна.
   Однако теперь отвертеться никак было нельзя.
   - Расскажи же все по порядку, - попросила Сашенька.
   - Помилуй, душенька, тесто перестаивается!
   - Пусть! - отмахнулась Мартынова. - Арина справится.
   - Вольно же вам испытывать наше терпение! - сердилась Биби. - Ну, хоть скажите, Горский там был?
   - Я не знаю... не помню... Верно, был... Впрочем, спросите у Марьи Власьевны.
   - С кем же ты танцевала? - дознавалась Сашенька.
   - С чиновником, знакомцем Марьи Власьевны.
   - Да что ж это такое! - отчаялась Биби. - Я не доживу до Марьи Власьевны!
   - Ну, хоть что-нибудь, - жалобно попросила Сашенька, и Соня сдалась. Она рассказала в подробностях о туалетах дам, о губернаторше - в чем была та одета, какие были украшения и головной убор - о мороженом и боскете, описала чиновника и других замеченных ею гостей, но ни словом не обмолвилась о Горском и о том, что произошло между ними. Дамы слушали с жадностью и остались в некотором удовлетворении. Соня, наконец, предалась повседневным делам в надежде, что больше не вспомнит ночные приключения.
   Однако на ее беду к вечернему чаю нагрянула Марья Власьевна.
   - Ну что, матушка, опамятовалась? - с порога озаботилась гостья здоровьем Сони, которая вышла встречать ее.
   Провожая почтенную даму в гостиную, бедняжка силилась дать ей знак, что кое о чем не худо было бы промолчать. Марья Власьевна не понимала обиняков. Она вошла и уверенно воцарилась в гостиной, куда уже стеклись все домочадцы.
   - Слава Богу, здорова! - громко вещала гостья. - А то я уж было за доктором послала, да дай, думаю, сначала погляжу, авось перемоглась.
   - Вашими молитвами Софья Васильевна жива и здорова, - ответил Владимир в недоумении.
   - Гляжу, зубами стучит, белая вся, трясется! - продолжала повествовать Аргамакова. - Я уж грешила на проказника, думала, на мороз выводил. Ан нет, мороженым накормил, да так, что детушка промерзла вся в платьице никудышном. Что, мать, - вновь обратилась она к помертвевшей Соне, - признавайся, от него сбежала? И верно. От таких подальше держаться надобно.
   - Да вы о ком толкуете? - спросила Сашенька. - О чиновнике, с которым Соня танцевала?
   - Как же, с чиновником! Да с Горским, будь ему пусто! Так заморочил девицу, всех кавалеров распугал.
   В гостиной повисла тягостная тишина. Все с вопросом обратились к Соне. Бедняжка была готова провалиться сквозь землю. Марья Власьевна смекнула наконец, что дала маху.
   - Ну, прости, Сонюшка! Не чаяла, что у тебя секреты. Да полно, будет вам!
   Однако Владимир мрачнел и на глазах наливался бешенством. Биби нахмурилась и окинула Соню ревнивым взглядом. Сашенька обиженно надула губки, сердясь на скрытную кузину. Тут же подвернувшийся Миша с надеждой воззрился на смущенную тетушку.
   - И вовсе нет здесь никаких секретов. Этот господин мне несносен, и я не желаю говорить о нем, - бормотала Соня, немилосердно краснея.
   - Однако ты с ним танцевала, - сквозь зубы проговорил Мартынов.
   - Пощади, Володюшка, - вступила Марья Власьевна. - Коли приглашена, так что ж? Скандала еще не доставало. Сонюшка по-умному поступила: сказалась больной и уехала. И чего ради набросился? Вовсе запутали девицу. Что ж, ей не выезжать теперь из-за князя?
   - Стало быть, не выезжать, - отрезал Владимир.
   Марья Власьевна готова была ринуться в бой, но Сашенька ее опередила:
   - Полно, Володя. Марья Власьевна права: Соне надобно выезжать. Мы не должны вовсе запираться лишь оттого, что однажды ошиблись.
   - Хороша ошибка! - зло возразил ее супруг. - Вам дай волю, вы заведете в доме постоялый двор, а то и еще что похуже.
   - Ишь, развоевался, Аника-воин! - усмирила его Аргамакова. - Пора уж старое-то забыть.
   - Я не желаю более слышать имя этого господина! - припечатал Владимир и покинул гостиную в знак неудовольствия.
   Впрочем, вечер завершился вполне идиллически. Владимир Александрович скоро остыл и вернулся в общество. Он шутил с Биби, почтительно слушал Марью Власьевну, расписывающую выгоды пансиона.
   Когда Соня уложила девочек и проводила Мишу до постели, он спросил взволнованным шепотом:
   - Князь вспоминал обо мне?
   9.
   Горский безумствовал. Побег Сони с бала лишил его остатков благоразумия. В муках бессонницы и душевных терзаниях он решил наказать Амалию. Он не виделся с нею с того самого злополучного дня, когда в дом Мартыновых явились ряженые. Коншин напрасно удерживал друга от поспешных действий. Едва проснувшись на другой день, он потребовал выезд. Не слушая уговоры Филипьевны откушать кофию со сливками и свежих плюшек, князь помчался сломя голову к Никитским воротам, где жила Амалия.
   Он не знал, что скажет кузине, что сделает, но отчего-то именно на ней он должен был выместить душившее его негодование. Выбравшись из экипажа, князь стремглав взлетел на крыльцо, миновал сени, где возился с печкой истопник, переднюю, ворвался в комнаты. Минуя одну за другой, князь пронесся по анфиладе, нигде не найдя ни души.
   - Амалия! - позвал Юрий, взбегая по лестнице во второй этаж, где располагалась спальня кузины. - Амалия, где ты? - крикнул он еще раз для верности.
   Очутившись возле двери обиталища, сокрытого от посторонних гла, Юрий невольно попал в плен давних воспоминаний. Здесь, в этой модной комнате, похожей на шкатулку и убранной с пряной восточной роскошью, десять лет назад юный князь постигал азы плотской любви.
   Амалия тогда скучала и от нечего делать принялась за мальчишку-кузена. Уверив его дядю в совершенной благонамеренности, она поселила Юрия у себя. Предлогом послужили занятия античной философией и искусством, которыми в ту пору увлекалась дама. Она собрала вокруг себя кружок почитателей древних греков и римлян. У нее устраивались живые картины на античные сюжеты знаменитых полотен, переводились Гораций и Ювенал, разыгрывались сцены из древнегреческих трагедий. Юрий Горский принимал живое участие во всех затеях обожаемой кузины. Он был возле нее подобием пажа, оруженосцем, и никто не знал, что происходило между ними по ночам в спальне Амалии.
   Кузина была весьма искусна в науке любви, ее ненасытность пугала юношу и притягивала. Очень скоро он сделался ее рабом. Амалия играла с кузеном до тех пор, пока ей не надоело, а после выгнала из дома, как паршивую собачонку. Юрий томился, страдал, лелея мстительные мечты, с наслаждением представлял, как вонзает нож в пленительную грудь Амалии или душит ее, подобно ревнивому мавру. Он возненавидел всех женщин, подозревая в каждой из них коварство, развращенность и обман. Покинув Москву ради учения и службы, юный князь проклинал кузину и весь женский род и мстил им и в Париже и в Петербурге, куда забрасывала его судьба.
   И теперь, когда он впервые познал истинную суть любви, когда полюбил женщину, ничуть не похожую на таких, как Амалия, кузина вновь встала на его пути!
   - Амалия! - грохнул Юрий кулаком в дверь спальни дамы, и дверь отворилась.
   Взору князя предстала омерзительная картина. Амалия извивалась в объятьях двух мужчин цыганского вида, как безумная вакханка во время дионисийской оргии. В комнате удушающе пахло опием. Горский сплюнул от отвращения и тотчас покинул приют греха.
   Однако неприкаянная душа князя алкала действия. Пометавшись по городу, он неожиданно для себя очутился возле дома Мартыновых. Юрий сидел в экипаже, с надеждой глядя на окна второго этажа, покуда к дому не подъехала карета Аргамаковой. Покидая свой мучительный пост, князь насилу не застонал от безысходной боли, пронзившей его душу.
   - Соня, - неожиданно для себя прошептал он, глядя на уплывающие окна ее покоев.
   Заехав в фехтовальный зал, князь едва не подрался со знакомым фехтовальщиком и решил в удручении, что остался один, русский, способ спасения от тоски - напиться.
   Петруша Коншин поддержал приятеля, и вскоре они, крепко обнявшись, сидели у камина и горланили полковые песни, а Филипьевна ворчала и сердито качала головой...
   10.
   Праздники шли на убыль. После Крещения Мишу впервые свозили в пансион. Соня тревожилась, каково ему будет в казенном месте, среди чужих мальчишек, со строгими учителями. Однако Миша вернулся вполне довольный. Он задирал нос перед девочками и показывал им опыты с электризированием кусочков бумаги роговым гребешком. Теперь его возили всякий день учиться, а вечером возвращали домой. Девочками занималась по-прежнему Соня. Однако с некоторых пор она сделалась рассеянной, забывчивой, что тотчас сказалось на хозяйстве. Сашеньке поневоле пришлось взять на себя заботы по дому, в чем ей охотно помогла Биби. На диво, Варвара Михайловна при всей ее субтильности оказалась вполне толковой помощницей и даже руководительницей подруги в домашних делах. Незаметно и исподволь она приучала Сашеньку к счётам и амбарным книгам, и Соня с облегчением сдала им ключи от сундуков и кладовой.
   Молодая женщина заметно переменилась с того знаменательного бала у Мещерских. Марья Власьевна еще не раз пыталась вывезти Соню, но Владимир воспрепятствовал этому весьма решительно.
   - Довольно оскорблений! Соня будет сидеть дома, покуда этот господин не уберется из Москвы.
   Тщетно уговаривала его почтенная дама, взывала к совести и грозилась, Мартынов стоял на своем. Не помогли и Сашенькины уговоры: он не смягчился. Соня беспрекословно подчинилась решению кузена, но с тех пор замкнулась, погрузилась в себя. Ни с кем в доме она не могла говорить о происходящем в ее душе. И, как прежде, она доверилась своему журналу и тщательно прятала его подальше от нескромных глаз.
   "Мне совестно признаваться, но мысли мои витают далеко от нашего дома. Никто не понимает, что происходит со мной, а я не смею открыться.
   Прежняя моя жизнь теперь кажется мне несносной. Отчего? Отчего я охладела к прежним занятия? Теперь лучшее для меня в моем печальном существовании - забыться с книгой. Однако в нынешних романах столько соблазна! Помнится, я прочла "Красное и черное" и горько плакала о мадам де Реналь. Возможно ли, что любовь несет лишь страдания, смерть? Тогда лучше уж поскорее избавиться от нее!
   Ужель мой святочный сон обманчив? Провидению было угодно поманить меня мечтой, внушить надежду, а что теперь? Какое горькое разочарование! Любить дурного человека!
   Нет, я совладаю с собой! Я забуду его! Забуду!"
   Однако это было вовсе не просто. Влюбленная женщина невольно уносилась в грезах к человеку, столь необходимому ей. Она силилась представить себе, как он живет, кто с ним рядом, с кем он делит досуг и ... ложе? Тут Соня ощутила неприятный укол ревности к неизвестной. Да, она ревновала его и к Биби, но инстинкт подсказывал бедной девице, что князь не любит Бурцеву. Верно, был грех в Петербурге, но теперь - нет. Однако можно ли верить и в его страсть к Соне? Его признаниям? Перебирая в памяти волнующие подробности их объяснения в цветочной, Соня переживала сладостное чувство. Но можно ли верить ему?
   Бедная дева почти не выходила из дома, разве только на воскресную службу с детьми. Однажды, выйдя из церкви и раздавая милостыню нищим, она обратила внимание на забавного арапчонка, наряженного казачком. Девочки тоже заметили его и дергали Соню за рукава:
   - Посмотри, Соня, какой смешной арапчонок!
   Они отправились домой, а чернокожий казачок почему-то двинулся следом за ними, не отставая. Он забегал вперед и заглядывал Соне в лицо. Его толстые губы улыбались, а нос забавно морщился.
   - Что тебе? - спросила наконец молодая женщина у негритенка.
   Тот не отвечал, но продолжал кривляться и крутиться под ногами.
   - Ты чей? - вновь заговорила с ним Софья Васильевна.
   Негритенок не ответил, но вдруг незаметно сунул ей в руку записку и тотчас убежал сломя голову. Девочки не заметили его маневра, а тетушка мгновенно спрятала письмо в муфту, подаренную ей Сашенькой. Соня теперь одевалась иначе: кое-что ей перешло от Сашеньки, которая взялась полнеть в связи с ее положение, а что-то нашила портниха Марьи Власьевны. Теперь на Соне была чудесная песцовая шубка и кокетливый меховой капор.
   Вернувшись домой, молодая женщина тотчас поднялась к себе Дрожащими руками она развязала ленты капора, скинула шубку. С невольным трепетом распечатала таинственное письмо.
   " Соня! Соня! Я схожу с ума! Спасите меня, это в вашей власти. Простите мою дерзость: я смел предлагать вам свидание! Я совершенный дурак, коли подумал, что с вами возможно так обращаться. Меня извиняет лишь то, что я страшился потерять вас навсегда.
   Соня, я не знаю, что сталось со мной. Верно, это воздаяние мне за прежние грехи. Я не могу без вас жить! Уехать тоже не могу, уже пробовал. Вернулся с полдороги, потому что здесь осталось мое сердце. Что же делать мне, скажите, ведь вы любите меня. Не отпирайтесь, любите. Я давно это знаю.
   Тогда что же мешает нам соединиться? Вам запрещают видеться со мной? Но вы не ребенок. Что дурного в нашей любви? Она давно могла осуществиться, не будь я так глуп и не уважай так ваш дом. Соня, вы должны принадлежать только мне! Что вам за дело до вашего кузена и других? Дайте мне надежду, Соня, или я наделаю пропасть глупостей и ошибок. Я ничего и никого не боюсь, пусть меня вызовут, так будет даже лучше! Лучше умереть на дуэли, чем так страдать, как страдаю я теперь!
   Спасите меня, любовь моя. Я жду вашего ответа. Эзоп доставит мне письмо. Он будет стоять под вашими окнами..."
   Соня подскочила к окну и посмотрела вниз, на улицу. Там, спасаясь от мороза, скакал на месте и стучал рукавицами, маленький негритенок. Завидя ее, он растянул в белозубой улыбке одеревеневшие губы.
   - Что за оказия! - рассердилась Соня. - Он и впрямь сошел с ума!
  
   Она дала знак Ззопу, чтобы тот шел прочь. Однако арапчонок продолжал улыбаться и кивать на манер китайского болвана. Мальчишка уже изрядно замерз, но не собирался уходить. Делать нечего, Соня взялась писать ответ.
   "Как вы посмели прислать мне столь дерзкое письмо? Ваше предложение оскорбительно для меня. Кто дал вам право обращаться ко мне в подобном тоне? Я не верю вам, ваше сиятельство, вы однажды жестоко обманули мою семью. Оставьте меня, или я буду вынуждена прибегнуть к защите".
   Молодая женщина огляделась вокруг в поисках груза для записки, и взгляд ее упал на крохотную фигурку бронзового ангелочка, которого она отчего-то любила. Соня обернула ангелочка запиской и открыла форточку. Негритенок заметил ее маневр и подскочил поближе. Ангелочек прилетел прямо в руки ловкого бесенка. Он тотчас бросился наутек. Теперь следовало проверить, не заметил ли кто-нибудь в доме происходящее за окном. Она заглянула к девочкам. Те увлеченно играли в куклы. Спустившись вниз, Соня отыскала Сашеньку и Биби в кладовой. Дамы делали ревизию припасам. Владимир уехал к должности, Миша с утра в пансионе. Прислуга занята. Все свидетельствовало о том, что никто из домашних не посвящен в Сонину тайну.
   - Смею надеяться, что теперь уже конец, - произнесла вслух девица, вернувшись в свои пенаты.
   Она села у окна, еще раз перечитала письмо и глубоко задумалась. Покоя не было в ее душе. Софья Васильевна чувствовала себя преступницей. Без ведома Владимира она вступила в переписку с чужим мужчиной. Она скрыла объяснение с князем, и все, что происходило теперь в ее душе, тяготило бедную девицу. Она винила себя в том, что забросила дом, что отдалилась от детей и беременной Сашеньки. И вовсе уж мнила себя предательницей по отношению к Владимиру. Ведь он всегда был для Сони единственным мужчиной, другом и братом. Теперь же все помыслы девицы связаны с другим мужчиной, и нет надежды, что наваждение пройдет. Князь Горский завладел ее душой, и борьба Сони с его властью покуда не принесла плодов.
   - Как мне забыть тебя? - прошептала влюбленная дева, поднося к губам записку князя. - Зачем ты так жестоко шутишь со мной? И даже если правда все, что ты пишешь, для меня это оскорбительно. Князь, вы обращаетесь ко мне, как к презрительной женщине. Коль скоро вы любите меня, отчего не просите у Владимира моей руки?
   От этого предположения Соне сделалось еще хуже. Она знала, что Владимир не пустит на порог человека, обманувшего его однажды. Как ни прикидывай, оставалось одно - забыть! Но как? Где найти силы не отвечать на его зов?
   Пускай он обманывает, пускай обманывается сам, что если кинуться в этот омут, забыть обо всем, а после - хоть потоп? Сердце бедняжки затрепетало от воображаемых картин.
   - Нет, - твердо ответила Соня соблазну. - Это дурной путь. Владимир выгонит меня из дома и будет прав. И князь не станет со мной церемониться. Удовлетворив самолюбие, он станет презирать меня... Значит, забыть...
  
   ГЛАВА 6.
   1.
   - Барыня, извольте выдать денег кухарке, в доме припасы все вышли! Грубо тормошила горничная Амалию Штерич.
   - Оставь меня. я все уже дала! - отмахнулась госпожа Штерич, которая жестоко страдала от головной боли. - Где Турчанинов? Скажи ему, что у меня опять мигрень.
   - Не мудрено!- огрызнулась прислуга. - Где это видано, столько пить!
   Она указала на остатки вчерашнего пиршества.
   - Поди вон! - простонала Амалия.
   - Денег дайте, так и пойду!
   Амалия поняла, что ей не отвязаться от назойливой девки. Насилу она поднялась с кровати и взяла из комода резную шкатулку красного дерева. Преодолевая головокружение, дама села и открыла шкатулку. Там было пусто.
   - Где деньги? - удивленно уставилась Амалия на дно шкатулки.
   - А я почем знаю? - грубо ответствовала горничная.
   - Кроме тебя сюда никто не входит! - завизжала дама в истерике.
   - А вот и нет! - ничуть не смутилась горничная. - По ночам кто только не шастает. Вот у них и спрашивайте.
   - Не твое дело! - вновь завопила Амалия. - Позови Турчанинова и оставь меня в покое.
   Горничная передернула плечами и вышла. Вскоре явился магнетизер и избавил Амалию от головной боли. Дама пожаловалась на пропажу.
   - Верно, это ваши люди, они снуют по всему дому. Не велите им выходить из отведенных покоев, нам скоро есть будет нечего. Я разорена. Присланное из имения мы давно растратили.
   - Потребуйте от управляющего выслать еще. Вы хозяйка, ваша воля - закон, - посоветовал магнетизер.
   - И без того крестьяне обобраны, имение перезаложено. Не без вашей помощи! - она сердито нахмурилась.
   Недовольство хозяйки дома не смутило наглого гостя.
   - Что ж, тогда продайте имение. У меня есть на примете покупатель.
   Амалия задумалась.
   - Продать имение? Но это все, что у меня есть.
   - Можно выручить немалую сумму, - убеждал Турчанинов. - О бумагах не тревожьтесь, все хлопоты я возьму на себя.
   И вновь Амалия почувствовала, как теряет над собой руководство.
   - Ах, делайте что хотите! - махнула она рукой. - По миру вместе пойдем.
   И тотчас деловито осведомилась:
   - А нельзя ли под залог имения взять денег у вашего покупателя? Мне кухарке нечего дать.
   - Слушаюсь, госпожа, - поклонился Турчанинов. - Однако в ответ попрошу вашего содействия.
   - Что такое? - Амалия присела к зеркалу и взялась за гребень.
   Магнетизер пристроился рядом на пуфе.
   - Вы знаете, что мои разыскания в метафизической сфере близятся к концу. Для последних шагов к искомому недостает космической энергии. Мне нужна ваша помощь.
   - Извольте, - пожала плечами Амалия, трогая пуховкой бледное с желтизной лицо.
   Турчанинов придвинулся ближе.
   - Для решающего магнетического сеанса нужны свежие силы. Их новизна привлечет поток космической энергии, каковую я использую в моих целях. Вы знаете, как извлекается животное электричество: только в плотском соитии.
   - Что же вы хотите от меня? - удивилась Амалия.
   - Вы должны привести на сеанс госпожу Мартынову. На ней печать посвященности семи зефиротам. Именно ее магнетизм даст нужный ход моему опыту.
   Амалия искривила губы:
   - Мадам Мартынова не поедет ко мне, а я не имею доступа в их дом. Как это устроить?
   Турчанинов поднялся с пуфа и у двери в последний раз сверкнул глазами:
   - Придумайте, ведь вы весьма находчивы. - И он вышел.
   Амалия злилась. Опять эта Мартынова! Она, Амалия, уже не годится для опыта, а Мартынова - извольте! Однако придется выполнять, иначе Турчанинов денег не даст.
   Амалия знала, что стоит над бездной, но не желала думать об этом. Завтра будет разорение, завтра она окончательно падет в эту бездну, но теперь... Теперь - прочь размышления о будущем. На худой конец есть еще что заложить. Амалия пошарила на комоде, раскрывая одну за другой шкатулки и коробочки.
   - Да, не богато... - пробормотала обескураженная дама и тотчас встрепенулась: - Но есть еще шали!
   Она раскрыла шкафы и сундуки. Улов оказался жалким. Когда, в какой момент Амалия так обнищала? Скоро ей не в чем будет выйти на улицу, выехать в свет! Это была катастрофа. Продав имение, она не спасет положения, но что еще оставалось?
   Есть дом в Петербурге. Турчанинов покуда не знает о нем. И этот дом, московский. Может быть, уехать? Амалия ждала, что все решится само собой, но вязла все глубже в тине неурядиц.
   Ее рука невольно потянулась к бутылке, в которой оставалось еще немного вина. Пусть будет что будет! Ей теперь надобно придумать, как заманить к себе эту недотрогу Мартынову. К ней у Амалии теперь особый счет. Неудачу, постигшую ее с кузеном, мадам Штерич тоже списала на счет Мартыновой. Она до сих пор не понимала, отчего тогда, в их доме, она не разоблачила Юрия. Его любовница ловко вмешалась и все испортила.
   - Желала бы я видеть их лица, когда они узнают, кому обязаны появлением в доме учителя! - бормотала пьянеющая Амалия. - Владимир лопнет от злости! Да, жаль, что мальчишка не справился. Вот была бы потеха, соблазни он Мартынову!
   Амалия расхохоталась.
   - Однако покуда потешаются надо мной. Что ж, кузен, я оставлю за собой последнее слово. А теперь нужно придумать, как заманить Александрину на магнетический сеанс.
   2.
   Горский задумчиво перебирал книги из дядиной библиотеки
   - Старина и пыль веков, - пробормотал он, хлопнув о стол очередной том.
   - Что ты ищешь среди теней прошлого? - лениво вопросил Коншин, наблюдавший за Эзопом, который набивал трубку, гримасничая и высовывая язык. - Твоя внезапная страсть к чтению пугает меня более, чем твой сплин.
   Юрий не придал значения насмешливому тону приятеля.
   - Ищу "Красное и черное" Стендаля, Соня его читала.
   Коншин присвистнул:
   - Друг мой, позвольте потрогать ваш лоб - у вас, верно, любовная лихорадка.
   Юрий, наконец, рассердился:
   - Оставь свои семинарский шутки!
   - Отчего же? - не отставал от приятеля Коншин. - Допреж я думал, что ты выйдешь в модные писатели, которые сочиняют романы для скучающих дамочек и девиц, столь решительно ты взялся за перо. Теперь уж и не знаю, что думать!
   - Она не отвечает на мои письма, - горестно вздохнул князь и велел Эзопу подать шубу.
   - Куда ты, душа моя? - встревожился кавалергард.
   - В книжную лавку, за Стендалем. Эзопка, ты идешь со мной?
   Негритенок, подав господину шубу, стремглав бросился собираться.
   - Постой, я тоже с тобой прогуляюсь, - решился Коншин.
   Книжная лавка была неподалеку, поэтому отправились пешком. Они миновали Гагаринский переулок и скоро вышли на Арбат. Уже вечерело, в синих сумерках вспыхивали один за другим фонари, зажигаемые фонарщиками. Приглушенно стучали по заснеженной мостовой копыта лошадей и каблуки прохожих. Едва маленькое общество приблизилось к массивной дубовой двери книжной лавки, как вдруг услышали нежный женский голосок, позвавший:
   - Эзопушка!
   Негритенок тотчас кинулся к остановившемуся у обочины экипажу, из окошка которого выглядывало хорошенькое, свежее личико. Девушка просунула ручку для поцелуя. Эзоп радостно схватил ее.
   - Каково тебе без прежнего хозяина? Скучаешь? У кого же служишь теперь? - сыпала вопросами хорошенькая девица.
   Коншин воспользовался моментом и представился прелестной незнакомке. Не дожидаясь спутников, Горский вошел в лавку. Услужливый хозяин выложил перед ним с десяток томов:
   - Только что привезены из Парижа: Гюго, Бальзак, Мюссе. Все новинки.
   - Однако мне нужен Стендаль, "Красное и черное", - возразил Юрий.
   - Виноват-с! Стендаля нет, закажем непременно-с!
   Горский вздохнул, повертел в руках томик Мюссе и положил на место. Не слушая заверений хозяина, что скоро требуемая книга будет доставлена, Юрий покинул лавку. Экипаж с незнакомой девицей уже отъехал, Эзопка махал ему вслед. Коншин крутил ус и выпячивал губы, что у него означало совершенное довольство.
   - Что за прелесть эта Ланская! Та самая, из-за которой несчастный Лопухин бежал за границу. - Кавалергард мечтательно вздохнул.
   - Брось, тебе не идет роль влюбленного романтика, - проворчал Горский, направляясь домой.
   Однако день, верно, выдался особенный, день нежданных встреч. Как скоро князь завернул в переулок, до него донесся отчаянный вопль:
   - Мсье Дюваль!
   Горский не оглянулся, лишь дернул плечом, не желая отзываться на печально памятное имя.
   - Мсье Горский, князь! - еще отчаяннее звал его детский голос.
   Юрий тотчас обернулся навстречу мальчику, который выпрыгнул из саней и бежал к нему что есть духу.
   - Миша! - радостно пробормотал князь, крепко обнимая ученика.
   - Я скучал, я просил Соню передать, что жду. Помните, вы обещали, что не забудете меня и дадите знать о встрече. Я ждал, ждал... - Миша радостно уткнулся в шубу Горского.
   - Я просил Софью Васильевну сказать, что помню о тебе.
   - Она ничего не сказывала, - удивился Миша.
   Юрий утешающе похлопал его по спине:
   - Не сердись на тетушку, она права.
   А Миша уже размышлял, какой будет его месть негодной Соне.
   - Познакомься с моим Эзопкой, совершенный проказник!
   Миша с восторгом глазел на веселого негритенка. Эзоп церемонно раскланялся, чем рассмешил все общество. Только теперь мальчик заметил Коншина и учтиво приветствовал его.
   - Что твои домашние? Все ли здоровы? - спросил Горский.
   - Здоровы, - пожал плечами Миша. - Я теперь езжу в пансион, вон Филька меня возит. - Он указал на свои сани.
   - Что ж, недурно, - одобрил Юрий. - Однако ты не должен думать, что я забыл тебя. Увы, мне нельзя бывать у вас, а встречаться тайком... Дождемся лучших дней.
   - Я понимаю, - кивнул со значением Миша. И вдруг вдохновился: - А вот Соне ничего не скажу про нашу встречу! Пусть мучается, как я.
   - Отчего же мучиться? - улыбнулся Горский.
   - А она скучает, я же вижу.
   Горский подтолкнул мальчика к саням:
   - Ступай, великий мститель. Тебя, верно, дома заждались.
   Миша помахал рукой на прощание, и сани умчались. Коншин подмигнул приятелю:
   - Скучает твоя красавица.
   - Она не красавица, - сердито ответил Юрий и пошагал к дому.
   - Я не возьму в толк, - не отставал от него кавалергард. - То она стара и нехороша, помнишь, ты сказывал прежде? Потом вдруг - гимны ее красоте, после встречи на балу. Теперь же опять твердишь, что не красавица. Диковинка. Что до меня, так я не нахожу в ней ничего привлекательного.
   Горский остановился и метнул грозный взгляд.
   - Все, умолкаю! - засмеялся Коншин, выдвигая вперед себя Эзопа.
   Однако Юрию давно уже не до смеха. Он метался, воспламенялся и угасал, и не знал, что делать с собой. Он тосковал по службе и часто сетовал, что не может вернуться в полк. Неопределенность положения была для него нестерпима. С отрочества Юрий привык к полковому распорядку, когда все дни заполнены занятиями. Жить по уставу для него было естественно, словно он родился в казармах. Теперь же, предоставленный себе, Горский не мог распорядиться собой со смыслом и пользой. Привычка служить делу мешала ему вести рассеянный образ жизни, а живая натура требовала кипучей деятельности. Юрий завидовал Коншину, который скоро должен был вернуться в Петербург, в родной полк "рыцарской гвардии".
   Как ни крути, Горский чувствовал себя много лучше бедным учителем в доме Мартыновых, чем богатым князем в собственном особняке. Вспыхнувшая нежданно любовь к Соне захватила все его существо, но тоже требовала деятельности. Юрий задыхался от невозможности выразить и осуществить свою любовь. Он делался несносен, когда не имел занятия и цели. Коншин, любивший друга, и тот уже насилу терпел его дурное расположение.
   - Тебе надобно развлечься, друг мой, а то, того и гляди, рассудка лишишься. Едем со мной к Амалии, у нее весело, - советовал кавалергард. - Любовь какой-нибудь доступной красотки вполне излечит твой сплин.
   Однако Горский оставался глух к его советам. Когда-то он не пренебрегал самыми рискованными развлечениями, но теперь все переменилось. Пропал интерес к любовным приключениям, к гвардейскому куражу. Выходило, что Соня была единственной надеждой Юрия, но она не отвечала более на его письма, только ласкала да закармливала сластями Эзопку, который приносил ей записки.
   - Она не возвращает мои послания, стало быть, читает их. Это уже немало, - бывало, бормотал Юрий, перебирая в пальцах бронзового ангелочка, который сделался его талисманом.
   - Ты беседуешь с безделушкой? - не без тревоги спрашивал его приятель, а Горский краснел, как шестнадцатилетний юнец.
   Коншин сокрушался и уезжал с визитами, предоставив князя его хандре и одиночеству.
   И теперь оброненное Мишей упоминание о Соне дало новую пищу надеждам Горского. Вернувшись в дом и устроившись с книгой в креслах, Юрий вдруг принял решение.
   3.
   Второй день бушевала метель, зги не видно. Лошади останавливались посреди улицы, не имея сил двигаться против ветра. Девочки Мартыновых не ходили гулять. Они тихо сидели у камина в гостиной, наряжая кукол в собственноручно сшитые платьица. Сашенька и Биби, сидя за столиком, кроили и шили крохотные рубашонки из батиста. Соня тут же устроилась с книгой. Вот-вот должен был вернуться из должности Владимир. Даша накрывала в столовой обед. Завывание метели за окном не нарушало уюта и мирной тишины теплого дома, а напротив, сообщало им особую прелесть.
   Когда в передней зазвонил колокольчик, никто не удивился и не прервал занятий. Тем глубже было изумление, когда в гостиную ворвался незнакомый господин лет сорока пяти в заснеженной богатой шинели с бобровым воротником.
   - Где она? - завопил господин. - Где эта дрянная женщина?
   Биби вскрикнула и выронила шитье из рук.
   - Ах, вот вы где прячетесь! - гремел незнакомец. - Извольте тотяас собраться и следовать за мной!
   - Куда? - жалко пролепетала Варвара Михайловна.
   - Домой! В Петербург!
   Сашенька опомнилась наконец и спросила надменно:
   - С кем имеем честь?
   Господин Бурцев и не взглянул на нее. Он прожигал супругу испепеляющим взором, а она, как зачарованная, поднялась с софы и направилась к себе готовиться к отъезду. Дети испуганно замерли.
   - Сударь! - встала на пути разъяренного господина бесстрашная Соня. - Вы находитесь в чужом доме, извольте соблюдать приличия!
   Бурцев посмотрел на нее, как верно слон глядел на Моську.
   - Чего вам? - грубо спросил он.
   - Варвара Михайловна находится здесь под нашим попечительством. Вы не смеете здесь своевольничать! - храбро отражала атаку Соня. - Биби, остановитесь! Я зову слуг!
   Бурцев занес над ней руку, и все в ужасе вскрикнули. Однако ничего не произошло. Свирепый вид господина смягчился, Казалось, он опамятовался и опустил руку.
   - Да, я представлюсь. Василий Афанасьевич Бурцев, супруг вот этой безнравственной особы. - Он указал на жену с выражением презрения и брезгливости.
   - Прежде присядьте, - предложила Сашенька, а сама в панике подумала: "Когда же, наконец, придет Владимир?"
   Бурцев злобно покосился на застывшую Биби, однако сел и тотчас обмяк. Было видно, что он устал и едва держался на ногах. В позе грозного господина появилось нечто жалкое, старческое. Тут раздался спасительный звонок колокольчика: приехал Владимир. Женщины бросились нему навстречу.
   - Володенька, там муж Биби за ней приехал, - виновато сообщила Сашенька.
   Промерзший Мартынов стряхнул с шубы снег и скинул ее на руки лакею. Он недовольно проворчал:
   - Это не дом, а трактир.
   Однако дамы смотрели на него с ожиданием и надеждой. Войдя в гостиную, Владимир холодно произнес:
   - Чем обязан?
   Бурцев успел задремать и подскочил в растерянности:
   - Пардон, я, кажется, вздремнул. Гнал без отдыха, как только узнал о местопребывании супруги. Бурцев, к вашим услугам, - он неловко поклонился.
   - Как вы узнали, что ваша жена здесь?
   - До Петербурга дошли слухи о новых похождениях этого негодяя Горского, было упомянуто имя моей жены. А кто пустил слухи, Бог весть. Все говорят.
   Мартынов саркастически усмехнулся:
   - Гм, все говорят... Что ж, не обсудить ли нам все это за обедом. Я страшно голоден.
   Общество перетекло в столовую в разных чувствах. Биби все еще не могла прийти в себя от неожиданного потрясения. Она притихла, уголки губ ее опустились. Дама враз постарела на несколько лет. Сашенька трепетала перед Владимиром и горячо сочувствовала ему. Вернуться со службы и застать в доме чужого человека, напавшего на домашних! И впрямь трактир!
   Соня переволновалась, пережила сильный испуг, и теперь еще ее сердце билось неровно. Возможно оттого, что Бурцев произнес имя человека, которого она тщетно силилась забыть. К тому же она беспокоилась и за детей, невольно ставших свидетелями некрасивой сцены. Девочки жались к ней, искоса поглядывая на страшного господина.
   За столом Владимир Александрович совладал с собой и уже приветливее разговаривал с нежданным гостем. Бурцев являл из себя сановного господина в придворном мундире, до крайности уставшего от дороги и собственной заботы. Он набросился на еду так, словно в последний раз откушал в Петербурге. Впрочем, верно так оно и было. Дамы испуганно посматривали на него, но не смели ни о чем спрашивать. Биби утратила аппетит и без пользы водила вилкой по тарелке. Владимир задал гостю несколько учтивых вопросов и умолк, ожидая, когда дети насытятся и покинут столовую.
   Как скоро девочки исчезли за дверью, он обратился к гостю с вопросом:
   - Итак?
   Бурцев вполне уже мог говорить внятно, не кипятясь, и поведал обществу, что послужило причиной его появления здесь. Государь взыскал с него за пропажу Биби, подозревая, что Бурцев упек ее в деревню, если не что похуже. Варвара Михайловна уехала тайком, и супруг полагал, что она бросилась по следам любовника, князя Горского, коего выслали из Петербурга за неблагопристойное поведение. Далее следовал долгий перечень грехов князя, из чего складывался весьма неприглядный портрет. Дамы при этом переглядывались со значением, а Соня не могла проглотить ни кусочка, столь худо ей было.
   Из рассказа Бурцева следовало: как скоро сделалось известно местонахождение Биби, государь обязал господина Бурцева доставить ее ко двору не позднее двух недель. Срок вот-вот истечет. Выходило, что ехать надобно немедля.
   - Однако вам не худо было бы выспаться, - разумно рассудил Владимир Александрович.
   Гость и впрямь клевал носом, его вконец разморило от еды.
   - Поступим так, - рассуждал далее Мартынов. - Теперь вы ляжете спать, а завтра на свежую голову и отправитесь. Даме нужно собраться и попрощаться с подругой.
   Сашенька и Биби благодарно взглянули на него. Бурцев не возражал и отдал себя во власть приставленному к нему камердинеру. Дамы удалились оплакивать разлуку, а Соня увела детей на вечерние занятия. Из головы ее не шли свидетельства Бурцева о беспорядочной и порочной жизни князя Горского. Каждое слово больно ранило ее сердце. Что ж ждать от этого человека?
   И уже после вечернего чая, ознаменовавшегося траурным молчанием (Бурцев, натурально, спал), и после того, как были уложены дети, Соня достала из бювара письма Горского и перечитала их. Да, надобно отдать ему должное, князь умеет обольщать. Все его письма дышали страстью, исступлением любви, глубоким чувством. Возможно ли подделать их? Возможно ли, не чувствуя, найти нужные слова, воссоздать подлинный огонь в груди? Или он бес?
   - Господи, дай мне силы пережить этот обман! - прошептала Соня, скорбно крестясь на образа. - Помоги мне не разувериться, дай мне силы на любовь...
   Она уже лежала в постели и предавалась печальным размышлениям, когда странный шум привлек ее внимание.
   4.
   Дом спал. Звенящая тишина прерывалась лишь вздохами метели за окном и треском рассыхающейся мебели. Натопленные печи отдавали тепло и грели изразцы. Сквозь незанавешенное окно в комнату Сони проникал тусклый белесый свет от снега да в углу теплилась лампада. И вновь послышался настороживший ее шум. Казалось, кто-то крадется в потемках, поднимается по лестнице. Вот заскрипели половицы в коридоре. Соня невольно затрепетала от страха. С возрастающим ужасом она смотрела, как отворяются двери и кто-то вошедший закрывает ее на задвижку. У Сони, казалось, отнялся язык. Отчего-то представился Бурцев, который явился ее душить.
   - Софья Васильевна! - тихо позвал ее неизвестный, и сердце женщины на миг остановилось: она узнала голос князя Горского. - Соня, не пугайтесь, это я.
   Бедная девица силилась вымолвить что-нибудь. Тем временем князь приблизился к ней и опустился на колени возле кровати. Его лицо оказалось как раз напротив лица онемевшей Сони.
   - Соня, мне непременно нужно с вами объясниться. Простите за столь причудливый способ проникнуть к вам, но, воля ваша, иначе было невозможно. Вы бежите от меня, как от прокаженного. Или Мартынов вам запретил всякое сношение с моей персоной, и вы боитесь нарушить запрет?
   Софья Васильевна почувствовала, как ее лица касается его дерзкая рука. Тут она опомнилась и стала шарить по туалетному столику в поисках колокольчика. Горский перехватил ее руку и убрал колокольчик в карман шубы.
   - Полно, пока вы не выслушаете меня, я не уйду. Не следует шуметь, я и без того теряю голову.
   Однако Соня была настроена решительно.
   - Если вы не уйдете тотчас, я закричу.
   -Извольте, - беспечно ответил наглый гость.
   - Мсье Горский, у нас в доме некто Бурцев, муж Варвары Михайловны. Вам это имя, верно, известно? - Соня дрожала от страха и волнения, но храбрилась из последних сил.
   - Что надобно этому бурбону здесь? - поинтересовался Горский. - За женой примчался?
   - Да, но этот бурбон, как вы изволили выразиться, немало порассказал о ваших мерзких похождениях в Петербурге. И после всего вы будете меня уверять, что влюблены, теряете голову, не можете без меня жить?
   Соня воинственно восседала на подушках и пылала негодованием. Горский поднялся с колен, зажег ночник и устроился в кресла напротив.
   - Во-первых, говорите тише: вы рискуете своей репутацией. Во-вторых, я не буду оправдываться, все так. Но это Петербург, Соня. Там так живут. Мне и в голову не приходило, что это дурно, покуда я не попал к вам. Я не знал любви, поверьте. Дамы вешались мне на шею, прыгали в постель, что прикажете делать?
   - Бедняжка! - съязвила Соня, хотя сердце ее обливалось кровью. - Я не верю ни единому вашему слову! И письмам вашим также! Вот они, кстати, возьмите!
   Софья Васильевна швырнула письма Горскому, тот молча убрал их вслед за колокольчиком в карман.
   - Верьте мне, Соня, - после некоторого молчания произнес князь. - Вы должны поверить!
   В голосе его звучали страдальческие ноты, но Соня не вняла им.
   - Вы искусно обольщаете, вы умеете носить привлекательную маску, но меня вы не обманете. Уходите и не ищите более встреч, или я обращусь к Владимиру!
   - Владимир, опять Владимир! - вспыхнул Горский. - Я вызову его, и мы сочтемся, наконец!
   - Нет, только не это! - жалобно вскрикнула Соня. - Сашенька не перенесет! Обещайте мне, что не будете искать с ним ссоры! Вы спасли его детей, неужто захотите их осиротить?
   Горский перебрался к ней ближе.
   - Успокойтесь, Соня. Ну, полно, ей-Богу. - Он бережно обнял трепещущую женщину и приласкал ее волосы, прежде освободив от чепца - Я не стану вызывать Владимира. Все, связанное с вашим домом, для меня свято.
   Соня насилу оправилась от испуга. Опомнившись, она обнаружила себя в объятьях Горского. Ночь ли с ее томными шептаниями или пережитый страх тому виной, но Софья Васильевна не нашла уже в себе сил на сопротивление ласкам князя, которые делались все жарче и требовательнее. Мнимая безучастность ее была единственной обороной, но и она пала, когда Горский трепетно и горячо припал к ее устам. Это был упоительнейший согласный поцелуй, от которого в теле Сони вновь поднялась лихорадочная дрожь, но это уже была дрожь желания. Шуба Горского сползла на пол, он повлек к себе Соню, туда, на эту шубу. Ночной чепец остался на подушке, тонкая ткань сорочки цеплялась за одежду князя, но молодая женщина ничего не понимала. Она желала лишь одного: чтобы эти нежнейшие уста не отпускали ее губы, а ласковые руки не ослабляли объятий. "Как сладко!" - не думала, а чувствовала погибающая женщина. Тело ее ликовало, руки помимо воли страстно обнимали мужчину и привлекали к себе все теснее, жарче...
   - Соня, - задыхаясь, шептал Горский, - моя чистая, нежная Соня...
   Одежда, так мешавшая им, незаметно очутилась на полу, и Соня в который раз восхитилась красотой и силой могучего тела отставного кавалергарда. Теперь же он весь был в ее власти, в ее руках! И эта смуглая шея, и эти широкие плечи, и гладкая кожа со следами ожогов, и твердая грудь... Соне нестерпимо хотелось приникнуть к этому телу и раствориться в нем навсегда...
   Как скоро безумие оставило их, Горский долго молчал. Соня уже вернулась к себе на постель, стыдливо облачившись в сорочку, а он все возлежал на полу, закинув руки за голову. Дыхание его улеглось, тишина воцарилась тревожная. Соня не смела глянуть в сторону любимого мужчины. Словно и не было между ними только что согласия и общего огня. Молчание затянулось. Девица уже была близка к истерике, когда Горский наконец разомкнул уста и произнес одно лишь вопросительное слово:
   - Владимир?
   Он сел и взглянул в лицо приговоренной женщине. Она кивнула и закрыла глаза. Соня слушала, как одевается Горский, тихо чертыхаясь, как глубоко вздыхает он, сдерживая закипающий гнев. Слезы катились по щекам бедной женщины, она же не чувствовала их. И вот Юрий готов уйти, но все медлит, сжимая кулаки и силясь что-то вымолвить.
   - Молчите! - не вынесла Соня. - Вы ничего не понимаете! Это было давно, очень давно, до его женитьбы. Он был единственный, кто любил меня...
   Горский скрипел зубами в бессилье. Он вынул из кармана колокольчик, положил на столик. Нашарив в углу брошенную туда шляпу, князь вышел, ничуть не заботясь, что его обнаружат. Соня тряслась как в ознобе, слушая его шаги на лестнице и ожидая худшего. Хотя что может быть хуже того, что уже произошло? На диво, никто не проснулся, не закричал, встретив призрак. Горский беспрепятственно прошел до передней. Там его ждала сонная Танька. Она проводила князя в сени и заперла за ним дверь, ежась от холода.
  
  
   5.
   Проводив Биби и оплакав разлуку, Сашенька отчаянно заскучала. Тут у Владимира, как назло, по службе случились неотложные дела в Тверской губернии, и он на целую неделю оставил семью. Прощаясь с домочадцами, Мартынов наказал:
   - Сделайте милость, не пускайте в дом мнимых французов и чужих мужей! Я уезжаю и должен быть уверен, что по возвращении найду вас в здравии и благополучии.
   Владимир перекрестил и расцеловал детей, обнял Соню, которая силилась улыбнуться, но лишь скривилась и заплакала. В последние дни она сделалась несносной, плачет беспрестанно. Сашенька припала к мужу, словно прощалась навек. Ее терзали дурные предчувствия. Владимир ласково отстранил жену и поцеловал в лоб. С тем и уехал.
   Сашенька не привыкла быть одна, а теперь ей пришлось еще взять на себя заботы по дому. Соня никуда не годилась с ее хандрой и рассеянностью. Конечно, кузина по-прежнему занимается детьми и вникает в жизнь девичьей, но ко многим домашним делам она сделалась непригодной. Сашеньке теперь и полежать нельзя: все идут с вопросами, и все надобно самой, самой... Нет, при Дювале и Биби жизнь в доме была куда веселее. А теперь и выезды Владимир запретил и в дом никого не зовет, хоть плачь, хоть не плачь!
   Бедняжка уронила две слезинки на рубашечку, которую вышивала белым шелком. Все бросили ее! Бедняжка Биби терпит издевательства этого варвара Бурцева, но что делать? С государем не поспоришь... Вот и Владимир уехал. Соня закрылась в себе, на вопросы не отвечает и смотрит, как побитая собака. Бывало, хоть Марья Власьевна наезжала с возом новостей, но и она укатила в Петербург с какой-то оказией.
   Сашенька тоскливо смотрела в окно на занесенную снегом улицу. Все зима и зима... Поскорей бы уж лето! Они уедут в имение, там нравы попроще. Соседи навещают, устраиваются домашние спектакли, шарады, живые картины. Все лето веселье, и Владимир будет с ней неотлучно. Вспомнив, что летом ей рожать, Сашенька вздохнула: не до развлечений вовсе будет. Но в деревне все лучше рожать... Еще раз вздохнув, дама вновь принялась за работу.
   Даша вошла и подала ей на подносе карточки, принесенные с утра. Сашенька без интереса перебрала их. Возможно ли: карточка от Амалии! У этой ядовитой особы хватает наглости писать к Мартыновым после ее рождественского скандала!.. Однако что же это? Верно, что-нибудь важное, коль скоро она осмелилась? Сашенька небрежно развернула записку и прочла:
   "Mon amiе, ваша красота давно не украшала моей гостиной. Окажите честь, приезжайте на маленький вечер в узком дружеском кругу. Не будет чужих, которые смутили бы ваше целомудрие и покой. Забудем прошлое, не откажите даме, столь привязанной к вам и выражающей вам подлинное восхищение!"
   Госпожа Мартынова задумалась. Она не имела представления, чем живет Амалия Штерич, не знала, кто теперь окружает ее. А Сашеньке так хотелось развеяться, побывать среди людей своего круга, хотелось обожания, восхищения и поклонения, всего, чем баловал ее свет. Без этого она чахнет, как роза без воды.
   Разумеется, Владимир был бы против. Но разве дурно, что Сашенька без скуки проведет вечер и вместо того, чтобы тосковать и плакать, будет довольна и весела? Так много здоровее для нее.
   Мартынова еще размышляла, а руки уже перебирали платья, которые еще не сделались ей тесны, шали, которыми она могла украсить себя и согреть, драгоценности. Амалия приглашала в девять, теперь пять. Есть еще время одуматься и отказаться от рискованной затеи. Однако чем ближе был назначенный час, тем соблазнительней делалось приглашение Амалии. Воображение рисовало Сашеньке оживленный вечер, остроумных собеседников, восхищенные взгляды молодых мужчин.
   Нет, ей не устоять перед искушением! Владимиру можно не сообщать об этом случайном визите к мадам Штерич. Ради его же спокойствия. Да и Соне вовсе не обязательно знать, куда Сашенька едет. Соня непременно из пустяка раздует историю. Бедняжка так страдает от разлуки с "Дювалем"! Бродит как тень, подурнела, ее точит тоска, как внутренняя болезнь. С Сашенькой не говорит о своей любви, при звуке его имени бледнеет и делается вовсе несчастной. Ей было бы легче, открой она душу кому-нибудь из близких. Правда, Владимир тоже вздрагивает при имени князя, но теперь что уж. Все позади... Сашенька вздохнула с сожалением: присутствие в доме привлекательного мужчины волновало, сообщало размеренной жизни некоторое очарование, наполняло ее маленькими приятными событиями.
   Сидя за опустевшим обеденным столом и глядя в осунувшееся лицо Сони, Мартынова уверилась, что ей непременно следует ехать к Амалии. Уныние угнетает ее. Душа требует жизни, движения, веселья! А тут даже дети притихли. Миша устает в пансионе, поэтому утратил всегдашнюю живость. Девочки тоже делаются сонными к ночи. Соня силилась улыбнуться, но у нее опять ничего не вышло. Бедняжка.
   Удалившись к себе, Мартынова вызвала Дашу.
   - Вели готовить экипаж, - с деланным равнодушием приказала она.
   Горничная удивилась, но приказание исполнила. Александра Петровна готовилась к визиту, ничего не объясняя помогавшей ей Даше, что тоже необычно. Горничная вконец была озадачена, когда Мартынова стремительно вышла из комнаты и направилась прямиком к экипажу, ничего не сказав домашним.
   Сашенька ехала и терзалась. Внутренний голос подсказывал ей, что она рискует, проявляя своеволие. Однако, завидев подъезд роскошного дома Амалии, дама решила, что сожалеть поздно. Она вошла, скрывая волнение под своей обычной спокойно-величественной маской.
  
   Амалия возликовала, когда увидела на пороге гостиной Мартынову. Она бросила мгновенный взгляд на Турчанинова, тот едва приметно кивнул. Сашенька же, разглядев магнетизера, тотчас пожалела, что приехала. Нынешнее сборище у Амалии походило более на цыганский табор, чем на светское общество. Где изысканные кавалеры, изящные дамы, всякого рода знаменитости и модные поэты? Сашенька уверилась, что совершила ошибку.
   Коварная Амалия, уловив настроение гостьи, тотчас обволокла ее неотступным вниманием и лаской. Она усадила даму в покойные кресла у камина, подала чай и корзинку с сухарями и бисквитами. Мартыновой не было никакой возможности покинуть странный дом. Хороший тон требовал провести какое-то время с хозяйкой. Когда же к ней подсел Турчанинов и завел странные разговоры, Сашенька поднялась, чтобы уйти. Однако на помощь магнетизеру вновь кинулась Амалия.
   - Нет-нет, дорогая Александрин, и не помышляйте уезжать! Все сюрпризы впереди, вечер в самом начале.
   Сашенька вновь опустилась в кресла, но на душе ее было скверно. Беспокойство и страх овладели Мартыновой, как скоро она присмотрелась поближе к публике. Здесь преобладал черный цвет: люди в странных, полумонашеских одеяниях двигались, как тени, что-то бормоча себе под нос. Откуда-то выползли старухи кликушеского вида и мужчины, походившие на разбойников. Дам приличного круга не было вовсе. Сашенька пила чай с деланным спокойствием, но чашка дрожала в ее руке. Бедняжка силилась не смотреть в пронзительные глаза Турчанинова. Однако вскоре она поймала себя на том, что тонет в этих страшных глазах, а сил для сопротивления их воле уже нет.
   6.
   Соня страдала, Сашенька была права. Но об истинной причине ее мук, слава Богу, никто не догадывался. Лишь Танька при случае с любопытством поглядывала на "барышню". Верно, она была в заговоре с князем. Владимир перед отъездом не раз с выражением беспокойства справлялся о ее здоровье. Что могла Соня ответить? Что отдалась опальному князю, воровски проникшему в их дом под покровом ночи? Такого уж Владимир не стерпел бы, и дуэль была б неизбежна. Нет-нет, только не это!
   Погруженная в свои страдания, Софья Васильевна не тотчас заметила странность поведения Сашеньки в тот роковой вечер. Александра Петровна скучала, была рассеяна и определенно что-то затаила. Соня давно не видела кузину столь отрешенной, молчаливой, сосредоточенной на каком-то замысле. Ближе к ночи Сашенька сделалась беспокойной. Она заперлась у себя, чем вызвала еще больше подозрений. Соня сожалела, что не поговорила с кузиной, не утешила ее в разлуке с супругом. Она знала, что без Владимира Сашенька делалась беспомощной и способной наделать глупостей. Занимаясь девочками, Софья Васильевна не уследила, как Александрина уехала из дома. Но вот явилась Даша с докладом, что барыня отбыли, и Соня поняла: случилась беда.
   - Куда? Она сказала, куда едет? - допрашивала перепуганная девица не менее перепуганную горничную.
   - Нет-с.
   - Как же это? - растерялась Соня. - Однако были, верно, причины. Куда можно ехать на ночь глядя, тайком?
   Даша пожала плечами. Соня велела ей проследить за детьми, а сама принялась скоро собираться. Она не знала покуда, зачем и куда, но не могла сидеть сложа руки. Инстинкт подсказывал ей, что дело не чисто. Вовсе уже одевшись, Соня вдруг поняла, куда надобно бежать. Мертвый переулок, дом князя Горского. Она давно знала этот дом, ходила мимо не раз. Софья Васильевна не отдавала себе отчета, почему именно там надобно искать Сашеньку, но утвердилась в этой мысли.
   Выскочив из дома, она побежала по улице. Конечно, куда же еще могла поехать Сашенька в отсутствии мужа? Верно туда, куда ей путь заказан, но очень хочется. Отсюда эта таинственность. Да, Сашенька уехала к Горскому! Соне больно было это признавать, но страх за кузину и угроза благополучию дома оказались сильнее.
   Вот она уже у ворот красивого особняка, построенного в конце прошлого века. Не давая страху победить себя, Соня приблизилась к освещенному подъезду и дернула за шнурок звонка. Сердце девицы пульсировало в висках, дыхание пресекалось. Дверь отворилась, и щеголеватый чернявый господин невысокого роста спросил ее по-французски:
   - Кто вы и что хотите?
   - Мне непременно нужно видеть мсье Горского! - решительно ответила отважная дева.
   Дюваль - а этот был подлинный Дюваль - учтиво улыбнулся:
   - Как прикажете доложить о вас?
   - Позвольте же! - воскликнула Соня по-русски и, отстранив Дюваля, бросилась во внутренние покои дворца.
   Ей чудилось, что она чувствует запах любимых Сашенькиных духов. Не зная расположения комнат, Соня тотчас заблудилась в чужом доме. Откуда-то высунулась старушка в душегрее и платке.
   - Тебе чего, милая? Коли князюшку, так они у себя в кабинете. Туда иди. - Старушка махнула рукой в сторону лестницы, ведущей во второй этаж.
   Поднявшись наверх, молодая женщина остановилась в неопределенности. Здесь тоже немудрено было заблудиться в потемках. Соня пошла на свет и табачный дым, сочившиеся из-под двери дальней комнаты. Она распахнула створки, и взору ее предстала следующая картина. Горский в бархатном архалуке восседал в креслах с бокалом вина. У ног его пристроился знакомый Соне негритенок. На кушетке возлежал без мундира Петруша Коншин. Юрий лениво поворотил голову в сторону вошедшей и издал удивленное восклицание. Коншин тотчас вскочил и потянулся к мундиру. Эзоп радостно подбежал к Соне и залопотал на ломаном языке:
   - Хороший барышня! Я знаю! Я люблю барышня!
   - Где Сашенька? - вопросила Соня, строго глядя на князя.
   Горский не понял ее вопроса.
   - Вы пришли... - молвил он, дивясь.
   - Где Сашенька? - повторила девица свой вопрос, хотя уже понимала, что кузины здесь нет.
   - Сашенька? Мартынова? - подскочил Коншин. - Что с ней?
   Соня, огорченная сдержанным приемом Горского, готова была расплакаться, но дело прежде! Она обрадовалась Коншину, как спасительной соломинке. С ним можно было говорить беспристрастно.
   - Мне кажется, Сашеньке угрожает опасность! - торопилась объяснить Соня. - Она уехала из дома ввечеру, никому не сказав ни слова.
   - Отчего же господин Мартынов не глядит за женой? - ядовито осведомился Горский.
   - Он в отъезде, - силясь не смотреть на князя, ответила Соня.
   - И вы рассудили, что ваша родственница сбежала на свидание со мной? - удивился Юрий.
   Соня смутилась.
   - Каковы ваши предположения? - опять выручил Коншин.
   Молодая особа затруднилась ответить.
   - Отчего вы полагаете, что госпоже Мартыновой грозит опасность? - выспрашивал кавалергард.
   - Право, не знаю, но это так, - пробормотала девица.
   - Возможно, тут и впрямь свидание?
   - Нет-нет! - торопливо возразила Соня, только что примчавшаяся поймать Сашеньку с поличным.
   - Тогда что? - недоумевал приятель Горского.
   - Я знаю! - внезапно прервал молчание князь. - Собирайся, мы едем к Амалии! Если я не заблуждаюсь, то даме взаправду грозит опасность.
   Вот тут Соня совершенно испугалась. Она с дрожью проследовали за друзьями вниз, насилу дождалась, когда будут готовы сани.
   - Отправляйтесь домой, - приказал ей Горский, - вам не следует ехать туда.
   - Я поеду, - возразила Соня, забираясь в сани.
   Князь с легкостью вынул ее из саней и поставил на землю.
   - Ждите дома, не спите: откроете нам, - смягчаясь, попросил Горский. - И никому ни слова!
   Девица послушно кивнула, что ей еще оставалось? Верно, вид ее был столь жалок, что князь вздохнул и добавил:
   - Не тревожьтесь, Софья Васильевна. Ваша Сашенька не дитя, есть с чего с ума сходить!
   Однако он изрядно спешил и тревожился сам. Сани тронулись с места и взвихрили снег на дороге. Соня в растерянности направилась домой. Навстречу ей выскочила Даша. Самым обыденным тоном Соня приказала девушке ложиться спать, а сама осталась ждать в нетерпении вестей от мужчин.
   Она вконец извелась, когда спустя час к дому подкатили сани Горского и Коншин на руках внес Сашеньку.
   - Что с ней? - жалобно пролепетала Соня, готовая свалиться в обморок.
   - Спит! - поспешил ее успокоить Горский. - Верно, ее усыпили.
   - Боже мой, как? Чем? - растревожилась молодая женщина.
   Мужчины значительно переглянулись, но промолчали. Горский помог приятелю доставить безжизненное тело красавицы в ее покои. Соня не стала будить прислугу, все делалось бесшумно, с предосторожностями. К чему лишние глаза и уши? Она сама раздела Сашеньку, послушала ее дыхание, потрогала лоб. Дама спала безмятежно, и легкий румянец играл на ее прекрасном лице. Оставив ночник, Соня вышла к мужчинам. Она была измучена и бледна.
   - Вам следует отдохнуть, - мягко обратился к ней Коншин.
   - Как же я оставлю Сашеньку? - возразила Софья Васильевна. - А коли ей что понадобится? Вдруг она проснется среди ночи и захочет пить?
   Петруша Коншин и здесь явил образец благородства.
   - Несколько часов сна вас освежат и поставят на ноги. Не тревожьтесь, я посижу возле Александры Петровны, сколько понадобится.
   - Право... - сомневалась девица, - вас могут увидеть, расскажут Владимиру.
   - Поутру мы исчезнем, как призраки, - улыбнулся Коншин.
   Горский заботливо предложил руку:
   - Позвольте, я провожу вас.
   Они пришли на детскую половину. Горский замедлил шаг возле своих прежних апартаментов и мысленно улыбнулся. На Соню тоже не ко времени нахлынули воспоминания. Оставшись с князем наедине, молодая женщина почувствовала смятение. Горский вошел вслед за ней в ее комнату. Поневоле пришлось предложить ему кресла. Опустившись на постель, Соня страшилась поднять глаза на визави.
   Юрий поведал, как они обнаружили Сашеньку среди всякого сброда, возле Турчанинова, спящей. Как оправдывалась Амалия, уверяя, что Мартынова приехала сама, дескать, любопытствуя посмотреть на общение с духами. Отчего ее так сморило, Бог весть. Попытка разбудить Александру Петровну ничего не дала, тогда Горский взвалил ее на плечо и понес к экипажу, не слушая возражений хозяйки.
   Князь не упомянул о некоторых пугающих странностях, подмеченных им у Амалии. Например, о том, что к моменту появления в доме нежданных визитеров в гостиной было воздвигнуто нечто вроде алтаря, а гости в каком-то сомнамбулизме разоблачались из своих одежд. Амалия смотрелась бесноватой, да и все эти люди тоже. Турчанинов силился направить свой магнетизм на пришедших, но Горский его припугнул, и тот исчез с глаз. Положительно, здесь наблюдалась готовность к некоей черной мессе, как представилось князю. Насилу избавившись от шайки бесноватых, жаждавших вернуть Сашеньку любой ценой, друзья положили разобраться с этим позже. Теперь князя мучило предположение: что если Сашеньку усыпило не снотворное зелье, а магнетизм Турчанинова, и без колдуна она не проснется?
   Соня чувствовала внутреннюю тревогу Юрия, но не стала его пытать. Князь же решил оставить все до утра, когда сделается ясно, что с Мартыновой. Теперь следовало уйти, и Горский уже было поднялся, но Соня взглянула на него с такой тоской и отчаянием, что он остановился посреди комнаты в неопределенности. Дивясь себе, Соня шагнула к Юрию и припала к его груди, не имея сил сопротивляться влечению. Горский тотчас вспыхнул, как сухой порох от искры. Он принялся жадно целовать податливую женщину и перстами искать шнуровку ее платья. Соня помогла ему, и платье соскользнуло с ее плеч. Князь ловко освободил ее волосы от шпилек, и они до колен рассыпались душистым каскадом. Юрий жадно зарылся в них лицом. Любовники молчали, словно звуки речи могли разрушить принятую ими условность и вернуть их к суровой действительности. Теряя голову, Юрий увлекал Соню к постели. Как досадную помеху он скинул одежду и приник к молодой женщине с неутолимой жаждой. Соня принимала ласки любимого с ответным пылом и страстью, забывая обо всем на свете...
   7.
   Сашенька проснулась перед рассветом. В тусклом свете ночника она увидела мужской силуэт. Еще не понимая, где она и что с ней, Мартынова в ужасе вскрикнула:
   - Кто вы?
   Тотчас припомнив роковой визит к Амалии, бедняжка закричала:
   - Подите прочь! Где я?
   К ней склонилось смутно знакомое лицо, и слышанный ею когда-то голос произнес:
   - Вы у себя дома, сударыня. Не тревожьтесь, все позади...
   - Боже милосердный! Это вы? - изумилась Сашенька, узнавая Петрушу Коншина.
   Она осмотрелась и обнаружила себя в собственной постели, раздетой до ночной сорочки. Ничего не понимая, Сашенька вновь обратилась к призраку из прошлого:
   - Но как вы здесь? Почему?
   Потрясенный встречей с Сашенькой и бессонным бдением у ее постели, Коншин был изрядно утомлен. Он с волнением ждал первого слова прекрасной дамы, но теперь отвечал толково и ясно. Описав ночной визит Сони к Горскому, он сколь возможно смягчил повествование о спасении Сашеньки. Бедняжка залилась слезами, когда вконец осмыслила, какой опасности она избежала.
   - Я пропала! - лепетала она. - Если Владимир все узнает, он не простит меня.
   Сердце бывалого кавалергарда вовсе размягчилось. Дрожащей рукой он подал даме стакан воды и смахнул слезу, капнувшую ему на усы. Казалось, он готов был сейчас умереть ради того, чтобы вернуть улыбку на эти нежные уста. Но Сашенька смотрела на старого поклонника с ужасом и едва ли не с отвращением. Муки раскаяния, терзавшие Александрину, усугубляли незавидное положение кавалергарда.
   - А Горский? Он тоже здесь? - испуганно прошептала Мартынова.
   Коншин смутился. Он догадывался, где его приятель коротал ночь, но и не помыслил выдать его.
   - О нет, он не смеет! И я теперь же исчезаю, покуда ваши люди не проснулись.
   Он неловко поклонился и робко поцеловал безвольную руку дамы. Сашенька и не подумала его задержать. Оставшись одна, она тяжело задумалась. Какой ужас ей пришлось пережить! Последнее, что она помнила в доме Амалии, это страшные глаза магнетизера. Они жгли нечеловеческой силой и пробуждали непристойные желания. Сашенька не помнила, что сталось с ней после. Верно, защитные силы материнского организма пришли на помощь и повергли ее в сон. Такое случалось и прежде. Испуганная женщина прислушалась к себе: все ли хорошо внутри, не потревожен ли плод. Хвала Господу, обошлось! Все умница Соня, она вовремя забила тревогу. Надобно пойти и поблагодарить ее. И еще попросить, чтобы держала в тайне злоключения этой ночи. Она поймет.
   Немного успокоившись, Сашенька обратилась мыслями к спасителю и поклоннику, давней любви и причине первой чудовищной ошибки. Петруша Коншин предстал перед ней столь неожиданно, что не было возможности это осмыслить. Теперь Сашенька раздумывала о превратностях судьбы. Что она находила в этом грубом, заматерелом вояке? Да был ли юный, пылкий красавец, ее возлюбленный, от одного взгляда которого кружилась голова и почва уходила из-под ног? Какое разочарование, однако! Возможно ли: поставить на одну доску этого усача и Владимира! Сашенька словно заглянула в бездну, лишь на миг представив себе, что она сделалась женой Коншина и потеряла все, что имела.
   Нет, невозможно допустить, чтобы Владимир узнал о ее новом проступке! Она умрет, если супруг разлюбит ее или отринет от себя! Что она без мужа? Сашенька бросилась на колени перед образами и стала страстно молиться. Покаянно плача, она молила Бога сохранить ей мир и дом, отпустить грехи и наставить ее, заблудшую овцу, на верный путь...
  
   Тем временем Соня прощалась с князем, который уже стоял на пороге.
   - Пора, - торопила она возлюбленного, сама же не размыкала объятий и припадала снова и снова к его груди.
   - Соня, приходи ко мне. Мочи нет жить без тебя, - бормотал вновь распалившийся Юрий.
   Соня посмотрела на него печально и качнула головой.
   - Вообрази, что будет, когда Владимир узнает!
   - Опять Владимир! - помрачнел Горский. - Как избавиться от этого проклятья?
   Соня ладонью закрыла ему рот.
   - Не смейте дурно говорить и думать о моем кузене!
   - Вы все еще любите его? - стиснул ей руки Горский.
   - Люблю...
   Князь отшвырнул ее руки в ревнивом гневе.
   - ...как брата, как отца! - заключила молодая женщина, с укоризной глядя на возлюбленного.
   - Хорош братец! - возразил Горский.
   - Однако вы злопамятны! - возмутилась девица.
   - Да, Соня, я злопамятен, и мне дурно от этого. Я не умею прощать.
   Софья Васильевна печально улыбнулась:
   - Вы молоды.
   В доме зашевелились, вот-вот все проснутся, и начнется повседневная суета. Князь торопливо поцеловал Соню в губы и бросился вон. Закрыв за ним дверь, Соня почувствовала, как она продрогла. Забравшись под теплое пуховое одеяло, она предалась невеселым раздумьям.
   Отчего обладание любимым не поднимает ее в горние высоты, не дарует блаженства? Отчего ее любовь не приносит счастья? Оттого, что тайная, не венчанная, отвечала она себе. Соня была так устроена, что не терпела двусмыслицы, подспудности, окольных путей. Князь твердит, что не может без нее жить, а она сделалась его тайной любовницей. Могла ли помыслить прежняя Соня о столь унизительной роли? Нет, она не пойдет к Юрию и под страхом смерти! Лучше завянет от тоски или уйдет в монастырь. Впрочем, можно уехать в деревню, жить, как прежде, когда-то...
   Вообразив одинокое, безрадостное существование, бедная дева расплакалась. Нет, теперь ей будет нелегко вернуться в родительский дом, чтобы там встретить бесплодную старость.
   В дверь постучали, и сердце Сони вопреки рассудку радостно встрепенулось - князь вернулся. Однако на пороге стояла Сашенька в белом воздушном пеньюаре. Она бросилась к Соне на постель.
   - Сонечка, душенька, ты меня спасла! Как я тебе признательна! - она расцеловала заплаканное лицо кузины. - Отчего ты плачешь? Верно, из-за князя? Бедная моя!
   Сашенька обняла Соню и прижала к себе.
   - Я рада, что ты невредима, - пробормотала растроганная девица.
   - Мы ничего не скажем Владимиру, да? - умоляюще взглянула на нее Александрина.
   - Разумеется. Я и Даше ничего не сказала, никто не знает...
   - Соня, ты прелесть что такое! Я не понимаю этих мужчин. - Сашенька несколько успокоилась. - Вообрази, просыпаюсь, а возле меня этот Коншин, приятель князя. Право, я испугалась, что и Горский в доме!
   Соня закусила губу, и глаза ее вновь наполнились слезами. Сашенька по-своему поняла кузину.
   - Полно, душенька, забудь князя. Он не стоит твоего мизинца. Да, он изрядный мужчина, но вспомни, как бесчестно он обошелся с нами. Владимир никогда не примет его в наш дом.
   Утешение мало действовало, но Сашенька продолжала:
   - Разве нам худо жилось? Летом уедем в имение, родится малыш... Кто знает, может статься, и ты найдешь там свою судьбу.
   Соня кивала согласно, но мысли ее были далеко...
   8.
   Коншин махнул рукой на разительно переменившегося приятеля. Он зачастил с визитами к хорошенькой Ланской. Отпуск был на исходе, а дело не сделано. Встреча с Сашенькой вовсе не повлияла на его житейские планы. Конечно, кавалергард слегка погрустил об ушедшей молодости, о пылкости и свежести чувств, а после направил свои помыслы к юной Ланской, знакомство с которой он закрепил в свете. Дела Коншина продвигались, но требовали несколько более времени, чем он располагал, и пришлось просить об отсрочке. Теперь Петруша езживал во все дома, куда его приглашали, посему князь Горский все чаще оставался в одиночестве.
   Горский пребывал в смятении. Его не отпускала забота: как быть с Соней? Разочарование, пережитое им в их первую ночь, язвило душу князя, несмотря на все его усилия посмотреть на дело другими глазами. Часто заговаривая вслух, он брал в собеседники или, вернее сказать, в слушатели Эзопку, который безропотно сносил внезапные припадки своего господина.
   - Да, смешно теряться по такому ничтожному поводу! - твердил Горский. - Искать младенческой невинности там, где ее быть не должно - это бред больного воображения! Я первый смеялся когда-то над старыми девами, не знающими любви. Соня положительно не из их уксусного племени. И слава Богу!
   Эзопка согласно кивал и скалил белые зубы. Князь теребил его кудрявую шевелюру, задумчиво глядя в огонь камина. Через минуту он возражал себе:
   - Но можно ли верить коварной деве? Что если Владимир ей любовник, и теперь они смеются надо мной?
   Именно поэтому Горский так тяжко переносил разочарование. Он боялся сделаться посмешищем. Однако более всего князь страдал от мучительного подозрения. Что как он прав, и картина семейного счастья в доме Мартыновых - это очередной обман, видимость, скрывающая холодный разврат? Горский вспомнил, как в порыве отчаяния, вернувшись домой после первого свидания с Соней, он сжег все письма, которые она вернула. Как мог он так обмануться, недоумевал князь Горский. Он, наставивший рога доброй половине мужей петербургского света! Теперь понятно, отчего Соня с такой легкостью отдалась ему.
   Горский глухо стонал, стискивая зубы, и Эзопка тотчас вскрикивал, хватаясь за вихры. Забывшись, Юрий делал ему больно. Отпихнув от себя негритенка, князь принимался вышагивать по кабинету, не отвечая на вопросы Дюваля, заглядывающего в дверь, и на зовы Филипьевны, приглашавшей на чай.
   - Нет, - пресекал Юрий свой бег и вновь обращался к Эзопке: - Я не могу поверить в обман! Соня, она... Да ты знаешь сам!
   - Хороший госпожа! Я люблю Соня, - радостно кивал арапчонок.
   - Любишь? - невидящими глазами смотрел на него Горский. - И я люблю. Тебе смешно?
   Эзопка кивал головой, улыбаясь.
   - Ах, что ты понимаешь! - махал рукой князь и вновь обрушивался в кресла, наливал себе вина. - Я много пью, ты заметил? А что? Кому от этого дурно? А мне одна польза: я сижу дома и не тщусь разрушить чужую семью...
   Однажды князю доложили, что его спрашивает дама.
   - Дама? - удивился и обрадовался Горский.
   Он бросился в гостиную, где его дожидалась женщина, укутанная в черную вуаль. Юрий приблизился к даме, молчаливо застывшей посреди гостиной, и тронул вуаль. Гостья вдруг безмолвно приникла к нему. Князь насилу удержался, чтобы не сжать незнакомку в объятьях с восклицанием: "Соня!". Однако он почувствовал чужой запах и замер в неопределенности. Дама подняла вуаль.
   - Зачем ты пришла? - удивился князь.
   Перед ним стояла Амалия Штерич.
   - Дорогой кузен, мне страшно! - проговорила она, и Юрий увидел, как бледна Амалия и как исступленно горят ее глаза. - Он знает обо мне все, он управляет мною, как куклой в раешнике. Дергает за веревочки, а я подчиняюсь.
   - Да, этот твой колдун! - Горский мгновенно протрезвел.
   Он усадил кузину на кушетку, велел подать кофе. Сам же уселся напротив и сурово вопросил:
   - Ну, Амалия, рассказывай, в какую беду ты теперь попала. За Сашеньку мы после сочтемся.
   - Дорогой кузен, я разорена. Мои крестьяне голодают. Я продаю имение и дома.
   Горский тяжело смотрел на нее:
   - Ты сошла с ума? Я давно уже подозревал...
   - Нет, это все он! - как в лихорадке, шептала Амалия, затравленно озираясь. - Он не знает, что я пошла к тебе. Я сказала, что направляюсь к модистке. К модистке! - вдруг расхохоталась она, как истинная сумасшедшая. - С чем я пойду к модистке? У меня гора неоплаченных счетов, и скоро меня посадят в долговую яму!
   Филипьевна принесла кофе и молча удалилась, неодобрительно покачивая головой. Амалия схватила чашку и стала пить, обжигаясь и стуча зубами о тонкий фарфор.
   - Кому все продаешь? - коротко спросил ее кузен.
   - Не знаю! - с деланным безразличием пожала дама плечами. - Это он продает!
   - Куда же делся твой капитал, ты была примерно богата? - удивился князь.
   - Его спроси, - столь же легкомысленно ответила Амалия.- Его люди, какой-то тайный орден, все поглотили! Ты не можешь вообразить, как я теперь живу!
   - Отчего же, имел честь видеть своими глазами.
   - Молчи! - Амалия и впрямь походила на сумасшедшую. Она прижала палец к губам и снова стала озираться. - Он все знает и слышит. Он усыпляет меня и выпытывает все секреты. Я не хотела говорить, что у меня есть дом в Петербурге, но он узнал. Теперь я все продаю, все!
   - Побираться пойдешь? - мрачно поинтересовался кузен.
   - Пойду! - в исступлении воскликнула Амалия, и князь вконец уверился, что она не в себе.
   - Когда готовится сделка? - равнодушно спросил он.
   - Он приведет своего поверенного через два дня, в среду, в три часа пополудни. Ты поможешь мне? - Амалия с надеждой взглянула в глаза молодого мужчины, для чего она приблизилась к нему и села на колени.
   Горский вяло отстранил от себя кузину.
   - Нет, Амалия, выпутывайся, как знаешь. Я тебе не помощник.
   Он проводил опешившую даму до дверей гостиной.
   - Прощай, дорогая кузина, и забудь дорогу в мой дом, - жестоко напутствовал Юрий Амалию. Даме ничего не оставалось делать, как подчиниться. На пороге она в последний раз умоляюще взглянула на Горского, но тот уже отвернулся. Амалия в удручении опустила голову и покинула гостиную.
   9.
   Владимир вернулся из Тверской губернии и тотчас почувствовал, что в доме неладно. Даша прятала глаза, но ее словно что-то изнутри подталкивало доложить барину о странностях, происходивших однажды ночью. Она ничего не знала толком, но надеялась узнать, коль скоро барин учинит дознание. Однако Соня смотрела угрожающе и замыкала уста болтушки печатью безмолвия. Владимир недовольно спрашивал:
   - Что, Даша? Ты что-то хочешь спросить?
   Даша испуганно мотала головой и делала вид, что занята уборкой или самоваром. Соня поджимала губы и глазами приказывала: "Поди вон!" Горничная тотчас исчезала.
   Сашенька вела себя и того чудней. Она так боялась проговориться, что перестала вовсе открывать рот. От постоянного страха бедняжка спала лица и даже - невиданное дело! - немного подурнела.
   - Тебе нехорошо? Велеть приготовить отвар? - беспокоился Мартынов, глядя на муки жены. - Тебе в твоем положении надобно больше гулять.
   И он вывозил супругу в Сокольники или Марьину Рощу, чтобы та надышалась вдоволь свежим воздухом. Однако Сашеньке не делалась от этого лучше. Ее что-то терзало, и Мартынов это определенно чувствовал. Не раз он обращался к жене с вопросом:
   - Что тревожит тебя, душа моя?
   Силясь улыбнуться, она отвечала с деланной легкостью:
   - Пустяки, Володенька. В моем положении всякие мысли приходят в голову. На все воля Божья...
   Но она не выдерживала тона, и голос ее дрожал. Мартынова понимала, что выдает себя с головой, но ничего не могла поделать. Она ждала, что обеспокоенный Владимир в конце концов устроит ей форменный допрос.
   - Что мне делать, Соня? - Шептала Сашенька в гостиной за работой. - Владимир догадывается о чем-то. Что как Амалия ему донесет? Я потеряла сон, все воображаю, как Володенька обвиняет меня в непослушании, в измене.
   - Полно себя изводить, - уговаривала ее Соня. - Ты не сделала ничего ужасного, и, слава Богу, все хорошо закончилось.
   - А могло бы!.. - бледнела от этой мысли Александрина. - Коль скоро Владимир об этом узнает, он меня возненавидит. Я так рисковала собой и дитя!
   Соне нечем было возразить. Сашенька, случается, поступает невообразимо легкомысленно, если не сказать глупо. Обе они хороши.
   От Владимира не скрылось и смятение кузины. Правда, Соня держалась куда мужественнее и почти справлялась с собой. Однако однажды за обедом Мартынов, глядя на размечтавшуюся девицу, недовольно заметил:
   - Соня, я тебя не узнаю!
   И вправду она изменилась. Торжествующая женственность окрасила ее щеки румянцем, а тело налилось жизненным соком. В движениях и походке Сони появилась вовсе не присущая ей грация. Молодая женщина светилась особым светом. И хотя жизнь ее не переменилась и занятия оставались прежними, Соня была иная.
   Владимира раздражало непонимание того, что происходит возле него. Его женщины положительно что-то скрывали. Они поминутно переглядывались, испуганно вздрагивали, когда Мартынов обращался к ним, краснели и бледнели. Если Сашенькины странности можно было списать на ее беременность, то как объяснить Соню? Верно, здесь не обошлось без Дюваля-Горского, будь он неладен! С появлением этого мерзавца в доме все пошло кувырком. Доколе еще будет отзываться эта "шутка"? Мартынов так распалил себя к концу дня, что додумался до крайности.
   Раскуривая сигарку у себя в кабинете, он перебирал в памяти события, связанные с Горским. И вдруг в душу его холодной змеей вползло кощунственное подозрение: что как ребенок, которого носит под сердцем Сашенька, вовсе не его? Владимир силился посмотреть на дело трезвыми глазами, но не мог. Возможно ли, что его выставили шутом, рогоносцем? Владимир понимал, что сходит с ума от ревности.
   И в этот-то недобрый час Сашенька не вынесла испытания и пришла в кабинет мужа, чтобы рассказать обо всем.
   - Володя, я не могу более скрывать, я должна тебе все рассказать.
   Лицо ее пылало, белокурые локоны в беспорядке рассыпались по плечам, она была сама не своя. Владимир побледнел. Силясь улыбнуться, он усадил Сашеньку в кресла.
   - Что, душа моя, ты скрывала? Должно быть, дамские пустяки?
   - Да! - обрадовано кивнула Сашенька. - Это совершенный вздор, верь мне!
   Зачем она произнесла это "Верь мне"! Теперь Мартынов приготовился к самому страшному. Он стиснул зубы и впился взглядом в жену. Сашенька принялась повествовать о случившемся. О том, как она соблазнилась приглашением Амалии и поехала на светский вечер. О том, что там произошло, о благородной роли Сони и Горского, вызволивших ее из этого кошмара.
   - Горский? Почему Горский опять? - спросил Владимир, сотрясаемый нервной дрожью. Он хотел бы вздохнуть с облегчением, но теперь уже не мог поверить в невинность всего случившегося. - У тебя было свидание с ним у Амалии?
   - Побойся Бога, Володя! - искренне изумилась Мартынова. - Какое свидание? Соня по старой памяти попросила у него помощи. К тому же князь приходится Амалии кузеном и имеет на нее влияние. Вообрази, она вконец обезумела со своим магнетизером!
   Сашенька старалась увести мысли Владимира подальше от Горского. О том, чтобы назвать Коншина, она и не помыслила. В случайность такого совпадения муж не поверит. Что за беда, если она убережет супруга от пустых переживаний? Ведь она нимало не увлечена кавалергардом, даже скорее разочарована. Уж теперь-то она ни за что не соблазнилась бы этим мужчиной!
   Однако взгляд супруга не прояснялся. Владимир все хмурился и молчал. Сашенька прибегла к последнему средству, ведомому ей одной. Она приласкала мужа, приговаривая между поцелуями:
   - Уедем в деревню! Там нам будет покойно. Оставь службу, уедем! Нам никто не помешает, мы будем вместе...
   Владимир поддался ласкам супруги и отвечал ей с возрастающим жаром. Он обожал свою Сашеньку, как в первый день, как в час венчания, как всю их супружескую жизнь...
   Ее измену он не пережил бы, так казалось Мартынову. И, растворяясь в ласках любимой, он все же чувствовал на дне души затаившуюся там змею сомнения. "Сашенька что-то недоговаривает", - думал он, покуда последний проблеск сознания не оставил его.
  
  
   ГЛАВА 7.
   1.
   - Воля твоя, мы изрядно рискуем, - ворчал Коншин, заряжая дуэльный пистолет из арсенала Горского.
   - Изволишь обратиться в полицейскую часть? Лети, зови квартального, шуми, а мошенник покуда скроется! Нет, нам нужно поймать его на месте с поличным.
   Юрий заряжал другой пистолет и показывал Эзопу, как целиться.
   - Самоуправство, брат! Нам нагорит, - предупредил Коншин.
   - Вот разделаемся с этим дьяволом, а потом пусть дознаются, как и что. Победителей не судят.
   Горский снял со стены оружие для себя.
   - И что ты затеял? - полюбопытствовал кавалергард, задумчиво разглядывая заряженный пистолет.
   - Дюваль! - позвал Юрий камердинера.
   Явился француз, завитой, в щеголеватом фраке.
   - Выбирай! - по-французски предложил князь, жестом указывая на стену.
   Дюваль колебался.
   - Дуэль? - спросил он, деловито оглядывая княжеский арсенал.
   - Нет. Попугаем порядком и будет! - подмигнул Горский Эзопке, и тот расплылся в улыбке, предвкушая приключение.
   - Однако вы заряжаете пистолеты, стало быть, предстоит серьезное дело, - возразил француз.
   Он выбрал инкрустированный пистолет и со знанием дела обследовал его.
   - Опробуем! - азартно воскликнул князь и выставил на пол к стене несколько пустых бутылок.
   - Чудишь! - усмехнулся Коншин, однако взвел курок пистолета, насыпал на полку порох и, тщательно прицелившись, выстрелил. Бутылка взорвалась стеклянными брызгами. Горский и Дюваль повторили все в точности. Дым застлал комнату. Эзопка готовился стрелять, когда в дверь просунулась Филипьевна. Уверившись, что все живы, она проворчала:
   - К чему ребенка приучаете, озорники! Небось, напугали мальчонку дос смерти.
   - Этот мальчонка даст фору коренному вояке! - успокоил ее князь, любуясь Эзопкой.
   Филипьевна скрылась за дверью, неодобрительно ворча.
   - Однако к делу! - тотчас переменил тон Горский. Перезаряжаем и - в путь. Проверьте порох, не сырой ли.
   - Полагаешь, стрелять все же придется? - вновь заряжая пистолет, спросил в сомнении Коншин.
   - Как знать, - неопределенно ответил князь.
   Когда все было готово, он скомандовал:
   - Без четверти три. В седла и - с Богом!
   Они отправились верхом. Эзопка гордо восседал на маленькой, крепкой калмыцкой лошадке из конюшни Горского. Юрий, казалось, упивался чувством опасности предстоящего приключения. Он ощутил себя прежним, лихим кавалергардом. В душе молодого мужчины поднимался восторг. Азарт распалял его, и князь весело летел навстречу желаемой опасности.
   Всадники спешились чуть поодаль от дома Амалии. Горский решительно взошел на крыльцо, отворил дверь. В доме его знали, и никто не воспрепятствовал ему, не выразил удивления при виде группы воинственного вида мужчин, сопровождаемых чернокожим казачком. Князь предположил, что магнетизер совершает сделку в кабинете Амалии, и не ошибся.
   - Покуда ждите здесь, - шепотом велел он Коншину и Дювалю. - Я подам знак, как понадобитесь. Свистну. Идем, Эзопка.
   Они вошли в кабинет как раз в тот момент, когда стороны прочли условия сделки и готовились ставить подписи. Амалия была бледна, глаза ее горели лихорадочным огнем, а на лице лежали глубокие тени. Покупателем ее имущества оказался дюжий купчина с лопатообразной бородой. Сделку совершал подлинный судейский крючок: немощного вида господчик в очках и с длинными сальными волосами. Он обмакнул перо в чернила и подал его Амалии.
   - Постойте, господа, - раздался властный голос князя. - Здесь совершается противозаконие.
   - Как-с? - уставился на него стряпчий. - Вы кто будете? Что вам надобно?
   Горский не видел Турчанинова, и это его тревожило. Однако он твердо заявил:
   - Госпожа Штерич мне родственница, я ее наследник. Есть духовная, составленная на мое имя. Стало быть, здесь торгуют моим имуществом.
   Купчина воззрился на Амалию:
   - Что такое? Какие наследники?
   - Будьте покойны, сударь, - вставился судейский крючок. - Все это вилами по воде писано. Имение принадлежит госпоже Штерич безраздельно. Она хозяйка и вольна распорядиться им по своему усмотрению.
   - Господа, вас водят за нос!
   Все оглянулись. Откуда-то из темного угла выступил магнетизер.
   - Подписывайте, господа, дело верное.
   - Тьфу ты! - сплюнул купчина и, поставив подписи, вышел вон со словами: - Я свое получил, теперь делайте, что знаете. Меня вы более не увидите.
   - Я так и знал! - азартно воскликнул Горский - Это подставная фигура!
   Он подскочил к столу и хотел было взять купчую, но Турчанинов его опередил.
   - Да, вот это доверенность на мое имя. Подписывайте, госпожа, - обратился он к Амалии особым, магнетическим голосом и подсунул ей купчую.
   Амалия вновь подняла руку с пером. Какие-то люди в темном незаметно проникли в кабинет и преградили путь князю.
   - Не сметь! - гаркнул Юрий, наставляя пистолет на Турчанинова.
   Тем временем юркий негритенок выхватил купчую из рук дамы и тотчас изорвал ее на мелкие кусочки. Стряпчий тоненько взвыл:
   - Я знал, что все худо кончится. Я предупреждал! - он опрометью бросился вон из кабинета.
   Амалия по-прежнему была безучастна ко всему происходящему вокруг нее. Горский свистнул, в кабинет ворвались Коншин и Дюваль с пистолетами наготове. Темные тени попятились в углы. Горский указал на Турчанинова:
   - Вязать мерзавца и под арест!
   Магнетизер силился пустить в ход свои магические чары, но совершенно безуспешно.
   - Куда под арест? - справился в недоумении Коншин.
   - Ко мне покуда, - не задумываясь, ответил Горский.
   Дюваль и Эзопка увели связанного колдуна, который уже не сопротивлялся, а Горский с Коншиным обошли весь дом, вылавливая всех подозрительных персон. Дав им пять минут на сборы, они изгнали приживальщиков вон из дома. Поручив Коншину проследить за поспешным исходом тайного ордена, князь собрал насмерть перепуганную дворню. Грозясь и страшно ругаясь, он велел послушно исполнять обязанности и беречь госпожу от чужих людей.
   - Ослушаетесь - три шкуры сдеру! - пообещал Горский и для вящей убедительности показал свой внушительный кулак.
   Дворня кланялась и падала на колени, уверяя князя в своей преданности госпоже.
   - И последнее.
   Князь направился в кабинет, где все еще сидела в неподвижности Амалия. Она смотрела на кузена пустыми глазами, не видя его. Юрию пришлось прибегнуть к крайнему средству. Он ударил кузину по щекам, да так, что бедняжка едва не свалилась со стула.
   - Амалия, брось дурить! - сердился Юрий.
   Она медленно возвращалась откуда-то, словно разбуженная сомнамбула.
   - Кузен... - прошептала дама, и краски вновь появились на ее лице. - Я не понимаю, что со мной. Скажи, что здесь было?
   - Ты чуть было не лишилась всего, что имеешь, - любезно напомнил кузен.
   Амалия испуганно уставилась на него.
   - Это все он. Где он?
   - Там, откуда до тебя уж не дотянется.
   Амалия оживала на глазах. Вот она уже кокетливо смотрит на кузена, видя в нем спасителя.
   - Однако ты не желал мне помогать. Давеча, неправда ли, ты выгнал меня вон, когда я пришла за помощью?
   Горский ответил не без самодовольства:
   - Не ты ли говорила мне, что колдун читает твои мысли? Так вот я не хотел, чтобы он смекнул что к чему.
   В кабинет тихонько пробрался негритенок и в ожидании уставился на хозяина.
   - Его благодари, - ласково улыбнулся князь, указывая на Эзопку. - Вовремя выдрал купчую из твоих рук.
   Амалия и не посмотрела в сторону арапчонка.
   - Ты спас меня. Я в долгу не останусь... - она поднялась со стула, томно потянулась всем телом к молодому мужчине.
   - Полно, Амалия. Лучше слушай, что ждет тебя.
   Дама с неохотой отстранилась.
   - От тебя приму все, - с чувством проговорила она, посылая кузену страстные взоры.
   Горский шагал по кабинету, мерно постукивая шпорами.
   - Ты тотчас и непременно отправишься в свою деревню.
   - Как? - подскочила Амалия.
   - Да, да. И не вздумай перечить мне. Ради спасения твоего имущества (об имени мы не говорим) ты будешь сидеть в деревне, покуда не приведешь в порядок дела и покуда не забудется эта история с магнетизером.
   Амалия покорно вздохнула и театрально воздела руки. Однако Горский не был тронут воплощением скорби.
   - Да-да, деревня - это еще и здоровье. Тебе впору лечиться, так деревня исцелит.
   Мадам Штерич надоело корчить из себя благородную жертву.
   - А как я не послушаюсь и останусь здесь?
   - Воля твоя, пойдешь в острог, - холодно ответствовал кузен.
   - За что? - возопила дама, швыряя в смеющегося Эзопку скомканный кружевной платок.
   - Поройся в памяти, что-нибудь да найдешь, - с угрозой молвил Горский. - И самое важное: оставь в покое Мартыновых! История с Сашенькой еще тебе отзовется, будь покойна.
   Амалия обозлилась:
   - Ах, так! Ты не ради меня геройствовал! Все ради прекрасной госпожи Мартыновой!
   Юрий потерял терпение.
   - Это мое последнее слово. - Он хлопнул кулаком по столу и кивнул негритенку: - Идем.
   Амалия задыхалась от бешенства. Возможно ли, молодой кузен, некогда во всем послушный ее воле, теперь принуждает ее, прирожденную повелительницу! Взбешенная дама бросилась к столу и взялась за перо. Нет, так просто им от нее не отделаться! Они рано торжествуют. Интрига с мнимым французом прошла как милая шутка, принеся Горскому славу? Что ж... Мартыновы безмятежны, как прежде? Нет, Амалия не допустит проигрыша! Прежде чем оставить Москву, она насладится местью. План новой мести вызрел, едва стих за окном звон копыт по снежному насту. Амалия с наслаждением обмакнула перо в чернила и принялась писать.
   2.
   В доме Мартыновых, наконец, воцарился мир. Миша уже вышел из-под опеки тетушки. У него появились друзья, новые привязанности. В дядьки Мише определили молодого парня Федора, который возил барчука в пансион и служил ему весь день.
   Соня возилась с девочками, но не с прежним пылом. Правда, она не забывалась и не была столь рассеяна, как давеча, но грустила вдвое более. Теперь бедная дева выучилась скрывать свои чувства, и лишь бледность и потухшие глаза выдавали ее тайную печаль. Сашенька с тревогой поглядывала на кузину и силилась развлечь ее.
   Мартыновы возобновили выезды, и Сашенька с удовольствием окунулась в бурную жизнь света. Балы, театры, опера, концерты, вечера. Соня же наотрез отказалась выезжать, хотя Владимир был уже не против. Она не вернулась в прежнее обличье в духе bas bleu, но утратила вовсе интерес к себе и разным увеселениям. Казалось, какая-то тяжелая мысль точит ее изнутри. Бывало, вспыхнет отчего-то и с испугом оглянется вокруг. А то часами молчит, молчит, о чем-то думая.
   Сашенька жаловалась супругу на кузину, но, занятый своими заботами, тот не придал жалобам Сашеньки должного значения. Он видел лишь, что кузина похорошела, как хорошеют женщины, познавшие любовь мужчины. Над этой загадкой он не стал ломать голову, ведь вся жизнь Сони проходила у него на глазах. Бедняжка безнадежно влюблена в князя, теперь страдает, что ж тут удивительного? Слава Богу, Горского в доме больше не поминают. И то, наделал переполоха...
   Сашенька скучала и весьма обрадовалась возвращению Марьи Власьевны Петербурга. Живая газета не заставила себя ждать, явилась на другой день к Мартыновым и потешила их петербургскими вестями и слухами. Соня побаивалась дамы и не впустую. Марья Власьевна напустилась на девицу, едва переступила порог гостиной.
   - Что ж ты, матушка, заперлась опять? Платьев нашили, вывезли, а ты опять в свою келью забилась? Негоже, сударыня!
   Соня краснела и опускала глаза на шитье, не зная, чем оправдаться.
   - Что потупилась долу, мать моя? - гремела Аргамакова. - Как велишь тебя замуж выдавать, когда ты сама не желаешь? Силком?
   - Не обессудьте, Марья Власьевна, это пустая затея. На что вам? - потерянно лепетала провинившаяся особа.
   О, зачем она это произнесла!
   - На то, дуреха, что девица на свет рождается, чтобы иметь потомство да мужу подмогой быть! А ты что? Пустоцвет, бесплодная смоковница! А ведь сама виновата, кто ж еще? Что за беда - не красавица? Да красавицам-то жить куда тяжеле! Погляди кругом: кто замуж первыми выскакивают? Дурнушки да простушки, не красавицы. А ты-то у нас хоть куда!
   Марья Власьевна еще долго буйствовала, краснея, сбив набекрень кружевной чепец.
   - Будет вам, Марья Власьевна, - пожалела кузину Сашенька. - Соня непременно будет выезжать. Только вот праздники-то кончились.
   - Ничего, до Великого поста далеко, напляшетесь еще, - возразила дама, остывая и вновь приходя в мирное расположение духа.
   - Про Горского-то слыхали? - внезапно молвила она.
   - Что? - подняла брови Сашенька, а Соня замерла.
   - Сказывают, государь простил его. Позволяет вернуться в полк.
   - Возможно ли? - воскликнула Сашенька, бросив сочувственный взгляд в сторону кузины. - Так он покидает Москву?
   - Врать не буду, доподлинно мне неизвестно, - ответствовала Марья Власьевна. - У Ахросимовых сказывали, что готовится ехать.
   Аргамакова и не предполагала, какую бурю чувств посеяла ее весть в душе одной из женщин. Почтенная дама продолжила свой рассказ, но Соня уже не слышала ее. "Он уехал! Он уехал!" - билось в ее сердце, и мрак застилал глаза. Очнулась Соня лишь тогда, когда Марья Власьевна, пихнув ее в бок, громко возвестила:
   - Ничто! Завтра вывезу тебя к губернатору. Вечер с танцами, все знатные семьи там будут. - И прикрикнула на силившуюся возразить девицу: - Ничего не желаю слышать, мать моя. Готовься и - баста!
   Бедняжке пришлось подчиниться.
   Вовсе иначе она готовилась к новому выезду. Мартыновы тоже получили приглашение на этот вечер, но Сашеньке сделалось худо, и Владимир не решился оставить ее одну. Бедняжка опять лежала в комнате с задернутыми занавесями и грустила. Соне сделалось совестно, что она с неохотой едет туда, где место прекрасной Александрине, а не ей. Равнодушно выбирала девица наряд из тех, что сшила портниха Марьи Власьевны.
   Сашенька велела непременно показаться ей перед выездом. Она ждала нового чуда преображения. Однако на прелестном лице ее Соня прочла разочарование, когда, обрядившись, предстала перед кузиной. Платье сидело недурно, но весь облик девицы, понурой, измученной, составлял убийственный контраст с нарядом. Сашенька силилась скрыть впечатление, но кузина и без того все поняла. Она виновато улыбнулась и выскользнула из будуара.
   - Да что с тобой, мать моя? - возмутилась Аргамакова, явившись за Соней в своей карете. - Ты ровно на панихиду собралась! Очнись, девица, не то все женихи разбегутся от твоей кислой образины!
   Однако ничто не могло вселить в душу Сони веселье. Да что веселье! Покоя не было в ее сердце. Казалось, отъезд князя должен ее радовать, а не огорчать. Безнадежна их страсть и греховна. Надобно бежать от нее, искать избавленья. Терзает душу Сони эта безрадостная любовь, но забыть князя нет сил. Мнилось, вырви она любовь из сердца, то с ней и жизнь уйдет...
   Так думала Соня, покуда карета Марьи Власьевны несла их на Тверскую, в дом губернатора. Роскошный особняк сиял огнями, у подъезда его толпились экипажи московской знати. Все это напомнило Соне ее первый выезд, объяснение в цветочном боскете... Глубоко вздохнув, девица ступила на мраморную лестницу, подгоняемая разряженной Марьей Власьевной. Перемолвившись с хозяевами приветственными словами, они прошли в залу, где прохаживались гости. Тщетно искала Соня среди них Горского, его не было. Не найдя князя, молодая женщина потеряла всякий интерес к веселью. Никем не приглашенная, она просидела весь вечер на стульях возле старых дев и бдительных маменек. По счастью, Марья Власьевна была занята не ею. Она отчитывалась за петербургские комиссии.
   Оживление, веселые лица, музыка, дух праздника лишь множили Сонину печаль. Его нет здесь, и зала, пестреющая нарядными фигурами, видится ей пустой. Где же он? Чем занят? Что как Горский и впрямь уже покинул Москву и Соня никогда его более не увидит? Эта мысль вновь заставила биться сильнее ее сердце. Да-да, верно он уехал. Он так тосковал по полку...
   Соня не чаяла дождаться разъезда, чтобы поскорее закрыться в своей келье, как выразилась Марья Власьевна. Всеобщее веселье тяготило ее, отъезд она приняла как избавление. Аргамакова везла подопечную домой и ворчала:
   - Что поделаешь с тобой? Надулась, сидишь, как истукан, кто ж позарится? Ты, матушка, верно задалась целью всех отпугнуть от себя!
   Упреки сердитой дамы уже не трогали Соню. Тоска завладела всем ее существом. Она сама не ждала, что так глубоко ранит ее разлука с князем. Мыслила, сочтет спасением от греховного искушения, а вышло вон как...
   Вернувшись домой, Соня не заглянула, как бывало, к Сашеньке в надежде, что та уже спит. Скинув шубку, она медлила, стоя посреди комнаты. Смена чувств отражалась на ее заалевшемся лице, грудь высоко вздымалась. Вместо того чтобы раздеться и лечь спать, Соня вдруг схватила шубу, набросила ее на плечи и бесшумно выскользнула из комнаты.
  
   Как тать в ночи она кралась по переулку,. Сердце ее замирало от малейшего звука. Куда она шла, зачем, Соня не знала сама. Ноги привели ее в Мертвый переулок, к дому князя. Что же теперь, глухой ночью, ей надобно здесь? Робко глядя на окна спящего дома, молодая женщина остановилась возле темного крыльца с колоннами. Бедная дева дрожала от холода, но не уходила, все чего-то ожидая. Худо понимая, что делает, она приблизилась к двери и протянула руку к шнуру звонка. Однако прежде чем позвонить, она зачем-то толкнула дверь. На диво дверь подалась. Войдя в темные сени, Соня вдохнула нагретый воздух. Во мраке алели угли натопленной печи. Не думая, что скажет, когда наткнется на людей, Соня вошла в переднюю. Силясь вспомнить, где расположена лестница, ведущая во второй этаж, Соня заглянула в комнаты. Всюду тихо и пусто. Девица затрепетала от страха: "Опоздала... Он уехал!" Уже не скрываясь, она толкнула следующую дверь и очутилась перед лестницей, по которой стала подниматься. Соня помнила, где устроен кабинет Горского и уверенно двигалась в темноте.
   Завидя свет в соседней комнате, она прислушалась. Кто-то ходил там и тихо бормотал. Соня осторожно взялась за ручку двери и потянула на себя. Дверь не подалась. Подняв руку, чтобы постучать, Соня вздрогнула. В тишине раздался громкий голос князя:
   - Филипьевна, это ты там бродишь? Оставь мерзавца в покое. Сам есть запросит, коли припечет.
   Голос доносился из раскрытого кабинета князя, где он спал или лежал в темноте. Соня остановилась посреди коридора, чтобы унять сердце, прыгающее от радости: "Он здесь! Он не уехал!" Она встала на пороге и, словно бросилась в холодную воду, решительно произнесла:
   - Князь, здесь нет Филипьевны.
   - Соня?! - Горский пружиной подскочил с кушетки, на которой лежал, глядя на тлеющие угли в камине.
   С изрядным для его мощной фигуры проворством он приблизился к трепещущей Соне и крепко сжал ее в объятьях.
   - Ты пришла... Какое счастье, ты пришла... Вообрази, не мог уснуть, думал о тебе... - горячо шептал молодой мужчина, поспешно снимая с возлюбленной шубу и шаря руками в поисках шнуровки.
   "Как тайные любовники, сошедшиеся для соития!" - горько думала Соня, но сил для сопротивления у нее не было.
   - Мне сказывали, ты уехал... - насилу выговорила она. - Это правда, ты едешь в Петербург?
   - Потом, Соня, потом... - бормотал охмелевший от страсти Юрий, и Соня подчинилась ему, отдаваясь чувству с отчаянием приговоренного. "Если уж разлука суждена, упьюсь последним мгновением счастья!" - думала она, помогая князю справиться с ее шнуровкой и крючками. Они уже не помнили, как очутились на полу, на мягком ковре. Последнее, что осталось в замутненном сознании, это блеснувший во мраке бронзовый ангелочек, на широкой груди любимого...
   3.
   Вернулась домой Соня еще до света. Танька, открывшая дверь, казалось, так и не проснулась. Соня метнулась в свою комнату, кошкой скользнула по лестнице - и вот уже она в спальной кофточке, с гребнем в руке сидит на кровати, глядя в одну точку. Хмель страсти покинул ее, и вернулись тоска и чувство греховности. Князь был ей рад, это верно. Он любит без обмана и без расчета, Соня угадывала это инстинктом. Да и какой расчет соблазнить некрасивую старую деву? Отчего же эта любовь не дарит блаженства, не радует, а тяжким грузом ложится на душу бедной девы?
   Она перебрала в памяти сладкие мгновения прошедшей ночи и вновь затрепетала от волнения. Что это? Дьявольский искус, наваждение? Что ждет тайных любовников впереди? Прощаясь с Юрием, Соня страдала. Горский потерянно твердил:
   - Соня, я не уеду, когда ты не желаешь! Пусть Коншин едет один. Лишь бы ты приходила ко мне...
   Да, она сама согласилась на эту унизительную роль тайной любовницы! Соня боялась предполагать, что будет, если о их связи узнают Владимир и Сашенька... У нее никогда не было секретов от дорогого семейства. И детям в их чистые глаза она смотрела ясно. Прежде...
   А ведь все могло бы быть иначе! Отчего Юрий ни раз не обмолвился о венчании? Коль любит, отчего не попросит ее руки? Оттого что она бедна, немолода и некрасива? Но ведь это не помешало ему влюбиться, отчего же мешает помыслить о супружестве? Верно теперь, когда Соня сама отдалась ему, нет надобности? Видно, свою жену князь воображает иной: чистой, девственной, юной... Не простил же он ей, Соне, давнюю любовь к Владимиру. До сих пор - она угадывала это - между ними стоит его разочарование.
   Соня не чувствовала, как по лицу ее текут слезы. Неутоленная тоска терзала ее душу. Не было согласия с собой. Соня знала, что теперь не сможет избежать искушения, и вновь и вновь пойдет под покровом ночи на свидание с Юрием. Ведь он не уедет из-за нее, ради нее. Вот только хватит его? Страсть остынет и - прощай, любимый. Он умчится в суетный Петербург, в родной полк, к красавицам большого света.
   Соня свернулась клубком под холодным одеялом и мучительно затосковала по горячим рукам любимого, по сильным объятьям, нежным поцелуям. Воспоминания о прошедшей ночи были еще свежи, Соня еще чувствовала на своем теле запах любимого. Закрыв глаза, она представила князя рядом с собой и застонала от безысходности чувств.
   ... За утренним чаем Даша сообщила, что Сашенька просит к себе кузину. Соня, бледная, не выспавшаяся, тревожно взглянула на горничную:
   - Что она? Здорова?
   Даша покачала головой:
   - Дурно-с.
   Соня поспешила к кузине. Едва войдя в полумрак ее спальни, молодая женщина почувствовала неладное. Сашенька в хорошенькой кружевной сорочке сидела на подушках и пристально смотрела на вошедшую девицу.
   - Что, душенька, не желаешь ли кофию или чая? - спросила Соня, пряча глаза.
   Александрина жалобно вздохнула:
   - Нет, мне дурно от кофия, а чай Даша уже приносила. - Она, видно, готовилась что-то сказать, но не знала, с чего начать.
   Соня уж было хотела бежать, сославшись на дела, но Сашенька пригвоздила ее к полу вопросом:
   - Соня, где ты была этой ночью?
   Бедная женщина в замешательстве молчала. Тут Сашенька вскрикнула:
   - Соня, что это? - Она указала на косынку, приоткрывшую красноречивые следы любви на шее Сони, и, все поняв, тихо спросила: - Ты была на свидании?
   Немилосердно краснея и мысленно воздавая хвалу небесам, что рядом нет Владимира, Соня торопливо поправила предательскую косынку. Однако надобно было отвечать. Мартынова ждала, с изумлением глядя на кузину, точно видела ее впервые.
   - Так что же, Соня? - теперь в ее вопросе явственно читались нетерпение и любопытство. - Кто он? Отчего ты молчишь? Ах, возможно ли? - ужаснулась догадке Сашенька. - Это Горский?
   Соня опустила глаза и чуть заметно кивнула.
   - Что ты наделала, Соня! - трагически прошептала Александрин. - Что будет, если Владимир узнает?
   Молодая особа смотрела страдальчески и молчала. Сашенька явила милосердие:
   - Я ничего ему не скажу, не тревожься. Но мне ты можешь довериться вполне. Расскажи же, Соня, что между вами?
   Бедняжка вспыхнула, слезы стыда полились из ее глаз. Мучаясь и страдая, она поведала свою историю кузине. Рассказав же, Соня почувствовала облегчение, словно с ее души свалился тяжелый камень. Сашенька поможет ей разобраться во всем, она не осудит, она подскажет, что делать бедной влюбленной женщине.
   Мартынова приняла рассказ, сочувствуя и удивляясь беспрестанно.
   - Соня, раз он любит, отчего не просит твоей руки? - тотчас задала дама роковой вопрос.
   - Видно, на таких, как я, не женятся, - горько ответила Соня.
   Сашенька задумалась. Да, она знала сколь угодно примеров, когда мужчина, добившись желаемого, охладевал к соблазненной женщине. Что может заставить его после обладания жениться на несчастной ветренице?
   - Что же ты наделала! - рассудила Сашенька, задумчиво кусая золотой локон. - Верно, он из породы людей, каковые ценят лишь то, что нелегко дается им в руки. Получив желаемое, они теряют к ней всякий интерес и ищут другую цель. Тебе не следовало отдаваться князю, не заручившись его обещанием жениться.
   - Я вовсе не желаю принуждать его жениться! - возразила Соня. - Я знаю, что нам не быть вместе.
   Сашенька не нашлась, чем утешить кузину.
   - Верно, будет куда лучше, если князь уедет в Петербург, - предположила она, сочувственно глядя на Соню. - Для нас всех лучше. А, Соня?
   Бедняжка насилу выдавила из себя:
   - Должно быть, лучше.
   Однако Сашеньке было мало:
   - Ну, вообрази, душенька, что за разговоры пойдут в гостиных, коль скоро узнают о вашей связи! Володя не переживет этого, он вызовет князя!
   - Нет-нет, - испугалась несчастная дева, - только не это!
   - Соня, голубушка, всюду глаза и уши! Пощади: репутация нашей семьи под угрозой!
   Соню как будто хлестнули кнутом. С немым укором она подняла на Сашеньку полные слез глаза. Мартынова застыдилась невольной жестокости и поспешила смягчить ее лаской.
   - Ангел мой, Соня, - обняла она кузину, - я понимаю, как тебе тяжело. Я тоже любила, знаю, каково терять... Но выбирать надобно, пока не разразилась гроза.
   Она заботливо поправила косынку на шее Сони, сердце которой разрывалось от муки.
   - Ты права, - пробормотала несчастная сдавленным голосом, - я не смею рисковать благополучием нашего дома... Я непременно... - она на миг задохнулась, - объяснюсь с князем и... и потребую, чтобы он покинул Москву... Чтобы забыл меня...
   Она не могла продолжать. У Сашеньки от сочувствия на глаза навернулись слезы:
   - Соня, ангельчик! Ты великодушная, ты святая! - Она поцеловала кузину в бледную щеку. - Однако надобно ли тебе видеться с князем? Что как ты не совладаешь с собой, и тебе не хватит решимости порвать с ним? Не лучше ли вовсе не давать о себе знать?
   У Сони не хватало духу ответить, и она молча глотала слезы.
   - Нет, - рассудила Сашенька далее, - он бросится искать тебя, больше шуму будет. Нужно написать записку.
   - Я все сделаю! - молвила Соня и бросилась вон из комнаты.
   Сашенька чувствовала себя скверно. Она горячо сопереживала Соне и страдала за кузину. Однако опыт говорил зрелой даме, что страсть скоро проходит и остается разочарование. Нужно ли губить жизнь ради нескольких счастливых мгновений?
   - Нет, я права, - отвечала она сомнениям. - Соня мне скажет спасибо, когда охладеет.
   4.
   Владимир держал в руках только что распечатанное письмо. И руки его тряслись. Прочитанное им поразило его, как молния. Он вновь и вновь пробегал глазами строчки, написанные кривым, приметно искаженным почерком:
   "Милостивый государь!
   Вас изволят водить за нос и украшают головным убором всех легковерных глупых мужей. Так примите поздравление с избранием Вас в кавалеры Ордена рогоносцев.
   Некий небезызвестный Вам князь весьма счастлив в своих исканиях. В вашем доме он появился вовсе не ради прекрасных глаз своей прежней любовницы. Автору сих строк доподлинно известно, что интрига затевалась с целью соблазнения Вашей жены, в чем он и преуспел.
   Остаюсь Вашим слугой,
   Каракула".
   Письмо пришло по городской почте. Анонимный автор хладнокровно рассчитал удар и попал точно в цель. Мучительные сомнения Владимира получили неожиданное подтверждение. Мартынов скомкал письмо и бросил его на пол. Некоторое время он ходил по кабинету, сжимая кулаки и скрипя зубами. Невыносимая боль терзала его душу. Трясущимися руками Владимир вынул из коробки сигарку и долго силился ее зажечь. Закурив наконец, он поднял скомканное письмо и вновь перечитал. Затем, помедлив, бросил в камин. Глядя, как огонь пожирает бумагу, Владимир несколько успокоился.
   Коль скоро все это правда, жизнь для него теряет всякий смысл. Он не станет сносить оскорбление чести и осквернение дома. Убить любовников? Нет, к чему делать из них мучеников? Одну Сашеньку? Или Горского? С бледным, но спокойным лицом Владимир снял со стены дуэльный пистолет. Он долго вертел оружие в руках, погруженный в раздумье. Не проще ли покончить со всеми мучениями, пустив себе пулю в лоб? Он приложил к виску холодное дуло пистолета. За дверью послышались шаги, и Мартынов поспешно убрал оружие от виска. В кабинет заглянула Сашенька:
   - Володя, из имения письмо доставили, ты прочти.
   Она вошла и положила письмо на стол. Лишь теперь Сашенька увидела пистолет в руках мужа.
   - Что это? - испуганно спросила дама.
   Самые страшные подозрения пронеслись в ее голове. Мартынов повесил оружие на место.
   - Пустяки. Вздор, - пробормотал он, не глядя в глаза супруге.
   "Он узнал о Соне! - терялась в догадках испуганная женщина. - И теперь готовится к дуэли с князем? О, Боже!"
   - Володенька, душа моя, что с тобой? - рискнула спросить она мрачного супруга. - Чем ты обеспокоен? Что тревожит тебя?
   Голос ее был неподдельно нежен, а прелестное лицо выражало подлинную заботу. Мартынов засомневался: правда ли то, что сообщал аноним? "Моя Сашенька не может быть столь коварна и вероломна!" - подумал он, любуясь чертами и несколько округлившейся фигурой Александрины.
   - Тебе почудилось, - поспешил успокоить супругу Владимир, теперь уже положительно уверенный в ее невинности.
   Однако стоило Сашеньке выйти из кабинета, как демоны сомнения и ревности с удвоенной силой набросились на Мартынова. Ему теперь казалось, что жена вела себя неискренне, она что-то затаила. О, коварная!
   Распечатав отчет управляющего и силясь его прочесть, Владимир поймал себя на том, что боится вполне невинного письма. Швырнув бумагу на стол, он сдавил руками виски и глухо застонал. Когда его позвали к вечернему чаю, Мартынов смотрелся совершенным безумцем.
   Сашенька и Соня переглянулись, едва он ступил на порог маленькой гостиной, где был накрыт чай. Обретший особую зоркость глаз Владимира тотчас это отметил. Все в дамах ему казалось подозрительным: бледность и поминутное вздрагивание Сони, загадочные взгляды Сашеньки, ее участливое внимание к нему. Бедные женщины не смели ни о чем спрашивать Мартынова, а он кипел бешенством и решимостью вывести всех на чистую воду. Соня все знает, иначе не терялась бы от взгляда кузена. Она совестлива, от этого так неловко себя чувствует в обществе мужа-рогоносца. Или она тоже в заговоре? Еще вернее: служит им на посылках? Мартынов уже ненавидел Соню за все мыслимые и немыслимые грехи. О, женщины, имя вам коварство!
   - Володя, на тебе нет лица, - дерзнула молвить Сашенька. - Что-нибудь случилось?
   Мартынову хотелось кричать и топать ногами, но он, как все безумцы, блистательно притворился.
   - Из имения дурные вести. Воровство развели! - ответил он недовольно.
   Раздражение давало ему право покинуть гостиную еще до завершения чаепития и вернуться в кабинет. В помутненной голове его зрело решение.
   Тем временем в гостиной воцарилось молчание. Дети, откушав чаю, разбежались поиграть перед сном. Соня безжизненно теребила салфетку. Сашенька в задумчивости поедала черничное варенье из маленькой вазочки. Ей не давал покоя пистолет, виденный ею у Владимира.
   - Он странный, - проговорила, наконец, дама, - Что как ему донесли о вашей связи? - Она тревожно взглянула на Соню? - Ты написала князю письмо?
   Соня кивнула, не имея сил отвечать.
   - И отправила? - пытливо дознавалась Сашенька.
   Соня глотнула чаю и насилу выговорила:
   - Давеча послала с Тришкой.
   - Ума не приложу, что делается с Владимиром, - посетовала Мартынова.
   Силясь не плакать, Соня молча коснулась руки кузины и вышла. Она брела наверх, спотыкаясь о ступени и ничего не видя.
   Да, она написала и отослала Горскому прощальное письмо. Чего стоило ей это, знает лишь Бог. Письмо вышло сухое, надменное и ничего не объясняло. Бедный Юрий, для него это будет ударом. Теперь Соня готова бежать вслед за письмом, чтобы все исправить, но уже поздно. Поздно...
   5.
   - Участь моя решена! - радостно возвестил Петруша Коншин, вернувшись после очередного визита к Ланской и расстегивая белый мундир. - Женюсь!
   - Бог в помощь, - мрачно ответствовал Горский. - А я уезжаю в Петербург.
   Веселый кавалергард сокрушенно вздохнул:
   - Отчего едешь один, не ждешь меня, как было уговорено?
   Безмолвно сидевший возле господина Эзопка с тревогой взглянул на него в ожидании ответа.
   - Все, прощай первопрестольная! Пора расстаться с иллюзиями и принять жизнь во всей ее наготе, - в браваде Горского слышалось исступление. - Вернусь в полк и баста!
   Он тряхнул головой и щелкнул пальцем по бутылке, из которой пил давеча. Коншин не ответил. В мыслях он был далеко и все еще созерцал прелестную Ланскую, чувствовал тонкий аромат ее духов, ощущал особый уют ее гостиной. Обворожительная невеста заслонила собой все иные впечатления, поэтому Коншин не стал вникать в суть душевного раздора приятеля.
   - Все, спать! А завтра - явлюсь к папеньке и сделаю предложение по всей форме! - радостно сообщил он мрачному князю и отправился в свою комнату.
   Горский не шевельнулся, когда за приятелем закрылась дверь. Он долго сидел без движения, уставившись в одну точку. Перед его мысленным взором мелькали картины жизни в доме Мартыновых, тайные свидания с Соней. Князь, как ни силился, не мог понять причины решительного отказа Сони от любовной связи с ним. Письмо, полученное нынче, никак не объясняло столь жестокого разрыва. Соня писала:
   "Любезный князь!
   Долг и совесть не позволяют мне более встречаться с вами. Прошу вас не преследовать меня и не искать свиданий. Для всех будет лучше, если вы оставите Москву и вернетесь к прежней жизни."
   И ни слова более. Горский чувствовал себя потерянным. Соня отреклась от него. Добрая, любимая Соня. Кому же верить после этого? Гадина Амалия честнее во сто крат: она не внушает иллюзий!
   - За что, Соня? - шептал он с горечью, и Эзопка страдальчески морщил брови, не зная, чем утешить господина. - Мне больно, любовь моя...
   Видя слезы на глазах князя, Эзопка принимался вдруг кувыркаться и строить рожицы, чтобы развлечь его. Не достигнув цели, он затихал и лишь протяжно вздыхал, слушая стоны несчастного князя.
   Итак, Коншин женится. Услышав признание друга, Горский почувствовал еще большее одиночество. Дом затих, довершая картину неприкаянности. И вдруг в тишине раздался звон дверного колокольчика. Горский вскочил, прислушиваясь:
   - Это она!
   Он готов был броситься вниз, навстречу позднему визитеру, но по лестнице уже стучали чьи-то твердые шаги. Князь отступил и рухнул в кресла. На пороге стоял Мартынов. На бобровом воротнике его шинели таяли снежинки.
   - Вы, верно, ждали кого-то другого? - криво усмехнувшись, спросил Владимир Александрович.
   Горский растерянно поднялся и предложил гостю стул. Мартынов не обратил на его жест должного внимания. Он холодно произнес:
   - Прогоните казачка. Дело, приведшее меня к вам, требует совершенной приватности.
   - Эзопка, иди к себе, - велел князь, тревожно поглядывая на позднего гостя. Негритенок нехотя подчинился. Он еще надеялся, что его вернут, и все оглядывался, покуда шел к двери.
   Когда стихли его шаги в коридоре, Мартынов достал из-за пазухи пистолет. Горский тотчас бросил взгляд на стену, где висели шпаги, ножи, ружья и пистолеты всякого рода. Мартынов был бледен и походил на безумца. Направив пистолет на Горского, он взвел курок. Юрий следил за его действиями, не трогаясь с места.
   - Прежде чем я вас убью, я хочу знать всю правду. Вы были любовниками? - Лицо Владимира еще больше побледнело.
   Горский прямо смотрел в его глаза:
   - Отчего бы вам не вызвать меня? Зачем уподобляться разбойнику?
   - Я не хочу рисковать. Вы должны быть убиты. Итак? Вы не ответили на мой вопрос. Вы были любовниками?
   Рука с пистолетом дрожала, и Горскому ничего не стоило внезапно вырвать его из рук Мартынова. Однако он этого не делал.
   - Да, - ответил князь, и Владимир, вздрогнув, качнул пистолет.
   - С каких пор? - насилу выговорил он.
   - Что за дело? Вы не можете судить нас за это. Мы любим друг друга! Коль скоро я нарушил законы чести, то готов ответить по всем правилам! - пылко защищался Юрий.
   - Ребенок... она носит ребенка от вас? - Владимир дрожал, как в лихорадке.
   - Ребенок? - растерянно пробормотал Горский. - Соня мне ничего не говорила... Ребенок... Это меняет дело!
   Занятый неожиданным открытием, князь не сразу понял, что произошло. Мартынов опустил пистолет и рухнул в кресло без сил. Закрыв лицо руками, он то ли рыдал, то ли смеялся.
   - Отчего же убивать за это? - бормотал Горский. - Соня сама отказалась от меня. Она велела мне убираться из Москвы... Я ничего не знал... Что же делать теперь?
   Владимир тем временем успокоился и убрал пистолет. Словно заново родившись, он с любопытством оглядывался вокруг.
   - Послушайте, князь, - обратился он к Горскому с неожиданным дружелюбием. - Порядочный человек знает, как поступают в подобных случаях. Однако решайте сами. Я удовлетворен. Мне казалось, вы обижаете кузину. Однако если она сама вам отказала... Я удовлетворен.
   Горский был окончательно сбит с толку. Не чая разобраться во всем, он решил увести разговор подальше от опасной темы.
   - Вы, верно, знаете модного магнетизера Турчанинова? - поставив перед Владимиром чистый бокал, он налил ему вина.
   - Да. Редкая шельма, - ответил Мартынов, скидывая шинель и пробуя вино. - Его ищут. По записке Благочинного я был давеча в Тверской губернии. Турчанинов оказался замешан там в деле о колдовстве и кликушестве. Медицинский совет приговорил негодяя к Сибири, но он бежал. Как сквозь землю провалился. Впрочем, я не занимаюсь его делом. Безмерно рад, что на него нашлась управа. Вот только бы сыскали мерзавца.
   - Следуйте за мной,- предложил Горский, взяв со стола свечу и направляясь к двери.
   Несколько насторожившись, Владимир Александрович пошел за ним. Пройдя по коридору шесть шагов, они остановились возле запертой двери. Горский достал из кармана ключи и отворил ее. Взорам мужчин предстала живописная картина. На ковре, подложив под себя подушки, спал магнетизер. Его чалма упала на пол, обнажив прозаическую лысину на макушке. Возле спящего пленника стоял изрядно опустошенный поднос с кушаньями и вином. Верно, Турчанинов не вынес мук голода и подчинился требованиям желудка.
   - Вот он, - прошептал Юрий, указывая на колдуна. - Сидит на гауптвахте.
   Владимир удивленно поднял брови:
   - Но как он оказался у вас?
   Вновь запирая комнату и пряча ключ в карман, Юрий ответил:
   - Арестовал его в доме кузины. Шарлатан обобрал ее до нитки, готовился осуществить последнее злодейство, но я помешал. И что теперь с ним делать, ума не приложу. Мне такой постоялец ни к чему.
   Они вернулись в кабинет Горского, и Юрий рассказал внимательному собеседнику злосчастную историю Амалии.
   - Что ж, - произнес Владимир, - завтра я пришлю за ним полицейских. Пусть для злодея это будет сюрпризом.
   В подкрепление задуманного мужчины выпили вина. Уходя от Горского, Владимир Александрович произнес:
   - Возвращаясь к давешнему разговору, рекомендую вам хорошенько подумать, как быть с Соней. Кузина мне дорога, и я хотел бы, не шутя, видеть ее счастливой.
   Юрий не спал всю ночь. Он ходил по кабинету туда-сюда, укладывался на кушетку и вновь вскакивал, брался за перо, чтобы писать, но перо летело в сторону, так и не коснувшись бронзовой чернильницы. Горский силился разгадать смысл последних слов Мартынова. Как совместить их с запиской Сони? Мартынов явился, чтобы защитить честь кузины, но узнал о решении Сони порвать с князем и отступился. Он был удовлетворен. Однако честь кузины при этом не была защищена. Что же выходит? Значит ли все это, что Мартынов вовсе не против связи Сони с ним, Горским? О чем же князь должен подумать?
   Да, ребенок! Коль скоро Соня ждет ребенка, то о чем здесь думать? Надобно венчаться! Вот что желал Мартынов для кузины. Он говорил, что хочет видеть Соню счастливой. Как же еще, если не обвенчанной с отцом ребенка? Юрий утомленно тер глаза и тряс головой. Однако Соня отвергла его. Почему? Ах, вот почему! Она горда и не желала принуждать князя. Потому и про ребенка ничего не сказала.
   Надобно венчаться! Мартынов теперь не прогонит его, князь это знал наверное. Почему ранее ему не приходило это в голову? Ведь все так просто. Лишь Соня способна сделать его счастливым, спасти от одиночества. А ведь он готов был бросить все и уехать! Без Сони. От одной мысли, что он мог навсегда потерять любимую женщину, Юрий похолодел.
   Засыпая на рассвете, он уже знал, что будет делать дальше.
   6.
   Соня тоже не спала в эту ночь. Она плакала, а когда слез уже не осталось, взяла с полки томик стихов Баратынского. Она листала и перечитывала любимые строки и после твердила вслед за поэтом:
   Подобно мне любил ли кто?
   И что ж я вспомню, не тоскуя?
   Два, три, четыре поцелуя.
   Быть так! Спасибо и за то.
  
   Наутро Соня исполнилась решимости жить дальше, будто Горского и в помине не было. Она с сомнением посмотрела на прелестное ситцевое домашнее платье. Не спрятать ли его в сундук, где оно покоилось прежде? Достать старое темное облачение, надеть привычный чепец и выкинуть из головы любовный бред.
   Нет, теперь Соня другая. Пусть она никогда не будет счастлива, пусть должна отречься от своей любви и забыть князя, - вернуть прежнюю Соню уже не можно. Облачившись в ситцевое платье, молодая женщина не забыла о прическе, о хорошенькой косынке, которая оживляла ее лицо.
   Листая перед уроком "Грамматику" Греча, Софья Васильевна с грустью думала о том, что впереди еще, вероятно, долгая жизнь, труды и горести, маленькие радости и постепенное угасание... Жизнь без него. На ум пришли слова какого-то француза: "Бал продолжался, но праздника уже не было". Что ж, праздник в ее жизни был, она пусть недолго, но была счастлива, чего же боле?
   Да разве счастье бывает длительно? Никогда. И не надобно так много плакать, девочки встревожатся. Прелестные малютки так привязаны к тетушке! Она совсем забросила бедняжек! Конечно, Сашенька теперь приметно больше уделяет им внимания, но они привыкли к Соне, к ее постоянной заботе, к участию во всех их маленьких делишках... А Миша вовсе отдалился, стал чужим, нахватался у мальчишек грубых манер, гадких словечек. Нет, нет, да вспыхивают ссоры между ним и тетушкой. Миша бравирует свободой, которую ему дает пансион и его положение в доме. Соня не раз уже жаловалась Владимиру на распустившегося мальчишку, но кузен лишь смеялся в ответ:
   - Не все ему в твоей оранжерее взрастать, пусть мужает среди сверстников. Дурные манеры - это не беда, можно поправить. А дурные помыслы надобно выбивать!
   Однако в дурных помыслах Миша, слава Богу, покуда замечен не был. А вот Соня испытывает укоры совести, глядя на питомца. Она требовала от Миши забыть любимого учителя, в то время как сама она... Ну, полно, опять слезы полились! Какая же вы, Софья Васильевна, плакса. Соня захлопнула книгу, тонким белым платочком утерла лицо и направилась в классную комнату, где ее уже ждали девочки.
  
   Владимир в этот день не поехал к должности, удивив всех домашних и весьма обрадовав Сашеньку. Сделав с утра кое-какие распоряжения и послав по казенной надобности человека, он предался радостям семейственной жизни. Владимир был вдвое против прежнего веселее и приятнее, шутил с Соней за утренним чаем, ласкал девочек (Миша уже уехал в пансион). На Сашеньку смотрел с нежностью, предупреждал все ее желания.
   Александра Петровна немало дивилась этому преображению. Давеча она тревожилась за его жизнь, а сейчас все ясно опять на семейном небосклоне. Ничего не понимая, но чувствуя, что причин для беспокойства более нет, Сашенька удалилась к себе. Она второй день уже писала ответ на письмо бедняжке Биби. Варвара Михайловна сообщала, что государь простил Горского, и теперь она с нетерпением ждет князя в Петербурге. В своих несчастиях Биби утешается лишь надеждой на встречу с возлюбленным. Государь оставил ее своей милостью, теперь бедняжка полностью во власти злобного супруга.
   "Однако, представь себе, - писала далее Биби, - мой Бурцев сделался смирным с некоторых пор. Вообрази, ma she`re, мое изумление: Василий Афанасьевич давеча преподнес мне превосходные серьги с бриллиантами немалой цены! Верно, среди зимнего неба гром грянет или Нева вспять потечет! Мне даже сделалось жаль его: бедняжка так много трудится, заботится обо мне, о нашем благе, а я так эгоистична! Он вполне заслужил награду, и не смейся надо мной! Да, я снизошла к его ложу... Что же мне делать, mon ange, я страх как не терплю одиночества! Уже подумываю, не примириться ли мне с Бурцевым вовсе?"
   Сашенька улыбнулась. Возможно ли, что ее пылкая Биби наконец угомонилась? Однако князь не к месту теперь и в Петербурге. Желая поделиться прочитанным с супругом, Сашенька постучалась к нему в кабинет.
   - Войдите! - услышала она и отворила дверь.
   Владимир сидел за столом, углубившись в бумаги, разложенные перед ним.
   - Ты занят, мой милый? - робко спросила Сашенька.
   Мартынов оторвался от бумаг и тепло посмотрел на супругу.
   - Только не для тебя, душа моя. Что тебе?
   - Так, пустяки. Над чем ты трудишься? - Сашенька пристроилась на подлокотник кресла и обняла мужа за шею, заглядывая в его бумаги.
   Владимир ловко обхватил ее за талию и привлек к себе на колени.
   - Вообрази, думаю, как выделить Соню. Картина безотрадная получается: без Сониного дохода нам придется подтянуть пояса и изрядно сократить расходы. Может быть, отказаться от парадного выезда, заложить дом... Твоя деревня нынче почти без урожая, и я велел все мужикам раздать. Авось до весны дотянут. Недород, провал его возьми!
   - Но зачем выделять Соню? - удивилась Сашенька. - Неужто из-за Марьи Власьевны такой переполох? Полно, Володенька, она не со зла говорила! Ни к чему себя терзать, подсчетами заниматься. Соня ведь никуда от нас не уходит.
   Мартынов поцеловал жену в лилейную шейку и ответил туманно:
   - Как знать.
   Тут ему сообщили, что прибыл курьер с казенной депешей, и Сашенька, оставив мужа, в раздумье удалилась к себе.
   7.
   Отправляясь с детьми к обедне, Соня все смотрела по сторонам в надежде увидеть юркого арапчонка. Однако вот они уже возле Успения, а Эзопки нет как нет. День выдался солнечный и приветливый, хотя о весне покуда еще не было и помина. Всю неделю стояли морозы, дули метели, словно и не канун марта на дворе. В последний раз оглядевшись, Соня вошла в церковь. Усердно молясь и слушая чудесное пение, она нет-нет да поглядывала окрест, хотя положительно знала, что сюда Эзопка не войдет. Может, она ждала не посланца любви, а самого возлюбленного?
   Как трудно расставаться с иллюзиями! Чего она ждет? Ответа на свое оскорбительное послание? Надеялась, что Горский не подчинится ее требованию и станет искать встречи? Ах, как жаль, что она вернула письма князю! Ей было бы утешение перечитывать их вновь и вновь... Сколь красноречив был князь, сколь пылок и настойчив в своих любовных посланиях! Где теперь его настойчивость? Стало быть, права Сашенька: получив желаемое, завладев душой и телом девицы, он остыл?
   Да полно! Не сама ли Соня разрубила сей Гордиев узел? Да, пусть по воле Сашеньки, но своими руками она разрушила собственное счастье. Что ж теперь сетовать да звать его обратно?
   Девочки устали стоять. Они зевали, переминались с ноги на ногу, но тетушка ничего не видела, занятая своими мыслями. А когда возвращались домой, она все оглядывалась, озиралась по сторонам, словно потеряла кого-то.
   К обеду пожаловала Марья Власьевна. Нынче подавали ее любимый шампиньонный пирог. Почтенная дама воздала ему должное с отменным аппетитом. Поглядывая на печальную Соню, Марья Власьевна завела разговор о предстоящем концерте итальянской знаменитости.
   - Сказывают, страшна, как черт, но голос изрядный. Ангажирован лучший зал, у Апраксиных. Кресла раскуплены, вся Москва будет там.
   Соня едва ли слушала даму, занятая своими мыслями, и очнулась лишь тогда, когда та назвала имя князя.
   - Горский-то, сказывают, возвращается в Петербург. А его приятель-кавалергард от нас лучшую невесту увозит, Кити Ланскую, - донеслось до бедной девицы.
   Эта новость произвела действие на всех, присутствующих за столом, исключая девочек. Соня вздрогнула и тотчас опустила глаза, силясь скрыть набегающие слезы. Владимир удивленно поднял брови, но ничего не сказал, задумался. Сашенька с тревогой смотрела на Соню, а при известии о Коншине невольно пожала плечами и усмехнулась. Вот и достойный финал старого романа: совершенное равнодушие Сашеньки к прежнему возлюбленному и его выгодная женитьба на молоденькой богачке. Верно, Соню ожидал тот же удел -разочарование. Стало быть, и жалеть не о чем. Пусть едет князь и более не смущает кузину обманными надеждами.
   Владимир скоро поднялся и удалился в кабинет курить сигарку. Дамы перешли в маленькую гостиную пить кофе. Соня тотчас взялась за шитье и не подавала голоса, покуда Марья Власьевна не спросила в лоб:
   - Что-то ты, матушка, ровно рыба мороженая? Про концерт-то я твержу не ради пустой болтовни. Поедешь ли? Билеты мне Митенька Волынцев обещал прислать. А?
   - Охота вам, Марья Власьевна, время на меня тратить, - пробормотала Соня, не поднимая глаз.
   - Обещалась выдать тебя замуж, стало быть, выдам! - возвысила голос Аргамакова.
   - Куда уж мне замуж, - с горечью возразила бедная девица. - Оставьте, Марья Власьевна. Не гожусь я для замужества.
   Аргамакова вопреки ожиданиями не вспылила, не разразилась грозой. Она внимательно посмотрела на Соню и мирно спросила:
   - Али случилось что? Признайся, матушка, влюблена, чай? Уж не в проказника ли князя? - Не дождавшись ответа от потупленной Сони, она продолжила: - Брось, Сонюшка. Сказывала тебе, не про нас такой жених. Пусть его в Петербурге себе жертву ищет.
   Едва она умолкла, как в гостиную вдруг просунулась Даша с круглыми испуганными глазами.
   - Там князь Горский прибыли-с! Просят Владимира Александровича принять его! - сообщила горничная.
   - Как? Что? - ахнули дамы, а Соня побледнела, как смерть.
   Сашенька вскочила с места и поспешила к мужу, которому уже доложили о визите князя. "Только бы не дуэль!" - отчего-то мелькнуло в ее голове. Войдя в кабинет, Сашенька вопросительно взглянула на мужа. Владимир был спокоен. Он улыбнулся супруге:
   - Душа моя, у нас с князем, верно, будет важный разговор.
   - Да, мой милый. Я после зайду.
   В дверях она столкнулась с Горским. Тот учтиво поклонился, давая ей дорогу. Зорким женским оком Сашенька усмотрела, что он изысканно и щеголевато одет, а его короткие волосы тщательно зачесаны на виски. Вернувшись в гостиную, где ее с нетерпением ждала Марья Власьевна, дама натолкнулась на вопрошающий, кричащий взгляд Сони.
   - Что там? С чем явился кавалер? - спросила Аргамакова.
   - Увы, мне не ведомо, - ответила Сашенька. - Надобно ждать.
   Дамы вновь принялись за кофе, а Соня продолжала шить, только чаще кололась иглой и тихонько ахала. И не мудрено - руки ее тряслись, сердце ходило ходуном. Зачем явился Горский к Владимиру? Чтобы принести извинения перед отъездом в Петербург? Что еще? У Мартынова поручения князю, он собирается что-то послать в Петербург? Однако на это есть казенные курьеры. Что, что тогда? Соня теряла рассудок. Она с трудом удерживала себя, чтобы не броситься в кабинет Владимира и не просить... О чем? О том, чтобы не отпускал князя? А Юрий? Простил ли ее оскорбительное, холодное письмо? О, он должен ненавидеть ее! Натурально, что еще ему остается делать, как не возвращаться в Петербург? "Господи, как страшно!" Теперь Соне казалось, что жизнь ее висит на волоске. И вовсе она не простилась с Юрием, не забыла его, не выкинула из головы! Любовь по-прежнему живет в ней, страстная, безнадежная, отчаянная...
   Соня вздрогнула и едва не лишилась чувств, когда в гостиную вошли Владимир и Горский. Мартынов предложил князю сесть, а сам приблизился к Соне. Он внимательно посмотрел ей в глаза и серьезно произнес:
   - Соня, князь просит твоей руки.
   8.
   Молодая особа едва ли помнила, что происходило после. В ее сознании все было заслонено чудесными глазами Горского, которые смотрели на нее с надеждой.
   - Князь настаивал, чтобы я теперь же объявил это тебе, в присутствии дам, - продолжил Владимир. - Ты вольна не отвечать тотчас, подумать. Не так ли, князь?
   Юрий растерянно кивнул. Ему казалось, все ясно и так. Зачем думать? О чем? Не довольно ли терзаний и мук? Надобно тотчас положить им конец! Однако Соня молчит. Отчего она молчит? Она не хочет быть ему женой?
   Владимир тем временем говорил:
   - Князь Горский благородно отказывается от Сониной доли наследства в нашу пользу. Его сиятельство утверждает, что в приданом нет нужды, князь богат. После венчания Соня перейдет в дом князя.
   - Голубчик, князюшка, дай я тебя расцелую! - торжественно изрекла Марья Власьевна, потрясенная происходящим не менее, чем Соня. Она и впрямь с чувством облобызала Горского.
   Сашенька дивилась происходящему, в особенности упорному молчанию кузины. Отчего та не сияет от радости, ничуть не выражает восторга? Более того, на ее лице читается испуг. Нет, Сашенька не понимает Соню. Такая редкая удача выпала ей. Счастье само дается в руки! Можно ли сомневаться, чего-то пугаться?
   Не дождавшись ответа, Владимир спросил кузину:
   - Что скажешь князю, Соня?
   Силясь не смотреть в молящие глаза Юрия, Софья Васильевна едва выговорила:
   - Я подумаю.
   Горский вскочил.
   - Я не постигаю! Почему, Соня? - воскликнул он с тоской.
   Тут вступила Марья Власьевна:
   - Уж полно, матушка, блажить! Соглашайся да благодари за оказанную честь! А там - пирком да за свадебку!
   Однако Соня подавленно молчала. Владимир пришел на помощь:
   - Нет ничего дурного в том, что Соня обдумает столь неожиданное предложение. Не горячитесь, князь. Все уверены в благополучном исходе, но дайте же девице прийти в себя.
   Соня благодарно улыбнулась кузену. Юрий почувствовал отчаяние. Он поспешил откланяться, чтобы не дать волю разыгравшемуся воображению. Едва за ним закрылась дверь, в гостиной поднялась подлинная буря. Марья Власьевна обрушила на Соню все свое негодование. И теперь Владимир спас бедняжку: он пригласил ее к себе в кабинет.
   Соня трепетала. Настал момент для откровенной беседы с кузеном. Однако Владимир начал первым и огорошил Соню новым сообщением:
   - Воля твоя, но князь мнит тебя беременной от него.
   Растерянная девица удивленно смотрела на смущенного кузена.
   - Как?
   - Это нечаянная путаница, случайность. Я разумел, тебе надобно знать...
   - Стало быть, я этой случайности обязана его предложением? - Соня готова была заплакать.
   Владимир развел руками.
   - Я не чаял от князя такой прыти. Верно, он тебя любит не шутя и ждал лишь повода.
   - Но это обман... - горько молвила несчастная девица. - Ты обманом заставил Юрия сделать мне предложение? Это бесчестно
   Владимир в раскаянии молчал.
   - Я чувствовала неладное, - ломала руки Соня. - Его предложение после моего письма было неожиданно, необъяснимо.
   Владимир достал из коробки сигарку и закурил. Он чувствовал себя неловко, отвратительно.
   - Скажи, Соня, отчего ты сомневаешься? Тебе сделано предложение, чего боле? Ты не любишь князя?
   Соня опустила голову.
   - Ты мучаешь меня...
   Владимир повеселел:
   - А то откажи, и будем жить, как прежде! - он взял девицу за руку. - Ты мне нужна, Соня...
   Молодая женщина испуганно взглянула на кузена и торопливо произнесла:
   - Я подумаю.
   Она поспешила уйти, чтобы не услышать новых признаний. Она заперлась у себя, не желая ни с кем говорить, не разобравшись в себе. Внезапное появление Горского, его неожиданное предложение сбивали с толку. Соня никак не могла поверить в свалившееся на нее счастье. Долгая жизнь в душевном одиночестве приучила ее к мысли, что так будет всегда. Страх, а не радость испытывала бедная девица. Предупреждение Владимира все поставило на свои места. Как благородный человек, князь сделал предложение забеременевшей от него Соне. Но ведь она вовсе не тяжела. Следует поставить в известность бедного Юрия и положить конец этой истории. Она откажет.
   Соня задумчиво смотрела на образа. Она не может объяснить Владимиру, отчего не дала ответа тотчас. Обещала подумать. Ей и впрямь есть о чем подумать. Никому не могла доверить бедная девица происходившее в ее душе. Да и как сказать, что пылает страстью к Юрию, страстью неодолимой, грешной. Нет, не с такими помыслами идут под венец! И князь одержим этой страстью, как болезнью. Это сейчас видно по его бледному лицу, по замутненному взору. И то сказать, их свидания пролетали как единый миг в каком-то мороке. И такая тяга необоримая, жажда ненасытная, желание видеть поминутно, слышать, наслаждаться теплом любимого...
   Соня смотрела на лик Спасителя, и решение пришло само. Скоро одевшись и ничего не сказав домашним, она поспешила к Успению Богородицы. В храме завершалась вечерняя служба. Соня опустила голову и прошла к своему постоянному месту. Служил старенький отец Василий. Пел хор ангельскими голосами, тепло и трепетно горели свечи. Сомнение и раздор отпускали измученную душу Сони. Церковь скоро опустела, а смущенная девица все стояла и молилась.
   - С чем пришла, дочь моя? - услышала вдруг возле себя девица. Она словно вернулась издалека и непонимающе смотрела на отца Василия.
   - Исповедуйте, батюшка, - попросила она.
   - Что за беда? Идем, девица.
   Он провел прихожанку в небольшой придел и указал на скамеечку:
   - Садись да рассказывай.
   Соня чувствовала, что ему, старому священнику, она может рассказать все. Отец Василий слушал молча, от времени до времени кивая
   - Обвенчаете ли после всего, что я рассказала? - робко спросила Соня.
   Отец Василий молвил строго:
   - Апостол Павел учит: "Во избежание блуда каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа". Жена для мужа - немощный сосуд, сонаследница благодатной жизни. Венчание освятит вашу любовь и очистит ее, утвердит тебя, дочь моя, в чистых помыслах. Будут два одна душа и одна плоть. Благословляю тебя.
   Он трижды перекрестил Соню, и она ощутила, наконец, ясность духа и покой. Поблагодарив отца Василия и раздав нищим милостыню, молодая женщина покинула храм.
   9.
   Юрий вернулся домой, проводив Амалию в деревню. На прощание кузина театрально рыдала и цеплялась за него руками, не отпускала, норовя поцеловать. Горский едва не дрогнул, видя, как она горюет, отправляясь в добровольную ссылку. Однако следовало проявить твердость.
   - Ты ведь не женишься на ней? - вопрошала Амалия, простирая к нему руки. - Возможно ли: старая дева без приданого! Это твой выбор? Нет, не могу поверить! Тебя принуждают, я знаю.
   Князь молча подал кузине шубу и помог укутаться плотнее. Возле опустевшего дома Амалии толпилась дворня, беспечально наблюдая проводы барыни. Князь подсадил даму в теплый возок и напутствовал:
   - Запомни же, как скоро прибудешь в свою Покровку, гони управляющего в шею и принимайся за хозяйство, коли не желаешь пойти по миру! И покуда не забудется история с шарлатаном, носа в Москву не показывай!
   Амалия перестала всхлипывать и ломать руки. Она смотрела на кузена огромными, печальными глазами, не ведая, что поразительно похожа сейчас на свою несчастную мать. Такими глазами та смотрела на предавшую ее дочь: со скорбной любовью. Юрий не вынес пытки. Поспешно приложившись к руке Амалии, он захлопнул дверцу и крикнул:
   - Гони!
   Ему было жаль кузину. Она так молила отсрочить отъезд хотя бы на неделю. Однако медлить было нельзя: дороги вот-вот развезет, и путешествие грозило превратиться в суровое испытание. Горский прибегнул к строгости, и бедняжке пришлось подчиниться.
   Скидывая шубу в передней, Юрий вздохнул. Еще один день следовало как-то прожить. Теперь еще утро, с визитами ехать рано. Счастливый Коншин спит, набираясь сил для свадебных хлопот. Лишь веселый Эзопка радостно кланялся, встречая господина. Велев ему следовать за собой, Юрий поднялся в кабинет. Тоскливо оглядевшись, он взялся растапливать камин. Эзопка помогал, изо всех сил дуя на дымящиеся угли.
   "Отчего Соня не тотчас дала ответ? - думал князь. - Видно, она все еще любит Владимира. Амалия сказала что-то неприятное. Будто меня принуждают жениться. Отчего Соня не сказала сама о ребенке? Что если здесь и впрямь заговор?" Мимоходом брошенное слово отравило сознание молодого князя. Владимир принял предложение Юрия так, словно ждал его. И разговор о Сонином наследстве так умно повел, что князь волей неволей явил благородство и отказался от приданого. Однако Юрий готов был дать голову на отсечение, что Соня не причастна к интриге, коль скоро таковая есть.
   Разгорячившись в добывании огня, Горский скинул сюртук и жилет, расстегнул тонкую белую сорочку. Эзопка полил ему воду из кувшина, чтобы смыть сажу с рук.
   Князь готов был расплакаться, как дитя, от тоски по Соне. Что же он делает неверно? Отчего все его шаги ведут к пропасти? Как постичь ему любимую женщину? Как приблизиться к ней? Холодное письмо, ответ на предложение, сходный с отказом. Как понять замысел судьбы?
   Юрий устало опустился в кресла у камина. Он потянулся к бутылке с вином, что стояла на ломберном столике. Эзопка вдруг отнял бутылку и прижал к себе.
   - Не надо. Много-много!
   Горский удивился и хотел было вспылить, но лишь махнул рукой. Пить вовсе не хотелось. Он смотрел на огонь, поправлял щипцами угли и неотступно думал о Соне. Эзопка спрятал бутылку на окне за драпировкой и затих на ковре возле господина. "Что же делать? - думал князь. - Ждать ответа, который и без того ясен? Или теперь же вернуться в Петербург, в родной полк?" Тягостное одиночество подступало неумолимо. Никогда еще Горский не чувствовал столь остро свое сиротство и ненужность.
   - Соня, Соня, - бормотал он, - спаси меня. Я запутался, заблудился. Мне худо, Соня...
   Неведомо, сколько времени князь просидел бы так, но в кабинет заглянул Дюваль и доложил по-французски:
   - Госпожа Мартынова просит ее принять.
   Горский удивился, но ответил:
   - Проси.
   Что привело госпожу Мартынову в его дом, князь не мог предположить. Разве что сообщить об отказе Сони. Да, верно, она подумала и решилась отказать...
   Каково же было удивление князя, когда на пороге возникла сама Соня. Она вошла спокойная, неприступная.
   - Соня, вы пришли... - только и вымолвил Юрий. Эзопка вскочил в радостном волнении.
   Предупреждая всякие пылкие движения князя, Софья Васильевна присела на кушетке, у стены, подальше от молодого мужчины. Ему пришлось занять место за столом, чтобы видеть желанную гостью.
   - Я должна сообщить вам, ваше сиятельство, что случай ввел вас в заблуждение.
   "Вот оно!" - сердце князя больно отозвалось на слова любимой женщины.
   - Случай, нелепость. Я вовсе не беременна. Теперь вы вольны отказаться от предложения, если сочтете его поспешным.
   Выговорив эти слова, Соня замерла, опустив голову. Юрий молчал, переживая услышанное. Нет никакого принуждения! Лишь недоразумение, не более. Князю стало легче дышать. Соня тем временем теряла присутствие духа. Молчание Юрия она принимала как знак его согласия. Сейчас он принесет извинения, и ей придется уйти отсюда навсегда. Горский молчал, не находя слов.
   - Что ж, - Соня поднялась с кушетки, - я считала своим долгом поставить вас в известность. Верно, моей мнимой беременности я обязана вашим предложением? Теперь все разъяснилось, и мне не следует более задерживаться здесь, это неприлично...
   Силясь сдержать подступившие к горлу слезы, молодая женщина проследовала до двери.
   - Соня! - услышала она за спиной и остановилась, взявшись за ручку двери.
   Она почувствовала ласковое прикосновение рук к ее плечам и обернулась. Юрий стоял близко, так близко, что Соня едва не ткнулась носом в его обнаженную грудь. Она подняла глаза и увидела, что князь улыбается тепло и нежно. Он осторожно обнял девицу за плечи и привлек к себе. Целуя ее в висок, Горский прошептал:
   - Я люблю тебя, Соня. Видит Бог, я не мыслю жизни без тебя. Выходи за меня, Соня.
   Молодая женщина уже не скрывала слез. Она виновато улыбнулась и спрятала лицо на горячей груди князя. Ему казалось, что за окном уже благоухает весна и заливаются трелями соловьи. Пронзительное, трепетное, вовсе незнакомое ему чувство овладело всем существом молодого мужчины. Он держал в объятьях чужую жизнь и знал: так будет всегда. Это его Соня, его любовь, его счастье...
   Соня почувствовала, что кто-то дергает ее за рукав. Насилу оторвавшись от любимого, она увидела рядом Эзопку. Негритенок протягивал ей бутылку вина, вынутую из-за драпировки, и лукаво улыбался...
  
   Спустя месяц, на Масленицу, Марья Власьевна объезжала с визитами московские дома, где только и разговоров было, что о недавней свадьбе блестящего петербургского князя и немолодой московской девицы, родственницы Мартыновых. Поведав о подробностях венчания и своей роли посаженой матери, Марья Власьевна обычно завершала повествование словами:
   - Сказывала, выдам замуж за два месяца, и - выдала! - и при этом она непременно ударяла кулаком по столу: верно, для пущей убедительности.
  
  
  
  
   1 Недурно!
   1 Обруч для волос
   1 Что за черт?
   Синий чулок.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   257
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"