Ты исправно молчишь, дорогая моя Лепан Блён,
надевая на стройную ногу помятый чулок 
и касаясь губами запачканной злым никотином щеки.
Но внутри, где-то в темной своей маяте
ты болезненно жаждешь
еще хоть минуту побыть в невесомости прянокофейного утра,
еще раз уколоть разгоряченное бедро 
чуть отросшими черными точками веры.
Помнишь, мерзкое время нас выгнало 
в город искать желтый цвет, дорогая моя Лепан Блён? 
Мы бежали с тобой без надежды, 
без цели, зато без стыда без сомненья, 
поминутно пугаясь мигалок пытливых прохожих. 
Нас окликнул бесправный гудок, на площадке за  гаражами
небо было приправлено вкусом увядшей листвы и полито дымком, 
проходящим насквозь и дворы, и прозрачное нищее солнце.
Ты и я подглядели как добрые дети пытают последнюю жабу
за то, что она убежала наверх 
от обрыдшего пруда, где счастье душило её.
Почему ты сказала тогда о любви, Лепан Блён,
хотя чаще другого стремилась поглубже засунуть вибратор и тихо дрожать
словно бы испугавшись, 
что так много прекрасных вещей привнес в темный мир Томас Э.?
Так вот и приходит уверенность:
у хмурого старика со слезящимися от пыли прожитых десятилетий глазами, 
который поднялся над площадью голодных раззявленых ртов и воскликнул "Варавва!", 
просто не было шанса сделать что-то другое. 
Потому что закон притяжения издан единым для всех, 
будь ты хоть пряный мясник на Привозе, 
хоть свежепрожаренный хаггис,
хоть веселая девка в районе метро Pigalle, дорогая моя Лепан Блён.