Сокровище Единорога, часть первая
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
" Из темноты, с края прогалины, к костру метнулась черная туша, взмахнула лапой - и маленькая фигурка сломанной куклой отлетела в сторону. Люди завопили, заметались, раздались выстрелы, огненные сполохи взорвали темноту." ЛЮДИ! Огромная просьба: оценки оставляйте, пожалуйста, в общем файле!
|
СОКРОВИЩЕ ЕДИНОРОГА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОРОЧЕСТВО ТАЭНАНА
Глава 1
Колокол на ратуше Сафи́рны пробил полдень. Его голос, звучный и чистый, потек над крышами, вспугивая стаи голубей, и, словно мягкая ладонь, накрыл собою город. Сафирна, окруженная высокими крепостными стенами, казалась пирогом на блюде. Узенькие улочки врезались в причудливо напластанные куски ее кварталов, белые, розовые, золотистые дома сияли на солнце, обрамленные изумрудной пеной цветущих садов. Черепичные крыши теснились вокруг храмов, кинжалами пронзавших сердце города. Перекликаясь со звоном колоколов, над столицей плыл шум, повсюду развевались флаги и штандарты королевского дома Алавинги, и золотые львы, колеблемые ветром, вздымались на дыбы, будто хотели сорваться с полотен и взмыть к яркому синему небу. В Алавинге был великий праздник: принцам-близнецам, наследникам престола, исполнилось восемнадцать лет.
Народ съехался в столицу со всего небольшого королевства. На постоялых дворах вот уже неделю не было мест, ночевали даже на улицах, под заборами, и в садах у городских мещан. Столица сделалась похожей не то на табор кочевников, не то на сельскую ярмарку Середины лета.
Солнце успело подняться довольно высоко, когда Нимве, ее мать и вдова-соседка, отстояв длинную очередь у Западных ворот, наконец-то пробрались в город.
Нимве, лет двадцати на вид, со светло-русыми волосами, заплетенными в толстую косу и уложенными корзинкой на затылке, правила маленьким экипажем, то и дело натягивая поводья. Город с раннего утра был так запружен народом, что даже крохотная повозка едва протискивалась через толпу. Нарядные люди возбужденно перекликались, вокруг сновали торговцы и воришки. Нимве направила каурого жеребчика в переулок, где, как почудилось, было не слишком тесно. Здесь, у деревянного забора, покосившегося и обшарпанного, уже стояли несколько небогатых повозок, и лошади, зарывшись мордами в торбы с овсом, меланхолично жевали. Запах навоза мешался с запахом лошадиного пота и сбруи, с базара несло прокисшим пивом. Выправив тарантас, Нимве спрыгнула наземь, взяла жеребца за уздечку и, повернувшись к спутницам, сказала:
-- Все, приехали... -- она попыталась накинуть повод на корявые, почти безлистные ветви яблони, которые свисали из-за забора. Хоть и не сразу, это удалось, и она привязала лошадь. Та, храпя, капризно потянулась к хозяйкиному лицу мягкими розовыми губами. Спутницы Нимве тем временем вышли из тарантаса. Мать, высокая, еще не старая, красивая женщина с серыми глазами, с густыми и яркими каштановыми волосами, произнесла:
-- Ох, всю спину отсидела. А где ж Калиниха?
-- Эк, хватилась, -- проворчала ее подруга, отряхивая одежду от остьев соломы. -- Они еще у ворот отстали.
-- Тепло нынче, -- Нимве глядела на спутниц, заслоняясь ладошкой от солнца, жарко, почти по-летнему пригревшего город. Высокая, в мать, но по-девичьи тонкая, с яркими синими глазами, опушенными темными ресницами, с мягко очерченным овалом лица, Нимве вполне могла бы сойти и за дворянку, если бы не крестьянский загар на щеках, руках и шее, и не решительные, без тени жеманства, ухватки. Оправив подоткнутую малиновую юбку, она свернула плеть и сунула в холщовый мешок.
-- Ну, чего, идем, что ли? -- произнесла Нимве.
Они вышли на улицу -- и окунулись в людской водоворот, их оглушили говор, вопли зазывал, визг детей и смех. До площади женщины добирались минут двадцать, для этого пришлось проталкиваться через разноцветную, пахнущую пивом толпу на рынке. Над городом плыл звон колоколов, колыхались штандарты, и все это -- и яркое солнце, и праздничная одежда горожан, и молодая зелень деревьев под золотом стягов -- рождало такую невообразимую смесь цветов и звуков, что Нимве, привыкшая к тишине полей, ко вкрадчивой жизни леса, ощутила себя пьяной без вина.
Площадь перед небольшим дворцом, принадлежавшим королевской семье, оказалась запружена народом. Уже издалека женщины увидели длинный, с мраморными перилами балкон, убранный дубовыми ветвями и перевитый зелено-золотыми лентами. Из-за голов зевак сложно было хоть что-нибудь рассмотреть, и Хелеа, мать Нимве, начала проталкиваться вперед.
Когда удалось подобраться ближе, Нимве увидела на балконе королевского дворца гвардейцев в парадной форме. В распахнутых настежь нижних окнах маячили знатные горожане с мэром во главе, разодетые в пух и прах. Королевской семьи пока не было, и Нимве принялась озираться вокруг.
На восточной стороне площади, по правую руку, стоял огромный каменный дом с высокими сводчатыми окнами, с галереей вдоль всего второго этажа, -- старинное здание, вот уже триста лет принадлежавшее Великому Дому Таэнана Черного Единорога. Длинные шелковые полотнища свисали с крыши почти до самой земли. Серебристые, как иней на стеклах, они волнообразно колыхались, и на среднем, самом широком, красовался герб Великого Дома: голова черного единорога в ореоле пламени. Магов, членов Дома, почти не было видно, они стояли, прячась в тени, все в черном, мужчины и женщины. Большего разглядеть Нимве не успела, мать потянула ее за руку, и они ловко втиснулись на внезапно освободившееся впереди место. Отсюда Нимве даже видела головы гвардейцев, стоявших цепью, не позволяя любопытным пролезть слишком близко ко дворцу.
Нимве опять обернулась в сторону магов -- и внезапно заметила на балконе третьего этажа главу Дома, Фиарнейда. Он стоял один, почти невидимый из-за занавеса-штандарта, одетый в пурпур. Фиарнейд был уже немолод, длинные светлые волосы посеребрила седина, но все же он не утратил удивительной природной красоты, что была свойственна алгарвидам. Их народ, в незапамятные времена приплывший из-за морей, с легендарного запада, на земли соседней Эбирны и с течением лет расселившийся по всему побережью, отличался от здешних обитателей не только внешностью, но и магическими способностями, которые ничуть не ослабли за множество поколений. Разделенные на несколько кланов, названных Великими Домами, алгарвиды обосновались в Эбирнейском королевстве, за что им пришлось жестоко поплатиться четырнадцать лет назад, во время переворота. Выжить удалось одному лишь Дому Таэнана, перебравшемуся в Алавингу за много веков до этого. Эбирнейские Великие Дома из веку пользовались любовью местных жителей, Нимве это помнила, хоть переворот застал ее совсем девчонкой -- но не таков был Дом Таэнана. Гордые, надменные, сторонящиеся всех, маги здешнего Дома никогда никому не помогали и выглядели так, будто даже дышать с иноплеменниками общим воздухом им претит. Нимве перевела взгляд на галерею, вгляделась в бесстрастные, словно вырезанные из мрамора лица. Красота магов почти пугала, будто и не люди они были, а существа из неведомого высшего мира: обычный человек не может обладать такой совершенной внешностью! Нимве не решилась долго их разглядывать и вскоре отвернулась. И все-таки красота их ледяная, недобрая какая-то, подумала она, бр-р, прям мурашки по коже...
-- Ним, не пялься на них, проклянут, -- мать тронула ее за локоть.
-- Уж точно, -- подхватила вдова, -- у этих чертей глаза на затылке.
-- Даже на праздник в черном заявились, -- Нимве, хоть и не прекратила глазеть, тем не менее старалась делать это не слишком демонстративно. -- Прям вороны на погосте.
-- Глянь, как завешались-то, -- заметила вдова. -- Небось, сидят там, заклятия плетут.
-- Не говори, чего не знаешь, -- строго остановила Хелеа. -- Про нас вон с дочкой тоже много чего болтают.
-- Ну, -- женщина смутилась. -- Чего ж вас ровнять, вы ж... -- она смолкла, не зная, видно, что еще сказать, и вовремя: на королевском балконе возник глашатай. Поднял жезл, перевитый золотой лентой, и площадь взорвалась криками, замелькали зелено-золотистые флажки, полетели цветы... Публика не унималась долго, но глашатай терпеливо ждал.
Наконец крики начали стихать. Глашатай вновь поднял жезл, его зычный голос прокатился над площадью, перекрывая гул:
-- Ее величество королева Алавинги и Его высочество герцог...
Площадь потонула в таком реве, что окончания фразы никто не расслышал. Нимве словно очутилась посреди бушующего океана, где вместо волн были человеческие руки, а вместо пены -- флажки и цветы. Заслонив уши ладонями, она не отрывала взгляда от королевского балкона, поэтому успела заметить, как там торжественно появились люди, одетые в кружева и бархат. Сначала Нимве показалось, будто это королевская семья, но, приглядевшись, она поняла, что перед ними только свита.
Королева и ее муж, герцог Кендарнийский, вышли следом, она -- в золотом, он -- в зеленом. Подняли руки в знак приветствия. Цветы, не долетая до балкона, ярким дождем сыпались на парадное крыльцо. Глашатай улыбался не скрываясь, что-то говорил, но вряд ли мог сам себя услышать. И когда Нимве подумала, что вопли толпы уже не смогут звучать громче, на балкон ступили принцы.
Такого шума Нимве в жизни своей не слышала. Она даже согнулась, зажмурила глаза, потому что показалось, будто они вот-вот выскочат из орбит. Когда она открыла их снова, принцы стояли у перил и махали толпе. Одетые в белое, они казались небожителями, на краткий миг спустившимися на землю. Нимве видела их довольно отчетливо, впервые так близко, и поразилась, насколько они не похожи. Если бы не знала, что они близнецы, она бы ни за что и братьями их не посчитала. Даже роста они оказались не одинакового, принц Сэтнар, худой и словно колючий, коротко стриженый блондин, был немного выше брата. Принц Инис смеялся, свесившись над перилами, темные глаза сверкали, а русые волосы слегка растрепались. Сэтнар же ни разу не улыбнулся. Прямой, с почти военной выправкой, он казался сосредоточенным и надменным. Инис был необыкновенно хорош собой, стройный и ловкий, ловелас, как говорили в столице, прекрасный танцор и наездник. Брат выглядел так, будто до срока состарился, и глупости вроде балов и охоты его вовсе не прельщают. Ни для кого в стране не было секретом, что родители, почти с рождения наследников живущие врозь, поделили сыновей, и что королева хочет видеть на троне своего любимца Сэтнара, а Его высочество герцог -- своего, Иниса.
Прошло много времени, прежде чем крики немного утихли. Принц Сэтнар отошел вглубь балкона, а Инис все еще стоял, облокотившись о перила, с цветком в руке. И как это он ухитрился его поймать, подумала Нимве. Вдова вдруг толкнула ее под локоть и произнесла:
-- Глянь-ка, вон Мафхор, -- для пущей ясности она ткнула пальцем на балкон. Пошарив взглядом, Нимве увидала, что там, чуть поодаль от королевской свиты, замерла темная фигура. Это был молодой мужчина, одетый в черное, как и остальные маги Дома Таэнана, с копной длинных черных волос, высокий и худощавый. Со своего места Нимве плохо видела его. Соседка тихо произнесла:
-- И чего это маги к празднику-то не переоделись? Накликать хотят, не иначе.
-- Может, это обычай такой у них, -- отозвалась Хелеа. -- Почему обязательно накликать?
-- Ну, обычаи ихние нам известные, -- вмешался мужик, стоявший подле, по виду ремесленник, широкоплечий, с окладистой серебряной бородой. -- А особенно Мафхоровы! Вон, в прошлом годе дети в Серой Слободе пропадать начали... Сказывают, это он их приманивал, а потом из ихней крови снадобья готовил.
-- Да не бреши, чего не знаешь, -- обернулся к нему сосед, тоже ремесленник по виду. -- Снадобья... На кой ему те снадобья, он ведь молодой мужик. Иль, может, скажешь, Его высочеству, мужу королевиному, он их готовит?
-- Ты мне чужих бредней не приписывай, -- с достоинством отрезал бородатый. -- Про Его высочество я не говорил. А что касаемо Мафхора, так всем известно, что глаз у него дурной. Вон, свои даже от него отреклись. И Его высочество герцога он опоил, не иначе, а то разве бы герцог-то его к себе на службу взял? Вот и смекай.
-- Да мне смекать нечего... -- начал было второй, но его перебил резкий и чистый звук горна, взмывший над толпой. Глашатай воскликнул, перекрывая шум:
-- Жители Алавинги! Мы собрались в этот радостный день, дабы приветствовать наших милостивых владык и пожелать им благоденствия и процветания!
Вновь раздались крики и рукоплескания, и не утихали несколько минут.
-- А также здравия наследникам престола! -- дождавшись относительной тишины, продолжал глашатай. -- Принцу Сэтнару и принцу Инису! Как известно каждому жителю королевства, в случае рождения близнецов невозможно назначить наследника иначе, как исполнив Пророчество!
Внезапно на площади стало очень тихо.
-- Радуйтесь, жители Алавинги, -- голос глашатая прокатился над головами. -- Ибо выпала вам честь вновь услышать древнее Пророчество, вещее слово праотца Великого Дома Гиргиалла. И вот слово Таэнана, прозванного в его народе Черным Единорогом. Склоните ухо свое и слушайте, ибо исполнено оно мудрости!
Глашатай развернул свиток и, сделав паузу, начал в полной тишине:
-- "Вот Пророчество Таэнана Гиргиалла, Черного Единорога, основателя Дома Гиргиалла в землях алавингов, иверкийцев и хиршеев. В незапамятные глухие времена скрыли сыны Великих от мира в земле Алавинги свое Сокровище. Отыскать его смогут лишь близнецы, высокороднее которых не будет среди подданных короля. И когда наступит день их совершеннолетия, отправятся братья в далекий путь, не взяв с собой большого войска. Сопровождать их будут только меч, отвага и верное сердце. И отведет милостью своею Владычица Земля от них всякую беду, и отыщут сыны благородных Великое Сокровище, что так долго было спрятано сильными от сильных. И искать его суждено им вместе, ибо в одиночку никому из них не дано его найти, но владеть Сокровищем сможет лишь один, тот, кому оно предназначено судьбою."
Глашатай поднял голову, обвел толпу глазами. Над площадью по-прежнему висела тишина, и можно было услыхать, как воркуют и хлопают крыльями голуби на крышах. Каждый житель Алавинги знал слова Пророчества наизусть, однако люди слушали так, будто им читали его впервые.
-- "И сделается владелец Сокровища наследником трона своих отцов", -- после небольшой паузы продолжал глашатай, -- "и никто не посмеет оспорить его истинное право, ибо так поведали мне, преданному слуге своему, Таэнану, Владыки Стихий, Четыре Столпа Вселенной, и да пребудет Пророчество сие на доме Алавинги, покуда не сбудется каждое его слово."
Глашатай опустил пергамент, и тот, зашуршав, свернулся в трубочку.
-- Давным-давно, -- вымолвил глашатай, -- пришел Великий Дом Таэнана в земли Алавинги, сотни лет довлеет Пророчество над династией Эдаридов. Ныне четвертый раз, что высокороднейшие близнецы отправляются исполнять обычай. Как знает каждый, Сокровище Таэнана никому еще найти не довелось. И если будет на то вышняя милость Творца и Владык Четырех Стихий, это удастся нынешним наследникам. Но если нет -- по обычаю престол займет тот из принцев, кто первым воротится в столицу. Теперь принцы Инис и Сэтнар проследуют во Храм Владык, чтобы принести присягу перед лицом Четырех Столпов и Творца Вселенной, поклянутся свято следовать заветам пращуров и, как того требует наша многовековая традиция, приложить все старания, чтобы исполнилось наконец Пророчество Черного Единорога. Да помогут им в этом Владыки Стихий!
Когда он смолк, никто не пошевелился, не издал ни звука. Глашатай поднял жезл и воскликнул:
-- А теперь -- радуйтесь и веселитесь во славу королевского дома! Да не поколеблются основы его, и продлятся его дни на земле!
Звуки рога пронзили тишину, и толпа, очнувшись, заорала, захлопала в ладоши, люди начали расходиться. Однако прошло довольно времени, прежде чем Нимве и ее спутницы сумели выбраться с площади.
* * * * * * *
Домой возвращались на закате.
Вокруг, до самых холмов на горизонте, напоминавших грозовые тучи, простиралось пшеничное поле. Рябь волнами пробегала по ниве, и оттого казалось, будто повозку окружают зеленые воды озера, которые неведомая сила раздвинула, вздыбила по бокам дороги. Утоптанная до звона жирная земля двухколейки сама стелилась под колеса, и, будто путеводная черта, бежала и бежала по ее середке полоска повилики. Тарантас временами потряхивало на кочках. Нимве отпустила вожжи, предоставив жеребчику свободу. Он пошел ходко, ловкий и мускулистый, прядая треугольными ушами. Теплый ветер нес в лицо медвяным запахом гречихи и горьковатым -- ромашек, которые, будто маленькие звезды, светлели по обочинам. Закатное солнце сеяло волшебный свет, окрашивая золотом ниву, и дорогу, и старые ветлы вдалеке, на взгорке.
Дорога начала подыматься. Поле кончилось, уступив место пологому склону, и Нимве подобрала вожжи: они въезжали в деревню.
Через несколько минут тарантас остановился возле большого беленого дома посередине улицы. Хелеа помогла сойти подруге, женщины недолго беседовали, стоя у забора, под белой кудрявой дымкой яблоневого цвета. Наконец соседка исчезла за кустами смородины, которые обрамляли дорожку к крыльцу, Нимве щелкнула вожжами, и жеребчик весело взял с места.
Они проехали через деревню, непривычно тихую, безлюдную -- большинство жителей, как видно, не воротилось еще из города. За деревней почти сразу начался редкий сосновый бор. Хвоя захрустела под колесами, от разогретых за день шершавых стволов приятно потянуло смолой. Узенькая, едва заметная дорожка вилась, петляла через кусты, и бор внезапно кончился, колеса загромыхали по гальке, экипаж затрясло так, что Нимве разом очнулась от приятной полудремы.
Тарантас спустился к речушке, прятавшейся в зарослях камыша. Въехали на деревянный мостик с высокими перилами, и жеребчик пошел шагом. Солнце уже опустилось за холмы, из леса на другом берегу поползли лиловые сумерки, запахло сыростью и тиной. Лошадиные копыта громыхали по настилу, и стук гулко отдавался в затаившемся воздухе. Стайки мошкары толклись над самой водой, внезапно взмывали, словно подхваченные ветром, которого не было и в помине.
Мост кончился. Жеребец ступил на твердую землю и прибавил ходу, почуяв дом. Через пару минут они въехали в огромный лес. В путанице ветвей и стволов, под низкими кронами, оказалось темно, тут уже наступила ночь. Тропинка резко повернула и, вынырнув из чащи, тарантас очутился возле невысокой каменной стены, увитой плющом. Фыркая, жеребец рысью влетел во двор, сам остановился возле высокого крыльца с перилами, под резным наличником. Большой двухэтажный, сложенный из сосновых бревен дом белел завалинкой в накативших из леса густых сумерках.
-- Благодарение Творцу, приехали, -- вздохнула мать. Нимве едва успела спрыгнуть наземь, как из-за сараев, крутя хвостами и восторженно повизгивая, вырвались три огромных пегих пса. Миг -- и вокруг тарантаса закружилась многолапая метель.
-- Да тихо, тихо! -- с притворной строгостью крикнула Нимве, тщетно отталкивая одну из собак, которая, поставив лапы хозяйке на плечи, норовила лизнуть в губы. -- Уймись, сказано, Игра!
Прихватив корзинку, мать пошла к крыльцу, а Нимве распрягла жеребчика и под уздцы повела по двору, к хозяйственным постройкам. Собаки бежали рядом, заглядывали в глаза, виляя хвостами и жарко дыша.
Через приотворенные ворота большого сарая глядела уютная тьма. Пахло навозом и сеном, Нимве услыхала, как сквозь сон бормочут куры, не поделившие насест. Нимве толкнула створку, вошла, без запинки находя дорогу. Подвела жеребчика к небольшому загону. Зашуршала солома, и из темноты денника возникла фигура, которая, приблизившись, обернулась пареньком лет шестнадцати, худым, взлохмаченным и босоногим.
-- Опять в хлеву ночуешь? -- покосившись на него, спросила Нимве.
-- Корешок ночует, -- отозвался парнишка, блестя глазами из-под спутанных волос. Мешковатые обтрепанные штаны не доставали ему и до щиколоток.
-- А я тебе разве не говорила, чтоб в доме спал?
-- Корешок не любит, -- насупился тот, -- в доме жарко.
-- Да уж ладно. -- Нимве пошарила в котомке, протянула кулек. -- Вот, держи. Как обещала.
Паренек нетерпеливо развернул тряпицу и вытащил петушка на палочке.
-- Ним добрая, -- восхищенно прошептал он, разглядывая леденец, будто это была дорогая статуэтка. -- Корешок любит Ним...
-- Ну, и хорошо. А теперь давай-ка, помоги мне.
На другой день женщины встали, как обычно, на рассвете, и тут же принялись хлопотать по хозяйству. Ферма, хоть и небольшая, требовала постоянного внимания, а работников было всего трое: Хелеа, Нимве да Корешок, батрак, круглый сирота, прибившийся к ним лет пять назад.
Подоив обеих коров, Нимве перекусила ржаной лепешкой с парным молоком и отправилась на пасеку, в нескольких минутах ходьбы от усадьбы, на границе заливного луга и липовой рощи.
Полтора десятка ульев белели в высокой траве. Из пестрой россыпи цветов доносилось сонное гудение, ветер путался в стеблях, и золотистые листья лип шелестели как ручей. Солнце лежало брюхом на верхушках деревьев. Роса не успела истаять, и босые ноги Нимве, и подол юбки сплошь покрылись влагой.
Подойдя к улью, Нимве протянула руку, и пчелы небольшим роем опустились на ладонь. Потом вдруг дружно взлетели, будто в чистое утреннее небо взметнулась золотистая лента, и снова с гудением уселись на руки и плечи хозяйки. Улыбнувшись, она подняла крышку улья, поставила на распорку. На сотах ползали десятки пчел. Нимве опустила руку прямо в темное, душистое, гудящее нутро гнезда. Пчелы проворно переползли на пальцы, покрыли ладонь и запястье диковинной шевелящейся перчаткой, но ни одна не пыталась ужалить.
Движение за оградой, на опушке рощи, Нимве не увидала -- почувствовала. Обернувшись, заметила на краю пасеки человека в лохмотьях, явно бродягу-нищего. Сутулый, заросший всклокоченными волосами, с нечесаной бородой, он просто стоял и смотрел на Нимве, а та смотрела на него. Потом он внезапно сделал знак подойти. Эх, лепешек я не захватила, подумала Нимве, ведь и дать-то ему нечего... Нищий снова махнул рукой, уже нетерпеливо. Нимве стряхнула пчел и неторопливо направилась к чужаку, вытирая ладони о передник.
-- Извини, добрый человек, -- сказала она, приблизившись, -- но у меня...
Не говоря ни слова, пришелец начал рыться в котомке, и Нимве осеклась, с удивлением заметив, что руки у него чистые, а ногти аккуратно обстрижены. Вынув из котомки скрученный пергамент с сургучной печатью, чужак через ограду протянул его Нимве. Несколько секунд она оторопело таращилась на бумагу, потом взяла -- и тут же узнала герб на печати. Графиня Ваинарская! Когда-то, давным-давно, бабушка принимала у нее роды, и с тех пор графиня сделалась их постоянной клиенткой, не доверяя свои многочисленные реальные и мнимые болезни столичным лекарям. Нимве пару раз была у нее вместе с матерью, обычно за ними заезжал слуга. Но чтобы вот так, с пергаментом, с печатью... Нимве подняла глаза на посыльного, а тот, так и не сказав ни слова, повернулся и зашагал к лесу.
-- Эй, -- окликнула она, -- а...
Посыльный, не оглядываясь, исчез в кустах. Пожав плечами, все еще недоумевая, Нимве сломала сургуч. На тонком пергаменте, который был по карману лишь богачам, рассыпались буквы, накарябанные знакомым, совсем детским почерком: "Нимве, мне надо с тобой поговорить, завтра в девять утра у моста, на Антрийской дороге, будет карета. Приезжай одна, и ни слова матери! И вообще никому! Матушка Винар."
Под этими словами стояла размытая клякса. Нимве опустила пергамент, и он с шорохом свернулся в трубочку. Да, графиня всегда просила, чтобы они так ее называли, матушка Винар, будто они какие-то заговорщики. Но чего ей могло от меня понадобиться, подумала Нимве. Ведь это же мама обычно ее лечит, и уж карету она никогда за нами не посылала!
Нимве ощутила внезапный укол тревоги, тошнотворную пустоту внизу живота, но тут же постаралась взять себя в руки. В роду у них не было ясновидящих, и нечего себя заранее пугать! Может, наша вдовушка Винар забеременела от кого, решила Нимве, или ее сынок опять какую-нибудь дуреху "осчастливил". Эта мысль немного успокоила, и Нимве усмехнулась. Спрятав пергамент в глубокий карман передника, воротилась к ульям и принялась за работу. Но мысли о странном приглашении не покидали, Нимве сделалась рассеянной, и одна из пчел -- вот уж чего в жизни не бывало! -- даже ужалила ее в палец.
Глава 2
На следующее утро, одевшись в лучшее платье, Нимве уже в половине девятого утра ждала на условленном месте, возле переправы через крохотную речку. Минул почти час томительного безделья, когда на тракте появилось облако желтоватой пыли, стремительно приближавшееся к мосту. Вскоре из него вынырнула карета, запряженная двумя ладными, рослыми лошадьми. Экипаж мчался по тракту, и когда Нимве уже казалось, что он вот-вот пронесется мимо, кучер осадил вороных. На карете не было гербов графини, не было вообще никаких гербов, и Нимве, неуверенная, что это за ней, молча стояла на обочине, покуда кучер, бородатый мрачный дядька в шляпе, не произнес:
-- Ну, чего ждешь?
-- А это... -- Нимве переступила с ноги на ногу. -- Это от матушки Винар?
-- От матушки, от матушки, -- буркнул кучер. Не смотря на теплую погоду, его плечи покрывал темный плащ. -- Да полезай, что ль.
Нимве отворила тугую дверцу и забралась внутрь. Не успела устроиться, как кучер рванул с места, и она повалилась на жесткий диван, пребольно стукнувшись бедром. Шипя сквозь зубы, цепляясь за что попало, кое-как уселась. Отодвинула плотно задернутую занавеску, выглянула наружу. Лошади неслись, будто на пожар, вздымая клубы пыли, поэтому ничего не удавалось разглядеть.
Вскоре Нимве надоело глотать пыль, она откинулась на обитую лиловым атласом спинку дивана, с любопытством озираясь. Изнутри карета походила на шкатулку, отделанную красивой дорогой тканью, но без излишеств. Пахло лавандой, мятой и еще чем-то, похожим -- Нимве могла бы в этом поклясться -- на табак.
Но не успела она обдумать, кто же мог курить в карете у графини, и не завела ли себе матушка Винар нового любовника, как они замедлили движение. Выглянув, Нимве разглядела неподалеку, впереди, городскую стену, высокие сторожевые башни с красной черепицей и заставу возле Западных ворот. Начинаясь на дороге и вползая на мост, перекрывающий крепостной ров, змеилась длинная вереница из карет, тарантасов и крестьянских телег, и кучер пристроился в самом хвосте.
Проверка на воротах шла быстро, возле стражников привычно маячили переодетые шпики из королевского сыска, высматривая воров и разыскиваемых разбойников. Наконец очередь дошла до экипажа Нимве. Занавеска отодвинулась, и стражник просунул внутрь голову в шлеме. Глаза быстро обежали маленькое пространство кареты и остановились на пассажирке. Он смотрел так, будто взглядом хотел пробуравить Нимве насквозь, и она заерзала, лихорадочно соображая, что же соврать, если стражник спросит, как она, крестьянка, тут очутилась, но голова безмолвно исчезла, и через полминуты экипаж тронулся.
В городе кучер уже не мог гнать лошадей, как в полях, и Нимве перестала судорожно цепляться за сидение. Копыта гулко загрохотали по булыжной мостовой, карету сильно затрясло. Нимве не могла дождаться, когда они наконец приедут, однако кучер, судя по всему, и не думал останавливаться. Выглянув наружу, Нимве увидала, что они едут вовсе не по кварталу, где живет графиня, и громко позвала:
-- Эй!
Ответа она не получила. Высунувшись едва ли не по пояс, Нимве крикнула:
-- Эй! Эй, кучер!
Но кучер молчал. Не на шутку разозлившись, Нимве завопила:
-- Ты чего, оглох, что ли? Я щас выпрыгну к чертям!
-- Ну, чего, чего разоралась? -- раздался в ответ низкий глуховатый голос.
-- Где мы? -- не унималась Нимве. -- Ты куда это меня завез?
-- Да уймись ты, никуда я тебя не завез, -- отозвался кучер, не оборачиваясь. -- Уж приехали почти. Вот ведь, горячка белая...
Экипаж свернул в узенький проулок. Опешив, Нимве таращилась на великолепные особняки за высоченными коваными оградами, среди цветников и садов. Она еще ни разу не была в этом квартале, но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: тут живут очень богатые люди.
Карета снова резко повернула, въехала через распахнутые ворота на двор, покатила по подъездной аллее, среди цветущей сирени, мягко шурша гравием, а потом вдруг остановилась. Нимве разглядывала незнакомое место, лихорадочно соображая: вроде бы графиня замуж не выходила -- тогда чей это дом? Куда он меня привез?
Обойдя карету, кучер остановился у дверцы и снизу вверх уставился на Нимве. Он был пожилой и тощий, и выглядел вовсе не таким грозным, как вначале показалось.
-- Вылезай, приехали, -- он распахнул дверцу. Сойдя наземь, Нимве огляделась.
-- Чья это усадьба? -- спросила она. Кучер в ответ только покосился и что-то пробормотал, но Нимве не смогла разобрать ни слова.
Они стояли на заднем дворе, у конюшен и каретного сарая, на которых лежала печать большого богатства, заботы и аккуратности. Чистый двор, усыпанный кирпично-красным гравием, утопал в зарослях сирени и черемухи, в тени лежала пара белоснежных борзых, похожих на лебедей.
Озираясь, Нимве не заметила, как кучер исчез, и она оказалась одна, но ненадолго: по двору спешила молоденькая служанка, кокетливо одетая, походившая на барышню. Подойдя, она без всякого стеснения оглядела гостью с головы до ног, и рядом с этой девчонкой Нимве почувствовала себя неотесанной и оборванной деревенщиной.
-- Пошли. -- Служанка повернулась и уверенно зашагала в сторону узкого прохода между стенами. Нимве поспешила следом, на ходу одергивая юбку. Они долго пробирались закоулками среди хозяйственных построек, которые вывели наконец в розовый сад. Нимве никогда не видела столько роз, у нее перехватило дыхание и от роскошных цветов, и от аромата. Но служанка не замедлила шага, и Нимве ничего не оставалось, как поспевать за ней.
Особняк вырос впереди словно по волшебству, выплыв из лиловой благоуханной пены цветущих кустов. При взгляде на него Нимве на мгновенье замерла: она в жизни не встречала подобного великолепия. Служанка, уже стоя под колоннами розового мрамора, на широком каменном крыльце, глядела насмешливо и манила за собой.
Внутреннее убранство дома окончательно поразило воображение Нимве. Обитые синим атласом стены вздымались на такую высоту, что приходилось задирать голову, чтобы увидеть потолок. Будто в храме, подумала Нимве. Окончательное сходство с храмом придавали и фрески на потолочных сводах, Нимве ужасно хотелось их рассмотреть, но на это не было времени. Служанка вела ее все дальше через покои, уставленные мебелью красного дерева и диванами с бархатной обивкой, такие и тронуть боязно, а уж подумать, чтобы сесть... Повсюду в огромных хрустальных и фарфоровых вазонах стояли живые цветы, и не какие-нибудь ромашки, а все розы, белые лилии и пионы. Пройдя через коридор, затянутый темно-бордовым ковром, глушившим шаги, они попали в комнату, показавшуюся ошеломленной всем увиденным Нимве небольшой.
-- Подожди здесь, -- велела служанка. -- Сейчас к тебе выйдут.
И только Нимве хотела спросить, кто, как служанка затворила за собой дверь. Нимве огляделась. В комнате, обставленной строгой темной мебелью, всю правую часть занимал огромный, с половину их огорода, письменный стол, а по стенам, едва не до потолка, громоздились шкафы с книгами. Около стола Нимве увидала огромное кресло, обитое коричневой кожей. Другие, поменьше, стояли на ковре. В тон ковру оказались и портьеры на окнах, украшенные темным гобеленовым тканьем. Наполовину задернутые, они придавали кабинету мрачный вид. Да еще и этот запах... Лаванда с примесью чего-то приторно-душистого, перехватывающего дыхание. Надо, пожалуй, отсюда убираться, решила Нимве. Кто его знает, что тут за...
-- Хорошо доехала? -- оборвал ее мысли тихий мужской голос.
Дернувшись, Нимве резко обернулась. Позади стола, у шкафа с книгами, стоял человек, одетый не то в халат, не то сюртук коричневого сукна, достигавший щиколоток. Нимве могла поклясться, что в дверь этот тип не входил. Замерев, будто заяц перед гончей, она таращилась на чужака. Тот молчал и, кажется, ждал ответа, но у Нимве язык присох к гортани.
Молчание затягивалось. Чужаку, видно, это надоело, потому что он не спеша тронулся с места. Нимве шарахнулась к стене, но он не обратил внимания. Подойдя к огромному окну, он отдернул портьеру, впустил в кабинет немного дневного света.
-- Так лучше, -- он обернулся к Нимве. Она, чувствуя, что глаза сделались огромными, вовсю рассматривала его. Это оказался худощавый и высокий, лет сорока, человек, с короткими темно-русыми волосами, с бритым, как у всех аристократов, лицом. Крепко стиснув тонкие губы, он в упор глядел на Нимве, и серые глаза блестели, будто льдинки. Нимве поклонилась и попыталась изобразить реверанс, но ничего не вышло, и, потеряв равновесие, она ударилась плечом о шкаф. Ощутила, что краснеет, исподлобья посмотрела на незнакомца... На его лице ничего не отразилось. Он по-прежнему стоял у окна, заложив руки за спину. Его выправка напомнила Нимве офицеров королевской гвардии, а высоко поднятый подбородок придавал чужаку высокомерный вид.
-- Ты, конечно, теряешься в догадках, почему ты здесь, -- голос у незнакомца был низкий и суховатый. Нимве несмело кивнула.
-- Садись, -- незнакомец указал на одно из небольших кресел около стола. Нимве посмотрела на кресло, потом -- на хозяина. Будто марионетка, на негнущихся ногах подошла и опустилась на самый краешек. Хозяин снова поглядел в окно и произнес:
-- Графиня Ваинарская рассказала о тебе. Поэтому ты здесь. Ты можешь помочь в одном очень важном деле.
-- Кто, я? -- севшим голосом выдавила Нимве.
-- Да, ты. Речь идет о весьма важных персонах, -- хозяин повернул голову. Половина лица оставалась в тени, у губ лежали жесткие складки. Нимве поняла, что, скорее всего, этот человек очень, очень знатного рода.
-- Ты, конечно, знаешь, что принцам исполнилось восемнадцать? -- спросил незнакомец. -- И им предстоит отправиться в путешествие?
-- Да, -- отозвалась Нимве. -- Все это знают...
-- Так вот. Нужно, чтобы ты поехала за ними, -- сказал хозяин дома. Нимве оторопела. Сидела и смотрела на него, приоткрыв рот. Потом, решив, что ослышалась, спросила:
-- В смысле, чтобы... Что вы сказали, ваша ми... ваша светлость?
Незнакомец смотрел без улыбки.
-- Нужно, чтобы ты поехала за ними, -- раздельно, как говорят с туго соображающим человеком, повторил он. Нимве отшатнулась.
-- Что... как, -- прошептала она. -- Но я... Но зачем?
-- Видишь ли, -- голос незнакомца звучал все так же спокойно, -- Его королевское высочество герцог Кендарнийский послал за ними Мафхора. Ты знаешь, кто такой Мафхор?
-- Ну, да, конечно, это его "карманный маг"... Ой, ну, то-есть...
-- Вот именно, -- веско уронил хозяин. -- "Карманный маг". Он будет следить за принцами по приказу герцога. Поэтому и ты тоже будешь следить, только за Мафхором. И если увидишь, что он что-то замышляет, ты должна будешь его остановить.
-- Кто, я? -- Нимве вскочила.-- Но я... Что вы, ваша светлость! Он же -- маг! Как же я смогу его... ему... Он же меня одним пальцем...
-- Тише, -- велел хозяин, -- успокойся. Я навел про вас справки, про тебя и твою мать. Вы потомственные ведьмы, так что не преуменьшай своих умений.
-- Но, ваша светлость, вы не понимаете, все не так! Ну, то-есть, так, но... "Ведьмы" -- это не то, что люди обычно думают, мы ничего такого не умеем, никаких таких штук! Мы просто знахарки, ваша светлость, мы людей лечим. Мы же не... мы вовсе не маги какие-нибудь! Что я буду делать с Мафхором? Он меня просто убьет, и все! Я ничего против него не смогу!
-- Не прибедняйся, любезная, -- холодно ответил незнакомец, -- тебе придется ехать.
-- Воля ваша, -- Нимве, дрожа всем телом, стиснула ладони и облизала губы. -- Воля ваша, но никуда я не поеду.
-- Не вздумай перечить, -- незнакомец нахмурился. -- Я смогу тебя заставить, не сомневайся. Подумай о своей матери!
-- Конечно, -- голос Нимве дрогнул, -- легко вам угрожать. Да раньше смерти все равно не помрешь.
-- Не думаю, что ты захочешь ускорить свою смерть, девчонка! Как ты смеешь пререкаться, холопка, да я тебя в тюрьму...
-- Воля ваша, -- повторила Нимве. -- А лучше убейте меня, прям сейчас. Потому как мне все одно туда дорога, если я вашего приказа послушаюсь. А так хоть быстрее будет... Только мать мою не трогайте, она перед вами ни в чем не провинилась! Легко ж вам со слабыми-то...
-- Молчать! -- незнакомец шагнул вперед и занес руку для удара, а Нимве зажмурилась, но еще один голос вдруг властно приказал:
-- Довольно.
Удара не последовало. Нимве осторожно открыла глаза. Возле шкафа с книгами стояла высокая женщина в темном покрывале. Помедлив, она приблизилась и повторила:
-- Хватит. Так мы ничего не добьемся.
-- Но ведь мы же договаривались, -- с неудовольствием начал хозяин, но женщина положила ладонь ему на локоть.
-- Я прошу, -- сказала она. Пожав плечами, незнакомец вернулся на место у окна. Стоя против Нимве, женщина негромко произнесла:
-- Извини его. Он не привык, чтобы ему отказывали.
Нимве глотнула и ничего не ответила, пытаясь разглядеть незнакомку, но покрывало, надвинутое на самые глаза, прятало лицо в густой тени.
-- Присядь, -- сказала женщина. Голос был низкий и звучный. -- Садись же.
-- Зачем, ваша светлость? Если вы меня тоже собираетесь послать с Мафхором сражаться, так мой ответ и вам будет... -- Нимве поперхнулась, потому что женщина медленно стянула с темных волос покрывало, и свет упал ей на лицо. Мгновение Нимве стояла, с изумлением таращась на собеседницу, а потом низко, едва ли не до полу поклонилась.
Перед ней была Ее величество королева Алавинги.
-- Вижу, ты меня узнала, -- проговорила королева. -- Ну, хватит, довольно. Довольно, сядь же!
Нимве, не смея поднять глаза, села в кресло. Королева оперлась рукой о стол, некоторое время молчала, а потом произнесла:
-- Я понимаю, что ты чувствуешь. Но пойми и ты: у меня нет выбора. Я не хотела говорить тебе всего, но, видимо, придется. Дело в том, что мой муж, герцог Кендарн, посылает Мафхора не просто следить за нашими сыновьями. Из очень достоверного источника мне стало известно, что мой муж собирается подстроить так, чтобы в соревновании выиграл его любимчик, Инис. Тогда мой сын... тогда у его брата, Сэтнара, не останется никакой надежды унаследовать трон. Ты понимаешь?
-- Позвольте сказать, ваше величество, -- прошептала Нимве. Королева согласно нагнула голову, и она несмело продолжила:
-- Я не пойму, чем же я-то могу помочь?
-- Я точно не знаю, что герцог задумал, -- будто не слыша, сказала королева. Она глядела перед собой и, кажется, не видела Нимве. -- Но меня это очень тревожит, ведь Мафхор способен на все. Послушать только, что про него говорят. И вот такого человека, такое чудовище отец способен подослать, чтобы навредить собственному сыну! -- с горечью воскликнула королева. -- Я боюсь, что Мафхор убьет Сэтнара.
-- Но... но что я-то могу... Да и как Мафхор посмеет... принца...
-- О, этот посмеет, уверяю тебя! -- королева коротко хлопнула ладонью по столу. -- Если даже собственные родичи от него отреклись -- а уж их-то никто не заподозрит в ангельской доброте. Но Мафхор, он их всех за пояс заткнет, весь Дом Таэнана. У него ни чести, ни совести, ни жалости. Я боюсь за Сэтнара, девочка. Ты должна ему помочь. Ты обязана.
Нимве, вскинув голову, расширенными глазами уставилась на королеву:
-- Прошу вас, ваше величество, ведь я...
-- Ты поедешь за ними и будешь следить.
-- Но, ваше величество...
-- Ты будешь следить за моими сыновьями, а, главное, за Мафхором.
-- Ва... ваше величество...
-- Если увидишь, что Мафхор что-то замышляет, ты должна ему помешать. Любым путем, ты меня поняла?
-- Ваше величество! -- Нимве рухнула перед королевой на колени. -- Пожалуйста! Он же -- маг из Великого Дома! Обученный маг! А я кто? Деревенская знахарка! Он же меня в порошок сотрет! Как я смогу ему помешать?
-- У тебя тоже есть способности, -- возразила королева. -- Я навела о тебе справки. Ты найдешь способ ему помешать, девочка. Ты обязана найти.
-- Умоляю, -- Нимве молитвенно сложила руки. -- Пощадите...
Королева подошла так близко, что Нимве уловила тонкий цветочный запах духов и ощутила прикосновение шелкового платья.
-- Ты найдешь, -- положив Нимве руки на плечи и глядя в глаза, твердо сказала королева. -- Если ты собираешься и дальше жить в моей стране, ты найдешь способ. Отказа я не приму. Если ты откажешься... Что же, тогда вам с матерью придется за это отвечать. Ты сейчас же дашь клятву слушаться меня во всем, иначе я прикажу арестовать твою мать. Ее посадят в тюрьму, понимаешь? Я не потерплю неповиновения от своих подданных. Ты слышишь? Перестань плакать. Ты меня понимаешь, или нет?
Нимве кивнула, кусая губы и чувствуя, как слезы ползут по щекам.
-- Поклянись мне, -- велела королева.
-- Я клянусь, только маму не трогайте, умоляю...
-- Поклянись по-настоящему!
-- Клянусь могилой дедушки и бабушки... Как еще? Я не знаю...
-- Поклянись Владыками Стихий.
-- Да... да, я клянусь Матерью-Землей... Пусть Она не даст мне сил и урожая, если я нарушу...
-- Вот и молодец, -- почти ласково сказала королева. -- А теперь сядь и слушай, что тебе придется сделать. И не плачь. Все будет хорошо.
* * * * * * *
Следующую неделю, до самого отъезда, Нимве провела как в бреду, будто во сне, от которого желаешь, но не в силах очнуться.
На деньги, что дала королева, она купила мужскую одежду и лошадь, небольшого серого жеребчика, своенравного, но крепкого. О том, чтобы привести его домой, не было и речи, поэтому Нимве в оставшиеся дни прятала коня в старой полуразрушенной строжке в лесу, подальше от глаз матери и Корешка.
Она, как прежде, хлопотала по хозяйству, по-прежнему ездила в соседние деревни помогать больным, принимала роды, но ни на миг, ни на секунду не могла отделаться от мысли о грядущей поездке -- и о Мафхоре. Это висело над ней, как проклятие. Мафхор... Нимве видела личного мага герцога Кендарна, "карманного мага", как его прозвали в столице, всего пару раз, да и то издали. Для нее, как и для остальных жителей окрестных деревень, он оставался лишь страшной сказкой, кем-то сродни черту, которого лучше на ночь не поминать. И вот теперь она должна куда-то ехать, следить за ним... за ним! За магом из Великого Дома! За человеком, про которого рассказывали такие истории, что волосы дыбом. Говорили, будто он готовит снадобья из крови детей, которых приманивает по бедняцким кварталам, по слободам, и которых потом находили в реке, текущей через Сафирну. Говорили, что на всякого, кто косо на него посмотрит, он насылает порчу, и такой человек начинает хиреть, гнить заживо, и умирает в короткий срок. Еще рассказывали, будто он привораживает молоденьких девушек -- да мало ли чего? Нимве никогда особо не задумывалась над подобными сплетнями, может, большая часть -- действительно только сплетни, но... Но даже если хоть малая толика -- правда, а оно должно быть правдой, ведь то, что от Мафхора отказались собственные родичи, Дом Таэнана, доподлинно известно, -- значит, в рассказах о нем есть правда. А маги Дома Таэнана далеко не ангелы, это знает вся страна, и значит...
Все эти дни Нимве жила с подобными мыслями, не могла ни спать, ни есть. Но тяжелее всего оказалось притворяться перед матерью. Нимве никогда не лгала матери, ничего от нее не скрывала -- а теперь, когда было так тяжело и страшно, она обязана молчать! Много раз подмывало рассказать все начистоту, собраться и исчезнуть вдвоем, и пускай тогда ищут. Однако дни шли -- а Нимве молчала. Останавливал давешний разговор с королевой, клятва, которую пришлось дать, обещание следить за тем, чтобы Нимве не сбежала -- и угроза, что если королеве донесут о попытке побега, они обе, вместе с мамой, окажутся на каторге, на соляных копях. И действительно, Нимве почти уверилась, что за ней следят. Не зря же последние дни она то и дело замечала в окрестностях фермы незнакомых людей, одетых то в отрепья, то в крестьянское платье, и каждый раз чужаки старались скрыться, но казалось, что делают они это нарочито неуклюже.
Неделя, тянувшаяся как дурной сон, внезапно кончилась, и накануне отъезда Нимве всю ночь не сомкнула глаз. Поднялась затемно, когда небо на востоке лишь начинало светлеть, вышла на крыльцо в одной сорочке. Было очень тихо. Над черной глыбой леса стыл рассвет, звезды поблекли, будто утомились за ночь, и в курятнике громко орал петух. Дерево крыльца холодило босые ноги. Вдыхая аромат цветущей сирени, смешавшийся с запахами скотного двора, Нимве глядела на темный, такой знакомый двор, на плющ и плетистые розы, увившие ограду, глядела так, будто видела впервые. Или, может, в последний раз. Мафхор меня убьет, подумала она. Я больше никогда сюда не вернусь. Тугой ком подкатил к горлу, и пелена застлала глаза. Прижав ладони ко рту, чтобы не разрыдаться в голос, Нимве сбежала с крыльца. Слепая от слез, спотыкаясь, побрела по двору в сторону колодца.
Когда проснулась мать, Нимве встретила ее на кухне, улыбающаяся, причесанная и спокойная.
Вскоре после завтрака они, как обычно, разошлись по хозяйственным делам. Подоив коров, Нимве отнесла молоко в погреб. Принцы должны были выехать после полудня, оставалось совсем немного времени. Котомку с одеждой и всем необходимым Нимве собрала еще два дня назад, но до сих пор не решила, как объяснить матери свой отъезд. Сев у стола в большой, залитой светом кухне, Нимве обхватила голову руками. Может, все-таки лучше сбежать, в который раз подумала она. Убежим -- и все, поедем на восток, там леса, а за ними -- граница с Кирваном. И никто нас не найдет, никакая королева, и никакой Мафхор. Только вот, кому мы там нужны, в Кирване, две нищенки. Мы ведь и продать-то ничего не сумеем. Что нам останется, на улице побираться? К тому же, вряд ли мы скроемся от королевских соглядатаев. Нас сразу поймают. А на соляных копях люди дольше пары лет не живут, тем более такие, как мы... как мама. Да еще клятва... Я ведь поклялась Матерью-Землей! Если я нарушу такую клятву... Нимве резко отняла ладони от лица и выпрямилась. Нет, решила она. Что уж теперь. Теперь поздно. Я должна ехать, и будь, что будет.
Сняв с комода грифельную дощечку, Нимве снова опустилась на табурет с меловым карандашом в руке. Поразмыслила -- и начала писать: "Дорогая мамочка! Я должна уехать." Она оторвала карандаш от черной поверхности, задумалась, а потом ладонью стерла последнее предложение. "Мне нужно уехать на несколько недель. Пожалуйста, не волнуйся и никому ничего не говори. Если спросят, скажи, мол, уехала на север, к твоему брату. Есть человек," -- карандаш опять оторвался от доски, минутная пауза -- и снова Нимве стерла последние слова. "Я обязана ехать, потому что мне это приказал человек, которого нельзя ослушаться. Мамочка, только очень тебя прошу, никуда не езди и не пытайся никого обо мне расспрашивать! Если этот человек узнает, у нас будут неприятности. Я скоро вернусь и все тебе расскажу. Обещаю. Целую и люблю, Нимве."
Закончив писать, она отодвинула дощечку, оперла на край хлебницы, чтобы сразу бросилась в глаза, и встала. Пора. Нимве вытерла полотенцем руки, запачканные мелом. Подошла к окну. Ветви старой яблони скреблись о подоконник, и в кроне оглушительно трещали воробьи. Солнечные зайчики прыгали по раме, перебираясь на стены, то сбиваясь в сияющую кучку, то бросаясь врассыпную... Нет, не могу, подумала Нимве. Как я могу уехать, не простившись? А вдруг я ее больше не увижу?
Перебравшись через подоконник, Нимве спрыгнула на траву и помчалась через залитый светом двор.
Мать она нашла на огороде. Та стояла над капустной грядкой и пристально разглядывала разлапистые листья. Видно, мать ощутила присутствие Нимве, потому что сказала, не оборачиваясь:
-- Козы все-таки сюда пробрались. Нет, ну ты подумай, а?
-- Много погрызли? -- Нимве удивилась, до чего ровно прозвучал голос.
-- Не так, чтобы... Но придется ограду укреплять, -- Хелеа обернулась. -- А ты чего тут, доча?
-- Знаешь, мам, -- ответила Нимве, -- я совсем забыла, мне надо уехать, съездить кое-куда.
-- Куда? -- удивилась мать. Солнце отражалось в ее глазах, будто в озерных водах. -- Кто-то из деревни приехал?
-- Нет, просто я вспомнила... -- Нимве глотнула, но голос не дрогнул, не изменил обычного ровного звучания. -- На Выселки. Помнишь, там еще малыш дифтерией болел? Ну, мы его зимой лечили?
-- Так он же выздоровел, -- Хелеа пристально смотрела дочери в лицо.
-- Да, но бабушка его заехать просила, -- Нимве отвела глаза, сделала вид, будто изучает потравленные грядки. -- Ой, а они много тут сожрали.
-- Нет, только на этой стороне, -- мать отвлекли ее слова, и Нимве перевела дыхание.
-- Ладно, мам, я поеду.
-- Езжай, доча. К обеду-то воротишься?
-- И не знаю, -- Нимве смотрела, как в каштановых маминых волосах играют ярко-золотые искры. Словно жесткая ладонь сдавила горло, и, ничего больше не говоря, она шагнула вперед и обняла мать что было силы.
-- Ты чего, доченька? -- та попыталась обернуться.
-- Ничего. Я тебя очень люблю, мамочка.
-- Да что такое?
-- Ничего. Ничего, правда. Ладно, я пошла.
Заставив себя отстраниться, Нимве зашагала прочь, вдоль грядок. Она ни разу не обернулась, но знала, чувствовала, что мать стоит и смотрит ей в след.
Принцы выехали из столицы через Южные ворота, в компании друзей и слуг. Ждать пришлось долго: выезд, конечно, задержался. Переодетая в мужскую одежду, держа лошадь в поводу, Нимве стояла в толпе, что запрудила поле неподалеку от ворот. Она изнемогала от жары, шапка, надвинутая на лоб, доводила до исступления, пот катился по лицу, и казалось, что мозги вот-вот расплавятся.
Солнце перевалило за полдень, когда в городе ударили колокола. Толпа у ворот пришла в движение, и сидевшие на земле вскочили. Скоро ворота отворились, из них вышли гвардейцы в парадных мундирах, с мечами наголо, выстроились по бокам массивного подвесного моста. Толпа шумела, люди толкались, вытягивая шеи -- и вдруг все вокруг взорвалось криками и рукоплесканиями: из ворот вылетела кавалькада аристократов. Празднично разодетые, они казались скачущим цветником, и среди них невозможно было разглядеть принцев.
Всадники промчались сквозь толпу, взметая пыль на тракте, и скрылись вдалеке, у леса. Провожающие скоро вернулись, но толпа не унималась еще долго.
Подождав, когда закроются ворота, Нимве оседлала своего конька и неспешно потрусила по дороге в сторону леса.
Достаточно быстро она нагнала принцев по следам, поехала сзади, держась на почтительном расстоянии, так, чтобы не заметили. Нимве прекрасно знала и окрестности столицы, и начальный путь, по которому должны были двигаться близнецы. Пугало одно: Мафхор. Она не видела его ни в свите наследников, ни в толпе, да и немудрено, если король послал мага тайно, то он и поедет неузнанным, в этом Нимве не сомневалась. Только вот поди узнай, кем он может прикинуться, говорят, маги могут изменять внешность по желанию. Нимве не представляла, откуда его ждать, поэтому вздрагивала при каждом шорохе, при каждом стуке копыт.
После захода солнца принцы остановились на ночлег в небольшой деревне, вольном поселке к востоку от столицы. Деревню окружал частокол, а въезд перекрывали легкие ворота, на которых никогда не бывало стражи. Ведя лошадь за повод, Нимве осторожно отворила калитку, молясь Творцу, чтоб не заскрипела. В этой деревне они с матерью многих лечили, поэтому Нимве поглубже надвинула шапку на глаза.
Шагая по улице, она не повстречала ни души, увидала лишь собак, лежащих у калиток в густых сумерках. Тренькали сверчки, комары противно жужжали, путаясь в волосах.
Покуда Нимве разыскивала постоялый двор, окончательно стемнело. Ворота гостиницы оказались заперты, сторож встретил ее неласково, пришлось долго уговаривать, чтобы пустил на двор.
Под конец он все-таки сжалился. Выпросив овса для лошади и привязав ее к коновязи у сараев, Нимве медленно пошла мимо колодца, делая вид, будто ищет место для ночлега. Вокруг не было ни души, только из-под телег раздавались размеренное сопение и храп спящих.
Заскрипела дверь, раздались громкие молодые голоса и смех, на крыльце в потоке желтого света возникли мужские фигуры. Нимве спряталась в тень, прижавшись к стене, а парни, гикая и толкаясь, с топотом сбежали по ступенькам и исчезли в темноте двора. Зазвенела цепь, послышался плеск... Притаившись возле бревенчатой стены, Нимве слушала, как парни возятся у колодца. Полилась вода, кто-то заорал, раздались шлепки ладоней по голому телу и богатырский хохот, звонкий голос насмешливо воскликнул:
-- Ну, что вы, виконт, только после вас!
-- Покажите пример, ваше высочество! -- снова плеск, ржание и гиканье, они, похоже, принялись носиться по двору, но было слишком темно, чтобы Нимве смогла их разглядеть.
Парни угомонились очень поздно. Нимве к тому времени уже улеглась у стены сарая, под навесом, на деревянном настиле, однако спала плохо, урывками, постоянно просыпаясь и тревожно оглядываясь. Ночью пошел дождь, грохотал по навесу над самой головой, не давая сомкнуть глаз. Под утро ее сморил крепкий сон, и когда она очнулась, принцев на подворье уже не было.
Глава 3
Нимве нагнала их без труда, по следам копыт на размякшей от дождя дороге. Скоро кавалькада свернула в лес, следуя за небольшой тропой. Оказавшись под деревьями, Нимве немного успокоилась. Теперь не было нужды прятаться, держаться от принцев на большом расстоянии, к тому же, парни двигались не торопясь и так шумели, что потерять их мог только глухой. Но лесная прогулка длилась недолго. К вечеру следующего дня принцы снова въехали в деревню, и Нимве опять пришлось искать ночлег.
Так минуло пять дней. Двигаясь по карте, начертанной в Пророчестве Таэнана, близнецы добрались до небольшого городка на самой границе западных земель королевства. Здесь, в предгорьях Намерийского хребта, отделявшего Алавингу от соседнего Кирвана, жилье сделалось редкостью. До самой границы с Эбирной простирались огромные, древние, нетронутые леса.
В маленьком грязном городишке, носившем звучное имя Виранго, принцы остановились на постоялом дворе неподалеку от единственных городских ворот. Нимве ухитрилась выторговать у хозяина этой гостиницы чулан под лестницей, ведущей на второй этаж. В крохотной каморке было трудно спать из-за шума, проникавшего с кухни через тонкую перегородку, из-за запахов и постоянной ходьбы над головой. Однако выбирать не приходилось: Нимве экономила каждый грош, денег, которые дала королева, оставалось в обрез. От Мафхора до сих пор не было ни слуху, ни духу, и Нимве начала надеяться, что королева просто ошиблась, и что никто никуда его не посылал.
Прошел день, другой, а принцы и не думали уезжать. На постоялом дворе они лишь спали да завтракали, а потом до вечера где-то пропадали. В городе Нимве за ними следить опасалась, и, боясь, чтобы близнецы не исчезли неожиданно, не отходила далеко от гостиницы, бродила по округе, проводя часы на рынке и ближних улочках, возле лавок ремесленников. К тому же, на рынке можно было дешево поесть, а Нимве не знала, надолго ли принцы решат тут задержаться.
Время шло, но близнецы словно позабыли о цели путешествия. Нимве не могла понять, что удерживает их в этом невзрачном городишке. Ей самой он успел осточертеть уже на следующий день, а деньги таяли с пугающей быстротой, и впереди замаячила перспектива ночевок на улице.
Шел четвертый день в Виранго. С раннего утра, как повелось, Нимве отправилась бродить по городу, а на постоялый двор вернулась ближе к вечеру, когда солнце лениво ползло к горизонту. Теплый розоватый свет лежал на стенах домов, и от его волшебного касания всё -- и старая обшарпанная гостиница, и грубая брусчатка мостовой, и повозки у настежь распахнутых дверей, -- казалось новее и красивей. По мощеному тротуару, глухо стуча каблуками, шли люди, в основном ремесленники и подмастерья.
Приблизившись к дверям, Нимве замешкалась у входа: привратник выпроваживал оборванца, норовящего пробраться внутрь. Привратник, здоровенный плечистый мужик, молча хватал бродягу за руки, а тот с пьяной горячностью доказывал что-то, вцепившись в дверной косяк. Нимве с трудом протиснулась мимо, вошла -- и с маху ткнулась в грудь высокому мужчине. Отшатнулась, вскинула голову... Перед ней стоял Мафхор. Нимве осеклась, хлопая ресницами. Вблизи, а уж тем более вот так, нос к носу, она никогда его не видела. У мага были черные глаза, и он в упор глядел на Нимве.
Она замерла, будто мышь перед ужом, сердце, стукнув, нырнуло куда-то в живот. Но ведь он же меня не знает, отрезвила спасительная мысль. Он не знает, кто я! Нимве с облегчением выдохнула, и, распрямившись, прошла мимо, независимо вздернув подбородок и задев мага плечом. Не оборачиваясь, прошагала к лестнице, юркнула в свою каморку, захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Он здесь, думала Нимве. Сердце колотилось, и ладони сделались мокрыми.
Бросив котомку в угол, Нимве опустилась на узкий топчан около стены. Кроме этого топчана, расшатанной сосновой табуретки да рукомойника в углу, за дверью, в чулане ничего не было. Но сложив руки на коленях и глядя перед собой, Нимве думала вовсе не об этом. Значит, он все-таки здесь, думала она. Перед внутренним взором так и стояли черные Мафхоровы глаза, а взгляд такой пронзительный... А если он догадается, подумала Нимве. Он же меня тогда... Королева отсюда далеко, а Мафхор -- вот он. Может, плюнуть на все, в который раз соблазнила мысль, да рвануть к границе? Нет, до Кирвана далеко, а в Эбирну и дурак не сунется. Да и что тогда будет с мамой? Эх, что теперь об этом думать. А вот интересно, где этот тип остановился? В гостинице я его вроде бы не видела, разве что он изменил внешность...
Решив, что надо все же разузнать, где живет Мафхор, Нимве выбралась из каморки и проскользнула на улицу. Остановившись у порога, начала озираться, словно опасалась увидеть мага прямо перед глазами. Но его, конечно, не было. Служанки, что работала на кухне, тоже нигде не было, а соваться с расспросами к хозяевам или, упаси Творец, к поварам Нимве побоялась. Ладно, решила она, вечером найду кого-нибудь из слуг, может, удастся что-то выяснить.
Оранжевый диск солнца почти коснулся горизонта. Народу на улице заметно прибавилось. Нимве внезапно вспомнила, что с утра ничего не ела, и словно отзываясь на ее мысли, желудок сжался от голода. Забрав из каморки котомку, она отправилась на базар.
Тут было людно, как обычно к вечеру, у лавок и кабаков толпились завсегдатаи. Завидев лоточника, торговавшего горячими пирогами, Нимве подошла и принялась разглядывать товар.
-- С пылу, с жару! -- лоточник оборвал вопли и нормальным голосом сказал:
-- Ну, чего смотришь, парень? На пирогах, чай, узоров нету.
-- А мне не интересно, что на них, мне интересно, что внутри, -- парировала Нимве, поглубже надвинув шапку на лоб. Она так и не привыкла, что все ее называют "парень", но, с другой стороны, это значило, что притворяется она неплохо.
-- А чего внутри? Уж как водится, кошечки да собачки, -- лоточник весело осклабился. -- Да не боись, соседей твоих мы туда не запекли, мы твоих соседей в лавку продали, -- лоточник махнул рукой в пространство. Нимве подняла глаза, невольно проследив за его жестом -- и замерла. Мимо шагал Мафхор. Нимве втянула голову в плечи. Лоточник продолжал балагурить, но она не слушала, наблюдая, как Мафхор неторопливо вошел в маленький кабачок чуть дальше по улице. Позабыв о торговце, Нимве, как зачарованная, направилась следом.
В маленьком кабачке стоял полумрак, пахло горелым луком, старыми тряпками и прокисшим пивом. Служка лениво слонялся по проходу, зажигая керосиновые лампы. Мафхор сидел в глубине зала, у распахнутого настежь окна, забранного решеткой, кроме него да еще пары непонятных типов, посетителей больше не было. Нимве замерла на пороге, стараясь унять шибко бьющееся сердце. Хозяин, бородатый, черный как жук, протирал у стойки глиняные миски. Некоторое время наблюдал за Нимве, а потом велел:
-- Ты или входи, парень, иль до свидания, а в дверях неча торчать!
Мафхор поднял голову и встретился глазами с Нимве. У той опять оборвалось сердце. Стараясь выглядеть независимо, она вошла и уселась за стол через ряд от Мафхора, но так, чтобы быть к нему лицом. Маг, кажется, тут же потерял к ней интерес, снова принялся за еду, не глядя по сторонам.
Через пару минут к Нимве подошел служка. Вытирая руки о замызганное полотенце, перекинутое через плечо, поинтересовался:
-- Чего будем заказывать?
Нимве исподлобья зыркнула на него, на небритую физиономию без возраста, на сальные светлые волосы, спадающие на грязный воротник. Стараясь говорить грубым голосом, отозвалась:
-- А чего у вас есть?
Со скукой глядя поверх ее головы, служка привычно зачастил: