|
Когда Норвегией пятый год правил конунг Харальд Серый Плащ, сын Эйрика Кровавая Секира(2), на Теплой Речке у брода Плоские Камни Торкель Откельсон со своим сыном Колем и работником Рэвом убил недалеко от его собственного хутора Хвост Кобылы Хаварда, по прозвищу Свирепый, сына Вестейна Рваная Щека.
I
Шел второй месяц после начала лета(3). Заходящее солнце, с трудом пробиваясь из-за молочных клубистых облаков, отбрасывало большие причудливые тени от двух хорошо вооруженных всадников в одинаковых кожаных панцирях и меховых плащах с капюшоном, пересекавших широкое лавовое поле.
- Не понимаю я тебя, Вестейн, почему ты не прихватил с собой хотя бы нескольких своих слуг? Или боишься, что без них оставшиеся люди не управятся с твоим хозяйством? - басисто обратился к попутчику рыжеволосый здоровяк.
- Бьярни, тебе еще не поздно воротиться назад, - повернул к нему Вестейн молодое безбородое лицо с правильными тонкими чертами.
- Не нахожу повода для шуток.
- Я не шучу.
- Шутишь. Мы с тобой проехали весь остров и уж лучше попасть к троллям, чем без славы возвращаться домой... Кстати, здесь самое подходящее место для всякой нечисти, - неприязненно оглядел Бьярни безрадостную пустынную местность.
Вестейн промолчал, никогда он не слыл за болтуна, а сейчас и тем более ему было не до пустых разговоров. Восемь лет минуло с тех пор как погиб его отец Хавард, сын херсира(4) Вестейна, переселившегося из Норвегии в Исландию во времена Харальда Прекрасноволосого(5).
В молодости Хавард вместе со своим дядей Торгейром Рослым отправился в плаванье с викингами, вскоре встал во главе дружины и прославился небывалой смелостью и удачливостью.
На родину он возвратился без Торгейла Рослого, сраженного в одной из схваток в Шотландии камнем, пущенным из пращи, но зато на собственном корабле, доверху груженном награбленным добром, и с женой-норвежкой по имени Унн, дочерью Амунди Немого. После смерти отца, Хавард унаследовал власть годи(6), все его имущество и имущество своего бездетного дяди, и превратился в одного из богатейших людей округа. Соседи остерегались вступать с ним в ссоры: человек он был нрава крутого и при том очень знатный. На своем веку ему довелось убить многих и за морем, и дома, в Исландии. И ни за кого из них он не уплатил виры(7). Хавард не дожидался, пока его враги начнут на тинге(8) тяжбу с ним или нападут на него. Тяжбы он начинал первый; разумеется, если дело доходило до тинга, с помощью денег и посулов ему несложно было заручиться поддержкой влиятельных людей. И нападал он тоже обычно первым. Хавард не отличался так ростом, как его дядя Торгейл, но в силе, ловкости и умении драться мало, кто мог бы поспорить с ним. К тому же в бою он был подвержен, словно берсерк(9), приступам неистовства: его лицо покрывалось багровыми пятнами, выпучивались глаза, мелко поддергивалась голова, приобретая в этот момент вид поистине устрашающий. Однако при всей своей одержимости рассудок окончательно его не покидал, давая возможность трезво оценивать обстановку.
На своем веку он убил многих, и Норна (10)- изменчивая богиня - уготовила и ему самому подобную же участь.
Хаварда убил Торкель Щербатый. Опасаясь незамедлительной расплаты со стороны родственников погибшего, он спешно переселился с домочадцами на север острова. Но торопился он напрасно. Вдова и друзья Хаварда, посовещавшись, решили, что за такого человека был достоин отомстить лишь ближайший родич, его сын. Вестейн тогда еще не мог носить оружия, а когда смог, то понадобилось время, чтобы он научился им, как следует, владеть.
И вот пришла пора свершиться кровной мести.
Вестейн Хавардсон и его друг Бьярни Эйвиндсон, проехав всю страну, приближались ко двору Торкеля Щербатого.
Они выбрались на нагорную кочковатую равнину с небольшими пологими холмами, в лицо им резко задул свежий солоноватый ветер, послышался рокот отдаленного океанского прибоя. Небо сплошь заволокли густые сизые тучи.
- Не удивлюсь, если сейчас хлынет ливень, - зябко поежился Бьярни, кутаясь в плащ. - Раб франк Черныш с нашего хутора говорит, что есть страны, где месяцами не идет дождь. Врет, наверное, пес. А может, и нет, мало ли чудес бывает на свете.
Они пришпорили усталых коней, обогнули мыс, и перед их глазами предстал маленький укромный залив с вывоченной на берег ладьей и несколькими невзрачными строениями.
- Тут и живет Торкель, точно так описывали люди. Да, ты был прав, Вестейн, что мы отправились с тобой вдвоем, без слуг - иначе бы нам пришлось всю ночь мокнуть под дождем. Разве бы мы все разместились в этой хижине?
- Ты не позабыл наши новые имена?
- Не считай меня глупее, чем я есть на самом деле. Я обижаюсь.
Бьярни спрыгнул с коня и нетерпеливо заколотил огромным кулаком в почерневшую деревянную дверь наиболее основательной постройки, сложенной из камня и неровных кусков дерна, крытой тростником и водорослями.
- Один и Геймдаль(11), кого сюда принесли тролли?! - раздался из дома встревоженный голос.
- Не бойтесь, не великанов и карликов! Мы Ульв и Траин, сыновья Оспака Брюхо! У нас мирные намерения! - рявкнул Бьярни. - Мы не причиним вам вреда!
- Клянетесь?!
- Клянемся молотом Тора(12)!
- И вы не разбойники?!
- Да нет же!
- Как, говорите, вас зовут?!
- Ульв и Траин! - теряя терпение, прокричал Бьярни и тише спросил у Вестейна: - Кстати, кто из нас Ульв, а кто Траин?
- Выбирай, как тебе будет удобнее.
- Мне все равно, но...
Вестейн не расслышал ответа друга, их впустили в дом. В нос им шибануло привычным спертым духом человеческого жилья, запахом рыбы, пота, смолы и самым явственным - запахом едкого дыма от тлеющих углей в очаге. В первое мгновение они ничего не разглядели, часто заморгали, чадный дым висел на уровне головы серой пеленой. Нога Вестейна уперлась в широкое лезвие топора - обитатели дома были наготове, пытливо изучая незваных гостей.
- Я Торкель Щербатый, сын Откеля с Песков, - сказал крупнолицый коренастый мужчина, державший топор. - Коль, займись лошадьми.
Лохматый парень с копьем, в холщевой рубахе и штанах, едва заметно прихрамывая, проскользнул мимо них во двор.
- Проходите, сыновья Оспака Брюхо.
- Благодарим тебя, - буркнул Бьярни.
Торкель, пригнувшись, подбросил дров в очаг.
- Дорог огонь тому, кто с дороги. Сванлауг, жена, зажги свечи, - обратился он к седой худощавой женщине, с сучковатой дубинкой в руках.
В помещении стало светлее. У противоположной стены Вестейн и Бьярни различили двух юных, просто одетых девушек с любопытством, смешанных с испугом, рассматривающих их.
- Это моя дочь Арнора и воспитанница Хельга, дочь Эгиля с Ягодного мыса.
Торкель усадил друзей на скамью рядом с собой за столом и налил им из бочонка по рогу эля.
- Я не ошибусь, если скажу, что эль превосходный, - похвалил напиток Бьярни, жадными глотками осушив до дна потрескавшийся коровий рог.
- Да, все находят мой эль неплохим, - вежливо согласился Торкель и подлил из бочонка им еще. - Труден ли был ваш путь?
- Нет. Мы едим из Ястребиной Долины по своим делам к Гриму Тюленю, в Тюлений Фьорд, он женат на Френсис, сестре нашего отца, - не моргнув глазом, соврал Бьярни.
В дом молчком вернулся Коль, стряхнул с одежды дождевые капли, сел за стол и выпил эля.
- Пора и поужинать. Полакомимся мясом, мы вчера как раз принесли в жертву богам нашу единственную лошадь, - сказал Торкель.
- Кобыла от старости ослепла и уже никуда не годилась, - пробормотал себе под нос Коль.
- Ты не прав, лошадь была еще хоть куда, - возразил его отец.
За едой им прислуживали женщины. Торкель расспрашивал о новостях. Бьярни охотно рассказывал, не забывая при этом уплетать похлебку из конины, о тяжбе за приданое между Грани Косым и Бардом с Мшистой Горы. О тяжбе за возмещение ущерба за убийство раба между Арнольвом Рыбогоном и Вивилем Дунгальсоном. О том, что возвратился из Дании Ламби Наковальня, где состоял в дружине Харальда Синезубого(13) и покрыл себя славой.
- В общем, ничего примечательного, - заключил он.
- Да, прежде люди совершали гораздо больше подвигов, - кивнул Торкель.
- Нам известно, что и ты, Торкель, сумел отличиться за свою жизнь, - сказал Вестейн.
- Верно, кое-что выпало и на мою долю.
- Нам было бы интересно послушать, - сказал Бьярни, отстраняя пустую миску из-под супа и берясь за селедку.
- Мы с моим сыном Колем совершили великий подвиг, хотя в ту пору он был еще совсем юным, - выдержал Торкель многозначительную паузу. На его мрачноватом лице, озаренном воспоминаниями, отражались отблески судорожной пляски пламени в очаге. - Мы убили Хаварда Свирепого, и ничем за это не поплатились.
Вестейн побледнел и невольно потянулся к мечу, но он быстро взял себя в руки - потер бок, будто бы его укусило насекомое, и принял подобающее моменту положение.
- Хавард Свирепый был доблестный и именитый муж, каких мало, - продолжал Торкель, - и немногие отваживались сразиться с ним, не только из его южной четверти(14), но и со всех других трех. И я готов биться на чем угодно с любым, кто скажет, что это не так... Правда, сейчас люди стали подзабывать о нем...
- Время съедает человеческую память, - заметил Бьярни.
- И память, и все другое, - согласился хозяин дома.
- К сожалению, - вздохнул Бьярни.
- Мы подстерегли Хаварда ранним утром на Теплой Реке у брода Плоские Камни, он шел навестить своих пастухов. Он шел один, никого не опасаясь, недавно ему удалось расправиться со всеми врагами, с ним лишь был его знаменитый меч Молния Сечи, добытый им в Англии. Не счесть мужей, которым этот меч спел песню смерти. Хавард был в сером плаще и подпоясан веревкой, он не любил наряжаться, хотя дорогой одежды у него хватило бы на многих. Со мной, кроме сына, был мой работник Рэв, он сидел на валуне и шнуровал куртку. Хавард подошел и заговорил с ним, спросил, что делает тот здесь в такую рань? И тут Коль выскочил из-за валуна и поразил его копьем в живот - да так удачно, что у Хаварда вывались наружу внутренности. Хавард отпрянул назад, подхватил свои внутренности в рубашку и прикрутил к себе веревкой. Рэв кинулся к нему, чтобы добить, и наткнулся на меч Хаварда, который одним взмахом Молнии Сечи раскроил ему череп. Рэв был удалец, каких поискать, но слишком во всем торопливый человек. Хавард мужественно сражался с нами, хотя силы и покидали его, и прежде чем я нанес ему смертельный удар в шею, он сумел ранить меня в лоб, а моего сына в ногу. Коль хромает до сих пор, мою же голову спас старый шлем предков с изображением вепря... Да, Хавард Свирепый славился редким искусством воина, и будь с ним в то утро щит или одень он кольчугу, совсем не ясно, кто бы лежал тогда поверженный там, на Теплой Реке.
Торкель замолчал, налил себе рог эля и выпил.
- Подбросьте дров в очаг, - приказал он женщинам, в очередной раз внимательно слушавших его рассказ.
- А после? - спросил Бьярни.
- После? После на соседнем хуторе Баранья Голова мы объявили об убийстве Хаварда, собрали вещи в своем доме и, чтобы обмануть погоню, направились на запад, а потом повернули на север. Шесть дней прятались у моего друга Иллуги с Островного Лежбища, а затем переехали сюда, в Козий Залив.
- Почему ты не уехал дальше, например, на восток, в Норвегию? - поинтересовался Вестейн.
- Я не видел в этом надобности. На альтинге против меня с сыном не начали тяжбу. И нас не объявили вне закона, и к изгнанию из страны не приговорили. Земля здесь дешевая, но неплохая, на берегу можно найти плавник, а как-то нам повезло: мы набрели на несколько целых сосновых стволов. Все равно сначала, конечно, приходилось трудно: ведь мы лишились почти всего нашего имущества, покинув свой дом на юге. Да и сейчас мы еще не полностью справились с нуждой. Мы не разбойники - не грабим честных людей на дороге, и работы по хозяйству у нас много, но мы привыкли и эта земля наша. А за проезд с семьей в Норвегию пришлось бы отдать последнее, что у нас было, и наниматься там к кому-нибудь в работники. Как говорится:
Пусть невелик
твой дом, но твой он,
и в нем ты владыка;
пусть крыша из прутьев
и две лишь козы, -
это лучше подачек(15).
Вестейн покачал головой и возразил:
- Но говориться так же:
Лучше живым быть,
нежели мертвым;
живой - наживает;
для богатого пламя,
я видел, пылало,
но ждала его смерть(16).
- Правильно, от трупа толку нет никакого. Но кто захочет мне отомстить, сыщет и в Миклагарде(17), городе золотых куполов. Не забывай: каждый умирает тогда, когда ему предназначено, не раньше и не позже. Поэтому нет смысла трусливо бегать от смерти. Под домом родителей моей воспитанницы Хельги разверзлась земля и поглотила их вместе со всеми слугами, - грустно заметил Торкель и, увидев зевок Бьярни, тотчас сказал: - Но я заговорился. Наши гости, Ульв и Траин, утомились с дороги - им давно пора отдыхать.
Вестейн и Бьярни улеглись рядом на нары, оставив при себе мечи, чтобы иметь их, на всякий случай, под рукой. Сванлауг удалилась в крошечную каморку. За ней последовали в женскую половину дома Арнора с Хельгой. Торкель примостился на скамье у очага, поблизости от Коля.
- Мне не покажется лишним, если нам не придется ночью сомкнуть глаз. Торкель не ушел с женой, а расположился с сыном, - настороженно прошептал Бьярни на ухо Вестейну.
- Я вижу.
- Будь на стороже.
- Ты тоже.
- Конечно, друг, даже не сомневайся, - пообещал Бьярни. Потом поворочался-поворочался, почесал укусы надоедливых блох и мирно захрапел.
Бьярни был единственный человек, беспечно спавший ночью в этом доме.
Торкеля угнетала неизвестность. Кто были эти приезжие люди? Те ли они, за кого себя выдавали? Он напряженно вспоминал: действительно ли у Фрейдис, жены Грима Тюленя, есть племянники? И уж не придется ли вскоре ему с сыном, вепри-хранители, расплачиваться за то старое убийство? Нет, смерти он нисколько не боялся. Куда страшнее и мучительнее была неизвестность. Затаив дыхание, он чутко прислушивался ко всем звукам и шорохам, исходившим из угла, где лежали те двое. Тот, что сейчас храпел, рыжий и толстый, не вызывал в нем особых подозрений - на Хаварда он был ни чуть не похож. Гораздо опасней ему представлялся другой - тот, молчаливый, стремительный в движениях и вроде бы примерявшийся к нему и Колю.
Беспокойства отца передалось и сыну: он часто поднимался, пил холодную воду из кадки и придирчиво проверял оружие, прикидывая, тяжело ли будет одолеть этих братьев, если случится с ними биться.
В тягостном предчувствии болезненно щемило сердце Сванлауг. Все эти годы она постоянно тревожилась за жизнь мужа и сына, за судьбу дочери и воспитанницы. Откровенно не доверяла и пугалась любого постороннего человека, проезжавшего мимо их маленького залива. А теперь сразу двое незнакомых мужчин были с ней рядом, под одной крышей. Что они могли принести в ее дом? Но вряд ли чего-либо доброе и хорошее.
Арнора и Хельга долго тихо переговаривались о двух видных молодых гостях. Первый испуг сменился у них жгучим любопытством. Они тщательно перебирали и толковали все их даже самые незначительные слова и случайные взгляды. Жизнь девушек протекала в вечных трудах и тревогах, и праздники редко выпадали им на долю. Поэтому к каждому нарушению устоявшегося порядка они относились с огромным удовольствием. Тут же произошло целое событие - появление двух совершенно новых лиц. Кто знает, возможно, это как-то отразится на их будущем?
Не спал и Вестейн. Томительно медленно тянулось для него время. Он был в дома Убийцы, а завтра, мстя за отца, сам должен стать Убийцей. Почему-то он не сомневался, что убьет, а не будет убит. Однако ему было не по себе - никогда ему еще не приходилось убивать. Изредка Вестейн прикасался к костяной рукоятке своего меча, это прикосновение придавало ему уверенности. Он догадывался о беспокойстве Торкеля, но у него не возникало и мысли, как у Бьярни, что тот в собственном доме ночью, под покровом темноты, может напасть на них. Это был поступок, недостойный мужчины.
Лишь перед самым рассветом Вестейн ненадолго забылся беспокойным сном.
Всю ночь ливень яростно барабанил по крыше дома, а ветер взвывал так сильно и грозно, словно все двенадцать разгневанных валькирий скликали воинов на кровавую жатву.
К утру, погода улучшилась - прекратился дождь, утих ветер, на чистом бледно-голубом небе, торжествуя, засияло красноватое солнце. Его косые лучи проникали в помещение через маленькие оконца под потолком и через дверь, которую открыл Коль, выходя, чтобы выгнать на пастбище скот. В свете нового дня и сам дом, и его обитатели уже не казались такими суровыми и угрюмыми, как накануне, хотя тревожная ночь и наложила на них свой отпечаток.
Арнора - высокая и стройная девушка, в желтом полотняном платье, с густыми золотистыми волосами, распущенными до плеч, несколько суетливо прибирала в комнате.
- А дочь у Торкеля красивая, прямо Фрейя(18), - сказал Бьярни другу, с хрустом в суставах потягиваясь и разминая затекшее за ночь тело.
Арнора бросила быстрый взгляд в их сторону. Бьярни приосанился и пригладил пушистые усы.
- Не удивлюсь, если бы не срочные дела, то я бы не прочь... да.
Хельга напрасно пытаясь скрыть веселую задорную улыбку, принесла им молока в кувшине.
- Мы сегодня собиралась косить на холмах, но после вчерашнего дождя трава стоит вся мокрая. Ну, как водоросли на морском дне, - сообщила она, и ее синие глаза на чуть удлиненном лице с яркими, тонко очерченными губами, отчего-то радостно вспыхнули.
- Косить мокрую траву - это труд для неумных людей, - со знанием дела кивнул Бьярни.
- Поэтому мы сегодня отдыхаем.
- Правильно, Хельга.
- Вы скоро уедете?
- Неудобно вести с гостями такие речи, - упрекнула ее Сванлауг, появляясь из своей каморки.
- Да и воспитанница у него привлекательной наружности. Ты не находишь? - негромко спросил Бьярни друга.
- Нахожу.
- Странно, чем дальше от родных мест, тем краше встречаются девушки.
- Ты просто соскучился в дороге без женщин, - слабо улыбнулся Вестейн.
- Возможно, - кивнул Бьярни. - Итак, кого мне на себя взять: Торкеля или Коля?
- Погоди еще.
- Правда твоя, и я не прочь перекусить. С моим скудным умом пришлось бы нам сражаться натощак. Однако, ты хитрец.
За завтраком, состоящим из козьего сыра, ржаных лепешек и простокваши, Вестейн спросил о том, что давно его мучило и о чем в округе ходили самые противоречивые толки:
- Мы благодарны тебе, Торкель, за твой прием и интересный рассказ. Но непонятно, почему ты напал на Хаварда Свирепого? Ведь, по твоим словам, он не был тогда ни с кем в распре?
Торкель смахнул со светлой курчавой бороды крошки сыра и потер глубокий шрам на лбу.
- Чтобы ты, Траин, это понял, нужно тебе рассказать другую историю. Время у нас сейчас как раз есть, - неторопливо произнес он. - Желаешь ее услышать?
- Конечно.
- На хуторе Гнилые Пни жил бонд(19) Сигурд, сын Финна Плешивого, человек молодой и смелый. Однажды он заявил Хаварду, что тот, мол, вырубает деревья в его лесу и что он не позволит безнаказанно его разорять. Хавард ответил: этот лес всегда принадлежал только ему одному. Тогда Сигурд сильно избил раба-ирландца Хаварда, которого застал в лесу с топором у поваленного дерева. Хавард сказал, что никогда и ни с кем не был еще так терпелив, кто искал с ним ссоры, но последнее оскорбление переходит все границы, и вскоре на рассвете с десятком своих людей окружил его дом. У Сигурда было тоже человек десять, способных носить оружие. Но он не вышел из дома и начал оттуда стрелять из лука, он умел метко стрелять и ранил двоих. Увидев это, Хавард сказал, что лишь трусы прячутся за стенами и стреляют из-за прикрытия из лука, не решаясь принять открытое сражение, и что ему придется, как крыс, выдымить их из своих нор. И велел поджечь дом. Молодой бонд выбрался из горящего дома и храбро бился. Однако его сразили, как и всех его людей. Со стороны Хаварда погибло семеро. Это было великое сражение, - заключил Торкель.
- Да, людей полегло немало, - согласился Вестейн.
- С Хавардом находился и мой младший брат Берг, побратим Хаварда, он еще не обзавелся семьей, во всех делах они были с ним заодно. Я-то не очень одобрял эту дружбу, но предпочитал не ругаться с братом и не перечить ему. Он также остался в живых, - сделал Торкель паузу. - И вот тут Хавард совершил страшное злодеяние. Ударил секирой мертвого Сигурда в спину между лопаток Берга, своего побратима! А раб-ирландец по знаку хозяина набросился на другого свободного человека, уцелевшего в битве. Тот сумел отразить неожиданное нападение. Но на помощь рабу пришел сам Хавард.
- Зачем ему это понадобилось? - после некоторого молчания, спросил Вестейн отчужденным голосом.
- Да, вроде бы по всему не следовало ему так поступать. Говорили: не много славы стяжало ему это сражение, слишком большой урон понес он в преданных людях.
- Торкель, ты не ответил на мой вопрос: зачем ему это понадобилось?
- Разве тебе не ясно? Соседям Хавард объявил, что с бондом Сигурдом они теперь в расчете и никакой виры уплачивать за того, который подло убил в спину его побратима Берга, и за его людей он не будет. Всех убитых с той и с другой стороны можно приравнять. А всех сгоревших в доме рабов можно приравнять к его собственным ранам, полученным в бою. Родичи Сигурда не возражали, потому что в противном случае с них бы самих потребовали виры родичи свободных людей, погибших у Хаварда.
- Понятно, - протянул Вестейн.
- Да, на тот спорный лес уже никто больше не соблазнялся, - добавил Торкель.
- А откуда тебе так подробно известна вся эта история? - рассеянно полюбопытствовал Бьярни. В течение всего завтрака он выразительно переглядывался с Арнорой, что прислужила им за столом, и слушал рассказ хозяина дома в пол-уха.
- Не от вёльвы(20), Ульв. Не от нее. Хотя, наверное, без колдовства здесь никак не обошлось. Накануне вечером у меня затерялись овцы, мы отправились их искать, моя жена заблудилась и под утро очутилась у дома Сигурда. Она спряталась в овраге и все видела.
- Да, я все видела от начала до конца, - важно подтвердила Сванлауг от горящего очага.
- Женщина могла и ошибиться.
- Я доверяю своим глазам, - возразила она.
- Можно было бы затеять тяжбу на тинге против Хаварда, - заметил Вестейн.
- Не близко же ты родился от тех мест, коль говоришь такое. Если бы я затеял тяжбу на тинге, то какие знатные люди были бы за меня - сына бедного керла(21)? А свидетели? Чужой раб, умирающий от ран, и собственная жена? По закону они не свидетели. Да и раб-ирландец не раскрыл бы и рта без воли на то своего хозяина. Хавард обвинил бы меня к клевете и потребовал с меня возмещения.
- Тогда можно было все рассказать людям.
- Распускать слухи и того хуже. Хавард быстро бы дознался, от кого они исходят, и запалил бы меня со всей семьей в собственном доме. А люди после бы сказали, что он справедливо поступил с лжецами, - криво усмехнулся Торкель. - В обоих этих случаях мой брат Берг остался бы не отомщенным.
Не говоря ни слова, Вестейн поднялся из-за стола, вышел из дома, спустился к океану и побрел по шуршащей гальке, отпугивая крикливых черноголовых чаек от рыбы, прибитой ночным штормом к берегу. Беспокойные бело-серые волны виднелись до самого края туманного горизонта. Он опустился на скользкий уступ влажного выщербленного камня, изредка океан обдавал его отрешенное лицо холодными горьковатыми брызгами.
Вот и стало ему все известно. Все, во всех подробностях.
Его мать норвежка Унн обучала его приличным манерам, воспитатель Торд Вольноотпущенник - опытный и доблестный викинг - учил боевому искусству и рассказывал саги о подвигах древних героев. На капище у деревянных статуй богов он поклялся поступать всегда только справедливо и так, как того велели законы. И ехать сюда вершить кровную месть хотел один, без своего друга Бьярни, если бы тот не упросил его взять с собой. Вестейн знал, что его отец был человек жестокий и беспощадный, что он убил многих, а в доме Сигурда сжег женщин и детей - подобное не приносило почета, но это получилось в пылу битвы, к тому же сгоревшие были рабами. Но Хавард совершил постыдный поступок: убил в спину своего побратима, который сражался с ним вместе, плечо к плечу, против Сигурда и только лишь для того, чтобы не платить виры родственникам молодого бонда.
И за такого человека он должен был мстить. Разве это было справедливо? Хавард понес заслуженное наказание за свое злодеяние, дисы-хранительницы(22) его покинули.
Потом, убить Торкеля и Коля - значило, оставить одних, без всякой защиты, трех женщин. И скоро ли найдутся люди, которые возьмут в жены Арнору и Хельгу, и обязаны будут отомстить ему и Бьярни? Разумные люди стараются не вмешиваться в чужие распри.
Особенно же жалко ему было Хельгу - за свою недолгую жизнь она может уже во второй раз потерять семью.
По берегу океана, грузно шагая, с секирой и двумя щитами шел Бьярни.
- Куда, ты запропастился, лентяй? Все отлыниваешь от дела, - приблизившись, упрекнул он друга. - Уф, еле тебя сыскал... Я сидел там, сидел, до последней корки объел хозяев - надо же было чем-то заниматься? Думал уж, что они поколотят меня за обжорство... Да, не ошибусь, местечко для схватки ты выбрал отличное. Мне оно тоже по душе. Есть, где развернуться. Пойдем звать?
- Погоди, - сухо произнес Вестейн.
- Хорошо, годим. Время есть. Как ты полагаешь, кого мне лучше уложить: Торкеля или Коля? Наверное, Коля? Не удивлюсь, если Торкеля ты решил приберечь для себя.
- Мой отец совершил позорный поступок.
- Да, я кое-что слышал, о чем болтал за столом Торкель. Ну, да ладно. Главное, чтобы мне сейчас не продырявили мой живот. Будет очень обидно, если из него вывалится вся еда.
- Ты не понял, Бьярни? Мой отец совершил поступок, недостойный мужчины.
- Мало ли какие у него были на то причины? Нам они не известны. Может, Берг нанес ему несмываемое оскорбление?
- Это не оправдывает того, как он повел себя с побратимом.
- Сложно сказать. Но зато во всем другом Хавард был достойный человек - знатный, богатый, годи людей с Теплой Реки. Да и тебе он оставил завидное наследство. И его убили. Верно? Пускай меня зарежут, как свинью, если это не так.
- С причиной или без причины - мой отец совершил недостойный поступок.
- Что с того?
- Я отказываюсь от кровной мести за него, - с твердостью в голосе произнес Вестейн.
- Отказываешься? - переспросил изумленный Бьярни.
- Да, отказываюсь.
- Опять хитришь? Но большой виры с Торкеля ты не получишь. Впрочем, кто его знает? Может, старик и схоронил где-нибудь кубышку с серебряными монетами.
- Я не желаю ни виры, ни изгнания его с семьей из страны. Я считаю, что убийство Хаварда следует приравнять к убийству Берга.
- Как хочешь, как хочешь, смотри, - в недоумении развел руками Бьярни. - Только я на твоем месте этого бы не делал.
- Пока ты на своем месте.
- Верно, и мне оно нравится
- Мне кажется, что тебе приглянулась Арнора? - поднимаясь с камня, спросил Вестейн.
- Посвататься к ней я бы был не прочь.
- Я тебе помогу, Бьярни, пойдем.
II
Вестейн ехал той же самой дорогой, что и год тому назад, но уже один - его друг Бьярни женился на Арноре и переселился в северную четверть к Торкелю.
На Вестейне был синий плащ, подбитый мехом песца и скрепленный у плеча серебряной пряжкой, полосатые синие штаны, ноги были обуты в высокие черные сапоги, а на руке поблескивало золотое запястье. За зиму он сильно изменился - повзрослел, замкнулся в себе, черты его лица обострились, и со щек исчез румянец.
Дома, на Теплой Реке, объяснить, почему он отказался от кровной мести за отца, оказалось еще сложное, чем тогда Бьярни, на берегу океана. Да он и не желал никому ничего объяснять - просто сказал, что считает свой отказ от мести вполне справедливым. Людей, разумеется, такой ответ не удовлетворил. И это послужило основной темой для разговоров в округе на долгое время. Люди сами пытались найти его настоящий мотив и пришли к единодушному выводу, что Вестейн струсил драться с победителями Хаварда Свирепого, и стали сначала тихо, потом все громче и громче говорить, чтобы он передал власть годи другому человеку, грозясь иначе перейти в соседние годорды. Даже его мать Унн, никогда не любившая Хаварда, который насильно увез ее из Норвегии, очень привязанная к сыну и старавшаяся не заводить с ним об этом разговоры, и та однажды не удержалась, и упрекнула его за то, что он не взял виры с Торкеля. Только с одним своим старым воспитателем Вестейн поделился всем. Выслушав его, Торд Вольноотпущенник горестно покачал седой головой и сказал:
Следует мужу
в меру быть умным,
не мудрствуя много;
ибо редка
радость в сердцах,
если разум велик(23).
Иногда Вестейн думал, не отправиться ли ему за море и не вступить в дружину к какому-нибудь конунгу или ярлу. Но молва настигла бы его и там. К тому же это походило бы на бегство, а он не считал себя неправым.
С вершины холма, поросшего короткой жесткой травой, Вестейн отчетливо увидел знакомую изогнутую дугу залива, уходящую вдаль по обе стороны, и однообразно серую равнину океана. Внизу, из дыры в крыше приземистого строения валил густой смрадный дым. Перед домом Торкель и Коль чинили рыбацкую сеть. Вестейн направил коня к ним, распугав по пути нескольких косматых мемекающих овец, щипавших дикий овес.
Они поприветствовали друг друга, и Торкель пригласил Вестейна в дом, где сразу усадил на скамью у стола и налил ему рог эля.
- Как здоровье членов твоей семьи? - вежливо поинтересовался гость, расстегивая пряжку плаща на плече.
- Слава богам, хвори и недуги обходят пока нас стороной, - ответил Торкель, снял с головы русскую шапку и принялся теребить ее в руках.
- Как поживает мой друг Бьярни?
- Не жалуется. Он сейчас с Арнорой недалеко, на Пестром Ручье. Они собираются там обосноваться. На Пестром Ручье есть удобное место для усадьбы.
- Я рад за него.
- Завтра мы хотели поехать к Ториру Тухлое Яйцо из Лощины, сватать ее дочь Раннвейг за моего сына. Я давно намечал ее в жены Колю. Думаю, что он нам не откажет.
- Торир дает за Раннвейг неплохое приданое, - вставил Коль.
- Приданое и впрямь неплохое. Земля, скот и вооружение: шлем, меч и щит.
- Еще византийский панцирь.
- Да, еще византийский панцирь, - кивнул его отец.
- С золотым орлом по центру груди.
- Да, с золотым орлом по центру груди, - снова кивнул Торкель. - Это прежде мало кто пожелал бы с нами породниться из-за того, что мы не расплатились за убийство Хаварда. Сейчас у нас положение изменилось. Вестейн, окажи мне услугу, поезжай вместе с нами.
- На тебе богатая одежда, и даже на лошади крашеное седло искусной работы. Ты и здесь не в пример своему отцу, - словно невзначай заметил Коль, поправляя башмаки из акульей кожи. - Как ты только не опасаешься странствовать один?
Торкель бросил на сына недовольный взгляд, и с его губ было готово сорваться резкое слово.
- Я поеду с вами к Ториру из Лощины, - бесстрастно произнес Вестейн. - Но у меня к тебе, Торкель, сходное дело: я хочу посвататься к твоей воспитаннице Хельге.
От неожиданности тот растерялся, закашлялся и погладил узловатыми заскорузлыми пальцами побагровевший шрам на лбу.
- Я, случайно, не ослышался?
- Нет.
- Хельга тебе не ровня, ты легко найдешь себе другую более достойную невесту. Ты очень богатый человек.
- Говорится: может внезапно исчезнуть достаток - друг он неверный, - возразил Вестейн.
- Говорится-то, оно говорится, но в действительности происходит нечасто.
- С Вестейном, отец, такая история как раз, может статься, - сказал Коль.
- Попридержи свой язык-помело, - одернул его Торкель. - К тому же моя воспитанница молода, и я сильно ее люблю.
- Это не повод - это отговорка. Арнора ненамного старше Хельги, и ты ее тоже любишь, но за Бьярни отдал.
- О, Бьярни. Бьярни не чета тебе... ты гораздо знатнее. И приданое за ней совсем небольшое - локтей... ну, локтей двадцать сукна. Совсем маленькое приданое. И потом мне хотелось отдать ее за ...
- За настоящего мужчину, - вставил Коль.
- Не слишком тебя уважает твой сын, раз говорит вместо тебя, - сухо заметил Вестейн.
Коль, прищурившись, приподнялся, взял меч, лежавший на скамье рядом с ним, и на пядь обнажил его из ножен. Торкель торопливо опустил ему руку на плечо.
- Не будем ссориться. Прости моего сына за горячность. Мы не спросили саму Хельгу, и если она согласится, то я не возражаю. Коль, сходи, позови ее.
- Торкель, разреши я один переговорю с твоей воспитанницей, - попросил Вестейн.
- Что ж, переговори.
- Где она?
- Была во дворе.
- Где же ей еще быть? - усмехнулся Коль.
Он нашел девушку за домом у загона для скота, палившую ягнячьи головы. Хельга быстро выпрямилась, яркая краска залила все ее лицо, тыльной стороной закопченной ладони она стала поспешно поправлять длинные спутанные волосы.
- Вестейн, ты испугал меня, - неловко улыбнулась она, смущенная за собственный вид. - Ты всегда появляешься так неожиданно. Как снег в середине лета.
- То, что я сейчас скажу, покажется тебе еще более неожиданным. В прошлую нашу встречу, ты приглянулась мне.
- Приятно такое слышать.
- Сейчас я приехал посватать тебя.
- Меня? - изумленно переспросила девушка, отступая на шаг. - Да, это совершенно неожиданно... Спасибо, конечно, за честь. Я польщена. Но тебе известно, что у меня...
- Ты про приданое, Хельга? Известно, - перебил ее Вестейн. - Торкель дает за тобой двадцать локтей сукна. И если ты согласна, он не будет возражать.
- Я не знаю право, - замялась она. - Ты мне сразу понравился, я часто тебя вспоминала. Но, говоришь, что Торкель дает за мной двадцать локтей сукна? Это же смешно. За нищей рабыней и то дают больше. Он оскорбил тебя.
- Да.
- И ты ничего ему не ответил? Не возмутился?
- Нет.
- Поистине у тебя великое терпение, Вестейн, - покачала девушка головой. - Двадцать локтей. Мои родители были почтенные люди и жили в достатке. Этим Торкель оскорбил не одного тебя, он оскорбил меня и память моих родителей... Хорошо, я согласна стать твоей женой. Боюсь только... У нас с тобой, наверное, будут дети, и если их обидят, ты не ... нет, нет, я боюсь не за себя...
Вестейн поддал носком сапога кочку, кусок земли с жухлой свалявшейся травой отлетел далеко вперед. Дальше он ее не слушал. Он наделся, что Хельга - это тот единственный человек, который был способен его понять. Кто-кто, а уж она-то обязана была его понять, укрепить веру в себя и свою правоту. Но не получилось - получилось только хуже.
Неведомое ранее чувство безрассудства и одержимости, за все унижения и насмешливые взгляды людей, полученные им за последнее время, захлестнуло его жаркой гневной волной, переполнило и придало небывалой силы всему телу. И вместе с тем оно его успокоило. Теперь он знал, почему Хавард мог ворваться в самую гущу врагов и, оставаясь неуязвимым, разить их мечом налево и направо.
- Что тебе ответила Хельга? - поинтересовался Коль, расплываясь в кривой улыбке, у вошедшего в дом Вестейна. - Помню, что она еще с детства была падкая на богатство.
Колю доставляло удовольствие говорить ему безнаказанно вещи, за которые любой другой на его месте давно бы схватился за оружие. Он откровенно презирал Вестейна. Коль видел, что и отец ждал от того иного, и был явно озадачен его поведением. Ясно, что Вестейн побаивался их, в особенности после рассказа о том, как они отважно сразили Хаварда на Теплой Реке. Что ж, действительно, они с отцом были молодцы хоть куда.
Взглянув на него, Вестейн сказал:
- Доволен глумливый,
коль, гостя обидев,
удрать ухитрился;
насмешник такой
не знает, что нажил
гневных врагов(24).
- Видать, неласково тебя встретила Хельга, если сумела расшевелить даже такого осторожного человека, как ты. На твоем месте я служил бы скальдом у какого-либо конунга, слагал бы ему хвалебные песни и получал бы от него за это подачки, - хмыкнув, заметил Коль.
- Торкель, не проси у Торира приданого большего, чем ты сам даешь за Хельгой. Не забывай, что твой сын болтлив донельзя и хром на одну ногу, а может статься, охромеет и на вторую.
- Это дерзкие слова, - сказал Торкель
- Я знаю.
- Тебе придется ответить за них.
|