Холодное утро было наполнено невыразимой тоской. На небе висели плотные низкие облака, напоминающие грязные клочья шерсти гигантского одеяла, свисающего прямо на голову. Небольшой морозец вносил в картину безнадежности еле уловимую свежесть. Вяло, но с завидным упорством несколько ворон дубасили друг друга клювами, пытаясь отхватить из мусорной кучи кусок повкуснее. Когда одной из них удавалось обнаружить что-нибудь съестное, она тяжело взмахивая крыльями, устремлялась к стене дома, неся в клюве еду. Ее товарищи по помойке рьяно пытались помешать этому, нападая в воздухе. От ворон исходил непрерывный галдеж. От окна кухни, расположенного прямо над помойкой, раздались звуки открываемых ставен. Вслед за этим из открывшегося окна показалась небритая рожа повара, что-то жующего, и вылетела серо-фиолетовая струя, ударившая по помойке. За секунду до этого вороны, недовольно вереща, поднялись в воздух. Ведро жидких помоев забрызгало стены, мусор и подарило воздуху запах не очень свежего мяса. Сделав для приличия несколько кругов, вороны вернулись в развалы мусорного пира. Повар смачно харкнул вниз и закрыл окно. Тоска не отпускала не на секунду. Человек, смотревший из окна во двор, провел по стеклу пальцем с холеным длинным ногтем. Ему было на вид около сорока лет, поседевшая голова и мутный взгляд тяжелых очей напоминали о том, что старость уже не так далека, как казалось раньше, но сильные плечи и энергичность, с которой он отошел от окна, давала повод задуматься, так ли стар этот человек. На нем была черная бархатная одежда с алым подбоем. Он приблизился к столу, заваленному бумагой и пергаментами. В центре этой горы, исписанной различными рунами и языками стоял подсвечник очень изящной работы, являвший миру десять сильно оплавленных свечей. Подсвечник был горизонтальной пентаграммой, в углах которой были чашечки со штырями, в которых стояли свечи. Литая ножка подсвечника представляла собой стилизованный козлиный череп, на рогах которого и находилась пентаграмма. Поворошив груду на столе, человек вытащил из-под нее кинжал с волнообразным лезвием. Резкий взмах рукой - и кинжал, вибрируя, уже торчит из дверного косяка.
- Дьявол! Велиал, Вельзевул, Люцифер! - хрипловатый голос человека раздался в комнате.
Человек подошел к двери и вынул кинжал с заметным усилием. Приблизив к глазам клинок, он пристально вгляделся в безупречную сталь. Затем, потеряв всякий интерес к кинжалу, машинально сунул его на каминную полку и вновь встал рядом со столом. Схватив с края стола золотой колокольчик он энергично начал трясти им. По помещению разлился отчаянный звон. Спустя несколько секунд, дверь отворилась, и вошел лакей, одетый в серый камзол с белым жабо.
- Я желаю поесть, - сердито сказал слуге человек в черном.
- Как Вам будет угодно, господин Чехтур, - ответил лакей и аккуратно закрыл за собой дверь.
Спустя полчаса Чехтур вышел из обеденного зала, ковыряя в зубах острым шипом какого-то растения. Он рассеянно остановился на пороге и, немного подумав, отправился в подвал. Чехтур почти бегом сбежал вниз, к черной двери из плотного дерева. Достав из-за пазухи увесистый ключ, он открыл дверь. В нос ударила волна смеси запахов. Просторное помещение было освещено множеством восковых свечей в дюйм толщиной. Свечи были черными как смоль. Там и тут стояло множество различных орудий пытки, от "железной девы" до дыбы. На стенах висели полки, заваленные разным хламом. Чехтур подошел к деревянной кровати. На ложе лежал труп. Эта была молодая девушка, ее тело плохо прикрывала разорванная на полоски одежда. Постель была обильно испачкана уже свернувшейся кровью. Все тело покрыто глубокими бороздами, оставленные ногтями, а композицию завершала ручка кинжала, торчащая под левой грудью. "Уродливые, примитивные инстинкты", - подумал Чехтур, проводя ногтями по руке мертвого тела. Весь гнев, который было прошел за поздним завтраком, вновь всплыл в его мозгу. Это был самый наихудший, болезненный и отчаянный вид гнева - гнев на самого себя. Уже много раз происходила одна и та же история с молодыми девушками, доставленными в его подвал. А ему нужна была девственница! Живая девственница! Бессмысленно трогая труп, Чехтур сидел на кровати и размышлял о том, как же наконец обуздать себя и довести ритуал до финала. Наследство орков давало о себе знать - жажда крови всплывала всегда, когда Чехтур ощущал бессилие жертвы. "Ладно, хоть я не ем сырого мяса убитых", - думал он, - "все, это будет последняя бессмысленная жертва моих желаний, я наконец проведу этот ритуал". Чехтур встал и подошел к выходу из подвала. Там он взял тряпку с полки и вытер правую руку от испачкавшей ее крови, густой и уже начавшей чернеть. Сегодня у него есть более важные дела, чем занятие самоедством.
Чехтур стоял около двери, ведущей в комнаты сына. Чехтур никогда не был женат. Его сын появился в результате хитроумного плана полуорка Гым Хыма - его ближайшего помощника и правой руки. Гым Хым ловко обставил дело, подсунув Чехтуру девку и не дав потом ее убить. Так и появился его сын - Охорак, или как он сам себя называет - Ба-Гыр. В моменты, когда Чехтур видел Ба-Гыра в действии, его начинала распирать гордость за сына, но чаще между ними происходили конфликты, ибо Охорак был своевольным и наглым, унаследовав эти качества от отца.
Охорак лежал на кровати, рассеянно теребя волосы. Это был человек с примесью крови орков, выражавшейся внешне не очень сильно - грубоватые черты лица придавали ему скорее мужественность, чем уродливость. На вид ему было лет двадцать. Сам же Охорак не знал даты своего рождения. На его длинных волосах с рыжим оттенком была богато украшенная драгоценностями золотая диадема. "Да, это было здорово..." - голос Ба-Гыра прозвучал, разрушив тишину. Он был немного хрипловат и резок. В голове молодого человека вновь и вновь всплывала картина ночного пира. Особенно последней сцены. Как они подловили ту нищую сучку. О, да! Как давно Ба-Гыр мечтал об этом. Несмотря на то, что он имел все, что мог пожелать, Ба-Гыр не мог убивать. Ибо в день, когда Охорак впервые познал убийство - он забил палкой до смерти кошку - отец его строго наказал, лишив всего, кроме пищи и крыши над головой на целый месяц. Через месяц отец призвал его к себе и сказал, что убийство - это запрещенная для него, Охорака, деятельность. Несмотря на то, что тогда Ба-Гыру было около шести лет от роду, он надолго запомнил урок. Но эта жажда долго томилась в его сознании, будоража фантазию. Как часто Ба-Гыр тайком от отца сбегал на центральную площадь наблюдать казни. Томление немного облегчалась, когда Ба-Гыр видел брызги крови из-под опустившегося топора, слышал крики четвертованных и наблюдал прочие прелести официальных убийств. Вчера ночью он сделал это. ДА! Хоть они и не убедились, что девка сдохла, но по количеству пинков и ударов кулаками, можно было сделать вывод о том, что она не проживет и пары часов. Кровь на его руках. Как он хорошо помнил ее. Капли, сбегающие на землю с его пальцев. Боль и беспомощность в глазах жертвы. Ба-Гыр в ту ночь не выпил не капли вина, он хотел познать все в абсолютно не замутненном уме. Когда его клевреты предложили изнасиловать девку, он отказался, но разрешил им сделать это. Все это время он глядел в лицо жертвы, вздрагивавшей под особо сильными ударами, видя как жизнь покидает ее тело. Теперь он познал ЭТО.
- Итак, Охорак, я хочу серьезно поговорить с тобой, - сказал Чехтур.
- Я весь во внимании, - с легкой язвительностью ответил Ба-Гыр. Ему очень не нравилось его имя Охорак.
Чехтур прошел к стене, рядом с которой стоял стул, взял его и сел напротив кровати сына. Под пристальным взглядом Чехтура Ба-Гыр сел на кровати и поправил, как смог, одежду. Он очень боялся своего властолюбивого и непреклонного отца. От него зависело очень многое.
- Охорак, скажи, тебе нравится жить так, как ты живешь сейчас? Тебе нравиться вкусно есть, пить вино, а не дрянной эль, трахать лучших девок?
- Ну, нравиться. А чё?
- А ничё, - подражая интонации Ба-Гыра сказал Чехтур, - брось ты эти босяцкие замашки, ты же не трактирный бандит. Ты - сын Чехтура! Могущественного и опасного, богатого и влиятельного! Нельзя опускаться до уровня быдла. Понял?
- Ага...
- Не "ага", а "да"!
- Ну, да...
- Не "ну, да", а "да"!
- Хорошо, хорошо, ДА! - раздраженно сказал Ба-Гыр.
- Вот так. А возвращаясь к богатству и влиятельности, хочу тебе сказать, что уже пора тебе и узнать, откуда у меня они. Вот скажи, как ты думаешь, откуда у меня столько денег?
- Ну, чё, я не знаю...- спохватившись, Ба-Гыр добавил, - что.
- А ты подумай.
- Я уже думал. От торговли, надо полагать, ну, еще наверное, из-за твоей власти, ты же чуть ли не личный друг короля.
В воздухе повисла тишина. Ба-Гыра чувствовал себя очень неуютно, он не знал, что еще можно сказать.
- В общем, ты уловил. Но я не друг короля. Более того, я его злейший враг. Как часто он пытался от меня избавиться. Но с каждым разом моя власть над ним становилась все сильнее. Скажи, у кого в городе еще есть так хорошо укрепленный дом? Только королевский замок. Я шантажирую короля уже много лет. Чуть меньше, чем сейчас тебе.
- Да, отец, я тебя еще раз спрошу - сколько мне лет? Ты каждый раз мне давал слишком туманное представление об этой дате.
- Не перебивай меня! - голос Чехтура стал тверже стали, - как раз это я и хотел тебе сказать сейчас. Сегодня тебе исполняется ровно двадцать лет. Помнишь, как когда-то давно я запретил тебе убивать? Именно до сегодняшнего дня распространялся мой запрет. Потому что сегодня я посвящу тебя в Истинные Жрецы Зла.
Последние слова Чехтур произнес помпезно и замолчал.
Мысли Ба-Гыра заметались, он хотел было передразнить отца, повторив "Истинные Жрецы Зла", но по взгляду Чехтура понял, что все сказанное серьезно.
- Не убивать??? Но я же убил кошку, а?
Ба-Гыр про себя добавил "а еще кучу других животных и девку вчера ночью".
- Да, ты убил кошку. Для ритуала важно, чтобы ты не убивал до посвящения людей.
Только неимоверным усилием воли Ба-Гыр смог удержаться от рассказа о вчерашнем. Он хорошо помнил отцовскую немилость. Чехтур заметил меняющееся выражение лица Ба-Гыра и спросил:
- Ты что-то хочешь добавить? Неужели я чего-то не знаю?
Напряженность в комнате возросла, достигнув критического предела.
- Э... Знаешь, отец... Я... Ну, я тебе не говорил, ты же меня так сильно наказал в детстве... В общем, я еще совершал убийства. Вот...
Ядовитая усмешка играла на лице Чехтура.
- Поведай же мне, кого ты еще лишил жизни!
- Ну, много кого - там, лягушек разных, змей, собак, кошек, крыс и даже однажды... Мнэ... овцу.
- Точнее: шестьдесят семь лягушек, сорок одну змею и ящерицу, тридцать три собаки и кошки и сто четырнадцать крыс. Овец, если быть точным, ты убил двух.
Ба-Гыр с ужасом взирал на Чехтура. Он-то думал, что хорошо спрятал свои грешки.
- Отец, кто тебе рассказал обо всем?
- Мой мальчик, как мало ты знаешь об этом мире... Власть и деньги - вот два ключа от замков в этой жизни... Ладно, я пойду, приготовлю все необходимое, а ты сразу после ужина должен будешь прийти ко мне в кабинет. В мой рабочий кабинет, - Чехтур выделил голосом "рабочий", так как Ба-Гыру ни под каким видом не разрешалось посещать эту комнату, - сегодня, в полночь, я сделаю тебя Жрецом Зла! Так что, если ты не хочешь меня расстроить, воздержись сегодня от похода в свой кабак. Посиди дома, и уж постарайся никого не убивать до полуночи! Все ясно?!
- Ясно...
Чехтур встал со стула и вышел, плотно закрыв за собой дверь, оставив Ба-Гыра наедине со своими мыслями. "Вот те на! - думал Ба-Гыр, - папашка-то оказывается внимательно следил за мной". "Если все так серьезно, то вдруг он узнает о нищенке?" "Неужели он и про нее знает?" "Тогда почему ничего не сказал?" "Кто же меня регулярно закладывал?" "Что за жрецы зла, да еще и истинные?" "Что за ритуал еще такой?" "Ну кто же меня все-таки предавал?" "Вот дьявол, проблемка, черт ее дери!" Эти и другие мысли буравили мозг под черепной крышкой Охорака...