Бориневич Татьяна Эклога : другие произведения.

Бабий Век

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   БАБИЙ ВЕК
  
   (Дамский роман, не ставший таковым в силу диетического объёма, а потому - просто образчик женской рефлексии, эдакое дамское рукоделье с любовными историями, лошадьми и ангелами)
  

Проза - неприглядное похмелье поэта.

Михаил Усов

  
  
  
  
   Снедаемая атеизмом Катерина сидела напротив иконы Божьей Матери Избавление от бед страждущих и молилась:
   - Пресвятая дева Мария! Я в тебя не верю, но знаю, что ты есть! Всегда стесняюсь к тебе обратиться. Понимаешь... Неудобно как-то по пустякам дёргать. Сколько таких, как я, у тебя? А у скольких великие беды и великие радости, о которых тебе хотят поведать. И тут я... Пошли первый снег! Манну небесную! Зажали ваши крылатые пацаны её. Пошли снег на Землю. Пусть язвы на рябинах забинтует и шрамы от машин-колясок-велосипедов на дорогах закутает. А то заледенеют они без снега и дворник-живодёр станет на них соль сыпать.
   Марья Акимовна, миленькая! Пусть будет снег, а? Типа покров твой. Может катарсис начнётся?
  
   * * *
   Катерина вступила... Хотя, куда там вступила? Вступают чинно, величественно. Она ввалилась, впёрлась - в бабий век, или в то, что сейчас принято называть кризисом среднего возраста, - обвешанная дурными трофеями потерь и утрат.
   Катерина вдруг поняла, какая важная часть жизни - родственные отношения. Подружки вокруг охали от пьюще-бьющих мужей, рыдали от парализованных или приобретающих старческую несговорчивость свёкров и свекровей, плакали о нищающее-немощных родителях, сожалели о несложившейся жизни братьев-сестёр, деверей, шуринов, кузенов, золовок и прочих, диковинно называемых ближних. Катя же осталась один на один с выросшим сыном-второкурсником. Строго говоря, сына у неё тоже почти не было. У него вот уже года три имелась подруга Сонечка - ломкая красавица с типажом модильянинских женщин и отчасти Кристины Орбакайте, которая, однако, обожала принимать ванну, держа в изысканных пальчиках кусок селёдки.
   Окружающие считали, что Сонечка очень похожа на Катерину. Даже Сонечкина мама так считала. И все говорили, что сын неспроста выбрал девушку так похожую на маму. Сама же Катерина полагала, что сходство сомнительно.
   Так случилось, что работу Катерина тоже потеряла. После окончательного разрыва бывший муж решил отказать ей от славного местечка в семейной скобяной лавочке. Лавочка находилась неподалёку от дома, была она уютной, позапрошловековой, пахла керосином и хозяйственным мылом. С Катериной на улице здоровались покупатели и сожалели об её уходе. От этого становилось немного теплее.
  
   * * *
   Недавно одна старушка-хохотушка, любительница и дегустатор всех рекламируемых по телевизору моющих средств, сообщила Катерине:
   - Помнишь Таньку-Афганку? Померла она. Застрелилась...
   Катя не видела Татьяну года два. Познакомилась с ней в своей скобяной лавочке. Та постоянно покупала какие-то исключительно мужские вещи: ацетон, морилку, мебельный стэплер, метчики, переходники разного вида, диски для болгарки... Катя не помнила, чтобы Татьяна хоть раз купила что-то из женского ассортимента - ну, порошок там стиральный, губочку для посуды, занавесочку в ванну. Правда, часто покупала цветочные удобрения. И пару раз кашпо. Приходила она вечером с очаровательной, лет пяти, дочкой Аничкой.
   "А дочке-то должно бы быть побольше. Поздно родила", - думала Катерина.
   Одевалась Татьяна просто сногсшибательно. Она научила Катерину выкапывать стильные тряпки в сэконде. Это же целое искусство.
   Они подружились, Катерина и Таня. Точнее не то, чтобы подружились, а как-то стали общаться не только на линии продавец-покупатель. Как-то зашли в сомнительно пахнущий подвальчик на соседней улице под вывеской Одежда из Европы.
   По стеллажам вдоль стен в свальном грехе лежала неприглядная ветошь. Татьяна, угадав Катины мысли, сказала:
   --А вот это ты напрасно! Здесь просто остров сокровищ.
   --Ну, не знаю... Мне это напоминает резаную газетную бумагу, в которую превратились дары Воланда.
   --Ну, посмотрим... Не слишком конечно звёздная роль - петухи, копающиеся в навозе... Но я тебя уверяю - тут полно жемчуга...
   Татьяна стала с ловкостью карточного шулера перетряхивать груды тряпья. Перед Катериной возник алый палантин из кашемира, отороченный норкой. Голубые кожаные джинсы. И короткое солнечное пальтишко.
   Как можно было отыскать такие чудеса в кучках безобразных объедков буржуйского пира - было непонятно.
   --Всё просто!, - объяснила Таня,- когда перебираешь шмотьё, прислушивайся к безымянному пальцу на левой руке...
   --То есть?
   --От него идёт жилка прямо к сердцу... Как затрепещет - вытаскивай!
   --Как на рыбалке?
   --Вот именно!
   Солнечное пальтишко до сих пор с Катериной.
   Была Татьяна на пару лет старше Катерины. И ещё у неё имелась, как выяснилось, странная должность - подполковник. Катерина почти никогда не общалась с военными, как-то судьба не сводила. Но красивая женщина с погонами - это вообще нонсенс.
   Катерина совершенно не представляла, чем занимается женщина-подполковник в Москве.
   Как выяснилось, Татьяна прошла в своё время Афган, а, кроме того, за день до свадьбы погиб в автокатастрофе её жених. Естественно, это не прошло бесследно.
   Любимым Татьяниным пойлом был спирт пополам с мартини. Она разводила монстеры - другие цветы у неё не приживались. И держала в шкафу не пригодившееся свадебное платье цвета бордо. Она пела надрывные песни про чёрные тюльпаны, голубые береты и последние бои, почему-то не курила анашу, а под подушкой держала пистолет. Но при всём при том постоянно украшала квартиру. То перекрашивала мебель, то перевешивала полочки, то мастерила кукольный домик для Аничкиной Барби.
   Как-то Катерина и Татьяна оказались вместе на ближнем пляже.
   - Нет, Тань, Я тебя не понимаю. Зачем такой закрытый купальник с такой прекрасной фигурой? - спросила ее Катя.
   Та, не смущаясь, скинула лямки и спустила купальник до бёдер. Всё тело было исчерчено шрамами самой всевозможной формы и величины.
   - Поняла? - требовательно взглянула она на Катерину.
   - Угу ... - ответила Катя. Но на самом деле подумала, что шрамы украшают не только мужчину.
   - А ещё у меня череп - практически, как у Салмана Радуева! - доверительно сообщила Татьяна.
   Им стало жутко весело. А может, подействовал джин-тоник...
  
   * * *
   Очередную потерю Катерина приняла как неприятное, но должное - иначебытьнемогущее. Как необходимость заполнять квиточки на коммунальные услуги или подачу коньяка в водочных стопках, практикуемую в некоторых кафе.
   Пронизанная вакуумом, Катерина неподвижно сидела на диване и бессмысленно ловила взглядом медленную, обдолбанную суррогатом нафталина моль...
  
   * * *
   Воспитывалась Катерина лет до десяти у бабушки с дедушкой. Собственно и Катериной её назвали в честь бабушки. То есть родители её сначала хотели назвать редким по тем временам именем Анастасия. Сейчас-то этих Анастасий полно: Асеньки, Настюши, Настасьи. А в то время всех девочек называли Ленами, Катями и Танями.
   Бабушка Катерина, узнав о решении дочки и зятя, легла умирать. У неё и впрямь поднялось давление. И приезжала "скорая", и говорили о предынсультном состоянии, и в больницу собирались забрать. Но, как только бабушка узнала, что внучка, как и она сама, будет Катенькой, так чудеснейшим образом выздоровела и побежала, как ни в чём не бывало, тютькаться и нянькаться с маленькой тёзкой.
   Такой уж характер был у старшей Катерины - умела настоять на своём любым, даже не слишком приглядным, а порой и опасным для здоровья способом.
   Когда она была беременна своей единственной дочкой Любочкой, то сказала мужу:
   - Или ты бросаешь курить немедленно, или уходишь навсегда.
   И... легла умирать.
   (Надо сказать, в течение жизни она неоднократно без всяких симуляций ложилась умирать, чтобы "восстановить справедливость".)
  
   * * *
   Первый раз тогда Василий, дед нашей героини, увидел, как легла умирать любимая беременная Катенька. Он не докурил папироску из пачки с черным всадником, раздавил крупный бычок, словно мерзкую гадину, и всё... Не курил до конца жизни.
   А умирающая беременная сразу поднялась и неспешно захлопотала по хозяйству.
   Надо сказать, что в ту ночь двадцатичетырёхлетний Василий из тёмно-русого стал совершенно седым. Но сохранения здоровья себе, будущей дочке и (как ей, видимо, казалось) самому Василию, а главное - справедливости старшая Катерина добилась.
  
   * * *
   Василий служил проводником в спецвагоне очень уважаемого им товарища Сталина. Называл Иосифа Виссарионовича Хозяином и умилялся любви последнего к тёртой редьке с постным маслицем.
   Отец нашей героини, младшей Катерины, Леонид Владимирович, через некоторое время после рождения дочки получил квартиру на Соколе. Вместе со своей мамой, Идой Ильиничной - другой Катиной бабушкой, которая отношения к нашему рассказу почти не имеет, потому как прошла стороной мимо Катиной судьбы и умерла, когда та была маленькой.
   Остались нашей героине от неё на память духи Серебристый Ландыш, слабо напоминавшие Диорисиммо, салфетки с вышитыми гладью фиалками (к тому ж обвязанные тонким кружевцом) да гарднеровский кофейный сервиз - вещи в хозяйстве совершенно непригодные. Катина мама, Любочка, ещё как-то использовала последний предмет, подавая гостям арабику, приготовленную в венгерских кофеварках. Катины же гости (естественно, когда Катя выросла и уже подошла к своим сорока) предпочитали лакать напиток в гранулах, обладающий, согласно рекламе, ароматом настоящего кофе. К этому заменителю очень подходили китайские кружки из фальшивого фарфора, а никак не просвечивающие на солнце гарднеровские напёрсточки.
   Обе Катерины, Любочка и Василий Фёдорович тоже получили квартиру в районе Люблино.
   После смерти Иды Ильиничны родители маленькой Кати прочно перебрались на Сокол. Катя осталась с бабушкой и дедушкой. Родители, конечно же, навещали ее, но сама Катя ездила к ним неохотно.
  
   ***
   Катя любила по выходным ходить с дедом Василием на аттракционы в местный парк культуры и отдыха. Была у неё там своя карусельная лошадка.
   Позже Катя слышала от людей, видела в кино и читала в книжках о карусельных красавцах и красавицах - пышногривых, ярких, создающих ощущение праздника... Та лошадка была гораздо скромнее. Какого-то серенького цвета, с бурым сёдлышком и невыразительной мордой. Крашеная нестойкой краской, она выгорала под солнцем, линяла под дождиками. Собственно, она не существовала в одиночестве. Их было несколько сестер, намертво поставленных по кругу. Почему-то казалось, что все они относились к женскому полу.
   Будь они людьми, вряд ли бы кто-то взял таких в жёны, вряд ли бы они нашли интересную работу. Такой тип женщин обычно вполне миловиден в детстве - потому что ещё горяча родительская любовь, потому что теплится ещё надежда, что расцветут. Но ничего не происходит. Так они и живут. Учатся в школе, довольствуясь четвёрками и тройками, а также примерным поведением. Имеют хороший разборчивый почерк. Потом поступают в какой-нибудь странный институт, типа гидроболотного или пищевого. Исключительно ради получения высшего образования. Самые сообразительные идут на бухгалтерские курсы. Впрочем, всё равно они работают младшими счетоводами, чертёжницами, регистраторшами в поликлиниках и т.д. Раньше таких было много в НИИ. Работу свою выполняли старательно.
   Замуж они как-то не выходят. Детей тоже не рожают. Постоянно ухаживают за престарелыми родственниками, коих постигли инсульты и инфаркты. В общем, живут в качестве обслуживающегося персонала, ничуть этим не тяготясь. Самореализация у них случается в периодическом приготовлении пирожков с яблоками, коими и угощают своих бесчисленных больных и здоровых родственников.
   Катина карусельная лошадка была из такой породы. И всё-таки Катя её любила. Не знаю, как уж она отличала свою кобылку от столь же неказистых остальных, но всегда старалась сесть именно на неё. Если лошадка была занята, Катя непременно ждала.
   Как-то зимой Катя с дедушкой Василием, гуляя по заснеженному парку, увидели грустных замёрзших карусельных лошадок. В том числе и Катину. Дедушка перелез через ограду и плеснул ей водки на дно бумажного стаканчика, из которого Катя недавно пила "Буратино". Они всегда гуляли с дедушкой, запасшись четвертинкой водки и лимонадом "Буратино". Дедушка объяснил, что лошадка так согреется. И они пошли домой. Катя оглянулась. Лошадка слегка улыбалась, наверное, она уже выпила водки.
  
  
   * * *
   Дедушка Василий был занят нежными переживаниями об Иосифе Виссарионовиче. Вторым его кумиром, стал, к счастью, человек достойный - Георгий Константинович Жуков. Две книжки об этих людях были у Василия Фёдоровича настольными. Катя запомнила их на всю жизнь. Одна - шоколадная с золотым тиснением, другая (о Жукове, а может и самого Георгия Константиновича) - красно-белая, значительно толще первой. Как-то мимоходом дед рассказал, что, помимо проводниковой работы, он в войну в блокадный Ленинград по дороге жизни возил зерно на полуторках.
   Да, ещё! Деду долго не давали удостоверение Участника Великой Отечественной Войны. Кажется, даже шофёр Жукова помогал Василию Фёдоровичу в получении этой корочки. Впрочем, всё это Катерина в связи с тогдашним малолетством запомнила плохо.
   Но хорошо помнила, как по выходным, отец и дед под водочку спорили о личности товарища Сталина. Дед не одобрял зятя. Леонид Владимирович был намного старше Любочки, единственной дочки Василия. К тому же, зять был наполовину еврей. А главное - дед точно знал, - просто так не сажали. Не сажали...
  
   * * *
   Леонид Владимирович был сорок первого года выпуска. То есть, в 1941 году он окончил среднюю школу и принадлежал к тому поколению, которого, как говорят, осталось два процента. Во время войны Лёня был участником комсомольского подполья в одном южном городе. Подполье, не произведя особой подрывной миссии, провалилось. Ребят забрали в гестапо. Их руководителя, было ему, кажется, года двадцать три, расстреляли или повесили первым. Потом наши освободили тот оккупированный южный город. Юных подпольщиков частично расстреляли, частично отправили в ГУЛАГ.
   Катя недавно нашла письма отца из ГУЛАГА. Оптимистичные такие письма. Треугольные. Как с фронта. Великая сила юности порой помогает плевки принимать за росу. Кто знает, плохо это или хорошо?
   Леонид Владимирович сидел не слишком долго - около пяти лет. Потом его выпустили. И даже разрешили вернуться в Москву.
   Надо сказать, что сам он - москвич, а в том южном городе оказался, потому что его родители, собираясь разводиться, очевидно, ругались, и он уехал к дедушке. Там климат во всех смыслах казался ему мягче. Но потом случилась война. К Лёниному возвращению в Москву родители помирились.
  
   * * *
   Была ещё одна история в южном городе. Между девятым и десятым классом. Лёня, только приехав к дедушке, валялся на пляже. К нему подошёл красивый молодой человек в полосатой майке на шнуровке и сказал:
   - Леня, здравствуй! Я - твой брат Игорь.
   Оказалось, что у Лёниного отца был юношеский роман в том южном городе. И в результате этого романа родился Игорь. А Лёнин папа вскорости уехал в Москву и завёл семью. Игорь слыл участником диспутов, любимцем женщин, спортсменом, а самое главное - поэтом. Особенно чтил Маяковского, что было в то время естественно, и Пастернака, что совсем не шло в плюс имиджу идейно-выдержанного молодого человека. В войну Игорь разносил почту где-то на передовой. Там и погиб. И даже какую-то школу местную его именем назвали. Но это было давно.
   В 1969 году, уже после рождения Кати, Леонида Владимировича, наконец, реабилитировали и вручили две медали: За Отвагу и За Оборону того самого южного города. Так награды нашли героя.
   Через недолгое время дед Леонида Владимировича умер. Остался дом с прижизненными изданиями Пушкина, Лермонтова и много ещё кого. Все ценнейшие книги Леонид Владимирович передал в местную городскую библиотеку, а вот дом по неосторожности продал. Правда, очень недорого. Но позже это ему аукнулось исключением из партии. Слишком неприглядно смотрелся буржуинствующий коммунист. И некоторые из тех, кого он, Леонид Владимирович, считал близкими друзьями, голосовали за его исключение из рядов КПСС.
  
   * * *
   Если родители вытаскивали Катерину на выходные, они начинали её воспитывать. Например, заставляли чистить зубы два раза в день, слушать классическую музыку и пользоваться ножом и вилкой.
   Когда Кате было лет шесть, они опрометчиво решили повести её в ресторан "Прага". Ни о каких вилках-ножах уж и речи не было. Катя, поражённая великолепием интерьера, всхрюкивая, бегала по залу, а к столу присаживалась исключительно с целью взять бумажную салфетку и просунуть сквозь неё язык.
   Короче Катя к родителям не рвалась, и они, в общем-то, тоже были самодостаточны. Оба работали психиатрами, а Кате вообще до недавнего времени казалось, что психиатрия - лженаука, вроде астрологии или хиромантии. Все врачи занимались делами очень конкретными. Отоларингологи - специалисты по уху, горлу и носу, окулисты - по глазам, хирурги делали операции.
   Психиатрия - наука о лечении души, которая неизвестно где расположена, кое-кто и вовсе сомневается в её существовании. Получалось, что Катины родители занимаются каким-то обманом, правда, почему-то признанным законным.
  
   * * *
   Старшая Катерина государственную службу не признавала. Кажется, по тогдашним законам её могли привлечь по тунеядке, даже при наличии работающего мужа. Искренне любила она только одно занятие - сажать деревья. Всё пространство около хрущоб заполонила ими старшая Катерина. Где она только не добывала саженцы: на пустырях, на стройках (которые тогда тянулись десятилетиями), в ближайшем Кузьминском лесу.
   Никаких плодовых прелестей типа груш, вишен и яблонь особо она не сажала, помнила про рисковый божеский опыт: не искушала граждан. Частенько брала с собой на друидову охоту и внучку.
   Младшая Катя недавно ездила по делам в те края и сходила к старой хрущобе из детства. Кое-что сохранилось. И свою берёзку она узнала. Какая там берёзка! Исполинская, заматеревшая берёзища. Когда Катя выкапывала её возле лесной тропинки маленькой жестяной лопаткой, это был даже и не саженец - так травка какая-то несуразная, похожая на новорожденного хомячка. Бабушка тогда нашла берёзку толщиной в сосиску, а Катюша этого несмышлёныша. Освободили от земли, принесли к дому, посадили. Бабушкина не прижилась. Внучкина стоит пока. Но хрущобы, говорят, скоро снесут и остатки бабки-Катиного леса вырубят.
  
   * * *
   Дедушка Василий в Катином нежном возрасте продолжал работать проводником на международных рейсах. Ездил в ГДР. Привозил разные, ценные в совке гостинцы.
   Катюша не забыла бабушкины атласные платки, свою сумочку с прозрачным пластиковым оконцем, где сидела кукла с почти настоящими (только лучше, гораздо лучше!) волосами. Кукла, кстати, совершенно не была похожа на нынешних анорексичных Барби. Вполне себе объёмистая деваха ренуаровских габаритов. То есть, оченно даже в теле.
   А ещё были туфельки! Туфельки из сказок братьев Гримм!! Туфельки цвета ягод на бабушкиных рябинах!!! Привёз их дедушка перед Новым годом, и Катенька ждала, когда же растают сугробы, и она выйдет в неземных туфельках во двор, и всех поразит. Асфальт, наконец, обнажился, и бархатная бабочка счастья затрепетала в Катином солнечном сплетении.
   Катя взяла сумочку с пышнотеловолосой куклой в окошке, положила туда жевательную резинку Розовая Пантера и стала надевать туфельки. Но... ножка выросла. И туфельки не налезали, совсем как тем вредным сестрицам в фильме про Золушку.
   Катенька сидела в коридоре на табуретке и безутешно рыдала:
   - Я самая несчастная девочка на свете! У меня нет туууууууууууууууууфелек...
   Она ещё не догадывалась, что эти самые первые горькие слёзы будут самыми сладкими из горьких последующих.
  
   * * *
   В тот же год Любочка и Леонид Владимирович из воспитательных соображений подарили Кате альбом "Французская живопись в музеях СССР". Катенька решила использовать его хоть с какой-то пользой - он обладал неплохим весом и форматом. Она стала засушивать в альбоме разноцветные осенние листья из бабушкиного садолесопарка. Это, конечно, подпортило репродукции среднего качества, но зато в сознании Катеньки поселились образы, названия картин и даже фамилии некоторых художников.
   Поэтому, когда зимой родители повели Катю в Пушкинский музей, им не слишком пришлось страдать из-за её экспрессивного поведения, как тогда, в ресторане "Прага". Они даже гордились дочкою перед окружающими. А посетители охали от умиления. Да, что там посетители! Даже строгие старушки-смотрительницы! Потому что Катя бегала по выставочным залам и восторженно кричала:
   - Это Красные виноградники в Арле! (в последнем слове, она делала ударение на Е, так слово звучало понятней). Это - А ты ревнуешь? и Жена Короля (тут она уточняла: "Королева, значит")... А вот это - Пьеро и Арлекин из сказки про Буратино... Здесь вот моя любимая - Портрет певицы Иветт Гильберт. У неё руки красиво сделаны... Голубые танцовщицы!
   Фамилии двух художников она запомнила, правда опять с путаницей в ударениях. Это был Матисс, которого Катя окрестила Матиссом и Пикассо со спорным двойным ударением. Катя не принадлежала ни к тому, ни к другому клану спорщиков и Пикассо называла Пикассо.
   -Испанка с бубном! Танжервидизокна! Красные рыбки!
   -Нищий с мальчиком! Странствующие гимнасты!
   - Испанка с острова Майорки! Девочка на шаре!
   Она искала на стене что-то, чего тут не хватало.
   - Где моё любимое?
   - Что ты ищешь, Катюш? - поинтересовалась мама.
   - Где эта... Любительница этого... с газировкой?
   - Ты, наверное, имеешь в виду "Любительницу абсента" Пикассо? - спросил папа.
   - Да!
   - Но она в Эрмитаже!
   - Пойдём в Эрмитаж!
   - Он в Ленинграде
   Катя грустно присела на корточки, но не заплакала. Поход в музей её потряс. Потряс по-хорошему. Она решила, что когда-нибудь и её картины тут повесят. Рядом с Матиссом и Пикассо. Что для этого нужен талант, она как-то не подумала, но смекнула, что надо каким-то образом уехать во Францию.
  
   * * *
   Потом появились марки. "Почта СССР" с фисташковой буденовской, терракотовой ахалтекинской, лазоревой чистокровной скаковой, бирюзовым орловским рысаком и малиновой арабской. Ещё были кубинские - с лошадиными лицами. Невнятные или просто незапомнившиеся: чешские, гэдээровские, польские... Короче, весь восточноевропейский союз. Но самые яркие -
   МОНГОЛ ШУУДАН: 50 жил, 120 жил... Это цена в лошадиных жилах, как ей казалось. И сами марки - яркие, глянцевые (как сказали бы сейчас, гламурные) с конягами, похожими на монголов. Нирванистыми, коротконогими и жутко обаятельными.
   Тогда Катя впервые услышала слово педофил, потому как МОНГОЛ ШУУДАН она выменяла у дядьки с пятого этажа на какого-то захватанного блёклого бегемота родом из несуществующей уже тогда страны Верхняя Вольта. Каждый остался доволен. А вот бабушка, которой Катя с гордостью поведала сию историю, начала выпытывать, что хотел тот дядька помимо марки и всё такое....А дядька скорее был жуликом, чем педофилом.
  
  
   * * *
   В младших классах Катерина продолжала жить с бабушкой и дедушкой. Училась в основном на "отлично". Математику правда не любила, зато постоянно была занята общественной деятельностью. После приёма в октябрята выдали им значки с маленьким дедушкой Лениным. (Когда позже Катерина впервые столкнулась с бесом-искусителем, то была поражена его сходству с личиком на том значке из далёкого детства). Катю выбрали командиром класса. В её подчинении находились все шесть звёздочек по шесть шестёрок в каждой. Вырисовывалось прямо таки Число Зверя. Но Кате тогда невдомёк это было.
   Потом принимали в пионеры. На Красной Площади. И это было пафосно и окутано туманом причастности к чему-то великому. Впрочем, Катю тогда больше интересовали новые туфли. Первые женские. Лакированные, с бантиком. Но клятву юного пионера она не забыла до сих пор. Хоть и старалась. Одно время её выбрали председателем совета отряда. Но, как-то на сборе металлолома, их отряд разобрал на запчасти старый ржавеющий запорожец из соседнего квартала. Мальчики кувалдами и булыжниками подызуродовали их, чтобы придать формам статус отсутствия оных. И действительно, отряд занял первое место. Выдали им грамоту, как лучшему пионерскому отряду, а Катерине - личную похвальную. Правда, потом истина всё-таки всплыла. Остаточную стоимость запорожца вычли с родителей незадачливых металлосборщиков. А Катерину потихоньку переизбрали.
   За Катей числился ещё угон мотоцикла... Они с красивым мальчиком Олегом из соседнего дома не устояли пред великолепием чуда техники. Но инициатором на этот раз выступала не Катя. Проехали не так уж долго - кончился бензин. Мотоцикл не пострадал. Олег получил сотрясение мозга, Катя - шрам под бровью. Кроме того, родственники применили к авантюрным деткам методы физического воздействия.
   Мальчика Олега, как узнала Катя через несколько лет, привезли домой из Афгана в запаянном гробу.
  
   * * *
   В конце концов, Катя всё-таки переехала к родителям.
   Бабушка в очередной раз легла умирать. Это не сработало.
   И старшая Катерина решила снять стресс приступом пиромании. Она собрала недовывезенные внучкой вещи и публично сожгла их возле ржавых мусорных контейнеров. В том числе и гэдээроскую сумку с близкой к целлюлиту юной пластиковой бюргершей, и кляссер - тот самый кляссер с лошадьми всех мастей и пород.
  
   * * *
   Родители Катины были, ко всему прочему, байдарочниками. И её пытались приучить к романтике рюкзаков, палаток и каэспешных песен. Надо сказать, безуспешно. И, всё-таки, брали Катю с собой.
   Июльской ночью сидели они как положено у костра. Было их человек десять. В Новгородской области, на необитаемом острове именем Еловик. Пойдёшь по нужде налево - земляничная поляна, пойдёшь направо - поляна рыжих лисичек. Еловые поленья (а какие ещё могут быть поленья на острове с таким названьем?) трещат в костре. Жужжат комариные войска, на которые не действует вонючее средство Дэта. Звучит разлаженная шиховская гитара, сопровождающая очередной текст о таком вот модусе вивенди.
   Вдруг папа поднимается и своим волшебным баритоном произносит:
   Пять коней подарил мне мой друг Люцифер...
   Дальше Катя не слышала. В голове всплывают туманные цвета и чёткие абрисы из сожжённого бабушкой кляссера:
   ...фисташковая буденовская...
   ...терракотовая ахалтекинская...
   ...лазоревая чистокровная скаковая...
   ... бирюзовый орловский рысак...
   ... малиновая арабская...
   Тот, кто написал эти стихи, знал! Знал про эти марки. Так же, как Катя, помнил в лицо каждую лошадь. Помнил позы и повороты, в которых они застыли. Помнил каждый бумажный зубчик. Помнил фон, не прямолинейный - красный, оранжевый, жёлтый, - а затейливо-нежный, никак не шиховской перелив...
  
   Папа заканчивал:
   ...Люцифер подарил мне шестого коня
   И Отчаянье было названье ему...
  
   Шестой! Кто же - этот шестой? Катя не знала, какой он. Ещё не встречалась с ним.
   Благоразумно решив не грузить окружающих своими размышлениями, Катя не стала спрашивать имени того, с кем вдруг совпала во времени и пространстве. Странным, ненормальным было чувство соединения с незнакомцем, у которого нет имени и лица. Даже голоса нет, только слова. Катя поняла, что они с ним как две мурзилочные картинки - найди пять отличий. С той разницей, что у них оно было только одно. Он видел шестого коня.
  
   Катя только спросила у папы:
   - Кто такой Люцифер?
   - По-латыни - носитель света, - ответил папа.
   - Не сбивай ребёнка с толку. Люцифер - это Сатана, - возразила мама.
   Впервые за Катиным левым плечом кто-то зашебуршал. Катя оглянулась. "Кто-то" был похож на маленького Ленина, когда тот был с кудрявой головой и бегал по ледяной горке в валенках.
  
   * * *
   В восьмом классе (по-новому исчислению, в девятом) Катерине пришлось учиться в сельской школе. У Леонида Владимировича стали возникать проблемы со здоровьем - врачи посоветовали работать поближе к природе в экологически-чистой зоне. Поскольку родители Кати, как мы уже знаем, тоже врачи, поселились они при психиатрической больнице. Помимо подсобного хозяйства рядом было село. И практически разрушенный храм с куполами древней формы. То есть, не маковки поздние, а шлемы. Храм даже под склады никакие не использовался - настолько ленивое и непрактичное население там обитало. Правда, в храме народ трахался и гадил. Но стоило войти туда - сквозь дыры в шлемообразных куполах нестерпимо мерцали голубые куски неба.
   История села славилась двумя доблестями. Во-первых, туда не смогли проникнуть татаро-монголы. А во-вторых, местный князь обладал правом первой ночи. Немцы в Великую Отечественную правда всё же до села дошли. И поскольку психбольница уже тогда была, а немцы отличались любовью к генетическим зачисткам, то больных расстреляли. Всех до одного. Закопали возле леса. К Катиному появлению на том месте уже выросла (говорили, сама по себе) рябиновая роща.
   Аборигены (истинные, конечно), принимая во внимание все сопутствующие факторы, получились своеобразные. Во-первых, начисто лишённые скуластости и коренастости. С немыслимой по тем временам лёгкостью отношений в постели и, кроме того, со своеобразными глупостями и местными законами...
   Феодалствовал там Директор Совхоза. А его сын учился с Катериной в одном классе. Младший феодал был потрясён и оскорблён тем, что Катерина ему не дала. То есть, припёрлась из Москвы со своим уставом и помешала человеку исполнить долг пресловутой первой ночи. И тогда он решил её избить.
   Катерина понимала, что никто из вздыхающих по ней сыночков санитаров и трактористов - на помощь не кинется. Один из них, признававшийся Катерине в любви, объяснял:
   - Ну, пойми же ты! Так нужно. Так у нас принято. Всегда девчонка должна сначала с Андрюхой переспать. Зато потом он её не трогает.
   Катерина по малолетству или другому воспитанию не могла понять сложных феодальных отношений.
   Надо сказать, росту в ней к тому времени было достаточно, и вообще стала Катерина девушкой видной, в теле. В свои неполные четырнадцать выглядела как минимум на восемнадцать.
Короче, начали они драться. Сын Директора Совхоза сломал Катерине пару рёбер, но она сломала его ударами в пах. Как-то очень больно и удачно Катя это сделала. В общем, подрались-подрались, да и разошлись.
   На следующий день посмотрела Катерина в окно - Директор Совхоза на "Волге" подъехал к дому, где она жила теперь с родителями. Вошёл к ним, пожал Леониду Владимировичу руку за то, что тот воспитал прекрасную дочь. Сказал, мол, что будет ждать, что пока Катерина вырастет, чтобы просить её руки для своего сына.
   Хорошо, что Катерина потом обратно в город перебрались. А у сына Директора Совхоза, по дошедшим до Катерины сведениям, так до сих пор детей и нет. Порой она льстила себя надеждой, одновременно испытывая чувство вины, что это та тройка точных её ударов прервала существование одного из родов на Земле.
  
   * * *
   После окончания восьмого класса в деревне, родители не посчитали нужным препятствовать Катиному возвращению в Москву. Она должна была начать самостоятельную жизнь на Соколе, тем более что ей удалось поступить в очень даже приличное художественное училище.
   Она вполне сносно сдала графику - нагромождение геометрических объёмов, штрихованных карандашом; живопись - странное сочетание керамической посуды и фруктов из папье-маше, выполненную дефицитной ленинградской акварелью, и даже композицию - в виде иллюстрации к "Руслану и Людмиле". Затасканно-бородатый сюжетец с исполинской головой, похожий на галлюцинацию одурманенного всадника, пребывающего рядом в растерянности.
  
   * * *
   В училище Катерина первым делом влюбилась - потому как "пришла пора". В сокурсника, в детстве снимавшегося в фильме знаменитого и модного режиссёра. Юноша так и представлялся при первой встрече:
   - Я - Тимофей. Снимался в фильме режиссёра NN "Окно". Правда, стараюсь это не афишировать.
   У Катерины имелась странная и неприятная тайна: непотерянная девственность. Кате очень хотелось завести роман со смазливым Тимофеем, но она понимала, что дело может дойти до постели (тем более, что родители продолжали жить за городом, и квартира пустовала) и... - о, ужас! - он узнает!
   Как можно объяснить её страх? До сих пор Катерина порой пыталась найти ответ на тогдашний вопрос и всё-таки приходила к выводу, что у неё был комплекс девственницы, которую никто не захотел. И Катя не хотела, чтобы Тимофей узнал об этом комплексе, который она тогда воспринимала не как комплекс, а как истину.
   Такие вот заморочки пубертатного периода. Доходило до того, что Катерина грезила, что может быть, кто-нибудь согласится её сделать женщиной за деньги или за бутылку. Катя мечтательно разглядывала очередь в винный магазин.
  
   * * *
   В кафешке на Суворовском бульваре Катя познакомилась с молодым человеком по имени Олег. Имя это у неё ассоциировалось с тем самым, угнанным в детстве, мотоциклом. А значит с авантюрой.
   У Олега имелись длинные по тем временам волосы (хайр), джинсы из бирюзовой плюшевой портьеры и грозди разноцветных бисерных бусиков. Помимо них, на шее же, продёрнутый в чёрный шнурок, болтался металлический пацифик. Катерина видела этот значок впервые. По нему хипня узнавала друг друга.
   Катя назначила Олега на роль дефлоратора. Миссию свою он выполнил достойно, но Катерина никак не ожидала, что Олег захочет продолжить отношения и, мало того, влюбится в неё.
   Олег дал Кате впервые попробовать травку (собственно, она сама выклянчила) и стал не в меру и не к месту навязчив. Но примерно через месяц перестал звонить и вообще пропал. Позже Катя узнала, что он то ли выбросился из окна, то ли повесился.
   Катерина никак не связала Олегов суицид с их отношениями. Она и сейчас пребывала в уверенности, что всему виной не любовь, а наркота. Олег, к моменту начала их отношений, плотно сидел на чёрной,- самодельном опиуме, произведённом в антисанитарных условиях из маков чаще всего подмосковных.
   * * *
   Роман с Тимофеем продолжался больше месяца. Потом молодой человек охладел, да и Катя, пострадав пару недель, последовала его примеру.
  
  
   * * *
   В училище Катя ходила всё реже. Вернее, ходить-то, иногда ходила, но совсем не по учебным делам. Ей наскучили нескончаемые натюрморты в пол-ватманских листа.
   Богемная публика наркотиками, мягко говоря, не брезговала и, как минимум, курила травку. Особенно ценились туркменская чуйка и афганочка. Кое-кто (в том числе и Катерина) начал пересаживаться на то, что потяжелее. Через знакомых медсестёр, студентов-практикантов из медвузов доставались по разумным ценам всяческие омнопоны, промедолы и морфины. Да и самопальная чёрная была не слишком дорогим удовольствием.
   Считалось, что в Советском Союзе проблема наркотиков не стояла. То есть, наркотиков не было. Равно, как и секса.
   Катины родители продолжали жить за городом, иногда наведываясь на выходные, чтобы проведать дочку и оставить ей денег. Бабушка с дедушкой тоже появлялись не слишком часто, потому как внучка искусно изображала постоянную занятость в учёбе. К приезду тех и других Катя заметала следы - начисто убирала квартиру.
   Когда Катю отчислили из училища, она успела обзавестись целым сонмом сомнительных знакомых. Все они мнили себя и друг друга гениальными поэтами, художниками, музыкантами, поклонниками Рембо и Хендрикса, Босха и Рембо, Джоплин и Кубрика. Такая вот странная философия искусства царила в Катином кругу. Почти каждый день они ходили в малый зал кинотеатра "Россия" и смотрели мультфильм Норштейна "Сказка сказок".
   Среди молодых людей цвели, подпитанные дурманом, вселенские любовь и дружба.
  
  
   * * *
   В конце лета случалось значимое событие: открытие сезона.
   Созревали маки. Важно было научиться отличить настоящий, опиумный, от пустышки, декорации. Важно, но несложно. Ехали в Подмосковье на последней электричке, ночью занимались промыслом. Примечали характерные очертания флоры - практически в темноте, перелезали через заборы, рискуя нарваться на собак и хозяев, выдёргивали добычу из земли и сносили охапки маков со всей деревне в заранее оговоренный уголок, чаще - неподалёку от редкого, а иногда и единственного фонаря. Потом отделяли лезвиями Нева зелёные головки от стеблей. Сами головки слегка надрезали поперёк. Расставляли их зелёными хороводами, недалеко от источника света, ждали, когда выделится белое густое молоко, чтобы потом собрать его.
   Так оно всё и был в тот раз. Только молоко собрать не успели, потому, как на Катю накатила измена, ей послышался шорох шин милицейской машины. Ударом ноги она сбросила набухшие опиумом головки в грязь. В темноте (подобное она потом видела в дешёвых фильмах ужасов) глаза попутчиков вспыхнули нехорошим огнём, кроме того, улыбки превратились в оскалы и обнаружили наличие внушительных клыков. Катя поняла, что эти милые люди, пронизанные светлыми чувствами, сейчас убьют её.
   Благо, Катин тогдашний возлюбленный, Миша Байрон, имевший в компании авторитет, сказал:
   -Ну что, блядь, надо срочно дербанить по новой. Пока совсем не рассвело.
   И его как-то послушали. Хотя и пошумели. Но, шумом горю не поможешь. Пришлось проделывать всю работу снова. Было уже совсем светло, пели птицы, когда всё было готово. Сидели на берегу реку, местечко выдалось живописное - снимать бы тут фильм в жанре идиллии. Про пастушков, пастушек и их подопечных овечек.
   Всегда было страшновато первому дегустатору. Мало ли что. Шприцев имелось два, даже жребий в тот раз не кидали, дураку было понятно, что первыми должны быть Катя и Миша. Уколы им сделали одновременно. Сначала Кате показалось, что всё хорошо, вот и тёплая волна накатила. Потом началась тряска. Застучали зубы, завибрировали ноги и руки, пронзила страшная головная боль.
   -Грязь... - подумала Катя и почему-то, как Чехов, по-немецки констатировала, - Ich sterbe.
   В это время она почувствовала прикосновение чего-то холодного и округлого сзади. Она оглянулась. Молодой человек в вылинявшем камуфляже, в специфической панамке цвета хаки (такие выдавали солдатам в Средней Азии и Афганистане), с ненавязчивыми крылами воробьиной масти тыкал в Катину лопатку коротким автоматом Калашникова.
   -Нет. Ещё рано. Встань и иди!
   -Вот ты какой, ангел-хранитель, - иронично произнесла Катя.
   Но почувствовала облегчение. Встала (вернее, вскочила) и пошла (точнее, побежала) к Мише Байрону. Катя не помнила, откуда она достала горсть антибиотиков, как впихивала их в Мишу и в себя. Да, наверное, это и не антибиотики помогли.
   В общем, в тот раз все остались живы, добрались до Москвы и вечером опять пошли на "Сказку сказок".
  
   * * *
   Когда до Катиных родителей дошло, что дочку отчислили из училища, что она занялась наркоманией, они, конечно же, в спешке вернулись в Москву.
   Леонид Владимирович чувствовал себя плохо. Вылезли всё-таки последствия энкавэдешных и гестаповских пыток.
   Любочка металась между подсевшей на иглу неработающей и неучащейся дочкой, сдающим интеллектуальные и физические позиции Леонидом Владимировичем и купленным в своё время для защиты Кати от одиночества Доном.
   Катя же одиночеством не страдала, потому Дон жил с её родителями в деревне. Был он смесью двух прекрасных пород: дога и боксёра, но унаследовал какие-то не слишком приятные качества ума и характера. Впрочем, был красив - высокий стройный блондин с тигровыми пятнами.
   В деревне он сразу начал душить кур, заниматься гомосексуализмом, гонять котов. Но проявил великолепные пастушеские способности, когда построил стадо местных бычков в шеренгу по четыре. Даже были это скорее уж не пастушеские способности, а, пожалуй, вертухайские.
   Когда, как считал Дон, его никто не видел, он садился за обеденный стол, свешивал задние лапы со стула, передние располагал на скатерти, а если там случались остатки еды, ел аккуратно с тарелки. И даже пытался держать вилку. Кроме того, Дон страдал энурезом.
   А, в общем-то, славный пес.
  
   ***
   Любочка была в отчаянье, и чтобы хоть как-то отвлечься, нырнула в модное хобби, называемое народные промыслы.
   Сначала она рыскала по художественным салонам, но вскоре поняла, что это неправильно, ибо там случались подделки, сварганенные дипломированными художниками.
   Любочка решила работать с производителями напрямую. Брала с собой канареечные пачки индийского чая со слоном, финский сервелат, столичную водку, жестяные цилиндры с венгерским зелёным горошком и много чего ещё. Всё это она обменивала на изделия фолкмейкеров. В доме звучала такая географическая симфония: Городец, Филимоново., Хохлома, Федоскино, Палех, Полхов-Майдан, Дымка, Гжель. Скопин, Жбанниково, Абашево. Катерина по сей день, произносит эти слова, как фонемы неведомого и прекрасного языка, существующего одновременно с русским, но живущего своей параллельной жизнью.
   Среди прочего были в её трофеях и кони. Палехский - на шкатулке. Златогривый конь-огонь с любовно прописанными мышцами. Дымковский с солнечной гривой рюшечками. Филимоновский с полосками и геометрическими орнаментами кислотных дискотечных цветов. Гжельский - фаянсовый, в синих ромашках и лилиях.
   Целый выводок горьковских (ныне нижегородских) из папье-маше лошадок - с круто выгнутыми шеями, с гривами, копытами и хвостами бронзового колера. Такой краской иногда освежают остренькие кончики оград на русских кладбищах.
   Ещё появился, каргопольский тяни-толкай, милый коник-мутант о двух головах. Типа сиамских близнецов.
   Очень хотелось Любочке купить городецкую лошадку-качалку. Но дочке Кате это было уже не возрасту.
  
   * * *
   После Нового года Катя с очередным френдом уехала из Москвы стопом.
   Она писала родителям через свою подругу детства - сообщала, что жива, но местонахождения не выдавала. А его, местонахождения, в общем-то, и не было. Сегодня здесь, завтра там...
   Своё огромное путешествие Катерина помнила смутно, потому как частенько пребывала под кайфом.
   Спутника своего Катерина сорвала с четвёртого курса МГИМО - пожилого, как ей тогда казалось, человека двадцати двух лет. Учась в престижном вузе, Алексей тоже не избежал наркотиков.
   Катя и Алексей проехали за энное количество времени энное количество населённых пунктов и, наконец, оказались в Каракумах.
   Меж тюльпанных полян показался всадник, стремительно двигающийся к ним. В коне Катерина узнала терракотового ахалтекинца с марки Почта СССР.
   Наездник пытался купить у Алексея Катерину, предлагая ахалтекинца взамен, Алексей не соглашался. Катя заворожено смотрела на лошадь. Она бы пошла за этим грязным туркменом и без принуждения. Но дело в том, что без ахалтекинца это теряло смысл. Так и остался спутник Катерины без коня, но при сомнительном подарке в виде Кати. Она очень оценила тогда такой поступок. Катя не знала, как поступила бы она, представься ей случай поменять человека на лошадь.
   Ещё помнила Катя рощу разноцветного тутовника под Ташкентом и работу в небольшом среднеазиатском же городке.
  
   * * *
   В Средней Азии тогда завелась мода вместо обоев расписывать стены узорами, орнаментами, пейзажами - в общем, всем, что хозяевам любо.
   Случайные знакомые сосватали Кате и Алексею человека уважаемого и почётного - вора в законе. Был он маленький, почти карликовый, с типичным армянским именем Гамлет.
   В просторной комнате кроме низкого столика, покрытого роскошным ковром, практически ничего не было.
   По утрам Лёша и Катя, которой к тому времени уже исполнилось восемнадцать, приходили на работу. Хозяин угощал их чаем. Чай пили целый день. Пустой, без сахара и уж тем более, без еды. Справедливости ради надо сказать, что хозяин и сам ничего не ел. Он уютно сидел на корточках у коврового столика и изредка раскуривал косячок. Трава у него была лучшая в городе. Да и какая трава могла быть у такого человека?
   Периодически к Гамлету заходили гости. Были это люди разных национальностей, возрастов и вероисповеданий, связанные одним - зоной. К Гамлету относились как к гуру. Хозяин, правда, в основном молчал.
   Заходил и местный милиционер. Явно, у него было задание проверять авторитетного человека. И он проверял. Вежливо здоровался, снимал фуражку и присаживался к ковровому столику. Он так же, как все, пил чай и курил анашу.
   Вообще, в доме в основном царствовала по-хоровому слаженная тишина. И понятно, кто выступал в роли дирижёра.
   Однажды, в присутствии Кати и Леши, а также при наличии некоторого количества гостей, Гамлет рассказал (нельзя не отметить, что он почти совсем не пользовался феней, а разговаривал на простом русском языке) такую историю:
   - Как-то вели нас на работы. Дорога шла через поле. Смотрим, впереди, среди дороги-то, человек сидит. Босой. В дорогом костюме. При галстуке. И так несколько дней. Наконец, конвойный подошёл к нему и попросил ксиву...
   Тут Катерина автоматически отметила, что арго всё-таки неистребимо, и даже Гамлет порой срывается.
   Хозяин продолжал:
   - Потом конвойный извинился вежливо, козырнул и ксиву вернул. А тот человек сидел там ещё несколько дней...
   Гамлет плеснул себе в пиалу ещё чаю и неторопливо начал забивать косяк. Повисло привычное молчание. Гости беззвучно отхлебывали чай, а Катя и Лёша тихо шелестели кисточками.
   Вдруг молодой, недавно отбывший первый срок Пашка, шмыгая веснушчатым носом, громко и непонимающе спросил:
   - Ну и чё там, в ксиве было прописано, Гамлет?! Почему они того фраера не винтанули-то?
   Гамлет продолжил неспешно забивать косяк, обстучал его, положил на стол, и так же, не торопясь, вытер ладони о простенькие асфальтового цвета брюки. Потом прикурил от услужливо поднесённой кем-то спички, сделал глубокую затяжку и такой же глубокий выдох.
   - Так что... - начал было опять Пашка, но Гамлет осадил его плавным буддийским жестом ладони и предал косяк дальше по кругу.
   Было ясно, что Пашка нервничал, не понимая смысла рассказа.
   Да и вряд ли кто из присутствующих понимал, что там было написано. Катя, во всяком случае, не понимала.
   Наконец, Гамлет чётким, без тени раздражения на Пашку голосом произнёс:
   - Что же тут непонятного? ...Ясно, что там было написано - Иисус Христос...
   И снова всё заволокло тишиной пополам с конопляным дымом.
   Если Гамлету приносили анашу с семечками, он их аккуратно складывал в блюдечко и кормил розовых горлинок, которые иногда залетали прямо в дом.
   Стена, расписанная Катей и Алексеем, Гамлету понравилась, и он щедро расплатился с ними анашой и деньгами. А картинка была такая: поле на всю стену, то есть, не совсем поле, а полуполяна скорей, потому как колосья чередовались с самыми разными цветами. Посредине протоптана дорожка, уходящая к горизонту. На дорожке стоит простой деревянный стол с чайником и несколькими пиалушками.
  
   * * *
   Наконец Катерина пресытилась путешествием и позвонила родителям с просьбой выслать денег на дорогу - на адрес: "Ташкент. Главпочтамт. До востребования "
   Она возвращалась домой одна, комфортно, в плацкартном вагоне, а на оставшиеся деньги купила Любочке и Леониду Владимировичу восточных сладостей.
  
   * * *
   Ну, так вот, Катя вернулась в Москву.
   И тут не стало старшей Катерины. То есть, она опять легла умирать и на этот раз умерла по-настоящему.
   Хоронили всем двором. Бабушкины деревья рыдали, так как припустил сильный дождь. И соседи вспоминали её по-доброму, несмотря на то, что она была в обывательском сознании странной со свои неприятием государственной службы, с приступом пиромании и конечно со страстью к деревьям. Где-то в небе мелькнула белая тряпка.
   - Кажись, простынь у кого-то с балкона улетела... - шепнули в толпе.
   Катя прищурилась и посмотрела наверх. Это был бабушкин ангел, освобождённый от обязанностей хранителя. Молочно-белый, в зубчатой короне из кленовых листьев и с гроздью рябины в руке. В общем, ангел как ангел.
  
   * * *
   Любочке удалось пристроить Катю в педагогическое училище. Поскольку Любочка всё-таки была психиатром, то и знакомые, которые помогли ей с Катиной учёбой, немножко имели отношения к этой области. Словом, училище имело особый статус. Оно готовило дефектологов. Для работы с проблемными детьми. Катя выбрала специализацию олигофренопедагог.
   Пока Катя училась, круг её старых знакомых значительно поредел. Много было суицидов, несчастных случаев, передозировок наркотиков. До тридцати почти никто из друзей туманно-дурманной юности не дожил.
   В настоящее время Катерина достоверно знала только об Ирке Персиянке, которая бомжевала где-то меж трёх вокзалов. Катя недавно встретила её. Глубокая беззубая старуха с трясущимися руками. Узнала по глазам - такие глаза рисовали восточные художники гуриям.
  
   Но, вернёмся назад. Как только Катя вернулась из путешествия, похоронила бабушку и поступила в училище, она вышла замуж за своего среднеазиатского спутника Лёшу Нестеренко. Собственно, это не она вышла замуж, и не он женился. Просто их родители объединились в дурацком порыве придать нелицеприятной истории официальный статус. Катя и Алексей перечить не стали. Ни любви, ни даже сексуального влечения они друг к другу не испытывали, посему семейная жизнь не сложилась. Если бы Катя и Алексей были алкоголиками, их можно было бы считать собутыльниками. Но их объединяли наркотики. Они тогда испытывали на своих молодых организмах новомодный наркотик винт, который умельцы производили из капель от насморка.
   Развелись Катя с Алексеем по счастью довольно быстро.
  
   * * *
   Чудо помогло ей завязать с наркотиками. Кто-то может усомниться: чудо ли? Но Катерина до сих пор уверена, что так оно и было.
   Любочка решительно выставила всех Катиных френдов из гнёздышка на Соколе. Сопровождала она изгнание словами:
   - Я не позволю делать из моей квартиры флэт!
   Катерина на недельку ушла из дома и тусовалась в очередной компании в квартире, которая, напротив, была флэтом во всех отношениях. Катины вены пребывали в катастрофическом положении. Она в очередной раз вонзила иглу, взяла контроль (проверку того, что игла вене), но вместо крови в шприц вплыл сопливый мутант багрового цвета.
   "Тромб... " - поняла Катя и услышала слева гнусное хихиканье. Мальчик с ликом маленького Володи Ульянова показывал ей язык. Трижды сплюнула Катя через левое плечо. Мальчик сгинул.
   Кате удалось уколоться в другую вену. Проснувшись утром, она не узнала свою руку. Та распухла до размеров солидного бревна. Поднялась температура. Катя, так и не сумев засунуть раздувшуюся конечность в рукав, в накинутом пальтишке побрела домой зализывать раны. Отчий дом был в двадцати минутах ходьбы. Катя шла почти пять часов. Несколько раз присаживалась на лавочку, куда-то начинала отплывать, но каждый раз её возвращал болезненный толчок в правую лопатку. Камуфляжный ангел с АКМом не дремал.
  
   * * *
   Любочка, вымотанная переменой белья Леониду Владимировичу и подтиранием луж за энурезным Доном, взяла под лечебную опеку и Катю. Любочка сразу поняла, что у Кати сепсис, и поняла отчего. Мама боялась отдать дочку в больницу - знала, что поставят на учёт в психоневрологический диспансер. И это пятно на всю жизнь. А ведь могут и посадить. Или отправить на принудительное лечение. Будучи знакомой с системой советской психиатрии, Любовь Васильевна прекрасно знала и о методах такого лечения, и об условиях содержания там больных.
   Она колола Катю сама. Сильнейшими новыми антибиотиками. (До Кати тогда дошло, что укол уколу рознь). Первые тридцать дней температура не опускалась ниже тридцати девяти и пяти.
   Так они и лежали по разным комнатам. Мучимый Паркинсоном и другими ведомыми и неведомыми хворями отец и лихорадочно бредящая дочь. Первый, доведённый до страданий усилиями двух тоталитарных систем, и вторая, разрушившая себя сама.
   Между ними бегал глупый, но добрый Дон и лизал то горячие руки Кати (одну тоненькую словно веточка, другую - всё ещё распухшую), то холодные руки Леонида Владимировича, заходящиеся в мучительном треморе. Лизал и скулил.
   Как-то, когда Любочка была на работе, Катя приплелась в комнату к отцу. Он лежал в эмбриональной позе с потухшими, некогда полными искорок глазами, с дёргающимися конечностями.
   - Я люблю тебя, папа, - сказала Катя.
   Леонид Владимирович улыбнулся совсем по-прежнему и невнятно произнёс:
   - И я тебя...
   Около стены на диване замаячила странная фигура. Красивый, мускулистый молодой человек в полосатой майке на шнуровке, с почтовой сумкой через плечо, с крыльями. Молодой человек тоже улыбался, белозубо и немножко застенчиво. Такой вот ангел был у Катиного отца.
   Любочка в коротких передышках между работой, двумя болящими и выгуливанием Дона, любовалась своим фолкмейкерским табуном. Лошади требовали куда меньшего ухода. С них нужно было только пару раз в месяц стирать пыль
  
   * * *
   Наконец у Кати спала температура, а нарыв сконцентрировался в одном месте. Люба прокипятила скальпель и сделала надрез. Гной хлынул ей прямо в лицо, мешаясь со слезами победы и счастья.
   Леониду Владимировичу тоже стало лучше, было понятно, что ремиссия временная, но передышка была просто необходима Любови Васильевне.
   Катя навсегда завязала с наркотиками. Это было первое чудо.
  
   * * *
   Вторым чудом стало окончание Катей училища. Помогли в этом чуде некоторые материальные вливания Любови Васильевны. Она же пристроила Катю на работу в психоневрологический интернат.
   Кате выделили группу подростков-олигофренов и вменили ей в обязанность проводить их социальную адаптацию. Заключалась сия сложнопроизносимая деятельность в следующем: Катя разделила группу на подгруппы по степени сохранности интеллекта и стала проводить с ними беседы, сочетающиеся с практическими занятиями. Спектр бесед был очень широк: от привития навыков завязывания шнурков и чистки зубов до изучения основ Конституции СССР.
   Всё это подкреплялось совместным шоппингом, который тоже входил в программу (подростки получали пенсию как инвалиды детства), и развлечениями разного рода: просмотром кинофильмов, походами на утренники в театры, экскурсиями на теплоходах по Москве-реке, а также посещениями цирка и зоопарка.
   В зоопарке катались на разноцветных повозках, в которые были впряжены лошади. Особенно благодарными за это были подростки с синдромом Дауна. Их инопланетные очи, защищённые от мирской суеты толстыми, словно набитыми ватой веками, начинали гореть неземным, но, безусловно, позитивным пламенем. И, хлопали, хлопали, хлопали кургузые ладошки. Явно, для того, чтобы Катерина поняла, чтобы сомнений не осталось, что хорошо.
   С цирком было сложнее. Красивые лошади бегали по кругу, совсем как Катина карусельная лошадка из детства. Хотелось выпустить их в чисто поле, предварительно сорвав с точёных лошадиных голов нелепые плюмажи. Почему-то Катины подопечные тоже не очень любили цирк.
   Катя не брезговала вынести судно или поменять бельё лежачим больным, хотя это не входило в её обязанности. Но персонала (особенно, санитарок) не хватало. Звали Катю в интернате уважительно: Катерина Леонидовна. А иногда и просто Леонидовна.
   Персонал интерната состоял из одиноких, но в большинстве своём красивых тёток - лимитчиц всех возрастов. Неразбавленный медицинский спирт, периодически выдаваемый старшей медсестрой, наливали в чайник, чтобы не гневить начальство и Аллаха - среди работниц было много татарок. А мусульманам пить, как известно, нельзя. Но из чайника как-то разрешалось. Пили, так и не разбавив, из чашек. По полной. Чашки были не кофейные. Закусывали конфетой, пребывая в счастливом заблуждении, что шоколад напрочь отбивает запах алкоголя.
  
   * * *
   Однажды действительно задумали попить чайку и Катю, как самую молодую, послали на пищеблок за хлебушком и чем Бог в лице поваров пошлёт.
   Но повара тоже решили попить чайку и закрылись в своей каморке-хлеборезке, поручив приготовление обеда двум разумным дебилам. Одного из них звали Миша, другого - Владик. Владик был влюблён в Катерину Леонидовну до ненависти. Поэтому не мог упустить возможности пообщаться с ней почти тет-а-тет. Он схватил Катю на руки и стал держать её над огромным кипящим котлом, в котором варились мясные кости для первого блюда. Катя мелко дрожала, но старалась не показать виду и нежно гладила Владика по спине, другой рукой обняв его за шею.
   Владик истошно шептал:
   - Я должен Вас сварить, Катерина Леонидовна!.. Я не могу без Вас... Катька! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
   Слава Богу, другой разумный дебил, Миша, относился к Катерине значительно более спокойно и поэтому выхватил ее из рук Владика, не дав испортить общественный бульон человечиной.
  
   * * *
   Кроме того, в Катины обязанности входила трудотерапия. Она показывала подопечным, как из картонных заготовок делать коробочки для вафельных тортиков. Усваивали Катины подопечные это ремесло неплохо и часто превосходили в умении своего трудинструктора.
   Случались, правда, среди картонажников и истерики. Кто-то всё же не понимал задачи, кто-то просто пребывал в плохом настроении, и заготовки летели в стороны, оплёвывались и мазались соплями.
   Особенно отличалась Мила Тетёркина, которая периодически впадала в дурное, буйное расположение духа и была главной портильщицей картонных заготовок. Калечила она не только картонки, но и своё неуклюжее даунское тельце. Откуда в маленьких ручонках бралась богатырская сила для выдёргивания у самой себя совершенно здоровых зубов? Как окровавленными дёснами она умудрялась кусать себя до крови? И не хватало персоналу терпения, сил и умения успокоить её. Тогда в ход шёл аминазин. Спасительные шарики-нейролептики, сейчас, кажется, уже снятые с производства.
   По должностной инструкции сей фармакологический изыск полагалось хранить в отдельном помещении, которое так и называлось: аминазиновый кабинет. Входить туда нужно было в респираторах, бахилах и прочих средствах защиты. Правда, инструкций никто не выполнял. Поставлялся аминазин не в пузырьках и конвалютках, как другие таблетки, а в объёмистых консервных банках.
   Так вот, аминазин усмирял бесов, кои периодически вселялись в пациентов интерната. Причём справлялся с этим вполне успешно.
   Но чаще Мила Тетёркина была всё-таки вполне мирной и послушной, а коробочки делала ровненькие и аккуратные.
   Катерина, не обременённая, как мы уже говорили, брезгливостью, никогда уже не ела вафельные тортики, держа в сознании методы изготовления тары для них.
  
   * * *
   К сексу Катерина относилась спокойно, более склоняясь к тому, что это не слишком приятный, но и не столь уж обременительный обряд. Хотя мужчин в её объятиях побывало немало. Она бы вполне могла отказаться от неувлекательной привычки, но было одно "но"... Собственно, с самой дефлорации она горячо и навязчиво мечтала о ребёнке, не думая по молодости лет о последствиях зачатия в наркотическом опьянении.
   Для чего выросло это желание, зачем ей нужен был ребёнок? Наверное, Катя всё-таки мечтала вырваться из стремительно сужающегося круга знакомых, связанных общей дурной привычкой, болезнью, пагубной страстью.
   Когда они с Лёшей Нестеренко колесили по стране автостопом, у Кати случилось что-то вроде ложной беременности. Начал увеличиваться живот, набухла грудь, а в какой-то момент она даже почувствовала что-то похожее на трепет внутри золотой рыбки... После длительной задержки месячные начались, обычные, нормальные и такие нежеланные. Катя тогда купила бутылку портвейна и выпила её в одиночку на гостеприимном флэту в хлебном и яблочном городе Ташкенте, рыдая и периодически бегая блевать в туалет.
   После того Катя решила, что у неё бесплодие.
  
   * * *
   Как-то в выходной Катя пошла на день рождения к знакомым знакомых. Причём, пошла с как бы своим молодым человеком. Молодой человек был из Катиного старого порочного круга.
   И тут вошёл Он... Так ведь положено писать в дамских графоманских рукодельях?
   Одуряющее действие произвела на Катю не только его эффектная внешность, но, главным образом, то, что наша героиня ощутила тепло распускающегося цветка между лобковой костью и пупком. Это было одновременно приятно и стыдно. Чтобы скрыть смущение, Катя пробормотала:
   - Свадхистана, твою мать. Она самая...
  
   * * *
   Накануне Катерина впервые вкусила прелести видеомагнитофона. Магической тогда показалась ей груда металла и пластика. Смотрели Полёт Над Гнездом Кукушки. Переводчик гнусавил. Говорили, что у него бельевая прищепка на носу, чтобы не вычислил КГБ. Трудно поверить, что когда-то видеомагнитофоны и ксероксы преследовались куда беспощадней наркотиков и проституции.
   Сам по себе фильм, был, безусловно, шедевральным (роман Катя прочитала значительно позже). Но особенное впечатление на неё произвёл один из персонажей фильма - Вождь, огромный сексапильный индеец.
  
   * * *
   И тут вошёл Он... И эта долбаная свадхистана расцвела! Нет, ну столько лет жила себе Катя, совершенно её не чувствуя...
   Сработала ещё, вероятно, манера романтизации индейского населения, внушаемая с детства соответствующими книжками и особенно актёром из дружественной Югославии Гойко Митичем.
   Катя, любуясь роскошными, черными с просинью волосами вновь пришедшего гостя, думала о том, что снимать скальпы придумали не дураки. Совсем не дураки... Она бы не отказалась прицепить к ремню на джинсах пышную шевелюру чакрораскрывающего псевдоиндейца.
  
   * * *
   Звали его Вахтанг. Был он из московских грузин. Строго говоря, грузином он был только наполовину. Семейная тайна, всплывшая значительно позже, заключалась в следующем: почти сорокалетняя Медея, имевшая двух очаровательных кудрявых дочек семи и девяти лет и мужа Гиви, вдруг завела роман с неприлично молодым человеком по имени Иван Кузнецов. Гиви, конечно, такого позора не перенёс и уехал в Грузию, забрав с собой дочек.
   Роман с Ваней Кузнецовым у Медеи закончился быстро, но последствие в виде Вахтанга осталось. Называть ребёнка Вахтанг Иванович Кузнецов (а ребёнок с младенчества доказывал доминантность грузинской крови) было глупо. Тем более, что Медея с Гиви пока не развелись официально. Поэтому Вахтанг стал носить фамилию и отчество грузинского мужа Медеи. Гиви же решил в Москву не возвращаться и девочек не отдавать. Сошёлся в Грузии с русской женщиной, и она родила ему ещё троих детей. Гиви-медеины дочки Тамара и Нина продолжали воспитываться в Грузии с отцом и мачехой и вернулись в Москву только после окончания школы.
   Бог весть, что пережила Медея, недопускаемая к старшим детям, одна воспитывая Вахтанга, да видна такова уж расплата за мимолётный грех.
   Вахтанг так и не выучил ни одного слова по-грузински. Да и откуда? Медея лет с пяти болтала только по-русски. С её мамой тоже была какая-то тёмная история, вследствие чего её отец, дедушка Вахтанга, переехал в Москву с тремя детьми, но один. Переехал к брату, который занимал важный партийный пост. Такой важный, что Медеиному отцу разрешили открыть чуть ли не частную парикмахерскую, правда, на тогдашней Московской окраине. Потом Медеиного номенклатурного дядю расстреляли как немецкого шпиона.
  
   * * *
   Катя только однажды видела медеиных братьев. Один, Васо, рассказал Кате такую историю:
   - Как-то отец повёл нас в гости к своему высокопоставленному брату, нашему дяде. Помню, дом был шикарный, мы таких не видели, и еда была совсем не такая, как мы привыкли. Отец сдерживался, а мы с братом и сестрой стали впихивать в себя всё, что было на столе. В какой-то момент я понял, что из-за количества и высокого качества, а главное непривычности продуктов мне очень захотелось в туалет. Дома, где у отца была парикмахерская, мы ходили во двор. Здесь я даже не осознавал, где двор, и на каком мы вообще этаже. Спросить у дяди постеснялся. Они с его женой важные такие были, чисто одетые. Поэтому я просто вышел в парадное и стал справлять большую нужду. Тут появился какой-то старикан в очочках с козлиной бородой и злобно погрозил мне пальцем. Потом-то я понял, что это был Михал Иваныч Калинин. Я бросился бежать, но он проследил к кому я пришёл в гости. Дурное, может, совпадение, но дядю через пару дней забрали.
  
   * * *
   Но мы совсем забежали вперёд. Поэтому, давайте уж и третий раз, скажем сакраментальную и пошлую фразу. Уф! Приготовились...
   И тут вошёл Он...
   Ну, почему, почему тогда в обиходе не было слова мачо?
   О, эта сукина дочь, свадхистана! Видимо она распустилась и у Вахтанга. Их притянуло, как два шарика ртути, и вынесло на лестничную клетку. Тогда Катя, конечно, не знала, что в Вахтанге, возможно сработала сомнительная генетика дяди Васо: страсть использовать подъезд не по назначению. Они ещё не успели толком запомнить имена друг друга, но расцепиться не могли, отключились от внешнего мира и целовались. Как-то чересчур жарко, неприлично, по-животному. В зассаной подъездными котами хрущобе, на третьем этаже, не обращая внимания на возвращающихся домой жильцов и, совершенно позабыв о дне рождении, который продолжался уже без них. Катя и Вахтанг изобрели какой-то совершенно беспомощный предлог, попрощались с именинником и выскочили на улицу.
  
   * * *
   Как им было разойтись? Катя и Вахтанг не могли даже расцепить руки. Они поехали к Катиной подруге Ольге. Она жила без родителей, с маленьким сыном, в получасе езды. Сначала метро. Потом автобус. Скорее. Скорее. Почему такой медленный транспорт?
   Но Ольга не открыла. Потом они узнали, что она с маленьким сыном в тот день была у родственников. А ломились Вахтанг и Катя в квартиру к Ольге, когда там, за хлипкой дверью, от передозировки опиатов умирал Ольгин бой-френд, гениальный скрипач Саша Афинянин. Катя и сейчас иногда думала, что поддались бы они полностью сексуальной тяге, выломали бы дверь, вызвали бы скорую и ...Сашка Афинянин, возможно, остался бы жив. А, может, Вахтанг ещё тогда, увидев типичного представителя Катиного круга, ужаснулся бы. И ничего бы у них не было. Стольких радостей, стольких трудных лет вместе и не вместе. И никогда не родился бы их сын Гошка... И не трепали бы они друг другу нервы и не любили бы до ненависти. И Сашка, Сашка Афинянин, остался бы жив. Становился бы лауреатом всяческих международных конкурсов и играл бы, играл на скрипочке Страдивари. Ну, или Гварнери, например... Или какие они там ещё бывают. Но тогда бы... Бесплоднейшие размышления и деструктивные раздумья порой одолевают человека. С ними надо бороться.
   В тот день Вахтанг проводил Катю на Сокол и поехал домой.
  
   * * *
   Катя и Вахтанг вели себя в высшей степени непристойно. Они приходили к кому-нибудь в гости и тут же уединялись в ванной.
   Однажды в одном доме, куда Катя с Вахтангом напросились якобы попить чайку, стало плохо бабушке хозяина. Приехала скорая помощь, бабушку забрали в больницу и Катя с Вахтангом заперлись в освободившейся старушкиной комнате, пропахшей корвалолом, старыми кружевами и духами Красная Москва. Они занимались любовью на кровати с никелированными шариками среди горы самого разного калибра подушек, похожих на рассыпавшуюся матрёшку.
   Как-то Вахтанг остался у Кати. И её родители не возражали. Так что, наконец-то, легальный сексодром был обретён.
   Взаимо-сплете-проникнове-притяжение Вахтанга и Кати в течение почти года вдруг обернулось задержкой месячных.
  
   * * *
   Но, умудрённая ложной беременностью периода автостопа, Катерина поначалу отнеслась к этому факту скептически.
   Подождав, достаточное количество времени, они с Вахтангом пошли в районную женскую консультацию.
   Вахтанг остался на улице, а Катерина поднялась на третий этаж и заняла очередь в полагающийся по адресу кабинет. Очередь состояла из особ женского пола и в основном явно доклимактерического периода. Были среди стоящих и беременные с животами самой различной величины. Когда Катерина подошла к заветному кабинету, прошло примерно часа полтора. Катя подумала:
   "Ну, нет. Он меня конечно не дождётся"
   Растрёпанная снаружи и изнутри, Катерина вошла к врачу.
   Перед Катей предстала гинекологиня: широковысокоформатная, усатая, с блескучим золотым зубом. Служительница Эскулапа начала тут же задавать обычные в таких случаях вопросы про начало и конец последней менструации, про замужемилинет, про старт половой жизни и т.д. На вопрос: "Что будем делать с беременностью?" Катя ответила не сразу, потому как не поняла.
   Гинекологиня терпеливо и доходчиво повторила:
   - Если что, - рожать будем, или на аборт?
   - Конечно, рожать, - удивлённо ответила Катя. Она совершенно не приняла во внимание, что докторша может и не знать о её, Катиной, навязчивой идее по поводу рождения ребёнка, о том, что Катя шла к этому всю свою женскую жизнь. Одним словом, вопрос Катерине показался крайне глупым, хотя для профессионального олигофренопедагога не неожиданным.
   После осмотра пациентки докторша сняла резиновые перчатки и, ничего не говоря Кате, уселась что-то писать куриным почерком.
   - Так что там? - растерянно спросила Катерина, одеваясь.
   - Не что, а кто... Ты, дорогуша, теперь не одна. А это значит...
   Гинекологиня давала миллион советов, указаний, бумажек для анализов. Катя соображала очень плохо, в голове у неё люминесцентно высвечивало только одно слово: получилось!
   Выйдя на улицу, она с удивлением обнаружила там ожидающего Вахтанга.
   - Ну что? - буднично спросил он.
   - Беременная, - ответила Катя, пытаясь притушить сияние глаз и дрожь в голосе.
   Почему-то ей казалось, что как только Вахтанг узнает об этом, он уйдёт. Что ребёнок нужен только ей, Кате.
   Он, конечно же, должен бросить её по законам жанра дешёвых житейских историй. Но Катерина с удивлением поймала совершенно новый Вахтангов флюид, совсем не похожий на флюид плотской любви. Катя купалась в волне неожиданной нежности. Вахтанг вдруг схватил её на руки и стал кружить. Катя ощутила себя на карусели из детства, на той любимой невзрачной лошадке.
   Было начало марта. Но слегка предчувствовалась весна. И чем сильнее Вахтанг кружил Катю, тем сильнее пахло сначала свежим огурцом, потом черёмухой, потом сиренью.
   Вахтанг бережно поставил Катю на асфальт, и её неожиданно вырвало. Начинался токсикоз.
  
   * * *
   Катя планировала воспитывать сына одна. Много лет планировала. Что сына - она не сомневалась. Но все её планы рухнули.
   Медея с младшей дочкой Тамарой пришли в гости к Катиным родителям на Сокол. Старшая дочь Медеи, Нина, опять жила в Грузии - вышла туда замуж. Сомнений не оставалось. Совершался акт сватовства.
   Леонид Владимирович всё так же болел, Дон всё так же суетливо бегал по квартире, а Любовь Васильевна извлекала из духовки румяный пирог с баночным лососем.
   Перед визитом важных гостей Любочка всегда устраивала важное действо - купание коней. Палехского на шкатулке. Златогривого, с любовно прописанными мышцами. Дымковского с солнечной гривой рюшечками. Филимоновского с полосками и геометрическими орнаментами кислотных дискотечных цветов. Гжельского фаянсового в синих ромашках и лилиях. Целого выводка лошадок горьковских (ныне нижегородских) из папье-маше. С круто выгнутыми шеями. С гривами, копытами и хвостами. Бронзового колера. Каргопольского тяни-толкая. Милого коника-мутанта о двух головах.
   Во время купания Любочка думала о том, что скоро осуществится её мечта и будет кому подарить городецкую лошадку-качалку.
   Пили чай с пирогом, беседовали почти по-родственному и порешили, раз уж приключилась беременность, детям следует пожениться. Да и дети не возражали.
  
   * * *
   Потом началась долгая эпопея с загсом. По дороге туда Катя с Вахтангом раз шесть умудрились поругаться насмерть. И, не достигнув цели, они расходились по домам. Катя убегала быстро, несмотря на беременность. А в руках держала неизменный целлофановый пакет с солёными огурцами.
   На седьмой раз они всё-таки добрались до районного загса. Там им объяснили, что их брак смогут зарегистрировать только в мае. Намёка на то, что майская свадьба обещает маету на всю жизнь, Катя и Вахтанг не поняли.
   - Кроме того, - сказала работница загса, - у нас будет ремонт. А это значит, никакой торжественной обстановки, фотографа и даже марша Мендельсона не будет! Сами-то мы будем функционировать, но для вас, молодые люди, день праздничным не покажется.
   Но Катю с Вахтангом это не остановило. Они устали от бесплодных попыток подать заявление. Поэтому, вряд ли их что-нибудь могло бы напугать.
   Заявление у них взяли неохотно.
   Страна переживала последствия падения полынной звезды. Информация была скудной. Но воды были горьки.
  
   ***
   Наступил день свадьбы. Катин, уже заметно проступающий, животик живописно драпировался серо-розовым хипповско-фольклорным платьицем. Наряд был сшит и вышит Любочкой, обладательницей безупречного вкуса. Но на свадебное убранство шедевральный хэндмейк похож не был. Катины ножки совершенно не портили белые сетчатые тапочки, тоже, кстати, заботливо и художественно подштопанные мамой.
   Вахтанг облачился в тёртые джинсы и черную футболку с надписью Led Zeppelin
   Свидетели, в отличие от жениха с невестой, смотрелись цивильно. Катина подруга, северокавказская умница и красавица Зарема, облеклась в небесно-голубой костюм с воланчиками и кружевом, а друг Вахтанга, Сергей, студент МГИМО и талантливый гитарист, демонстрировал верх элегантности тройкой цвета маренго.
   До загса ехать нужды не было, находился он недалеко от Вахтангового дома, посему решили обойтись без машины.
   В загсе действительно шёл ремонт. Неспешно изображали видимость деятельности толстозадые малярши, а ещё неопохмелённые штукатуры жёстко и печально скребли шпателями по стенам сиротского серого цвета.
   Перед Катей и Вахтангом брак регистрировала странная парочка. Дородная розовощёкая тётенька лет сорока и старик в инвалидной коляске. Возраст молодожёна зашкаливал за сотню. Он не понимал, ни что он здесь делает, ни что хочет от него шикающая и совсем чужая женщина. Явный и неприятный брак по расчёту, с полнейшим проигрышем одной стороны.
   Кроме этой парочки и Кати с Вахтангом желающих вступить в брак в экстремальных условиях не нашлось.
   Подошла очередь Кати и Вахтанга.
   Голову служительницы Гименея венчала башня из фальшивых волос, костюм был строг, а блузка, напротив, поражала обилием барочных рюшей. Массивные золотые украшения довешали картину пафосного сталинского лже-ампира. Строго посмотрев на Катю с Вахтангом, она сказала:
   - Свидетели! Встаньте по краям! А жених с невестой, - она ткнула указкой в нарядных Сергея и Зарему, - в центр! Ну до чего же бестолковая молодёжь!
   Катин голосок стал отчего-то тоненьким и противным, и она пискнула:
   - Но невеста-то я...
   Неодобрительно оглядев прикиды Кати и Вахтанга, церемониймейстерша тяжко вздохнула и женским вариантом левитановского тембра, скорбно и торжественно начала:
   - Сегодня в городе-герое Москве...
   У Кати потемнело в глазах: "Война...,- с ужасом думала она. - Началась война..."
   К счастью, оказалось, что трагедии особой нет, это была казённая речь для поздравления жениха и невесты.
   Замуж Катя выходила не впервые, но видно по юным годам не ощутила тогда трагизма спича для брачующихся.
  
   * * *
   Свадьбу справляли в Медеином доме. Гостей позвали немного, кроме друзей и подружек Вахтанга и Кати присутствовали Любовь Васильевна (Леонид Владимирович уже не ходил), сама Медея, обновлённая и прозревшая после операции у Фёдорова (один глаз свой - ярко-коричневый, другой - невинно-голубой, донорский) и её дочка Тамара. О деде Василии как-то не подумали.
   Яства готовила Тамара. Признаться, кулинарка она была отменная, и на столе было всё, что должно быть на грузинской свадьбе. Чахохбили, чанахи, сациви, долма и Бог знает ещё что. Кроме того, был сом в кляре. Он долго плавал в ванне, и никто не решался его убить. Наконец, кинули жребий. На роль палача судьба назначила Вахтанга. Что было вполне справедливо при таком обилии женщин.
   Вот со спиртным случились проблемы. Как-то не помогли даже грузинские связи. Поэтому Тамара сама, по какому-то очень хитрому рецепту, приговила вино из черноплодной рябины.
   Сначала произносили тосты. И горько кричали. Всё, как полагается. Но в какой-то момент Катю парализовало одиночество. Она смотрела на свою свадьбу со стороны. И чувствовала себя совершенно лишней.
   Вахтанг увлечённо болтал со своими друзьями о музыке. Катя чувствовала, что абсолютно не интересует его. Мало того, что это было обидно, так ещё и неловко перед гостями, которые всё это прекрасно видели.
   Кто-то из Вахтанговых друзей подарил молодым трёхцветного котёнка. На счастье. Катерина решила хоть как-то привлечь внимание Вахтанга и не придумала ничего умней, как посадить молодому мужу на голову счастливого котёнка. Тот моментально запутался в роскошной Вахтанговой гриве. Вахтанг, с трудом освободившись от коготков бедного животного, послал Катерине мощный заряд ненависти. А мы знаем, что флюиды наши герои друг другу транслировать умели.
   Катя схватила за руку Вахтангового приятеля Романа и, не понимая, что делает, выскочила с ним на улицу. Роман тоже не сопротивлялся. Потому как ничего не успел осознать.
   Они долго бродили по улицам. Ревущая беременная Катерина и утешающий её растерянный Роман. Когда они вернулись, никто особо и не заметил отсутствие на свадьбе невесты. Разве что Любочка глянула на дочь, молча выражая неодобрение.
   Катя решила, несмотря на беременность, выпить стаканчик вина. Плеснула его из глиняного кувшина, отхлебнула и поняла, что это вода. Сразу вспомнилась Кана Галилейская.
   "Дурное начало семейной жизни, - подумала Катя, созерцая воду. - Звезда Полынь. И всюду горькие воды".
   К тому же, шёл месяц май.
  
   * * *
   Катина жизнь после замужества не слишком переменилась. С Вахтангом виделись нечасто. Ему было хлопотно выгуливать беременную жену, которая к тому же часто хотела по малой нужде. В Москве в то время было немного заведений, призванных исполнять такого рода потребности.
   По вечерам, возвращаясь, домой, она вышивала на большом куске дерюги солнечного клоуна с бубенцами. Эта была обычная сублимация. Сумасшедшая сексуальная жизнь с Вахтангом затихла по объективным причинам. Рисование, которое раньше преобразовывало энергию свадхистаны при отсутствии достойного объекта, не спасало. Не было сил, желания, а главное, вдохновенья. Поэтому вышивка убивала сразу двух хищных нереализующихся зайцев: секс и творчество. Вернее не убивала, а утихомиривала их, делала ручными.
   Кроме того, Катя частенько болтала со своим ангелом. Он поведал ей, например, что все картины Босха написаны с натуры. Что после смерти Катерина может встретиться со всеми умершими, с кем только пожелает. Правда, непременно нужно выполнять заповеди. И не допускать мыслей о самоубийстве. Катерина относилась к этим разговорам иронично. Довольно нелепо звучали они из уст создания с воробьиного цвета крылами, в камуфляже, да к тому ж нервно поигрывающего АКМом.
   Катя расцветала от беременности. Формы становились круглее, соблазнительнее. Она подолгу стояла у зеркала и восхищалась всё увеличивающимся животом.
   Она продолжала работать со своими подопечными и радовалась навигации, потому что Вахтанг, оканчивающий речной техникум, должен был повезти на речном теплоходе беременную Катю с умственно-отсталыми подростками на экскурсию.
   Видно Вахтанг был охвачен приступом юношеского романтизма, когда выбирал такое учебное заведение. Ибо мореходки были далеко.
   От армии, впрочем, ему удалось откосить по какой-то придуманной болезни, не без Медеиных взяток, естественно.
   На теплоходную экскурсию вырваться получилось. И Кате было приятно предъявлять своим подопечным Вахтанга, такого красивого, в тельняшке, в бескозырке с якорьком. Приставали к разным живописным местечкам, расстилали одеяла и покрывала, ели шпроты, тушёнку и вафли Артек. Плели венки, пели песни Пахмутовой и Добронравова. Солнце играло на траве, на лицах беременной Кати и её подростков, на золотом якорьке Вахтанга. И все были светлы и радостны. И даже Владик, который пытался когда-то сварить Катерину в бульоне, веселился в месте со всеми, рвал для Катерины Леонидовны цветочки и заботливо угощал её яблоками со словами:
   - Вам теперь витамины нужны, Катерина Леонидовна!
  
   * * *
   Прошло лето. Приближалась пора появления нового существа. Никто не сомневался, что будет мальчик, поэтому уверено закупались голубые распашонки-ползунки-чепчики. Медея извлекла с антресолей металлическую, слегка поржавевшую кроватку с фанерными страховочными щитами, в которой спали все трое её детей.
   Вахтанг покрасил кроватку в цвет июньского неба. Любочка декорировала свежевыкрашенные щиты переводными картинками познавательного содержания, среди которых преобладали породы лошадей. Катя не спорила, хотя очень сомневалась, что будущий младенец начнёт различать буденовскую, ахалтекинскую, чистокровную скаковую, орловского рысака, арабскую.
   Леонид Владимирович был совсем плох.
   - Я была готова выносить судно, менять бельё, - плакала Любовь Васильевна. - Но самое страшное, что я теряю его как личность... бедный, бедный его мозг...
   Иногда в борьбе со страшными болезнями побеждал прежде могучий интеллект. В такие минуты Леонид Владимирович мог рассказать остроумнейший анекдот, почитать наизусть внушительный кусок из Данте и ответить на заковыристые вопросы из тогда ещё вменяемых, не предназначенных для слабоумных, кроссвордов. Навыка курения Катин отец тоже пока не утратил, хотя изнуряющий тремор пытался лишить его и этого удовольствия.
   Однажды, октябрьским вечером Кате показалось, что она хочет в туалет. Позывы повторялись. Но безрезультатно.
   Вахтанг, Любовь Васильевна и Леонид Владимирович смотрели программу "Время". Дон похрапывал на коврике рядом с ними. Показывали важную встречу руководителя нашего великого государства с руководителем другого, не менее великого.
   Промежутки между позывами на желание сходить в туалет становились всё короче. Катя поняла, что это схватки. Она вошла в комнату к родным и сказала:
   - Я рожаю.
   - Что ты! - ответила Любочка. - Ещё рано.
   И как-то все, в том числе и Катя, ей поверили, потому как ждали это событие недельки через две.
   Катя добрела до своей комнаты и попыталась почитать свежий номер "Нового мира". Кажется, это был какой-то роман Чингиза Айтматова.
   "И всё-таки я рожаю", - подумала Катя.
   Впрочем, до домашних это тоже дошло. Возникла суета. Вызвали скорую. Дон разволновался, стал подпускать капельки мочи и тревожно поскуливать. Выяснилось, что лифт не работает. А этаж был всё-таки пятый.
   Вахтанг выскочил на улицу встречать врачей. Вполне возможно, что, увидев сломанный лифт, они бы плюнули и уехали. Надо было подстраховаться и уговорить их. Вместо скорой около Вахтанга остановилась милицейская машина, стали требовать документы. Документов у Вахтанга с собой не было. Менты весело ржали, слушая честно рассказываемую историю про рожающую жену и сломанный лифт, и уже совсем было собрались забрать Вахтанга в отделение. Ангел Вахтанга растерянно и нервно курил за его правым плечом. В это время спустился другой ангел, ослепительно-белый, в золотой кленовой короне, с рябиновой гроздью в левой руке. Правой свободной рукой он двинул бездеятельного ангела Вахтанга прямо в пятак. И тут же подъехала скорая помощь. Ситуация разрешилась.
   Но Катя увидела ангела Вахтанга позже. А тогда она, обернувшись, прерывисто дышала, уткнувшись в плечо своего. Щёку приятно холодил ремень автомата, пахло мужским потом, порохом и анашой.
  
   * * *
   В приёмном отделении роддома Катерине выдали байковый халат, некогда имевший благородный цвет бордо, но приобретший после долгих лет ношения различными роженицами оттенок подпорченной лососины. Тапочки имелись почему-то из разных пар. Во-первых, оба - правые. Во-вторых, один тридцать пятого, а другой, неизвестно откуда взявшийся в чисто женском заведении, сорок четвёртого. Впрочем, если брать среднеарифметическое, то размер вполне соответствовал Катиному. То, что называлось красивым словом сорочка, представляло собой кусок желтоватой хэбешки, простроченной в самых неожиданных местах.
   Она смутно воспринимала действительность, но осознала, что отошли воды. То ли про себя, то ли шёпотом в коротких перерывах между схватками Катя бормотала:
   - Открылась седьмая печать... С неба упала горькая звезда ...Имя сей звезде полынь... И воды сделались горьки...
   В предродовой палате она почувствовала, что родит прямо сейчас, о чём вежливо, но настойчиво сообщила случайно пробегавшей акушерке. Та, не слишком поверив Кате, всё-таки решила проверить и истошно заголосила:
   - Срочно в родилку, блядь! Срочно!
   Катя родила почти сразу. Младенец закряхтел и зашёлся звонким, но вполне басовитым криком.
   - Кого родила? - спросила акушерка, поднося прямо к Катиному носу оченно даже солидные мужеские причиндалы младенца.
   - Посмотрите, пожалуйста, у него нет болезни Дауна... Скажите правду, я всё равно не откажусь! Честное слово! - попросила Катя.
   - Совсем ты, девка, сдурела, - ответила акушерка. - Давай-ка, потужься ещё чуть-чуть. Ещё послед родить надо!
   Послед вышел быстро, и его оставили в эмалированном лотке где-то между Катиных ног.
   После чего все занялись ребёнком, к тому же наступило время пересменки. Катерину выкатили в коридор, а ребёнка куда-то унесли. Она терпеливо лежала на каталке и ждала. Сколько времени, Катерина не знала. Сердобольная нянечка, развозившая завтрак, накормила молодую мамашу манной кашей и сомнительным напитком со странным названием какавка. "Почти какашка", подумала Катерина, но выпила с удовольствием.
   Проходили часы. К Кате подошла дама в белом халате и сердито спросила:
   - Ну, долго тут валяться будешь? Рожать-то собираешься?
   - Я же родила уже! - ответила Катя и испугалась. - Где мой ребёнок? Куда вы его дели?
   - Как так родила? - удивилась белохалатная дама. Откинула одеяло и увидела у Кати в ногах лоток с последом.
   Через несколько минут за Катей пришли и снова куда-то покатили.
   - Где мой ребёнок? - твёрдо поинтересовалась Катерина.
   - Не устраивайте тут истерик! Всё с ним в порядке!
  
   В кабинете помимо белохалатной дамы неопределённого возраста топталась группка чернокожих практикантов.
   Хозяйка кабинета доверительно и хрипло заявила:
   - Вот работёнка... Каждый день в пизде ковыряюсь!
   Катя заметила:
   - Ну, вы сами такую выбрали. Мне вот на работе каждый день говно нужно убирать.
   Медработница одобрительно хмыкнула и вздохнула:
   - Ну, есть немного разрывов-то, придётся зашивать, - она повернулась к чернокожей студентке и спросила:
   - Ну что, Жаннет, тебе, что ли доверить?
   Многокосичечная девушка энергично закивала.
   Хозяйка кабинета опять вздохнула:
   - Да ну... Роженица вроде девка хорошая, вон говно где-то каждый день гребёт. А ты опять зашьёшь всё подряд, потом распарывай!
   К вечеру Катю, наконец, довезли до послеродовой палаты.
   Навязчивая мысль не давала ей покоя: "Они же за это время могли подменить мне ребёнка..." Но, стоило ей увидеть сына, сомнения развеялись - перед ней был маленький Вахтанг. "Однако какие же сильные эти восточные гены!", успокоилась Катерина. И ощутила прилив счастья. Младенец вполне профессионально взял в беззубый ротик Катин сосок и зачмокал. Она жадно вдыхала новый, но совершенно родной запах младенца.
   Справа от дитяти порхал ангел. Он ещё не оброс никакими приметами и был просто ангелом.
  
   * * *
   Мальчика назвали Георгий. Подкупало то, что тема варьирования имени бесконечна. Позднее они смотрели оскароносный советский фильм, в котором подтверждалась эта аксиома. Кроме того, на прежнем гербе Москвы присутствовал святой Победоносец-змееборец. Катя ещё не знала, что через некоторое время старый герб с Георгием будет возвращён родному городу. Впрочем, понадобилось всего одно уменьшительное имя - Гоша. Никакие Жоры, Гоги, Геры не прижились.
   После возвращения Кати с Георгием из роддома Вахтанг исчез. Через три дня он появился совершенно пьяный с выдранной с мясом трубкой от уличного телефона-автомата. Сей предмет должен был служить доказательством, что Вахтанг пытался дозвониться.
   Потом в маленькой двухкомнатной квартирке на Соколе начались будни. Памперсов (взрослых и детских), стиральных машин-автоматов, одноразовых шприцев, собачьих сухих кормов - словом, всего того, что могло бы как-то облегчить быт, не было. Одежда, обувь, постельное бельё и еда в магазинах имелись, правда, в весьма скудных количествах.
   В изобилии было Катино молоко. Она сцеживала его по бутылочкам, но оно не кончалось. Георгий просто не мог выпить мегалитры ценнейшей жидкости. В детскую поликлинику молоко принимали с невозможными формальностями, ходить туда было далеко, холодно и некогда. Пробовали скармливать его бестолковому Дону, но он только брезгливо морщился. Молоко приходилось выливать.
   Намереваясь пойти с малышом на прогулку, Катерина сначала стаскивала по лестнице коляску, которая не помещалась в лифт. Потом спускалась на лифте с Гошкой, рискуя не увидеть больше младенческий транспорт. Брали всё, что плохо лежало и стояло. К счастью, коляска была потрёпанной и неказистой. До Гошки у неё было не меньше полудесятка маленьких владельцев.
   На прогулке Гошка обычно мирно спал, а Катя ждала времени возвращения домой. Она буквально считала минуты, потому что сквозь толстую, купленную в комиссионке афганскую кудрявую дублёнку сочилось молоко. Вышивка на груди леденела, что было неловко и с физической, и с нравственной стороны.
   Маленький Георгий оказался на редкость спокойным: ночами спал, плакал редко и неохотно, словно выполняя положенную природой неприятную обязанность.
   Пеленальный столик нашли на помойке, отмыли с дезинфицирующими средствами и использовали.
   Вечерами Вахтанг кипятил груды подгузников, сделанные из старенького постельного белья.
  
   * * *
   Люба прописала Вахтанга в квартирку на Соколе, и их поставили на очередь, как семью инвалида Великой Отечественной войны 1-ой группы.
   Гнусные и стыдные мысли посещали Катю. Она боялась, что вдруг Леонид Владимирович не доживет, и они так и останутся в девятиметровой комнате с Вахтангом и Гошкой, а в соседней будут жить Любочка с совершенно выжившим из ума Доном.
   Во время очередного вызова скорой к Леониду Владимировичу, Катя поделилась своими грешными думами с Вахтангом. Гошка мирно сопел рядом в кроватке, предусмотрительно сохранённой Медеей. Вахтанг завалил Катю на их брачное ложе - узенькую, потрёпанную тахту, - и они занялись любовью. По окончании Вахтанг сказал:
   - Ну, этого-то у нас никто не отнимет!
   Бог милостив. Оказалось, что к тому времени на участке в живых остался только один инвалид Великой Отечественной Войны 1-ой группы, Катин отец Леонид Владимирович. В один прекрасный день Любочка принесла ордер. Молодожёнам и Гошке предлагали двухкомнатную квартиру в зелёном спальном районе. Пусть отдалённом, пусть на первом этаже, но свою. И к тому же двухкомнатную.
  
   * * *
   Катя с Вахтангом поехали её смотреть.
   Квартиру они нашли не сразу. На улице, которая значилась в ордере, такого номера дома не было. Выяснилось, что дом этот прилепили где-то сбоку, и по логике он никакого отношения к адресу, указанному в ордере, иметь не мог.
   В квартире, любезно предоставленной государством, располагалось подсобное помещение. Вахтангу и Кате дверь открыл красномордый рабочий, очень недовольный, что его бригаду оторвали от важного обеденного перерыва, подкрепляемого известными возлияниями.
   - Вот ведь! Сказало же начальство, что не будет тут никакой квартиры! Что подсобка останется... Каждый норовит объегорить рабочего человека!
   Несмотря на нерадушный приём, квартира Кате с Вахтангом очень понравилась. Кухня показалась прямо-таки исполинской. Она и впрямь оказалась больше на метр их комнатушки на Соколе.
   Был конец зимы, вернее формальное начало весны. Год пролетел с того момента, как Вахтанг кружил Катю около женской консультации.
  
   * * *
   Дня через три Вахтанг и Катя занялись вычищением следов пребывания пролетариев в будущем гнезде. Имелась пара кучек человечьих экскрементов. Одна посередине большой комнаты, вторая - в неработающем пока туалете. Причём в туалете в качестве подтирки гегемоны использовали желтоватую книжечку стихов Гумилёва из "Библиотечки Огонька". По всей квартире были следы засохшего цемента, краски, шпатлёвки и прочих строительных радостей. По линолеуму в кухне размазана банка килек в томате, и там же, но на потолке, чернел почему-то оттиск огромного ботинка с ребристой подошвой. Впрочем, всё это мелочи, и зачистка, насколько было возможно, завершилась успешно.
   Катерина, видимо подсознательно вдохновлённая прежними обитателями, купила на кухню ярко-красный светильник. Вахтанг повесил туда же трёхцветную полку из комнатки на Соколе. Надо сказать, что раньше там хранилась Катеринина коллекция котов. Они были керамическими, плюшевыми, пластиковыми, в виде пепельниц, погремушек, стаканов и т.д. Ей все дарили котов. Но Вахтанг убедил Катерину не перетаскивать на новую квартиру богемные воспоминания. На помойку вместе с котами полетели: ветхое, расписанное хризантемами, оливкового цвета кимоно, гимнастёрка времён Отечественной войны, вышитая цветочками и пацификами, и роскошная инсталляция из бусин разных калибров и маковых головок.
   Сие богатство Катя отправляла на свалку со слезами, но и с некоторой долей облегчения.
   На новую квартиру уже перевезли матрас. И Вахтанг с Катей первый раз занялись любовью в свежеиспечённом гнёздышке. Переезд был назначен на завтра.
  
   * * *
   Какие, собственно, вещи они везли? Безусловно, Вахтангову гитару, Гошкины ванночки-кроватки, старенькую тахту, разваливающийся дээспешный Медеин буфет, несколько книг, чуть-чуть посуды и экс-помоечный пеленальный столик.
   В переезде помогали Вахтанговы друзья, все как один гениальные музыканты. Вахтанг, окончив свой романтический речной техникум, тоже решил серьёзно заняться музыкой. Самой главной женщиной в его жизни потихоньку становилась гитара. Катя являлась ярким представителем несчастного отряда людей, которым медведь наступил на ухо, но и она поверила в талант Вахтанга после того, как он написал волшебную пьесу в духе Персела. Уж если придавленную медведем Катю проняло, то...
   Так вот, все эти гениальные музыканты выступали в амплуа грузчиков.
   Забегая вперёд, скажем, как реализовались амбиции участников переезда. Один играл некоторое время на гитаре в известной рок-группе. Второй - примерно столько же, в примерно настолько же раскрученной поп-группе, но на барабанах. Третий же стал композитором. Очень почитаемым в определённых кругах, но сильной славы не добился, ибо музыку он писал чрезвычайно элитарную.
   Вахтанг же как-то остался недооцененным в мире музыки. И, кажется, винил в этом Катерину. И она тоже чувствовала себя виноватой, хотя вины своей сформулировать не могла.
   Внесли нехитрые вещички, выпили сухого красного вина, количество которого, надо признаться, было преизрядное.
   После того Вахтанг опять затеял далёкие от Кати меломанские беседы. А Катя блевала из окна в унисон с будущим великим композитором. Благо этаж был первым. Потом помощники разошлись, и Катя сцедила молоко прямо в ванну, чтобы, Гошка, переселяющийся завтра, не вкусил перегоревшего алкоголя.
   Гошку доставили на следующий день к вечеру. И началась настоящая семейная жизнь в новой отдельной квартире. Катерина была в отпуске по уходу за ребёнком. Вахтанг работал сторожем и музицировал в свободное время, постигая премудрости и технику величайшего, как он считал, из искусств.
   Недели три после переезда они питались геркулесовой кашей с подсолнечным маслом. Гошке же, слава Богу, хватало грудного молока. Да ещё как-то по случаю (случай заключался в наличии денег, совпавшим с наличием товара) купили баночек двадцать яблочного пюре для детского питания.
   На Вахтангов день рождения Кате удалось купить горку костей, декорированных клочками мяса. Продукт назывался свиное рагу. Приготовила она его с картошечкой, с перчиком. Кто знал, что это будет самым вкусным блюдом в их совместной жизни?
   Однажды утром Катя выглянула в окно, Вахтанг возвращался со своего сторожевого дежурства. На нём были единственные джинсы, которые Катя штопала ежедневно, и стоптанные кроссовки с прорехами.
   За Вахтангом шёл некто с "Ямахой" наперевес - голый по пояс, крылатый, да к тому ж с летучей мышью на плече. Так Катерина первый раз и увидела ангела мужа. Дуэт их был трогательным, но всё-таки немножко нелепым.
   - Всё-таки, я люблю тебя! - сказала Катерина вслух. И непонятно было, к кому относились её слова, к Вахтангу или к рок-ангелу.
  
   * * *
   Дед Василий отстегнул внучке небольшую сумму денег, которой распорядились следующим образом:
      -- Отциклевали и покрыли лаком сильно загаженные гегемонами полы.
      -- Установили для ещё не умеющего ходить Гошки роскошный детский спорткомплекс с качелями, канатом, кольцами, лесенками и прочими прибамбасами.
      -- А ещё, охваченная религиозно-эстетическим порывом, Катерина окантовала рамочками в металлоремонте двенадцать репродукций с иконами. Когда-то это был настенный календарь.
   От последнего Катиного шага Вахтанг в восторг не пришёл. Ему пришлось сверлить двенадцать дырок в бетонных панелях. Но, всё-таки, плод Катиной прихоти был пристроен и, безусловно, принёс в новый дом горстку уюта.
   Да, ещё! Ведь Любочка же осуществила свою мечту! Доукомплектовала табун! Теперь у Гошки в комнате помимо спорткомплекса была и ещё одна игрушка на вырост - городецкая лошадка-качалка. Черно-лаковая в голубых и алых цветах. Уши тоже алые. За них полагалось держаться.
   Когда Георгий засыпал, ему спящему Катя читала Андерсена или поэтов серебряного века. А Вахтанг, если не был на своём сторожевом рабочем месте, надевал на сына наушники и включал то Баха, то Deep Purple...
  
   * * *
   Леонид Владимирович дожил почти до того дня, когда внуку должен был исполниться год.
   Катя держала Гошку за обе руки. Он делал первые шаги. Зазвонил телефон. Любочка будничным голосом сообщила:
   - Папа умер.
   Катя поняла сразу, но зачем-то переспросила. Последние два дня Леонид Владимирович не курил. С тех пор Катя никогда не пыталась бросать курить. Отказ от курения в её сознании сплёлся с приближающейся рысью смертью.
   Катя приехала на Сокол. Нужно было помочь Любочке соблюсти необходимые формальности. Больше всего Катю поразило, что Дон, глупый, бестолковый Дон, плакал. Он сидел у тела Леонида Владимировича, не скулил, не суетился, но по развесистым брылям, унаследованным Доном от мамы-боксёрши, текли обыкновенные человеческие слёзы.
   Очень трудно было достать продукты на поминки, но ветеранское удостоверение и свидетельство о смерти позволили достать всё полагающееся и даже осетрину горячего копчения. А, кроме того, не было недостатка в спиртном.
   Прощаться пришло много людей, среди них были и те, кто голосовал за исключение Леонида Владимировича из партии. Катю не поразило б, даже если бы на поминки явились ветераны НКВД и гестапо.
  
   * * *
   Гошка привыкал к горшку, произносил первые коверканные слова, дорос до яслей, к которым благополучно привык. Катя вернулась на работу к своим олигофренам. Материальное положение стало понадёжней. Вахтанг, хоть и учился в музыкальном училище на дневном, подрабатывал.
   Но потихоньку начинало что-то рушиться... А может, наоборот, воздвигаться. Что-то тёмное и громоздкое.
   Возвращаясь с работы, отовариваясь в попутных продуктовых магазинах, Катя брела за Гошкой уже, кажется, в детский сад, а не в ясли, и безысходно напевала, неизвестно где услышанную песенку:
   Между нами, друг, пролегла стена...
   Да не та стена, что из кирпича...
   Вдруг прекратился обмен энергетическими потоками. Не было волн ненависти, но не было и приливов страсти. И радость секса ушла, скукожилась, покрылась пылью-паутиной, впала в анабиоз, неизвестно в каком уголке квартиры в спальном районе. Как выяснилось, взаимопритяжеслияпроникновение доминировало в отношениях Вахтанга и Кати. И даже Гоша, такой любимый и объединяюще-примиряющий, не смог компенсировать эту потерю.
   Иногда вдруг вспыхивал луч, коего хватало на пару-тройку дней, потом гас опять. Цветок в районе свадхистаны чернел. Пошли измены с той и другой стороны.
  
   * * *
   А в квартирке на Соколе умер Дон. В общем, он был старым. Смерть его была естественной. Катя приехала к маме. Дон лежал около балконной двери, перед смертью он вытянул передние и задние лапы и казался огромным как слон. Катя напоила Любочку валокордином, вызвала ветеринаров-гробовщиков (была, оказывается и такая служба), а после этого зашила Дона в льняную простыню. Ветеринары-гробовщики приехали и, словно выбросив его за борт квартиры, куда-то увезли. Так хоронят матросов, погибших в дальнем плавании.
   Любочка бросила всю неизрасходованную любовь к ногам внука. По выходным совершала с ним невероятные пешие прогулки. Например, как-то они пешком с Красной площади, которая на Гошу впечатления не произвела, дошли до Ботанического Сада. Там расцвёл какой-то диковинный кактус, цветущий раз в пятнадцать лет.
   Они ходили по музеям, театрам, изучали московские улицы.
   Гоша очень любил эти прогулки и запомнил их. Гораздо позже он водил по их с бабушкой местам Катерину.
   Бывает так, что истинный материнский инстинкт просыпается в женщине, когда она становится бабушкой.
  
   * * *
   Ангелы Кати и Вахтанга вступили в борьбу. Катин решетил Вахтангового очередями из АКМ, тот в ответ издавал на Ямахе такие диссонансные трели, что бесы-искусители с той и с другой стороны краснели, но довольно потирали ладошки. Оба ангела злились, калечили друг друга, но - увы! - были бессмертны и потому уязвимы условно. Порой они утомлялись и засыпали, порой пытались продолжать выполнять обязанности. В эти моменты Катя и Вахтанг в отчаянии занимались любовью, и к примирившимися ненадолго ангелам присоединялся их языческий родственник, пацан с колчаном и стрелами. Вскорости Амур улетал к более доступным мишеням. А ангелы Кати и Вахтанга затевали свару.
  
   * * *
   Любочка заболела, когда Гоше было пять с половиной лет. Долго врачи терялись в догадках и ставили универсальный диагноз ОРЗ. Хотя ни кашля, ни насморка у неё не было. А была всепоглощающая слабость. И только-то.
   Катя сразу почему-то поняла, что её мама, такая большая, сильная, молодая, красивая Любочка, больна неизлечимо. Правда, внушала себе Катя обратное.
   Казалось весь медицинский мир, все друзья-врачи в сговоре и никто не хочет выносить смертный приговор.
   Любочка с самого начала знала, что с ней. Но тоже ни с кем не говорила на эту тему.
   Пошли химиотерапии, потом операция. Скрывать стало бессмысленно. Катя ушла с работы, потому что за Любочкой нужен был уход. После операции Катя и Вахтанг взяли Любочку к себе. Она поселилась в комнате с любимым внуком.
   Люба сказала Кате:
   - Это мне кара Господня за аборты.
   - Мам! Ну что ты такое говоришь!
   - Ничего, Катюш, у рака тоже есть позитивные стороны. Я похудела. А значит, смогу носить джинсы в обтяжку.
  
   * * *
   Причиной того, что ослабели родственные связи с дедом Василием, была его новая жена. Женился он сразу после смерти старшей Катерины. Скоропостижно и неприлично. Даже сорока дней не прошло. Катя была в ужасе. А Люба тогда пыталась ей объяснить, что он так любил свою умершую жену, что просто не мог тут же не жениться опять. Катя объяснение показалось абсурдным.
   После смерти старшей Катерины дед Василий как лёг после поминок, так и лежал пять дней. То есть, к телефону он подходил и говорил, что у него, всё нормально. Но Любочка, всё-таки, заподозрила неладное и приехала без звонка. Он открыл дверь, заросший и исхудавший.
   Надо сказать, Василий был необыкновенным чистюлей, сам умел и стирать, и гладить, а готовил куда вкусней своей любимой жены Катеньки. Но, потеряв её, утратил свои хозяйственные способности. А, может, просто всё потеряло смысл. Было ясно, что один он долго не протянет. Соседи сосватали ему хозяйственную женщину из дома напротив, и они как-то сошлись. Потом она к нему и переехала, очень добросовестно его обстирывала и сытно кормила. Не было в ней сумасшедшинки старшей Катерины. И не смог полюбить такую Василий. Но свыклось как-то, и уважал он свою новую жену Шурочку от всего сердца. Хоть и скучно ему с ней было. И пресно. Но зато тихо и спокойно.
   Но Катерина младшая не могла подавить внутри глупую, инфантильную обиду. И общалась с дедом редко.
   Как-то (Любочка уже была больна) Катя приехала к ним с Гошкой. И Шура пыталась принять их по-хорошему, по-людски. Катю все-таки коробило, что она называет Гошу "внучек любименький". После первой рюмки дед Василий подвёл правнука к окну и сказал:
   - Не дожила Катерина-то... Вот, Георгий, видишь какие деревья? Это всё прабабка твоя насадила. Нет её, но память о ней вот шумит. Слышишь, как листья-то шелестят?
   А лесосадопарк, возведённый Катериной старшей, и впрямь был хорош. Малахитово-изумрудно-хризолитовый...
   После этого Шурочка увела Гошу показывать какие-то купленные в "Детском мире" машинки. А дед Василий остался с младшей Катериной.
   Они выпили ещё по одной. Дед Василий поцеловал Катю и произнёс:
   - А я вот дожил... И до правнука дожил и до того, чтобы с внучкой водки выпить. Так-то!
   - Ты ещё, дедуль, и с правнуком выпьешь!
   - Не-е, Катюш, мне лишнего не надо... И так-то ... Эх... Ну, да ладно! Ты вот грамотная, скажи мне, а что там сейчас такое везде про Сталина-то говорят... как ты думаешь, неужели все, правда?
   - А ты сам-то как думаешь, дед?
   Дед замолчал, голубые глаза стали жёсткими и стальными. Он подумал о том, что есть у него перед Господом оправдание. Дорога Жизни. Полуторки уходят под лёд... А они добрались тогда. И хлебный груз доставили... А что редьку с постным маслом Хозяину подавал... Так это... И про аресты он слышал, и людей хороших сколько исчезло. Казалось Василию тогда, что Сталин-то тут не при чём... Обманывают его...
   - А знаешь, Катя, а ведь всё он знал, падла усатая. Всё знал!
   Они снова выпили.
   - Кать! Знаешь, как я помереть хочу? Чтобы вечером пришёл лучший друг. Чтоб мы с ним бутылочку выпили. Потом побриться, помыться, ногти постичь... Спать лечь. И не проснуться.
   - Дед! Да хватит тебе! Тебе ж ещё с правнуком выпить надо... А ему только пять лет!
   Тут Катя увидела дедова ангела. Измождённого. Закутанного шарфом поверх ушанки, в замотанных изолентой очках. А в руках - серый брусочек какой-то. "Сто пятьдесят блокадных грамм", догадалась Катя. А крылья-то, крылья-то... Неужели и крылья могут так исхудать?
   Дед засмеялся:
   - А помнишь, Кать, как мы с тобой лошадку на карусели водкой поили? А ты потом бабке Кате врала, что дедушка только кружку пива выпил?
   - Конечно, помню, дед...
   Дед умер через неделю. И Шура, его жена рассказала, что пришёл друг Николай, и выпили-то они не помногу и поболтали там о чём-то. Потом дед, на ночь глядя, намылся, набрился. Да ещё и ногти постриг. И чувствовал себя очень хорошо. А лёг и не проснулся... Грех-то, какой во сне помереть! Без покаяния.
   Но Катя была спокойна. Дед успел покаяться. Успел.
  
   * * *
   После операции Любочке полегчало. И она купила себе джинсы в обтяжку. И помолодела. И вообще выглядела свежей и красивей своей дочери. И снова Любочка с Гошей стали ходить в свои длинные культурные прогулки. Только теперь к объектам их посещения прибавилась ещё и церковь.
   В Чистый Четверг стояла ясная светлая погода. Уже кое-где стала пробиваться юная травка. И те почки на деревьях, что ещё не успели лопнуть, явно находились на сносях. Катерина с утра купила яйца и кулич. Устроила уборку, потом помылась сама, помогла помыться Любочке и Гоше.
   Вахтанг начал заниматься бизнесом, связанном с автозапчастями. Бизнес денег пока не приносил, но времени отнимал много. Вот и в этот день Вахтанг был в другом городе по своим делам.
   Приехала Катина крёстная, Анна Петровна. Сели красить яйца. Из бумаги вырезали силуэты маленьких ангелов, приклеивали водой к яйцу, а потом обматывали цветными нитками или засовывали в старые колготки. Первые клали просто в воду и варили, вторые, колготочные, кипятили в растворе луковой шелухи. Первые получались пёстренькими, вторые - красными. И на тех, и на других сияли белые ангельские фигурки. Потом натирали яйца тряпочкой, пропитанной подсолнечным маслом, чтобы яйца блестели. Все четверо - Любочка, Анна Петровна, Катя, Гоша - занимались этим с огромным удовольствием.
   Устроив в центр огромного блюда кулич, вокруг разложили яйца, всё связали в кружевную тряпочку, которая когда-то служила маленькому Гоше уголком. Узелок отложили до субботы, когда было положено святить яйца и куличи.
   Всё-таки, решили вчетвером прогуляться до церкви. Несмотря на приближающийся вечер на улице всё ещё было тепло и по-праздничному звонко в воздухе. По пути росли какие-то весенние первоцветы. Никто не знал их названия. Любочка сказала:
   - Мне казалось, что мои познания в ботанике довольно обширны... Но я вижу эти цветочки впервые...
   После чего Любочка запела:
   С подружками по ягоды ходить,
   На голос их весёлый откликаться...
   Это был последний раз, когда Любочка вышла из дому.
  
   * * *
   После этого Любочке становилось всё хуже и хуже. Она держалась мужественно, но лицо выдавало весь ужас мук, которые она испытывала. Как-то Любочка сказала Кате:
   - Прости меня. Я никогда не любила тебя достаточно сильно. Сначала перевес был на стороне Лёни. Потом на стороне Гоши...
   Катя поцеловала маму и встретилась глазами с её ангелом. Глаза цвели незабудками и несли таинство глубины и пронзительной высоты. Был ангел в образе не то палехского, не то петрово-водкинского отрока. Бронзово-загорелый с узкими босыми ступнями. В холщовых штанах на одной лямке и при алых, доверчиво распахнутых крыльях. На шее, на шнурочке, что-то висело. Сначала Катя решила, что это крестик. Но потом поняла, что это Любочкина серебряная медаль за окончание средней школы.
   В минуту слабости Любочка рассказала Кате:
   - Когда-то я читала новеллу, где одного человека преследовали иезуиты... А он не сдавался... Его всё-таки поймали, посадили в тюрьму, пытали. Но и там не удалось его сломать. Он стал делать подкоп, чтобы устроить побег. И всё складывалось успешно. Иезуиты ничего не замечали. Наконец, тоннель был готов и впереди забрезжил свет. Человек, измученный, но счастливый, выполз на волю. Но там, у желанного финиша, хихикая и потирая руки, стояли они. Иезуиты. И человек не выдержал...
   Гоша закончил первый класс. А Любочка умерла в конце первых его школьных каникул, в августе. На руках у Кати.
   Вахтанга опять не было, он опять уехал по делам бизнеса, предусмотрительно оставив Кате телефон тамошней любовницы. Катя позвонила. Та отнеслась с пониманием и тут же отправила Вахтанга самолётом в Москву.
   Когда умерла старшая Катерина, тоже был август. И случился такой же богатый урожай рябины. Август - пора отпусков, и Катя не ждала много народу. Но проститься пришли многие. И школьные друзья, и сокурсники, и коллеги, и даже пациенты.
   Одна школьная подруга Любочки сказала:
   - А ведь она совсем не изменилась с выпускного бала.
   И впрямь, Любочка лежала без единой морщинки, красивая и освобождённая от боли. Она была очень похожа на свою школьную фотографию в десятом классе. Девочка со светлым взглядом и косичками, увязанными тёмными бантиками в причёску корзиночка.
   Остался беспризорным загорелый отрок с незабудковыми глазами. И улетел на красных крылах, куда-то унося серебряную медальку за окончание средней школы.
  
   * * *
   После смерти мамы Катя пыталась вынырнуть разными способами.
   Квартиру на Соколе сдали в аренду. Любочкин табун переехал в Гошину комнату. Появились некоторая сумма как бы Катиных денег.
   Она делала с Гошей уроки и даже пошла в родительский комитет. Собирала с других родителей деньги то на охрану, то на подарки учительнице, то на устройство детских праздников.
   И вдумчиво изучала учебники младших классов.
   Это было интересно. Но недостаточно. Недавно Катерина нашла Гошино сочинение, написанное во втором классе.
  
   Моё любимое животное.
   Крыса очень умные, хищные и безчисленные существа. Она пожирает собак, кошек, спящих людей, и небоится даже свиней и лощадей. Меня оно очень поражает своей находчивостью и грызастью. Извесен случай когда в живодёрне крысы обгрызли 35 лошадиных трупов.
Однаждый осенью 1727г. после землятресений, всколебавших закаспийские страны, серая крыса несметными массами обрушилась на Европу. Крыс травили всевозможными способами но враг не сдавался. Пасюк начал переплывать Волгу.
Тысячи крыс утонуло, тысячи поедалось рыбами. Но для них это было единицы. Река покрылась серыми тучами. Крысы уничтожили всё что им встречалось на пути. К ним на помощь пришли корабли. И в своих трюмах развезли их по всему миру.
Знакомый моего папы хранил еду в железном шкафу. Но эти твари прогрызли заднюю стенку шкафа и всё съели.
Я люблю крыс за то, что их никто не любит.
  
   Она пыталась заняться домом. И делала (с помощью наёмной рабочей силы) хаотичные ремонты в квартире... На время удавалось создать иллюзию дома, где есть счастье. По сути, это были жалкие попытки оттянуть полное разорение гнезда.
  
   * * *
   Она пыталась пить.
   Как-то они сидели с Гошкиной крёстной Натальей за бутылкой водки. В кухне опять потрескался потолок.
   - Наташ! Ты видишь чашку? Она же товарищества Кузнецова. Вся в цветиках-семицветиках. И ни один! Слышишь ты: ни один не повторяется! И вдруг в неё... Падает слон!
   - Это ты, Кать, делаешь из мухи слона! И чашка эта вовсе не кузнецовская. Она из дымчатой дряни, которую делают в Китае и выдают за французский сервиз. Такого ширпотреба будет скоро больше, чем самих китайцев!
   - Нат... А ты знаешь, что я сдуру пожарила луковицу тюльпана. В картошку добавила. Ну, не идиотка ли? И это ж очень ценная луковка была... Мы с тобой её сожрали за милую душу. Если б мы с тобой дождались изобретения Машины времени, то мы бы смотались в Голландию 17-го века и продали бы эту луковку за мешок серебра и овцу!
   - Кать! Ну что ты несёшь? Мы ж этот лук вместе в Перекрёстке покупали... В красной сеточке такой.
   - Дура ты, Нат! Мешок серебра и овца... Нет. Сожрали!
   - Блин, Кать! Ну, ты же ещё не изобрела Машину времени!
   - Это несложно...
   - Я даже не буду спорить с такой идиоткой, как ты! Ну, положим, барана мы бы пустили на шашлык...
   - Ну вот, видишь, Наташ! Такой кайф проворонили!
   - На шашлыки можно сходить и без Машины времени.
   - А мешок серебра?!
   - Кать! Я тебя умоляю! Ты бы и мешок серебра моментально просрала!
   - Почему это? Ну ладно... теперь уж не вернуть эту луковку... Наташ! А подари мне мёртвого льва!
   - В смысле, игрушечного?
   - Нет... Понимаешь, говорят ведь живой пёс лучше мёртвого льва... Жалко мне его...
   - Кать! Хватит! Давай тему сменим... Что это у тебя за колокольчик висит?
   - Видишь ли, Нат... Мне кажется, что когда я была овцой...
   - В Голландии что ли? Впрочем... Без разницы... Ты и сейчас - овца...
   - Нат! У меня такое ощущение, что я паслась в стаде. Какие-то псалмы волшебные слушала... А колокольчик этот был у меня на шее, потому что я была овцой!
   - Кать! Хватит тебе подливать! Уберу я сейчас водку!
   - Ну, дело-то не в том, что я пьяная, Наташ...
   - Если ты овца, то этот твой псаломщик, наверное, зоофил. Раз такие у тебя о нём сладкие воспоминания... Как его звали, пастуха-то твоего?
   - Давид, Наташ... Давид!
   - Ну, понятно. Еврей, значит....
  
   * * *
   Катерина лежала на диване, уткнувшись лицом в стену. На стене висел прадедушкин (того самого, из южного города, за оборону которого Леонид Владимирович получил медаль) туркменский ковёр ручной работы. Выбросить ковёр было жалко, но видеть его Катерина уже не могла. Она чувствовала себя под стеклянным колпаком. Она ощущала себя гнусным шепотком невозможности выдержать тайну, сохранить, сберечь её чистоту, сколь бы грязной эта тайна не была. Это тайна, как обряд венчания или крещения. Как тайна передачивсегосебяделуневажнокакому. Вот как у Павки Корчагина, например.
   А есть тайна, спетая в ямку. Но Катерина помнила, что тайна царского цирюльника проросла каким-то там растеньицем, из коего сделали свистульку, и она всё выболтала своей незатейливой песенкой. Но у Кати не росла флора, дохли у неё цветочки в горшочках. А если б и выросло что-нибудь, то... дудочники-то перевелись. Сломали бы, может, просто ветку по глупости, или для удочки, или чтоб мангал растопить. Но, впрочем... Сие - словоблудие есть... А жила Катерина с каменной харкотиной тайны внутри. Неизвестно какой, от кого, кому... И хотелось ей яблок. Крупных, наливистых, кисловатых. Но, кто она, Катерина-то, Господу своему, Змею, Парису, с Катериной и вовсе даже незнакомому? А ей яблок хотелось. Хотелось до оскомины. До подъязычной похоти. Ньютоном себя вообразить или гайдаровским Тимуром, за яблоки колхозные жизнь могущим положить. Только не надо этих... генно-модифицированных, а дайте тех, с бочком, с жужжаньем пчелы!
   Катя бормотала:
   - Ну, товарищ Исаак Ньютон! Подавай-ка сюда своё тяготенье! Гражданин Парис! Возьмите меня в свой юридический беспредел! Змеюшко зелёный! Что ж не просишь попробовать?
   Катерина понимала, что в зеркале не отражается, что сквозь стену проходить может.
   Извели суки! А всего-то и хотелось, что яблочка! А что за тайна была, Бог весть.
  
   * * *
   Вахтанг открыл скобяную лавочку. Взял Катерину туда работать. У отца Антона Павловича Чехова когда-то имелась такая. И не слишком-то всё изменилось за столько лет. Мыло. Замочки-ключики. Краники-подводочки. Керосин.
  
   Мы с тобой на кухне посидим,
   Сладко пахнет белый керосин...
  
   Не было там случайных покупателей. Жители ближних домов да местные сантехники. Катя любовно запоминала ассортимент. Воистину тысяча мелочей на крошечном пространстве метров эдак в двадцать.
   Но никак не могли договориться ангелы Кати и Вахтанга. И пропал луч соединяющий.
   Катя снова начала рисовать. Возобновила старые юношеские знакомства (с теми, кому удалось выжить), завела новые. И рисовала, рисовала, рисовала. В квартире в спальном районе поселились бывшие колонки и белки в идее кисточек. По ковру на полу валялись нежные палочки пастели, которые попадали под горячую ногу то Вахтангу, то Гоше. Надо сказать, что сына это веселило, чего не скажешь о муже. Посреди супружеской спальни трёхногий и алюминиевый, а потому не слишком устойчивый, поселился мольберт. И холсты, и картонки, исписанные масляными красками, высыхали не сразу, а потому - пачкались. Кроме того, разбавители и растворители в плошечках опрокидывались. Словом, в квартире поселился бедлам.
   На Катиных картинах цвели незабудки, порхали оригамные фигурки, философствовали волки, весело умирали мальчики, отправленные в Афган, и ангелы конечно были...
   И в плане самореализации, кажется, всё складывалось блестяще. Кое-какие картины покупали. Пусть и за небольшие деньги. Кроме того, прошли две персональных Катиных выставки. Книги отзывов с той и с другой слипались от елея.
   Огромным успехом отчего-то пользовалась Катина картина Чистый Четверг. На ней изображены были две женщины: одна помоложе, другая постарше. Яйца, приготовленные к покраске. Кружевная безмятежность начала двадцатого века. Если присмотреться поближе, выяснялось, что не всё так просто, что яйца лежат не в корзинке, а в птицефабричных ячейках, которые по три десятка, что на резном бюро красного дерева притаилась видеокассета и рядышком, прикрытый журналом Нiва, лежит складной мобильничек со стразиками от Сваровски. На стене зеркало в рамочке с кракелюрами, а в нём отражается героиня постарше. И не в кринолине, не в туфельках из атласа, а в потёртых джинсах и в кроссовках с прорехами.
   Была какая-то непонятная Кате, но очень любимая окружающими прелесть в этой картине.
   Сама же она сначала видела сны. А потом уже рисовала. Излюбленная грёза была такова.
  
   * * *
   Евдокия начинала жить с ними - раса обязывала. И якшалась с тинэйджерами своих кровей. Волчат у неё почему-то не зарождалось. Друзья-тинэйджеры потихоньку подсели на зверобой и паслён. Кто вымер, кто просто деградировал, кто от чумки и бешенства когти склеил. А кого и охотники постреляли. Ходила легенда, что за одну волчью голову по полсотке баксов дают. А бакс для человека - дело святое.
   И пошла Евдокия к собакам. За сучьей сущностью. Для начала редкостную, мельхиорового отлива шерсть выкрасила в собачьей парикмахерской 219-м Лондоколором. Стала вся из себя блондинка такая. Типа овчарка заморской породы такой.
   Очень сына ей хотелось. А для сына-то отец нужен. Стала знакомства заводить. Подружки у ней объявились: тётя Тоня - алкоголичка из метисов, Ирка-лабрадорка, и Лийка ещё, кавказская овчарка из беженцев. Начались тары-бары бабские. Дескать, все мужики - кобели. Один раз тётя Тоня напилась до чёртиков и Ирка с ней. Евдокия-то с Лийкой едва пригубили тогда. Тётя Тоня Ирке и говорит:
   - Мудак ты, Ирка!
   А Ирка ей:
   - Чё та я мудак-то, тёть Тонь?
   - А чё мне тебя Рихард Зорге что ли называть?
   И ржут обе. Вот такие сучьи разговоры бессмысленные они и вели. А до знакомства с кобелями дело никак не доходило.
   Евдокия в щенячий детсад устроилась. А что там, в саду-то? Женский коллектив. Суки. Но детей Евдокия страсть как любила. Был, правда, кобель там один вдовый, Виктор Михайлыч. За тройняшками своими приходил. Но кличка-то у него... Эх... Сама за себя говорила: Литр Бухалыч.
   Но стали постепенно Евдокию в разные дома приглашать. И к Лийкиным беженцам, и мамочки всякие из группы детсадовской. Видели, что Евдокия - девка справная, видная, и детей любит. Все щенята в её группе вылизаны, команды положенные знают и нужду справляют только на улице.
   В общем, всем миром стали ей жениха искать. Шпиц Илюхин мелковат ей показался, и на компьютерах слегка повёрнут. Мопс Илларион Палыч, вроде бы, человек интересный, только в годах уж сильно и одышлив. Всё "Илиаду" Евдокие читал. В оригинале. Только она ничего не поняла. Боксёр ещё был, Вася, недавно в тираж вышедший. Да он множественным сотрясениям мозга явно подверженный и потому на роль отца тоже мало подходящий.
   Тут-то и познакомили её с Тимофеем. И Евдокия сомлела вся сразу. Водолаз, спасатель... Ньюфаундленд, в общем. Экстерьер-то - о-го-го! Здоровье богатырское. Да и родители Тимофеевы одобрили Евдокию. Она ж-то про 219-й Лондаколор не забывала.
   Гости на свадьбе говорили про молодых:
   - Красавцы. Прямо негатив и позитив.
   Ну, это вроде как он брюнет, а она блондинка.
   А за свадебкой вскорости и сынок народился. Когда показала Евдокии акушерка-сенбернариха щеночка, роженица аж зашлась от счастья-то. Глаза у сынка-то евдокиины - чиста бирюза. Только и масть редкая. Мельхиорная.
   А сенбернариха говорит:
   - Ишь! Цвета-то какого! Видать в отца.
   Вышла Евдокия из роддома и пацана стала воспитывать. А про Лондоколор 219-й никогда не забывала.
   В общем, жили они, не тужили. Только в Первомай, когда флагов красных много возникало, становилось Евдокии тоскливо. И одну из песен барда Высоцкого не переносила она совсем. И рыдала всё по полнолуниям. А если честно сказать, то и не рыдала, а прям волком выла. Но про Лондоколор 219-й не забывала.
   А по ночам пацан подрастающий к холодильнику крался и варенье из волчьих ягод ел. И шерсть пацанская мельхиором отливала.
  
   * * *
   Так вот картины и случались. Не могла себя Катерина остановить. И не хотела. Друг Вахтанга, тот самый, что стал очень почитаемым в определённых кругах композитором, но сильной славы не добился, ибо музыку он писал чрезвычайно элитарную, сказал Катерине:
   - А ведь он тебе позавидовал...
   - В смысле?
   - Ну, у тебя же появилось признание....
   Катерина обалдела. Уж чего-чего, а зависти она не ждала... Да и чему завидовать?
   Домашний беспорядок, отсутствие еженедельных пирогов с капустой, поздние приходы Катерины с презентаций и выставок, всё это раздражало Вахтанга. В конце концов, он попросил Катю покинуть рабочее место в скобяной лавочке, потом ушёл сам и вскоре женился на молодой женщине.
  
   * * *
   Из разговоров Кати и Натальи:
   - Помнишь из школы про биссектрису?
   - Это ты к чему, Кать?
   - Я чувствую себя этой крысой, грызущей железные углы, расшибающей лоб, ломающей зубы. И цель моя непонятна и никому не нужна: я делю угол пополам...
   - Брось ты! Это естественно в состоянии развода. Что бы я сейчас ни сказала, ты меня не услышишь...
   - А зачем я закрываю простынками зеркала?
   - Кать! Ты так хоронишь прошлое.
   - Почему мне постоянно сниться журавль? Он же, по идее, в небе должен быть. А этот пасётся на помойке и жрёт какую-то дрянь...
   - Ты просто устала, Кать... У тебя стресс.
   - Неправда. У меня ощущение синицы в руке, что не слишком изысканно, но вполне надёжно... Ведь так, Наташ? Я же сама на это пошла! Я сама...
   - Кать! Сходила бы ты к психотерапевту.
   - Что?! Куда ты меня посылаешь?!
   - К психотерапевту, Кать, а это, всё-таки, не совсем на хуй.
   Но Катя не пошла к психотерапевту. А совсем даже наоборот. В другую, обозначенную Натальей сторону.
  
   * * *
   Среди поклонников творчества Кати был человек, который являлся не только поклонником творчества.
   В какой-то момент Кате, кажется, удалось поймать утерянный луч. Ей этого очень хотелось. Муки утраты флюида были куда страшней наркоманских ломок и похмелья после многодневной алкогольной интоксикации. Катя почти сразу поняла, что никакого луча нет. Но она усилием воли зажгла малюсенькую искорку в солнечном сплетении и начала поддерживать её, чтобы не погасла.
   Игорь очень поддерживал Катю, находившуюся не в лучшей форме после разрыва с Вахтангом. Игорь не обладал Вахтанговым экстерьером, был он значительно моложе Кати, умел говорить сладко-карамельные слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами (способность, которой был начисто лишён Вахтанг) и вообще был милым и талантливым. Он дарил цветы и блескучие цацки.
   Гоша заканчивал школу, и на вручение аттестата пошли последний раз всей семьёй, чтобы сохранить приличие в глазах учителей и родителей Гошиных друзей. Гоша уродился высоким и стройным (в маму и в папу). Был одет в ослепительно белый костюм, который выбирали уже с Игорем и в огненно-алую рубашку, подаренную Вахтангом.
   После этого у Гоши был выпускной вечер. Вахтанг пошёл домой к новой жене, а Катя побрела в опустевшее гнездо. Вскоре стали показывать прямую трансляцию вечера выпускников в Кремле, и Катя уже не отрывалась от телевизора.
  
   * * *
   Прямой эфир прямым эфиром. Но существовала палочка-выручалочка - реклама, сумевшая прикрыть не слишком приличные моменты. Дети (всё-таки дети) реально притащились. Без стёба.
Больше всего запомнилось и восхитило выпускников следующее:
   1. Первый раз Глава Государства решил лично поздравить будущее Родины. Говорить почти не дали. Скандировали: @@---@@@!@@-@@@!"( здесь символ интернетной собаки обозначает буквы в Его фамилии). И: "@@-@@@-чем-пи-он!" (Здесь: буквы в Его уменьшительно-уважительном имени). Потом, по сошествии Главы Государства со сцены, девочки начали акт a la битломания, падали в обмороки, визжали и бросались лифчиками.
   2. Выпускников кормили просроченными конфетами щедрой душой России.
   3. Группа, назовём ее, к примеру, Животные из Бобруйска, зажигала строчкой:
   Выпускной кончается минетом.
   Причём Минетом полагалось прокрикивать хором. Что, естественно, с большим восторгом, внятно и громко, делал зал.
   4. Детям подарили майский гламурный журнал Космополитен, кружку розовенького цвета с сердечком, (немаркая хозяйственная сумка для прабабушек на выбор) и те же самые конфеты щедрой душой России.
  
   * * *
   Из разговоров Катерины и Натальи:
   - Есть в твоих отношениях с Игорем какая-то ложь, скользкая и противная...
   - Ну кому она нужна твоя правда, Нат?
   - Так ведь аукнется потом, Катюш...
   - Правда, окажется, скорее всего, чем-то неприглядным, как выстиранное трико красивой провинциальной родственницы из детства. Приезжает такая Софи Лорен в сапогах-чулках, на актрису выучиться собирается.
   - И что?
   - Типа идеал! Хочется вырасти и стать такой.
   - Ну и?..
   - Что и?.. Стирает она свои панталоны. А они у неё должны быть цвета... ну, утренней розы! А на деле - цвета хвоста дохлой крысы!
   - Ты сейчас вспомнила про ту крысу, что мы видели с нашими детьми, когда им было лет по пять?
   - Ну да, Наташ... Или цвета блевотины...
   - Н-да... Это когда в пубертатном периоде розовым портвейном по подворотням травили?..
   - Именно, Нат... Облом же! Все лучи радуги от каждого охотника до фазана сходятся в антиспектр. Блин! А он режет глаз своей неэстетичностью.
   - Что ж, ей было в грязных трусах что ли ходить?
   - Ну почему? Можно было трико постирать и прикрыть вафельным полотенчиком, например. Чтоб они, трусы то бишь, остались в сознании как фруктовое мороженое за семь копеек. Чтоб крыса - типа жива, и портвейн обладает изысканным вкусом.
   - Ты думаешь, правда, не нужна?
   - Почему? Надо как-то ложь преобразовать в правду. Облагородить, переделать. Прокопченные стеклышки, в которые наблюдают солнечное затмение, и розовые очки - в сущности одно и тоже.
  
   * * *
   Как-то в Москву из-за океана приехал художник Лёва. Катерина видела его картины в Интернете. Картины его были пронизаны лучом, без которого Катина жизнь не имела смысла.
   При встрече с Лёвой она без напряжения почувствовала поток флюидов, который когда-то спаял её с Вахтангом и тот, который она, с колоссальными энергетическими затратами пыталась вырастить между собой и Игорем.
   Катя впервые за долгие годы отогрелась, ледяная корочка, мешавшая дышать, безболезненно стаяла.
   Луч шёл выше, чем с Вахтангом и Игорем, где-то в области сердца. Как ей не хотелось уходить! Но не было будущего. Лёва не мог остаться с ней. А хотела бы сама Катя, чтобы там далеко-далеко, незнакомую женщину пробил вакуум потери? Нет, конечно. Погрязший в утратах даже врагу желает обретений.
   Лёве надо было возвращаться домой... Катя выдирала внезапный дар с кровью, выцарапывала ногтями. В сердце остался лунообразный шрамик, который иногда светло побаливал... Время и расстояние - лучшие знахари.
   ***
   Катя включала компьютер. Заходила в Лёвину виртуальную жизнь. И ныряла в лучи его картин.
   Там бродила по млечным рекам Консуэлла, старенькая, горбатая с мешком бриллиантов поющая, величайший хит всех времён и народов "Беса ме мучо..." А если долго смотреть ветхость и дряхлость с бабушки спадала и возникала нецелованная девочка, сама того не желая, мимоходом, просто по невинности, подарившая себе бессмертие.
   Там плясала босоногая Айседора, и каждый жест рисовал в воздухе незнакомую танцовщице кириллицу. С... Е... Р... Ё... Ж... А... А на горизонте плыл шарф цвета Шампань и нежным был, почти прозрачным. Ну, совсем, совсем неопасным.
   Были у Лёвы портреты двух их общих с Катей знакомых девушек.
   Одна полукурица-полусорока. Так она себя воспринимала. Скулы бурятские, в одном глазу - целая Азия, в другом - целая Европа.
   Вторая-русалка, сплетённая из капель. В глазах - море Балтии, на шее ожерелье ракушечное. А лежит отчего-то в турецкой бане и такой мачо ей массаж делает!
   А сама Катя вышла у Лёвы Золушкой, которая как-то разошлась с принцем, то ли часы отстали, то ли фея в загул вошла и помочь забыла. И сидит Золушка ни на что сама неспособная от безделья мак с просом перебирает. И рядом початая бутылка Ледяного вина. А мачеха и сестры, в общем, вполне приличные люди. Просто Золушка-дура.
   Катя вздыхала и писала Лёве какую-нибудь глупую записку по электронной почте. Например: Здравствуй Лёва! У меня всё хорошо (вариант: плохо).
   И шрамик в сердце немножко ныл. Но не сильно.
  
  
  
   * * *
   Катя пестовала крошечный комочек света внутри солнечного сплетения. Нежности и любви Игоря хватало на двоих. Порой, правда Катя чувствовала себя капустной кочерыжкой, которую гиперопека Игоря плотно укрывает зелёными пластами листьев. И скоро сама Катерина будет ни на что не способна. Ни на один самостоятельный поступок, ни на одно независимое решение.
   Но, тем не менее, в солнечном сплетении уже проклюнулся росточек луча.
   Катерина же куда-то падала-падала и распадалась, и выкармливала-выпаивала вытягивающийся флюид. И все силы уходили на эту сомнительную деятельность. Как если бы Катерина задумала выращивать на подоконнике пейоты и опиумный мак: эффекта, как от допингов, от таких представителей флоры - ноль, но и просто как декоративный элемент они не воспринимаются.
   Кате понадобилось почти пять лет, чтобы, наконец, лучевой поток пролёг от её солнечного сплетения к Игореву прочным мостиком. Теперь она могла, наконец, расслабиться и отдохнуть.
   Катя поняла, что не может жить без Игоря. Она сама заварила цикорий, но, выпив его до капли, поверила, что это кофе.
   Катерина не заметила как лучик, ею вынянченный, Игорь превратил в лонжу. Лонжа держала Катерину на высоте и в момент, когда Катя утратила бдительность, Игорь перерубил страховку. Теперь Катерина стала ему неинтересна. Она рухнула оземь, разбила лицо, солнечное сплетение, свадхистану, сердце... Всё рассыпалось на острые осколки. Катерина пыталась ими вскрыть вены. Но сил не было.
   * * *
   Катерина вспомнила предпоследнее лето с Игорем. У неё не сложилось с загранпаспортом, поэтому поехали в Сочи. В пансионат с романтичным названием Магадан.
   Прикольно было, потом отвечать на вопрос:
   --А где ты отдыхала, Кать?
   --А в Магадане, млин...
   --Не уж лучше вы к нам!..
   И начиналось ржанье. У всех одна и та же реакция.
   Как-то не попал город Сочи, тот в котором живут люди знающие прикуп, в славную Катину жизнь. Первый раз она там оказалась.
   И глупый какой-то город. Самый длинный на Земле.
   Раскинулся по побережью, словно уже не слишком привлекательная в силу возраста и дурных наклонностей манекенщица средних возможностей.
   Трогательный и неумелый закос под европейский курорт.
   Подгнившие деревянные лежаки на пляже и однообразно-нудные заученные тирады проходящих торговцев снедью:
   --Пироооожки! Самые горячие! Лучше всяких девушек - берите мужчины!
   --Пиво! Домашнее вино!
   И ещё почему-то про рыб, но устало:
   --Фарэль! Лютшый фарэль! Белий амуууууууууур!
   Некий господин Хлудов пытался некогда развести в Сочи виноград французских сортов Шардоне, Алиготе и проч. Климат и почва не дали осуществить светлые планы мечтателя. На месте виноделен хлудовских - разваливающийся пивзавод. Разорился вышеупомянутый господин в пух и прах.
А вот другой господин (Катя не запомнила фамилии) решил вырастить самый северный чай. Чай получился дрянным. Но привкус веника стали теперь преподносить как изюминку. И чаем гордились. И чайное дело в фаворе в Сочи.
Вот тебе превратности российского бизнеса. Над Хлудовым посмеиваются как над юродивым, а второй господин национальный герой.
   На серпантинном шоссе, Катя увидела чалого жеребца, вяло расхаживающего меж машин, коими сумасбродно управляли потенциальные кавказские джигиты. Заметив Катерину, конь шарахнулся в её сторону. Причём под брюхом у него начало стремительно вырастать нечто темное, аки южная ночь и очень, даже, пожалуй, слишком, достойное. Конечно Катерина тут же тут же вспомнила байки о тёзке своей, эротической забавнице Екатерине Великой.
   Жаль, что с близлежащей бензозаправки выскочил недобро настроенный хозяин жеребца и увёл последнего от Катерины подальше. Видимо сильно благоприятного впечатления она на коннозаводчика не произвела.
   Всю сцену с расстояния пятидесяти метров фотографировал Игорь. Фотографии получились замечательные. То есть покадровый процесс увеличения конского достоинства удался.
   По приезде Игорь отчего-то стёр все снимки, где имелись доказательства, что горячий кавказский скакун разглядел в Кате женщину. Таковы издержки цифровых фотоаппаратов... Увы.
   А Катя с удовольствием предалась бы воспоминаниям о лестном мужском внимании и даже некоем подобии ревности со стороны Игоря.
  
  
  
  
   * * *
   Опять Катерина лежала, уткнувшись в прадедушкин туркменский ковёр, и исполняла соло:
   - Это мой дом. Что за зодчие его строили? Гастарбайтеры, конечно.
   Сдвинувшиеся на культе личности туркмены. Неграмотные таджики и узбеки, вместо уроков собиравшие хлопок. Украинцы, тогда ещё не обременённые оранжево-голубыми разборками, но также ненавидевшие москалей. Молдаване, рождённые выращивать виноград и делать вино, а не заниматься выравниванием кривых московских стен и потолков. Белорусы, проникнутые уважением к своему гыкающему хозяину - великие дилетанты строительных изысков. А ещё когорта закавказских и кавказских народов. Первые - высшей расы. Грузины и армяне, давшие миру гениев искусства, обладающие тысячелетними традициями письменности и религии. Сюда же можно поставить азербайджанцев, пусть мусульман, но чтящих не самые плохие заветы предков и цивильно толкующих Коран. Есть ещё целая орда северокавказских народов, обладающих гостеприимством и промышляющих испокон веков набегами и торговлей рабами. В военных битвах они ставили в первые ряды женщин. В Индии в первые ряды ставили боевых носорогов. Выходцы из Индии не строили мой дом. Свой дом я доверила людям маленьких государств, отколовшихся от Великой Империи.
   Я завела герань. Маленький цветок в горшочке. Он начал сохнуть, потому что окна не пропускали свет.
   Я завела канарейку. Она скукожилась в комочек и не пела. Потому что стены излучают потоки канцерогенов.
   Я завела рыбок. Они начали выбрасываться из аквариума. Я уж не знаю почему. Наверное, потому что двери туберкулёзно кашляли.
   Я отнесла герань в ближайший скверик. Я не курила. Но она отчего-то вспыхнула. И я узнала в ней Неопалимую Купину. Пусть на один миг.
   Я отнесла канарейку в чисто поле. Я не знала, что его удобряют пестицидами. Канарейка взлетела высоко-высоко, запела и упала замертво. Но я видела, что секунду она была ангелом.
   Я отнесла рыбок на речку неподалёку. Там было радужное бензиновое пятно. Да. Они через минуту всплыли вверх брюхом. Но это уже были не рыбки, а наяды.
   Тело Катерины стало чужим. Она не могла ничего делать. Никак не получилось у неё даже почистить зубы. Впервые Катерина подумала, что возможно психиатр не такая уж бесполезная профессия.
   "Интересно, а продают ли прозак без рецепта?" - подумала она.
  
   * * *
   Что касается Лёвы... Катерина не могла жить, глядя на журавля в небе. Да и небо, хоть и общее для всех, но хотелось бы журавля хотя бы в поле зрения. С первой и единственной встречи, Катя поняла, что Лёва - журавль.
   А Вахтанг и Игорь изначально были синицами. Это она их ожуравлила и отпустила в небо. И тот, и другой признавались, что она открыла им новые сферы. Они стали выше с помощью Катерины, а ученик, превосходящий учителя, в старом наставнике не нуждается.
   Вахтанг и Игорь благодарили Катерину когда-то, что с её помощью неизведанные миры ворвались в их жизнь. Серебряный век, импрессионисты, искусство любви, кусты белого шиповника, Достоевский, Феллини, народные промыслы России, имена трав и деревьев, легенды древней Греции, податливость и гибкость красивого женского тела, инопланетное мировоззрение детишек с лишней хромосомой и много ещё каких дверок отворила им Катерина.
   Они преподносили ей взамен бесприютность и безденежность. Она прошла и с Вахтангом, и с Игорем не самые лёгкие периоды их жизни. И они преодолели их. Теперь у того и у другого были дома, не самые дешёвые машины и молодые жёны. По отношению к Катерине они стали журавлями. И не могли быть с ней. Ведь она-то помнила их синицами.
   А Лёва... Лёва был чужим журавлём. Родным, но далёким. И для кого-то когда-то он тоже был синицей в руках. И Катерина не могла и не хотела отнять его у женщины, которая воспитала его журавлиность. Потому как сама знала, как это больно. Пригреваешь в руке желтобрюхий комочек. Он трепыхается, старается показаться орлом, и ты делаешь вид, что веришь в это... Пёрышко за пёрышком, атом за атомом ты меняешь в простой синичке. И сама себе внушаешь, что это не просто синичка, а о-го-го... И синичка меняется, обретает стать и статус и улетает.
   Синицу в руках больше не хотелось. И, вообще, надоело пигмалионствовать. Сколько бы она себе не внушала, что всё-таки чему-то они её научили - не сходилось. Вахтанговский флюид был просто сексом, для которого в жизни Кати пришло время, а с Игорем она вообще ничего не смогла вспомнить поучительного и полезного. Впрочем, с Вахтангом они зачали Георгия, а Игорь подарил Кате заботу, которой она не дополучила в детстве.
   В сущности, живительную микрокаплю каждой Катиной молекулы выжали и выпили. Растащили на сувениры, полезные приспособления, нужные советы. Прокутили, раздали неимущим, использовали как средство гигиены души и тела.
   Она была выпотрошена - просто мечта ленивого таксидермиста.
   Катя для Вахтанга и Игоря ( да и для далёкого Лёвы, наверное) была уже не на коне. Людям вообще свойственно поддерживать тех, кто на коне. А упавших затаптывают или просто отбрасывают в сторону.
   Надоело пигмалионство. Надоели синицы.
   - Да мало ли пернатых на свете! Надо бы купить справочник орнитолога, - подумала Катя и всё-таки пошла чистить зубы.
   ***
  
   В Самаре у Кати жила подруга Елена. И тоже, представьте, художница. И к тому ж женщина красы неземной, как и положено Елене по географическому положению и древнегреческому мифу. В какой-то особенной манере она писала акварелью и маслом. С нежностью, с глубиной, и все времена года у неё получались, и отношения между женщиной и мужчиной.
   Для Кати тайна Елены была недоступна, поэтому она просто любовалась её картинами. Часами песочными с бабочками, девочками-подростками, плывущими в небе, кошками с лицами Эйнштейна и Сократа и особенно златокудрой осенней женщиной, греющей руки в серебре вербы. Впрочем, и не верба это вовсе была, а мужчина с седыми волосами и детским взглядом. А ещё точнее была это сама Елена со своим мужем - немужем Андреем. И летали они в этой картине, но не так как у Шагала люди летят слева направо. Нет, они летали вперёд-вверх, вглубь, вниз куда-то. Порой даже исчезали они из рамки.
   Иногда Елену несло, и она рисовала карикатуры. С самарскими алкоголиками, тётками-огородницами, провинциальными проститутками, кикиморами и крокодилами.
   Андрей почти не рисовал. Но долгое время, будучи в упряжи с Еленой он всё-таки написал одну гениальную картину. Называлась она: Семнадцатая полка.
   Собственно - это был аллегорический портрет Елены.
   ...парное молоко и мёд, полынь и горицвет, гроза и дым вечернего костра над летнею рекой, туман и снег, осенний лес и терпкое вино, и яблоко с неведомого древа, кафельная плитка, муха дохлая, тряпка-какая-то, мириады солнц, люди, поющие в церковном хоре - и одна из полок пустая... Для Андрея, наверное.
   Катя позвонила Елене:
   --Лен! Я приеду. Мне плохо.
   --Давай приезжай немедленно.
   Катя взяла билеты и наутро оказалась в Самаре.
   ***
  
   Как хорошо они встретили Катю! Если бы Катя не была грудой наспех склеенных осколков, то оказалась бы в объятьях счастья.
   Елена с Андреем её кормили-поили, водили по набережной Волги, искупали Катерину в самой прекрасной на свете реке Волге, дали подержаться за грудь какой-то полуобнажённой советской скульптурной девушки в трусах.
   Один местный художник, гуляющий с ними за компанию, сказал, что эта бронзовая на ощупь дева, когда-то вызвала в нём первый мальчишеский оргазм.
   Потом втроём поехали на приток Волги реку Сок.
   И там они опять купались меж кувшинок (совсем голые, ибо было безлюдно) пили красное вино, ловили лягушек. А когда ели курицу, то пришёл лисёнок. Потому что курица была вкусной. И они кормили его, худого, грязноватого, курицей
   Ночью, во сне Катерина пела песню: "Не для меня придёт весна"... Так ей сказала перепуганная Елена. А Катерина наяву не знала слов песни. Так вот...
   Наутро опять Катерина плавала в Волге, хотя было нежарко. Она пыталась в Великой Реке восстановить свои пустые клеточки-атомы-молекулы и выпотрошенное нутро.
   И даже немножко легче ей стало.
   Потом Катерина ехала в поезде домой и думала:
 "Иногда мне казалось, что я в жопе... Даже частенько так казалось. А оказывается, это всё были райские кущи. Может и нынешняя жаба в груди покажется со временем розой
  
  
   * * *
   Рисовать Катерине, по-прежнему, не хотелось. Нельзя рисовать, ежели внутри души следы грязных кроссовок. Наверное, надо было осторожнее пускать туда посетителей. Держать их на пороге и подглядывать в щёлочку, как преданно и покорно скребутся они в дверь. Впрочем, сие тоже подлость. Да и неразумно. Закрытая душа умирает от плесени. Ну, хотя бы нужно было заставлять посетителей снимать обувь и несвежие носки.
   Катерина взяла беломорину и занялась оригами. Собственно, она просто многократно согнула бумажный мундштук. В папиросе не было анаши. Это был самый обыкновенный фабричный "Беломор", с табаком.
   Внутри себя Катерина чувствовала коня. Он долбился копытами в свадхистану, хлестал упругим хвостом в солнечное сплетение, морозил холодной ноздрёй шрамик на сердце. Кроме того, у коня, видимо, случилась линька и жёсткие волоски застревали в Катиной гортани и мешали дышать.
   Катя закашлялась, и, сама не зная, зачем, вломилась без стука в детскую комнату. Была глубокая ночь. Гоша и Сонечка спали, обнявшись, совершенно голые. На улице царствовало полнолуние. Светило бросало дивный отблеск на загорелые юные тела, придавая им законченность совершенства. По бокам почивали два юных ангела - Сонечкин и Гошин (просто ангелы и всё: белые, с крыльями), где-то в изголовье примостился вечно несовершеннолетний, дремлющий языческий родственник с потёртым колчаном.
   Спящих безмолвно обступили знакомые Катерине крылатые персонажи. Один с рябиновой гроздью и с короной из золотых кленовых листьев на голове, другой - изможденный, в треснутых очках и с брусочком сомнительного хлеба, третий - белозубый в полосатой майке на шнуровке и с почтальонской сумкой через плечо и четвёртый - камуфляжный, с опущенным АКМом. Пятый - бронзовотелый отрок с серебряной медалькой на шее, - качался на расписной городецкой лошадке. Его острые коленки выпирали где-то над лошадкиными ушами-держалками.
   Катерина опять закашлялась. Ангелы синхронно приложили пальцы к губам, призывая её к тишине.
   Она выскочила из детской комнаты и замурлыкала:
   - В сорок два года - баба ягода. В сорок пять - баба ягодка опять.
   Ну, не земляника уже, конечно, но мало ли там поздних ягод-то. И морошка, и рябина. И зимняя вишня.
   Катерина почувствовала лёгкость освобождения. Капля никотина убивает лошадь. Даже если это конь по имени Отчаянье и презент от господина Люцифера.
   А вы говорите:
  
   "Минздрав России предупреждает: КУРЕНИЕ ВРЕДИТ ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"