Аннотация: Порой люди могут давать другим людям или иного рода существам искренние обещания. И в момент произнесения обещаний искренне и само намерение обещающего. Но всегда ли данные обещание так уж легко сдержать?
Обещание справедливости.
Стоять на послеполуденной жаре было непривычным и нежеланным для людей Ларсы. Обычно в такое время они еще отдыхали в тени своих домов. Кто спал, кто пил пиво, кто, только-только проснувшись, лишь начинал заниматься домашней работой. Но сейчас жителям Ларсы пришлось покинуть привычные дела, изменить прежним привычкам.
Ну, что с того? Всего ненадолго. Только на сегодняшний остаток дня. Немного потерпеть раскаленное солнце над головой, чтобы быть избавленными от демонов, пьющих кровь, раз и навсегда.
Изнывая от послеполуденного солнца, жители Ларсы собрались за каналом. Над головы накинули плащи и покрывала, на землю не садились - слишком горяча она сейчас.
Энкиду остановился у берега канала, над самым краем вод. Вода реки текла лениво. Грани волн блестели режуще-яркими бликами. Энкиду, слуга энзи Урука и Лугаля Шумера, Гильгамеша, прислушался к ощущениям.
Воинственный город лежал за каналом. И такой же демон поселился в его пределах - покровительствующий войнам, любящий обильно льющуюся горячую кровь. Но вот только походил ли Хувава на тех демонов, что нарушили благословенное течение жизни Урука? Нет, не похоже. Словно покров простиралась его сила над городом. Будто бы демон брал от Ларсы много, но что-то и отдавал взамен.
- Где он сейчас? Как ты думаешь? - горящий, ищущий взор Гильгамеша был направлен по ту сторону канала. - Нужно выбрать того, кто отведет нас к демону... - Гильгамеш запнулся, вспоминая имя, - и перебраться через канал.
- Хуваве, - подсказал энзи Ларсы, дородный и высокий человек с объемистым животом. - Его зовут Хувава.
Гильгамеш, энзи Урука и лугаль Шумера, стремительно оглянулся на жителей Ларсы. Жители Ларсы смотрели на него осовелыми взглядами, головы их спекались под расплавленным солнцем.
- Кто из Вас отведет меня и Энкиду к дому демона, чтобы мы уничтожили его самого и его отпрысков? - голос царя Урука обладал силой и устремлением, способной пробудить даже спящего.
Ряды горожан Ларсы зашевелились. Послышались переговоры, сразу же более оживленные. Люди ругались, испуганно перешептывались.
- Я обещаю провожатому защиту, - уверенно продолжил Гильгамеш. - Демон не прикоснется к нему, потому что раньше пьющего кровь настигнет справедливая смерть.
"Справедливая ли?"
Энкиду поднял руку вверх, призывая Гильгамеша прервать речь. Он отстранился от гомона людей, сосредоточившись на плеске волн. И шум голосов, оставаясь звучать, перестал для него существовать.
Энкиду закрыл глаза. Он видел внутренним взором, как вспыхивают и оживают внутри его тела синие огненные жилы. Похожие на те, по которым течет кровь, но в то же время, совсем другие. Они пронизывали тело Энкиду, словно каналы реки землю Шумера, и красные искорки вспыхивали на их поверхности, подобно солнечным бликам на волнах. Он ощущал как небо, земля, ветер и солнце собираются в эти жаждущие силы жилы цвета грозового неба.
И огненные каналы внутри тела начали менять цвет, теперь становясь сходными с пылающим пурпуром рассветного неба.
Энкиду не помнил точно, откуда взялось это знание. Остались лишь обрывочные воспоминания из раннего детства, больше похожие на сон. Сильная, зовущая песня матери... Руки отца, будто бы наполненные волшебным светом, сжатым в ладонях. В тех видениях, пришедших из прошлого, смешении реальности и сна, отец прикасался ладонями к алтарному светильнику, брал его сияние в пригоршню и вкладывал Энкиду в грудь. Вокруг звучали флейты, били и звенели барабаны, витал дым благовоний. А огонь, что вобрало сердце, разливался по всему телу, из медового золота обращаясь пылающей синевой.
Энкиду вынырнул из воспоминаний, выше, в день на берегу Ларсы. Ощущение от присутствия демона вспыхнуло на окраине. И Энкиду велел отпустить себя видению прошлого, и захватить - видению настоявшего.
Тогда вдали, на окраине города, в одном из домов будто бы зажглись факел и два светильника.
Словно три пылающих лица обернулись к Энкиду в его видении.
И то, что было изначально могучим факелом, ревущим огнем, заговорило властно и вопрошающе, но без угрозы:
- Я - демон Ларсы, Хувава. Зачем зовешь ты меня?
Энкиду никогда ранее не говорил с демонами, но слова сами родились в уме, неслышно сошли с губ:
- Приди на берег канала, Хувава, демон Ларсы. Люди этого города будут говорить с тобой.
Всполох огня поднялся волной, словно бровь в удивлении:
- Люди этого города? Все? Разве началась война?
- Люди этого города и Гильгамеш, энзи Урука, собрались против тебя. Прошу, приди и расскажи правду о себе, чтобы поняли, в чем справедливость.
Теперь Энкиду видел не факел - огненный силуэт подобный человеческому. Силуэт великана. Очертания людей обрели и огни двух светильников.
- Да будет так. Я приду.
Желая вернуться назад, из видения, Энкиду вспомнил о Гильгамеше. И, возвратившись, ощутил его родное тепло. Яркий огонь, но другой. Огонь человеческий.
Энкиду открыл глаза от того, что его тронули за плечо.
- Что это было? - спросил Гильгамеш. В карих глазах энзи трепетала тревога.
- Когда? - напряженно улыбнулся Энкиду.
- Сейчас. Эта песня... Я никогда не слышал ничего подобного. Будто небо пело, и вторили ему воды реки, ветер и земля.
Ощущая легкий холод в ладонях, Энкиду откинул волосы с влажного лба:
- Не нужно провожатого, сердце мое. Демон этого города сейчас придет. И... будь внимателен, прошу. Не упусти ничего важного.
Едва вдалеке появилась внушительная фигура древнего демона, народ - кто волей, а кто - неволей, попятился от края канала. Сам Хувава шел впереди, двое обращенных - юноша и девушка - чуть сзади.
Не много украшений было на великане Хуваве: темно-синяя просторная рубаха, пояс из золотых и лазуритовых звеньев перехватывает широкую талию, да два массивных браслета - лазурит в золотой оправе - на запястьях.. Но сам он, густая черная грива волос и повелительный взгляд, создавали впечатление величественности. Хувава надвигался на людей подобно горе, если бы только гора могла ходить.
И едва глаза демона, подобные глубоким колодцам ночью, впились в глаза Гильгамеша, энзи Урука ощутил, что тело его трепещет - так словно Хувава взглядом своим хотел вытащить и сожрать его душу.
"Да хранит меня сила Владыки Небес!" - Гильгамеш закрыл глаза, обратившись к сути своего Бога, беспощадного белого пламени. Небесного огня, способного быть ласковым и щедрым с благодатной землей Шумера, и ровно так же способным сжечь на ней все живое.
"Я поклялся на площади перед храмом Инанны, что я истреблю их. Я поклялся, и я не отступлю."
И когда энзи Урука открыл глаза, сердце его все еще бешено билось, а тело прошибала дрожь, но внутри он ощущал твердую решимость противостояния.
- Ты сильный! - засмеялся громогласно Хувава. - Я еще не встречал людей, что могли бы противостоять моим чарам лишь силой своей собственной воли. Или же ты, слуга стихий, помогаешь ему?
Энкиду сделал шаг вперед, положил ладонь на сердце. По сравнению с великаном Хувавой, он, высокий и стройный, выглядел тростником на ветру.
- То, что дает огонь песен Инанны, то, чем дарит радуга танцев людей с берега моря, есть в каждом из живущих. Но не в каждом светится оно столь ярко, сколь в моем господине и моей возлюбленной. Сердца Ану и Инанны оскорблены в Уруке, ибо туда пришел рыжеволосый демон и нарушил обряд священного брака. Потому теперь Инанна рукой возлюбленной моей благословляет смертью стрелы, и господин мой принес серебро их в своем колчане. Но правда ли, как кажется мне, что ты, Хувава, не таков как осквернители из Урука?
Древний демон Хувава засунул руки за звенья пояса. Мускулы могучего воина напряглись под загорелой кожей. Он окинул взглядом скопившийся за каналом народ. Люди зароптали:
- Вы назвались избавителями, а один из Вас говорит с демонами-кровопийцами! Что доброго может быть в том? - выкрикнул кто-то, но негромко и нерешительно.
Его возглас прозвучал схоже с лаем собачонки, поднявшей голос на громадного вола, с которым крестьянин приходит устраивать поле туда, где когда-то была ее конура.
- Может быть мне прижечь ему язык чем-нибудь горячим? - светловолосый стройный юноша в набедренной юбке из беленого льна выступил вперед. Прямо на ладони его, как на плошке светильника, покачивался язык пламени.
Гильгамеш вытащил стрелу из колчана и положил на тетиву.
- Что мы должны слушать здесь, Энкиду? Или ты не видишь?
Но тут Хувава заговорил. Его голос рокотал словно отдаленные раскаты грома над рекой. И заставлял людей трепетать и внимать.
- Разве я разорял Ваши храмы, жители Ларсы? Не я ли был рачительным хозяином, что пекся об их благополучии и процветании? И не в каждой ли войне я был Вам опорой? И вспомните те дни, когда приходили враги. Когда это я отказывался встать на защиту Ларсы? И не забыли ли вы о будущей стене? Не я ли предлагал Вам обнести город стеной, как сделали разумные жители Урука? Я пил Вашу кровь, это правда. Но разве проходящие мимо купеческие караваны не отдавали Вам дань благодарности... из почтения ко мне, а значит и ко всей Ларсе? Ты, Гильгамеш, энзи Урука, не поэтому ли пришел, что услышал о стене в Ларсе и остерегся войны? Так я готов приказать энзи Ларсы, чтобы не строили здесь стены и вместо того заплатили дань тебе и другу твоего сердца, слуге стихий с берега моря.
- Он пил нашу кровь!!! - вдруг перебил речь демона крик. Теперь кричал другой человек, гораздо громче и смелее. - Мы для него как овцы стаде. Кормит он нас хорошо, но и стадо предназначено на откорм пастуху!
Энкиду мгновенно оглянулся. Кричавший вышел из толпы. Это был энзи Ларсы. С пивным брюшком и красным от негодования лицом. Энзи... Владыка среди людей. Так вот что не поделили здесь, помимо крови!
Горожане зашумели и заволновались. И ропот все рос, будто волна за волной во время половодья. Как тогда, на площади Урука.
- Они пили нашу кровь!
- Да, да, как стадо!
- Вы двое... Ты, лугаль Шумера!... Вы пришли избавить нас от демонов, а сами говорите с ними!
- Заткнись сейчас же! - теперь вперед демона выскочила гибкая черноволосая демоница в золотисто-желтой одежде, вся увешанная драгоценностями.
Пламя сорвалось с ее ладони и полетело через канал, попало прямиком на одежду энзи Ларсы. Тот заорал, бросившись кататься по земле и сбивать его. Энкиду кинулся к нему. Вода из реки внезапно изогнулась высокой волной и устремилась вперед вослед за взмахом руки Энкиду, окатив энзи Ларсы с головы до ног.
- Хотите еще? Хотите?! Получите! - девушка звонко рассмеялась, словно все вокруг было для нее игрой. - Или Вы забыли, кто здесь хозяева? Стадо? Да вы и есть стадо!
- Может быть мы покажем им место, хозяин? - мрачновато ухмыльнулся юноша. - А то, кажется мне, они зарвались.
Он собрал ладони в пригоршню. Гильгамеш уже видел нарождающийся между ними оранжевый язычок пламени.
Энзи Урука и лугаль Шумера, Гильгамеш был великим воином и редко промахивался. Отпущенная тетива зазвенела раз, и затем - другой. В сердце и в горло. Широкое серебряное лезвие, благословленное магией Инанны, перерезало горло девушки-демона прежде, чем та успела закричать.
Силы неба, земли, ветра и солнца снова собрались в теле Энкиду. И через руки, возложенные на тело энзи Ларсы потекла в него, исцеляя ожоги. Простые раны, несложные в лечении. Раны уже почти затянулись, когда Энкиду краем уха уловил звук спущенной тетивы.
Волна страдания, серый туман, наполненный болью, пронесся через душу друга энзи Урука. И вслед за этим раздался крик Гильгамеша.
Энкиду вскочил и бросился к берегу. Гильгамеш стоял на одном колене, держась за плечо. И Энкиду едва успел воззвать к силе земли и неба, чтобы, соединив их, вверх поднялся прозрачный мерцающий щит. Мгновения спустя о него разбился сноп пламени, и из-за канала донесся оглушительный рев, подобный львиному - не человеческому. Рев Хувавы.
- Что ты сделал, сердце мое? - Энкиду чувствовал запах опаленной кожи.
Гильгамешу повезло - он успел увернуться, и огонь кого-то с того берега, демона Хувавы или его обращенных, задел руку энзи лишь краем.
- Я убил девушку, Энкиду, младшую, - Гильгамеш уже поднимался и тянулся за новой стрелой. - Ты слышал людей?! Слышал демонов?! Кто-то хочет усмирить стадо! Но стаду пришло время избавиться от таких пастухов.
Новый снов пламени разбился о щит, столь же мощный, как пламя на дереве, охваченном пожаром. Вспышки оранжевого пламени, стая языков светильников, пролились на мерцающее серебро щита потоком.
- Энзи Урука! Гильгамеш! - прорычал Хувава, подходя к самому берегу канала, и рык и рев его звучали, как стон. А лицо было искажено болью. - Ты умрешь!
Юноша обращенный застонал, прокусив клыками губу до крови. В его зеленых глазах бились боль и ненависть. Он не мог даже проклинать. Все, что пылало сейчас в нем, вырвалось ветром огненных лепестков. Они ударялись о щит Энкиду одновременно с раскаленными потоками пламени, изторгнутыми руками Хувавы.
Земля занялась вокруг. Рассыпаясь о щит, пламя захватывало траву и тянулось к людям.
- Назад! -закричал Гильгамеш, в который раз спуская тетиву.
И горожане с криками страха и проклятия бросились прочь.
Еще удар. Новый звон тетивы. Новая боль, чужая, пронеслась через Энкиду. Чужая, не своя. Первая стрела застряла в груди младшего демона. Вторую успел отбить Хувава, заслонивший юношу собой.
- Ты умрее-еее-шь!!!! - от вопля демона, воплощенной ненависти и страдания, у Гильгамеша заложило уши.
И Энкиду сжал зубы, пронзенный ее обжигающей чернотой.
Хувава понесся к краю канала, как зверь перед прыжком. Еще стрела. Еще и еще. Но Хувава словно не чувствовал боли. Он обламывал древки стрел, и раны его затягивались с устрашающей быстротой. Демон был уже у самой воды - зверь, приготовившийся к прыжку, когда Гильгамеш сжал руку Энкиду, отбросив лук.
- Дай мне его. Твой огонь и мой. Мы должны это сделать.
Серебро Неба. Белое, сияющее, расплавленное. От прикосновения верховного жреца Урука Энкиду ощущал, как оно пробуждается в нем, взывает к земле и ветру, и наполняет собой синюю сеть светящихся жил, видимых лишь внутренним взором.
Река раскаленного пурпура хлынула с ревом с другого берега канала. И Энкиду позволил убрал щит, чтобы то, что рождалось из силы стихий и силы бога Гильгамеша, поглотило оружие великана Хувавы. Небесный огонь, холодный, как сердце звезд, сжигающий дотла, защитил их, взвившись из земли стеной высотой до самого неба. Он устремился на восток, жадно ища пищу, ведомый волей призвавших. И он принял в свои объятия древнего демона Хувавы, пожрал его юного обращенного, растворил в себе их крики, боль и проклятия, обращая их тела в пепел и неся Ларсе свободу.
В последний миг их жизни, когда белый блистающий огонь, подобно гигантской птице полностью раскрыл свои крылья, Энкиду ощутил неподвластную человеческой мысли полноту блаженства. Блаженства, пронизанного на каждую толику невероятной, нестерпимой полнотой чужой боли.
Глаза застил тьма, что приходит порой после слишком яркого света. Энкиду пошатнулся и Гильгамеш подхватил его.
Когда Энкиду очнулся, сил не было. Он сидел не берегу реки. Гильгамеш обнимал его за плечи. Во рту пересохло сухо, а по лицу Энкиду текли слезы.
Пока оставаясь золотым, но медленно окрашиваясь в рыжину и по самому краю становясь бледно-алым, солнце медленно начинало свой путь к горизонту. Праздник по случаю победы над демонами длился уже довольно долго, пиво лилось рекой, а освободителям поднесли кувшины с пальмовым вином. Во дворе царского дворца Гильгамеш и Энкиду сели на овечьих шкурах, чтобы пить его вместе с энзи Ларсы. Играли флейты и звенели бубны. Две молодые жрицы Инанны устроили свой огненный танец на радость воинам из Урука.
Подняв новый тост за победу вместе со старейшинами города, Гильгамеш обернулся, чтобы соприкоснуться краем своей узорчатой чаши с чашей Энкиду:
- За освобождение Ларсы от проклятия ее, от тяжкой ноши, что сбросила она со своих плеч.
Экиду мягко улыбнулся ему в ответ:
- За победу, сердце мое!
Золото закатного солнца отражалось в его больших темно-карих глазах, тончайшими змейками бликов струилось по светло-каштановым кудрям. И от этих ли отражающихся солнечных лучей, или же от того, что сила божественного огня все еще постепенно угасала внутри, казалось, что глаза Энкиду сами сияют. Он выпил изрядно пальмового вина, и движения его были не так отточены и красивы, как обычно. И под отсветами внутреннего огня таилась печаль, тихая, едва уловимая, словно звуки колыбельной песни. Но от того не менее сильная.
"У него тело мужчины и сила мужчины, а душа - женщины, - говорила про Энкиду Арамму. - От того мне так легко понять его, а тебе - так сложно."
"Все правда, - подумал Гильгамеш, - пока не спрошу его прямо, не сумею понять."
И он взял Энкиду за локоть, и почувствовал радость от прикосновения к его коже:
- О чем ты задумался? Разве победа наша, избавление Ларсы от жестоких демонов не радует тебя? Разве ты не слышал, как благодарили нас горожане? Разве зря они устроили праздник в нашу честь?
Энкиду нашел ладони царя и столь же мягко сжал их в своих руках.
Взгляд его излучал преданность и искреннюю любовь, вот только печаль не угасала.
- Сердце мое, ты прав. И радуется душа моя, что теперь ноша упала с их плеч, что покинули жителей Ларсы страх и страдание. Но если ты спрашиваешь, отчего печаль моя, то скажу я. Многих врагов способен сразить Небесный огонь, и многих врагов способна сразить мощь неба и земли. Вот только... Кажется мне, сердце мое, что Небесный огонь предназначен не для этого.