Тихомиров Артем Юрьевич : другие произведения.

Приход ночи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Жизнь Людмилы Прошиной не изобиловала яркими событиями. Все, казалось, расписано на годы вперед, на десятилетия, вплоть до самых банальных житейских мелочей. Отношения с мужчинами, работа, немногочисленные подруги... все это рушится в один злосчастный вечер, когда на ее пути встает жестокий незнакомец. Отныне она - кукла, обычная вещь, с которой он может сделать что угодно. Людмиле предстоит узнать, как далеко может простираться его власть и на что, в конечном, итоге окажется способна она, стоящая посреди тьмы. Жанр: триллер, любовный роман, эротика (18+)
  ЧАСТЬ I. УКРАДЕННЫЕ ГЛАЗА
  
  
  
  Глава первая
  
  
  Две порции пива наконец-то догнали меня - это случилось на выходе из подземки. В го-лове началось верчение, и одновременно накатила волна беспричинной радости.
  Я шла вверх по скользким гранитным ступенькам, покрытым наледью, и на середине чуть не упала. Права нога поехала в сторону, так что мне пришлось схватиться за Таню. Она что-то сказала, сейчас, не упомнить, и мы захохотали во все горло. Мимо шли люди, косо поглядывая на нас, словно мы чокнутые Таня выпила больше меня, поэтому двигать ногами ей было тяже-лее. Обсуждая свою проблему с координацией, хохоча, мы еле доползли до верха.
  Здесь нам пришлось штурмовать тугие двери, открывающиеся в обе стороны, что оказа-лось нелегким делом. Мои ботинки продолжали скользить. Я напрягла ноги, навалилась на дверь всем телом. Мне стало еще смешней, когда Таня в свою очередь толкнула меня вперед.
  - Так, все! Все, спокойно! - сказала она, когда мы оказались снаружи.
  Ее округлое лицо разъехалось в нетрезвой улыбке. Я стояла, пошатываясь, и смеялась. От меня было много шума. Чтобы не привлекать внимание, я закрыла рот рукой в вязаной перчат-ке.
  - Перестань, ну! - простонала Таня. - Все! Не то нас сейчас примут и доставят в отде-ление...
  - А ты была?
  - Нет... Но ты не бойся, женского вытрезвителя у нас в городе нет, - добавила она.
  - Почему?
  - Откуда я знаю?
  Она выкатила глаза, и я снова засмеялась. Мои скулы стало сводить судорогой.
  Таня вытащила сигарету, стала закуривать, чиркая старой зажигалкой, работавшей на честном слове. Я наблюдала за ней, вдыхая прохладный воздух полной грудью и думая, что это поможет мне немного погасить эффект от выпитого. Так и закончился поход в пиццерию. Таня намеревалась расслабиться по полной программе и соблазнила на это меня. Но все-таки я влила в себя меньше на пол-литра - был повод для гордости.
  Температура на улице опустилась до минус пяти - как минимум. Для середины ноября вполне нормально, можно сказать, хорошая погода. Мне было тепло, перед вылазкой в город, я надела джинсы с подкладкой, под них колготки с дырой на левой коленке, а сверху толстый свитер, на который натянула куртку с капюшоном. Так можно было ходить без шапки. Все по-следние дни была чуть не плюсовая погода, но обещали понижение, так что сегодня я пригото-вилась встретить холод во всеоружии. Прогноз не обманул. С непривычки пощипывало щеки и кончик носа.
  Тане удалось зажечь свою сигарету, а мне было лень добираться до своей пачки. Я решила покурить на остановке, пока жду трамвай, и только эта мысль ушла, как рядом со мной появил-ся бомж. Вырос точно из-под земли. В пальто неопределенного цвета, со спутанной бородой, источающий адское амбре. Его правая рука была занята сумкой, где лежали смятые алюминие-вые банки и пивные бутылки, а левая - с длинными грязными пальцами - потянулась в мою сторону.
  Я заметила бродягу боковым зрением и успела отскочить. Таня оказалась у меня за спи-ной, в лицо мне прилетел дым от ее сигареты. Когда я увидела этого бродягу, мое сердце ушло в пятки.
  Его рука так и тянулась в мою сторону, напоминая телескопическую трубу, и становилась как будто длиннее.
  - Поможете. Дайте что не жалко? - просипел он.
  Я мгновенно ощутила свойственную подвыпившим женщинам смелость.
  - Ну чего надо? А? - спросила я, повысив голос.
  - Поможете?.. Сколько не жалко... - пробормотал бродяга сквозь искривленные, когда-то, возможно, порванные губы и выбитые зубы.
  Я покосилась на его руку-клешню, ощутив сильный приступ тошноты. Принесла нелег-кая!
  - Нет. Ничего нет, - сказала я, все еще храбрясь.
  - Мелочь. Только мелочь.
  Речь его была неразборчивой, да я и не особенно пыталась что-либо понять. Бомжи у меня всегда вызывали чувство брезгливости и омерзения. Я ничего не могла с этим поделать.
  Пока я смотрела на его руку, мне в голову пришла сцена из романа "Худеющий". Там главного героя встречает старый цыган и касается его пальцем, насылая страшное древнее проклятье. Я ощутила себя героиней книги - до того было глупо! Сцена, казалось бы, рядовая, тривиальная: сказал, что нет ничего, и уходи... Но меня охватил испуг. Я даже колени подо-гнула, совсем забыв про Таню у себя за спиной.
  Танька, она решительная. Выступив из-за меня, она протянула бродяге руку, в которой были зажаты медные десятчики.
  - Держи, - сказала она.
  Я хотела крикнуть, чтобы она не прикасалась к его руке, но она этого и не сделала. Про-сто ловко ссыпала мелочь в его ладонь. Я ощутила облегчение, хотя и недолгое.
  Бродяга стал засовывать деньги в карман и глядеть на меня так, словно я была прозрачная, стеклянная.
  - Ты потеряешь глаза. Тебе будет больно. Ты будешь очень бояться...
  Я не могу ошибаться, потому что именно с этих слов моя жизнь покатилась в тартарары. И, удивительно, речь его была ясная в тот момент, без шепелявости и сопения.
  У меня промелькнула мысль, что это шутка, дурацкая, кем-то придуманная история. Сто-процентный бред! Почему я?..
  Я сунула руку в карман, и мне попались ключи; холодный металл, прикоснувшийся к пальцам, придал уверенности. Алкоголь в крови уже не делал меня отважной и наглой, спо-собной ответить хлестким словом на любой выпад. Снова я такая, какая есть. Я могу заплакать, если меня оскорбят, могу ненавидеть себя за нерешительность и восхищаться тем, как Таня умеет выходить из трудных ситуаций. А также завидовать ей.
  Она взяла меня за локоть и сжала.
  - Все, хватит.
  Эти слова были обращены к бродяге. И тут он повторил, что сказал в первый раз, с той же самой интонацией:
  - Ты потеряешь глаза. Тебе будет больно. Ты будешь очень бояться.
  Я открыла рот, чтобы спросить, на полном серьезе, что он имеет в виду, но Таня уже во-локла меня прочь от входа метро.
  Мы шли, скользя, по корке из черного льда и грязи. Подруга следила за тем, чтобы я не упала. Ноги мои стали слабыми, в животе крутился ледяной ком.
  Через десять метров, у пешеходного перехода, я обернулась, но никакого бомжа возле спуска к станции не увидела. Кажется, это правда весьма неумная история из романа-триллера; но запах, сходивший от бродяги, и звук его голоса были настоящими...
  Мы перешли на другую сторону, пропустив рейсовый "Икарус", и я попросила ее оста-новиться.
  - Что?
  Я освободила свою руку и отошла чуть в сторону от движущегося в сторону Северного автовокзала человеческого потока. Решила закурить и стала рыться в поисках сигареты. Таня меня опередила, протянув свой "ЭлЭм". Я взяла, зажгла сигарету.
  Сумерки сгущались, зажигалось все больше огней, и мороз с каждой минутой становился крепче.
  Я представила, чтобы как-то отвлечься и успокоиться, столбик термометра и отметку, ползущую все ниже.
  Куда там - успокоиться? У меня задрожали руки, и Таня это заметила.
  - Ты чего? - спросила она.
  - Не знаю. Наверное, замерзла.
  - Ты из-за него, что ли? Да перестань. Все они ненормальные, дуреют от того, что пьют или нюхают. Нечего им верить. Ты не веришь?
  - Не верю, конечно, - сказала я и подумала, что сумерки очень кстати. Они не позво-ляют Тане рассмотреть мое лицо, к которому прилила кровь. Сейчас оно наверняка темно-малинового цвета. Я всегда заливаюсь краской, когда попадаю в неприятную ситуацию или когда мне стыдно. Тут было и то, и другое. Неприятно из-за страха и омерзения при встрече с бродягой, и стыдно, что веду себя как дура... Вот подходящее слово. Дура!
  Литр пива сделал из меня размазню, а Таня бодра и уверена в себе - как всегда.
  - Пойдем, еще прогуляемся, - предложила она.
  - Да не хочу я.
  У меня закружилась голова. Я уже предчувствовала, что завтра мне будет дурно от выпи-того.
  - Все равно пойдешь. Со мной не поспоришь, - сказала Таня, беря меня за руку.
  Я немного поупиралась, лопоча о том, что надо бы уже домой, отдыхать, спать, чтобы завтра быть в форме.
  - Люда, завтра воскресенье, - возразила Таня, - зачем тебе форма?
  Я не ответила, потому что она была права. Надо выкинуть из головы бомжа и его угрозы и посмотреть на все проще. Расслабиться. Если он разозлился на меня за то, что я не подала ему милостыню, значит, у меня были причины не давать. Я вообще этого не делаю. Правило без исключений. Моя мелочь их не спасет, в противном случае выходит, что я вознаграждаю по-прошайничество. Таня предпочитает откупаться, так это ее право, а мое - стоять на своем.
  Я постаралась забыть инцидент, но еще долго, пока мы не повернули за угол и станция не исчезла из вида, оглядывалась через плечо. Даже капюшон сняла ради такого дела. Казалось, бомж преследует меня и уже наступает на пятки, шепча свою белиберду - что я потеряю гла-за...
  Причем тут глаза? Какой во всем этом прячется смысл?
  Я ничего не могла сообразить, не говоря уже о том, чтобы выдвинуть какую-нибудь вер-сию. Я просто была пьяная. Я ненавидела свое слабоволие и нерешительность. Любой может бросить мне в лицо какую-нибудь гадость, а я не найду в себе сил ответить.
  Оказывается, мне нужно так немного, чтобы потерять контроль над собой.
  Таня вела меня за руку, я тащилась за ней, словно ребенок, не желающий возвращаться с улицы домой. В какой-то момент разозлилась и выдернула пальцы. Остановилась.
  - Я сама пойду.
  Таня посмотрела на меня, от ее лица отражался свет уличных фонарей.
  - Расслабься. Ты чего? Хочешь, я пойду найду этого типуса и дам ему в глаз!
  - Вот уж не надо.
  Я представила, как Таня осуществляет свою идею. Она и в самом деле способна на такое, я ничуть не сомневаюсь.
  - Все так хорошо начиналось, - сказала Таня.
  Я улыбнулась и выдохнула дым. Бросила окурок в сторону ближайшей урны, но промаза-ла, и он покатился по ледяной корке на асфальте, светя красным. Подул ветер, гоня окурок прочь.
  Начиналось и впрямь хорошо. Я сидела дома и смотрела идиотские субботние програм-мы, пила крепкий чай с лимоном и большим количеством сахара. Попутно читала "Шум при-боя" Юкио Мисимы, но без особого желания, хотя роман мне и нравился. Я надеялась, что у меня появится веская причина выйти на улицу; я не могла заставить себя слезть с дивана и предпринять какие-либо шаги в этом направлении и просто ждала сигнала со стороны. Этим сигналом оказался звонок Тани, моей спасительницы. Она была в приподнятом настроении, и сказала, что собирается совершить поход в пиццерию, либо просто поболтаться по улице. По-года была вполне подходящей для вояжа.
  Я покочевряжилась для вида, сказав, что у меня куча дел и надо заниматься стиркой, но Таня отмахнулась от моего комариного писка. Она назначила встречу на нашем давнем месте, возле газетного киоска на Площади Пятого года. Я сказала, что немедленно выезжаю, и кину-лась одеваться как сумасшедшая. Таня часто угадывает мое настроение, угадала и в этот раз. Собралась я быстро, окрыленная неопределенно-радужными перспективами провести часок другой с давней подружкой. Сбегая по лестницам со своего шестого этажа, я напевала что-то, как школьница, не подозревая, что скоро в моей жизни хорошие вести станут большой редко-стью. Я добралась до места встречи на трамвае и вышла в прохладу ноябрьского дня. Была по-ловина четвертого.
  Возле газетного киоска многие ждали многих - как всегда. Таня прохаживалась возле угла здания, недавно переделанного под магазин, и курила. Она курит много. Я стараюсь вести максимально здоровый образ жизни, но это не очень получается. У меня не хватает воли при-знать, что я не могу удержаться от вина или пива и от сигарет, зато прекрасно научилась еще со студенческих времен обманывать себя.
  Таня поцеловала меня в щеку, пожурив за десятиминутное опоздание. Я спросила, куда пойдем. Она ответила: куда угодно - ей лично все равно. И мы пошли по нашим старым маршрутам. Сначала выпили по банке энергетического напитка, после чего заглянули в пиц-церию неподалеку от Плотинки. Когда-то мы там бывали чуть не каждую неделю по два раза, но с тех пор прошло много лет (так мне казалось). Было приятно посидеть и поностальгиро-вать. И пусть это казалось глупым. Ум здесь не при чем. Мы с Таней учились в одном универ-ситете, хотя и на разных факультетах, и сохранили наши отношения почти в первозданном ви-де. Конечно, мы стали ближе и в жизни нашей кое-что поменялось, но в отличие от других знакомых, большинство из которых кануло в лету, мы по-прежнему не теряли друг друга из вида. Была ли между нами любовь? Вряд ли. И сейчас я могу сказать тоже самое. Таню не ин-тересовали особи мужского пола, а я была "обычной натуралкой" (ее выражение). Если мы не переходили установленные границы, нам было комфортно и легко друг с другом. Я предпочи-тала именно ее общество в семи случаях из десяти.
  После нашего старого заведения, где мы съели по маленькой пицце, Таня повела меня в бистро. Там мы выпили по бутылке пива. И дальше... Странная была прогулка, но я ни о чем не думала, и мы болтали не переставая и смеялись над каждой ерундой.
  Простое и незатейливое времяпрепровождение - и все было бы великолепно, не появись этот бродяга. Его приход и нелепые слова - очень несправедливые, от которых хотелось кри-чать и возмущаться - подействовали на меня как хороший удар по голове. Я злилась и была растеряна. Я не находила себе места, не зная, что дальше делать. То пиво, что я выпила, кажет-ся, начало постепенно рассасываться.
  Я поняла, что трезветь мне не хочется...
  - И что ты думаешь? - спросила Таня, которая умела быть терпеливой и педагогичной. Ну еще бы, мы же обе заканчивали соответствующий университет. Она - факультет психоло-гии, а я получила специальность историка.
  Что я думала?
  - Пошли - продолжим.
  - Да? Ты ведь не хотела.
  - Не буди во мне зверя, - улыбнулась я.
  - Ой-ой... А я не боюсь хомячков! - Таня взяла меня за руку, и я не возражала. Мы по-шли вдоль высоких темно-оранжевых домов, построенных еще в тридцатых годах двадцатого века. Улица была широкая и светлая. Фонари горели в полный накал, мерцали рекламные све-тоблоки и неоновые вывески, свет лился на улицу сквозь двойные стекла витрин.
  Через пять минут я уже выбросила бомжа из головы, нет, не забыла его "пророческую" ахинею, а просто отодвинула ее подальше...
  - Какое пиво хочешь? - спросила меня Таня, когда мы вошли в ближайший павильон.
  - Никакого, - сказала я.
  Она вопросительно приподняла бровь.
  - Купим лучше вина, пойдем в магазин. Белого, полусладкого.
  - Пойдем.
  Таня больше любила сухое, но никогда не возражала, если я выбирала выпивку во время наших встреч. Вспомнив о том, что завтра воскресенье, я решила, что сегодня надерусь до зе-леных соплей, а там хоть трава не расти... К понедельнику как-нибудь очухаюсь. Не хотелось думать, что дело в этом бродяге и его болтовне. (Могу я расслабиться по собственной воле?..) Сама по себе неприятна мысль о том, что такая мелочь способна выбить меня из колеи. Я взрослая женщина, мне двадцать шесть лет, и почему моя жизнь должна зависеть от всяких психов? С этой мыслью я вошла вместе с Таней в магазин, чтобы купить вино.
  Когда она предложила поехать к ней домой и там остаться до утра, я согласилась.
  
  
  Глава вторая
  
  1
  
  Я ночевала в большой комнате на диване, который казался мне грубым деревянным топ-чаном. Или "постелью" для йогов, утыканной гвоздями... или пыточным столом...
  Плохо... Самое мягкое определение... Во рту было кисло, а голова гудела и отзывалась болью при каждом движении. Невыносимо ужасное состояние. Я спала в одежде - сил раз-деться, видимо, уже не нашлось. Плечи и спина были словно резиновые. Мышцы потеряли эластичность и болели.
  Я откинула от себя плед. Я помню, что в ту минуту дала себе новое обещание если не бро-сить пить совсем, то по крайней мере жестко себя в этом ограничить. Похмелье я ненавижу.
  Мне что-то снилось в пьяном бреду, что бывает редко, однако я ничего не помнила. Оста-валось надеяться, что вчера ночью, вернее, сегодня, я вела себя прилично. Осмотр комнаты, где я спала, выявил отсутствие какие-либо разрушений, а это уже хорошо. Таня, видимо, еще спа-ла, а на часах, висящих в простенке, была половина одиннадцатого.
  Моя волосы превратились в копну перепутавшихся веревок, я "расчесала" их пятерней, стараясь пригладить. Эффект был незначительным. Я покрутила головой, преодолевая боль в мышцах, и застонала. Сейчас мне вряд ли помог бы и массаж, страдания могла облегчить толь-ко горячая ванна.
  Встав с дивана, который не раз давал мне приют, я по привычке свернула красно-зеленый плед и сложила его квадратиком, пристроив на краю. Поправила диванные подушки, на кото-рые тут же вскочила Танина серая пушистая кошка. Нюся посмотрела на меня так, словно напоминала, что это ее любимое место и лучше бы мне не злоупотреблять гостеприимством. Я погладила кошку, и та улеглась на подушке, свернувшись калачиком.
  В квартире Тани было две комнаты, почти одинаковые по размеру. Также большая кухня и раздельный санузел. Таня жила в одиночестве, я ни разу не видела при ней постоянной по-други. За годы, что мы знакомы, девушки у нее менялись часто, но никогда не было долговре-менных связей. Я не понимала такой жизни и не пыталась вникнуть в ее специфику, зная, что все равно ничего не выйдет. Таня любила мягкие игрушки, ими были заставлены все горизон-тальные поверхности в обеих комнатах. Игрушки появлялись у нее от подружек в качестве обычных презентов и подарков на день рождения; одна я подарила Тане около дюжины кошек и обезьянок. Самое интересное - и это часто наводило меня на определенные мысли, - что мои подарки сидели на почетном месте - на книжной полке над Таниной кроватью. На той же полке были и ее самые любимые книги. Много раз мне хотелось спросить, почему она ста-вит подаренных мной мягких существ именно туда, но боялась услышать ответ. Мы были близкими подругами, но мне становилось не по себе от мысли, что Таня может любить меня совсем в ином смысле. Я тщательно избегала обсуждения этой проблемы. Может, вы понимае-те, о чем я говорю... для меня это было проблемой...
  Я оглядела большую комнату. Сервант там же, где всегда, и стекла в нем целые. Обста-новка не претерпела изменений с того момента, когда в последний раз бывала у Тани в гостях. В углу старенький письменный стол, на котором стоит компьютер, за который подруга еще не расплатилась. Ей осталось сделать два взноса. Телевизор на низком журнальном столике допо-топной советской конструкции, удобный только тем, что он широкий и прочный. Возле бал-конной двери высился платяной шкаф, где, я помнила, было треснутое пополам стекло на внутренней стороне дверцы.
  Квартира досталась Тане от отца, который умер семь лет назад, ее единственный роди-тель. Тут мы были с Таней похожи, я тоже росла в неполной семье, только меня воспитывала мать, скончавшаяся от тромба, попавшего в сердце, пять лет назад. У нас обеих больше не было родственников, и, вероятно, еще и поэтому мы тянулись друг к другу.
  Так, значит, я не устроила разгром. Отлично. Хоть какие-то хорошие новости. Ненавижу, когда память закрывает от меня подробности гулянки, что была накануне.
  
  2
  
  Кровать Тани была заправлена, а в спальне ни малейшего следа хозяйки. Я стояла в двер-ном проеме, не понимая, в чем дело.
  Вид пустой кровати и порядка, наведенного в комнате после ночных посиделок, пугал меня и путал мысли в голове, которой и так пришлось нелегко.
  Я держалась за косяк левой рукой, а правой теребила ворот свитера. Мне было жарко. От испуга кровь быстрее побежал по телу, и свитер стал невыносимо тяжелым. Я заставила себя подумать как следует над тем, что вижу. Половина одиннадцатого утра, Таня вполне могла пойти в магазин, и решила не будить меня до своего возвращения. По-моему, логично.
  Вчера мы сидели на полу в этой комнате и пили вино из коробки. Мы купили шесть лит-ров, но вдвоем едва осилили одну упаковку. Курили и разговаривали, подливая себе вина из пластмассового краника. Мне вспоминались студенческие дни, глупая ностальгия смешила, и когда Таня спросила, почему я смеюсь, я обратила все в шутку, анекдот.
  Я подняла глаза на открытую форточку и вдохнула воздух. В нем почти не было запаха табака, да и винный перегар успел рассеяться.
  Таня пошла в магазин, сказала я себе. Думая, что это поможет мне немного прийти в себя, я ущипнула предплечье с внутренней стороны, где кожа тоньше. Боль была, но не сказать, что голова прояснилась. С этой констатацией я поплелась на кухню и там нашла подтверждение своей гипотезе.
  На столе, прижатая перечницей, лежала записка на кусочке бумаги в клеточку. В ней Таня извещала меня, что отправилась купить что-нибудь перекусить. Будет примерно через полчаса. "Если хочешь пить, в холодильнике есть еще неплохое молоко", - добавила Таня внизу. Ей было известно, что к молоку я отношусь с маниакальной щепетильностью. Если оно чуть под-кисло или даже заимело этот запах, а на вкус нормальное, я не стану его пить. Это предубеж-дение во мне укоренилось с детства, и истоков его я не знала. Я достала из сушилки кружку с толстыми стенками и забралась в холодильник. Молоко было в пластмассовой темно-синей ка-нистре. Я открыла ее и сунула туда нос. Кажется, и правда нормальное.
  Я стянула свитер, оставшись в красной футболке, и сразу почувствовала, что мне легче. И молоко было ледяным. Я налила полную кружку и стала пить. Выдув одним махом половину, перевела дыхание.
  Мною овладело спокойствие, я чувствовала умиротворение. Так бывает только с похме-лья, когда тело находится в состоянии, близком к анабиозу, и тебе удается принять надлежа-щую позу, чтобы не беспокоить его. Я сидела на табуретке, обтянутой тканью, и опиралась спиной о стену, выложенную кафелем.
  Вот оно! Я совсем забыла про бродягу и ту памятную встречу у метро...
  "Ты потеряешь глаза. Тебе будет больно. Ты будешь очень бояться". Я запомнила его сло-ва, они отпечатались в моем сознании словно тавро. Ощущение омерзительное. У меня перед глазами опять была рука этого бомжа и спутанные волосы нечесаной бороды.
  Я сжала зубы и отставила кружку с молоком, но тут же взяла ее вновь, назло. Я выпила остатки, думая, что чего бы ни добивался бродяга своим бредом, он сумел-таки вселить в меня тревогу и неуверенность. И снилось мне, похоже, нечто на эту тему. Хорошо, что я не помню. Мне это не нужно.
  Итак, у меня куча дел: принять ванну, привести себя в порядок, помочь Тане с завтраком и поехать домой более-менее пришедшей в норму... Есть чем заняться и не думать о идиотских высказываниях "бывшего интеллигентного человека". Я встала со всей решимость, на кото-рую была способна, и пошла в ванную.
  
  3
  
  У Тани имелся для меня аварийный набор, состоящий из большущего полотенца, тюбика пасты, щетки, упаковки тампонов и салфеток, а также кусок мыла и шампунь. Я могла вос-пользоваться всем этим на случай, если остаюсь ночевать. Как сейчас, например. Таня всегда была предусмотрительная. Она не позволяла мне обновлять шампунь, пасту и мыло и делал это сама, невзирая на мои протесты. Я решила, что раз Тане доставляет удовольствие проявлять та-кую заботу, я не могу ей запретить, даже если мне неприятно.
  Я достала свой стратегический набор из шкафчика над раковиной и включила горячую воду. Раньше я находила в ванной комнате следы, оставленные Таниными подружками, молча-ливые и забавные артефакты ее мимолетных увлечений. Иногда попадались трусики, иногда щетки для волос, станки для бритья ног, заколки, духи, карандаши помады, сережки, колготки, непарные носки, бюстгальтеры. Один раз была маленькая блестящая штуковина, похожая на гантельку. Я долго рассматривала ее, пока не поняла, что это предназначено для пирсинга. Кто-то вытащил гантельку из пупка или брови и, уходя, забыл вернуть на место. Таня почти ничего не рассказывала мне о своих любовницах, но у меня сложилось впечатление, что все они настоящие растеряхи. Я за своими вещами слежу тщательно и просто сгорела бы от стыда, если бы позабыла где-нибудь нижнее белье. Мама приучила меня ничего не оставлять. Забытая вещь - это мелочь, а из мелочей складывается облик человека, говорила она. Истинная правда - по мелочам узнается характер Сама Таня похожа на меня с моим стремлением быть аккурат-ной.
  На этот раз я не заметила никаких следов другой женщины. Появилось даже легкое разо-чарование. Таня себе так никого и не нашла.
  Ванна почти наполнилась, я попробовала, как вода, подбавила чуть холодной, сбросила одежду и забралась по самое горлышко. Обычно это помогает избавиться от похмелья. Я за-крыла глаза, позволяя телу расслабиться. По коже побежали мурашки, и от удовольствия я чуть не застонала.
  Струйка воды продолжала стекать в ванну. Я не любила, когда слишком тихо, мне требо-вался какой-никакой фон, а без него я ощущала себя неуютно. Хорошо. Я постаралась отре-шиться ото всех мыслей о вчерашнем. Я не помнила наших с Таней разговоров за вином, да это было и не важно. Еще сто раз будут повторяться эти посиделки, и сценарий их будет тем же самым: сначала мы плавно переходили из одной темы в другую, потом, когда градус опьянения повысился, стали перескакивать и забывать про начатое. Никаких открытий, ничего нового, но все-таки приятно. Если бы наутро не пришлось платить за удовольствие по полной программе, то счастье было бы безграничным.
  
  4
  
  Прошло несколько минут, и я поймала себя на том, что вспоминаю свое столкновение с бомжем возле метро. Картинка предстала передо мной яркая и детальная... Опять!
  Я разозлилась настолько, что открыла глаза и села. Будто и сейчас я чувствовала вонь от бродяги, доносимую до моих ноздрей стылым ноябрьским ветерком.
  - Что такое-то, в самом деле? - спросила я тихо.
  Зачерпнув горячей воды, окатила ею лицо. Мысль о бродяге зудела в мозгу, куда я не могла добраться.
  Надо дышать ровнее, глубже... здесь безопасное место, где ты одна...
  Я провела мокрыми руками по волосам, приклеивая их к голове.
  Что теперь делать? Я начинала паниковать, при этом отчетливо понимая, что причин для паники нет никаких. Объективных причин, по крайней мере.
  Как сейчас помню, что подняла пальцы и приложила к своим глазам. Глазные яблоки и их движение под кожей век я чувствовала подушечками пальцев. Радужка серо-голубая, черный зрачок. Сотни и тысячи раз я видела их, глядя на себя в зеркало, подкрашивая ресницы и из-редка используя тени.
  В один распрекрасный день какой-то грязный человек говорит мне, что я их потеряю... Как прикажете на это реагировать?
  Таня всегда подшучивала над моей впечатлительностью, даже мнительностью, и втайне я признавала за собой это свойство. Я такая, какая есть, такой у меня темперамент. Я стараюсь держать эмоции при себе, и почти всегда получается, но бывает, что они выходят из-под кон-троля, особенно, когда на меня воздействуют негативно.
  Я подумала, что на меня наслали проклятие. Как в том романе - "Худеющий". Бомж сглазил меня, и я попала во власть темной силы...
  Чушь несусветная. Никто не виноват, что у него не все в порядке с головой, и меньше всего те люди, которым он сообщает такие "новости". Я представила, как бомж говорит всем и каждому, кто отказал ему в милостыне, подобные слова. От этой мысли сделалось немного легче; разделить с кем-нибудь свои страхи всегда приятно...
  Мне показалось, что вернулась Таня. За дверью ванной кто-то был. Я прислушалась, ожи-дая уловить, как Таня идет из прихожей на кухню, топая пятками по линолеуму. На что был похож этот звук? Трудно его к чему-то отнести. Слишком неопределенный.
  Выключив воду, я стала слушать, однако наткнулась на тишину. Не абсолютную, конеч-но. Где-то далеко заурчало в трубах. В нижней квартире, на третьем этаже, что-то брякнуло и затихло. Ничего больше я не уловила и просто сидела в воде, боясь пошевелиться.
  Кажется, у меня начинаются сдвиги. Мне показалось, что Таня вернулась, но, выходит, это ошибка. Замечательно.
  Звук за дверью мог исходить от кошки, однако мне не очень верилось, что Нюся способна так сильно надавить лапами на пол. Я слышала тихий скрип спрятанных под линолеумом по-ловиц - вот на что был похож этот звук.
  Нет, скрип не был тихим, ведь в это время здесь текла вода и тонкая рваная струйка про-изводила шум...
  Меня бросило в жар. Может быть, Таня уже на кухне и готовит завтрак, а зашла она тихо потому, что боялась меня разбудить. Я ухватилась за эту светлую спасительную мысль. Очень не хотелось признаваться самой себе, что я жутко боюсь. Здесь никогда со мной такого не слу-чалось, и с чего мне было бояться? Я почему-то всегда думала о Таниной квартире, что это са-мое безопасное место. Убежище. Пристанище. Тихая гавань.
  Стали появляться и другие мысли, совершенно лишенные логики и основания. С Таней могло произойти несчастье. Больше она сюда не вернется - пропадет без вести, ее станут ис-кать, но так и не найдут... Квартира, игрушки, компьютер, за который не выплачен кредит, кошка - все это останется без хозяйки. И я останусь - без лучшей подруги.
  Я съежилась сидя в горячей воде, а через полминуты вновь стала крутить краны. Немного приподняла пробку, чтобы избежать излишнего наполнения. Я мылась, позабыв о том, что намеревалась пролежать в ванне минут двадцать-тридцать, и все прислушивалась к звукам снаружи. Точнее, к тишине, отделенной от меня журчащей водой.
  Тот звук больше не повторился, и я дала себе категоричный приказ: прекрати забивать голову тем, чего не было!
  Быстро, но как можно более тщательно я прополоскала голову и выскочила из ванны. Схватила полотенце, начала вытираться, прилагая такие усилия, словно от того, буду ли я су-хая через три минуты, зависела моя жизнь. Я приостановилась, когда руки заболели от напря-жения. Подожди, куда так спешить?
  Я стояла на резиновом коврике, холодном и неприятном, и смотрела на себя в зеркало. Чуть припухшее лицо, светлые мокрые волосы по бокам головы, тонковатые губы, которые мне никогда не нравились, доставшиеся от матери.
  Тревога не рассеялась, только немного отошла в тень и оттуда поблескивала хитрыми глазками. Я выдернула пробку из ванны и еще раз прошлась полотенцем по всему телу. Им же повязала голову и надела бежевый банный халат, висевший на пластмассовом крючке.
  Сердце билось как ненормальное, но это могло быть следствием слишком большого коли-чества выкуренных вчера сигарет. Я приложила руку к груди, сделав несколько глубоких вдо-хов. Даже голова закружилась. Отыскав стоптанные тапочки под раковиной возле ведра со щеткой, я запихнула в них ноги. Я оттягивала момент, когда надо будет выйти из ванной ком-наты, надеясь, что за это время Таня вернется из магазина.
  Она не вернулась.
  Я взялась за шпингалет и потянула его в сторону. Дверь открылась. Мне пришлось выйти в коридор.
  
  
  Глава третья
  
  1
  
  Тани еще не было, и я испытала облегчение. Лучше бы она не видела меня в таком состо-янии. На моем лице отражается каждая мысль, а главное - страх. Я чувствовала, что из-за него мои глаза светят как лампочки. Мне не объяснить, в чем дело... Начну мямлить, и Таня опять будет смотреть на меня так, словно я чокнутая. Да я и сама себя чокнутой чувствовала.
  Я прокралась в коридор, прислушиваясь. Остановка. Дальше. Я сжимала обеими руками халат у себя на груди и семенила в сторону кухни. Там никого нет.
  Квартира была пустынна и создавала впечатление заброшенности, и это меня поразило в самое сердце.
  День не задался главным образом из-за того, что я позволила своему воображению разыг-раться не на шутку. Просто детский сад какой-то.
  Снова мне пришлось вступить в нелегкие переговоры с собой, убеждая успокоиться и мыслить здраво. Пустая квартира - ну и что? Это не повод окунаться в шизофренический бред...
  Я подавила желание дернуть себя за волосы, чтобы изгнать из головы всю эту дурь. А ру-ка так и тянулась.
  Кухня позади. Я добросовестно обследовала две комнаты, сначала спальню, потом боль-шую. Обстановка та, что я и оставила, уходя в ванную.
  Возвращаясь на кухню, я немного успокоилась и по пути заметила, что Нюси нет на по-душке, где она устроилась спать. Только шерсть, которую кошка оставляла всюду. Я взглянула на часы: пять минут двенадцатого. Таня отсутствует примерно сорок-сорок пять минут. Может, все пятьдесят. Или час, подумала я, глядя на посуду в сушилке. Она встала рано и привела в порядок комнату, помыла тарелки, кружки, из которых мы пили. Наверное, и мешок с мусором выбросила по пути в магазин. Я села на табурет, чувствуя угрызения совести. Таня - трудо-любивая пчелка, а я просто ленивый, наглый мешок с костями.
  Я огляделась в поисках того, чем бы загладить свою вину. Пол помыть? Но пол чистый. Пропылесосить? Тоже неудачно. Таня, вообще-то, не любит, когда без разрешения делаешь по-добные вещи. Я вздохнула. Даже раковина в мойке была чистой, и на дне ни единой грязной ложки.
  Я сходила за сигаретами, в кармане куртки отыскалась пачка, наполненная на одну треть. Вернувшись на кухню, я открыла форточку, достала пепельницу и задымила.
  Что-то, однако, меня тревожило. Зуд из головы переместился в грудь. Нечто не давало мне покоя. Мозг, видимо, еще не проснулся целиком, хотя тело пришло в норму, раз я могла курить. Мысли ворочались еле-еле.
  Хотела проверить сотовый, но сейчас эта мысль показалась катастрофически нелепой. Мне никого не хотелось видеть или слышать, ни от кого не хотелось получать эсэмэски. Моя типичная реакция на похмелье: хочется забиться в темную норку, свернуться там калачиком и отгородиться от всего. Частенько в детстве я представляла себе, что я маленькая серенькая мышка, которая живет как раз в таком месте. Ложась спать, я всякий раз думала о тех километ-рах, что разделяют меня и поверхность земли. Под большим тяжелым одеялом я чувствовала себя в безопасности. Ничто не могло меня потревожить, пока я под землей в своем убежище.
  
  2
  
  Я потушила окурок, не заметив, что сигарета выкурена лишь наполовину. Встала, и моя нога задела что-то мягкое, лежащее под табуреткой.
  На меня сразу нахлынула все сметающая волна противоречивых ощущений. Это был мой свитер, который я сняла перед походом в ванную. Я бросила его здесь... и, видимо, он упал на пол, свесившись.
  Я наклонилась и подняла свитер. Держа его на вытянутой руке, словно дохлую кошку, я долго не могла сообразить, что меня в нем смущает. Потом сообразила: когда я стянула его че-рез голову, он был на левой стороне, а сейчас на правой.
  Когда я успела его вывернуть? В тот же момент? Но я не помню.
  Не помню, чтобы делала это! Свитер вывернут, ворот расправлен, края рукавов не загну-ты. У меня пересохло во рту, я сжала губы, потом закусила их и посмотрела на стол, где долж-на была стоять кружка, из которой я пила молоко. Кружки не было... там, где я ее оставила. Стол вообще был пустым, если не считать закрытой пластмассовой хлебницы и пепельницы с моим окурком.
  Я положила свитер на табуретку, копаясь в памяти в поисках воспоминаний о том, как выворачивала его на правую сторону. Ничего путного не попадалось. Я посмотрела в сушилку с посудой и увидела кружку, вымытую, еще даже мокрую. Мое оцепенение длилось долго, по-ка я не подошла и не набралась смелости взять ее в руки. Действительно, кружка мокрая.
  Не понимая, что я творю, я протянула руку к полотенцам, висящим на стене слева, и по-трогала каждое, Третье, самое близкое к мойке, было влажным у края, где торчала обрямкавша-яся бахрома. Тут мне в грудь словно впрыснули дозу крутого кипятка, сердце подпрыгнуло, сжалось, потом затрепетало. Я могла принести клятву на чем угодно и кому угодно, что не мы-ла кружку после того, как выпила молоко.
  Я опустилась на колени и стала рассматривать пол, но ничего не нашла. Если и были на линолеуме капельки воды, то они или высохли, или вообще не падали сюда. Полотенце на го-лове мешало, и я бросила его на табурет, поверх свитера. Я продвигалась все дальше, из кухни в коридор и в прихожую. Встала, включила свет, чтобы лучше видеть.
  Ползая на четвереньках, я искала следы, пока не сообразила, чем же на самом деле зани-маюсь. Потом вскочила и хотела кинуться бежать. Но бежать как раз и некуда. Во всяком слу-чае, не в таком виде, голышом, в халате и тапочках, стоптанных внутрь. Я уставилась на вход-ную дверь, четко и ясно осознавая вывод из всего происшедшего. Кто приходил в квартиру, пока я была в ванной. Этот кто-то вымыл кружку и вывернул свитер на правую сторону, но почему-то бросил его на пол, под табуретку. Зачем же, если кружка все равно выдала его посе-щение? Я прислонилась к стене, чувствуя нарастающую слабость в ногах и жгучий холод в районе солнечного сплетения. Могла приходить Таня, что-нибудь забывшая. Почему же тогда она не дала о себе знать?
  Значит, это его шаги я слышала, приняв их за Танины. Его... кем бы он ни был.
  Так, а если у кого-нибудь из подружек Тани были свои ключи? Или есть у какой-нибудь любовницы сейчас, в данный момент, и она может приходить сюда, когда ей вздумается? Тане не обязательно уведомлять меня о своей личной жизни.
  Я подошла к внутренней двери и проверила замки, нижний и верхний. Заперты - в этом не было сомнений с самого начала. Таня пользуется обоими, когда уходит из дома. Закрыта и железная дверь - там тоже есть замок. Но... - металлический засов не задвинут... Это могла бы сделать я, если бы Таня попросила меня перед уходом, но она не стала нарушать мой сон. Я пыталась привязать новую гипотетическую подружку Тани к своей версии, но выходило пло-хо. Я не видела логики в ее действиях. Не зная обо мне, девушка могла бы поинтересоваться, кто занимает ванную, и дождаться, когда я выйду.
  Вместо этого "она" выворачивает мой свитер, словно заботливая мама, моет кружку, а потом исчезает. Это же просто идиотизм.
  Я задвинула цилиндрический засов (проклятая железка скрипнула!) и почувствовала, как сильно и быстро колотится сердце. Потом посмотрела в глазок на пустую лестничную площад-ку. В эти мгновенья я почти ничего не осознавала - ни что делаю, ни чего хочу добиться. Внутри меня все тряслось от ужаса. В голову стала лезть всякая дрянь.
  Отступая от входной двери и боясь повернуться к ней спиной, я добралась ванной. Под моей ногой скрипнул пол, и этот звук я мгновенно узнала. Тот же самый, что я слышала. Скрип половицы, чуть приглушенный линолеумом с основой, но все-таки громкий. Душа у меня сорвалась с места, падая куда-то вниз. Я прижалась к простенку между ванной и туале-том. Этот неизвестный человек был здесь, возле меня. Вероятно, он наступил сюда случайно и выдал свое присутствие... Это опровергало версию о Тане. Или нет?
  Я ничего не понимала, осознавая лишь, что запутываюсь все больше. Точно известно од-но: пока я сидела в ванне, некто вошел в квартиру, а затем ретировался, почти не оставив сле-дов. Непонятно, в чем был смысл его действий. Наверное, продемонстрировать мне, что ему ничего не стоит войти. Однако не я тут хозяйка... Я провела по лицу руками, прошла на кухню и взяла свитер. Я зарылась в него носом, стараясь уловить посторонние запахи, но влажное по-лотенце, лежавшее сверху, пахнущее шампунем и мылом, скорее всего, уничтожило следы. Я ничего не добилась. Возможно, этот человек - мужчина - был в печатках. От этой мысли меня замутило. Я бросила свитер и вспомнила о Нюсе.
  В большой комнате ее не было. Я позвала кошку по имени, потом универсальным "кис-кис", но Нюся не откликнулась. Обычно после пары минут уговоров она появлялась с гордым видом, словно решила-таки снизойти до людишек. Я ждала, Нюси не приходила.
  Кошку мог украсть этот некто. Зачем? Я помассировала виски, оглядела комнату, все уг-лы. Потом двинулась в спальню Тани. Нюся нашлась под кроватью. Толстая и пушистая, она умудрилась втиснуться в узкое пространство между полом и матрацем. Я опустилась на четве-реньки, мокрые волосы коснулись края ковра. Нюся смотрела на меня большими зелеными гла-зами, внимательно, выжидающе. Она словно ждала продолжения. Я подумала, что кошка знает и видела больше, чем я, и не могла вспомнить, забиралась ли Нюся под эту кровать когда-либо при мне.
  - Пойдем. Кис-кис. Я дам тебе чего-нибудь, - сказала я, протянув руку.
  Кошка была насторожена, ее уши прижались к черепу, но она не вцепилась мне в пальцы, а только обнюхала их, после чего позволила вытянуть себя из-под кровати. Мышцы у Нюси напряглись, когда я прижала ее к себе. После нескольких поглаживаний она расслабилась.
  Я села на кровать и погрузила нос кошке в шерсть, как до того в свитер. Если "некто" брал ее на руки, то, возможно, в шерсти останется его запах. Я обнюхала Нюсю едва ли не с ног до головы, видя ее недоуменное выражение на морде. Ничего определенного нельзя было сказать. Кошка пахла самой собой, кремом для рук, которым пользовалась Таня, немного духа-ми, и пылью, так как ее давно не мыли, табаком. У меня не настолько тонкое обоняние, чтобы вычленить из массы запахов какой-то конкретный и идентифицировать его. Скорее всего, Ню-ся просто ретировалась со своей любимой подушки и прибежала сюда прятаться. Так или ина-че, это значило, что кошка испугалась чужого.
  Я отпустила Нюсю на пол, она пару раз дернула хвостом и пошла прочь из спальни.
  
  3
  
  Тани до сих пор не было. Я сидела на кухне и курила. В пачке оставалось только две си-гареты, под потолком уже клубились табачные облака, с которыми не в силах был справиться даже сквозняк.
  Я посмотрела на круглые черные часы, висящие на стене. Секундная стрелка, подергива-ясь, ползла по циферблату, и мне оставалось только безропотно констатировать, что прошло уже слишком много времени. В самом деле? Я заставила себя посмотреть внимательней. Час дня. И Тани нет.
  Десять минут назад, когда мне пришла мысль все-таки позвонить ей на мобильник, я нашла его на тумбочке в спальне и чуть не швырнула об стену. Таня редко куда-либо выходила без телефона, из чего я могла заключить, что она не собиралась надолго отлучаться. Час дня - ровно. Какой кошмар! Я убивала время как могла, одновременно не на жизнь, а на смерть сра-жаясь с фантомами, заполняющими мою бедную голову.
  Мое воображение (мое проклятье!) разыгралось, рисуя страшные картины. Оно нашепты-вало мне, что Таня умерла, погибла, была похищена каким-то ненормальным. И это тот самый псих-невидимка, который приходил сюда на разведку и трогал мой свитер - и совершенно логично, что он вернется выпустить кишки мне...
  Ожидая, я то слонялась по квартире, то слушала радио на Танином старом бумбоксе, то включала телевизор. Мне надо было развеять тишину, как-то заполнить каверну, образовав-шуюся в этом дне, но одновременно я боялась пропустить момент, когда вернется невидимка...
  Он не вернется! Его никогда не было, потому что свитер вывернула я сама и кружку по-мыла... потому что я аккуратная и прилежная девочка, которая помнит о мелочах. Мама при-вила мне хорошие манеры, сомневаться не приходится. Нет никакого "некто" - просто после вчерашнего голова у меня не в порядке, а моя впечатлительность вновь играет со мной злые шутки. Пора привыкнуть к этому, надо жить в реальном мире.
  Ожидание было пыткой. Я выключила телевизор, так как все равно смотрела сквозь изоб-ражение в пустоту, и пошла на кухню.
  И вот я приканчиваю оставшиеся в пачке сигареты, ожидая звонка в дверь.
  Рядом с пепельницей лежал мой сотовый. Со вчерашнего вечера пришли три эсэмэски. Одна от коллеги по работе - незначительный вопрос, на который я сразу ответила. Второе пришло от старого приятеля (ладно, бывшего парня), с которым у нас были недолгие, но близ-кие отношения на последнем курсе университета. Леша спрашивал, как жизнь и что я делаю обычно в выходные дни - разумеется, с таким расчетом, чтобы потом вытащить меня на встречу. Я не хотела этого - душа не лежала. Ни сегодня, ни в ближайшее время свидание с ним не состоится. Пока я не видела в нем смысла.
  Третье сообщение пришло от Артура, моего "нового приятеля". Собственно, он не новый и не приятель в прямом смысле слова. Артур считает, что любит меня и показывает это до-вольно часто, мы даже встречаемся время от времени, но лишь как... больше подошло бы опре-деление "товарищи по интересам". Интерес состоял в том, чтобы пообщаться, погулять, побол-тать на разные темы - здесь Артур был мастер; казалось, он разбирался во всем, чего мы каса-лись в разговорах, хотя бы понемногу. На все у него находился ответ. Я не позволяла Артуру выказывать свои чувства и старалась держать дистанцию. Испытывая к нему безусловную симпатию, я была не в силах его полюбить. Я не знала, почему так сложилось, но предпочитала видеть в нем только друга и всячески стремилась гасить разговоры на тему наших отношений. Боялась обидеть. Мужчины не любят дружбы, она их унижает. Пока Артур лелеет надежду, он будет общаться со мной. Может, я неправильно поступаю, подпитывая его иллюзии, но мне было бы жаль потерять такого друга и собеседника. Таня была знакома с ним, мы несколько раз вместе гуляли и сидели в кафе, иногда он появлялся здесь, в те моменты, когда я забегала к по-друге. Таня говорила, что Артур чересчур старается казаться джентльменом, даже с ней. По ее словам, его стремление быть нейтрально-вежливым в отношении нее смешно, хотя временами довольно симпатично. Она подшучивала над ним за глаза, не видя в этом ничего предосуди-тельного. Мне трудно понять и принять чувства Тани (у которой всегда свое мнение), но я не вступала ни в какие споры.
  С Артуром мы познакомились в книжном магазине. Его улыбка и авторитетный ответ на вопрос, который я задала, принудил меня нарушить правило не связываться с мужчинами на улице. Я сказала себе, что раз наша встреча произошла в таком месте, то можно, ничего страш-ного. Тогда я искала роман Юкио Мисимы "Золотой храм", но не нашла его, на стеллаже лежал другой - "Шум прибоя". Я спросила у молодого человека, стоящего рядом, знает ли он эту вещь. Он ответил, что да, и порекомендовал купить. Я купила и успела с тех пор прочесть трижды. "Золотой храм", который я искала как подарок на день рождения одной подружки, я достала в другом магазине.
  С той поры уже почти три года мы с Артуром общаемся и умело избегаем "окончательно-го решения". Я знала, что буду сожалеть, если после отказа он исчезнет с моего горизонта.
  На этот раз Артур писал: "Привет, мы не виделись три недели (подсчитано). Я, наверное, мешаю, и ты занята, но прошу тебя мне позвонить. Может, просто поболтаем по телефону? Со-скучился. Удачи. А." Он никогда не делал ошибок в эсэмесках, всегда соблюдал прописные буквы и не забывал о знаках препинания. Если Артур слал сообщения по электронной почте, там тоже все было безукоризненно. Есть люди, у которых грамотность в крови, они просто не в состоянии ошибиться на письме. Я же всегда где-нибудь напортачу, за что мне бывает жутко стыдно. А все потому, что часто витаю в облаках и это мешает сосредоточиться. Такая пробле-ма у меня с первого класса.
  Прочитав сообщение Артура, я ощутила призрачное спокойствие, но оно быстро улету-чилось, как только я вспомнила, где нахожусь и что случилось. Отвечать ему я была пока не в состоянии. Мои руки дрожали, я даже не замечала падающего на столешницу пепла.
  Я попыталась думать о Леше, вспоминать, как все у нас было, потом переключилась на Артура, но и его образ вымели мрачные мысли.
  Если бы Таня не оставила сотовый дома, я бы позвонила ей и устроила такой разнос, ко-торый она бы надолго запомнила. На всю оставшуюся жизнь.
  Очередная сигарета сгорела, я потушила ее, чувствуя, как язык начинает саднить от та-бачной слюны. Ссыпала пепел на ладонь, а его в раковину и помыла руки, представляя стоя-щего на моем месте человека, который споласкивает кружку из-под молока. Почему-то я чув-ствовала себя грязной, будто меня облапали.
  Пора одеться. В квартире, где долго были открыты форточки, стало холодно. Под халатом я была без всего. Я отправилась в ванную, взяла одежду и переоделась в спальне. Чем теперь заняться? Читать? Смотреть телевизор? Все это казалось бессмысленным. Я вышла в залу и по-глядела на компьютер. Играть тоже не хотелось. Ну разве в то, где не надо думать, зато можно убить время.
  Я сделала шаг к компьютеру, и услышала звук дверного звонка. Я чуть не заорала.
  
  
  Глава четвертая
  
  1
  
  - Привет, - сказала Таня, входя в прихожую.
  Я стояла и взирала на нее, не зная, что ответить. Как всегда - репетируешь, проигрыва-ешь то один сценарий, то другой, а потом стоишь не в силах рта раскрыть.
  От Тани пахло пивом.
  - Ты где была так долго? - спросила я, пытаясь изобразить нормальный тон.
  Похоже, все банально. Просто. Я ощутила стыд и обиду. Таня закрыла дверь, задвинула засов и протянула мне пакет с продуктами. Я медлила, не брала.
  - Ты чего? - спросила Таня.
  - Ты очень долго ходила. Магазин рядом, я помню... - Ну неужели надо разораться, чтобы она поняла, как мне было без нее плохо? Чего я только не передумала за это время!
  - А...
  Я взяла пакет. Таня села на старую тумбочку, развязала ботинки, покрытые сзади свежими пятнами грязи. Сняв обувь, она улыбнулась. Нет, Таня не пьяная, как я думала сначала.
  - Я встретила знакомую, давнюю, ты ее не знаешь. Учились в школе вместе. Заболтались о том о сем, понимаешь. Потом она предложила заглянуть в кафешку в супермаркете. Мы по-говорили и выпили по пиву. Очень кстати, потому что голова у меня болела.
  Сняв вязаную шапку, Таня взъерошила короткие волосы.
  - Есть охота. Поставь чайник, пожалуйста. И воду, полкастрюли на рожки.
  Я промолчала, кипя от злости, и ушла на кухню. Таня прошла в ванну, там зашумела вода.
  - Ты ела чего-нибудь? - спросила она.
  - Нет, - крикнула я. - Только молоко пила... - Воспоминания о молоке снова вывели меня из равновесия. - Да у тебя тут ничего почти и нет.
  - Ага, - отозвалась Таня из-за шума воды.
  Я вынула из пакета коробку с молоком, коробку с кефиром, упаковку печенья, одна сто-рона которого была покрыта шоколадом, полкило куриной ветчины, десяток яиц, упаковку рожек, упаковку сосисок, пластмассовую бутылочку кетчупа с чесноком, майонез, мешок с лу-ком, двести грамм карамели, сливочное масло, хлеб-нарезку. Я раскладывала все это на сто-лешнице, стараясь экономить место, как привыкла, и думая о визите невидимки. Рассказывать Тане или нет? За то время, пока я ее ждала, так и не решила определенно. Мысли путались - что тогда, что сейчас.
  Допустим, она мне не поверит, скажет - выдумала. С другой стороны, этот визит напря-мую касается ее личной безопасности, разве не так? По ее дому шастает неизвестный тип с не-известными намерениями, а Таня живет одна... Я подумала и почувствовала, как напрягаются волоски на затылке. Неизвестный мог уже давно совершать вылазки сюда... И Таня ни о чем не подозревает. Узнай я, что нечто подобное происходит со мной, я бы, наверное, сошла с ума и тут же убежала из дома куда глаза глядят.
  Вся злость успела выйти из меня, я чувствовала себя самой обыкновенной дурой. Столько всего напридумывала, готовясь к тому, что получу ужасные вести, а Таня вернулась, живая и подвыпившая. Это хорошо, но только мое воображение опять сделало из меня посмешище. До-статочно и того, что перед самой собой. Я была зла на себя.
  - Ну и надымила, - сказала Таня, входя на кухню. Она промокала мокрое лицо, никогда не знавшее ни туши, ни помады, ни теней, ничего подобного. По ее словам, когда-то ей косме-тика просто не нравилась, вся ее подростковая душа противилась "этому насилию", а позже отказ от "боевой раскраски" стал идейно обоснованным. Таня уверяла, что это не из-за того, что она предпочитает более активную роль в паре. Ей просто не нравилось походить на слабых и безвольных дурочек, целиком зависящих от мужчин. Хотя иной раз Танины сентенции меня порядком раздражали, я почти никогда не спорила. В спорах не было смысла - Таню никто никогда не переделает. - Звонил кто-нибудь?
  - По домашнему нет, а сотовый я не смотрела, - сказала я, наливая воду в небольшую белую кастрюлю. Газ на плите уже горел.
  Таня положила полотенце на край стола, свернув вчетверо, и прикоснулась к моей спине между лопаток лбом и носом. Я замерла. От плеч вниз побежали мурашки. Контакт был мимо-летным, Таня сразу отстранилась. На моей красной футболке осталось маленькое влажное пят-но, я чувствовала его кожей.
  - Что это за подружка? - спросила я, как будто мне было интересно.
  Я сглотнула слюну, боясь повернуться, чтобы Таня не увидела на моем лице все то, о чем я думала последние полтора часа.
  - Мы учились в параллельных классах. Почему-то я всегда с параллельными дружу луч-ше, чем со своими, - сказала Таня. - Вот и с тобой так.
  Я подумала, не начать ли мне мой рассказ прямой сейчас, но решила подождать.
  - Она со мной никогда не была, потому что тоже натуралка. А сейчас замужем, у нее ре-бенок.
  - Понятно, - бросила я.
  Чайник и вода для рожек уже стояли на плите, а я начала убирать продукты в холодиль-ник. Таня наблюдала за мной. В кухню вошла Нюся, осторожно ступая и принюхиваясь. Таня взяла ее себе на колени, не боясь насадить шерсти на черные джинсы.
  - Я проснулась, посмотрела, а тебя нет.
  - Была записка.
  - Да.
  - Но почему-то я подумала, что ты попала под машину...
  - Под машину?
  - Тебя долго не было, - пояснила я.
  - А, так вот почему ты такая, словно тебя пыльным мешком стукнули! - Таня рассмея-лась, но старалась меня не обидеть. - Бедная моя, миленькая, оставили тебя на произвол судь-бы! - Она подошла и обняла меня, крепко, как могла. Спокойней ли мне стало? Пожалуй, не-намного. Я позволила себе уткнуться лицом ей в плечо, не обняв в ответ. - Ну извини. Боль-ше так не буду. Ты правда испугалась?
  Я не сразу ответила, потому что еще на подходе задушила в зародыше желание разреветь-ся. Это, в конце концов, неприлично. Таня держала меня за плечи. Я посмотрела ей в глаза и сказала, что правда - испугалась. И даже тогда было не время рассказывать ей про визит невидимки.
  Таня еще раз меня обняла. От нее шел запах дезодоранта, пива и табака.
  
  2
  
  Мы устроили поздний завтрак из рожек с сосисками, залив их майонезом и кетчупом, вы-пили по большой кружке чая с молоком и двумя бутербродами с ветчиной. Когда дошла оче-редь до печенья, я все-таки собралась с духом и подробно рассказала о моем утре.
  Таня сначала слушала меня с улыбкой, но постепенно ее брови начали сдвигаться к пере-носице, пока не состыковались, а улыбка не исчезла. Она ни разу не вставила слова, дожида-ясь, пока я закончу.
  Я считала, что рассказала все обстоятельно и приложила максимум усилий, чтобы не ка-заться полоумной. Впрочем, Таня не считала меня такой. Не верить можно и вменяемому чело-веку, потому как всякий может ошибиться.
  Я ждала, а Таня достала сигарету и закурила. Даже не попыталась встать и открыть фор-точку в зале, где мы устроились.
  - Ничего себе, - выговорила она.
  Над ее головой поплыло табачное облако.
  - Понимаешь, тут и так в голове сумасшедший дом, а еще ты долго не возвращаешься, - сказала я, - тебе повезло, что я не устроила истерику. Но очень хотела.
  Таня кивнула, держа сигарету двумя пальцами у своего виска. Спина ее сгорбилась. Во-обще-то, я ожидала, что Таня начнет возмущаться, размахивать руками, бегать по комнате. И я сидела, ошеломленная, когда ничего этого не увидела.
  - А во сколько это было?
  Она в упор посмотрела на меня, и я поняла, что Таня испугана по-настоящему. Это словно ведро воды на голову - настолько откровенный страх. Я могла бы ожидать такой реакции от кого угодно, но только не от нее, девушки-бойца, уверенной, умеющей за себя постоять. У ме-ня язык присох к небу.
  - Во сколько?
  - Ну, примерно от без двадцати двенадцать до без десяти минут, - сказала я. - Время имеет значение?
  - Не знаю. Наверное, нет. Я просто так спросила.
  Я ждала, что Таня объяснит мне свою реакцию, но она не спешила, и мне пришлось нада-вить на нее.
  - Ты знала?
  Таня не сводила глаз с кончика сигареты, словно это было какое-то невиданное ранее чу-до. Я ждала со всем терпением, на какое была способна. Казалось, через пару секунд я просто-напросто лопну.
  - Он уже здесь был, - сказала Таня.
  - Кто?
  - Этот человек. Мужчина, я думаю. Дважды.
  - Дважды, - повторила я, сжимая переплетенные пальцы. По моим рукам, спрятанным под свитер, бежали мурашки.
  - Я думаю, откуда-то он достал мои ключи. Не знаю, каким образом они ему достались, потому что оба комплекта у меня в неприкосновенности и ни один из них я не теряла, никогда.
  - Я все-таки надеялась, что это кто-то из твоих. Новенькая, например.
  - Нет. Ты же знаешь, я долго одна, - сказала Таня. - Да и неважно это...
  - Говори, говори, иначе я с ума сойду! У меня просто крыша едет! - Какое чудовищное искушение устроить истерику, черт возьми! Я глубоко вдохнула.
  - Две недели тому назад он пришел в первый раз. Когда меня не было дома. Преспокой-но открыл дверь, вошел и какое-то время пробыл внутри. Ничего не взял, не испортил и не оставил следов.
  - Откуда же ты узнала?
  - Почувствовала, как только вошла в квартиру. Он не оставил запаха, иначе бы я улови-ла, нет, тут в чем-то другом дело. Бывает же так, что после человека в помещении остается аура. Она какое-то время держится, а потом растворяется.
  - В общем, да, - согласилась я. Тут мои глаза полезли на лоб. - Так он ушел перед тво-им приходом? Точь-в-точь?!
  - Ага.
  Таня поднесла ко рту чашку с чаем, где еще была одна треть густого крепкого напитка. Я поглядела на ее руку, которая заметно подрагивала.
  - Еще кое-какие мелочи мне бросились в глаза. На трюмо в спальне предметы были слегка сдвинуты со своих мест - я уверена. Потом книга, которую я читала, тоже оказалась в другом месте.
  - И ничего не пропало? - спросила я, чувствуя, как в моем животе медленно поворачи-вается какая-то штука, похожая на кусок льда. Стало трудно дышать. Вместо того, чтобы схо-дить открыть форточку и немного проветрить, я схватила из Таниной пачки сигарету и закури-ла.
  - Ничего. Я дважды проверила все.
  - Ладно... - Выдув дым, я напустила на себя деловой вид. Надо было сыграть, будто мне вовсе не страшно и нет ощущения, что кто-то смотрит в спину. - Значит, ты мне веришь?
  - Верю, конечно.
  - Я не психическая, мне не почудилось!
  - Разумеется. - И все-таки у нее был странный взгляд.
  - А когда он пришел второй раз?
  - Неделю назад. То же самое - походил, ничего не взял, ушел. Но с первого визита я стала приклеивать к косяку волоски, о существовании которых знала, конечно, лишь я.
  - И что?
  - Волоски были на месте.
  - Как это?
  - Он проходил в квартиру, не трогая их. Или возвращал на место, ума не приложу.
  - Откуда он знал?
  - Без понятия.
  - Что же получается. Этот... может заявиться сюда в любой момент и сделать с тобой все, что угодно!
  - Не в любой. Только когда меня нет. Я же запираюсь на засов, который ему снаружи не открыть, - сказала Таня.
  Наконец она встала и распахнула форточку.
  - Все равно... Надо что-то делать. В полицию написать, понимаешь!
  - Не имеет смысла. Мне нечего им сказать - доказательств нет, следов нет.
  - А если они найдут отпечатки пальцев?
  - Ну у него же хватило ума вести себя словно невидимке, так почему он должен быть тупым идиотом и хвататься за все без перчаток? Нет, пока заявление подавать рано.
  - То есть, надо ждать до тех пор, пока он что-нибудь с тобой не сделает?.. - проворчала я.
  Таня пожала плечами, пряча глаза. Она боялась.
  - Извини, что не предупредила. Вчера было не до того, а утром ты спала. Надо было, по крайней мере, тебя разбудить, чтобы ты закрылась изнутри на засов.
  - Слушай, а если замки сменить?
  - Сменю. Только сейчас денег нет.
  - А зачем он приходит? Как думаешь?
  - Наверное, он просто больной, раз ему нравится приходить и слоняться из угла в угол. Кради он у меня вещи, я бы не боялась обычного вора и давно бы написала заявление. Но тут совершенно другая ситуация. Этот ублюдок наверняка заглядывал в шкафы, трогал одежду, нюхал, мял пальцами... А как ему удается не наследить, приходя с улицы... ума не приложу.
  - Тань, перестань, не то меня затошнит, - сказала я.
  Она мотнула головой, не соглашаясь. Ей надо было выговориться.
  - Представь, этот мужик... трогал нижнее белье, которое я ношу! Еще хуже, если он зна-ет, кто я такая, а значит, может специально издеваться надо мной. Он лежал на моей кровати, спускал в ванну, куда я сажусь!..
  Таня редко теряла самообладание настолько сильно, ее голос стал визгливым, высоким, словно у ребенка, который капризничает.
  - Тогда этот тот, кого ты могла знать, - предположила я.
  - Ерунда. Не обязательно. Если каждый мужик, которого я отшила, начнет мне мстить, придется переселиться на Марс.
  - А соседи никого постороннего не видели? Ты спрашивала?
  - Нет. Я не знакома с теми, кто живет выше и ниже. А на моей площадке вообще ни с кем не разговариваю, тут, в основном, старухи, они знают про меня... старухи всегда знают. - Таня усмехнулась. У нее хорошо получалось приходить в норму, быстро остывать после вспы-шек гнева или успокаиваться после истерик. Либо, подумала я, она обладает искусством пря-тать свои чувства в такой дальний глухой чулан в своей голове, что оттуда им нелегко вер-нуться обратно.
  - Но можно же придумать нечто посерьезней волосков а-ля Джеймс Бонд?
  - Например?
  - Ну, я не беру в расчет видеокамеры и микрофоны. Это могли бы сделать люди из де-тективного агентства, но нужны деньги. Боюсь, даже если мы скинемся, нам не хватит.
  - Точно.
  Я оглядела комнату, надеясь, что меня посетит вдохновение.
  - Можно придумать какую-нибудь ловушку. Поместить над дверью воздушный шарик с водой. Или краской.
  - Ага, а потом как я буду все это отмывать?
  - Ладно. Но я думаю, надо заставить его оставить следы, пусть он во что-нибудь вляпа-ется. Мы получим отпечатки его ботинок. - Я не сразу заметила, что говорю "мы". - Тогда и будет что предъявить полиции.
  - Но как это сделать?
  - Надо подумать - не знаю пока.
  - Я хотела написать ему записку.
  - Записку? Кстати, почему бы и нет?
  - Но надо что-то спросить?
  - Честность - тоже неплохой способ, - сказала я. - Спросить напрямую: зачем прихо-дишь, дескать, и что тебе нужно.
  - Все это можно, - ответила Таня. - Но почему он вымыл кружку?
  - А... Не знаю.
  - И почему рискнул войти, если знал, что квартира не пустая.
  - Вошел потому, что не знал. Он видел, как ты вышла, и отправился сюда, - сказала я.
  - Хорошо, но кружка тут причем? Это же определенный риск - оставлять такие следы. Получается, он был без перчаток, когда споласкивал, а потом вытер руки полотенцем.
  Я вздохнула и потерла виски.
  - Гадать можно до бесконечности. Нужен план. В таких случаях нужен план. Но из меня сегодня плохой мыслитель.
  - Мы ничего сейчас не решим.
  - Это все какой-то кошмар. Бомж. Психопат-призрак... - Я посмотрела на Таню выта-ращив глаза. Моя догадка была нелепой, но я не успела удержать ее при себе: - Слушай, а ес-ли это не человек, а привидение?
  - Да ты что?
  - Полтергейст, например. Он и не оставляет следов, когда проникает внутрь, и сигналь-ные волоски остаются нетронутыми. Призраки - нематериальны.
  - Бред.
  - Ничего не бред. Надо и такой вариант рассмотреть...
  - Давай как-нибудь в другой раз, - сказала Таня.
  Она выглядела утомленной, будто в это утро досталось больше всего ей, а не мне. С дру-гой стороны, учитывая, что я уйду, а она останется в квартире, куда шастает неизвестно кто, ничего удивительного. Таня боролась со своим страхом.
  У меня же был свой собственный. Все сразу обрушилось на мою голову. Вспомнился вче-рашний вечер - ну почему выпитое не заставило меня забыть эту пакость? Многие хорошие моменты после возлияний пропадают из памяти, а всякий ненужный мусор остается. Это не-справедливо.
  - Надо подумать, - сказала я. Меня стала бесить тишина в квартире. Я покосилась на пульт от телевизора, лежащий рядом с Нюсей на диване, - может, хотя бы разбавить эту тяже-лую атмосферу истерично-веселой рекламой?.. - А ведь она его видела...
  - Кто?
  - Кошка. И, следуя фактам, не первый раз.
  Мне захотелось побыстрее убраться домой. Слишком много сегодня для меня было Тани и разной необъяснимой чепухи.
  
  3
  
  В тот раз мы ничего не решили. Любые дорожки, по которым мы двигались, заканчива-лись тупиком. Таня собрала все факты, которые могла припомнить, и я заставила ее выписать их на бумажку, чтобы не забыть. Она села и стала писать, кусая губы и поглядывая на меня ви-новато, словно я учительница, а Таня решает примеры и пользуется шпаргалкой.
  Потом мы еще немного пообсуждали возможные меры, которые позволили бы нам как-то зацепить невидимку, но никто не выдал ни одной блестящей идеи. Я почувствовала себя тупи-цей, у меня было единственное оправдание: еще не прошедшее похмелье.
  Таня сказала, что проводит меня до остановки автобуса. Я поблагодарила ее, не решаясь попросить самой.
  - Как ты пойдешь назад?
  - Обыкновенно. Сейчас день, - ответила она. - Я не собираюсь сидеть в углу и дро-жать неизвестно от чего. Не дождется. Ему ведь это и надо. - Таня брезгливо сморщилась. - Буду жить как жила.
  - Осторожней только.
  - Ага.
  Мы вышли из квартиры, потом из подъезда. До автобусной остановки идти было минут пять, она стояла прямо за углом девятиэтажного дома, имеющего форму подковы. Шагая через двор, я смотрела по сторонам. Что это мне дало? Кроме созерцания воскресных старушечьих прогулок и бегающих по детской площадке двух эрдельтерьеров, ничего. В сотнях квартир этого дома может скрываться не одна дюжина психопатов.
  В этом и заключался весь кошмар.
  Невидимка мог явиться откуда угодно и оказаться кем угодно...
  
  
  Глава пятая
  
  1
  
  В понедельник я появилась на работе с багажом из сквернейшего настроения и головной боли.
  Войдя в офис, я чуть не бегом пересекла прямоугольное помещение и грохнулась на свое место в углу. Вращающийся стул заскрипел подо мной словно в невыносимой муке, и мне это доставило удовольствие. Стало тихо. Коллеги смотрели на меня, ожидая, видимо, что я вытащу из сумочки пистолет. Зина, толстенькая кудрявая брюнетка с непроизносимой фамилией, пере-стала краситься, Вера, высокая холеричная дама с веснушками, прекратила шелестеть чем-то в своей сумке. Другие еще не пришли - до половины девятого оставалось почти пятнадцать минут. И не стоит забывать, какой сегодня день... Понедельник традиционно самый каторж-ный и тяжелый на неделе. Каждый борется с ним как может. Он - альфа и омега депрессии, особенно для тех, кто терпеть не может свою работу. Я из этой породы бизнес-работников. Ни-когда не думала, что буду трудиться как пчелка на ниве рекламы в профессиональном журнале. Правда, и учителем истории я не мечтала быть, но иногда думаю: работа в школе ничуть не хуже этого... Разумеется, я не права - это говорит депрессия. Я интроверт, а потому для меня наилучший вариант - сидеть в покрытом паутиной углу, обустроить свое уютное теплое гнездышко и спасаться в нем от кошмаров действительности. Школа отпадала. Шума много и разность в зарплате слишком велика.
  Сегодня мне повезло с автобусом, я сумела втиснуться в такой промежуток времени, ко-гда основной поток пассажиров еще не заполняет салон до отказа и ехать можно в относитель-ном спокойствии. Вторую половину пути до редакции моего горячо любимого рекламного журнала я ехала сидя. Но, как выяснилось, этого мало для счастья. Везение улетучилось почти сразу. За две остановки до выхода рядом встал какой-то здоровенный мужик в засаленной куртке цвета дряблого огурца. От него шел запах чеснока, пива и зубной пасты. Каким-то об-разом это амбре достигало моего носа, хотя дышал громила не мне в лицо, а голова его почти упиралась в потолок. Своей курткой он припечатался к моему плечу, возможно, сделал это специально. Его промежность как раз находилась у меня на уровне лица. Всю долгую останов-ку я терпела, медленно закипая, и намеревалась разораться, если этот мужлан не выйдет или не сгинет с глаз моих. Он вышел, зато на его место пришла старуха, которой тоже не хватило ме-ста. Она задержалась у заднего входа и стала действовать мне на нервы оставшийся отрезок пу-ти. Старуха, наоборот, была карманного размера, миниатюрная, как фарфоровый гномик, сто-ящий у меня на книжной полке. Запах от нее распространялся не менее омерзительный - ан-тибактериальное дешевое мыло, старое тело, колбаса, нестиранная одежда. Я думала, что сойду с ума, пока все это кончится. Оставалось двести метров до остановки, когда кондукторша вы-нула сотовый, чтобы ответить на звонок, и начала визгливо хихикать.
  Я применила банальную методику успокоения - глубокие вдохи. Я дышала как можно более незаметно, закрыв глаза.
  Видимо, в результате стресса мое обоняние усилилось. Я слышала все запахи в автобусе, могла определить каждый из них. Я даже представляла себе их источники, воображение рабо-тало на всю катушку. В результате я выскочила на остановку, не в силах все это выносить, и чуть не поскользнулась на покатом панцире из грязного льда. Никто не дернулся в мою сторо-ну, чтобы помочь. Мне удалось досеменить до края навеса над скамьями, и я схватилась рукой за столбик. Мой взгляд блуждал по сторонам, а нервы гудели, точно провода под высоким напряжением. Я вынула сигарету, зажгла. Нужно направить куда-то эту энергию, иначе у меня будет нервный срыв!.. Но куда? Я не скандалистка, то есть, не идейная и не испытываю удо-вольствие от публичных истерик. Я не умею освобождаться, не умею пить энергию из других, что мне и вредит. Мать раньше называла меня тихоней и нюней. Нет во мне бультерьерских замашек. Я молчу до последнего. Может, пора меняться? Таня, наверное, смогла бы дать мне несколько уроков, научить меня контратакам и защите личного пространства.
  Я докурила, не понимая, лучше мне или нет. В животе невидимый ком тянул книзу. Я сжала зубы, готовясь встретить новые испытания с гордо поднятой головой. Чтобы хоть как-то развеять тучи, сгустившиеся над моей макушкой, стала думать о Тане. Это помогало. Словно она стояла рядом и нашептывала на ухо ободряющие слова.
  У меня была сумка через плечо, ее-то и задел какой-то тип, по виду студент, бегущий к остановке, от которой я успела отойти шагов на пять. Меня развернуло от толчка, я чуть не шлепнулась на льду. Студент даже не обернулся.
  С этой минуты мое настроение испортилось окончательно и бесповоротно. Я была близко от того, чтобы заорать ему в след.
  
  2
  
  Компьютер я включила и ждала, когда загрузится система. Недавно я нарочно поставила свой стол так, чтобы от зала меня хотя бы наполовину закрывала стойка с комнатными расте-ниями, водруженная на торчащий из стены выступ длиной в семьдесят сантиметров. Может быть, когда-то он предназначался для небольшого стеллажа, а вот сейчас играть роль подставки под конструкции для кашпо.
  Я сидела прямо в куртке, сняв только шапку, и долго не замечала этого. Стало жарко. Я поднесла руку в шее, наткнувшись на воротник. Представляю, какое у меня лицо: наверное, Зина или Вера думают, что я пьяная или наглоталась какой-нибудь дряни.
  Войдя, я с ними даже не поздоровалась, чего со мной никогда не бывало. Расстегнув куртку, встав с несчастного скрипучего стула, я стащила ее с себя, обернулась к девчонкам и поприветствовала их. К щекам прилила кровь. Я чувствовала, как становлюсь красной. Зина и Вера по очереди сказали: "Привет!" Снова началось наведение марафета и шелест, будто я дала им разрешение чувствовать себя как дома. Потом раздался хруст - оказывается, Вера грызла чипсы. Очень часто ее можно увидеть жующей, так она успокаивает нервы. Что ж, у каждого свой способ. Кто-то ест, кто-то пьет. У меня же не было никакого способа.
  Оставшись в том же самом свитере, какой был на мне в субботу и воскресенье, я взяла пачку сигарет и вышла во дворик перед входом. На свежем воздухе думается лучше, но я не знала, на чем сосредоточить внимание. Все сводилось к необходимости расслабиться, как-то сбросить напряжение. Чересчур много во мне скопилось психического шлака, он-то и отравля-ет мне жизнь. Я смотрела на квадратную площадку внутреннего дворика старого здания, где располагалась редакция нашего журнала. В углах лежали комья грязного снега, того, что напа-дал недавно, обрывки бумаги, окурки. Высокая темно-синяя урна возле крыльца была напол-нена больше чем наполовину.
  В голове нет ни одной мысли. Ну и ладно. Мне нравилось ни о чем не думать, отрешенно глядя в пустоту, не видеть предметов перед собой и представлять, что я воздушный шарик, но-симый ветром в любую сторону. Боль в висках и лбу уже не так донимала меня.
  То, что сигналит сотовый, я не сразу поняла. Вытащила его из кармана, и увидела, что звонит Леша. Я помедлила, спросив себя, нужен ли мне сейчас этот разговор и этот человек. Началась недолгая борьба, где верх одержало желание поговорить с давним приятелем. С быв-шим.
  - Привет, как твои дела?
  - Я не слишком рано звоню?
  Манера отвечать вопросом на вопрос, но я не разозлилась.
  - Нормально, я еще не занята.
  - Я думал, ты перезвонишь.
  - Вчера не могла, извини.
  Леша говорит так, будто я ему обещала всякий раз отвечать на любой его звонок.
  - Так как насчет того, чтобы... ну, сама понимаешь.
  - Чего?
  Бросив окурок в урну, я вынула зубами из пачки другую сигарету.
  Кажется, я стала злоупотреблять.
  Но так было приятно затянуться еще раз... Явный признак стресса. Опять все закрутилось у меня перед глазами - пиццерия, метро, бомж, его бредовое предсказание, невидимка в квар-тире Тани и чувство, что теперь ты не одна, а чья-то тень беспрестанно торчит за спиной.
  - Ну, встретимся, пообщаемся. Новости пообсуждаем. Мы же давно не разговаривали.
  - Это точно.
  - Так что?
  - Ты такой же назойливый, Леша.
  - Ага, на том стоим. - Он рассмеялся. - Ну пожалуйста!
  - Хорошо. Когда?
  - Сегодня вечером.
  - Ладно... - Я даже закрыла глаза, точно сама себя испугалась. Леша позвонил в удач-ный для себя момент, когда я не нашла объективных причин ему отказать. - Давай, знаешь, сразу после работы... Или ты будешь занят еще?
  - К пяти?
  - Да.
  - Без проблем. Я заеду за тобой, буду у главного входа прогуливаться.
  - Ладно. Договорились. Пока.
  Я не стала слушать какую-нибудь очередную его шуточку. Мимо меня прошла блонди-ночка Лиза, единственная девчонка из редакции, которая мне нравилась. Белобрысая до непри-личия, голубоглазая, на таких мужчины смотрят глотая слюну и воображая себе, что они сде-лают с частями ее тела, если заполучат в свои руки. Наверное, маньяки таких девчонок мыс-ленно разделывают точно куриную тушку.
  Я нахмурилась, и Лиза это заметила. Может, решила, что из-за нее. Она спросила, как я поживаю. Нормально, ни шатко ни валко, был мой ответ. Мы еще перебросились парой слов, пока моя сигарета не догорела до конца.
  Мысленно я вернулась к Тане и ее проблеме с невидимкой. Странная, однако, у него пе-риодичность - приходить каждую субботу. Два визита уже состоялись. По логике, следующий будет и в конце этой недели. Заранее зная график, можно подстроить ловушку... ну хотя бы как-то заставить психопата ошибиться и наследить. Но мы с Таней ничего не сумели вчера придумать. Неужели мы так и пустим это дело на самотек? Опять "мы". Мне стало смешно.
  Я села на свое место, за компьютер, с дурацкой улыбкой на физиономии. Появилась вы-пускающий редактор. Она тут же принялась за дело.
  Заставила нас всех создавать видимость работы.
  
  3
  
  После обеда позвонил Артур. Словно все сговорились! Он тоже настаивал на встрече, именно настаивал, а не шутливо предлагал встретиться, как было с Алексеем.
  - Я не могу сегодня, - ответила я.
  - Почему? - спросил Артур.
  - У меня куча дел. Я получила твое сообщение вчера. Мы встретимся потом, ладно? Се-рьезно, сегодня не получается.
  Работы пока не было, и я сидела автоматически водя мышкой, открывая и закрывая папки наугад.
  - Жаль, - сказал Артур.
  - Позже мы созвонимся, тогда и поболтаем, назначим встречу. - Я изобразила добро-душно-шутливый тон, в котором проскальзывало сожаление по поводу того, что сегодняшний вечер занят. Пусть не думает, что я мегера и сейчас попросту отшиваю его.
  - Хорошо.
  Агрессивность, такая странная для этого спокойного человека, исчезла. Он рассмеялся. У меня отлегло от сердца. Мне не хотелось, чтобы Артур обижался.
  - Тогда до связи?
  - До связи.
  Я выключила телефон, подумав перед этим, не позвонить ли Тане, спросить, как там у нее дела. На меня смотрела Зина, высунувшая голову из-за монитора. Я ответила ей сумрачным взглядом из зарослей традесканции.
  Зина вернулась к своим делам, а я убрала телефон. Всем-то есть до меня дело...
  
  4
  
  Леша действительно заехал за мной. На темно-зеленой "пятерке", которой сто лет в обед, но которую он всячески холит и лелеет.
  Когда я вышла на улицу, почти не чувствуя ног от усталости, - точно бревна таскала, - он взял меня под руку.
  - Привет.
  - Ты вся белая какая-то, - заметил Леша.
  - Спасибо, что заметил, - проворчала я.
  - Люд, не обижайся. Я люблю говорить правду...
  - Не надо на меня производить впечатление остроумием. Я-то тебя знаю хорошо.
  - Выходит, я зря стараюсь? - спросил он с улыбкой. Леша никогда не страдал от недо-статка самоуверенности, но, кажется, теперь ее градус повысился многократно.
  Его пальцы нашли мои, погладили, словно о чем-то спрашивая. Я была без печаток и по-чувствовала грубую кожу на внутренней стороне его руки. От воспоминания о нашем про-шлом меня пробрала дрожь. Сладкая. Я ответила ему пожатием. Жар мгновенно разлился по моему телу, отчего стало немного страшно. Я словно поднималась в небо благодаря какой-то силе. Кружилась голова, в ушах раздавался гул.
  - Просто не устраивай концертов, пожалуйста, - сказала я, дыша через раздутые нозд-ри. Холодный воздух не отрезвлял, а только усиливал мое возбуждение.
  Что же это такое? Не хватало еще, чтобы... Я взглянула на Лешу, пытаясь понять, что я раньше в нем находила хорошего. Нет, кажется, ясного ответа нет...
  Он показал мне машину, стоящую на краю стоянки возле отделения банка. Пискнула сиг-нализация.
  - До сих пор бегает?
  Я заметила, что диски у "пятерки" новые.
  - При должном уходе еще лет десять продюжит. Винтаж.
  - Откуда у тебя такие деньги содержать ее? Ты же вечно как бедный студент.
  - Жизнь меняется, - сказал Леша, не поясняя.
  - Понятно.
  Правда, я ничего не понимала, но вникать не хотелось. Час назад у меня снова разболе-лась голова, пришлось выпить таблетку анальгина. Сейчас я походила на сомнамбулу - неле-пое, необъяснимое состояние. С одной стороны, хотелось завалиться спать, но, с другой, тан-цевать и кричать во все горло. Вал возбуждения от прикосновения Лешиной руки начал отка-тываться. Я не хотела, чтобы все исчезло полностью. Надо что-то предпринять.
  Леша открыл передо мной дверцу, и я села в машину. Внутри пахло духами и спиртным; может быть, кто пролил в салоне вино.
  Я вспомнила: когда-то Леша говорил мне, что терпеть не может машины и все с ними связанное. Но то были совсем другие времена, мы учились, и еще какое-то время встречались после окончания университета. В тех днях я находила много очарования, романтических грез, которые постепенно выветрились из меня под ударами реальной жизни.
  Леша преподал мне множество уроков, показал, что жизнь с мужчиной может быть и хо-рошей, и плохой. Он был первым, с кем я делила крышу над головой и каждодневные заботы.
  - Спишь? - спросил он, упав на водительское кресло.
  - Да нет, задумалась.
  - Устала?
  - Вроде.
  - Ну, поехали, - сказал Леша. Машина одним рывком выскочила со стоянки, очутив-шись на подъездной дорожке.
  - Ты по-прежнему водишь как Фредди Крюгер? - Меня это не интересовало, но я отда-вала дань традиции поддерживать разговор.
  Леша пустился в туманные объяснения насчет стиля и старых привычек, от которых не избавиться, а затем перешел к общим рассуждениям о жизни. Трудно было уловить логику в этом рассказе, потому что все строилось на впечатлениях и восторгах, а не конкретных фактах.
  Может быть, Леша имел в виду, что наконец взялся за ум. Закончил он свой монолог той же новой присказкой:
  - Жизнь меняется.
  К чему бы это?
  Я сделала все, чтобы ничего не запомнить из Лешиных рассуждений. Меня другое зани-мало. Откуда во мне такое возбуждение?
  Воспоминания заполнили голову. Потный секс, вино, шепоты в темноте, прикосновения, запахи, сопровождающие совокупление. Как же все это было давно... Как хотелось снова... Тысячу лет не была с мужчиной. Нет, это невероятно! Я посмотрела на Лешу, ведущего свою "винтажную" "пятерку", и подумала, что если он предложит, я соглашусь. И плевать на все. Я сумею разрядиться как хотела, мне это нужно, иначе взорвусь.
  
  5
  
  Мы поехали в кафешку на четвертом этаже торгового центра "Уральский". Нам удалось занять пустующий столик - успели перед очередной волной нашествия посетителей. Леша заказал выпивку, я не отказалась от коньяка и хорошего кофе, а также от закуски в виде жир-ной пиццы с грибами и пирожков. Мы сидели и чесали языком, осторожно вспоминая наши Старые Денечки. Леша, конечно, был более настырным в этом деле. Сыпал несмешными шу-точками, к которым я привыкла когда-то и нашла сейчас, что они меня не очень-то и раздра-жают. Пила только я - Леша сослался на соблюдение "режима". С некоторых пор он весьма серьезно относился к вопросу соблюдения ПДД.
  Под конец наших посиделок я почувствовала, что опьянела. Ровно настолько, чтобы окончательно разделаться со всеми комплексами и выбросить из головы всю галиматью предыдущих дней. Мне было весело и легко, казалось, все по плечу. Четко помню, как перед выходом сбегала в туалет, а, вернувшись, поддалась порыву и поцеловала Лешу в губы.
  Он был счастлив. Помню его физиономию и его руку, которая крепко держала мою, точ-но он боялся, что я упаду. Я ехала по эскалатору, думая над своим счастьем. Обычная пьяная фантазия, скажете вы. Может быть, вы правы...
  Но то, что случилось потом, научило меня ценить подобные моменты.
  
  
  Глава шестая
  
  1
  
  Леша снимал приличную обставленную однокомнатную квартирку где-то возле центра Екатеринбурга. Я удивилась, но вспомнила его туманные объяснения. Видимо, ему действи-тельно повезло и он имеет возможность платить за это жилье бешеные деньги. Мне такое, ко-нечно, не по карману, подумала я, раздеваясь, но через минуту забыла обо всем.
  Первым делом Леша показал мне бутылку белого вина, вытащенную из холодильника. Его манеры становились все более галантными, словно он боялся, что в любой момент я могу убежать, если он сделает что-то не то.
  - На ночь останешься? - спросил Леша через десять минут.
  Он появился на пороге комнаты, держа в руке плоскую тарелку с бутербродами. Я отве-тила, что лучше бы позже он отвез меня домой. Мне же надо на работу завтра!.. Леша сказал, что все понимает. Вопрос "С каким пор?" вертелся у меня на языке, но я не стала портить ро-мантический момент.
  Дальше следуют обрывочные воспоминания. Мы хорошо провели время. Как сто лет назад, в студенческие годы. Пили, говорили и слова за слово начали бешено целоваться. Леша избавил меня от одежды, потому что так мне всегда нравилось, усадил себе на колени, еще оставаясь в трусах, и занялся моей грудью. Мы ничего не забыли. Леша даже спросил, почему у меня такое лицо. Я ответила, что все просто отлично.
  У него не было презерватива, а я давно не пила таблетки, поэтому попросила его выдер-нуться. Леша пообещал и сдержал обещание. Мы занимались любовью не меньше полутора ча-сов, пока у нас не стала ехать крыша и мы не промочили простынь своим потом. Мне не хвата-ло воздуха, судороги от оргазмов чуть не завязали в узлы мои руки и ноги, такое было ощуще-ние. Леша вынул из меня член и кончил мне на живот. На коже его сперма была точно капли расплавленного металла. Заглатывая воздух крупными порциями, он лег рядом со мной, лицом вверх и закрыл глаза. Мне было так хорошо, что я сматерилась во весь голос и укусила Лешу за правое плечо. Он захохотал. Мы закурили, ничего не говоря друг другу.
  Вот уж разрядка, так разрядка.
  Я представила Таню одну в постели и испытала мстительное удовольствие. Ничего по-добного этому она не знала никогда. Я была далеко от нее, невозможно далеко - и дело не в географических координатах.
  
  2
  
  - Как ты поедешь? Ты же пьяный? - спросила я.
  - Я обещал, ничего не поделать, - ответил Леша.
  - Я могла бы и на трамвае, сейчас только половина десятого.
  - Вот именно! Уже половина десятого. Довезу в лучшем виде.
  Он сжал мою руку, наклонился и поцеловал в щеку, потом завел машину. В голове у меня гудело. Я знала, что ночью начнется похмелье. Заранее становилось тошно, однако воспомина-ния о хорошем сексе окупали все.
  Теперь я ехала домой, чистая после душа, расслабленная, не накрашенная, свободная, счастливая. Казалось, даже кожа излучает какое-то сияние. Я была сыта и довольна. Леша это чувствовал и сидел гордый, выпрямив спину и задрав нос. Он никогда не перестанет рисовать-ся, потому что слеплен из другого теста.
  Леша ехал медленно, тщательно соблюдая скоростной режим и правила. Мне стало смеш-но, но я не подала вида, наблюдая его сосредоточенное лицо. Возможно ли между нами что-нибудь снова? Я не знала. Леша ничего насчет этого не говорил, а мне неловко было спраши-вать. Меня бы вполне устроили подобные встречи время от времени. Но это меня... Вопрос в Леше. Мужчины редко удовлетворяются тем, что есть.
  Я настояла на том, чтобы он не провожал меня до подъезда, а высадил на въезде во двор. Леша поворчал, но согласился. Он вышел и открыл передо мной дверцу. Я засмеялась. Помню этот момент. Леша подхватил меня за талию. В одной руку у меня была сигарета, которую я так тогда и не зажгла.
  Мы поцеловались, и я сказала, что пойду. Не стоило передозировать удовольствие на пер-вый раз.
  - Все, счастливо. Созвонимся.
  - Ладно... - ответил он, стоя в темноте возле машины.
  Я пошла в сторону подъезда, мимо оголившихся деревьев, почти скрывавших первый этаж. Вдалеке лаяла собака, визжала сигнализация. Я этого почти не слышала, мои уши были словно набиты ватой. Сигнал, что похмелье приближается. Нужно срочно принять пару табле-ток анальгина (или даже чего-нибудь посерьезней), умыться и спать.
  Перед тем, как свернуть к бетонному крыльцу, я обернулась. Леши не было возле маши-ны, наверное, он уже сидел внутри. Зажглись задние фары. Поблизости в темноте это был единственный свет - фонари как всегда не горели.
  Я обошла лужу. Не потому, что видела ее, а знала, что она на этом месте. Замерзшая. Можно свалиться и костей не пересчитать. Я представила это себе, подходя к ступенькам крыльца, и все еще улыбалась, когда меня схватили.
  Сначала я ничего не поняла. Рука из темноты сомкнулась сзади у меня на шее, стиснула. Я не успела даже втянуть голову в плечи - слишком была расслаблена. Появилась вторая ру-ка. Она-то и не дала мне закричать, хотя я уже собралась. В этой руке было нечто вонючее и резкое. Мокрая штуковина, похожая на кусок свернутой марли, прижался к моему носу и рту.
  Я вдохнула, одновременно осознавая, что поступаю неверно. Неправильно. Он хочет именно моего вдоха.
  Я уснула, вырубилась, исчезла из реального мира.
  
  
  Глава седьмая
  
  
  Головная боль жуткая. Неужели я не приняла таблетку? Куда я дела этот проклятый анальгин, который мне так хорошо помогал?
  Во рту стоит кислый привкус выпитого вина и коньяка. Я выпивала с Лешей. Верное воспоминание: мы встречались.
  Я задумалась, пробуя вспомнить нечто большее, чем просто факт нашей встречи. Там, где должны были находиться яркие сочные воспоминания, лежали какие-то дряблые невзрачные кусочки впечатлений и событий. Все у меня внутри похолодело. Прямо так - типично книж-ный штамп. Оказывается, у меня есть тело, которому опять плохо оттого, что я напилась. И из-за этого ничего не помню. Надо прекращать все эти веселые вечера с выпивкой, иначе в ско-ром будущем не избежать последствий. Не собираюсь превращаться в пьяницу! Да - и хорошо бы ограничить себя в курении. Прямо не продохнуть, легкие забиты воняющей табаком ватой.
  Я не могла вспомнить, как ложилась спать, как проделывала привычные манипуляции с чисткой зубов и тщательным умыванием. Я собиралась принять лекарство и завалиться в кро-вать, чтобы завтра прийти на работу в более-менее приличном состоянии. Неужели это мне не удалось? Что же тогда происходит?
  Я попробовала открыть глаза - и не сумела. Вернее, открыть-то открыла, но ничего не увидела перед собой. На лице что-то было, и оно мне мешало видеть. Я встретила темноту, уперлась в нее взглядом, ничего не понимая и хлопая ресницами. Привычного узнавания своей комнаты, своей кровати, запаха своего дома не появилось. Пахло по-другому. Чужим местом. Опасным, враждебным местом. Вонь похожа на запекшуюся кровь.
  Что у меня на лице? Я задрожала и попробовала пошевелить бровями, но и на них нале-пили нечто непонятное.
  Дернувшись, я сообразила, что не могу двигаться.
  Я не лежу, не могу ничего увидеть, слышу незнакомые запахи и... обездвижена.
  Я не в своей кровати. Я не лежу, а сижу.
  Челюсти примотаны одна к другой, по-видимому, лентой скотча - их не разомкнуть. Следующее открытие заставило меня издать сдавленный вопль, он вырвался без предупрежде-ния, инстинктивно, ударился о зубы и остался во рту.
  Я сидела совершенно голая. Сквозняк трогал мои лодыжки и бедра.
  
  
  Глава восьмая
  
  1
  
  Боль заняла и глазные орбиты. При каждом движении глазами что-то будто давило на них. Так случается с крепкого перепоя или во время гриппа, когда инфекция добирается до каждого уголка тела и повсюду заявляет о себе. Отметив этот факт, я отбросила его как пока несущественный. Я вспоминала, сопоставляла воспоминания, находясь в шоковом состоянии и пока не осознавая всего кошмара моего положения...
  Но черный ужас накатывал. Он походил на огромный шар, тяжелый, холодный. Он при-ближался ко мне из темноты, что простиралась за гранью здравого смысла и нормальной жи-тейской логики.
  ...Я была с Лешей, мы сидели в кафе, затем поехали к нему на квартиру, потому что я за-ранее намеревалась дать согласие, если он предложит с ним переспать. Весь тот день был для меня тяжелым. Я хотела разрядки и получила ее. Мы занимались сексом долго и с наслаждени-ем, вспоминания все наши дни. По дороге я еще размышляла, не попробовать ли нам вновь сблизиться и жить вместе.
  Все это как будто не вызывает вопросов, картины в моем мозгу были достаточно живы-ми. Страх помог реанимировать эти воспоминания.
  Что было потом?.. Я вновь разревелась под той повязкой, которую налепили мне на глаза. Слезы выливались через какие-то крошечные отверстия в складках между скотчем и кожей. Нос заполнили сопли. Я заставила себя прекратить рев, чтобы иметь возможность нормально дышать. Минуту или две я ни о чем старалась не думать и приводила в порядок дыхание. Соп-лей было не так много, постепенно они ушли.
  Вновь я сделала неосознанное движение правой рукой, но она не двинулась. Ее примота-ли к подлокотнику стула, на котором я сидела. То же самое было с ногами - их прикрепили к ножками, наверное, километрами липкой ленты. Я могла шевелить только пальцами. Голову, в свою очередь, зафиксировали так, чтобы я смотрела исключительно вперед, не имея возможно-сти повернуть ее право или влево. Череп удерживали, помимо скотча, какие-то металлические штуки. Возможно, это струбцина.
  Я представила себе, что моя голова находится в зажиме, а тело привязано к стулу и стала выть сквозь зубы. Скотч держал челюсти, залеплял глазные впадины, захватывая волоски на бровях. Поэтому передо мной была темнота.
  Тут я вспомнила слова бомжа о том, что потеряю глаза, испытаю много боли и буду бо-яться. Меня всю заколотило. Потекло между ног, зажурчало на полу под стулом. Моча. Горя-чая. Я ее почувствовала внутренней стороной бедер. Мой ужас, кажется, не знал границ.
  Я сделала открытие. Сиденье имело отверстие, поэтому моча сразу полилась на пол.
  Кто-то все предусмотрел. Дал мне возможность справлять нужду не отлучаясь.
  Я потеряла сознание.
  
  2
  
  Потом я спала, не знаю, как долго. Пробуждение было точно пощечина. Ныла шея, ныли плечи, ягодицы одеревенели. Так хотелось потянуться лежа в собственной постели, глядя на световые пятна на потолке воскресным утром! Быть под теплым одеялом, думать о том, какой впереди хороший день. Лучше всего летний день, пахнущий листвой и прелой землей после небольшого дождя.
  Ничего этого нет и, возможно, не будет никогда. Меня похитили, поместили в какое-то холодное помещение, раздев догола. Вероятно, изнасиловали перед этим. Я чувствовала, что недавно занималась сексом, но как могла определить, что похититель не воспользовался моим беспомощным бессознательным состоянием? Если речь идет только о Леше, нормально... и еще это значит, что с вечера понедельника прошло совсем немного времени.
  Нет, все не нормально!
  Что было после того, как я приехала на его машине к дому? Я напрягала память, так и эдак пробуя докопаться до истины. Я отправилась в сторону подъезда, обходя опасные скольз-кие участки асфальта. Один такой, замерзшую лужу, я обогнула неподалеку от бетонного крыльца. Помню. Я мысленно видела себя, что иду, расставив руки для равновесия. В одной - сумка, другая пустая. Мне хорошо, потому как я выпившая и довольная тем, что удалила дол-гий телесный голод. Тогда еще я вообразила себе, как поскальзываюсь на льду и брякаюсь вверх ногами...
  Дальше этого воспоминания был провал, но у самого края провала я заметила ощущение от прикосновения чьей-то руки к шее, сжатие, вспышку неосознанного страха и попытку за-кричать. Закричи я, Леша прибежал бы на помощь - он не успел в ту секунду отъехать от до-ма. Но я не закричала.
  К моему рту приставили салфетку или платок, или марлю, пропитанную пахучими веще-ством. Эфир или хлороформ. Он меня и вырубил почти мгновенно, лишив воли и сознания. Быстрый и надежный способ справиться с человеком, с женщиной, - погрузить его в наркоз. Ко рту подскочила тошнота, желудок скукожился и заныл, потрясенный этой очевидной мыс-лью. Такая же акция была и у организма в целом. Меня усыпили, говорила я себе. Меня усыпи-ли! Мои губы двигались в такт мыслям, и если похититель видел меня в этот миг, то, наверное, считал, что я тронулась. "Меня усыпили, потом отнесли куда-то. Нет, не куда-то, а в багажник машины, и отвезли неизвестно в какое место". Это я произнесла не только про себя, но и дви-гая, насколько это возможно, ртом. Похититель не заклеил мне губы, не использовал кляп. Так он намекал, что меня никто не услышит, хоть заорись. Кричи, пока не выплюнешь легкие.
  Я снова стала реветь, всхлипывая и желая захлебнуться в слезах и соплях. Мне было хо-лодно. Откуда-то сзади тянуло ветром, кожа покрывалась мурашками при каждом новом дуно-вении. Я дрожала и уже не чувствовала ни пальцев на ногах, ни груди. Пальцы рук двигались свободно, но эта свобода не сулила дивидендов. Я не могла никак повернуть их, чтобы даже просто нащупать край скотча, держащего предплечье на подлокотнике. Липкая лента крепко держала мой живот, обхватывая снаружи боковые стойки стула.
  Ни единой возможности выбраться.
  
  3
  
  Снова сон и снова пробуждение. По моим плечам, шее и груди тек пот. Сквозняк быстро осушал его, и я чувствовала холод. Сглотнула. Во рту сухо. Сердце тяжело бьется.
  Боль повсюду.
  Мне понадобилось помочиться - и я сделала это, не видя иного выхода. Получилось со-всем немного, но мочевой пузырь заныл. Так можно простудиться. Скорее всего, я уже подхва-тила цистит или что-то в этом роде. Скоро дадут о себе знать почки, затем желудок или еще что-нибудь.
  Наверное, мне придется и кишечник опорожнять подобным образом.
  Я думала об этом со стыдом, обидой и ненавистью к человеку, который заставляет меня так унижаться.
  Может быть, тут и весь смысл: унизить меня - раздев, лишив движения, заставив ис-пражняться, словно я животное.
  Что потом? Нет, не нужно думать о "потом".
  Я ничего не хотела знать о будущем, кроме единственного: когда же меня убьют, сделают то, ради чего похитили.
  Интересный вопрос, надо заметить. Ради чего меня похитили?
  
  4
  
  Самое жуткое - неизвестность, полное отсутствие зацепок, которые могли бы как-то прояснить ситуацию.
  Итак, Леша отпустил меня, потому что я настаивала. Почему-то мне не хотелось, чтобы он шел со мной до подъезда и, тем более, до квартиры. Упрямая идиотка! В глубине души я счита-ла, что еще не время для подобных шагов. Я затеяла дурацкую игру, будто мы с ним только-только познакомились и начинаем с чистого листа. Дура! Кто бы на меня ни охотился, он не стал бы ничего предпринимать при Леше. Значит, я сама виновата. Не дай я похитителю тако-го шанса...
  Я открыла глаза и снова уставилась на участок темноты перед собой.
  Надо заставлять мысль работать, пока страх окончательно не овладел мной и не превратил в безмозглую живую куклу.
  Верно - кто-то обращался со мной, словно я кукла. Интересная, однако, мысль. Меня усадили на стул, зафиксировали, чтобы не упала и меня никто не украл. С недавнего времени я чья-то собственность.
  Любопытно, что находится прямо передо мной? Может быть, пластмассовый стол с ку-кольным сервизом: чашки, блюдца, ложечки, чайник? У меня в детстве был такой, розово-красный, я его очень любила и всячески берегла; редко давала даже близкой подружке-однокласснице трогать эту милую маленькую посуду. Со временем, конечно, предметы теря-лись, исчезали без следа, как это часто происходит с игрушками, и каждый раз я горько плака-ла. Каждый раз пропавшая чашечка или ложечка ассоциировались у меня с проходящими го-дами, с тем, как безвозвратно стареет мама, как ее лицо покрывается морщинками, становится все более уставшим, смирившимся.
  Я заплакала снова. На этот раз из-за воспоминаний. Мне было тринадцать лет, когда мама отдала кукольный набор маленькой соседской девочке, вернее, то, что от него осталось: две та-релочки, две чашки и три ложечки. Это подействовало на меня словно самое страшное оскорб-ление, повергло меня в шок. Было очень больно - в тринадцать лет еще плохо справляешься со своими эмоциями. Я ревела тогда всю ночь, но ничего маме не сказала. Я была уверена, что детство кончилось. И почти не ошиблась.
  
  5
  
  Я не имела понятия, сколько времени и как долго сижу на этом стуле в холодном поме-щении. Никто не пришел. Я ничего не слышала, кроме очень далекого, призрачного звука ка-пающей по соседству воды. Мне приходилось гнать мысли о воде, хотя это была немыслимая мука. Во рту пересохло, я не могла толком сглотнуть горько-кислую слюну. Она склеила мне весь рот. Губы покрылись коркой, облизывать их не имело смысла, да я и не могла: челюсти не давал раздвинуть скотч. И глаза - они тоже слипались от грязи, от слез.
  Я стала ненавидеть себя за свою беспомощность и безволие. Я совершила множество ошибок и теперь расплачиваюсь.
  
  6
  
  Я опять кричала, на этот раз громче, отчаянней, я билась на стуле, используя минималь-ную слабину держащих меня пут, пока не поняла, что сейчас снова потеряю сознание. Мне не хватало безумия. Вспышка истерики была кратковременной, но сильной. Помню, я что-то го-ворила в пустоту, уверенная, что мой похититель наблюдает за мной откуда-нибудь. Я умоляла отпустить меня, заверяла его в том, что я буду молчать всю-всю жизнь, ведь никакого дела мне нет до его внешности... и так далее, и тому подобное. Я брызгала каплями густой слюны изо рта, который даже не могла как следует открыть, я шевелила пальцами рук и ног. Я выдувала воздух сквозь сомкнутые зубы и от мысли, как нелепо и жутко это выглядит со стороны, рас-палялась еще больше. Я выла, шипела, дергалась и не могла добиться ничего.
  Сознание осталось при мне. Я закрыла глаза, ощущая, как внутри меня тлеют раскален-ные угли, прямо на моих внутренностях. Боль от их прикосновений растекалась по всему телу. Это был страх, его материальное воплощение. Его можно было потрогать, если бы не мои при-вязанные к подлокотникам руки.
  Снова пришло это. Сумрак. Состояние между сном, явью и потерей сознания. Я спасалась в нем, когда больше никуда не могла деться.
  
  7
  
  Был понедельник девятое ноября, когда меня похитили. Мне удалось это вспомнить, вос-поминания оказались четкими. День начинался плохо, у меня было жуткое настроение, болела голова. В автобусе по пути на работу меня вывели из себя, и я готова была закатить кому-нибудь дикий скандал. Обошлось. Леша успел до меня дозвониться еще до начала работы, мы назначили встречу. С этим все ясно. Я доработала до конца, и меня не задержали, а когда вы-шла из здания, увидела Лешу. Как сейчас помню, он стоял и курил, читая объявления на стол-бе. Я помедлила, поборола искушение убежать, пока он не заметил, однако посчитала, что это глупость. Раз обещала, изволь держать слово. Вечер получился отличным. Я не пожалела. Все шло отлично, пока не случилось это. Наверное, меня схватили по ошибке, намеревались украсть другую женщину. Но попалась я. Не существует причин, по которым меня надо похи-щать. Я была уверена в своей правоте. За меня не получить выкупа, никто из моих знакомых не попадает в категорию богатеев, никто не раскошелится на десятки тысяч долларов во имя моего освобождения.
  Я раздумывала над причинами похищения и прорабатывала различные версии. По край-ней мере, так мне было чем занять мозг, помочь ему бороться с отчаянием и ужасом. Что про-исходит с человеком, когда его похищают с целью выкупа? Преступников, как правило, не-сколько. Это известно большинству обывателей из криминальных хроник. Одни люди сторо-жат пленника, другие работают над выкупом, предъявляют родственникам требования, назна-чают встречу и обговаривают условия передачи денег. Все ясно. О таких вещах говорят сотни, если не тысячи фильмов и телепередач. Похищенный оказывается в каком-нибудь подвале, его приковывают наручниками к батарее, например. Ему завязывают глаза. Ему остается ждать развязки.
  Я сравнивала то, чего нахваталась из телевизора, с тем, что произошло со мной. Никакой реальной связи, кроме самого факта похищения. Я одна неизвестно сколько времени - и, воз-можно, буду сидеть на этом стуле, пока не умру от голода и жажды, предварительно лишив-шись рассудка. Для чего, спрашивается, понадобилось раздевать меня? Привязывать вот так к стулу с дырой в сиденье? Лишать возможности двигаться и даже смотреть по сторонам? Во-просы требовали ответов, и мозг, еще не потерявший способность логически мыслить, выдви-гал одну гипотезу за другой. Впрочем, все они были малоправдоподобные.
  Никому не нужен выкуп. Глупости. Чушь. По-моему, слишком сложно для обыкновенных бандитов, решивших подзаработать. Даже для тех криминальных элементов, которые специа-лизируются на взятии заложников. Подобным образом поступают лишь ненормальные, манья-ки, похитители, насильники, извращенцы, которым нужна сама жертва - объект для вопло-щения собственных фантазий.
  Получается, я и есть кукла, которую кто-то купил в магазине своего больного воображе-ния. Моя догадка недалека от истины. Я стала чьей-то вещью. Пока я нахожусь здесь и раз-мышляю, кто-то готовится поиграть со мной. Что будет, что впереди? Наверняка меня убьют... в конце, после того, как мое тело превратиться в кусок мяса... Изнасилование, увечья, издева-тельства, пытки. Я думала обо всем этом, ощущая, как внутренности сжимаются от ужаса, а из легких словно кто-то выкачивает воздух. Что мне делать? Что я могу предпринять в таком по-ложении? Похититель предусмотрел все мои вероятные шаги к освобождению. Это место было подготовлено заранее; сюда принесли стул, сделанный, видимо, с определенным расчетом, за-пасли скотч и те железки, которые фиксировали мою голову.
  Другая мысль просто чуть не заставила мое сердце разорваться: я не первая. Какие-то женщины были у этого чокнутого до меня, поэтому процедура захвата и определения в камеру смерти отработана до мелочей. Разве нет? Похититель действовал быстро, дерзко, но ни на се-кунду не теряя хладнокровия. Ничего общего с психопатом, который орет с пеной у рта и бро-сает с ножом на всех подряд.
  Я попала к расчетливому убийце, который точно знает, что ему нужно. Такой вывод я сделала после многочисленных попыток докопаться до истины, но не приблизившись к ней ни на йоту. Я по-прежнему ничего не знала, ни до чего не могла дотянуться, исключая вещи и факты, лежащие на расстоянии вытянутой руки.
  Сколько женщин уже сидели на этом стуле? Желудок мой сжался, но рвоты, конечно, не было. Спазм прокатился по пищеводу до горла. Во рту только стало чуть больше слюны, кото-рую я проглотила.
  На моем месте наверняка сидела мертвая женщина, чьих останков никогда уже не найдут.
  Опять легкое скольжение во мрак беспамятства.
  Я хочу домой. Я хочу, чтобы все это кончилось. Пусть он меня отпустит.
  
  8
  
  Видение было реальным, вещественным, сочным. Я иду по улице, а рядом шагает Леша. Мы о чем-то болтаем и едим мороженое на палочке. Мне точно известно, что мы уже начали новую жизнь, оба мы вышли на старую орбиту, намереваясь совершить еще одно путешествие. К чему оно нас приведет?
  Леша рассказывал анекдоты, старющие, несмешные, однако я не обращала на это внима-ния. Мне было комфортно и безопасно. Впрочем, недолго.
  В следующий миг, повернувшись, я увидела, что у Леши нет лица. На его месте зиял чер-ный провал, из которого раздавался гулкий смех. Я закричала. Провал расширялся, поглощая тело Леши, оставляя на месте сожранной плоти только тьму. Леша исчез, а тьма начала пожи-рать весь мир вокруг меня. Я пробовала бежать, но не могла.
  
  9
  
  Перебирая без конца в уме события того понедельника, я почувствовала, как мое сознание покрывается трещинами. Надо это прекратить, иначе я сойду с ума. Толку от моих умствова-ний нет ни малейшего. Если ничего не делать, можно свихнуться, но если заниматься чем-то однообразным без надежды на что-то другое, безумие придется еще быстрее.
  Что делать? Миллион раз я уже повторила этот вопрос.
  Я снова думала о времени. Понедельник, девятое ноября. Я спала много раз, придавлен-ная стрессом, страхом, чувством безнадежности. Пробовала таким образом спастись внутри се-бя, найти надежное укрытие, чтобы отрешиться от происходящего. Несколько раз теряла со-знание, видимо, на долгий срок. Я не могу сказать, прошли сутки или нет. А может, пролетели уже не одни? Несколько дней? Чувство голода успело слегка притупиться, как бывает при зна-чительном воздержании, но жажда была чудовищной. Пожалуй, она являлась сейчас самым главным моим мучителем. Я мечтала о воде, я согласилась бы на грязную, тухлую, воняющую, только бы пить. Телу нужна влага. У меня болело все тело, каждая мышца, каждая кость. Если бы не путы, я бы давно упала на пол и умерла, счастливая от того, что сидеть больше не нужно. Я не буду сидеть больше никогда, ни при каких обстоятельствах... если только вернусь на сво-боду!
  Я утомлена, но еще не измождена, в организме сохранились запасы энергии. Помимо жажды был голод - серьезная угроза. Я уже чувствовала, как скотч, схватывающий мой жи-вот, немного ослаб. Из-за того, что живот втянулся. Хорошо это или плохо? Ну что мне толку от такого послабления? Вот если бы руки или ноги удалось сдвинуть с места!..
  Много времени. Очень много времени. Оно продолжает течь, идти, бежать, мчаться. Я начала бормотать что-то, неразборчиво, и не понимала, что эти звуки издаю я.
  Почему он не приходит? Пусть уже начнет свою игру, начнет и закончит. Я быстрее умру от неизвестности и одиночества. Наверное, он этого и хочет. Привязанности. Чтобы я всякий раз при его визите умоляла его остаться. Он психопат. Ублюдок. Тип с наследственными нарушениями психики. Вероятно, я детстве он хотел быть девочкой и играл в куклы втайне от матери, а сейчас воплощает свои стремления и грезы вот таким способом. Отрывает куклам головы, руки и ноги.
  Он не дождется, что я буду умолять его о чем-то! Я сказала это себе и испугалась. Почему я так уверена? Я не имею понятия, что он задумал сделать со мной. Кем я буду после всего? Чем я буду после всего?
  Невыносимо было об этом думать, но я заставляла себя, считая, что так я морально подго-товлюсь к будущему. Глупый расчет.
  Думать, безусловно, необходимо. Мозг - единственное, что мой похититель не смог по-работить. Я мыслю, значит существую. На латыни "Cogito ergo sum" - я помню из универси-тетского курса. Для меня это была в те минуты абсолютная истина.
  
  10
  
  Холод. Иногда он был еще более жесток, чем голод или жажда. Я погружалась в дрему и просыпалась, по ощущениям, через десять-пятнадцать минут потому, что сквозняк вытягивает из тела жалкие крохи тепла. Кажется, у меня уже не было ни бедер, ни ягодиц. Промежность болела, болевые импульсы поднимались вверх, к мочевому пузырю, а там боль превращалась в невидимую крысу, которая прогрызает себе путь через мои внутренности.
  Холод. Пальцы на ногах, несмотря на то, что я постоянно двигала ими, онемели, так же, как лодыжки. Из-за стягивающего икры скотча кровь не могла в полном объеме доносить кис-лород до клеток. Вполне возможно, скоро начнется отмирание тканей. Я лишусь ног. Гангрена поползет вверх, от пальцев к коленям и бедренным костям. Никто ко мне не придет. Через не-сколько лет, в лучшем случае, некие люди наткнутся на женский скелет, сидящий на стуле. То-гда мне уже будет все равно, меня не будет доставать сквозняк, голод, боль, онемение. Как хо-рошо!
  Пальцы рук имели большую подвижность, и я пыталась хоть как-то разогнать кровь ими, но понимала, что это не поможет. Я вошла в знакомую сумеречную зону. Я слышала исходя-щую от меня вонь. Однажды я почувствовала необходимость опорожнить кишечник, и теперь не помню, когда это случилось. В помещении, где я находилась, жутко воняло. Воняла я, воня-ло моим потом, мочой, страхом, воняло дерьмом. К этому я почти привыкла. Сидя в сумраке ты не очень-то обращаешь внимания на такие мелочи. Ерунда, честное слово. Вонь - ерунда.
  Внезапно я задрожала. Во мне не осталось тепла. Никакого, ни на грош. Меня трясло. Я бы стучала зубами на все помещение, если бы не скотч. Я чувствовала даже, как трясется моя грудь.
  Истеричный приступ смеха. Я хохотала, корчась в агонии, хотя не могла ни на сантиметр изменить положение тела. Я выдувала сквозь сомкнутые зубы воздух, а рот переполняла го-речь. Из голодающего тела выходил ацетон, печень выбрасывала в желудок желчь, которая поднималась по пищеводу и попадала на язык. Сердце, не получающее подпитки в виде калия, билось неровно и даже будто бы останавливалось на миг, стоило мне поднапрячься. Да, время шло, а я таяла словно свечка.
  Я смеялась, хотя со стороны это, наверное, выглядело жутко. Казалось, в комнате душили человека, который пытался глотнуть воздуха, в то время, как его горло сжимали все сильней. Я бы не хотела умереть от удушения. Дайте мне порцию яда, только мгновенного. Не хочу боль-ше мучиться.
  Я смеялась. Мои губы между двух вертикальных полос скотча вывернулись наружу и, ве-роятно, походили на два куска залежалого мяса. Я уже не чувствовала и их. На губах лежал слой грязи и засохшей слюны. Отсмеявшись, я принялась орать. Я собрала всю силу, оставшу-юся решимость и отчаяние. Крика все равно не получилось. Из моего рта вылетал все тот же кошмарный звук. Когда у меня заболело горло, я опять лишилась сознания. Иначе бы не смогла остановиться.
  
  
  Глава девятая
  
  1
  
  В какой-то момент мысли приобрели ясность. Я выскочила из темноты в серость, а потом в зону, где для меня существовали запахи и звук. Я не потеряла способность к слуху и обоня-нию.
  Свыкнувшись с болью во всем теле и даже отмечая, что она как будто стала меньше, я си-дела и вдыхала прохладный воздух. Дерьмо и моча чувствовались не так явственно. Вонючий пот покрывал кожу многослойной невидимой коркой. Я не думала о нем, потому что не видела в этом смысла.
  Я анализировала то, как воспринимаю окружающее. Видимо, мне удалось преодолеть кризис, вызванный голодом, и организм частично приспособился. Я читала, что так бывает с теми, кто решил заняться голоданием. Примерно, на третий-четвертый день тяга притупляется и становится не так некомфортно. Сознание становится ясным, а мысли кристально чистыми. Это правда. Нечто подобное я начала испытывать выйдя из очередного обморока, длившегося, по моим прикидкам, не меньше трех часов.
  Странно, но теперь мой слух обострился. Я слышала, как тихо капающая в соседнем по-мещении вода гремит словно колокол. Она падала на какую-то железку. Я улавливала вибра-цию этого металлического предмета, размышляя над тем, что мне дает новая способность. По-жалуй, ее можно использовать только для одного - "просканировать" ближайшее простран-ство. Может быть, мне удастся услышать нечто помимо звука капель? Информация, вот в чем я нуждалась больше всего. Информация является оружием, даже для людей, оказавшихся в таком положении.
  Я вслушивалась, стараясь переключиться на что-то другое, кроме звука воды. Меня не ожидало ничего хорошего. Видимо, я находилась под землей, либо в помещении, тщательно изолированном от внешнего мира. Ничего. Ни голосов, ни рева автомобильных моторов, ни грохота трамвайных колес по рельсам. Надо мной тоже ровным счетом ничего не происходило - например, если бы я сидела в подвале, то иногда до меня доносились бы глухие удары ног в половицы. Во всяком случае, если это и подвал дома, то дом нежилой.
  Это плохо. Я нахожусь в полнейшей изоляции. Даже если бы я имела возможность кри-чать во весь голос, меня бы не услышали. Похититель отлично рассчитал условия моего содер-жания, отсек любые возможности воспользоваться одиночеством. То, что я до сих пор одна, означало, что он уверен: пленница не убежит. С другой стороны, он может наблюдать за мной в какое-нибудь отверстие в стене или дверной глазок. Или установил видеокамеры. Нет, ви-деокамер здесь нет. Ему пришлось бы следить за ними, к тому же, я слышала где-то, что они издают при работе определенные шумы. Я бы их уловила.
  Но как насчет крошечных шпионских камер?.. Я не знала. У меня стала болеть голова. Несколько минут назад я радовалась тому, что до сих пор не теряю способность думать и ана-лизировать. Сейчас на меня снова навалилось привычное отчаяние. Стоило подумать, что ма-ньяк сделает со мной, как срабатывал невидимый переключатель, - и я становилась дрожа-щим от ужаса животным, готовым на все. Во мне уже не было решимости отстаивать соб-ственное достоинство.
  Я не желала умирать. Контржелание. Не умирать! Ради этого я готова подчиняться.
  Вдохнув всей грудью, я попыталась удержать плач, но не сумела. Опять сидела и всхли-пывала, дрожа. Мне никак не удавалось успокоиться, в голове кружился какой-то темный хо-лодный вихрь, и хотелось сойти с ума, чтобы ни о чем не думать.
  
  2
  
  Чем дальше, тем хуже... Наверное, меня зовут Людмила Прошина... С другой стороны, вероятно, меня никак не звали, никак не зовут... Я вещь. Я заброшена в кладовку, потому что ко мне потеряли интерес...
  Я очнулась, но не открыла глаз, потому что не имело смысла. По мне что-то ползло. По правому бедру. Нечто маленькое, многоногое, неторопливое. Это существо знало, что я не причиню ему вреда. Я напряглась. Ползущее создание замерло. Удивительно, но я ощущала каждую его лапку - кожей на бедре. Мне казалось, что она сделалась как язык, с таким же ко-личеством рецепторов. В качестве компенсации за зрение у меня стали развиваться обоняние и осязание, а также слух, который пока ничем не мог помочь.
  По бедру полз таракан, видимо, крупный рыжий пруссак. Я представила себе его внеш-ний вид и ощутила шевеление в желудке. Я хотела съесть эту тварь, запихнуть в рот и сжевать, потом проглотить, использовать его питательные вещества. Еще в школе нам объясняли, что насекомые - это кладези чистого протеина. Насекомых преспокойно употребляют в пищу в Юго-восточной Азии, это отличный источник белков, который мне бы не помешал.
  Таракан пополз дальше. Вверх. Я подбадривала его мысленно, чтобы он добрался до мое-го рта. Вряд ли я сумею схватить его, но приятно было думать, что я тут не одна. Пусть попол-зает по мне еще.
  Я вспомнила, что когда-то, в другой своей жизни, боялась любых насекомых тварей. В детстве могла устроить дикий вой по поводу залетевшей в комнату бабочки, а уж если на руку садилась стрекоза или лесной клоп, истерика была обеспечена.
  Но разве речь идет обо мне?
  Странно. Таракан, ползущий по телу, стал почти родным.
  - Ползи, - сказала я своим новым способом. - Ползи, родной. Вверх.
  Он опять остановился. Видимо, его привлекала грязная, липкая потная кожа. Таракан пи-тался ею, моим ужасом, выделениями, кожным салом.
  Я судорожно вздохнула, и от этого мое сердце болезненно забилось.
  - Ползи куда-нибудь! - прошипела я.
  Таракан послушался, перебрался на живот и прошел под обвисшей лентой скотча. Об-висшей... Я раньше не думала, что мои путы не так серьезны и прочны, как могло показаться. Скотч рассыхается, на него садится грязь, пыль.
  Думай! Чем это мне поможет? Думай.
  Таракан быстро добрался до моей груди и пополз по ложбинке, где выступала грудная кость. Я знала, что он ступает по этой кости, прикрытой сверху слоем истончившейся кожи. Насекомое опять задержалось, и я застонала. Схватило живот, где-то ниже желудка возникло жжение. Чем я буду испражняться, если в кишках уже ничего не осталось? Я хотела есть, меня мучила жажда, я находилась на пороге смерти. Голод тяжелым камнем все сильнее давил на внутренности. Внезапно мне захотелось вложить в свой вопль все оставшиеся силы и не пере-ставать кричать, пока порядком ослабшее сердце не остановится.
  Казалось, мимо меня летели не часы, не шли дни, а мчались недели.
  Я умираю, подумала я, улавливая увеличение сердечного ритма. Каждый удар отдавался в теле словно в пустой бочке.
  - Ползи родной, - прошипела я, толком не зная, для чего мне это мерзкое создание.
  Нет - не мерзкое создание, а мой единственный друг! Мне уже не хотелось его съесть. Мысленно я пробовала установить с ним контакт, выяснить, о чем он думает. Хорошо ему в эти минуты или он озабочен домашними проблемами? Изменяет ли он жене? Сколько у него детей? Десять тысяч? Двадцать?
  В следующее мгновенье я сказала себе: "Если не перестанешь, ты свихнешься! Заткнись!"
  Что там насчет скотча? Я не могла вспомнить. Все воспринимала через какую-то пленку, отделяющую меня от истины на пару сантиметров. Будто плавала я неподалеку от поверхности воды, но не в силах была всплыть, чтобы глотнуть воздуха. Я представила, как мою ногу удер-живала стальная цепь, прикрепленная к чему-то на дне этого жуткого водоема.
  О чем думает таракан? О чем думаю я? Как меня зовут?
  
  3
  
  Это начинало надоедать - постоянное погружение в обморок и кратковременное пребы-вание в нем. Впрочем, кратковременное ли? Неважно. Уже совершенно неважно.
  Моему носу стало щекотно. На нем что-то было. Оно двигалось. Я сидела не шевелясь, мне даже не приходилось прилагать усилий к тому, чтобы не производить движений. Похити-тель избавил вашу покорную слугу от этого тяжкого труда. Меня примотали к стулу с дырой в сиденье скотчем за двадцать пять рублей моток.
  Я вспомнила о таракане. Оказывается, он все еще тут. Он добрался до моего носа, совер-шил своего рода подвиг, покорив головокружительную вершину. Его собратья могут гордить-ся. Стоят, наверное, где-нибудь в стороне и наблюдают в крошечные бинокли.
  Боль. В мочевом пузыре точно перекатывалось раскаленное толченое стекло, промеж-ность высохла, я чувствовала, что там у меня просто кусок сушеного мяса. Правильно - зачем она мне, если я скоро умру?.. Я засмеялась, автоматически шевеля пальцами рук и ног. В этом занятии есть очарование, могу поспорить с кем угодно...
  Постепенно я переходила в какое-то иное состояние тела и разума. Даже сквозняк пере-стал меня беспокоить, мысли текли, в основном, плавно. Эмоции все меньше выходили на свет, всплески были, но не такие яростные, как раньше. Отмирала часть моей личности, может быть, отмерла уже давно и безвозвратно.
  Что еще меня ожидает? Я обратилась с этим вопросом к моему другу. Должно быть, неле-пая картина, сюрреалистическая бредятина: связанная голая женщина, а на кончике носа у нее таракан. Он, конечно, отказывался со мной разговаривать. Наверное, даже не знал, что я еще жива.
  Таракан обследовал мой нос, переползая с места на место, а мне было ужасно щекотно. Я пошевелила носом. Таракан переполз на переносицу, остановившись у границы куска скотча. Нет, дружочек, подумала я. Нам с тобой не о чем говорить. Исхитрившись подогнуть верхнюю гугу и выпятить нижнюю, хотя это и было больно, я дунула. Таракан исчез. Взлетел вверх и пропал.
  Вот теперь я опять совсем одна... Еще была мысль о скотче, но сейчас ее было еще труд-нее поймать, чем раньше. На нее налезало что-то другое, аморфное, пугающее, нелогичное. Мне показалось, что это призрак приближающейся смерти. Хорошо бы. Побыстрее.
  Я собиралась как-то подстегнуть мыслительный процесс, собрать воедино все, что я знаю о своем похищении, о том, к каким выводам я пришла, но ничего не получалось. Я сидела в кататонической неподвижности. Не было сил даже двигать пальцами. Кажется, наступила ста-дия опасного физического истощения.
  Для меня было важно думать. Но я не могла.
  
  4
  
  Только боль и неудобства давали понять, что мои тело и разум по-прежнему существуют. Выходит, я по-прежнему жива.
  Втянув носом воздух, я поняла, что простудилась. Дышать становилось все труднее из-за соплей, уровень которых в носу все увеличивался. В горле разгорался очаг боли, было чувство, что мне ободрали наждаком заднюю стенку ротоглотки. Вдобавок к этому стало болеть мягкое небо. Навалилось все сразу, оставалось дождаться ломоты в мышцах, как бывает при гриппоз-ной инфекции.
  В другом мире, где я носила одежду, пользовалась туалетом и ела всякую чушь, я всегда болела по одному сценарию. Сначала начинала раскалываться голова, потом тело охватывала боль, ломота вплоть до трясучки, меня морозило от малейшего движения воздуха. Затем опуха-ло мягкое небо, не дающее мне спать, а затем приходил и насморк. Я выключалась из повсе-дневности напрочь, но продолжала ходить на работу и выполнять свои обязанности. Мой ра-зум прятался в глубокую нору и смотрел оттуда, ни на что не реагируя. Я ненавидела болеть. Там, в другом мире, я считала, что болезнь отнимает мое время, унижает, изнуряет, вяжет по рукам и ногам.
  Я страдала физически и морально, даже будучи полной сил. Можно себе представить, чем простуда обернется для меня здесь. Болезнь только набирает обороты, вспышки ее ярости и безумия впереди. Следующие сутки будут как никогда тяжелы, и, скорее всего, мне их не пе-режить.
  Было в этом только одно утешение: впав в бредовое состояние, вызванное, скорее всего, гриппом, я больше не приду в сознание. Моя смерть будет незаметна и без боли. Надеюсь.
  Вероятно, это и есть выход из положения.
  
  5
  
  Ничего вокруг меня не изменилось за последние часы, а мое состояние все хуже и хуже. Ломоты - что странно - нет, зато жутко болит горло. Из носа течет, и я даже не в состоянии облизнуть губы. По крайней мере, они немного увлажнились, хотя ума не приложу, откуда в моем организме влага.
  Я напрягаю ослабшие мускулы руки и ног, пытаюсь выгибать спину. Я добилась только одного - спина уже не так сильно прилегает к перекладине на уровне лопаток. Когда меня привязывали, под кожей на бедрах, ягодицах и туловище было больше жировой ткани. Теперь я чувствовала себя свободней, хотя скотч по-прежнему мертвой хваткой держал руки, ноги и голову.
  Несколько минут активных упражнений меня вконец измотали. На коже выступил густой вонючий пот, его запах лез мне в ноздри, еще не до конца забитые соплями. Я сдувала то, что попадало мне на губы, но все равно капли ползли по подбородку и падали на грудь.
  Остановившись, я долго вдыхала и выдыхала, собираясь с силами. Скотч во многих ме-стах рассохся, думала я. Это первое. Второе... пот наверняка способствует размыканию кожи и липкого слоя ленты. Разве нет? Мне надо воспользоваться этим, пока я в состоянии что-либо делать. Если в результате движений мне удастся вспотеть еще больше, то это будет победа. Главное - не останавливаться. Просто и ясно.
  Я перестала чувствовать голод и жажду, или просто внушила себе не обращать на них внимание. Пусть отправляются куда подальше, у меня на повестке дня уйма других дел. Неко-гда.
  Я решила двигаться и понемногу растягивать скотч. Теперь, правда, мне приходилось бо-роться не только с обычной болью от долгого неподвижного сидения, но и с простудой. Возду-ха не хватало, приходило втягивать его через плотно сжатые зубы. Попутно я старалась разо-мкнуть челюсти, чтобы липкая лента хоть немного дала мне свободы. Много минут прошло, прежде чем я в полуобморочном состоянии остановилась. Кровь под черепной коробкой пуль-сировала. Мозг сокращался точно большое дополнительное сердце, словно он взял на себя функцию по перекачке крови.
  У меня поднялась температура, я чувствовала бегущий по жилам с бешеной скоростью жар. Отчасти это хорошо. Нужно пропотеть. Заставить кожу выделять хоть что-то.
  У меня нашлось занятие, и была благодарна тому, что так экстремально сбросила вес. Об этом я думала совсем недавно, но не могла найти нужное направление для мысли. Пусть живот опал и груди обвисли, пусть я стала похожа на скелет - я буду рада, если это поможет мне освободиться.
  Кажется, возникли некоторые подвижки. Я могла теперь разводить челюсти на несколько миллиметров. Это победа! Она далась мне нелегко - я была на грани очередного обморока, если не первого в жизни сердечного приступа, - но я ощущала триумф. Ни больше, ни мень-ше.
  Не обращать внимания на боль! Тренировать мысль, двигаться! Только так можно сохра-ниться.
  Пришла другая мысль, отрезвляющая. Для чего? Рано или поздно появится похититель. Он не будет счастлив, заметив, что пленница продвинулась на пути своего освобождения не-позволительно далеко, что она вообще осмелилась этим заниматься... Затем наверняка после-дует жестокое наказание, ограниченное лишь единственным - фантазией исполнителя. Стоит задуматься, правильно ли я поступаю.
  Вернулся страх, жгучий, необузданный, подталкивающий меня к бездонной пропасти полнейшего распада. Я напрягла руки и ноги, стремясь всеми силами оторвать их от стула. Мои ягодицы теперь почти свободно отрывались от сиденья. Полоса скотча, которая была на животе, вовсе мне не мешала. Я плюхнулась обратно, не добившись почти ничего. Руки и ноги по-прежнему в плену. Да еще голова. Не помогает освободить ее даже то, что волосы стали скользкой, пропитанной потом и грязью паклей. Железная штуковина и скотч хорошо выпол-няли свою работу.
  Многие женщины пытались делать это до меня - освобождаться от пут. Некоторым, ве-роятно, везло больше, чем мне. Например, они освобождали руки, если допустить, что похити-тель просчитался и не примотал предплечья плотно. Что дальше? Пленница долго сражается с головными и ножными путами, а когда наступает долгожданный момент освобождения - при условии, что она не упадет в обморок от слабости, - обнаруживается, что ноги не могут идти. Кровоток в конечностях нарушен, они просто не в состоянии удержать вес тела. И это не все. Пленница без одежды, измождена голодом и жаждой, она идет к двери и обнаруживает, что та намертво закрыта. Все напрасно. Ей придется умереть здесь, в холодной комнате, на грязном полу.
  Я думала об этом и рисовала в уме живые и кошмарные картины. Мне ничего не извест-но. У меня нет ни крупицы нужной информации. Моя борьба бессмысленна. Мысленно я кри-чу. Тьма окутывает меня, доказывая, что я права. Лучше всего смириться. Возможно, тогда он не будет убивать меня долго и мучительно.
  От моего чувства триумфа ничего не осталось, точно его вымело из меня порывом ура-ганного ветра. Осталось грызущее назойливое отчаяние. Страх смерти. Боль.
  Мне казалось, я давно мертва.
  
  6
  
  Ну когда же он придет? Я не могу больше ждать. Дайте мне умереть, пожалуйста...
  
  7
  
  Кто-то, наверное, спешит мне на помощь. Не может и быть по-другому! Какая же я дура была - смешно вспомнить.
  Меня идут спасать. Группа захвата уже проникает в помещение. Вот я слышу их короткие реплики...
  Идите, спасите меня! Я прошу.
  
  8
  
  Я хочу позвонить маме. Можно?
  Как? Я не помню... Умерла? Нет... Почему мне не сказали? Мамочка...
  
  9
  
  Я ревела постоянно, даже не отдавая себе в том отчета, и слезы частично расклеили ниж-ний край полосы скотча, который прилегал к скулам. Я заметила небольшое призрачное пят-нышко света, когда скосила глаза вниз. Сначала подумала, что мне кажется. Галлюцинация, не больше. Я ведь даже не помню, как выглядит свет. Часть мозга, в которой хранилось это вос-поминание, кажется, приказала долго жить.
  Нет, пятнышко света все-таки есть. Выходит, я сижу не в полной темноте, как раньше ду-мала. Комната не целиком изолирована - ну хотя бы вспомнить про непрекращающийся сквозняк. Липкая повязка на моих глазах стала отходить. Немаловажно и то, что похититель лишь закрыл мне глазные впадины, а не приклеил скотч к векам. У меня есть крохотный шанс движениями мускулов на скулах расширить образовавшийся зазор.
  Этим я и занялась в безумной надежде, что скоро смогу видеть хотя бы часть моей камеры смертников. После очередного долгого то ли обморока, то ли сна, я пришла в себя немного по-свежевшей. Сопли не текли, зато забили нос напрочь. Пришлось приложить усилия к тому, чтобы расширить расстояние между челюстями. Скотч поддавался, растягиваясь, хотя и мед-ленно. Борьба с ним отнимала много сил. Я дышала через рот, внутри которого лежал сухой распухший язык. Я старалась не думать пока об этой проблеме. В прицеле - повязка.
  Прошло еще немного времени, мышцы лица стало водить судорогой, и мне пришлось остановиться. Я дышала через рот, чувствуя, как тяжелый липкий пот еле-еле ползет по шее и груди. Чего я добилась? Чтобы сделать ревизию, пришлось подождать, пока не успокоится сердце. Его стук доводил меня до изнеможения.
  Ладно, подумала я, в любом случае мои усилия не напрасны.
  Я открыла глаза и увидела, что справа скотч отклеился от скулы сильнее, чем слева, обра-зовав зазор треугольной формы. Я начала вглядываться в дырку, затаив дыхание. Кровь долби-лась в висках, мешая сосредоточиться, и мне стоило чудовищных усилий направить свое вни-мание на то, что я вижу.
  Долго не удавалось определить, что предстало перед моими глазами. Откуда-то в мою ка-меру проникал тусклый серый свет, в котором я различала часть кирпичной стены, находящей-ся примерно в полутора метрах от меня. Когда мозг распознал картинку, я задрожала. Казалось, я не видела перед собой ничего, кроме темноты, уже не один десяток лет. Ощущение по уров-ню накала было не слабее первой вспышки ужаса, который посетил меня в первые минуты.
  Кирпичная стена и под ней полоса стыка, где она смыкается с полом. Я напрягла зрение, стараясь уловить как можно больше деталей. Пол закидан кирпичной крошкой и песком, я да-же различила темные катышки пыли, похожие на притаившихся в тени мышей.
  Мои догадки верны. Я нахожусь в каком-то нежилом, или бывшем жилом помещении, больше всего похожем на подвал. Тут никто ничего не хранит, потому что я не улавливаю за-пахов, не слышу передвижений крыс, разыскивающих еду. Все это время мне компанию со-ставляла только каплющая вода в соседнем помещении и таракан. Мысль о таракане вдруг взбудоражила меня. Как я не подумала об этом раньше? Тараканы - насекомые, которые не могут долго жить без пищи. Они не поселяются там, где нечем поживиться. Я верно рассуж-даю? Безусловно. Иными словами, визит таракана мог означать, что поблизости есть жилье, а может быть, здание обитаемо.
  Если, конечно, это не обыкновенный жук, попавший в подвал из своей подземной норы. Нет, не жук, подумала я, сейчас все насекомые, не живущие в домах, спят. На дворе ноябрь ме-сяц!
  Я вздохнула, отмечая, что сердце как будто намеревается покинуть мою грудь и вылететь из горла. Сглотнула чем было, и в горле зашуршало. Там все высохло, превратившись в пыль-ную мятую бумагу. Язык все увеличивался в размерах. Сопли, забившие нос, не текли, да и их самих было мало. Появился кашель, но он затих спустя полминуты, оставив после себя боль в простуженном горле.
  Я отдавала себе отчет в том, что умираю. Очень просто и доходчиво намекал мне на это мой истощенный организм, он устал бороться.
  Просто и доходчиво... Было уже не так страшно. Когда-то мне было что терять, когда еще существовала моя личность, а теперь почему я должна бояться? В моем положении смерть - конец всему этому кошмару. В книгах герои часто благодарят смерть зато, что она избавляет их от страданий. Не то что бы я не верила этому, просто раньше не заостряла внимания. Уми-раю... Как хорошо! Незаметно для себя я стала думать о смерти так, словно мне скоро предсто-яла поездка в какое-то потрясающее место, где я отлично проведу время с подругами и не буду забивать себе голову ерундой. Я предвкушала наступление смерти. Это значило, что еще не-много и я перейду точку без возврата - и лучше бы побыстрее. Если похититель вернется, он уже ничего мне не сделает.
  Вероятно, я не смогу освободиться до его прихода. Надо смотреть на вещи здраво, надеж-да только обманывает. По крайней мере, я умру с удовлетворением от проделанной работы. Никто не скажет, что я не сопротивлялась.
  Я посмотрела сквозь зазор под скотчем. Кирпичная стена и часть пола, освещенные туск-лым светом, падающим откуда-то сзади и сверху. Свет указывает на то, что сейчас день.
  Я только сейчас сообразила, что мои лодыжки находятся на весу, они не касаются пола. Следующие пару минут я потратила на то, чтобы попробовать дотянуться до него. Напрасно. Ножки стула были слишком высокими. Я мысленно в который раз прокляла подонка, который сотворил со мной такое.
  Таракан, жук или просто моя галлюцинация - это ничего мне не дает. То, что я вижу ку-сок стены, тоже ни на что не годная информация, я не сумею никак ее использовать. Пора с этим заканчивать. Лишиться сознания оказалось легко, я почти научилась сама это делать. Во тьме было уютно.
  
  
  Глава десятая
  
  1
  
  Я не понимала, что вокруг меня происходит. Я упустила что-то важное, нечто, имеющее принципиальное значение для моей жизни.
  Мне даже показалось, что загорелся яркий свет, его призрак возник в зазоре между скулой и отклеившимся скотчем.
  Он пришел. Он наконец-то здесь. Мой долгожданный похититель.
  Он здесь.
  Я сидела, напрягшись, и пыталась сообразить, чем он занимается. Связь с телом была пло-хой, словно сигналы от мозга с трудом пробивали себе дорогу по нервам. Я стала почти что бесплотным духом. В чем дело? Через какое-то время до меня дошло. Человек, сидящий, по-видимому, на корточках сзади и чуть в стороне от стула, убирал засохшее дерьмо. Я слышала, как по полу скребет пластмассовый совок. Не может быть! Первое, чем он занялся - это убор-ка? Я не могла пошевелиться, в голове крутилось в бешеном ритме все, что я передумала за по-следнее время, все, что узнала, все мои планы, надежды, неосуществленные и неосуществимые мечты... Похититель никуда не спешил, соскребая с пола мои испражнения и не говоря ни слова. Я тоже молчала, словно мы нарочно договорились и затеяли игру.
  Я открыла рот - на те несколько миллиметров, что удалось отвоевать у повязки из скотча - промычала нечто невнятное. Даже не так - изданный мною звук походил просто на хрип. Половина рта была занята распухшим от жажды языком. Губы стали резиновыми. Но все это не имело значения. Я знала, что мне надо как-то к нему обратиться. Это необходимо. Как-то привлечь внимание.
  И попросить его отпустить меня домой.
  Я перенапряглась, ощущая сильное головокружение. Совок перестал елозить по полу, невидимка поднялся и пошел куда-то. Под его ботинками хрустели кирпичные крошки. Я сно-ва слышала каплющую воду, но звук был гораздо громче. Значит, похититель открыл позади меня дверь.
  Я, наконец, сообразила, что успела повторить раз двадцать или тридцать. "Пить!" На са-мом деле из моего высохшего рта вырывалось только нечто напоминающее "П-п-э-э-э"...
  Человек вышел в соседнее помещение. Шаги отдалились. Я напрягла слух, но не могла добиться прежней остроты. В уши словно залили парафина.
  - Пить, - снова сказала я, насилуя надсаженное ноющее горло. - Пить дайте...
  Где-то грохнула дверь. Порывом ветра до моих ноздрей донесло запах стылой земли, не той, что покрыта снегом, но уже порядком промороженной ноябрьской стужей. Угнездившаяся во мне простуда сразу дала о себе знать. По мышцам побежала рвущая и одновременно сдавли-вающая боль, потом появились озноб и жуткая тряска. Крик застрял в глотке. Вселенная качну-лась, на этот раз по-настоящему, и мне привиделось, что я сижу на детской карусели, которая разогналась с непозволительной скоростью.
  Я начала реветь, сопеть, кашлять, чувствуя, что уже не хватает кислорода, и тут же пыта-ясь побороть страх, мешающий мыслить. Ума не приложу, как можно было заниматься двумя противоположными вещами.
  Смерть не приходила, решив дать мне отсрочку согласно каким-то своим планам. Пока что я ни жива, ни мертва, а болтаюсь где-то между двумя мирами, словно призрак. Ясно одно - какое-то время я буду общаться с похитителем, испытывая на себе его власть. Мне нужен контакт с ним, контакт любой ценой... Что я могла сделать, чтобы заставить его слушать меня. Я сидела и думала, что он никогда больше не придет, но ошиблась. Вновь отворилась невиди-мая дверь, и человек направился ко мне. В промежности у меня возникла боль, я хрипло засто-нала, но вряд ли он услышал. По его движениям и неторопливости можно было понять, что мои страдания и жалкие попытки привлечь к себе внимание ни к чему не приводят.
  Он поставил на пол нечто металлическое, и я поняла по звуку, что это емкость с водой. Наконец-то! Я буду пить, даже если от первого же глотка умру. Пить. Пить.
  Снова проклятая тьма.
  
  2
  
  Он опять что-то делал, на этот раз непосредственно со мной. Думай, сказала я себе. Это сугубо телесное ощущение, тут не надо особенно напрягаться. Просто определить.
  Я определила. Человек обмывал меня снизу губкой, используя круглое отверстие в сиде-нье стула. Там я была грязной, воняла мочой и дерьмом, и он решил убрать это. Будь я в силах, я бы расхохоталась - от удовольствия. Не в силах принять этот факт сознанием, я отдалась на волю обыкновенных телесных ощущений. Губка опускалась в теплую воду, впитывала влагу и продолжала работу, прикасаясь ко мне, оживляя и избавляя от скверны мою плоть. Никакого стыда или страха. Мне было хорошо. Я плакала всухую, совершенно не понимая почему. Наверное, в какой-то миг я любила этого человека безотчетной любовью животного, о котором иногда заботится жестокий хозяин. Рука невидимки двигалась медленно, тщательно вымывая, растворяя отложения кала, а вода с губки капала на пол. Я сидела не шевелясь, боясь спугнуть прекрасный мираж. Губка достигла моей промежности, и рука похитителя снизу проникла в отверстие в стуле. Я ощутила прикосновение к своему самому чувствительному месту. По все-му телу пробежала горячая электрическая судорога. Там, кажется, обнажился каждый нерв. Ти-хое надавливание губки вызвало нечто вроде оргазма. Я забилась в судорогах, мечтая, чтобы это не прекращалось никогда.
  Губка исчезла, а я сидела в трансе, переживая случившееся, и не понимала, на каком я свете. Видимо, до сих пор жива, раз могу испытывать подобное. Боль в теле и горле для меня на время потеряла актуальность.
  На место губки пришло мягкое полотенце, я застонала как могла. Ждала, что похититель скажет хоть слово, но меня снова обманули. Ничего не было. Никаких комментариев, никакого разговора. Он держался все время вне моего поля зрения, словно догадывался, что теперь я мо-гу хотя бы одним глазком взглянуть на него.
  Нет, мне нельзя на него смотреть. Так мои шансы выжить сократятся... Значит, я снова стала думать о жизни! Желание умереть как можно быстрее пропало, и, наверное, скоро я об этом пожалею.
  - Пить, - снова сказала я, немного придя в себя после судорог. - Дайте пить... Пони-маете?..
  Вряд ли он понял. Пока я говорила, он все еще обтирал меня. Я чувствовала его руки и продуманные движения. Видимо, он флегматик и никогда не спешит там, где этого не требует-ся. Плохо. Такого человека трудно расшевелить, нужно приложить вдвое больше усилий, что-бы пробить защиту и достичь его внутреннего мира. Если же учесть, кем он является, то можно ожидать серьезного психического расстройства. Например, шизофрения. Шизоиды не способ-ны понимать страдания других и любят причинять боль.
  Я сделал вывод, что похититель меня все-таки услышал. Когда я в следующий раз произ-несла: "Пить! Воды!" - он приостановился на секунду или две. Потом поднялся. Губки боль-ше не было, не было и полотенца. Я стала примерно на одну треть чище.
  После этих мыслей у меня случилась истерика. Не знаю, как это выглядело со стороны, но мне казалось, что я подпрыгиваю вместе со стулом и хохочу во все горло.
  Невидимый мне человек вернулся, постоял позади моего стула. Я долго не могла успоко-иться, беспорядочные импульсы, бегущие от мозга к телу, заставляли меня дергаться, словно через тело пропускали ток. Я ожидала, что невидимка прикоснется ко мне, ударит, начнет орать, беситься от ярости, однако ничего этого не случилось. Он повернулся и вышел. Я смея-лась, но все-таки мне достало сил сообразить, что он недалеко. Вновь удар в дверь. Новый по-рыв ветра, и запахи. Ничего похожего на автомобильные выхлопы, например, или дым, или табак.
  Я потеряла счет шагам моего похитителя, не понимая, почему он входит и выходит не пе-реставая. Впрочем, это скорее галлюцинация. Все смешалось.
  
  3
  
  Он вылил на меня ведро воды. Полное. В это время я еще посмеивалась, извиваясь в сво-их путах, а когда сверху обрушилась вода, все во мне оборвалось. Сердце остановилось на не-сколько мгновений, воздух исчез из легких, весь, за один миг. Инстинктивно я сжалась, ощу-тив попутно легкую судорогу в правой икре и разинув рот, чтобы вдохнуть. В челюстях хруст-нуло, но скотч поддался и чуть не лопнул. У меня появилась свобода. Я могла открывать и за-крывать рот.
  Я вдохнула после целой вечности. Горло завопило, точно его разрывали каленым желе-зом, голосовые связки съежились. Воздух прошел мне в легкие, задержался там на какое-то время, а потом рванулся наружу. Я завизжала. Мне было все равно, сорву я голос или нет. Я кричала, словно новорожденный. Мне было жутко, больно и страшно. По мне текли потоки воды - холодные, приносящий невыносимые страдания, но в то же время живительные. Они омывали мою кожу, волосы, подстегивали к жизни усталые истощенные клетки.
  Сколько времени прошло, не имею понятия, но я визжала, набирала новые порции возду-ха и начинала вновь, даже не пытаясь таким образом привлечь внимания. В моем крике было выражение всего, что я чувствовала. Плевать я хотела и на маньяка и на весь мир. Никто меня не защитил и не пришел на помощь, все забыли о моем существовании. Пускай этот человек покончит со мной. Не будем отнимать друг у друга время - и пусть всем другим будет стыд-но, что они так себя вели.
  Сознание немного прояснилось, когда мой заложенный нос уловил сильный запах спир-та. Я поняла, что сижу с открытым ртом и выпученными в темноту глазами, не понимая, ка-жется мне или нет. И все-таки - пахло спиртом. Мой похититель стоял позади меня. Через се-кунду на бетонный пол что-то упало с пластмассовым звуком, упало и покатилось в сторону. Я себе отчетливо представила колпачок, который закрывает иглу на шприце.
  Он собирается ставить мне укол. Наверное, смертельную инъекцию. Сильнейшую дозу героина, например. Или воды с пузырьками воздуха. Или набрал в шприц моющего средства с хлоркой. Я принюхалась. Одна ноздря у меня слышала хорошо, поэтому я могла точно сказать, что пахло только лекарством и спиртом, ничем опасным.
  К левому плечу прикоснулась вата, протирающая кожу на месте, куда человек нацелил иглу. Пауза между исчезновением ватного тампона и уколом, казалось, была растянута на го-ды. Хотела ли я умереть тогда? Пожалуй, да. Я соблазнилась перспективой спокойной тихой смерти без боли и страха. О да, это весьма соблазнительно.
  Похититель ввел шприц в мою руку, а я даже боли не почувствовала. То место словно от-мерло. Игла вышла. Я ждала, а невидимка стоял неподвижно позади меня и молчал. Я открыла рот, чтобы спросить, что он мне поставил, но ничего произнести не смогла. Возможно, подей-ствовал препарат, или же я просто настолько вымоталась, что такое усилие уже не могла себе позволить.
  Препарат выключил меня надолго.
  
  
  Глава одиннадцатая
  
  1
  
  Мое пребывание в плену вошло в новую фазу. Я отлично помню, что первым ощущением был свет, проникающий сквозь веки. Свет! На глазах больше нет повязки - это следующее, о чем я подумала. Следом появилась даже отчаянная мысль, что все закончилось и я нахожусь дома, в собственной постели. Закончилось согласно какому-то невероятному научно-фантастическому сценарию.
  Попытка пошевелиться закончилась неудачей - и на меня навалилось все сразу. Я быст-ро осознала, что по-прежнему неизвестно где и неизвестно у кого в руках. Воспоминания о тех днях, когда у меня на глазах была повязка, смазались в нечто единое, бесформенное, где каждая минута и каждый час походили друг на друга. А разве не так? Я считала, что до смерти мне оставалось совсем немного, когда пришел неизвестный человек. Но он привел меня в чувство, поставил успокоительный укол.
  Я заснула, чтобы без помех перейти в новый цикл ужаса.
  Открывать глаза было страшно. Мне на ум приходят слова бомжа у метро... о глазах. О том, что я их потеряю. И еще о страхе и боли. Кажется, так... Наверное, тот бродяга провидец, экстрасенс. Я готова поверить в любое объяснение. Его слова прозвучали как пророчество, а я не хотела верить и отбросила осторожность, положившись целиком на себя. Вот где моя ошиб-ка. Раньше я этого не понимала. Я была неосторожна, за что теперь расплачиваюсь. Глупость наказуема - мне теперь хорошо известно.
  Я рисовала в памяти лицо бомжа, которое казалось мне родным, давно знакомым. Встреть я его сейчас, то бросила бы к нему в объятия, не думая ни о чем. Даже этот грязный страшный человек вызывал во мне теплые чувства, не человек, а символ моей прошлой жизни, где я была в безопасности.
  Однако открыть глаза все равно придется... Давай же, сказала я себе.
  Нет, я еще немного подумаю о том дне, той субботе. Я анализировала свои воспоминания, но ничего нового отыскать в них не могла, никаких зацепок. Да и для чего мне были нужны зацепки? Ничего не вернется, пленка не прокрутится назад. Я сама во всем виновата.
  Я вспомнила и момент своего похищения. Если бы только я успела крикнуть, прежде чем потерять сознание! Леша пришел бы ко мне на помощь, меня бы спасли, а этот психопат уже загорал бы на нарах.
  Сердце мое заколотилось, во всем теле была слабость, но каким-то образом я еще жила. Простуда практически сошла на нет. Я все так же сидела на знакомом стуле, зафиксированная в прежнем положении, но на этот раз без повязки на глазах. И еще важное обстоятельство - челюсти тоже не были стянуты скотчем. Ощущение свободы казалось нереальным. Ну и пусть. В моем положении надо учиться радоваться любому послаблению.
  Прежде чем открыть глаза, я пошевелила у себя во рту языком. Пока язык напоминал ку-сок разбухшего мяса, но прежней сухости уже не было. Видимо, невидимка смачивал мне рот водой, пока я спала, возможно, протирал губкой, как делают в больницах. Губы саднили, но в них вернулась жизнь, что уже неплохо.
  Наверное, это значит, что пока убивать меня никто не собирается. Похититель предпри-нял все эти меры в целях моего спасения... но, разумеется, не для того, чтобы отпустить с ми-ром, а чтобы продлить мучения. Он подвел меня к самой роковой черте, затем явился и выдер-нул обратно в мир, где есть боль и ужас. Что же дальше?
  Я открыла глаза, для чего мне понадобилась вся сила духа, все мужество. Передо мной была та же кирпичная стена, прямоугольники, проложенные серыми полосками цемента. По-чему-то я именно так представляла себе место, куда маньяк отвозит своих жертв, чтобы изде-ваться над ними.
  Я читала много книг и смотрела фильмов на тему похищений. Ужасы, триллеры, детекти-вы про сумасшедших убийц - мне нравилось щекотать нервишки, сидя на диване, и знать, что никакой опасности нет. Наблюдать за страданиями персонажей всегда приятно, когда ты по другую сторону экрана или просто читаешь книгу. Но я никогда не думала, что могу оказаться наравне с героинями таких сюжетов. Казалось, эти истории не имеют отношения к реальной жизни, в них сконцентрировано слишком много фантастичного, а в иных случаях фантазии авторов переходят все границы. Оказывается, я ошибалась. И я, и мой похититель повторяем из раза в раз описываемые в деталях ситуации, словно кто-то нас заставляет вести себя так, при-нимать на себя определенные роли: жертва и охотник, раб и господин. Что же на самом деле происходит? В чем причина? Я пыталась взять вину на себя, но в этом не было смысла. В чем же виновата я?.. Думать и задавать вопросы было мучительно больно.
  Я попыталась погасить эту волну вопросов, и мне удалось. Я сосредоточилась на том, что вижу перед собой. Нелегкая, однако, задача - суметь сориентироваться. Слишком долго у ме-ня была повязка на глазах. Тусклый свет, горевший под потолком над моей спиной, был почти ослепляющим, хотя лампочка наверняка не больше сорока ватт. Ладно, глаза привыкнут. Что это?
  
  2
  
  Я смотрела на стену, не соображая, что там на ней. Какой-то прямоугольный предмет, укрепленный на трех деревянный стойках. Я прикрыла веки, досчитала до пяти, а потом разо-мкнула снова. Теперь картина прояснилась. Нечто было не на стене, а прямо перед ней. Кар-тонка с надписью. Лист белой бумаги, прикрепленный кнопками с четырех углов. Надпись... Надпись? Словно объявление на подъезде.
  "Ты просидела здесь пять дней. Я вводил тебе витамины и антибиотики, чтобы ты не умерла".
  Никакой подписи и каких-либо комментариев, только голые факты. Я перечитала сооб-щение несколько раз, выискивая дополнительный смысл в этих фразах. Написаны слова были черные маркером, печатными буквами, наклоненными влево. Безликий почерк - скорее всего, нарочно измененный, чтобы я не смогла понять, кто автор. Но как я пойму, если не знаю этого человека? Или это означает, что меня отпустят?
  Я затаила дыхание, застигнутая это мыслью, и во мне опять проснулась надежда. Он написал "чтобы ты не умерла"... Пока ему моя смерть ни к чему - это ясно. Я устало закрыла глаза, приказывая себе думать. Появилась новая информация, которая так была мне нужна раньше. Для чего ему проявлять такую заботу? В голову настойчиво лезло только одно: гораздо приятней измываться над жертвой, когда она способна испытывать страх, боль и отчаяние, чем если она уже просто бесчувственный кусок мяса. Это соображение перебивалось надеждой, что похититель все-таки освободит меня. Я по-прежнему не хотела умирать, я твердо знала - где-то внутри еще теплится живой огонек, оставшийся от моей прежней личности. Видимо, это он до сих пор сопротивлялся очевидной истине и поддерживал во мне силы.
  По щекам побежали слезы. Как прежде. Я смотрела на надпись. "Пять дней". Удивитель-но, что я так долго протянула без воды. Без пищи - не так страшно, срок невелик. Без воды сложнее. Впрочем, когда пришел мой похититель, я уже приблизилась к грани.
  Нужно спокойней воспринимать происходящее, потому что паника лишает сил. Паника провоцирует отчаяние. На сегодня мне ничего не угрожает - я надеялась. Этот человек выле-чил меня, он колол мне витамины и какие-то препараты. Очень может быть, что он знаком с медициной, хотя бы на уровне оказания первой помощи. Кто же мой надзиратель? Безмолв-ный, скрытный, расчетливый, жестокий. Вдруг я его знаю? Эта мысль мне не приходила в го-лову и была страшной.
  Совершенно ясно, что он не хочет раскрывать свою личность. Это может быть часть игры, часть плана. Может быть элементарным страхом - тогда он определенно психопат, боящийся, что под маской увидят его истинное лицо.
  Я вспомнила, как меня мыли губкой. Что он в тот момент испытывал? Медленные и про-думанные движения могли указывать на его полное самообладание, либо на безразличие. Я считала, что психопат-садист должен был возбудиться от такого прикосновения к беззащитной женщине, но что я могла знать по-настоящему? Я пришла к очевидному выводу: все мои по-пытки докопаться до истины, вся эта таинственность, даже ритуальность какая-то - часть стратегии. Его плана, в чем бы ни была его суть.
  Мне приходится принимать правила игры. Да, я принимаю. Иного выхода у меня нет.
  Я снова прочитала надпись, вглядываясь в черные буквы. Скоро буду знать ее наизусть, если это чертово объявление проторчит перед глазами еще хотя бы час.
  Прямоугольный кусок картона, к которому крепился лист, стоял на каком-то подобии штатива с тремя ножками и полочкой. Конструкция была сколочена аккуратно, явно не тем, кто спешит и нервничает. До меня, наверное, эту штуку видели многие женщины, давно мерт-вые и закопанные где-нибудь в глухом месте... или в подвале вроде этого. Закатаны под слой бетона, к примеру.
  Я сидела с закрытыми глазами, пока не услышала, что сзади открывается дверь.
  
  3
  
  Он был тут, за спиной. Меня сковало параличом, я не могла ни слова вымолвить, хотя за несколько секунд в моем мозгу родилась целая речь.
  Я поняла, что не сумею ее произнести. Не смогу быть жесткой, требовательной, испол-ненной гордости и человеческого достоинства.
  Я поняла, что я нахожусь в полной его власти.
  Он принялся подметать пол. Деловито, со знанием дела. Я слышала, как щетка сметает пыль, кирпичные и бетонные осколки. Захотелось рассмеяться. Будто перед ним не сидит за-ложница, приговоренная к смерти, а давняя знакомая, читающая газету и потягивающая кофе.
  Что же это такое?
  Удивление сменилось гневом. Я набрала полную грудь воздуха и произнесла:
  - Эй, может, поговорим?
  Я старалась, чтобы слова звучали внятно. И может быть, "эй" звучало не совсем вежливо, но в гробу я видала вежливость.
  
  4
  
  Я думала, что он меня чем-нибудь ударит. За дерзость. Но он только приостановил на миг уборку, а потом щетка вновь зашуршала.
  - Надо поговорить, - сказала я, с трудом выталкивая слова изо рта. Мне бы попить, промочить горло. - Почему вы молчите?
  На этот раз похититель остановился надолго. Я ждала, боясь дышать. Я смотрела в сторо-ну, но, конечно, это мне ничего не давало. Вправо и влево тянулась кирпичная стена.
  - Дайте поесть. И воды. Я могу умереть... Мало одних витаминов. Нужна еда. Понимае-те?
  Это была целая речь, от которой я устала так, словно ворочала целый день мебель в квар-тире. Закружилась голова, кровь в висках болезненно запульсировала.
  Невидимка сделала несколько шагов к двери, поставил там щетку, прислонив черенок к стене - это было хорошо слышно. Потом он вновь очутился возле меня. Я думала, что будет дальше, и даже почему-то не боялась. Я бросила ему вызов. Показала, что я мыслю. Жива.
  Зашуршал маркер. В поле моего зрения появилась рука в перчатке. Мое сердце подпрыг-нуло словно до самого темени. Я уставилась на руку, не понимая, что находится в ней. Память запечатлела синий рукав и перчатку из черной кожи. Ни малейшего зазора между ними. Рука левая.
  Между указательным и большим пальцами зажат кусочек бумаги. На нем новая надпись, тем же почерком, но меньшего размера: "Еще немного. Ты будешь есть и пить".
  - Сколько еще ждать? - Я разревелась, хотя не собиралась этого делать. - Почему вы мне ничего не говорите?
  Мои слова слились, наскакивая друг на друга, а плач и вовсе не дал закончить фразу.
  Рука с запиской уплыла в сторону, будто и не было. Я раскрыла рот, чтобы закричать, но осадила себя. Еще чего доброго мои вопли разозлят его.
  Уборка помещения возобновилась. Я подумала, что невидимка, когда ему нужно будет подмести у стены, покажет себя, но просчиталась. Он так и оставался за спиной. Перчатки, глухо застегнутый рукав. Наверняка на голове маска, где есть только прорези для глаз.
  Странный, но верный способ общения - через записки. В этом был какой-то свой скры-тый смысл, некое извращение. Похититель не хотел разговаривать со мной, точно я не человек, или считал, что это ниже своего достоинства. Вполне возможно, если я для него только вещь, кукла.
  Или же еще один вариант: похититель немой.
  - Скажите что-нибудь, - попросила я без особой надежды.
  Внезапная апатия. Я закрыла глаза, не в силах больше смотреть на стену и плакат с уве-домлением о том, сколько я провела тут времени.
  Щетка продолжала шворить по полу, и вскоре заскреб совок. Шаги. Для чего похититель прибирается?
  Под этот звук я стала засыпать. Мне казалось, что невидимка пытается создать вокруг ме-ня некую комфортную обстановку. Для чего? Что бы мне было больней? Я ждала момента, ко-гда он начнет издеваться надо мной.
  
  
  Глава двенадцатая
  
  1
  
  ...Чтобы как-то отвлечься от фильма, я думала о Леше. И не только о нем.
  Вспоминала свою прошлую жизнь. Наш вечер с Таней и то самое пугающее происше-ствие. Невидимка приходил в ее квартиру, словно призрак, бродил по пустому помещению и иногда оставлял ничего не значащие следы.
  Как там Таня поживает?
  Я мысленно писала ей письма, рассказывая о моих злоключениях. Я писала ей о том, что у меня есть собственный невидимка, тип гораздо более интересный, загадочный и умный, чем ее банальный взломщик.
  Не раз я спрашивала себя и Таню: а не одно ли это лицо?
  Конечно, моя подруга ничего ответить не могла. И она, и все другие, кто занимался моим поисками, давно считают меня умершей. Или пропавшей без вести. Официально я буду мерт-вой спустя семь лет, какой-нибудь судья вычеркнет Людмилу Прошину из списка живых. По-ставит последнюю точку в моей истории.
  Моим похитителем мог быть и Леша. Чтобы догнать меня, прихватив заранее бутылку с хлороформом и свернутую марлю, ему хватило бы пяти секунд. Как раз у подъезда я попалась в его лапы. Но зачем? В чем смысл? Мы расстались хорошо, я даже намекнула Леше, что между нами возможно возобновление отношений... Любой мужчина в его ситуации был бы, навер-ное, на седьмом небе. Выходит, если это он, то похищение неслучайно и выбор жертвы тоже. На машине Леша мог отвезти меня куда вздумается. Я представила, как лежа в постели со мной, он снова и снова прорабатывает в уме детали захвата. Жизнь меняется. Его слова.
  Многое указывало на Лешу, но твердых доказательств у меня не было. Я не видела похи-тителя, только его руки, когда он демонстрировал мне листы бумаги с начерканными маркером предложениями или когда кормила меня. При этом он стоял всегда за спинкой стула, налов-чившись держать перед моим ртом тарелку и кормиться с ложки. Изобретательный сукин сын.
  С тех пор, как мое одиночество кончилось, похититель приезжал по два раза в день. Он ставил под стул емкость для того, чтобы я испражнялась и мочилась в нее, обмывал меня, а по-том приносил еду. Как правило, это была овсянка, уже почти остывшая. Значит, готовили ее не здесь, а откуда-то везли. Пластмассовые белые ложки мне ни о чем не говорили, такие можно купить везде, они безлики. Тарелка всегда одна и та же, тоже не каких-либо индивидуальных черт.
  Глядя на его руки, я могла рассматривать лишь перчатки и часть рукава. Синий плотный материал с характерным запахом. Я уже встречала такой, но долго не могла вспомнить где. Однажды меня осенило. Похититель одет в рабочий комбинезон, а ткань для него используется специальная, прочная, и краска ее пахнет именно так. Вновь я возвращалась к личности пре-ступника. Он мог быть рабочим, но, с другой стороны, этот комбинезон мог предназначаться для общения со мной. Спецодежда. Да, изобретательный тип.
  И более того - терпеливый.
  Ни разу он не позволил себе подать голос, ни разу не показал действиями, что раздражен или выведен из себя моим бесконечными стонами, расспросами и попытками установить кон-такт. Всегда застегнут на все пуговицы, четко выполняющий свои "обязанности". Дать мне сходить в туалет. Накормить тарелкой каши, куда он, согласно записке, бросает витамины и масло с небольшим количеством сахара. Напоить чистой водой. Несколько раз он усыплял ме-ня, чтобы отвязать от стула и вымыть. Я была точно предмет. Он тщательно отмывал меня от грязи, смазывал кожу каким-то кремом, который я бы никогда не выбрала, ухаживал за воло-сами. Я была настолько ошеломлена, что даже не спрашивала, для чего это. Я боялась. Вероят-но, ему нравилось использовать как меня в качестве куклы, а значит, моя старая гипотеза не далека от истины.
  Одно радовало. Я знала, что он меня не насиловал, пока я спала. От наркоза я долго при-ходила в себя и одно время постоянно ощущала себя "под кайфом", не в силах связно мыслить. Видимо, похититель понял, в чем дело, и перестал злоупотреблять гигиеной. Я по-прежнему сидела на стуле голая, но теперь иногда на плечах появлялось байковое одеяло, пахнущее нафталином, старое.
  Кажется, уже многие годы я не ходила и не лежала. Я вынуждена сидеть в одном положе-нии, примотанная скотчем. Моя свобода - это пальцы, рот, глаза.
  Мог ли Леша сотворить такое?
  Чем больше я думала, тем больше убеждалась: не мог. Ему бы не хватило терпения, педан-тичности. Он не смог бы так долго молчать - это, пожалуй, главное. Гордиться так своим ост-роумием и не произнести ни слова столько времени - выше Лешиных сил. Я была уверена.
  
  2
  
  Я написала Тане в мысленном письме, что два дня назад мой похититель придумал нечто еще сильнее меня поразившее. Он приволок в комнату телевизор, видеоплеер и подключил од-но к другому, пока я сидела повернутая к другой стене. Я долго не могла понять, чем он занят, пока невидимка не развернул меня лицом к телевизору, установленному на уровне глаз на де-ревянных козлах. Телевизор самый обыкновенный, старой модели с диагональю пятьдесят шесть сантиметров. Видеоплеер похититель установил где-то внизу, я не могла его увидеть. Появилась записка.
  "Ты будешь смотреть кино, пока я не остановлю это. А потом ты все узнаешь". Квадрат-ный обрывочек тетрадного листа в полоску, от вида которого мне стало смешно. Я проглотила смех, боясь взбесить моего "джентльмена". Листок исчез, точно передо мной иллюзионист проделал один из трюков из разряда "ловкости рук".
  - Что я буду смотреть? - спросила я. Мой голос с некоторых пор окреп и звучал нор-мально. - Зачем мне это? Может, сразу пристрелить меня? Новая пытка? Вы ее придумали?
  Много вопросов я успела адресовать невидимке, но почти не на один не получила прямо-го ответа.
  Я добавила строчку к мысленному письму Тане: "Теперь я круглосуточно смотрю фильмы разных жанров и лет. Я не понимаю, чего он этим добивается. Таня, напиши, что ты думаешь об этом..." Я прикусила губу, напомнив себе, что ответа не будет. Мои мысли проваливаются в пустоту.
  Невидимка ушел полчаса назад, оставив меня один на один с какой-то неизвестной мне английской комедией пятидесятых годов, дублированной. Где он ее откопал? Довольно за-урядное произведение, с гэгами и швыряниями кремовых тортов в лицо. Чушь несусветная. До этого фильма я успела посмотреть "Трамвай "Желание", "Унесенные ветром", "Веселые ребя-та", "Тридцать три", "Зеркало", "Джонни-Мнемоник", "Американский психопат", "Титаник", Марс", "Психо"... Если я ничего не забыла, список полный. На многое из этого я бы просто не обратила внимание. Не в моем вкусе. Я искала какую-то логическую связь между фильмами и не находила ничего подходящего. Дедукция, видимо, была не для меня. Единственное, к чему я пришла, это то, что фильмы, выбранные невидимкой, сыграли некую роль в истории совре-менного кинематографа. В определенное время, в определенном жанре. Или моему маньяку это лишь казалось.
  После долгого размышления я сдалась. Я пялилась в экран, волей-неволей включаясь в действие очередного "шедевра". Сегодня меня стало тошнить. Невидимка приходил, давал мне еду и сходить в туалет, а видеоплеер все работал. За стеклом кинескопа бурлила нереальная жизнь, оттого мне было еще больней осознавать, что моя, настоящая, так жестока и беспро-светна. Передышку я получала лишь когда диски заканчивались. Тогда я слушала тишину и со-зерцала синий экран. А потом приходил невидимка - и все начиналось вновь. Где он брал диски в таком количестве, я не знала. Может быть, ходил в прокат. Я ему обхожусь дорого, проще меня убить.
  У него были другие планы насчет моей персоны, я не сомневалась. Меня грыз страх, по-стоянный, изнуряющий, растущий где-то внутри, словно раковая опухоль. Как только я при-шла в норму и стала регулярно питаться, тело приобрело бодрость, мысли прояснились. Мозг получал достаточно пищи, чтобы активно работать. Это спровоцировало и бурную деятель-ность воображения. Я спала и видела кошмары. В них лицо похитителя превращалось в чер-ный сгусток боли и ненависти. Во сне он подкрадывался ко мне через темноту, гладил по спине, ощупывал тело. Доставлял мне невыносимое мазохистское удовольствие. Во сне я сто-нала и хотела этого человека. Просила его взять меня. Просыпаясь, я задавалась вопросом: мо-жет, я на самом деле не спала? Вдруг он и вправду прикасается ко мне, производя эти жуткие движения руками, которые изучили мое тело до мелочей? Нет, не смерти как таковой я боя-лась, а того, что нахожусь в полной власти у неизвестного психопата.
  Полная власть. Тут и гнездится настоящий ужас. Когда у тебя больше нет уголков, где ты можешь спрятаться. Когда тебя вывернули наизнанку и рассмотрели под микроскопом. Твои слабые и сильные стороны подвергаются холодному скрупулезному анализу. То, что пробуешь скрыть, становится известным, публичным. Ты вынужден испражняться у всех на глазах. Твоя грязь отныне не тайна. Твои страх с этой минуты лишь предмет для обсуждения и насмешек.
  Я думала над тем, что у меня уже не осталось секретов.
  - Таня, - произнесла я в экран. - Приезжай и спаси меня.
  Раньше я бы орала во все горло, но похититель давно не закрывал мне рта. Несмотря на то, что я теперь могла звать на помощь в полный голос, я молчала. Ведь ясно, что поблизости нет никого, кому следовало бы адресовать мои мольбы.
  У меня начинала появляться привычка говорить вслух с самой собой.
  Мои веки сомкнулись. Лучше бы я сошла с ума в первые часы.
  
  3
  
  Он поставил другой фильм, на это раз слезливую мелодраму, одну из тех, которые мне ненавистны. Обычно героини в них только и думают, как бы получше устроиться в постели и продлить удовольствие. А потом перепрыгнуть в объятия к очередному любовнику. Таня называла подобные "шедевры" - "кино про бешеную матку". Ее они раздражали еще сильнее, чем меня, что неудивительно.
  Я наблюдала, как прибавляется звук, возникают все новые деления на зеленой шкале. К горлу подполз ком тошноты.
  - Почему я должна их смотреть? - спросила я. - Я больше не могу!
  Никакой реакции. Но невидимка стоял рядом. Я давно заметила, что от него не исходит никаких других запахов, кроме запаха рабочей одежды, кожаных перчаток и чего-то похожего на шампунь. Он следит за собой, не хочет, чтобы пленница могла потом опознать его по обо-нятельным воспоминаниям. Но к чему такие предосторожности, если "потом" не будет?
  - Я больше не могу! - Мой голос запрыгал. Я собиралась расплакаться - с очередной слабенькой надеждой разжалобить психопата.
  Он показал мне записку.
  "Все имеет свой смысл. Ты узнаешь его потом".
  - Я хочу сейчас! - потребовала я.
  Чирканье маркера по бумаге - и новое сообщение.
  "Недолго осталось".
  Я разозлилась, сжала кулаки, дернула руками. Я хотела, чтобы он это видел.
  - Скотина, тварь поганая... Если бы ты меня отвязал, я бы тебе показала! На полосочки бы порвала... - пообещала я.
  "Ты сидела здесь долго - тебе и шага не пройти".
  Я заревела, чувствуя себя еще более беспомощной, чем раньше. Тогда у меня был шанс умереть в любую минуту от голода и жажды, но теперь все изменилось.
  "Ты злишься. Хорошо. Это значит, ты здорова. Хорошо".
  Снова фокус с исчезающим листочком.
  - Надо было все мне рассказать с самого начала... - пробормотала я сквозь слезы. Я ненавидела этот фильм, что крутился у меня перед глазами. - Не надо этого! Уберите! Ну и что, что я злюсь! - закричала я тут же.
  "Так еще приятней".
  - Вы меня убьете?
  В миллионный раз заданный вопрос.
  И, конечно, в миллионный раз в ответ - молчание.
  Невидимка ушел, оставив меня плачущую перед телевизором. Я закрыла глаза, считая про себя до двадцати, и поняла, что просто так мне не успокоиться, одного желания не достаточно. На подходе новая волна тихого сумасшествия. Мой рассудок трескается, точно ледник, от него откалываются куски. Мне как даже слышен звук, когда большие фрагменты шлепаются в ледя-ную воду.
  
  4
  
  "Наслаждайся, пока можешь. Потом это будет тебе недоступно".
  Невидимка подержал записку передо мной, убедился, что я поняла, а потом вновь вклю-чил видеоплеер.
  Появилась жизнь животных. Фильм про африканские саванные, про львов, буйволов, бесконечные стада антилоп-гну, про бегемотов и жирафов. Голос за кадром вещал о том, что я уже слышала из телевизионных передач, но это зрелище меня на некоторое время захватило. Краски, реалистичность, близость диких зверей завораживали. Вытаращив глаза, я смотрела на охотящихся песочного цвета кошек словно впервые. В какой-то момент я забыла, кого вижу - название зверя выпало из головы. Мой мозг изголодался по чему-то натуральному, естествен-ному, - в глубине души я даже была благодарна невидимке.
  Он призывает меня наслаждаться, пока можно. Что ж, я согласна на этот компромисс.
  Похититель принес тарелку с кашей и стал меня кормить. Все это напоминало тихий се-мейный ужин перед телевизором, домашнюю идиллию, когда муж и жена отдыхают после ра-боты.
  Я глотала теплую кашу и смотрела на экран с замиранием сердца, точно ребенок. Фильм про Африку кончился, и пошли съемки подводного мира. От буйства таких разнообразных красочных форм я заплакала. Это была невозможная, дикая, неземная красота. Я глотала кашу и ревела, смаргивая слезы. Похититель никак на это не реагировал. Его руки двигались с той же размеренностью, что и всегда. Когда тарелка опустела, он поднес к моим губам тряпицу и вытер остатки. Я почти этого не заметила, следя за коралловыми рифами и переливами красок на мелководье. Сотни и даже тысячи видов рыб живут там, в невыразимо красивом мире, ко-торый никогда не будет доступен для меня. Я никогда не прикоснусь к нему... Мой похити-тель причинил мне такую боль, по сравнению с которой все прошлые муки ничего не значат. Он показал мне бессмысленность моей жизни. Пустоту. Ограниченность. Тщетность. За это я возненавидела его еще сильней. Плача, я мечтала о том, что убью его, перегрызу ему горло зу-бами, откушу оба уха и сжую их...
  - Не выключайте это, - попросила я, испугавшись, что похититель решит прекратить просмотр.
  Ни слова, однако я чувствовала, что он доволен. Его власть надо мной беспредельна. Есть повод гордиться.
  "Смотри, - гласила новая записка. - Но я скоро вернусь. У меня к тебе дело..."
  Он промокнул мои глаза от слез, протер щеки, прошелся платком по подбородку. Потом дал мне выпить три глотка воды и ушел. Дверь закрылась позади меня, но я едва ли понимала, что происходит и где нахожусь. Мое внимание было сосредоточено на экране.
  В общем, я смотрела, пока не почувствовала, что начинаю клевать носом. Наступало пре-сыщение. Эмоционально я была перегружена, и требовался отдых. Спокойный сон хотя бы ча-са на полтора. Но и терять эти драгоценные впечатления я не имела права. Как могла, я боро-лась, но все-таки закрыла глаза и скатилась в забытье.
  Что невидимка имел в виду, когда говорил, что у него ко мне дело? Чем это значит?
  Я привыкла к плену, к тому, что не могу двигаться. Расслабилась, потеряв бдительность и позволяя себе излишнюю сентиментальность.
  Во сне мне было страшно. Я повторяла про себя вопросы, но ни разу мне никто не отве-тил. Казалось, я одна во всем мире.
  
  
  Глава тринадцатая
  
  1
  
  Звука уже не было. В комнате стало тихо. Все еще сидя с закрытыми глазами, я почув-ствовала укол в плечо, запахло спиртом. Невидимка стоял сбоку от меня. Новая инъекция.
  - Что это? - сказала я.
  Скосив глаза влево, попыталась увидеть похитителя, но это не помогло. Передо мной кирпичная стена - и ничего больше. Телевизор на козлах и видеоплеер исчезли, точно и не было их. Я настолько свыклась с ними, что это открытие заставило зашевелиться волосы на голове. Открыв рот, чтобы закричать, я поняла, что не могу. Все другие ощущения уничтожил ужас, словно в те, первые часы плена.
  Это неспроста. Невидимка вернулся для чего-то... Вот разгадка, сейчас он меня убьет, по-тому что я ему наскучила.
  Получай удовольствие, пока можешь...
  Я не могла владеть своим телом, мускулы стали словно пластмассовыми. В голове все поплыло.
  - Что вы мне вкололи?
  Я думала, что произнесла эту фразу четко и ясно, но на самом деле рот меня не слушался. Челюсть двигалась, находясь в десятках километров от головы. Язык еще дальше. Я пробовала собраться с мыслями, но те не ускользали, разбегаясь по углам сознания. Похититель снова по-грузил меня в наркоз, хотя и не в такой сильный, как раньше. Несмотря на все трудности, я могла воспринимать внешний мир. Это все равно что сидеть посреди большого темного зала, не зная, что творится вокруг. Кирпичная стена показалась мне самым интересным предметом на свете, я видела каждую трещинку и крошечную выбоину кладки, точно глаза превратились в телескопы.
  Я фиксировала в уме перемещения невидимки по комнате. Он к чему-то готовился. Его движения были быстрыми, но по-прежнему рассчитанными и контролировались рассудком. Так себя ведет педантичный человек, которому не терпится приступить к какому-то делу. Он спешит, но не в состоянии отказаться от привычки все тщательно проверить.
  В какой-то момент я взяла себя в руки и вдохнула полную грудь воздуха для крика. Нет, мне лишь казалось, что я это сделала. Наркоз крепко держал меня - и каждое решение, каждое действие было только иллюзией. Я стала куском мяса, с которым можно сделать что угодно. Страх ушел куда-то вглубь и продолжал тлеть, словно угли под слоем пепла в прогоревшем костре.
  Я не хотела умирать. Много раз я была слабой и глупой, поддаваясь отчаянию, но теперь решила: я хочу жить!
  
  2
  
  Невидимка поставил что-то рядом со мной. Кажется, табурет. Звук был именно таким - их еще называют "характерными". Я живо представила этот предмет: выкрашенный коричне-вой краской старый табурет с поцарапанным сиденьем и выщербленными краями. Я отметила это в сознании, продолжая смотреть на кирпичную стену.
  Никакой записки не было. Видимо, моему психопату надоело писать. Я не понимала, что происходит. Несколько секунд он стоял неподвижно, словно о чем-то думал, а потом мне на лоб, покрытый узкой лентой скотча, легла его рука. Поначалу она показалась мне холодной, но была не в перчатке. Вернее, не в той, кожаной. В хирургической. Точно такую же я увидела на второй руке, появившейся мгновенье спустя в поле моего зрения.
  Невидимка держал в пальцах какой-то металлический блестящий предмет. Свет отразился от него, пронзив мне зрачок. Скальпель. Я вдохнула и задержала воздух в себе, не зная, что с ним делать. Хирургический инструмент застыл в воздухе. Я перестала видеть держащую его руку, сосредоточившись только на этом предмете.
  Пауза длилась многие века. Потом другая рука невидимки переместилась со лба ниже и раздвинула веки на моем левом глазу.
  Я все поняла.
  Скальпель двинулся в сторону моего лица. Острие проткнуло глазное яблоко с громким, оглушительным (для меня) звуком. Я отмечала траекторию его движения. От верхнего края ор-биты влево, рассекая стекловидное тело. По скуле потекла кровь, я ее почти не чувствовала. Левым глазом я уже не видела. Скальпель сделал полный круг. Невидимка резал медленно. Мой рот дергался. Мне был слышен дикий вопль, раздающийся внутри черепа. Оказывается, это была я.
  Вытащив скальпель из орбиты, невидимка сунул два пальца в горячее месиво, потянул на себя. Нечто скользкое выскочило наружу, прокатилось по груди, упало на левое бедро, затем на пол. Мой бывший глаз. Поток крови стал больше. Казалось, кровь обжигает кожу у меня на груди.
  С правым глазом случилось то же самое. Память зафиксировала окровавленные пальцы и кирпичную стену - последнее, что я видела.
  Я не могла даже попросить моего палача не делать этого. Сознание ушло из меня только когда второй глаз, оставив полосу крови на бедре, шмякнулся на пол, который похититель не-давно подмел.
  Потом я все пыталась себе представить, как сижу, а из моих глазниц бегут кровавые ру-чьи, что грудь, живот и промежность тоже багрово-алые. Кровь течет на пол через дыру в си-денье. Бродяга был прав на сто процентов.
  Я очутилась во влажной кошмарной тьме, где был только запах крови. Боль придет позже. Та, что хуже смерти.
  
  
  
  ЧАСТЬ II. НЕНАВИСТЬ
  
  
  
  Глава четырнадцатая
  
  1
  
  На кухне включился холодильник, загремел. Я прислушалась к его голосу, и он мне напомнил что-то, от чего хотелось плакать. Правой рукой я нащупала шаль, лежащую на ди-ванной подушке. Погрузив пальцы в пушистую шерсть, потянула ее на себя. Мне было холод-но и противно. Лучше всего укрыться с головой и вдыхать теплый воздух, представляя себе, что ты где-то под землей, в недостижимом, тайном месте.
  Я всегда могу состряпать себе надежное убежище - или убедить себя, что оно надежно. У меня большие способности к самообману. Мама верно говорила, что я фантазерка и стараюсь стереть грань между реальностью и вымыслом. За последнее время я создала много иллюзий, которые помогали мне жить. Я боролась сама с собой, не всегда понимая, для чего это надо. Теперь я просто жила. Спроси меня тогда, в чем смысл, я бы не сумела ответить.
  Укрывшись шалью с головой, я продолжала лежать на диване. Ноги подтянуты к груди, руки обнимают голову. Я прислушиваюсь. Таня не знает, что так я провожу многие часы, в по-граничном состоянии между сном и бодрствованием.
  Холодильник замолкает, и теперь до моего слуха доходит тиканье настенных часов, зна-комое. Уютное. Нюся бродит по кухне, обследуя собственную территорию. Ее лапы ступают неслышно, но меня обмануть этим нелегко. Я знаю, куда они идет и что делает.
  Через минуту на меня наваливается это. Я сжимаюсь в комок, кусаю губы и уговариваю себя не выть, не выть ни в коем случае. Неужели это так трудно? Трудно, да.
  Невозможно.
  
  2
  
  - Ее нет сейчас.
  - А когда будет, не подскажете?
  - Ну вечером, часов после шести. Может быть в семь, - сказала я в трубку какой-то женщине.
  Она замолчала, дыша в микрофон. Ищет какие-то мысли, чтобы задать новый вопрос.
  - А ее сотовый не можете дать?
  - Нет. Только после разрешения. В крайнем случае, могу передать на словах.
  Под моими пальцами всегда готовый к применению блокнот и ручка. Таня говорит, что когда я пишу, получается неплохо. Видимо, у меня есть чувство соразмерности.
  - Я тогда вечером перезвоню, - сказала женщина и отключилась.
  Положив трубку на рычаг, я долго не убирала пальцев. Мне хотелось кому-нибудь позво-нить. Я искала в голове номера телефонов и имена, но все они сейчас ни о чем мне не говори-ли. Образы в памяти утратили живость, став бледными отпечатками на запотевшем стекле.
  Тоска была невыносимой. Я жила с ней долго, и мы так и не могли поладить. Она слиш-ком многого требовала от меня, ей нужна была моя душа. Я четко осознавала, что не стала нужна никому после моего освобождения. Исключение составляла Таня. Без нее я бы умерла. Или сидела бы в психушке.
  Я убрала руку с телефонной трубки. Встала с края дивана. Захотелось пить. До кухни де-сять шагов, один поворот направо. Я прекрасно ориентируюсь дома у Тани - теперь это и мой дом тоже - могу найти что угодно с закрытыми глазами... Хм, в моем случае это довольно жуткий каламбур.
  Открыв холодильник, я достала оттуда пластмассовую канистру с виноградным соком. Автоматически, не думая, потянулась к сушилке, достала свою кружку. Налила сок, половину, проверив уровень указательным пальцем.
  Снова то чувство. Будто что-то упущено. Невыносимое чувство. Это гложет меня посто-янно, превращаясь в манию. Надо о чем-то думать, анализировать, пока не поздно, но я не знаю, о чем думать, и мечусь из стороны в сторону. Успокойся. Я прислонилась к дверце холо-дильника спиной и сделала два глотка. Скоро так я просто сойду с ума. Депрессии следуют од-на за другой, и каждая следующая кажется тяжелей предыдущей. Таня пичкает меня какими-то лекарствами, но они помогают ненадолго. Нельзя жить на одних таблетках, это я понимала, однако отказаться от них пока была не в состоянии. Мои фантазии и таблетки - единственное, что отделяет меня от моря ужаса, на берегу которого я стою.
  Впрочем, я неблагодарная дрянь. Таня так много сделала для меня, что я не имею права отрицать ее роль в моем спасении. И в дальнейшем. Иногда я думаю, что пришлось вынести ей в период после того, как меня нашли.
  Я не хотела бы оказаться на ее месте. Я знала, что не смогла бы ничем помочь подруге... нет во мне нужных сил и крепости, нет одержимости и желания драться...
  Я - ничтожество. Никакого права находиться здесь у меня нет.
  Поставив пустую кружку в раковину, я пошла в спальню и там забралась в шкаф, чтобы одеться потеплее. Ноябрь месяц - самый паршивый в году, мне ли не знать. С отоплением опять проблемы, батареи почти не греют, поэтому в квартире прохладно. Меня постоянно зно-бит. Покопавшись на полках, я нашла старые Танины джинсы, предназначенные для дома. Стянув свои спортивные драные брюки, я надела эти джинсы с таким чувством, будто ворую их. Еще отыскались шерстяные носки. У меня дрожали руки, когда я натягивала. Я мысленно просила у Тани прощения. Это, похоже, входит в привычку. Таня никогда ничего не скажет по поводу того, что пользуюсь чем-то, ей и в голову не придет меня упрекнуть. Другое дело - я сама. Я самый жестокий палач для самой себя. Стоя у шкафа и вдыхая запах чистой одежды, я подумала о самых своих жутких днях. Вспоминать не хотелось. Тогда меня накрыла волна страха, горечи, боли и униженности. Не подай Таня мне руку помощи, где я была бы сейчас, неизвестно.
  Я надела толстовку с капюшоном, натянула его на голову и отправилась за таблетками снотворного. Они лежали на там, где и все лекарства, на подоконнике в большой комнате. Привычные две. Мне их хватит проспать до прихода Тани, забыться, отключиться от всего.
  Пустая квартира, звуки. Тьма перед глазами. Тьма вокруг. Навечно.
  Ночь приходит и остается навсегда. От нее не спастись.
  Проглотив таблетки, я снова легла на диван, на этот раз укрывшись пледом. Нюся устро-илась рядом. Помурлыкав, кошка уснула. Следом за ней и я.
  
  3
  
  У меня не было воспоминаний о том, что произошло после того, как я лишилась глаз. Ли-бо память выбросила наиболее травмирующие эпизоды, либо просто ничего не сохранилось. Я ведь была под наркозом, а еще через какое-то время мне вообще пришлось забыть обо всем. По мере того, как сходило на нет действие препарата, боль усиливалась. Там, где были глаза, вра-щались два раскаленных сверла, ввинчивающихся в мозг. Я состояла из одной боли. Не было ни мускулов, ни костей, ничего, только боль. Я кричала, это помню, но губы склеивал скотч, поэтому издавать я могла лишь мычание. Невидимка на какое-то время исчез, оставив меня од-ну.
  Извиваясь на полу, я ходила под себя, билась головой об бетон в надежде проломить че-реп и умереть. Ничего не получилось. Это смутными, размытыми галлюцинациями проходило у меня в памяти. Провал следовал за провалом. Однажды похититель склонился надо мной и что-то говорил, но я ничего не понимала. Он говорил впервые с момента похищения, и было обидно, что его усилия пропали даром.
  Я часто теряла сознание - по-другому и быть не могло. Нос мой улавливал запах улич-ной грязи, пыли, какой-то еды. Меня рвало - чудом блевотина не попала в дыхательное горло. В темноте меня поднимали, перекладывая с места на место. Били. Потом выяснилось, что ло-дыжки и кисти были стянуты проволокой, на них остались черно-синие отметины.
  Неизвестно, сколько именно времени я провела на полу, голая, с повязкой на глазах, грязная, в поту и ссадинах, однако хирург, обследовавший меня, сказал, что с момента "извле-чения" и до того, как я оказалась в больнице, прошло четыре-пять дней. Рана под хорошо наложенной повязкой была отечной, но чистой и стала подживать.
  Хирург говорил об этом с удовлетворением, будто я могла успокоиться от известия, что психопат оказался мастером своего дела. Будто мои глаза могли вырасти снова. И моя жизнь вернуться.
  Больше ничего не было известно по существу, одни догадки. Прошел год, а следствие так ни к чему путному и не пришло. Я почему-то нисколько не удивилась. По-моему, это даже глупо, ждать от полиции каких-либо результатов. Смысл существования правоохранительных органов, кажется, давно потерян, они живут сами для себя, зарабатывают деньги за счет тех, кого должны охранять, и раздают друг другу звания. Пусть все это останется на их совести, меня интересовало всегда только одно: когда они поймают моего психопата.
  Прошел год. Ничего.
  Я нашлась благодаря случайным людям. Похититель привез меня в пустынное место на окраине Екатеринбурга и выбросил прямо в стылую грязь, без одежды. Я спала, вновь наню-хавшись хлороформа, и ничего этого не помню. Случайная машина притормозила, и из нее вышел мужчина. Его подруга осталась в салоне. Наверное, она курила, пока ее спутник возил-ся под капотом. Кто-то из них заметил предмет, лежащий рядом с обочиной: голое тело, по-крытое грязью и запекшейся кровью.
  Через сорок минут меня уже привезли в реанимацию. Что было там, я не знаю. До самого момента пробуждения я спала. Потом медсестра сказала, что для всех было шоком увидеть та-кое. Мало того, что я походила на жертву автокатастрофы, вся в ссадинах, синяках, в крови, - у меня еще не было глаз. Повязку наложил если не профессионал, то человек, знакомый с ме-дициной. Этот факт давал следствию кое-какие ниточки, но очень быстро эти ниточки порва-лись, оставив полицию с носом. Маньяк был крепким орешком. Ни по каким "горячим следам" его найти не удалось. Реальная жизнь не походит на криминальные хроники с их победными реляциями по поводу "усиления борьбы с преступностью".
  Я пришла в себя в палате - самой маленькой, как мне объяснили. Я лежала тут одна, хотя комнатка была рассчитана на два места. Перед самым пробуждением мне снились жуткие сны. В них я снова находилась один на один с похитителем. Он что-то говорил и смеялся в лицо, ощупывая мое тело руками в хирургических перчатках. Просыпаясь, я не знала, что плен поза-ди.
  Я забилась на кровати и закричала, переполошив дежурную медсестру. Она подбежала ко мне и попыталась прижать к матрацу, убеждала успокоиться. Ей на помощь ринулся дежурный хирург отделения. Я вопила, размахивая руками. Пришлось поставить мне укол успокоитель-ного.
  Погрузившись в сумеречное состояние, я все-таки догадалась, что нахожусь не в той ком-нате, где провела последние дни. Странное было чувство. То ли облегчение, то ли отчаяние, то ли радость. Мне казалось, что я воздушный шарик, привязанный к кровати, и могу улететь с первым же сквозняком. От препаратов я ничего не чувствовала, тело мне словно не принадле-жало. Я начала смеяться и смеялась долго, а сестра стояла рядом, не зная, что делать. Врач ска-зал ей наблюдать и звать его в случае обострения. Я все слышала. Теперь слух стал моим глав-ным средством общения с миром. Казалось, он совершенствовался с каждой минутой. Обоня-ние не отставало, и скоро я могла с точностью определить, сколько дней назад принимал ванну тот или иной человек, входящий в мою палату.
  За все время ко мне так никого и не подселили. Мой врач пошутил, что я важная персона. Я спросила почему.
  - Сюда наведывается полиция. Они следят за тем, в безопасности вы или нет. Тот маньяк будет вас искать...
  - Зачем?
  - Так они считают.
  - Он бы меня сразу убил. Я его не видела.
  - Не знаю, - сказал врач. Он сидел на стуле ближе к изножью кровати, но я все равно хорошо слышала запах колбасы, которую он ел полчаса назад. - С моей стороны, я скажу, что вам лучше быть тут в одиночестве. Нервы у вас не в порядке.
  Я улыбнулась, еле удержавшись, чтобы не послать его подальше. Этот разговор состоялся через три дня после моего пробуждения.
  - И что же?
  - Тот человек... Я могу говорить об этом?
  - Пожалуйста...
  - Он сделал все правильно... с хирургической точки зрения. Провел операцию. - Врач кашлянул. - Он изучал этот вопрос и имеет некую практику - вероятно... Либо это везение. Плюс антибиотики и витамины, как вы сказали... Полиция, надеюсь, с этим разберется.
  Хотя тогда ко мне еще не допускали следователей, я усомнилась в их умении разбираться.
  - Он остановил кровь, сшил края ран... Да и сами органы... он отделял правильно...
  Хирург замолчал, я представила, что он покраснел.
  - Да, а сначала просто разрезал. Как персики или сливы.
  - Извините. Да... получается так. Это зверство. Изощренное. Понимаете, мы тут все до сих пор в шоке. По больнице ползут слухи. Сестры разносят. Все уже говорят о маньяке, кото-рый похищает женщин и вырезает им глаза. Плохо, если это попадет в газеты. Раздуют до не-бес.
  - А такие случаи уже бывали?
  - К нам такие пациенты не поступали. Вы - первая. То есть единственная. Понимаете, преступник знаком с медициной не понаслышке. Вас осматривали еще три специалиста, и мы пришли к одному выводу.
  - Рада. Когда ко мне пустят посетителей? Кто-нибудь приходил?
  Мой голос был нереально спокойным. Он меня пугал.
  - Скоро пустят, но сначала придет следователь, - сказал хирург. - Я сообщил, как вы просили, вашей подруге. Она уже спрашивала, когда можно.
  Я подумала о том, как буду встречать Таню в таком виде, и меня затрясло. Повязка все еще стягивала голову, повсюду оставались ссадины и гематомы. Лицо, как сказала сестра, по-крыто царапинами разной глубины, но они быстро заживали. Это от того, подумалось мне, что я елозила щеками по бетонному полу, покрытому мелкой острой крошкой.
  Хирург смотрел на меня, пока я не попросила его уйти.
  
  4
  
  Следователь явился ко мне на следующий день. Я приготовилась, как могла, к первой в моей жизни встрече с представителем закона. В основном, требовалось привести в порядок мысли и еще раз вспомнить то, что мне доступно.
  Я обнаружила, что это просто пытка. Я приказала себе не реветь, ни в коем случае не ре-веть. Необходимо держать себя в руках.
  Мужчина средних лет вошел в мою палату боком, почти на цыпочках. Его дыхание было шумным, что могло указывать на излишний вес и одышку от курения. Это я определила сразу - по звуку. Спустя несколько мгновений я узнала еще кое-что. Следователь действительно много курил, от него несло табаком, словно от переполненной окурками пепельницы. Вдоба-вок он пользовался мужским дезодорантом с темным густым запахом, которому было трудно заглушить вонь от пота целиком. Мой нос улавливал весь спектр запахов.
  Не так это и хорошо, подумала я, лежа под одеялом. Вообще, присутствие мужчины меня сильно нервировало. С хирургом было не так напряженно. Следователь же почему-то вызывал стойкое отвращение с первой секунды. Я поняла, что никакие доверительные отношения меж-ду нами невозможны.
  Он представился Александром Гмызиным и сел на тот же стул, который принес с собой однажды заведующий отделением, мой врач.
  - Как вы себя чувствуете?
  Стандартный вопрос. Я и ответила стандартно.
  - Нормально.
  Откуда ему знать и как понять, что ночью мне снилось, что я - маленькая девочка, иду-щая по солнечной улице и радующаяся первому месяцу лета. Яркий желтый свет бьет мне в глаза, а я щурюсь. Мне тепло и хорошо. На мне легкое ситцевое платьице и сандалии апельси-нового цвета.
  Я проснулась с плачем. Теперь я не могу это делать как все. Врач объяснил, что слезные железы у меня сохранились и что влага из них будет попадать в глазницу, поэтому придется следить, чтобы там ничего не скапливалось. Его слова: "Вам надо будет за ними ухаживать"...
  От одной этой мысли я хотела покончить с собой.
  Следователь начал с самых простых вопросов и все время шелестел бумагой. Видимо, у него была с собой общая тетрадь. Я рассказала, что помню. Свое пребывание в комнате с кир-пичными стенами, голод, жажду, сквозняк, капли воды, бьющие об какую-то железку, тарака-на, что ползал по телу, даже совок, убирающий дерьмо, и губку...
  В конце концов, я остановилась, поняв, что меня начинает уносить в сторону. Не хоте-лось устраивать истерику прямо перед этим тучным одышливым типом, который сидел и запи-сывал, словно школьник, в тетрадку все, что я говорила.
  Единственным моим желанием было попросить у сестры укол и уснуть.
  - Вы пробыли в плену двадцать дней.
  - Да, но я не знала, пока мне не сказали.
  - Значит, он не держал вас в курсе...
  - Нет, знаете ли. Как-то позабыл.
  Шелест бумаги. Следователь перелистывает страницы.
  - Так. - Голос деловой. Видимо, такой тон призван не давать потерпевшему расхола-живаться, впадать в сантименты и жалеть себя. Ведь это в его интересах, не так ли? - Пять дней вы сидели одна, вам не давали ни пить, ни есть.
  Я молчала. Я знала, что он смотрит на меня и видит исхудавшую женщину с серой кожей. Голова этой женщины торчит из-под больничного одеяла с черным штампом на уголке. На гла-зах повязка. Волосы торчат в разные стороны.
  - Затем похититель вернулся... видимо, опасаясь, что вы умрете.
  - Наверное.
  - И остальные две недели он кормил вас, поил. И все так же исчезал. А когда, по-вашему, он стал показывать вам фильмы?
  - Не знаю. Может быть, через четыре дня после своего появления. По ощущениям так.
  - Ага. И каковы были причины показа фильмов? Как вы считаете?
  - Он собирался меня ослепить. И сообщил, чтобы я наслаждалась, пока могу.
  - Ага.
  - Такие случаи были?
  - Ну... Эта информация не для чужих ушей.
  - Только не надо этого. Я не чужая. Меня изуродовали на всю жизнь! Если ничего не знаете, так и скажите!
  - Успокойтесь. Идет следствие. Пока мы только собираем данные, проверяем, снимаем показания. Это долгая, скрупулезная работа...
  - Тайна следствия...
  - Что?
  - Я все равно ничего не узнаю, - сказала я. - Через полгода вы закроете дело за недо-статком улик. Как это у вас называется? "Глухарь"?
  - Вы неверно воспринимаете...
  - Я вообще неадекватна. Хотите посмотреть, что у меня под бинтами?
  - Н-нет...
  - А я бы хотела. Но я не смогу, никогда!
  - Если... - Скрипнул стул. - Я позову сестру или врача.
  - Сидите! - почти крикнула я. Следователь замешкался. Он вернулся на стул после не-продолжительной борьбы с собой. Мы помолчали. Сердце колотилось у меня в горле. В глу-бине глазных орбит возникло знакомое жжение. - Можете просто сказать, были подобные случаи или нет?
  - Нет. Мы уже запросили в архивах дела, где фигурировали... раны, похожие на те, что нанесли вам. Но это только "бытовуха". Вилки, ножи, карандаши и шариковые ручки, вогнан-ные в глазные яблоки в драке или по пьянке. Ничего схожего. Насчет маньяков... Последний серийный убийца у нас в городе был почти десять лет назад, но он давно пойман и осужден. Здесь что-то другое. Пока у нас нет оснований привязывать ваш случай к серийным преступ-лениям. Здесь нет сексуального насилия. Мы имеем пока только нанесение телесных повре-ждений с причинением тяжкого вреда здоровью и незаконное лишение свободы. Это то, с чем мы столкнулись при первом приближении.
  Я молчала. Этот говорит как пишет. Умный, язык подвешен, умеет выразить свои мысли. Да вот толку для меня от его умений мало.
  Еще ни разу с момента пробуждения в больнице я не чувствовала себя настолько уязви-мой и одинокой. Казенщина, окружающая меня, давила на психику, настойчиво подталкивая к мыслям о самоубийстве. Казалось, за стенами больницы все то же самое - нигде не найти нормальной поддержки, кроме той, что положена окружающим по долгу службы.
  Полицейский продолжал говорить, не понимая, что в эту минуту я его почти не слушала. Я пыталась справиться со своей ненавистью. Умом, конечно, осознавала, что рано требовать результатов на этом этапе следствия. Все только началось, а этот допрос - первый в череде многих. Тем не менее, мне хотелось вопить во все горло и требовать. Нет, даже не чтобы пой-мали моего садиста немедленно... Защиты. Вот чего мне хотелось. Абсолютной, железобетон-ной гарантии, что подобного со мной не повторится.
  - Я должен вас спросить: кого-нибудь из вашего окружения вы подозреваете?
  - Не знаю. Нет.
  - Если это, например, ваш знакомый, то у него должны быть мотивы.
  - Не имею представления.
  - Пожалуйста. Вы должны нам помогать. Назовите мне всех людей, которых вы считае-те близкими знакомыми. Их адреса и телефоны, если помните. Мы обязаны проверить все.
  - Мужчин?
  - Всех. Инициатива могла исходить от женщины, а осуществить похищение ее сообщ-ник. Будем отрабатывать все версии.
  Я вспоминала всех. Алексея, Артура, тех, что мне были ближе - по разным причинам. Мужчин, с которыми я заводила короткие романы. Например, неработающий теперь у нас за-меститель главного редактора, Дмитрий Смирнов, предмет зависти со стороны коллег-женщин. Мы встречались в течение трех недель два года назад. Спали, ходили в рестораны и кино. Он любил шикануть, хотя нередко ему это было не по карману. Однажды я сказала, что на меня не производит впечатления его страсть к глянцевой жизни. Дмитрий таскался на жур-налистские и литературные тусовки и пробовал приобщить к ним меня. Из-за этого мы и разо-шлись. Его занудство и завышенные требования к жизни в конце концов стали камнем пре-ткновения. Я сказала, что не собираюсь больше в этом участвовать. Поставила точку. Кто еще? Я покопалась в памяти. Не стану же я рассказывать все мои увлечения вузовского периода? Глупо. Тем более, что там не всегда и до секса доходило. Не более, чем поверхностные знаком-ства в нестойких компаниях, мимолетный флирт, ничего не значащие поцелуи и обжимания на вечеринках. О них следователь не узнал. На Леше я заострила внимание потому, что Гмызин настаивал. Все-таки он был последним, кто меня видел.
  - Это мог быть он? - спросил следователь.
  - Нет.
  - Думайте хорошенько. Вы жили с ним, вы в курсе его привычек, его манеры двигаться, что-то делать. Человек, который вас удерживал, ничем не выдавал себя?
  - Уверена, что это не Леша. Слишком хладнокровен.
  - Это не аргумент.
  - Мне лучше знать - сами сказали.
  - Психопаты всегда играют определенную роль. Перевоплощаются. Потому их трудно вычислить в быту, они мало чем отличаются от всех других.
  - Я понимаю. Я сама думала. Но это не он.
  Гмызин вздохнул.
  Я вспоминала часы, проведенные с Лешей до похищения, и убеждалась, что права.
  - Запах...
  - Что?
  - Мы пили коньяк и вино, когда были у него дома. Я выпила больше всего, но и он при-ложился.
  - И что?
  - Не понимаете? Тот человек, он был рядом со мной, за спиной, даже прижался ко мне, когда схватил. Во-первых, он был немного выше. А во-вторых, я четко помню, что до того, как появилась марля с эфиром или чем-то там еще, я слышала его дыхание. В нем не было алкого-ля. А от Леши пахло спиртным.
  - Понятно. Но вы сами были пьяны - и могли не воспринять перегар... В любом слу-чае, мы обязаны его допросить.
  - Вы этого не сделали раньше?
  - Сделали.
  - Вы считаете меня чокнутой идиоткой...
  - Почему же?
  - Вместо того, чтобы начать с того, как меня искали, вы узнаете, с кем я спала за послед-ние десять лет.
  Мне надоело лежать, и я села на кровати, привалившись спиной к стене.
  - Вы все узнаете. Но, по-моему, вам лучше не... короче, не перегружаться.
  - Мне лучше знать. Меня искали?
  - Искали. Заявление о пропаже подала ваша подруга, Татьяна Миронова... Это было двенадцатого ноября.
  - Его приняли?
  - Приняли. Я знаю, на что вы намекаете, но в любом случае с момента вашего похище-ния прошло три дня. Этим занимался не я. Проверили вашу редакцию, но там сказали, что де-сятого числа вы не вышли на работу. Мы поговорили с Мироновой. От нее узнали про вашего друга. Поговорили с ним. Он все рассказал про тот вечер.
  - И что же - Дубов ваш подозреваемый?
  - Пока нет. Следствие прорабатывает много версий. Дело о вашем исчезновении и это... объединены. Что вы скажете о ваших отношениях с Артуром Векшиным? Вы с ним не виде-лись давно?
  - Кажется, на тот момент три недели.
  Я вспомнила его эсэмэску. "Три недели (подсчитано)". Я уже начала забывать его лицо. Неужели Гмызин считает, что он причастен? Ерунда.
  - Теперь мы займемся им вплотную.
  - У Артура нет машины.
  - И что?
  - Меня же везли. Скорее всего, в багажнике.
  - Это технические детали. Нам сейчас важно выяснить, у кого были мотивы сделать с вами такое, - просопел Гмызин. - Что можете сказать о своих знакомых женщинах?
  - Вам придется слушать долго, потому что их больше.
  - Я для того и пришел.
  Я нарочно углубилась в перечисление всех близких и не очень подруг, вспомнила тех, кого знала только по имени или только в лицо. Гмызин записывал, старательно. Мне стало его жалко. Он потел в теплой палате. Запах пота стал резче.
  Наконец я остановилась. Полицейский что-то промычал себе под нос.
  - Ну и что, шансы большие?
  - Дело сложное - не буду вас обнадеживать. Мы сделаем все, что сможем.
  - Ясно.
  Общие стандартные слова. Отговорки. Гмызин умело притворялся, изображая заинтере-сованность, я это улавливала по голосу. Ему хотелось как можно быстрее уйти отсюда.
  - Когда вы еще придете? - спросила я.
  - Скоро. Так что насчет Векшина... Вы умолчали о нем главное...
  - Главное?
  - Кто он? Как человек?
  - Я не психолог...
  - Я же говорю: мне нужно знать ваше мнение. Пусть оно будет сто раз субъективно. Объективным портретом займемся мы.
  Пришлось мне возвращаться к Артуру и рассказывать историю нашего знакомства. При этом я чувствовала себя предательницей. Почему-то все во мне сопротивлялось такому эксги-биционизму. С Лешей было проще, понятней - я выложила о нем, что знала. Артур и его не-понятная, скрытая жизнь наоборот, будто накладывали на меня обязательства хранить подроб-ности в тайне. Глупость, конечно, но я ощущала себя именно так.
  Следователь резво записывал мою слова в свою тетрадь.
  - В моей сумке был мобильник. Его, наверное, уже продали.
  - Проверим, - сказал Гмызин, собираясь уходить.
  Эта встреча ничего не прояснила, только умножила во много раз количество вопросов. У меня начала болеть голова.
  Было чувство, что дорожку, которую я нашла в болоте, вдруг затянуло туманом. Я шла неизвестно куда, ничего не видя. Да, в прямом смысле - ничего.
  - Всего вам хорошего. До свиданья. Я приду еще. Или мой коллега, - сказал Гмызин, продвигаясь к выходу.
  Я не ответила, считая, что для него много чести. В палате и так остался его запах: табак, пот, дезодорант. Шаги следователя стихли, но на его место пришел кто-то другой.
  Видение похитителя было очень живым, ощутимым. Я свернулась калачиком под одея-лом и лежала тихо как мышка. Неужели у меня галлюцинации? Мне казалось, что он здесь, стоит в углу комнатки и смотрит, думает о чем-то. Улыбается - потому что рад моим страданиям.
  Появилась медсестра. Я хотела ее расцеловать.
  
  Полная версия доступна на "ПРИЗРАЧНЫХ МИРАХ": http://feisovet.ru/магазин/Приход-ночи-Артем-Тихомиров
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"