Если ты слышишь, как снаряд поет, значит, это не по твою душу.
Свою мину он не услышал. Его оглушило, ожгло роем горячих осколков и, приподняв, приложило обо что-то твердое. Сначала было больно, очень больно, и из всех чувств осталось только желание, чтобы эта мука хоть когда-нибудь прекратилась - любым способом.
Потом он с удивлением обнаружил, что боль словно растворилась в окружающем его сером тумане. Здесь не было ничего - ни света, ни тьмы, ни времени, ни звука, ни движения. Зато оказалось, что местами туман словно уплотняется, свиваясь в нити. Приглядевшись, он заметил, что весь окутан этими нитями. Осторожно потянул за одну - она натянулась, зазвенела.
Это же Коля, брат, понял он. Жив Коля, здоров. Это хорошо. А это нить старшего брата, Алексея - с ним тоже все в порядке. Сестры... Родители... Нормально. А это Маша, самая старшая сестра. Не звенит ниточка - и это понятно. Маша давно умерла, ему пяти лет не было. Он и помнит-то ее смутно - только что обожала с ним нянчиться. Она уже большая была, на выданье, да вот не сложилось.
Дед. Тоже. Молчаливый неулыбчивый литовец, несмотря на свою строгость любивший детей. Если кто-то лез в общую посуду вне очереди, дед неторопливо облизывал свою ложку и не говоря худого слова отвешивал ею нарушителю по лбу, звонко, но беззлобно. Ложка у деда была большая, деревянная, собственноручно выточенная. Он вообще много чего вырезал из дерева - ложки, игрушки для малышни...
А кстати, почему эти ниточки не порвалась еще? Ведь столько лет прошло! А что если проследить, куда они ведут? Он ощупью двинулся вдоль дедовой нити, успел изрядно устать и почти совсем отчаяться, когда из окружающего тумана соткалась бесформенная фигура, словно закутанная в маскхалат.
Фигура повернулась. Лица было не разглядеть, но голос звучал вполне отчетливо:
- Ты меня искал и нашел. Значит, пришел твой черед. Пойдем, Оникс.
Он удивился: этим именем называл его только дед.
- Кто ты?- спросил он, уже зная ответ, но надеясь, что ошибается.
- Тебе не удастся выиграть время,- равнодушно сказала фигура.
- Выиграть? А мы разве играем?- он старался говорить вопросами, чтобы за интонацией не было слышно, если голос вдруг дрогнет.
Фигура хмыкнула.
- Вся жизнь - игра, и вот свисток финальный...- явно процитировала она, и его потянуло прочь из обжитой сети нитей. Он вдруг понял, что на другом конце каждой натянувшейся нити его помнят, любят и будут очень огорчены, если... Эта мысль подстегнула его, он схватился за что смог и уперся изо всех сил.
Фигура изумленно обернулась, оценила обстановку и дернула за невидимый поводок посильнее. Он удержался.
- В чем дело?- фигура излучала изумление.
- Не люблю футбол.
- Все так говорят,- рассеянно пробормотала фигура. Ей что-то не давало покоя, и он тут же этим воспользовался и перехватился поудобнее (командирская нить; хороший мужик был, погиб осенью, аккурат накануне дня своего рождения). Новый рывок был сильнее, но цели вновь не достиг.
Фигура застыла, словно задумавшись.
- А почему не пойдешь-то? Никто не хочет, а вот с вескими причинами почти у всех туго...
Он мысленно подобрался, как-то сразу поняв, что ни одну из важных для всех причин фигура веской не сочтет.
- А на кой я тебе?
- Положено,- буркнула фигура,- так почему?
По командирской нити, словно что-то подсказывая, пробежала искра, и прежде, чем нить снова обмякла, он поднял на фигуру дерзкий взгляд и пересохшими губами ответил:
- Приказа не было!
Туманная Фигура вдруг понеслась куда-то прочь, но он успел еще различить недоумение, сквозившее в ее позе.
Удар, боль.
- ...Зажим! Зашиваем. Стонет - значит, будет жить,- голос молодой, незнакомый, но приятный.
- А остальные осколки?
- На память оставим. Он и так потерял слишком много крови. Они мелкие, либо сами выйдут, либо осумкуются. Ну все, капитан, выздоравливай!
- Есть!- ответил он слабым, охрипшим голосом, от такого усилия снова нырнув в странный полусон-полуявь, нашел взглядом почти растаявшую в туманной дали фигуру и чуть слышно, торжествующе прошептал:
- А вот это - приказ!