Лизаветта Тугендбунд всегда одевалась тепло. Скажу даже, по степени взглядо- и термоустойчивости она могла бы дать фору костюму магзащиты КгО-5, который Иннокентий надевал за минуту тридцать три секунды, не забывая сунуть предохранительный клапан под опорный ремешок. И если вам это ни о чем не говорит, то лучшего результата в учебной роте не было за шестьдесят четыре года.
Но вот за те пару лет, что Иннокентий учился на факультете инженерной магии, никто и никогда панночку Тугендбунд без груды одежды не видел. Конечно, в результате поползли слухи - слухи разные и противоречивые - о неземной красоте, скрывающейся в недрах платьев, водолазок и пиджаков, или, быть может, о страшной тайне...
И, надо ж было такому случиться, сплетни добрались до Иннокентия. Ему втемяшилось, так крепко, как обычно втемяшивается молния в землю, а в грудь упыря - осиновый кол, лицезреть Лизаветту Тугендбунд во всей ее естественной красе. А посему, пожевав соломинку и вызвав малороссийского демоненка-помощника, Иннокентий стал выщупывать план.
Герой подошел к делу сему с тщанием и рвением, достойными иных великих мужей - тех несчастных, что канули в Лету, сраженные навеки идеалами женской красоты. Иннокентий чертил схемы, Иннокентий пыхтел и строил диаграммы, функции, логарифмы, рычал и вычитывал подходящие случаю магические формулы - готовился к бою, как в свое время турки к взятию Константинополя.
Но турки никогда не имели дела с Лизаветтой Тугендбунд.
Она игнорировала ухаживания, не желала бесед и не слушала музыки. Не ходила на встречи студентов, и в L'Opera. Черт побери, она даже в туалет, кажется, не ходила.
- Ууу, - говорил демоненок, хватая ручками голову и пуская из ушей адский дым. - Иннокентий Пантелеймоныч, душа моя, позвольте я вам дьяволицу вызову! Сил больше нету!
Но Иннокентий был человеком принципа.
Он штурмовал эту крепость день за днем, брал ее в кольцо, заходил с флангов и терзал кавалерийскими наскоками, а иногда и пытался взять измором. Иннокентий обстреливал неприступные бастионы изящными словесами и букетами хризантем, бомбардировал коробочками мармелада из торгового дома Зашипеевых и импортной колбасой по сорок семь - сорок!!! - рублев за штуку. Все было тщетно.
И так бы оно продолжалось дальше, кабы Иннокентий не осознал единственный выход - вызвать Лизаветту Тугендбунд на дуэль с обязательством.
- Вы, пан Соколенко, никак с ясеня рухнули? - поинтересовалась на его вызов затворница. - Где ж это видано, чтобы даму на бой приглашать?
- Так ежели вы в театру не желаете...
- А чего мне желать туда? Вы, вон, не хуже Гамлета - сто пятьдесят вопросов и все риторические.
Иннокентий уже было скуксился, но доведенный до белого цветения демоменок так ущипнул героя нашего за ребра (поскольку в кармане сидел), что тот выдал скороговоркой:
- По закону чести отказать не можете!
Ну, не можем, так не можем - пришлось Лизаветте согласовывать время и условия, секундантов и прочую ерундень.
В назначенный час, в семь пополудни, на берегу у невразумительной речки-вонючки собрались противоборствующие силы.
- Сим дуэль учебную, номер пять тыщ восемьсот шесть, объявляю открытой, - возвестил декан кафедры боевой магии, Ираклий Кабанийский.
Бойцы разошлись на сто метров и с легким хлопком - повинуясь взмаху преподавателя - посреди образовался ровный песочный квадрат.
- Дуэль ведется подконтрольными големами до полного уничтожения соперника. Вид и форма големов не регламентируются. Баллы за победу в учебной ведомости не учитываются. На-а-... ачинайте!
И засверкали молнии, заревел гром да полетели клочки по закоулочкам. Дирижабли и бронепоезда, танки и дивизии, самолеты и пароходы размером не больше мячика для гольфу покатились друг на друга, кромсая без остановки песочными снарядами (потому как и сами были из сего материала сделаны) ненавистного врага.
- Гриба пускай! - шипел демоненок, жужжа крыльями над ухом, точно назойливый комар во время послеобеденного сна.
- Аррр! - отмахивался Иннокентий и кидал в бой новые силы: грозовые тучи, что водяным напалмом плавили вражеские отряды до бесформенно-мокрого песка.
Войска Лизаветты начали отступать, минируя по пути каждую пядь земли и поддерживая отход кучным артиллерийским огнем. Ринулся, было, вперед Иннокентий и встал: пройти нельзя, назад - не по-мужицки. Как тут быть?
Да еще сбоку с воплем "Игого" повылезала из засады вражья конница, да как вдарила по тылам - у главнокомандующего аж из глаз слезы брызнули.
Лизаветта заулыбалась и выдвинула авиацию. "Вжииих", - пронеслись истребители над дрогнувшей армией нашего героя, сея в рядах смерть и разруху.
- Ах, так? - выпучил глаз Иннокентий. - Ну, держись!
"Чпок!" - возник во вражеском стане лазутчик-политрук и принялся переманивать на свою сторону бригады Тугендбундов.
Не успела Лизаветта и глазом моргнуть, как начали ее отряды один за другим капитулировать и устраивать банкет.
- Так нечестно! - обиженно топнула она ногой в многослойных шароварах.
Честно-нечестно, а спустя пять минут уже все поле праздновало победу нашего героя: песчаные солдатики пили песчаную бормотуху, стреляли песчаный салют и занимались втихаря от разошедшегося политрука прочим непотребством.
А все почему? А потому что Иннокентий хорошо учился.
- Ну, дружок! Чтоб ты на коллоквиуме так работал. Давай свое обязательство, - восхищенно покачал головой декан.
- Желаю, чтобы панночка одежду с себя всю сняла, да предо мной предстала.
Лизаветта побледнела аки мел и развела руками.
- Соколенко! - вздернул бровь Кабанийский. - Ты ум потерял что ли?
- Никак нет, Ираклий Серафимович, желание от самого, понимаешь, сердца.
- У тебя сердце куда-то не туда свалилось.
- По закону чести спорить с обязательством не должно.
- Тьфу! Научил на свою голову. Ну, не серчай, Лизаветта. Придется тебе... Хотя... - возникла на лице Кабанийского задумчивая мина.
Декан наклонился к уху дивчины, нашептал. Та в ответ кивнула и, загибая пальцы, что-то подсчитала.
- Значитца так. Дабы честь панночки не уронить и твою фантазью исполнить, так сделаем: на Лизаветте сейчас семнадцать предметов обмундирования. Мы тебе разрешаем в день с нее один снимать, но при этом на следующие сутки он на место возвращается. Таким образом, за семнадцать дней условие будет выполнено.
- Ап! - поперхнулся Иннокентий. - Да ведь...
- Цыц! Устроил тут, понимаешь, балет декаданса.
Пришлось Иннокентию этим и довольствоваться. А все почему? А потому что мысли свои лучше формулировать надо было.
Первым делом герой наш снял с Лизаветты плащ. Под ним обнаружились две сорочки, жилетка, галстук, брюки и кружева в немыслимом количестве.
Затем были выдворены сапоги, шляпа, перчатки и шарф. По-прежнему без какого-либо видимого результата: как была Тугендбунд одетой, точно мариупольская свежевскопанная капуста, так и оставалась.
- Да как же я посмотрю, ежели только одну штуковину убрать можно?! - воскликнул Иннокентий, провожая предмет своих вожделений горестным взором.
А предмет сей, точно в отместку, принялся с первого дня перед паном Соколенко маячить, как оазис перед бедуином, да страсти в сердце Иннокентия бушующие час от часу накалять.
- Душа моя, может... я к ней невидимкой и в ванну? - предлагал время от времени демоненок.
- Да нехорошо как-то. По чести должно.
- Ох, - вздыхал в ответ продукт адских генных технологий и бился головенкой об стол.
Наконец выбор Иннокентия пал на трусики.
- Ах, ну ладно, - повела бровью Лизаветта и вышла в уборную. Вернулась она с упомянутым кружевным предметом в руке, без плаща и с юбкой, разрезанной сбоку.
И тут - глядя на мелькающие там и сям бледно-розовые икры панночки, да смотря на ее трусики, лежащие пред ним на столе - Иннокентий вдруг понял: одержал он тогда на поле самую что ни на есть Пиррову победу.
- Ах, Инноке-ентий... Иннокентий, скажите, а что вы думаете о методах четырехтактной трансдукции в пост-торсионных бета-полях? - спросила Тугендбунд, издевательски медленно расстегивая сапоги - дабы переодеться в сменную обувь.
- Н-ничего не... не думаю, - промычал наш герой, не в силах оторвать взгляда от расходящейся миллиметр за миллиметром молнии.
- Иннокентий, как же можно?
- М-мууу, - лицо Иннокентия пошло пятнами и, не выдержав больше этой муки, он выбежал вон.
Триумф Соколенко обернулся полным кошмаром. Лизаветтин костюм теперь не просто скрывала тайну - он дразнил и звал, обнажая то загорелые предплечья, то нежную шейку, то самый краешек вожделенной талии. Дивчина все чаще сама подходила к Иннокентию и спрашивала, что снять, сопровождая сие разного рода советами:
- Может быть маечку? Сегодня одну ее и надела под рубаху, а жарко-то с утра!
- Колготочки? Вы только скажите, как снимать: сверху, в колечко сворачивая, или снизу, за мысочек тянуть? Вам, Иннокентий, каковая технология больше нравится?
- Ах, Иннокентий, я заместо белья нижнего ленточку надела парадную. Как же теперь быть?
И Иннокентий снимал. Ленточки и ниточки, фуфаечки и поясочки, рубашечки и гольфы - все они падали к его ногам, дрожащим, аки рессоры, от непомерного, растущего день ото дня вожделения.
Иннокентий потерял сон, Иннокентий лишился здорового цвета лица и, едва с ним кто-то разговаривал, принимался обсуждать детали женской одежды.
А все почему? А потому что головой думать надо было.
Настал последний, семнадцатый день. Соколенко опасливо поглядывал на вход в лабораторию и рисовал, чертил, малевал никому не понятную схему.
- Н-нет, ну как же. Ведь как-то все-таки можно... - едва не плакал он, оставляя грифелем на бумаге глубокие борозды.
Перед его мысленным взором плясали чертями сотни предметов дамского гардероба: то кружились в хороводе, то давали, улюлюкая, стрекача.
- Инноке-ентий? - раздался в коридоре голос, от которого у героя нашего тут же случился нервный тик.
- Н-нету, - бессильно махнул Соколенко на дверь. - У-уйди.
- Ах, дражайший мой, вот вы где, - заулыбалась, входя, Лизаветта. - Вы часом от меня не прячетесь? Не должно даму без общества оставлять. Что сегодня снимем?
Иннокентий моргнул и посмотрел в окно. Его обуревали мысли кинуться туда и бежать, бежать, бежать до самой Канадской Границы, если таковая действительно существовала. А затем бежать еще дальше - до какой-нибудь окаянной Астралии или Океании и зарыться там головой в песок, как самый что ни на есть настоящий страус.
- Инноке-е-е-ентий, - гулкое эхо заполнило его голову, громыхая там яростным набатом. - Сдерите же с меня последнюю вещицу! Будьте мужчиной, Иннокентий! Инноке-ентий...
Соколенко повернулся к панночке, бормоча что-то совсем невразумительное:
- Снимать, не снимать. Должно, задолжно! Снимать, не снимать. Снимать...
- Ах, бедненький. Совсем, плохой. Так и быть, я сама тогда.
Тут Лизаветта встала пред ним, расстегивая пуговки на рубашке. Выглянула полосочка кожи чуть ниже шеи, еще... синяя лента бюстгальтера, изгиб животика. Р-раз! - панночка сдернула назад сорочку, обнажилась чуть ли не вся - только лифчик, шорты и сапоги. Д-два! - взвизгнула молния на шортах, и с легким шелестом те скользнули на пол. Тр-ри! - упал, кружась, бюстгальтер. ЧЕ-ТЫ-РЕ!!! - Лизаветта ловким движением сняла трусики и повесила их на ухо окаменевшему, будто атлант (из тех, что на Четвертой Подколпачной балкону держат), Иннокентию.
- Ах, чуть не забыла, - дивчина вытащила заколку, и волосы, гладя и лаская, заструились по ее телу. - Иннокентий? Инноке-ентий? Иннокентий, вы живы?
Иннокентий - с похожими на блюдца глазами и десятибалльным дрожанием во всех конечностях - вышел из университета и рухнул на ступеньки.
- Ну? - примчался демоненок. - Иннокентий Пантелеймоныч, видели?
Тот посмотрел на летуна - так, будто в первый раз в жизни увидел... и вдруг зарыдал.
- Душа моя, вы чего?
Но Иннокентий только отмахнулся и продолжил истошно плакать.
- Совсем худо?
- Ыыы! - послышалось нечленораздельное между всхлипами.
- Дед мой Сатана, неужто... - демоненок заозирался, - мужчина?
- Н-неееееет! - ревя, точно юная девица, ответствовал Иннокентий.
- Так что тогда? Что там было?
- Э-это б-было, - с трудом выдавил Иннокентий, - п-прекрасно!
И продолжил рыдать в три ручья.
|
