Мику́ убивал Ее, когда за окном вальсировали серые планеты. Он почему-то запомнил, что их было четыре. Не три, не две, как триста семь дней в году, - а именно четыре блеклых, оттенка дряхлости, спутника.
Мику убивал Ее, и рядом визжал Ф., визжал, как поросенок, которого бросила мама; и цвели в саду настурции, и прыгал по листьям тягучий, похожий на кленовый сироп, дождик; и кровь брызгала на свадебное платье девушки и по-кошачьи желтые глаза.
Мику убивал Ее и думал, что в особняке не должны были находиться люди. Что план, тщательно, словно военная операция, продуманный план, рушился в никуда, как сгоревшие дома на Висельной набережной.
Из соседнего здания слышалась игривая виолончель.
- Георгни прокляла нас! - кричал Ф.
Все шло к чертям. Барон, этот теневой регент Р. с носом-баклажаном и белозубой улыбкой, в таких случаях любил говорить: "Молоко убежало". Дурацкая фраза в том духе, что зевнул - и пеняй на себя. Думал, легко, просто? Это не игра, надо становиться жестоким и терпеть, надо, надо, иначе никак. А ведь раньше Мику таким не был. Глупым - наверное, но жестоким?
- Я не убийца! Ты обещал! Обещал! - не унимался Ф.
Гудел посох Гинтакки, и с треском, разрывая кожу девушки, проскакивала на его верхушке электрическая дуга.
- Обещал!
Мику снова не ответил. Он смотрел на невесту и пытался вспомнить, где видел прежде эти лимонные глаза.
Пять лет назад
Когда Мику исполнилось восемнадцать, в Р. пришла зима - скучная и дождливая стерва с частоколами мерзлых деревьев и пепельным небом над головой.
К этому времени у Мику было все: деньги, положение, непыльная служба в гвардии Бурской конфедерации и пыльная, как старый канделябр, родословная.
Юноша скучал. Балы приелись, юные девицы с коровьими глазами не радовали взгляд, и ныла, выла где-то под ложечкой смутная тревога человека, осужденного на смерть.
По ночам Мику бестолково шатался по серым улицам, затянутым в гранитный саван и нищету. По бульварам, где нависли громады домов с битыми стеклами, похожие на щербатые рты и еще на пирог, в который вдавились чьи-то пальцы. Где жизнь замедлялась и стекала куда-то, наверное, вниз, сама того не ведая, стекала по желобам в канализацию, собиралась в отстойниках и с ревом, с пеной у рта выташнивала себя в пролив.
Иногда Мику казалось, будто он что-то ищет. Но что? Ведь юноша уже повзрослел и устроился, и научился всему, что можно знать к восемнадцати веснам при двухстах тысячах годовой ренты и отце в министерстве промышленности.
Веселье молодости сбегало вслед за дождем - стремительно и неотвратимо, по водостокам и трубам, - туда, на закат, где исчезали в серой дымке пароходы и поезда и высилась циклопическая культя летучего острова Имоды. Он рухнул в двадцать втором и стал чем-то вроде символа неудавшейся эпохи - раскуроченная, вымоченная в морской соли мечта об обетованных небесах.
Мику стал напиваться. В вонючих кабаках, под аркадами железнодорожных мостов, в заблеванных тупиках и на крышах в снегу. Юноша сбегал в шатающийся мир алкогольного полубреда и дрался с такими же бродягами и бездельниками - словно возвращался в детство, когда были в родовом замке маленькие качели, а в них - маленький Мику, и у него от счастья кружилась голова.
Одной такой морозной ночью, когда дороги укрыла наледь, а в сердце будто утопили кошку, Мику нашел на лестнице Ф. Поправка: Мику споткнулся о Ф., который в сей момент представлял собой нечто среднее между человеком, шлагбаумом и винной бочкой.
- Т-ты поднимаешься или спускаешься? - просипел Ф., молодой, лет шестнадцати, паренек. Явно не благородных кровей и, очевидно, не слишком капризный в выборе спального места.
- Спускаюсь, - ответил Мику. - А ты?
Ф. икнул.
- Я н-не знаю. Б-борюсь с силой т-тяжести.
С тех пор ребята подружились. Один тащил другого в театр, второй - в карточный дом; один одевался в редингот и цилиндр, которые раньше видел только на картинках, второй - в шмотье. Один играючи рассказывал атташе пошлейшие и глупейшие шутки, второй подружился с Бароном.
Барон и предложил первую работенку.
Сейчас
Друзья обошли помещение и ничего не обнаружили.
"Тень в тени", - говорил Барон. Соврал? Ф. выкрутил до максимума частоту, и, едва ретранслятор перешел в двухфазный режим, прикрыл глаза. Подвал залило слепящее сияние - столь яркое, что Мику кожей почувствовал тепло.
И все равно карты не было.
- Мы убили зря! - закричал Ф., с ненавистью глядя на друга.
Мику пожал плечами. Он резал людей и раньше - не смертельно, для устрашения, - а потом ходил домой, на званые обеды, в магазины, музеи - куда угодно.
"Надо разделять сферы жизни. В шесть утра колотишь витрины у недругов Барона, в семь пьешь кофе на Лазурном бульваре, в восемь выбиваешь зубы слишком разговорчивой куртизанке. Все просто и легко".
Вслух Мику ничего не сказал.
"Тень в тени". Чертов Барон!
На первом этаже хлопнула, дверь, и тогда Мику окончательно понял, что затея провалилась, провалилась громко и глупо, как медведь в охотничью яму.
"Проклятье!"
Мику поменял фазы ретранслятора - погасил источники света. Подвал погрузился во тьму.
- Ты что? - воскликнул Ф., и тут на лестнице раздались шаги.
Минута. Одна минута сорок секунд, чтобы найти карту.
Казалось, мир затопили угольным киселем, который упруго прогибается от любых движений и стремится вытолкнуть из себя лишнее.
"Лишнее? Карта не принадлежит нашему миру, это лишь один из призраков сгоревшей от взрыва, как и весь Остров, колоды. Здесь тень, которая будет видна всегда, независимо от времени суток, освещения, от законов преломления света в нашем измерении. Так?" Да вот же она, в серванте! Мику схватил десятку пик и активировал переход.
За миг до появления хозяина, друзья сошли на нижний План, будто висельники, у которых убрали опору из-под ног.
Когда в руке возникла маленькая печенька, Мику захохотал.
Пять лет назад
Барон попросил пронести в посольство один конверт. Награда - деньги, шлюха и лживая, как весь Р., улыбка главаря.
Мику согласился, хотя ничего из этого юноше не было нужно. Он только хотел почувствовать вкус опасности и, быть может, помочь Ф., этому бедолаге, который не принимал подачек ни от друзей, ни от судьбы, но все еще глупо верил чудеса. Скоро перестанет.
Мику курил у задней двери крепкую, как двухсотлетний коньяк, сигарету, а в лицо светило теплое весеннее солнышко, и сияла, блистала в ореоле небесного золота гигантская статуя Георгни - дань памяти несломленному и непобежденному Острову. Когда появился друг, Мику с поклоном принял посылку и отнес ее на глазах всего консульства сыну атташе. Идеально: Ф. получил от Барона денег и похвалу, Мику - вкус опасности, холодный и острый, точно лезвие на языке.
С тех пор главарь постоянно использовал ребят. В основном аристократа - благодаря связям и службе в посольстве он мог присутствовать там, куда простолюдину Барону путь был заказан. Проследить, шепнуть, вытащить то, спрятать се, соблазнить...
Ф. был рядом.
Не злой по натуре мальчик так и не привык к делам Барона, но быстро подсел на легкие деньги, на мнимых друзей и женщин, и наконец на опиум.
Мику не отставал.
Мику лгал, предавал, шантажировал - все с благородной, как у породистой лошади, усмешкой. Юноша вдруг осознал, насколько ненавидел с детства эту верхушку и мстил ей без зазрения совести. Или он мстил Р.? Ведь Город такой большой, а Мику маленький, и он стучался годами в гранитное сердце, а оно было мертво, оно почерствело и засохло, как кусочек хлеба. А юноша скоро состарится и умрет, и Город, эта каменная гнида на шести холмах, останется штурмовать года и столетья, будет расти, расти, расти, пока не затмит собой море, солнце, небеса...
Сейчас
Через два дня экспресс Р.- Каренсштадт увозил Мику к туманному морю и навстречу стайкам белокрылых лебедей. Юноша ощущал странную легкость во всем теле и мыслях, и было пасмурно, и звенела ложечка в чашке с горячим, как гейзеры нижнего Плана, чаем, и под тихий перестук колес проносились за окном хребты и перевалы - сизые, одинокие, будто потерявшиеся в тумане и времени.
Мику любил поезда. Нет, не так: он любил крушения поездов. В детстве юноша видел, как товарняк сошел с рельсов под Р. и цистерны катились по лужайке смешными мячиками; вздымались облака пыли, и, такой прочный с виду, но хлипкий внутри, скрежетал умирающий металл. Красиво вышло.
Конечно, когда Мику сам путешествовал, то предпочитал думать не о катастрофах. Об прелестных женщинах, быть может, об антрекоте и стаканчике бурбона перед сном, но определенно не о катастрофах.
Как всегда, Мику взял купе третьего класса, и очень удивился, когда в Дармоке возникла соседка явно благородных кровей. Аристократка - этакая птичка с чуть общипанными перышками волос - опасливо поздоровалась: "Лииса фон Рюдель", - и сразу уткнулась в газету.
Он всегда притягивал женщин - черт его знает, почему. Как людей притягивает все жуткое и необъяснимое, вроде картин импрессионистов или опытов Гинтакки с электричеством, или Теневой Колоды, которую нашли на руинах Острова. Не обошлось с женщинами и на этот раз - ночью Мику с Лиисой переспал. Подошел, швырнул одело на пол, а она не сопротивлялась. На миг юноше увидел ту девушку; вспомнилось, как белая рука цепляется за его куртку, как блестят от слез лимонные глаза.
Всю ночь аристократка вытворяла такое, что и не снилось искуснейшим шлюхам Р., шептала нежности... Всю ночь Мику любил ее, а утром сошел в дождливый Каренсштадт и навсегда выкинул из головы.
Два года назад
Дни и ночи друзья проводили в алкогольно-опиумном бреду, упивались им, наслаждались, как земля летним дождем. А на улицах все также истлевали белокурые зимы и замерзали бродяги. Замерзали быстро и отчаянно, как вонючие лужи под ногами, замерзали с коростой льда на глазах, с волчьей тоской в душе и инеем на ресницах. А над всем этим, упиваясь собственным величием, вырастала холодная громада Р.
Мику выгнали из посольской гвардии, затем отказалась платить по счетам семья.
"Вернись к нормальному образу жизни!"
Даже Барон, расчетливый и безжалостный пройдоха, пытался вразумить ребят... но все оказывалось тщетно.
Скоро от надменной улыбки Мику осталась лишь тень. Была осанка, было не очень красивое, но притягивающее взор лицо, была наконец кривая усмешка на губах - и под всем этим черная, словно космос, пустота.
И она росла, и временами Мику казалось, так было всегда в его жизни, только раньше бездна существовала где-то снаружи - смоляной мячик, который боялся детских улыбок или песен. Но сейчас Мику ослаб и постарел, он запылился и выцвел, он перевыполнил норму по радости, и теперь за нее приходилось платить - сотни, тысячи за грамм, а она все равно отворачивалась и таяла, она ускользала, как чертова земля из-под ног.
Задания Барона становились все проще и "грязнее". Пригрозить, подслушать, подсмотреть - истинный джентльменский набор уличного негодяя - сменилось кровью и выбитыми зубами. Большего доверить ребятам было нельзя.
А затем экспедиция Рамке и Каммхубера нашла на руинах Острова Теневую колоду.
Сейчас
В детстве Мику нравилось слушать историю Каренсштадта. Какой неприступной твердыней он стал и как цвели яблони в городском саду, как смывало все живое цунами после падения Острова.
Теперь город походил на спутанные волосы. Лабиринт узких, тесных, зловонных улиц, лабиринт темный и мрачный, где порой не могли разойтись два человека и, чтобы подойти к дому, приходилось ждать своей очереди.
Каменные башни закрыли небо, каменные мостовые похоронили землю, каменные сердца утратили веру в чудеса. Мир серого отчаяния, эха и теней, в котором Мику, конечно, заблудился. В зловонном тумане, в десятках стиснутых домами улочек, что лесенками нисходили вниз и вниз, в тупиках и туннелях, где разводы плесени на стенах остались еще с наводнения двадцать второго. Страшная, грязная память.
- Дружок, вы спускаетесь или поднимаетесь? - донесся голос сверху, и гулкое эхо, множась, пронеслось по округе.
- Спускаюсь, - ответил Мику Лица незнакомца он не увидел - тень от козырька фуражки сглаживала черты, - но по форме опознал офицера карабинеров.
- Ждите меня, дружок.
"Да что ты пристал?"
Мику прислонился к холодной стене и попытался расслабиться. После поезда странная легкость только усилилась, и было в ней что-то плохое, неприятное.
"Как будто я в кошмаре и падаю в черноту, просыпаюсь и снова падаю, и снова, и сон не кончается, и..."
- Мику фон Штреккенбах, - карабинер встал на одну ступеньку с юношей, - вы задержаны по запросу министерства Р. Следуйте за мной.
Полгода назад
Непонятно, из-за чего Ф. превратился в нытика. Опиум?
- Это из-за тебя я стал таким! - слышал Мику день за днем.
Юноша не отвечал. Какая разница, происходит вокруг что-то или нет?
Мику любовался рыбками в бутылках, рыбками, которых там не было и которых он видел в детстве на илистом дне отцовского пруда. Иногда казалось, что они задыхаются и всплывают брюшками вверх, а напиток мутнеет, и Мику видит свое искаженное лицо - узкое, бледное, в светлых пузырьках. Тогда юноша делал большой глоток; забывался, уплывал...
Однажды, когда все рыбки передохли без воды, а по пустынному Р. носился промозглый ветер, заявился Бурский атташе. Он предложил Мику выкрасть карту.
К тому времени Каммхубер опубликовал свой доклад, утверждая, что артефакты не принадлежат к нашему измерению, и все словно с цепи сорвались. Газеты, телеграфные ленты, разговоры в трактирах и на приемах - везде была эта чертова "колода".
И вот теперь посол.
- Зачем вам я? - не очень вежливо спросил Мику.
- Ты, я слышал, опытен в таких делах.
- Меня же казнят, если...
И тогда атташе предложил Мику все, что может предложить один негодяй другому, если на кону - престиж страны.
Юноша согласился, опять согласился, как когда-то на просьбу Барона, и вновь не ради денег, ради... самого процесса? Назло родине?
Но как добраться до колоды? После исследований Каммхубера карты стали пропадать, и их спрятали во дворце. За шеренгами солдат, сорокаметровыми башнями и черт еще знает чем. Ученые получали специальное разрешение, только чтобы оказаться там на один час. Что же делать Ему?
Кронпринц спас ситуацию. Как положено титулованной персоне, он сыграл "индюка" - потребовал одну из карт в виде дара будущему монарху.
Прочитав об этом в газетах, Мику направился к Барону и спросил:
- Вы все еще имеете доступ на фабрику Меттерлинка?
Возможность перехода на Нижние планы последние лет десять использовали промышленники. На заводах ставили генераторы и пробирались в другие измерения за редкими металлами, соединениями. Страшная работа, от которой сходили с ума и умирали, но... предложите залезть в болото, и желающие найдутся.
Мику решил обокрасть кронпринца через другое измерение. Перейти вниз, сменить координаты, выбравшись в особняке, а потом - обратно. Нужно будет преодолеть десятки километров по иному миру, чего никто не делал, но ведь можно, можно!
Сизый нос внимательно все выслушал, затем выдал молочно-белую улыбку.
- Ты исправляешься, мальчик. Значит, обманешь атташе?
Мику кивнул, а сам подумал, что обманет обоих. Обкрутит вокруг пальца двух глупцов и целый город, и мир, в который юноша вглядывался из всех сил, пытаясь увидеть хорошее, но мир вонял мочой и старостью, он дымил в лицо сигарой, он насмехался, потому что считал, будто вечен. Глупец.
Вечна только страсть к саморазрушению.
Сейчас
Карабинерская служба занимала в Каренсштадте флигель дворца. Этакий бутерброд из роскоши, табачного дыма и приглушенных криков снизу.
- Где, дружок, вы были три дня назад с восьми до часу ночи?
Лица карабинера Мику так и не смог рассмотреть. Тень, в которой свет газового рожка растворялся, как в воде - кубик рафинада.
- Гулял, - усмехнулся юноша. - Почему я здесь?
Где-то в соседней комнате загремели цепи. Лифт?
- Зачем, дружок, вы приехали в Каренсштадт?
- Отдохнуть.
- В Каренсштадте?
- Отдохнуть, сменить обстановку.
- В Каренсштадте?
Мику вздохнул. На миг ему почудилось, что вместо офицера за столом сидит убитая девушка. Лицо и свадебное платье перемазаны красным, а руки, тонкие обескровленные руки, белы, как снег.
- Дружок, что с вами? Выглядите неважно.
Мику слабо улыбнулся.
"Мы ошиблись настройками перехода".
Или не ошиблись? То место, куда они попали из особняка кронпринца... Туман и тени. Казалось, друзья умерли, так страшно было двигаться там или дышать. Мику брел в гипнотических клубах, и они были пышные и светлые, совсем как белый песок, который привозят из колоний в маленьких запаянный баночках, а маленькие ребятки мечтают купить. Ведь каждому хочется иметь рядом чудо - расфасованное и взвешенное, только руку протяни.
То место... Нижние Планы выглядели по-другому.
- Зачем я здесь? - устало повторил Мику.
- Три дня назад из особняка кронпринца исчезли, так называемая, теневая карта и невеста. Да, дружок?
- Я-то тут причем? - махнул рукой юноша и с облегчением вспомнил, что тело убитой они выбросили в облаках.
"Ни следа! Не найдут! Кровь мы отмыли? Да, отмыли. Нигде не ошибли..."
- Теневая Колода является объектом национального значения...
"А все запросы по ним протоколируются! Я идиот!"
- ... по информации академии наук, вы заказывали копию с методического пособия Отто Каммхубера, - карабинер сверился с записями, - "О происхождении и исследовании артефактов острова Имоды".
- Можно подумать, я один такой!
В соседнем комнате что-то с грохотом упало, и пронзительно закричала женщина.
- Двадцать три человека, - невозмутимо продолжил офицер. - Трое в нужное время были вне пределов досягаемости, тринадцать находились на людях. Остается семеро: невеста Кронпринца, Барон, вы, дружок, и еще четверо.
Мику почувствовал, что стены комнаты надвигаются на него. Свет газового рожка уже казался слепящим, а лицо карабинера - бездной, на дне которой что-то дергалось и шевелилось, как опарыши на теле мертвеца.
- Вы, дружок, украли карту, - подытожил офицер, - а девушку убили. Или она ваша сообщница?
- Черта с два! - закричал юноша. - Это смешно! Это... Причем тут я?
- Я не знаю. Ваше, дружок, счастье, что доказать не могу. Не пойму, как вы проникли в самый охраняемый после Резиденции особняк.
- Ну вот и приходите, когда узнаете! - вскочил Мику и бросился к выходу.
"Остановят?"
Никто юношу не задержал.
Два месяца назад
"...планы расходятся от центра, источника Первого Взрыва, и каждый имеет свой четко определенный энергетический уровень. Хотите на более низкий круг - "глушите" процессы живого организма до отрицательных значений. Вверх? Тут уже никак - человек, получив нужный заряд, лопнет, словно мыльный пузырек".
Мику пролистывал тысячи желтоватых страниц, а за окнами столичной библиотеки мчались облака и красные листья, и брели вдоль площади одинокие бродяги, и следом - серые дни, в которых, точно поезд между станциями, затерялся сам юноша.
Где-то среди пыли, старости и багровых закатов Мику понял, что главный вопрос был в двойном переходе: вернуться в их измерение не проблема, но как без генератора сбежать обратно?
"Или собрать его в особняке?"
На подготовку ушел месяц. Мику и Ф. круглые сутки изучали проклятущую машину, пока та не начинала сниться в кошмарах и хихикать тоненьким голоском. Но, странное дело, Мику нравилось: он забыл о трактирах и опиуме, он перестал ломать руки, выбивать зубы и улыбался многометровым чертежам. Будто вернулся в детство, когда смотрел из окошка на Остров и мечтал оказаться там, под ясным ликом солнца, ставить опыты, открывать что-то новое... Или это было не окошко? Мику стукнуло пять лет, когда начались военные действия, так что все теперь казалось скрыто в тумане.
Наконец, ребята поняли, что готовы.
Мику направился на светский раут, на котором ожидали кронпринца, танцевали кадриль и смеялись с балконов над бездомными. Наследник, как гончая за колбасой, бегал за одной девицей, и Мику пригласил ее на танец. Танец понравился красавице настолько, насколько НЕ понравился монаршей особе. Последняя (точнее, последний) чуть не бросилась в драку, но Мику извинился и сделал все, чтобы завоевать расположение кронпринца.
Как там... "Дружба рождается из ненависти"? К полуночи наследник стоял с Мику в обнимку и хвалился картой, а девица, еще одна тень среди набитого тенями города, тайком посматривала на интригана.
Позже, выйдя из флигелька Каренсштадских карабинеров, юноша вспомнит ее лимонные глаза. И сумрачный коридор, где желтоглазка поцеловала Мику в щеку, и для нее, наверное, это много значило, а для юноши - ничего, совсем ничего, только скука и набившие оскомину лица.
Сейчас
Нужную гостиницу Мику нашел под вечер. Юношу трясло от каменных туннелей и лестниц, от карабинеров и лимонных глаз, что, казалось, смотрели через пространства и миры. Не зло, но грустно, горько так смотрели.
Лихорадило и Ф. Он прятался в глубине номера - тень, слепок с живого человека, истончившийся, будто старая шестеренка в старом колесе. Правая кисть была забинтована, и там, где не хватало трех пальцев, проступала кровь - алое на меловом.
- Что случилось? - спросил Мику. Внутри все сжалось от предчувствия беды, и вдруг вспомнилась рука девушки. Белая, как мел, рука, которая отчаянно, из последних сил цеплялась за жизнь и куртку юноши.
"Оставь меня!"
Ф. чуть приподнял голову.
- А, ты. Жу-жутко выглядишь. С... с тобой тоже это происходит, да?
Мику не выдержал и закричал:
- Что произошло?
Ф. поднял забинтованную руку.
- Барон догадался, что ты дал ему подделку.
Конечно. Главарь не станет преследовать. Он замучает, обрежет пути к отступлению, медленно доведет до отчаяния - чтобы Мику сам пришел в логово зверя и требовал пощады. Слишком часто юноша видел несчастную судьбу предателей.
"И теперь мы".
- Прошу тебя, отдай ему карту, - попросил Ф.
Мику зло отмахнулся.
- Нет, не будет этого.
- Почему? Денег захотел! А тебе жизнь не дорога? Отдай ему карту!!!
- Нет.
Мику не собирался продавать ее, но сдаться? Никогда. Не для того он пошел на дело.
Ф. поднялся и направил на друга посох Гинтакки.
- Отдай карту!!! - закричал калека. - Иначе...
- Ты не коснешься меня.
- Увидишь!
- Ты трус и ничтожество. Ты...
Мику пожал плечами и повернулся к двери. Вдруг сзади донеслись... рыдания?
- Я т-тебя прошу! - хныча, запричитал Ф., и слезы, сопли потекли по его лицу, оставляя тошнотворные полосы. - В-верни ему карту! Я так б-больше не могу. Пожалуйста!
Мику захотелось ударить друга по искалеченной руке, ударить зло и больно, изо всех сил. Только чудом юноша сдержался.
- Ты ничтожество, - прошептал он и вышел, а вслед неслись отчаянные крики:
- Нет, не уходи! Не оставляй меня здесь! Пожалуйста! Пожалуйста!!!
Две недели назад
"Не вышло", - подумал Мику, глядя, как взрывается генератор. Друзья второй раз собрали устройство после перехода, и ни черта, ни шиша, ни капли оно не работало.
Юноша перечитал учебники, но так и не нашел ответа.
"В чем же дело? Массе? Ведь на заводах проносят мешки с металлами!"
Выходило, что между весом предмета и силами перехода существовала неизвестная науке зависимость.
Наверное, это в природе человека, - встречая неприступную стену, биться в нее головой. И Мику не стал исключением. Юноша думал, крепко и хорошо думал, и ему подмигивало маленькое солнышко из свечки, совсем как в детстве, когда солнышки прятались в каждом предмете и улыбались Мику, а он - им.
А за окнами выл промозглый ветер с пролива, за окнами ежился и содрогался Р., который затерялся в тенях, как терялись в тупичках и переулках невинность, радость и честь. И только в сердце безграничной тьмы, в самом ее центре тлел маленький огонек Мику
За неделю он уменьшил генератор до размеров военного барабана, и, когда испытания прошли успешно, Ф. вдруг запаниковал:
- Давай бросим эту карту? У меня плохое предчувствие, - говорил он. - Ты... Ты понимаешь, какое состояние можно сделать на твоей модели?
Но что деньги для Мику? Что слава? Ему хотелось, хотелось больно как-то, по-детски найти кусочек Острова. Красивого, застывшего в лучах солнца, в своем недолгом величии, того Острова, куда юноша всегда мечтал попасть и никогда не сможет.
- Послушай, - не отставал Ф., - я не могу, не хочу так больше. Не преступник я, не могу. Зачем мне карта? Мы же и так заработаем теперь? Ну же?! Откроем магазин, как хотели... Ну же?
На секунду Мику усомнился. Он и правда отказался бы, но где-то из глубины памяти возникли берег моря и грозовое небо, и Остров в вышине, и под ним - маленький, крохотный Мику.
- Хорошо, я пойду один.
Ф., конечно, не оставил юношу. Они ведь были друзьями.
"Ведь мы были друзьями. Мы..."
Сейчас
"...были друзьями", - думал Мику, и утлая лодочка несла его к руинам Острова. И садилось за спиной багряное солнце, а статуя Георгни в его лучах, полузатонувшая, искореженная взрывом, казалась объята потусторонним пламенем. Она все также тянулась к небу, как и в детстве Мику, он помнил, да, как сейчас помнил гигантскую тень, которая накрывала Р. по утрам и от которой по коже шли мурашки.
В какой-то момент юноша заснул. Ему чудился поезд, и темный туннель, а напротив сидела мертвая девушка. И туннель все не кончался, девушка молча смотрела, а поезд гнал и гнал вперед, и от скорости купе качало, будто... на волнах?
Когда Мику очнулся, то вместо облегчения почувствовал только страшную легкость и головокружение.
Лодка обогнула туловище скульптуры и уткнулась в скалы. Раньше эти покрытые илом и водорослями камни были крышами домов, а сейчас они сгладились, потускнели, они стали чужды живому. Чужды, как мокрые, в потеках, стены, как жуткие тени растений и людей окрест.
Юноша подошел к силуэту женщины и, взяв ее за руку, активировал переход. Мику знал, что увидит: белые облака, а в них останки. И все было именно так, но он искал, искал и не находил, и смеялся, смеялся нервно, судорожно, будто сломанный болванчик на ржавой пружинке, и с каждой минутой становился легче, тоньше - таял, как снег под весенним солнцем.
Мику было забавно, что ученые годами пытались забросить людей на Высшие Планы, а взрыв на Острове сделал это тринадцать лет назад.
Тени. Тени, которые образовались от чудовищного выброса энергии, от вспышки, пронзившей сотни миров и измерений, эти тени стремились к своим телам, как растянутые концы резинки. Коснись и окажешься наверху. Только зачем? Там пусто и одиноко.
А карты? Мику хохотал и смотрел на печенье в форме десятки пик. Наверное, мама испекла лакомство своему ребенку, как пекли сладости маленькому Мику, только Мику жив, а мальчика с Острова вышвырнуло в другой План. Половина Р., шпионы Бурской империи, десятки ученых - все попались на страшную шутку мироздания, ища смысл и ценность, которых не существовало.
Когда неделю спустя Мику вернулся в Каренсштадт, то напоминал призрака. Или одну из теней, что так долго изучал. Юноша бродил по каменным лабиринтам, незаметный, серый лоскут от живого человека, а за ним по пятам следовали люди Барона и карабинеры. Им была нужна карта, а Мику только смеялся в ответ, мстительно, зло смеялся и не знал, как сбежать из этого извращенного хоровода.
К Ф.?
Хозяин гостиницы сообщил, что "молодой человек съехал", и передал записку:
"Карта или друг?
Пик Альбатроса, 16 сентября"
- Какое сегодня число?
- Двадцать второе, господин.
Мику уже не чувствовал своего тела, когда шел на обрыв. Нет, по привычке юноша, конечно, двигался, но порой казалось, что еще чуть-чуть, и ноги оторвутся от земли, и его понесет по воздуху, как эти перышки облаков. Туда, на юг, вместе с клинами белокрылых лебедей и беспокойным ветром.
"Успел? Успел!"
- Ф? - позвал Мику. Друг сидел на голой земле: левой рукой уперся в грязь, правую прижал к себе. - Давай забудем? Я наговорил лишне...
Он был мертв. На лице - полосы инея, постэффект от модного в мафиозных кругах криояда; в груди - черная спираль от еще более модной пытки.
Мику вздохнул и устало потер переносицу. Откуда-то появились подручные Барона и обступили юношу по кругу. Самого главаря не было. Зачем марать руки?
- Он же терпел! - укоризненно прошептал знакомый бандит. - Все ваши с ним выходки. Помогал, сосунок, а... А ты?
"Не я - это в людях заложена страсть к разрушению. К хаосу, разобщению, как и в самой природе. И так хочется срываться, падать - ниже, ниже..."
Мику мог бы все это сказать, но не желал - он вдруг осознал, как черная ненависть терзала его долгие годы. Юноша потянулся к посоху Гинтакки.
- Хватайте! - закричал человек Барона. Нос преступника покрылся красными прожилками, губы задрожали. - Живым! Кар...
Первым ударил Мику, затем один из бандитов. Попали оба. Юноша ощутил, как лезвие пронзает его ногу, будто студень, а, когда из шеи противника хлынула кровь, - как свое тело истончается и тяжелеет в ладони оружие.
Несколько человек остановились от удивления - Мику стал прозрачным, будто ручеек. Юноша с трудом перехватил потяжелевший посох и бросился вперед.
Удар, удар, крики - от ран бандитов Мику становился легче и тоньше, и одежда пригвождала его к земле, одежда, которая погрузнела и ломала теперь бледную кожу. И меркнул свет, и приглушались звуки, и, казалось, тело проваливается куда-то - в многоцветную, тошнотворную хмарь самого далекого Нижнего Плана, куда уходят после смерти и где живые, едва оказавшись, лишаются разума.
Мику мог бы объяснить, что каждый раз, когда мы делаем нечто плохое, то теряем часть себя - становимся легче, меньше, размываемся, развоплощаемся, пока смерть не утягивает нас на более подходящий по уровню энергии План. Обычно это незаметно, ведь изменения крошечны, а жизнь коротка. Но если человек побывает в высших измерениях, там, где самой природой не предусмотрено существование людей... они "выпиваются" там за несколько часов. Вот и в Мику уже ничего не осталось.
И он кричал, он хватался за ускользающий мир, за траву, которая рвала тоненькое тельце. Не от страха, не от сожаления или обиды - от ярости.
В какой-то миг юноша увидел Остров за спинами врагов и вдруг подумал, что мог бы его починить, поднять снова к небу, ведь легко, ведь все под руками, ведь...
"Почему я не сделал этого?"
И вокруг наливался тошнотворными красками незнакомый мир, и менялся, искажался, и тянул Мику вниз; а бесконечно, безмерно далеко сияла на горизонте полузатонувшая скульптура Георгни - она все также пыталась коснуться солнца.
Где-то в другом времени смотрел на нее маленький мальчик. Он услышал о катастрофе и бежал к берегу со всех ног, и запыхался, и не видел на небе Острова. Были какие-то ошметки, руины, дым...
Как будто поезд пустили под откос.
![[]](/img/t/terehow_andrej_sergeewich/teni/georgni.jpg)