Аннотация: Перевод 4 главы из первого тома "Книги Утраченных Сказаний" Толкина. Стихи в переводе Алана (Арандиля)
Перевод Анариэль Ровэн
4 глава из "Книги Утраченных Сказаний" (1 том "Истории Средиземья" Толкина)
IV
ОКОВЫ МЭЛЬКО
Вслед за рассказом Румиля о приходе валар и создании Валинора идет длинный промежуточный эпизод, продолженный в рукописи новым повествованием не с красной строки, а в том же абзаце. Но поскольку на обложке тетради Оковы Мэлько обозначено отдельно, я следую за оглавлением. Далее текст написан чернилами по стертому оригиналу в карандаше.
Той ночью Эриол снова слышал во сне музыку, которая так тронула его в первую ночь; и наутро он опять рано вышел в сад. Там его встретила Вайрэ и назвала Эриолом - "так впервые было создано и прозвучало это имя". Эриол поведал Вайрэ о "музыке снов", которую слышал, а она сказала, что то была не музыка снов, а голос флейты Тимпинэна, "которого гномы Румиль и Сердечко и остальные в моем доме зовут Тинфанг". Она добавила, что дети прозвали его Тинфанг Трель; и что он играет и танцует в летних сумерках, радуясь первым звездам: "и с каждой нотой зажигается и сияет новая звезда. Нолдоли говорят, что когда играет Тинфанг Трель, звезды торопятся вспыхнуть, и что они любят его, а дети часто следят из окон, не появился ли он и не прошел ли незамеченным по тенистой лужайке". Вайрэ рассказала Эриолу, что Тинфанг "пугливей олененка - быстро скроется и ускользнет неслышней мыши: ступил по ветвям и пропал, и лишь флейта его смеется издалека".
- И волшебство живет в этой музыке, - сказал Эриол, - если вправду его флейту я слышал в эти две ночи.
- Нет никого, даже из солосимпи, - молвила Вайрэ, - кто мог бы сравниться с ним, хотя и утверждают те же флейтисты, что он одного с ними рода; но повсюду говорят, что это причудливое создание происходит и от валар, и от эльдар, ибо наполовину он - фэй лесов и долин, один из множества детей Палуриэн, а наполовину - гном или Прибрежный Флейтист (1). Как бы то ни было, это удивительно мудрое и странное существо. Он давным-давно явился сюда вместе с эльдар. Хотя не шел он и не отдыхал вместе с ними в пути, но всегда был впереди или восседал поодаль, наигрывая причудливую мелодию. Теперь он играет в садах острова; но больше прочих мест любит Алалминорэ, и сильней всего - этот сад. Снова и снова, когда долгие месяцы молчит его флейта, мы повторяем: "Увы, Тинфанг Трель ушел в Великие Земли, и многие в тех дальних краях услышат его музыку за окном, в вечернем сумраке!" Но вдруг опять раздается голос знакомой флейты
(с.95)
в тихий час сумерек, или он заиграет под полной луной, и ярко сверкают синие звезды.
- Верно, - сказал Эриол, - и сердца тех, кто внимает ему, начинают биться сильнее от пробудившихся стремлений. Чудилось, словно меня наполняет страстное желание открыть окно и выпрыгнуть в сад - так сладок был воздух, что лился в комнату; но я не мог вздохнуть глубоко, и пока слушал, мне хотелось убежать, не знаю за кем, не знаю куда, навстречу волшебству подзвездного мира.
- Тогда, поистине, сам Тимпинэн играл тебе, - отвечала Вайрэ, - и ты отмечен, ибо многие ночи этот сад скучал без его музыки. Такова сила этого духа, что отныне и навсегда ты полюбишь летние вечера и звездные ночи, и от их очарования твое сердце будет страдать неутолимо.
- Но ведь вы, живущие здесь, не единожды слышали его игру, - удивился Эриол, - однако ж, как видится мне, непохоже, чтобы вас томило невнятное желание, что вряд ли может быть исполнено.
- Мы не таковы, ибо у нас есть лимпэ, - молвила Вайрэ, - лимпэ, и только оно может помочь, и глоток его дает постигнуть всякую музыку и песню.
- Тогда, - сказал Эриол, - хотелось бы мне осушить кубок сего доброго напитка.
Но Вайрэ отвечала, что это возможно, только если он найдет королеву Мэриль.
Немного дней спустя после этой беседы Эриола и Вайрэ на лужайке в ясный день случилось так, что Эриол отправился в путь - а Тинфанг Трель все это время играл ему в сумерках, звездном свете и лунном сиянии, пока сердце Эриола не утолилось. Сердечко был его провожатым, и они устремились к жилищу Мэриль-и-Туринкви - вязовому корину.
Владычица обитала в том же городе - у подножия высокой башни, построенной Ингилем, где росло множество вязов, самых древних и прекрасных, какие только были в Земле Вязов. Высоко в небо вздымались три яруса - каждый следующий меньше предыдущего - яркой листвы, а сквозь нее просачивался прохладный солнечный свет - золотисто-зеленый. Посреди рощи лежала огромная, гладкая как полотно зеленая поляна, окруженная деревьями, так что густая тень окутывала ее края, а середину весь день освещало солнце. Там стоял прекрасный дом, возведенный из камня сверкающей белизны. Его крыша настолько заросла мхом, молодилом и множеством удивительных ползучих растений, что сквозь пестрое смешение оттенков: золотых и красно-бурых, алых и зеленых - нельзя было разглядеть, как она сделана.
Бесчисленные птицы щебетали на скатах крыши; некоторые распевали на самом верху, а голуби стаями кружили над корином или стремительно опускались на поляну, чтобы погреться на солнце.
(с.96)
Весь дом утопал в цветах. Они окружали его, собранные в гроздья, на лианах и плетях, в колосьях и кистях, метелках и зонтиках, а огромные соцветия обращали свои лица к солнцу. От них струились подхваченные легким дуновением ароматы, которые смешивались в благоухание, исполненное чудесного очарования, краски же и тона цветов пестрели и сочетались по воле случая и удачи. Весь день среди цветов стоял пчелиный гул. Пчелы были везде: над крышей, над душистыми клумбами и дорожками и даже возле прохладных открытых галерей. Когда Эриол и Сердечко поднялись на холм, полдень давно миновал, и солнце, сиявшее как бронза, освещало башню Ингиля с запада. Вскоре они приблизились к мощной стене, сложенной из тесаного камня. Стена кренилась наружу и сверху поросла травой, колокольчиками и желтыми ромашками.
За калиткой, найденной в стене, в прогалине под вязами обнаружилась тропа, с одной стороны которой рос кустарник, а с другой тек быстрый ручеек, журча по бурому руслу, устланному прелой листвой. Тропинка вела к самому краю поляны, и дойдя до него, Сердечко промолвил, указывая на белый дом:
- Вот обитель Мэриль-и-Туринкви, и раз нет у меня дела к столь высокой госпоже, мне пора возвращаться.
И Эриол пошел один по солнечной лужайке, пока не оказался в зарослях высоких, почти по плечо, цветов, росших около открытых галерей дома. Приблизившись, он услышал музыку, и навстречу, словно приветствуя его, вышла прекрасная госпожа, сопровождаемая множеством дев. Она промолвила, улыбаясь:
- Добро пожаловать, о плававший по многим морям. Отчего взыскуешь ты радости моих безмятежных садов с их тихими звуками, когда соленому запаху моря, дыханию ветров и танцующему на волнах кораблю пристало быть твоей усладой?
Некоторое время Эриол безмолвствовал, онемев от красоты владычицы и очарования этого цветочного царства, но наконец пробормотал, что достаточно видел море, но никогда не пресытится этой чудесной страной.
- Но, - произнесла она, - задуют осенние ветра, и принесенная ими чайка заплачет, быть может, в небе - и вот, ты снова полон непокоя и вспоминаешь черные берега своей страны (2).
- Нет, госпожа, - отвечал Эриол, и на сей раз голос его звучал уверенно, - нет, такого не случится, ибо дух, играющий на флейте среди сумеречных лугов, наполнил мое сердце музыкой, и ныне жажду я лишь глотка лимпэ!
Сразу после этих слов улыбающееся лицо Мэриль стало серьезным, и повелев девам оставить их, она попросила Эриола следовать за ней к лужайке возле дома, заросшей прохладной невысокой травой. Здесь росли и фруктовые деревья, и возле корней одного из них - древней могучей
(с.97)
яблони - почва возвышалась, образуя вокруг ствола широкое сидение, мягкое и покрытое травой. На него опустилась Мэриль и, взглянув на Эриола, сказала:
- Знаешь ли ты, о чем просишь?
И он ответил:
- Ни о чем мне не известно кроме того, что я мечтаю постигнуть душу каждой песни и всей музыки и жить всегда в дружбе и родстве с чудесным народом эльдар, что обитает на этом острове, и пребыть свободным от неутолимого желания до самого Исхода или же до самого Великого Конца!
Но Мэриль промолвила:
- Если дружба и возможна, то родство - нет, ибо человек - это человек, а эльда - эльда, и тому, что Илуватар сотворил несхожим, следует оставаться таковым, пока стоит мир. Даже если остался бы ты жить здесь до самого Великого Конца, и сила лимпэ оградила бы тебя от смерти, тебе все равно пришлось бы умереть и покинуть нас, потому что человеку должно умереть. Не думай, о Эриол, что избавишься от несбыточных желаний, отведав лимпэ - ибо сменишь одни страсти на другие, обретя вместо старых устремлений новые - глубже и сильнее прежних. Неутолимая страсть жива в сердцах обоих народов, что наречены Детьми Илуватара, но больше - у эльдар, ибо их сердца полнятся видением красоты в великом сиянии.
- И все же, государыня, - сказал тогда Эриол, - позволь мне лишь пригубить этого напитка и провести век свой другом твоего народа; о королева эльдалиэ, я стал бы тогда как счастливые дети Мар Ванва Тьялиэва!
- Нет, не могу я еще дать соизволение на это, - отвечала Мэриль, - потому что разрешить испить лимпэ тому, кто видел жизнь и дни в землях людей, это совсем другое, нежели дать его ребенку, который мало знает; но даже для детей проходит немалый срок, прежде чем мы даем им вино песни, ибо сначала учим их многому и испытываем их сердца и души. А потому я прошу тебя выждать время и узнать все, что только можно узнать на нашем острове. Скажи, что ведомо тебе о мире, или о древних днях людского рода, или о корнях, которыми сущее ныне уходит в былые времена, или об эльдалиэ и всей их мудрости, что можешь притязать на кубок юности и поэзии?
- Язык Тол Эрэссэа знаком мне, и о валар я слышал, и о начале всего, и о создании Валинора; музыке внимал я, стихам и смеху эльфов, и нашел все это истинным и добрым, а мое сердце видит и предрекает, что впредь я буду всегда любить это, и ничто иное, - так отвечал Эриол, а сердце его скорбело из-за отказа королевы.
- Но ты еще ничего знаешь ни о приходе эльфов, ни об их судьбах, ни об их природе или об уделе, что Илуватар даровал им. Мало тебе ведомо о
(с.98)
великолепии их дома в Эльдамаре, что на холме Кор, или о горечи разлуки. Что известно тебе о наших тяготах на всех темных дорогах мира, и о муках, что вынесли мы по вине Мэлько; о скорби, от которой страдали и страдаем по вине людей, или о страхах, что омрачают наши надежды из-за них же? Ведаешь ли ты о пропасти слез, что отделяет нашу жизнь на Тол Эрэссэа от дней веселья, что мы знали в Валиноре? О дитя человеческое, ты мечтаешь разделить судьбы эльдалиэ, и наши возвышенные чаяния и все то, что мы еще не обрели, но знай: если ты вкусишь сего напитка, все это должен ты полюбить и узнать, и сердце твое должно стать заодно с нами. И даже если во время Исхода разгорится война между людьми и эльфами, должен ты будешь сражаться на нашей стороне против своего рода и племени, но до тех времен не сможешь ты вернуться домой, хотя тоска будет снедать тебя, а страсти, что порой терзают человека, испившего лимпэ, будут как огонь невообразимой муки. Знал ли ты все это, о Эриол, когда пришел сюда со своей просьбой?
- Нет, не знал, - печально ответил Эриол, - хотя часто вопрошал об этом.
- Тогда внемли, - сказала Мэриль, - я начну рассказ и поведаю тебе о некоторых вещах, пока не погаснет день - но после тебе придется уйти отсюда, запасшись терпением.
И Эриол склонил голову.
- Теперь, - молвила Мэриль, - я расскажу тебе о временах, когда в мире царил покой, о временах Оков Мэлько (3). О земле поведаю тебе я, какой явилась она эльдар, и как обрели они ее, пробудившись.
Когда был создан Валинор, боги жили в мире, ибо Мэлько, что рыл под защитой железа и холода глубокие пещеры, был далеко, и лишь Макар и Мэассэ носились на крыльях бури, радуясь землетрясениям и подчиняя себе бешенство древних морей. Светел и дивен был Валинор, но мир погрузился в глубокий сумрак, ибо боги собрали почти весь свет, что прежде струился в воздухе. Редко теперь выпадал мерцающий дождь, и везде царила темнота, озаряемая лишь слабыми проблесками света либо багровыми вспышками там, где извергались в небеса истерзанные Мэлько холмы.
Тогда Палуриэн Йаванна отправилась из своих изобильных садов, дабы обозреть бескрайние земли своей вотчины, и странствовала по темному миру, разбрасывая семена и размышляя среди холмов и долин. Одна в вечных сумерках, пела она песни, полные неизъяснимой красы, и столь могучими были их чары, что они плыли над скалами, а их эхо звучало в холмах и пустынных равнинах долгие века, и все доброе волшебство позднейших времен - лишь отголоски памяти об ее песне.
(с.99)
И вот все живое пошло в рост: плесень и странные ростки устлали сырые низины, мхи и лишайники украдкой заползали на скалы и разъедали их поверхность, кроша камень в пыль, и, умирая, обращали этот прах в перегной, над которым неслышно подымались папоротники и бородавчатые растения, а невиданные создания выползали из щелей и извивались по камням. Но Йаванна плакала, ибо не было во всем этом чудесной силы, о которой она мечтала - и хотя Оромэ прискакал к ней во мраке, но Туивана не покинула сияния Кулуллина, и Нэсса осталась танцевать на своих зеленых лужайках.
Тогда Оромэ и Палуриэн соединили всю свою мощь, и Оромэ столь мощно протрубил в рог, словно желал пробудить серые скалы к жизни и движению. И вот, при звуках рога поднялись великие леса и зашумели на холмах, и явились к жизни все деревья с темной кроной, и земля, точно мехом, покрылась соснами и источавшими аромат смолистыми деревьями; ели и кедры развесили по склонам свои голубоватые и оливковые ковры, и для тисов начались века роста. Теперь и Оромэ стал не так мрачен, и Йаванна утешилась, видя красоту первых звезд Варды, сверкавших на бледном небе сквозь ветви первых деревьев, и слыша шум темных лесов и скрип сучьев, когда прилетали ветра Манвэ.
В то время в мире стало много странных духов, ибо появились для них уютные места, тихие и укромные. Одни пришли от Мандоса, древние духи, что явились от Илуватара вместе с ним, и они старше мира, мрачны и скрытны; другие - из крепости на севере, где тогда в глубоких подземельях Утумны обитал Мэлько. Были они опасны и полны зла; тревогу, соблазны и ужас несли они с собой, обращая темноту в гибельный и пугающий мрак, чего не случалось до той поры. Но были там и совсем иные, что кружились в легком танце, источая вечерние запахи, и эти духи явились из садов Лориэна.
И даже во времена света мир еще полон духами, одиноко живущими в тенистом сердце девственных лесов, будящими скрытных тварей под звездами пустыни и населяющими пещеры в холмах, немногими найденные. Но в хвойных лесах слишком много этих древних созданий, чуждых эльфам и людям, чтобы мы чувствовали себя там спокойно.
Когда свершилось это великое деяние, Палуриэн была рада отдохнуть от своих долгих трудов и вернуться в Валинор, дабы отведать сладких плодов сей земли и спокойно посидеть под Лаурэлин, чья роса - свет, Оромэ же отправился в буковые леса на равнинах великих богов; но Мэлько, который долгое время прозябал в страхе, опасаясь гнева
(с.100)
богов за то, что он предательски совершил со светильнями, теперь разразился великим неистовством, ибо думал, что боги оставили мир ему и его присным. Под самым дном жилища Оссэ он устроил землетрясения, чтобы земля раскололась и огонь ее недр смешался с морем. Ураганные шторма и страшный рев необузданных потоков обрушились на мир, и леса застонали и затрещали. Море хлынуло на сушу, разрывая ее, и обширные области пали пред его яростью или раскололись на отдельные островки, а берега были изрыты пещерами. Горы колебались, из их сердца изливался на засыпанные пеплом склоны расплавленный камень, подобный жидкому огню, и тек в море; и грохот ужасающих столкновений на пламенеющем взморье преодолел горы Валинора, заглушив своим ревом пение богов. Тогда воспряла Кэми Палуриэн, Йаванна, что дарует плоды, и Аулэ, что любит все ее творения и все, из чего состоит земля, и поднялись к чертогам Манвэ и говорили с ним, возвещая, что все сделанное пойдет прахом из-за бешеной злобы невоздержанного сердца Мэлько, и Йаванна молила, дабы ее долгий труд в сумерках не погиб, затопленный или погребенный. Туда же, пока говорили они, явился и Оссэ, ярясь как прилив между скалами, ибо он гневался он на разрушения в своем царстве и опасался недовольства Улмо, своего владыки. Тогда встал Манвэ Сулимо, Владыка Богов и Эльфов, и Варда Тинвэтари рядом с ним, и заговорил голосом грома с Таниквэтиль, и боги в Валмаре услышали его, и Вэфантур узнал его голос в Мандосе, и Лориэн пробудился в Мурмуране.
И был созван великий совет между Двумя Древами в час смешения света, и Улмо пришел туда из дальних глубин; и, посовещавшись, боги составили мудрый замысел, в котором были и мысль Улмо, и много от искусства Аулэ, и обширные знания Манвэ.
И вот Аулэ собрал шесть металлов: медь, серебро, олово, свинец, железо и золото - и, взяв долю каждого, сотворил своим волшебством седьмой, который он назвал тилькал*, и были у него не только свойства тех шести металлов, но и много собственных. Он переливался ярко-зеленым или красным цветом, его нельзя было сломать, и лишь один Аулэ знал секрет его ковки. Тогда он сковал крепкую цепь из семи металлов, соединив их заклинаниями в вещество величайшей твердости, яркости и гладкости, но тилькала ему хватило только чтобы добавить немного в каждое звено. Но два наручника он сделал из чистого тилькалаи с четырьмя кандалами поступил так же. И цепь эта была наречена
* Сноска в рукописи: "Т(амбэ) И(льса) Л(атукен) К(ану) А(нга) Л(аурэ). Ильса и лаурэ - это "волшебные" имена тэльпэ и кулу".
(с.101)
Ангайно, что значит "Смиритель", наручники - Воротэмнар, что связывают навеки, а кандалы - Ильтэрэнди, ибо их нельзя распилить или расколоть.
Но боги вознамерились прийти к Мэлько с великой силой - дабы увещевать его, если возможно, обратиться к добрым деяниям; но также намеревались они, если ничто иное не поможет, победить Мэлько силой или хитростью и надеть на него оковы, из которых невозможно вырваться.
И пока Аулэ ковал, боги облачались в доспехи, взятые у Макара, который был рад видеть, что они взялись за оружие и собираются на войну, пусть даже их гнев был против Мэлько. Когда же боги и весь их народ вооружились, Манвэ поднялся на свою лазурную колесницу, которую влекли три белейших коня из владений Оромэ, и в руке он сжимал белый лук, чьи стрелы подобны порывам ветра над бескрайними морями. Фионвэ, его сын, стоял позади него, и Норнорэ, его глашатай, бежал впереди. Но Оромэ ехал один на гнедом коне, держа копье, а Тулкас широко шагал возле его стремени, облаченный в кожаную тунику и опоясанный бронзой; оружия при нем не было, не считая окованной железом латной рукавицы на правой руке. Тэлимэктар, сын Тулкаса, что лишь недавно возрос, следовал за отцом с длинным мечом на серебряном поясе. Затем на черной колеснице ехали Фантури, и со стороны Мандоса был запряжен черный конь, а со стороны Лориэна - серый в яблоках, вслед же за ними поспешали Салмар и Омар. Аулэ, что до последнего медлил в своей кузне, шел позади без оружия, неся лишь захваченный из кузницы молот с длинной рукоятью и торопясь к берегам Тенистого Моря, а за ним четверо его подмастерьев несли цепь.
На берегу их встретил Фалман-Оссэ и перевез через море на огромном плоту, восседая на нем в мерцающей кольчуге; но Улмо Вайлимо, намного опередив их, с грохотом ехал в колеснице, что могла странствовать в глубине морей, яростно трубя в рог из раковины. Так боги переправились через море и острова и, ступив на бескрайние земли, отправились в великой силе и гневе дальше на север. Миновали они Железные Горы и Хисиломэ, что простиралась в тумане за горами, и подошли к ледяным рекам и холмам. Тогда Мэлько заставил землю содрогаться под ними, а покрытые снегом вершины - изрыгать пламя, но из-за силы этого воинства приспешники Мэлько, которыми полнились здешние места, не смогли преградить ему путь. Пришли они на самый дальний север и, миновав разрушенный столп Рингиль, достигли огромных врат подземелья Утумны, которые Мэлько захлопнул перед ними с ужасным лязгом.
(с.102)
И вот, грозный Тулкас с громоподобным шумом ударил в ворота своей могучей дланью, так что загудели они, но не дрогнули. Тогда Оромэ, спешившись, поднял свой рог и вострубил столь оглушительно, что тотчас врата распахнулись, а Манвэ возвысил свой неизмеримый глас и велел Мэлько выйти.
И хотя глубоко в подземных чертогах Мэлько услышал его, но, будучи в сомнении, все же не вышел, а послал своего слугу Лангона, дабы тот передал, что "Мэлько пребывает в радости и изумлении, зря богов возле своих врат. Ныне был бы он счастлив приветствовать их, но по бедности сего пристанища не более, чем двум из них может он оказать радушный прием; и нижайше просит, дабы среди этих двоих не было ни Манвэ, ни Тулкас, ибо один заслуживает, а другой требует гостеприимства великой пышности, оказанного ценой огромных расходов. А если не будет то им по душе, то он охотно выслушал бы глашатая Манвэ, дабы ведать, о чем столь горячо мечтают боги, что пришлось им покинуть мягкие ложа и праздность Валинора ради унылого края, где он, Мэлько, скромно вершит свой труд и изнуряет себя работой."
Тогда Манвэ, Улмо и все боги были чрезвычайно возмущены хитростью и дерзостью этих слов, скрытой под раболепством, и Тулкас в неистовстве чуть было не бросился сломя голову по узким лестницам, что вели вниз за ворота дальше, чем мог видеть глаз, но остальные удержали его. Аулэ же изрек, что из слов Мэлько явствует, что тот бдителен и осторожен в этом деле, и совершенно очевидно, кого из богов он больше всего боится и меньше всего жаждет видеть в своих покоях:
- А потому, - молвил он, - нам теперь надлежит измыслить, как эти двое могут захватить его врасплох и как его страх по воле случая заставит его исправиться.
С этим Манвэ согласился, молвив, что всей их силы едва ли достанет, чтобы извлечь Мэлько из его оплота, тогда как их хитрость должна быть сплетена со всем возможным умением, чтобы поймать в ловушку столь искусного обманщика.
- Лишь гордыня Мэлько поможет нам победить его, - добавил Манвэ, - или такая битва, которая расколет землю и навлечет беду на нас всех.
Так сказал Манвэ, ибо стремился избежать сражения айнур с айнур. Затем, после того как боги решили, как поймать Мэлько на его чрезмерную спесь, они сочинили слова, якобы исходящие от самого Манвэ, и вложили их в уста Норнорэ, который спустился вниз и произнес их перед троном Мэлько.
- Знай же, - сказал он, - боги явились, дабы испросить у Мэлько прощения, ибо, видя его ужасный гнев и разрушение мира, причиненное его неистовством, они говорили один другому: "Что это, почему Мэлько сердится?", и другой отвечал первому, зря силу буйства Мэлько: "Разве он не величайший из нас? Почем же не в Валиноре живет самый могущественный из валар? Несомненно, у него есть причина для негодования. Давайте же отправимся в Утумну и упросим его переселиться в
(с.103)
Валинор, дабы Валмар не был лишен его присутствия.
- С этим, - продолжал Норнорэ, - не согласился один Тулкас, но Манвэ склонился к общему мнению (это боги прибавили, памятуя о злобе, которую Мэлько питал к Полдорэа), и теперь они пришли, силой принудив к тому Тулкаса, дабы просить тебя даровать им всем свое прощение, отправиться с ними домой и, венчая их славу, поселиться, если ты соблаговолишь, в чертогах Макара на время, пока Аулэ не построит тебе величественный дворец; а башни его будут вздыматься выше, чем Таниквэтиль.
На это Мэлько откликнулся с горячностью, ибо его безбрежная гордыня нахлынула и затопила все его коварство:
- Наконец-то боги заговорили честно и справедливо! Но прежде, чем я удовлетворю их просьбу, мое сердце должно исцелиться от былых обид. Для этого им следует, оставив оружие у ворот, придти сюда и преклониться передо мной в подземных чертогах Утумны. Но знай! Тулкаса я видеть не желаю, и если я отправлюсь в Валинор, то вышвырну его прочь.
Норнорэ передал эти слова, и Тулкас в гневе ударил рукой об руку, но Манвэ велел отвечать, что боги поступят, как того желает сердце Мэлько, однако Тулкас придет и в цепях будет отдан во власть и на волю Мэлько; и с этим Мэлько охотно согласился, ибо и унижение валар и оковы Тулкаса радовали его.
Тогда валар положили возле ворот оружие, оставив возле него, однако, стражей, и обмотали цепь Ангайно вокруг шеи и рук Тулкаса, и даже он в одиночку еле выдерживал ее огромный вес; и они последовали за Манвэ и его глашатаем в пещеры севера. Там на своем троне сидел Мэлько, и зал этот освещался пышущими жаровнями и был полон злым чародейством, и странные призраки лихорадочно сновали туда и сюда, а огромные змеи обвивались и ползали беспрерывно вокруг столбов, что поддерживали высокий свод. Тогда произнес Манвэ:
- Вот, мы явились и приветствуем тебя в твоих собственных чертогах; приди же теперь в Валинор.
Но Мэлько не хотел так легко отказываться от своей забавы.
- Но сначала, - сказал он, - ты, Манвэ, подойдешь и станешь на колени передо мной, а после тебя - все валар; но последним подойдет Тулкас и поцелует мою ногу, ибо я помню нечто такое, отчего не питаю к Полдорэа великой любви.
Он намеревался ударить Тулкаса ногой в лицо в отплату за давным-давно нанесенный удар, но валар предвидели такую возможность и лишь играли в унижение, чтобы выманить Мэлько из его оплота Утумны. Манвэ и в правду надеялся до конца на мир и дружелюбие, и по его слову боги на самом деле приняли бы Мэлько в Валинор на условиях мира и дружбы, не будь его гордыня ненасытной, а упорство во зле - непреодолимым. Теперь, однако, мало снисхождения к Мэлько осталось в их
(с.104)
сердцах при виде того, как он упорствует, требуя, чтобы Манвэ преклонился перед ним, а Тулкас согнулся к его безжалостным стопам; но все же Владыка Богов и Эльфов приближается к трону Мэлько и преклоняет колена, ибо так замыслили они, дабы вернее поймать злодея. Но внезапно столь лютый гнев вспыхнул в сердцах Тулкаса и Аулэ при виде этого зрелища, что Тулкас одним прыжком преодолел весь зал, невзирая на Ангайно, а за ним Аулэ и Оромэ, что последовал за отцом, и весь чертог пришел в волнение. Тут Мэлько вскочил на ноги, закричав громким голосом, и его слуги бросились к нему на помощь из мрачных переходов. Тогда занес он над Манвэ железную плеть, что держал в руке, но Манвэ слегка дохнул на железные хвосты плети, и их отнесло прочь, и тогда Тулкас ударил Мэлько прямо в зубы своей стальной дланью, и они с вместе с Аулэ схватились с Мэлько и тотчас связали его Ангайно, тридцать раз обернув вокруг него цепь.
Тогда молвил Оромэ:
- Его надлежит убить, - и это было бы хорошо, но великих богов нельзя было тогда убить (4). Теперь на Мэлько крепкие оковы, он стоит на коленях, и вынужден приказать своим рабам, дабы те не препятствовали валар - однако большая часть их, будучи испуганы пленением своего владыки, разбежалась по самым темным углам.
Тулкас выволок Мэлько за ворота, и Аулэ надел на его запястья по одному из Воротэмнар, а на лодыжки - по паре Ильтэрэнди, и тилькал стал красным, коснувшись его, и никогда эти узы не были сняты с его рук и ног. Затем к наручникам прикрепили цепь, и беспомощного Мэлько унесли прочь, пока Тулкас и Улмо крушили врата Утумны, нагромождая над ней груды камня. И глубоко под землею в пещерах и норах до сих пор живут нечистые духи, заключенные туда в день, когда был пленен Мэлько, но все же многими путями порой проникают они в мир - сквозь расщелины, где они подражают голосам прилива на скалистых берегах, просачиваясь в темные протоки, что извиваются невидимыми много лиг, или из-под голубых сводов, где берут начало ледники Мэлько.
После всего этого боги возвращались в Валинор долгими и темными путями, каждый миг следя за Мэлько, что скрежетал зубами от бессильного гнева. Губа у него была разорвана после удара Тулкаса, которого не сдержало даже благоразумие, когда величие Манвэ склонилось перед проклятым, - и на лице Мэлько навсегда застыла кривая ухмылка.
И был устроен суд на склонах Таниквэтиль, и Мэлько призван к ответу перед всеми вали (5), великими и малыми, простертый ниц в оковах пред серебряным троном Манвэ. Против него говорили разгневанные Оссэ, Оромэ,
(с.105)
Улмо и полная отвращения Вана, свидетельствуя о его деяниях, жестоких и бессердечных; но Макар все же держал его сторону, хотя и без приязни, молвив:
- Плохо, если всегда царит мир: эхо не разносит боле шума ударов в вечном спокойствии Валинора, посему, если невозможны станут деяния доблести либо буйного веселья даже во внешнем мире, поистине, явится скука, и уж я-то не жажду таких времен!
Тут встала Палуриэн, в скорби и слезах, и поведала о бедах земли, о дивной красоте своих замыслов и о всем том, что горячо мечтала она взрастить; и о великом множестве цветов и трав, деревьев, плодов и семян, что рождал бы мир, пребывая в покое.
- Смотрите, о валар, как бы эльфы и люди, когда настанет их время, не были лишены радости и покоя.
Но Мэлько, услышав об эльфах и людях, скорчился от гнева, ярясь на свою беспомощность.
Тогда и Аулэ согласился с ней на этом, и многие из богов, но Мандос и Лориэн хранили молчание, ибо никогда не говорили они много ни на советах валар, ни в другое время. Но тут встал посреди собрания возмущенный Тулкас и удалился, ибо не мог терпеть разговоров там, где ясно различал вину. Скорее бы он освободил Мэлько от оков и вышел бы с ним на поединок посреди широких равнин Валинора и нанес бы ему множество жестоких ударов в воздаяние за его злодеяния, чем стал бы судить о них. Манвэ же сидел и внимал, и хотя тронули его слова Палуриэн, все же мнилось ему, что Мэлько - айну, наделенный неизмеримым могуществом, от которого может произойти много блага либо зла для мира. Посему он отставил суровость, и вот каким был его приговор: три века, пока длится немилость богов, Мэлько, скованный цепью Ангайно, будет заключен под сводами Мандоса, и после того явится он на свет Двух Древ, дабы еще на четыре века поселиться в жилище Тулкаса и служить ему, возмещая послушанием старинную вражду.
- Лишь тогда, - молвил Манвэ, - может статься, ты вернешь благоволение богов, дабы они дозволили тебе жить в своем доме и отчасти вернули положение, которого достоин вала и владыка среди айнур.
Такой приговор вынес Манвэ, и даже Макару и Мэассэ он показался справедливым, хотя Тулкас и Палуриэн сочли его мягким. И вот для Валинора и для всей земли наступают долгие мирные времена, покамест Мэлько пребывает в глубочайших чертогах Мандоса, а в сердце его копится тьма.
И вот морские бури постепенно стихают, а подгорные огни - гаснут; земля больше не сотрясается, жестокие холода смягчаются,
(с.106)
а неподатливые снега и ледники тают на дальнем севере и крайнем юге и даже вокруг столпов Рингиль и Хэлькар. И вновь на землю приходит Палуриэн, и леса разрастаются и множатся, а рог Оромэ часто звенит в сумерках. Теперь паслен и переступень карабкаются в чащобе, остролист и падуб появились на земле. Даже скалы укрылись плющом и стелящимися растениями благодаря затишью в воздухе и спокойствию морей, а пещеры и берега украсились травой, и огромные водоросли плавно покачиваются, когда Оссэ волнует воды.
И вот этот вала явился и воссел на оконечности Великих Земель, наслаждаясь на досуге спокойствием своих владений. И зрел он, как Палуриэн наполняет мирные сумерки Земли порхающими существами. Летучие мыши и совы, отпущенные из Мандоса Вэфантуром, кружили в небе, и соловьи, посланные Лориэном из Валинора, выводили свои трели над недвижными водами. Вдалеке заскрипел козодой, и змеи, ускользнувшие из Утумны, когда был пленен Мэлько, бесшумно ползали в темных местах; лягушки заквакали на берегах водоемов.
И тогда известил он Улмо о всем том новом, что появилось, и Улмо восхотел, дабы воды морей отныне сделались населенными, и отправился на поиски Палуриэн, и когда она поделилась с ним заклятиями, в морях замерцали рыбы и странные создания поползли по дну. Но никто из валар или эльфов не знает, откуда взялись устрицы и моллюски, потому что они уже открывали свои створки в тихих морях до того, как Мэлько нырнул туда с высоты, и жемчужины появились много прежде, чем эльдар задумались или начали грезить о драгоценных камнях.
Три огромные рыбы, светящиеся во мраке бессолнечных дней, всегда сопровождали Улмо, и на крыше жилища Оссэ на дне Великого моря сами собой сверкали чешуйки. Настало время величайшего мира и покоя, когда жизнь пустила глубокие корни в недавно сотворенную почву, когда только света ожидали посеянные семена, дабы прорасти, и время это зовется и прославляется как век Оков Мэлько.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) В этом месте был добавлен, видимо, вскоре после написания, нижеследующий абзац, впоследствии решительно зачеркнутый:
"На самом деле он сын Линвэ Тинто, Короля Флейтистов, который пропал давным-давно, во время великого похода из Палисора, и, блуждая по Хисиломэ, увидел одинокий сумеречный дух (Тиндриэль) Вэндэлин, что танцевала на поляне между буками. Полюбив ее, он покинул свой народ и был счастлив,
(с.107)
вечно танцуя в сумерках, но его дети Тимпинэн и Тинувиэль много после вернулись к эльдар, и про них есть много преданий, которые редко рассказывают."
Имя Тиндриэль сначала стояло одно, но потом оно было поставлено в скобки, а на полях прибавлено Вэндэлин. Это первое упоминание о Тинголе (Линвэ Тинто), Хитлуме (Хисиломэ), Мэлиан (Тиндриэль, Вэндэлин) и Лутиэн Тинувиэль. Обсуждение этих аллюзий см. далее.
(2) Ср. перевод имен Эриол и Ангол как "железные скалы", о чем см. в Приложении (статья Эриол).
(3) С историей пребывания Эриола (Эльфвине) на Тол Эрэссэа и с "утраченными сказаниями", услышанными им, связаны два плана-конспекта повествования. Один из них является, по большей части, изложением настоящих Сказаний; другой, более поздний, заметно отличается. Во второй версии, в которой путешественник назван Эльфвине, рассказы второй ночи у Огня Сказаний переданы "Эвроморду-привратнику", хотя их содержание не изменилось (Приход богов, упорядочение мира и создание Валинора, выращивание Двух Древ). После этого следует позднейшая вставка: "Эльфвине отправляется просить лимпэ у Мэриль; она отсылает его". Третья ночь у Огня Сказаний описана так:
"Привратник продолжает рассказ о первоначальных сумерках. Бешенство Мэлько. Оковы Мэлько и пробуждение эльфов. (Как Фанкиль и множество темных призраков вырвались в мир). [Этот рассказ Мэриль переместить, как сказано здесь, и сильно сократить.]"
Представляется очевидным, что эта перестановка - лишь намерение, так и не исполненное. Интересно, что в настоящем тексте, как и в первом из двух планов, Румиль - привратник в доме, и именно имя "Румиль", а не "Эвроморд", сохранилось как имя рассказчика Музыки Айнур.
(4) Первоначальный текст таков: "но великих богов нельзя убить, разве что их детей или всех меньших из вали, хотя только рукой кого-либо из валар".
(5) Вали как форма от валар. Ср. слова Румиля (с.58): "... которых мы знаем сейчас под именем валар (или вали, что то же)".
Комментарии к Оковам Мэлько
В промежуточном эпизоде, соединяющем это сказание и предыдущее, мы неожиданно сталкиваемся с Тимпинэном, или Тинфангом. Этот образ существовал в воображении отца несколько лет, и о нем есть два стихотворения. Первое озаглавлено Тинфанг Трель [TinfangWarble]. Оно совсем короткое, но существует в трех версиях. Согласно заметке отца, оригинал был написан в Оксфорде в 1914 году и
(с.108)
переписан в Лидсе "в 1920-23". Стихотворение было опубликовано в 1927 году в новом варианте, который я привожу здесь.*
Тинфанг Трель
Тихий посвист, легкий свист,
Флейты звук высок и чист.
То играет Тинфанг Трель.
Кто танцует, одинок,
Вьются тени легких ног
В серых сумерках лесных
В свете первых звезд ночных?
Он зовется Тинфанг Трель.
Видишь первую звезду?
Как огонь ее раздут
В пламень дымно-голубой.
Он играет не для нас,
Он играет не для вас,
О, не для нас с тобой.
Все мелодии его
Для него, ни для кого,
Ведь это Тинфанг Трель.
(Перевод Алана (Арандиля))
В первом варианте Тинфанг назван "лепраун", а по раннему словарю языка гномов он - "фэй".
Второе стихотворение озаглавлено Вдаль по древним холмам, прочь изэтихземель [Over Old Hills and Far Away]. Оно существует в пяти вариантах, название самого первого из которых переведено на древнеанглийский - Geond fyrne beorgas and heonan feor. Примечание отца гласит, что оно было написано в Броктон Камп в Стаффордшире между декабрем 1915 и февралем 1916 и переделано в Оксфорде в 1927 году. Последний вариант, приведенный здесь, отличается от ранних не только отдельными словами, но и целыми строками. В конце я даю несколько наиболее интересных отличий.
Вдаль по древним холмам, прочь из этих земель
Ранней ночью июньской была тишина,
Были звезды бледны, далека луна (1),
И деревья поникли в томительных снах,
Пока тени, проснувшись, оживали в корнях.
Я тихонько поднялся и стал пред окном,
Оставляя постель, непримятую сном;
Что-то там трепетало, прекрасно и странно,
Как цветка аромат или пряди тумана
* Стихотворение было опубликовано в журнале, обозначенном на вырезке из него как "I.U.M[agazine]".
(с.109)
Над озерною гладью (2) в эльфийской земле (3),
Кружит белым мерцаньем в струящейся мгле,
Звездный свет или ветер доносят его
Высоко к переплету окна моего.
Или это был звук? И дивил он меня,
Ибо он приближался, так ясно звеня,
Будто издалека, с каждым шагом слышней,
Чист, как звездная искра среди камышей,
И неверен и смутен - то есть, то нет -
Как росинки полночной мигающий свет.
Я на зов поспешил, распрощавшись со сном,
По скрипучим ступеням, сквозь дремлющий дом,
Вот вздохнула дверь, выпуская в ночь,
От порога - лужайкой, и прочь, прочь!
Это был Тинфанг Трель в своем танце ночном,
Тот, чья флейта звала за вечерним окном;
Развевалась, сверкая, как иней в мороз,
Паутина его древних белых волос,
И вокруг него звезды мерцали, кружась,
И под флейту их свет разгорался и гас (4)
Синеватыми искрами на серебре -
Как мерцают всегда вслед его игре.
Но лишь призраком звука нарушив покой,
Белой гальки я тихо коснулся стопой,
Как прыжок его ног вспыхнул в вихре песка,
Ветерком белых пальцев сверкнула рука.
Так в мгновение ока подпрыгнул он ввысь
В бледном блеске волос, что как крылья неслись;
Свою длинную флейту, что пела в руке,
Перекинул за плечи висеть на шнурке.
И своим узким тельцем, изящней тени,
Он скользнул в тростники, и сомкнулись они,
Лишь серебряным смехом вода отдалась,
И высокую ноту он выдул, смеясь,
И порхнуло в тени платье цвета теней.
О! Изогнуты вверх, клюва птицы длинней,
Загибались носки мягких туфель его,
Он как ветер ночной танцевал над травой.
Он ушел, и долина нага и пуста,
Здесь стою я один, и вокруг темнота.
Но внезапно из сумрака дальних лугов,
Но опять издали, из сырых тростников,
От замшелых полян, от вечерних болот
Льются несколько быстрых трепещущих нот.
Я ручей перепрыгнул, по лугу скорей,
Ибо то Тинфанг Трель был с игрою своей,
И я должен за посвистом флейты спешить
с.110
Сквозь траву, через корни и сквозь камыши,
По туманным полям, по ночным тростникам,
Что еще вторят древнего эльфа шагам,
И кивают и шепчут под быстрой стопой;
Вдаль по древним холмам, над дремотной рекой,
Прочь из этих земель, далеко к той стране,
Где эльфийские арфы (6) поют в тишине.
(Перевод Алана (Арандиля))
Из ранних вариантов:
(1) Был тихим вечер однажды в июне,
На меня звезды столь рано взглянули...
Ср. с прозаическим текстом, с.94: "Нолдоли говорят, что когда играет Тинфанг Трель, звезды торопятся вспыхнуть".