Евгений Телишев

УХО СИЛЬНО СТИЛИЗОВАНО

1. Общие замечания

2. Ухо

3. Сильно

4. Стилизовано

5. Резюме

1.

Ахиллес, преследующий черепаху, - давно избитая метафора для образа ученого в его вечной погоне за истиной. И действительно, ученый мир - и археологи здесь не исключение - единодушен в одном: абсолютная истина недостижима, возможны только ее аппроксимации. Затянувшаяся пробежка. Немудрено, что у Ахиллеса двоится в глазах: рядом с черепахой истины ковыляет, кажется, столь же недосягаемая вторая, имя которой - реальность. Полистаем труды по социологии науки . Там сказано, что реальность и истина тесно, иногда почти до неразличимости, связаны в сознании ученых, хотя законность этой связи и является предметом постоянных дебатов. Для нас важно следующее: требование - в разных формах - того и другого лежит в основе профессиональной этики практически любого ученого и несет в себе как моральный, так и методологический смысл.

Фраза, вынесенная в заголовок данной статьи, выхвачена наугад из ученого текста, принадлежащего перу двух уважаемых в археологическом мире авторов . Положительное научное содержание всего этого текста для наших целей несущественно, и не только потому, что мы не собираемся вторгаться на территорию, лежащую далеко за пределами нашей компетенции. Фраза, ставшая предметом нашего скромного внимания, из тех, которые даются как бы вскользь, она, по видимости, не несет важной для общего смысла текста концептуальной нагрузки и сообщает, кажется, нечто само собой разумеющееся, как для автора, так и, предположительно, для читателя. Именно эти ее свойства - очевидность и непроблематичность - делают ее подходящей для целей нашего анализа и реконструкции неявных, почти бессознательных, предпосылок, которыми руководствуются авторы, и которые лежат в основе их рассуждений. Стоит нам принять эти соображения хотя бы в качестве рабочей гипотезы, как наша, почти наобум вырванная из контекста, фраза сворачивается в кольцо и становится невидимой границей, очерчивающей зрительное поле авторов, окружающей весь корпус ими высказанного и продемонстрированного плотной, удушливой завесой того, что, выражаясь в духе Леви-Стросса, никогда не говорится, и нигде не записывается.

Итак,

2. УХО

" - Я люблю твое ухо..."

В.В.Набоков. "Король, дама, валет"

Нет никаких сомнений в том, что в предложении "Ухо сильно стилизовано" слово "ухо" играет, в грамматическом смысле, роль темы, то есть того платцдарма уже известного, с которого, собственно, и начинает свое движение сообщаемое - рема. "Ухо", таким образом, становится для авторов давно утрамбованной (кем, кстати?) стартовой площадкой дискурса и ни в коей мере не является предметом авторской рефлексии. Между тем, опознание уха как "уха" - далеко не тривиальная операция, и особенно в нашем случае. Напомним, что текст, из которого, прямо скажем, похищена наша фраза, представляет собой описание бронзового навершия, выполненного в так называемом "зверином стиле" и относящегося к эпохе, в ученых кругах получившей название "скифской" (7-3 вв. до н.э.). Известны так же странные трансформации, характерные для этого стиля. Так, "ухо", если уж на то пошло, может оказаться скорее "клювом", а то и "глазом". Мы, конечно, сильно упрощаем. Важно то, что в этом, как и во множестве других, похожих, случаев, пресловутое "ухо" представляет из себя небольшой бронзовый завиток , и вряд ли может быть идентифицировано вышеупомянутым способом в отрыве от целого, особенно человеком несведущим. Тем не менее, авторы смело признают в этом металлическом завитке "ухо" и быстро идут дальше. Они не склонны подвергать анализу свои устоявшиеся визуальные привычки, а тем более их происхождение (что было бы для ученого только естественно), и в этом смысле недалеко ушли от трехлетнего ребенка, который легко признает в точке, сделанной карандашом на бумаге, глаз (точка, точка, запятая...), подчиняясь принудительной силе структуры. Cколько в этой - пассивной - позиции "науки" - судить читателю.

Нечувствительность к контекстам сыграла с авторами злую шутку. Тематическое положение термина во фразе с неизбежностью приводит нас к мысли, что ухо - львицы ли на ассирийском рельефе, животного ли, увиденного в зоопарке, собаки ли в пейзаже Ренуара [1], - все едино. Статус термина неартикулирован, раличиям не воздается должное, пародоксальным образом упраздняется сам предмет исследования. Мимоходом брошенное "ухо", по замыслу авторов, должно, пройдя всю толщу более или менее удачных репрезентаций, пробиться к своему идеальному референту и получить в этом единении свой подлинный и единственный, смысл. Происходит, однако, нечто совсем другое. Зависнув между контекстами, в неком Лимбе "само собой разумеющегося", "ухо" становится пустым звуком. Выброшенное за пределы всякой концептуализации, ухо истончается, почти теряет плоть. Оно похоже на хрупкий осенний лист, вложенный в конверт, на котором забыли написать адрес.

Позволим себе предположить, что источних этих трудностей - в заскорузлых представлениях о статусе "реального" (черепаха, хотя бы одна из них, давно уже поймана, говорят нам), в корреспондентной теории истины и почтенной теории "мимесиса", исчерпывающей, как кажется, в представлении наших сочинителей, проблему эстетического объекта. Между тем, исследования эстетической составлящей археологических артефактов могло бы быть, на наш взгляд, чрезвычайно плодотворным. Самореферентная природа искусства ( освобождает ученого от ностальгических поисков соответствий за пределами произведения и концентрирует его интерес на систематическом исследовании и расшифровке формальных кодов, характерных для той или иной культуры.

Наивную позицию наших ученых не спасает и апелляция к психоанализу. Ведь даже истолковав ухо как субститут вагины (а это верно не только для снов и оговорок - вспомним хотя бы "Кама-сутру") - мы увидим в авторах только жертвы их собственного бессознательного. Не придавая уху никакого содержания, ограничив его пассивной ролью грамматической темы, они, вне всякого сомнения, отмежевываются от изначального ужаса, который - независимо от их воли - внушает им этот знак кастрации. Нелишне будет напомнить читателю, что вагина (часто зубастая, как в древних, так и новых, мифологиях), сама может кастрировать [10]. Ясно, однако, что психоаналитический поворот в нашем исследовании не сулит авторам никаких лавров, во всяком случае, на ученом поприще.

Перейдем к реме - содержательной части фразы. И сразу оправдываются наши худшие опасения, ибо следующее слово -

3. СИЛЬНО

"...реализм, единственное определение которого

состоит в том, что он пытается избежать вопроса

о реальности".

Ж.-Ф. Лиотар

Есть над чем подумать. Чтобы не остаться один на один с этим "сильно" и не быть окончательно раздавленными его монументальным величием, заглянем, так сказать, авансом, в последнюю часть фразы, в "стилизовано". Будем удерживать "стилизовано" на заднем плане нашего рассуждения, хотя ниже и намерены посвятить ему отдельную главу.

Определительное наречие "сильно" провоцирует к продолжению цепочки сравнительных форм: "сильно", "сильнее", "еще сильнее", "сильнее некуда", "слабо", "почти не" и т.д. За частоколом этих безобидных вариаций притаилась опасность, о которой авторы, похоже, и не подозревают, и которая легко может поставить под удар все их благие намерения.

Ведь из этого "сильно" со всей неизбежностью следует, что существуют степени т.н. "стилизации", а "наше" ухо занимает некую промежуточную позицию между... чем и чем? Вот тут-то и начинаются проблемы. Легко, тем не менее, догадаться, что фоном для этого "сильно" является для авторов нечто вроде длинного ряда "стилизаций" различной степени. Можно биться об заклад, что крайние точки этой цепи для обоих исследователей теряются в неком успокоительно - неопределенном тумане. И это тем более верно, что не будь этого тумана, ученым пришлось бы ответить на множество труднейших вопросов. В частности, какова природа и существенные для исследователя свойства объектов, начинающих - с одной стороны - и заканчивающих - с другой - упомянутый умозрительный ряд? Следуя своей собственной логике, уважаемые авторы должны были бы заключить, в частности, что последнее звено цепи представляет собой предельную степень стилизации. Можно ли, и - как? - еще опознать в ней ухо, особенно если отсутствуют другие члены ряда?

Последнее замечание приводит на мысль идиллическую картинку, некий археологический фантазм: человечество в ходе своей истории и некоего равномерного развития (или деградации - это уже дело вкуса) продуцирует все более (менее) "стилизованные" изображения, при этом промежуточных форм всегда в избытке. Тогда вопрос идентификации был бы просто забавой, особенно если забыть о беспокоящем вопросе начала.

Увы, нет картины, более далекой от действительности. Даже непосвященному ясно, какое многообразие форм и стилей нагромоздило человечество за свою историю и которые являются взору пытливого исследователя во всем своем фантастическом блеске. И тут с нашим "сильно" просто нечего делать. Кто возьмет на себя смелость решать - чья скульптура "сильнее" "стилизованна" - древних инков, или эскимосов? Египтян, или китайцев? Критерий не работает, и вот почему: разные культуры вырабатывают собственные визуальные предпочтения, свои насквозь культурные зрительные коды. Сравнение этих кодов с чем-то им внеположным во первых, бессмысленно, а во вторых, бессмысленно. В обоих случаях резоны разные.

Тон и все построение анализируемой фразы не оставляют читателю иного выбора: "стилизовано" авторы понимают как отклонение от изначально данного, равного самому себе, не затронутого никакими репрезентациями, аутентичного образца. Мы, признаемся, сильно подозреваем, что для наших авторов естественным кандидатом на роль первого звена в упомянутой выше цепи стилизаций было бы то, что за неимением более подходящего слова, можно назвать "реальностью".

Если принять расширенную точку зрения на язык, то языком будет и искусство. Первое "бессмысленно" вытекает из того , что нельзя сравнить то, что говорит - язык - с тем, что молчит - реальностью. Иными словами, нельзя сравнить то, что существует, с тем, чего нет.

Вещи молчат. За них говорят ученые. Они скрываются за кулисами, ниточки спрятаны, ученые изменяют голоса до неузнаваемости, их голоса представляется нам голосами вещей, голосом самой реальности. Старый, но до сих пор срабатывающий трюк, обеспечивающий ученому алиби.

Второе "бессмысленно" следует из того, что даже если мы и вообразим такую фантастическую инстанцию, как "реальность", относительно которой устанавливаются градации т.н. "стилизации", трудности, возникающие в ходе этого мысленного эксперимента, становятся совершенно непреодолимыми. Не нужно быть провидцем, чтобы понять: изобрести правила преобразований, некую машину, на входе которой была бы "реальность", а на выходе - артефакт в требуемом стиле (обратная операция, как мы уже поняли, тоже должна быть возможна) - не под силу никакому гению. И должны ли быть эти правила универсальными, или для каждого "стиля" нужно изобретать новые?!..

Но, предположим, кому-то удалось построить такую машину (в страшном сне, например). Чего бы он добился? Немногого, как нам представляется. Все изображения мира обрели бы свое место в странной иерархии по признаку "ближе - дальше" к исходному образцу. Упразднены специфические универсумы культур, загадки не существует, исчез предмет исследования.

"Сильно" наших авторов, таким образом, вянет, как тепличный цветок под порывами холодного ветра, от одного простого вопроса: по сравнению с чем? Все стили являются культурными кодами, управляемыми законами кода, а не соответствиями некой универсальной, внеисторической, инстанции. В этом смысле все стилизации равноправны, у них нет степеней. То, что мы, в силу своих визуальных привычек, называем реализмом - только один из множества кодов, метаморфозы формы, которая, как Протей, может принимать разные очертания. Поэтому это "сильно" не спасет даже предположение, что ученые имели в виду примерно следующее: ухо сильно стилизовано по сравнению, скажем, с мордой. (Хотя это звучало бы странно, так как древнее искусство, как правило, поражает цельностью и редким единством стиля). Но пусть мы имеем дело с какой-то переходной формой, в смешанном стиле. Исходя из вышесказанного, б.м. осмысленной фразой в этом случае было бы "по-другому", но никак не "сильно".

Последнее слово фразы -

4. СТИЛИЗОВАНО

О самом слове почти нечего сказать - настолько оно бессодержательно. Заимствованное из лексикона обитательниц пансионов для благородных девиц, оно не способно, на наш взгляд, не только служить целям исследования, но даже и просто описания. Все, что мы сказали относительно "сильно" остается в силе и для "стилизовано". В то же время, в контексте всей рассматриваемой фразы, это слово несет важную смысловую нагрузку и, ретроактивным образом, наделяет своих предшественников по фразе вполне определенным смыслом. Слегка предвосхитив события, в предыдущей главе мы, надеюсь, уже показали, что этот корабль смыслов неизбежно перевернется и пойдет ко дну, едва только рабочие обрубят веревки, и корабль скользнет со стапелей в беспокойные воды гавани.

5.РЕЗЮМЕ

"Исходя из самых добрых побуждений,... попросту

перепутали реальность с наибольшим количеством

возможных измерений"

Ж. Бодрийяр "О соблазне"

Причины катастрофы коренятся в существенных дефектах конструкции. Наша сакраментальная фраза, образуя границу зрительного поля исследователей, сама, по понятным причинам, остается невидимой. Ведь справедливо замечено, что для того, чтобы увидеть эту границу, необходимо видеть и за ее пределами. Такая трансгрессия мыслима только для внешнего наблюдателя, роль которого мы и выполнили в этот раз в меру наших скромных возможностей.

За пределами этого магического круга мы обнаружили некоторые важные, но, по видимости, не осознаваемые авторами, мыслительные схемы, неявные предрассудки, управляющие всем ходом их рассуждений и мешающие им делать интересные и содержательные заявления о природе древнего искусства. Основной из этих предрассудков, на наш взгляд - фетишизация термина "реальность". Нужды нет, что это слово издавна было в фокусе интеллектуальных и политических баталий в разные эпохи. Важно то, что авторы некритично относятся к этому термину, неспособны выработать собственную позицию к тому, с чем они, предположительно, имеют дело и принимают его как нечто само собой разумеющееся.

У археологов - а наши исследователи археологи - такая позиция часто приводит к довольно забавным психологическим (здесь мы уже покидаем твердую почву нашего примера с "ухом") последствиям. Тщась захватить предмет исследования в математические - а, значит, заведомо "научные", как он полагает, сети, - археолог неизбежно фетишизирует операцию измерения, отправляет, следуя всеобщему сциентистскому поветрию, культ цифры. Не то, чтобы археолог был некомпетентен в математике или некорректно использовал её инструментарий. В этом смысле ему далеко до героев книги Сокала и Брикмона [2]. Ведь математические операции, которые использует археолог в своей деятельности, редко выходят за пределы первых двух, максимум, четырех, арифметических действий и простейших правил, почерпнутых из начального курса геометрии. Это не мешает ему, однако, придавать почти сакральное значение измерительным инструментам. С их помощью он опрокидывает аргументы оппонентов, наказывает нерадивых, вытаскивает истину на свет божий. Линейка становится в руках археолога жезлом жреца, тем - градуированным - фаллосом, которым ученый вносит в мир закон и порядок и утверждает в его, внушающей непосвященным ужас, тени собственную волю к власти. Но это уже не имеет прямого отношения к теме наших заметок.

Добавим только, что предлагаемая читателю реконструкция, естественно, далека от "реальности". Небольшое пространство фразы из трех слов, использованное нами для анализа - узкий шурф в поле неведомого - и не позволяло надеяться на большее. Тем не менее, давно - более двадцати лет - имея дело с археологами, и даже работая с ними бок о бок, мы довольно хорошо знакомы со стилями их работы и манерой мыслить. Поэтому мы надеемся, что не все, сказанное выше, совсем безосновательно.

1. Пример с Ренуаром не случаен. Попробуйте фрагментировать силуэт собаки на его картине "Набережная Сены", что в Пушкинском. Лишенная поддерживающей силы целого, собака распадается на несколько беспорядочно брошенных на холст мазков. Об ухе уже и речи нет.

2. А.Сокал, Ж.Брикмон. Интеллектуальные уловки. М., ДИК, 2002.