Аннотация: - Так о чем ты витаешь в облаках весь день? Нахожусь с ответом не сразу. - О звездах, наверно. И о закатах. И о рассветах, конечно. И о пропахшей костром куртке. Ради такого и стоит жить.
Утро было бледно-зеленым, подобно прозрачной листве, изъеденной временем либо покрытой придорожной пылью. Все, что могло отцвести, уже отцвело, только одиноко сияют сиренью вечернего неба в траве два диких колокольчика. А над головой - сосны, рыжие стволами и лохматые кронами, мерно раскачиваются в небесной выси, подобно гигантской траве. Ветру-то все равно, что качать, будь то степной травостой либо вековые сосны.
- Смотри под елку. Видишь, тянутся к свету молодые деревца? Это гости ели черешню и кидали косточки под ель. Если их не пропалывать, то был бы здесь уже лес не хвойный, а черешенный.
И вправду - маленькие черешенки тянутся к солнцу, что пробивается сквозь редкую еловую хвою. Странная эта ель, словно прозрачная какая-то, даже тень под ней - не сплошная, а как облако, и трава там растет. А в траве - слизень, забавный такой. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть, а когда встаю, в щиколотку отдает резкой болью. Снимаю кроссовок, и оттуда вылетает помятая оса. Ах ты засранка, надеялась, что тебя не придавят, если залезешь в чужую обувь?
- Хьюстон... кажется, у нас проблемы.
Сосновая хвоя пружинит под ногами, а лесной воздух опьяняет настолько, что забываешь про острую боль в щиколотке, которая напоминает о себе на каждом шагу - буквально. Над головой - сосны, и небо, и солнце, и я смотрю то туда, то под ноги, чтоб не споткнуться о случайный корень, а если повезет - найти и случайный гриб. К слову, повезло на две сыроежки, по цвету больше напоминающие землянику, вот только одна была изъедена до состояния решета.
- Ну и куда ты помчалась, хромоножка? Потом не говори, что у тебя осиный укус болит.
А он болит, зараза. Но черт побери, этот лес так и манит все дальше, вглубь, а деревья все сменяются, и за каждым поворотом - новый пейзаж, такой непохожий на все предыдущие. Сойдешь с дороги - и все, не факт, что навигатор поможет добраться до дома. Не зря мне рассказывали, что в этом лесу плутали даже матерые грибники, а уж я заблудилась бы после первой извилки тропинки - хорошо, что я здесь не одна.
Выхожу на поляну - и останавливаюсь как вкопанная. Вот мы и пришли - просто знаю это. Растения - словно бы прозрачные, призрачные, и солнце на мгновение скрылось за набежавшим откуда-то крохотным облачком, отчего зыбкими стали даже тени, я уж не говорю обо всей реальности. Закрываю глаза, и пальцы правой руки еле заметно дергаются, когда представляю, как к ним прикасаются. Такая привычная фантазия в последнее время...
Слышу шаги.
- Ну что, пойдем назад? Мы же хотели еще сходить на озеро.
- Да, пойдем. Я уже все.
Облачко уходит так же внезапно, как появилось, и реальность снова обретает осязаемые очертания. Морщусь от приступа боли на месте укуса и прячу руки в карманы. Август холодный, словно вместе со мной вернулись дожди - такой щедрый подарок.
Солнце - повсюду. Пробивается косыми лучами сквозь облака, отражается от подернутой рябью воды, играет в листве, которую колышет неласковый, почти осенний ветер.
Достаю из кармана яблочко - крохотное, на два укуса, не больше алычи, но ярко-розовое, спелое, а на вкус - как самое лучшее яблоко в жизни, даром что ворованное. Их называют 'раечками'. И таких в кармане куртки целая жменя - сколько вместилось. Говорят, варенье из них волшебное, но мне пробовать не доводилось. А хочется.
- И все-таки, - говорю, - я думаю, что стоит сходить домой за пакетами и натырить больше, чем по карманам.
- А если спалят?
- А мы непрозрачный пакет возьмем.
- Ну ладно, пошли.
Как раз остался огрызок - и с громким бульком он отправляется в озеро, на прощание прирученным уткам, что подплыли стайкой к мосту в ожидании халявного угощения.
- Надо было, чтобы кто-то стоял на стреме по ту сторону забора. Кто собирает, перекинул бы пакет, а кто на шухере - лесом, лесом, только видели.
Моя идея встречена скептическим смешком, вместе с которым в пакет отправляются еще несколько 'раечек', одни из последних на нижних ветвях. Дальше - только гнуть верхние ветки либо приставлять лестницу, но собрано уже и так немало. В свой же пакет я собираю опад - в отличие от своих крупных собратьев, крошки-яблочки не бьются, когда падают в мягкую траву, и под ногами они почти так же хороши, как те, что только что сорваны с ветки.
Вдалеке на скамейке сидит компания из трех молодых людей. Они нас видят, но, кажется, им не до нас. Есть все-таки плюсы в безразличии молодежи.
- Стой, стой, куда ты машешь, все баклажаны такими темпами спалишь!
Откладываю в сторону кусок гипсокартона, которым раздуваю угли в мангале, и смотрю вперед, где за тощими стволами сосен садится по-осеннему холодное солнце. Везде холодно, а возле огня - тепло, и пока ловкими движениями вилки снимают приготовленные кружки баклажанов, я грею руки от исходящего от мангала жара. Той же вилкой придирчиво протыкают каждую половинку картофелин, каждый раз с трудом снимая оные с зубцов.
- А с картошкой еще поработай, совсем сырая.
И я снова берусь за гипсокартон, от плеча размахивая им над мангалом, и с каждым взмахом угли разгораются чуточку ярче - словно в их глубине недовольно ворочается маленькая саламандра, чей сон потревожили порывами холодного ветра.
'Огонь рожден для того, чтобы гореть, и это то, что он умеет лучше всего', - отчего-то приходит на ум такая забавная мысль.
А потом накатывают воспоминания.
Дружба - это лучшее, что есть в минуты отчаяния. Самым дорогим людям можно доверить то, в чем порой и самой себе не признаешься. И что удивительнее всего, они часто умеют найти именно те слова, что именно в тот момент тебе нужнее всего на свете.
'Знаешь, чего люди обычно не умеют? То, что не делают'.
Как гром среди ясного неба.
'Так ведь умеет же. Просто еще не доводилось...'
Горькая усмешка.
'Так сделай, чтобы довелось. Если оно тебе надо, конечно'.
Запах картошки на углях сводит с ума. С каждым взмахом гипсокартоном в воздух вздымаются ярко-оранжевые искры и, кружась, опускаются на траву вокруг мангала, остывая по пути к земле, превращаясь в невзрачные хлопья пепла. Ан нет, некоторые ложатся на травинки еще горячими, и я ловлю себя на мысли о том, а сможет ли такая искра стать причиной пожара. Наверное, может. Притоптываю кроссовком и шиплю от боли, когда от неосторожного движения напоминает о себе утихший было укус.
Ну уж нет.
Огонь должен гореть, а солнце - светить. И гори синим пламенем этот мир, где далеко не каждый делает то, что умеет лучше всего на свете.
Огонь.
Должен.
Гореть.
Потому что, черт побери, он рожден для этого.
'Клянусь...'
- Эй, ты что делаешь, хочешь есть горелую картошку?
Оклик выводит из транса. Откладываю гипсокартон. Смотрю, как завороженная, на пляшущий на ярко-алых углях крохотный язычок пламени. Впрочем, через несколько секунд он исчезает, а угли тускнеют. Как и все в этом мире - проходит.
'Именно поэтому нужно не терять ни минуты этой жизни'.
Пока картошку снова проверяют на готовность и переворачивают на решетке, я смотрю, как небо впереди уже зеленеет. Ну вот, весь закат пропустила.
Чувствую, как чешется щека. Поднимаю руку, чтоб почесать, и только сейчас понимаю, как болят руки от непривычной нагрузки.
Черт.
Пальцы касаются мокрого.
Хорошо, что темно и не видно.
- Выключаю свет. Смотри не навернись. И куртку надень, холодно.
- Ага.
Вторая куртка поверх моей - с чужого плеча, огромная, как мантия, и очень теплая. В поле света от фонаря моя тень напоминает кирпич на ножках. Забавно. Спускаюсь по ступенькам и в который раз за день добрым словом поминаю любопытную осу.
Щелкает выключатель, и последние две ступеньки преодолеваю дольше всех остальных, на ощупь.
А потом поднимаю голову.
И просто выдыхаю - словно последний выдох в моей жизни.
Потому что над головой - черные силуэты сосен на фоне сапфирового неба. А на нем - самая прекрасная россыпь на свете, еще более драгоценная от того, что нечасто городской жительнице доводится ее узреть.
Иногда мне кажется, что лишь в такие моменты я живу по-настоящему.
- Ну что, нравится?
- Не то слово...
- Раньше, когда не было фонарей вдоль дороги, было еще лучше.
Какое-то время молчим. Вижу краем глаза отсвет экрана и слышу телефонные гудки, но ответа нет. А потом следует вопрос:
- Так о чем ты витаешь в облаках весь день?
Нахожусь с ответом не сразу.
- О звездах, наверно. И о закатах. И о рассветах, конечно. И о пропахшей костром куртке. Ради такого и стоит жить.
Не вижу улыбку, но чувствую. Знает ведь, что я сказала не все, но не допрашивает. И на этом спасибо.
- Что ж, тогда, полагаю, этот день удался.
И слышу, как захрустело в ночи крошечное яблочко-'раечка'.