Меланхолия Самарии Родердейл
Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
|
|
||
 Королева без народа, супруга и еды. Что же с ними всеми стало? | ||
|
|
||
Королева без народа, супруга и еды. Что же с ними всеми стало? | ||
![[]](/img/t/terehow_andrej_sergeewich/mel/300px-melencolia_i_durero.jpg)
- Помню, было девятнадцатое мая: шел дождь, как сегодня; а ты пела, - голосом, холодным и бесцветным, каким она обычно и говорила, промолвила королева. Некрасивая. Не умная. Не счастливая. Самария сидела за столом: головой оперлась на согнутую в локте левую руку, правой - очень медленно отводила назад серебряную ложечку и еще медленнее, слабее с каждым разом била по яйцу. "Цок. Цок..." Королеве было холодно - камин с жиденьким пламенем совсем не спасал от гулящих сквозняков - и она тщетно куталась в шаль. "Цок. Цок..." - Да, ваше высочество, - склонила голову старушка. Сухонькая, долговязая и с добродушным лицом. Королева знала ее всю сознательную жизнь. Стук ложки по яйцу. Шорох дождя. Слабый скрип приоткрытого окна, за которым - далеко внизу - озябшие холмы и тропинка. Последнюю давно и бесповоротно затопило. - Лиз, я уже видеть не могу эти яйца, - не то вздохнула, не то зевнула Самария, и рука с ложечкой обессилено уронилась на стол. - Госпожа, простите, у нас ничего больше нет. Пара курочек, петушок и три мешка пшена. Нужно идти в деревню за едой, но... - Дорогу размыло, - сухо закончила за служанку женщина. Порыв ветра толкнул створку окна, и та со стуком распахнулась. - Двенадцать дней дождей. Такое бывает? Нет, не закрывай, - остановила движение служанки Самария, - сквозняк - это единственное, что еще отличает мой замок от склепа. - Хорошо, ваше высочество. - Лиз. - Да, госпожа? - карие глаза старушки всмотрелись в Самарию. - Почему меня никто не навещает? Когда я увижу моих людей, послов других государств... Кого-нибудь?! Сколько прошло... год? - Да, госпожа, год. Вы и сами знаете, у нас мало людей в королевстве, госпожа; для других государств мы не представляем интереса. А ехать вы не захотели. - Не хочу никуда ехать. Вообще ничего не хочу. Лучше буду королевой без подданных, - уныло констатировала женщина и стукнула по яйцу, - без нормальной еды, - еще один удар, наконец, разбил с хрустом скорлупу, - без нормального короля. Самария оставила еду в покое и потянулась к надорванному конверту - пастельно-зеленому на фоне белой скатерти. - Он только написал, а я снова жду следующее послание, - королева достала бумагу - шлифованную, с уже помятым уголком - и понюхала ее. - Не разберу, чем пахнет. Как думаешь, он пользуется парфюмом? - Ваш сын всегда умел преподнести себя, госпожа. - Да. Да, он точно душится чем-то. Уже такой взрослый... - женщина слегка улыбнулась - как улыбается только мать, что видит возмужавшего ребенка. "Дражайшая и любимая матушка, спешу сообщить, что осел ныне в городке Арканвич, что близ Тихой Долины. Здесь из одного окна видны горные кряжи и озеро, а из другого - хвойный лес. Когда облачно, тучки спускаются совсем низко и, если подняться по склону, можно ходить сквозь них, как среди густой травы. Я снимаю комнату в пансионе "Маленькая баронесса" - из четырнадцати номеров у меня четырнадцатый, самый дальний и высокорасположенный. На моем этаже жильцов нет, но вообще тут обитают еще восемь человек. Хозяева - очень милые и добрые люди, они всячески помогают мне освоиться. Вы помните, я говорил, что последнее время увлекся зданиями, у которых есть своя, уходящая корнями вглубь веков история? Видели бы вы местную тюрьму! Нет, не беспокойтесь, матушка, это здание теперь - обитель исторического общества Арканвича. В камерах висят картины, стены обклеена обоями - если бы не решетки, никто и не подумает, что находится в бывшей тюрьме. Сейчас я изучаю документы по истории города - переписи населения, древние газеты и планы застройки. Хочу понять, кто тут бывал, работал, кто художник всех этих полотен и, особенно, кто на них изображен. К слову, одно вы можете знать - репродукция висит у нас в замке, в Фиолетовой зале. Называется "Карающий рок над Арканвичем". Посмотрите ее. Хорошо? Еще я ходил купаться на местное озеро. Горожане его почему-то не жалуют, но мне до безумия нравится пейзаж и безмятежно-спокойная гладь воды. Думаю, вам бы здесь тоже понравилось. Напишу вам, как узнаю что-нибудь новое. Ваш сын". Самария рассеянно улыбнулась и, мучительно потянувшись, положила письмо: - Последнее время ноги ноют. - У меня тоже, ваше высочество. Погода. - Да, точно. Погода. Пойду, отдохну. Это яйцо высосет из меня все силы. Королева вышла из комнаты и по сумрачному, полному густых теней коридору двинулась к спальне. Где-то сзади тонко звякнул фарфор - Лиз начала убирать посуду. Ажурно-нежное эхо смешалось с отзвуками шагов и пронеслось по лабиринтам заброшенных комнат - давно закрытых, полных пыли, воспоминаний и теней. Как он говорил? "Карающий рок над Арканвичем"? Тихая зала окружила Самарию монотонностью фиолетового цвета - на стенах, мебели, занавесках. Пейзаж. Девушка с камелиями. Портрет какого-то предка королевы. И... Самария оступилась - на полотне, созданном лишь из оттенков багрового и черног, стояли изможденные заключенные и мужчина в запачканном кровью фартуке. Палач? Один шаг вперед, и мрак чернильным омутом накрыл королеву. Круг света - источник очень высоко, не разглядеть. Внутри этого рыхло-белого сияния Самария: сидит на лестнице и устало массирует лицо. Королева блуждает уже несколько часов, но конца не видать. Подниматься наверх? У пещеры (туннеля? ямы? бездны?) нет ни боковых стен, ни основания - сваи уходят далеко вниз. Через равные промежутки пепельные круги света. Женщина встает - неловко и заторможенно - и спускается в темноту. Шорох шагов. Самарии и еще чьих-то, которые преследуют навязчиво и неотступно, - следят, но не приближаются. "Шух. Шух. Шух". Стон. - Здесь есть кто-нибудь? - хватается за выпрыгивающее сердце Самария. - "Она придет за мной, - поет кто-то. - Она услышит голос мой". - К... Что? Кто? - Ах, да. Постоянно забываю, что не одна тут, - без особого удивления или восторга заявляет певица, - Где ты... - королева тщетно водит перед собой руками, - не вижу. Раздается шарканье, и в круг света внизу входит женщина. Одну ногу она странно подволакивает. - Кто ты? - Самария опасливо спускается к незнакомке. - Что это за место? У девушки - совсем молоденькой, с круглым приятным лицом и челкой до бровей - запеклась под носом кровь. - Мария... Не знаю. Я пыталась уйти, но всегда возвращаюсь. Сюда. Туда. Из ниоткуда в никогда. И обратно. Здесь всякий раз одно и то же. Мария озирается по сторонам и вдруг начинает быстро-быстро дышать. - Успокойся, - бесцветно-ровным голосом шепчет Самария. - И в моем замке всегда одно и то же. Ты кого-то боишься? Девушка в ужасе отступает и показывает за спину королевы: - Ее. Самария вскочила на постели - в кресле напротив сидела долговязая Лиз. Карие глаза участливо, почти ласково смотрели на королеву. - Доброе утро, ваше высочество. За окном все еще было пасмурно. Дождь шептал монотонную отходную молитву; от приоткрытого окна вползал сквозняк и теребил засохшие цветы в вазочке. - Утро? Сколько я спала? - Пять дней и пару часов сверху, ваше вы... - Так долго? Мне снился странный сон, - оборвала на полуслове королева и задумчиво провела рукой по волосам. - Я шла по лестнице, шла и шла. Много времени. Нашла испуганную девушку... - Ничего страшного, госпожа, - мягко ответила Лиз. - Да, - согласилась Самария и кивнула, - точно убеждала себя. - Да! Ты права - всего лишь сон. Неси воды - умыться. - Хорошо, ваше высочество. Вот, новое письмо. - Спасибо, - приняла конверт и будто засветилась изнутри королева. "Матушка, как вы? Давно не видел от вас ответа, а между тем скучаю. Быть может, навестите своего сына в Арканвиче? Я был бы рад. Меж тем, история местной тюрьмы затянула меня точно трясина. В Третью Издольную войну здесь был форт. Мой прадед осадил тогда остатки отрядов регента и ждал, пока люди внутри не стали умирать от некой странной болезни. Автор хроники указывает на холеру, - она потом случалась среди наших солдат, - но с тем же успехом это может быть и любая другая инфекция. По некоторым симптомам похоже на чуму, но я не уверен. После войны орудия убрали, а подвалы превратили в тюрьму. Сюда свозили преступников со всего королевства и казнили. Причем, боюсь, не все среди них были действительно виновны - разве что в неприятии власти прадеда. Кстати, орудия пыток и умерщвления до сих пор можно увидеть на территории. Честно сказать, меня дрожь пробирает от одного их вида. Горожане не особо любят рассказывать о том периоде истории. Я выяснил только (у хозяина пансиона), что в 302 году в тюрьме (на полотне 'Карающего Рока...' - в правом нижнем углу значится именно 302 год) служил некий Лазарус Анри-Сансон, палач. Он-то и изображен на картине. Также я изучал истории казненных здесь, и одна заметка меня поразила - о Армине Дамере. Он был убийцей и людоедом - столь опасным, что до смерти его держали непременно связанным и в металлическом наморднике. Автор статьи говорит, что заключенный все равно умудрился загрызть насмерть одного из конвоиров. Ужас, да и только. Знаете, Арканвич уже не кажется мне таким приятным местом, как раньше. Это внешнее спокойствие больше похоже на искусственную маску или ловкий трюк. Матушка, вы ответите мне? Хоть поругайте меня, что занимаюсь такой ерундой и гадостью. Буду дальше проверять сведения. Ваш сын". - Вы закончили, ваше высочество? - королева даже не заметила, как старушка вернулась с полотенцем и тазиком. - Да, сейчас. Как думаешь написать ему? Или нет? Нет, не буду. Лучше поеду. Да? Вот только дожди закончатся, и сразу поеду. Стоит навести порядок в том месте. - Хорошо, госпожа. Женщина подошла к тазику и наклонилась. - Ой! - зачерпнула воды Самария. - Она холодная. - Да, госпожа, - Лиз кивнула и протянула полотенце. - Почему ты не нагрела? Не могу же я мыться в таком... Нет, я все же умоюсь. - У нас мало дров, госпожа. Пусть тепло идет на подогрев комнат. - И поэтому в замке так холодно? - Самария собралась с духом, окунула лицо в воду и с фырканьем, брызгами отпрянула. - Королева без народа, без еды, воды и дров. Впрочем, нет, воды у меня как у барбоски блох, - кивнула она на затопленную низину за окном. - Пшена и воды, как в тюрьме. Не находишь? Мой замок точно тюрьма. Или все королевство? Разве это не прекрасно, Лиз? Я - хозяйка своей тюрьмы. - Не думаю, госпожа. Самария вздохнула и начала стягивать одежду. - Омоюсь вся. - Ваше высочество... - лицо Лиз приняло растерянный вид. - Вы в синяках. - Что? Королева подошла к зеркалу и убедилась в правдивости слов служанки: кровоподтеки неровными пятнами опутывали все тело. Багровые, зеленоватые, лиловые, желтые - всех размеров и цветов. - Откуда? Самария завершила банные процедуры и при помощи служанки надела платье: - Лиз, у меня от холода зубы ноют. - У нас закончился чистящий порошок, полагаю, поэтому, госпожа, - старушка развела руками. - Не напоминай. Да уж, беда с нашим королевством. Завтрак? - Да, каша ждет, ваше высочество. - Не знаю, что хуже: пшено или яйца. Королева прошла в коридор и тут же погрузилась в черноту. Вновь лестница. Самария бредет по ступенькам, то зовет Марию, то пытается удалиться от невидимого преследователя. Изредка отдыхает. Смех? В круге света внизу - мужчина: тощий, горбатый, в одном грязном исподнем. Мерзко хихикает, вытянув вперед шею, и смотрит на мешки у своих ног. Чем-то он напоминает Самарии гуся из сказки или крысу. - Послушай... - чувствуя недоброе, устремляется к незнакомцу Самария. - Ты не знаешь, где выход? Я спускаюсь, спускаюсь, но лестница и не хочет кончаться. - Зачем? - мужчина косится на королеву правым глазом, - точно рыба или птица, - и тараторит: - Зачем, зачем, зачем?! Зачем!!! - переходит на срывающийся фальцет. Кривая ухмылка обнажает отвратительно длинные и желтые зубы. - Я хочу покинуть это место... - Самария практически чувствует смрад, что вьется зеленоватыми клубами изо рта человека. - Зачем!!! - бьет визг по барабанным перепонкам, и тут же сменяется шепотом. - Поиграй со мной. Они такие хрупкие... Легко сломать, но нельзя играть. Ненормальный смотрит на мешки, под которыми натекли багровые лужицы, и снова хихикает: подбородок запрокинут, шея вытянута. Растут на глазах гнилые зубы. - Что... - Самария отходит от ползущей по ступеням жидкости и видит только огромные желтые резцы: они заполняют все пространство и скребут, скрипят, царапают по камням лестницы. - Поиграй!!! - крик, эхо, крик. Шуршит на низкой ноте тишина. - Лиз, я даже ложкой двинуть не могу, все суставы болят. Как старуха, - лицо Самарии, теперь чахло-желтое, с шелушащейся кожей, исказилось от боли. За окном трапезной - запотевшим, покрытым сеточкой струек - терзал землю нескончаемый дождь. Убаюкивал дробным перестуком капель и превращал измочаленную почву в грязный поток. - Вы заболели, госпо... - долговязая Лиз закашлялась: она и сама выглядела не лучше. - Как же холодно... - камин в этот раз не зажигали; и королева, - высохшая, удивительно отощавшая за последнюю неделю, - завернулась в одеяло. - Никогда так холодно не было. Неловкими пальцами женщина развернула письмо и снова вчиталась в небольшие, но красивые буквы: "Матушка, я жду вас. Знаю, вы и сами рады бы прокатиться в горы. Здесь, в конце концов, свежий воздух, хвойные... здоровью полезно, а глазу приятно. Впрочем, гнилую основу всего этого вы и так знаете. Спешу сказать, что открыл одну мистическую и пугающую закономерность. Нет, начну не с нее. Вчера я уговорил работника исторического общества Арканвича отвести меня в Чистилище (так называется самый нижний уровень в тюрьме, где и приводились в исполнение большинство приговоров). В жизни не встречал столь жуткого места. Одна лестница чего стоит - всего двенадцать ступеней, но из-за этих каменных лиц с пустыми глазами; из-за темноты и тесноты; из-за душного и спертого воздуха, наконец, - спуск показался мне бесконечным. Внизу - орудия пыток и лишения жизни (не чета своим собратьям на верхних уровнях) и запутанная система для оттока телесных жидкостей. Все время, пока был там, я принюхивался, боясь и одновременно желая почувствовать запах смерти, несомненно пропитавший за века эти стены. И знаете, кажется, я его уловил, - меня затошнило, и до вечера невыносимо раскалывалась голова. Тем хуже мне стало, когда ночью я читал доклад начальника тюрьмы. Речь идет о камере шестьдесят семь. Вроде бы обычная - я, помнится, не раз проходил мимо во время посещений исторического общества - но никто из ее постояльцев не был казнен. Все эти несчастные покончили с собой. Повстанцы, насильники, заблудшие души. К моему ужасу, оказался там и Армин Дамер. По иронии судьбы каннибал проглотил собственный язык за пять часов до казни. Попадались и хорошие люди. Особенно мне было жалко одну девушку - Марию Джейн Келли. Она убила мужа (если верить газете, тот был порядочным гадом и смерть заслужил), а потом совершила самоубийство. Говорят, она пела, пока душа не оставила бедное тело. И так все заключенные из той камеры. Меня страх пробирает до самой макушки, когда думаю об этом. Пойду на озеро - искупаюсь, пока тепло. Надо развеяться, а то не по себе от этих кошмаров. Повторюсь, что жду вас. Вразумите меня речами о скорой женитьбе на какой-нибудь пухленькой герцогине. Ваш сын". - Негодник, - Самария улыбнулась и, отложив письмо, с трудом придвинула яйцо на серебряно-ажурной подставке. - "Яичко-яичко, скок-скок, и ты - птичка", - бесцветно, но красиво продекламировала королева. Взяла воспетый предмет и ловко перебросила из одной руки в другую. - Смотри, Лиз. Смотри, как я уме... Яйцо выскользнуло и, цокнув об столешницу, грохнулось на пол. - Ох, нет. Что же я... Разбилось, - начала собирать останки женщина. - Лиз, зови стражу, одной мне тут не справиться, - Самария развела руками. - Хотя у меня нет стражи. Ни стражи, ни придворных - даже яйца теперь нет. - Сварю другое, ваше высочество, - служанка устало поднялась. - Не надо. С двумя яйцами мне не совладать. Королева почистила остатки еды, немного откусила и застонала вдруг. - Госпожа? - испуганно подошла Лиз. - Ваше... Самария наклонилась к столу: ладонь прижата ко рту, глаза остекленели. - Госпожа?! Королева схватила тарелку и выплюнула в нее еду - недожеванную и от крови ярко-красную. - Как болит, - Самария ощупала челюсть, затем засунула в рот пальцы и что-то вытащила. - Ваше высочество? - на лице старушки от страха проступили кости. - Зуб, Лиз, - покрытая алыми полосами рука повернулась к служанке. "Дзинь", - жалобно зазвенела посуда, когда теряющая сознание королева навалилась на стол. Снова бесконечная лестница. Самария спускается несколько часов или дней, изредка зовет Марию. Тишина. Шаги преследователя. Нет, опять тишина. В круге света вдали королева замечает фигуру - она стоит спиной - в халате и смирительной рубашке, рукава которой стянуты сзади. На голове - металлический намордник. Безотчетный страх вынуждает идти как можно тише. Шаг. Другой. Фигура неподвижна. Лестница узкая, и королева двигается боком - боясь даже краем платья задеть человека. Еще шаг: сзади черная бездна, в нескольких сантиметрах перед Самарией - смирительная рубашка. Отвратительно пахнет гнилью. Королева смотрит на желтовато-старую ткань в багровых и коричневых пятнах и боится отвести взгляд. И тут фигура начинает поворачиваться... Самария закричала, вне себя от ужаса, и вскочила на постели. На кресле перед ней сидела Лиз. Извечно-ласково смотрела карими глазами. - Лиз, прекрати спать в моей комнате!!! - завизжала королева, давясь и кашляя от наполнившей рот густой жидкости. В воздухе еще стоял нестерпимый запах. - Ты... ты меня пугаешь! - Простите... - удивленно-обиженно поднялась долговязая служанка, - госпожа. Я сей же час отправлюсь к себе. На улице, как, впрочем, и в комнате, было темно. Изредка дождик барабанил в окно - точно перебирал водяными пальцами. "Кап-та-да-дам. Кап-та-да-дам". - Стой, - отдышалась Самария и зашуршала одеялом. - Зажги свет, что-то с простынями. Старушка вышла и быстро вернулась с высоким подсвечником. Оранжевый шар света хлынул в комнату, забрался на кровать и... вырвал из сумрака мокрое белье - бледно-алое и сморщенное, будто сброшенная змеей кожа. - Кровь? Какой день? Лиз?! Какой день? - запричитала королева, отодвигаясь от пугающих простыней. - Второе сентября, ваше высочество, - на лицо Лиз падали дрожащие тени от огоньков свечек, и невозможно было понять: испугана она, или спокойна. - Еще рано. Ваше высочество, вы... вся... Самария дрожала: от гуляющих по комнате сквозняков; от холодной воды, которой тщетно вместе с Лиз пыталась смыть кровь; от невыносимой боли в суставах; от страха, слабости, унижения... Дрожала и плакала. А кровь неторопливо и как-то размеренно сочилась из тела королевы - из носа, глаз, ушей, волосяных луковиц. Собиралась вязким комком горле, набухала под ногтями, стекала из промежности на усохшим ногам и капала, капала, капала на пол. - Я разваливаюсь. Или гнию? - Самария посмотрела в зеркальце: желто-пергаментное лицо, слипшиеся волосы, почерневшие зубы шатаются и выпадают один за другим, а десны набухли синюшными волдырями. И запах! Запах, что преследовал женщину с момента пробуждения и казался лишь иллюзией, - исходил изо рта самой королевы. - Вы поправитесь, госпожа, - закончила стелить чистое белье Лиз. - Отдохнете и поправитесь. Ложитесь, госпожа, я пока сварю пшена. Вот, почитайте новое письмо. Самария схватила листок и торопливо развернула: "Матушка, я вас заждался. Неужто столько дел у государства? Я понял, почему художник нарисовал того палача - Лазаруса. Я все понял и... Нет, по порядку. 302 год стал одним из самых кровавых в истории королевства. Убийства, ритуалы древних богов, восстания. И даже Арканвич поддался темному искушению - за неполный месяц в городке исчезли двадцать три девушки. Никто не мог понять, что происходит, пока один пьянчужка, что блуждал поздно ночью, не увидел убийцу, - тот выкидывал очередное тело в озеро. Представляете? Боже, а я там купался! Кошмаром Арканвича оказался Лазарус. Да, как ни сложно поверить, но человек, вершивший правосудие, сам стал преступником. Как? Почему? Мне думается все дело в той ауре смерти, что пропитывает тюрьму и поныне от крыши до основания, - это место не могло не свести с ума любого, кто ежедневно проливал внутри кровь. Знаете, я нашел несколько описаний палача и был поражен, до чего тот изменился за год работы в тюрьме. На момент приезда в Арканвич это был 'высокий, худощавый молодой человек, не лишенный приятных манер и какой-то юношеской робости'. А тут описание во время суда: "... горбун и скелет. Передние резцы больше обычного и желты, отчего заключенный выглядит как некое животное". 16 октября 302 года Лазаруса осудили на смерть через распятие. Приговор должен был быть приведен в исполнение на следующий день, и заключенного отвели ночевать в камеру шестьдесят семь. Понимаете? Утром бывшего палача нашли с вскрытыми венами - он перерезал их зубами. Ужасное место. Плохое. Все жители Арканвича представляются мне теперь подлыми изощренными монстрами, что заманивают жертв. Даже милейший в общении хозяин пансиона! А озеро? На дне его - тела двадцати трех несчастных девушек, и всякий раз, когда я сажусь в обычную ванну, кажется, будто их руки тянутся ко мне. Матушка, вы должны что-то сделать с этим местом. Прошу вас, приезжайте как можно быстрее. Ваш сын". Королева вскочила и, захрипев от боли, поплелась к выходу. Темный коридор, еще один; спуск в никуда. Босые ноги Самарии чавкающе шлепали по холодным плитам, и этот звук рождал многоголосое эхо, громом раскатывался по пустынному замку. Наконец Фиолетовая зала - женщина кинулась к картине и тут же, еще приближаясь, поняла: палач на репродукции и ненормальный из сна были одним человеком. То есть... вся троица из снов - заключенные камеры шестьдесят семь?! Самария устало прислонилась лбом к картине и прикрыла глаза. Тошнота. Тьма. Проблеск? Бесконечная лестница. В круге света растет прямо из ступеней огромное дерево. Среди его корней - могилка; рядом стоит Мария. Она поет - голосом красивым и воздушным: - "Умер, леди, умер он, Умер, только слег. В голове зеленый дрок, Камушек у ног". - Мария... Девушка замечает королеву и улыбается. - О нет, все хорошо. Только грустно мне, что положили его в холодную землю. - Кого? - Мужа моего. Она убила его, а я - ее, теперь мы все в расчете. Или нет? Ах, все это какая-то куролесица. Все тут кого-то убивают. - Кто она? - замотала головой Самария. - О ком ты все время говоришь? Я никого не уби... - Сестра моя. Ах, вот и она. Свет гаснет, в наступившей темноте Самария слышит душераздирающий визг Марии. Секунда. Минута. Час. Вечность во мраке и тишине. Свет загорается, и сбоку от лестницы проступает исполинский крест: тонет в бездне основанием, завис пугающей массой дерева и смолы. Распятая Мария уже не шевелится, только кровь течет из прибитых ржавыми гвоздями запястий и ног. Ночь. - Лиз? Лиз?! - еле слышно позвала Самария служанку. Привалилась на секунду к стене и побрела дальше: шатаясь, морщась от боли в коленях и покрытых коркой запекшейся крови ступнях. В руке королева сжимала очередное письмо - нашла его у двери своей комнаты. "Матушка, мне вас не хватает. Вашей железной руки и уверенности, внушающих страх и уважение не только нашему народу, но и соседним королевствам. Где же вы? У меня одни вопросы... и сложно начинать с чего-то одного, сложно сосредотачиваться. Вещи то теряют, то обретают смысл; а я - будто линза для них, призванная сфокусировать изображение. Прежде всего, я должен сказать, что начал следить за горожанами. Это неспроста - после 302 года, когда умер Лазарус, исчезновения людей не прекратились. Более того, только в минувшем году здесь пропало несколько человек. Знаете, что самое настораживающее? Все они приезжие! Суждено ли мне также исчезнуть, пав жертвой неуемной жажды истины? Или я открою тайну, нет, Тайну, Арканвича? Одну, самую главную, - что позволит узнать, почему и когда этот городок стал погружаться в бездну зла и мерзости. Но вернусь к истории. Матушка, отчего вы никогда не рассказывали о своем детстве? Вы же родились здесь и жили, пока мой покойный отец не предложил вам руку и сердце. Более того, пансион "Маленькая баронесса" назван именно в вашу честь. Вы, наверное, были крайне милым ребенком. Вероятно, вы знаете какие-то странности или истории из детства? Они помогли бы мне разобраться во всем. Жду вашего ответа, жду вас, жду дня, когда не только смогу покинуть Арканвич, но и освободиться от него - ибо чувствую, как темная сила этого места неотступно пропитывает меня невидимыми нитями. Ваш сын". - Почему я ничего не помню про детство? Про Арканвич? - шепнула Самария и покачала головой. Было темно - женщина хотела взять свечу, но поняла, что не хочет ничего видеть. Вдруг ноги обдало холодом. Открытое окно? Королева толкнула соседнюю дверь и зашла внутрь: узкая комнатушка; створка, распахнутая настежь; спящая старушка, что больше похожа на восковую фигуру. - Лиз, - чуть громче позвала Самария долговязую служанку. Только сейчас стало понятно, насколько сдала та за последние дни. Желтизна и худоба лица; проступающая из-под волос кровь, - точно терновый венец, виденный когда-то и где-то королевой. - Лиз!!! - Самария почти крикнула и толкнула спящую, - вне себя от злобы и обиды на спокойный сон служанки. - Что? Госпожа, вы встали? - пробудилась та и заморгала нелепо карими глазами. - Мария сказала, что все... Мой сын говорит про Арканвич... Почему я ничего не помню? Почему? Лиз, что я натворила? - муторный шар подозрений и страхов завис в животе и подкатывал к горлу. Еще немного и... - Лиз? - Ваше высочество, будет вам! - служанка растерянно оглянулась по сторонам. - Какая Мария? Самария уже не могла сдерживаться и завизжала, как тот ненормальный: - Скажи!!! - Госпожа... - Лиз, испуганная и старая, как никогда, села неуклюже на постели, а затем и вовсе поднялась, кутаясь в махровый платок. - Госпожа... Вы... Вашего сына убили. И вы сошли с ума - казнили всех: правых, виноватых - пока люди не стали бежать из королевства. - Но мой сын жив! Письма... - Самария всплеснула руками. - Ваше высочество, вы сильно поругались перед его отъездом. Он не писал. И только после смерти Уилбура стали приходить послания. Не знаю, как это возможно, ведь мы вместе хоронили его. - Чушь! Я такого не помню, - махнула рукой Самария. - Вы были не в себе, госпожа. - Нет, - замотала головой королева. - Почему же ты тогда осталась? Или тебя оставили в качестве моего надзирателя? - Самария не дала сказать служанке и слова. - Да? Сидишь здесь, чтобы я не сбежала? - Госпо... - Заткнись!!! - закричала королева и со всей злости толкнула Лиз - старушка грузно упала на пол: испуганная, обиженная; с взлохмаченными кроваво-седыми волосами. - Я воспитываю вас с детства, ваше высочество, как я могла вас бросить, - прошептала Лиз. И вдруг тихо, робко заплакала. - Ли... Лиз, - Самария выглядела точно ребенок, что разбил древнюю вазу и неожиданно понял, насколько она была дорога родителям. - Прости... Что же я наделала. Королева отступила назад, споткнулась и... рухнула во тьму. Бесконечная лестница. По бокам - гигантские кресты с распятыми на них телами. Шесть справа, шесть слева. И один, небольшой, в самом низу - там, где все... кончается? Самария спускается через строй умирающих и подходит к площадке. - Я ждал тебя, - голос казненного мужчины мягок и приятен. - Зачем? Пытать, как остальных?! - Нет. Не я тому виной, Самария. Все они стали жертвами своих собственных деяний, ибо погрязли во зле и не могут себя простить. - Что... Какая чушь! Кто ты такой? - королева презрительно щурится на человека. - Часть тебя. - Хватит лгать!!! - крик женщины пугающим эхом зависает в пустоте. - Как думаешь, Самария, где ты находишься? - безмятежно отвечает казненный и чуть виновато улыбается. - В своем замке! А это просто кошмар, глупый кошмар! Хватит с меня! - Самария разворачивается, чтобы уйти, - Ты в тюрьме Арканвича, Самария, в камере номер шестьдесят семь. - Какая чушь... - шепчет королева, но так и застыла вполоборота. - Ада нет. Есть лишь мы сами, что осуждаем себя на вечные муки. Как Мария, что убила мужа, а затем и себя. Теперь ее преследует собственная вина и наказывает снова и снова. Как Лазарус, что не может сбежать от своих жертв - от тех двадцати трех тел, что он сбросил в озеро. Как Армин... Как многие другие. Как ты. - Но я ничего не сделала! - слабо возразила Самария. - Мы оба понимаем, что это не так. Ведь ты знала, что Уилбур в Арканвиче. Знала, что он пытается раскрыть тайну и рано или поздно раскроет ее или умрет. Тебе сказали об этом. - Нет... - Ну же, Самария, - мягко произнес распятый. - Почему люди продолжали пропадать? Почему пансион назвали в твою честь? - Я... "Самария Родердейл, баронесса земель Арканвича, Тихой Долины и Эшхэма, в день твоего совершеннолетия, совет города дает тебе право и обязанность называться Жрицей Его. Храни силу и память нашего Владыки, храни тайну Его, корми и пои; Он же в благодарность вознесет тебя до верхних пределов славы и богатства и не оставит до самой смерти. Преклони колени и испей крови детей Его". - Боже... - королева зажмурилась, тщетно пытаясь избавиться от нахлынувших воспоминаний. - Ты не мстила за сына, Самария. Ты хотела избавиться от тех, кто мог тебя выдать. - Нет, нет! Нет! Все не так!!! - А теперь ты в тюрьме, Самария. Осуждена за дела свои и будешь завтра казнена. И только ты можешь выбрать: остаться навсегда в этом мире и наказывать себя - сгорать в агонии до конца времен; или раскаяться и простить себя. Я прошу тебя: прости себя, Самария. Прости... Королева поднялась с пола. Сколько она была без сознания? Секунду? Две? Служанка лежала там же, где и раньше, и еле слышно плакала. - Лиз, - Самария, несмотря на боль, подошла и стала поднимать старушку, - пойдем. - Куда, госпожа? Холл замка. Королева открыла двери, впуская внутрь ослепительно-белый, - жгучий на фоне темноты коридора - свет и дробную капель дождя. - Ваше высочество, зачем? Они могут убить вас! - Просить прощения, Лиз, - за все, что я натворила. Пытаться все исправить. И, может быть, когда-нибудь - простить себя. Самария дала служанке опереться на свою руку, и женщины устало потянулись вперед - черные силуэты на фоне белизны дня. Словно тени, идущие к выходу из бесконечного темного туннеля. "Кап-та-да-дам. Кап-та-да-дам". Силуэты удалялись, истончались с каждым шагом. Мгновение - и они совсем пропали, неразличимые в ослепительном сиянии. |
|