И восстал над недрами земными гигант, что ликом подобен был Чёрному Богу, что телом был из земли, но не землёю порождён, что больше был храма и дыханием своим перекрывал солнце. Попирал Он жизнью своей ход вещей, ибо не было в Нём места ни солнечному, ни лунному ходу, было же в жизни Его десять по десять часов, что обнимают рассвет и закат и влачатся вечностью. И восседал Он на грехах человеческих, множа их и в землю вдавливая. И творили Его ежесекундно гордыня, забытье и жажда. В росте их, силы Его прочились и корни Его глубились в камни вечные. Члены Его простирались на города и страны, голова Его, уходя в заоблачные дали, покоилась меж людей, ими повелевая. Сердце Его, окованное сталью, слепо было, за семью замками спрятано, за семью печатями укрыто. Глаза Его на различных людей смотрели и различно видели: один вечно закрыт был, другой сиял светом поднебесным. Пасть Его велика была и множилась год от года. И голос Его до моря гремел: "Я есть Сила Сил!" И... яй...
Колесо вошло в выбоину, заставив старика неловко дёрнуть руками в попытке удержаться, от чего тот чудом не лишился своего вещего языка. Возница бросил через плечо на нас косой взгляд и плотнее затянул капюшон, чтобы холодные струи дождя не затекали под куртку.
- Так что Вы говорили про гиганта? - я сложила на коленях руки, наклонив голову на бок.
- Гигант не нам Он, гигант гигантов. Велик и грозен Он и свет Его могуч, и слово Его едино, и образ Его монолитен, - мой сосед снова сел, судорожно сплетая над головой узловатые пальцы. - Рождён Он от жажды величия, великим же и жив. И было мне видение Молоха!
И видел я людей подле Него, и тьма тьмы было их. И равны они были пред Ним своим множеством, и едины они меж собой в неравенстве. Все же слуги Ему, но по-разному. Первые возносят хвалу Ему в мыслях своих и речах своих, чем крепят Его плоть и множат её без меры. Тела их мягки и радостны, умы их остры и смелы, души их слепы и преданны. Вторые блюдут тело Его силой своей и желанием своим, кругом стоя у членов Его и поклоны Ему отдавая. И страхом полны очи их и благоговеньем заполнены сердца их и тело их крепко, и души их связанны. Третьи питают тело Его плотью своей и многочисленным приплодом своим, омывают стопы Его тремя водами своими. И течёт кровь, и течёт пот, и текут слёзы. А без вод своих сохнут люди, как мёртвые деревья: тела их становятся крепки и сильны, умы их грубеют и черствеют, души их упрощаются и мельчают. И было мне видение Молоха!
И давал Он людям своим не равно, но по щедрости. Первые внимали два от трёх, вторые вбирали три от двенадцати, третьи довольствовались оставшимся. Скупы слёзы Его могли оживить любого засохшего человека, быстра и сладка кровь Его силы давала, обильный пот Его ядом был не изводимым с земли. Из глаза Его свет шёл, что мелким делал всё от Него, но гигантом оборачивал в слиянии. И высохшие люди при Нём были гигантами в союзе своём. И было мне видение Молоха!
И познал я строй Его, и был Он мёртв в одиночестве своём и жил в людях своих. И словно мёртвые были близ него, и были как он, и ему служили...
- Нет, так не пойдёт, - раздражённо резюмировал возница. - Это пройденный этап и такими речами уже ничего не сделаешь. Нужно что-нибудь новенькое, новая струя.
Следуя его желанию, провисший от дождя брезент над козлами слегка разошёлся и вывернул свои внутренности на голову мужчине. Капюшон уже лишился своей необходимости: вода мелкими ручейками вытекала из-под одежды.
- А что мы можем? - я развела руками. - Идиллии уже писаны в великом множестве, как и их отражения. Придумаешь, что-нибудь новенькое?
Мужчина не стал отвечать, повернулся к дороге, вжал голову в плечи и всем своим видом продемонстрировал всепоглощающую обиду на окружающий мир, становясь похожим на большого мокрого котёнка. Я подползла поближе к нему, стараясь обогнуть большую натёкшую через дыру лужу:
- Признай, это уже было. Берём главного героя такого, чтобы соответствовал публике, к которой обращена идея. Он будет думать, говорить и судить также как они или чуточку лучше, это должно создать эффект сочувствия и перенесения эмоций. Заставит остальных подстраиваться под него и верить, что они испытали бы то же самое. Дальше придумываем подходящую причину для случившегося, такую, чтобы люди данного склада мышления и нравственных взглядов не стали бы в ней сомневаться. Причин можно взять несколько, если захочешь, главное их согласие. И, оп-ля, помещаем героя в необходимые условия, где уже планомерно вводим в уши образы утопии или антиутопии, снабжая это всё по желанию развитием не замутнённого сюжета. Сюжет желательно брать такой, чтобы привлечь побольше народа без их отбора. Я за фрейдистские мотивы: они всегда пользуются успехом, даже на уровне простейших символов. Разве этого не было? Ответь.
- Но это всегда имело действие, - проворчал возница с налётом капризности в осипшем от сырости голосе и сильнее нахмурился.
- Имело, - я не стала спорить с очевидным. - Вот только действовало это на двух-трёх из десятков, что имели возможность ознакомиться с таки трудом. Даже они не всегда понимали за фоном чувств идеи и образы, что же говорить о тех, кого манила новая картинка и забавный сюжет. Этого не достаточно.
- Знаю, - озябший мужчина пытался втягивать в мокрые рукава посиневшие от холода и ветра пальцы. - Только это тоже не выход. Практика же доказывает...
Он замолк на полуслове и снова уставился на дорогу, чтобы ненароком не пропустить развилку. В серой мути небес, хмуро сливающейся на столь же серую землю, едва просматривались силуэты деревьев. Их зыбкие тени, словно сомнамбулы, выплывали из размытого горизонта одинокими нелепыми уродцами. Бесконечное месиво дороги обращалось упрямым потоком грязной воды с редкими островками неуверенной твёрди. Третий день шёл дождь. Капли барабанили по брезенту сотней горошин, отбивали дробь по деревянным бокам, просачиваясь вязкими влажными разводами внутрь. Только их шум да мерные вздохи грязной, разбитой дороги доносились снаружи. Мы тоже молчали.
- И было мне видение Молоха! - осторожно и слегка испуганно снова залепетал старик, обиженный тем, что на него больше не обращают внимание.
- Конечно, - я постаралась улыбнуться ему в ответ.
Пришлось возвращаться обратно к вещему, пока тот не начал чудить без слушателей. Я только и успела, что ободряюще сжать плечо возницы и получить от него благодарный кивок. Мой не в меру нервный сосед тут же вцепился в меня руками и насильно усадил рядом с собой.
- И видел я, как люди пота Его вкусили крови Его от людей первого толка. Кровь та дала силы и жажды, но не помогла им в ссыхании. Тьма тьмы поднялась и ровной гиганту стала, чтобы крови Его получить больше. И была то пляска смерти мёртвых над неживым. Безумство вело их, заручившись алчностью и страстью. И не могло ничего устоять на пути их, но стоило отдалиться им, мёртвым, от гиганта, как падали они, непринятые землёй обратно. И трясся гигант от тела своего до глаз своих. И открылся глаз Его и хлынули из него свет и огонь. Горели в том огне люди и восторженно славили безумство своё, позабыв о первых желаниях и стремлениях своих. И было мне видение Молоха!
- Да, да, разумеется, - я по возможности мягко высвободилась из его хватки и села подальше.
- И страшен был гигант, но страшнее изверглось из чрева Его! И был то малый, но великий малостью своей, - старик весь задрожал в припадке, пытаясь изобразить объект своей речи с помощью жестов. - Глава та была с лицом человеческим, а помыслами не живыми, что к жизни стремятся. А лик тот был светел, как рождённый солнцем и живущий по ходу его. Но обманчив тот, под ним плоть, что уже не земли, а нароста её из страстей человеческих. Имя ему Хел! И люди все, объятые пламенем и целые, падут на колени пред Хел и воскликнут в восхищении: "Тебя ждали мы! Приди!" И было мне видение Молоха!
Ужасен был гигант, но Хел ужаснее! И нет членов у Хел, что на земле возлежали бы и плотью на плоть отвечали, но есть нити длинные, что струятся силками да паутинами, волю неся Хел по свету. И не закрываются прищуренные глаза Хел, светя постоянно для всех вместо ночных и дневных светил, но слепы они и лишь зеркала в глазницах сияют. Каждый, кто пробьётся сквозь свет этот и взглянет в глаза те, себя узрит и счастлив будет тем. И раскрыт рот Хел, но рождает не звук тот, а голоса тьмы и тьмы, что мольбы к Хел возносят и, глас свой слыша, млеют. И...
- А не слишком ли это иносказательно? - снова обернулся возница. - Такой символизм погряз в каменном веке. Этого точно не поймут. Этим людям нужно что-то простое и доступное. Вышел и так прямым текстом: грядут тяжёлые времена, братья и сёстры, если чего-нибудь не удумаем, потому что дальше будет хуже, даже если вы об этом и не сразу догадаетесь. Думаете, вам плохо жилось при к...
- Придирки, - я поспешила прервать его тираду, - прекрасно разноображивают долгую дорогу, но, давай, в другой раз. Люди всегда в глубине остаются на том блаженном уровне, когда символы вписаны в естество. Поэтому, если не поймут как следует, то проникнуться общим настроением, что постепенно, накладываясь на практику повседневности, создаст фон. А из него начнут рождаться идеи после определённой обработки...
Мужчина выразительно цокнул языком, закатывая глаза, и демонстративно отвернулся.
- Было вам видение Молоха? - я снова обратилась к растерянному старику, напоминая себе, после поговорить с возницей на счёт несдержанности и солидарности при посторонних.
Слегка оторопевший было старик, заметно приободрился:
- И видел я людей у Хел. И были то люди мала меньше, тьмою тьмы, что каждый во слабости своей сильным видел себя. И разобщены были они в своей силе и едины в своих слабостях. И равными видят себя и равно хвалу Хел взносят, ходят под сетями Хел, от взгляда Хел укрыться не могут. Жесток гигант к слугам своим, но жёстче порожденье Его. Он плотью и кровью питался людей, Хел же целует их. И с поцелуем человек душу свою заменяет, и частью Хел становится и верным слугой и добытчиком её. Соединившись с Хел, шли люди те на поиски пропитания, и рвали гиганта, Хел породившего, и пили землю, и друг друга пили, чтобы вкусить плоды Хел. Слёзы Хел обильны и серы, нет горечи в них, сладость чистая, текут они без устали, но возродить малых людей не могут боле. Кровь Хел быстра и игриста, сколь быстро силы, даёт столь и забирает их, жажду пьянящую оставляя за собой. Пот Хел не виден, но каплет он в землю. И было мне видение Молоха!
И пляшут люди под сетями Хел, и славят имя её, и пьянятся плодами её, гиганта кляня. Суров гигинт, холодно сердце Его, жёстко деленье Его к людям Его. Только Хел суровее. Люди не надобны Хел, нет сердца у Хел, нет плоти, что питания ищет. Лик же сам себя плодить может без счёта. И будут мелкие люди мелко и оставлены.
Старик, наконец, успокоился, перестал судорожно размахивать руками, свернулся калачиком на полу и сладко заснул, как умеют засыпать только маленькие дети, не обременённые хлопотами тленного мира. Я укрыла его куском старой мешковины и вернулась к вознице, отмечая нездоровое чувство облегчения от наступившей тишины. Ветер постепенно усиливался, вывязывая из струй воды замысловатые холодные узоры. Постепенно силуэты одиноких деревьев растворились в дороге растёкшейся линией предположительного горизонта.
- Я думаю, имеет ли это смысл? - возница бесстрастно вглядывался в изрезанную дождём грязную небесную массу.
- Ну, - я постаралась придать голосу оттенок оптимизма, - нет пророка в своём отечестве!
- Тогда нам стоило найти инопланетянина, - мужчина хотел поддержать шутку, но из-за подбирающейся простуды, изменившей его голос, получилось даже чересчур трагично. - Люди идут за тем, кто предлагает им наиболее желанное. Многих ты заставишь пройти страдания, не получив сахарок? А если сахарок можно получить прямо сейчас, без особых усилий и в большем объёме?
- Я понимаю, о чём ты. Это печально... Будущее так же зыбко, как силуэты бредущих в проливной дождь путников. Самый зоркий будет высмеиваться собратьями, пока те не подойдут так близко, чтобы не осталось возможности разминуться, - видя, как дрожит от холода возница, я подсела ближе к нему. - Не меняя естества человеческого сложно изменить события его жизни. В любой ситуации они будут находить крайнего, как правило, самого смелого и недальновидного. Загрызать слабейшего, лишь б не признавать собственных ошибок...
- А зачем? - пожал плечами мой сосед и слегка ухмыльнулся. - Затрачивать лишние усилия людям не нравиться. Вот и бегут по тому пути, что легче показался, пока на преграду не натолкнуться, потом - по другому. С такой тактикой у нас шансов не много. Значительно проще им очиститься через сожжение другого. Это древнейшая традиция людей: находить крайнего и сжигать его на радость всем в качестве козла отпущения. Это в человеческой натуре, которая меняется только внешне. Напортачили, поддались порокам, сглупили все - давайте избавимся от того, кто первым эту глупость предложил! И пошло гори-гори ясно...
- Это цинично с твоей стороны...
- А то! - самодовольно вскинул подбородок возница, на его лице не было сочувствия.
- Думаешь, его так же? - я невольно оглянулась на сладко спящего старика.
- Сомнительно.
- Сама знаю, что нужно что-нибудь более новое, люди сейчас другие.
В глубине дождевых сумерек вспыхивали радостные разноцветные огни человеческого жилья. Его суровая чёрная армада простиралась во все края горизонта каменным монстром, но не поверженным, а сладостно спящим под жестокими струями ливня. Сытый, огромный, самодовольный, а теперь ещё и умытый. Возница недовольно передёрнул плечами, ожидая застать панику и ужас его обитателей.
Мы вышли под струи дождя, проваливаясь в дорожную грязь, и стали у края города. Редкие молнии выхватывали в толще небес его изрубленные вершины, и лишь потоки ядовитых вод неслись из него вниз по дорогам.
- Вот, старик, приехали, - возница подтолкнул дрожащего от возбуждения вещего к ближайшему дому.
Старик что-то неразборчиво крикнул и с необычайной для своего возраста прытью понёсся навстречу людям. Мешковина мокрыми крыльями трепетала за ним на промозглом ветру. Дождевая муть с радостью поглотила его вещее тело в своём прожорливом чреве. Мы ещё некоторое время постояли, провожая его, и повернули обратно.
- Что это? - я вытащила кусок ржавой жестянки.
Казалось, его принесло из каменного гиганта вместе с другими отходами специально для того, чтобы я оскользнулась, влезая под слабую защиту нашего брезента, и оцарапала босую ногу. Небольшая обломанная вывеска была покрыта с одной стороны полу отставшей белой краской, поверх которой едва виднелась чёрная надпись: "Welcome to...".
- Кажется, мы опоздали? - я протянула, взобравшемуся следом вознице свою находку.
Он был раздражён обилием нечистот в округе и каменным зверем, поэтому какое-то время молчал, прежде чем повернуться ко мне:
- Пожалуй. Не могу с уверенностью сказать, что у нас осталась надежда в запасе, но, в любом случае, добро пожаловать в новый мир. Здесь всё будет маленькое, подвижное и чертовски свободное, поэтому каждый сможет делать всё, но ничего в итоге не изменит, оставаясь одним из миллионов одинаковых кусочков в самовоспроизводящейся мозаике. Хористом в толпе. Так что его ближайшее время жечь не станут!
Я ответила на его улыбку согласным кивком и принялась поправлять предательскую дыру в злосчастном брезенте:
- Мне кажется, что такое будущее станет суровее вселенского потопа.
- Ага, - возница заметно приободрился, глянул на часы, а после на вычерненное небо. - Пора бы уже и прекращать. Им, может и всё равно, а я ещё дней десять такого дождя - и сам буду готов в грехах каяться.
Капли послушно стали мельчать, и мы неспешно тронулись в обратный путь.