"Стук? В дверь? Дверь! Значит, есть дверь". Логика всегда была моей сильной стороной. Грохот не затихал и продолжал настойчиво втаскивать в реальность. Я перевернулся на живот и уставился в пол, который медленно наехал. "Линолеум. Здравствуй, линолеум!". Вежливость дополняла логику в наборе моих добродетелей. Тяжело, упираясь головой в стену, поднялся на ноги. Мутило страшно! С трудом ворочая головой, окинул помещение взглядом. На столе заросшими холмами громоздилась грязная посуда. Вокруг раскинулся пейзаж с окурками, консервными банками, пустыми бутылками, осколками битого стекла... Все это было разбросано с потрясающей безвкусицей, перемежаясь c покрытыми зеленной корочкой плесени, надкусанными кусками хлеба, луковицами и умирающими останками плавленого сырка. Сорванная гардина, укутанная в траурный саван, безвольно привалилась к окну... . Картина привычная много дней. Наткнувшись взглядом на треснутое зеркало, задал риторический вопрос: "К чему все это?". Отражение за словом в карман не полезло, при этом нахамив: "Открывай! Чучело!". Неуклюже добрался до входной двери и открыл. На пороге стоял... я! "Ну и рожа!". Опухшее, с заплывшими глазами лицо, покрытое многодневной щетиной. Грязный пиджак и жутко потертые, местами рваные джинсы.
- Вам кого?
Незнакомец проигнорировал вопрос и бесцеремонно прошел в квартиру.
Уставившись на его стоптанные штиблеты без шнурков, я почувствовал, что впечатление от нежданного визита проходит, заменяясь тяжестью вчерашнего (и позавчерашнего, и далее по календарю). "Сейчас - сдохну!"
Горькая жидкость обожгла пищевод. Борясь со спазмами тошноты, зажмурился. Мужик, порыскав в объедках, протянул мне надкусанную головку лука.
"Бред, какой то! Интересно, сколько я уже в нирване?"
- Один месяц, четыре дня, двадцать два часа и тридцать одну минут!
Я во все глаза уставился на незнакомца:
-Ты кто?
Вместо ответа мужик извлек [из воздуха] потертый пакет c едва проступавшей эмблемой Московской олимпиады и незнакомец суетливо начал выкладывать на стол содержимое, комментируя:
- Веревка. Кусок мыла. Ты не сомневайся!
Говоря все это, он ловко связал петлю, словно занимался этим всю жизнь и накинул ее мне на шею. Другой конец веревки уже был затянут на стояке парового отопления под самым потолком. Я перестал воспринимать происходящее всерьез и не подумал сопротивляться. Наоборот, не дожидаясь приглашения, ногами влез на стоявший рядом табурет.
- Дай! - глядя на мужика сверху вниз, попросил я , характерно щелкнув по горлу.
- Завсегда, пожалуйста! Есть все!
-Так уж и все. - засомневался я и назвал, как мне казалось, самый экзотичный напиток.
В этот же момент в руках незнакомца возникла пузатая глиняная бутыль, исписанная иероглифами.
- Ладно, Есенин, хлебай и в дамки! Некогда мне!
Ответить я не успел. Гость заправским ударом футбольного бомбардира выбил из под ног табурет...
"Линолеум. Здравствуй, линолеум!". Тяжело, упираясь головой в стену, поднялся на ноги. На столе, подоконнике, в раковине..., заросшими холмами громоздилась грязная посуда. "А это что!?". Над привычным унылым пейзажем солнцем восходила глиняная бутыль, исписанная иероглифами....
Я замер. Медленно поднял взгляд к потолку, но кроме паутины ничего не увидел. Откуда-то доносился знакомый голос сообщавший, что мы всех победили! "Жив курилка!".