Глава пятая, о суматошном дне, несчастной любви и правосудной ночи
"В Смутное время явилось великое нечестие, и творились непотребства. Ложь была названа "правдой", а правда - "ложью". Люди согрешили, и пути их развратились. И кровь проливалась не ради спасения, а всем на погибель.
Тогда люди испугались того, что совершили. В горе и отчаянии побежали они к великанам и стали призывать их, как правителей правомудрых, праводушных и правосудных. "Пусть ваша власть будет безграничной, а подчинение вам - беспрекословным", - сказали люди.
Великаны, все до одного, поклялись: служить людям и защищать от зла, и установить на земле Закон и Порядок, и не оставлять сего намерения, но привести его в исполнение.
Объявив людям закон повелевающий, запрещающий, разрешающий, наказывающий, великаны наделили себя правом возмездия, равного преступлению. И было у великанов право меча - по воле своей судить преступников и казнить на месте.
Твердой рукой искореняли они всякое зло на земле, безжалостно уничтожали иноверие, и беспощадно карали за всякое нарушение закона. И никто не говорил, что они поступают несправедливо и жестоко, ибо время требовало суровых законов", Книга Судей.
Во второй половине дня по безлюдным улицам полумертвого города, окутанного скорбной тишиной, будто вдовьим покрывалом, мчал всадник, одетый во все черное, на черном коне, отчего особо бросались в глаза его длинные огненно-красные волосы. По этой примете горожане издали узнавали начальника городской стражи - веля Огнишка. Сказывали, нравом он обладает буйным - если кто не по душе, не шутя, и пришибить мог - посему редкие прохожие спешили убираться с его пути и в почтении застывали на обочине. Впрочем, и без молвы не каждый смельчак решился бы встать поперек дороги или прекословить великану - простые смертные испокон веков испытывали перед божичами благоговейный трепет, хотя истинных причин страха уже не помнили.
Конь легко нес грозного седока через жилые и ремесленные кварталы, вдоль высоко поднятого над землей акведука, мимо портового рынка, окруженного гостиницами, к Катыни-реке. Сосредоточенно глядя перед собой, Огнишек, казалось, не замечал ничего вокруг. Билась растрепанная пламенеющая грива; напряженно бугрилась широкая грудь; вздувались под оплечьями мышцы рук; распахнутая безрукавка от быстрой скачки поднялась крыльями за спиной, и только перевязь с мечом не позволяла ей слететь.
Свернув под аркой водопровода к набережной, Огнишек направил коня к мосту, наведенному с подола Главы-холма к подножью Красного холма, на плоской вершине которого стояла обитель Трижды Великой Богини-Матери.
Это был целый город в городе, где властвовали женщины.
***
В Прошлом, когда Великая Мать занимала первое место среди богов и почиталась как создательница неба, земли, воды, солнца и ночных светил, служительницы культа имели влияние во всем Двуречье, и дальше, за его пределами.
"То, что наверху, подобно тому, что внизу", - поясняли нынешние жрицы.
Жизнь происходит от женщины. Как женщина-мать первая для каждого человека, так Великая богиня, Мать всего сущего, была первой. Движимая любовью - она создала людей из плоти от плоти и оживила их собственной кровью.
"Жизнь не рождается без крови", - говорили жрицы.
Женщины есть подобия Великой Богини, ибо они - родительницы рода человеческого. Только через плотское познание женского тела, которое производит на свет новую жизнь, мужчина достигает духовного совершенства и обретает целостность. Только через женщину он может познать божественное блаженство - непостижимое, невыразимое в словах, неподвластное разуму.
"Любовное желание было первой и единственной творящей силой", - говорили жрицы.
В Прошлом в обитель Ма приходило много женщин, готовых посвятить себя богослужению, других приводили родители, дабы показать свое боголюбие и заручиться покровительством Трижды Великой, однако в храме оставались немногие - совет старших жриц выбирал самых красивых девушек, с лицом и телом без единого изъяна. После обучения и проведения обряда посвящения, они становились земными воплощением Ма-любовницы. Жрицы в богатом убранстве были так великолепны, что мужчина, пришедший в обитель, верил, что сама Великая Богиня восходит к нему на ложе.
Со временем мужчины - в своем извечном стремлении быть во всем первыми - вытеснили женщин со стези служения. Стараниями мудрствующих старцев, затаивших обиды на слабый пол, Бог-Творец - всемогущий, всезнающий, справедливый и великодушный - поднялся выше Великой Богини, Света мира, Наставницы человечества, Подательницы благ. Проповедники твердили, что именно они являются единственными звеном, связующим людей с богами, и невозможно постичь божественное через плотскую близость. Они говорили, что не может короткий путь к богам проходить между женских ног.
"С тех пор как проповедь превратилась в ремесло, слова мужчин унизили Богиню-Мать и возвысили Бога-Отца", - говорили жрицы.
Представление мужчины о себе, как о существе, во всех отношениях превосходящим женщину, сделалось законом. Великая богиня оказалась в тени Мудрого Творца, став покровительницей рожениц и домашнего очага.
"В мире, где правят мужчины, богиня не может быть главной", - говорили жрицы.
Несмотря на все притеснения и нападки, обитель Богини Любви сохранилась и даже процветала.
"И все, благодаря тем же мужчинам", - смеялись жрицы.
Дочери и наследницы служительниц Ма-любовницы, не знавшие отцов, как встарь были прекраснейшими из земных женщин.
Часто на вопрос заезжих купцов, почему, город называется Небесными Вратами, когда никаких ворот в помине нет, горожане отвечали, что Врата на Небо - это ножки священных блудниц с Красной горки. Мол, сходите в обитель Ма-любовницы - и сами убедитесь, а если деньжата найдутся, то и на небесах побываете.
***
На подоле Красного холма Огнишек пустил коня шагом.
Постоялые дворы вдоль широкой набережной были безлюдны, а ворота, еще недавно гостеприимно распахнутые, затворены. Верховой мог увидеть за оградой беспорядок, какой бывает, когда жильцы спешно покидают свое обиталище и, бросая лишние вещи, берут с собой только самое необходимое.
Портовый спуск представлял собой змеящуюся по склону дорогу, широкую у подножья и сужающуюся по мере подъема к вершине. Вдоль него, стена к стене, стояли небольшие домики, которые жрицы сдавали внаем блудницам, торговавшим телом безо всякой любви и веры. В иной день - нарядные, с подведенными глазами и алыми губами - они прогуливались по набережной или сидели у дверей своих жилищ в ожидании мужчин, нуждавшихся в их услугах. Ныне вымершая улица - прежде шумная от многоголосья, пестрая от ярких разноцветных одежд - была непривычно тихой. На ступенях домков лежали поминальные венки из белых и желтых цветов.
Огнишек заметил на лавочке под навесом трех местных обитательниц. Женщины, выплакавшие все слезы и потерявшие голос от причитаний на похоронах подруг, покачивались от горя как пьяные. Видного мужчину они встретили молчанием и проводили пустыми взглядами.
Срезая путь, презрев запрет, начальник стражи направил коня через колоннаду, которая огораживала площадь перед храмом. Стройные колонны - снизу красные, сверху белые, как кровь и тело Великой Ма - были оплетены высохшими гирляндами, напоминавшими о недавнем радостном и пышном праздновании сбора урожая. Цветы, принесенные богине в дар и служившие убранством, завяли и осыпались, их сухие лепестки и листья устилали плиты двора блеклым ковром и лениво шевелились при дуновении ветра.
Величественная громада храма, с извечным каменным спокойствием, полукружьем колонн будто обнимала всякого входящего, принимала под защиту и обещала утешение. Здесь стоял густой тяжелый дух благовоний, курившихся денно и нощно вместе с не прекращавшимися поминальными молениями. Прежде услаждавший взыскательное чутье, божественный аромат, что распространялся по округе и стекал на подол холма, ныне имел привкус горечи - в последние дни люди несли в обитель Великой Богини лишь свою боль. Горожане в длинных траурных одеяниях - медленно поднимавшиеся в храм по широкой лестнице, покидавшие его, бредущие по площади - казались одинаковыми, бесполыми и безликими.
Миновав западное крыло, Огнишек выехал к воротам священного сада и беспрепятственно проник за ограду, поскольку днем въезд оставался открытым.
Вопреки заведенному обычаю, во внутреннем дворике его никто не встретил. Однако когда он спешился и привязал коня, из-за пышных кустов вышла девочка с кувшином.
- Приветствую тебя, дорогой гость, в обители Великой Матери. Омойся с дороги, - произнесла она заученную речь со строгим видом. - Всякий должен входить в священный сад чистым.
Юная служительница Ма, обмакнув руку в кувшине, потянулась к лицу гостя, и тому пришлось опуститься на одно колено, чтобы она смогла провести кончиками пальцев по векам, губам и рукам.
- Пусть чисты будут взор, поцелуй, прикосновение, - прошептала юница древние заветные слова. - На священной земле тебя ждет высшее наслаждение, тебе откроется божественное знание, в объятиях священной женщины ты почувствуешь себя полубогом.
- А если я уже? - спросил вель, изогнув бровь.
- Что "уже"? - захлопала глазами сбитая с толку девочка и вскрикнула от ужаса, когда гость, поднявшись, погрузил лицо в небольшой фонтан, желая немного охладиться после скачки по жаре. - Это для причастия!
- Думаю, Ма меня просит. Она же великодушна, - подмигнул великан и размашистым шагом направился в сад.
Дорожка вела вдоль стены тайного предела, святая святых храма, где стояло древнее изваяние Великой Богини, из красного камня твердой породы, с розовыми, черными вкраплениями и золотыми искрами. В полтора человеческих роста, полногрудое, с широкими бедрами и большим животом - оно помнило Прошлое, Смуту и войну, разрушение храма и его возрождение. Поверхность святого образа была выглажена и отполирована прикосновением множества рук. Богомолки не дотягивались до головы, поэтому лицо богини, сколотое вероотступниками, оставалось выщербленным.
По пути Огнишек встретил местных стражей. Все они были сынами и братьями жриц и подчинялись не ему, главе городской охраны Порядка, а главной храмовой старице. В обители, где служение Матери-Любовнице с давних пор являлось родовым ремеслом и предавалось от матери к дочери, сыновья священных блудниц, возмужав, призывались охранять покой на Красном холме и следить за порядком. Хотя красногорским стражам, в основном, приходилось работать вышибалами, а в последние дни - могильщиками...
Поделившись новостями и расспросив о делах обители, Огнишек ненадолго задержался на площадке, откуда прежде открывался прекрасный вид на речную долину. Ныне обозреваемые окрестности отнюдь не радовали взор - чернели вскопанные огороды, на межах чадили погребальные костры, и столбы черного дыма поднимались до небес. Прямо под уступом, в храмовом некрополе, женщины в траурных покрывалах лопатами накидывали два земляных холмика, множа длинный ряд свежих могил, тянущийся вдоль ограды. На землю Ма-любовницы легла глубокая печать скорби, как на все Небесные Врата. Чумной мор унес жизни стариц - хранительниц обычаев и многих женщин с Портового спуска. Однако ни одна из обитательниц священного сада не слегла даже с легкой хворью, словно этот уголок Обители обладал некой неведомой защитой от чумы.
Мощенная плиткой аллея вела мимо башни-голубятни вглубь сада. Тенистый и ухоженный - он был так прекрасен, словно его создала сама Великая богиня. Цветочные клумбы источали дурманящее благоухание. В густых кронах весело щебетали птицы. Разноцветные домики в окружении пышных кустов, как будто прятались, но вместе с тем игриво зазывали маленькими отпечатками ног на плитах дорожки и словами "иди ко мне, милый", "добро пожаловать"; виднелись купальни, облицованные заморской плиткой, и ажурные беседки, увитые плющом и диким виноградом. Около каждой развилки стояло скульптурное изображение мужчины и женщины, слившихся в единое целое, и, пойдя путь от начала до конца, можно было увидеть любовное соитие во всех позах и ощутить свою причастность к величайшей тайне сотворения жизни. Всё было устроено таким образом, чтобы гость проникся духом свободы и радости обожествленного наслаждения, неги и блаженства, царивших в этом чарующем уголке.
Огнишек пришел в обитель не ради любовного искусства жриц. Здесь он нашел кормилицу для малютки-вельши, своей наследницы, о которой в разгар лета сообщил вестник Провидения.
***
- Отправляйся в Озерный край, в городок Старобельск, что стоит на берегу Синь-озера, - сказал крылатый посланец. - Там ты найдешь свою наследницу, чудом избежавшую гибели, какую ей уготовило Исчадье Мрака. И гляди, чтобы мальчишку не подсунули!
Появление Нежданы, так нарекли вельшу, по рассказам местных жителей, было воистину удивительным. Ко времени прибытия Огнишка в Старобельск эта история обросла сказочными подробностями, а, может, не сказочными вовсе. Рассказы разнились в деталях, назывались разные места и время суток, общим было одно - ребеночка нашли в воде.
- Одна добрая женщина в тот день разрешилась от бремени, родила сына, - сказывал один. - А вечером пошла на речку, чтобы совершить обряд омовения...
- Не вечером, а поутру, как только рассвело, - возражал другой. - Ночью баба разродилась и спозаранку, как положено, пошла омываться. Утром дело было, верно говорю! И пошла она не на реку, а на Синь-озеро.
- Отправилась она выше по течению реки Змейки, к тихой заводи, которую пользуют при болях бабы со всей округи, - утверждал третий.
- Так вот, в тот самый сумеречный час, когда солнце уже зашло, а ночь еще не опустилась на землю...
- Солнце еще не встало, но небо уже начало розоветь...
- Было ни темно, ни светло...
- Подошла добрая женщина к реке, и тростник перед ней расступился, полег, открыв тропинку, - продолжал первый. - И вела эта тропика к маленькой лодочке, искусно сплетенной из камыша...
- Да нет же! - качал головой второй. - Женщина вошла в озеро, трижды погрузилась в воду по самую макушку, как положено, а когда вынырнула, увидела перед собой дея, который держал младенца, запеленатого в лопуховое одеяльце.
- Не так все было! Из заводи, застланной туманом, на берег вышла белая корова, - гнул свое третий. - Меж золотых рогов она несла ивовую колыбельку, в которой лежал младенец.
- Женщина подошла к лодочке и, увидев младенца, сразу смекнула, что он - божич, не иначе...
- С перепугу женщина чуть не потонула, но дей не растерялся, схватил ее за волосы и поднял над водой. Прими мое дитя, грит, стань его кормилицей.
- "А дабы всегда хватало твоего грудного молока, - сказала корова человеческим голосом, - и не иссякло оно раньше срока, ты нацеди и испей моего молока, и отойдет тебе часть от моего изобилия".
Как бы то ни было, женщина приняла дар богов и кормила девочку вместе со своим кровным ребеночком, и полюбила ее материнской любовью.
Крепенькая была малютка, здоровенькая, быстро прибавляла в весе, кормилице беспокойства не доставляла, не кричала, требуя внимания, как все маленькие дети. Все домочадцы прикипели к ней душой, ведь вместе с ней в дом вошла божественная благодать, и думали они, что если заберут найденыша, останутся без покровительства высших сил, поэтому, как предупреждало Провидение, хотели подменить Неждану...
***
Увидев свою наследницу, Огнишек поначалу растерялся - мала она была, а он представления не имел, как надобно обращаться с дитем. Однако оставлять ее в приемной семье нельзя было ни в коем разе, иначе так спрячут, что потом не найдешь без Провидения. Не доверял великан этим людям, после того как раскрыл подмену.
Долго он не решался взять Неждану на руки, с его-то силищей - не раздавить бы ненароком... Оказывается, дети рождаются таким маленькими, что и не знаешь, как их подхватить! Немея от напряжения, он принял сверток и бережно прижал к груди. Взглянул на крохотное личико, почувствовал прилив душевного тепла и услышал запах молока. Девочка, сжав ротик, пытливо воззрилась на него большими синими глазищами. Проникшись необыкновенной нежностью, Огнишек прошептал: "Красавица какая", - и выглядел при этом, должно быть, очень глупо. А он был безмерно счастлив, потому что обрел долгожданного наследника!
Полное осознание того, что ему придется растить и воспитывать наследника женского пола, к нему пришло лишь по дороге домой. Вот он с дитем намаялся, когда менял пеленки! Нет, ему было известно, что его учеником станет девка, но он не задумывался всерьез над сим обстоятельством, а когда начал думать, так впал в уныние.
В мыслях-то все просто представляется, а действительность - бах! - как обухом по темечку. Во-первых, Огнишку, безусловно, хотелось взять в ученики мальчишку, хотя бы потому, что мужику с мужиком проще найти общий язык. С бабой-то все сложнее будет, у них ум иначе устроен... Он слышал о женщинах-судьях, старостах, и даже стражах, только все они были исключением из правил. Сам он в женщине видел только любовницу или не видел женщину вовсе, чего уж тут таить, имелся за ним такой грешок. Во-вторых, досель он имел дело лишь с особами половозрелыми, а тут - девчонка сопливая. Превеликая благодарность Провидению - смешнее шутку не придумать! И, в-третьих, самое отвратительное, он не знал, что надо делать с дитем младенческого возраста, поскольку не имелось у него подобного опыта. Да и на будущее - мужская гордость претила Огнишку с дитенком нянчиться, слюни подтирать, менять пеленки. В общем, он не собирался с ней сюсюкаться. Когда подрастет чуток - тогда, пожалуйста. А сейчас... Она ведь даже человеческого языка не понимает! Единственное, что согревало его загрубевшее мужское сердце - это мысль об обретенной родственной душе.
"Что скажут мужики? - подумал он, стиснув зубы и сжав до боли кулаки. - А пусть только попробуют чего-нибудь сказать! Что с того, что девка! Ведь она из нашей, двужильной велевой породы. И коль уж Провидение доверило мне, воину, воспитывать ее, значить, быть ей воином".
Плохо, что Неждана была совсем крохой и нуждалась в опеке иного рода. В таком возрасте ни один опытный наставник, как он ни старайся, не сможет сделать для нее больше, чем простая женщина. Во-первых, девочке для питания, как всем младенцам на земле, необходимо грудное молоко, которое из мужской груди ни в жизнь не выцедишь. И, во-вторых, как следствие первого, младенцы мочатся под себя. И ладно бы только это! Кроме того, у них происходит недержание по нескольку раз в день да с жуткой вонью. А мужчина не может и не должен менять пеленки, и уж тем более, их полоскать! Это унизительно!
Посему, вернувшись в Небесные Врата, Огнишек доверил Неждану под опеку жене одного из своих подчиненных, женщине во всех отношениях положительной и достойной, недавно произведшей на свет третьего сына.
Но тут в город пришел чумной мор...
На Огнишка вмиг навалилось столько дел, что он не сразу вспомнил о наследнице - не до того было, люди на улицах падали замертво, страх божий, что творилось. Лишь вечером он спохватился и стремглав помчался на Бережковскую улицу, в дом стража, возле угольной пристани на тиховодной Льняне.
Дверь была не заперта. В доме царила мертвая тишина. Огнишек с порога окрикнул хозяина по имени, но никто не отозвался.
Он обнаружил семейство на кухне - стража с супружницей и двух старших сыновей, чинно сидевших за столом - уже распухших, с землисто-серыми лицами. Смерть к ним пришла во время завтрака и забрала всех сразу. Рой навозных мух кружился над нетронутой едой.
Так не должно быть! Исчез целый род. Как дерево, срубленное под корень... Несбывшиеся надежды, не свершенные дела, не рожденные новые жизни. Кто вспомнит о них через десяток лет? Могила, куда их опустят всех вместе, зарастет травой, и никто не закажет по ним заупокойной службы.
По замыслу богов человек должен сходить с земли, оставив после себя потомство, а тут...
Огнишек испугался, подумав вдруг, что потерял Неждану. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он бросился в спальню, где стояли рядышком две колыбели. Уже в дверях он понял, что один ребенок мертв, потому как его личико густо облепили мухи, однако во второй люльке дитя шевелилось, махало ручками и дергало ножками.
Вельша была жива и невредима! Целый день пролежала одна-одинешенька, мокрая и голодная, но не кричала и даже заулыбалась, когда увидела приемного отца. Он же смеялся и плакал от счастья.
Ночью Огнишек нашел новую кормилицу - похлопали за него добрые люди перед Летункой, жрицей Ма-Любовницы, месяц назад разрешившейся от бремени, следовательно, богатой грудным молоком.
***
Перед очередным мраморным хитросплетением тел Огнишек свернул на одну из боковых дорожек к розовому домику, в тени яблонь и вишен, и поднялся по ступеням. На двери висел молоток в виде мужского детородного органа, которым гость должен был стучать по медной пластине с изображением женского лона. Пренебрегая обычаем, великан стукнул в дверь кулаком и, не дождавшись приглашения, переступил порог.
Летунка сидела над колыбелями, а Гордея, ее мать, наставница и подруга, лежала на широком ложе, но не спала.
- Доброго здравичка вам, хозяйки, - приветствовал он женщин. Летунка кивнула в ответ и приложила палец к губам.
- Тише, Огниш, дети спят.
- И тебе доброго здоровья, красавчик, - Гордея поднялась и сползла на край постели. - Хотя божичам его не занимать, другим можете одалживать. Из вашей братии, поди, ни один не помер.
- Выжить-то - выжили, - вель вдохнул, - да теперь не знают, как дальше жить. Борислав Силыч всю родню похоронил, только внуки и остались... каким-то чудом. У вас-то хворые все поправились?
- Когда появилось целительное снадобье, лечить уже некого было, - Гордея, поминая святых стариц, приложила пальцы ко лбу. - Хлебнули мы горя, вырвала чума сердце нашей обители.
- У всех - одна беда.
- Только утром вернулась с Портового спуска, помогала тамошним женщинам обряжать подруг в последний путь. Их всего семь осталось, Огниш. И знаешь почему? Потому что они провели ночь на купеческих судах да в кружалах.
- Спас их, значит, грешный промысел, увел от смерти. Моих стражей ночная служба тоже уберегла, а утром они вернулись к своим мертвым семьям.
- Хвала Ма-заступнице, мор проходит.
- Как она? - Огнишек склонился над колыбелью, в которой беззаботно посапывала маленькая Неждана. Мирно и сладко спала, как спят дети.
- Поела и отправилась в страну снов.
- Может, ей что-нибудь нужно? Оставлю деньги, купите.
- Об этом не беспокойся. Все, что ей нужно, а в ее возрасте нужно не так много - еда, тепло да забота - у нее в избытке.
- Лета, а как ты себя чувствуешь? - он перевел взгляд на молодую кормилицу и невольно залюбовался.
До чего ж красивые женщины - жрицы Ма-любовницы! Богине-Матери потребовалось не одна сотня лет, чтобы вывести такую породу женщин.
- Стараюсь сильно не огорчаться, чтоб молоко не горчило. Да куда там, - она махнула рукой. - Сейчас всем тяжело. От переживаний, как будто выжгло все внутри. На душе пусто-пусто...
- Все будет хорошо, - он ласково и ободряюще погладил ее плечо.
Зашелестел камышовый занавес на окне, и в комнату заглянула темноволосая девушка.
- Эй, божич, - позвала она. - Свет да Любовь - тебе.
Огнишек замер, очарованный видением, как будто узрел саму Трижды Великую богиню в расцвете, сошедшую в сад. Он мог поклясться, что не встречал женщины прекрасней. Даже с бледным лицом, опухшими от слез веками, в простеньком платьице, она была неотразима. Какая же она станет, если подведет глаза, уложит волосы и облачится в нарядные одежды?
- Чего тебе, Вечера? - спросила Летунка.
Вечера не откликнулась, ее влажный взор был устремлен на великана. И Огнишек застыл, завороженный, забыв обо всем на свете. Мир вокруг будто исчез, и остались только они вдвоем.
- Выйди-ка, Огниш-вель, - протяжным нежным голосом поманила она. - Мне поговорить с тобой надобно. Я сама хотела пойти к стражам порядка, но раз ты здесь...
- Иди, коль зовет, - подбодрила его Гордея.
Недолго думая, великан поднял трескучий камышовый занавес, взобрался на подоконник и выпрыгнул наружу.
- У нас обычно выходят через двери, - донеслось вдогонку.
***
Вечера долго собиралась мыслями, не зная с чего начать. Огнишек не торопил ее, любуясь, как она хмурит брови и кусает пухлую губу.
- Не думала, что это будет так тяжело, - наконец произнесла она.
- Что именно?
- Нарушить тайну исповеди.
Начальник стражи понимающе кивнул.
- Должно быть, твое дело касается спасенья чьей-то жизни? Ты хочешь предотвратить преступление, и поэтому обратилась ко мне? Сама ты не в силах отговорить или остановить преступника. Страшная тайна тебя тяготит и не дает покоя. Кто-то замышляет злодейство, да?
- Все верно. О, Ма Великая, дай мне сил... - Вечера подняла глаза к небу и застыла, ломая пальцы.
- Если ты не расскажешь мне все, что знаешь, то станешь соучастницей преступления, - вкрадчиво он напомнил об ответственности. - Я понимаю, тебе трудно сделать выбор - какое зло из двух меньшее - однако не стоит принимать на душу чужие грехи.
- Вы, благородные, не только воистину мудры, но и очень проницательны. Жаль только, мысли не умеете читать.
- Да, жаль. И ничего тут не поделаешь. Поверь, мне бы очень хотелось избавить тебя от клятвопреступления.
- Какое слово нехорошее...
Похоже, жрица ждала от него заверений.
- Обещаю, все, что ты мне скажешь, останется между нами. О нашем разговоре не узнает ни одна живая душа. Ты думаешь, что, выдав мне преступника, утратишь уважение гостей, что это отразиться на твоем... служении? Клянусь, что ни при каких обстоятельствах я на тебя не сошлюсь. Я умею хранить тайны. В конце концов, можешь считать, что я подслушал... если тебе от этого будет легче. Или угрозами заставил тебя признаться... или выпытал у тебя тайну.
- О, Матерь милостивая и милосердная! Неужели вы пытаете свидетелей?
- Нет, конечно! Но если это добавит тебе решимости, считай, что пытаем.
О, как же тяжело разговаривать с женщинами о деле!
- Все равно, себя не обманешь, - вздохнула жрица и взмахнула рукой, словно прогоняя сомнения. - Да ладно! Я уже все для себя решила, сама тебя позвала. Так слушай, - она приблизились к нему почти вплотную и, вцепившись в предплечье, зашептала. - Я знаю, кто убил святого старца Белеца и почтенного Всевлада-книжника.
- Продолжай, - он обратился вслух.
- Недавно я узнала, что в городе, есть люди, которые поклоняются Моркону, врагу Трижды Великих. Эти люди... вероотступники, особо почитают земное воплощение Зла.
- Злыду, что ли?
- Они зовут его Владыкой или другими именами. Они никогда не называют его Злыднем, потому что он может разозлиться и наказать.
- Они убили пророка и веля? - Огнишек помрачнел. Только кромешников в городе не хватало! Независимо оттого, насколько глубока их вера и серьезны намерения - это угроза порядку. Если Злыда явится в Небесные врата - в их лице он обретет готовых слуг.
- На землю, правда, пришло Зло? - неожиданно спросила Вечера.
- Кромешники это говорят?
- Кромешники?
- В Прошлом так называли людей, которые служили Злыде и поклонялись Моркону.
- На землю пришел Злыдень из Прошлого или другое Зло?
- Покамест точно неизвестно.
- Вероотступники... кромешники ждали его прихода.
- Сколько их всего? - Огнишку приходилось задавать вопросы, направляя разговор в нужное русло, но он старался, чтобы это не было похоже на допрос.
- Я видела только одного, но их, должно быть, не так много, если все их собрание умещается в подвале городского дома. - Вечера - от растерянности или переутомления - отвечала медленно и неохотно.
- Он один из твоих... гостей?
- Да. Он назвался Вагой. Никогда не встречала его прежде, до вчерашнего вечера. Время-то нынче тяжелое. Упаси Ма детей своих от подобных испытаний впредь. Сейчас мало кто приходит. В городе-то, вон, что творится, а он пришел... У него был несчастный вид. Я его пожалела и приняла. Сначала не хотела пускать. Тяжело... Мы с сестрами почти не спали в последние дни. Сначала по очереди ухаживали за старшими жрицами, хранительницами... они все слегли с тяжелой хворью. А сестры, живущие в саду, не заболели почему-то...
- Мне известно.
- Хранительницы в беспамятстве отошли... Прими Ма их светлые души. Все... все в один день. Я вместе с сестрами несла всенощное бдение. Вчера мы похоронили старших жриц. Сами с нашими братьями-стражами могилы копали, не могли найти могильщиков, - Вечера принялась рассматривать свои руки, обезображенные царапинами и кровавыми мозолями.
- Возьму твою боль, - соболезнуя, Огнишек коснулся ее плеча. - И что же Вага?
- Ах, да! Вага... Он был будто пьяный, от горя или от вина, я не поняла. Попросил еще выпить, золотом старинным заплатил, а это золото... Пойдем, я должна показать! - Она хотела взять его за руку, но передумала, повернулась и направилась по тропинке к домику с голубыми стенами.
- Мама принесла ему вина... разбавила, как всегда. Сказала, он все равно уже пьяный, не заметит. Он выпил и стал жаловаться. Вся его семья умерла от чумы. Мол, вернулся домой, а они все мертвые лежат.
- Откуда вернулся?
- Из пещеры, что в виноградниках за городом. Там у них что-то вроде тайного святилища. Вага вместе с другими вероотступниками был в виноградниках и вернулся в город только после полудня. Ох! Он так сокрушался, что в ту ночь покинул жену и детей. Говорил, мол, если бы остался дома, тогда, может быть, смерть прибрала его тоже, чтоб не мучился. Смерти-то все равно... Говорил, что никогда не простит себе...
Вечера беспомощно посмотрела на Огнишка, и тот снова оказался в плену ее глаз, на мгновение даже о Злыде забыл. Глаза у нее были большие синие, как озера - на поверхности тишь да гладь, а нырнешь - затянет в омут.
- Что еще Вага говорил о тайном обществе?
- Что-то про павлина... Да! Они поклоняются бронзовому павлину. Вага сказал, что изваяние ожило и стало говорить с ними. Чушь какая-то... Вообще-то у меня создалось впечатление, что Вага был немного не в своем уме, ведь такое горе у человека. Может, пригрезилось ему все про павлина? Должно быть, ты и меня считаешь сумасшедшей? - жрица остановилась и пытливо воззрилась на веля, будто желая проникнуть в его мысли, но, едва встретившись, их взгляды заговорили совсем об ином.
Опомнившись, Вечера отвернулась и приложила руку к горящему лицу. Она - искушенная в любовной науке - покраснела как девица.
- Нет-нет. Продолжай, Вечера, прошу, - Огнишек протянул к ней руку, но дотронуться не осмелился.
- Да, золото, - вспомнила она и устремилась по лестнице в дом. Вель как привязанный последовал за ней, не в силах отвести взгляд от ее покачивающихся бедер.
Вечера, как и Летунка, жила под одной крышей с матерью, которая встретила ее в передней и, с неодобрением покосившись на гостя, зашептала что-то скороговоркой. Что, мол, мужики нынче пошли бессовестные - в городе люди мрут как мухи, а у них - одно на уме.
- Он - страж порядка, мама. Зашел по делу. - Вечера решительно вытолкала родительницу и, закрыв дверь, прижала ухо к створке, и, убедившись, что та ушла, повернулась к гостю.
- Не доверяешь ей? - спросил он.
- Я ей ничего не говорила, ей не нужно знать о врагах веры, - пояснила она, потом достала из шкатулки золотую монету.
- Да, вижу, золото древнее, - кивнул Огнишек, рассматривая вложенный в ладонь кругляш с изображением чрезмерно полной, обнаженной женщины, очевидно, Ма-Любовницы; с ушком, чтобы подвешивать, и надписью по краю. - Что здесь написано, знаешь?
- Какое-то восхваление Великой Богини на древнем языке. Должно быть, что-то вроде этого, - она указала на надпись над притолокой: "Спаси заблудших, не откажи просящим, приюти странников, утешь страдающих". - У нас в храме никто древнего языка не знает. Можно попросить прочитать какого-нибудь книжника.
- И что в нем такого особенного?
- Это не простое украшение, а оберег жрицы Ма-Любовницы. Его сделали в Прошлом, сейчас уже никто такое не чеканит. Их нашивали на свою одежду жрицы первого храма Ма, который был разрушен в Смутные века. Тогда от рук вероотступников погибли почти все служительницы - их кровь в земле Красного холма, светлая им память. Храмовая сокровищница была разграблена. У нас подобных оберегов сохранилось всего три... уцелели каким-то чудом. Или жрицы их спрятали. Вага принес еще три. Бывает так, что платят золотыми монетами, отчеканенными в разных краях и ни одной одинаковой. А тут - три древних оберега, один к одному. Вага, скорее всего не знал, какую ценность они представляют. Весом платил.
- Ты хочешь сказать, что эти штуки пропали еще в Прошлом, а сейчас неожиданно появились?
- Да. Удивительно, правда? Священные драгоценности возвращаются в храмовую сокровищницу. Очень долго освященное золото искало обратную дорогу на Красный холм.
Вечера присела на край большого до неприличия ложа, при одном взгляде на которое представлялись нежные страсти, безумства любви и жаркое сплетение тел. Приглашая гостя занять место рядом, она разгладила складки расшитого цветами покрывала.
- Ты - благородный и, должно быть, привык брать от жизни самое лучшее, - она словно догадалась, о чем он думает, а, может быть, все мысли отражались у него на лице...
Огнишек не ответил, только покачал головой, и во избежание соблазна подпер спиной стену. Он напомнил себе, что должен думать о врагах порядка, кромешниках и гибели невинных людей. Жаль, что враг со своими кознями не станет временить, а то бы...
О, Ма-заступница, дай силы, чтобы удержаться!
- Что еще он говорил?
- Он спрашивал, можно ли как-нибудь вымолить прощение у Ма. Мужчина, а плакал как ребенок, искренне раскаивался.
- Раскаивался в чем?
- В вероотступничестве! Да убережет Ма детей своих неразумных в трудное время... Еще он говорил, что не хочет никого убивать, как требует Темный Властелин.
- Темнозрачный, - поправил ее Огнишек.
- Какая разница! - она поднялась и подошла к нему. - Зло есть зло, как не назови!
- И что же их "властелин"?
- Он приказал им убивать велей и других тайноведов.
- Не ново, - сдавлено произнес Огнишек, вжимаясь в стену от натиска жрицы. Ох, как бы не упустить нить разговора и не дать воли рукам. - Злыде в первую очередь надо избавиться от нас, великанов. Мы - единственные, кто способен его остановить.
Прикрыв глаза, Вечера вскинула подбородок и повела носом.
- О-о, как ты чудесно пахнешь.
- Мне постоянно об этом говорят, - он придержал ее за плечи, не позволяя прильнуть, знал, как его запах действует на женщин.
- Оказывается, у благородства есть свой особый аромат. Он мне нравится. Мед и сено? И еще что-то терпкое... - Вечера не догадывалась, что он начинал благоухать мореным деревом только в возбужденном состоянии. Появление последней ноты Огнишек счел тревожным знаком. Еще немного - и следствие продолжится на широком ложе.
- Что твой гость говорил об убийстве Всевлада и Белеца? - вель не узнал свой голос.
- Вага сказал, что их убил какой-то Молчун. За это Владыка его озолотил, - не удержавшись, она запустила пальцы в жидкую, каштановую растительность на груди веля.
- Кто такой Молчун? - он отвел женскую руку.
- Их главный, кто-то вроде жреца. Куда катится этот мир.... - она отступила, и он с облегчением вздохнул.
- Вага не сказал, где живет Молчун?
- В квартале винокуров. Вага проклинал Молчуна за то, что тот втянул его в это безумие. Ведь Вага из-за него отрекся от светлых богов, стал соучастником каких-то страшных преступлений. Ужасно... - в ее голосе не прозвучало ни осуждения, ни презрения, только грусть и, как ни странно, сочувствие.
Пусть жриц обители Ма-Любовницы осыпают бранью и обвиняют в неверном толковании учения, а они приносят обществу гораздо больше пользы, чем служители других храмов. Лицемерам, что называют жриц "нечестивыми", необходимо у них терпимости и милосердию. Они искренней, чище душой, чем многие святоши, кичащиеся своей праведностью.
Огнишек понял, почему Вага пришел в храм Ма-Любовницы - для него это был единственный путь возвращения к истинной вере, и только служительницы Ма могли ему помочь. Лишь здесь он мог свободно исповедаться, ничего не утаивая. Он знал, что если не получит отпущение грехов, по крайней мере не будет проклят за свое предательство.
- Вага тебе рассказал, какие преступления он совершил? - спросил вель.
- Нет. Он что-то бормотал про кровь... мол, было пролито много невинной крови. Молчун его заставил и за это дал Ваге золото, подкупить хотел. Вага принес это золото мне, а мне нельзя отказываться от платы, к тому же это золото первого храма.
- Вага говорил, где сам живет-обретается?
- Он живет у подножья Масленичного холма, на Ткацком спуске, сразу за мостом. Он звал меня в гости. Не думаю, что он мне соврал.
- На Ткацком, значит.
- Еще он сказал, что сегодня ночью они снова должны собраться в своем тайном месте, в той пещере...
- Где находится пещера? - Огнишку становилось все труднее поддерживать разговор. Ему было жарко, хотя жилище жрицы хранило прохладу.
- За городом, в виноградниках. Участок земли принадлежит одному из вероотступников. Имя у него какое-то овощное.
- Репка, что ли? Качан?
- Бушма! - Вечера снова подступила и схватилась за полы безрукавки. - Вага назвал его Бушма-винокур, по прозванию Малей.
Закрыв глаза, жрица прижалась к широкой обнаженной груди веля, как будто разговор отнял у нее последние силы. Огнишек в раздумье погладил ее плечи. Ее кожа была шелковистой, хотелось гладить ее и гладить...
- Вечера, милая, я не могу. Не сейчас, - выдавил он, а желание, растущее у него внутри, уже раскачивало бедра. - То есть.... могу. Желаю всей душой! Но не сейчас.
Если бы не долг, будь он проклят!
- Забудь о долге ненадолго, - прошептала она, угадав его мысли. - Ты устал и заслужил отдохновение, - ее руки заскользили по его бокам, сковывая мышцы приятной немотой. - Ты такой горячий. Дай мне немного своего тепла... согрей в объятиях. Хочу узнать твою мужскую силу, божич.
- Вечера, пощади! - взмолился он.
Ма-Любовница - свидетель, как ему хотелось прошептать "позволь мне" и подхватить Вечеру на руки, опустить на ложе и возлечь рядом, и изведать, какова она на ощупь и на вкус, однако спешное совокупление ему претило. Хотя, казалось бы, что проще - отдаться страсти и утолить жажду, а потом, пряча глаза, сказать: "Прости, прощай". Впрочем, можно и без извинений...
Нет! Вечера требовала иного обращения. Она - земная богиня. В ней от светлых богов больше, чем в нем, сыне дея.
- Благодарю. Ты мне очень помогла, - сказал он. Бережно сжав ее тонкие пальцы, поднес к губам и поцеловал. С трудом переборов влечение к красивейшей из женщин, он мягко отодвинул ее. - Я вернусь. Обязательно вернусь.
- Я буду ждать.
- Я приду, - пообещал он и вырвался из обиталища соблазна.
Слетев крыльца, не оглядываясь, он направился к выходу из сада.
Прочь! Бежать без оглядки. Вот ведь угораздило втюриться, в самое неподходящее время! Чума свирепствует, кругом боль и смерть, того и гляди людские страхи в беспорядки выльются... Да еще кромешники объявились! А он влюбился как мальчишка. И в кого - в блудницу, пусть и священную. Женщину, которой может обладать всякий, у кого хватит средств купить ее тело. Но она никогда не будет принадлежать - ни ему, никому другому на земле.
Она - вечная невеста.
***
От быстрой скачки голова прояснилась, мысли перестали путаться, и, когда Огнишек обрел способность думать еще о чем-то, кроме Вечеры, начал приводить в порядок имеющиеся сведения.
Итак, звенья одной цепи соединились, чему немало помог рассказ жрицы Ма. Наконец-то расследование сдвинулось с мертвой точки! Теперь известно имя или прозвище убийцы и мотив его жестоких преступлений, известны имена и местожительство кромешников, которые могут рассказать об этом Молчуне.
А они расскажут. Кровью признания напишут!
Первой жертвой Молчуна, о которой известно достоверно, стал главный хранитель книжных знаний почтенный Всевлад. В то время еще никто не знал о том, что "Зло пришло на землю".
Старый вель-тайновед был убит два месяца назад. Его труп обнаружили случайно далеко за городом, в Нижних рощах, куда его унесло течение Катыни-реки. Необъяснимая жестокость, с которой было совершено преступление, потрясла даже Огнишка, многое повидавшего на своем веку. Вероятно, Всевлад следил за Молчуном, но был замечен, или, наоборот, вероотступник следил за велем-книжником.
Расследование не принесло никаких плодов. По городу поползли слухи, что появился грабитель, которой подстерегает припозднившихся путников, убивает и обирает мертвых. Другие говорили, что смерть хранителя книжных знаний - дело рук какого-то сумасшедшего, недовольного властью велей.
Второе убийство, казалось, было никак не связано с гибелью почтенного Всевлада. Слепого пророка закололи средь бела в проулке. Чуть позже выяснилось, что ясновидец направлялся во Дворец судей, чтобы поведать о своем видении Совету. Стражи сразу обратили внимание, что раны точно такие же, как в первом случае, хотя нанесли всего пять ударов - простого смертного убить проще, чем двужильного веля... Оружие выдало убийцу.
Гибель пророка в совокупности с известием о пришествии Исчадья Мрака стали поводом для того, чтобы на следующий день Совет судей издал указ о запрете на ночные брожения. Судьи-вели сомневались, что Злыда явиться в Небесные Врата, но, как говорится, лучше перебдеть...
Следствие так и не выявило ни одного подозреваемого в убийствах, и смертельных врагов у стариков вроде не было. Приметы преступника установить не удалось, так как в обоих случаях не нашлось свидетелей. Владельцем трехгранного ножа, пусть редкого, мог быть кто угодно.
Теперь ответы на главные вопросы - кто и почему - получены.
***
Вернувшись в Дом стражей Порядка, Огнишек растолкал спавшего после ночного дозора десятника:
- Перегуд, дело есть. Давай-ка, поднимай своих людей.
Десятник - здоровенный детина грубоватой наружности - без лишних вопросов начал будить своих подчиненных. Раз сказано, что надо, значит, надо. Он был добрым служакой, чем завоевал уважение и доверие начальства.
Тем временем Огнишек позвал Тихомира, пронырливого малого - незаменимого человека, если нужно провести разведку, не привлекая внимания. Лицо у него было простецкое, а взор лукавый.
- Будет тебе задание. Имей в виду, что дело - срочное и тайное. Ступай в квартал виноделов, покрутись среди мужиков, выясни все про Бушму Малея, что он за человек. Разузнай, где находятся его виноградники, кто их стережет, сколько людей на него работают, но, что еще важней, разузнай про знакомца Бушмы по имени Молчун, хотя, возможно, это прозвище. Может статься, Молчун тоже винокур. Только действуй очень осторожно, Тиша.
- Ха! Не учи отца детей делать, чай, не впервой.
- Ладно-ладно. Особливо не куражься, береженого боги берегут. Люди, которых мы ищем, очень опасны, - и шепотом добавил. - Они - кромешники. Имеются у меня сведения, что Молчун убил Всевлада и Белеца.
- Свят-свят-свят, - Тихомир, по обычаю, потянул себя за нос. - А второго хранителя знаний - тоже он?
- Может, и второго тоже.
- А не помер ли этот Бушма ненароком от чумы? Падучая-то, эвон, как свирепствовала.
- Кромешников как раз, чума не коснулась. Зараза к заразе не пристает. Ты, Тиша, обязательно найди их, и чем скорей найдешь, тем лучше.
- Огниш, сделаю все, что смогу. Это ж только боги делают, что захотят, а человек, что может. Сам знаешь, что у всех людей сейчас, после чумы, один разговор - не про живых, а про мертвых. Но я очень расстараюсь.
- Я полагаюсь на тебя, друже. Думаю, предупреждать не надо, что про кромешников - молчок, нашим ни слова, до поры до времени.
- Как разузнаешь что - немедля ко мне, с докладом не тяни. Найдешь меня на подоле Масленичного холма. Буду там, на Ткацком спуске, возле моста.
- Все выполню в лучшем виде.
- Не подведи!
Вскоре от Дома стражей отъехал отряд всадников.
***
В Замостье, тихом районе на подоле Масленичного холма, чума унесла половину жителей. Если вверх по склону теплилась жизнь, то в домах вдоль Кружной дороги, что стояли ближе к протоке, и в нижней части Ткацкого спуска не осталось почти никого. Родственники, приходившие из других частей города, хоронили покойников и заколачивали окна и двери опустевших жилищ досками крест-накрест.
Дом Ваги, о чем гласила надпись на калитке, стоял прямо за мостом, справа от перекрестка. Окна были забраны ставнями, печная труба не дымила, не слышались голоса. Стражи спешились и быстрым шагом направились к крыльцу. Все хранили молчание, чтобы не вспугнуть преступника.
- Вы двое обойдите кругом и встаньте у задней двери, - на ходу отдал распоряжение Огнишек, и два стража проворно скользнули вдоль стены, в обход.
Незапертая дверь отворилась со скипом. Внутри было темно и тихо. Зеркало в прихожей завешено полотном, как делают, когда покойник в доме.
- Обыскать все! - приказал вель.
Загрохотали шаги, раздалась перекличка стражей, споро бросившихся выполнять распоряжение.
Долго искать не пришлось. В столовой они обнаружили привязанного к креслу мертвого человека, с забитым кляпом ртом.