Аннотация: Как обычно, первые три главы законченного романа.
Глава первая
В дверь постучали. Я с трудом открыл глаза и несколько секунд не мог понять, где нахожусь. Обстановка до боли знакомая, но даже отдалённо не напоминающая мою спальню. Узенькая кровать с продавленным матрасом и неудобная подушка. Пахнет жареной картошкой и казенным заведением. Точно! Это же психиатрическая больница. К счастью, мне здесь отведена роль доктора, а не пациента. Если верить зеленоватым цифрам на табло электронных часов, то сейчас три часа ночи. Я повернулся на бок и укрылся простыней в робкой надежде, что стук мне почудился и, значит, можно закрыть глаза и вновь окунуться в сон. В дверь забарабанили ещё настойчивее.
Я поднялся, натянул брюки, надел рубашку и накинул сверху белый халат. Сделал несколько глотков остывшего чая, отдающего чем-то кисловатым, вроде непропеченного дрожжевого теста и посмотрел на себя в зеркало. Щетина, пробивающаяся на щеках и подбородке, мутноватые глаза с тоненькой сеточкой сосудов и торчащие во все стороны волосы. Попытка пригладить непослушные вихры только усугубила беспорядок, царящий на моей голове. Впрочем, какая разница? Едва ли человеку, которого среди ночи привезли в психиатрическую лечебницу, интересно, что у меня с причёской. Я взял главный инструмент психиатра - свой любимый Parker, и вышел в коридор.
После сна свет тусклой лампочки резал глаза. Я сощурился, втянул голову в плечи, вошёл в комнату для приёма больных и опустился на стул. Мне всегда трудно прийти в себя после пробуждения, минут пять я мёрзну независимо от температуры в помещении, очень туго соображаю и чувствую себя потерявшимся во времени и пространстве. Доктор "Скорой помощи" сидел за столом и писал направление, поминутно поправляя очки, медсестра заполняла историю болезни, санитар позёвывал в углу и задумчиво чесал волосатую грудь, виднеющуюся в вырезе несвежего халата. Словом, все были заняты делом. Все, кроме больного, застывшего посреди комнаты. Парень лет двадцати в стареньких потертых джинсах и толстой фланелевой рубашке, слишком тёплой для душной летней ночи, сидел на стуле, не опираясь на спинку. Его руки были вытянуты перед собой, пальцы согнуты так, что кисти напоминали птичьи лапы, глаза широко раскрыты, невидящий взгляд устремлён в бесконечность. Бледное лицо парня в обрамлении длинных засаленных волос походило на бесстрастные недвижимые лики восковых скульптур.
Врач "Скорой" оторвался от направления, достал из кармана носовой платок, протер очки и водрузил их обратно на нос. Сегодня мы с ним виделись уже в третий раз, дежурство выдалось не спокойным.
- Мамка нас вызвала, - сказал он. - Неделю уже сынуля в таком состоянии. Спрашиваю её, почему время тянула, а она только рыдает в голос и ничего толком объяснить не может. Она инвалид, с трудом по квартире ходит, с нами поехать не смогла. Да и что с неё толку? Слезами делу не поможешь, ага.
- Ещё что-нибудь мама рассказала? - спросил я.
- Да почти ничего. Только твердит, как заведенная: "за что мне такое?", да слёзы льёт. В общем, был мальчик, как мальчик, ничем особенно не выделялся. Окончил школу, потом в институт поступил, сейчас на третьем курсе. Месяц назад перестал на учёбу ходить, заперся в комнате, не мылся, ел раз в день и всё книжки какие-то мистические читал. Мамка думает, что от них крыша и поехала, ага. Ну, мы с тобой знаем, что это он книги начал читать странные, когда в голове помутилось, а не наоборот. В общем, сидел-сидел, читал-читал, да и застыл, "как громом поражённый" - это мамаша так выразилась, ага. Всю неделю не ест, не разговаривает, кое-как пил, когда она ему стакан к губам подносила. Вот такие дела.
Краем глаза я продолжал следить за парнем во фланелевой рубашке. Он сидел, не шелохнувшись, совершенно равнодушный и к нашему разговору и, судя по всему, к своей судьбе.
- Ну, мы поедем? - спросил доктор "Скорой". - Здесь вроде всё понятно, парень больной на всю голову, ага.
- Эх, Максим Васильевич, ты когда-нибудь научишься правильно выражаться? Что ещё за "больной на всю голову"? Ты, может, и в направлении так написал?
- Не, в направлении я красиво сформулировал, комар носу не подточит.
- Хорошо, езжайте, дальше мы сами разберёмся.
- Лады, спокойной ночи.
- Это уже от вас зависит, спокойная у меня ночь будет или не очень...
Доктор в очередной раз поправил очки и вышел из приёмника. Следом отправилась и вся его свита - фельдшер и санитар.
Медсестра положила передо мной историю болезни. Парня звали Вадим Великанов.
- Вадим! - позвал я. - Ты меня слышишь?
Он не шелохнулся. Взгляд по-прежнему был устремлен в одну точку. Я подошёл к нему, взял за правую руку и согнул её в локте. Действовал очень аккуратно, стараясь не коснуться ладони. Были у меня свои причины осторожничать. Маленькая тайна, о которой лучше не рассказывать коллегам. Вадим так и застыл. Левая рука вытянута вперед, правая поднята, точно у школьника, желающего ответить на каверзный вопрос учителя. В принципе, мне уже всё понятно. У парня кататонический ступор. Надо госпитализировать, других вариантов нет. Остается только заполнить историю болезни и отправить его в отделение. Да, ещё придется недобровольную госпитализацию оформить, потому что согласиться на лечение Вадим никак не может, едва ли он осознает, что с ним происходит. Если подытожить, от меня требовались стандартные действия в стандартной ситуации. Но что-то в облике парня не давало мне покоя. Мне очень хотелось узнать, что же прячется за его застывшими глазами, о чём он думает, что сейчас переживает. Нет, это были не сомнения в диагнозе, скорее банальное человеческое любопытство. Что ж... у меня есть способ заглянуть в мир его безумия.
В больнице меня считают талантливым доктором, который может понять пациента, как никто другой, увидеть его болезнь изнутри, уловить самые тонкие изменения в психике. Удивительно, но, похоже, никто не задумывался, каким образом мои способности вдруг появились ниоткуда через восемь лет практики. Все считают, что у меня дар, уникальные способности, но я называю это проклятьем. К счастью, никто не знает, в чём заключается мой талант, иначе шарахались бы от меня, как от прокажённого или предложили подыскать в отделении свободную койку.
Я повернулся так, чтобы медсестра и санитар не видели моё лицо, и осторожно прикоснулся к ладони Вадима. Комната подернулась дымкой и вдруг исчезла, растворилась. Вокруг меня мчались мириады золотистых снежинок, их неудержимый поток нёс меня в бесконечную пустоту. Краткий миг падения, подобного тому, что в детстве мы часто испытываем во сне, и я стал Вадимом Великановым, окунулся в пучину его умопомешательства. От моего сознания остался лишь тоненький лучик, далекий свет маяка, указывающий обратный путь.
Я лежал на старом диване в маленькой комнатушке с истертыми розоватыми обоями. Вылезшая из-под обивки пружина больно колола поясницу. Звучала тихая музыка, звук лился прямо из стен и торжественный, мистический гимн наполнял трепетом всё моё существо. Неким таинственным образом я знал, что попал в параллельный мир, где царит хаос, где только смерть и отчаяние, а эта комната со старенькой мебелью и затхлым воздухом осталась единственным оазисом посреди мрака и запустения. За мутным, покрытым паутиной стеклом виднелся разрушенный город. Ветер гулял среди руин, поднимая тучи пыли и пепла. Развалины зданий подслеповато таращились провалами выбитых окон на заходящее солнце. Неподалеку горел маленький костерок, а вокруг него жались несколько сгорбленных фигурок, одетых в бесформенные лохмотья. Я отвернулся, не в силах смотреть на агонирующий мегаполис.
Потолок корчился в безмолвных судорогах, мелкие частички побелки танцевали вокруг меня и оседали на одежде известковой перхотью. Пронзительно заскрипела дверь. Ледяной ветерок промчался по комнате, шевельнул мои волосы и нырнул под диван. Мой взгляд был устремлён вверх, но я отлично видел, что в комнату вошла мама. Застиранный домашний халат и полные слез глаза. Она принадлежала тому, реальному миру, который я покинул и который не хотел отпускать меня. Вместе с ней пришли и три существа из нового бытия. Одно из них было одето в длинные белые одежды, а вместо лица виднелось лишь мутное багровое облако с пульсирующими чернильными пятнами глаз. За спиной существа фантасмагорическим шлейфом волочились крылья, переливающиеся всеми цветами радуги. Два его спутника были закутаны в черные сутаны с капюшонами, под которыми клубился густой туман.
Потолок вспучился огромным пузырем, разродился стаей каркающих ворон и исчез. Надо мной висело низкое серое небо. Задевая свинцовые животы туч, неторопливо плыл дирижабль с намалёванными на дне пухлыми, сложенными для поцелуя губами. Существо с крыльями что-то сказало моей матери на странном языке, одновременно напоминающем бульканье густой каши и угрожающее рычание. Она ответила, но я не разобрал ни единого слова. Существо повернулось к своим серым спутником, снова булькнуло-рыкнуло и расправило сияющие крылья.Мама заплакала, и до меня отчётливо донеслось: "за что мне такое?!" Серые обступили меня с обеих сторон. Я попытался закричать, но крик точно превратился в густую мокроту, засевшую глубоко в лёгких. Стены с розовыми обоями растрескались и в щели полезли цепкие побеги неведомых растений. Каждую ветвь венчал алый цветок, источающий сладковатое зловоние. Моя комната, последний оплот реальности, разрушалась, уступала натиску хаоса.
Серые ухватили меня под руки и куда-то поволокли. Я не мог сопротивляться, лишь подтягивал ноги, стараясь не зацепиться за узловатые корни, выпирающие из пола. Мы оказались на улице, и я сжался под взглядами сотен пар глаз, устремленных на меня. Они были повсюду: за разбитыми витринами, посреди дымящихся руин, в облаках пыли, и в них читалась бесконечная ненависть. Перед нами стоял автомобиль странных, карикатурных пропорций. Гигантские колеса, узкие бойницы стекол, оскалившийся острыми клыками бампер. Меня затолкали в раздутое брюхо машины, я опустился на сиденье, и оно вдруг выпустило десятки гибких лиан, обвивших моё тело. Автомобиль заурчал и покатился по узкому тоннелю, стены которого слезились мутной жижей.
Наше путешествие закончилось в мрачной пещере, заросшей бледным, никогда не видевшим солнца мхом. С потолка подземелья свисала кованая люстра с десятками чадящих свечей. Меня усадили на грубое деревянное кресло с высоченными подлокотниками. Крылатое существо примостилось на расшитых золотом подушках, брошенных прямо на грязный земляной пол, а его спутники застыли у входа. Свечи вдруг вспыхнули ослепительно белым светом и посреди искажённого, наполненного болью мира, я увидел нормального человека. Прямо передо мной сидел молодой мужчина в белом медицинском халате. Приятные черты лица и добрый, сочувствующий взгляд. Хотелось подойти к нему, упасть на колени и прижаться лбом к его туфлям. Я бы упросил забрать меня отсюда, увести куда угодно, лишь бы подальше от этих сумрачных фигур, источающих ненависть.
Доктор и крылатое существо обменялись несколькими фразами на непонятном языке. Стены пещеры ритмично подрагивали, точно под ними билось неведомое сердце. По моей спине скатилась горячая липкая струйка. Пот? Или кровь? Крылатый поднялся и направился к выходу.
- ... от вас зависит, спокойная у меня ночь будет или не очень... - произнёс емувслед доктор.
"Тебя зовут Андрей, и ты на дежурстве", - мысленно сказал я сам себе и покинул чужой разум, бьющийся в объятьях помешательства. Возвращение в собственное сознание всегда происходило мгновенно, точно ты щелкнул каналом телевизора, и на экране появилась другая картинка. Я снова стоял посреди приемного отделения, касаясь ладони Вадима. Мне только что довелось увидеть себя чужими глазами, раньше ничего похожего не случалось. Удивительные ощущения.
Я отдернул руку и внезапно почувствовал неприятный запах, исходящий от Вадима - терпкий дух давно не мытого тела.
- Его в душ и переодеть в больничное, - сказал я санитару. Тот кивнул, поднял Вадима со стула и подтолкнул к выходу. Парень не сопротивлялся, механически переступал ногами, продолжая смотреть прямо перед собой. Интересно, каким он увидит санпропускник? Яма с грязной, дурно пахнущей водой? Или, быть может, водопад с ореолом брызг и радугой? Не знаю. Я вернулся за стол и начал заполнять историю болезни. Писать было немного, сведений о больном - кот наплакал. То, что мне удалось узнать во время путешествия по чужому разуму - не в счет.
Через полчаса Вадим был в отделении, а я опять лёг на неуютную казенную кровать. После бурной встряски спать совершенно не хотелось. Я ворочался с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее, но мои усилия не приносили никаких плодов. Над ухом монотонно звенел комар, лишая меня последней надежды на сон. Через полчаса я окончательно утвердился в мысли, что уснуть мне не удастся, повернулся на спину и уставился в потолок. В голове крутились мысли о моём странном даре. Интересно, кем он мне дан и за что? Ответить на этот вопрос я не мог. Пожалуй, всё началось три года назад, когда я очнулся на больничной койке...
*****
... возвращение из небытия было странным. Более чем странным. Сначала перед закрытыми веками я увидел всполохи пламени. Мои руки источали немыслимый жар, с пальцев стекала капельки расплавленной лавы, ладони обратились в сгустки живого огня. Коснись любого, кто окажется рядом - и он вспыхнет, превратится в горстку пепла. Но поблизости никого не было. Я плавал в пылающей бездне, и мое сердце сжималось от страха. Потом огонь начал угасать и появилась боль. Бесконечность вселенной сузилась до скромных размеров моего тела, которое наполнилось невыразимой мукой от пальцев ног до кончиков волос. Откуда-то донёсся порыв ветра, и я почувствовал за спиной присутствие Зла. Мне не надо было оглядываться, я точно знал, что сзади появилось нечто ужасающее, одинаково опасное и для моего тела и для моей души. Гигантская тень с горящими угольками глаз, дышащая ненавистью ко всему живому. Щупальце сумрака на миг коснулось моей правой ноги, и острые морозные иглы вонзились в бедро. Тень за спиной колыхнулась и исчезла, оставив после себя леденящий привкус страха. Боль из абстрактного понятия превратилась в мириады мелких жучков, заживо пожирающих меня. И вот тогда мой рот открылся, и я закричал. Крик рвался из моей груди до тех пор, пока не закончился воздух в лёгких. Потом всё вокруг наполнилось ослепительным светом, и я погрузился в благословенное забытье.
Очнулся я от боли в правой ноге. Белый потолок, светло-зелёный кафель на стенах и запах больницы, который ни с чем нельзя спутать. Я лежал на кровати до подбородка укрытый простынёй. Лучик солнца пробивался через неплотно закрытые шторы и в полосе света плавали искрящиеся пылинки. Собственное тело казалось мне невероятно тяжелым, непослушным, онемевшим. Я пошевелил пальцами рук и ощупал свой живот, грудь и плечи. Вроде всё на месте. Нога болела невыносимо. Осторожно, точно ребенок, который собирается сделать первый шаг, я взялся за край простыни и потянул. Тонкая ткань послушно соскользнула и упала на пол. Из одежды на мне были только белые трусы. Над правым коленом из бедра торчала стальная спица, стянутая скобой, а от неё тянулся тросик с подвешенным грузом. Немного ниже спицы из-под повязки виднелась трубка дренажа.
- Вот, черт, бедро сломал, - прошептал я. - Где только угораздило...
Я попытался вспомнить, что случилось и не смог. Последнее, что сохранила моя память - пляж на берегу Волги и тёплые губы Насти, моей жены. Мы обнимались, удобно устроившись в тени полосатого зонта, а наша дочка, сосредоточенно сопя, сгребала совочком песок и высыпала его на мою спину.
- Очнулся, сосед? Силён ты был ночью кричать.
Я повернул голову. Это движение далось мне с огромным усилием. Мышцы плохо слушались, а малейшее напряжение сопровождалось волнами боли, рождающимися в голове и растекающимися по всему телу. Слева от меня лежал мужчина средних лет. По случаю жары на нём были лишь короткие светлые шорты. Нижнюю часть его лица скрывала густая борода, всклокоченные волосы давно не видели расчески, но, несмотря на вид разбойника, только что выбравшегося из леса, было в его облике что-то неуловимо доброе и располагающее. Обе ноги моего соседа ниже колена были замотаны бинтами, а левая рука висела на широкой косынке.
- Я кричал?
Язык ворочался с трудом, во рту пересохло, перед глазами маячил образ стакана с чистой прохладной водой.
- Это ещё мягко сказано. Ты орал так, словно не бедро сломал, а попал в мясорубку и твои ноги неторопливо перемалывают. Я много что в жизни слышал, но таких воплей не припомню.
- Помню боль и нечто ужасное... - я почувствовал, как капельки холодного пота выступают на лбу. - Черная тень от которой веяло злом... После наркоза, что ли такое?
- Понятия не имею, мне наркоз никогда не давали.
На самом деле, ночной кошмар казался куда более реальным, чем галлюцинации после наркоза, но при свете дня хотелось позабыть о безумных видениях или хотя бы придумать им удобное объяснение.
- Я давно здесь?
- Сегодня рано утром привезли. Часиков в пять, примерно.
- Ещё бы узнать, где это - "здесь" и всё будет здорово.
Я улыбнулся, хотя мне было совершенно не смешно. Нога болела адски, и ощущение, что из памяти выпал кусок жизни, оптимизма совершенно не прибавляло.
- Пятая больница, отделение травматологии.
- Пятая? А город какой?
- Тольятти, - в голосе моего собеседника послышалось удивление.
Минуту я смотрел в потолок и молчал, пытаясь переварить информацию. Нахожусь в родном городе, нога сломана, что со мной случилось - не помню.
- Какое сегодня число? - спросил я.
- Ты меня пугаешь. Четырнадцатое августа, понедельник.
Разве такое возможно? На пляже мы отдыхали десятого июня, в этом я ошибиться не мог, потому что накануне был день рожденья Марины, нашей дочки, ей исполнилось два года. Я прекрасно помнил, как мы отмечали день рождения Мариши. В два года это, конечно, праздник родителей, а не ребенка. Помнил, как уложили её спать, и ещё долго сидели с Настей за столом, пили красное вино. Помнил, как на следующий день все вместе отправились на пляж. А вот потом... Потом ничего. Куда же исчезли два месяца? От них не осталось ни единого проблеска воспоминаний, никаких, пусть даже полустёршихся, образов. Что со мной? "Ретроградная амнезия" - очень кстати всплыл термин, но одно дело прочитать о чем-то в книге, а другое - столкнуться самому. Я почувствовал, как холодные щупальца страха скользят по моему телу, склизким студнем проникают под кожу, леденят сердце. На мгновение у меня возникла спасительная мысль, что всё это - чудовищный розыгрыш, на дворе июнь и сосед попросту решил глупо пошутить. Я повернулся к нему, собираясь сказать, что сейчас неподходящий момент для шуток, но на его лице не было и тени улыбки. Скорее, на нём было написано сочувствие. Виноват в этом ночной кошмар или глубоко в моем подсознании туманные воспоминания всё же сохранились, но мне вдруг стало ясно, что в отрезке жизни, выпавшем из моей памяти, случилось нечто, выходящее за границы человеческого понимания.
- Меня Владимир зовут, - произнёс мой сосед по палате.
- Очень приятно, Андрей. Пить страшно хочется. Полцарства за стакан воды.
- Кнопку на тумбочке нажми. Ждать, правда, приходится подолгу, сервис здесь не очень, но сестра обязательно подойдёт. Я тебе насчет воды не помощник. Сам, как видишь, встать не могу.
Я попытался дотянуться до красной кнопки на тумбочке. Рука точно решила пожить своей жизнью и отчаянно сопротивлялась моим усилиям. Наконец, в схватке с непокорным телом победил разум, и мне удалось вдавить заветный кругляш. Где-то вдали раздалось немелодичное треньканье.
Ждать, действительно, пришлось долго. Я уже не выдержал и снова потянулся к кнопке вызова, когда появилась медсестра в белоснежном халатике, под которым просвечивало кружевное белье. "Надо же, ты уже посматриваешь на девушек, наверное, выздоровление не за горами", - мелькнула мысль. Как потом выяснилось, мои надежды на скорое выздоровление были, как минимум, преждевременными. Медсестра оказалась полноватой и улыбчивой. В палате она провела от силы две минуты, но я успел узнать, что её зовут Света, что сегодня вечером ей обязательно надо попасть на свидание и что дома у неё живет персидская кошечка, которая позавчера родила пятерых котят. Окатив нас потоком этой информации, она подняла с пола простынь, укрыла меня по пояс и выскочила из палаты, оставив запах духов в котором угадывалась нотка зеленого чая. Чуть позже Света вернулась, я обрёл вожделенный стакан воды, а с ним и новую порцию подробностей из личной жизни медсестры.
- Извините, а моя жена не приходила? - прервал я щебетание Светы.
Поток её речей мгновенно иссяк, словно невидимая рука повернула вентиль и перекрыла кран.
- Пока нет, - ответила она после секундной паузы и забрала опустевший стакан. - Лучше у доктора спросите, он скоро подойдёт. Нога сильно болит? Обезболивающее Вам укололи час назад, пока без сознания были. В следующий раз ближе к обеду можно сделать.
- Потерплю.
У меня появилось неприятное предчувствие. Я прекрасно знал, что ответ "спросите у доктора", можно услышать в двух случаях: либо сестра чего-то не знает, либо вопрос слишком сложный, и сказать надо нечто не очень приятное. Как же я сломал ногу? И что произошло за эти два месяца?
Врач пришёл часа через три. К тому времени солнце уже стояло в зените и немилосердно палило в окна. Казалось, что сейчас не август, а середина июля. Я купался в луже собственного пота и пытался отвлечься от тупой боли в бедре, смешивающейся с нестерпимым зудом. Чувствовал я себя чем-то вроде полуживой букашки, пронзенной булавкой и ожидающей своего места в коллекции юного энтомолога.
Доктора звали Борис Васильевич. Казалось, что он весь состоит из острых граней. Тонкие губы, крючковатый нос, резко очерченные скулы, худые торчащие плечи. На левом рукаве мешковатого халата виднелось небольшое бурое пятно. Он приподнял простынь, осмотрел мою ногу, попросил сестру измерить давление, пощупал пульс, достал из кармана потрёпанный блокнотик и что-то пометил.
- Ну что, коллега, жить будешь, танцевать тоже, но чуть позже. У тебя открытый перелом бедра и сотрясение головного мозга. Пока на вытяжении полежишь, а дня через три аппарат Илизарова наложим. Знаешь, что это за штука?
Я кивнул. Из институтского курса травматологии вспоминались стальные кольца и спицы, входящие в кость. Помню, стол в травматологической операционной с набором инструментов живо напомнил слесарную мастерскую. Отвертки, гаечные ключи, скобы, щипцы и даже электродрель. Не хватало разве что напильников и зубила.
- Так вот, наложим аппарат, через недельку сможешь на костылях ходить и останется только дождаться, когда кость срастётся. В общем, в больнице не так уж много проваляешься, хотя дома ещё долго на костылях скакать придётся.
- Что со мной случилось? - спросил я. - Ничего не помню...
- Автомобильная авария.
Борис Васильевич опять достал блокнотик, полистал странички, спрятал его в карман и побарабанил пальцами по спинке моей кровати. Было видно, что он готовится сообщить мне что-то неприятное. Я ждал.
- И вот ещё... - он посмотрел мне прямо в глаза. - Ваша жена погибла.
Наверное, надо было спросить: "как это случилось"? Или, быть может, заплакать. Я не смог. Мне показалось, что мир внезапно посерел, точно посреди ясного дня солнце скрылось за хмурой грозовой тучей. Откуда-то повеяло холодом и, невзирая на жару, я почувствовал, что меня знобит. Воздух точно превратился в густой кисель. Лёгкие отказывались принимать эту удушливую влагу.
Издалека донёсся голос доктора:
- Сейчас подойдёт сестра и сделает Вам успокаивающее. Крепитесь.
Туман перед глазами сгущался, а вязкая жижа с хлюпаньем наполняла мою грудь. Я почувствовал, как одинокая слеза скатилась по левой щеке и растаяла на губах мимолетным соленым поцелуем. Краем ускользающего сознания уловил, что в палату зашла Света. Лёгкая боль от иглы и волны беспамятства, захлёстывающие мозг. Тёмная воронка забытья затягивала меня всё глубже, туда, где нет ни боли, ни страха, ни отчаяния.
Проснулся я ближе к вечеру. Боль в ноге чуть утихла, из полыхающего пламени превратилась в горячие угли, но вот в душе... Что-то во мне умерло в ту минуту, когда я узнал, что Насти больше нет. Мне принесли ужин, я очистил тарелку, не ощущая вкуса пищи, и вновь погрузился в странное состояние, напоминающее дремоту с открытыми глазами. Я смотрел в окно на стремительно тускнеющее вечернее небо и силился ощутить хоть что-нибудь, но все эмоции разом умерли, оставив вместо себя щемящее чувство опустошенности. На ночь мне опять сделали успокоительное, но сон так и не пришел.
Следующий месяц я провёл в полузабытьи. Мир мне казался искусственным, словно нарисованным бесталанным художником. Боль в ноге порой доставляла мне радость только потому, что она напоминала: парень, ты ещё жив. Один день сменялся другим и, хотя за окном светило яркое солнце, мне казалось, что все краски выцвели, а звуки стали глухими, лишенными объема и живости. Вскоре на моём бедре появился аппарат Илизарова, а рядом с кроватью обосновались костыли. Тщательно исполняя рекомендации врача, я многие часы ходил взад-вперед по коридору, пока всё тело не начинало изнывать от усталости. Борис Васильевич говорил, что мои дела идут отлично, но мне было всё равно. Пожалуй, две вещи удержали меня от пропасти отчаяния. Мысль о том, что я нужен своей дочери и бесконечные беседы с Владимиром. Многое из того, что он говорил, стёрлось в моей памяти. Пожалуй, твердо я запомнил лишь одну его мысль: люди созданы не для смерти, а для вечной жизни и, сокрушаясь сердцем, мы должны радоваться тому, что близкий нам человек открыл дверь в вечность. Не могу сказать, что я принял эти слова, но от них родилось что-то вроде намека на утешение.
Периодически ко мне приходил следователь с капитанскими погонами и усталым лицом. Он вновь и вновь спрашивал меня про недоброжелателей моей супруги, про последние дни перед аварией, про наши отношения. На большинство вопросов мне оставалось только разводить руками и с сожалением качать головой. Капитан хмурился, доставал из потёртой кожаной папки листы, внимательно их просматривал и допрос продолжался. Хотя я числился свидетелем, но о смерти Насти следователь знал куда больше меня. Моя память решительно не хотела восстанавливаться. Два месяца жизни так и оставались страничкой со стершимся текстом. Иногда капитан начинал злиться и я видел, что он подозревает меня в симуляции, хотя мне искренне хотелось ему помочь. От него я узнал, что мою искореженную машину нашли на обочине. Выглядела она так, словно некий великан решил испытать на ней свою силу. "Удивительно, что Вы остались живы", - добавил следователь. Порой меня и самого удивляло, что судьба распорядилась именно так: Настя погибла, а я остался жить. Ещё капитан рассказал, что судя по повреждениям моей машины, на обочину нас отправил грузовик. "Вы что-нибудь помните об этом?" - вновь и вновь вопрошал он, словно от его настойчивости моя память могла сдаться и выдать всю потерянную информацию. Я ничего не помнил, абсолютно ничего. Грузовик найти не удавалось. Авария случилась вдали от оживленных дорог, свидетелей, если не брать в расчет меня, не нашлось и следствие не продвигалось ни на шаг.
Когда боль утраты, поселившаяся внутри меня, начала чуть затихать, следователь принес несколько фотографий. То, что было на снимках, и сейчас снится мне в ночных кошмарах, и каждый раз я просыпаюсь от собственного крика. На фото была Настя. До сих пор перед моими глазами стоит её лицо, обезображенное множеством порезов и глубокая зияющая рана на шее. Капитан тряс фотографиями и требовал вспомнить, каким образом умерла моя жена. Его слова едва долетали до моего сознания, точно искаженные незримой преградой. В голове отложилось лишь то, что Настя не погибла в аварии. Пока я лежал без сознания (или притворялся, как подозревал капитан), кто-то подошел к нашей машине и ударил её ножом. Потом ещё и ещё. На её лице и шее обнаружили десятки ран.
Из больницы я вышел через месяц похудевшим, небритым, неся в себе затаённое чувство вины. Следующие восемь месяцев я прожил у родителей. Ночами я мог заснуть, лишь проглотив таблетку феназепама и запив её рюмкой коньяка. Такой коктейль действовал безотказно. Правда, наутро я просыпался с тяжелой головой и такой слабостью, что первые два часа едва-едва мог передвигаться по квартире, но это меня не волновало. Каждый последующий день был близнецом предыдущего. Посещение больницы, контрольные снимки, продление больничного листа - мелкие события, намёк на разнообразие в моих серых буднях. Борис Васильевич говорил, что дела мои идут на поправку, и ободряюще хлопал по плечу. Радости от этого у меня не прибавлялось. Мне ничего не хотелось делать, и только Марина помогала мне ненадолго избавиться от мрачных мыслей, но порой я панически боялся вопросов дочери. Никогда бы не подумал, что так сложно и так больно отвечать на вопрос: "а где мама?". Не знаю, дело ли в том, что детская память более коротка или... в любом случае, со временем Мариша перестала спрашивать про маму.
Однажды я открыл почтовый ящик и нашёл в нем письмо со штемпелем прокуратуры. Меня ставили в известность, что следствие по убийству моей жены "приостановлено в соответствии со статьей такой-то, за неимением чего-то там". Я позвонил знакомому юристу и он объяснил, что "приостановлено" означает то же самое, что и "закрыто". Я прекрасно понимал, что ни один следователь в мире не смог бы вернуть Настю, но кулаки непроизвольно сжимались от осознания того, что её убийца бродит на свободе.
На работу я вернулся, как только смог достаточно долго простоять на ногах, не кривясь от боли. Борис Васильевич предлагал продлить больничный ещё недели на три, но я отказался. За время моего отсутствия, в нашей больнице ровным счетом ничего не изменилось, всё текло своим чередом. Первое время я хромал так, что заведующий отделением постоянно на меня косился и предлагал пораньше уйти домой, не понимая, что торопиться мне особенно некуда, а работа помогает отвлечься от тягостных мыслей. К концу моей первой трудовой недели произошло то, что перевернуло мою жизнь.
Пациента звали Антон. Высокий, худощавый парень с лицом ребёнка и глазами старика. Он сидел на кровати и настороженно оглядывался по сторонам. В его взгляде читался неприкрытый ужас, казалось, что сейчас он подпрыгнет и бросится бежать. Его руки были сжаты в кулаки с такой силой, что пальцы посинели, а в напряженной позе было нечто зловещее. Я подошёл к нему и спросил о самочувствии. Антон ничего не ответил, отвернулся и вцепился в спинку кровати. Я протянул руку, чтобы посчитать пульс, дотронулся до его запястья, и в этот момент впервые произошло то, что позже я назвал Слиянием. Вихрь ослепительно белых снежинок и ощущение падения в бесконечную пропасть. Моё сознание растворилось, и я стал Антоном.
Знакомая с детства улочка изменилась. Мне сложно было определить, что именно с ней случилось, я скорее догадывался, чем понимал, улавливал мельчайшие знаки, тайные символы, незаметные тем, кто прогуливается рядом со мной. Я видел, что рисунок трещинок на асфальте со вчерашнего дня полностью изменился, замечал распахнутые окна, которые многие годы оставались наглухо закрытыми, слышал странные звуки, идущие ниоткуда и похожие на треск шелухи от семечек под тяжелыми ботинками. Сотни других мелочей, которые раньше ускользали от моего внимания, вдруг обрели невероятную яркость и все они кричали об одном: опасность! Стены домов сочились враждебностью, они словно ощетинились острыми иглами и в любой момент грозили смять, раздавить, перемолоть меня, выплюнув кровавое месиво в котором никто не признает человеческого тела.
Всё вокруг обретало новый смысл, вещи, казавшиеся привычными, теперь таили угрозу. Солнечный свет точно смазался, обрёл тревожный багровый отблеск. Налетел порыв ветра, и листья деревьев затрепетали от страха. Старичок, сидевший на лавочке, опустил газету и проводил меня внимательным взглядом. Он что-то тихо прошептал и я понял, что под его старомодной рубашкой прячется микрофон. Лохматый пёс непонятной породы, примостившийся около дедушки, неспешно поднялся, подошёл к дереву и задрал заднюю лапу. Струйка мочи оросила корявый ствол. Закончив своё дело, пёс вернулся к своему хозяину и улёгся на пыльный тротуар. Он посмотрел на меня, приоткрыл пасть и облизнулся. Капелька слюны сорвалась с языка и упала в пыль. Старичок опять произнес в микрофон несколько слов.
Большой черный джип с наглухо тонированными стёклами отделился от вереницы припаркованных автомобилей и, басовито урча мотором, покатился за мной. Краем глаза я уловил, что боковое стекло джипа немного опустилось, в образовавшейся щели на секунду показался и тут же спрятался ствол автомата. Я ускорил шаг и сместился подальше от края проезжей части,почти прижался плечом к стене дома. Теперь между мной и джипом оказалась молоденькая девушка в темных очках, катившая коляску. Зачем ей очки? Почему она прячет свои глаза? Ребенок мирно спал. Мне был виден кружевной чепчик, пухлые щечки и губки с торчащей из них соской. Или он не спит, а только притворялся? А, может, это и не ребенок вовсе? Правильно! Это же кукла! Безмозглая кукла, напичканная электроникой. Прекрасное прикрытие для агента.
- Не вздумай бежать, - шептал я сам себе. - Делай что хочешь, только не беги. Стоит тебе побежать, и они начнут стрелять.
Джип продолжал ползти за мной. Теперь всё стёкла были подняты, но я чувствовал волны ненависти, исходящие от чёрной машины.Ребенок выплюнул соску и громко заплакал. Неужели я ошибся?Девушка с коляской остановилась, подняла ребенка на руки и начала укачивать. Внезапно она повернулась ко мне и замерла. Её лицо стало пустым и невыразительным, точно театральная маска с намертво пристывшей улыбкой. Они её контролируют. Ну, конечно! Она не агент, а безвольная марионетка в их руках. Старичок встал, аккуратно сложил газету и направился в мою сторону. Его уверенная, пружинящая походка, и скрытая сила, таившаяся в каждом движении, никак не вязались с обликом пенсионера. Маскировка, всего лишь умелая маскировка. Пёс поднялся и двинулся вслед за хозяином. И, хотя нас разделяло три десятка метров, я услышалутробный рык, исходящий из его груди. Главное, идти, как ни в чем не бывало, нельзя показать, что я раскусил их маскарад.
Впереди появились два парня с одинаковыми короткими стрижками. Несмотря на жаркий майский день, оба были в темных плащах. Обострённое чутьё загнанного зверя подсказывало мне, что под одеждой прячется оружие. Стекло джипа вновь поехало вниз. И вот тут мои нервы окончательно сдали. Я закричал и бросился в ближайший проход между домами. Джип взревел мотором и рванулся за мной. Я влетел во двор, промчался через детскую площадку и врезался в полную женщину, развешивавшую простыни. Она охнула, выронила тазик с бельём и тяжело плюхнулась на задницу. Я отскочил как мячик от её раздутого живота, с трудом удержался на ногах, пробормотал извинения и побежал дальше. Мне вслед понеслись проклятия и причитания. Поворачивая за угол дома, я успел увидеть несущегося за мной пса и двух коротко стриженных парней. В руках они сжимали пистолеты.
Я перемахнул через забор детского сада, рванулся сквозь густые кусты, чувствуя, как колючки вонзаются в тело и раздирают кожу в кровь. Территория садика была пустынной. Я миновал веранды с облупившейся краской, деревянный паровозик и покосившиеся качели. В окне детского сада шевельнулась штора, и мелькнуло испуганное женское лицо. До моего дома было рукой подать. Что-то подсказывало мне, что в собственной квартире бояться нечего, там они меня не достанут.
Ещё один забор. На этот раз удача мне изменила. Моя нога зацепилась за перекладину, я рухнул на землю и угодил лицом в кучку кошачьего дерьма. Сзади донесся угрожающий рык. Я заплакал от страха и боли в ушибленном колене. Рычание приближалось. Я поднялся и побежал, размазывая по лицу слёзы и фекалии. Вот и родной двор, только бы успеть, осталось совсем чуть-чуть. В правом боку кололо, а сердце отчаянно колотилось, норовя выпрыгнуть из груди. Через минуту я распахнул дверь собственного подъезда и взлетел на третий этаж. Руки дрожали, и ключ никак не хотел попадать в скважину. Наконец, замок открылся, я ворвался в квартиру и заперся изнутри. Всё тело тряслось, а ноги подгибались, того и гляди, рухну посреди прихожей.
Я снял кроссовки и прошел в комнату. Моя мама лежала на диване и смотрела телевизор. Диктор рассказывал о событиях на Ближнем Востоке и колебаниях цен на нефть. Мама повернулась, увидела моё расцарапанное, перепачканное лицо с мокрыми дорожками слёз, вскрикнула и зажала рот рукой.
- Что с тобой? - спросила она едва слышно.
Я опустился на пол и прислонился спиной к шкафу. Как ей объяснить? Диктор вдруг замолчал. Он подался вперёд всем телом и посмотрел прямо на меня.
- Ты, наверное, думаешь, что всё кончилось? - сказал он. - Даже не надейся. Это только начало.
Я изо всех сил зажал уши руками, зажмурился и тихонько заскулил.
Я вынырнул из глубин чужой личности и вновь стал самим собой. Пребывая в сознании Антона, и воспринимая жизнь через призму его разума, я всё же сохранял и частичку себя, чувствовал, что в любой момент могу вернуться назад, покинуть эту страну безумия.
- Андрей Николаевич, с Вами всё в порядке?
Медсестра выглядела обеспокоенной. Я ободряюще улыбнулся.
- Нормально. А что?
- Вы побледнели.
- Не обращай внимания, нога немного побаливает.
- А, понятно... сколько насчитали?
- Чего насчитал? - искренне удивился я. - Ворон, что ли?
- Пульс.
Антон продолжал сидеть, втянув голову в плечи и уставившись в пол.
- Семьдесят восемь, - наугад ляпнул я и подошёл к следующему пациенту. Брать его за руку я не решился.
Спустя месяц мне удалось уловить некоторые закономерности Слияния. Возможно, я бы справился и быстрее, но мне мешал страх, искренний страх перед необъяснимым. Слияние всегда происходило, стоило мне дотронуться до больного и никак не зависело от моего желания. Одежда была надёжной преградой, лишь прикосновение к обнаженной коже позволяло проникнуть в чужое сознание. Здоровых людей я мог трогать сколько угодно, но это оставалось лишь контактом тел, но никак не разумов. Самым удивительным было то, что мне удавалось блуждать среди безумия часами, а в реальности проходило лишь несколько секунд. Чужой разум никогда не поглощал меня полностью, всегда оставалась частичка меня самого, и достаточно было небольшого усилия, чтобы вернуться в обычный мир. Ещё я понял, что пациенты никогда не догадываются, что между нами возник некий, совершенно особенный контакт. Всё происходит, как будто я наблюдаю за ними через зеркальное стекло: мне видна любая мелочь, а перед ними лишь блестящая поверхность и собственное отражение.
Иногда я задавался вопросом: откуда у меня возник этот дар? Самым логичным было бы предположить, что травма головы при аварии вызвала удивительные способности, которые дремали во мне с самого рождения. Но... логичные объяснения и правильные объяснения - вовсе не одно и то же, это я давно уяснил.
*****
Назойливый шум мотора нарушил ночную тишину. Сквозь тонкие шторы пробивался свет приближающихся фар. Вскоре прямо над ухом раздался нервный скрип тормозов. Приемное отделение психиатрической больницы располагалось на первом этаже, окна комнаты дежурного врача выходили на крыльцо, и потому порой возникало ощущение, что машина припарковалась прямо подле твоей кровати. Я прекрасно понимал: это вновь приехала "скорая" и поспать уже не придётся, но во мне теплилась иррациональная вера, что произошла ошибка, машина уедет и можно будет спокойно полежать до утра. Если повезет, то удастся даже подремать.
Трель звонка, торопливые шаги медсестры, скрип входной двери и топот множества ног. Я поднялся и начал одеваться. Надежда на спокойное дежурство окончательно испарилась.
Глава вторая
- В любой семье бывают сложности, - сказал я. - Поверьте, кризис в семейной жизни - вещь неизбежная. Вопрос лишь в том, как этот период пройти с наименьшими потерями, а ещё лучше - как вынести из него урок и сделать так, чтобы отношения только улучшились. Пожалуй, самый первый кризис, с которым сталкивается любая пара - это свадьба. Казалось бы, стандартный ритуал, банальный набор слов, который регистратор произносит в тысяча двадцать восьмой раз, а потом вы надеваете кольца и целуетесь. Но, даже если вы уже прожили вместе несколько лет, с этой минуты всё меняется. Жизнь показывает, что свадьба - большой стресс и порой именно с этого момента появляется ненужная ревность, недопонимание, а то и явные конфликты.
Они сидели передо мной, Сергей и Татьяна и весь их вид выражал недовольство. Оба уселись в пол-оборота, точно отворачиваясь друг от друга. Каждый закинул ногу на ногу и скрестил руки, демонстрируя позу закрытости, известную сегодня любому, кто мало-мальски знаком с психологией. Это уже была наша пятая встреча, но, надо признать, что в деле спасения семьи мы не продвинулись ни на шаг. Трудно было даже представить столь непохожих людей. Мне не раз приходилось слышать, что противоположности притягиваются, и, глядя на них, я был готов поверить, что так и есть на самом деле. Татьяна была настолько взбалмошной и эмоциональной, что лишь флегматичный и скупой на чувства Сергей мог выносить её выходки. Но любому терпению рано или поздно приходит конец.
- Проблема заключается в том, - продолжил я, - что как только вас объявили мужем и женой, сразу же заканчивается один этап жизни и начинается другой. И не имеет большого значения, сколько времени вы встречались до этого момента. Вы никогда раньше не задумывались, почему часто бывает так, что мужчина и женщина живут вместе не один год, вполне довольны друг другом, но, едва поженившись, тут же снова бегут в ЗАГС и пишут заявление о разводе?
- Да причём здесь свадьба?! - Татьяна подалась вперёд, её пальцы впились в ручки кресла. - Доктор, Вы хоть немного представляете, что значит жить с таким мужчиной, как этот?
В ней кипело столько ярости, столько гнева рвалось наружу, что на миг у меня мелькнула мысль: сейчас она запрыгнет на стол и расцарапает в кровь моё лицо. Когда эта пара впервые появилась в моём кабинете, я понял, что мне уготовано непростое испытание. Психотерапевт ведь тоже человек и между ним и клиентом всегда устанавливаются некие отношения. Иногда крайне сложно преодолеть свои эмоции, быть чистым зеркалом, отражающим проблемы пациента. Представьте доктора-еврея, к которому на приём пришёл лидер антисемитского движения или психотерапевта, чья жена была убита маньяком, консультирующего серийного убийцу. Конечно, мой случай не был столь крайним вариантом, но Татьяна словно вобрала все те черты, которые мне всегда были неприятны в девушках. Сколько себя помню, я плевался при виде книжонок в кричащих цветастых обложках с названиями вроде "Как стать стервой", недолюбливал самовлюблённых женщин, считающих, что центр мира находится аккурат меж их грудей, но раньше мне не раз приходилось работать с подобными пациентками, и всё проходило благополучно. Но вот Татьяна... После первой беседы с этой парой мне захотелось схватить Сергея за отвороты пиджака, встряхнуть, как следует, и крикнуть прямо в лицо: "Брось ты эту дуру, и беги, не оглядываясь, любая другая будет в сотню раз лучше!".
Это было бы простым решением. Конечно, я мог отказаться от терапии, посоветовать им обратиться к другому доктору, и пойти домой со спокойной совестью, но что-то меня остановило. Возможно, искреннее желание помочь Сергею, а, быть может, ещё и стремление доказать самому себе, что я смогу справиться, смогу подавить свои эмоции и остаться профессионалом даже в столь сложной ситуации. И вот теперь я смотрел на очерченный невыносимо яркой помадой рот Татьяны, выплёвывающий в меня весь негатив, что накопился за годы совместной жизни и пытался не сорваться, не дать воли эмоциям, которые плескались во мне.
- Доктор, да Вы хоть на миг, хотя бы на один-единственный миг задумайтесь, как я себя чувствую рядом с ним! Я знаю, что все мужики хороши, но этот...
Я успел подумать, что она за всё время наших встреч ни разу не назвала Сергея по имени, и на меня вылилась новая порция гнева.
- Он же только и делает, что жрёт свои пончики! Совсем жиром заплыл, скоро собственный член из-за пуза увидеть не сможет!
Я посмотрел на Сергея. Его уши слегка порозовели. За время наших встреч я уже успел отметить, что когда он начинает злиться, кровь приливает не куда-нибудь, а именно к ушам.
- А ещё ты постоянно раскидываешь свои вещи! - пальцы Татьяны с длинными острыми ноготками продолжали сжимать подлокотники кресла. Она напомнила мне тигрицу, изготовившуюся к прыжку. Таня повернулась к своему мужу, и весь её облик выражал негодование. Я чувствовал, что перестаю контролировать ситуацию. При работе с семейными парами зачастую необходимо, чтобы супруги выговорились, высказали своё видение ситуации, но иногда диалог начинает превращаться в кухонный скандал и вот тогда терапевт должен вмешаться. Настал тот самый момент, когда надо было немедленно положить конец этому потоку мелочных упрёков. Умом я всё понимал, но язык словно прилип к нёбу. И, если честно, мне очень хотелось встать и отвесить Тане увесистую оплеуху или, в крайнем случае, посмотреть, как это сделает Сергей.
- Может, ты думаешь, что мне приятно собирать по квартире твои грязные носки?! Куда ты их только не закидывал! Разве что из кастрюли с супом я их не выуживала.
Кажется, претензию про носки я слышал сотни тысяч раз.
- Не надо преувеличивать, - наконец подал голос Сергей. - Может, я иногда и не столь аккуратен, как хотелось бы, но мне это не мешает.
- Зато МНЕ мешает! Очень мешает! Ты даже не представляешь себе насколько! Да что я говорю! Ты же всегда только о себе и думаешь.
- Дай договорить, пожалуйста, - его уши приобрели багровый оттенок. Пока он ещё сдерживается, но уже похож на вулкан, над которым после нескольких лет молчания, вдруг показалось струйка дыма. Интересно, а Татьяна когда-нибудь замечала, что уши супруга - отличный барометр его эмоционального состояния? Думаю, при взгляде на эту семейную пару, у любого возникает мысль, что внешне они совершенно разные. Таня была жгучей брюнеткой с правильными чертами лица и вполне могла бы украсить обложку глянцевого журнала, а вот Сергей... пожалуй, я давно не встречал мужчин со столь невыразительной внешностью. Нельзя сказать, что он безобразен, никоим образом. Но его лицо было необычайно скучным, дорогой костюм сидел на нём так, словно он переночевал на автобусной остановке, а дополнял незавидную картину отчётливый животик вкупе с узкими плечами.
- Я, наверное, не всегда идеален, - продолжил Сергей. - Но мне беспорядок не мешает. Даже если я не убрал свои вещи, то всегда знаю, где их искать. А после твоих уборок ничего найти невозможно. У тебя талант убрать так, чтобы вещь исчезла навсегда. Хоть служебную собаку заводи - всё равно не отыщется!
- Собаку?! Да ты сам, как животное! Думаешь, мне приятно зайти в туалет и сесть в лужу, только потому, что кому-то, видите ли, неохота стульчак поднять!
- Я тоже могу припомнить, как ты забывала использованные прокладки на полочке в ванной. Ты думаешь, мне очень приятно найти это добро рядом со своей зубной щёткой?!
- Хватит! - рявкнул я и ударил ладонью по столу. Мой любимый Parker, лежавший на самом краешке, вздрогнул, точно испугавшись, свалился на пол и закатился под кушетку.
- Хватит, - повторил я уже тихо и спокойно. - Вы достаточно наговорили гадостей друг о друге. Сейчас вы пойдёте домой, каждый возьмет по листочку бумаги и напишет десять пунктов, которые ему не нравятся в супруге. Ясно?
Они синхронно кивнули. Оба выглядели испуганными.
- Но это ещё не всё. Потом вы возьмете ещё один листок и напишите двадцать пять, повторяю, двадцать пять хороших черт того человека, что рядом с Вами уже семь лет. В следующий раз принесите мне все то, что напишите о супруге. Вот так. На сегодня, пожалуй, закончим.
У меня не было ни малейшего желания при следующей встрече читать, что они там понапишут. Если уж совсем откровенно, то я тайно желал, чтобы "следующий раз" вообще не наступил. Они вышли из кабинета, и я остался один на один со своей головной болью, опустошенный, уставший настолько, что хотелось лишь одного - не видеть ни единого человека часа два. Ещё лучше - несколько дней.
Помимо работы в больнице, я три раза в неделю консультирую в частной клинике. Для меня это и лишний заработок, и источник положительных эмоций. Чаще всего, положительных, хотя, после встреч, подобных сегодняшней, чувствую себя, как выжатый лимон, и даже ещё хуже. К счастью, такое случается нечасто. Покинув институтскую скамью, я всё никак не мог решить, что мне больше нравится - стационар, где лечатся тяжёлые психические болезни или те случаи, когда перед тобой фактически здоровый человек, но с некими психологическими проблемами. В конце концов, эту дилемму я решил просто: стал работать в двух местах. Пожалуй, работа психотерапевта в последнее время меня привлекала больше, но сегодня эта парочка отняла все мои силы. Вообще, мне не очень нравится работать с семейными конфликтами. К сожалению, не так часто удаётся справиться с ситуацией и помочь сохранить отношения. Чаще всего, один из обратившихся ко мне, всё для себя решил, фактически, уже покинул семью, а второй ждёт, что доктор заставит супруга или супругу изменить решение. Тогда остаётся только одно - оказать им помощь в расставании. Если они не могут быть вместе, так пусть хотя бы разойдутся с наименьшими потерями и без обид друг на друга.
Встречается и худший вариант. Они пришли и действительно хотят сохранить семью. Беда в том, что супруги вовсе и не думают прилагать усилий, искать выход, идти друг другу на уступки, в общем, работать над проблемой. Любой практикующий психотерапевт или психолог знаком с такой ситуацией - к нему приходит человек и просит: сделайте что-нибудь со мной! Сделайте так, чтобы я перестал о чём-то думать, выпишите пилюлю от которой я начну радоваться жизни, загипнотизируйте меня и удалите из моей памяти вот это и вон то. Но хуже всего, когда приходит человек со сложностями в семейной жизни и говорит: делайте! Он пришёл ко мне на консультацию и ожидает, что я за час решу те недомолвки, давние обиды и глубоко запрятанный негатив, всё, что копилось в его доме не один год. В таких случаях мне всегда очень хочется сказать: "Вам нужен не доктор, а волшебник". Мы ведь не творим чудеса, а лишь помогаем человеку раскрыть его возможности, решить сложные вопросы. Именно помогаем, а не делаем за него. И как же реагирует человек, ожидающий чуда? Думаете, легко убедить в том, что требуются усилия с его стороны, что нужна длительная и, во многом, не очень приятная работа? Ничего подобного. Он пришёл к тебе, заплатил за консультацию, а ты не смог за шестьдесят минут сделать так, чтобы его семья стала благополучной. И что? Ответ у подобных клиентов одинаков: доктор никчемный, а я зря потратил деньги...
Может, я всё-таки зря взялся работать с Татьяной и Сергеем? Удастся ли мне перебороть собственные комплексы? Я всегда был уверен, что одно из важнейших правил психотерапии - искреннее положительное отношение к человеку, который обратился к тебе за помощью. Человека, сидящего перед тобой, ты должен принимать со всеми его слабостями, недостатками и вывертами. Если не можешь - лучше не берись, посоветуй обратиться к коллеге, это лучшее, что ты можешь сделать в подобном случае.
Я поймал себя на том, что уже минут двадцать сижу, глядя на календарь пустым взглядом, и думаю о не очень удачной семейной терапии. Всё, надо переключиться, иначе мозг начнёт кипеть. Работу надо оставлять на работе, иначе она постепенно поглотит тебя без остатка. К тому же, сегодня вечером я собирался сходить с Мариной в парк.
*****
Для Игоря Сергеевича Лебедева всё началось с того, что однажды он надумал посетить какое-нибудь подземелье. Тщательно оборудованные пещеры с экскурсиями и утомительными рассказами о сталактитах-сталагмитах его не интересовали, ему хотелось, чтобы рядом никого не было, только темнота, свет фонарика и ощущение, что над тобой многие метры земли. Пожалуй, такое желание возникло от одиночества. Сколько Игорь себя помнил, рядом с ним никогда не было близкого человека. Его отец оставил семью, когда мальчику было три года. Всё, что он помнил о папе - колючие усы, пропахшие табаком. Память не сохранила ни внешности отца, ни его слов, ничего, кроме жесткой щетины, царапавшей кожу. Мать Игоря почему-то считала собственного сына наказанием за грехи. Он так и не смог узнать, что заставило её так думать. Поначалу он был слишком мал, чтобы задавать сложные вопросы, а, когда ему было двенадцать, мама умерла. Последние два года перед смертью она много пила. Маленький Игорь старался подольше погулять на улице, если мама была слишком пьяна, а такое случалось почти каждый день.
После смерти матери его воспитывала тётка. Самым главным в жизни тётушка считала порядок. Если племянник забывал вымыть ботинки или оставлял книжку на столе, то его ждало неминуемое наказание. Всё остальное тётю мало волновало. Борьба с беспорядком давно превратилась для неё в цель существования, и, кроме этого занятия, её интересовал лишь телевизор и бесконечные разговоры по телефону. Тетушка постоянно напоминала Игорю, что "спасла его от детдома" и требовала, чтобы он "не забывал своего места". Ещё она любила повторять племяннику: "Ты мне по гроб жизни обязан, гаденыш неблагодарный!". Очень быстро Игорь понял, что самое лучшее - как можно реже напоминать тете о своём существовании. Он научился быть незаметным, оказалось, что это совсем несложно.
В школе Игорь был изгоем. Быть может, он чем-то отличался от своих одноклассников или дело было в том, что он начинал заикаться, как только с ним кто-нибудь заговаривал, но так или иначе, а сверстники смотрели на него, как на пустое место. Постепенно Игорь смирился с тем, что везде его считали чужим и начал строить вокруг себя высокий забор, за которым чувствовал себе если не комфортно, то хотя бы защищено. Прошли годы, и запуганный ребёнок превратился в холодного и замкнутого юношу, который считал, что с начала времен не придумали более честного изречения, чем "человек человеку - волк".
Школу Игорь закончил с золотой медалью. Тётка, узнав об этом, рассеяно пробормотала "ну, да, молодец" и уткнулась в телевизор, где на далёкой бразильской земле кипели нешуточные любовные страсти. Пять лет института не оставили в душе Игоря заметного следа. Надо сказать, что природа не обделила его внешностью, и он не раз ловил заинтересованные взгляды девушек, но дальше мимолетных взоров дело не шло, стена презрительного безразличия действовала на дам подобно ледяному душу. Едва Игорь получил диплом, как тётка отправилась вслед за матерью в иной мир. Он остался один в пустой квартире, с дипломом инженера на руках и чувством, что смерть тётки не случайность, а знак судьбы. Игорь искренне верил, что какая-то неведомая сила убирает препятствия на его дороге, вот только куда ведёт этот путь, Лебедев не имел ни малейшего понятия.
Дальнейшее существование Игоря превратилось в нечто удивительно однообразное. Один серый день его жизни практически ничем не отличался от другого. Несколько раз он начинал встречаться с женщинами, но все они казались ему скучными и пустыми. Их болтовня утомляла, любовь к комплиментам приводила в немое изумление, а секс представлялся самым нелепым занятием, среди всех задуманных природой. После третьего "испытания женщиной", Игорь окончательно решил, что противоположный пол не стоит его внимания, и его сексуальные изыскания ограничились периодическими набегами на порно-сайты. В остальном, дни сливались в единую ленту, где не было места ни радости, ни печали. Утром Игорь шёл на завод, весь день анализировал образцы цемента, а в шесть часов выходил за проходную, возвращался домой, ужинал, смотрел телевизор и ложился спать. Года через три такой жизни он понял, что ненавидит проклятый цемент. Его тошнило от одного вида серого порошка, но Игорь даже и помыслить не мог о том, чтобы поменять работу. В его родном Жигулёвске с профессией инженера сложно было найти подходящее занятие, а проехать несколько километров и поискать удачи в соседнем Тольятти он не решался. Игорь боялся перемен, ему казалось, что если в устоявшемся ритме произойдёт хоть малейший сбой, то это станет катастрофой. Последней в его жизни.
Однажды он прочитал в старом журнале, что в трёх часах езды от его дома, в селе Ширяево есть настоящее подземелье. Вот тогда ему и пришло в голову посмотреть на изнанку гор. Статья обещала, что ширяевские штольни - целый подземный город с центральными проспектами, боковыми улочками и множеством проулков, сплетённых в бесконечный лабиринт. В давние времена, ещё при царе, здесь начали добывать известняк. Гору взрывали, рубили кирками, и на вагонетках спускали породу, чтобы превратить её в цемент. Тот самый цемент, что Игорь так не любил. С неделю Лебедев вновь и вновь просматривал статью, любовался фотографиями и мысленно прохаживался по штольням. Он думал о рабочих, что муравьями копошились внутри горы, их нелёгкий труд казался ему красивым и важным, в отличие от его серых будней в лаборатории.
В субботу Игорь отправился в спортивный магазин, купил пару туристических ботинок, фонарь и рюкзак. Он покидал своё нехитрое снаряжение в багажник старенькой "семёрки" и отправился в путь. Узкая асфальтовая дорожка вилась вдоль берега Волги. Кто-то другой, наверное, любовался бы волнами, лижущими каменистые склоны Жигулей, наслаждался чистым небом или прикидывал, где лучше искупаться и порыбачить. Но только не Игорь. С самого детства он был начисто лишён чувства красоты. Природа его не радовала, театр навевал скуку, картины казались безжизненным переплетением цветов, а музыка - пустым набором звуков. Игорь сосредоточенно крутил руль, порой прислушиваясь к мотору, который на подъемах сипел, как измученный астмой старик. Думал Лебедев о подземелье. Что там скрыто под тоннами скал? Собственную жизнь Игорь воспринимал, как цепь случайных событий, которые ведут его к большой Цели. В чём состоит эта цель, он не знал, но не сомневался, что поймёт, приблизившись к ней. Лебедев был уверен, что потрёпанный журнал, попавшийся ему на заводе, статья про штольни и поездка в Ширяево - части единой цепочки. Надо только переходить от одного звена к другому и обязательно выяснишь, что там - на другом конце.
Первое, что поразило Игоря в штольнях - гигантский вход. Он ожидал увидеть узенький лаз, вроде заброшенной медвежьей берлоги, а перед ним высилась скала с тремя гигантскими провалами, в любой из которых свободно мог бы въехать автобус. Минут десять Лебедев молча стоял и вглядывался в темноту. Игорь чувствовал себя маленькой букашкой, внезапно осознавшей свою ничтожность. Если сейчас гора обрушится, если тяжёлые камни раздавят его хрупкое тело, то что изменится? Ровным счётом ничего. Для него мир перестанет существовать, но жизнь будет продолжаться своим чередом, даже если одна из букашек исчезнет навсегда.
Наконец, Лебедев вздохнул и шагнул под каменный свод. Внутри было прохладно. Из журнала он знал, что даже летом температура в штольнях не поднимается выше десяти градусов, но контраст оказался столь разительным, словно он как следует позагорал на солнцепёке, а потом бултыхнулся в ледяную горную речку. Игорь невольно поёжился, вынул из рюкзака теплую куртку, застегнул её на все пуговицы и двинулся навстречу неизвестности. Солнечный свет быстро слабел и вскоре Лебедев различал лишь смутные очертания стен, теряющиеся в чернильной темноте. Он опустил рюкзак на землю, собираясь достать фонарик, и в этот момент впереди и чуть левее что-то зашевелилось. На светлом фоне стены виднелись рога. Заостренные концы были направлены прямо на Игоря. Его колени задрожали, а рюкзак вывалился из ослабевших пальцев. Лебедев сделал шаг назад и оглянулся. До светящейся арки входа было рукой подать, но путы ужаса затягивались всё плотнее. Ноги точно превратились в единое целое с каменистым полом. Игорю казалось, что стоит ему только повернуться спиной и ужасные рога тут же вонзятся в его плоть. По подземелью пронёсся тяжелый вздох. В нём было столько тоски, столько неизбывной муки, что у Лебедева мгновенно пересохло во рту и ему захотелось срочно справить малую нужду. Его глаза постепенно привыкали к темноте, и он уже мог разглядеть две огромные туши, увенчанные массивными рогами. Воображение рисовало апокалипсических монстров, истосковавшихся по тёплой крови. Игорь ещё раз оглянулся. Солнечный свет точно отодвинулся на многие километры. Осторожно, стараясь не дышать, Игорь опустился на колени и нащупал рюкзак. Хитрый клапан никак не хотел открываться. Онемевшие пальцы скользили, а модная водонепроницаемая молния никак не поддавалась. Рога вновь колыхнулись, и монстр запыхтел, ворочаясь. Игорь рванул застежку, выхватил фонарик и нажал на кнопку. Узенький луч света робко раздвинул занавесь тьмы. Коровы! Это всего лишь коровы! Две бурёнки забрели в пещеру, спасаясь от палящего солнца.
Одна из коров громко рыгнула и начала меланхолично двигать челюстями, жуя бесконечную жвачку. Лебедев засмеялся, столь глупым ему показался собственный испуг, но сразу же осёкся. Эхо, прокатившееся в подземелье, превратило его смех в жуткую какофонию, истеричное карканье, в котором не было ничего человеческого. Игорь облизал пересохшие губы и посветил во все стороны. Стены подземелья были покрыты современной наскальной живописью. Прямо перед Лебедевым красной краской была выведена гигантская муха, а ниже виднелась надпись: "В жизни гарантировано только одно: рано или поздно она закончится".
- Очень оптимистично, - вслух сказал Игорь.
По правую руку луч фонарика выхватил из темноты широкий коридор. Его потолок был изрыт трещинами. От коридора ответвлялось несколько боковых ходов. Один из них был почти полностью засыпан обвалившейся породой. Игорь подхватил рюкзак, закинул его на плечо, миновал арку и свернул в боковой ход. Коровы проводили его равнодушным взглядом. Лебедев чувствовал, что впереди его ждет очередное звено цепочки, сплетенной судьбою, и пещера представлялась ему не замкнутым каменным мешком, а началом пути, который изменит всю его жизнь. Метров через пятьдесят он свернул влево, перелез через груду камней, осыпавшихся с потолка, и углубился в тоннель. После очередной развилки Лебедев понял, что очень смутно представляет обратную дорогу.
- Спокойно, - сказал он сам себе. - Самое главное - не паниковать. Ты скоро выберешься.
Но предательский холодок уже поселился в его животе и потихоньку рос на плодородной почве полузабытых детских страхов и осколков ночных кошмаров. Игорь развернулся и пошёл обратно. Его шаги многократно отражались от стен подземелья. Казалось, что рядом шествует целый отряд искателей приключений в ботинках с подбитыми металлом подошвами. Лебедев с трудом сдерживался, чтобы не побежать. Еще один поворот и вот уже должны показаться осыпавшиеся камни, но пол коридора оставался ровным, никаких следов обвала. Игорь остановился, посветил фонариком назад, потом прямо перед собой. Холодные стены, покрытые узором трещин и темнота. Где-то невдалеке капала вода, и мерный стук капель породил в воображении Лебедева образ часов, отсчитывающих утекающие секунды его жизни. Здесь, внизу, под толщей породы, всё было иначе, чем на поверхности. Никаких ориентиров, никакой возможности понять идешь ли ты к выходу или углубляешься в недра искалеченной горы. Игорь осторожно пошёл дальше. Через минуту коридор кончился и Лебедев уткнулся в глухую стену. Теперь страх наполнял его до краёв, плескался в нём мутной леденящей жижей, просачивался во все уголки разума, мешая думать, мгновенно смывая наивную веру в собственные силы.
Игорь до боли закусил губу и сделал шаг назад. Под ногой раздался громкий хруст. Он в ужасе отпрыгнул в сторону и посветил фонариком, ожидая увидеть дохлую крысу или что-то не менее мерзкое, но это была всего лишь раздавленная банка Кока-колы. Игорь со всей силы пнул жестянку, точно она была виновата в его бедах, и побрёл обратно по коридору. Теперь Лебедев окончательно потерял надежду найти обратный путь, он сворачивал в случайные проходы и, наконец, очутился в небольшом, почти квадратном зале, от которого в разные стороны отходили очередные тоннели. Лебедев выбрал самый широкий и продолжил свой путь. Несмотря на прохладу, царившую в штольнях, он чувствовал горячие струйки пота, щекочущие спину. Теперь страх рисовал ему невесёлые картины будущего. Игорь видел себя умирающим от голода, погребённым под завалом, растерзанным полчищами голодных крыс. Луч фонарика увязал в темноте, которая с каждым шагом становилась всё более густой. Позади раздался тихий шорох, как будто острые коготки скребли по стеклу. Игорь не выдержал, бросил рюкзак и побежал. Он мчался, не разбирая дороги, а луч его фонарика метался по стенам, как ополоумевший заяц, спасающийся от своры охотничьих собак.
Свернув в случайный проход, Игорь зацепился ногой за каменный выступ и с размаху рухнул на пол. Фонарик вылетел из его руки, ударился о стену, мигнул и погас. Минуту или две Лебедев лежал ничком. Потом он подтянул ноги к животу и осторожно сел, привалившись спиной к холодной стене. В голове шумело, горели ободранные локти, ныло ушибленное колено, но страшнее всего было всепоглощающее чувство отчаяния. Лебедев понял, что может блуждать в пещерах многие недели и всё равно не найдет выход. К тому же, этот срок ему никто не даст, куда раньше он умрет от голода и обезвоживания. Игорь закрыл лицо ладонями и заплакал. Он рыдал отчаянно, как ребёнок, потерявшийся посреди большого города, и слёзы текли по его лицу, смешиваясь с кровью из разбитого носа.
Когда поток слёз иссяк, Лебедев вытер лицо рукавом и прислушался. Ни звука. Он пошарил вокруг, пытаясь найти фонарик, но пальцы натыкались только на осколки камней. Игорь закрыл глаза, хотя в кромешной темноте это было совершенно бессмысленно, и попытался мысленно представить, куда улетел фонарь. Когда ему показалось, что он точно вспомнил направление, Лебедев встал, вытянул руки перед собой и сделал несколько осторожных шагов. Его лица коснулось нечто липкое, похожее на паутину. Игорь вскрикнул и отчаянно замахал руками. Если бы кто-нибудь увидел его со стороны, то мог подумать, что он отбивается от роя рассерженных пчёл. Лебедев орал и молотил руками по воздуху, защищаясь от обступившей нечисти. Но рядом никого не было, совершенно никого. Наконец, его кулак с размаху врезался в стену. Игорь задохнулся от боли в ушибленной руке, рухнул на колени и снова зарыдал.
- Я не хочу здесь подыхать! - крикнул он в темноту. - Не хочу!!
Словно в ответ на его вопль, вдали показался едва различимый мерцающий свет. Игорь дернулся вперёд и под его рукой оказался фонарик. Лебедев отыскал вывалившиеся батарейки, затолкал их на место, приставил отколовшуюся заднюю часть рукоятки и нажал на кнопку. Ничего не произошло. Игорь отшвырнул бесполезный фонарик, нащупал стену и осторожно двинулся туда, где виднелся свет. Почти угасшая надежда вспыхнула в нем с новой силой. Одной рукой Лебедев держался за стену, а другой шарил перед собой, опасаясь наткнуться на выступ. Постепенно свет становился всё ярче и вскоре Игорь уже начал различать очертания коридора. Похоже, он забрёл в один из самых старых лабиринтов, выдолбленных в горе. Тоннели здесь были узкими, во многих местах потолок обвалился, оставив только узкие проходы, где приходилось пригибать голову, а то и вовсе становиться на колени. Свет был странным. Казалось, что он лился отовсюду, прямо из камней, но Игорь никак не мог понять, где его источник, а самый яркий огонёк, который позвал в путь, всё время оставался впереди. Коридоры постоянно изгибались, но Лебедев ни разу не потерял из виду свою путеводную звезду, он точно обрёл способность видеть сквозь стены.
Вскоре проход закончился, и перед Игорем оказалась отвесная стена. Примерно на высоте груди в ней виднелся узкий лаз. Лебедеву вспомнилась детская книжка и картинка, изображавшая кроличью нору. Вот только едва ли в подземелье водились кролики. В самой глубине лаза мерцал тот самый огонёк, что вел Игоря по коридорам. Лебедев ухватился за острый край хода, подтянулся и полез в темноту. По каменной трубе гулял сквозняк. Колючий ветерок коснулся лица Игоря, пробрался под куртку, ледяными пальчиками прогулялся по всему телу. Лебедев упрямо сжал зубы и пополз дальше. Интересно, откуда в подземелье сквозняк? Неужели впереди есть выход? Лаз постепенно сужался, и на миг Игорю показалось, что он со всех сторон зажат в каменные объятья, из которых невозможно выбраться. Ему не хватало воздуха, он пытался глубоко вдохнуть, но его ребра сдавили стены хода. Тогда Игорь попробовал ползти назад. Куртка задралась, скаталась на груди, и Лебедев почувствовал, что застрял окончательно. Острые камешки вонзались в оголившийся живот. Игорь отчаянно забарахтался, цепляясь ногтями за стенки лаза, и рванулся вперёд. Он услышал, как затрещала куртка, и мешком вывалился из норы. Лебедев лежал и не мог надышаться. Саднили разодранные в кровь пальцы, но это было сущим пустяком по сравнению с тем ужасом, что он испытал, почувствовал себя зажатым в узком лазе.
Когда дыхание немного успокоилось, Игорь встал и осмотрелся. Он попал в огромный зал, размерами с баскетбольную площадку, освещенный всё тем же призрачным светом. Здесь было намного холоднее, чем в других частях подземелья. Никаких признаков выхода, похоже, сквозняк объяснялся лишь разницей температур. Стены были невероятно гладкими, точно выложенными стеклянными плитами. Посреди зала, под самым потолком, покрытым слоем инея, плавал огонёк, испускающий холодный, голубовато-белый свет. Теперь Лебедев смог рассмотреть его как следует. Это был пульсирующий шар, чуть больше теннисного мячика, висящий прямо в воздухе. Игорь совершенно не удивился, точно ожидал увидеть нечто подобное.
В дальнем конце зала виднелся ещё один проход. Игорь пересёк грот и заглянул в коридор. Тоннель высотой в человеческий рост через несколько метров заканчивался завалом. Каменные глыбы полностью перекрыли путь. Лебедев опять оказался в тупике.
- Я тебя очень долго ждал, - раздался тихий шепот.
Игорь вздрогнул всем телом и отшатнулся.
- Ты пришёл. Я знал, что ты придешь, - голос шел из глубины завала. Мягкий, почти беззвучный шелест.
- Кто ты? - спросил Лебедев.
Его мгновенный испуг тут же исчез, и на смену пришло чувство спокойствия и защищенности. Внезапно Игорь понял, что если припадёт к источнику голоса, сольётся с ним, то его жизнь полностью изменится. Знание пришло ниоткуда, но Лебедев был полностью уверен, что обладатель голоса даст ему то, чего он втайне искал всю жизнь. Игорь почувствовал, что кто-то большой и сильный теперь поможет ему справиться со страхом, с одиночеством, со всем, что отравляло его существование.
- Зови меня Тсан-кха, это самое древнее из моих имен, - произнес голос. - Я заперт здесь и давно жду того, кто придёт и освободит.
- Я помогу... мой Хозяин... я помогу, - сказал Игорь и понял, что впервые в жизни кто-то в нем нуждается. Это было удивительное чувство - глубокое единение с прекрасным и сильным созданием, наслаждение, идущее из самых потаенных уголков души.
Лебедев ухватил ближайшую глыбу и дёрнул, что было сил. Камень даже не пошевельнулся. На его поверхности остались пятна крови от израненных пальцев. Игорь почувствовал, что по лицу катятся слёзы отчаяния. Цель была так близко и в то же время бесконечно далеко.
- Не торопись, - сказал Тсан-кха. - Время есть. У нас впереди целая вечность. Я дам тебе многое. Силу, власть, деньги. Много денег. Моя щедрость безгранична. Для начала я помогу тебе выбраться отсюда, но ты должен сделать мне небольшое одолжение.
- Что угодно, Хозяин.
- Ты выйдешь из подземелья и поедешь домой. По дороге тебе встретятся люди. Убей одного из них.
- Зачем?
- Пролив кровь, ты станешь ближе ко мне и сможешь меня принять.
Лебедев содрогнулся. Он презирал людей, был совершенно равнодушен к чужим страданиям, но мысль о том, чтобы убить... Игоря боялся, что у него не хватит смелости, что в самый последний момент рука дрогнет и он разочарует Хозяина.
- Хорошо, - ответил Лебедев. - Я сделаю так, как ты хочешь.
"Интересно, - подумал он, - если я выберусь отсюда и никого убивать не стану, что произойдет?"
- Тогда придётся умереть тебе, - ответил Тсан-кха. - Посмотри на свои руки.
Лебедев послушно поднес ладони к лицу. В тот же миг его пальцы почернели. Плоть высыхала и обугленная, растрескавшаяся кожа обтягивала кости. Темные пятна побежали по ладоням, перекинулись на запястья и поползли выше. Ещё секунда и омертвевшая плоть рассыпалась бы в пыль, точно истлевшая головешка.
- Не надо, - прошептал Игорь. - Пожалуйста, не надо...
Разрушение остановилось. Руки Лебедева снова стали нормальными, даже ссадины от камней исчезли. Растворился и старый шрам от ожога на правом запястье.
- Ты мой, - сказал Хозяин. - Я могу исцелить, а могу и уничтожить. Теперь иди. Живой огонь проводит тебя.
Игорь повернулся и зашагал к выходу. От висящего под потолком шара отделился крохотный язычок пламени, приблизился к Лебедеву, покружил вокруг него и на секунду замер, почти касаясь колена. Повадками огонёк напоминал собаку, обнюхивающую незнакомца. Потом он неторопливо проплыл через весь грот и нырнул в узкую щель, в которой Игорь едва не застрял. Лебедев оглянулся на заваленный проход, где обитал Хозяин, одернул куртку и полез вслед за огоньком. Удивительно, но теперь лаз стал немного шире. Как и прежде, Игорь мог только ползти, но он двигался свободно и стены больше не пытались его задержать.
Обратный путь показался Лебедеву лёгкой прогулкой. Он всего лишь следовал за мерцающим огоньком, плывущим по коридорам. Если Игорю случалось замешкаться, то язычок пламени терпеливо его дожидался. Теперь пещера уже не выглядела зловещей, не грозила обрушиться и заживо похоронить человечка, осмелившегося проникнуть под её своды. Наоборот, штольни казались если не родным домом, то, как минимум, гостеприимным отелем. В очередном зале Игорь остановился и посмотрел вверх. В потолке зияло небольшое отверстие, сквозь которое был виден кусочек звёздного неба. Что-то тёмное мелькнуло в дыре. Лебедев вытянул левую руку, и на его предплечье опустилась летучая мышь. Живой огонёк подлетел ближе и, любопытствуя, замер над головой Игоря. Его свет выхватил безобразную мордочку с непомерно большими ушами, кожистые крылья и острые когти. Лебедев осторожно погладил зверька. Шёрстка оказалась на удивление мягкой и бархатистой. Мышь прижала уши и смешно наморщила нос.
Игорь выбрался из подземелья, спустился к подножию горы и отыскал свой автомобиль. Его куртка висела лохмотьями, на джинсах зияли дыры, а майка превратилась в грязную тряпку, но Лебедева совершенно не волновало, как он выглядит. Ночь была необычайно тихой и безветренной. Игорь завёл машину и вырулил на дорогу. Он вслушивался в тихий шелест шин, и всё искал некий знак, который укажет ему цель, о которой говорил Тсан-кха. Вскоре он вдруг обнаружил, что видит в темноте. Точно кто-то приподнял плотное покрывало, и ночь разом превратилась в лёгкие сумерки. Лебедев посмотрел на часы в панели приборов. Они показывал два часа после полуночи. Игорь выключил ставшие ненужными фары и нажал на газ. Он прекрасно видел и разметку на дороге, и ветви придорожных деревьев, и широкую ленту Волги. Исчезли лишь цвета, всё вокруг стало серо-серебристым, точно он попал в старенький черно-белый фильм.
Навстречу Лебедеву промчался большой грузовик. Его левая фара была разбита, а бампер искорёжен. Игорь успел увидеть растрескавшееся лобовое стекло и испуганное лицо водителя. Грузовик натужно взвыл, выдохнул струю вонючего дыма и скрылся в темноте. Лебедев улыбнулся и поправил ремень безопасности. За рулём он всегда пристёгивался. А ещё он никогда не переходил улицу на красный свет, платил в автобусе, даже если кондуктор его не замечала, и не мог помыслить о том, чтобы опоздать на работу.
Если бы не его новое ночное зрение, то Лебедев, возможно, не заметил бы автомобиля, свалившегося в кювет. Игорь затормозил, включил поворотник и съехал на обочину. В разбитой машине он обнаружил двоих. Мужчина был без сознания, его светлые волосы слиплись от крови, голова бессильно склонилась на грудь. Девушка на пассажирском сиденье пыталась открыть заклинившую дверцу. Она увидела Игоря и протянула к нему руки в немой мольбе.
Игорь вернулся к своему автомобилю, залез в бардачок и достал перочинный нож, который всегда возил с собой. Потом он открыл багажник и вынул из сумки с инструментами тяжелый гаечный ключ. Лебедев знал, что ему выпал тот шанс, который уже никогда не повторится, и теперь надо выполнить приказ Хозяина или умереть. Он вернулся к попавшей в аварию машине, попросил женщину отвернуться и аккуратно разбил гаечным ключом стекло в дверце автомобиля. Последующие минуты сохранилось в его памяти, как отдельные осколки, выступающие среди густого тумана. Он помнил блеснувшую сталь, испуг в глазах женщины, тёплую кровь, окропившую его ладони и странное чувство, нечто вроде глубокого экстаза, затмившего всё то, что он испытывал раньше. Игорь выронил нож, запрокинул голову и закричал. Каждая клеточка его тела наполнилась сладким безумием, бесконечным, ни с чем не сравнимым удовольствием.
Немного придя в себя, Лебедев поднял окровавленный нож, задрал рукав куртки и прочертил лезвием длинную полосу на собственном предплечье. Кровь побежала по коже и несколько капель упали на землю. Он прижал указательный палец правой руки к порезу и нарисовал на лбу женщины кровавый знак, похожий на символы древнего Египта. У Игоря было отчётливое ощущение, что его движениями управляет посторонняя сила.
Мужчина на водительском месте пошевелился и открыл глаза. Его взгляд блуждал, а зрачки были расширены от боли, едва ли он мог что-либо видеть.
- Вот мы и породнились, - сказал Игорь, обращаясь то ли к женщине, что лежала перед ним, то ли к Хозяину.
Боль в руке отрезвила. Теперь голова была ясной, мысли перестали путаться. Лебедев сложил нож, сунул его в карман и побрёл к машине.
Придя домой, он разделся, побросал одежду в угол и сразу же лег в постель. Его сон был крепким и безмятежным.
*****
Мы с Артёмом сидели на лавочке и тянули минералку, а наши девчонки бегали по кораблю, накрепко завязшему килем в песчаной отмели детского городка. Солнце уже клонилось к горизонту, и удушающий зной быстро сдавал свои позиции. С Артёмом я познакомился ещё в институтские годы. Мы с ним учились на одном факультете, виделись на лекциях, пересекались на вечеринках и незаметно сдружились. После института он стал хирургом и всех докторов, кто не держал в руках скальпель, называл "таблеточниками". Впрочем, толика скепсиса в этом определении нисколько не мешала нашей дружбе. Последнее время нас сближало еще и то обстоятельство, что у обоих были дочери одного возраста. Мой друг три года назад развёлся и жил один, а с дочкой виделся два раза в неделю. Я же был вдовцом. Справедливости ради надо признать, что Марина жила на два дома и у бабушки с дедушкой оставалась ночевать не реже, чем в нашей с ней квартире. Благо, мои родители жили в десяти минутах ходьбы.
Марина забралась по веревочной лестнице на капитанский мостик и помахала мне оттуда рукой. Я улыбнулся и отсалютовал ей бутылкой.
- Куда моя запропала, не видел? - спросил Артём.
- Да здесь где-нибудь бегает. Не бойся, не пропадёт.
Словно в подтверждение моих слов рядом с Мариной появилась дочка моего друга. Её рыжие кудряшки в сочетании с бриджами и майкой невообразимого оранжевого оттенка смотрелись изумительно.
- А ведь не успеем оглянуться, и к свадьбе пора будет готовиться, - сказал я и посмотрел на небо. Там, в синей пучине, кувыркались стрижи.
- Давай не будем о грустном. Меня разговоры о свадьбе из душевного равновесия выводят.
- Неужели родительская ревность? Жалко дочку в чужой дом отдавать? Так ведь это всё равно рано или поздно случиться.
- Причем здесь жалко? Меня после развода сама мысль о браке пугает. Вот посмотри на меня, женился я по любви и что? Семейным счастьем даже не пахнет. Хотя... это мне тогда казалось, что по любви, а сейчас понимаю, что умудрился жениться на своих фантазиях. Понимаешь, она у меня была первой женщиной, я у неё тоже первым был. Почудилось нам обоим, что это любовь, а на самом деле, была лишь бурная страсть. Мы в ЗАГС побежали уже через месяц после знакомства, толком и разобраться не успели что к чему.
- Я не совсем понимаю, какая разница кто у кого первым был?
- Может и никакой, да только я всегда считал, что жениться на девственнице глупо. Как бы она тебя ни любила, какой бы верной она ни была, но рано или поздно у неё возникнет мысль: "да, с ним хорошо, а как с другими? Точно так же или совсем по-другому?" И вот здесь начинаются проблемы. Либо она рано или поздно из любопытства в чужую постель запрыгнет, либо будет периодически думать об этом.
- Хочешь сказать, опыт секса - залог семейного счастья?
- Ну, ты выдал! Залог счастья, а? Правильнее сказать - определённый плюсик для надёжности семьи. Вот многие говорят, что мужчина должен нагуляться и только потом из него хороший муж может получиться. С женщинами это правило тоже работает. Только главное, чтобы не загулялась, а то ещё понравится, чего доброго. Всё хорошо в меру, а то не ровен час, вместо верной жены мы получим гулящую дамочку.
- А ты сам как? Достаточно погулял или ещё требуется?
- Пожалуй, нагулялся уже. После развода всё прыгал из одной постели в другую, сам не знаю, что найти пытался. Наверное, девушку, у которой ТАМ было бы поперёк. Ан нет! Не нашёл. У всех вдоль. И понял я тогда, что дело не в том, как чего устроено или какие фокусы она в постели выделывает, главное - как ты к ней относишься. Фокусам можно научиться, а если нет эмоций, то уже ничего не поможет. Без чувств секс становится набором механических движений, и смысл его теряется. Конечно, в семнадцать лет об этом не думаешь, но вскоре после тридцати я пришел к такой мысли окончательно и бесповоротно. Были у меня всякие сексуальные приключения, случалось и такое, что многие считают извращениями или излишествами, но одно для меня несомненно: нет ничего лучше секса с девушкой, которую ты любишь.
- Совершенно не обязательно прыгать из койки в койку, чтобы к такой мысли придти. Потому нет необходимости сначала "вдоволь нагуливаться", а потом верность блюсти. Некоторые изначально чувствуют, что мимолетный секс - пустышка. Понимаешь в чем разница? Не опытным путем истину находит, а чувствует. Поверь, я знавал таких. Сдается мне, что ты после развода отношений серьезных боялся, вот отсюда все твои похождения. Теперь секс без обязательств уже не кажется такой заманчивой штукой, да?
- Не кажется... Для меня постель без чувств - суррогат, дешёвый заменитель полноценного продукта. Ты же не будешь питаться соевыми батончиками, когда у тебя есть отличный шоколад? Конечно, если проголодался, а шоколада в твой город уже полгода не завозят, то придётся и соевой отравой перекусить, но всё равно это подделка. Мысль улавливаешь?
- Вполне. Только не пойму чего же ты который год в холостяках ходишь? Вроде на любовь настроен, серьёзные отношения...
- Одно дело захотеть любви, а совсем другое - её найти. Вот брожу по улицам, ищу...
Договорить Артём не успел. Подбежала Маришка, по-хозяйски забралась ко мне на колени и обняла за шею.
- Папа, дай колючей водички, - попросила она.
- Чего она хочет? - не понял Артём.
- Минералки, - улыбнулся я и протянул дочке бутылку.
Марина напилась и помчалась дальше.
- Всё, Артём, давай больше не будем о семейных проблемах. Ко мне сегодня на прием такая парочка заявилась, что до сих пор в себя придти не могу, а тут ты ещё со своими рассуждениями.
Остаток вечера мы говорили о работе, об автомобилях и ремонте, который мой друг затеял в своей холостяцкой берлоге. В общем, обычный, ни к чему не обязывающий разговор старых приятелей.
Глава третья
На следующую встречу Сергей пришёл один и выглядел он очень расстроенным. Он уселся в кресло и уставился на свои тщательно начищенные туфли. Несмотря на жару, его рубашка была застегнута на все пуговицы. Было видно, что он следит за своим видом, но это мало помогало, почему-то не оставляло ощущение, что вся его одежда с чужого плеча, да и плечо это не совсем подходящего размера.
- Мне кажется, что я ошибся, когда женился на Тане, - сказал он, не поднимая глаз. - Каждый день я слышу одни упрёки. И представляете, что она мне говорит чаще всего? Что я не мужчина. Она считает, что я слишком правильный и оттого со мной скучно. Всё рассказывает мне про одного парня со своей работы. Куда это годиться, а? Собственная жена мне другого мужчину в пример ставит! Мало того, он ведь у них... даже не знаю, как сказать правильнее. Плохой парень, в общем, но женщинам нравится. Знаете, этакий прожигатель жизни. Рестораны, ночные клубы, каждую неделю новая подружка. Тоже мне, образец для подражания. У них, кстати, в отделе одни женщины и он среди них, как петух в курятнике. Я даже думаю иногда, может она мне изменяла с ним... хотя, нет, вряд ли. И почему такие женщинам нравится?
- Вы, наверное, в школе отличником были?
- Я? Да, а что?
- Девочкам нравились?
- Ну... пожалуй, нет. Не очень...
- Готов поспорить, что был в школе некий хулиган из седьмого "б", беда родителей и головная боль учителей, а девочки только о нём и говорили, да ещё спорили, к кому он подойдет на дискотеке.
- Да, был такой. Только не в "б"-классе, а...
- Неважно, - перебил я. - Девочки вздыхали и всё ждали, когда он обратит на них внимание. Но проходит год или два и все понемногу понимают, что тот самый классный парень не так уж и хорош, и не было никакого смысла размазывать слёзы и сопельки по щечкам, украшенным подростковыми прыщами. Время идёт, на смену прыщикам пришли первые морщинки, а образ хулигана из седьмого "б" так и не даёт девчонкам спокойно жить. Только теперь это именно образ, мираж, украшенный юношескими мечтами, "мол, тогда были настоящие чувства, не то, что сейчас". Вот и тянутся наши повзрослевшие девочки к плохишам. Хотя, копни поглубже, и становится понятно, что с плохими парнями дамам хочется немного поиграть, а вовсе не ждать их каждый вечер с работы.
- Это всё здорово, но мне что делать? Я никогда таким не был и не буду.
- И замечательно. Я Вам не предлагаю войти в образ плохого парня. Всё равно не получится, да и смысла нет никакого. Вопрос в другом. Я не думаю, что Вашей супруге нужен тот человек с работы о котором она рассказывает. Скорее, ей хочется немного разнообразия. Не поймите превратно, "разнообразие" - не в смысле отношений с другим мужчиной, а в плане немного украсить свои будни, почувствовать себя желанной и любимой. Я понимаю, что это проще сказать, чем сделать, но если хотите возвращаться домой с удовольствием, то надо немного усилий приложить. Вы когда последний раз куда-нибудь вместе ходили?
Сергей задумался. Он поправил воротничок рубашки, почесал шею и проследил взглядом за мухой, бьющейся о стекло.
- В ресторане были на мой день рожденья. В феврале месяце.
- А если не брать дни рожденья, новый год и восьмое марта?
- Не помню...
- Рутина - первый враг семьи. Порой жизнь напоминает хождение по кругу: утром завтрак, потом отправились на работу, вечером он сидит перед телевизором, а она гремит тарелками на кухне... Обычно это кончается тем, что один из супругов задает себе вопрос: "и зачем мне вообще всё это надо?"
- Меня такие мысли последние полгода не оставляют. Вспоминаю, как было, когда мы начали встречаться, я ночами не спал, как увижу её, так сердце колотиться начинает, всё не мог понять, за что на меня такое счастье свалилось. А сейчас...
- Любовь, похожая на бурное пламя не может длиться бесконечно. Или Вы действительно думаете, что при виде возлюбленной сердце будет колотиться и спустя десять лет? Конечно, такое невозможно. Вопрос в том, чтобы пожар в душе превратился в ровный огонёк. Очень плохо, если остаётся только пепел. Мне кажется, что угли ваших отношений ещё горячи, осталось только их раздуть. Да, ещё один вопрос к Вам. Как часто сексом занимаетесь?
- Два раза в неделю. Вторник и пятницу.
- Что?! - я не поверил своим ушам. Неужели они действительно занимаются любовью строго по расписанию? Тогда меня не удивляет, что Таня с завистью смотрит на своего коллегу.
- Два раза в неделю, - повторил Сергей. - По вторникам и пятницам. А какое это имеет значение?