Terry : другие произведения.

Призрак розы 2. Флоренция. Медичи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Его называют Палачом. Те, кто боятся света. Те, кто рожден чумой. Те, кто жаждет крови в ночной Флоренции. Но тот, кто стал для одних палачом, для других может оказаться избавителем. Мир разделен на то, что явлено и то, что сокрыто. Как в произведениях художника Фра Джованни. Как в ночной Флоренции.
  
  Призрак розы. Флоренция. Медичи.
  
  Я совершаю крестное знаменье
  С беспечною улыбкой на устах,
  И небо отражается в глазах,
  Когда я слышу ангельское пение.
  
  Я был звездой, песчинкой звездопада,
  Меня в свою ладью сманил Харон,
  И лики потемневшие икон Размеренно льют слёзы на лампаду.
  
  Душа в иные дали отлетела,
  Я видел, как светло и неумело
  Сквозь ставни усмехается чума.
  
  Без боли, без сомнения и страха
  Легла на плечи чистая рубаха,
  Я жду, когда предел накроет тьма
  Лисица Ян
  
  Посвящается Leetah и Яну Лисице
  
  Италия, 1954 год
  Николаос
  Переговоры закончились удачно. И я искренне радовался за свершившуюся победу. Победу Козимо - не мою. Только один лишь кардинал Франческо знал про тайную войну, что я вел. Только он мог догадываться, чьей заслугой стало столь быстрое заключение мира. Но Франческо был далеко, в Риме.
  А здесь все видели только молодого кардинала Николаоса - представителя папы Сикста. Кардинал сидел в углу, у края стола, и скромно молился за успех. А другие, широко раскрыв глаза, внимали пламенной речи герцога Козимо.
  Флоренцию ждал мир. И мы с Козимо сделали все для того, чтобы этот мир был заключен.
  Я видел, как склонился над столом Миланский герцог, Франческо Сфорца, широкоплечий человек в сиреневом бархате и соболиных мехах - муж на грани зрелости. В волосах его обозначилось уже немало седых прядей. Видел, как подошел к собравшимся почтенный возрастом и обликом дож Венеции Франческо Фоскари в золотых с алым шелках. Милан и Венеция утвердили на пергаменте печати и поставили свои подписи.
  - Мнится мне в свершившемся доброе знамение не только для жителей Милана и Венеции. Но, может статься, и для людей других из других городов - тех, кто устал от войн, жаждет отдыха и наслаждения красотой мира во всех ее проявлениях, - Козимо встал, опершись ладонями о стол переговоров.
  Его темно-карие глаза горели, словно по другую сторону зрачков зажгли две оранжевые свечи. Должно быть, так же, ровно и открыто, горела и светилась его душа.
  Потом Козимо расправил плечи, и я ощутил в нем радость и освобождение от удачно свершенного дела его сердца. Нашего общего дела.
  - Позвольте же пригласить Вас на празднество, - обратился к собравшимся герцог флорентийский и раскрыл руки, так, словно хотел обнять всех вокруг. - Ибо радуется миру моя душа, и радуется миру душа Флоренции.
  
  1464 год
  Рим
  Габриэль
  Мы медленно поднимались по лестнице в келью отца Джованни.
  Я шел сзади, держа в руках факел. Отец Джованни со своей лампой взбирался по ступенькам впереди. Винтовая лестница, уходящая вверх, облупленная пожелтевшая стена. Стена все тянулась. И если думать о том, сколь тяжело дышал на подъеме престарелый художник, казалось, наш путь будет длиться бесконечно.
  - Позвольте Вам помочь, - воткнув факел в одно из колец в стене, я подхватил отца Джованни на руки.
  Старческое тело оказалось легким. Отец Джованни часто и тщательно мылся, и я сразу же ощутил исходивший от его рясы запах мыла и трав.
  - Что ты делаешь, Габриэль? - он старался, чтобы лампа удержала равновесие и огонь не погас.
  Странно - я не сожалел об этом легком безумстве.
  - Я хочу вам помочь.
  Он сухо рассмеялся.
  - Что такого? Мне отпустить Вас?
  - Нет, иди, - отец Джованни обхватил меня за шею. - Я просто увидел еще один образ для картины, только сейчас. И, скажи мне, я показывал тебе предыдущую?
  - Еще нет.
  - Тогда покажу, едва поднимемся в келью. Ох, эта стена... Она тянется также, как моя жизнь. Но я знаю, когда и закончится стена, и когда оборвется жизнь. А я... я бы хотел еще раз увидеть Флоренцию.
  Мне не нравилось, когда отец Джованни говорил о собственной смерти. Сказать по правде, я привязался к нему. В нем было то, чем я, казалось, когда-то обладал, но что утерял где-то за гранью бытия. 'На Небесах' - , посмеивался кардинал Николаос.
  Многие в пределах ватиканских стен в самом деле верили в то, что я - ангел, упавший в неба. Я не помнил своего прошлого, я не верил в их веру. Но я веровал в Бога и старался стать таким, каким они хотели меня видеть.
  - Вот ключ. Открой дверь, - мы остановились перед тяжелой дубовой дверью с кольцом из черного железа. Фра Джованни попросил отпустить его и протянул мне связку ключей, сняв их с пояса.
  - Почему я?
  - Входи, Габриэль, - голос Фра Джованни чуть скрипел. - У Господа Бога не так уж много личных вещей, так же и у искренних слуг его.
  Я кивнул. Пусть будет так, как хочет он. И открыл дверь. И вошел.
  Может ли статься, что я почувствовал картину, словно она была живой?
  Но я поднял фонарь, повернувшись к ней, и увидел Святую Деву и ангела.
  
  Я увидел Пресвятую Деву, выступившую из мрака, в одеждах цвета песчаника и покрывале цвета грозового неба. Она в устремилась к вошедшему. То был ангел, принесший благую весть. Гавриил. В алом облачении, с крыльями, подобными радуге. Он двигался к ней навстречу и дева замерла, напряженная, в ожидании.
  - Знаешь, я хотел поблагодарить тебя, Габриэль, - отец Джованни приблизился и взялся цепкими старческими пальцами за рукав моей рубашки.
  Он весь слегка дрожал, и я не знал точно - от сквозняков или от старости.
  - За что? - я ощущал себя потрясенным.
  - За часть моего вдохновения, - голос старца звучал умиротворенно и немного наставительно. - Видишь, в его руках нет лилии. Как и в ее руках тоже. Мне явилось откровение, Габриэль. Вчера утром, после молитвы. Святость - не всегда одно и то же, что невинность тела. Святость - это чистота души.
  Меня вдруг заполонила изнутри чернота, будто грозовые облака перед бурей. Мне не нравились его речи. Они ... были далеки от канона. И от того, что они обладали такой искренностью, меня изнутри словно скручивало судорогой.
  Отец Джованни отошел в сторону и похлопал меня по плечу.
  - Давай выпьем отвара липового цвета, Габриэль. И я хотел бы, чтобы сегодня ты остался ночевать у меня... Если ты не возражаешь, - он помолчал и добавил, но так, что я едва мог расслышать. - Возможно, когда у меня переночует приятный гость, это станет поводом для еще одной картины.
  
  Николаос
  1464 г
  Флоренция
  Мы подъехали к воротам монастыря Сан Марко поздним вечером. Синие тени лежали над дорогой. Мирный вечер апреля совсем не походил на то время, что я провел здесь десять лет назад. Тогда я заехал в Сан-Марко очень ненадолго, чтобы в тот же день отправиться в саму Флоренцию.
  И весь день тот на улицах ее кипел праздник в честь всеобщего примирения.
  Пышные представления, с ходом волхвов и поклонением их младенцу, отмечались сразу в пяти частях города. И в каждой части его раскинулись шатры, стояли декорации, изображавшие то дом Ирода, то пещеру Марии и Иосифа. В бесконечном празднике, шуме и гаме я и Козимо мотались верхом из конца в конец Флоренции, чтобы успеть с одного представления на другое.
  Тайный покровитель Флоренции стал ее признанным гонфалоньером. Семья Альбицци отправилась в изгнание, и теперь город на зеленых холмах мог открыто чествовать великого герцога Тосканского.
  Сегодня все двигалось совсем иным чередом, хотя завтра и намечался карнавал.
  Прошло десять лет. Ничто для вампира. Но для человека это мгновение времени способно легко перекинуть от вершины зрелости к началу старости. Я был готов ко многому. Но я знал, что мой друг Козимо разменял шестой десяток и пошел на седьмой. Старость, стремящаяся к смерти...
  Я мог бы даровать ему вечную жизнь в зените его славы и огня. Но что-то мне подсказывает, что он не захотел бы ее взять.
  В окнах монастыря приветственно горели огни, и я с уверенностью ждал в радушного приема. Но все вокруг - и природу, и воздух, похоже, окутал полумрак. Огонь лампад и свечей разбивал его, но будто бы близилось неотвратимо то время, когда свечи догорят, а масло в лампадах иссякнет.
  Мы спешились перед воротами и постучали. Мы ждали довольно долго.
  Козимо вышел нас встречать сам.
  
  Огонь еще горел в его глазах. Но, кажется, масло в его лампаде было уже на исходе.
  Кровь Козимо оставалась горячей, живой и бодрящей, а разум - ясным. Но тело необратимо стремилось к увяданию. Почти все волосы - седые. Почти. Такая редкость в его годы.
  Мы обнялись.
  - Я так рад видеть тебя, Николаос!
  - Я тоже. Ты знаешь.
  - А это кто? - он отступил назад, чтобы взглянуть на моего спутника. - Кто этот достойный молодой человек?
  Я усмехнулся. Зрелище впечатляло. У меня был хороший выбор. Здесь мне повезло, что выбор сей касался и внешности, и осанки, и боевых качеств моего ученика.
  - Меня зовут Габриэль, - мой спутник поклонился в истинно королевской манере.
  Меня чуть заметно передернуло. Нечто, оставшееся от его прошлого. То, чем я мог любоваться, но что, возможно, до сих пор представляло для Габриэля несомненную опасность. Наше счастье, что Валлахия далеко от нас. И я сделаю все для того, чтобы ближайшие годы его нога не ступала на валашскую землю.
  - Это... Мой телохранитель и слуга, - я поспешил перевести разговор на другую тему, не преминув использовать чарм. - Я принес для Вас из Ватикана вести, очень хорошие.
  - Они касаются счетов папы Сикста в моем банке? - с доброй усмешкой приподнял бровь Козимо.
  - О, да, мой друг. В том числе, - я улыбнулся ему. - Пройдемте. Мне бы хотелось повидать настоятеля.
  
  Габриэль
  В мою келью меня отвел послушник по имени Пьетро, молодой человек лет восемнадцати, светловолосый и голубоглазый.
  Казалось, всю дорогу он пристально изучает меня. Некоторое время он вроде бы не решался о чем-то спросить. И только когда я разместил вещи в комнате и собрался выходить наружу, Пьетро перегородил мне дорогу.
  - Вы ведь недавно приехали из Рима? - смущенно улыбнулся он. - Вместе с кардиналом?
  - Да, верно, - ответил я, сделав шаг вперед. Мне не нравилось, когда кто-то стоял между мною и дверью.
  - Это значит... Вы видели отца Джованни? Я - его ученик. Я хотел спросить, как он.
  - С ним все хорошо, - ответил я. - Он нарисовал новую картину.
  - И какую? - Пьетро смотрел на меня с искренним интересом.
  Его голубые глаза светились счастьем. В них жили одновременно почитание и такой интерес, какой, бывает, пожалуй, у хищника к добыче.
  - Благовещение, - проговорил я так, чтобы дать Пьетро знак о том, что тема закончена. - Это сложно описать. Это нужно видеть.
  - Видеть? Да, пожалуй, - глаза Пьетро сузились, словно взяли меня в прицел. - Отец Джованни - настоящий мастер. Вы знаете, как его зовут здесь? Ангельский брат. За свою... недолгую жизнь я видел много разных художников. Но я счастлив поистине, что мне пришлось учиться именно у него. И ..., смею спросить, долго ли здесь пробудет преподобный Николаос?
  Я пожал плечами:
  - Зачем Вам знать, Пьетро? Впрочем, я спрошу его.
  - О! - бледные губы Пьетро растянулись в улыбке блаженного. - Все просто. Я бы хотел передать послание в Рим. Я был бы Вам, благодарен, если...
  - Да, конечно.
  Мне хотелось поскорее избавиться от Пьетро. Я устал - мы ехали верхом день напролет, а он, кажется, обладал склонностью к долгим расспросам. И еще... Ощущение, исходившее от него - верно как от художника, посвященного вере... Оно было подобно режущему свету. Что-то еще смущало меня в его облике. Ах, да - слишком светлые волосы для итальянца.
  - Располагайтесь поудобнее, Вас скоро пригласят к вечере, - Пьетро двинулся вперед, но задержался у двери. Теперь взгляд его выражал глубокое страдание. - Я хочу посвятить себя церкви, и только ей, но есть вещи, которые держат меня в миру. Когда увидите кардинала, передайте ему, что послушник Пьетро желает освободиться от власти мира.
  
  Николаос
  Я ощутил чужое присутствие слишком поздно. Я не мог встать и просто так выйти из капеллы во время богослужения.
  Что я скажу им? Здесь вампир, мне бы неплохо повидать его и узнать, кто он такой? А может, для начала рассказать им, откуда, собственно, я могу об этом знать?
  Нет, я стоял перед алтарем, смиренно сложив руки, ладонь к ладони, и слушал звучание ночной музыки молитвы. Я вдыхал запах ладана и смотрел на изображения перед собой. И рядом с собой. Вот, к примеру, створка шкафа. На ней архангел Гавриил, как рыцарь, опустившись на одно колено, предстал перед коленопреклоненной девой Марией. Его крылья уподобились цветом небу в грозу, по краям пылая огнем. Три белоснежных линии значились на их изгибах и нижние из тех трех будто бы прерывались посередине. Указующий перст ангела был направлен на тайную дверь в белой стене, в глубине сада.
  До боли странная картина. Особенно трогал мою душу огненный кант крыльев. Какой знакомый стиль! Неужели и это - Фра Джованни?
  Дым вылетал из мерно качающейся кадильницы. Пахло сандаловым ладаном. Закрыв глаза, усердно молились мой старый друг Козимо, гонфалоньер Венеции, и его воспитанник, молодой Лоренцо.
  Вампир... Я продолжал издали исследовать его. В нем была твердость и, в то же время сила и... нежность. Сколько ему лет? Похоже, он совсем недавно стал себе хозяином.
  Вечеря закончилась. По кругу пустили чашу с вином и хлеб.
  - Я хотел предложить Вам скромный ужин, если желаете, - подошел ко мне Козимо.
  - Пожалуй, нет. Уже поздно, - отказался я. - Но если у Вас осталось еще такое же вино, я бы попросил отнести немного к себе в келью.
  - Вино то есть, - усмехнулся Козимо добродушно. - А Ваш слуга?
  Я сложил руки на груди.
  - Он поужинает вместе со мной.
  По выходе из капеллы я пожелал Козимо спокойной ночи. Габриэль шел рядом. Я взял его за плечо.
  - Нас поселили в отдельные кельи, но сегодняшнюю ночь ты проведешь в моей, Габриэль. Это приказ.
  Он послушно кивнул.
  - В чем дело?
  Я придержал его за рукав, и мы отдалились от остальных.
  - Ты замечал здесь что-нибудь странное, Габриэль?
  Я негодовал на себя за этот вопрос. Говоря такие слова, я рисковал обратиться к его дремлющему дару, поднять его вновь на свет, из глубин, где тот надежно похоронен.
  Но Габриэль ответил, не медля:
  - Послушник Пьетро, ученик Фра Джованни. От него ... очень странное ощущение. Мне показалось, он желал встречи с Вами и просил передать Вам... что жаждет... освобождения от власти 'мира'.
  Я жестко кивнул. - Идем со мной, Габриэль. Поищем его.
  Я двинулся вперед, полагаясь на ощущение. Да и кто мог остановить меня здесь? Не люди, нет - благодаря моему духовному сану, и ... я знал, как с ними обращаться, если сан не поможет. Послушника Пьетро мы нашли молящимся в саду.
  
  Пьетро поднялся, не дожидаясь, пока я к нему подойду, стремительно. Подобно змее, вот-вот готовой броситься на врага. И поклонился, гибко, как женщина. Похоже, что передо мной он не скрывал своей силы. Но зачем же было выдавать ее перед Габриэлем?
  - Послушник Пьетро, - начал я. 'Или как тебя звать' - добавив мысленно. - Ты хотел меня видеть? Зачем?
  - Я здесь, чтобы предупредить Вас, Святой отец, - он приблизился, перетекая, словно вода, и взял меня за руки. - Предупредить о том, что Вам лучше не появляться во Флоренции.
  - Что ты сказал? Пойдем-ка, поговорим. Габриэль... Останься здесь, на этом месте, но наблюдай.
  Мой слуга коротко кивнул, а мы с послушником удалились вглубь сада, но так, чтобы оставаться в пределах видимости.
  - Так что ты говорил об опасности, Пьетро? - я мысленно нащупывал серебряные колья в обоих своих сапогах.
   Интересно, насколько он быстр? В любом случае, у меня хватит быстроты пробить ему сердце первым. А Габриэлю я прикажу срубить ему голову. Он никогда не убивал вампиров. Ну, что ж, это будет его первый раз.
  - Кардинал, - Пьетро продолжал держать меня за руку, улыбаясь просительно. - У меня нет намерения причинять Вам вреда. Более того, я всем сердцем готов помогать Вам. Но... хозяин Флоренции Вами сильно недоволен.
  Он остановился, обернулся назад и посмотрел на Габриэля, стоящего поодаль. Пьетро смотрел на него подобно тому, как путник, прошедший горячей пустыней, смотрит на приближающийся родник. И я понял, что голод владеет Пьетро уже достаточно давно, хотя тот и старается всеми силами его контролировать.
  - Я помогу Вам. Обещаю. И ради себя, и ради Вас. Хозяин Флоренции... не нравится мне... , - он запнулся, не отрывая глаз от моего Габриэля. - Пожалуйста, дайте мне пить его крови, совсем немного!
  Не знаю, отчего, но сейчас при взгляде на Пьетро меня охватило ощущение брезгливости. А ведь я должен бы испытывать сочувствие к подобному мне, особенно такому молодому, не так ли?
  - О том, чтобы пить кровь Габриэля, не может быть и речи, - отрезал я. - Но ... Вы просили о спасении или освобождении. Какого же спасения Вы хотите?
  Пьетро нахмурился. Какое-то время мне казалось, что он сейчас прекратит говорить со мной и уйдет, но он продолжил:
  - Хозяин Флоренции, Николо Гастоне, не такой как мы с Вами, - Пьетро сделал ударение на последних словах. - Он... не любит солнца, хотя и пьет кровь. Более того, он боится солнечных лучей. Лучи солнца причиняют ему боль, обжигая кожу.
  На сей раз церковный художник сделал ударение на слове боль, и я только порадовался своему строгому решению насчет крови моего слуги.
  - Дитя ночи, - я не ожидал, что произнесу это в слух. - Вот, значит, как! Похоже, он досаждает тебе, Пьетро?
  Пьетро кивнул, жадно сглотнув, как собака, рядом с которой лежит на столе запретный кусок свежего мяса. Но голод в нем боролся с каким-то еще чувством, неведомым мне, давним и сильным. Боль... Лишь отголосок ее блеснул в глазах послушника и угас.
  - Я... я ... хочу служить Богу, учиться у Фра Анджелико и рисовать картины. Расписывать стены церкви. Вы, наверно, видели шкаф в молельне? Его под руководством отца Фра расписывал я. Я стараюсь не пить людей .. так, чтобы они умирали с тех пор, как встретил отца Анджелико. Но ... так получилось, что Николо узнал о моей привязанности к Фра Анджелико, и с тех пор мне нет покоя. Он использует меня при каждом удобном случае.
  - Каким образом?
  - Я поставляю ему всю доступную информацию, и, случается, жертв. И еще... , - Пьетро запнулся, словно собирался далее поведать что-то одно, а сказал совсем другое. Или, скорее, нечто опустил, перейдя к главному. - Я устраняю тех, кто младше меня. Николо хочет быть единственным хозяином Флоренции и окрестностей.
  'Николо, - подумал я. - Забавно. У нас с ним одинаковые имена. И мы оба не любим соперников. Да, я не любил... Раньше, сильнее. Во времена Сида. Время и жизнь в подчиненном положении у совета кардиналов лечит все.'
  - Сколько ему лет, и где он живет? - спросил я у Пьетро.
  - Ему 400. Он - Итальянец. Он стал полноправным хозяином города в начале этого века, но в тайне был им всегда.
  - Что ты имеешь в виду?
  Пьетро отвернулся:
  - То, что он убил ее предыдущего хозяина.
  
  Габриэль
  Преподобный Николаос тихо окликнул меня и движением руки подозвал к себе. Похоже, их беседа с послушником Пьетро уже закончилась.
  Пьетро смотрел в землю, стараясь не глядеть мне в глаза. Но каким-то образом я ощущал, что с его телом происходит нечто странное - будто бы оно с жадностью желало искало нечто, находящееся вовсе. Я мог, наверное, сравнить это с жаждой - когда пересохшее от долгой дороги горло желает живительной влаги.
  - Габриэль, - оглядевшись по сторонам, и прислушавшись к ночи, Николаос, старался говорить как можно тише. - У нас большая проблема. Мне нужно, чтобы ты сейчас выслушал меня, поверил мне и не поднимал шума. С подобными вещами я боролся и раньше... Люди не должны от этого страдать...
  - Вы говорите загадками, кардинал.
  Темно-карие глаза Николаоса остро блеснули. Он подошел ко мне, положил руку на плечо и сжал его, словно боялся, что я убегу.
  - Ты когда-нибудь слышал о вампирах, Габриэль? Так вот... Это не легенды.
  Внезапно в голове моей словно всколыхнулась мутная волна, одновременно подступила тошнота. Я был вынужден закусить губу до крови, чтобы боль перебила ее, и меня не вырвало.
  - Что-то такое... я слышал раньше. Может быть, в детстве. Не помню. Как они могут быть связаны с нами?
  Николаос помолчал.
  - Пьетро сказал мне, что во Флоренции есть вампир. И этот вампир мучает его. Для служителей Ватикана убивать - грех. Но только не тогда, когда дело касается отродий сатаны.
  
  Николаос
  - Но как мы справимся с ним? Если то, что говорят о вампирах правда, то они неуязвимы для ран, - Габриэль шел рядом со мной, на ходу прикидывая стратегию действий.
  - То, чего нельзя сделать обычным металлом, можно сделать серебром. Твой меч необычен. Я специально просил для тебя такой. Его лезвие и рукоять посеребрены. И, если ты слушал меня не очень внимательно, то я повторю, что я занимался подобными вещами и раньше. Господь Бог даровал мне силу, ловкость и быстроту, не сравнимую с обычными людьми. И оказавшись с подобным даром на службе церкви, грех не использовать его против богомерзких созданий. Если уж они появились по воле Дъявола, кто-то же должен очищать от них мир? Верно?
  Мне пришлось соврать ему. Но разве впервой? Ложь становится на удивление привычной для вампира, приспособленного к обществу людей и выдающего себя за одного из них.
  - Я сделал тебя своим телохранителем. И это значит, что я надеюсь... Нет, верю в то, что ты станешь помогать мне в этом богоугодном деле.
  Последнее было правдой. Я надеялся на Габриэля, и собирался надеяться впредь, если он покажет себя удачно. Во всяком случае он обладал хорошими задатками. Их я различил не только во время тренировок - а я тренировал его во владении оружием сам, но еще в Венгрии. Тогда он бодро попытался бежать из храма Святого Петра и Павла, украв мою собственную лошадь. Я мог бы сейчас использовать чарм. Но чтобы нас союз был прочен, надобился не чарм, а убеждение. Либо Габриэль согласится со мной и проникнется сказанным, либо... Если он хотел жить, другого выхода у него не оставалось.
  - Я стану помогать Вам, отец Николаос, - проговорил Габриэль, пожалуй, убежденности в его речи наличествовало больше, чем раздумий, и сие радовало. - Но если Вы делали это раньше, я с благодарностью и почтением послушал бы наставления более опытного.
  Я кивнул.
  - Я расскажу тебе все подробно, когда мы окажемся в келье.
  
  Он выслушал меня очень внимательно. И задавал толковые вопросы о подробностях будущего дела.
  Я объяснил ему главное - вампира можно убить, пробив ему сердце и отрубив голову. Детей ночи хорошо вытаскивать на солнечный свет, но тут уж никак нельзя быть уверенным, что нам удаться захватить логовище Николо, когда на дворе еще день, утро или вечер. В любом случае любого вампира всегда жжет огонь.
  Далее я дал Габриэлю несколько наставлений относительно других вампирских особенностей, разумеется, выставляя все так, чтобы подозрения не коснулись меня самого.
  Он спросил о святой воде. Я рассмеялся и сказал, что опыт показывает - в ней слишком мало серебра, чтобы причинить вампиру реальный вред, а кресты и символы веры он и вовсе может считать выдумкой.
  - Но ... как же так?! - искренне недоумевал мой слуга. - Разве освященное прикосновением слова господня не имеет на них силы?
  - Может быть, силы апостола или святого и окажется для них достаточно, мой друг. Все зависит от веры твоей. Если находишь, что она достаточно крепка - смело иди вперед. Но освященное серебро - чистейший из господних металлов. Потому против вампиров - могущественных демонов - лучше всего полагаться именно на него.
  В тот вечер я оставил его ночевать у себя, на полу. На одеяле и циновке. Мы выпили вина, благонамеренно дарованного стариной Козимо. Габриэль сдерживался и пил мало. Посему когда он уснул, я спокойно допил кувшин до конца.
  Я почитал на ночь житие, чтобы лучше спалось. Но мысли о Николо все равно заставили меня ворочаться на постели всю ночь. Ближе к рассвету я посмотрел вниз, на циновку, где спал Габриэль. Пора его будить.
  По необъяснимой причине мне хотелось прикоснуться к нему, и я наклонился и потряс его за плечо. Возможно, я начинал к нему привязываться.
  
  Габриэль
  Художник Пьетро появился в Палаццо на Виа Ларга ближе к вечеру. Кардинал Николаос и сеньор Козимо прогуливались по внутреннему дворику, ведя философские беседы с гуманистами Леонардо Бруни и Поджо Браччолини.
  Но Пьетро немыслимым образом удалось оторвать кардинала от столь увлекательного занятия. Мы втроем отошли в сторону.
  - Я обставил все так, что эти четверо будут ждать нас на мосту Понте Веккьо. Вернее, я сказал им, что вы оба поедете по своим делам через Арно по этому мосту сегодня ближе к полуночи, - запыхавшись, проговорил он.
  - Четверо? - приподнял бровь Николаос. - Это новость, однако!
  - Надо быть готовым, что их окажется четверо. Скорее всего Николо приведет с собой детей.
  - У вампиров есть дети? - поинтересовался я.
  Пьетро выглядел смущенным:
  - Не дети в человеческом понимании. Я имел в виду обращенных Николо.
  - Четверо. С ума сойти, - Николаос провел рукой по лицу. - Похоже нас ждет горячая ночка, Габриэль. Сколько им лет, Пьетро?
  - Немного, - послушник виновато опустил глаза. - Насколько ... мне известно, самому старшему чуть меньше полусотни. Двое младших обращены около двух или трех лет назад. Вы сомневаетесь?
  На сей раз он обратил на кардинала отчаянный взгляд.
  Николаос дернул верхней губой:
  - Нет, мой друг. Уже... нет.
  - Я помогу Вам, чем смогу, - Пьетро выступил вперед.
  - Хорошо, - согласился Николаос. - Но только в случае крайней необходимости. Лучше всего держись поблизости, в стороне.
  
  Николаос
  На этот раз Пьетро выглядел лучше. И ощущался менее напряженным и взволнованным, не смотря на царившее в его мыслях смятение. За время своего отсутствия он сумел утолить голод, а это играло нам троим на руку.
  Николо убил прежнего хозяина Флоренции. Я вспомнил, как звучал голос Пьетро, когда послушник из Сан-Марко упоминал о том. Плохо скрываемая боль в глубине глаз - только отточенная работой наблюдательность позволила мне разглядеть ее. Что-то еще определенно крылось под просто словами. Вот только что?
  Мы въехали на мост Веккьо, когда над городом уже взошла луна. Полная, желтая и круглая, она мирно улыбалась с неба засыпающей Флоренции. Внутри Веккьо закрылись все лавочки, но горели несколько фонарей, и раздавался шум из пары трактиров.
  Я почувствовал присутствие детей ночи сразу, едва копыта моего коня вступили на камни моста. Где-то впереди. Темнота, от которой накатывало уныние, от которой чуть подташнивало. Дети чумы, пожиратели отравленной крови... Внезапно мне захотелось припасть к запястью Габриэля и пить его солнечную кровь, чтобы хоть как-то изжить это дрянное чувство. Усилием воли я сдержался.
  Мы проехали до самой середины моста, когда нам на встречу выступили из темноты две фигуры.
  Габриэль поднял факел. Мне же темнота не являлась мне помехой. Я видел старшего - мужчину с короткой бородкой и гладкими волосами до плеч, в темно-зеленой рубахе, черной жилетке и штанах из темного сукна.
  Николо был бледен, как могильный мрамор. Как я решил, что это он? Разумеется, он был старшим из них.
  Рядом с ним оказался широкоплечий и широколицый парень, должно быть, из мастеровых. Наверно, когда-то давно его лицо люди назвали бы простоватым, но годы даже самому простому и незамысловатому мастеровому добавляют жизненной мудрости. Обращенному исполнилось, наверно, лет около пятидесяти, он смотрел мрачно и настороженно.
  - Ты Николаос, Палач? - спросил Николо, криво усмехнувшись.
  - Ты сказал, - я вызывающе улыбнулся в ответ, выхватывая из седельной сумы факел и поджигая его от факела Габриэля.
  От огня Николо невольно сделал шаг назад, но голос его не утерял твердости:
  - Твой слуга станет нашей едой, а твой труп отправится на дно Арно.
  - Самоуверенность губит многих. Излишняя, - улыбнувшись еще шире, я спрыгнул с коня.
  
  Габриэль
  Я не был уверен, что стоит спрыгивать с коня, как сделал кардинал. Я не понимал, зачем он это сделал. Мы собирались убить вампиров.
  Я знал, что они быстрее и сильнее, чем люди. И если они угрожали, я собирался нападать. Я ударил коня в бока и бросил его навстречу Николо, выхватив меч.
  Но в тот же миг я успел ухватить краем глаза стремительное движение слева. Я припал к шее коня. Тварь прыгнула на его спину позади меня. Лошадь тотчас заржала и взвилась на дыбы.
  В сей же миг женская рука перехватила мое запястье с прочностью оков. Мой конь опустился на передние копыта и ударил крупом, и мы оба полетели через его голову вниз, оказавшись на земле.
  Камни мостовой ударили о локоть и бедро. Вскакивая, я взвыл от боли в вывихнутой руке. Тренировки Николаоса пошли на пользу. Я не только научился скорости - я знал, что раны мои заживают быстрее, чем у обычных людей. Я схватил меч левой рукой и, отпрыгнув, ждал. Девушка поднялась. Совсем еще юная, в бархатном платье, облегающем гибкую фигуру. Ей, верно, едва исполнилось пятнадцать, когда ее обратили. Я отступил к стене, рядом с аркой, из под которой открывался вид на реку, и ждал. Она бросилась на меня первой.
  Инстинктивно я выбросил вперед правую руку и, когда вампирка ухватилась за нее, вонзил ей клинок прямо в середину груди. Я слышал, как хрустнула грудинная кость. Лезвие вышло наружу со спины.
  Она захрипела, вырываясь, дернув меня на себя. Правая рука занялась болью так, что белые искры пронзили мозг. Усилием воли я выдернул меч и замахнулся для нового удара. Я успел нанести его, полоснув по ее горлу, когда откуда-то из темноты под арками на меня набросился мужчина.
  - Подонок! Паолине! - закричал он, снося меня всем весом своего тела и бросая на стену.
  Какое-то время мне казалось, что воздуха в легких нет, и я никогда не смогу дышать. Мужчина кинулся к девушке. Сквозь сплетение красных линий и разноцветных пятен я видел, как вдалеке Николаос схватился с Николо.
  Я проклинал себя за свою неподвижность. Я должен был двигаться. И я пошел вперед наугад, почти вслепую. Я различал контуры мужчины, наклонившегося над девушкой.
  Сейчас он видел только Паолине. Кровь лилась из ее распоротого горла на землю, но губы ее беззвучно шевелились.
  - Молчи, - он говорил он ей - нечто между мольбой и приказом. - Молчи.
  Что-то перевернулось у меня внутри. Отозвалось и в теле, и в душе. Сейчас, когда они оба были уязвимы, я не мог нанести удар.
  'Господи, - вертелось в моей голове. - Господи, помилуй наши грешные души!'
  Боль волнами накатывала и отступала.
  - Бей! Бей, Габриэль! - услышал я далекий крик Николаоса.
  И в тот же миг ощутил присутствие нового врага. Он бросился на меня со спины.
  Я отскочил в сторону. Что-то острое скользнуло по моему плечу и пропороло кожу. И вслед за тем я почувствовал, что будто бы два остро отточенных стилета погрузились в запястье. Мерзкое тянущее ощущение. Первый спутник Николо пил мою кровь.
  Ненависть и отвращение, подобно бешеному вихрю взвились внутри. Этого я не должен был позволить ему никоим образом!
  - Николаос! - крикнул я.
  Но рука вампира ударила меня на отмашь, и мир перед глазами начал темнеть. Я из последних сил рванулся прочь, куда угодно. И запоздало понял, что падаю. Вниз. В бездну.
  Я очнулся лишь на миг, от того, что боль будто бы пронзила мое тело снизу тысячей игл. Дыхание исчезло. Холодные воды Арно охватили меня, раскрылись подо мною, принимая в свое лоно. С открытыми глазами я погружался все ниже и ниже, не в силах пошевелиться.
  Я видел собственную кровь. Ее уносило водой вверх из разорванного запястья.
  Вода сжимала меня, с каждым мигом все сильнее. Затекала в ноздри. Каким образом я упал в Арно, мне было неведомо, но, кажется, еще немного и мне предстояло утонуть.
  Ворох пузырьков и волна воды. Человеческое тело... нет, тело вампира, разрезало собой воду совсем рядом. Камнем пошло вниз. Я узнал того, кто пил мою кровь. В спину его был вонзен серебряный кол, острие которого выходило из груди.
  
  Николаос
  Когда я услышал крик Габриэля, когти Николо раздирали мое плечо.
  Мы оказались почти равны с Николо по силе, да и по возрасту. Я лишь немногим превосходил его. Посему схватка наша стала затяжной. Но на зов о помощи я не мог не ответить.
  Правой рукой я вцепился в горло Николо и сжал его изо всех сил. Левой выхватил из сапога серебряный кол и метнул в грудь старшего из 'детей' хозяина Флоренци. В тот бросок я желал вложить всю ненависть к Николо. Наверно, часть ее досталась его первому обращенному. Кол пробил ему грудь и вышел со спины.
  Габриэля я нигде не видел теперь. Но у меня не было времени искать его. Похоже, придется позвать на помощь Пьетро.
  - Пьетро!!!!!- заорал я так, что эхо гулко прокатилось под сводами моста.
  Послушник из Сан-Марко, дрожа, вышел из-за колонны. Ноги его тряслись. В руках он держал огромный мясницкий нож.
  
  Габриэль
  Когда я обрел возможность снова двигаться и задержать дыхание, вода уже успела проникнуть в легкие. Я опустился на самое дно, ногами в ил. Мои ноги погрузились него, в вязкость песка и глины, в слизь донных водорослей, почти по колено, и продолжали погружаться все глубже.
  Я видел дно. Донных рыб, подобных толстым черным змеям, водных пауков с прозрачным телом и черными внутренностями. Я видел гниющее тело умершей лошади, наполовину съеденное, с пустыми глазницами и распотрошенным чревом.
  Тот, кто охотился на меня, опустился совсем рядом. Его ноги провалились сквозь прогнившие доски старого стола, словно сквозь полуистлевшую бумагу. Веки сомкнулись, бурая кровь сочилась из раны.
  'Еще немного, и я останусь здесь. Точно так же.'
  Неимоверным усилием воли я взмахнул руками. И, на грани сознания и беспамятства, словно в горячечном сне, двинулся вверх.
  'Чел Марэ...', - вода качалась вокруг меня, грозя раздавить.
  А я слышал голос. И видения грезились мне будто бы наяву.
  'Мы сделаем это ради Мунтении и ради твоей земли.'
  Забытый голос, такой давний и древний, словно он принадлежал умершему много сотен лет назад.
  Запястье вспыхнуло болью, отрезвляя. И я узрел руки, над краем древней бронзовой чаши. Руки мои и чужие, соединенные друг с другом, с разрезанными запястьями. Моя кровь стекала в чашу и смешивалась с кровью незнакомого мне человека.
  Чему принадлежало видение? Жизни ли? Смерти?
  Я рванулся наверх. И сквозь воду увидел свет луны.
  
  Николаос
  - Пьетро?! - от неожиданности Николо остановился.
  Отпрыгнул от меня, глядя на нас обоих.
  - Вот значит как, Пьетро? - нехорошо осклабился он. - Ты предупредил моего врага. Ты намеренно привел нас к Палачу, когда тот был готов к встрече. Разве я не щадил твоего монаха?! Мы бы давно уже могли выпить его досуха. И если я выйду живым из этой схватки, ему пощады не будет.
  - Ты убил моего хозяина, Николо... - руки Пьетро перестали дрожать.
  Он шагнул вперед. Я не видел в его взгляде никакого христианского милосердия.
  - Ты убил его, подло, подстроив засаду. И подлость твоя получила награду. Я перережу тебе горло прямо сейчас. Отец Джованни - единственное, что у меня есть. Я не позволю твоим грязным клыкам войти в его святую кровь.
  Убил хозяина Пьетро? Дитя чумы?! Грязнокровка?! Мог ли я позволить ему остаться жить теперь? Конечно нет, еще больше чем раньше!
  - Сейчас! - шепнул я стоявшему рядом Пьетро. Я был уверен, что он слышит меня. - Мы сделаем это сейчас, вместе.
  Я выхватил кол из левого сапога и мы, одновременно, бросились на Николо. Возможно, Николо и обладал недюжинной мощью - четырехсотлетний вампир, отнявший у меня столько сил. Но немногим из пьющих кровь дано равняться со мной в скорости.
  Я ударил Николо ниже пояса, следующий удар пришелся в кадык. И третьим ударом я вонзил кол ему в сердце. Он ухватился за торчавшую наружу часть кола и медленно потащил оружие обратно. Я никогда еще не видел такого.
  - Посмотрим, сможешь ли ты... Палач... - прохрипел он.
  - Пьетро, сейчас! - заорал я, удерживая Николо.
  И еле успел уклониться от прошедшего перед лицом лезвия мясницкого тесака.
  Грязная кровь, хлынувшая из шеи бывшего хозяина Флоренции, окатила мое лицо. Я оттолкнул от себя тело Николо и упал на колени в изнеможении. Туловище Николо сводила судорога. Голова еще хрипела, но стоны боли или проклятия исходили из ее уст - никто уже не мог различить.
  Пьетро выронил тесак, и тот с лязгом упал на мостовую. Медленно, едва переступая ногами, послушник приблизился и присел на корточки, чтобы заглянуть мне в лицо.
  - Бог не забудет Вас, Николаос!
  Я усмехнулся.
  - Зови меня Хайме, Пьетро, когда никто больше не слышит. Флоренция теперь твоя.
  
  Габриэль
  Когда мы вернулись в Рим, город вовсю полыхал весной.
  По-весеннему прихорашивались торговки и птицы на улицах. Деревья тянули к небу свежие, нежные ладони листьев.
  Копыта наших коней процокали подковами по базарной площади. Такое совсем не святое место не так далеко от святого Ватикана. Конь нес меня сквозь гомон, приценки, ругань, восхищение ... жизнь... к вдохновенному покою за ватиканскими стенами.
  Я наслаждался весной, царившей вокруг, но уже давно с таким нетерпением я не жаждал исповеди. Те двое, девушка Паолине и мужчина, защищавший ее, исчезли, когда я поднялся на мост. Значит ли, что они остались живы? Но ... это значило так же, что я не сумел истребить всех отродий Сатаны во Флоренции.
  Тень облака набежала на яркое солнце, и стало холоднее. Подобно тому, что творилось у меня на душе.
  'Убить возлюбленных, когда они открыты и беспомощны - самый большой грех.'
  Когда-то мне говорила об этом женщина. Я не помню ее лица, но я услышал ее голос и слова, найдя лишь кровавые следы вместо Паолине и друга ее сердца. Возлюбленного? Мне уже не узнать. Возможно, они были просто 'братом' и 'сестрой', детьми одного 'отца', как это называется у пьющих кровь там, во Флоренции.
  
  Глава коллегии кардиналов пожелал видеть преподобного Николаоса, едва мы появились в соборе.
  - Я отправлюсь к нему не раньше, чем помоюсь и переменю одежду, - Николаос снисходительно оглядел сытого опрятного служку, не умеющего понять нужды тех, кто едва вернулся с дороги. - Габриэль, тебе я советую сделать то же самое, - кардинал махнул мне рукой и направился к себе, но задержался на пороге. - И еще, друг мой, - он устало улыбнулся. - Первый блин - всегда комом. У тебя он получился даже слегка прожаренным.
  - Я ...
  - Что, мой друг?
  - Я хотел бы исповедаться.
  Николаос вздохнул.
  - Хорошо. Давай поговорим об этом вечером...
  
  Я внял совету Николаоса о теплой воде и чистой одежде. Но прежде того мне хотелось повидаться с отцом Джованни. Теперь отчего-то ощущение тревоги за него усилилось. Но... , тем не менее, оно исчезло совсем, когда я поднялся к его келье и постучал.
  - Входи, Габриэль, - раздался старческий голос, сухой и горячий. Словно огонь в зимнем лесу, словно дрова в древнем камине.
  Отец Джованни собирал в дорожный мешок свои вещи. Он выглядел так, будто помолодел лет на пять.
  - Вы уезжаете? - я верил в необычность этого человека. Святого художника.
  Но я не уставал удивляться его способности узреть то, чего не дано видеть обычным людям.
  - Я возвращаюсь во Флоренцию, - легко улыбнулся фра Джованни.
  - Вы больше не вернетесь в Рим?
  Отец Джованни подошел ко мне и обнял меня, наверно, слишком крепко для немощного старика.
  - Я хочу умереть на родной земле.
  В глазах у меня невольно защипало.
  - Я ... понимаю.
  - Пойдем, Габриэль, - святой художник потрепал меня по плечу. - Я покажу тебе свою новую картину. Последнюю... Возможно... - отец Джованни засмеялся - будто затрещал хворост в костре. - Кто знает?
  Он взял меня за руку и подвел к полотну, задернутому рогожей. Еще одна картина стояла рядом, но уже обернутая в плотную ткань и перевязанная веревкой.
  Фра Джованни сдернул покров с полотна. И в ясный и мягкий весенний день ворвалось яростное пламя. Оно горело сквозь полотно, просвечивало сквозь образы.
  Дева Мария, мудрая и спокойная, встречала Гавриила, ожидая благой вести из его уст. В огненном приделе, словно в пурпуре крови, стояла она на коленях, скрестив руки на груди. Колонна разделяла ее и посланца Небес. И оттого смотрящему со стороны исповедальней казался ее придел. И, охваченный пламенем, сотканный из него, коленопреклоненный вестник с пылающими крыльями, подался ей навстречу.
  Я отступил на несколько шагов, пораженный. Лица пречистой девы и ангела смотрели на меня так, словно воистину обладали жизнью.
  Внезапно я ощутил покалывание в пальцах ног и рук. Огонь зажегся внутри меня и устремился вверх по моей спине.
  - Ты чувствуешь? - Фра Джованни заглянул мне в глаза. Его глаза были окружены сетью морщин, но взгляд, казалось, принадлежал ребенку.
  - Что это? Мне страшно, - признался я.
  - То, что есть в тебе и во мне. То, что жаждет пробуждения. Я не знаю точных слов, но я видел во сне... и написал картину. Божественный огонь. Для каждого он - свой. Но у некоторых - особый, как у ангелов, блаженных или святых. Огонь этого ангела для того, чтобы пробудить Ее пламя.
  Я потряс головой. Все сказанное с трудом укладывалось в моей голове. Но жар усиливался.
  - Пойдем, - снова повторил святой художник. - Я налью тебе померанцевой воды, за твое прибытие и мое возвращение во Флоренцию.
  Он отпустил мою руку и устремился к жаровне.
  Я посмотрел ему вслед. Не удержался, еще раз взглянул на картину. В нижнем углу ее углем значилась надпись по-итальянски: 'Благовещение', и рядом, едва заметно, по-латински: 'Rubedo'.
  
  Примечание:
  1. гонфалоньер (итал. gonfaloniere, буквально - знаменосец), 1) в итальянских городах-республиках XIII-XV вв. глава ополчения городского квартала. 2) Гонфалоньер справедливости - во Флоренции с 1289 глава приората
  2. Приорат (итал. priorato), орган городского управления некоторых средневековых коммун Италии (Флоренции, Ареццо, Вольтерры и др.), в которых власть находилась в руках пополанов; назывался также синьорией
  3. Пополаны (итал. popolani, от popolo - народ), в 12-16 вв. торгово-ремесленные слои городов Северной и Центральной Италии, объединённые в цехи. В конце 12 - начале 13 вв. вели успешную борьбу с феодалами и к середине 13 в. установили свою власть. 'Жирный народ' ('жирные' пополаны), распространённое в средневековой Италии наименование прослойки богатых горожан итальянских городов-коммун XIII-XV вв.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"