Злое семя - общий файл
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Шандира, студента предпоследнего курса, собираются отчислить из Академии магических искусств за жестокую драку с однокашником. Враг грозит расправой, поэтому Шану ничего не остается, как поскорей убраться из города. По воле случая ему подворачивается работа в отдаленной деревне, где вот уже полтора года таинственно исчезают дети. Недоучившемуся магу придется столкнуться с загадочными и сильными противниками, оказаться в ситуации, когда принять чью-то сторону кажется таким же невозможным, как и поверить в реальность тех, кого не существует в природе..............Автор просит обратить внимание на следующее: 1. Это черновик, возможны незначительные изменения. 2. В книге присутствует романтическая линия. 3. Это не любовный роман! Просьба также высказываться насчет курсива (наклонного шрифта) в тексте: мешает, или нет. П.С.: по просьбам немногочисленных читателей, текст обновлен 28 июля 2014. :))
|
ЗЛОЕ СЕМЯ
Часть первая
Легкая работа
Глава 1
Этот гад добился своего!
Шан развернулся на теплом камне, сбил каблуком мидию, и та с плеском ушла под воду. Он безучастно наблюдал, как круги будоражат сонную поверхность. Чайки над головой пронзительно орали, мелкие волны шуршали галькой, набегали на берег -- и тут же откатывались, словно чего-то испугавшись.
Шан обхватил голову руками. Стоило закрыть глаза, как возникла отчетливая картина: аудитория, рядами скамей уходящая под потолок, возбужденные лица, разинутые в крике рты. Шум, вопли, грохот -- и оторопелый взгляд барона Майра, расквашенная в кровь физиономия, алые пятна, расплывающиеся по белой порванной рубахе.
Шан тяжело вздохнул. Море гладило камни, вода у ног была прозрачной, теплой, ласковой. Отражение дробилось в волнах, оттуда, из морской глубины, на Шана глядел смутный призрак. Эх, и много бы я дал, чтобы всего этого не произошло! Нагнувшись, Шан опустил руку в воду. Сбитые в кровь костяшки пальцев тут же засаднило. Что ж теперь-то... теперь жалеть поздно.
Картины, вызванные в памяти, не хотели уходить. Тот рисунок на доске... Ладони сами собой сжались в кулаки. Я еще мало ему всыпал! Как ржали его дружки-шакалы... Ну, ничего, им быстро стало не до смеха. Как только я ему врезал, им как-то сразу стало не до смеха. На этот раз я хорошо ему вломил. Он долго будет меня помнить.
Гнев постепенно отступал, Шан скрипнул зубами, опуская голову. Теперь мне наверняка конец. Теперь меня точно вышвырнут из Академии, если родственнички этого типа раньше не прибьют. Аристократы не прощают, когда плебеи огрызаются. И мастер рассердился... Обидно, что он не хочет меня понять, хотя все знает. Последние три года я старался, видит Творец! Не лез на рожон, терпел их наезды... все эти щипки исподтишка, эти их шакальи пакости.
Ну, а сегодня -- терпелка сломалась!
Солнце медленно опускалось в башни гавани, стекла брызгали золотом и кровью, да так, что даже здесь слепило глаза. Шан рассеянно потер разбитую скулу, пытаяся решить, куда податься на ночевку. В общежитие нельзя, эти шакалы наверняка подкараулят. К матери? Зубы свело при мысли о том, как расплывется по ее отекшей физиономии пьяная улыбка. Словно наяву, он ощутил вонь грязной дыры, которую она звала своей квартирой. Идти туда? Любоваться на опухшие морды ее собутыльников? Нет уж. Лучше двинуть на верфи, может, там найдется место, не в первый раз. Заодно и пожрать чего в кабаке, деньги пока есть.
Он кое-как застегнул разорванную в драке рубаху. С моря дул прохладный ветер, становилось свежо, и Шан с сожалением вспомнил, что оставил плащ в аудитории.
Сняв башмаки, он медленно побрел по берегу. Влажный песок еще хранил солнечное тепло. Торопиться теперь было некуда, от занятий его все равно отстранили, велели ждать дисциплинарного слушания -- но декан и без того ясно дал понять, что, скорее всего, Шана исключат из Академии. Как это он сказал? Рецидивист? Губы Шана, помимо воли, искривила усмешка. Да, я рецидивист. Так и не научился молча жрать дерьмо, когда это требуется, а ведь только это от меня и требуется!
От таких, как я.
Сплюнув на песок, он зашагал вперед, к желтым огням, которыми уже светился порт. Морская гладь отливала расплавленным серебром, в темнеющем небе резко и протяжно вскрикивали чайки. С воды тянуло пряным запахом соли и ракушек, и Шан вдруг понял, что зверски, до тошноты проголодался.
Вечер и ночь он провел в Нижнем городе. На верфях оказалось полно бродяг и матросов, с этой братией Шан никогда не связывался, потому ночевать пришлось на берегу у мола, среди старых лодок. За ночь он продрог до костей, по утру вся одежда была влажной и ледяной. К тому же, обнаружилось, что он испачкался в дегте, и настроение сделалось и вовсе дерьмовым: ведь сегодня нужно было на работу, а как, спрашивается, явиться туда в подобном виде?
Волосы торчали дыбом, будто у ежа, Шан едва сумел их расчесать. Кое-как приведя одежду в порядок, он выбрался из порта. Топать было далеко, на другой конец города, а пробираться пришлось закоулками, ведь на стражу его вид мог подействовать удручающе, терять же время на объяснения в участке Шан не мог себе позволить, поэтому шагал он долго. Кварталы ремесленников сменись особняками, и после пары часов ходьбы Шан очутился на Хрустальной Горке. Ни гор, ни хрусталя здесь отродясь не бывало, и откуда взялось название, во всем Римте никто не знал -- однако размышлять об этом было некогда, потому что на Хрустальной Горке располагалась Кирва́нская Академия магических искусств, куда нужно было пробраться так, чтобы никто из знакомых не заметил.
Часы вдалеке, на ратуше, пробили семь: слишком рано для студентов. Парк у входа пустовал, широкая мощеная дорога, ведущая к парадному крыльцу, блестела, как после дождя -- утром ее всегда поливали водой, правда, в чистоте она и до обеда не продержится. Остановившись перед коваными воротами, у куста сирени, Шан смотрел, как привратник ходит между клумб с цветущими нарциссами. Уборщики сейчас как раз заканчивали работу, значит, задние двери уже отперты.
Выбравшись из укрытия, Шан прошел мимо ворот и обогнул высокую ограду. Она выглядела продолжением парка, который окружал Академию, ее, казалось, выковали сказочные гномы: такое затейливое переплетение листьев и лиан под силу создать лишь настоящему мастеру. Высокие платаны свешивали ветви прямо на улицу. Шан остановился, озираясь. Ни души. Вскарабкавшись по стальным опорам, он оказался в саду. Шан учился здесь уже пять лет, и постоянно слышал рассуждения о том, что надо бы поставить на забор защиту, однако и по сей день разговоры оставались разговорами. Больше студентов лазило через ограду, чем проходило воротами. Да и то сказать, зачем нужна защита? Кто в здравом уме решится обворовать Академию магии?
У черного входа ему встретилась припозднившаяся уборщица, которая лишь скользнула по нему невнимательным взглядом и тут же отвернулась, поправляя волосы, выбившиеся из-под темного платка.
В холле было пусто. Шаги гулко отдавались от высоченных потолков, как в пещере или храме, в горле першило от запаха мастики для полов. Пройдя между колоннами, Шан взбежал по лестнице. В коридоре второго этажа стоял полумрак, дубовые двери хранили тишину. Знакомая картина, кажется, будто вся жизнь тут прошла... Внезапно на Шана навалился такой страх, что ладони стали мокрыми. Если меня выпрут, что тогда делать?! Он перевел дыхание. Надо успокоиться. Я чего, сопливая девчонка? Сдохну, а не побегу этому гаду в ножки кланяться!
Перед глазами вновь всплыла давешняя драка. Картинка на доске. Тем обидней, что почти правдивая. Нарисованная мелом голая пьяная шлюха так походила на его мать... Шан пару раз застал ее с мужиками, на вонючей замызганной лежанке, которую и постелью-то не назовешь. Тут же вспомнились их судорожные движения, голые, в синих узлах вен, задранные ноги матери -- и ее бесстыдная улыбка пьяного животного, когда она увидела, что за ней наблюдает сын.
Шан пнул ближайшую дверь с такой силой, что гул пошел по коридору. Хватив кулаком по стене и даже не почувствовав боли, бросился вперед, ничего не видя от бешенства, застлавшего глаза.
Лаборатория, конечно, оказалась заперта. Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Шан приложил ладонь к замочной скважине и тихо произнес:
-- Кьярна́и деа́нда!
А́нъяс, древний язык погибшего народа магов, странно прозвучал в буднично сером полумраке коридора. Замок щелкнул, и дверь отворилась. Проскользнув внутрь, Шан бросил котомку в угол, снял с крючка в углу у стены длинный суконный фартук с нагрудником.
Стояла тишина. В высокие стрельчатые окна глядело яркое весеннее утро, по широкому подоконнику снаружи, вальяжно переваливаясь, прогуливались жирные голуби.
Шан открыл фрамуги, вспугнув птиц и впустив в большую комнату легкий порыв ветра. Едкий запах зелий и реактивов немного улетучился. Сняв со столов тяжелые дубовые стулья, Шан намочил тряпку в раковине. Стер с доски головоломные каракули мастера Суми́ра, декана кафедры алхимии, потом принялся за уборку. На столе в последнем ряду, около окна, чернело большое выжженное пятно: видно, опять второкурсники накудесили. Усмехнувшись, Шан веником прошелся по серому кафелю полов, заляпанному въевшимися кляксами от реактивов, и почти закончил работу, когда дверь отворилась, и на пороге возник его куратор, мастер О́тем. Невысокий, худощавый, с бритым лицом и твердо сжатыми губами, мастер выглядел моложе своих сорока пяти. От неожиданности Шан замер. Мастер молчал, и Шан тоже.
Наконец, заложив руки за спину, мастер велел:
-- Пошли.
Повернулся и решительно зашагал к порогу. Шан даже не пытался спорить. Поставив швабру у стены, покорно поплелся следом.
Отойдя в конец коридора, к открытому окну, мастер остановился. Подождал, покуда Шан приблизится, и сказал:
-- Н-да... Превосходно. Вид как у бродяги. И лицо все в синяках, -- голос прозвучал сухо и отрывисто. Шан не ответил.
-- Ты куда вчера исчез? -- спросил мастер. -- Ты что, не понимаешь, во что вляпался? Что за выходки, Ша́ндир? Я думал, ты наконец повзрослел, а ты снова за свое.
Шан отвернулся. Мастер, похоже, и не ждал ответа, потому что тут же сообщил:
-- В общем, так. Я обо всем договорился. Ректор и глава Дома согласились пока тебя не исключать.
Шан вскинул взгляд.
-- Да, -- повторил мастер. -- Тебя не исключат, но с одним условием: ты должен публично извиниться перед бароном Майром.
В животе у Шана похолодело, и комок подкатил к горлу.
-- Извиниться? -- глухо бросил он. -- Еще чего! Этот тип сам нарвался, не будет больше лезть! Уже давно надо было ему вломить, чтобы не наглел. Я и так его терпел слишком долго, хрен ему, а не извинения! Будто ты не знаешь, мастер, чего он мне... -- Шан остановился, тяжело дыша. Ну, я дошел. Материться при мастере... К тому же, он действительно все знает сам. Но почему же он...
-- Все? Закончил? -- осведомился мастер. -- Ну, так вот, повторяю: ты должен перед ним извиниться.
-- Да не буду я! -- взорвался Шан. -- Лучше сдохну, а не стану перед этим...
-- Замолчи! -- мастер подался вперед. -- Мальчишка! Думаешь, кто-то, кроме меня, станет с тобой возиться? Да тебя просто вышвырнут из Академии -- и куда ты тогда пойдешь, маг-недоучка? Столько лет потрачено, и все псу под хвост? Ты так и не научился себя вести, а ведь тебе уже не четырнадцать, пора бы и за ум взяться! Ты считаешь, что кому-то, кроме себя, сделаешь хуже?
Мастер помолчал, а потом проговорил прежним повелительным тоном:
-- Вот что я тебе скажу: ты извинишься перед бароном Майром.
Шан угрюмо отвернулся.
-- Не буду, -- буркнул он.
Мастер схватил его за плечо, будто стальными клещами, и, притянув к себе, жестко выговорил:
-- Осталось еще только год дотерпеть. Ты и этого сделать не в состоянии?
Сбросив его руку, Шан воскликнул:
-- Еще бы! Я вообще ничего сделать не в состоянии! Кто я вообще такой? -- он резко отвернулся. С полминуты оба молчали, Шан упрямо смотрел в сторону.
-- Шандир. Шан, -- понизив тон, выговорил мастер. -- Не делай этого. Не ломай себе жизнь ради какого-то гаденыша.
Шан исподлобья зыркнул на него. Поймав этот взгляд, мастер добавил:
-- Конечно, я знаю, что происходит. Но ведь ты не ребенок, нужно держать себя в руках. Никто не будет за тебя решать твои проблемы, пойми. Только потому, что ты один из лучших студентов, Академия и Дом Сагринэ́йна согласились дать тебе шанс. Нужно всего лишь извиниться, ничего больше.
-- Ага, ничего больше, -- Шан усмехнулся непослушными губами.
-- Вот именно. Ничего больше. Поверь мне, все это чепуха. Это ерунда, Шан, сущая ерунда. Кстати, ты, по-моему, ночевал в порту?
Ни капли не удивившись, Шан пожал плечами. Мастер помолчал, потом сказал:
-- Так вот, можешь пока пожить у меня.
Шан не ответил, опустив глаза.
-- Подумай над тем, что я сказал, -- добавил мастер. -- Не упрямься, слышишь? Извинишься, и все закончится.
Ну да, подумал Шан, интересно только, как этот тип на такое согласится!
-- А у него нет выбора, -- усмехнулся мастер. -- Если не согласится, его самого отчислят. Ну, как? Ты обещаешь обдумать все спокойно?
Замешкавшись, Шан нехотя кивнул.
-- Вот и отлично. И не исчезай больше, ладно? Пока все не утрясется, перебирайся жить ко мне, семью я уже предупредил. Вот закончишь тут, и ступай. По-моему, тебе не мешает поесть, а то вид у тебя голодный.
* * * * * *
Через час в лабораторию набились студенты. Сидя в коридоре на подоконнике, Шан слушал, как шум и гам из-за распахнутых дверей наполняют гулкое здание. Опоздавшие со всех ног неслись в аудитории, а следом шагали преподаватели в традиционной одежде магов, пришедшей из Великих Домов Эбирны: широких штанах из светлого холста, просторных туниках почти до колена, без вышивки и украшений, в тонких плащах, наброшенных на плечи.
Отвернувшись, Шан уставился в окно. Двор стремительно пустел, взбегая на мраморное крыльцо, студенты исчезали за распахнутой парадной дверью. А у нас сейчас как раз занятие по эмпатии... Шан зашевелился, меняя позу, словно хотел прогнать тревожащие мысли, но не помогло. Вспомнились слова мастера: "Извинишься, и ничего больше." Шан обхватил колени руками, спиной уперся в холодную стену. Извиниться? Одна мысль об этом рождала тошноту. Как я могу такое сделать, как?! Легче удавиться. Но разве есть выбор? Я все потеряю. Никогда не смогу стать боевым магом -- нигде, ни в одной стране не примут в обучение нищего недоучку, которого выгнали из Академии. Мастер прав, я никому не буду нужен.
Но -- извиняться...
Шан откинул голову назад и охнул, крепко приложившись затылком о камень. Сморщившись, потер ушибленное место. Правда, что ли, пойти к мастеру домой? Ну да. Его жена не особо меня любит, а уж дети... Его дочку сразу перекашивает, как только она меня видит. Не пойму, как мастер не замечает. А может, замечает, но надеется, что все утрясется само собой.
В стекле распахнутой рамы, будто в плохом зеркале, темнело отражение. Шан невнимательным взглядом скользнул по взъерошенным коротким волосам своего двойника, по худому лицу с высокими скулами и упрямо стиснутыми губами. Глаза казались совсем черными, а пятна синяков придавали тому, другому Шану в зазеркалье нереальный и жуткий вид.
-- Эх ты, придурок... -- вздохнув, он сполз с подоконника. Закинул на плечо котомку, побрел по коридору, нагнув голову и стараясь держаться ближе к стене, чтобы проходящие мимо студенты и преподаватели поменьше обращали на него внимание.
В парке было пусто. Отойдя подальше от окон, Шан забрался в густые заросли у ограды. Сел на перевернутый ящик с краю вытоптанной площадки, под кустами сирени, где обычно тайком курили младшекурсники, и обхватил голову руками. Мозг неотступно сверлила единственная мысль: как же поступить. Кроме извинения, ничего не остается, мастер, конечно, прав. Нужно просто взять себя в руки, я же взрослый человек, неужели я не...
-- Да вот он, -- прервал его мысли громкий голос.
Вскинув голову, Шан резко выпрямился, потому что из кустов на площадку вышли барон Майр и четверо его приятелей.
-- Здорово, шлюхин сын, -- сказал барон, усмехаясь. Заплывший глаз и губы, смахивающие на сырые котлеты, до неузнаваемости изменили его красивое лицо. Шан медленно поднялся. Приятели барона, окружив, отрезав пути к отступлению, встали поодаль, ухмыляясь.
Барон приблизился. Откинул со лба соломенные кудри и сказал:
-- Вот мы и снова встретились.
Шан молчал. Было ясно: на этот раз от них не убежать.
-- А он у нас нынче смирный, -- заметил Майр. Среди его приятелей послышались смешки, но сам барон даже не улыбнулся. -- Ничего. Скоро и совсем затихнет.
В голосе звучала холодная ненависть. Нагнув голову, Шан бросил:
-- Не пугай. Пуганый.
Барон насмешливо вскинул бровь:
-- Пугать тебя много чести, шлюхин сын. Да мне как-то и не пристало этим заниматься. Для подобных вещей у нас специальные люди есть.
-- Вот эти, что ли? -- Шан кивнул на приятелей врага. -- Шакалы твои?
Те мгновенно ощетинились, но барон сделал знак рукой. Обернувшись к Шану, произнес:
-- Быдло ты есть, быдлом и подохнешь. Кстати, я слышал, тебя исключают из Академии? В добрый час. Туда и дорога.
-- Посмотрим еще, кто первый вылетит, -- криво усмехнувшись, заметил Шан.
-- Ну-ну. -- Барон тоже усмехнулся. -- Тебе еще предстоит передо мной извиняться, не забудь. Не порти впечатления загодя. Кстати, можешь уже начинать тренироваться, как считаете, ребята? Ну, давай. Для начала можешь встать на колени.
Шан исподлобья зыркнул на него, на довольные физиономии его товарищей. Стиснув кулаки, превозмогая бешенство, произнес:
-- Ладно, мне тут с вами недосуг. Продолжайте развлекаться, а я пошел.
Шагнул вперед и решительно двинулся прямо на барона. Сначала тот опешил, опомнился, лишь когда Шан поравнялся с ним. Вскинув руку, барон толкнул его в плечо. Шан толкнул в ответ, да так, что Майр, отступив, едва не сел на землю. Остальные с криками бросились к противникам. Не дожидаясь, чем кончится дело, Шан лбом боднул кого-то в переносицу, с размаха, не целясь, пнул ногой, попав в мягкое. Раздался сдавленный крик. В Шана вцепились руки, и он рванулся, локтем, в развороте, заехав одному из неприятелей в живот. Кулаком ударил в зубы, получил удар в ответ, но боли даже не почувствовал. Все, на чем он сосредоточился -- устоять, не свалиться под ноги их разъяренной стае.
Но они все равно пересилили. Приятель барона повис у Шана на плечах, давя за горло, остальные схватили за руки -- и он рухнул под тяжестью тел. Нависая сверху, барон приблизил к Шану лицо и выдохнул:
-- Ты труп, шлюхин сын. Теперь можешь не трудиться прощения просить! Мой отец тебя уроет, так и знай!
-- Ага, беги... жалуйся своему папаше, -- прохрипел Шан -- и плюнул Майру в физиономию, неожиданно даже для себя. Тот, отшатнувшись, замер. Медленно вытер губы. Ощерился и с маху кулаком заехал Шану в скулу, потом еще раз и еще.
Мир вокруг померк, под опущенными веками завертелись ослепительные колеса. Охнув, Шан наугад саданул коленом, и удары прекратились. Лицо врага поплыло куда-то вбок, а пальцы, капканом сжимавшие правое запястье, разжались.
Перекатившись на живот, Шан встал на четвереньки. Сплюнул кровь, поднял голову -- и тут же получил пинок тяжелым башмаком в живот, потом еще один, с другого боку. Удары посыпались как град, и Шан со стоном повалился наземь, скорчился, прикрывая голову руками. Противники не думали останавливаться, били и пинали свою жертву, вкладывая в удары все остервенение и злость.
Шан не уловил момента, когда это прекратилось. Он почти погрузился в темноту, в то спасительное небытие, где боль отступает, и лишь звонкий крик не дал ему камнем пойти ко дну. Приподняв веки, смотрел, как мелькают чьи-то ноги, услыхал стук каблуков, и все затихло.
Через миг, -- или неделю, -- кто-то тронул его за плечо. Шан снова открыл глаза. Сквозь серый туман разглядел лица, склоненные к нему. Губы шевелились, и Шан даже слышал голоса, вот только не понимал ни слова. Он попытался сесть, и это удалось, хоть и не сразу. Тяжело опершись на руки, нося боками, как после быстрого бега, Шан услышал:
-- Ты живой?
Голос был женский. А то сама не видишь, хотел ответить Шан, но с губ не сорвалось ни звука. Он поднял голову. Вокруг стояли люди, он не сразу признал в них студентов последнего курса. Темноволосая круглолицая девушка спросила, наклонившись вперед:
-- Кто это тебя так?
Шан облизал губы и хрипло выдавил:
-- Не... не знаю.
-- Что? -- от удивления она выпрямилась. -- То-есть как это не...
-- Да оставь его, -- вмешался один из парней. -- Все равно не скажет.
Девушка недоуменно посмотрела на него, пробормотала, пожав плечами:
-- Мальчишки!
Шану помогли встать, кто-то подал котомку. Отказавшись от предложения отвести его на кафедру врачевания, Шан медленно двинулся по тропинке к воротам, спотыкаясь на каждом шагу, чувствуя спиной взгляды своих спасителей. Встречные таращились на него, уступая дорогу.
Кое-как добравшись до ворот, он немного постоял, чтобы отдышаться, а потом побрел, сам не ведая куда.
* * * * * *
Домой к мастеру Шан, конечно, не пошел. Вместо этого, добравшись до квартала башмачников, отыскал знакомое место, перелез через ветхую каменную стену и очутился в большом, буйно разросшемся саду. Заброшенный старый дом скрывался в зарослях шиповника и цветущих ранеток. К нему вела скрытая тропинка, и пробраться внутрь ничего не стоило, но Шан решил не рисковать. Не хватало только, чтобы вечно толкущиеся там бродяги приняли его за нарушителя границ.
Забравшись в заросли, Шан подполз к ограде и прислонился спиной к сырым камням. Ужасно хотелось пить. Хорошо еще, что голода он не чувствовал, хотя и понимал, что тот скоро даст о себе знать.
Шан закрыл глаза. Опьянение драки давно покинуло его, и боль проникла в каждую клетку тела. Избитые бока ломило при каждом вздохе, Шан невнимательно подумал, уж не сломаны ли ребра.
Как уснул, он и сам не заметил. Кажется, лишь на миг прилег, опустил тяжелую голову на котомку, а когда открыл глаза, уже смеркалось.
Стоило пошевелиться, и боль дала о себе знать. Негромко застонав, Шан приподнялся и огляделся. Не сразу понял, где находится. Голова гудела, во рту он ощутил привкус железа. Потер губы -- и едва не вскрикнул. Черт... совсем забыл.
Темнота вокруг была плотная, почти осязаемая, а холод, казалось, пронизывал насквозь. Ужасно хотелось пить, но одна лишь мысль о том, чтобы подняться, вызвала тошноту. Он знал, что возле дома есть колодец, только вот чтобы до него добраться, надо встать. Ладно, позже.
Глаза смыкались, он усилием заставлял себя не засыпать. Нашарил в котомке плащ, и, вытащив наружу, кое-как укутался. Ткань, противно влажная, сначала совсем не согревала, но потом сделалось теплее. Надо встать... надо встать. Веки опустились, и он провалился в темноту.
Шан проснулся, когда начало светать. За ночь окоченел так, что, пошевелившись, даже боли не почувствовал. С куста прямо на голову посыпалась роса, и этот ледяной душ совсем привел его в чувство. Во рту было сухо, губы казались каменными. Шан осторожно коснулся их рукой. Они, похоже, распухли вдвое, и на ощупь напоминали оладьи. Ладно, хочешь не хочешь, а вставать придется.
Опираясь на скользкие от влаги камни, он поднялся на ноги. Черт, как больно! Все-таки ребра сломаны, наверное! Мокрые кусты отряхнули на него всю влагу, накопленную за ночь, и наружу Шан выбрался, изрядно промокнув. Поплелся по заросшей тропинке, путаясь в густой траве.
Ведро, подвешенное на ржавой цепи, валялось снаружи. Шан бросил его в колодец, чуть погодя услыхал гулкий шлепок внизу, а после бульканье. Поворачивая рукоять, не без труда вытащил ведро наружу и долго пил ледяную, отдающую ржавчиной воду, пил, пока от холода скулы не свело. Остановился, чтобы отдышаться. Голова трещала так, что чудилось -- сейчас взорвется, и окружающее он слышал будто через вату. В темном зеркале воды плавало отражение: какое-то косматое чучело с дикой рожей. Куда теперь идти? К мастеру? Ну, уж нет. Только не к нему. Опять начнет пилить, опять я один во всем буду виноват! Но куда?
Цепь выскользнула из рук, ведро с грохотом покатилось по земле. Шан оперся о сруб колодца, хватая воздух ртом. В голове была сплошная каша, мысли вязли и путались. Знобило, хотелось только одного: лечь, и лежать неподвижно. Вместо этого он подобрал котомку и, шатаясь, побрел к выходу из сада.
Как добрался до моря, Шан не помнил. Наверное, это взяло несколько часов. Наверное, пару раз он отключался, потому что внезапно находил себя совсем не в том месте, где был минуту назад. В конце концов очутился в бухте под скалами. Почему пришел именно сюда, на место встреч с ребятами, он сам не знал. Ведь сегодня не был конец недели, и они, конечно, совсем его не ждали.
На берегу никого не оказалось. Шан сел у валуна, возле старого кострища, подернутого золой. Солнце стояло высоко -- наверное, был полдень, а то и позже. Голова тянула к земле, тяжелая, как ведро со свинцом. Спать. Надо спать. Спать...
Ему почудилось: минуты не прошло, как кто-то потряс его за плечо. Знакомый низкий голос с жестким акцентом окликнул:
-- Шан? А ты чего здесь...
Он внезапно смолк, и Шан услышал удивленный свист. Другой голос, звучный и гибкий, быстро сказал что-то на гортанном языке, который Шан так и не научился понимать. Потом все тот же голос, голос Анэ́ра, добавил:
-- Жив? Ну-ка, открой глаза.
Хоть и не сразу, Шану это удалось. В ослепительном небе, будто в воде, плавали размытые силуэты. Лица он начал различать позже, они постепенно выступали из синевы, окружившей их ярким ореолом.
Шана взяли за плечи, приподняли, помогли сесть. Стараясь не стонать, он перевел дыхание. На него глядел Анэр, Кья́рни стоял рядом, упершись ногой в валун, на котором сидели Э́винд и Таба́та.
-- С кем сражался, рыцарь? -- тряхнув кудрявой темно-каштановой гривой, нарушил молчание Кьярни.
Шан открыл рот, но не сумел выдавить ни звука. Пошарив в котомке, Табата вытащила флягу. Соскользнула с валуна и опустилась рядом с Шаном на корточки.
-- Вот, выпей, -- она положила ему руку на плечо.
Уже почти пару лет Шан водил с ними компанию, а все не мог привыкнуть к ее красоте, к чуть раскосым, черным как уголь глазам, смугловатому лицу с высокими скулами, под шапкой темных волос. В яркой одежде, где преобладало красное, она казалась редкой экзотической птицей, неведомо как залетевшей в здешние края.
Табата поднесла к его губам флягу, и Шан отхлебнул какой-то настойки с терпким вкусом трав, отдающей спиртом.
-- Кто это тебя? -- осведомился Анэр. Посмотрев в его глаза цвета янтаря, внимательные, цепкие и умные, прищуренные от солнца, Шан ответил:
-- Так... повздорил с одним.
Молчание. С первого дня их знакомства, когда они случайно встретились здесь, в бухте, Шана не покидало ощущение, будто этот парень видит его насквозь. Впрочем, наверное, так и было. Всего лишь на год старше, Анэр, кочевник и сын кочевников, намного лучше Шана знал жизнь, и Шан это признавал. Творец знает, что только ему пришлось пережить и повидать...
Анэр спросил:
-- Переломов нет?
Шан пожал плечами. Сам себе он казался щенком, а его проблемы -- несерьезными и детскими. Ну, подумаешь, подрался. Это же не смертельно.
Анэр не отводил взгляда. Яркое солнце светило ему в лицо, растворяя, истончая и без того тонкие, хоть и резковатые черты. Превозмогая себя, Шан отозвался:
-- Да ладно, я в порядке.
-- Не выпендривайся, -- посоветовал Кьярни. Анэр велел:
-- Табата, проверь.
Девушка придвинулась, отвела полу драного плаща, прикрывавшего грудь Шана.
-- Эй, ты чего, -- начал было тот, но Анэр остановил:
-- Ладно уж, не дергайся.
Не желая показаться дураком, Шан принялся расстегивать рубаху. Вздрагивая от прикосновений, чувствуя, как лицо заливает краска, он упорно смотрел в сторону, пока ловкие руки Табаты ощупывали его бока.
Наконец закончив, она сказала:
-- Ребра не сломаны. Только все-таки было бы лучше показаться вашим магам.
Шан исподлобья зыркнул на нее, торопливо застегивая пуговицы, доброй трети которых не хватало.
-- К магам не пойду, -- сдержанно ответил он.
-- Что так? -- Анэр вскинул бровь. -- Насолили они тебе?
-- Долгая история.
Усмехнувшись, Анэр переглянулся с Кьярни.
-- Ну, нет так нет, -- промолвил он. -- Лучше скажи, ты ел чего-нибудь сегодня?
Шан помотал головой. Обернувшись, Анэр сделал знак Эвинду, самому юному в компании, младшему брату Кьярни, и тот молча снял со спины холщовый мешок. Порывшись в нем, вынул что-то, завернутое в тряпицу, и протянул Шану.
-- Бери, -- сказал Анэр. -- Да не жмись, не отравишься. Это мясо копченое, ты ведь любишь. Ешь, а после поговорим.
Шан принял сверток, и, развернув, вдохнул сытный запах мяса, от которого голова пошла кругом. Странно, до этой минуты совсем не хотелось есть, а теперь вдруг голод пробудился, да так, что приходилось сдерживать себя, чтобы не отрывать куски, как голодная собака. И то ли пища, то ли настойка из фляги Табаты так подействовали, но боль немного отступила, острые молоточки перестали стучать в висках, и мысли прояснились.
Когда Шан съел все до последней крошки, Анэр спросил:
-- Так во что ты влип?
С чего ты взял, хотел ответить Шан, будто я во что-то влип, но промолчал. Он же не слепой и не тупой, да и обстоятельства мои в целом знает. Анэр знал, что с двенадцати лет Шан живет по чужим семьям, под опекой Дома Сагринэйна, -- после того, как погиб отец, а мать спилась. Шан сам рассказал им это в один из вечеров около костра, когда они жарили на огне мидии и пойманную рыбу.
-- Ну? -- напомнил Анэр, лукаво щурясь. -- Или секрет? С кем-то из ваших, что ль, схлестнулся?
Кашлянув, Шан хрипло выдавил:
-- Ну... да. Да.
-- Видать, там храбрый малый, -- Анэр усмехнулся. -- Небось, пятерых дружков с собой притащил, ишь, как разукрасили тебя. А ты не мог его того, магией как-то?
-- Это запрещено, -- отозвался Шан. -- За такое сразу под зад пинком, еще и в тюрьму угодишь.
-- Больно строго у вас, -- Табата повела плечом. -- И для чего тогда магии учиться?
-- Ну, не для того же, чтобы морды бить, -- урезонил Кьярни.
Табата посмотрела на него, и по взгляду было ясно: ответ ее не убедил.
-- Будешь на него жаловаться? -- деловито спросил Анэр. -- Или отплатишь тем же? Может, пособить?
-- Так там же, небось, маг! -- возразил Эвинд. -- А если он нас того, в порошок сотрет?
-- Тут, кажется, кто-то штанишки намочил? -- Анэр скорчил насмешливую гримасу. Шан сказал, покачав головой:
-- Нет, он прав. Тот тип действительно маг, к тому же... ну, к тому же... -- он помолчал, а потом решился:
-- В общем, дело такое. -- И рассказал им все, почти без утайки, с той самой минуты, как вошел в аудиторию и увидал злополучную картинку на доске.
Когда он закончил, никто не проронил ни слова.
-- Ясно, -- нарушил тишину Анэр. -- Что думаешь делать?
-- Кланяться в любом случае не побегу.
-- Эх, жалко, что он маг, -- мечтательно протянул Кьярни, -- клянусь Владыками, я б ему микстурки прописал.
-- Если бы да кабы, -- поддел его Анэр. -- Чего без толку трепаться, словами не поможешь. Значит, извиняться не собираешься?
-- А ты бы стал? -- подпрыгнул Шан.
-- Вопрос не в том, что сделал бы я. Вопрос в том, что собираешься делать ты.
А чего я собираюсь делать? Шан отвел глаза, скользнул взглядом по оранжевому песку, искрящемуся в лучах солнца.
-- Хрен его знает, чего делать, -- ответил он, превозмогая горечь во рту. -- Видно, сваливать придется из города. Этот тип грозился, что убьет.
-- Но ты же, -- возразил Анэр, -- ты же говорил, что собираешься стать боевым магом. С этим как? Если сейчас бросишь учебу, где доучиваться будешь? Ведь у тебя денег нет. Тебя же нигде не примут!
-- Да знаю я, -- ответил Шан, -- но... Я не могу извиниться. Просто не могу, понимаете? Уж легче пулю в башку себе всадить.
Анэр приподнял бровь.
-- Не бзди в муку, не делай пыль, -- лениво бросил он. -- Чего болтаешь? Помереть всегда успеешь, лучше подумай, как дело исправлять. Я так понимаю, вариант с мордобоем отпадает. Тогда тебе остается или извиняться, или жаловаться, ну, или сваливать проворно, причем не из города, а из страны. Поправь, если ошибаюсь.
-- Как по мне, все три не катят, -- заявил Кьярни. -- Лучше всего было бы рожу разукрасить.
-- Для тупых повторяю, -- спокойно проговорил Анэр, -- что мордобой отпадает. Вопросы есть? Вопросов нету. Значит, закрыли тему.
-- А я считаю, -- сказал Эвинд, -- стоит послать гордость в задницу и настучать на этого козла! Благо есть чего ему предъявить, -- он показал пальцем на сине-багровую, распухшую физиономию Шана.
Тот молчал, отвернувшись. А что он мог сказать? Что ему действительно легче умереть, чем извиниться? Про то, чтобы жаловаться, речь не шла вообще. Опуститься до такого... бегать, унижаться как слабак! Не могу. Не хочу. Лучше утопиться.
Похоже, приятели понимали его мысли, во всяком случае, Анэр сказал:
-- Ты, видно, выбираешь третий вариант? Или ошибаюсь?
-- Куда же ты поедешь без денег? -- спросила Табата. -- У тебя ведь ни гроша.
-- Айда кого-нибудь грабанем! -- весело предложил Кьярни. Не понять было, он это в шутку, или всерьез. -- Вон хоть этого самого барона, сто чертей ему в печенку!
Табата толкнула его в бок, и он засмеялся.
-- Да, положение хреновое, -- молвил Анэр. -- У нас ведь тоже с деньгами не густо. Ну, пару монет мы тебе сможем ссудить, на первое время, но ты и сам понимаешь наши возможности.
-- Да, чтобы смыться из Кирвана, нашей мошны не хватит, -- вздохнув, заметил Эвинд. -- А что, может, и правда того... найти верный адресок, ну, и этого...
Шан посмотрел ему в лицо. От яркого солнца кожа казалась золотистой, а темные волосы выгорели до светлых прядей. И почему они возятся со мной? Люди, для которых родина там, где сегодня стоит их табор -- кто я им? Не брат, не единоплеменник, вообще никто! Но внутренним чутьем Шан чувствовал: именно они, контрабандисты, воры и конокрады, для которых, казалось, не существует ничего святого -- именно они ему помогут. Не станут лезть в душу и пилить, а просто сделают то, что должно, сделают со своей всегдашней улыбкой, с прибаутками, легко, будто только так и надо. Иначе вряд ли он пришел бы сюда, ведомый безошибочным инстинктом.
-- Вот что, -- нарушил молчание Шан. -- Никого грабить не надо.
Анэр потянулся, закинув за голову руки и выгибая спину.
-- Да расслабься, -- ответил он. -- Будто я дам им грабить. Шутят ребята, да и только.
-- Раз ты такой умник, -- повернулась к нему Табата, -- тогда скажи, чего делать? На улице ему теперь побираться? Пока бароновы холопы не прибьют? Так, что ль?
-- Никто никого не прибьет, -- отозвался Анэр.
-- Ну, и чего ты удумал? -- не отставала девушка. -- Да не томи!
-- Ах ты, истомленная моя, -- Анэр попытался привлечь ее к себе, но она ловко увернулась.
-- Ладно, слушай, -- Анэр повернулся к Шану. -- Скоро у нас несколько человек поедет на север, есть кое-какие делишки в Гинаре. Если хочешь, присоединяйся.
Все молча уставились на него. Первым нарушил молчание Кьярни, что-то сказав на своем языке, но Анэр перебил:
-- А я ему и не предлагаю. В смысле, -- обернулся он к Шану, -- я тебе не предлагаю заниматься чем-то незаконным. Просто поедешь с нами до Гинара, а там уж тебе решать. Можешь оттуда махнуть через Алавингу в Вольные княжества, а можешь морем на Северные острова. Ты же вроде все равно в те края собирался?
-- Ну, да, собирался, -- буркнул Шан. -- Только...
Анэр подождал, но продолжения не последовало.
-- Чего, боишься, обманем? -- он усмехнулся, откидывая со лба темные волосы, выцветшие от постоянного пребывания на солнце. -- Да не боись. Мы же все-таки друзья. С друзей три шкуры не дерут.
-- Сам ведь знаешь, -- Шан отвел глаза, -- что заплатить мне нечем.
-- А я чего, с тебя плату попросил? Может, пару раз только свои магические фокусы на улице покажешь, ну, и стражников нам заколдуешь, в случае чего. Разве это плата?
Шан вскинул голову. Лицо Анэра было серьезным, не разберешь, шутит, или правду говорит. Похоже, и остальные пытались это понять, потому что замерли, таращась на него.
-- Ой, ну вы все-таки деревянные, -- Анэр вздохнул и покачал головой. -- С вами и приколоться нельзя!
Кьярни заржал, а Табата раздраженно фыркнула:
-- Да ты бы свои шуточки для бабки Дайры приберег, она их обожает, особенно когда накурится!
-- Ладно, ладно, -- Анэр ухмыльнулся и подмигнул. -- Так чего? Поедешь?
-- А когда? -- осведомился Шан. -- Когда едете?
-- Дней через пять. Пока, если хочешь, можешь у нас пожить. Там тебя точно никто искать не будет.
Шан собирался возразить, но вмешалась Табата.
-- Конечно, айда к нам, -- сказала она, быстро улыбнувшись. -- Заодно мы тебя в порядок приведем, а то ты совсем на оборванца похож! Идем, Шан, наши обрадуются.
* * * * * *
Следующие пару дней Шан провел в таборе, надежно укрытом в пещерах над бухтой. С него ничего не требовали взамен, про деньги и слышать не хотели, хоть в Римте считалось, будто кочевники даром и шага не ступят. Однако, как только Шан там появился, его сразу накормили, а потом едва ли не силком заставили переодеться, так что он сразу сделался похож на тера́и, кочевника, одного из них.
За пару дней, что Шан провел там, перестали болеть бока. Синяки на лице, конечно, не прошли, но хотя бы отеки спали. День отъезда приближался, а он все не мог решить, идти к матери, или нет. Шан, конечно, понимал, что там его могут подкараулить бароновы шакалы -- теоретически они вполне могли пронюхать, где его мать живет. Правда, теперь узнать Шана стало трудно, в одежде тераи он походил не то на пирата, не то на контрабандиста. А ей, конечно, опять нечего есть, потому что все продукты она обменивала на водку, и конечно, она там заплыла в грязи. Поэтому, поразмыслив, Шан все-таки решил рискнуть. Творец знает, когда теперь они свидятся... если свидятся еще хоть когда-нибудь
Мать жила возле порта, в месте, прозванном Нужником -- более грязной дыры не сыскать было во всем городе. Старые двухэтажные дома казались такими ветхими, что того и гляди грозили обрушиться в узенькие улочки и завалить их, будто горные ущелья. Деревянные подпорки у стен потрескались, покосились, почернели от плесени и сырого ветра, постоянно дующего с моря. Закоулками пробираясь к дому, Шан сжимал в кармане кастет: в Нужнике даже днем было небезопасно. По улицам шлялись личности, похожие на помоечных котов, только и ищущих, в какую мышь запустить когти. С десяти до двенадцати лет он прожил здесь, здесь же научился драться, не давать никому спуску, не показывать слабину, иначе тебе конец. Улица не ведает жалости к слабакам. Особенно если имя ей -- Нужник.
Вот, наконец, и ее лестница, ведущая на второй этаж. Дом выглядел так, будто его на протяжении последних десяти лет обливали помоями, да и пах соответствующе. Сколько помнил Шан, лестницу никогда не мыли, разве что выплескивали на нее содержимое ночных горшков, потому она постоянно была скользкой, мокрой, а ступеньки разбухли и стонали при каждом шаге.
Переступив через пьяного оборванца, распростершегося на маленькой площадке наверху, Шан прошел по темному коридору, заваленному хламом, ржавыми ведрами и гнилыми тряпками, ощупью отыскал дверь справа, в самом конце. Странно, но возле порога никто не лежал, не скребся, дыша перегаром и бормоча проклятия, как случалось почти постоянно. Может, ее дома нет?
Приложив ладонь к замочной скважине, Шан сосредоточился. Через пару мгновений раздался щелчок, и замок открылся. Потянув за клямку, Шан толкнул дверь коленом и пробрался внутрь. Несколько раз кашлянул, потом позвал:
-- Эй! Есть кто дома?
Тишина. Он вошел в каморку, что служила кухней, и, вытащив кусок скомканной дерюги из дыры в окне, впустил внутрь немного света с улицы.
Сколоченный из ящиков стол, такие же табуреты да бадья с водой в углу -- вот и вся обстановка. Мать уже давным-давно не готовила дома, а плиту пропила с дружками-собутыльниками. Пахло помоями, плесенью и мочой, на темной, в заусенцах столешнице красовалась пустая бутыль и несколько мутных от грязи стаканов.
Не задерживаясь, Шан прошел в единственную комнату, такую же пустую и грязную, как та, где был только что. Осторожно отодвинул тряпку, что служила занавеской. Так и есть. Мать оказалась в углу, на расшатанном топчане, покрытом никогда не стираной попоной. Она лежала, раскинув руки и запрокинув голову, и так походила на мертвую, что Шан в первый миг похолодел. В следующее мгновение пришла злость. Опять нажралась вечером со своими уродами! Опустив занавеску, он вернулся в кухню. Поставил корзинку с провизией на стол. Все равно всю жратву на водку сменяет, будто я не знаю! Ну, да ладно. Уберусь по-быстрому и пойду, пускай делает, что хочет.
Вытащив еще пару тряпок из дыры в ветхой ставне, давно заменившей оконное стекло, он протер стол. Бутыль поставил в угол, сгреб грязные стаканы и свалил в ржавый таз. Швабра валялась у стены, Шан каждый раз заново удивлялся, почему мать и ее до сих пор не пропила. Скинув куртку и засучив рукава, он принялся подметать рассевшийся деревянный пол. Черные от грязи половицы мерно скрипели в такт шагов. Звук напоминал скрип телеги... как тогда, летом, в поле, когда еще был жив отец. Словно наяву, вспомнился запах разогретой полыни, незабудки, звездочками рассыпанные по обочинам дороги, и небо над головой, синее, ярче этих незабудок. Телегу потряхивает на выбоинах, и мать смеется, зажав в зубах колосок. Каштановые кудри, рассыпавшиеся по плечам, шевелит слабый ветер. Она так красива в простом белом платье, что сама напоминает цветок, розу, а может, лилию в саду возле их дома. В саду, который она так любила. Отец, крепко держа в одной руке поводья, оборачивается. Шан видит его белозубую улыбку, от которой теплеет сердце. Отец ерошит ему волосы, толкает в душистую солому, устилающую дно телеги. Шан падает, раскинув руки, чувствуя на плечах ласковые и теплые руки матери. Поле вокруг будто морская гладь, рябь бежит, бежит по ней, оставляя серебристую дорожку, а над головой, как ладонь Творца, простирается безмятежный купол неба.
Почему я помню это все так отчетливо? Может, потому, что это было наше последнее лето? Последнее лето, когда была семья.
А потом отец умер. И все кончилось.
Шан опустил голову. Внезапно возвратилась темнота убогого запущенного дома, тусклый свет, пробивающийся сквозь дыры в ставнях, и вонь. Теперь это ее жизнь, -- ее, когда-то мага и целительницы, лучшей на свете матери и жены... пропойцы, нищенки и шлюхи! Это то, что она сделала с собой, что сделала со мной -- с нами обоими! И я вместе с ней должен это расхлебывать!
Как она подошла, Шан не увидал -- почувствовал. Обернувшись через плечо, хмуро посмотрел и сразу отвернулся.
-- Ой, сынок... -- услыхал он ее тихий, охрипший от табака и водки голос. -- А я тебя сразу не признала.
Шан не сказал ни слова, равномерно двигая шваброй. Мать приблизилась, собирая в узел седые растрепанные космы. Высокая и худая, она сутулилась, словно хотела казаться меньше ростом.
-- Что это за одежда на тебе? -- спросила она. -- Ты на разбойника похож.
А тебе не все равно, хотел ответить Шан, но промолчал. Она отошла к бадье в углу, наклонилась и прямо горстью зачерпнула затхлую воду. Пока она пила, Шан не прекращал работы. Он твердо решил не вступать в разговоры, а просто сделать свое дело и уйти.
-- Опять еду принес, сынок, -- услышал он. -- Зачем ты... Денег-то у тебя мало, я ведь знаю.