Terry : другие произведения.

Крылья грифона. Глава 1. Вырванное сердце

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Древний Дамаск. К стенам его подступают воинственные кочевники. И пока правитель остается на защите стен, его жена, облачившись в мужское платье, отправляется в оазис в пустыне, чтобы привезти в господину своего сердца волшебный амулет. Но успеет ли она до того, как ее мужа настигнет шальная стрела?
  В колыбели - младенец, покойник - в гробу:
  Вот и всё, что известно про нашу судьбу.
  Выпей чашу до дна и не спрашивай много:
  Господин не откроет секрета рабу.
  
  Ветер нес над дорогой жесткий песок. С ударами ветра песок бил в спину и плащи, оставался на телах двух замотанных в белое всадников.
  "Было бы быстрее без спутника. Если б я отправилась сама, пешком. Но ты приказал, мой господин. А даже слуге не угнаться за пьющим кровь," - пальцы в латной печатке отпустили поводья.
   "Быстрее - одной..."
  Первый всадник чувствовал, как за спиной, все отдаляясь, билось живое сердце, исполненное отваги и яростного солнечного огня.
  "Не отпускай его от себя далеко и надолго. Слуга кажется немощным и слабым, но его место рядом с тобой. Нур - твоя защита и опора, Надиля."
  "Он - моя защита? Разве не я...?"
  "Езжай!" - слова господина умолкли.
  И тяжелое биение его огненного сердца, любимого, желанного, не знающего страха, с каждым изгибом дороги все угасало.
  "Я в твоей воле, господин", - всадник сапогами ударил в бока коня.
  Звякнула перевязь с мечом, солнечный диск, в небе, что застил туман песка, не отразился бликами от стального шлема.
  Первый всадник - высокий и статный, второй - высокий и широкоплечий, летели сквозь взвивающийся песок, сквозь поднимающийся ветер. Навстречу буре и спасению, что крылось на юге, ... прочь от Дамаска.
  
  То, что называли дорогой, тянулось вдоль песчаных холмов. Скорее путь, уже известный по каким-то окольным, внешним приметам, чем четко намеченный под ногами людей и копытами коней. Нурайя, возлюбленный господин ее, не умел поднимать ветер. Но может быть, такой скорый ветер поднял кто-то еще, тот, кто пришел с востока с кочевниками.
  Нурайя, не дал времени Надиле на то, чтоб различить силу пришедшего, услышанную лишь ею издали. Он хотел, чтобы дочь его сердца и ее слуга быстрее оказались в оазисе на юге.
  Ветер вздымал плащ на спине. Надиля помнила лишь жесткие грани могущества чужака, краем коснувшиеся ее. И чужую решимость. До того, как ей было не велено - приказано бежать со стены и седлать коня.
  Сколько пришедшему лет? Слишком мало пробыла она там, чтобы определить. Только одно удалось понять - сильный, очень сильный и старый.
  Нурайя привлек жену к себе перед тем, как отпустить. Поцеловал в губы. Надила погладила его щеку - после двух дней осады на ней проросла жесткая щетина.
  Амата обняла, в сердце и душу проникло ее прощальное тепло Прощальная нежность. Черная ночь глаз полыхнула заревом - словно зацепила взгляд Надили навеки.
  От Аматы пахло смирной и сандалом.
  - Я скоро вернусь, - Надила коснулась губами края ее губ.
  - Возвращайся.
  В глазах Аматы украдкой блеснула влага слез. И ночное влажное их тепло показалось Надиле горьким.
  Говорят, слуги умеют предчувствовать спрятанную в песках жизнь и быструю смерть...
  Во что бы то ни стало Надиля изгонит крадущуюся смертную тень. Надо спешить!
  Лишь на миг задержалась она - запомнить его мужественный, чеканный профиль, ее гордую красоту.
  Амата задержалась у лестницы, ведущей на стену, с луком в руке и колчаном, полным стрел. На боку висел меч. Гибкое тело скрывал доспех. Уже давным-давно Надила не видела ее такой.
  - Иди! - Нурайя простер вперед руку, словно отталкивая.
  И ноги Надили пошли вперед помимо ее воли.
  А когда Нур взял ее за руку, женщина ускорила шаг.
  Надо спешить, бежать, мчаться!
  Сейчас, на занесенной песком римской дороге, Надила ощутила, как клокочущую расплавленную сталь, яростность сердца Нурайи - бой начался.
  Нур ехал рядом молча. Лишь однажды Надила оглянулась и увидела его глаза - как угольный миндаль, блеснувшие сквозь разбросанный ветром песок.
  - Ты был там не так давно. Долго ль еще?
  - Недолго, - короткие складки залегли у губ Нура. - Надеюсь, Сахаддин еще жив.
  - Что ты сказал? - во рту стало сухо, и Надила едва не придержала повод коня - но нет, только не сейчас, когда ни на миг нельзя останавливаться.
  Когда каждый миг может стоить тем, кто остался в городе, жизни.
  - Он - жертва. Я не чувствую его так, как Нурайя.
  Долгоживущий. Так еще называли их в этих местах. Сахаддина съели бы старость и болезни, будь он обычным человеком. Но, не смотря на годы, колдун держался крепко. Даже сейчас Нурайя изредка пил его кровь, чтобы продлить в Сахаддине здоровье и жизнь. Дать ему жить, колдовать и размышлять в пустыне.
  Сахаддин делал, усиливал и хранил амулеты - как выучил его Нурайя, и, до Нурайи, неведомо кто-то еще. Старик делился знаниями и кровью, Нурайя - знаниями и жизнью.
  Тот, кто пришел с востока... Нежданно Надилу настигло видение. О том, как режущая жесть взгляда чужака пересеклась со гордой решимостью взгляда Нурайи.
  "Они пришли в Дамаск не просто так. Это он привел их, Нур".
  Надила не разомкнула уст, но слуга услышал ее слова.
  "Все может быть, госпожа."
  На ее дрожь, на резь во всех ее мышцах Нур отозвался спокойствием. И бескорыстной нежностью. Тем огнем, повенчанным с преданностью, от которого Надила так бежала, и который так звал ее с тех, пор, как Нур стал частью ее силы.
  "Мы сделаем все, что в наших силах" - добавил он.
  Достаточно лишь ее короткого взгляда благодарности, чтобы ответное благодарение взвилось в нем языком зажженного факела.
  Даже сейчас, бок о бок с опасностью, дочь сердца Нурайи пугала и влекла эта чужая любовь, против которой она выстроила стену верности.
  Но прочь эти мысли!
  Впереди, сквозь стену песка Надила увидела серые силуэты. Дома и стремящиеся к небу стволы деревьев. Оазис приблизился.
  
  Почти как контур изображения на стене дворца, где узор обрывается и начинается белизна стены, легла граница оазиса.
  Копыта коней, еще несколько мгновений назад топтавшие песок и пыль пустыни, ступили на траву, на густую черноту земли.
  И еще ... Здесь почти не витала пыль, а ветер будто оборвался, остался вовне, словно отрезанный ножом.
  "Ты будешь спрашивать", - велела Надиля Нуру, и поняла, сколь помог ей господин, отправляя с ней в спутники слугу. Сейчас ее голос дрожал от напряжения, и первый встречный мог опознать в замотанном в белое воине женщину. Здесь - не в городе, где все склонялись перед велениями и причудами Нур-Айи - правителя Дамаска и отца ее сердца.
  Надиля могла бы использовать чары. Но она уедет, чары погаснут, а в деревне останется Сахаддин..
  Внутри, за границей, очерченной пылью и ветром, люди деревни вели свои дневные обыденные дела. Две девушки набирали воду у колодца, там же, рядом, стояла поилка для коз, да и козы переминались - их пригнал на водопой мальчик лет восьми.
  Послушный воле госпожи, Нур спешился и обратился к девушкам:
  - Мы из города. Нам нужен дом лекаря Сахаддина.
  Одна вздрогнула, помахала перед лицом ладонью, будто отгоняя кого. Другая ударила ее по локтю так, что первая вскрикнула:
  - Твои страхи так велики, что затмевают гостеприимство. Ты что не видишь, эти двое из города?
  Может быть даже люди правителя?
  Нур чуть кивнул ей, улыбнувшись краями глаз.
  - Я же говорила! - разговорчивая девушка не преминула стукнуть молчаливую еще раз. - Простите нас. Я покажу вам дом. Там есть внучка Сахаддина и ее муж. Лекаря увели слуги Хадада пять дней назад.
  "- Пять дней?" - ладони Надили похолодели. - "Пять... Что такое, Нур? Нур-Айя должен был знать!"
  "- Успокойся, госпожа, - тепло слуги обволокло и успокоило. Ладони согрелись, и ровно горячее вино потекло по спине. - Нур-Айе нужны вещи и записи. Их мы привезем даже, если Сахадин уже переступил порог владений богов. Мне понадобится твоя помощь. Ты знаешь, какого рода? Они обязательно должны отдать нам то, что предназначено."
  Она знала. Теперь, когда стало известно о смерти старого колдуна, опасаться последствий чар не имело смысла.
  Надила постаралась придать голосу силу и твердость, окутав девушек незримым покоряющим покровом:
  - Отведите нас в дом лекаря Сахаддина. Вместе с родными его мы почтим его память.
  
  Пекарь Аршак отличался крепостью, здоровьем и безволием, над домом и хозяйством, а заодно и над мужем властвовала его жена.
  Она же, как сделалось ясным под властью чар, руководила похоронами и причитающимися молитвами. Хакима успела направить мужа в лавку и распорядиться со старшим сыном, что замешивал тесто внутри дома, поймать норовившую улизнуть правнучку, чтобы та подмела пол в амбаре, прежде чем Надиле удалось схватить ее за руку и доверительно посмотреть в глаза. Тогда ураган беготни утих, и путникам поднесли холодной колодезной воды.
  И тогда то вместо вихря движений хлынул неудержимый поток слов. Хакима разразилась рыданиями, утирая лицо подолом одежды. Первое время речь ее напоминала бурлящую весеннюю реку. Слова путались, мешались, и с трудом удавалось различить что-либо осмысленное, кроме того, скольких людей вылечил дед, и какой любовью и благодарностью чествовали его жители окрестностей.
  На какое-то время из-за людского горя, из-за царящей вокруг суеты Надиле показалось, что нет и не было войны, полчищ кочевников, стремящихся к стенам Дамаска. Что все сон - есть лишь женские причитания и слезы от утраты ушедшего.
  - Хакима, - усилием воли она стряхнула с себя наваждение. - В Дамаске идет война, Хакима. И нам нужно то, что оставил твой дед для того, чтобы лечить людей. Сахаддин может послужить людям, еще и после смерти.
  - Вас ведь верно послал сам Маймун Удачливый, владыка Дамаска? - Хакима хлюпнула носом и зажала рот рукой, чтобы сдержать рыдания. Но после заговорила внятно: - Я помню, сынок, - она взяла за рукав Нура, - помню, как ты приезжал ко мне. Помню твои красивые глаза. А ты - ты ведь жена Маймуна, верно? - теперь узловатые, загорелые пальцы женщины взялись за рукав Надили. - Сперва я приняла тебя за мужчину и подумала, что ты - его визирь. Война... - Хакима словно вынырнула из омута своего горя.- Страшно?
  - Кочевники под стенами, - тяжело проронил Нур.
  - То, что оставил твой дед Хакима, нужно нам как можно быстрее. От этого зависят жизни людей, - добавила Джалила.
  Хакима снова всхлипнула. Ее сын перестал месить муку и посмотрел на приехавших.
  - Все, что принадлежало прадеду, мы положили с ним в могилу.
  - Хадад запрещает вскрывать могилы, - пробормотала Хакима растерянно и ошарашено.
  - Маймун - жрец в Храме Хадада, - сила чар Джалилы излилась на убитую горем Хакиму. - Разве ты не знала? Его велением будет проведено очищение, когда снимется угроза с Дамаска.
   Молодой пекарь мрачно покачал головой.
  Но Хакиму уже захватили и удерживали чары, словно желанные оковы.
  - Люди Дамаска должны жить, сынок. Идемте.
  
  На тихом кладбище под сенью широколапых пальмовых ветвей ощущалось веяние пустынного ветра - оно располагалось по дороге к оазису.
  Словно руки любимой струи ветра касались щек, невидимо и ласково. Будто бисером сыпали - чуть царапали песчинками.
  Абариш - сын Хакимы - бросил недомешанную муку и теперь шел следом, как велела мать. Нес лопату и широкий большой нож. Всю дорогу он не унимался - без умолку говорил о том, что ежели жреца Маймуна, правителя Дамаска нет рядом, то и могилу разрывать не стоит. Гневливы боги, и с излиянием гнева своего ждать не станут.
  Нур предложил молодому пекарю помолчать - все ведь уже обсуждено. И неужели он, Абариш, не заботится о благе Дамаска? Неужто не ясно, что если возьмут Дамаск кочевники, то уж оазис разорят и подавно. На тех словах Абариш насупился и в самом деле умолк.
  Надиля же не могла отвлечься. Сейчас, когда ее сердце волновалось о Нур-Айе, не было сил расточать чары еще и на молодого пекаря - ей хватало Хакимы. Старая женщина шагала впереди уже не понуро и безропотно - а так, будто в самую глубину мыслей ее вонзилось, сколь значимо происходящее для великого города за пустыней.
  Наконец они остановились у могилы, и Хакима велела сыну копать. Абариш хоронил - Абариш де и отрывать будет. Да только чтоб осторожно, не повредить тела.
  Какое-то время Абариш просто молча стоял у могильного холма. Руки, губы и даже щеки его дрожали. Казалось, что он бросит сейчас лопату и убежит.
  "Сделай с ним что-нибудь", - услышала Надиля в мыслях суровый голос Нура.
  Младший, он говорил с ней, как старший. И, к удивлению своему, она подчинилась.
  - Время не терпит, Абариш, - в печаль сочувствия, пронизавшую голос Надили, влилась струя чар.
  Пекарь неохотно кивнул и вонзил лопату в землю.
  - Боги справедливые, да что же это мы делаем то!... - губы Хакимы тоже начали дрожать, и она вдруг заплакала.
  Нур подошел сзади и обнял ее за плечи.
  - Все будет благополучно, - проговорил он своим глубоким, теплым голосом, который даже сейчас невольно дергал в душе Надили запретные струны.
  И тотчас она оборвала себя:
  "Надо думать о другом!"
  Внутренне сосредоточилась на том, что лежало под песком могильного холма. Нет, не на теле человека. Мощь магии земли сочилась из-под песка. Желтый свет с легкой примесью красного.
  То, что не давало пескам вползать в оазис. То, что укрепит крепостные стены Дамаска, сделает неприступными для врага, едва амулет попадет в город, в руки Нур-Айи. То, от чего пробегут по пустыне, как разверзшиеся рты, огромные трещины, проглотят вражеских коней, не подпустят уцелевшее воинство.
  Сила ее возлюбленного господина, в собранная в долгие луны, хранилась в круглом медном амулете с золотистым камнем из далеких стран.
  Что сейчас с Нур-Айей? Надиля закрыла глаза, не отпуская из-под власти чар человека из оазиса, уже успевшего освободить от земли и песка завернутое в плотную ткань тело, бывшее еще недавно живым Сахаддином.
  Ярость и огонь смотрели на нее со стен Дамаска чужими глазами, горячим потоком вливались в ее мускулы.
  "Нурайя, душа моя, дождись меня! Уже скоро..."
  "Не может быть иначе, Надиля..." - голос господина лишь ответил и тут же метнулся прочь - к катапультам, к стрелам, к тем, кто стоял на стенах.
  Как обрывки собственных мыслей мелькнуло о том, что сейчас надо выпустить конницу за ворота. И то, что это отвлечет врага надолго. Захир, младший визирь, поведет их.
  Захир - пьющий кровь. Но он молод, хоть и опытен, как воин. Что сможет он против того, древнего и жестокого, пришедшего с востока?
  "Торопись, Надиля!"
  "Хорошо!" - ее чары заставили юношу поспешно развернуть ткань. Пахнуло остро - не человеческим гниением - сладковатыми, пряными травами, кисло и режуще - какими-то снадобьями. Ларец был зажат в потемневших руках, покрытых иссушающим раствором.
  - Возьмите сами, - Абариш отвернулся от деда, указывая на ларец. - Что нужно - там. Потом я покрою его лицо и засыплю землей, чтобы боги успокоились.
  Надиля подошла, наклонилась и открыла ларец. Еще один амулет - белый свет. То, что дает прочность металлу. То, что не даст разомкнуться, поддаться таранам высоким воротам Дамаска.
  - Боги наказывают, не медля... Вот чего я боюсь, госпожа!... - прошептала старуха, пока руки Джалилы бережно принимали ларец. - Страшусь, что могут они не дождаться прихода Маймуна-жреца и поразить бедами нас и тебя.
  - Будь спокойна, Хакима, - Надиля осторожно и благодарно закрыла погребальной тканью лицо Сахаддина, благородного слуги Маймуна Удачливого. Жертвы пьющего кровь, ее господина Нур-Айи.
  Что может дурного сделаться, если свершаемое - для блага людей? Если потом непременно приедет Нур-Айя, приедет и проведет над могилой ритуал?
  Надила поднялась, посмотрела на восток - не улеглась ли буря.
  И тотчас же, будто невидимая стрела в сердце, - поразила ее боль.
  
  Тонкой иглой боль начала входить в сердце. И вдруг разорвалась внутри, прокатилась по всему телу опаляющей черной волной.
  Там, где были огонь и свет, разлилась удушливая ядовитая чернота.
  - Нур-Айя! - только и смогла прошептать она. - Нур-Айя, господин мой, помоги мне!
  Никто не ответил ей.
  И широко раскрылись глаза ее, когда ей вдруг показалось, что некому отвечать.
  "Амата... где"- и как свеча мгновенно вспыхнула в ответ.
  "Прощай..." - эхом, светом, болью, вдали погасла.
  И тут боль, чужая и своя, скрутила, прошла едкой паутиной по жилам.
  Свет вокруг погас. И показалось, будто сердце схватила незримая раскаленная рука, сжала, раздавила и вырвала из груди.
  - Нур-Айя! Амата! Не-еет!
  Она закричала. Но не человеческий крик вырвался из ее груди. Вопль боли и неверия демона раскромсал тихий покой оазиса, разметал стену горя пришедших с ними людей, и заставил тех бросить могилу, бросить все и бежать в ужасе.
  - Нееет!!!
  И вновь далекая, стынущая боль нашла ее и схлестнулась с ней, увлекая во тьму.
  "Живи, Надиля..."
  
  Она пришла в себя от чужого тепла. Еще не открыв глаза, она видела, две алых, пылающих расплывчатых ленты. Потом линии обрели четкие контуры и превратились в человеческие руки. А потом она открыла глаза и увидела Нура.
  Он прижимал ее к своей груди, а вокруг выл ветер и летел песок.
  "Нас заметет", - пробудилась первая мысль.
  Но угасла и зародилась другая:
  "Где я? Что я делаю здесь?"
  Женщина огляделась. Вокруг плыла, меняя форму, пустыня. Безжизненный песок барханов. Лошадей не было. В груди ныло - словно саднящая рваная рана. И женщина вспомнила - боль от стрелы и смерть.
  Ощущение смерти того, кто был для нее дороже всех. Дороже, может быть, самой жизни.
  "Этого не может быть..." - туманом проплыло в голове и Надиля тихо завыла, срываясь на всхлипывания.
  Пустыня. Это хорошо... Никто не услышит их... Никто не подумает, что она выжила из ума. Ведь есть еще Нур...
  - Зачем теперь жить? - ее губы заговорили сами собой. Твердые, отрешенные, окаменевшие движения.
  Нур прижал ее к себе, крепче.
  - Вы должны жить, госпожа. Нур-Айя всем сердцем желал, чтобы вы жили, даже если город падет!
  Он говорил хрипло, его губы запеклись. И лицо было бледно.
  - Я пила твою кровь? - голос походил на шипение избитой, полуживой змеи.
  - Да, госпожа, - сердце Нура билось ровно.
  И в супротив своему неутолимому, ядовитому, черному отчаянию Надиля ощущала его принятие и любовь, звучащую сквозь боль, живую, негасимую. Нур скорбел, и Надиля чувствовала его скорбь. Но сквозь мертвый, оплавленный песок скорби прорастали пурпурные цветы любви и жизни.
  "Этого не может быть..."
  Вот в памяти, как наяву, руки Нур-Айи, сильные, смуглые, прижимающие ее к себе.
  Смех Аматы... Звук бубна и синие летящие шелка танцующей ассириянки.
  Ладони Нур-Айи, словно воду в чашу, принимающие в себя лицо Надили. Свежий, вечерний запах кипарисов и курений, привезенных из далекой страны на юге, где живут слоны.
  "Это только сон... Сейчас я закрою глаза, потом открою, и окажусь во дворце, рядом с тобой, любимый. Где фонтаны и кипарисовая роща. И ты успокоишь меня. А Амат, как всегда посмеется и назовет мои сны несусветной глупостью..."
  - Госпожа, нам нужно идти. Подальше от бури.
  - В город?
  Нур вздрогнул. Только он все еще и оставался рядом - ни дворца, ни любимого, ни Аматы. И еще остались шуршащий песок и движение безжизненных барханов. Ветер утихал.
  - Да, но не в Дамаск. Мы могли бы попробовать вернуться к Захиру, но господин .. - боль вспыхнула в его груди углем в костре, но Нур перешагнул через нее, - Нур-Айя желал, чтобы вы остались живы.
  - Не говори он нем... - медленно, еле слышно начала Надиля, и тут словно камнепад неудержимо хлынул вниз с горы. Оттолкнув Нура, она вырвалась из его объятий: - Не говори о нем так, словно он умер! Слышишь! Лучше молчи! Ты ведь не знаешь... Не знаешь точно, не можешь видеть там... Может быть, он еще жив!
  Боль снова подступала, и Надиля шагнула в свои слова, как в воды утешения, чтобы не услышать его слов:
  - Он умер, госпожа.
  Надиля вскочила. Нур встал вслед за ней и поднес к ее губам запястье, еще сочившееся свежей кровью:
  - Пей.
  Его кровь сверкала в жилах, будто расплавленный янтарь. И когда Надиля вонзила клыки в его запястье, то ощутила привкус опиума. Ее рваная боль расплывалась, утопала, растворялась в нем. Ее тело обрело безвольную мягкость. И Нур обнял ее, не давая упасть.
  Его жизнь, его тепло за гранью страха и надежды, за гранью пережитой боли, касались ее раны золотым янтарем, и края начинали смыкаться и зарастать. Только на миг Надила видела ясных глазах Нура - но, как, ведь опиум был его крови? - колыхнулась тьма. Ее тьма. И Нур поднял руку, чтобы провести ее перед своим лицом.
  - Госпожа, я не ...
  Она не дала ему договорить. Она собрала всю волю, чтобы не дать залечиться своим ранам. Ибо залечить боль можно лишь чужой болью, искупить смерть любимого - лишь смертью того, кто его убил.
  - Нур, я приказываю тебе! Мы пойдем в Дамаск.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"