Тихонов Владимир Валерьевич : другие произведения.

Берникловое дерево

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Берникловое дерево" в русском фольклоре - некое чудо-расчудесное, фантастическое дерево, на котором созревают невероятные плоды, а из плодов вылупляются чудесные птицы - берникли. Герои повести, живущие в сюрреалистическом мире, ищут ответы на несколько вопросов : "Что такое Чудо?", "Где Чудо искать?", и главное, "Что с Чудом делать? Как с ним жить?"

  
  
  
  
  
  
  
  
   Владимир Тихонов
  
   Берникловое дерево
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   На одном месте лежало необычайных размеров дерево, которое не только люди, но и слоны не могли сдвинуть с места, Фома же привязал к сему дереву свой пояс, оттащил дерево на десять стадий и отдал на построение храма Господня.
   Деяния Апостола Фомы
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Из рук в руки.
  
   Охотничьим промыслом Упырь и Вурдалак занимались давно, ремесло свое знали и любили, хотя доход это был непостоянный. Зимой, в сильные холода, народец, понятное дело, дома сидел, возле печки, а не шатался где ни попадя. Летом, в жару, тоже прибытку было немного. Урожайная пора наступала по осени, с первыми затяжными дождями, и на Рождество, когда редкий мужик себя ограничивал и заливался на радостях спиртным. Валом валили - соли, маринуй, суши, заквашивай, словом, живи да радуйся, разгуливая по гостям и веселым кампаниям. И об эту самую горячую пору выходил имперский указ " О порядке произведения отлова и прочих действий, приравненных к отлову".
   Указ налагал многочисленные запреты как на охотников, так, между прочим, и на обычных граждан, коим предписывалось не "бывать поодиночке в непотребных и подозрительных местах во избежание разного рода инцидентов". Охотникам полагалось выправить лицензию, получить одобрение, разрешение, допуск на использование спецоборудования и так далее и тому подобное. За каждое разрешение и одобрение, само собой разумеется, нужно было платить, поэтому Упырь с Вурдалаком подолгу на одном месте не задерживались - кочевали. Хоронились по заброшенным домам, в пустых медвежьих берлогах, в колодцах пересохших, а то и просто в поле, нарядившись чучелом. Подворовывали в больницах, не раз попадались на чужой территории и были за то жестоко биты. Тяжело так-то жить...
   Упырь неудобства кочевой жизни не замечал, знай себе посмеивался, да кровянухой наливался при каждом удобном случае. А Вурдалаку, в силу его природной полноты, приходилось несладко. Покушать он любил регулярно и красиво, не второпях, не на бегу, а со всеми удобствами, то есть с кружкой, ложкой и миской. И поспать основательно - в тишине, покое и сухости. А где, спрашивается, отыщет бродяга уют и покой, ежели за ним по пятам имперские оперативники гонятся? Или того хуже - толпа мужиков с осиновыми кольями...
   Вурдалак терпеливо сносил холод и сырость, бесконечные облавы и погони, бесконечные пьяные дебоши, которые брат устраивал в разных дешевых забегаловках, страдал и мечтал об оседлой жизни. О тех благословенных днях, когда они, наконец, заимеют собственное жилье и перейдут на легальное положение. Ах..., свой, пусть плохенький, но свой!.. уголок... А там, глядишь и работенка объявится, какая ни то, и денежка зарабатываться начнет как-то сама по себе, и... да мало ли чего еще, с чем черт не шутит.
   Но, Неумолимая Судьба все не посылала истосковавшемуся по комфорту Вурдалаку отдохновения. Напротив, словно издеваясь, загоняла в болото - в мошку и грязь, пока не вывела однажды к неприметной деревеньке Погостье, стоящей у самой опушки Восточного леса. Деревенька большая, шумная, дворов много, речка недалеко. Прошвырнувшись по местному кладбищу, братья обнаружили никем не занятый сухой склеп, вполне себе обжитой и благоустроенный.
   Вурдалак решил начать новую жизнь. А это значило никаких противоправных действий, никаких контактов с подозрительными элементами, строгое соблюдение общепринятых норм и правил, дисциплина, смирение.
   Через несколько дней, проснувшись и не обнаружив Упыря дома, Вурдалак отправился на поиски и нашел его сидящим в засаде у тропинки, по которой деревенские бабы ходили к реке полоскать белье. Трудно представить себе более откровенное нарушение правопорядка, благо имперские патрули предпочитали нести службу в других местах.
   Еще через пару дней Упырь связался с бывшим хозяином склепа, ныне трудоустроенным на Большие рудники Их Императорского Величества, приволок партию контрабандных осиновых кольев и заявил, что собирается переправить их "хорошим знакомым в Восточном Лесу". Вурдалак, скрепя сердце, согласился.
   - Первый и последний раз! - строго сказал он.
   Предстоящую удачную сделку решили как следует обмыть в придорожной корчме, где после четвертой бутылки кровянухи, Упырь стал горланить двусмысленные песенки с откровенными намеками в сторону царствующей фамилии. Арест был неизбежен, если бы не вмешательство некоего господина Вия, местного старосты - низенького, седенького неказистого старикашки с длинными пушистыми ресницами. Искренне извинившись за беспокойство, он подсел к братьям за столик и вкрадчивым голосом, начав издалека, слово за слово, незаметно подвел разговор к тому, что, мол, все предприниматели, ведущие дела на вверенной его заботам территории, обязаны оказывать уважение представителю местной власти и, соответственно, делиться.
   Осознав, о чем идет речь, Упырь разъярился настолько, что прыгнул через широкий стол, пытаясь вцепиться в горло наглому вымогателю. Однако господин Вий обнаружил редкое для своего преклонного возраста проворство и выдержку - он ловко увернулся от протянутых к нему когтистых лап, перемахнул через барную стойку и с поразительной меткостью швырнул в голову Упыря тяжелый глиняный горшок с холодной мясной похлебкой. Упырь рухнул как подкошенный.
   - Нехорошо, ай как нехорошо! - укоризненно прошамкал господин Вий. - С таким неделовым подходом вы, молодые люди, долго на свободе не протянете. Разве можно спорить со старшими?
   Кое-как, путем долгих увещеваний, Вурдалак отговорил старосту вызывать патрульных, затем пообещал обязательно выплатить откупного, на что господин Вий удовлетворенно кивнул.
   - Уважение к старшим есть истинная добродетель, молодые люди, всегда помните об этом.
   Когда же господин Вий назвал сумму откупного, Вурдалак округлил глаза - корыстолюбие нового знакомого намного превосходило его ловкость.
   На следующее утро, когда Упырь, свернувшись в гробу калачиком, охал и стонал, мучаясь от похмелья, Вурдалак, заложив руки за спину, расхаживал по склепу и рассуждал вслух:
   - Печенкой чувствую, что мы влипли. Где это видано, чтобы старикашки скакали, будто кузнечики. Говорил я тебе, крести тебя, нечистую силу, не надо связываться с контрабандой. Ты хоть знаешь сколько этот кровопийца запросил?
   - Сколько? - слабым голосом отозвался Упырь.
   - Сколько - сколько... Много! Очень много... И что теперь прикажешь делать?
   Упырь, обхватив голову руками, сел по-турецки, скрестив ноги, его худое вытянутое лицо опухло, глаза превратились в маленькие щелочки, на лбу красовалась здоровенная красная шишка.
   - А типа не послать ли нам его куда подальше?
   - Послать-то оно конечно можно, да ведь не отцепиться, это же пиявка форменная, так что влипли мы по самое не балуйся. А все из-за тебя! Какого рожна тебе спокойно не сидиться, вечно норовишь найти приключения на свою задницу!
   Упырь доковылял до угла склепа, где стояла бочка с дождевой водой, умылся, осторожно дотрагиваясь до шишки на лбу, долго удовлетворенно фыркал и убирал назад грязные спутанные волосы. Казалось, вчерашнее происшествие не произвело на него ни малейшего впечатления.
   - Как он, интересно, узнал?
   Вурдалак уже готов был задушить брата. Надежды на спокойную, размеренную жизнь рухнули в один миг, а ему хоть бы хны!
   - Какая, осина тебе в бок, разница! Что мы теперь делать будем?!
   Упырь нарочито громко высморкался, потом вытер пальцы о бочку.
   - Да ничего не будем делать.
   Таков уж Упырь, ему хоть облава, хоть погоня - все едино, упрямый и невозмутимый. Еще когда они бродили по окрестностям, прятались от дозоров, голодали, он оставался веселым и беспечным, о будущем совершенно не думал. Разве он думает о том, что староста рано или поздно натравит на них имперских оперативников, нет, сейчас он шарит по склепу, надеясь отыскать где-нибудь заначку и поправить здоровье после вчерашнего. Таким уж он уродился и его не переделаешь.
   Вурдалак устало махнул рукой.
   - Может оно и к лучшему, чтобы нас сцапали, я уж как-нибудь перетерплю, а ты хоть немного ума-разума наберешься.
   Он тяжело плюхнулся в свой гроб, так что затрещали потемневшие от времени крепкие еще доски, шумно выдохнул и закрыл глаза.
   "Век бы тебя, мерзавца, не видеть, подвел таки нас под монастырь, подвел..."
   Упырь в поисках кровянухи обшарил склеп сверху донизу, однако броженого не нашлось ни капли. Потормошил брата, думал тот где-то припрятал бутылку, специально, чтобы над ним поиздеваться, но Вурдалак абсолютно не реагировал на внешние раздражители, застыл словно истукан, только мерно вздымался его большой круглый живот.
   Броженое такая же подлая штука, как деньги: когда не надо - его хоть залейся, а вот как понадобится, так его обязательно нет.
   Помаявшись еще некоторое время, Упырь снова улегся в гробу и стал громко охать, поохал-поохал, да и задремал, бормоча во сне.
  
  
   Едва зашло солнце, Вурдалак открыл глаза и потянулся, разминая суставы.
   Упырь, одетый в походную серую хламиду, услышал и замер возле самого входа в склеп.
   - Ты куда это собрался? - окликнул брата Вурдалак.
   - Да так...никуда особенно... я это, прогуляться вот решил, воздухом подышать...
   Вурдалак приподнялся на локтях, с его широкой дородной физиономии исчезло умиротворенное выражение.
   - С ума сошел, нынче сезон, ненаши поди так и рыщут по округе, вынюхивают.
   - Да я быстренько, туда и обратно...
   Вурдалак вылез из гроба, подошел к брату и строго посмотрел в его желтые маленькие глазки.
   - Темнишь ты что-то.
   - Чего я темню, ничего я не темню. Воздух-то вот в склепе спертый, так я это, вот я и решил подышать. Да, а то прямо голова болит, верно, к дождю.
   - А ну, выкладывай, что задумал!
   - Да что я задумал, ничего я не задумал. Говорю же, подышать собрался...
   Лепечет - лепечет Упырь, а сам взгляд в сторону отводит, или что нашкодил уже, или удумал - верный признак.
   - Выкладывай, говорю, что задумал, а не то я тебе устрою веселую жизнь!
   Наверху послышалось кряхтение и кашель, покатились вниз комки сырой земли, согнувшись, сощурив глаза в полумраке, появился староста господин Вий. Не обращая внимания на сцепившихся братьев, он прошествовал, опираясь на массивный дубовый посох прямиком в дальний угол к перевернутому гробу, заменявшему стол. Уселся.
   - Решил вот понаведаться, поразузнать, как вы тут живете-поживаете, а то, правду сказать, который день на вверенной нашим заботам территории присутствуете и ни вам поклона, ни вам привета. Нехорошо, молодые люди, нехорошо.... Так дела не делаются, надобно с почтением, c почтением, тогда и мы к вам завсегда с открытой душой. А как иначе, иначе в наше время не проживешь, а уж и время-то нынче - сами знаете.... Так что вы, господа хорошие, пораскиньте умом-разумом, ежели, конечно у кого что имеется....
   Господин Вий покосился на Упыря, тот зыркнул в ответ желтым глазом из подлобья, не по-доброму.
   - Располагайтесь как дома, - развел руками в стороны Вурдалак.
   - Благодарствуем. Вот, братец-то ваш, - сказал староста, обращаясь к Упырю, - воздержан и почтителен, что похвально, похвально. С таковым-то и поговорить приятно.
   Упырь демонстративно скрестил руки на груди.
   - Чем обязаны?
   - Да я, собственно, все о том же, о чем и давеча вечером. Уж коли вы у нас гастролеры заезжие, не местные, так, разумею, что надобно вам жить со всеми в мире и дружбе. Как ведь у нас тут повелось, вы к нам по-хорошему - и мы, соответственно руку помощи вам протянем. А как же .... А иначе и быть не может, мы не дикари какие-нибудь.
   Господин Вий многозначительно поднял вверх указательный палец.
   - Ибо законы блюдем.
   Бледное вытянутое лицо Упыря стало потихоньку наливаться краской, Вурдалак от греха подальше заслонил брата широкой спиной.
   - А то всякие случаются казусы. Бывает, заведет проживающий некие темные делишки, словечком не обмолвится, не посоветуется, почтения не окажет, а там, глядишь, и нет проживающего. Нам ведь не корысть потребна, нам порядок дорог, иначе ведь разброд и шатание, чего как старший допустить не могу никак. На то здесь и поставлен сверху.
   - Совершенно с вами согласен, господин староста, - заверил Вурдалак. - Мы никоим образом не хотим нарушать установленный порядок, поверьте, уважение к власти у нас, можно сказать, в крови, образно выражаясь, наследственное. Так что мы всей душой готовы пойти вам навстречу как представителю власти. Искренне готовы удовлетворить ваши справедливые требования, правда, есть у нас небольшое, так сказать, затруднение.
   Господин Вий нахмурился, густые длинные ресницы скрыли глаза, жилистые веснушчатые руки крепче сжали посох.
   Вурдалак пихнул брата локтем, чтобы не скрипел зубами за спиной.
   - Даже не то чтобы затруднение, а так, маленькая заминка.
   Господин Вий недовольно покашлял.
   - Если бы вы пошли нам навстречу и предоставили небольшую отсрочку, то уж мы бы со своей стороны отнеслись бы с полной благонадежностью.
   - Хм... Время, молодые люди, предмет дорогой, очень дорогой. Доживете до моих лет - поймете, время-то ни за какие коврижки не купишь, а бывает, что и захочешь купить, да уж и поздно. Так что вопросец ваш не простой, не простой, не знаю, как и поступить.
   Господин Вий надолго замолчал, решив подчеркнуть тем самым важность момента. В наступившей тишине стало отчетливо слышно отрывистое, звериное дыхание Упыря. Его нисколько не волновал разыгрывающийся спектакль, он ждал подходящего момента, чтобы прыгнуть и вцепиться старикашке в горло.
   Вурдалак начал втирать старосте о трудностях жизни простого кровососа, и те, мол, норовят обидеть, и эти покоя не дают, а они с братом ничего никому плохого не делали никогда, сидят себе спокойненько и не рыпаются. Староста сочувственно кивал, да, мол, все понимаю, непросто нынче, непросто.... Однако настоящего сочувствия в его голосе не ощущалось.
   - Да ведь и отсрочка-то нам нужна всего ничего - дня три, - закончил свою речь Вурдалак и с надеждой посмотрел на старосту.
   Господин Вий степенно сложил ручки на тяжелом навершии посоха.
   - Ну что же, поскольку мы здесь не звери лесные и некоторый обычай имеем, то пойти вам навстречу готовы. Но, опять-таки, согласно принятого порядку и не в корысть, а в соблюдение за эти три дня полагается справедливая пеня, тобишь процентик.
   Услышав размер "процентика", Вурдалак рот приоткрыл.
   - Ибо неукоснительное бдение, молодые люди, есть прямая обязанность каждого, - нимало не смутившись, продолжал разглагольствовать Господин Вий, - а уж поставленного на то свыше - тем более.
   - Ах ты, гадина старая! - закричал вдруг Упырь и бросился на старосту.
   Господин Вий вновь проявил редкую для своего возраста ловкость, с быстротой молнии ударив нападавшего посохом в лоб. Упырь пошатнулся, отступил два шага назад, хватая руками воздух и повалился в собственный спальный гроб, задрав кверху грязно-желтые пятки. Откуда-то из складок походной хламиды Упыря выпала и покатилась по земляному полу оплавленная восковая свечка.
   " Так вот ты куда намыливался", - подумал, глядя на нее Вурдалак.
   - Ох, молодежь, молодежь, - прокряхтел Господин Вий, направляясь к выходу из склепа. - Никакого уважения к старшим. И куда мы, спрашивается, таким образом можем прийти?
   И уже возле самого выхода обернулся.
   - У нас ведь как, у нас давши слово - держись. А вот ежели кто по-хорошему не понимает, с таковыми у нас разговор особый.
   Когда Упырь очнулся, Вурдалак поспешно сунул ему в руки свечку.
   - Иди уже, поставь где получше. Только сам, гляди, не засветись.
   - Так я ж...это, ну, - замялся Упырь.
   - Иди, иди, - оборвал его Вурдалак, - может, повезет, авось откупимся от старосты.
  
   Сколько раз ставил Упырь вот так свечку посреди ночи и все не мог понять - ну как на эту нехитрую приманку глупые людишки попадаются? Ведь шел человек по своим делам (а мало ли у него - дурака забот), а все ж таки свернет да заглянет на огонек непременно. Встанет, вылупится на свечку как баран на новые ворота и здравствуйте, мы только вас и ждали. Народец, правда, попадается в большинстве своем непутевый - бродяжки, пьянчужки разные, а то и просто ненормальные. Но, случалось, забредал и вполне солидный, состоявшийся в жизни отец семейства, успешный во всех отношениях человек.
   - Ловись рыбка большая и маленькая, - сказал Упырь, закрепив свечку на опрокинутой могильной плите. Благо ночь выдалась спокойная - без ветра, без снега, и луну закрыли серые тучи - как раз то, что надо.
   - Ловись рыбка большая и маленькая, - снова прошептал Упырь.
   Иногда обстоятельства складываются таким образом, что ни в чем не повинная и ровным счетом ничего не подозревающая жертва лишается права выбора, а Неумолимая Судьба загоняет ее прямо в лапы охотника. Именно так и произошло на этот раз.
   Недолго пришлось Упырю сидеть в укрытии за кустом - часа не прошло, как на кладбище появился глупый человечишка. Шатающейся пьяной походкой направился он к свечке.
   Сама технология отлова так называемого "живого материала" была у братьев проста и отработана до мелочей: Упырь хватал жертву за ноги и резко дергал, Вурдалак наваливался на несчастного всем своим весом и заламывал ему руки за спину. Потом человечишку, оглушенного падением, полураздавленного и полузадушенного, вязали по рукам и ногам веревкой, тащили вниз в логово, где бывший бродяжка-пьянчужка, или почтенный, состоявшийся в жизни отец семейства обрабатывался по полной программе, в зависимости от конъюнктуры рынка, конечно. То есть - когда свежак, когда - консервы, а чаще всего - пополам.
   И сегодня справились быстро, четко, без лишнего шума и ненужных телодвижений. Скрутили глупого человечка, отволокли вниз, в склеп и уложили на перевернутый гроб лицом вниз.
   - Прилетела мошка к нам на огонек, - сказал Упырь, потирая руки, - глупая мошка попалась в ловушку.
   Вурдалак деловито ощупал шею жертвы.
   - Хорошие вены, давненько таких не видывал.
   Упырь провел остро отточенным когтем по крышке гроба.
   - Ну, молись, человече, сейчас тебя вскрывать будем.
   - Маленько погоди, - остановил его Вурдалак.
   - Чего годить-то, осина тебе в бок, жрать хочется спасу нет, третий день без свежатинки перебиваемся.
   - Да вишь, пьяный он больно, опять утром голова болеть будет. Пусть полежит сколько ни то, дух из него хмельной повыветрится, а там и оприходуем.
   Братья устроились рядышком - играть в кости.
   - А ты свечку убрал? - спросил Вурдалак.
   Упырь как-то озлобленно потряс кости и выкинул две шестерки.
   - Да ладно, сама догорит.
   - Гляди, как бы ненаши к нам в гости не пожаловали. Ах ты, пропасть...
   У Вурдалака выпали тройка и пятерка.
   - Да больно мы им нужны, они сейчас поди третий сон досматривают. Вот вам!
   Снова Упырь выкинул две шестерки.
   - Как это так! - возмутился Вурдалак. - Так не бывает, чтобы подряд четыре раза по две шестерки выпадали. Мухлюешь, крести тебя, нечистую силу!
   - А что тут такого? - смутился Упырь. - Просто везет.
   - Врешь! Мухлюешь! А ну-ка, покажи-ка кости!
   Упырь потихонечку, бочком-бочком начал продвигаться к выходу.
   - Чего это я мухлюю, ничего не мухлюю...
   - Ты куда собрался?
   - Никуда...
   - Покажи кости тебе говорят!
   - Зачем же кости, нечего на них смотреть...
   Братья сцепились, осыпая друг друга проклятиями и тумаками, покатились по земляному полу и своротили гроб, на котором лежал связанный человек.
   - Всем оставаться на своих местах!!! - загремело откуда-то сверху.
   В склеп ворвались оперативники в камуфляже и черных масках. Вслед за ними, брезгливо отряхивая лайковыми перчатками новенький с иголочки офицерский мундир, украшенный ярко-золотыми орлами, вошел невысокий широкоплечий мужчина. Дерущихся разняли, заломили им руки за спину и поставили на колени.
   - Так-так-так... И что же мы имеем?
   Из-за спины вошедшего офицера выглянул с едкой улыбочкой староста господин Вий.
   - Вот это они самые и есть, господин лейтенант, - сказал он, указывая пальцем на Упыря и Вурдалака.
   - Обер-лейтенант!
   - Прошу прощенья, господин обер-лейтенант.
   Офицер снял фуражку и вытер платочком лоб.
   - Где отловленный?
   Отловленного снова уложили на гроб, на этот раз лицом вверх.
   - Отлично, отлично, - сказал офицер, натягивая перчатки на руки. - Как, говорите их зовут?
   - Упырь и Вурдалак, ваша милость, господин лейтенант.
   - Обер-лейтенант! Обер! Вы, милейший, ступайте-ка домой, мы дальше без вас разберемся.
   Старик смущенно покашлял, похлопал длинными ресницами и засеменил к выходу.
   - Я еще до тебя доберусь, старая развалина! - крикнул ему вдогонку Упырь, за что получил удар по ребрам.
   Офицер выдержал паузу и торжественно произнес:
   - Известно ли задержанным о наказании, которое грозит нарушителям имперского указа о сезонной охоте?
   Молчание.
   - За подобные проступки виновных принято сечь осиновыми прутьями.
   Молчание.
   - И сечь до тех пор, пока наказуемый не потеряет сознание.
   Вурдалак не выдержал.
   - Не виноваты мы, ваша милость, оговорили нас, ей-ей оговорили!
   - Оговорили, значит? Человечек откуда?
   - Человечка, ваша милость, Упырь в кости выиграл, у соседа.
   - Ах вон оно что... В кости, значит выиграл... Я смотрю у вас тут по каждому бобру свой Сенька ползает. Писарь, ко мне!
   Серенький, сутулый писарь вынырнул откуда-то из темноты и преданно посмотрел в глаза обер-лейтенанту.
   - Слушаю, господин Доберман!
   - Приступай, милейший, к обыску.
   - Слушаюсь!
   - Сейчас мы вас выведем на чистую кириллицу!
   Господин Доберман склонился над пленником.
   - Значит, в кости выиграл... А разит-то от него как, тьфу. И кто же такого пьяного на кон поставил? Какой такой сосед?
   - Говорил, убери свечку!- в сердцах сказал Вурдалак брату.
   - Да разве тут в свечке дело, - Упырь с досадой плюнул на земляной пол. - Староста, пенек трухлявый!
   Между тем писарь что-то раскопал в темном углу.
   - Что там такое, Ахаз? - спросил господин Доберман.
   - Сверток, ваша милость.
   Внутри свертка оказались два деревянных молотка и дюжина кольев. Эта находка несказанно обрадовала обер-лейтенанта.
   - Ба! Да ведь это совершенно меняет дело! За хранение оружия полагается не порка, а серебряные рудники, и надолго.
   - Не наше это, ваша милость,- взмолился Вурдалак, - не наше! Видно от прежнего хозяина осталось - мы всего три дня тут живем!
   - Не надо мне здесь устраивать цирк на колесиках! Ваше, или не ваше - вопрос отдельный. А имеются сведения из достоверного источника о противоправных действиях.
   Упырь снова разразился проклятиями в адрес ненавистного старосты.
   Господину Доберману, видимо, надоела болтовня. Распорядившись, чтобы задержанных вывели, а особенно говорливому заткнули пасть, он подозвал писаря, отвел в сторонку, дружески придерживая за руку, и доверительно похлопал по плечу.
   - Вот что, милейший мой Ахаз, в настоящее время я сильно загружен работой и не смогу лично пристроить задержанных на рудники, поэтому данным вопросом придется заняться вам. Для сопровождения возьмете ефрейтора Зосиму, а вышестоящим инстанциям я ужо сам доложусь, да постараюсь, чтобы нам обоим выгорело поощрение.
   Писарь покорно кивнул, не закрывая и не опуская глаз, а преданно взирая на начальство.
   - Да хорошо бы запихнуть их в такой забой, где смертность побольше. Можно в пятый.
   - Я так мыслю,- начал было Aхаз, но Доберман резко прервал его:
   - Вот что, любезнейший, запомните раз и навсегда - у вас не должно быть своих мыслей, за вас будет думать ваше руководство, то есть я! В пятый рудник и точка, ясно?!
   - Так точно!
   - Ступайте к машинам и пришлите мне сержанта Вавилу.
   - Слушаюсь!
   Оставшись в одиночестве, господин Доберман внимательно осмотрел пленника.
   " Молодой. На вид здоровый. Это хорошо. Денежки можно неплохие выручить".
   - Надеюсь, тебе нравиться работать, дружочек, потому что в ближайшее время работать ты будешь очень много. Очень. Гораздо больше, чем эти тупоголовые кровососы. Но, с другой стороны, хоть поживешь сколько-нибудь, так что без глупостей, понял?
   Подошедшему сержанту Вавиле господин Доберман сказал: " Грузи его в мою машину и будь наготове - поедешь со мной". После чего удалился. Вавила проверил надежно ли связан пленник, подтянул веревки посильнее и потащил его наружу, взвалив на плечи словно мешок с картошкой.
   На окраине кладбища стояли два уазика. Пленника запихали в один из них.
   Возле уазика, в который поместили задержанных братьев, господин Доберман, старательно обрабатывая пилочкой ногти, описывал прелести жизни на рудниках :
   - Кормят там, конечно, неважнецки - так ведь вы туда не отъедаться едете, а работать, верно? Труд всем полезен, труд возвышает. Благо с серебром повезло - грязное. Было бы чистое, вы бы быстро ноженки отбросили. И народ хороший, правда могут пристукнуть ненароком, если что не понравиться. Ломиком по головке тюкнут и готово. А в остальном чистый дом отдыха. Начальство дружелюбное, плеточкой перетянет пару раз и к экзекутору. Да что там говорить, поправитесь, загорите... Спать, правда, иной раз бывает негде. Завалится толпа в барак, кто первый лавку занял тот и спит, остальные на пол. А по полу иной раз крыски пошмыгивают, так ведь что вы, крыс не видали? Мелочи жизни, суета. Вам сейчас о большом думать надо, о вечном... Ну да некогда мне с вами. Желаю удачи, - подытожил он. - Ахаз, возьмешь Зосиму и помни: на пятый рудник. Все! Трогай!
   Машина с задержанными уехала. Господин Доберман уселся на переднее сиденье оставшегося уазика и скомандовал сидящему за рулем Вавиле:
   - К озеру.
   Автомобиль запрыгал по заснеженной лесной дороге.
   Явно довольный господин Доберман сначала напевал, потом достал из внутреннего кармана шинели телефон и начал с кем-то говорить.
   - Прекрасный экземпляр, прекрасный, здоровый и абсолютно смирный, никаких проблем. Да. Да, сразу к тебе. Обижаешь, старик, я привык иметь дело с серьезным покупателем. Конечно. Конечно! Нет, старик, обычная цена не подходит. Товар - высший сорт, за такой обычную цену маловато.
   Машину трясло и подбрасывало, господин Доберман поминутно отвлекался и выговаривал неосторожному водителю: " Легче, легче, не дрова везешь!" и снова в телефонную трубку, уже на повышенных тонах:
   - Ты хочешь меня обидеть, старик. Каждый раз, когда дело доходит до расчета, ты начинаешь юрчить как выхвостень. Сколько? Это что мне на бедность? Короче, хватит шкандыплетствовать, называй серьезную цену! Что? Да за кого ты меня принимаешь?! Я по-твоему нищий, да? Послушай, давай сейчас не будем примерять твое я к моему ты, хорошо? Либо втрое больше, либо до свидания! Вот, уже теплее, теплее, но все равно мало.
   Внезапно машина затормозила.
   - Что такое, в чем дело? - недовольно спросил Доберман.
   Поперек дороги лежала поваленная толстая сосна, рядом, опираясь на топор с длинной рукоятью, стоял бородатый мужичек в ватнике и преспокойно покуривал самокрутку.
   Господин Доберман в бешенстве выскочил на дорогу.
   - Эй ты, ты кто таков?! - прокричал он мужичку.
   Тот не спеша затянулся, выпустил колечко дыма.
   - А кто спрашивает?
   Господин Доберман побагровел от ярости. В этот момент позади уазика с треском рухнула еще одна сосна, преградив путь назад. Вавила, высунувшись из приоткрытой дверцы, прокричал Доберману:
   - Господин обер-лейтенант, это же Микола Дуплянский. Вам лучше вернуться внутрь.
   Доберман поспешно нырнул в машину.
   - Ты уверен?
   - Уверен, господин обер-лейтенант, он давно в розыске.
   - Это я и сам знаю, я спрашиваю почему ты так уверен, что это именно он?
   - Точно он, я фотографию видел. Нужно помощь вызывать.
   Вавила потянулся к рации, но Доберман шлепнул его по рукам.
   - Ты с ума сошел, да как я объясню то, что здесь нахожусь. Объехать нельзя?
   - По такому бурелому не объедешь. И оружия нет.
   Доберман нервно забарабанил пальцами по приборной доске.
   - Вот вляпались, вот вляпались! Что они с нами сделают?
   - Известно что - разденут, разуют, да прогонят. А может еще изобьют.
   Мужичек, между тем бросил самокрутку на землю и затоптал сапогом. Не спеша направился к уазику. Из придорожных зарослей появились еще четверо коренастых, заросших по самые глаза бородищами мужиков с дубинами в руках. Машину окружили.
   Микола Дуплянский, подойдя к дверце, постучал в боковое стекло.
   - Что же ты, дядя, и двух слов не сказал да в машину сиганул? Так не годиться.
   Доберман опустил стекло и нервно спросил:
   - По какому праву вы остановили служебную машину?
   - Экий ты, дядя, серьезный, - улыбнулся Микола Дуплянский. - А я ведь не первый раз тебя вижу - частенько через мой лес ездишь и все по ночам как тать. Видать дела у тебя.
   - Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне! - сорвался Доберман.
   - Вот я и говорю - ездишь все, ездишь, а меня ни разу не приветил. Это не дело. Э, да ты опять человечишку повязал.
   Двое бородачей выволокли пленника наружу и принялись распутывать веревки. Странные мужики: пальцы длинные, корявые как сучки, бороды будто мхом поросли - зеленые, а руки длинные, обезьяньи, до коленей. И одежда странная - то ли из травы, то ли из коры.
   - Что вы себе позволяете! Вы имеете дело с имперским офицером!
   Послышался дружный скрипучий смех.
   - Да ты, дядя, никак обиделся, - сказал Микола Дуплянский. - Так ведь мы извиниться можем. А ну-ка, ребятки, извинитесь перед господином имперским офицером!
   Мужики дружно заработали дубинками. Через минуту стекла и фары уазика были разбиты.
   - Прекратите! Прекратите! - завопил Доберман согнувшись под градом осколков, обхватив голову руками.
   Микола Дуплянский подошел к освобожденному пленнику.
   Но, пора бы и представить нашего героя, получается не совсем ловко. Итак - высокий молодой человек двадцати пяти - двадцати шести на вид лет с лицом худым, не слишком красивым, но добрым и с приятной улыбкой. Волосы он носил длинные, брился нечасто, отчего подбородок и щеки его были почти постоянно покрыты густой русой щетиной. Одевался просто, без затей - джинсы, кроссовки, потертая коричневая куртка. Звали молодого человека... Впрочем, как его звали, пожалуй, и не важно пока, а главными свойствами его характера были простота и общительность. Эта общительность, да еще и доброжелательность делали молодого человека частым гостем любых кампаний, отправляющихся приятно провести время в клубе, в кино, театре, концертном зале, или на природе. Не было ни одного важного культурного мероприятия, которое бы он не посетил, будь то фестиваль электронной музыки, или авангардная пьеса, или выставка. Интересы его распространялись и на свежие произведения культовых авторов, и на закрытые показы альтернативных кинофильмов, и на прыжки с мостов, и на катание на роликовых коньках, и на разрисовывание бетонных заборов. Словно серфингист, он скользил по гребню волны, отбирая только новое и необычное - книги, фильмы, приятелей, спорт, одежду, хотя к одежде был по большому счету равнодушен. Как и к еде, спиртному, сигаретам, гораздо большее наслаждение получал от возможности двигаться, редкий вечер проводил один, но ни настоящих друзей, ни девушки не имел. Так все как-то, на бегу, на ходу.
   Не далее как три с половиной часа назад заседал он с приятелями в баре, спорил, слушал анекдоты (кстати слушать любил он больше, чем говорить) и нарезался водки пополам с коньяком. Приятели незаметно разошлись, а пьяный в стельку молодой человек решил поехать к знакомым за город - там, вне всяких сомнений, будут рады гостю.
   Удалось без приключений добраться до вокзала и сесть в пустом вагоне на теплом пластмассовом кресле.
   Когда поезд тронулся, когда затрясло, забросало на стрелках, появилось смутное сомнение: "А стоит ли продолжать?" Но не было спасительных ста грамм, без которых, как известно, с подобными вопросами не разобраться. Оставалось лишь прислониться лбом к холодному стеклу и вздыхать тяжело: "Зачем я так напился?" И провалиться в тяжелую пьяную дремоту, когда время изменяет свой ход, а то и вовсе исчезает.
   Долго ли коротко ли, а проснулся молодой человек с ощущением нелогичности, неправильности происходящего: кромешная тьма за окнами, слишком темно, ни единого огонька.
   Электричка, набрав ход, круто заворачивала влево.
   - Что-то я не помню этот поворот....
   В этот момент вагон накренился, его тряхнуло так, что застучали расшатанные багажные полки. А потом загрохотало, замелькали в окнах железные конструкции моста.
   - Что-то я не помню этот мост. Где я?
   Электричка, не снижая скорости, пролетела мимо трех остановок, что, мягко говоря, не радовало, время к двенадцати, неизвестно ходят ли еще поезда, а перспектива провести ночь где-нибудь в загаженном зале ожидания выглядит непривлекательно. Появилось желание дернуть за ручку стоп-крана, но, вот завизжали тормоза, с шипением открылись двери - станция.
   Молодой человек вышел из вагона и начал оглядываться по сторонам. Электричка еще некоторое время постояла и уехала, весело погудев на прощание.
   - Куда это я попал?
   Маленький, забытый богом полустанок, ни вокзала, ни других строений, кругом лес, всего одни железнодорожные пути, одна деревянная платформа без перил, в центре которой возвышается столб с ободранной табличкой: " ...ой километр".
   Осознав, что попал в дурацкую ситуацию, наш герой долго, с наслаждением ругался, однако, ругань не изменила положение ни в малейшей степени. Затем его пробрал нервный смех, до слез, до кашля. Почему именно сейчас, так неожиданно, в самый неподходящий момент? И что теперь делать? Ждать до утра, прислонившись к столбу? Или идти неизвестно куда по единственной пешеходной дорожке, ведущей от станции в лес?
   "" И понесла меня нелегкая, спал бы сейчас дома, в кровати, под толстым одеялом. Хорошо еще, что оделся тепло".
   Рассудив, что в создавшейся ситуации лучше двигаться, чем стоять на месте и мерзнуть, он высморкался, поднял воротник своей куртки, спустился с платформы и пошел по дорожке, мрачно глядя на покрытые пятнами лишайника сосновые стволы, выплывающие из темноты.
   " Не шалаш ведь строить, в самом деле! Дорожка обязательно куда-нибудь выведет, в деревню, к леснику или еще кому".
   Скоро лес заметно поредел, дорожка теперь то поднималась вверх по холму, то спускалась в заболоченную низину. Ноги не слушались, казалось, они жили отдельно от туловища, лишь по собственной прихоти передвигаясь вперед, голова с каждым шагом все больше и больше наливалась свинцовой тяжестью, глаза слипались, к горлу подступал комок тошноты.
   Впереди замерцал огонек, появилась надежда на спасение.
   " Может садоводство, или поселок".
   Однако, вместо садоводства вышел на кладбище: ржавые, покосившиеся оградки, почерневшие от времени кресты, могилы, заросшие густой высокой травой, старые березы с ветками до земли. Огонек мерцал где-то в глубине. Оказалось, это свеча, стоящая на разбитой могильной плите, и зажгли свечу недавно, еще до середины не догорела.
   В этот момент его дернули за ноги...
   И вот, стоит он, потирая занемевшие от веревок руки, глупо уставившись на бородатого мужика с кривой ухмылкой и самокруткой в уголку рта.
   - Ну, малый, считай заново родился, ползать бы тебе по дну - ил процеживать. Сам откуда?
   - Из... из... города.
   - А тут как оказался?
   - Случайно... Наверное, не на той станции вышел.
   - Случайно... Экий ты брат, бестолочь - вот и имя тебе новое. Понимаешь хоть куда попал?
   - Нет.
   - Ладно, ступай, повезло тебе, дураку, я нынче веселый, а то защекотали бы тебя мои молодцы.
   С этими словами Микола Дуплянский свистнул оглушительно.
   - Эх, гуляй, рванина! А ты двигай, человечек, двигай. На станцию свою не ходи, на опушке сверни направо на тропинку - она тебя выведет куда надо.
   Морщась от боли в затекшем теле, молодой человек, получивший новое имя от главаря полуночных разбойников, рванул по дороге что было сил.
   - Эй, малый! - крикнул вдогонку Микола Дуплянский,- еще увидимся!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Обивая пороги. Эпизод первый.
  
  
   К началу рабочего дня Ахаза, Зосиму и задержанных кровососов доставили к воротам главной проходной Больших рудников Его Императорского Величества.
   Серое обветшалое здание с покрытыми зеленой плесенью стенами неприветливо взирало на посетителей зарешетчатыми окнами. Облака едкого удушливого дыма, тянущегося из самого сердца рудников, заставляли непривычного посетителя чихать и кашлять. Ахаз отпустил машину и вошел внутрь проходной, оставив своих спутников дожидаться у дверей.
   Он оказался в пыльном коридоре с множеством дверей - никого, только скучающий охранник около вертушки.
   - Вам чего?
   - Мне нужно определить на рудники двух задержанных. Не подскажете куда обратиться?
   - Каких задержанных?
   - Они там, снаружи.
   Охранник лениво прошел мимо Ахаза и приоткрыл дверь.
   - Этих что ли?
   - Да-да, этих самых.
   - Троих что ли?
   - Нет, двоих, третий сопровождающий.
   - А... Грязные-то какие, помыть бы их, не ровен час заразу занесут.
   - Так куда мне?
   Все так же лениво охранник вернулся назад.
   - Рано пришли. Справочная откроется - там все скажут.
   Часа через два стали подтягиваться первые служащие, захлопали двери, зазвонили телефоны, открылось и окошко справочной.
   - Для определения на работу вам нужно взять направление на трудоустройство по месту жительства и пройти с ним к начальнику отдела кадров.
   Ахаз озадаченно почесал затылок.
   - Ждите меня здесь, - сказал он Зосиме, направляясь к видневшейся невдалеке автобусной остановке.
   - Эй, начальник, а типа кормить нас собираешься вообще? - спросил Упырь. - Время-то уже к обеду.
   - Ничего, скоро на казенный счет перейдете,- ответил ему Ахаз.
   - Так мы пока перейдем копыта откинем!
  
   Староста деревни Погостье господин Вий отоспался после ночных похождений и, находясь в самом благодушном настроении, пил чай в своем кабинете. Прихлебывая из широкой расписанной васильками кружки, он рассуждал вслух:
   - Если хотите жить спокойно, - говорил он,- вы просто обязаны поддерживать хорошие отношения со старостой. А для этого нужно делиться. Мне ведь много не надо, мне важно внимание.
   Господин Вий принялся размачивать в чае ванильный сухарь.
   - Я предупреждал, - прошамкал господин Вий. - Не раз и не два предупреждал - к старосте должно относиться с подобающим уважением.
   Когда не действовали увещевания и угрозы, приходилось принимать решительные меры, а тут как раз подвернулся молодой, энергичный офицер.
   - Уж этот-то далеко пойдет.
   В дверь постучали, в полутемный кабинет вошел взъерошенный Ахаз. Подслеповатый староста не узнал его.
   - Вы ко мне?
   - Я по поводу вчерашнего задержания, господин Вий.
   - А, так это вы, господин писарь. Присаживайтесь. Чайку не желаете?
   Ахаз отрицательно покачал головой.
   - Спасибо, я очень тороплюсь. Я к вам за направлением для трудоустройства задержанных.
   - Ах вон оно что... Это можно. Направление я вам живенько состряпаю, только... Понимаете... Такие документы пишутся на имперской гербовой бумаге, очень дорогой, и поэтому они платные.
   - Как платные?
   - Сущие пустяки - два золотых. Разве Управление не оплачивает ваши командировочные издержки?
   - Нет, - растерялся Ахаз,- я не предполагал, что у меня могут быть расходы.
   - Ну что вы, господин писарь, сейчас без этого шагу ступить нельзя. Я бы даже сделал вам скидку по знакомству, да не могу - отчетность.
   Господин Вий хитро прищурился и окинул собеседника оценивающим взглядом.
   - От вас можно позвонить? - спросил Ахаз.
   - Нет, голубчик вы мой, телефон третьего дня отключили.
   Староста допил чай и убрал чашку в нижний ящик письменного стола.
   - А нельзя ли на обычной бумаге?
   - На обычной бумаге, господин писарь, направление у вас не примут. Уж вам-то это должно быть хорошо известно.
   Ахаз нехотя пошарил по карманам и отсчитал старосте мелочь. Удовлетворенный господин Вий достал бумагу и ручку с золотым пером.
   - Вам еще нужно получить согласие родственников на трудоустройство, - как бы невзначай сообщил он.
   - Каких еще родственников, - испугался Ахаз, - нет у них никаких родственников!
   - Тогда справку о сиротстве.
   - Она тоже платная?
   - К сожалению да, она тоже пишется на гербовой бумаге. Но, учитывая то, что вам приходиться рассчитываться из собственного кармана, я все-таки сделаю скидку. Один золотой. А с отчетностью как-нибудь разберемся.
   И господин Вий доверительно улыбнулся.
   - Не стоит переживать, думаю, что Управление вам все возместит, - добавил он.
   Ахаз, скрепя сердце, уплатил за вторую справку.
   В этот момент зазвонил телефон. Господин Вий замер, виновато глядя на Ахаза.
   - Ээммм... Включили значит, а я-то уж было подумал...
   Староста поспешно схватил трубку.
   - Да! Здравствуйте, господин обер-лейтенант, рад вас слышать. Спасибо, здоров, а как вы? Ну и славно, ну и славно. Что? Есть, есть новости, совсем свежие новости, господин обер-лейтенант. Да, думаю вам будет интересно. Нет, лучше подъезжайте, дело тонкое, требуется поговорить с глазу на глаз. Хорошо, я вас жду, господин обер-лейтенант.
   - Это не Доберман? - спросил Ахаз, когда господин Вий закончил.
   - А? Нет, господин писарь, это эммм... другой обер-лейтенант.
   Ахаз подошел к телефону.
   - Вы позволите?
   - Конечно, конечно, господин писарь, какие могут быть возражения.
   Ни до Управления, ни до сотового Добермана дозвониться не удалось.
   Господин Вий протянул Ахазу бумаги.
   - Рад был повидаться, господин писарь, если будут еще вопросы, то заходите, милости прошу.
   Оставшись в одиночестве, господин Вий любовно пересчитал честно заработанные монеты и аккуратно пересыпал их в объемистый кожаный кошель, висящий на поясе. После чего извлек из нижнего ящика письменного стола чайную чашку и снова налил себе горячего чаю с мятой.
  
   Ввиду отсутствия заболевшего начальника отдела кадров, Ахаза направили к его заместителю.
   Уголь Бегемотович Нечистый, тучный мужчина с холодным взглядом и квадратной челюстью, везде и во всем ценил чистоту и порядок. Сослуживцы посмеивались втихомолку над его нарочито аккуратной манерой одеваться, крахмалить воротнички, начищать туфли до зеркального блеска, над его бесконечными носовыми платками, салфетками и бумажными полотенцами. Уборщицы, измученные мелочными придирками, отказывались прибираться в его кабинете, в котором, только-только получив назначение, Уголь Бегемотович приказал оборудовать личный туалет. Служебной столовой он избегал, заказывал обеды с доставкой в ресторанах и пользовался исключительно одноразовой посудой.
   Вышестоящие инстанции на подобные нововведения не обращали внимания. Уголь Бегемотович считался хорошим специалистом и руководителем, умеющим сплотить подчиненных в единую команду. Был уже недалек тот день, когда уйдет в отставку престарелый и впадающий в детство Поллютион Баламович Похоть, чьи странности давно перестали забавлять руководство. Уголь Бегемотович ждал этого дня с нетерпением. По его мнению, отдел и все управление нуждались в скорейшей реконструкции и реформировании: повсюду бардак, в бумагах неразбериха, регистраторши только и делают, что пьют кофе, а директор выжил из ума.
   Не имея полномочий для проведения глобальных преобразований, Уголь Бегемотович довольствовался бесконечным ремонтом собственного кабинета и прилегающего к нему коридора. Кроме того он завел привычку совершать обход отдела, чем немало нервировал сотрудников. Во время таких обходов Уголь Бегемотович подолгу стоял возле регистраторских столов, глядя на окружающее с явным неодобрением, после чего вызывал к себе кого-либо из работников и распекал за беспорядок.
   Шло время. Засидевшись в замах, Уголь Бегемотович сделался раздражительным, стал неприветлив с персоналом и груб с посетителями. Поначалу он вынуждал их стоять на приличном расстоянии от стола, а потом и вовсе отгородился стеной и стал разговаривать через специальную трубу.
   Часто он представлял себе, что старика - начальника хватил, наконец, удар и желанное кресло освободилось. Но Поллютион Баламович и не помышлял об отставке, напротив, к своим служебным обязанностям он относился ревностно, а здоровьем обладал завидным. Он никогда не болел и никогда не опаздывал на службу.
   Ахаз очень удивился, увидев вместо живого заместителя директора медную трубу, из которой доносились причмокивание и покашливание.
   - Извините, - сказал он, - я по поводу трудоустройства задержанных.
   - Ложьте бумаги, - хрюкнула труба.
   В стене под трубой открылась узкая щель, Ахаз просунул в нее направление и справку о сиротстве.
   - Так а что вы, хомоть это самое, почему ко мне? Я такими вопросами не занимаюсь!
   - Но мне сказали что директор болен, поэтому...
   Послышался грохот, тяжелые шаги, открылась маленькая дверца и в ней показалось сияющее, исполненное радости и надежды, лицо Уголя Бегемотовича.
   - Болен?!!!
   Такой бурной реакции на свои слова Ахаз не ожидал.
   - А, это самое, хомоть, кто сказал, что он болен?
   - Секретарша...
   Возбужденный, покрасневший заместитель директора буквально вцепился в плечи Ахазу и стал его энергично трясти.
   - Да?! А что конкретно, конкретно что она сказала?
   - Директор болен и будет завтра...
   Уголь Бегемотович моментально сник, отпустил Ахаза и меланхолично протянул бумаги.
   - Ах завтра будет... Так завтра к нему и, это самое, хомоть, и идите. Я такими вопросами не занимаюсь.
   Хлопнула дверь.
  
   Ахаз вышел на крыльцо главной проходной, растерянно почесывая затылок. Рабочий день заканчивается, задержанные не трудоустроены.
   - Начальник,- в один голос заныли кровососы, - у нас, типа, трубы горят. Не томи - со вчерашнего вечера маковой росины во рту не было!
   Ахаз отмахнулся.
   - Какие будут распоряжения, господин писарь? - спросил уставший от долгого ожидания Зосима.
   - Позвоню в Управление - пусть забирают их до утра в спецприемник.
   Дежурный офицер спецприемника, недавно заступивший на пост наотрез отказался принять задержанных.
   - В журнале записано: переведены на рудники, значит я не имею права ставить их на довольствие.
   - Что же мне делать? Куда их теперь? Не отпускать же.
   - Вы мне эти шуточки бросьте, писарь! Отпускать! Действуйте по обстоятельствам, раз получили конкретный приказ, развели тут, понимаешь демагогию!
   Сотовый Добермана молчал. Оставалось как-нибудь устраиваться до утра самим.
   Администратор местной маленькой гостиницы очень испугался, увидев направление на трудоустройство и попросил освободить помещение, пока не вмешалась охрана.
   Ночевали на улице, на автобусной остановке, замерзли до посинения и почти не спали, один Упырь спокойно храпел, свернувшись калачиком возле мусорного бака. Зосима и Ахаз поели консервов из служебного пайка, кровососы наотрез отказались.
   Вурдалак презрительно фыркнул:
   - Вам-то может и без разницы, а я не хочу всю ночь в кусты бегать.
   С началом нового рабочего дня Ахаз поспешил в приемную начальника отдела кадров. Чувствовал он себя совершенно разбитым и задремал в уголке на скамеечке.
   Через некоторое время его разбудил гул голосов. Приемная была битком набита. Внимание Ахаза привлек пожилой мужчина в спортивном костюме, сидящий напротив - он беззастенчиво разглядывал ножки секретарши и при этом одобрительно цокал языком.
   - Хороша чертовка? - обратился он к Ахазу. Тот угрюмо кивнул головой.
   - А вы, собственно, на прием?
   - Да.
   - А номерочек у вас какой в очереди, позвольте полюбопытствовать?
   - Да я первый пришел...
   - Раз первый пришли так и надо было записаться первым. Ядвигочка, запиши его, деточка.
   Секретарша выдала Ахазу пластмассовый жетон с цифрой двенадцать.
   - Вот и чудненько, - одобрительно сказал мужчина. - Все в очереди пронумерованы?
   - Все, Поллютион Баламович.
   - Тогда приступим.
   Помимо неистребимой тяги к противоположному полу, которая с возрастом не уменьшалась, а лишь возрастала, Поллютион Баламович питал маниакальное пристрастие к очереди. Сам процесс организации толпы еще с глубокого детства доставлял ему неизъяснимое удовольствие. Так появилась запись на прием, номерки и особый журнал, в который секретарши заносили анкетные данные всех посетителей. Кстати, секретаршами у Поллютиона Баламовича работали исключительно бывшие особы легкого поведения.
   Разумеется, чем больше очередь, тем больше удовольствие. Поллютион Баламович никогда не начинал прием, если его ожидало менее десяти человек. Заниматься таким мизерным количеством народа он считал ниже своего достоинства и, создавая видимость страшной занятости выигрывал время, необходимое для прироста очереди. С этой целью Поллютион Баламович нередко звонил сам себе с мобильного на служебный и, якобы, отчитывался перед начальством, или созывал срочное совещание и требовал от сотрудников подробных докладов о ходе работы отдела. Когда упомянутые средства бывали уже использованы, а очередь никак не хотела расти, Поллютион Баламович метался из кабинета в приемную, не находя себе места. Ощущение собственной невостребованности давило на него тяжким грузом. И напротив, дни, когда очередь достигала рекордных размеров, отмечались как праздники - организовывался банкет, на котором Поллютион Баламович выступал с пространной речью минут на сорок. На сегодняшний день рекорд составлял двадцать семь человек, превысить это достижение не удавалось.
   Вскоре выяснилось насколько приятно некоторое время посидеть в очереди на прием к самому себе и подобная практика вошла в постоянный обиход. Особенно приятно было следить за реакцией посетителей, тщательно скрывавших свое раздражение. Поллютиона Баламовича прекрасно знали в лицо, но делали вид, что разговаривают с незнакомым человеком. После таких разговоров Поллютион Баламович чувствовал себя на подъеме, ему хотелось жить, творить и работать.
   Ахаза, прождавшего своей очереди около часа, он принял доброжелательно, даже сердечно.
   - Ну вот видите, в порядке очереди и никаких проблем. Вы, как мыслящее существо должны понимать, что очередь есть нечто, олицетворяющее собой абсолютную противоположность неупорядоченности. Скажу больше, если рассматривать явления прежде всего с точки зрения их размера и продолжительности, то очередь является символом стабильности общества и легкомысленное отношение к ней может привести к далеко идущим последствиям.
   - Я, извините что перебиваю, я бы хотел ... по поводу, - попытался вставить Ахаз, но остановить Поллютиона Баламовича было невозможно.
   - Находясь внутри неконтролируемой социальной группы, вы абсолютно не можете контролировать ни собственное поведение, ни поведение любого лица, составляющего данную группу. Подобная беспомощность негативно влияет не только на вас лично, но и на окружающих. При изучении долгосрочной перспективы, мы можем убедиться в том, что единственно возможной моделью поведения в сложившейся ситуации становится очередь. И лишь она означает достижение конечного состояния неустойчивой системы вопреки всем помехам.
   Когда в кабинет вошла секретарша, Поллютион Баламович остановился на полуслове и уставился на ее колени.
   - Да! - сказал он после того, как секретарша вышла. - Вам, коллега, необходимо заполнить анкеты, пройти медкомиссию, инструктаж по технике безопасности, получить разрешение в центральном бюро трудоустройства, в пожарной охране и в бухгалтерии. А затем снова ко мне. Буду рад, с вами интересно поговорить, поспорить.
   Ахаз понял, что трудоустройство затягивается на неопределенный срок и нужно во что бы то ни стало связаться с Управлением - еще одной ночи на автобусной остановке он просто не переживет.
   Из приемной удалось, наконец, дозвониться до Управления.
   - Это дело находиться в ведении обер-лейтенанта Добермана, так что обращайтесь непосредственно к нему. В данный момент он на задании - звоните на мобильный.
   - Он не отвечает.
   - Ничем не могу помочь.
   - А когда он должен вернуться?
   - Неизвестно.
   - Как же мне быть?
   - Попробуйте отыскать его вечером в Офицерском клубе, сегодня юбилей генерал-аншефа Сатанакии, наверняка он там будет. Знаете номер телефона?
   - Да, спасибо...
   Таким образом оставалось лишь одно - идти дальше по инстанциям.
  
   Едва заметив Ахаза в дверях своего кабинета, начальник Центрального Бюро Трудоустройства Грезиль Изакаронович Недобрый бросился ему навстречу с ослепительной акульей улыбкой.
   - Вы ко мне, да? - в голосе Грезиля Изакароновича звучала такая неподдельная мольба, словно он боялся, что Ахаз уйдет не сказав ни слова.
   - Да, я по поводу трудоустройства.
   - Добро пожаловать, дорогой вы мой, чувствуйте себя как дома, - Грезиль Изакаронович схватил руку Ахаза и долго тряс ее не переставая улыбаться. - Я сделаю для вас все возможное.
   Демократизм и даже некоторое панибратство майора Недоброго у многих вызывало недоверие, однако, он действительно пытался максимально сблизиться с простым народом.
   - Народ - великая сила! - часто говорил Грезиль Изакаронович, пожимая руку какому-нибудь рядовому забойщику, пришедшему за подписью.
   Во время одного из таких сердечных рукопожатий он обратил внимание насколько ухоженными выглядят его руки по сравнению с руками простых смертных. Две недели капитального ремонта списанной служебной машины устранили этот недостаток. С тех пор Грезиль Изакаронович регулярно копался в моторе своего автомобиля - исключительно в качестве профилактики, так как давно пользовался услугами общественного транспорта, из-за чего, кстати сказать, нередко опаздывал на службу.
   Подобного рода работы потребовала и одежда. Избавиться от ощущения шикарности своих костюмов, в конце-концов, помогли сэкондхэнды. Тяжелее было с сигаретами. Привыкнуть к дешевому табаку Грезиль Изакаронович так и не смог, поэтому курил, прячась от посторонних глаз, как школьник, а на людях демонстративно доставал папиросы и заходился сухим кашлем после первой же затяжки. Эта слабость частично компенсировалась питанием - полуфабрикаты и пакетики с макаронами быстрого приготовления быстро и безболезненно обеспечили Грезилю Изакароновичу язву желудка.
   Еще тяжелее обстояло дело со спиртным. Всячески поддерживая имидж абсолютного трезвенника, Грезиль Изакаронович украдкой пил импортный коньяк десятилетней выдержки - от недорогой водки и пива ему делалось плохо.
   Важным шагом на пути к сближению с народными массами стало устранение должностей секретаря и заместителя. Работать пришлось больше, зато все посетители шли непосредственно к нему.
   Ахаза Грезиль Изакаронович подробно расспросил о занимаемой должности, о работе, о родственниках и, убедившись в самом что ни на есть простом происхождении своего гостя, предложил тяпнуть по маленькой за знакомство. Пока Ахаз раздумывал, стоит ли соглашаться, Грезиль Изакаронович достал из сейфа водку и два граненых стакана, хотя разливать не спешил, ожидая ответа.
   - Спасибо, - сказал Ахаз, - но мне еще сегодня нужно успеть получить две подписи.
   Грезиль Изакаронович с нескрываемым облегчением убрал бутылку и стаканы обратно в сейф и спросил, доставая папиросы из кармана потертого пиджака:
   - Тогда, может быть покурим это дело?
   - Я не курю, - ответил Ахаз.
   - Ну и правильно делаете, - с еще большим облегчением сказал Грезиль Изакаронович. - Ну что же, тогда давайте ваши бумаги.
   Писал начальник Центрального Бюро Трудоустройства широко, размашисто, а печатью хлопал так, что трещал массивный дубовый стол.
   Когда Ахаз уже собрался уходить, Грезиль Изакаронович заметил:
   - Кстати, направление на трудоустройство можно было написать и на обычной бумаге, на гербовой слишком роскошно, это же простые задержанные.
   Ахаз минуту постоял в задумчивости и вышел не попрощавшись.
   После его ухода Грезиль Изакаронович достал из сейфа бутылку коньяка и шоколад, налил полстакана, отломил от плитки кусочек с крупным орехом.
   - Народ - великая сила! - сказал Грезиль Изакаронович, обращаясь к висящему на стене портрету Его Величества Императора и залпом выпил.
  
   В грязном, погруженном в абсолютную темноту здании пожарной команды, Ахаз долго бродил по коридорам, натыкаясь на всевозможные предметы. Наконец, когда он опрокинул стеллаж с инструментами, откуда-то послышался сонный недовольный голос:
   - Ну кто еще там на хрен приперся?
   Чиркнула спичка, осветив на мгновение опухшую небритую физиономию.
   - Чего надо?
   - Мне... мне нужна подпись... Пожарный инструктаж...
   - Какая на хрен подпись может быть в такое время! Давай подпишу.
   Ахаз потянулся за направлением.
   - А вы начальник пожарной команды?
   - Да ты что, братан, где начальник пожарной команды и где я.
   - Но мне нужна именно его подпись.
   - Он в отпуске, если хочешь - можешь ждать три недели.
   - А заместитель?
   - Какой еще заместитель, нет никакого заместителя, надо пописать - я подпишу.
   Ахаз с сомнением посмотрел на своего собеседника.
   - Ну чего ты мнешься, думаешь эти демоны в отделе кадров будут разбираться чья там подпись стоит на бумажке?! Я тебя умоляю!
   - А мне точно не придется потом возвращаться?
   - Да не боись, братан, не придется, на крайняк отмажешься - мол пожарники подписали и все. Да чего я тебя уламываю, мне твои проблемы до лампочки, не хочешь - гуляй!
   С этими словами пожарный завалился на стоящий рядом топчан и укрылся брезентовой курткой. Ахаз пару минут постоял в нерешительности.
   - Хорошо, - сказал он, - я согласен.
   Это было первое в его жизни нарушение служебных инструкций.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Приложение 1.
  
   Доклад обер-лейтенанта А. З. Добермана начальнику Управления его
   высокопревосходительству господину полковнику И.В. Буланже:
  
   "Довожу до сведения Вашего Высокопревосходительства, что такого-то числа сего месяца оперативной группой под моим командованием задержаны двое опаснейших преступников - некие Упырь и Вурдалак, прозванные в народе за жестокость и бессердечие "Черными братьями".
   При задержании оные вышеназванные братья оказали активное сопротивление и всячески пытались запутать процедуру дознания. При этом пострадал личный состав оперативной группы, а именно сержант Вавила, находящийся в настоящее время в госпитале с сотрясением мозга, переломом руки и двух ребер.
   По показаниям старосты деревни Погостье, некоего Вия, оные вышеуказанные Упырь и Вурдалак неоднократно были уличаемы в уклонении от налогов, неодобрительных высказываниях в адрес Имперской Канцелярии и самой Монаршей Особы, а также в развратных действиях.
   При обыске, произведенном по месту жительства преступников было найдено оружие, которое преступники коварно утаили, замышляя недоброе, в тайнике в полу своего жилища.
   Со слов того же старосты деревни Погостье выяснилось, что оные вышеназванные Черные братья несомненно связаны с шайкой Миколы Дуплянского, орудующей в этом районе. Осмелюсь высказать предположение, что оружие предназначалось именно для передачи в банду лесных головорезов.
   Упырь и Вурдалак направлены мной на Главные Рудники Его Императорского Величества".
   Обер-лейтенант Доберман.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   За круглым столом.
  
   Вечером того же дня обер - лейтенант Доберман сидел за столиком в офицерском клубе. Сказать, что он был раздражен - ничего не сказать. Он был в бешенстве. Подобному унижению, да еще и в присутствии подчиненного, его не подвергали никогда. Ночью через лес, без сапог, в одном исподнем, волоча на себе полуживого детину за девяносто килограммов весом - о, такие вещи не забываются! Эти мужланы, хамье! Они не знают с кем они связались! И Вавила, кретин, надо было ему рыпаться, теперь месяц проваляется с разбитой башкой. А могло быть хуже, идиот, легко отделался.
   Торжественная часть вечера, посвященного юбилею генерал-аншефа Сатанакии пока не началась. Приглашенные непринужденно бродили между столиков, раскланивались друг с другом, болтали, атмосфера всеобщего благодушия доводила Добермана до белого каления.
   - Стадо баранов, - пробормотал он, - у них под носом орудует банда и ни один даже носом не поведет.
   Доберман нервно закурил сигарету.
   К его столику подошел официант, неся в руках поднос с заказанным ужином.
   - Прошу прощения, господин обер-лейтенант, но по распоряжению генерал-аншефа сегодня вечером в клубе не разрешается курить.
   - Что?! - взорвался Доберман. - Какое распоряжение?! Я не знаю ни о каком распоряжении!
   Официант принялся аккуратно расставлять тарелки.
   - Именно поэтому на столах нет пепельниц.
   Доберман побагровел.
   - Смеешь мне указывать, халдей!?
   - Я всего лишь хотел напомнить, господин обер-лейтенант, это часть моей работы.
   - Мне наплевать и на тебя и на твою работу! Еще одно слово и я тебя распространю на молекулы!
   Сигарету Доберман все-таки затушил - прямо о поднос. Официант развернулся и хотел было уйти.
   - Гарсон! - щелкнул пальцами Доберман.
   - Слушаю, господин обер-лейтенант.
   - Что это?
   - Ваше вино, господин обер-лейтенант.
   - Я вижу что это вино, болван, почему оно подано не в бокале, а в рюмке? Как я по-твоему смогу оценить букет без бокала с широким донышком?
   - Сию минуту исправим, господин обер-лейтенант.
   Несчастный официант засеменил прочь.
   Доберман схватил нож и вилку и с остервенением начал разрезать бифштекс.
   - Я вижу вы сегодня не в настроении, Анцыбал Зеленович.
   - А, это вы, господин Ротвейлер, добрый вечер.
   Господин Ротвейлер являл собой абсолютную противоположность худому, раздражительному Доберману. Он был высокого роста, полный, с круглым лицом, розовощекий. Ямочка на подбородке, слегка вьющиеся светло-русые волосы, кроткий взгляд голубых глаз, тихий вкрадчивый голос делали его похожим на ребенка, выпрашивающего конфету у родителей. Его пухлые маленькие ручки, доброжелательная улыбка, неспешная речь неизменно располагали к себе. Однако, под этой ангельской внешностью скрывался хитрый, изворотливый ум. Господин Ротвейлер словно змея хватал свою жертву в тот момент, когда она меньше всего этого ожидала.
   Он имел чин обер-лейтенанта и служил в том же отделе Управления, что и Доберман, поэтому его появление заставило последнего насторожиться.
   - Позвольте присесть, - не дожидаясь согласия господин Ротвейлер взгромоздился на свободный стул. - И что же вас так расстроило, Анцыбал Зеленович? - вопрос был задан сладким невинным голосом.
   Доберман без возражений принял подобный тон разговора.
   - Мне кажется, Доброхот Доброхотович, качество обслуживания в данном заведении явно не соответствует его высокому статусу, вы не находите?
   - Пустое, Анцыбал Зеленович, стоит ли волноваться из-за подобных пустяков.
   - Я не считаю пустяками пренебрежительное отношение к офицерскому мундиру.
   - Насколько я помню, раньше вы не были так придирчивы к сервировке стола.
   Появился официант с пузатым бокалом.
   Доберман осушил бокал одним глотком.
   - Насколько я помню, Доброхот Доброхотович, раньше вы мало интересовались тем, как я провожу свободное время.
   Господин Ротвейлер улыбнулся.
   - Должен признать, что я ошибался. Мне следовало уделять этому гораздо больше внимания.
   Доберман не спеша доел бифштекс, вытер губы бумажной салфеткой.
   - Видимо у вас появились причины, вызвавшие повышенный интерес.
   - Не стану скрывать, причины появились, однако излишняя поспешность вряд ли является украшением офицерского мундира, Анцыбал Зеленович, тем более что генерал с минуты на минуту начнет речь и с нашей стороны будет крайне грубо мешать ему.
   Под аплодисменты на небольшую сцену в глубине зала поднялся пузатенький лысенький коротышка в парадном синем мундире с алой орденской лентой через плечо. Дождавшись тишины, он откашлялся и заговорил густым басом:
   - Благодарю вас, господа, за то, что вы собрались здесь сегодня вечером. Я искренне рад видеть цвет имперского офицерства в добром здравии и бодром расположении духа. Мы живем в очень непростое время, господа, и наш святой долг - сохранять бдительность и блюсти интересы государства и закона. Искренне надеюсь, что никто из нас не подведет ни своих соратников по службе, ни нашего Императора.
   При упоминании монаршей особы все присутствующие поднялись из-за столиков и встали во фрунт.
   - Прошу садиться, - продолжил довольный генерал, выдержав подобающую паузу. - Хочу напомнить, что наше положение в настоящий момент осложняется изменением общей политической ситуации. На смену открытому противостоянию пришла борьба с тщательно замаскированным противником, противником, который использует нестандартные методы борьбы. Подчас эти методы абсолютно антигуманны. Делается расчет на запугивание, но, глядя сейчас в ваши лица, я уверен в нашей победе. Мы не отступим, не позволим сломить нашу волю и нашу веру в торжество справедливости! Верховное главнокомандование ставит перед нами, преданными делу Империи солдатами, совершенно конкретную задачу по выявлению и уничтожению любых проявлений враждебности. Жесткость, господа офицеры, абсолютно оправдана. Мы не должны проявлять по отношению к нашему противнику никакого мягкосердечия. Вы прекрасно понимаете, что любое проявление мягкосердечия будет воспринято как слабость, а это совершенно недопустимо! Вопрос поставлен ребром - или мы, или они! Каждый солдат в каждом отдельно взятом подразделении должен быть проинструктирован на этот счет самым тщательным образом. Бдительность, господа, бдительность и еще раз бдительность! Мы вправе считать себя в состоянии войны и действовать согласно законам военного времени. Хочу довести до вашего сведения, что согласно особого распоряжения Его Императорского Величества, дисциплинарные меры будут применяться теперь не только к провинившимся из рядового состава, но и к офицерам. Суровое время, господа, суровые законы. Но я верю в то, что каждый из нас выполнит свой долг до конца и внесет тем самым свой вклад в нашу общую безусловную победу! Да здравствует Император, господа!
   Грянули аплодисменты. Генерал вновь выдержал паузу, дожидаясь тишины.
   - А сегодня я попрошу вас хорошенько отдохнуть и повеселиться. Спасибо, господа!
   Под бурные овации генерал спустился со сцены и сел за большой круглый стол.
   Господин Ротвейлер закончил хлопать одним из последних.
   - Старик сегодня на редкость сентиментален, вы не находите, Анцыбал Зеленович?
   - Давайте вернемся к нашим баранам, Доброхот Доброхотович, вы ведь, кажется, собирались мне что-то сообщить, не так ли?
   - Совершенно правильный подход, вопросы нужно решать, не откладывая их в долгий ящик. А дело, Анцыбал Зеленович, собственно, в том, что мне в руки случайно попала некая бумага - ваш недавний доклад заместителю начальника управления, о задержании так называемых Черных братьев, припоминаете? Так вот, на первый взгляд это ничем не примечательное происшествие, за исключением одной маленькой детали, которая привлекла мое внимание.
   - Вы любопытны как кошка, господин обер-лейтенант, - процедил Доберман сквозь зубы.
   - Ах господин обер-лейтенант, не будь кошка любопытной - не поймала бы мышку.
   - Выражайте свои мысли яснее!
   - Поскольку вы сегодня не в духе, я постараюсь быть предельно краток. Из доклада следует, что Черные братья были арестованы по обвинению в хранении оружия и за возможную связь с бандитами. Однако в докладе не указано по какой причине был организован рейд, да еще и ночью, и на основании чего производился обыск. Без ордера, прошу заметить.
   - Вы прекрасно осведомлены.
   - У меня свои источники информации.
   - Я догадываюсь о ком идет речь.
   - Это доказывает вашу необычайную проницательность. Однако, мы отвлеклись. Как оказалось вы, господин обер-лейтенант, решили умолчать о некоторых немаловажных деталях.
   Господин Ротвейлер поставил на стол оплавленную восковую свечу.
   - И не говорите мне, что двое плюгавых кровососов уложили здоровенного сержанта на больничную койку.
   Доберман нервно рассмеялся.
   - Я не понимаю о чем вы, господин обер-лейтенант.
   - Значит я рано столь высоко оценил вашу проницательность.
   К ним подошел официант.
   - Вас к телефону, господин обер-лейтенант, - сказал он, обращаясь к Доберману.
   Доберман вытер губы салфеткой и поднялся из-за стола.
   - Так я вас жду, Анцыбал Зеленович, - сказал ему вслед Ротвейлер.
   Доберман молча прошел к барной стойке и взял трубку.
   - Обер-лейтенант Доберман слушает.
   - Господин обер-лейтенант, это Ахаз. Прошу прощения за беспокойство, но я попал в очень затруднительное положение.
   - Ахаз? Какое еще положение? Вы должны были в срочном порядке устроить на рудник задержанных.
   - Я именно об этом и собирался доложить.
   - Что значит "собирался доложить", это мне от этого не делает, так сказать! Они трудоустроены или нет?
   - Пока нет, господин обер-лейтенант.
   - Что?! До сих пор?! Это, знаете ли из рук вон никуда не деться! Я вам дал простое поручение и вы с ним не справились!
   - У меня возникли некоторые осложнения.
   - Как прикажете это понимать?
   - Бюрократические препятствия. Для трудоустройства необходимо получить соответствующие подписи в нескольких инстанциях. Как оказалось на это требуется больше времени, чем я рассчитывал.
   - Что значит "я рассчитывал - я не рассчитывал"?! Чтобы завтра же задержанные были трудоустроены! Вечером жду доклада!
   - Но это физически невозможно, господин обер-лейтенант!
   - Не надо мне здесь, понимаешь, этого не того! Приказ ясен?! Я спрашиваю, приказ ясен?!
   - Так точно...
   - Выполнять!
   Когда Доберман вернулся за столик Ротвейлер с аппетитом уплетал цыпленка табака.
   - Доброхот Доброхотович, давайте оставим эти игры в полунамеки. Скажите прямо - к чему вы клоните.
   - Ну что же, Анцыбал Зеленович, как вам будет угодно. В своем рапорте вы не упомянули о факте браконьерства - это и было истинной причиной ночного рейда. А не упомянули вы об этом потому, что решили продать отловленного человека на озеро, да видно не продали. Подробности мне не известны, однако я думаю вас перехватили по дороге, надо полагать бандиты, скорее всего шайка Миколы Дуплянского, он орудует в том районе. Отсюда можно сделать вывод - на озере вы частый гость, иначе бы Микола Дуплянский к вам не прицепился, ему не нужны лишние неприятности.
   - У вас богатое воображение, господин обер-лейтенант.
   - Работорговец-офицер - фигура колоритная, весьма колоритная. Вопрос в том, насколько этот офицер не хочет огласки.
   - Ваши, с позволения сказать, "догадки", немало меня забавляют, господин обер-лейтенант. Но это всего лишь догадки.
   - Помимо "догадок", как вы изволили выразиться, Анцыбал Зеленович, у меня имеются письменные показания свидетелей происшествия и в том случае, если мы с вами не достигнем договоренности, эти показания вместе с моим рапортом лягут на стол начальника Управления.
   Доберман не выдержал:
   - А не пошли бы вы, господин обер-лейтенант, блуждающим окрестом вместе со своими свидетелями происшествия и их показаниями!
   Господин Ротвейлер отреагировал на взрыв своего оппонента очень спокойно - он доел цыпленка, аккуратно вытер руки бумажной салфеткой и церемонно откланялся:
   - До свидания, Анцыбал Зеленович, будем считать, что договоренность не достигнута.
   - Всего хорошего!
   Господин Ротвейлер удалился. Доберман проводил его тяжелым взглядом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Пьяный гуру.
  
  
   Почти на рассвете молодой человек, получивший новое прозвище от главаря шайки лесных разбойников, подошел к чудному обшарпанному одноэтажному дому на берегу реки.
   Строился этот дом, по всей видимости, из всего, что попало под руку - тут и старые ворота, и фанера, и листовое железо, крыша дома заросла мхом, доски, под лохмотьями облезающей ядовито-зеленой краски, подгнили, покрытая сажей печная труба, казалось, вот-вот рухнет. Забора вокруг дома не было, не было ни парников, ни огорода, ни садовых деревьев - покосившаяся банька, сараюшка, колодец с ржавым воротом, крепко сбитая собачья конура - все хозяйство. Лохматый пес при появлении чужака и носом не повел - так и продолжал спать.
   Молодой человек поднялся на скрипучее крыльцо и прочитал табличку на двери: "Знат Кудесович Вежливой". Чуть ниже таблички - огрызок бумаги с надписью: "Приема нет".
   Из-за угла дома вышел, брезгливо отряхивая лапы, толстый рыжий кот, сел на завалинку, уставился на незваного гостя. Посидев пару минут, он мяукнул, спрыгнул вниз и засеменил куда-то в сторону реки.
   - Эй, хозяева!
   Никакого ответа.
   Обнаружив, что дверь не заперта, молодой человек вошел внутрь. В доме была небольшая кухня и одна комната, забитая сверху до низу разным барахлом - пластиковые пакеты, инструменты, доски, фанера, рулоны минеральной ваты, куски полиэтиленовой пленки, гвозди, шурупы. Во всех углах - одежда. Круглый стол в центре завален объедками, на полу - неимоверное количество пустых бутылок. Единственное более менее незахламленное место - диван, покрытый огромной медвежьей шкурой.
   - Однако гуляют люди, - сказал молодой человек, решив, что хозяева зимой здесь не живут, наезжают летом, а сейчас дом оккупировали бомжи. Так или иначе уже очень хотелось спать, поэтому он лег на диван, завернулся в шкуру и, через некоторое время отключился.
  
   Очнулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо.
   - А ты, сынок, по всему видать не здешний.
   Рядом с диваном стоял седой длинноволосый старик в латаной-перелатаной косухе, засаленных, потертых кожаных штанах и грязных ботинках на толстой подошве. В белой бороде, заплетенной в косичку застрял репейник, серьга-ракушка в левом ухе треснула. Пахло от старика навозом и табачным перегаром.
   - Да ты не митусись, - сказал старик. - Похмелиться хочешь?
   Расчистив угол стола, старик вынул из карманов бутылку водки и банку кильки в томатном соусе.
   - То-то мне говорят, что у меня гости. Давай, не стесняйся, дерябнем по стаканчику.
   Он ловко открыл банку консервным ножом и налил два полных стакана.
   - А кто говорит?
   - Есть такие, - улыбнулся старик. На какое-то неуловимое мгновение молодой человек ощутил запах полыни и мокрого асфальта. Что-то яркое, стремительное и печальное словно вонзилось ему в висок и расплылось по голове.
   Он покосился на рыжего кота, который разлегся на подоконнике и мурлыкал.
   - Вы хозяин дома?
   - Хозяин, хозяин. Дедушка меня называй, - в глазах старика блеснули желтые огоньки и от всей его фигуры повеяло седым древним знанием.. - Ну, возрадуйся, о юноша, в молодости своей и ходи по путям сердца твоего покуда хватит у тебя на это сил. Давай!
   Выпили.
   - Наш человек, - похвалил Дедушка, поддевая кильку погнутой ржавой вилкой. - И кто ты таков есть? Как звать-величать?
   - Я... э... меня зовут... в общем какая разница как меня зовут... Куда я попал?
   - А-а, тогда все с тобой ясно, именно такие сюда и приходят.
   - Какие "такие"?
   - Да ты закусывай, не робей. А какие "такие" - бестолочи. Ты вот, например, как здесь оказался?
   - Сошел не на той остановке.
   - Ну и сидел бы на станции, в лес-то зачем поперся?
   - Так ведь холодно, и электричка обратно только утром, я думал переночевать где-нибудь, может в деревне...
   - В лесу, значит, теплее. Ты рассказывай, рассказывай.
   Дедушка разлил остатки водки по стаканам и поставид пустую бутылку на пол.
   - А потом... Я ничего не понимаю, дошел до кладбища, там на меня напали - непонятно кто, связали, затащили в какую-то не то нору, не то землянку...
   - Склеп.
   - Ну да, наверное. Съесть хотели! Кто это? Что тут происходит? Где я?
   - А сам как думаешь?
   Дедушка протянул стакан гостю.
   - И услышал я звук горна, вострубившего мне, и ощутил движение земли, сотрясающее меня... А ты слышал этот звук, сынок?
   - Не знаю.
   - Каждый слышит свой звук, но суть одна, это звук перехода. Теперь ты за дверью, понял?
   - Нет.
   - Ну и не парься по этому поводу, со временем все поймешь. Давай выпьем.
   После третьей порции зашумело в голове.
   - Что делать собираешься? - спросил Дедушка.
   - Поеду домой.
   Дедушка улыбнулся, достал из кармана пачку папирос и спички, закурил. Потом подошел к дивану и плюхнулся на него.
   - Вся штука в том, сынок, что оказавшись за дверью ты уже не можешь выйти просто так, по собственному желанию. Тебе снова нужно услышать звук и ощутить движение земли. А до тех пор ты здесь пленник, так что на станцию ходить не советую - нарвешься на приключения. Тебе сейчас нужно дня три как минимум на одном месте сидеть и пить горькую.
   Он потушил окурок в банке с килькой, сложил руки на животе и закрыл глаза.
   - На какие приключения?
   - У тебя, сынок, на лбу написано слово "жертва", так что на тебя сейчас каждый шиш набросится. Не ходи никуда, на чердаке кровать - ложись спать, вечером решим что с тобой делать.
   Дедушка захрапел.
   Молодой человек, опьяневший, еще долго стоял, глядя на заваленный объедками стол, потом потихоньку вышел из дома.
   Куда идти он понятия не имел, но, как и вечером на станции, рассудил, что двигаться лучше, чем стоять на месте и решил держаться тропинки, бегущей вдоль реки - может быть выведет в деревню. Пошатываясь, цепляясь о вылезшие из-под земли корни деревьев, прошагал больше часа. Потом тропинка резко свернула вправо и вывела его на большую заснеженную поляну, поросшую густым невысоким кустарником.
   На поляне стоял низенький, седенький старичок - большеголовый, рукастый, нескладный, одежонка - рвань в заплатах, носик маленький, острый, а глаза - не поймешь, то ли грустные, то ли хитрые.
   Старичок шуршал в снегу палкой, как будто что-то искал.
   - Эй, внучек! - прокричал он высоким сиплым голосом. - Внучек! Ох, батюшки, совсем старый стал, слепой. Корзинку вот потерял, никак найти не могу. Корзинка-то полная, почитай цельный день ягоды собирал. Помоги, внучек, у тебя глаза молодые - сразу отыщешь.
   Корзина стояла неподалеку в кустах.
   - Да вот же она!
   - Где? - встрепенулся старичок.
   - Вот стоит.
   В тот момент, когда молодой человек наклонился чтобы поднять корзину, старичок запрыгнул ему на спину и накинул на голову веревочную петлю.
   Сразу обожгло, перед глазами поплыли круги, ноги мгновенно отнялись, к горлу невыносимо подступила тошнота.
   Старичок затянул петлю туже и захихикал.
   - А теперь, внучек вставай, бери корзину и ступай куда я скажу.
   Ноги и руки не слушались, перед глазами стояла непроницаемая пелена тумана, команда, отданная низким, хриплым голосом, почти рыком, толкала.
   - Иди прямо и никуда не сворачивай! - пророкотало в левом ухе.
   Захлестали по лицу ветки, донесся запах тины - незамерзшее, дышащее паром болото.
   - Иди направо!
   И почти по колено в болотную жижу.
   - Давай, давай! - захрипело в правом ухе. - Иди вперед!
   Скоро вода дошла уже до пояса.
   Раздался громкий собачий лай. Старичок заохал, засуетился, обруч, сжимавший голову, ослаб.
   - Кыш! Кыш, проклятый! Ах ты, батюшки мои! Кыш, кому говорю!
   Тот самый лохматый дедушкин пес, мирно дремавший в конуре, вцепился старичку в ногу и стащил вниз.
   - Ах ты, боженька ты мой, ох мамочки!!! - вопил старичок. - Загрызет ведь меня животина проклятая!
   Кое-как старичок отбился от собаки и побежал прочь.
   Пес не погнался за ним, только рычал и лаял вслед.
   - Отыскал, проклятый, отыскал! - продолжал вопить старичок на бегу.
   Молодой человек понемногу пришел в себя, голова еще кружилась, но взгляд прояснился. Он посмотрел на веревочную петлю, оставленную старичком - обычный капроновый шнур, но по всей длине вплетены странные черные волосы, жесткие и шершавые как усики насекомого.
   Пес несколько раз гавкнул и потянул за собой.
   - Куда? Куда ты меня тащишь?
   Пес выразительно посмотрел в сторону дедушкиного дома и залаял.
   - Хочешь, чтобы я вернулся? Ну хорошо, видно действительно придется вернуться.
  
   - Экий ты, право слово, Фома неверующий, - приветствовал страдальца Дедушка, стоя на пороге дома. - Думаешь я тебе зря говорил не ходить никуда? Что, на кладбище схапали тебе мало, да? Нужно еще шишигам лесным подарочек подарить. Ну чего стоишь - мнешься, заходи.
   Зашли в дом.
   - Тебе сынок сейчас дальше порога ходу нет, разве что на речку за водой, да и то вряд ли, везде тебя заарканят. Говорю же - три дня как минимум пить надо.
   - Почему?
   - Да потому! Ты у нас кто? Ты у нас гость негаданный, а такие-то самое что ни на есть вкусное лакомство. Я, братец ты мой, вас неслухов много перевидал. Вам что говори, что не говори - без толку, все одно посбегают да и сгинут на болоте, или на дне где-нибудь, среди пиявок. Вот ты мне ответь, куда ты шел?
   - Деревню искать, или еще что...
   - Ох ты, дурак ты дурак, прости Господи! Какую деревню? Ты вообще хоть понимаешь где находишься?
   - Нет...
   - А идешь деревню искать. Хорошо Трезорка за тобой следом побежал, успел, а то собирать бы тебе клюкву и кикимор катать как лошади. Ладно, на-ка вот, поешь, проголодался небось.
   Дедушка поставил на край стола сковородку с яичницей, достал из тумбочки рядом с диваном хлеб, бутылку водки, налил два стакана.
   - А это еще что? - спросил он, указывая на капроновый шнур. - Ты почто енту гадость ко мне в дом притащил, а?!
   - Так ведь я хотел...
   - Ты бы еще и корзинку с клюквой взял, чего уж там! Дай сюда.
   Дедушка забрал шнур.
   - Васька! Иди сюда, лентяй!
   Громко мяукая прибежал рыжий кот. Дедушка обвязал ему шнур вокруг шеи.
   - Отнеси-ка его к этой, ну к этой самой, короче понимаешь, и припрячь где ни то, только получше смотри.
   Кот замурлыкал, потерся о дедушкину руку и запрыгнул на подоконник. Дедушка открыл форточку.
   - Давай, Васька, правильно сделаешь - получишь валерьянки.
   Васька с мурлыканьем выпрыгнул в форточку.
   - Вот ведь разбойник, право слово, иной раз чуть не до греха доведет. Просится на двор погулять, среди ночи разбудит своим мявканьем, а форточку откроешь - так сядет и будет сидеть. Издевается, подлец, в комнате холод, ветрюга задувает, стоишь в исподнем и ждешь, пока этот барин не соизволит через подоконник пропутешествовать. А ты, сынок впредь будь поосторожнее, что попало не бери - накликаешь гостей. Давай мы с тобой лучше дерябнем.
   Выпили, закусили холодной яичницей.
   - Так зовут-то тебя как? - спросил Дедушка.
   - Фома.
   Дедушка засмеялся.
   - Шутишь что ли?
   - Да нет, правда Фома. А что значит "кикимор катать"?
   - А ты узнать хочешь? Ну тогда иди обратно в лес, там тебя небось дожидаются.
   - Да нет, просто мне уже говорили, что ползать тебе по дну - ил процеживать, а теперь вот кикиморы.
   - Кто это тебе говорил?
   Фома сбивчиво рассказал что с ним случилось ночью.
   - Чего? - недоверчиво покосился на него Дедушка. - Микола Дуплянский тебе сказал, мол еще встретимся?
   - Да...
   - Прямо так и сказал?
   - Да, так и сказал, а что?
   Дедушка нервно зашагал по комнате.
   - Ну не знаю, может я не доглядел чего... Не знаю... Уж коли он действительно сам так сказал... А ну-ка, сынок, пойдем со мной.
   Они вышли в прихожую и по винтовой лестнице поднялись на чердак. Никакой кровати там не было. Грязный пол, затянутые паутиной стены, низкий потолок, разбитое окно, посередине - печная труба.
   - Вот тебе одеяло, - сказал Дедушка. - Ложись тут и спи до вечера.
   - На полу?
   - Конечно, а где же еще, раскладушек и сеновалов у меня нет.
   Фома взял одеяло, недоуменно озираясь по сторонам.
   - Только ты это, сынок, ты где попало не укладывайся, а постарайся найти самое удобное место, понял? Такое, которое отличается от всех остальных.
   Дедушка ушел.
   Фома обошел вокруг трубы, касаясь ее кончиками пальцев. На пол полетели хлопья сажи и кирпичная крошка.
   - Чего ради я должен спать на чердаке?! Лучше тогда прямо на улице, разницы никакой.
   Снизу послышался нарочито громкий храп.
   - Хоть бы подушку дал, черт старый.
   Храп резко прекратился.
   Помаявшись немного, поругав чудного старика, Фома снял и отбросил в сторону мокрые ботинки, закутался в одеяло и лег прямо под окном, положив куртку под голову.
  
   На этот раз его разбудил громкий хохот и гул голосов.
   - Ох и плут же ты, Знат Кудесович, ох плут. И не жалко тебе, напугается поди женщина-то?
   - Если гора не хочет идти к Магомеду, нужно ее заставить.
   - Разве горы ходят?
   - Эта гора обязательно пойдет, Жердяй.
   Фома спустился вниз.
   В комнате за столом заседала компания во главе с Дедушкой. По правую руку от него сидел дородный рыжеволосый, рыжебородый мужик в ватнике, ватных же штанах, валенках и шапке-ушанке. По левую руку - высоченный детина, больше двух метров ростом со свертком в руках. Из свертка выглядывал странный младенец - бородатый, с торчащими вперед как у суслика зубами и красными глазами.
   - Проснулся! Проснулся! - взвизгнул ребенок.
   - Проснулся, сынок? - сказал Дедушка. - Ну присядь, выпей с нами.
   Фома сел напротив Дедушки.
   - Что он делает?! Что он делает?! - завопил ребенок.
   - Извини, сынок, не садись туда, это место забронировано, сядь на диване.
   Фома пересел.
   - Знакомься. Это, - Дедушка указал на рыжеволосого, - Хозяин Хозяинович Понюшко, потомственный эконом, прошу любить и жаловать.
   Представленный кивнул, усмехнувшись в бороду.
   - Это - Жердяй, бездельник и пьяница каких мало. Все бы ему таскаться ночью по деревне и в окна заглядывать. А младенчик - Игоша, он, болезный, везде недругов и охальников видит.
   Жердяй наклонился и что-то прошептал Дедушке на ухо.
   - Он спрашивает как тебе спалось на новом месте.
   - Нормально.
   - А как самочувствие?
   - Хорошо.
   - Насколько хорошо? Прилив сил ощущаешь?
   - Вроде нет.
   - Что значит "вроде"? Мне нужно точно знать как ты себя чувствуешь.
   - Как дурак.
   Видимо Дедушка остался доволен ответом, налил стакан водки и подвинул банку соленых огурцов.
   - Рекомендую, хрустят как никакие другие. И что ты добавляешь в рассол, Хозяин Хозяинович?
   - У каждого свои секреты, - потомственный эконом важно задрал нос кверху,- я свои не выдаю. Лучше ты, Знат Кудесович, похвастайся своим самогоном.
   Дедушка с сомнением посмотрел на Фому.
   - Рановато боюсь.
   - Ничего, уж как-нибудь сдюжит.
   - Я тоже хочу самогона, - вставил Жердяй. Слова он выговаривал медленно, растягивая.
   Дедушка неохотно поднялся из-за стола и принес из кухни бутыль.
   - Вот это дело! - одобрил Хозяин Хозяинович.
   Самогон разлили по стаканам. Дедушка торжественно поднес Фоме порцию.
   - Этот самогон я приготовил сам, по особому рецепту. Долго выдерживал его и даже пел ему песни. Теперь я даю его тебе, пей.
   Фома выпил. Самогон был такой крепкий, что слезы наворачивались на глаза, в желудке заполыхал пожар, в ушах зазвенело.
   - Закуси, - Хозяин Хозяинович кивнул на банку с огурцами.
   Огурцы и в самом деле хрустели неповторимо.
   - Он погубит, погубит нас! - вдруг закричал Игоша.
   - Перестань кликушествовать, Игоша. Он совершенно безвреден. Жердяй, напои Игошу.
   Жердяй влил Игоше в рот полстакана. Бородатый младенец громко заикал и пустил слюни.
   Фома моментально опьянел, стал воспринимать окружающее словно через марлю - цвета, звуки потеряли яркость, смазались, лица сидящих за столом расплылись, походили на пластилиновые маски.
   Дедушка помахал рукой.
   - Эй, сынок, не уходи, концентрируйся на происходящем.
   Голоса накатывались теплыми волнами.
   - Долго ты, сынок, елозил по чердаку прежде чем заснуть?
   - Нет, недолго.
   Собственный голос казался чужим.
   - Неужели сразу нашел место?
   - Какое место?
   - То самое, где ты заснул.
   - Сразу.
   Дедушка многозначительно переглянулся с Хозяином Хозяиновичем и налил вторую порцию самогона.
   - Пей, сынок, пей, сейчас время такое - питейное, все пьют и ты пей.
   Затем последовала еще одна порция, после которой Фома практически впал в беспамятство, ничего не соображая он полулежал, глядя в потолок. Рядом улегся кот, от которого сильно пахло валерьянкой, мурлыкал он как-то нестройно.
   - Он пришел! Он пришел! Он здесь! - закричал Игоша.
   Распахнулась входная дверь.
   Фома неожиданно для самого себя похолодел от страха - на пороге дома стоял Микола Дуплянский и пристально смотрел на него, глаза Миколы Дуплянского источали необузданный яростный свет, будто зеленые нити водоросли вгрызались в пространство и раскалывали его на множество мелких фрагментов. Дикие, невероятные глаза.
   - Я же говорил мы еще встретимся, малый.
   - Здравствуй, гость дорогой, - Дедушка пожал вошедшему руку. - Милости просим, будь, понимаешь, как дома, отведай хлеб-соль и все такое. Короче не стой столбом, совсем запугал парнишку.
   Микола Дуплянский поздоровался с Хозяином Хозяиновичем, пожал широченную ладонь Жердяя, подмигнул Игоше. Младенец разулыбался, выставив желтые зубы, напускал слюней, так что измочил Жердяю рукава грязного свитера.
   Дедушка пощелкал пальцами у Фомы перед глазами.
   - Ты погляди, с третьего захода в салат нарезался. Совсем гнилая молодежь нынче стала. И какая блажь на тебя нашла, Микола, что ты за него уцепился? Это же бестолочь форменная. Нежить прикормил, ненаших прикормил, шишей и тех прикормил. Разве только вода о нем ничего не знает. Фома Неверующий...
   - Знает.
   - Тем более.
   - Он погубит, погубит нас! - закричал Игоша. Жердяй быстренько вил ему порцию самогона.
   - Да и не ко времени он, ей-ей не ко времени. Ты меня знаешь, Микола, я в чудеса не верю. Мне бы крышу починить, да сарайчик, а то дрова хранить негде.
   - Других нет и, возможно, больше не будет.
   Дедушка помолчал, почесывая бороду.
   - Сказать по правде что-то такое есть в этом пареньке, может и получится. Светлый он, безобидный. Однако, надеяться будем на лучшее, а ждать худшего.
  
   Когда Фома пришел в себя ни Миколы Дуплянского, ни Хозяина Хозяиновича в комнате не было. Игоша мирно сопел под столом, Дедушка с Жердяем играли в шахматы.
   - Проснулся, сынок, - сказал Дедушка, - похмелиться хочешь?
   - Нет.
   - А что ж так, настроение плохое? Время, брат, нынче питейное - выпей, не мучайся.
   Фома наотрез отказался. Выпить он любил, но не в таких количествах. Кроме того, несмотря на тягостные воспоминания о старичке с лукошком, он решил предпринять еще одну попытку выбраться из дедушкиного дома.
   - Пойду лучше подышу свежим воздухом.
   - Осторожно, смотри, далеко от дома не отходи.
   За ночь навалило снегу, убогое дедушкино хозяйство теперь выглядело романтично и таинственно - и домик-то ничего себе, красивый, если не приглядываться, и банька, а на месте трезоркиной конуры - сугроб. Однако, ни дорожек, ни тропинок - ничего не видно, только васькины маленькие следы.
   "А ведь Васька в деревню ходил" - подумал Фома.
   Недолго думая, он побежал по следам, на ходу застегивая потеплее куртку.
   Скоро следы вывели его на зимник, по которому, судя по всему, недавно проезжала машина - след от протектора свежий. Фома припустил еще быстрее.
   Неожиданно налетел резкий, холодный порыв ветра, поднял клубы морозной пыли, по краям дороги закрутились маленькие вихри. Медленно, как бы пританцовывая, они двигались к центру, где слились в черный, гудящий смерч.
   Фома остановился, раздумывая стоит ли идти дальше. Пока он думал, смерч рванулся вперед, проглотил, закружил, поднял над землей. Снежинки залепили глаза, нос, уши, крохотными иголками тело кололи электрические разряды.
   Сквозь гул и треск мелькали две неясные фигуры, женщина и мужчина - они смеялись, протягивая друг другу руки.
   Сколько прошло времени неизвестно, чувства притупились, хотелось лишь одного -
   закрыть глаза и заснуть.
   Откуда-то далеко снизу раздался слабый, едва слышимый собачий лай.
   " Трезорка! Снова меня выручает".
   Смерч рассеялся, кувыркаясь в воздухе Фома шлепнулся на землю.
   После падения он долго не мог прийти в себя, потом кое-как поднялся и поплелся обратно.
  
   Дедушка ругался на чем свет стоит.
   - Бестолочь! Как есть бестолочь неверующая! Раз его схапали - мало, нужно второй раз. А может и третий?! А?! Чего молчишь? На станцию шел?
   - Да...
   - И где бы ты оказался, как думаешь?
   - Где?
   - Неизвестно где, вот где. Кто Встречнику попадается, того он неизвестно куда уносит. И тебя бы унес, или ты думаешь, ты особенный?
   - Ничего я не думаю...
   - Оно и видно, что ты ничего не думаешь. Если бы думал хоть немножко, так не шлялся бы из дому. И чего тебе, непутевому не сидится, сказано же - и двух шагов не сделаешь как сцапают. Что мне, прикажешь за тобой как за дитем малым следить? Вот не было печали.
   - Мне возвращаться надо, домой.
   - От заладил, едрит твою через кочерыжку. Потерпи ты самую малость, вернешься. Если, конечно не будешь опять шататься друзей искать. Пропадешь ведь, я не шутки с тобой шучу, пропадешь и шнурков от тебя не останется.
   - Сколько же мне тут сидеть?
   - До поры до времени.
   - До какой поры?
   - Хоть кол человеку на голове теши, ничего не понимает. Я скажу, когда можно будет, а пока не выходи ты из дому. По крайней мере один не выходи, Трезорку с собой бери, договорились?
   Фома насупился.
   - Ладно, - примирительно сказал Дедушка, - давай обмоем твое чудесное спасение.
  
   Пили не просто много, а очень много, и почти не закусывали - Дедушка вообще питался по-холостяцки, без особых кулинарных изысков. В основном яичница, пельмени, причем постоянно слипшиеся, потому что хранились не в холодильнике, а в подвале (холодильника не было). Исключение составляла уха - тройная, наваристая, в такой ухе, как говорится, "ложка стоит".
   Ближе к вечеру снова появились Жердяй с Игошей. Фома попытался выяснить кто они такие на самом деле и откуда взялись, но Жердяй рассказывал лишь о том, что любит ходить по деревне ночью и заглядывать в освещенные окна, особенно ко вдовам и разведенным женщинам. Игоша жалобно кричал, предрекая различные катаклизмы, а выпив немного самогона хлопал глазами и пускал слюни.
   Заглянул и Хозяин Хозяинович, принес банку маринованных помидоров, приготовленных по особому рецепту. Помидоры, конечно, не хрустели, но обладали исключительным вкусом.
   Фома попробовал хоть что-нибудь выведать у Хозяина Хозяиновича.
   - А Дедушка кто? Почему живет здесь один и вообще, чем занимается?
   - О! Знат Кудесович большой человек! Одно слово - знающий. Он, братец ты мой, регулирует, потому и живет подальше от людей.
   - Что регулирует?
   - Равновесие регулирует. Если к примеру где нарушение какое - он вмешивается, исправляет. Бывает и переговоры ведет разные, а еще ищет.
   - Что ищет?
   - Да уж не чудес каких-нибудь как Микола Дуплянский. Знат Кудесович человек деловой, время понапрасну не теряет. Ему вынь да положь, а словесов разных и даром не надобно. Выпить любит, правда, да ведь кто без греха?
   - И вам он помогал?
   - А как же, обязательно помогал. Потому я к нему со всем уважением и завсегда с подарочком. Мы народ обязательный, проказить там, или еще что - это не по нашей части. Вот ежели скажем, надо чего, тогда другое дело.
   - А Микола Дуплянский кто такой?
   - Э, братец, ты спросил. Миколу, небось, каждый знает. Лес видел за дальним болотом? Не видел? Его лес, он тем лесом живет, а лес им живет, так-то. Только худо там сейчас, вот он и надеется на диковины, да на небылицы разные.
   - Какие небылицы?
   - Э, да такие, что и говорить зазорно. А он верит, все, говорит, исправится, встанет на свои места - любо-дорого посмотреть. Оно бы и хорошо, если так, только до сих пор ничего не поменялось. Так я разумею, что и дальше не поменяется. Камень вот приперли, здоровый камень, самый обыкновенный. А Микола говорит нет. Бел-горюч, говорит, камень и все тут. Я не спорю, бел-горюч так бел-горюч. Стали его поджигать, и так и сяк пробовали, не горит, проклятый. Забросили. Погоди, братец, он и к тебе с просьбочкой подойдет. Упрямый.
   - А вы сами, Хозяин Хозяинович, чем занимаетесь?
   - Я-то? Да я все больше по хозяйству. То одно, то другое, глядишь и день прошел.
   Так ничего и не прояснилось.
   На следующий день ближе к обеду в дверь постучали.
   - Кого еще нелегкая принесла? - недовольно проворчал Дедушка, открывая дверь.
   На пороге стояла хорошо одетая красивая женщина лет сорока, смотрела строго.
   - Здравствуйте, меня зовут Екатерина Андреевна, Знат Кудесович у себя?
   - В настоящее время приема нет, - буркнул Дедушка, - видели объявление?
   - Какое объявление?
   - Наверное Васька сорвал, когда когти точил, стервец... И тем не менее в настоящее время приема нет.
   - Но у меня такая беда, такая беда! Только вы можете мне помочь!
   - Беда, значит?
   - Нынче страстей в деревне, староста помер, а ночью заявился какой-то старик в лохмотьях, стал стучать, требовать чтобы ему отдали веревку. Я понятия не имею какую веревку. Обращалась в органы - там сказали дело не в нашей компетенции. Мне соседка посоветовала к вам, вы, говорит, специалист.
   - Соседка, значит, посоветовала?
   - Ну да. Очень страшный старик, Знат Кудесович, голос у него жуткий такой, мороз по коже.
   - И давно приходит старик?
   - Сегодня ночью приходил. Он и на крышу залезал, стучал палкой по трубе, прямо житья нет.
   Дедушка задумчиво поскреб подбородок.
   - Тяжелый случай. Боюсь сразу не разобраться, нужно посмотреть на месте, подумать. Что если я зайду сегодня вечерком?
   - Вечером как-то неудобно, я все-таки одна - мало ли что люди скажут.
   - Так ведь иначе никак, с ними исключительно по ночам работать можно.
   - Ну что же, если по-другому никак, то заходите.
   Екатерина Андреевна попрощалась и ушла. Дедушка, посмеиваясь выпил полстакана самогона.
   - Васька! Васька! Где ты, бездельник?! Беги сюда!
   Громко мяукая Васька прибежал на зов хозяина. Дедушка погладил кота по спине.
   - Хорошо сработал, молодец, сегодня пойдешь со мной - покажешь куда веревку спрятал. Надо бы, сынок, баньку истопить, а то что это мы - все пьем, пьем, так и спиться недолго. Как ты считаешь?
   - Да, пьем много. А старик-то тот самый, что на мне катался?
   - Тот самый.
   - А веревка?
   - И веревка тоже, только пустое все это, ты лучше за дровами сходи, за березовыми. Ах ты, едрит твою в корень, тебе же в лес опасно.... Экий ты, право слово непутевый, везде показался где ни попадя. Догляд тебе нужен, Трезорка за тобой все время бегать не станет.
   - В каком смысле догляд?
   - Лишняя пара глаз да ушей. Случись чего - пропадешь без Догляда. Даже я без Догляда нигде не бываю.
   - И откуда я его возьму?
   - Подумай с какими зверушками дружишь? Но собак да кошек в расчет не бери, а то Васька с Трезоркой чужака не потерпят.
   Тупица пожал плечами.
   - Может птицы какие?
   - Воробьи.
   - Ну ты скажешь тоже - воробьи. Их тут отродясь не водилось. Воробей птица городская, лес не уважает.
   - Тогда не знаю.
   - Беда мне с тобой, ничегошеньки не знаешь. И как ты такой бестолковый на белом свете живешь ума не приложу. Тебе, похоже не только догляд нужен, но еще и Ответ.
   - А это что?
   - Не "что", а "кто".
   - И что он делает?
   - Что он еще может делать по-твоему? Отвечает.
   - Отвечает на вопросы?
   - Ну, он, видишь ли, не совсем отвечает на вопросы так как ты об этом думаешь, но, тем не менее отвечает. В двух словах, сынок не объяснишь. Ты должен с ним встретиться, один на один. Вот давай-ка завтра как я вернусь, займемся этим вопросом, а пока бери Трезорку и принеси дровишек. И обязательно березовых.
   В бане Дедушка разомлел, едва не запел песни.
   - Хорошо! Честное слово хорошо! Не сиди без дела, сынок, наливай!
   Вечером он тщательно причесался, аккуратно заплел бороду в косичку, почистил ботинки.
   - Васька, идем, бездельник. А ты, сынок не скучай, скоро Жердяй с Игошей подтянутся.
   Фома выждал немного времени и пошел следом.
   Жутковато выглядел темный лес. Каждый шорох таил в себе угрозу. Из-за каждого ствола, казалось, смотрели жадные маленькие глазки.
   "Может и не стоило, да теперь поздно. Он ведь в деревню идет, к людям, к обычным людям. Хотя, если по этой деревне Жердяй шляется, кто знает, может они не совсем обычные. Однако, так сидеть тоже нельзя".
   Дедушка шагал метрах в ста впереди, ветер доносил обрывки незнакомой песни.
   " Разошелся... Понятно где он по ночам пропадает..."
   - Эй, малый! - послышался вдруг скрипучий голос откуда-то сверху. - Малый, погоди!
   Фома остановился.
   - Да здесь я, здесь - наверх посмотри.
   Почти на самой макушке высоченной сосны примостился небольшого роста мужичек. Длиннорукий, длиннобородый, глаза большие, совиные, бровей нет. Одет в серый кафтан, подпоясанный красным поясом.
   - Малый, дело есть. Настоятель за тобой послал. Зовет.
   - Какой Настоятель?
   - Известно какой - Микола.
   - Зачем я ему понадобился среди ночи?
   - Не знаю. Да ты, малый не бойся, доведу, отсюда недалеко.
   Фома огляделся по сторонам.
   - Идешь, нет?
   - Иду.
   Чем дальше, тем более жутким и непролазным становился лес. Овраги, бурелом, сухостой. Деревья словно изогнула и исковеркала неведомая злая сила.
   Фома измазался и ободрался. Его проводник передвигался по деревьям, перепрыгивая с макушки на макушку как белка.
   - Ну вот, малый, считай, пришли. Холм видишь впереди? За ним он тебя дожидается.
   За холмом на небольшой полянке горел костер, рядом с которым на бревне сидели трое: те самые мужики, что разбомбили машину Добермана. Микола Дуплянский расположился чуть поодаль на валуне грязно-белого цвета.
   - Доброй ночи, недотепа. Присядь, поешь с нами.
   Мужики со скрипом подвинулись, один подал миску с горячей ухой и деревянную ложку.
   - Поешь, поешь, а то Кудесыч тебя, небось, голодом заморил. Все пьет. Поди и сейчас в деревню ускакал?
   - Ускакал.
   - Все не угомониться... Как живете-то, поживаете? Что поделываете?
   - Да ничего не делаем, самогон с утра до вечера глушим.
   - Насчет самогона он мастер. А я ведь тоже хочу тебе предложить кое-что.
   Микола Дуплянский указал на стоящую рядом бутыль. На ее дне, раскисшие, подавленные, плавали грибы.
   - Что это?
   - Ответ. Рассказывал про него Кудесыч?
   - Упоминал.
   - Испей, коли не боишься.
   Снова в глазах Миколы Дуплянского загорелся яростный зеленый огонь.
   - А если боюсь?
   - У тебя нет выбора.
   - Разве нет?
   - Домой вернуться хочешь?
   - Хочу.
   - Тогда пей. И не волнуйся, мы за тобой присмотрим.
   Мужики дружно засмеялись.
   Фома взял бутыль и сделал два глотка. Густая солоноватая жидкость обожгла небо.
   - Теперь садись у дерева.
   С усилием передвигая ноги Фома добрел до соснового ствола и привалился к нему спиной. Окружающее уменьшалось, сжималось в одну точку. Вскоре осталось лишь яркое пятно, радужная амеба, внутри которой плясали языки костра.
   - Будь внимателен, недотепа, ты можешь задать три вопроса. Смотри не спрашивай ерунду, он этого не любит, озлится.
   Голос знакомый, знакомые интонации, но слова - это уже не звуки, это блестящие медные трубы. Их порядок заключает в себе смысл. И глаза не смотрят как обычно, а испускают пучок невидимых лучей, считывающих информацию.
   - Где я ?! - что есть силы завопил Фома.
   Собственный голос был похож на вырезанные из фольги растянутые спирали.
   - Не торопись, - выплыли медные трубы. - Не спрашивай что попало.
   Подхватило, понесло вперед, вверх в кромешной тьме. Далеко внизу возникли картинки, сменяющие друг друга медленно словно кадры диафильма. Лес, наползающий на стройные ряды бумажных столбов, лужи чернил, армии канцелярских скрепок. Степлеры, грызущие корни деревьев. Дыроколы, кромсающие листья. Бесконечные полосы скотча, обвивающие ветви. Ручки, карандаши, фломастеры, маркеры - тучи стрел, пронзающие стволы. Штампы, печати, сминающие, давящие траву. Линейки, срезающие тонкие полосы коры. Паутина проводов с бегущими по ним электрическими сгустками. Полупрозрачные, едва заметные волны, наплывающие в звенящем от напряжения воздухе.
   - Ты видишь? - спрашивают медные трубы.
   Маленькие лапки с острыми коготками вскарабкиваются на плечи.
   - Ты должен узнать где оно! Ты должен узнать где оно! Ты должен узнать где оно! - до предела натянутые струны арфы, стонущие, плачущие от малейшего прикосновения.
   - Я ничего не понимаю! - фольга скручивается, сминается под напором ветра.
   Стремительное падение вниз. Серая, изъеденная щелочью земля приближается с невероятной быстротой. Удара нет, тело распадается на части и просачивается сквозь трещины к потоку лавы.
   - Ты должен узнать где оно! Ты должен узнать где оно! Ты должен узнать где оно! - струны хлещут по коже, рассекают до крови.
   - Как я здесь оказался?
   Вновь полет, только больше нет плоскостей, есть объем. Две сферы и дрожащая граница между ними, два слипшихся друг с другом мыльных пузыря. В точках слияния крутятся песчаные вихри. Песчинки отрываются от общего потока и прорывают границу.
   - Как мне вернуться обратно?
   Оглушительный, давящий звук накрывает огромным колоколом, кажется вот-вот лопнет раздувающаяся от низких частот грудная клетка.
   - Он не узнал! Он не узнал! Он не узнал! - тонкие, почти неуловимые вибрации арфы передаются пространству и сотрясают тело. Затем появляется мост, перекинутый через клубящуюся облаками пара реку. Берега ее призрачны. Течение сгладило неровности и шероховатости. Мохнатые еловые ветви повисли над самой водой, легкая рябь пробегает по ее поверхности.
   То ли воспоминание из детства, то ли неизвестно где увиденная фотография.
   И он сам, стоящий посредине моста, глядящий вниз.
   - Что это?
   - Глупый! - визжат медные трубы. - Четвертый вопрос! Нельзя!
   Исчезла река, исчез мост, снова появилась радужная амеба. Ее цвет стал угрожающе-красным. Ложноножки, полыхающие багровым огнем, потянулись вперед. Волна ужаса, неведомого, первобытного ужаса поглотила Фому.
  
  
   - Микола, Микола, не ожидал я от тебя...
   Дедушкин голос звучал укоризненно.
   - Убивец, честное слово, убивец, по-другому и не скажешь. Взял мальчишку и прямо в пекло бросил. Парень двух шагов самостоятельно пройти не может, а ты его одного, без Догляда за ответом посылаешь. Совсем сбрендил.
   - Ничего, это на первый взгляд он хлипкий, а устоял, значит талант имеет.
   - Какой еще, едрит твою через кочерыжку, талант! Что в нем особенного, скажи на милость? Самая что ни на есть обыкновенная бестолочь!
   - Поглядим.
   - Эк тебя спешилка разбирает. Двух дней подождать не можешь. Да кто ж так делает, а? Хоть бы сказал ему чего, так нет - на, получи.
   - Спешить нужно. Манилу взяли, он, конечно, молчать будет, однако рано или поздно сломается - расскажет.
   - Да не верю я в твои небылицы, не верю. Как, объясни мне дураку старому, это возможно, чтобы сразу все на свои места встало и наладилось? Не бывает чудес на белом свете, не бывает.
   - Бывают, Кудесыч, можешь не верить - твоя воля, только потом сам увидишь, когда по-моему выйдет.
   - Ой, ладно, поживем-увидим. А парня больше не трогай, слышишь? Угробишь. Дай срок, я его тебе предоставлю.
   Фома заворочался на диване, открыл глаза, сбросил с себя медвежью шкуру.
   - А, очнулся, сынок, на-ка вот, выпей.
   Вместо привычного стакана самогона Дедушка подал банку рассола из-под помидоров.
   - Пора нам с тобой завязывать да за дело приниматься, а то скоро допьемся до горючих камней. Ты как считаешь?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Обивая пороги. Эпизод второй.
  
   После второй подряд ночи, на автобусной остановке, Зосима категорически заявил Ахазу, что служба службой, а так дальше продолжаться не может. Кровососы ныли не переставая - жаловались на голод. Ахазу, близкому к истерике, стало страшно находиться с ними рядом.
   - Зачем мучаешь, начальник, ты лучше нас типа сразу пристукни, - говорил Вурдалак.
   - Вы должны организовать смену караула, - требовал Зосима.
   - А я вообще ни разу не понимаю что происходит! - горячился Упырь. - На какого рожна нас было арестовывать, если не могут посадить?!
   Никогда прежде Ахаз не оказывался в столь тяжелом положении. До сего дня его работа в канцелярии протекала тихо и размеренно, разве что кляксу поставишь на документ, да и то редко. Руководство не обременяло сложными заданиями, ревизии проходили гладко, одним словом, благодать. А не за горами перевод на интересную должность в Архив.
   И вдруг появляется Доберман.
   В принципе, подчиняясь его приказу, Ахаз занимался не своим делом. При задержании в обязанности писаря входило вести протокол дознания и составить опись конфиската, но что-либо возразить дерганому обер-лейтенанту Ахаз не посмел.
   Повторная попытка устроиться в гостиницу не принесла результата. На этот раз Ахаз выдал братьев - кровососов за командировочных рабочих из южной провинции, но опытный менеджер сразу понял с кем имеет дело.
   Мысль о предстоящем хождении по кабинетам повергала в уныние. Сколько еще требовалось подписей - три, пять, а может больше? Являясь частью бюрократической машины, зная немного то, как машина работает, Ахаз не мог с уверенностью прогнозировать варианты развития событий. Не исключено, что ему так и не удастся пристроить задержанных на рудники.
   - Но остальные каким-то образом там очутились!
   На первом автобусе Ахаз съездил в ближайшую аптеку и купил несколько плиток гематогена.
   - Вот, ешьте, - сказал он кровососам по возвращении.
   - Что за бодяга? - фыркнул Упырь. - Ты нас, начальник отравить решил что ли?
   - Мы что по-твоему волки - бычков жрать? - спросил Вурдалак.
   - Человеческую кровь в магазине не купишь. Не хотите - не надо, - Ахаз хотел было выбросить покупку в урну.
   - Стой, начальник, не гони, - остановил его Вурдалак. - Давай сюда свою жвачку.
   Морщась и плюясь, кровососы съели гематоген.
   - Полегчало? - спросил Ахаз.
   - Издеваешься, начальник, - скривился Вурдалак. - Нам живую еду нужно, теплую.
   Ахаз отвел Зосиму в сторонку.
   - Смены, скорее всего не будет.
   - Как не будет?
   - В управлении говорят, что дело находиться в ведомстве Добермана, а он отказал в поддержке и требует немедленно устроить задержанных.
   - Но... но... А сколько это еще протянется?
   - Долго. Дня три.
   - Три дня?! - Зосима в ужасе округлил глаза. - Я же не железный три дня на улице!
   - Понимаю, но ничего не могу сделать.
   - Да провались оно это задание! Три дня! Лично я жду до обеда. Если смены не будет, до свидания! Вторые сутки без горячего!
   - Хорошо, хорошо, я еще раз свяжусь с Доберманом и попрошу прислать смену как можно скорее. А пока ведем задержанных на инструктаж по технике безопасности.
   Однако, на территорию рудников их не пропустила охрана.
   - Выпишете временный пропуск - тогда пройдете.
   Пышная дамочка в бюро пропусков брезгливо посмотрела на сопроводительные документы.
   - Так, подождите, а где подпись начальника отдела кадров?
   - Он сказал сначала пройти медкомиссию, инструктаж по технике безопасности, а потом уже к нему на подпись.
   - Да? Ну ладно, а на сколько времени выписывать пропуск?
   - В каком смысле?
   - Сколько вы там пробудете?
   - Не знаю, часа три наверное, нам же еще врачей пройти.
   - Хорошо, вот вам пропуск. Инструктаж проходит в третьем корпусе в кабинете пятнадцать.
   Инструкторами оказались две молодые, высокие девушки. Первая носила строгую деловую прическу, в ее макияже преобладали холодные тона, она плотно сжимала тонкие губы и смотрела явно неодобрительно. Вторая, напротив, выглядела дружелюбно - приветливая улыбка, волосы распущены, глаза слегка подведены, губы не подкрашены вовсе.
   Глядя на открытые шеи обеих инструкторш, Упырь сглотнул набежавшую слюну.
   - Пожалуйста выйдите и заполните анкету, - потребовала первая.
   - Там на столе лежат бланки, - добавила вторая.
   Ахаз быстренько заполнил две анкеты и снова вошел в кабинет.
   - Присядьте, пожалуйста, - сказала вторая.
   - Лучше выйдите и подождите, мы вас пригласим, - сказала первая.
   Минут через пятнадцать вторая девушка открыла дверь и попросила войти.
   - Сюда, пожалуйста, - указала она на два стула.
   Упырь и Вурдалак уселись, не сводя глаз с девушек, Ахаз встал за стульями, Зосима остался у двери.
   - Здесь сказано, что у вас нет опыта в подобной работе, - сказала первая девушка, указав на анкеты. - Вы уверены, что справитесь?
   - Да, - ответил Ахаз. - Абсолютно уверены.
   - Это очень тяжелая и вредная работа, требующая предельной концентрации внимания. Малейшее невыполнение правил техники безопасности может привести к несчастному случаю.
   - Мы понимаем, - сказал Ахаз.
   - От строгого следования инструкциям зависит не только ваша собственная жизнь, но и жизнь ваших товарищей по работе, понимаете?
   - Конечно.
   - Пожалуйста ознакомьтесь со сводом правил, - вторая девушка подала кровососам толстый журнал.
   - Вы можете это сделать за дверью, - добавила первая.
   Пока кровососы разглядывали картинки в журнале и спорили что лучше - попасть под завал, или задохнуться от угарного газа, Ахаз обеспокоено поглядывал на часы. Из отпущенных трех часов один был потрачен.
   - Может быть у вас есть какие-нибудь вопросы? - спросила вторая девушка, когда они вновь вернулись в кабинет.
   - Нет, - сказал Ахаз, - у нас нет вопросов, все предельно ясно.
   - Тогда вы должны посмотреть ознакомительный фильм, - сказала первая девушка. - Пройдите, пожалуйста в кинозал, расположенный в корпусе два, на четвертом этаже.
   Ознакомительный фильм, доставивший немалое удовольствие кровососам, продолжался около часа. Ахаз нервничал, поскольку рассчитывал до обеда успеть пройти медкомиссию.
   - Если у вас нет вопросов, вы должны заполнить бланки заявлений и пройти пожарный инструктаж, - вторая девушка протянула Ахазу стопку бумаг.
   - Пожарный инструктаж мы уже прошли! - почти закричал Ахаз.
   - Неужели? - подозрительно спросила первая девушка.
   - Вот подпись.
   - Ну тогда, если вам все понятно, - сказала вторая девушка, - вы свободны.
   К зданию служебной поликлиники Ахаз бежал, не жалея ног.
   - Начальник, - возмущался Упырь, - ну чего ты, в натуре, как не родной? Дал бы с народом пообщаться.
   Самые худшие опасения Ахаза подтвердились - в регистратуре поликлиники скопилась огромная очередь. Дежурные медсестры непринужденно болтали за стеклянной перегородкой, не обращая ни малейшего внимания на посетителей. Одна из них напряженно вглядывалась в экран компьютера и лихорадочно стучала по клавиатуре.
   - Да что ж такое, - озабоченно говорила она, - виснет и виснет, совсем работать не хочет.
   Очередь волновалась. То и дело раздавались возмущенные возгласы:
   - Сколько можно?
   На медсестер это не производило впечатления, они оживленно обсуждали судьбу главной героини нового сериала.
   Пришлось ждать около часа.
   Когда Ахаз продвинулся к самому окошку регистратуры, в очередь бесцеремонно вклинилась пышная дама.
   - Мне только копию снять, это не долго, вы позволите? - вопрос прозвучал как утверждение. На снятие копии ушло еще полчаса.
   Наконец Ахаз получил возможность передать документы в окошко. Оторвавшаяся на минуту от экрана медсестра выдала короткое резюме:
   - Направления на медкомиссию для трудоустройства выдаются поликлиникой по месту жительства.
   На проходной охранник внимательно изучил временный пропуск, предъявленный Ахазом и сказал:
   - Извините, я не имею права вас выпустить с территории рудников, так как ваш пропуск просрочен на один час пятнадцать минут.
   - Подождите, подождите, что значит не имеете права выпустить?
   - Пропуск оформлен на три часа, по истечении этого срока, он становится недействительным, а выпустить с территории рудников лиц с недействительным пропуском я не имею права.
   - Ты че, братан, - вмешался Зосима, - белены объелся?!
   - Прошу покинуть территорию проходной и не мешать работе.
   Зосима сделал решительное движение вперед.
   - В случае не подчинения я вызову дежурное подразделение, - предупредил охранник.
   Ахаз поспешил увести Зосиму и кровососов от греха подальше.
   - Ну это, типа что делать-то будем, начальник? - спросил Упырь.
   Ахаз в замешательстве перебирал стопку бумаг, он не знал что ответить.
   Внезапно Зосима рванулся к бетонному забору.
   - Да гори оно все огнем!
   Он с разбегу перескочил через забор.
   - Зосима! - закричал Ахаз. - Стой, Зосима! Куда же ты?!
   Но Зосима и не думал останавливаться.
   - Ну вот мы и на рудниках, - констатировал Вурдалак, - осталось встать на довольствие.
   - Что скажешь, начальник, - спросил Упырь, - как жить будем?
   - Не знаю, - со слезами в голосе ответил Ахаз.
   Кровососы пошушукались о чем-то между собой.
   - Мы это, мы, типа вот что решили, - Вурдалак скрестил руки на груди. - У нас тут кореш в пятом бараке чалится, земеля типа, мы к нему пойдем, а ты уж сам разбирайся.
   - Делайте что хотите, - обреченно сказал Ахаз, - мне все равно.
   - Не дрейфь, начальник, - утешил его Упырь,- мы тебя не бросим. Завтра утром приходи к этой самой, ну по типу поликлинике, мы тебя попроведаем.
   - Давай, начальник, все пучком будет.
   Кровососы ушли.
   Бессмысленность и безысходность обрушились на Ахаза, кровь бешено стучала в висках, руки дрожали. Он заплакал. Рабочие, идущие мимо, равнодушно смотрели на его слезы.
   Когда слезы высохли, Ахаз перелез через забор, бывший почти втрое выше его самого, сел на автобус и поехал в гостиницу. Там он снял номер, купил в магазине бутылку водки, выпил ее в одиночестве и лег спать.
   Утром, абсолютно бессознательно, словно подчиняясь заранее введенному алгоритму, Ахаз поехал в районную поликлинику.
   Направление на медосмотр выдали сразу, без проволочек.
   На проходной рудников Ахаз предусмотрительно выписал временный пропуск на пять часов. Сегодня дежурила другая смена и никто не узнал вчерашнего нарушителя режима.
   В регистратуре опять пришлось отстоять в очереди.
   Меланхоличная медсестра вернула Ахазу обходной лист:
   - На сегодня номерков нет, без номерка вы можете пройти только лора.
   - А нельзя ли выписать номерки на завтра? - поинтересовался Ахаз.
   - Выдача номерков производиться исключительно в день приема.
   Ахаз решил пойти на прием ко врачу без номерка.
   Тощая длинноносая женщина-отоларинголог даже не посмотрела кто вошел в кабинет. Не отрывая взгляд от журнала, в который что-то записывала, она потребовала:
   - Номерок!
   Ахаз виновато улыбаясь объяснил, что номерка у него нет.
   - Выдача справок без номерков платная.
   Все так же не отрываясь от журнала, она взяла деньги и подписала обходной лист.
   Стоя у входа в поликлинику, Ахаз недоуменно смотрел на свежую размашистую подпись.
   - Но как же... но почему же... ведь... ведь она должна была осмотреть...
   Он улыбнулся. Все страхи и сомнения исчезли, им на смену пришла уверенность.
   В гостиницу он вернулся обретя второе дыхание. Из холла позвонил в Управление, попросил позвать Добермана.
   - Обер-лейтенант Доберман слушает.
   - Докладывает писарь Ахаз, господин обер-лейтенант.
   - Ах, это вы, Ахаз, а я думаю, кто это торчит как черная блоха среди мокрого асфальта. Как у вас дела?
   - Вверенные мне задержанные определены на рудники, осталось оформить несколько бумаг, на что уйдет несколько дней.
   - Прекрасно, прекрасно. В пятый забой?
   - Так точно, господин обер-лейтенант, в пятый.
   - Великолепно. Вы вот что, Ахаз, если задержанные уже на рудниках, с оформлением бумаг можете не торопиться. Я вам выпишу командировку на неопределенный срок - разбирайтесь. Отчет предоставите мне лично в руки, и заранее меня предупредите, все ясно?
   - Так точно!
   - Действуйте!
   Следующие два дня Ахаз приходил в регистратуру поликлиники, стоял в очереди и каждый раз ему говорили, что номерки закончились. Кровососы, несмотря на данное обещание, так и не появились.
   Потеряв терпение, Ахаз попросил выдать ему платные номерки и пошел по врачам.
   Похожий на филина окулист и не поинтересовался кто, куда и зачем трудоустраивается, под острым как скальпель взглядом хирурга Ахаз почувствовал себя неуютно.
   - А вы в курсе, батенька, что у вас в верхней части головы присутствуют некие новообразования. Я бы на вашем месте не запускал, они могут оказаться злокачественными.
   Определенные трудности возникли с флюорографией. Требовалось два снимка. Первый Ахаз сделал с себя самого, а со вторым возникла заминка. Попросить кого-то сняться вместо второго задержанного Ахаз постеснялся. Вместо этого на следующий день он стащил первую попавшуюся пленку из накопителя в регистратуре.
   Невропатолог устроил Ахазу настоящий допрос с пристрастием.
   - Направленные на трудоустройство когда-либо страдали нервными расстройствами? А родственники, страдавшие психическими заболеваниями имеются? А если предположить, что вы находитесь в точке, равноудаленной от двух абсолютно одинаковых предметов, которые вам необходимы, то какое направление движения вы изберете?
   Последний вопрос поставил Ахаза в тупик.
   - Направо, - неуверенно ответил он и тут же поправился, - нет, налево.
   - Чем вызваны ваши колебания, как вы считаете? Как часто вы испытываете подобные сомнения? Это может быть как-то связано с возможной неудовлетворенностью в сексуальной жизни?
   Ахаз начал оглядываться по сторонам в поисках выхода.
   - Всегда ли адекватно вы ведете себя в стрессовой ситуации? Вы привыкли принимать решения самостоятельно или нуждаетесь в посторонней помощи? Не считаете ли вы себя оскорбленным, когда вам оказывают помощь?
   Пытка могла продолжаться вечно. Невропатолог раздувал ноздри и брызгал слюной от возбуждения.
   - Сколько времени вам обычно требуется для обработки несложной информации? Вы считаете себя социально адекватным?
   - Доктор, - взмолился Ахаз, - подпишите.
   Невропатолог, не прекращая задавать вопросы, расписался.
   - Является ли ваша жизненная позиция только маской, прикрывающей истинные цели и задачи? Не считаете ли вы себя достойным более высокой роли, нежели та, которую вы играете в социальном обществе в настоящий момент?
   Ахаз пулей вылетел из кабинета.
   Окончательный вердикт профпригодности должен был вынести терапевт - тучный седой мужчина с капризным выражением лица.
   - Ну что у вас? - лениво спросил он Ахаза. - Без номерка? Тогда будьте добры оплатите. Направление на трудоустройство? А анализы ваши где? Где анализы? Не выписали формуляров? Возьмите формуляры. "Допустить к работе" я напишу лишь после того, как вы сдадите анализы. И имейте в виду - без печати моя резолюция недействительна, так что поставьте печать в кабинете номер восемь.
   Ахаз посмотрел на выданные формуляры и почесал затылок.
   - Это, пожалуй, слишком.
   Анализы не флюорографические снимки, их не стащишь из накопителя.
   На следующее утро, предварительно подождав у входа в поликлинику, Ахаз отправился на поиски пятого барака. Искал долго, на рудничных зданиях не было табличек с номерами, попадавшиеся навстречу рабочие ничего толком не могли объяснить.
   Пятый барак нашелся в глубине рудников, окруженный высоким забором с колючей проволокой. Дежурному Ахаз показал свое удостоверение и сказал, что прибыл для переписи трудоустроенных. Уловка сработала.
   Упырь и Вурдалак драили швабрами стены сортира.
   - Привет, начальник - приветствовал Ахаза Вурдалак. - Типа как дела и все такое?
   - Ничего, а вы что тут делаете?
   - Да мы дневную пайку отрабатываем, - сказал Упырь. - То есть, ну, нас типа попросили и...
   - Понятно. Вы должны кое-что сделать.
   После объяснений кровососы загоготали.
   - Ты что, начальник, собираешься с банками по рудникам бегать?
   - Еще чего, приходите к поликлинике, - решим этот вопрос. Завтра в восемь утра. Договорились?
   Вурдалак отставил швабру в сторону и скрестил руки на груди.
   - Да ну, обломно вставать в такую рань. И вообще, чего ради нам туда ходить? Нам и здесь хорошо.
   - Оно и видно.
   - Погоди, начальник, а ты, по-типу что хочешь этим сказать? - повысил голос Упырь.
   - Если вы поможете мне вас трудоустроить - я вас отпущу на все четыре стороны.
   - Найдут, начальник, нам отсюда пока нельзя срываться.
   - По бумагам вы будете числиться на рудниках, так что никто вас искать не станет, если, конечно, сами не нарветесь.
   - Не обманешь, начальник?
   - Какой мне смысл вас обманывать? Без охранника я с вами не справлюсь, а в Управление могу вернуться только с после вашего трудоустройства. Так договорились, или нет?
   - Ладно, начальник, уболтал, придем завтра.
   Для сдачи анализов кровососы явились в сопровождении мрачного худого типа, одетого в грязную спецодежду.
   - Слышь, начальник, Нелюдимыч-то что говорит, - кивнул на кореша Упырь. - Говорит офицерик твой приходил давеча, тот самый что нас захомутал. Выспрашивал.
   - Доберман?
   - Ну. Про старосту, говорит, выспрашивал, про хрыча старого, сечешь, нет?
   - И что?
   - Да ничего. Неспроста выспрашивал, кумекаешь? Что-то здесь нечисто.
   Ахаз махнул рукой, на сегодня он запланировал помимо поликлиники зайти в бухгалтерию - сделать отметку о появлении на рудниках новых трудоустроенных.
   - Справитесь без меня? - спросил он кровососов.
   - Обижаешь, начальник, мы не шишиги какие-нибудь, соображаем.
   Ахаз отдал им формуляры.
   - Закончите - стойте здесь, у входа, я недолго.
   - Заметано, начальник, не боись.
   Почему-то слабо верилось, что обойдется без проблем.
   В бухгалтерии у Ахаза голова пошла кругом: огромный зал, бесчисленное множество столов, толпа - суетящаяся, болтающая, кричащая, телефонные звонки, музыка из радиоприемников, хлопающие двери, стук, треск, пестрота.
   - Я не понимаю почему документ 523 до сих пор условный, когда он уже час как должен быть фактическим?!
   - Где накладные на вчерашнее пополнение? Кто-нибудь видел накладные на вчерашнее пополнение?
   - Если вы будете и дальше так перегружать машину, то система рухнет!
   - В четыре часа произойдет внеплановое отключение электричества! Просьба заранее сохранить находящиеся в работе документы!
   - Нет, нет, нет, если вы нажали D7, документ невозможно сторнировать.
   - Позвоните менеджеру, такие вопросы решает только он.
   - Да я три раза проверял, три раза, а монитор мне выдает отрицательный результат!
   Ахаз подходил то к одному столу, то к другому.
   - Извините, вы не поможете? Вы не подскажете к кому мне обратиться?
   От него отмахивались как от назойливой мухи. Поток служащих, двигающийся в проходах между столами подхватил его и носил из стороны в сторону словно щепку. В довершение всего прозвенел звонок и служащие разошлись на обед.
   Через час бухгалтерия ожила. Ахаз вновь метался от стола к столу до тех пор, пока его не пожалели. Седовласая дама-бухгалтер, просмотрев его документы, заявила:
   - Вы, голубчик, рано пришли. Для трудоустройства необходимо получить индивидуальный налоговый номер для каждого задержанного и карточки пенсионного фонда. Разве вас не предупредили в отделе кадров?
   - Нет.
   - Обычная история. Они там только и делают, что очереди выращивают. Получите карточку пенсионного страхования и налоговый номер - милости просим.
   Вернувшись к поликлинике, Ахаз нашел там одного Нелюдимыча.
   - А где остальные?
   - Да они это, слышь? Они как туда вошли, ну это, ну в эту самую, как ее?
   - В лабораторию.
   - Ну да, в лабораторию. Так они это самое, слышь? Они кровь как увидели и, это самое, слышь че говорю? Как накинулись на нее, ну в смысле на банки там разные и давай хлебать! А там же, слышь? Там же медсестры. Они сразу охрану вызвали.
   - А дальше? Их взяли?
   - Да нет, не успели. Они, слышь? Они по банке каждый схватили и драпать.
   - Куда?
   - Куда-куда, подальше куда-нибудь! Здесь же, слышь? Здесь же народу много кругом, мне тут и самому как-то не по себе.
   - А формуляры где? Формуляры у них остались?
   - Да нет, они же, слышь? Они же сначала все сдали, что нужно, а уж потом это самое.
   Нелюдим Нелюдимович отдал Ахазу картонные формуляры.
   - И где их теперь искать?
   - Да их теперь это самое, слышь? Их теперь не надо искать. Они, слышь? Они сказали мол никуда не уйдем, ты прикинь - столько халявы и никто не охраняет.
   - Понятно. А вы как?
   - Да я это, слышь? Я пойду, уж очень народу много. Я обратно в барак, там спокойнее.
   Ахаз пожал плечами.
   - Как хотите.
   - Ну ты, это самое, слышь? Ты давай!
   Ахаз не слушал, он с тоской вспоминал о своей маленькой уютной канцелярии и о том, что скоро должен был получить назначение на исследовательскую работу в Архив.
  
  
  
   Заметая следы.
  
   Было три часа ночи.
   Доберману не спалось. Несколько раз он вставал с постели и выходил на кухню - выпить рюмку коньяку и выкурить сигарету.
   Разговор с господином Ротвейлером не шел у него из головы.
   "Блефует! Однозначно блефует! Нет никаких письменных показаний! Нет и быть не может! На понт берет выхвостень кургузый, думает я поддамся. А даже если и есть, куда он с ними? К Буланже? К этому повару-недоучке? Тоже мне новый начальник отдела, одни круассаны на уме. Он и слушать не станет, он отродясь ни в одну деловую бумагу не заглядывал. Начальник управления... Протекцию имеет хорошую, вот и лезет наверх.
   А что если к самому? Да еще и журналюг подключит? Этим выжигам только дай чего погорячее - раздуют, растрезвонят. Даже без показаний растрезвонят, а его высокопревосходительство любит газетки почитывать, заинтересуется. Тогда пиши пропало!
   Кто может знать? Опергруппа - дубье стоеросовое. Палками помахали, покурили, уехали, всего и делов. Ахаз? Недоумок, и сейчас на рудниках, отыщи его. Проторчит там подольше да и услать его галок пересчитывать. Задержанные вообще не в счет. Вавила? Хороший малый, недалекий, погладить его да кость бросить и он твой. Остается староста. Эта гиена вербоклюжая меня сдала! Скользкий гад как угорь в майский дождь! Голыми руками не ухватишь. Как бы его к ногтю прикастряпать?"
   Рано утром, еще до начала приема, Доберман приехал в госпиталь. Дежурной медсестре, пытавшейся было не пропустить его ткнул под самый нос удостоверение:
   - Вопросы есть?
   Вавила уже проснулся и доедал завтрак - овсяную кашу, - пользуясь здоровой левой рукой. Получалось не слишком ловко - на простынях красовались жирные пятна.
   - Как здоровье, сержант? - Доберман присел на табурет у изголовья кровати.
   - Хорошо, господин обер-лейтенант. Голова немножко побаливает, а так хорошо. Дня через три буду совсем здоров.
   - Ну-ну-ну, зачем же так скоро. Не торопись. Я, собственно, за тем и пришел. В отпуске давно не был?
   - Давненько.
   - Есть предложение отправить тебя для поправки здоровья на родину, ты как, не против?
   - Никак нет! Я со всем удовольствием. Мне домой шибко надо - крышу у сарая поправить, а то мать пишет, течет очень, дрова заливает.
   - Ну вот и хорошо, если не против, то поезжай домой, скажем на месяцок. Бумаги я оформлю чин по чину. Да! У тебя будут расходы.
   Доберман вытащил из кармана пухлый бумажник.
   - Это на дорогу, а отпускные и жалование за месяц вперед получишь переводом по прибытии.
   - Благодарю, господин обер-лейтенант!
   - Да оставь ты, в самом деле, звания! Что ты все через марлю прыскаешь так что по глазам бьет! Да! И с отъездом поторопись, пока начальник отдела не в курсе. А то сам знаешь - новая метелка скребет совком по мусору. В смысле мало ли не этого не того. Договорились?
   - Так точно!
   - Ну давай, доедай кашу.
   С Вавилой легко - деревенщина, что с него взять. Вот староста тот крепкий орешек. Чем бы его прищучить? Запугать не получится. Подкупить? Возьмет деньги и сразу же заложит, а потом еще и посмеется. Старый мухомор! Где бы к нему подходец отыскать? На рудниках разве пошарить, поди сидит там пропащая душонка из Погостья.
   К полудню, побывав в архиве, Доберман выяснил, что в бараке номер пять Больших Рудников Его Императорского Величества трудоустроен некий Нелюдим Нелюдимович Нелюдимов, задержанный за незаконное хранение оружия. Главным свидетелем при задержании выступал господин Вий.
   Искомого трудоустроенного Доберман не без труда обнаружил в сторожке неподалеку от пятого барака.
   - Нелюдимов Нелюдим Нелюдимович?
   - Он самый.
   - Задержанный за незаконное хранение оружия такого-то числа такого-то месяца такого-то года?
   - Ну...
   - У меня к вам разговор. Да вы не вставайте.
   Когда надо, Доберман умел быть необыкновенно вежливым, однако, Нелюдим Нелюдимович, прекрасно осознающий, что офицер Особого Отдела Управления зашел не чайку попить, сел на топчане, на котором лежал до прихода незваного гостя.
   - Не знаком ли вам староста деревни Погостье господин Вий?
   - Как не знаком, знаком. Он ведь это, слышь? Он ведь меня сюда и сплавил, подлюка.
   - Что можете о нем рассказать?
   Нелюдим Нелюдимович прищурил глаза и скрестил руки на груди.
   - Зачем?
   - Строго между нами, я собираю информацию и не склонен разглашать цель.
   - Ааа... Ну так это самое, слышь? Информация она денег стоит.
   - Разумеется ваши услуги будут вознаграждены, - Доберман выложил на топчан бутылку водки, блок сигарет и несколько пачек чая, - а размер вознаграждения зависит от ценности той информации, которой вы располагаете.
   - Серьезная заява. Ну так ты это, слышь? Ты хоть намекни, а то я много чего знаю. Чего надо?
   - У старосты есть слабые стороны?
   - Как не быть. Слабые стороны у всех есть и у старосты тоже. Он это, слышь? Он деньги очень любит, прямо за грош удавится. Точно удавится.
   Доберман поморщился.
   - Не катит? Так ты что, лейтенант...
   - Обер-лейтенант.
   - Он тебе насолил что ли?
   - Неважно.
   - Ааа... Его бы, подлюку, извести бы вконец, а не денег ему давать... Он же это, слышь? Он же года рождения какого-то там лохматого, здоровьишко не того, не молодецкое. Можно сказать на ладан дышит, а все небо коптит. Таблетки он жрет. Слышь что говорю? От сердца там или от еще чего, не знаю. Импортные. Их это, слышь? Их под язык кладешь и они растворяются. Сильные.
   - Как называются?
   - Не упомню.
   Доберман вынул из кармана сложенную вчетверо купюру.
   - Короче таблетки эти сильные, их это, слышь? Их надо сразу съесть как прихватит. И как их... Вчера помнил...сегодня не упомню...
   Появилась еще одна купюра.
   - А когда не съешь точно копыта откинешь. И даже это, слышь? Даже скорая не откачает. И название-то такое, прямо вот в голове вертится, а не упомню.
   Появилась третья купюра.
   - Синокер, - сказал Нелюдим Нелюдимович, забирая деньги.
   Перед уходом Доберман обернулся в дверях.
   - А что за оружие хранили, если не секрет?
   Нелюдим Нелюдимович ответил не сразу:
   - Мало ли какое, разное было, и то и это, разное.
   - Кстати, склеп у такой-то могилы вам не знаком?
   - Нет.
   - А о Черных братьях не слыхали никогда?
   - Первый раз слышу.
   - Тогда до свидания.
  
   Господин Вий недавно отобедал и дремал, сидя в кресле. Пухленькие ручки господина Вия покойно лежали на объемистом животике, по теплому кабинету разносилось негромкое довольное сопение.
   Снилась господину Вию женщина с длинными черными волосами, одетая в белое.
   Она летает под высоким куполом и смеется. Внизу беснуется черная толпа, в центре которой кто-то смутно знакомый стоит на коленях с книгой в руках. И будто бы его самого ведут под руки, ведут и просят, просят: " Разыщи! Разыщи!" А он идет тяжело, чувствует горячее дыхание со всех сторон, прикосновения. И вдруг его тянут за ресницы, тянут вверх, тянут, женщина в белом хохочет громче и громче. И это уже не смех, а грохот, оглушительный грохот. Нестерпимо яркий свет бьет в глаза, жжет словно огонь и среди темной толпы появляется кроваво-красная фигура. Раздается щелчок и женщина в белом кидается вниз.
   Господин Вий проснулся.
   Прямо напротив него стоял обер-лейтенант Доберман, держа в вытянутой руке пистолет.
   - Без глупостей!
   - Зздрравствуйте, господин лейтенант...
   - Обер-лейтенант! Обер! Ты мне дорогу перешмурудил?! Ты?! Ротвейлеру ты на меня настучал?! Отвечай!
   - Что вы, господин обер-лейтенант, как можно.
   - Врешь, сермяжник сепаратный!!! Я все знаю! Говори как он на тебя вышел или я тебя распространю на молекулы!
   Староста с затаенной надеждой посмотрел на входную дверь.
   - Даже не думай!
   - О чем вы, господин обер-лейтенант? Пугаете меня, старика.
   - Считаю до трех, не расколешься - пеняй на себя!
   - Что я сказать-то могу? Толком и не могу ничего сказать...
   - Раз!
   - Смилуйтесь, господин обер-лейтенант, ведь не виноват я ни в чем перед вами!
   - Два!
   - Да что же это... Да как же это ... Да разве так можно?
   - Три! - Доберман нажал на курок.
   Осечка.
   Господин Вий схватился за сердце и начал судорожно глотать ртом воздух словно рыба, выброшенная на берег.
   - Ллекарство... ллекарство...
   Он полез в карман пиджака и вынул пластиковую бутылочку. Отвинтил крышку, вытряхнул на ладонь зеленоватую таблетку. Доберман ударил его по руке. Господин Вий наклонился, но, потеряв равновесие рухнул на пол.
   Доберман опустил пистолет и склонился над упавшим. Господин Вий не дышал, из его приоткрытого рта текла густая желтая слюна.
   - Как сказано, так и поделано, - произнес Доберман и опустил господину Вию веки.
   Внезапно зазвонил мобильник - начальник Отдела срочно вызывал Добермана к себе.
  
   Полковник Иос Враженович Буланже встретил Добермана в переднике и поварском колпаке. Все в Отделе прекрасно знали, что к кабинету полковника примыкает оборудованная по последнему слову техники кухня, где Иос Враженович проводит свободное от служебных обязанностей время, то есть практически все время. Полковник обожал готовить и испытывал некую болезненную слабость к французской кухне.
   - Обер-лейтенант Доберман по вашему приказанию прибыл!
  -- Бон суар, Анцыбал Зеленович, рад видеть вас в добром здравии, как любит говорить генерал-аншеф. Располагайтесь и подождите меня две минуты.
   Полковник Буланже нырнул в боковую дверь, из-за которой доносилось шкворчание и потрескивание. Доберман моментально подлетел к рабочему столу и просмотрел лежащие на нем документы. Среди прочих собственный отчет о задержании Черных братьев - он был помечен восклицательным знаком.
   - Ну вот и готово, - Иос Враженович вынырнул из кухни с подносом пирожков в руках. - Не побрезгуйте, Анцыбал Зеленович, старинный рецепт, отыскал в рукописном архиве.
   Несмотря на большой энтузиазм, готовил Иос Враженович отвратительно, однако, того, кто хоть чем-нибудь выдал бы свое неудовольствие полковничьей стряпней, ждали крупные неприятности. Доберман взял с подноса пирожок поменьше, осторожно откусил кусочек, разжевал, причмокивая и одобрительно кивая головой.
   - Да, да, эксклюзив, сейчас таких, наверное нигде не отыщешь.
   - Вы думаете?
   - Господин полковник, я, если можно так выразиться, любитель хорошо поесть. Не много, даже не вкусно, а именно хорошо. И со всей ответственностью могу заявить: подобных пирожков ни один повар не сможет приготовить.
   - Благодарю, Анцыбал Зеленович, я польщен. Но я вас пригласил не для того, чтобы накормить. Не будем забывать, что мы с вами офицеры на службе у Его Императорского Величества.
   Доберман выпрямился и щелкнул каблуками.
   - Анцыбал Зеленович, никто не сомневается в вашей преданности делу Империи, не нужно лишний раз демонстрировать свое рвение. У меня, знаете, несколько иной подход, нежели у моего предшественника. Так что присаживайтесь, спокойно доедайте пирожок. Замуштровали вас здесь, замуштровали.
   Полковник и сам попробовал одно из произведений своего кулинарного искусства. Поморщился, но съел.
   - Пересолил немного, или перцу недоложил... или наоборот недосолил, а перцу положил многовато...
   Доберман, воспользовавшись моментом сунул недоеденный пирожок в карман.
   - Меня крайне заинтересовал ваш отчет о недавнем задержании так называемых "Черных братьев", - сказал полковник, буквально давясь пирожком собственного приготовления. - Операция, насколько я понял, проводилась спонтанно, по сигналу местного старосты, верно?
   - Так точно.
   - Как чувствует себя пострадавший, - полковник заглянул в бумаги, - э, Вавила?
   - Нормально, господин полковник. Сегодня я как раз его навещал в госпитале и взял на себя смелость предоставить ему небольшой отпуск для окончательной поправки здоровья.
   - А, прекрасно, прекрасно. Тре бьен. В связи с последними выступлениями генерал-аншефа и общим курсом на борьбу со скрытым врагом, дело представляется крайне важным. В отчете упоминается оружие, приготовленное для банды Миколы Дуплянского. Хотелось бы уточнить, на какой источник вы опирались при подобных выводах?
   - На того же старосту, господин полковник.
   - Он настолько осведомлен?
   - Его обязывает должность, господин полковник. Какой же он староста, если не знает что творится на вверенной ему территории.
   - Конечно, конечно. А что эти самые задержанные, были допрошены?
   - Господин полковник, Черные братья закоренелые рецидивисты, во время задержания они не только оказали сопротивление, но и, я бы сказал, нелицеприятно высказывались в адрес представителей имперских властей. С ними бесполезно идти на какие-либо переговоры.
   - И все-таки я считаю, что в данном вопросе вы проявили некоторую халатность. Зная, что оружие предназначалось не кому-нибудь, а банде Миколы Дуплянского, вы должны были получить от задержанных максимум информации. Кстати, где они сейчас?
   - Отправлены для трудоустройства на рудники.
   - Так, так, так. Хорошо, хорошо. Тре бьен. А если они с ними что-нибудь произойдет? Ведь это практически единственная наша зацепка для того, чтобы выйти на Миколу Дуплянского.
   - Осмелюсь доложить, господин полковник, не единственная.
   - Разве? - полковнику наконец удалось доесть несчастный пирожок. После чего Буланже несколько раз громко икнул.
   - Так точно. Мне удалось отыскать некоего трудоустроенного, который, по всей видимости, связан не только с Черными братьями, но и с бандой.
   - Вот как - ик, - икота всерьез взялась за господина полковника и не хотела отпускать.
   - Подозреваю, что оружие Черные братья приобретали с его помощью. А, возможно, и вовсе не имели к нему никакого отношения.
   - Что вы имеете в виду - ик?
   - При задержании один из Черных братьев недвусмысленно заявлял, что оружие им не принадлежит.
   - Почему же вы не написали об этом в отчете - ик?
   - Я проводил дополнительное расследование, господин полковник. Хотел сначала выяснить обстоятельства.
   - Ага, Тре бьен, тре бьен -ик. Значит, хотели выяснить обстоятельства и поэтому не поставили в известность о немаловажном факте свое руководство - ик. Так это надо понимать- ик?
   - Никак нет, господин полковник, я хотел предоставить абсолютно достоверную информацию.
   - Малоубедительное оправдание - ик, Анцыбал Зеленович- ик. Вообразите что ваш повар не доложит в жаркое специи - ик, и вместо этого будет читать "Книгу о вкусной и - ик здоровой пище", в надежде отыскать необходимый рецепт - ик. Как вы отреагируете на его поступ - ик?
   - Отобедаю в ресторане, господин полковник.
   - Ну предположи - ик... И что же вы выяснили, кто такой этот ваш задержаны - ик?
   - Некто Нелюдимов, находящийся в настоящий момент в пятом бараке Главных рудников Его Величества.
   - Думаете, он может быть полезен - ик?
   - Полагаю, может, господин полковник.
   Иос Враженович встал из-за стола, набрал в легкие воздух, задержал дыхание и зашагал по кабинету взад-вперед, заложив руки за спину. Доберман тоже поднялся со стула.
   Прошло порядочно времени, прежде чем икота отступила и полковник торжественно сказал:
   - Сегодня утром меня поставили в известность о том, что готовится крупная операция по окончательной ликвидации банды Миколы Дуплянского. Операцию планирует лично генерал-аншеф Пут Сатанакия. В связи с этим на наш Отдел возложена задача по сбору информации. Это огромная ответственность. Надеюсь, мне не нужно объяснять, что с генерал-аншефом шутки плохи. Я сформировал группу, которую возглавляет обер-лейтенант Ротвейлер. С этого момента вы поступаете в его распоряжение. Доложите ему о Нелюдимове. И настоятельно рекомендую хорошенько допросить задержанных Черных братьев. В сложившейся обстановке нельзя пренебрегать даже самыми незначительными свидетелями.
   - Господин полковник, разрешите обратиться?
   - В чем дело?
   - Видите ли, у меня с обер-лейтенантом Ротвейлером не сложились отношения и мне будет очень трудно работать с ним вместе.
   - Личные проблемы, Анцыбал Зеленович, не должны касаться ваших служебных обязанностей. Еще раз хочу вам напомнить, что мы с вами офицеры на службе Его Императорского Величества. А служба, господин обер-лейтенант, превыше всего, превыше всего! Еще вопросы?
   - Господин полковник, по Отделу ходят странные слухи, будто предстоящая операция по ликвидации банды Миколы Дуплянского связана не столько с общим курсом на борьбу с внутренним врагом, сколько с поиском загадочного Артефакта. Прежде чем приступить к работе, мне бы хотелось получить либо подтверждение, либо опровержение.
   - Слухи - ик... - икота, похоже, вновь набросилась на полковника. - Слухам, господин обер-лейтенант, доверяться не стоит. О деле надобно думать, о деле. А говоря откровенно, мне бы и самому хотелось знать подробности - ик. Однако, генерал-аншеф из каких-то одному ему ведомых соображений, не раскрывает карты. Возможно, нас поставят в известность позднее, а пока действуйте согласно штатному расписанию. Кстати - ик, обер-лейтенант Ротвейлер сейчас ведет допрос, вы могли - ик бы ему помочь. Ваш опыт в общении с подобного рода контингентом может оказаться не бесполезен.
   - Кого допрашивают?
   - Представьте себе, члена банды Миколы Дуплянского. Задержан буквально накануне. Так что действуйте, надеюсь вам удастся загладить неприятное впечатление, произведенное на меня вашим дилетантским подходом к задержанию Черных братьев. Не хотите ли - ик еще пирожок?
   - Благодарю, господин полковник, с удовольствием.
   - Угощайтесь, мон шер, угощайтесь и - ик оревуар.
   Выйдя из кабинета полковника, Доберман выбросил пирожки в ближайшую урну и с отвращением вытер руки шелковым носовым платком.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Обивая пороги. Эпизод третий.
  
   Свое нынешнее положение Ахаз находил вполне удовлетворительным: четкое указание руководства, длительная неподотчетная командировка, свободный график работы - куда лучше? К тому же, не нужно больше нянчиться с кровососами. Вызывало тревогу лишь отсутствие командировочных, потому что тратить деньги на служебные нужды из собственного кармана никому не понравится. Хотя, может быть деньги больше и не придется платить, осталось пройти всего несколько инстанций.
   Но, помимо денег был еще один момент, вызывающий беспокойство. В последнее время Ахазу стало казаться, что он бродит по состоящему из нескольких уровней Лабиринту с множеством коридоров, тупиков, ответвлений, дверей и проходов. Стены лабиринта сложены из кип бумаги, картонный потолок инкрустирован чернильницами, пол устлан полиэтиленовыми коврами со сложным узором разноцветных проводов. Ахаз, привыкший к запаху канцелярии - запаху лежалой бумаги и старой мебели - задыхался в спертом воздухе Лабиринта. Видение возникло еще в первый день пребывания на Больших рудниках Его Императорского Величества. Тогда он увидел план, отчеканенный на блестящем бронзовом листе и себя, входящего в окованные железом, тяжелые врата. С тех пор страх заблудиться, потеряться среди бесконечных поворотов, не оставлял ни на минуту, неожиданно выскакивал наружу, словно чертик из коробочки.
   Поднимаясь на второй этаж здания налогового управления, Ахаз уверял себя в том, что осталось совсем немного, всего три инстанции и конец, выход.
   - Объясните мне, пожалуйста, как можно было потерять печать? Я не понимаю, не понимаю! - доносилось из-за приоткрытой двери. - Вы отдаете себе отчет в том, что произошло?
   - Да, - робкий, застенчивый голос.
   - А мне кажется не отдаете! Потеря печати есть уголовно наказуемое преступление! Понимаете?! Преступление!!!
   Ахаз постучал в дверь и вошел.
   - Что вам угодно?! - закричал на него плотный краснолицый мужчина, восседающий за огромным столом.
   - Извините за беспокойство, - пролепетал Ахаз. - Я по поводу трудоустройства задержанных...
   - Каких еще задержанных! Выйдите немедленно! Нет! Постойте! Присядьте здесь!
   Ахаз сел на стул, рядом с которым стояла молоденькая девушка, видимо секретарша.
   - Вы мне скажите, как можно было потерять печать? Вы когда-нибудь теряли печати? - неожиданно обратился краснолиций мужчина к Ахазу.
   - Нет, не терял.
   - Вот. А почему? Потому что печать есть не просто кусок пластмассы и резины, печать есть атрибут административной власти и доверия к этой власти. Отсюда следует, что потеря печати влечет за собой подрыв доверия к административной власти как таковой, чего мы с вами ни в коем случае не можем допустить!
   - Монитор Мониторович, - сказала девушка, - я уверена в том, что печать украли.
   - Мне это нравится! Нет! Вы только вдумайтесь что вы говорите: печать украли! Кто украл? Когда украл? У вас имеются доказательства кражи? Нет, у вас нет доказательств. Вы просто-напросто пытаетесь переложить свою вину на кого-то другого. Что за безответственность! Вы работаете в солидном учреждении, а ведете себя как ребенок.
   Ахаз покашлял, пытаясь привлечь к себе внимание, однако Монитор Мониторович продолжал отчитывать провинившуюся сотрудницу.
   - Вероятнее всего вас в детстве плохо воспитывали. Все наши недостатки берут свое начало в детстве. В вашей семье придерживались строгих правил?
   Девушка молчала.
   - Я задал вопрос!
   - Нет, я выросла в семье с очень демократичной обстановкой.
   - Вот! Отсюда ваши беды! Вы нуждаетесь не просто в руководстве, а в очень строгом руководстве и даже в телесных наказаниях. Вы разделяете мою точку зрения? - спросил Монитор Мониторович у Ахаза тоном, явно не терпящим возражений.
   Ахаз пожал плечами. Он вспомнил какие-то неясные слухи, обрывки разговоров о некоем суровом начальнике, который обожает наказывать своих секретарш. Причем, поговаривали что он специально создает неприятную ситуацию, каким-то образом подставляет или загоняет в безвыходное положение, а потом будто бы даже сечет несчастную девушку розгами.
   - Если вы не согласны, то имейте в виду - меня это нисколько не интересует. Поскольку вы здесь оказались, вам придется выступить в роли экзекутора.
   - В каком смысле?
   - В прямом. Инструменты там, за дверью.
   Монитор Мониторович указал на маленькую дверь рядом с письменным столом.
   Ахаз взглянул на девушку. Ее лицо не выражало ни малейшего беспокойства, напротив, казалось, она находится в предвкушении чего-то очень и очень приятного.
   - Вы серьезно?
   - Абсолютно!
   - Но... но... я не могу, я пришел по делу, мне нужна подпись.
   - Вам нужна подпись, а мне нужно наказать провинившуюся сотрудницу. Или по-вашему это неэффективный метод?
   - Не знаю, я... я не могу это сделать.
   - Почему?
   - Не могу.
   Монитор Мониторович разочарованно вздохнул.
   - Все приходится делать самому. Ладно, где ваши бумаги? Кстати, без печати моя подпись недействительна, чтоб вы знали. Освободите нас от своего присутствия.
   - Недействительна?
   - Представьте себе. Я битых десять минут пытаюсь вам втолковать, что печать пропала, вы что, плохо слышите?
   - Но как же мне быть?
   - Кто бы сказал как мне быть! Что за эгоизм? Врываетесь в мой кабинет, требуете подпись и совершенно не хотите помочь!
   Монитор Мониторович жалобно всхлипнул.
   - Я один, один, вокруг меня только идиоты и вредители...
   Он посмотрел на Ахаза как собака на витрину мясного отдела.
   - Точно не поможете?
   Ахаз отрицательно помотал головой.
   - Ну и как знаете! Однако, должен заметить, что такое отношение не делает вам чести, это, в конце-концов противоречит понятиям взаимопомощи и поддержки.
   Ахаз выбежал из кабинета и остановился в коридоре, чтобы перевести дыхание.
   - Какой кошмар...
   Из-за двери послышались жалобные крики.
   - Кошмар...
   При мысли о том, что где-то совсем рядом, за соседней запертой дверью, происходят дикие, неописуемые вещи, кружилась голова.
   В коридоре замигал свет, неоновая лампа затрещала, резко вспыхнула и погасла. В наступившем полумраке стены задышали, двинулись навстречу друг другу, осыпая поверхность пола кусками штукатурки. Где-то под потолком заискрила проводка, старый паркет вздыбился, полопался, из щелей выдвинулись ржавые трубы, с шипением выпуская струи пара. Коридор, бывший до того не слишком длинным, увеличился, вырастил несколько ответвлений и, за каждым поворотом, тяжело дыша, стоял Некто-ожидающий-жертву.
   От страха Ахаз втянул голову в плечи, словно черепаха в панцирь, скукожился, судорожно вцепился в папку с документами.
   Из-за двери кабинета Монитора Мониторовича доносились резкие свистящие звуки.
   - Это розги... - Ахаза начало трясти.
   Затем послышались шаги, оглушительно-громкие, тяжелые как удары гигантского молота по огромной наковальне. Заскрипела дверь...
   Ахаз, находящийся на грани обморока, бросил папку с бумагами и закрыл ладонями уши.
   - Что с вами? - девушка-секретарша спокойно смотрела на сжавшегося в комочек Ахаза. - Вам плохо?
   Ахаз заставил себя подняться. Ничего особенного не происходило, только лампа светила неровно - то тусклее, то ярче.
   - Ах эта ужасная лампа, давно пора ее заменить, а электрики даже не почешутся. Вы уронили папку.
   - Да, спасибо...
   Ахаз подобрал папку с паркета и пристально посмотрел на собеседницу. Ее лицо раскраснелось, глаза блестели.
   - Давайте я поставлю вам печать, вам же нужна печать?
   - Да, конечно, но разве... я думал... она ведь, кажется, потеряна.
   Девушка засмеялась.
   - Я специально ее спрятала, чтобы позлить Монитора Мониторовича. Когда он злиться, он такой милый, просто душка.
   Она вынула из кармана пиджака круглую печать, сделала оттиск на бумаге.
   - А вы так забавно испугались, когда Монитор Мониторович заговорил об инструментах. Ах, ну ладно, у меня еще много работы, до свидания.
   Оставшись в одиночестве, Ахаз боязливо покосился на стены, ожидая что они вновь начнут сжиматься, однако, ничего не происходило, по-прежнему неровно горела лампа и было слышно как мимо здания налогового управления проезжают машины.
  
   Генеральный директор пенсионного фонда полковник в отставке Союз Карлович Жим мечтал создать из своих подчиненных некий идеальный коллектив, причем не просто хорошо организованную и прекрасно обученную команду профессионалов, нет, действительно идеальный коллектив, совершенный, со стопроцентным коэффициентом полезного действия, решающий поставленные задачи в кратчайший срок с максимальным качеством.
   Как именно должен выглядеть идеальный коллектив Союз Карлович не знал, вернее у него было две гипотезы, или два подхода. Первый - механистический: великолепно отлаженная, четкая, безотказная компьютерная схема, включающая в себя практически все возможные варианты развития событий с погрешностью, стремящейся к нулю. Схема, в которой отдельный служащий поставлен в такие условия, что он просто не может допустить ошибку, а всего-навсего совершает требующееся от него действие не задумываясь ни о чем. Сильной стороной этого подхода являлось почти полное исключение человеческого фактора, однако, создать подобную схему на практике оказалось невозможно.
   Как опытный тактик, в свое время с отличием закончивший Академию, Союз Карлович не спешил бросаться в бой. Для начала он провел артиллерийскую подготовку, а именно приобрел множество компьютерных игрушек-стратегий и с головой погрузился в виртуальную реальность. Дни и ночи напролет он строил и разрушал империи, разбивал противника, заключал мирные договоры, завоевывал, торговал, исследовал новые пространства и земли, одним словом нащупывал идеальную схему среди уже созданных к тому моменту. Результатом поисков стала неразбериха в делах фонда и недовольство смежных и вышестоящих инстанций.
   Союз Карлович не сдавался, не обращая внимания на жалобы и выговоры, он упорно искал схему, но вскоре словно уперся в стену - легкие игрушки не содержали в себе искомого, а более сложные никак не удавалось пройти до конца, на определенном этапе возникали непреодолимые препятствия. Союз Карлович решил сделать небольшой перерыв и перешел со стратегий на шутеры, но и здесь его постигла неудача - в какой-то момент все враги оказывались убиты, боеприпасы и сокровища собраны и куда дальше двигаться оставалось загадкой, поскольку игра на этом не заканчивалась и не давала подсказок. Специалисты, к которым он обращался за помощью лишь разводили руками и в один голос уверяли, что ничего подобного быть не должно.
   - Это жуки какие-то, - важно заявил прыщавый молодой человек в очках с толстыми стеклами. Лично я проходил до конца без всяких проблем.
   Союз Карлович лишился аппетита и сна, свои служебные обязанности он выполнял нехотя, так что кресло под ним буквально зашаталось. Угроза потерять место несколько образумила его и вернула к реальной жизни, дела фонда пошли лучше, но тут произошло событие, заставившее отставного полковника взглянуть на проблему поиска идеальной схемы с другой стороны. Совершенно случайно, отдыхая после рабочего дня дома, лежа на диване перед телевизором, перескакивая с канала на канал, Союз Карлович остановил свое внимание на трансляции футбольного матча. Воспоминания юности, ведь во время учебы в Академии Союз Карлович был непробиваемым вратарем, и последующий жизненный опыт внезапно слились в единое целое и породили абсолютно новый подход - гуманистический.
   В том и состояла ошибка, решил Союз Карлович, что я пытался исключить человеческий фактор, в то время как именно человеческий фактор нужно вывести на первое место. Пенсионный фонд и, прежде всего, отдел кадров пенсионного фонда захлестнула волна нововведений.
   Началось массовое сокращение штатов и поиск новых сотрудников с более высокой квалификацией и уровнем образования. Союз Карлович словно золотоискатель просеивал человеческие ресурсы, отбирая лучших из лучших. Для того, чтобы глубже разбираться в человеческой психологии, он поступил на заочное отделение университета, брал частные уроки, стал посещать психоаналитика, дни и ночи проводил за чтением специальной литературы.
   - Схема, исключающая ошибки - это иллюзия, - твердил он, - да и вообще всякая схема, то есть жесткие рамки, противоестественны человеческой природе, поскольку загонять кого бы то ни было в строго определенные рамки неразумно и антигуманно. Это вызовет естественное сопротивление и нарушение целостной картины идеального коллектива. Импровизация, спонтанность, личная инициатива, если хотите вдохновение - вот что является залогом успеха!
   Требования к новым кандидатам возрастали с каждым днем, а ужесточение дисциплины, различные взыскания и штрафы привели к постепенному снижению потока желающих работать в фонде.
   Кадровая чехарда вызвала естественное недовольство среди учредителей, Союза Карловича вызвали на ковер. Разговор состоялся не из приятных.
   - Ваши методы работы в последнее время стали несколько экстравагантны, чего вы добиваетесь?
   - Я думаю лишь о работе, лишь о повышении отдачи и снижении затрат.
   - Тем не менее дела фонда постепенно приходят в упадок, как вы можете это объяснить?
   - После проведения необходимых мероприятий и внедрения новых технологий мы сможем не только наверстать упущенное, но и подняться на абсолютно новый, невиданный до сегодняшнего дня уровень.
   - Вы отдаете себе отчет в серьезности своих заявлений? Каким образом вы собираетесь добиться желаемого результата?
   Союз Карлович вкратце изложил свою гуманистическую теорию.
   - Задача предельно проста: путем строжайшего и пристального отбора кандидатов мы выявляем людей с максимальным уровнем интеллекта и психологической совместимостью, помещаем их в жесткие условия и выдвигаем к ним практически невыполнимые требования. Вводим систему строгих дисциплинарных взысканий и штрафов в качестве некоего фильтра для отсеивания сомневающихся, людей случайных и прочее. Затем вносим элемент соревнования, поощряя лучших, но не слишком, постоянно поддерживая некий спортивный дух и тонус. На этом этапе остаются наиболее выносливые, которые, в конце-концов, получив определенную степень свободы и возможность творчески мыслить, составят искомый идеальный коллектив, способный добиться невероятных успехов.
   - Вы хорошо осознаете то, о чем говорили?
   - Безусловно.
   - Вы, господин директор, больны и, если дальше вы собираетесь продолжать в том же духе, мы будем вынуждены предложить вам освободить занимаемую должность.
   Союз Карлович отреагировал на предупреждение несколько неожиданно, от поиска формулы создания идеального коллектива он и не думал отказываться. Теперь он решил, что успех предприятия зависит не только от коллектива, но и от личности руководителя. Почитав кое какую литературу по современному администрированию, Союз Карлович обратил внимание на некоторые мелочи в собственном поведении, прежде всего на собственную роспись: пять неровных, будто приплясывающих букв с острыми выступами направленными вниз, что говорило о склонности к тирании, и перечеркнутые, что выдавало неуверенность в себе.
   - Это никуда не годиться! Две-три ровные буквы, характеризующие талантливую личность и замысловатый размашистый завиток на конце - роспись прирожденного лидера, способного повести за собой людей к победе!
   Два с лишним дня не разгибая спины Союз Карлович трудился над изменением своей росписи.
   За этим занятием и застал его Ахаз.
   - Простите, я стучал, никто не отозвался и я взял на себя смелость войти без приглашения.
   Ахазу сразу бросился в глаза беспорядок, царивший в кабинете - стопки книг с многочисленными закладками, листы бумаги, покрытые замысловатыми схемами и исписанные убористым мелким почерком, разбитые коробки лазерных дисков - хозяин, видимо, шваркнул с досады о стену, - банки из под энергетических напитков, заполненные до верху окурками, фотографии, вырезки из газет и прочее барахло. Сгорбленный, всклокоченный Союз Карлович сидел за заваленным журналами столом, не обращая на вошедшего ни малейшего внимания.
   - Извините, я по поводу трудоустройства двух задержанных, мне нужна ваша подпись на направлении.
   Союз Карлович на секунду оторвался от своего занятия и посмотрел на Ахаза, затем вновь принялся скрипеть по бумаге ручкой с золотым пером.
   - Извините, что побеспокоил, но мне действительно очень нужна ваша подпись на направлении, без нее я не могу завершить выполнение задания.
   - Подпись... подпись... Дорогой вы мой, поверьте, мне моя подпись так же необходима как и вам, даже больше, чем вам, гораздо больше. Проблема в том, что на сегодняшний день существует несколько вариантов этой подписи и остановиться на одном - невозможно. Понимаете о чем я?
   - Нет.
   - Разумеется не понимаете. Хорошо, раз уж вы здесь, придется вам объяснить. Представьте себе идеальный коллектив, построенный по гуманитарному принципу, полная свобода действия интеллектуальных, творческих личностей, не ограниченных в своем выборе никакими рамками и условностями, я бы сказал полет, импровизация. К чему это может привести?
   - Не знаю.
   - Разумеется не знаете. Я вам объясню, раз уж вы здесь - к анархии, вот к чему. Сдерживающий фактор необходим в любом случае, просто необходим и таким сдерживающим фактором должен являться руководитель, понимаете. А какой руководитель должен быть у идеального коллектива? Правильно, идеальный. Понимаете теперь?
   - Извините, мне бы подпись вашу на направлении.
   Союз Карлович отбросил ручку в сторону.
   - Какой же вы, однако, твердолобый. Я вам о чем говорю, а?! Если следовать логике, то получается, что у идеального руководителя подпись должна быть какая? Правильно - идеальная! А это что? - он показал Ахазу исписанный лист - Что это такое? Это по-вашему идеальная подпись? Да?!
   Ахаз пожал плечами.
   - Нет, вы ответьте, это идеальная подпись или нет?
   - Но мне подойдет любая подпись, даже не идеальная, только подпишите.
   Союз Карлович тяжело вздохнул, вышел из-за стола и заходил по кабинету, заложив руки за спину.
   - Знаете что это означает?
   Ахаз молчал.
   - Это означает, что потребителю не нужна идеальная подпись. А знаете, что это означает? Что потребителю не нужен идеальный руководитель. А это, в свою очередь может означать, что потребителю не нужен идеальный коллектив, построенный по гуманитарному принципу. Нет, я не хочу сказать, что потребителю не нужен идеальный коллектив, но моя последняя идея оказалась нежизнеспособной, я полностью опустошен.
   Союз Карлович сел на пол и обхватил голову руками.
   За последнее время Ахаз привык оказываться в глупых ситуациях, поэтому слишком эмоциональная реакция директора пенсионного фонда его не удивила.
   - Может быть я могу вам чем-то помочь?
   - Чем, чем вы можете помочь?! Понимаете, я перепробовал все возможные варианты, нужен свежий взгляд, оригинальная идея. Я не верю, что вопрос неразрешим!
   - Простите, а сколько конкретно было вариантов?
   - Что? Два, если вам это о чем-нибудь говорит.
   - Всего два варианта?
   - Да...
   - Так мало?
   - Вы не понимаете, эти два варианта всеобъемлющи, они включают в себя более мелкие и несущественные. Других быть не может...
   Союз Карлович всхлипнул.
   - Моя карьера рушится, все пропало.
   Ахаз задумчиво почесал затылок.
   - А вы не пробовали соединить эти два варианта? Взять лучшее из одного и другого таким образом, чтобы они дополняли друг друга.
   - Каким образом?
   - Ну, раз оба варианта настолько всеобъемлющи и оба не работают, то, может быть будет работать их гибрид.
   Союз Карлович вытер нос тыльной стороной ладони, поднялся с пола и подошел к Ахазу.
   - А ведь это мысль! И как она раньше не приходила мне в голову?! Дорогой вы мой, вы меня спасли, честное слово спасли! Поставить лучших из имеющихся в наличии игроков в условия, исключающие максимально возможное количество ошибок и при этом не загонять их в строгие рамки, предоставив свободу принятия самостоятельных решений! Гениально! Вы - гений!
   Ахаз скромно улыбнулся.
   - Очень рад, что сумел вам помочь, но... А как же все-таки насчет подписи?
   - Да сколько угодно! При новом, комбинированном подходе не имеет абсолютно никакого значения идеальная это подпись или нет!
   Союз Карлович подобрал брошенную ручку и подписал направление.
   - Дорогой вы мой, как вы мне помогли, вы не представляете, ведь это многолетний упорный труд, ежедневное напряжение всех сил, честное слово. Кстати, не хотите ли вы поработать в нашем фонде в качестве, ну скажем, эксперта по эффективности? Условия самые прогрессивные.
   - Большое спасибо, но я на службе.
   - Да бросьте вы вашу службу! Вы не представляете как мне не хватает творчески мыслящих сотрудников!
   Ахаз закрыл глаза и представил себя сидящего за собственным столом в архиве, занятого разбором важных исторических документов.
   - Еще раз спасибо, я пока не могу принять ваше предложение.
   - Жаль, очень жаль... Если все-таки надумаете, то обращайтесь в любое время.
   Союз Карлович крепко пожал Ахазу руку.
   На следующий день, предварительно получив необходимые справки в бухгалтерии, Ахаз записался на прием к начальнику отдела кадров, где его приняла новая секретарша, несколько более пышных форм, чем предыдущая.
   - А, это вы! - Поллютион Баламович как-то осунулся за прошедшее время, щеки запали, одежда обвисла. На его рабочем столе, едва прикрытые деловыми бумагами, лежали журналы с обнаженными моделями на обложках. - Сердечно рад! В наше время, когда деструктуризация социальных институтов общества достигает апогея своего развития, нелегко отыскать понимающего собеседника. Эта проблема касается всех и не стоит отворачиваться от нее как от чего-то несущественного, то есть чего-то, что не оказывает воздействие непосредственно каждую минуту. Я вижу вы хотите мне возразить, что социальное общество - открытая структура, подверженная многочисленным внешним воздействиям, а в случае с закрытой системой, индивидуумом, наши с вами рассуждения неприменимы. Ошибочная точка зрения, коллега, ошибочная.
   Зная по опыту, что останавливать Поллютиона Баламовича бесполезно, Ахаз покорно слушал.
   - Возникает интересная ситуация: свободная энергия при процессах в закрытой системе уменьшается, переходя в тепло. Вырастает рассеяние и мера неупорядоченности, то есть хаос, не правда ли? Где же выход, спросите вы меня и будете абсолютно правы. Единственный выход - постепенная периодизация! И простейшим вариантом периодизации является ни что иное как очередь. Кстати, надеюсь, сегодня вы в порядке очереди?
   - Конечно. Вы не могли бы взглянуть...
   - Правильная позиция, коллега, я говорил - мы с вами понимаем друг друга. Пренебрегать таким мощным явлением как очередь означает делать грубую, я бы даже сказал, стратегическую ошибку. Кстати, у вас никогда не возникало желания ознакомиться с этим явлением поближе, так сказать изнутри?
   - Но я знаком с очередью.
   - Ах да, конечно... Я завидую вам, коллега - вы свободны в своей исследовательской деятельности, в отличие от меня...
   Поллютион Баламович погрузился в тяжелые раздумья.
   - Простите, пожалуйста, но вы не могли бы подписать обходной лист. Я прошел все инстанции какие требовалось.
   Поллютион Баламович отстраненно посмотрел на бумаги.
   - Еще нет, - печально сказал он. - Дело в том, что по новому распоряжению трудоустраиваемые должны быть зарегистрированы в профсоюзе - без регистрации их не допустят к работе. Помимо этого необходимо представить справки из наркологического и психдиспансеров. Рекомендую вам, коллега, начать именно с последнего. Обычно возникают некоторые затруднения. Я лично связываю их с возрастающей степенью распада, против которой не принимается абсолютно никаких мер - дело пущено на самотек. Разве можно поддаваться влиянию энтропии? Нет! Однозначно нет! И я вам докажу! Я отстою свою точку зрения, не смотря на все ваши возражения! Вы прекрасный оппонент, но, поверьте, со мной не так легко спорить, как это может показаться на первый взгляд.
   - Извините, но вы хотели выдать мне направления ...
   - Ах да, направления! Вот, коллега, вот превосходный пример победы порядка над хаосом!
   В кабинет вошла секретарша. Поллютион Баламович мгновенно сник и посмотрел на нее с нескрываемой болью в глазах.
   - Возьмите направления, коллега. Надеюсь, мы продолжим наш диспут в следующий раз.
   Вечером в гостинице Ахаз разложил на кровати собранные бумаги - получилась порядочная кипа. В каждом тупике, в каждом закоулке лабиринта, он словно забирал сундучок с сокровищем. Неизвестно сколько еще предстояло пройти поворотов и какой из них будет последний, однако, странное чувство гордости за уже пройденный отрезок переполнило Ахаза на мгновение. Так непросто, так непросто дается каждый шаг, иногда ноги будто увязают по колено в трясине, назойливая мошкара лезет в глаза и уши, и, кажется сейчас из темноты выскочит хищник.
   Ахаз вышел из номера, спустился вниз, зашел в магазин и впервые в жизни купил сигареты.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Круглый стол вращается вокруг собственной оси.
  
   Главное здание Управления походило на айсберг - большая его часть (восемь этажей) находилась под землей, на поверхности располагались двухэтажный учебный центр, административный корпус и Офицерский клуб. Подземные уровни были полностью автономны, оснащены мощной дизельной электростанцией и запасом горючего, системой регенерации воздуха и воды, двумя шлюзами для санитарно-эпидемиологического контроля. Имелись также склады боеприпасов, провизии и медикаментов. Строилось главное здание Управления, или, как его было принято называть Объект, с расчетом выдержать бомбардировку и долгую осаду. В некоторых местах толщина бетонных стен доходила до двух с половиной метров, стальные двери были абсолютно герметичны. В случае нападения в Объект не могла проникнуть ни одна живая душа.
   Правда с момента сдачи Объекта в эксплуатацию прошло много времени, оборудование поизносилось, ремонтные работы велись медленно и не всегда компетентно. В результате на нижних уровнях из-за сбоев в работе вентиляции воздух застаивался, неподготовленные люди иногда теряли сознание. Продукты на складе - консервы и сухари - давно исчерпали свой срок годности, сухари периодически списывали, увозили на птицефабрику и привозили новые, мало чем отличающиеся по качеству. Консервами никто не занимался. Младший офицерский состав использовал вспученные банки тушенки из запасников на полевых учениях, имитируя применение противником химического оружия. Никто из технического персонала не пил воду на Объекте и старался не мыть ей лицо - регенераторы не справлялись с реальными объемами, так как были спроектированы неправильно. Кроме того на Объекте было холодно. Почему-то никто даже не подумал об отоплении при составлении генерального плана, посчитали, что раз под землей - значит будет тепло. Получилось наоборот, в верхних уровнях, куда поднимался теплый воздух от работающих механизмов, зимой температура колебалась от плюс трех до плюс пяти, на минус восьмом этаже в это время замерзала вода. Летом, разумеется, было теплее, однако ночная вахта всегда старалась потихоньку улизнуть с нижних уровней.
   Единственное, что работало на Объекте безупречно это лифты. Их было три: грузовой, рабочий и парадный (адмиральский, специальный лифт, который включали в случае приезда генерал-аншефа и прочих высокопоставленных лиц). Об адмиральском лифте по Управлению гулял слух, будто вскоре после его пуска там повесился рядовой, которому отказали в увольнении. Бедняга хотел увидеться с невестой, а теперь вроде бы является на Объекте по ночам. По этой причине генерал-аншеф выставлял в адмиральском лифте караульного дня за два-три до своего прибытия на Объект.
   Доберман, когда ему случалось бывать на Объекте, предпочитал пользоваться грузовым лифтом - низкий гул подъемного механизма успокаивал, помогал сосредоточиться на происходящем.
   - Не иначе как эта жирная морда Ротвейлер подсунула полковнику рецепт пирожков. Гадина вербоклюжая! Думает очень умный, как бы не так! Мы еще поглядим кто кого перекастрючит! Самое смешное, что я теперь должен ему подчиняться! Неслыханно!
   Лифт остановился на минус седьмом этаже, где находились спецпомещения Отдела, в частности комната для проведения допросов особо опасных преступников.
   Доберман предъявил караульному удостоверение и прошел через маленькую шлюзовую камеру.
   Комната для проведения допросов была абсолютно герметична, оборудована стальной клеткой, операционным столом и несгораемым шкафом с необходимыми препаратами. В одну из стен был встроен электрогенератор.
   Сейчас рядом с клеткой стоял багровый Ротвейлер и орал на одного из своих адъютантов:
   - Я же ясно сказал ничего не предпринимать до моего прибытия! Неужели непонятно!? Ничего!!! Зачем, спрашивается, вы уложили задержанного на операционный стол?! Зачем вообще открывали клетку?!
   Маленький тощий, похожий на недокормленного крысеныша адъютант разводил руками и бормотал что-то нечленораздельное. Второй адъютант Ротвейлера потупясь стоял в изголовье операционного стола и теребил ремни, которыми обычно связывали задержанных.
   - Болваны!!! Болваны!!! Вы хоть понимаете что натворили, идиоты?!!! Что ты хлопаешь на меня глазками, глупое животное?! Думаешь я шучу, да?!
   Доберман мгновенно оценил ситуацию. Крик поднялся из-за лежащего на столе задержанного, вернее бывшего задержанного, потому что сейчас этот самый задержанный превратился в неподвижный древесный ствол. Сквозь толстую поросшую мхом кору едва проступали черты лица.
   - Добрый день, господин обер-лейтенант, - мягко сказал Доберман. - Разрешите доложить: прибыл в ваше распоряжение по приказу господина полковника Буланже.
   Ротвейлер достал платок и вытер покрытый испариной лоб.
   - Рад вас приветствовать, господин обер-лейтенант...
   - Прошу прошения, что помешал вам работать, у вас, мне кажется, какие-то неприятности.
   - Пустое, Анцыбал Зеленович, небольшая недоработка, плохо подготовленный персонал не справился с простейшей задачей.
   Доберман подошел поближе.
   - Очень хорошо вас понимаю, Доброхот Доброхотович, толковый помощник в наше время - большая редкость. А это, надо полагать, и есть член банды знаменитого Миколы Дуплянского?
   - Вам виднее, Анцыбал Зеленович, мне кажется, вам приходилось сталкиваться с вышеназванной бандой и раньше.
   - Случалось видеть фотографии некоторых бандитов, только они выглядели несколько иначе, я бы сказал более живо.
   Пухлое розовое лицо Ротвейлера перекосила гримаса недовольства.
   - Хочу вам напомнить, господин обер-лейтенант, что как вам это не нравится, ответственным за проведение расследования полковник Буланже назначил меня.
   - Нисколько не сомневаюсь в его прозорливости.
   - В чем же вы сомневаетесь?
   - В компетентности ваших помощников.
   - И только?
   - В эффективности ваших методов, пожалуй.
   - Не хотите ли вы сказать, что знаете выход из сложившейся ситуации?
   - Да, знаю.
   Ротвейлер сложил руки на груди.
   - Так поведайте нам о нем.
   Доберман провел правой рукой по коре лежащего на столе бревна.
   - Ух, как все запущено... Совсем окостенел, теперь хоть рубите его, хоть сверлите, хоть пилите - все равно не доберетесь до живого.
   - Что вы предлагаете?
   Доберман улыбнулся.
   - Прежде всего, остаться наедине.
   Ротвейлер подал знак адъютантам. Когда они вышли, Доберман не спеша закурил.
   - Позвольте освежить вашу память, Доброхот Доброхотович, еще не так давно в Офицерском клубе, на банкете в честь юбилея господина генерал-аншефа, вы предъявили некоторые претензии в мой адрес. Теперь, когда вы вляпались, а ведь вы вляпались и отлично это знаете, между прочим эта деревяшка - единственная ниточка, ведущая к нахождению артефакта, так и объясните мне пожалуйста, почему я должен тратить свое время на то, чтобы вас выручить? И, прошу вас, без детского сада.
   Ротвейлер был прирожденным интриганом, он кожей чувствовал настроение собеседника, улавливал малейшие интонации в голосе, замечал мельчайшие детали осанки, жесты, мог даже сосчитать пульс. Сейчас в голосе Добермана звучала абсолютная уверенность, именно уверенность, а не попытка убедить кого-то в собственных силах.
   Перед обер-лейтенантом Ротвейлером стоял достойный противник. Так уже случалось. Давно, в детстве, когда они с Доберманом жили в одном военном городке и часто играли вместе.
   - Возможно вы неправильно меня тогда поняли, Анцыбал Зеленович. Вероятно, вы решили, что я испытываю к вам какую-то личную неприязнь и пытаюсь перейти вам дорогу. Знаете, на самом деле меня всегда восхищала ваша целеустремленность, ваше желание добиться своего любыми средствами. Не скрою, мне этого не хватает, уверяю вас - я не хотел навредить вам, я хотел учиться тому, в чем вы меня превосходите.
   - Понятно, - сказал Доберман, бросая окурок на пол, - однако, это объясняет ваши мотивы, а я просил объяснить каковы должны быть мои мотивы. На каком основании я должен тратить свое время?
   - Без оснований, Анцыбал Зеленович, просто ради забавы.
   Вошел один из адъютантов - маленький юркий крысеныш.
   - Разрешите доложить, господин обер-лейтенант?
   Ротвейлер нахмурился и недовольно проворчал:
   - Ну...
   - Вас срочно вызывает полковник.
   - Что? Вы, идиоты, доложили о происшествии полковнику?
   - Не мы, господин обер-лейтенант, полковнику доложил Гаврила, я склонен считать, что полковник специально приставил его к вам, чтобы он доносил.
   - Меня не интересует что ты склонен считать, болван! Куда ты раньше смотрел?! Почему не докладывал о своих подозрениях?!
   - Виноват, господин обер-лейтенант!
   - Пошел вон, болван!
   Когда адъютант вышел, Ротвейлер отряхнул одежду, поправил галстук и обратился к Доберману:
   - Прошу вас следовать со мной, Анцыбал Зеленович, насколько я знаю полковника Буланже, он не любит ждать.
   Доберман тоже поправил галстук.
   - Извольте, Доброхот Доброхотович, вы здесь главный. Хочу дать вам совет - не оставляйте задержанного одного, без пригляда, мало ли что может случиться.
   Наверху, в дежурке, Ротвейлер лично проинструктировал охранника.
   - И чтобы ни одна живая душа не входила в охраняемое помещение! Ни одна!
   Доберман улыбался.
  
   Пытаясь выяснить, где допущена ошибка, Иос Враженович Буланже один за другим съел все приготовленные сегодня пирожки, но так и не понял - недосолил он их, или переперчил. Икота прошла, заболел живот, принятая таблетка не помогала, прибывших с Объекта Ротвейлера и Добермана полковник принял с мученическим выражением лица.
   - Присаживайтесь, господа...
   Ротвейлер, бегая по сторонам глазками, сел на самый краешек предложенного стула, Доберман напротив, расположился свободно, закинул ногу за ногу - он чувствовал себя хозяином положения.
   - Ох... Так что же вы, Доброхот Доброхотович, можете сказать по поводу ммм.. ээ...случившегося казуса?
   Ротвейлер покашлял и быстро из подлобья взглянул на Добермана, тот выглядел спокойным и уверенным в своих силах.
   - Господин полковник, я полностью признаю свою вину и, как это подобает имперскому офицеру, готов понести справедливое наказание.
   Доберман криво ухмыльнулся, в последнее время его очень забавляли патриотические высказывания о доблестном служении Монаршей особе.
   - Хорошо, что вы не собираетесь препираться, ох... Замечательно... Но мне бы хотелось узнать причину такой роковой ошибки.
   - Дело в том, господин полковник, что во время допроса я был вынужден подняться в рубку дежурного по Объекту и, как раз в это время мои помощники несколько, как бы это правильно выразиться, перестарались. Я искренне сожалею о том, что меня не было рядом и прекрасно осознаю, что мое отсутствие не снимает с меня ответственности.
   - А причем тут ваши помощники? Ох... Или это не вы лично переписывали рецепт из древнего манускрипта?
   - Рецепт, господин полковник?
   - Конечно рецепт, что же еще! А вы думали о чем я вас спрашиваю?
   Доберман прикрыл рот ладонью, чтобы не расхохотаться.
   - Простите, господин полковник, я неверно понял вас, я думал речь идет о сегодняшнем происшествии в комнате для допросов.
   - Ох... Какие еще происшествия, что вы вечно с мелочами, господин обер-лейтенант, неужели не видите - я буквально при смерти...
   Ротвейлер облегченно вздохнул.
   - Происшествия на допросах меня не касаются. Вам поручено ответственное задание, так и будьте любезны довести его до конца. Рецепт вы точно переписали, слово в слово?
   - Разумеется.
   - Ох... Почему тогда такой плачевный результат?
   Доберман почувствовал, что нужно брать инициативу в свои руки, он вынул из кармана плаща маленькую блестящую фляжку и подошел к страдающему полковнику.
   - Господин полковник, позвольте порекомендовать вам выпить глоток настойки - прекрасное средство, успокаивает желудок, нервы, расширяет сосуды и прочее. Уверяю вас, вы и глазом моргнуть не успеете как вам станет легче.
   Иос Враженович недоверчиво посмотрел на фляжку.
   - Правда?
   - Вне всяких сомнений.
   - Ох... Ладно, мне уже все равно, что угодно, лишь бы отпустило...
   Он отпил из фляжки и вернул ее Доберману. Через некоторое время боль в желудке действительно утихла.
   - Благодарю вас, Анцыбал Зеленович, вы меня просто спасли... Кстати, вы ведь и сами сегодня отведали моей стряпни, у вас-то не было каких-нибудь неудобств?
   - Нет, господин полковник, все в порядке.
   - Ну и славно. А что, собственно произошло на Объекте, Анцыбал Зеленович?
   - Ничего особенного, просто помощники обер-лейтенанта Ротвейлера проявили излишнее рвение при допросе задержанного. С существами подобного рода нужно действовать крайне осторожно и осмотрительно, стоит оказать слишком сильное давление и субъект одеревенеет у вас на глазах, после чего любое воздействие на него будет обречено на провал. Именно это и произошло.
   Ротвейлер закашлялся и заерзал на стуле.
   - Что вы говорите... Значит теперь из задержанного невозможно вытащить необходимую информацию?
   - Совершенно невозможно, на данный момент он представляет собой не что иное как бревно, глубоко внутри него есть живая плоть, но, если мы попытаемся каким-то образом до нее добраться - задержанный засохнет, то есть,попросту говоря, умрет.
   - Плохо... Это, пожалуй, на сегодняшний день единственная ниточка, которая может привести нас к Артефакту. Господин Ротвейлер, как старший операции, какие действия вы собираетесь предпринять?
   Ротвейлер долго собирался с мыслями, прежде чем ответить.
   - Господин полковник, я должен признать, что исчерпал возможные средства и крайне нуждаюсь в помощи экспертов. Осмелюсь добавить, что недавно, в личной беседе, господин обер-лейтенант Доберман намекал на свою осведомленность в данном вопросе.
   Иос Враженович посмотрел на Добермана так, будто видел его впервые в жизни, однако тот нисколько не смутился.
   - Не берусь утверждать, что являюсь в данном вопросе специалистом, но кое-что о лесных созданиях мне известно, есть способ разговорить задержанного, правда этот способ потребует не только времени, но и немалых средств. Эти твари не боятся абсолютно ничего, ничто не может заставить их делать то, что они не хотят делать. У них есть лишь одно слабое место - они хотят продолжиться.
   - Что, простите?
   - Продолжиться, дать силу новому поколению.
   - В каком смысле?
   - В самом прямом. Чтобы разговорить задержанного, его нужно в буквальном смысле слова посадить в просторный горшок или чан, или прочую посудину, затем довольно долгое время ухаживать за ним, следить, чтобы ему было достаточно солнца, поливать, удобрять навозом и торфом. Дерево не выдержит и расцветет, тогда нужно ухаживать еще внимательнее, сдувать с него пылинки, протирать каждый листочек и через некоторое время появятся желуди. Подождите пока они созреют и опадут, соберите их все и кидайте в огонь, так чтобы дерево видело происходящее. Каким бы сильным оно не было, когда дело дойдет до последнего желудя, оно согласиться на все, чтобы спасти этот желудь.
   - Откуда вам это известно, Анцыбал Зеленович?
   - Это еще не все. Ведь возможно дерево уже продолжилось, уже бросило желуди в своем родном лесу. Тогда, господин полковник, нужно уничтожить весь лес, весь абсолютно, до последнего самого маленького ростка, вырубить, выкорчевать пни и сжечь. И, хорошо бы еще устроить на месте пожара свалку токсичных отходов.
   Иос Враженович надолго задумался.
   - Вы можете гарантировать успех?
   - Сто процентов, господин полковник, когда останется последний желудь, дерево согласиться на что угодно. Оно не только Миколу Дуплянского выдаст, оно само нам Артефакт принесет.
   - Да, но проведение такой операции потребует немалых расходов, человеческие ресурсы, техника. Вы что же, предлагаете уничтожить весь Восточный лес?
   - Именно так, господин полковник, если, конечно, дерево не разговорится раньше.
   Иос Враженович откинулся на спинке кресла, заложив руки за голову, то тут в животе у него закололо, забурлило, так что это услышали Доберман и Ротвейлер.
   - Простите, господа, - не своим голосом сказал полковник, - я должен вас оставить на неопределенное время.
   Полковник бросился из кабинета, разметав по дороге кипу деловых бумаг, лежащих на столе, одна из них, кружась, упала к ногам Ротвейлера. Тучный обер-лейтенант кряхтя поднял бумагу и пробежал глазами по строчкам, при этом выражение лица его изменилось. Если до этого момента он сидел кислый, то сейчас просиял. Доберман, закурив очередную сигарету, спросил:
   - Что-нибудь не так, Доброхот Доброхотович?
   - Напротив, Анцыбал Зеленович, напротив, - загадочно ответил Ротвейлер.
   Полковника ждали долго, он появился в кабинете сияющий, свежий, пахнущий дорогим мылом, заметив бумагу в руках Ротвейлера, хлопнул в ладоши.
   - Замечательно, Доброхот Доброхотович, тре бьен, вы, как я вижу не удержались и ознакомились с докладом о смерти деревенского старосты? А я как раз собирался поручить вам это дело. На первый взгляд - сердечный приступ, но, принимая во внимание образ жизни покойного, дело требует самого пристального разбирательства. Вот, кстати, и господин Доберман относительно недавно с этим старостой контактировал.
   Доберман и бровью не повел во время этой тирады.
   - Но как прикажете мне быть с задержанным членом банды, господин полковник?
   - Это ваша проблема, Доброхот Доброхотович, сами напортачили, сами теперь ... мм... ээ... занимайтесь... ээ... садоводством. И я вас больше не задерживаю.
   Ротвейлер щелкнул каблуками и вышел из кабинета.
   - У вас, господин обер-лейтенант не осталось ли еще чего-нибудь? - спросил полковник. Доберман элегантно протянул ему фляжку.
   - Да, так вот, Анцыбал Зеленович, - после пары хороших глотков у полковника начал немного заплетаться язык. - Ваш так называемый проект уничтожения Восточного Леса, как вы, наверное, сами понимаете, неосуществим. Это химера, иллюзия. Нам же нужно представить в вышестоящие инстанции действительный результат, отсюда вопрос - что вы намереваетесь предпринять?
   Доберман ответил не сразу.
   - Для того, чтобы предъявить конкретный результат, господин полковник, мне нужно больше информации. Осмелюсь напомнить, что я уже задавал вам вопрос, на который вы не изволили ответить.
   Иос Враженович поудобнее устроился в кресле, возвращать фляжку он явно не намеревался.
   - Ну что же, Анцыбал Зеленович, ваша энергия и, если так можно выразиться, настырность, могут нам пригодиться. Тре бьен... Вот вы говорили слухи... Ну что же, слухи, они на пустом месте не возникают, как вы наверняка хорошо знаете. Так вот, руководство, действительно, очень заинтересовано в получении некоего предмета, именуемого в официальных источниках "Артефакт". Не скрою, что источником заинтересованности выступают самые высшие эшелоны, вы понимаете, Анцыбал Зеленович, самые высшие...
   Полковник многозначительно посмотрел на Добермана, словно пытаясь убедиться в том, что его мысль и его слово достигли подсознания слушателя.
   - Что собой представляет Артефакт? - спросил Доберман.
   - Этого никто не знает наверняка, Анцыбал Зеленович.
   - В таком случае, как мы можем быть уверены в его существовании?
   - Вот здесь заключается главная сложность, господин обер-лейтенант. К таким нереальным необыденным материям невозможно подходить с точки зрения повседневной логики, вы меня понимаете?
   Полковник строго посмотрел Доберману в глаза.
   - Отношение к Артефакту является исключительно вопросом веры.
   - То есть? - спросил Доберман.
   - То есть если вы верите в его существование - он существует. Если не верите - он не существует.
   Доберман почувствовал себя круглым идиотом. Поначалу у него возникло чувство, что еще немного и он будет принят в некий круг посвященных, своеобразный закрытый клуб допущенных к созерцанию грандиозной тайны, дарующей власть, славу и богатство, затем это чувство сменилось абсолютным разочарованием.
   " Этот кондитер совершенно спятил", - решил Доберман.
   - Я вас не совсем понимаю, господин полковник.
   - Ну и славно, тре бьен... От вас, Анцыбал Зеленович и не требуется что-либо понимать, вы должны четко осознавать одно - Артефакт представляет собой угрозу, он должен быть найден и уничтожен. Это вам ясно?
   - Так точно, господин полковник!
   - Тре бьен, тре бьен... На сегодняшний день поиски Артефакта являются для нас приоритетной задачей, выполнить которую мы с вами должны в самые кратчайшие сроки, потому что помимо нас в получении Артефакта заинтересованы иные силы.
   - Микола Дуплянский, господин полковник?
   - Совершенно верно, бандит, революционер, который использует силы Артефакта, даже не задумавшись о возможных последствиях. Понимаете, что нас ожидает в этом случае? Катастрофа! Катастрофа, которую мы с вами должны предотвратить всеми возможными средствами!
   Иос Враженович поднялся и вернул Доберману пустую фляжку.
   - Вам, господин обер-лейтенант надлежит во что бы то ни стало узнать точное местонахождение базы Миколы Дуплянского. Используйте все возможные нити, ведущие к цели, староста мертв, значит ваши Черные братья и этот ваш Нелюдимов. Начало операции по ликвидации банды назначено через неделю, вам я даю три, нет, четыре дня. Оревуар, Анцыбал Зеленович.
   Доберман вышел в приемную.
   - Угощайтесь, Анцыбал Зеленович, - розовощекий пыхтящий Ротвейлер открыл золотой портсигар с кубинскими сигариллами. - А ведь у меня к вам парочка вопросов.
   Доберман закурил.
   - Сделайте одолжение.
   Среди прочих, не слишком многочисленных, надо сказать, талантов обер-лейтенанта Ротвейлера было и умение незаметно подслушивать у замочной скважины. Человеку с более чем плотным телосложением давалось это нелегко, зато приносило плоды, и, подчас, абсолютно неожиданные.
   - По поводу бандита, этого бревна, нет ли иного способа развязать ему язык?
   - Есть способ, господин обер-лейтенант, не такой надежный, но весьма эффективный. Попробуйте жуков-точильщиков.
   - Жуков? - переспросил удивленный Ротвейлер.
   - Именно, или термитов, если сможете отыскать, но помногу не напускайте.
   -Оригинально мыслите, Анцыбал Зеленович.
   - Честь имею, Доброхот Доброхотович.
  
   Вечером, в офицерском клубе, Доберман пил коньяк и обдумывал план действий.
   " Зашнуровали перехлестом сюжетец, хухрики кандобые. Ротвейлер - слабак, чуть прокололся - живо хвост прижал. Отвянет как миленький, со старостой сработано чисто, отвянет, ничего не докажет, а на нет и суда нет. Вот Нелюдимого чем ущучить, этот локоть острый, мозолистый, его так просто не возьмешь. Небось битый-ломаный, вот разве на психику подавить. У каждого есть слабое место".
   Ротвейлер, сидевший в противоположном конце обеденного зала искоса поглядывал на своего оппонента.
   " Ведь даже не догадывается, болван, с чем столкнулся. Интерес высшего эшелона, да какой там высшего - самого высшего. Страшно сказать... Пьет коньяк и не догадывается... Ты, братец, меня и выведешь к золотой медали".
   На ужин в тот вечер подавали утку по-пекински и китайское абрикосовое вино.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Трезвый гуру.
  
  
   Дедушкина манера поведения резко изменилась.
   Утром, вместо того чтобы похмелиться, он ушел в деревню. Вернулся скоро, неся два больших алюминиевых бидона.
   Теперь он пил парное молоко, ел творог и рассуждал о вреде пьянства и здоровом образе жизни.
   - Алкоголь, сынок, это слабость. Попытка слабого человека уйти от проблем, верно?
   Фома кивнул.
   - Хотя, если разобраться, какие, собственно, у меня могут быть проблемы?
   Дедушка налил молоко в глубокую миску с синей каймой и поставил на пол.
   - Васька!
   Рыжий кот, развалившийся на подоконнике, ухом не повел.
   - Ах ты, стервец! Имей в виду, валерьянки больше не получишь ни капли! У нас технологический перерыв.
   Среди хлама на чердаке Фома раскопал стопку старых журналов с пожелтевшими от времени страницами и убивал время, читая повесть о пиратах.
   - А проблема, сынок, у меня одна...
   - Какая? - спросил Фома, оторвав взгляд от размытой водой страницы.
   - Безнадега, - сказал Дедушка, грустно вздохнув. - Безнадега, сынок...
   Тупица отложил журнал в сторону.
   - Как по-твоему устроен наш мир? А устроен он так: есть соты, в которых каждый из нас ползает словно пчела, рабочая пчела, трутень или еще кто-нибудь, не важно. Важно то, что за пределы своей личной кельи, или ячейки вырваться практически невозможно. Как бы ты не пытался ты не пробьешь границу. В пределах своей ячейки ты можешь передвигаться как тебе вздумается и делать что захочешь. Беда в том, что в каждой ячейке имеются определенные правила, ограничения, которые тоже невозможно обойти, понимаешь?
   - Нет.
   - Кем ты был до того как попал сюда?
   Фома пожал плечами. Ничего особенного, работал на скучной работе, которая ему не нравилась, учился без особого энтузиазма, зная наперед, что закончив учебу будет работать на другой скучной работе, которая ему тоже не будет нравиться. Пил с друзьями пиво, ходил на концерты, встречался с девушками, читал фантастику, смотрел фильмы, слушал музыку. Ничего особенного.
   - Знаешь, сынок, в молодости я часто испытывал чувство, будто жизнь проходит мимо меня. Настоящая жизнь, понимаешь, а не серые обыденные, скучные будни. И еще мне казалось, что все это скоро закончится, все изменится и я буду жить абсолютно другой жизнью, жизнью полной смысла. И закончится все это как-то само-собой, в один прекрасный день, без всякого моего участия.
   Пьяный Дедушка не был таким занудой, по крайней мере, не приставал с поучениями.
   - А ты не куксись, не куксись, я тебе дело говорю, так что слушай внимательно.
   - Я не понимаю о чем вы.
   - Да о том, что в поисках выхода ты можешь блуждать целую жизнь, перепробовать разные средства, но все равно не вырвешься. Вот Микола Дуплянский, он вбил себе в голову, что его мир спасет от гибели Чудо, только он сам его не найдет, а найдет некто со стороны, пришлый чужак вроде тебя. Иногда случается так, что сюда к нам проваливаются случайные людишки, в большинстве своем бестолковые как ты. Тебе, сынок почему-то везет, ни нежить ни чужие тебя не схавали и теперь Микола от тебя не отстанет до тех пор, пока ты либо не отыщешь ему Чудо расчудесное, либо не пропадешь совсем.
   Дедушка подошел к подоконнику, погладил Ваську.
   - Эх ты... Вот уж кому хорошо живется, ни забот, ни хлопот, знай себе сметану трескай, да на печи полеживай.
   Васька хитро сощурил глаза и замурлыкал.
   - А мыши, между прочим прямо по кухне шастают, закуску подгрызают. Ты сынок собирайся, сходишь в деревню, объявление повесишь - у нас отпуск закончился, начинаем прием посетителей. И самое главное...
   Дедушка обернулся, посмотрел прямо в глаза, долго, пристально, вновь от него повеяло седым древним знанием.
   - Догляд тебе нужен, без догляда не возвращайся.
   - А что это такое?
   - Это, сынок, чаще не "что", а "кто". Ты вот, к примеру, чего не доглядишь - он доглядывает, потому и Догляд называется.
   - Как же я его найду, если не знаю толком как этот Догляд выглядит?
   - А мне почем знать? Твой Догляд, небось, отыщется. По сути дела не человек Догляд ищет, а Догляд человека. Ступай, сынок, а я сети с Васькой поставлю, давненько мы ушицы не едали.
   Дедушка торжественно вручил Фоме пачку грязных тетрадных листов в клеточку с корявыми надписями: " Решаю проблемы. Прием ежедневно с восьми утра. Знат Кудесович Вежливой".
   - А Трезорка со мной пойдет?
   - Нет, сынок, на этот раз Трезорка останется дома на тот случай, если кто-нибудь придет в наше отсутствие.
   - Как же так? Вдруг снова ...
   - Не бойся, я тебе говорю, ступай смело и не отвлекайся ни на что, прямо в деревню, объявления повесишь на всех домах, понял?
   Дедушка посадил кота на плечи и вышел в сени.
   " Какие могут быть сети в январе-месяце?" - подумал Фома.
   - Знат Кудесович, - окликнул он Дедушку, - А у вас Догляд есть?
   - У меня, сынок два Догляда, - донеслось из-за двери, - а бывает, что три.
   - Как это так?
   Дедушка показался в дверном проеме, уже тепло одетый, окутанный облачком морозного воздуха.
   - Третий Догляд ненадежный, летом есть, похолодает чуть - он и улетел. Ладно, сынок, я пошел на речку.
   Фома посмотрел в окно.
   Дедушка в малоношеном военном тулупе, ватных штанах, валенках, солдатским мешком за плечами бодро шагал к занесенному снегом берегу реки. Рядом, словно белка распушив богатый хвост, семенил Васька, изредка он останавливался брезгливо отряхнуть лапы и мяукнуть.
   - Носа не замочишь - рыбы не наловишь, - сказал Дедушка коту. - Шевелись, бродяга!
   Фома быстро накинул куртку, выскочил из дому и пошел по дедушкиным следам.
   Из-за кустов над небольшим обрывом увидел Фома стоящего на льду Дедушку, а рядом с ним - в полынье - синее, покрытое крупной чешуей и тиной создание. Существо это энергично размахивало руками и трясло зеленой бородой так что капли воды летели во все стороны.
   - Ай, нехорошо делаешь, да! Зачем мешаешь, зачем заступаешься?! Малчишка нам обещали, да!
   - Сказано, не про тебя молодец, вопросы Настоятелю задавай.
   " Ведь это они обо мне говорят", - испугался Фома, потихоньку, потихоньку он ушел подальше от реки и углубился в лес по тропинке, на которой еще не так давно повстречал дикого старикашку с корзиной. Снова вернулся былой страх неопределенности, цепко сжал горло и не отпускал до самой окраины деревни.
   Здесь, широко улыбаясь, стоял Жердяй, держа в руках запеленатого Игошу.
   - Эй, Фома, айда с нами, тут у тетки одной недавно муж умер, пойдем к ней в окна поглядим.
   - Нет, Жердяй, спасибо, я объявления повесить должен.
   Жердяй подошел ближе.
   - А, Кудесыч работать начинает. Давно пора, ненаши больно озоруют. Так пойдешь?
   - Нет, спасибо.
   - Боишься?
   - Нет, просто не хочу.
   - Пойдем, знаешь, как интересно!
   - Он погубит, погубит нас! - закричал Игоша. Жердяй достал из кармана своего пальто старую детскую соску и буквально ввинтил ее Игоше в открытый рот. Младенец моментально замолчал.
   - Ну хочешь к Машке-солдатке в окна посмотрим, а?
   - Спасибо, Жердяй, я вообще никому в окна заглядывать не хочу. Мне объявления расклеить нужно.
   - Да чего ты забоялся, пойдем, объявления расклеим и пойдем. Знаешь, как интересно!
   И привязался Жердяй хуже комара, и уговаривал и уговаривал, и к Маруське-Разведенке звал, и к Ирке Корявой, и к Василиске-Заике, и к Маньке-Торгашке, и к Феньке Толстопятой, полдеревни назвал - не согласился Фома. Но, когда расклеили объявления, Жердяй схватил Фому за полу куртки словно клещами своими длинными ручищами, и потащил к окнам ближайшего дома. Игоша при этом переместился за спину Жердяя и держался за его тощую, высоко торчащую из ворота драного пальто шею.
   - О, гляди как свезло, тут как раз Люська Чернявая живет, у нее взапрошлом году мужика на съезжую сволокли. Айда поглядим!
   Как Фома не упирался, скоро оказались они под окнами незнакомого дома. Жердяй устремил свой жадный взор внутрь, поверх занавесок, чуть не засунув длинный нос в форточку.
   - Ух, гляди че делает!
   Фоме за узорчатыми занавесками ровным счетом ничего не было видно.
   Зато Жердяй с Игошей аж слюни пустили.
   - Во дает! Эвона как!
   За этим занятием кампанию застукал проезжавший мимо имперский патруль. Дюжие ребята в форме, недолго думая скрутили двух подозрительных типов, бросили в уазик и повезли.
   - Куда они нас везут? - спросил Фома.
   - Известно, в комендатуру, - ответил Жердяй.
   - Зачем?
   - Пожурят да выставят, нас с Игошей всегда отпускают. А здорово мы это, ну в окно посмотрели, да?- счастливая улыбка осветила рябое лицо.
   - Меня тоже отпустят?
   - Не знаю, нам-то с Игошей оно не впервой, а вот тебя, не знаю. Побить могут.
   Фома забарабанил в металлическую решетку.
   - Эй вы, послушайте, я ни в чем не виноват!
   - Не надо, - остановил Жердяй, - озлятся, тогда точно побьют.
   В комендатуре Фому, Жердяя и Игошу поместили в камеру предварительного заключения - сырую комнатенку без окон, без мебели, с высоким потолком и единственной тусклой лампочкой, вокруг которой кружил рой не то комаров, не то жучков.
   Жердяй, нисколько не смущаясь происходящего, продолжал токать Фому плечом, здорово мы мол в окно заглянули.
   - Тут мы на днях с Игошей к Василиске Кривоногой в окно заглянули, ух, что ты, вот интересно-то было. Она вишь года два как без мужика живет, так мы ...
   Не успел он договорить, со скрипом открылась тяжелая металлическая дверь.
   - Вы двое за мной! - скомандовал, ткнув пальцем в Жердяя охранник.
   Как только дверь захлопнулась, букашки оставили лампочку и принялись кружить вокруг Фомы, норовя забраться ему в уши.
   - Вас не хватало! - отмахивался Фома.
   Букашки словно по команде подлетели к двери и заползли в замочную скважину. Раздался негромкий щелчок, дверь открылась.
   Фома выглянул в коридор.
   - Гнать этого идиота в три шеи! - доносилось из-за поворота. - А еще раз вы казенный бензин на это чучело изведете - вычту из жалования! Все ясно?!
   - Так точно, господин обер-лейтенант!
   Фома на носочках прокрался до застекленной дежурки, здесь рыжеусый сонный дневальный, клевал носом возле телевизора.
   "В это непростое для всех нас время мы все обязуемся неуклонно следовать указаниям Верховного главнокомандования и лично Его Величества Императора!"
   По экрану маленького телевизора пошли помехи, в динамиках зашипело.
   - Да чтоб тебя! - выругался дневальный, поднимаясь со стула.
   Фома перемахнул через вертушку, выскочил на улицу и побежал вдоль нестройного ряда грязных уазиков.
   - Стой! - неслось вслед. - Стой! Стрелять буду!
   Но стрелять никто не стал.
   Увязая в снегу чуть не по пояс, Фома выбрался к опушке леса, остановился передохнуть. Оказалось, букашки его нагнали и кружили теперь перед самым носом.
   - Спасибо... Погладить бы вас, да никак - не кошка, не собака.
   Фома огляделся по сторонам.
   - Куда теперь идти-то?
   Рой сложился в подобие стрелки, указывая направление.
   - Полезайте-ка сюда, - распахнул Фома куртку, - а то замерзните.
   Повалил снег, пушистый, крупный, наверное, можно было не опасаться погони, такой завалит следы быстро.
  
   Вечером, подойдя к дедушкиной развалюхе, Фома удивился произошедшим переменам - домишко выглядел игрушечным, так живописно и аккуратно занесло его снегом - маленький волшебный пряничный домик.
   - Это снаружи, - проворчал Фома.
   Но и внутри дом не напоминал больше прежний свинарник, чистенько, опрятненько, все по полочкам, у холостяков никогда не увидишь подобной картинки.
   И, наконец, сам Дедушка, помолодевший лет на двадцать, вымытый, причесанный, надушенный в костюме-тройке и щегольском галстуке восседал за накрытым столом.
   - А, вернулся, сынок, добро, иди, поешь - после поговорим.
   У Дедушки был посетитель, вернее посетительница - маленькая, закутанная серой шалью пучеглазая тетка. Говорила она быстро, часто срывающимся визгливым голосом и материлась как сварщик.
   - Так вот б... я и говорю. И дышит б... и дышит, а кто е.. его мать-то так-то дышит, ни х.. б... не видать б...
   - Ты, Кузьминична, зря волнуешься, небось племянник твой Пашка девок на сеновал таскает - вот они и дышат.
   - Да кой б... племянник! В Городе он, на инженера учится, е... твою мать, а мне корову кормить надо!
   - Ну и корми себе на здоровье.
   - Вот ты б... какой, да как же я б... на сеновал-то зайду, ежели там б... кто-то дышит, е... его мать-то!
   - А не показалось тебе?
   Кузьминична изрыгнула на Дедушку поток матерщины.
   - Да что же я по-твоему ................................................! Совсем что ли ............. из ума выжила ................!
   - Ладно, Кузьминична, ступай, поглядим завтра кто там у тебя дышит.
   - Да какой там б... завтра, когда мне б... корову сегодня кормить надо!
   - Ночь на дворе.
   - К ентой б... своей ш... е... небось ........................... и ночью ходил, а я что?
   Дедушка спокойно поднялся из-за стола.
   - Ладно, скоро будем, жди.
   Кузьминична, плотнее закутываясь на ходу шалью и ни на секунду не переставая ругаться ушла, громко хлопнув дверью на прощание.
   Фома разделся, сел за стол.
   Дедушка подвинул горячую кастрюлю.
   - Ешь, сынок. Э, да ты, я вижу с Доглядом вернулся, давненько я такого не видывал, давненько.
   Букашки весело кружили вокруг лампочки.
   - Ну, рассказывай как дело было.
   Услышав о приключениях в комендатуре, Дедушка нахмурился.
   - Это, сынок, плохо, что ты засветился, ну да ладно, главное Догляд нашел, с Доглядом не пропадешь. Ты налегай на ушицу-то, налегай, наваристая сегодня, тройная.
   Словно в подтверждение дедушкиных слов не по-кошачьи громко мурлыкнул Васька, развалившийся на подоконнике.
   - Обожрался, бездельник, всегда так, я ловлю, а он лопает за обе щеки.
   Дедушка погладил кота по раздувшемуся животу.
   - Знат Кудесович, объясните мне, наконец, что происходит, - сказал Фома.
   - А что ты хочешь услышать?
   Фома задумался на минуту.
   - Что от меня Микола Дуплянский хочет?
   - Эк, ты брат, ловок, ничего не скажешь, самую суть углядел. Ладно, хлебай ушицу-то, хлебай, нам вон идти надо Кузьминичну успокаивать.
   Фома, голодный, не заставил себя долго упрашивать.
   - По дороге расскажу, - сказал Дедушка, почесывая Ваську за ухом.
  
  
   Ночь выдалась лунная, морозная, похрустывал снег на тропинке, ведущей в деревню, Дедушка дымил папиросой и отмалчивался, а Фома не хотел заводить разговор первым.
   - Так вот, сынок, - Дедушка щелчком затушил недокуренную беломорину, смял гильзу и положил в карман. - Я сколько живу - удивляюсь, как оно все устроено. Ну как так, ну почему так? Неужели нельзя по-другому? Чтобы по совести, по-человечески... И отчего же оно так выходит? Ведь люди-то каждый по отдельности взятый - не плохи, да и не хороши, люди как люди, пока он один. А вместе собрались - пиши пропало! Перегрызутся, как пить дать перегрызутся. В прежние-то времена все как-то проще было, а сейчас другое, правила, законы, порядки. И ведь каждый знает, ну знает же, в глубине души, что хорош только тот закон, и правилен только тот закон, который неписаный, который у каждого внутри записан, и зачем, спрашивается, собачиться, ежели и так все яснее ясного. Ну ладно, понаписали, понапридумывали, давайте мы вот так-то и эдак-то, хорошо... Да снова ничего не получается, ведь не получается, как-то не по-людски все, неправильно... Понимаешь?
   - Не очень, - Фома никогда не склонен был раздумывать и размышлять о чем-то абстрактном, некогда было, постоянное движение, скорость, и это правильно, чего зря болтать - действовать надо, жизнь проходит.
   - Бестолковый ты, сынок, право слово. Уж куда как просто изъясняюсь, ни тебе намеков, ни тебе красивых оборотов. Правду-матку рублю, а ему невдомек. Ты мне ответь, могут люди друг без дружки выжить, по одному?
   - Не могут.
   - Верно, не могут. А вместе тоже не могут, или не хотят, или не знают как. Не получается, по справедливости не получается. Трезорка вон с Васькой и те вместе живут и ничего, а ведь кошка с собакой, кошка с собакой, понимаешь... Они попервоначалу тоже было бодались, даже территорию поделили, представляешь.
   - И люди поделили.
   - А толку-то, что поделили, кто из них от этого действия себя человеком почувствовал? Есть такие? У меня вот забор стоял раньше, вроде как участок отгораживал, вот я двор на две части-то и разделил, одна - Васькина, другая - Трезоркина. Так Васька, стервец, что удумал, сядет на ограде, на самом высоком столбе и сидит - пса бедного дразнит, а тот лает-ругается, аж захлебывается. Уж до чего мне это надоело, сказать нельзя, так я и снес этот забор к чертовой бабушке, да в печке его и пожег. И ничего, живут, бывает что из одной миски лопают.
   - Подождите, - остановился Фома, - вы предлагаете границы ликвидировать?
   - То-то и оно, что границы, да вот только какие границы... Не думаю, что поможет, мир наш так устроен, что один человек с другим по-человечески жить не сможет, не сможет...
   Дедушка грустно улыбнулся, загорелся в его глазах лукавый огонек, но словно потускневший немного, уставший.
   - Так Миколе Дуплянскому что от меня надо, - сказал Фома, - вы не ответили.
   - Не ответил, - согласился Дедушка, - я к этому как раз и подвожу. Тут, сынок сложно все, ой как сложно, напрямик и не ответишь. Ты вот что, выломай-ка две дубины поувесистей и подходи к зеленому дому по правую руку от дорожки.
   Дедушка споро зашагал к деревне, закурив на ходу очередную папироску.
   Фома долго стоял и смотрел на мохнатые еловые ветки, тяжело нависшие над сугробами.
   "Мутит старик, говорит, говорит, люди то, люди се, а что люди? Люди как люди, оставь ты их в покое, вот же я стою перед тобой, тоже человек. И ничего не понимаю в происходящем вокруг меня, так чем о людях рассуждать лучше мне помоги. Сколько мне еще в твоей развалюхе самогон грибной трескать?"
   С большим трудом Фома выломал две сухие сосновые ветки потолще, из тех, что не намокают в самый сильный дождь.
  
   Возле почерневшего от времени, покосившегося сеновала, Дедушка безуспешно пытался угомонить Кузьминичну. Расходилась тетка, и поливала, и поливала, да все чистым трехэтажным: собак, соседей, продавцов, начальство, порядки - никому спуску не дала, а уж гостям дорогим перво-наперво добрый привет и поклон. Почто мол долго шли, не кривые, не косые, не хромые, стою тут, б..., битый час дожидаюсь как второго пришествия, корова голодная мычит, не уймется, Шарик - место, место, я кому говорю, чтоб тебя.................!!!
   И с визгом, со срывами, сейчас вот, кажется в слезы или за нож, и с пустым собачьим лаем вперемешку.
   - Да помолчи ты, дура старая, - сказал, наконец Дедушка, в сердцах, - чай не пироги есть, работать пришли. Так поди в дом и дверь закрой. И кобелей своих с собой забери, чтоб не трезвонили.
   Кузьминична замолчала, увела собак и сама ушла с обиженным видом.
   Дедушка приложил палец к губам.
   - Тссс... Ты, сынок палки эти пока за спиной спрячь что ли. Идем, послушаем.
   Вошли внутрь, осторожно, на носочках.
   Наступила почти звенящая тишина, и в этой тишине откуда-то из темного угла, из самой глубины послышалось сопение и легкий, едва заметный храпок, ленивый такой, томный, барсучий.
   - Ишь ты, - сказал Дедушка, - в самую середку залез, да смотри-ка - где клевера побольше.
   - Кто там? - спросил Фома в потемках пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.
   - Сенной, - ответил Дедушка.
   - Какой "Сенной"?
   - А шут его знает, какой он, Сенной-то, его никто никогда не видел, слышали только. Давай палку и сам колоти по сену что есть мочи.
   Дедушка и Фома принялись работать палками, поднимая в воздух ошметки сухой травы, Дедушка же при этом выкрикивал:
   - Эй ты, латаный, заштопанный! Ни кола ни двора - собачья конура! Открывай глаза, просыпайся, в синее небо поднимайся, к высоким облакам - небесным стогам, там отоспишься!
   Заходило сено ходуном словно под ним кит шевелился. И голос недовольный, густой, глубокий:
   - Ну... Почто будите?
   Дедушка не останавливался, выкрикивал свою закличку еще громче, добавляя грозно:
   - Уходи! Уходи! Уходи!
   И сено резко рвануло вверх под крышу, а потом опало вниз, засыпав и Фому и смеющегося старика с головой. Насилу выбрались.
   - Служба-то наша, - кряхтел Дедушка, - того и гляди коньки отбросишь.
   - Ушел? - спросил Фома.
   - Ушел, куда ему деваться, Сенные они смирные, разбудишь его, он и уйдет, этот, видать, недавно залег, а то, бывает, орешь как оглашенный битый час и все без толку - не добудиться. Или это, сынок, у тебя рука легкая.
   Снова увидел Фома лукавый огонек и фигура дедушкина стала казаться крепкой, кряжистой, значительной.
  
   Утром стол у Дедушки дома ломился от изобилия продуктов: молоко, масло, сметана, творог, сливки, сыр - все, чем священная корова издавна одаривает неблагодарных людей. На Ваську было жалко смотреть - до того раздулся его полосатый живот. Бедняга-кот лежал на полу кверху лапами, не двигаясь, один лишь пушистый хвост изредка подрагивал, да и то еле-еле.
   Фому приветствовал деловитый Хозяин Хозяинович, разливавший чай.
   - С добрым утречком. Хорошо ли спалось вам, сны-то хорошие видели? А то оно знамо как - увидишь во сне лягушку, так вот и трудись-ка после энтого цельный день.
   Фома взял предложенную чашку и выглянул в окно. Недалеко от дома, на расчищенной площадке, держа в руках широкую алюминиевую снеговую лопату, стоял Дедушка и разговаривал с высоким полным священником, одетым во все черное.
   - Пошла важная клиентура, - заметил Хозяин Хозяинович. - Не дрань-голыдьба бессеребряная, сами пришли.
   Дедушка вошел в дом: веселый, пышущий здоровьем и молодецким задором.
   - Вот, сынок, на сегодня у нас два вызова один другого смешнее. Не знаю с какого и начать. Ночью на местной церкви колокольню захватили, им заутреню звонить, а никак - до колоколов-то не добраться. Перепугались теперь и пошли поклоны бить, что еще им делать. Хорошо у них по каким-то делам заезжий батюшка оказался, он вишь образованный, семинарию заканчивал, сообразил куда обращаться.
   - А что там случилось? - спросил Фома.
   - Да известное дело, Колокольный Мужик озорует. Этот народ вредный, с ними глаз да глаз - до смерти уморить могут.
   - А второй вызов?
   - Тут еще смешнее. Ладно, там увидишь, давай позавтракаем лучше.
   После чая с бутербродами Дедушка и вовсе разулыбался, стал говорить, что жизнь прекрасна и удивительна, и нечего заливать свое горюшко горькое самогоном, это все слабости, ни к чему хорошему не приведет, а надо жить, трудиться и тогда мир вокруг тебя станет красивее и интереснее.
   Фома устал слушать.
   - Знат Кудесович, вы вчера про Миколу Дуплянского так и не договорили.
   - А...Микола...
   - Что он от меня хочет?
   - Эх, сынок, тут не все так просто как может показаться на первый взгляд. Вот ведь ты погляди какой вокруг бардак, а!
   Фома оглядел чисто прибранную комнатку - хорошо: ни мусора, ни барахла разного, ни пустых бутылок. Занавесочки выстираны, поглажены, диванчик от пыли повыбит, пол выметен и вымыт, даже волоса от медвежьей шкуры нигде не видно.
   - Да я не про то, - сказал Дедушка, - я вообще, бардак ведь, верно. Стоит людишкам нашим вместе подсобраться, ничего ровным счетом толкового сделать не могут, все наперекосяк. И куда не плюнь грязища, неразбериха, и вместо того, чтобы морды тряпкой утереть, они эти морды друг дружке расквасят. Чего смеешься? Думаешь ты другой? Такой же в точности. И я такой... Вот разве что Хозяин Хозяинович другой, так он и не лезет.
   - Да я как-то все больше по хозяйству, - скромно заметил Хозяин Хозяинович.
   - Вот. Беда, сынок, беда. Безнадега!
   - И что же делать?
   - Что делать, говоришь? Да всяко пробовали, и так и эдак, и кнутом и пряником. Вот гляди, ежели двое промеж себя добром договориться не могут, а только лишь собачатся, то как им быть? А призывают на помощь третьего, верно? Рассуди, мол, нас, дураков кто прав, кто виноват. И если третий рассудит - хорошо. Да ведь третий-то этот ничем от первых двух не отличается, надает обоим по шапке и вся недолга. А те ему сдачи и пошло-поехало еще пуще прежнего. Так? Так. Безнадега! С безнадегой бороться - себя не жалеть.
   - Вы же боретесь, людям помогаете.
   - Я-то? Я, сынок, к чему предназначен тем и занимаюсь. Людишки наши темны, два шага вперед себя не видят и зенки продрать не хотят. Их оставишь - пропадут, а мне в том большой радости нет. Вот и регулирую помаленьку.
   Фома усмехнулся, где-то он уже слышал подобные рассуждения.
   - Смеешься? Небось позабыл как в домовине связанный лежал, вот они люди, и помнить ничего не желают. Оглянись вокруг, паря, пойми, что мир вокруг тебя не прост, как оно тебе представляется. Многие силы в нем действуют, до иных своей башкой неразумной ты никогда не докумекаешь. Так не будь беспечным, думай, думай хоть самую малость, попытайся понять малую толику, глядишь и тебе, и окружению твоему легче станет. А если ты свой нос задираешь, то задирай, брат высоко, до небес, до звезд, не чванься перед равными, к большому стремись.
   - Так от меня-то что нужно?
   - Мне, сынок, от тебя ничего не нужно. Бестолковости мне и своей хватает. Одного хочу - чтобы в живых ты остался, ведь пойми ты, дурья башка, схавают тебя, схавают и не подавятся. Такие как ты иным сладость. Осторожен будь, не спеши, не увлекайся, гляди в оба, за Догляд держись. Где он сейчас, Догляд твой?
   Букашки прочно обосновались в самом теплом месте - под потолком у печки, где построили подобие осиного гнезда.
   - Вот и держись за него, кстати, сегодня твой Догляд может нам пригодиться, а то Васька отгул взял.
   Дедушка стал одеваться.
   - Хозяиныч, если балбесы заявятся, скажи шкуру спущу, коли парнишку будут в авантюры заманивать. Лучше бы их дураков непутевых подержали с недельку на воде и хлебе. Идем, сынок, люди ждут.
  
  
   До самой деревни Дедушка не произнес ни слова, все что-то бормотал про себя невнятно и курил папиросу за папиросой.
   - Куда же все-таки пойти? - они остановились на развилке. - А! Пойдем где веселее!
   Подошли к добротному двухэтажному кирпичному дому с открытыми настежь тонированными окнами.
   - Богато живут, - сказал Дедушка.
   Дом резко выделялся из окружающего убожества монументальностью и нездешним качеством постройки, однако, не был красив, и со своим высоченным забором и мощными стенами походил на крепость. Впечатление усиливали многочисленные камеры видеонаблюдения, глядевшие словно пушки из бойниц.
   - И гостей, видать, привечают.
   Без малейших усилий Дедушка открыл тяжелые кованые ворота, а затем и стальную дверь дома.
   Войдя в прихожую, Фома невольно поморщился от царившего там невыносимого запаха. Воняло страшно. Дедушка несколько раз чихнул и зажал ноздри.
   - Эка тут славно.
   Появился хозяин дома - невысокий плотный молодой человек, одетый в дорогое меховое пальто.
   - Простите, как вы вошли? Ведь ворота закрыты... и дверь.
   - Показывайте, - коротко сказал Дедушка.
   - Но, - замялся хозяин, - я... вы, простите, кто?
   - Помощь нужна?
   - Да, но...
   - Ну так показывайте, что у вас, а то вонь стоит, будто канализацию прорвало.
   Посреди огромной гостиной, напротив внушительного камина, в разворочанном паркете пузырилась и булькала черная клякса. Вонь от нее исходила неимоверная.
   - Ввот, собственно.... Мы уже и ремонтников вызывали, и спасателей, никто не знает... И запах этот...
   - Да, - только и сказал Дедушка.
   - И жена ушла, - упавшим голосом пролепетал молодой человек, - сука...
   - Да...
   - Послушайте, если вы сможете как-то извести эту пакость, я не знаю, убрать... Послушайте, я готов, называйте любую разумную цену, я заплачу.
   Дедушка развернулся и вышел в прихожую, открыл дверь, чтобы впустить свежий воздух.
   - Значит, сынок, дело такое. Помочь я тебе ничем не могу.
   Хозяин дома решил, что чудной старик просто набивает цену и скрестил на груди руки, приготовившись к долгому разговору.
   - Скажите, по крайней мере, что это такое, это вы, я надеюсь, можете сделать?
   - Так ведь Жировик у вас вскочил, - просто сказал Дедушка.
   - Какой такой "Жировик"?
   - А самый обыкновенный, Жировики они все такие, этот еще не так сильно воняет.
   - И отчего же он, по-вашему, "вскочил"?
   - От жира, отчего же еще. Ты, сынок, чем занимаешься?
   - Я бизнесмен.
   - Это я понимаю, что ты не дворник, да только я не про то спрашиваю. Занимаешься чем?
   - Недвижимостью.
   Дедушка сплюнул с досады.
   - Вот ведь чудак человек. Делаешь-то ты что? Что делаешь-то в этой жизни?
   Молодой человек наморщил лоб.
   - Ну, руковожу фирмой.
   - Людями, стало быть, помыкаешь?
   - Послушайте, давайте не будем здесь устраивать нотации! Помыкаешь, не помыкаешь, я, между прочим, налоги плачу, в отличие от очень и очень многих. Это бизнес, понимаете, бизнес!
   - Я понимаю, что это бизнес, а это, - Дедушка указал в сторону гостиной, откуда доносилось противное чавканье, - Жировик.
   - И что мне прикажете делать с этим вашим "Жировиком"?
   - Ты, сынок, не кипятись, Жировик-то не мой, а твой, понимаешь, твой. Вот тебе с ним и разбираться самому.
   Дедушка собрался уходить.
   - И как же мне с ним разбираться?
   Старик не спеша закурил папиросу, выпустил дым и тихо сказал:
   - А ты, сынок, живи по-человечески.
   Хозяин дома взорвался.
   - Послушайте, вы, дедуля, я шарлатанов насмотрелся выше крыши. Не хотите работать - ступайте откуда пришли! Устроили мне тут проповедь, "по-человечески", не "по-человечески"! А я по-вашему как живу? Что это значит ваше "по-человечески"!?
   - Эх ты, горюшко горькое, экономику, небось, в институте на пятерки вызубрил, а как по-человечески жить не знаешь. Ну так ты людей поспрошай, чай не один на белом свете живешь.
   Уже за воротами Дедушка обернулся и сказал:
   - Жировик расти будет.
   И добавил:
   - А потом лопнет.
  
  
   У церкви собралась порядочная толпа. Богомольные бабушки крестились и шушукались, передавая новости одна другой страшнее: пожар, мол, свечки опрокинулись, двое заживо погорели, иконостас закрывая собой. Да нет, трубы у них прорвало, отопление, пол залило, откачать никак не могут. Говорили также, что власти ночью устроили обыск и отыскали чуть не вагон паленой водки.
   Отдельно стояли мужики, разговор вели, как водится серьезный, мол, батюшка в десяти километрах на машине в сугробах увяз, а без него ни службу служить, ни в колокола звонить нельзя.
   На пороге церкви совсем молоденький служка с едва начавшей пробиваться жиденькой рыжей бороденкой, замученный, как мог, успокаивал самых активных прихожан, готовых сломать высокие двери и ворваться внутрь.
   От Фомы и Дедушки шарахались как от зачумленных, пришлось отойти в сторонку, чтобы не смущать народ.
   - Ох и прилипчивая штука, этот Жировик, - сетовал Дедушка.
   - Почему вы не помогли, Знат Кудесович? Ведь могли помочь?
   В толпе показался Жердяй, замахал Фоме рукой, закричал, что помнишь как здорово мы в окна-то позаглядывали давеча.
   - Делать мне больше нечего - чужие Жировики выдавливать, - проворчал Дедушка. - Ты, сынок, давай, выпускай своих букашек, да накажи им с Колокольного мужика шапку сорвать.
   Фома распахнул куртку, букашки, гудя как маленькие самолетики, полетели на колокольню.
   - Привет, Кудесыч, - Жердяй подошел, широко улыбаясь. Игоша у него на руках мирно дремал. - Работаешь?
   - Привет, - сказал Дедушка, не отрывая глаз от верхушки колокольной башни.
   - А мы тут это, в комендатуре были.
   - Знаю.
   - А, ну так это, начальник ихний будто искал кого.
   - И кого искал?
   - Да будто свидетеля что ли какого.
   Раздался громкий хлопок, толпа вздрогнула, закрестилась, запричитала, низко загудел тяжелый медный колокол. Игоша проснулся с криком:
   - Он погубит, погубит нас!
   И все перекрыл душераздирающий вопль:
   - Верните!!! Почто забрали?!!! Верните!!!
   Словно красный осенний лист с вершины колокольни к ногам Жердяя плавно опустилась старая заношенная вязаная шапка.
   - Ты, Жердяй, возьми-ка энтот колпак, да поди утопи его в проруби, - распорядился Дедушка. - Только смотри, себе не оставляй ни в коем случае! И на башку свою дубовую не примеряй, а то дурачком станешь! Все понял?
   - Да, - закивал Жердяй.
   - И чтобы парнишку маво больше ни в какие приключения не втравливать! Вот так! Пойдем, сынок, домой, дальше они без нас разберутся.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Идиоты, кругом одни идиоты.
  
   В комендатуру деревни Погостье, Ротвейлер прибыл ранним утром, он вообще любил вставать рано - жаворонок.
   Удобно расположившись в кабинете, где хранилась часть Имперского уголовного Архива и самый вид множества папок с бумагами настраивал на деловую активность, Ротвейлер не торопясь ознакомился с протоколом осмотра и прочими материалами по делу о внезапной смерти старосты. Затем вызвал дежурного.
   - Здравия желаю, господин обер-лейтенант! - взял под козырек невысокого роста простоватый блондин со вздернутым носом и надвинутой на глаза фуражкой.
   " Идиот, - мгновенно определил Ротвейлер, - сразу видно, что идиот".
   - Доложите о происшествиях, поручик.
   - Так что разрешите доложить, господин обер-лейтенант, за время моего дежурства в окрестностях деревни Душилово был задержан дезертир, некто рядовой Зосима. Утверждает, что заблудился, отстал от командировочной команды. В настоящее время он находится в карцере, ожидая приговора военно-полевого суда.
   - Понятно, еще что-нибудь?
   - Никак нет, господин обер-лейтенант, больше ничего.
   - Понятно... Знаете что, вы приведите-ка этого Зосиму ко мне, мы с ним побеседуем. Только не сейчас, а ближе к обеду.
   - Слушаюсь!
   - Да, пригласите сначала командира следственной бригады, осматривавшей место смерти старосты Вия.
   - Слушаюсь!
   Иногда у господина Ротвейлера просыпалось шестое чувство, интуиция.
   Пока он и сам не понимал, зачем ему понадобился глупый дезертир, но внутренний голос говорил: "Обрати внимание, не пропускай". Вероятно, повлияли материалы дела. И протокол осмотра места происшествия, и заключение медицинской экспертизы были составлены и записаны безграмотно. Протокол напоминал сочинение третьеклассника на тему "Как я провел лето", чего только стоила фраза: " А еще я заметил в руке мертвого старосты маленькую стеклянную бутылочку, оказалось, что это лекарство, то есть тоблетки".
   Дежурный медик вместо того, чтобы толком объяснить отчего же, по его мнению, умер господин Вий, в свободной форме изложил взгляды современной медицины на профилактику и лечение сердечно-сосудистых заболеваний, приложив несколько диаграмм и цветных рисунков.
   " Идиоты! Как таких идиотов держат в Управлении?!"
   Господин Ротвейлер достал из кармана сотовый и позвонил своему адъютанту на Объект:
   - Сырченко! Как дела у задержанного? Понятно. Вот что, Сырченко, запрете его в клетку и отправляйтесь искать жуков-короедов, ясно? Короедов, я говорю! Да, насекомых! Не знаю, где хотите там и достаньте! Хоть из-под земли, но чтобы целая банка жуков-короедов к моему возвращению стояла на столе!
   Положив телефон на стол, Доброхот Доброхотович закрыл глаза, пытаясь успокоиться и сосредоточиться.
   В дверь постучали.
   - Войдите!
   Вошедший унтер-офицер казался пьяным - глаза косят, физиономия пунцовая, движения неловкие, грязный китель, украшенный гвардейским значком, застегнут не на все пуговицы.
   - По вашему приказанию прибыл, - доложился унтер.
   - Что с вами? - удивился Ротвейлер. - Вы пьяны?
   - Никак нет, - унтер лихо щелкнул каблуками, желая показать свою трезвость.
   "Идиот, - заключил Ротвейлер".
   - Вам известно, господин унтер-офицер, что слово "таблетки" пишется через "а"?
   - Никак нет.
   - Вы, между прочим, составляете официальный документ, а не дамский роман пишете. Вас учили составлять официальные документы?
   - Никак нет.
   "Точно идиот".
   - Что вы можете доложить об осмотре места происшествия, помимо этой белиберды, изложенной в протоколе?
   Унтер, слегка покачиваясь, объяснил Ротвейлеру где находится ближайший пивной бар, в котором они с приятелями и нахрюкались, но драку затеял не он, а кто-то из гражданских, скрывшихся с места преступления, а он драку затеять не мог, так как в это время лежал мордой в салате.
   - Вы ненормальный? - спросил Ротвейлер.
   - Никак нет.
   - Я вас спрашиваю об осмотре места смерти деревенского старосты Вия! Ваши похождения меня мало интересуют, понятно?
   - Так точно, - сказал унтер, шатаясь так сильно, что едва не рухнул на стол, за которым сидел Доброхот Доброхотович.
   - Извольте держать себя в руках! Садитесь и рассказывайте! - приказал Ротвейлер. Он всегда придерживался того мнения, что из любого клиента необходимо сначала выудить максимум полезной информации, а уж затем пускать его в расход.
   Через полчаса мучительного допроса, во время которого унтер дважды порывался сунуть себе два пальца в рот и наблевать прямо на протокол, удалось выяснить, что возможным свидетелем является местный дурачок, имеющий обыкновение шляться по деревне в любое время суток.
   На поиски дурачка отправили оперативную группу, пьяного в стельку унтер-офицера выволокли на улицу и оставили в сугробе - приходить в себя.
   "Что за день?" - вздохнул Доброхот Доброхотович. Он заказал себе кофе, выпил и с наслаждением закурил сигариллу.
   Зазвонил мобильный.
   - Да. А, это вы, Сырченко, что случилось? Не понял, что вы делали? Копали? Что копали? Землю копали? Вы идиот, Сырченко? Ах вы вдвоем с Гаврилой копали, так вы оба идиоты! Ах сейчас зима... Надо же, я и не знал. Разумеется не нашли ни одного жука-короеда!
   Ротвейлер злобно потушил сигариллу в пепельнице.
   - Сырченко, прекратите заниматься ерундой и отправляйтесь по зоомагазинам, ясно?! На мебельную фабрику поезжайте, к плотникам, столярам, в зоопарк - куда угодно! Хоть на кладбище! Как угодно, откуда угодно, но чтобы вы мне представили короедов или других древоедов! Не отыщете - отправитесь оба на рудники в похоронную команду! Все!
   "Идиоты!"
   Доброхот Доброхотович вытер покрытый испариной лоб и снова закурил.
  
  
   Очень скоро перед обер-лейтенантом предстал улыбающийся Жердяй с Игошей на руках.
   - Как вас зовут? - спросил Ротвейлер.
   - Куда зовут? - переспросил Жердяй.
   - Я спрашиваю, зовут вас как?
   - А куда зовут-то?
   Ротвейлер заскрипел зубами от злости.
   - В последний раз спрашиваю - как вас зовут?!
   - Да вообще-то нас никто никуда не зовет, мы все время сами приходим, такое дело - незваные гости мы, вот так.
   - Он погубит! Погубит нас! - закричал Игоша.
   Ротвейлер схватился руками за голову.
   - Послушайте, гражданин, возможно, вы являетесь свидетелем преступления, понимаете? Поэтому перестаньте прикидываться дурачком, успокойте своего ребенка и постарайтесь ответить на мои вопросы! Вы живете в деревне Погостье?
   - А, ну это как сказать. Да и это, разве оно жизнь, не жизнь, а морока. Бывает, пойдешь к бабе какой в окна заглянуть - уж и шуму, и треску, а все одно занавески не задернет, уж такой они народ непонятный.
   - Значит вы ходите по деревне, верно?
   - Ну а то как же, известно - ходим. Оно ведь, то к одной, то к другой, то к третей, то к четвертой, то...
   - Да, да, все ясно! И вчера по деревне ходили?
   - Дык, ходили, а как же не ходить, оно ведь сами-то не позовут, вот и ходим, то к одной, то к другой, то...
   - Ясно, ясно!!!
   - Он погубит! Погубит нас!
   - Да успокойте вы своего ребенка, в конце-концов!!!
   - ... то к пятой, то к шестой...
   - А мимо дома старосты Вия вчера ходили?
   - А так это, что там у старосты ходить. У старосты ходить неинтересно. Вот к Фимке Косоглазой ходили в окна посмотреть - вот там интересно было. Что ты. Даже интереснее, чем у Глашки-Портнихи. Да чего там Портниха, вот Ульянка Толстомясая - вот это да, вот там интересно так интересно!
   - Он погубит! Погубит нас!
   - Дежурный!!! - не выдержал Ротвейлер. - Гнать этого идиота в три шеи! А еще раз вы казенный бензин на это чучело изведете - вычту из жалования! Все ясно?!
   - Так точно, господин обер-лейтенант, однако, вы же сами приказали...
   - Вон!!! Немедленно обоих вон!!! - вскочил Ротвейлер. - И сами тоже - вон!!!
   Он в изнеможении повалился на стул и закрыл глаза.
   " За что?! За что мне такое наказание?!"
   Зазвонил мобильный.
   - Да... Так... Так... Сырченко, вы действительно идиот, или притворяетесь? Вы не притворяетесь, я так и думал. Нет!!! Нет!!! Мне не нужны опарыши! Мне не нужны дождевые черви!!! Мотыль мне тоже не нужен!!! И тесто с анисовым маслом мне тоже не нужно!!! Я не собираюсь на рыбалку!!! Мне нужны жуки-короеды! Понимаете, жуки, которые грызут дерево! Личинки, которые грызут дерево! Насекомые, которые грызут дерево!!! Кто-нибудь, кто грызет дерево, понимаете?! Кто-нибудь, кто грызет дерево, идиот!!! Все!!!
  
   Понадобилось нечто покрепче кофе.
   Ротвейлер, так же как Доберман, всегда носил во внутреннем кармане кителя фляжку с коньяком. Разница состояла в том, что фляжка Ротвейлера была ручной работы - настоящий шедевр мастеров-ювелиров Юго-Восточной провинции - серебро и слоновая кость. Да и коньяк отнюдь не дешевый.
   Доберман... Что такое Доберман? Выскочка. Жалкая дешевка. Друг детства... Цыба-тормозила...Говорить не умеет нормально. Еще во время учебы в Академии над ним смеялись из-за его своеобразной манеры жонглировать словами. Болван, тупой болван и идиот. Вечно сунется, когда не надо. Или влезет со своим идиотским мнением, которое никого не интересует, или вставит умное словечко, значения которого не знает. И злопамятен, очень злопамятен. Явные признаки ограниченного ума. Да он в жизни ни одной книги не прочитал, да что там не прочитал - он их в руки-то не брал. Зато как любит порассуждать о государственности, о власти, о долге, о правах и обязанностях, об ответственности. Идиот. Форменный идиот. И не надо его трогать, такие нужны, очень нужны. Кто-то должен рыть землю носом, искать, вынюхивать. Ведь кто-то же должен. То-то что Буланже к нему благоволит. Ах, полковник, и чего бы вам не работать шеф-поваром где-нибудь в придорожной забегаловке - на большее вы не способны. Странно, однако, Судьба распоряжается. Непонятно...
   В коридоре послышался звон разбитого стекла, топот, крики "Стой!"
   "Что там опять?"
   Ротвейлер покинул кабинет, намереваясь выяснить, что еще произошло в этом сумасшедшем доме.
   Изо всех помещений здания комендатуры словно тараканы из щелей выбегали оперативники, на ходу застегиваясь, ругаясь, спрашивая друг у друга: "Что происходит?"
   На улице почти одновременно завелись три уазика, захлопали металлические дверцы, кто-то истошно вопил: " Стреляй! Да стреляй - уходит!"
   - Дежурный! - позвал Ротвейлер. - Послушайте, что за шум?
   - Задержанный сбежал, господин обер-лейтенант.
   - Какой задержанный? Дезертир?
   - Никак нет, господин обер-лейтенант, этого взяли вместе с тем длинным, которого вы изволили допрашивать.
   - Что?! - побагровел Ротвейлер. - Так вы еще одного идиота сюда приволокли?! Немедленно прекратить преследование! Немедленно! Не хватало чтобы имперская гвардия за деревенскими дураками гонялась по сугробам! Заняться больше нечем?!
   Взбешенный Доброхот Доброхотович вернулся в кабинет и залпом выпил оставшийся во фляжке коньяк.
   "Идиоты! Идиоты!"
   Вновь обретя душевное равновесие, он приказал доставить на допрос дезертира.
   - Да вы присаживайтесь, не стойте стоймя, - неожиданно мягко сказал Ротвейлер бледному зашуганному детине с явными следами побоев на опухшей физиономии. - Устал я сегодня, такое, знаете, сумасшедшее утро.
   Доброхот Доброхотович всегда старался найти к человеку особый индивидуальный подход. Не мытьем так катаньем, не плетью так пряником, но важную информацию он извлекал практически из любого.
   Дезертир нерешительно присел на краешек стула.
   - Значит, были задержаны в окрестностях деревни Душилово, так?
   - Так тошно, - ответил дезертир, у которого не оказалось нескольких передних зубов.
   - У вас там родные живут?
   - Никак нет.
   - Может быть, девушка?
   - Нет.
   - В таком случае, с какой целью вы там оказались?
   - Да жаплутал немношко.
   - Заблудились, да? Так. И куда же вы направлялись?
   Дезертир вдруг закрыл лицо руками и заплакал.
   - В штоловую...
   - Да вы успокойтесь, голубчик, успокойтесь, что вы в самом деле как маленький. В какую столовую?
   - Гошподин обер-лейтенант, - шмыгая носом заговорил дезертир, - я ведь не совсем, я ведь прошто поешть хотел нормально и все. Я же вернулся бы, обязательно вернулся...
   - Конечно вернулись бы, голубчик, конечно, я вам верю. Верю. И куда вы хотели вернуться?
   - К господину писарю, продолжать выполнение задания. Я ведь, господин обер-лейтенант, я ведь понимаю - приказ. Прошто двое суток без горячего, господин обер-лейтенант...
   Снова слезы.
   - Ну да, да, понимаю, все понимаю, голубчик. Значит, к господину писарю? Это к такому худому, из восьмого батальона?
   - Нет, к господину Ахазу, я не знаю откуда он. Приказ господина Добермана.
   - Что? - оживился Доброхот Доброхотович, почуяв, что нащупал нечто интересное. - Обер-лейтенанта Добермана из Особого Отдела Управления?
   - Так тошно.
   - Успокойтесь, успокойтесь, наконец. Рассказывайте. Дежурный!
   Дезертир, которым был, конечно, не кто иной как Зосима, покинувший несчастного Ахаза в один из самых тяжелых и ответственных моментов его жизни, резко вздрогнул и поднял руки в защитном жесте при одном упоминании о Дежурном.
   - Да что такое, - Ротвейлер подошел к Зосиме и дружески похлопал его по плечу, - экий дерганый.
   Вошел дежурный офицер.
   - Организуйте нам, пожалуйста, горячий обед. На двоих.
   Принесли суп, жаркое.
   - Вы, голубчик, поешьте, ешьте и рассказывайте - какой именно приказ вы получили от обер-лейтенанта Добермана.
   Зосима буквально накинулся на еду, обжигаясь, морщась от боли, заливая гимнастерку.
   - Вы, голубчик, не молчите, - ласково напомнил Ротвейлер, наливая себе тарелку грибного супа, - рассказывайте.
  
   В итоге, не так много ценного сообщил голодный дезертир, и Доброхот Доброхотович уже было пожалел о своей врожденной вежливости, как вдруг Зосима произнес:
   - Да ежели бы я на него вчера не налетел, то обязательно бы вернулся обратно к господину писарю.
   - О ком это вы?
   - О господине Добермане.
   - Подождите, вы хотите сказать, что вчера виделись с Доберманом?
   - Никак нет господин обер-лейтенант, я его издалека видел, из лесу почти.
   - Так.
   Ротвейлер подошел к Зосиме и положил ему руку на плечо, крепко положил, тяжело, показав, что шутки закончились.
   - А вот отсюда поподробнее, пожалуйста.
   Зосима, ежеминутно сбиваясь на матюки, рассказал, что он по лесам сызмальства ходил: по грибы с пацанами, на рыбалки разные всякие к лесным озерам, в походы там, еще чего, а такого леса как здесь не видал. Вроде уверенно идешь поначалу, и все хорошо, север - там, юг - там, да только однова к тому самому месту, откуда вышел - вернешься. И едва вошел в этот Восточный лес, так и начал плутать. Ну будто водит кто. И тени по кустам хоронятся, нет-нет, мелькнет что-то неясное. И смех еще - сверху, с макушек деревьев. Не вороны-сороки, точно не птицы, человечий смех-то, человечий, злой такой, страшный.
   - Вы, голубчик, по существу дела рассказывайте, оставьте лирику, - вмешался Ротвейлер.
   Продрожал ночь на болоте, вспоминая уютную чистую автобусную остановку да господина писаря, который бы что-нибудь, глядишь и придумал бы с обедом. Эх, что там горячее - и сухпаек бы сгодился, чего там, люди не гордые. Но к утру вроде как из лесу выбрался, глядь - деревенька незнакомая, радость-то - люди, не звери лесные, не мошка. Размечтался, слюни распустил. И в аккурат у последнего дома - Доберман. Курит стоит, резко так, нервно. Окурок шваркнул и внутрь вошел, а я деру - опять в лес.
   - В котором часу это было?
   - Не могу жнать, гошподит обер-лейтенант.
   - Примерно хотя бы, примерно.
   - Ну...
   - Солнце высоко поднялось?
   - Да не так чтоб очень высоко, в аккурат над макушками.
   - Так...
   Ротвейлер наскоро записал показания и попросил Зосиму расписаться.
   - Дежурный! Задержанного в камеру. И содержать без рукоприкладства. И вот еще что: соберите людей и отправьте обыскать двор дома старосты, особенно у входа в дом. Искать окурок сигареты. Все ясно?
   - Да как же его найти, господин обер-лейтенант? Ведь снегу навалило страсть.
   - Меня это не интересует! Чтобы сегодня до темноты управились!
   - Но, господин обер-лейтенант, это невозможно!
   - Еще раз повторяю - меня это не интересует! Меня интересует окурок сигареты! Снег просеять, растопить, убрать - что угодно! Выполняйте!
  
   Находясь в прекрасном расположении духа, Доброхот Доброхотович отобедал в буфете комендатуры. Вопреки распространенному среди работников Отдела мнению, будто Ротвейлер - сибарит, господин Ротвейлер и жил скромно, и питался непритязательно. Немного овощей, черный хлеб, апельсиновый или морковный сок, вареные яйца, рыба, морепродукты. Мяса - ни-ни, спиртное - по особым случаям, вот как сегодня. Умеренность. Гармония. Тяжело следовать давно избранным идеалам среди всеобщей невоздержанности, ненасытности.
   На досуге господин Ротвейлер любил читать книги по восточной философии и размышлять о путях развития, судьбах народа, о власти, наконец. Поиски мудрых решений, философия выбора, как жаль, что обсудить простые, с точки зрения образованного человека, вопросы не с кем. Да...
   Зазвонил мобильный.
   - Да. Сырченко? Да. Нашли... Так. Хорошо, ждите меня на Объекте. Без меня ничего не предпринимать, ясно? Все.
  
   По возвращении из столовой, Ротвейлер застал в кабинете дежурного офицера.
   - Ваше приказание выполнено, господин обер-лейтенант, - взял под козырек дежурный, протягивая прозрачный полиэтиленовый пакет, наполовину заполненный окурками и грязью.
   - Что это?
   - Результаты прочесывания снега в районе входа в дом погибшего старосты, господин обер-лейтенант.
   - Так, - выдавил из себя Ротвейлер. - Но почему так много?
   - Прошу прощения, господин обер-лейтенант, но вы не уточнили какой именно окурок, то есть какой марки...
   - Вы свободны, поручик, - сухо сказал Ротвейлер.
   Некоторые окурки в пакете выглядели абсолютно свежими. Видимо, поисковая команда, желая отомстить за необычный приказ, добавила кое-что от себя.
   " Идиоты!"
   Не так и сложно выяснить какой марки сигареты курит Доберман, а бумаги... А что бумаги? Бумага, как известно, стерпит.
  
   Вечером, усталый, Ротвейлер прибыл на Объект. Миновал два КПП, одарил сонных часовых презрительными взглядами, спустился вниз, подняв воротник черной шинели, чтобы защититься от пронизывающего холода.
   Сырченко встретил патрона стоя по стойке смирно.
   - Здравия желаю, господин обер-лейтенант!
   - Ну что у тебя?
   - Вот.
   Не без гордости продемонстрировал сияющий адъютант средней величины клетку, в которой копошилось какое-то животное.
   - Кто это? - спросил Ротвейлер.
   - Бобер! - торжественно доложил Сырченко.
   Господин Ротвейлер закатил глаза и полным невыразимой тоски голосом произнес:
   - Идиоты, кругом одни идиоты!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Приложение 2.
  
   Из последнего номера газеты "Уездные новости"
  
   "Чудеса науки рядом с нами".
  
  
   Общеизвестно, что мы до сих пор еще очень мало знаем об окружающем нас мире, о том, как устроен этот мир, и о законах, которые им управляют. Современная наука давно зашла в тупик, пытаясь хоть как-то объяснить факты и явления, не укладывающиеся в общепринятую концепцию видения мироустройства. Загадки и тайны буквально на каждом шагу ломают наше привычное представление об истории и строении Вселенной. Одной из таких загадок является "темная материя".
   В то время как ученые мужи, высунув языки, силятся найти так называемую "темную материю" в бесконечных, с их "компетентной" точки зрения, просторах космоса, эта самая пресловутая "темная материя" совершенно неожиданно обнаруживается не где-то там - далеко-далеко - а совсем рядом, в нашем уезде.
   На днях предприниматель Такой-то, широко известный в узких кругах благодаря многочисленным безвозмездным акциям благотворительности, бескорыстный меценат, поддерживающий, не требуя взамен абсолютно ничего материально, детские дома, школы и кружок хорового пения, а также спонсор местной женской футбольной команды, совершил, не побоимся этого слова фундаментальное открытие. В своем собственном скромном жилище он открыл некое загадочное явление, которое ни один из специально приглашенных экспертов не смог идентифицировать.
   Феномен имеет вид чернильно-черной массы, вязкой на вид, чем-то отдаленно напоминающей нефтяное пятно, однако, некоторые специфические свойства феномена коренным образом отличают его как от нефти, так и от прочих известных науке материалов и веществ. Именно в силу указанных специфических свойств данный феномен несовместим с любым живым организмом, то есть, попросту говоря, люди рядом с этим явлением находиться долго не могут. Было бы ошибкой считать, что данные свойства имеют какое-либо отношение к радиации или прочим видам энергетического излучения, но, однозначно смело можно заявить об одном - феномен обладает невероятной активностью и стремлением к росту. Буквально на глазах у нашего специального корреспондента произошло спорадическое разделение, сопровождаемое мощным выбросом, едва не приведшим к человеческим жертвам из числа присутствовавших при сем.
   Очевидно, что власти вновь продемонстрировали свою беспомощность и бесполезную малоэффективность, хотя защитить население от экспансии темной материи - это их прямая обязанность. Но, возникает вполне правомерный вопрос - куда идут деньги налогоплательщиков? Зачем тратить громадные средства на строительство различных сложных дорогостоящих установок, если вот здесь, рядом, готов полигон для многолетних научных исследований, открытий и написаний множества работ, могущих в будущем быть награжденными престижнейшими премиями, включая международные, что, несомненно, поднимет авторитет государства на невиданную доселе высоту?
   Надеемся, что в ответ на данную статью будут приняты незамедлительные меры по устранению нарушения общественного правопорядка и предотвращения подобных инцидентов в будущем.
  
   Шустропис Быстрописович Строчкин
  
  
  
   Обивая пороги. Эпизод четвертый.
  
   Как и любого обычного здравомыслящего человека, или, во всяком случае, считающего себя таковым, Ахаза немного пугал предстоящий визит в психдиспансер. Само название учреждения непонятным образом внушало страх и отвращение, поэтому, вопреки рекомендации Поллютиона Баламовича, Ахаз отправился в профсоюзный комитет.
   Трудности возникли буквально сразу. Упырь и Вурдалак, уже выписанные из деревни Погостье и не получившие соответствующее направление у старосты, еще не были зарегистрированы на рудниках в качестве постоянных работников, а значит, фактически не имели права вступать в профсоюз - ведь они не числились ни в одной организации.
   Суровая регистраторша на все доводы Ахаза отвечала отказом. Когда тот, буквально со слезами на глазах стал умолять ее помочь, она немного смягчилась.
   Прекрасно вас понимаю, молодой человек, вы проделали большую работу, но решать подобные затруднительные вопросы самостоятельно я не имею права. Подобными вопросами занимается председатель профсоюзного комитета лично, и лишь он может принять соответствующее решение.
  -- Где мне его искать?
   Выяснилось, что председатель, некий Иван Иванович Глыба, в настоящее время выдвигал свою кандидатуру на пост главы администрации муниципального округа Погостье. Староста господин Вий недавно умер, состоявшаяся после его кончины ревизия выявила огромное количество недостатков в управлении, в том числе злоупотребление служебным положением и взяточничество. На самом высоком уровне было принято решение о реорганизации управления деревней и переименовании ее в муниципальное образование. Выборы главы администрации должны были состояться завтра.
  -- Если хотите найти Ивана Ивановича, вам следует ехать в Погостье.
   Ахаз бессознательно дотронулся до кармана, в котором лежали сигареты.
   - Знаете, я поеду туда уже в третий раз за последнее время.
  
  
   Иван Иванович Глыба - председатель профкома - был личностью во многих отношениях примечательной. С самого раннего детства он отличался завидным здоровьем, имел высокий рост и крепко сбитую фигуру, обладая при этом живостью ума и редкой, недетской рассудительностью. В любых играх и затеях ровесники выбирали его своим командиром и слушались беспрекословно, а старшие обращались с ним как с взрослым. Иван Иванович не тяготился положением верховоды, но и оставался равнодушен к лести и к той, пусть небольшой пока, ответственности, что ложилась на его еще неокрепшие плечи. Ко всему прочему, Иван Иванович много и активно занимался спортом - тяжелой атлетикой, боксом, в котором весьма и весьма преуспел, завоевав несколько престижных наград. Ровесники буквально молились на Иван Иваныча, родители не могли налюбоваться на любимого сына, преподаватели прочили ему блестящее будущее.
   Так продолжалось до тех пор, пока Иван Иванович не достиг подросткового возраста. Он стал тих и задумчив, предпочитал держаться в стороне от веселых шумных кампаний, проводил время за чтением книг по истории и философии. Это обстоятельство, по всей видимости, и сыграло решающую роль в его дальнейшей судьбе, так как Иван Иванович увлекся некоторыми вольнодумными философами, то есть, попросту говоря, решил сделаться революционером.
   Следует заметить, что с самого раннего возраста Иван Иванович производил неизгладимое впечатление на женщин. Рядом с таким огромным сильным мужчиной любая представительница прекрасного пола становилась романтичной, глупенькой, одним словом - таяла. Поступление в Академию и военная форма лейтенанта лишь усилили впечатление, производимое Иваном Ивановичем. Вокруг него потихоньку стала собираться толпа поклонниц, из которых он решил создать партию доселе невиданную - партию феминисток-экстремисток-анархомонархисток.
   Начались неприятности в Академии. Руководству не нравилось, что в казармах днями и ночами торчали полуголые девицы, несущие какой-то бред о всеобщей феминизации и передаче власти слабому полу. Ивана Ивановича неоднократно вызывали на ковер, но всякий раз он являлся в окружении длинноногих, одетых в черную военную форму гвардейцев Его Величества, представительниц своей партии. Самые матерые генералы после недолгих споров махали рукой и говорили: " Делайте что хотите".
   Все закончилось исключением из Академии, но Иван Иванович не расстроился, напротив, по его мнению, такой удар судьбы должен был лишь укрепить внутрипартийные связи и сплотить организацию в единый боевой механизм.
   Вскоре Ивана Ивановича избрали председателем профсоюза белошвеек. Число анархомонархисток изрядно выросло. Начались марши и митинги, привлекавшие немало зрителей, стал выходить еженедельник "Кузина-белошвейка", содержание которого балансировало между околонаучным бредом и откровенной порнографией.
   Многие мужчины, увлекшись не столько внутренним содержанием нового движения, сколько его внешними данными, пожелали вступить в ряды организации. Они были немедленно феминизированы в строгом соответствии с программой партии, и отправлены на подрывную работу в солдатские казармы. Мало кто вернулся.
   Иван Иванович тем временем потихоньку продвигался по профсоюзной линии. Не стоит и говорить о том, какими методами он добивался повышений и выбивал средства из чиновников.
   К тому моменту, когда Ахаз был вынужден в очередной раз вернуться в Погостье, чтобы получить заветную подпись, движение анархомонархисток представляло собой широкую сеть мобильных домов терпимости, втягивающих в свои сети все новых и новых революционеров и революционерок.
  
   Погостье бурлило словно кастрюля с кипящей водой.
   Сам факт выборов главы администрации, а не назначения его сверху, был удивителен. Говорили о потеплении, о смягчении нравов, о будущем процветании и, разумеется, о мудрости Его Величества.
   Жители Погостья, разодетые, разукрашенные каждый согласно своим доходам и положению, собрались на площади перед Домом Культуры, где была возведена солидная трибуна.
   Настроения витали самые радужные.
   - Да здравствует наше Правительство!!! - то и дело выкрикивали из толпы.
   - Слава нашему Императору!!!
   Политический митинг больше походил на народное гуляние в Масленицу. Впечатление усиливали торговые палатки, в которых продавали горячие пирожки, семечки, вареную кукурузу и прочие вкусности, а также разных цветов надувные воздушные шары. Рядом с палатками выросли аттракционы для детишек - прыгалки, бегалки, крутилки-вертелки и прочая и прочая.
   Многоголосый шум перекрывало карканье микрофона.
   На трибуне, подобный статуе античного героя возвышался Иван Иванович Глыба и вещал:
   - Наш мир меняется! Оглянитесь вокруг и вы убедитесь в том, что это правда. Быть может кто-то считает, что эти изменения не касаются его лично. Ерунда! Эти изменения касаются всех и каждого! На сегодняшний день мы имеем ужасающую картину вырождения мужского населения. Где они - настоящие мужчины? Их нет!
   Наш мир становится все более и более женским миром. Сейчас наши женщины гораздо активнее, образованнее, инициативнее мужчин. Они занимают лидирующие позиции не только в семье, но и в тех сферах жизни, которые раньше принадлежали исключительно мужчинам. Очень скоро и наша армия, и даже флот, и, я не побоюсь этого высказывания, охрана Его Величества Императора будет целиком состоять из женщин!
   И мы должны пойти дальше, еще дальше. Необходимо не просто предоставить женщинам равные с мужчинами права, но расширить эти права! Необходимо дать женщинам привилегии и превосходства над мужчинами!
   - Хорош! - одобрительно кивала головой старая бабка Макеевна, лузгавшая семечки, стоя неподалеку от трибуны.
   Случившийся рядом старичок Никанорыч возразил:
   - Этому волю дай - так в деревне всех девок перепортит.
   - А хоть бы и так, - обозлилась бабка, - пущай породу улучшает, а то от вас толку как от козла молока.
   - Ну да, ну да... Что верно то верно...
   Народу нравилось. Женской части населения - смотреть на высокого, статного красавца Иван Иваныча, который помимо прочего еще и не беден, и говорит грамотно, да и без матюков. Мужики откровенно пялились на эскорт кандидата, состоящий из высоченных розовощеких развеселых девах в коротких юбках.
   - Передача управления в руки женщин есть шаг не столько мудрый, сколько продиктованный жизненной необходимостью! - продолжал свою зажигательную речь Иван Иванович. - Задумайтесь! Если вы не сделаете этого добровольно и с радостью - они все равно возьмут власть в свои руки. Потому что современный мир - это мир женщин! Об этом свидетельствует динамика прироста населения, об этом свидетельствуют глобальные изменения процессов торговли и производства...
   - Да уж точно, - съязвил Никанорыч, - одни бабы кругом. И откель их столько понародилось на нашу голову?
   - Зато войны не будет, - ответила Макеевна.
   - Смиритесь, мужчины! Вам не избежать всеобщей и поголовной феминизации, которая не есть катастрофа, но единственное спасение! Тех, кто добровольно подвергнет себя данной процедуре ожидает новая, полная интереснейших открытий жизнь. Народ Погостья, призываю вас голосовать за меня как за представителя прекрасного пола, за которым не только настоящее, но и будущее!
   - Хорош представитель, - сказал Никанорыч. - Это каким же боком он к бабам отношение имеет?
   - Зато порядок будет, - заявила бабка Макеевна. - Посадят бабу начальником - и будет порядок.
   - Какой такой порядок?
   - А обныкновенный, какой надо.
   - Знаем мы ваш порядок.
   - Да уж конечно - знаете. Еще вам покажем козлам где раки зимуют!
   - Что это вы нам покажете?
   - А все мы вам покажем.
   - Чего это мы еще не видали?
   - А вот не видали!
   На том и порешили.
  
   Маленький Ахаз протискивался через толпу.
   В окружении веселящихся, жующих, смеющихся, кричащих людей, он быстро почувствовал себя неуютно.
   Давка усиливалась. Разогретые высказываниями кандидата женщины орали: " Долой мужиков!" " Сколько можно!" По- прежнему звучало и "Слава нашему Императору!", но уже как-то менее уверенно. Имперские патрульные, рассредоточенные по площади, настороженно переглядывались друг с другом, ожидая команды перейти к решительным действиям.
   На трибуну вышел еще один кандидат - убежденный монархист Испокон Викентьевич Непримиримый - мужчина невысокого роста, субтильный, интеллигентный, к тому же в очках, что сразу вызвало смех.
   - Куда нам этого недоделанного! - кричали бабы.
   Испокон Викентьевич немного смутился, но сумел взять себя в руки.
   - Сограждане, жители великой Империи, - начал он предвыборную речь, невыносимо картавя и съедая отдельные буквы в словах, что вызвало гул негодования.
   - Долой!!! Долой!!! Вон с трибуны!!!
   - Говорить научись, мартышка четырехглазая!
   Испокон Викентьевич быстрым движением поправил сползающие с острого носа очки, не обращая внимания на оскорбительные выкрики.
   - Сограждане! Наш любимый Государь-Император и Верховное главнокомандование предоставили нам уникальный шанс организовать местное самоуправление. В связи с этим мною была разработана комплексная программа развития села Погостье, включающая в себя создание новых рабочих мест, увеличение пенсий за счет государственного бюджета и меры по решению жилищного вопроса, а также строительства нового коровника и ремонта дороги в райцентр. Программа предусматривает расширение сельмага и модернизацию оного в крупнейший торговый центр области.
   Далее Испокон Викентьевич все так же картавя и проглатывая слова обрисовал светлое будущее деревни, украшая свою речь заумными научными терминами, которые, естественно, никто из собравшихся не понимал.
   Народу кандидат не понравился.
   - Больно умный! - крикнул кто-то.
   - Интеллигент вшивый!
   - Долой! Давай бабу управлять!
   Толпа взорвалась оскорбительными высказываниями, но упрямый кандидат продолжал зачитывать предвыборную программу. И тут у кого-то сорвалось:
   - Императрицу давай! Императора не надо! - верно старушка какая-нибудь сдуру да сослепу крикнула.
   Испокон Викентьевич резко переменился в лице, остановился на полуслове, сорвал с себя очки и с такой силой ударил кулаком по трибуне, что послышался хруст. Впрочем, непонятно, то ли это хрустнула фанера, из которой была изготовлена трибуна, то ли кости маленького кулачка Испокона Викентьевича.
   - Молчаааать!!!!
   Здесь необходимо сказать несколько слов о личности и убеждениях нового кандидата, чтобы столь бурная реакция стала более или менее понятной.
   С раннего детства Испокон Викентьевич отличался редкостным упрямством и, если что забирал себе в голову, то разубедить его не могли ни родители, ни учителя. Раз избрав своим идеалом учение, или некую персону предметом поклонения, Испокон Викентьевич не отступал от своих убеждений даже под страхом смерти и пытки. И случилось так, что его идеалом, идеалом буквально обожествляемым, стал ныне царствующий Государь-Император.
   Испокон Викентьевич украшал комнаты своих жилищ, а позднее, когда взрослым солидным образованным дяденькой он стал делать карьеру - стены своих кабинетов - многочисленными изображениями монаршей персоны. Портреты Императора красовались не только в спальне, в изголовье кровати, что, кстати говоря послужило поводом для первого развода, но даже в туалете. Постороннего человека, впервые столкнувшегося с подобным обожанием смешили и раздражали фотокарточки в автомобиле, в холодильнике, несессере, футляре для очков и так далее. Испокон Викентьевич заботливо стирал с них пыль и грязь, вздыхал и проливал редкие слезы. Поговаривали, что спину и грудь Испокона Викентьевича украшали цветные портреты Императора, наколотые будто бы безымянным мастером с Больших Рудников Его Величества.
   Испокон Викентьевич постоянно слушал выступления Императора по радио, читал о Нем в газетах и журналах, а уж когда Его Величество решили проехать мимо округа Погостье на поезде... Что и говорить... Дольше всех, и ближе всех к рельсам стоял полный трепетания герой на железнодорожной насыпи, так что его далеко отбросило воздушной волной от проносящегося с немыслимой скоростью поезда. С того дня Испокон Викентьевич и не мог выговаривать некоторые буквы в словах.
   - Как вы посмели невежливо отзываться о нашем любимом Императоре!!! - взбесился кандидат, казавшийся до того совершенной никчемной тряпкой. - Не позволю!!! Искореню!!! Не помилую!!!
   Бабка Макеевна ехидно усмехнулась:
   - Ишь ты, от горшка два вершка, а туда же - в начальство.
   На что дед Никанорыч заметил:
   - Дело мужик говорит, послушала бы, дура старая.
   - Нам тут таких истеричных не хватало, так поди принесла нелегкая. Тоже мне староста - очкарик.
   - А я говорю - он дело говорит.
   - Да знаем мы ваши дела - водку жрать да под забором валяться. И ентот такой же, даром что интеллигент. Эвона как орет.
  
   В то время как Испокон Викентьевич, впавший совершенно в бешенство, уже не предлагал разные программы развития деревни, а лишь обещал извести недоброжелателей Его Величества всех до единого на корню, Ахаз уже почти добрался до Ивана Ивановича Глыбы, воркующего со своими секретаршами-охранницами.
   - Простите, - начал было Ахаз, но его тут же подхватила живая волна, понесла и ударила о трибуну.
   Это восходила вещать к народу новая кандидатура в старосты - Амальгама Лазаревна Крах, женщина монументальная во всех отношениях. На целую голову была она выше самого рослого из своих сопровождающих - дюжих бритоголовых парней из партии либерало-монархистов. Ее мощный подбородок выдавался вперед словно волнорез, о который разбивается апрельский ледоход, ее грудь походила на две скалы, ее взгляд валил с ног.
   Об этой женщине в народе ходили легенды. Нужно было видеть ее обеды. Как борец, набирающий перед соревнованиями вес, Амальгама Лазаревна поглощала рис и мясо котлами, колбасы, хлеб, сало - огромными корзинами, запивая исключительно темным пивом. Она и выступала на борцовском ковре по молодости, защищая честь Имперской гвардии. Была чемпионкой всего, что только возможно, капитаном сборной. Количество выигранных ею золотых медалей измерялось десятками килограммов. В народе ее любили.
   По достижении определенного возраста, Амальгама Лазаревна ушла из большого спорта и занялась политикой, создала мощную организацию, состоящую исключительно из мужчин. Женщин она не признавала как класс, даже более того - как биологический вид, несмотря на то, что сама была женщиной. Мужики от нее балдели, трепетали, находясь рядом, или просто глядя на ее фотографии. Жениться на ней никто не хотел, это верно, но любовников Амальгама Лазаревна имела многочисленных и самых высокопоставленных. Ходили слухи, будто бы сам Государь-Император питал к этой невероятной женщине слабость, но это всего лишь слухи, ибо, как хорошо известно всем - у Государя-Императора нет слабостей.
   Взойдя на трибуну, Амальгама Лазаревна легким незаметным движением смела своего предшественника, все еще разоряющегося о своей преданности Императору, брезгливо отодвинула в сторону микрофон и взговорила громоподобным голосом:
   - Народ! Мужики!
   Воцарилась мертвая тишина.
   - Доколе еще это бабье проклятое будет совать свой длинный нос куда не следует! Вместо того, чтобы рожать детей, да с ними же потом и нянчиться, они удумали работать идти. Деньги зарабатывать, учиться, по загрницам ездить! Это как называется!? Это называется произвол! Мало того, что они надумали рот свой накрашенный на митингах открывать, они еще и на машинах стали ездить. Ну где это видано - баба за рулем!? А если они завтра корабли захотят водить? Что тогда? Где тогда будет наш доблестный флот?
   Мужики заволновались, само-собой разумеется все они в прошлом были матросами, ну по крайней мере служили рядом с морем, ну уж чаек-то все видели, кроме самых пьяных.
   - Хороша! - заявил дед Никанорыч, не сводя глаз с трибуны.
   Бабка Макеевна лишь злобно плюнула.
   - Так не позволим! Не позволим! - продолжала Амальгама Лазаревна. - А ежели завтра война?! А?! Кто тогда пойдет нас защищать? Кто пойдет, я вас спрашиваю? Мужики пойдут! Какие ни есть, а пойдут. Хоть бы и самые плюгавые да невзрачные, а пойдут! Так-то вот!!! Знай наших!!! Мужики, голосуйте за меня, а уж я разберусь! Уж я порядок-то понаведу! Уж я-то знаю, что делаю! Вы уж мне-то поверьте!
   Толпа разволновалась не на шутку, где-то на краю началась драка. Оперативники кинулись разнимать дерущихся, но скоро прекратили разбираться кто прав кто виноват, а стали просто лупить дубинками всех подряд. Народ в долгу не остался. Началось всеобщее побоище.
   Ахаза швыряло из стороны в сторону, он полз под ногами озверевших людей, стремясь во что бы то ни стало добраться до председателя профсоюза и заполучить заветную подпись.
   - Подпись, подпись, - шептал Ахаз, крепче прижимая к груди папку с документами.
   Его пинали, толкали, несколько раз пребольно заехали локтем, или коленом, но до Ивана Ивановича Ахаз все-таки добрался.
   Первый кандидат в старосты долго разбираться не стал - сгреб Ахаза и сел в черную бронированную машину.
   - Потом дела, потом, - торопливо сказал Иван Иванович, - выбираться надо.
   Насилу уехали.
   А чем закончились выборы Ахаз так никогда и не узнал.
  
   Председатель профсоюзного комитета оказался человеком решительным и доброжелательным, что, помимо прочего, делало его еще более привлекательным в глазах противоположного пола. Он не только без лишних слов подписал бумаги, но и любезно предложил подбросить до психоневрологического диспансера, где у него, к удивлению Ахаза, оказалось очень много знакомых.
   - Передавайте поклон, - попросил Иван Иванович.
   Ахаз обещал.
   Дорогою Иван Иванович завел пространный разговор о превосходстве женщин над мужчинами и пользе всеобщего женоуправления. Находящиеся в просторном, насквозь пропахшем духами, салоне авто дамы из числа активисток-анархомонархисток, с важным видом кивали головами и вставляли реплики типа: " И это следует делать ежедневно и неукоснительно!", или: " А буде присутствовать неудобства - так мы их всенепременно повыкореним!"
   В заключение Иван Иванович спросил:
   - А вы как относитесь к всеобщей феминизации?
   - Я..., - выдавил из себя Ахаз, - я как-то над этим вопросом не задумывался, но...
   - А все-таки? - настаивал Иван Иванович.
   Сидящие в салоне дамы пристально смотрели на Ахаза.
   - Ну, в общем, я не против, - сдался Ахаз.
   - То есть вы не против немедленной и полной феминизации?
   - Ну как вам сказать...
   - Я имею в виду личную феминизацию.
   - Ну... я... не то чтобы я был против, но...
   - Приступайте! - скомандовал Иван Иванович.
   После недолгой борьбы Ахаза переодели в женскую одежду и в таком виде доставили к зданию психдиспансера.
   - Вам поручается ответственейшее задание, - напутствовал Иван Иванович маленького писаря, - вы должны провести подрывную работу среди сотрудников и пациентов данного учреждения. По исполнении задания доложитесь мне лично.
   Черный бронированный автомобиль укатил.
  
   Никогда еще Ахаз не оказывался в таком диком положении: накрашенный, в парике, в юбке и розовой кофточке лицом к лицу с равнодушным вахтером психоневрологического диспансера.
   - Вы к кому, дамочка? - спросил вахтер.
   Огромных усилий стоило не разрыдаться, взять себя в руки, однако, что-то изменилось за последнее время в сознании рядового писаря, появилась, не уверенность в себе, нет, до этого было еще очень далеко. Но появилось новое отношение к происходящему вокруг, как к спектаклю. И к себе самому как исполнителю роли, и вовсе не главной роли, а проходной, эпизодической. А раз так, то и следует играть...
   - Я, простите, к директору, мне нужна подпись.
   - Да вам, как я погляжу, не подпись нужна, а помощь.
   - Нет, мне к директору.
   - Приемный покой прямо и налево, - махнул рукой вахтер.
   Ахаз вошел в полутемный коридор и мгновенно ощутил себя затерянным в лабиринте и теперь уже затерянным навсегда, безвозвратно.
   Посреди коридора на полу сидел грустный худой человек в больничном халате.
   - Осторожно, - сказал он, - сети не порвите, я тут сети поставил недавно. Жду вот.
   - Что, простите, ждете? - поинтересовался Ахаз.
   - Когда Они попадутся.
   Ахаз испугался.
   - Кто "Они"?
   - Они!!! - устрашающе проговорил человек и посмотрел на Ахаза подозрительно.
   Ахаз испугался еще больше.
   - А вы не из Них?
   - Нет, что вы, разумеется нет.
   - Чем докажете, что вы не из Них?
   Прекрасно осознав, что имеет дело с буйным сумасшедшим, несчастный писарь хотел было бежать, но человек в больничном халате поднялся и преградил путь к отступлению.
   - Чем докажете? - повторил сумасшедший.
   - Ну, я... Потому что я Другой.
   - Другой, да?
   - Да, я Другой.
   - И раз вы Другой, значит вы не из Них, да?
   - Да, именно так.
   Ахаз прислонился к стене, словно ища опоры.
   - Они всегда так говорят! - сказал сумасшедший и вытянул руки по направлению к Ахазу. - Они всегда так говорят!
   Ахаз мгновенно покрылся холодным потом и буквально остолбенел от страха, не сводя глаз с узловатых длинных пальцев, приближающихся к его шее.
   Сумасшедший вдруг остановился, опустил руки и стал прислушиваться, потом прошептал:
   - Тсс, тихо, слышите? Клюет. Клюет!!!
   И с этим возгласом бросился бежать по темному коридору.
   Ахаз побежал в противоположном направлении, один поворот, два, и с ходу налетел на двух санитаров в белоснежных халатах.
   - Кто это у нас? - сказал один из санитаров, схватив писаря в охапку.
   - Я, мне к директору.
   - Ну конечно, конечно к директору, - засмеялся второй санитар, приготовив шприц. - Куда же еще, конечно к директору. Вот сейчас и пойдем все вместе к директору.
   Ахаз почувствовал укол в плечо, потом глаза стали слипаться, слипаться...
  
   Когда Ахаз очнулся, он, переодетый в больничную пижаму, сидел на стуле в маленьком светлом кабинете. Рядом стоял медбрат - рослый широкоплечий, в белом халате и маске. Напротив, за низеньким столом разбирал бумаги краснолицый мужчина с глазами побитой собаки.
   - Очнулись? - обратился он к Ахазу. - Вот и славненько. Разрешите представиться - Каюк Петрович Подозрительный, директор психдиспансера. А вас, смею просить, как звать-величать?
   Ахаз назвал свое имя.
   - Документики у вас имеются? Удостоверение личности, так сказать.
   Этот простой, произнесенный самым обыденным тоном вопрос подействовал на Ахаза как удар в челюсть. Удостоверение! Жестокие помощницы Ивана Ивановича Глыбы и не подумали переложить служебное удостоверение из внутреннего кармана сюртука. Да и куда они могли его переложить? На кофточки да юбки карманы не пришивают...
   Ужас! Ужас! Вот он - самый темный и беспросветный, самый безнадежный, самый нижний уровень Лабиринта! И Ахаз попался в ловушку. Попался и теперь обречен, теперь он будет падать все ниже и ниже во тьму и огонь...
   Ахаз коротко всхлипнул.
   Служба, все мечты и надежды рухнули! Архив, новая интересная должность... Исследовательская работа...
   - Значит, нет при себе удостоверения? - спросил Каюк Петрович тем же обыденным тоном. - Прекрасненько, а чем, так сказать, здесь занимались?
   - Видите ли, я устраиваю на Рудники двух задержанных.
   - Так-так, значит, устраиваете на Рудники задержанных, да? И что дальше, так сказать?
   - Собираю справки и подписи. Мне нужна ваша подпись на направлении.
   - Ах вот, значит, как. Значит, подпись моя нужна. Всего-навсего, так сказать. Ну-ну. И что же вы с этой подписью будете делать?
   - С подписью? Ничего. Пойду дальше, в следующую инстанцию.
   - Так-так, значит, в следующую инстанцию. И в какую именно, позвольте узнать?
   - В наркологический диспансер, а потом в отдел кадров.
   - Очень интересно, очень интересно. А с какой целью вы устраиваете на Рудники ваших "задержанных", позвольте полюбопытствовать?
   Медбрат хохотнул баском, но Каюк Петрович строгим жестом велел ему молчать.
   - Ну, у меня приказ, - сказал Ахаз, - я выполняю свой долг.
   - Очень хорошо, значит, выполняете свой долг, да?
   - Да...
   - И поэтому бегаете по коридорам в женской одежде, да?
   Ахаз промолчал. А что он мог сказать?
   Каюк Петрович сказал медбрату выйти.
   - Хочу рассказать вам одну историю. Во время учебы в Академии у меня был приятель, так сказать. И подавал он большие надежды, наши преподаватели в один голос уверяли, что его ждет блестящее будущее, докторская степень и так далее. И вот, после получения диплома, приятель мой внезапно исчез, как в воду канул. Ни, так сказать, ответа, ни привета. И вот, встречаю его лет семь спустя на юге, на море, я туда отдыхать ездил, так сказать. И он, представьте себе, предлагает мне вступить в некую организацию, такой, знаете, закрытый клуб, имеющий своей целью не более не менее - мировое господство. Так вот, приятель этот мой бывший прошел, так сказать, спецподготовку и теперь вербует новых членов для своей организации, по всему миру, заметьте, по всему миру. А теперь, - Каюк Петрович склонился над Ахазом, - я вас прямо спрошу. На кого работаете?
   Странно было услышать от директора психдиспансера почти что обвинение в шпионаже.
   - Я, как бы вам объяснить, - начал Ахаз, пытаясь выдумать что-нибудь правдоподобное.
   - Не торопитесь, не торопитесь, - ободрил Каюк Петрович. - Я, так сказать, немного в курсе происходящего, поэтому не спешите с ответом.
   - В каком смысле в курсе?
   Доктор Подозрительный сел за стол и резко развернул стоящий на бумагах ноутбук экраном в сторону Ахаза.
   - Скажите мне, вы никогда не задумывались, например о том, почему компьютер выбирает определенные рисунки, а?
   - А что в этом особенного?
   - Да, но почему именно эти рисунки, а? Почему именно эти? Теперь, почему именно эти Интернет-страницы? Почему? Я все понимаю, рейтинги, так сказать, коммерция и все такое, но все-таки это, знаете ли все как-то очень и очень, так сказать, неоднозначно. Далее, таких "почему" у меня сотни, понимаете? И знаете, что это значит, а?
   Ахаз решил, что доктор немного устал на работе в окружении сумасшедших пациентов и ему срочно нужно ехать на море - отдыхать недельки три-четыре.
   Каюк Петрович внимательно посмотрел Ахазу в глаза.
   - Это заговор! - страшным голосом объявил Каюк Петрович. - Заговор! И вы имеете к этому заговору самое непосредственное отношение!
   Ахаз побледнел.
   Лабиринт обрушился на маленького заблудившегося в темноте человечка.
   В лице доктора Подозрительного проступили черты хищного животного, но Ахаз уже ничего не мог видеть и чувствовать. Он падал в темноту.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Приложение 3.
   Манифест феминистического анархомонархизма
   Из номера газеты "Кузина-белошвейка"
  
  
   " Настоящий манифест провозглашает программу партии феминисток-анархомонархисток и является обязательным законом для всего прогрессивно настроенного женского населения.
   Все пункты данного манифеста призывают к неукоснительному соблюдению правил, каковые приведут нашу партию к победе и нашу страну к процветанию. Лица, оказывающие сопротивление пунктам данного манифеста, подлежат искоренению и низведению как таковые.
   Пункт 1. Мужчина представляет собой низшее существо, способное лишь жрать, разрушать и размножаться. А по сему все мужчины признаются неполноценными дебилами и должны во всем подчиняться женщинам, каковые являются высшими существами, несущими в этот мир красоту и прогресс.
   Исключение из пункта 1. Некоторые из мужчин при благоприятных обстоятельствам могут быть признаны не совсем низшими и не совсем дебилами. Еще более некоторые из мужчин при еще более благоприятных обстоятельствах могут быть признаны вполне милыми и приличными, особенно если эти мужчины красивы и богаты, а также хорошо воспитаны, образованы, умны, скромны, терпеливы, обладают веселым нравом, лишены всяческих недостатков и преисполнены любви к женщинам.
   Пункт 2. Футбол, бокс и пиво подлежат немедленному и окончательному запрету, а всем мужчинам вменяется в обязанность усиленно заниматься фигурным катанием и бальными танцами. Буде кто станет оказывать сопротивление, таковой подлежит скорейшей феминизации и отправке в солдатские казармы для ведения подрывной работы, а также в колонии строгого режима, каторгу и рудники.
   Исключение из пункта 2. Если у особи мужского пола красивая фигура и пресс в кубиках, и еще вьющиеся волосы, то уж пусть себе занимается разным спортом, но чтобы непременно был женат и повсюду брал с собой жену, чтобы не забывал кто главный.
   Пункт 3. Идеалом мужчины признается наш любимый Государь-Император и всем мужчинам вменяется в обязанность достичь полнейшей похожести с царствующей персоной. А если кто не захочет быть похожим на Государя, или на нашего любимого Ивана Ивановича, тот пусть не только помойное ведро из дому выносит, но и полы моет, и посуду, и в магазин ходит, и с детьми занимается, и вообще - все это должны делать мужчины, а задача женщины есть преумножение красоты и приведение мира в наилучший порядок путем неукоснительной феминизации оного.
   Исключение из пункта 3. Но если мужчина исправно зарабатывает хорошие деньги, ухаживает, оказывает знаки внимания, то есть дарит каждый день цветы и драгоценности и новые платья и косметику и пряности и новые сковородки, то уж пусть изредка и с друзьями встретится, но непременно в театре, а не в кабаке за кружкой пенного.
   Пункт 4. Всю промышленность надлежит немедленно перевести на производство элитной одежды и обуви, ибо носить нечего. Так пусть же новые сапоги и туфли стоят копейки, а выглядят гламурненько и приличненько. Теперь что касается шуб. Животных жалко, но хотя бы малую из них часть стоит истребить ради воротников. Для достижения этой цели мужчинам предписывается изобрести породы горностаев и шиншилл, которые бы сами с себя шкуру сбрасывали подобно змеям и при этом не погибали, а плодились бы и размножались.
   Дополнение к пункту 4. Ежели кто из мужчин женщине своей шубы еще не обеспечил, таковому следует исцарапать ногтями его мерзкую физиономию до крови, но так, чтобы шрамов не оставалось, а то может на шубу заработает еще и подругам показать урода оцарапанного будет стыдно.
   Пункт 5. Всем мужчинам надлежит прекратить передвигаться на машинах и ходить исключительно пешком. На машинах разрешить ездить одним женщинам и тогда аварий не будет, а мужчины хоть животы свои мерзкие порастрясут, жиры порастопят и станут все поголовно стройные и с прессом в кубики.
   Дополнение 1 к пункту 5. Ремонтировать машины, буде таковые сломаются надлежит мужчинам, ибо не женское это дело гайки ржавые на морозе крутить.
   Дополнение 2 к пункту 5. И понаставить везде специально обученных и хорошеньких и молоденьких парковщиков, ибо припарковывать машину тоже не женское дело. А парковки оформить в розовых тонах и приличненько, и чтобы широкие были.
   Пункт 6. Вменить всем мужчинам в обязанность учить наизусть стихи и читать оные повсюду для всеобщего умиротворения и окультуривания.
   Исключение из пункта 6. Ну а ежели кто из мужчин сам стихи пишет, то уж пусть пишет, но чтобы непременно любовную лирику, а не авангард какой-нибудь непонятный.
   Пункт 7. Повсеместно запретить математику и логику как науки вредные и непонятные. А также физику, философию, геометрию и прочие, но всем изучать литературу и французский язык и тогда будет порядок.
   Исключение из пункта 7. Но ежели кто из мужчин хорошо английский знает или прочие разные наречия, то пусть его знает, чтобы смог вовремя ярлыки на импортных платьях прочитать и тем самым поспособствовать привнесению в мир красоты и гармонии.
   Пункт 8. Компьютерные игры и компьютер вообще запретить повсеместно как вредный и непонятный, но всем мужчинам вменить в обязанность ежедневный просмотр телесериалов и восхищение оными, но не героинями, которые в этих сериалах играют. А кто станет возражать и требовать равноправия и свобод разных вольнодумных - того немедленно отправлять чистить картошку на всех соседей на месяц вперед и непременно тупым ножом.
   Неукоснительное соблюдение правил данного манифеста приведет не только нашу любимую державу к немедленному процветанию и прогрессу, но все прочие государства тоже, ибо там женщин тоже больше нормальных, чем мужиков.
   Женщины всего мира, объединяйтесь!
  
  
  
  
  
   Приложение 4.
  
   Манифест маскулинного либерало-монархизма.
  
   Пункт 1:" Кухня, церковь, дети - это все, что нужно женщине!"
   Пункт 2: И нечего тут!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Штурм крепости без применения осадных машин.
  
   Для решения сложных вопросов Анцыбал Зеленович Доберман часто применял особый метод - "алкогольный штурм".
   Выглядело это примерно так:
   Рюмка водки, сигарета.
   " Нелюдимов... Нелюдимов... Вербоклюжина хитрая, как тебя расколоть?"
   Рюмка водки, сигарета.
   " Деньги? Да на кой ляд ему деньги на Рудниках, там их тратить особо не на что. Нет, конечно, есть на что тратить и деньги они везде деньги, и на Рудниках тоже, но... Нет, деньги не то, не поведется он на деньги, не того выхлестня перепелка".
   Рюмка водки, сигарета.
   " Сигареты там, спиртное, чай? Мелко, мелко... Тут что-то серьезнее надо, серьезнее... Побег ему организовать что ли? Глупо, он мне на Рудниках нужен, а не на свободе. На свободе его, корня жеваного, ищи-свищи, нет... Не пойдет..."
   Рюмка водки, сигарета.
   " Заинтересовать, чем заинтересовать? Женщины... Давно ведь сидит, оголодал поди, небось как перец изжегоченый накинется. Возможно, возможно... Поставим галочку. А лет-то ему сколько? Может уже и неинтересно, или вообще позабыл. Ненадежно, ненадежно, да и опасно связываться. Как я ему на Рудниках девку предоставлю? С ними вообще сплошные неприятности. Не то, не то ".
   Рюмка водки, сигарета.
   " Запугать! Точно - запугать! На понт взять. Да, на понт взять. Взять на понт".
   Рюмка водки, сигарета.
   " Как?!!!"
   Рюмка водки, сигарета.
   " Так он и испугался прямо сразу. Не надо, мол, Ваша Добрость, не суфлируйте меня, пожалуйста в два весла!"
   Рюмка водки, сигарета.
   Сигарета.
   " Нет, этого мосла не запугаешь. Лучше пообещать ему что-нибудь. Ну там, режим там разный мягкий, еще чего. С родными там встретиться что ли..."
   Сигарета.
   " Родные - мысль хорошая... Ведь на родных-то и надавить можно, наверняка отребье непутевое - контрабандисты, или бандиты Кто еще? А что если их вместе трудоустроить? Ха-ха-ха... Семейный бизнес по добыче грязной серебряной руды - неплохо будет смотреться, очень неплохо и вполне в духе... эээ.... В духе, короче..."
   Рюмка.
   Рюмка водки и сигарета.
   Бутылку поставить на пол.
   " Да ведь нет у него никаких родственников! Сирота он! Круглый сирота! Да... Вообще, как-то плохо все это, ну плохо... Ну, в конце-концов, ну что он мне сделал? Ну зачем сразу там, ну, пугать там, все это... Сядем, поговорим, ну что мы, ну, не договоримся что ли? Ну что он, не мужик что ли? Поймет".
   Рюмка водки.
   Сигарета.
   " Служба же, служба. Я - обер, оперативник, он - фуфайка рудничная, ну надо же понимать, да? А чем он, кстати на Рудниках занимается? С тачкой, вроде не бегает, кайлом не машет, в забой, вроде, не ходит. В принципе, неплохо, хуже, конечно, чем, скажем, ну оберу там, ну или там, летехе, но так вообще..."
   Рюмка водки.
   " Служба... Да... Ссслужжба..."
   Решение где-то рядом, решение где-то рядом, решение где-то рядом.
   Рюмка водки.
   Сигарета.
   Ну близко оно, решение-то это, проклятое, совсем близко.
   Рюмка водки.
  
   И, как это ни странно, метод работал.
   Утром, проснувшись с больной головой, Доберман действовал быстро и решительно. Прежде всего он похмелился, затем сразу позвонил полковнику Буланже.
   - Ах, это вы, Анцыбал Зеленович, тре бьен, тре бьен, в смысле - очень рад вас услышать, - видимо у полковника было романтическое настроение. - Ну что же, ну заходите, разумеется. Да! И фляжечку захватите, было бы очень кстати.
   Ничто не сравнится с любовью Музы - ни любовь женщины, ни любовь богини, но тот, кто вкусил этой любви хоть один раз - обречен. А Муза является любому творцу, даже самому никчемному, самому незаметному и скромному и в такие моменты он чувствует, что живет. И продолжает жить дальше лишь ради таких моментов.
   Случилось так, что сегодня утром Муза посетила полковника Иоса Враженовича Буланже. Полковник был неважным поваром, как об этом было сказано выше, но сегодня... сегодня... Сегодня он не просто превзошел самого себя, он перешел все возможные и невозможные человеческие границы, он совершил фазовый переход на качественно новый уровень и разбил в дребезги константу, которая так долго владела умами всех прогрессивных поваров мира. Он изобрел новое блюдо - нитяной шницель с кровью а ля де Кочевряж - и тем самым опроверг наглое утверждение коллектива авторов книги "1000 возможных рецептов кушаний из мяса" - этого, можно сказать, пасквиля - что их, с позволения сказать, сборник - "наиболее полный". Вот вам! Вот же вам тысяча первое блюдо, не значащееся нигде, ни в одном сборнике рецептов!
   Это было подобно открытию новой планеты или острова.
   Иос Враженович, напевая какую-то чепуху, вальсировал по своему кабинету, держа в руках сковородку со своим ненаглядным творением. Ах, о чудо, о великий день! О счастливый день!
   Но, очень скоро полковником, как, наверное, и всяким творцом, стало овладевать желание поделиться с другими людьми, услышать заслуженные похвалы и принять подобающие случаю почести, ибо иначе нельзя, иначе просто не бывает. И здесь полковник допустил роковую ошибку. Вместо того, чтобы искать ценителей, экспертов, одним словом людей сведущих, он решил привлечь в качестве дегустатора первого попавшегося на глаза. И оказался этим первым попавшимся вестовой, доставивший в кабинет полковника утреннюю почту.
   - Присядьте-ка, молодой человек, - ласково сказал Иос Враженович, - присядьте, повяжите салфеточку, вот так, тре бьен, тре бьен. А теперь извольте откушать. Да вы не стесняйтесь, не стесняйтесь. Вилочку в эту руку, ножичек в эту, вот так, тре бьен, тре бьен.
   Вестовой пожал плечами, да и съел шницель а ля де Кочевряж ни мало не беспокоясь об уникальности, новаторстве, съел как самый обыкновенный кусок мяса.
   - Ну? - спросил Иос Враженович.
   - Ничего так, есть можно, - ответил вестовой.
   Как же раним творец, как тонка нить, которая связывает творца и Музу. Одно неосторожное слово, взгляд, и эта эфемерная связь обрывается. Вдохновение уступает место депрессии, надежда - отчаянию, радость - желанию разрушать.
   - Ступайте, рядовой, - тихо сказал полковник Буланже.
   Застывший жир, немного укропа и петрушки, несколько мелких косточек и лимонная корка - вот все, что осталось от небывалого блюда. Ни признания, ни доброй памяти.
   Иос Враженович отнес на кухню сковородку, сел за стол и замер, устремив равнодушный взгляд в потолок.
   В таком состоянии и застал своего начальника Доберман.
   - Господин полковник, что с вами?
   - А?
   - Простите, господин полковник, но мне совершенно необходимо... простите... Вы нездоровы, господин полковник?
   - Что?
   - Мне показалось, господин полковник... Простите, что помешал, но я по чрезвычайно важному вопросу. Дело касается установления точной дислокации банды Миколы Дуплянского.
   - Фляжку принесли?
   - Да, господин полковник.
   Единым духом Иос Враженович опрокинул в себя содержимое фляги целиком и занюхал рукавом кителя.
   - Ну что там у вас?
   Доберман кратко изложил свои соображения, полученные в результате применения метода алкогольного штурма.
   - Изрядно, Анцыбал Зеленович, изрядно. А вы, позвольте поинтересоваться, хотя бы приблизительно понимаете, что ваш, с позволения сказать, "проект" потребует от меня ни более ни менее как повысить вас немедленно в звании?
   - Но, господин полковник, я вовсе не требовал повышения в звании, мне нужны лишь некоторые временные полномочия. Временные, господин полковник.
   - Временные! Хорошо сказано - временные! А вы, Анцыбал Зеленович, может быть, знаете, что временное есть наиболее постоянное? А? Слышали такую народную мудрость? Слышали?! И что прикажете делать?! Написать приказ о представлении вам звания капитана?!
   Агрессия, явственно проступавшая в голосе полковника Буланже, слегка охладила служебный пыл Добермана, но он не привык так быстро сдаваться.
   - Господин полковник, позвольте высказать мнение.
   - Ну. Высказывайте это ваше "мнение"!
   - На сегодняшний будничный день это единственная возможность выйти на след банды Миколы Дуплянского.
   " Да что это с Кондитером? Вроде бы добрый был с утра".
   Полковник резко и сильно ударил кулаком по столу.
   - Да гори оно все синим пламенем! Если в мире могут происходить такие вещи!!! Где справедливость, я вас спрашиваю, где?! Если вот так можно плюнуть в лицо художнику, то будь что будет и пропади оно все трижды пропадом!
   Буланже, пошатнувшись, поднялся из-за стола.
   - Анцыбал Зеленович!
   - Да, господин полковник.
   - Поздравляю вас с присвоением очередного воинского звания капита... нет! Ну что вы в самом деле! Обер-капитана!!! Обер!!!
   Иос Враженович подошел к Доберману, пожал руку и трижды поцеловал.
   - Ступайте служить, мой обер-капитан! - воскликнул полковник. - Носите звание с гордостью и достоинством!
   Ошарашенный Доберман, щелкнув каблуками покинул кабинет.
   А Иос Враженович сел на пол, закрыл лицо руками и заплакал.
  
   Новое звание, связанные с этим возможности и перспективы дальнейшего роста слегка вскружили Доберману голову, однако, ненадолго. Буланже не удосужился выдать новоиспеченному обер-капитану документы, или издать соответствующий приказ по Управлению. Требуемые особые полномочия также не были предоставлены. Гениальные планы Добермана рухнули в один момент.
   Но, тем и отличался метод алкогольного штурма, что с его помощью создается несколько параллельных планов.
   Доберман запустил в разработку план номер два и немедленно позвонил своему старому приятелю по Академии Кошмару Кошмаровичу Кошмарному, ныне занимавшему ответственную должность в комитете по делам трудоустроенных на Рудники. Так иногда смеется Судьба - вчерашний шут сегодня решает вопросы жизни и смерти многих.
   - Але, Кошмарыч, это я, Доберман.
   - А, этто тты, ппривет, - Кошмар Кошмарович помимо непритягательной внешности еще и сильно заикался, да и не был слишком умен. Именно за эти достоинства Доберман избрал однокурсника в приятели - их одногодки издевались и травили Кошмара Кошмаровича гораздо больше Добермана.
   - Есть хорошая бутылка коньяка и небольшое дельце, надо бы встретиться.
   - Ззаезжай.
   Старый приятель выглядел усталым, потертым, затасканным, как бывает иногда с мужчинами, которые неудачно женились. И плешь появилась изрядная, и стекла очков стали гораздо толще.
   Доберман оставил лирику - не до того было - и сразу перешел к делу, то есть разлил по рюмкам коньяк.
   - Такое дело, Кошмарыч, надо бы одного трудоустроенного перевести.
   - Которого?
   - Да есть тут у вас такой выхлопень кургузый - Нелюдимов. Мне его позарез нужно разговорить, понимаешь.
   - Нну а ппереводдить-тто зачем?
   - Так надо, ты уж мне поверь.
   Кошмар Кошмарович ценил Добермана за то, что тот никогда над ним не издевался. Вообще, это была своеобразная дружба, дружба двух изгоев, товарищей по несчастью.
   - Нну ладно, ккак скажешь.
   Выправили бумагу, допили коньяк и лишь на пороге кабинета, уходя, Доберман спросил:
   - Ну а как сам-то? Дела-то как?
   - Дда какие у меня ддела, ттак ввсе ккак-то, - скромно ответил Кошмар Кошмарович, только что подписавший приказ позволяющий одному человеку сделать с другим практически все что угодно.
  
   К обеду Доберман прибыл на Рудники.
   Нелюдим Нелюдимович Нелюдимов, сидя в своей кандейке попивал чифирок, покуривал папироску и наслаждался одиночеством. Нежданному гостю он обрадовался мало.
   - Какими судьбами?
   Доберман присел на продавленный стул, улыбнулся.
   - Да вот, решил понаведаться. Попроведать, как говориться.
   - Ну, а ты это, слышь, если надо чего - валяй сразу говори. А то я это, слышь, я человек занятой.
   - Занятой, я понимаю. Да ведь у меня к вам несколько вопросиков наболело. Так что давайте обсудим.
   - Ну и что за вопросики?
   - А вы не торопитесь, поспешишь - он, как говориться, костей не огребешь.
   Нелюдимов нахмурился. Все меньше и меньше нравился ему этот приставучий имперский офицер.
   - У нас имеется некоторая информация, что вы, как бы это сказать, связаны с одной личностью, представляющей большой интерес для верховного главнокомандования.
   - Ну и?
   - У меня предложение: вы по-хорошему, без принуждения, рассказываете мне все, что знаете о вышеуказанной персоне, а я, в свою очередь обещаю не применять к вам дисциплинарные меры воздействия и расстаемся мы добрыми друзьями. Идет?
   - И что за персона?
   - Микола Дуплянский.
   Нелюдимов не спеша докурил папиросу, замял гильзу в пустой консервной банке из-под сгущенного молока и солидно сказал:
   - Да чихал я на ваши дисциплинарные меры.
   - Вот как? - Доберман ожидал примерно такого ответа. - Значит, диалога у нас с вами не получится, да?
   - Я это, слышь, про Миколу ничего не знаю, понял - нет?
   - Послушайте, Нелюдимов, мне лично вы, так сказать, даже по-своему симпатичны, нет, правда-правда. Не хотелось бы на вас давить, честное слово не хотелось бы.
   Нелюдимов зевнул.
   - Давайте поговорим как серьезные люди, - предложил Доберман, - вы называете сумму, потом я вам выписываю на эту сумму чек и все в порядке. Соглашайтесь. Только сумму называйте в разумных пределах.
   - Слышь, лейтенант...
   - Я с сегодняшнего дня обер-капитан.
   - Да какая разница, ты это, слышь че говорю, ты шел бы отсюда, не знаю я ничего.
   Нелюдимов демонстративно улегся на топчан и отвернулся к стене.
   - Ну что же, - вздохнул Доберман, - как пожелаете. Часовой!
   В кандейку вошел охранник.
   - В порядке уплотнения спальных мест трудоустроенный Нелюдимов Нелюдим Нелюдимович переводится в общий барак, - зачитал Доберман бумагу, которую изготовил со своим приятелем Кошмарным. - В каком бараке у нас наибольшая плотность?
   - В девятом.
   - Вот и чудненько. Значит так, рядовой, берете трудоустроенного и живенько его в девятый барак.
   - Слушаюсь, господин обер-лейтенант.
   - Я обер-капитан.
   - Виноват, господин обер-лейтенант.
   " Надо с формой решать", - подумал Доберман.
   Нелюдимов, побледневший, уже сидел на топчане, а не лежал.
   - Эй, слышь, капитан...
   - Обер-капитан!
   - Ну да, да, обер, обер, я это, я слышь че говорю, меня в общий барак нельзя. Там же народу много!
   - Действуйте, рядовой, действуйте, вот бумага.
  
   Убедившись в надлежащем исполнении своего приказа, Доберман отправился в магазин военторга , где купил капитанский мундир, шинель и фуражку.
   " Буланже, однако, несмотря на то, что плохой повар, вовсе не так плох как начальник", - думал Доберман, поворачиваясь перед зеркалом.
   В новой, с иголочки, форме Доберман отправился в офицерский клуб, где с аппетитом отобедал и выкурил сигару. А поздно вечером, после отбоя, снова приехал на Рудники, в девятый барак.
   Нелюдимов только что закончил драить в уборной палубу и теперь бритвенным лезвием, остервенело, скреб отхожую яму.
   - Добрый вечер, - поздоровался Доберман, появившись в дверном проеме.
   - А, я это, слышь че говорю, это, капитан...
   - Обер-капитан!
   - Обер-капитан, конечно обер! Слышь че говорю, мне тут это, нельзя мне тут, - взмолился Нелюдимов.
   - Отчего же? - сладким голосом поинтнрнсовался Доберман.
   - Да тут это, слышь, уж больно тут народу много.
   - Ах вот как, много, значит, народу.
   - Не по себе мне тут.
   - А по-моему, вам здесь комфортно, и работа нашлась интересная.
   - Я это, слышь, твоя взяла, все скажу, только меня обратно, а?
   - Не знаю, не знаю, по-хорошему вы не захотели, а теперь плачетесь как мухлик хлюченный. И что теперь?
   - Все скажу, обер, все. Про Миколу все скажу.
   Нелюдимов упал перед Доберманом на колени.
   - Ладно, встаньте, встаньте Нелюдимов.
   - Да, да..
   - Отвечайте на мои вопросы, четко, ясно, ничего не скрывая.
   - Да, да...
   - Вы лично знакомы с Миколой Дуплянским?
   - Да.
   - Как давно?
   - Давно, я это, слышь, я уж и не помню как давно, почитай с самого детства.
   - У вас с ним общие дела, так?
   - Нет, общих дел нет. Он это, слышь че говорю, он ни с кем вообще дел не ведет. Он сам по себе сила. Одно слово - Настоятель.
   - Осиновые колья переправляли Миколе Дуплянскому?
   - Да нет, колья то не ему. Он же это, слышь, он же в лесу живет, что он там себе кольев не отыщет что ли. Колья для себя хранил. Слышь че говорю, деревня-то у нас большая, беспокойная, мало ли что. Для себя держал.
   - Каким образом поддерживали связь с Миколой Дуплянским?
   - Да каким образом? В гости ходил, в лес его ходил, покуда меня сюда староста не отправил, короста старая. Я бы этого старосту, слышь, я бы...
   Нелюдимов резко замолчал и посмотрел на Добермана, словно что-то хотел спросить, но не решался.
   - Знаете о том, что Микола Дуплянский ищет?
   На этот вопрос Нелюдимов отвечал неохотно.
   - Знаю, да только сказки все это.
   - Говорите, говорите. Какие сказки?
   - Да есть, говорит, такое Чудо, это, слышь, расчудесное, говорит. Я ему особо не верил никогда, а он знай свое - есть, говорит, и все.
   - Что за Чудо?
   - Да это, слышь, будто дерево такое вырастает и вот.
   - Что "вот"?
   - Да будто бы это, слышь че говорю, будто бы чудо это все меняет. Ну вот, говорит, вырастет дерево, говорит, и все, говорит, изменится.
   - Что изменится?
   - Да все, говорит, изменится.
   - Ясно, а как изменится?
   - А про это никто ничего не знает. Но это, слышь, изменится, говорит, точно все, а то, говорит, без дерева без этого ничего не меняется. Все, говорит, как было, так, говорит, и остается. А ему это, слышь че говорю, ему непременно хочется, чтобы все поменялось, а то, говорит, как-то все, говорит не так все.
   - А будет так как надо?
   - Не знаю.
   - И где это дерево?
   - Не знаю.
   - Не знаете?
   - Точно не знаю. Да его ведь это, слышь, его ведь и сам Микола все ищет, а найти не может. Одно слово - сказки. Чудо...
   - Ну понятно, понятно. Что вам еще известно?
   - О чуде-то об этом? Да ничего... Я же это, слышь, я в чудеса не верю.
   Доберман закурил, протянул и Нелюдимову сигарету.
   - В гости, стало быть ходили?
   - Ходил, часто ходил. Микола он это, слышь, он - настоящий.
   - Как это "настоящий"?
   - Ну как? Настоящий и все.
   - Понятно. А сколько у него человек в банде?
   - А вот не могу сказать так чтобы прямо уж точно. Я ведь это, слышь че говорю, пришел там, ну выпили, покалякали там. Сегодня один, завтра другой.
   - Имена можете назвать?
   - Ну троих помню. Водила там, Манила, да этот еще, как его, Зыбочник что ли. Они его все Диким кликали.
   - А как вы связывались с Миколой Дуплянским?
   - Да как связывался? Никак не связывался. Шел к лесу к его, да говорил: мол к Настоятелю пришел, один мол пришел, сам пришел. Ну и это, слышь, идешь дальше, лес тебя и выведет прямо к Миколе.
   - И все?
   - И все. А что еще?
   - Ну ладно, - Доберман бросил окурок в яму. - Больше ничего не можете сообщить?
   - Да вроде больше нечего.
   - Ну ладно. Идите к себе.
   - Куда? - с надеждоу в голосе спросил Нелюдимов.
   - Ну к себе в каптерку вашу.
   - Спасибо обер! - засуетился Нелюдимов. - Спасибо! Я ведь это, слышь, если надо чего, то я всегда.
   Он уже повернулся и хотел уйти.
   - Стойте! - окликнул его Доберман.
   - А?
   - Я надеюсь, теперь вы поняли, что со мной лучше дружить?
   - Конечно понял, обер, конечно. Я это, я слышь че говорю, если чего надо будет - так я всегда здесь. Там это, ну мало ли чего.
   - Это вам, - Доберман широким жестом протянул Нелюдимову пачку сигарет.
   - Спасибо, ну я это, слышь, ну я пошел, да?
   - Идите!
   Нелюдимов ушел.
   Доберман вышел из барака, закурил и глядя на звезды пробормотал:
   - Чудо расчудесное.
  
   Рано утром Доберман оделся потеплее, взял термос горячего чаю, долго решал, что надежнее - спички, или бензиновая зажигалка, остановился, в конце-концов, на антиветровых спичках. Пистолет оставил, от него, решил, толку не будет.
   Трудно сказать, какие причины побудили его отправиться на границу Восточного леса. Может быть склонность к мистике, может быть природный авантюризм, а может быть простое любопытство. Но, скорее всего, и то и другое, и третье плюс холодный расчет и логика. Хотел бы Микола Дуплянский моей смерти - убил бы тогда ночью.
   На служебной машине сквозь сильную метель Доберман пробился до того самого места, где их с Вавилой остановила лежащая поперек дороги сосна. Она и сейчас была здесь.
   - Хорошенькое дельце, - проворчал Доберман, - единственная дорога в райцентр, а никому и дела нет. Как же они так жить-то могут?
   Доберман заглушил мотор, вылез из машины, одел приготовленные снегоступы, закурил.
   - Чудо расчудесное, - сказал он.
   Глупо, все было невероятно глупо.
   И зачем я здесь? И что я ему скажу? И вообще... Имперскому кадровому офицеру разговаривать с бандитом, отребьем, революционером! Нет, не то, не то... Чудо расчудесное. Да не бывает чудес, не бывает! А если? А если вдруг? Ведь и Буланже, и наверху, да не просто наверху - на самом высшем уровне! Не дураки же сидят, не дурнее нас с вами, простых смертных, чего им-то за тенью гоняться? Ну, если даже не чудо, то что-то определенно есть, должно быть, определенно должно быть, иначе Булочник даже не пошевелился бы. И операция по ликвидации банды - это серьезно. Это люди, техника, связь, ресурсы, деньги - не станут они из-за слуха деньги транжирить, знаем мы их. За копейку удавятся как этот староста - пенек стоеросовый. Что-то определенно есть, иначе и быть не может.
   Доберман выбросил в снег окурок и громко сказал:
   - Я к Настоятелю!
   И ветер как будто бы поутих.
   - Ну сам пришел, сам! Один я пришел!
   Ничего особенного не произошло, только с ветки стоящей рядом высоченной вековой ели упал снег, ветка приподнялась, освободившись от груза, словно приглашая гостя пройти.
   - Вот, значит, как, - сказал Доберман и несмело пошел вперед.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Невозможно трезвый гуру.
  
   Дом стал походить на сельскую продуктовую лавку. Серые жалостные бабульки натащили варенья-соленья-коренья, выпечку-сдобу-пироги да блины-оладьи, сыры да колбасы домашние, разного тряпья, мисок-тарелок и прочая и прочая и прочая.
   Дедушка равнодушно принимал подношения, особенно щедрых ворчливо гнал со двора - это тех, что курей да гусей живых приносили, да поросят в мешке.
   Пришел деревенский батюшка, о чем-то они с Дедушкой поговорили и Дедушка выставил на стол пузатую бутылку церковного вина.
   - Не побрезгуй, говорит, Знат Кудесович, прими от всего сердца.
   Те же бабульки вымыли-выскоблили дом сверху донизу, Дедушкино грязное белье выстирали-погладили и теперь выглядел он не просто молодцевато, а даже щеголевато.
   Васька блаженствовал, как-то мгновенно раздался он вширь от сметаны и творога, лежал на подоконнике, подставляя всем желающим погладить раздутый полосатый живот.
   Приходили и с просьбами, в основном женщины, реже - молодые. Упрашивали помочь с мужьями, или парней приворожить. Дедушка, хоть и расцветал в их присутствии, но в помощи отказывал:
   - Извините, девоньки, не по нашей части. Это вам к бабке какой не то надобно сходить - авось и наколдует, а нам дело надо делать.
   Полная краснолицая тетка пожаловалась:
   - И что за девка такая, не пойму, день-деньской в зеркало смотрит на себя-красоту писаную, а волосья не расчесывает. И так уж она моему Ванечке голову заморочила - на себя не похож стал. Раньше бывало веселый ходил, все песни пел, а теперь молчит, да на енту заразу пялится, ну просто глаз не сводит. И добро бы они внуков мне понарожали - нет, не хочет она, фигуру сказала не хочу себе испортить.
   - Блондинка - брюнетка? - спросил Дедушка.
   - Черная, как смоль черная.
   - Ну а вообще как?
   - Да красивая, слова не скажу, только Ванечка-то мой сохнет и сохнет, будто кровь из него пьют. Он и учиться хотел и работать хотел, а сейчас ничего не хочет - лишь бы заразе своей угодить, а другого ничего не надо.
   - Что ты, Никитична, сына к невестке ревнуешь?
   - Да что ты, Знат Кудесович, кабы все оно так просто было бы - я бы к тебе не пришла. Неладно здесь, понимаешь, неладно. Ну вот чует мое сердце - неладно.
   - Так может пусть разведется да и дело с концом. Девок что ли мало?
   - Не хочет он разводиться, или не может. Ай, да он уж ничего вообще не хочет, совсем она ему голову заморочила. Оговорила она его, Знат Кудесович, помоги.
   - Ладно, зайдем к вам, сегодня что ли.
   В конце-концов, Дедушке надоело внимание, он спрятался в бане, а там, разомлев от березового веника и мятного чаю, стал вести пространные рассуждения:
   - И вот, значит, оно как все крутиться-вертиться: есть, сынок три силы, которые этим миром и управляют. Ну, не то, чтобы прямо управляют как, скажем, заведующий, а они в нем находятся. И даже не силы это, а целые союзы разных сил, но направления или стратегии они имеют три. Первые силы - это, братец ты мой, силы разрушения. А без них никак нельзя, что ты думаешь. Что однажды построено - то должно быть когда-нибудь разрушено, вот так и никак иначе. И тянут эти силы разрушения одеяло на себя, и непременно одеяло бы это порвали, если бы им не противостояли силы созидания.
   Фома зевнул.
   - Экий ты темный да нетерпеливый. Ты послушай. Силы разрушения не есть зло. Зло - это вообще понятие чисто человеческое и к силам неприменимо, силы - они сами по себе, сами себе. Так вот. Силы созидания, понятное дело, созидают, разрушения - разрушают, а между ними стоят силы сохранения, чтобы поддержать общее равновесие. На равновесии, сынок, мир держится, и тонкое это равновесие как волосок, хрупкое как весенний лед. Шаг влево, шаг вправо - и пошло-поехало, куча-мала.
   - Понятно.
   - Что, тебе, бестолочи, понятно? А теперь давай-ка мы возьмем, да задачку-то нашу и усложним.
   - И как усложним?
   - А представь-ка ты, сынок, что есть на белом свете такое, как бы это сказать, нечто, которое весь этот заведенный порядок, все это хрупкое равновесие в один миг изменяет.
   - Как изменяет?
   - Да шут его знает как изменяет, но изменяет.
   - А лучше становится, или хуже?
   - Ох и твердолобый ты, честное слово. Говорю же: не знаю, и никто не знает. А известно лишь, что вот меняется все, буквально все, понимаешь?
   - А зачем?
   - Вот вопрос. Вот это вопрос. Зачем? То-то и оно, что зачем. Оно ведь как можно рассудить? Плохо все - надо все менять, верно?
   - Ну да.
   - Ну да... И оно все станет лучше прежнего? Да? Так что ли?
   - Может быть.
   - Вот, ты хоть задумываешься, а Микола вот и не думает вовсе - надо, говорит все менять и помочь в этом может только Чудо. Ну, так, чтобы все действительно изменилось и стало по-другому, а не так, как оно всегда было раньше и ничего не менялось, и оставалось прежним - поможет только Чудо.
   Фома потряс головой.
   - Заморочился? Вот. Ты вот заморочился, а Микола и не хочет заморачиваться, а хочет, чтобы единым духом, да все сразу. Вот для этого ты ему и надобен, понимаешь?
   - Не совсем.
   - Не совсем... Не понимаешь - так и скажи, а то "не совсем". Есть, сынок, такая штука - семечко - и вырастает из этого семечка дерево - чудесное-расчудесное и меняется все вокруг чудесным образом, понимаешь?
   - А как меняется?
   Дедушка в сердцах хлопнул по тощей коленке ладонью.
   - Да не знает никто! Я об чем тебе толкую всю дорогу! Никто не знает как все меняется и что будет, но что поменяется все - это точно.
   - Ну, а может быть, и не надо ничего менять?
   - Вот. В корень зришь, а все дурачком прикидываешься. Ну, давай-ка порассуждаем. Допустим, сработало оно - стало все меняться, мир стал меняться. Но ведь Чудо там, или не Чудо, а три силы никто не отменял, равновесия никто не отменял. Что если равновесие нарушится и шут его ведает, что оно там произойдет, а? Так что, с одной стороны оно лучше оставить все как есть и ничего не менять вовсе, пущай себе проистекает своим чередом, авось не пропадем. Так? Так. Но, с другой же стороны - ну нельзя же так жить-то, ну, в конце-то концов, ну надо же хоть что-то изменить по-настоящему. А тут, понимаешь, как раз такая возможность. А?
   - Ну да...
   - Ну да... Вот тут-то она как раз и начинается...
   - Кто "она"?
   - Безнадега, сынок, безнадега.
   В дверь предбанника постучали так лихо, что она едва не соскочила с петель.
   - Это еще что за новости? - осерчал Дедушка. - Кто?
   - Слышь, дед, выдь побазарить, разговор есть, - ответил молодецкий уверенный голос. И опять в дверь застучали - уже ногами.
   - Э-э-э, стукуны! Полегче-полегче!
   - Слышь, давай, вылезай быстрее!
   Дедушка накинул тулуп, отворил щеколду, открыл дверь.
   Возле бани стояли двое серьезных парней в черных кожаных куртках.
   - Слышь, давай, дед, поехали, дело есть.
   " Ну вот, - подумал Фома, вспомнив одновременно фильмы, фотографии в газетах и репортажи криминальной хроники, - хоть что-то родное".
   Дедушка спокойно обул валенки.
   - Ты, сынок, посиди покуда, чайку попей, а мы покалякаем.
   И он вышел, прикрыв за собой дверь.
   Фома быстренько оделся и вооружился кочергой.
   " Где же вы, букашки - таракашки? Как бы вы сейчас пригодились".
   Что-то заскребло, застучало в маленькое окошко предбанника и секундой позже рой букашек закружился вокруг Фомы.
   " Вот молодцы! Прилетели!"
   Фома приложил ухо к двери - Дедушка говорил что-то тихим ровным голосом, парни отвечали поначалу резко, вызывающе, потом все спокойнее, тише. Наконец, дверь отворилась.
   - Сынок, - сказал Дедушка, - дай-ка ребятам водички попить - может, успокоятся.
   Фома не поверил своим глазам: несколько минут назад эти двое выглядели как хозяева мира - теперь они сидели прямо в снегу и рыдали, взахлеб, горько как малые ребятишки.
   - Дед, прости, прости, дед, не со зла, честно, не со зла.
   Долго отпаивал их Фома мятным чаем и, пока отпаивал, узнал от них всю их нехитрую жизнь, все секреты вылетели наружу вместе со слезами, все радости и горести. А Дедушка стоял рядом, улыбался, покуривая папироску и приговаривал:
   - Ну ничего, ничего, ребятушки, бывает. Это вам полезно, полезно.
   - Прости, дед! - голосили парни и никак не унимались - рыдали.
   - Мы отслужим!
   - Отслужим, только прости!
   - Да ну еще выдумали тоже, - отмахнулся Дедушка, - отслужите. А вы что делать-то умеете, кроме как пакостить?
   - А что скажешь, дед, что скажешь.
   - Что скажешь. А вы хоть что-нибудь в своей жизни путное-то сделали? Нет? Людям досаждать, от беседы их отрывать - это вы умеете.
   - Прости, дед!
   - Что скажешь... Ладно, двор что ли почистите, а то вишь, как снегом-то завалило. Не пройти - не проехать. И как вы только добрались-то до нас? Лопаты там вон, за домом. Идем, сынок, нам работать пора.
   Пока собирались Дедушка строгим голосом наказал коту:
   - Ты, Васька, пригляди за этими убогими, а то ведь сам знаешь - заставь дурака-то молиться - он и лоб расшибет.
   Васька громко мурлыкнул в ответ, словно соглашался.
   По дороге в деревню Фома попытался выспросить, что же такое мог Дедушка сказать незваным посетителям, что довел их до истерики, но старик отмалчивался, буркнул нехотя:
   - Да об чем тут говорить? И не об чем.
   Тогда Фома предпринял обходной маневр:
   - Вам бы, Знат Кудесович, психологом работать. К вам бы очереди посетителей выстраивались.
   - Это которые людишек исповедуют?
   - Ну да. И зарабатывают они неплохо, и работа интересная. Точно говорю, у вас бы получилось.
   - Да был я раз у такого вот психолога. Хорошая такая женщина, видная, книжек у нее пропасть. Покалякали мы с ней - она в слезы. Еле успокоил.
   И опять замолчал.
   - А что за девица, о которой женщина говорила? - попробовал Фома зайти с другой стороны.
   - Девица... Ох ты, едрит твою через кочерыжку! - всплеснул Дедушка руками. - Надо ж было нам Ваську-то с собой брать! Он бы нам пригодился. Энта порода ужас как кошек-то не любит. Им вишь все кажется, что кошки их начнут когтями расчесывать.
   - А кто она такая?
   - Да известно - Девка-Нерасческа, есть такие. Привяжется, бывает, и пиши пропало. Случалось и со свету сживали. Давай-ка ты, сынок, посылай свой Догляд за Васькой. Пусть он, лентяй, к Прасковьи Никитичны дому бежит, да пусть появится неожиданно, в самый неподходящий момент, а за дворниками нашими Трезорка поглядит.
   Фома нашептал букашкам просьбу, они полетели.
   - Ну и славно, - сказал Дедушка.
   На перекрестке посреди деревни остановились.
   - Зайти что ли? - спросил Дедушка, обращаясь скорее к самому себе. - Или подождать денек-другой?
   - Куда зайти?
   - Да к убогому к этому. Оно, конечно, жалко, человек все-таки, да уж больно там воняет, сил нет. А сейчас поди еще сильнее.
   - Это он пацанов прислал?
   - Какой ты, сынок, догадливый, и не скажешь, что балбес балбесом.
  
   У ворот кирпичного дома-крепости стоял сам хозяин - торговец недвижимостью - и разговаривал с водителем стоящего на дороге черного джипа.
   - Я понимаю, что вы послали самых лучших людей, однако, уже больше трех часов прошло, а от них ни слуху ни духу. И на звонки не отвечают.
   - Да не волнуйтесь вы так, Сидор Петрович, что они, не разберутся что ли.
   - Ну и где же они по-вашему?
   - Может в снегу завязли, дороги-то видите как завалило. Приедут.
   Машина зарычала и уехала.
   В этот момент Дедушка и Фома появились из-за поворота.
   - Здравствуй, мил человек, - поздоровался Дедушка.
   Сидор Петрович заморгал и залепетал невнятно:
   - А... вы, собственно... А вы почему один?
   - Да мне, вроде как, сопровождение-то и ни к чему. Я персона неважная, негордая, и без эскорта обойдусь.
   - Да, но... где же, в таком случае... Я имею в виду, что...
   - Что-то я тебя, милок, не пойму. Ты же меня видеть хотел, так - нет?
   - Хотел, - кивнул Сидор Петрович, глядя затравленным зайцем.
   - Ну так и вот он я.
   Дедушка закурил и подмигнул Фоме.
   - Чего мнешься? Раз хотел видеть - так и говори чего надо.
   Сидор Петрович, видимо, никак не мог подобрать подходящие слова.
   - Дела-то наши как? Лопнул, небось, жировик твой?
   - Лопнул, - убитым голосом сказал Сидор Петрович.
   - А я предупреждал. Ведь предупреждал?
   - Да, вы что-то такое говорили.
   - А ты и не слушал, да?
   - Послушайте, я не ожидал таких... масштабов... Это буквально весь дом... весь дом... Это серьезные вложения, большие деньги...
   - Вложения, говоришь? Вложения...
   Дедушка противно, по-стариковски, захихикал.
   - Вот они и вылезли, вложения твои. Что делать-то собираешься?
   Сидор Петрович пожал плечами.
   - Не знаю. Если вы не поможете, то... Не знаю.
   - Ишь ты. Вот и заговорил-то уже почти по-человечески. Только я тебе, мил человек, помочь никак не могу. Сказано - сам себе помоги, понял?
   - Как?
   - Вот, это другой разговор. А то все вложения, вложения. Денька через три твои вложения на всю округу вонять будут. Ты мне вот что скажи, вот ты в юности своей об том ли думал, чтобы людьми-то помыкать, да из пустого в порожнее переливать и с того прибыль иметь, а?
   - Послушайте, оставьте свои нотации. Это жизнь, жизнь, понимаете.
   - Эвона ты как. Жизнь, значит? Ну вот она - жизнь твоя, живи да радуйся. Пойдем, сынок.
   Дедушка развернулся и пошел прочь.
   - Да! - крикнул он издалека. - Мальчишек больше не присылай! Хватит и двоих!
  
   Прасковья Никитична с сыном и невесткой жила в небольшом двухэтажном бревенчатом домике, стоящем почти у края деревни. Домик был окружен изрядным садом: яблони, вишни, сливы, кусты смородины, малина, и таким же изрядным забором - доска к доске, ровные, гладко оструганные. Перед железными воротами лежала большая куча замерзшего коровьего навоза.
   - Хозяйство, - одобрительно сказал Дедушка и постучал в ворота кулаком. - Эй, Никитична! Отворяй!
   - Почему вы ему не поможете, Знат Кудесович? - спросил Фома.
   - Бизнесмену-то? А ты из каких соображений о нем беспокоишься? Он вроде всем доволен. Человек самостоятельный, решительный, погоди, он так просто не отстанет.
   - Опять кого-нибудь пришлет?
   - Пришлет, как пить дать пришлет. Никитична! Ну где ты там?!
   Ворота открыл невзрачный серый молодой парень с лицом сухим, словно обезвоженным.
   - Вам кого?
   Дедушка почесал затылок, кашлянул несколько раз.
   - Да нам, сынок, зазнобу твою повидать надобно.
   На сухом лице появилось испуганное выражение.
   - Зачем это?
   Дедушка сделал шаг вперед и быстро-быстро заговорил:
   - В глаза мне гляди!
   Да взгляд не отводи!
   Что скажу, запоминай!
   Да гляди не прерывай!
   Слово мое верное, слово мое тяжелое, крепче камня, быстрее ветра, ниже воды стоячей, выше облака ходячего, жарче огня красного, холоднее снега белого, слушай меня, усни! Усни! Усни!
   И ткнул пальцем в лоб.
   Парень как стоял - так и повалился назад, замерев как статуя.
   Фома даже рот открыл от удивления.
   - Ты-то чего застыл, - проворчал Дедушка, - а ну-ка, понесли его в дом, а то не ровен час простудится.
   В доме неподвижное тело оставили в прихожей, прислонив к стене вроде подпорки.
   - И смех и грех, - сказал Дедушка.
   Крадучись, поднялись по скрипучей лесенке наверх - на второй этаж, где посреди комнатки с низким потолком на большой двуспальной кровати сидела девица в кружевной сорочке.
   Интересное было у девицы личико: беленькое, но беленькое от пудры, носик точеный, прозрачный, чуть вздернутый вверх, брови - не брови, а две нарисованные стрелки, замысловато изогнутые, и глаза не глаза - тоже нарисованные. И недобрые глаза. А руки - бледные, тонкие, пальцы длинные, ломкие, и ногти кроваво-красные острые. А волосы черные как ночь и спутанные, да паутиной подернутые.
   Фоме стало страшно.
   " Да уж, ведьма самая настоящая, такой в лапы попадешь и поминай как звали. Но красивая ведь, очень даже красивая".
   - Почто пришел? - закаркала Девка-Нерасческа. - Я своего не отдам!
   Голос у нее был грубоватый, низкий, прокуренный.
   - Мое!!! Я своего не отдам!!!
   Дедушка молчал и улыбался.
   - Слышишь, что говорю!!! Мое!!! Мое!!!
   Нерасческа встала, ее лицо исказила злобная гримаса, уголки рта растянулись, обнажив темные клыки, пальцы рук хищно изогнулись.
   - Мое!!!
   Фома инстинктивно сжал кулаки и сглотнул набежавшую густую слюну. На его лбу проступил пот.
   Дедушка молчал.
   Напряжение росло, и в этот момент за окном послышалось шкрябанье. Открыв широкой матерой головой форточку с громким протяжным мяуканьем в комнату впрыгнул Васька. Очутившись на полу, рядом с тяжело дышащей ведьмой, рыжий кот изогнул спину коромыслом и зашипел прямо по-змеиному.
   Нерасческа, услышав за спиной шипение, резко обернулась, дернулась в сторону от кота, а потом, округлив от ужаса глаза с воем бросилась бежать, сбив по дороге с ног Фому. Скатилась вниз по лестнице, громыхнула дверью и была такова.
   Дедушка подошел к Ваське, ласково почесал его за ухом.
   - Молодец, разбойник, вовремя подоспел, вовремя, всегда бы так.
   Васька замурлыкал.
   - Ну ступай домой, ступай, хорошо поработал.
   Кот немного еще помурлыкал, покрутился по комнате, потерся о ножки кровати и сиганул в форточку.
   Фома поднялся, вытер мокрый лоб.
   - Что же вы молчали, Знат Кудесович?
   - А чего с ними валандаться, с заразами с этими? На них одна управа - коты, не любят они котов и все тут.
   - Понятно.
   - А ты, сынок, по всему видать, перепугался?
   - Да есть немного.
   - Да уж есть чего. На такой вот женишься - ну чистый ангел, право слово, краса ненаглядная. А потом энтот ангел коготочки свои в тебя запустит и давай кровушку качать.
   - А вы когда-нибудь были женаты, Знат Кудесович?
   - Я-то? - удивился Дедушка будто у него спросили невесть что. - Женат? Да мне вроде как не полагается женатым-то быть.
   - Как это не полагается?
   - Ну как, как? Характер у меня тяжелый.
   " Это верно", - подумал Фома.
   - И работа вредная. Ладно, хватит болтать, идем домой, - скомандовал Дедушка.
   Во дворе столкнулись с Никитичной.
   - Неужели сбегла, Знат Кудесович? - спросила та.
   - Сбегла, куда ей деваться-то. Ты, Никитична, вот что, ты обязательно котенка дома заведи какого ни то. Как это так - дом, да без кошки?
   - Ой, Знат Кудесович, да не люблю я их, кошек, обгадят все, исцарапают и только.
   - Глупостей-то не говори. Котенка чтобы взяла обязательно! У соседей пригляди, там вроде выводок есть сейчас - рыженькие почитай все, не иначе Васька постарался. Ясно? А сына в баню отведи как проснется, с ним все в порядке будет, не переживай. Маленько погрустит, да и найдет себе новую пассию.
   Никитична заблажила-запричитала: "Ой, сыночка-то мой родный", - побежала в дом.
   Дедушка закурил.
   - Ну вот она - работа-то наша, хошь не хошь - к бутылке-то и потянешься, а ты говоришь "жениться". Какой там жениться! Тут бы не спиться, а не жениться.
   - Знат Кудесович, а как же все-таки можно Жировик вывести?- спросил Фома.
   - Как вывести? Да просто. Живи как человек - он сам на нет и сойдет. Тут уж никто помочь не может. Жировики дело такое. Только не всякий понимает что делать, паникуют, орут, Жировик растет, лопается, из ошметков новые вырастают и так без конца - пока все не сожрет. И дом и добро и самого хозяина. Этот блаженный-то еще легко отделался. Вот когда Жировик у него на лбу вскочит - тогда узнает почем фунт лиха. А что ты все за него переживаешь?
   - Жалко мне его. Он же и правда не виноват, что бизнесом занимается. Что же ему - на заводе пахать что ли?
   - Бизнесом... Делом надо заниматься, а не бизнесом. Ты вот чем занимался?
   Фома немного помолчал прежде чем ответить.
   - Гайки крутил.
   - Ну что, оно ведь тоже - надо кому-то и гайки крутить.
   - Но ведь не всем же быть работягами?
   - Ты это брось, сынок! Работягами надо всем быть, только дела чтобы разные были. Один как ты гайки крутит, другой договора договаривает, да бумажки подписывает, это ведь все равно что гайки крутить. Главное дело делать, а не бизнесом заниматься, понимаешь?
   - Не совсем.
   - Ну и хорошо. Пойдем домой, чайку попьем.
  
   Дедушкин двор было не узнать - вычищен, выскоблен, дорожки аккуратные проложены к бане, к реке, к дровяному сарайчику, возле которого сложена была высокая поленница березовых дров. А в сторону деревни пролегало чуть не шоссе - широкая полоса, утоптанная и посыпанная песком.
   Дедушка улыбнулся вышедшим навстречу парням с лопатами.
   - От это дело. Да вашу бы энергию, да в нужном бы направлении - горы бы своротили. А вы все в бирюльки играете. Поезжайте домой, хватит с вас.
   Парни побросали лопаты, заторопились, полезли в машину.
   - Спасибо, дед, спасибо.
   - Мы еще приедем, дед, завтра приедем.
   - Да, мы тебе крышу перекроем, дед.
   - И дом утеплим.
   - И газ проведем.
   Джип рванулся вперед, оставив за собой облако выхлопных газов.
   - Вот и проку от них, - сказал Дедушка, - один дым едкий.
   Хозяин Хозяинович сиял, ему явно пришлись по душе перемены в хозяйстве.
   - Садитесь чаевничать, готово все.
   Напившись чаю с вареньем Дедушка задремал.
   Хозяин Хозяинович стал мыть посуду. Фома решил расспросить его.
   - Хозяин Хозяинович, тут вот Дедушка что-то мне говорил о каком-то дереве, о семечке, вы об этом ничего не знаете?
   - Сказать по-правде, слыхивал. Только оно не нашего ума дело, мы по хозяйству обучены, на том и стоим. А энтими вопросами Микола заведует.
   - Так что же это такое?
   - Да будто бы есть такое семечко, из этого семечка вырастает будто бы дерево расчудесное.
   - И чем же оно расчудесное? Что оно делает, просто растет и все?
   - Да будто изменяет оно все, или еще чего, нам про то не известно. Нам бы крышу бы подлатать, да может еще дымоход почистить, чтобы печка не дымила, а чудесов разных нам не надобно. Ни к чему они, чудеса-то эти.
   - Ты, сынок, особо себе голову-то не забивай, - послышался Дедушкин голос. - Чудеса, брат, такая штука непонятная, о них никто ничего толком не знает. Порассуждать любят, это верно, чешут языками, чешут и что толку - нет его, Чуда-то.
   - А я, выходит, чудо найти должен?
   - Ну что значит "должен"... Никому ты ничего не должен. Может и найдешь, конечно, а может и нет. Сам-то ты чего хочешь?
   Фома вышел на улицу, закурил. Он давно уже перешел на дедушкины крепкие папиросы - свои закончились.
   " Чего хочу... Чего хочу... Что за вопросы. Еще бы спросили в чем смысл жизни, или откуда человек произошел. С Марса! Чего хочу... Домой я хочу! Домой! Что я вообще здесь делаю?! Таскаюсь за сумасшедшим стариком, слушаю его бредни... Тут и время идет непонятно как... Сколько уже дней прошло? Меня же ищут. Родители с ума сходят, по моргам и больницам меня разыскивают. А я здесь..."
   Фома поднялся к себе на чердак. Теперь здесь была вполне уютная теплая комнатка, тахта, старое продавленное кресло, обшарпанная вешалка. Постарались богомольные старушонки, натащили, прибрали.
   " Что я им, подопытный кролик? Пусть помучается, а мы поглядим - найдет-не найдет. Еще бы на деньги поспорили. И не позвонить, не убежать... Где я вообще? Что это за место?"
   Фома уснул, а когда проснулся и спустился вниз, увидел всю кампанию в сборе: Дедушка читал газету, Жердяй с Игошей пили пиво, Хозяин Хозяинович деловито чистил воблу, аккуратно складывая ошметки в прозрачный полиэтиленовый пакет, мрачный Микола Дуплянский набивал табаком трубку с длинным чубуком.
   - Да ладно тебе, Кудесыч, - уговаривал старика Жердяй, - пиво-то это же не водка, его-то можно.
   - Я не пью, - отнекивался Дедушка, - не имею такого желания. И вообще, хватит с меня. Я, может, свою бочку уже выпил.
   - Да ладно, небось хочется.
   - Нет.
   - Да я же вижу, что хочется.
   - Нет, не хочется. Я вот лучше чайку попью.
   - Да ладно, пиво-то вкуснее.
   Фома подошел к столу.
   - А, привет, недотепа, - сказал Микола Дуплянский.
   - Я не недотепа! - взорвался вдруг Фома.
   - Он погубит, погубит нас! - словно эхо отозвался тонким голоском Игоша.
   - Замолчи!!! - крикнул Фома и топнул ногой.
   Дедушка удивленно посмотрел на него.
   - Да что с тобой, сынок?
   - Со мной все в порядке! Вы должны объяснить мне как вернуться домой! Я хочу домой, понимаете! Я не хочу больше здесь оставаться!
   - Да успокойся, сынок, вернешься ты домой, конечно вернешься.
   - Когда?!
   - Ну... Всему свое время. Вернешься.
   - Он погубит, погубит нас! - снова заголосил Игоша.
   - Да прекрати ты юродствовать! - цыкнул на него Дедушка. - Ты, сынок, присядь пока, успокойся.
   - Я спокоен!
   - Ну а кричать зачем? Присядь, чайку попей, криком делу не поможешь.
   - Послушайте, мне надоели ваши нравоучения! Почему вы меня не отпускаете?! Зачем я вам нужен?! Я не хочу искать деревья или сажать семечки! Я хочу домой!
   Дедушка развел руками.
   - Я понимаю, только не можем мы тебя вот прямо сейчас домой отправить.
   - Почему? Хотите, чтобы я вам Чудо нашел? Не буду я ничего искать! Немедленно отправляйте меня домой, слышите!!!
   - Ну иди, - спокойно сказал Микола Дуплянский, - чего ждешь? Иди.
   - Я не знаю куда идти, - уже спокойным голосом сказал Фома. - Вы должны мне помочь.
   - Ничего я тебе не должен. Я уже для тебя сделал все что мог. Или забыл?
   Фома покраснел, вспомнив события той ночи, когда его скрутили на кладбище.
   - Тогда не ори, сядь.
   Фома сел. Добродушный Хозяин Хозяинович налил ему кружку чаю и подвинул банку с черносмородным вареньем.
   - Мы не знаем как вернуть тебя домой.
   - Как "не знаете"?
   - Так. Не знаем.
   - И что же мне делать?
   - Не знаю.
   Фома с надеждой посмотрел на Дедушку, но тот пожал плечами.
   - Микола правду говорит, сынок, не знаем мы, как тебя домой доставить. Понимаешь, такие вот как ты, иногда сюда к нам попадали, это верно, только их быстро к рукам прибирали. Из них теперь кто ил цедит, кто кайлом стучит, а кто и вовсе на том свете. Это чудо, сынок, что ты до сих пор цел-невредим. Ты не волнуйся, все образуется, вернешься ты домой. Ты вот поди сейчас наверх, полежи, да подумай, вспомни как ты к нам попал, вспомни все до мельчайших подробностей, может какая деталь всплывет важная.
   - Он погубит, погубит нас! - опять выкрикнул Игоша.
   - Цыц! - рявкнул на него Дедушка.
   - А семечко? - спросил Фома.
   - Что семечко?
   - Выходит, чтобы домой вернуться я должен семечко найти, так?
   - Нет, сынок, это вряд ли. Чудеса, они ни к кому персонально отношения не имеют. Чудо - оно для всех.
   - Почему вы все так уверены, что именно я его найду?
   Дедушка вздохнул.
   - Ступай, сынок наверх, поспи, утром поговорим.
   Фома ушел к себе.
   - Да, - вздохнул Дедушка, - так вот она и начинается - безнадега.
   - Кудесыч, вам бы спрятаться где-нибудь надо, - сказал Микола Дуплянский. - Порядок про мальчишку пронюхал. На него охота начнется.
   - Куда же нам?
   - Не знаю, покумекай что-нибудь. А здесь уже не безопасно. И в деревню больше не ходи.
   - Да я бы и рад не ходить, но дело, понимаешь, возникло. Жердяй вот говорит, что в Душилове ребятишки пропадать стали. Это, вроде как, по моей части.
   - Осторожней, гляди, разъездам на глаза не попадайся.
   - Ладно.
   Микола Дуплянский поднялся.
   - А вдруг найдет? - спросил.
   - А по мне, Микола, лучше бы не находил. Лучше бы ему, действительно, домой поскорее. Кому оно нужно - Чудо твое?
   - Всем, Кудесыч, всем нужно.
   - Ну не знаю.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Обивая пороги. Эпизод пятый.
  
   Это было самое страшное время в жизни Ахаза.
   Каюк Петрович пытал его бесконечными допросами и смирительной рубашкой, старался выведать информацию о сообщниках-заговорщиках и, не добившись ничего, решился применить экспериментальные лекарственные средства. После двух уколов Ахаз окончательно потерял связь с реальным миром - он блуждал во тьме, среди живых мертвецов.
   Убедившись, что лекарства не помогли, Каюк Петрович перевел пациента-заключенного в общую палату и, в надежде, что может быть не все еще потеряно, велел выдать Ахазу бумагу и письменные принадлежности.
   - Пожалуйста, дорогой мой, изложите в письменной форме когда, с кем, и каким образом вы намеревались свергнуть правительство и установить диктаторский режим! Рекомендую вам ничего не утаивать, ибо лишь правда и глубокое раскаяние спасут вашу жизнь и вашу душу.
   Глубокой ночью, когда больные затихли, а санитары отправились в служебку - играть в карты, Ахаз отважился на немыслимый поступок: впервые в жизни он подделал документы. Для человека, проработавшего в письмоводительском департаменте половину жизни это было равнозначно надругательству над святыней. Документ, бумага, служебная записка, объяснительная, направление - этим богам, этим идолам Ахаз поклонялся, он трепетал перед ними больше чем перед любым живым начальником. Бумага - божество, подделка - святотатство.
   Но, испытанный ужас, бесконечное падение на дно Лабиринта - в Бездну Протянутых Рук, - уничтожили маленького писаря и породили нового человека, готового нарушить правила.
   Использовав свои профессиональные навыки - каллиграфический почерк, память - Ахаз без особого труда составил бумаги, позволяющие выйти на свободу. После смены дежурных, он предъявил подпись и печать равнодушному очкарику в грязном белом халате, получил свою папку, хранившуюся в сейфе директора, одежду, показал поддельный пропуск такой же равнодушной вахтерше, и сбежал из психдиспансера, не дожидаясь, утреннего обхода доктора Кошмарного.
   В ближайшем военторге, по липовой, написанной второпях накладной, Ахаз получил совершенно бесплатно новый сюртук, шинель, форменные брюки и сапоги, затем поехал в гостиницу и проспал почти целые сутки беспокойным сном, полным темных сновидений.
   Ахаз проснулся обновленным, пережитое испытание укрепило его решимость довести дело до конца - собрать все необходимые бумаги и перейти на работу в Исследовательский Отдел и Архив. Сама мысль о будущей работе в Архиве порождала уверенность в собственных силах, желание работать, бороться.
   В следующей инстанции - наркологическом диспансере - возникли непредвиденные затруднения. Оказалось, что в связи с государственной кампанией против пьянства каждый трудоустраиваемый должен сделать антиалкогольную прививку и пройти очередное освидетельствование, причем отметки о сделанных прививках в медкарточках ставились при помощи новейшей технологии штрихкодирования, а их подделать не смог бы даже самый талантливый писарь.
   Пришлось ехать на рудники - разыскивать братьев. А куда еще? Не нанимать же посторонних людей для такого деликатного дела.
   Упыря и Вурдалака Ахаз вновь увидел со швабрами в руках, братья сосредоточенно драили центральную палубу барака.
   - А, начальник, ну что скажешь?
   Вурдалак заметно постройнел, а по Упырю трудно было судить пошла ли ему на пользу жизнь на Рудниках, он и раньше был худой как щепка.
   - У меня к вам просьба, - сказал Ахаз.
   Услышав про уколы Упырь замотал головой.
   - Не, начальник, не катит, я на иглу садиться не собираюсь.
   Ахаз и так и эдак уговаривал - не помогло.
   - Чего ты нам втираешь, ты уже обещал нам свободу организовать. Ну и где она, твоя свобода? Нет, мы уж как-нибудь сами.
   И тут Ахаза осенило.
   - А что если я вам выпишу удостоверения, дающие доступ к холодильнику с кровью?
   - Чего-чего? - заинтересовался Вурдалак. - К какому еще холодильнику?
   - К тому самому, который в любой поликлинике стоит.
   - А ты сумеешь?
   - Конечно, только вам придется выглядеть соответствующим образом. Одежда, обувь. Согласны?
   Упырь и Вурдалак долго совещались, сглатывая набегающую слюну.
   - И сколько же банок мы сможем поиметь? - спросил наконец Вурдалак.
   - При чем тут банки? Я вам такие бумаги выпишу, которые дадут вам постоянный доступ к хранилищам, понимаете? Постоянный.
   - На понт берешь, начальник, так мы тебе и поверили.
   - У меня есть образцы соответствующих бланков, по их заполнении вы сможете выдавать себя за работников какого-нибудь несуществующего госпиталя, где срочно понадобилась кровь для переливания раненым. Если брать понемногу и переезжать из города в город - никогда не попадетесь. Главное не жадничать, чтобы не вызвать подозрений, а отчетность все равно никто никогда не проверяет.
   Вурдалак поскреб кадык желтым ногтем. Снова кочевая жизнь... Снова скитания по городам и весям... А с другой стороны, всяко лучше, чем здесь.
   - Интересное предложение, начальник, давай мы его обкумекаем малость, а ты пока подожди.
   Ахаз отошел в сторонку и стал заполнять анкеты медосмотра. Странные вопросы придумали составители. Например: " Ваше любимое блюдо? Если это шашлык, то какой именно шашлык вы предпочитаете - острый, или нет?" Или: " Как вы проводите свой досуг? Если вы увлекаетесь коллекционированием марок, то марки какой тематики вы собираете?" Сложно было связать коллекционирование марок и острый шашлык с работой в забое серебряного рудника. Но, имелись и вопросы вполне медицинского характера: рост, вес, объем груди, обхват головы и тому подобное. К этим вопросам примыкала группа не вполне медицинских, как то: степень волосатости груди, обычная длина волос на голове, степень отрицательной реакции организма на холодный ветер и так далее.
   Братья, между тем, продолжали надраивать палубу и тихонько переругивались. Вурдалак был склонен принять предложение Ахаза, ведь это давало возможность оставить, наконец, опасное и неблагодарное охотничье ремесло и заняться чем-то более респектабельным, пусть даже мошенничеством, но лишь бы не бегать по ночам от имперских патрулей.
   - Ну чего ты выкабениваешься? Подумаешь, прививку ему сделают, ой, да один укольчик маленький всего и делов. Зато кровянуху перестанешь хлебать при каждом удобном случае.
   - Да чего он нам лапшу на уши вешает! Какая еще прививка против пьянства? Я вот, знаешь, что слышал? Сделают тебе вот такую вот прививку по типу против гриппа, или еще чего, так ты потом память потеряешь и ходишь на работу и спать, а больше ничего. Даже про баб забудешь.
   - Что ты городишь, какую ты память собрался потерять? У тебя ее отродясь не было. Соглашайся, крести тебя, нечистую силу, когда еще у нас появится возможность охоту бросить. Или забыл как мы горе мыкали?
   - Да чего горе-то, тоже мне горе! Нормально жили, как все живут так и мы жили. Не хочу я.
   - А здесь тебе нравится?
   - Нет.
   - И что ты, раскудрит твою разэтак-то, намерен делать? Так и будешь сортиры намывать?
   Аргументы Упыря закончились.
   - Не знаю.
   - Тогда соглашаемся! - подытожил Вурдалак. - Эй, начальник, давай, малюй свои бумаженки - мы согласные.
   Ахаз мигом составил нужные бумаги.
   - Вот.
   - Слышь, начальник, а может нам тебя кинуть? - спросил Упырь. - Документики-то уже у нас.
   Для наглядности он повертел бумагами у Ахаза перед носом.
   - Прекрати, - одернул брата Вурдалак. - Не боись, начальник, мы играем честно.
   Кровососы действительно сдержали обещание, сделали прививки и доставили Ахазу листы со штрихкодом.
   - Ну что, начальник, давай прощаться.
   - Давайте. А куда вы теперь?
   Вурдалак хитро прищурился.
   - Да есть тут одна больничка, с нее и начнем.
   - Слышь, начальник, а ты сам-то куда? - спросил Упырь.
   - Да я вроде бы работу закончил, отнесу папку в Отдел кадров и свободен.
   - А, ну ясно, а то давай с нами. Мы не жадные - поделимся по-братски.
   - Нет, спасибо.
   - Ну ладно, пока.
   Упырь и Вурдалак пошли вдоль обшарпанной стены здания наркологического диспансера, потом завернули за угол. Больше Ахаз их никогда не видел.
  
   " Неужели это все?" - спрашивал себя Ахаз, подходя к зданию Отдела кадров. - "Последняя подпись и я свободен. Я вырвался из лабиринта".
   Поднявшись по лестнице на второй этаж, немного запыхавшись, Ахаз остановился.
   - Нет, - сказал он вслух, - не может быть, чтобы все закончилось так просто. Здесь что-то не так.
   Ахаз решил позвонить в Управление.
   - Але, обер-лейтенанта Добермана.
   - Господина обер-капитана Добермана нет на месте.
   - Капитана? Да когда же это он успел стать капитаном?
   - Недавно. Что вы конкретно хотели?
   - Нет, ничего, впрочем подождите, нет ли почты на имя писаря третьего разряда Ахаза?
   - Как?
   - Писарь третьего разряда Ахаз.
   - Минуточку, да есть служебное письмо.
   - Простите за беспокойство, но я нескоро смогу прибыть в Управление, вы не будете так любезны...
   - Да, конечно. Господин Ахаз, ваша просьба о переводе в Исследовательский Отдел и Государственный Имперский Архив удовлетворена. Вам надлежит в самом скорейшем времени прибыть к месту вашей новой службы.
   Ахаз подпрыгнул от радости.
   - Спасибо! Спасибо!
   Он не побежал, а полетел по длинному коридору. О счастливый миг! О невероятный головокружительный успех! Судьба вознаградила маленького писаря за страдания, перенесенные в Лабиринте, за терпение и мужество.
   Ахаз летел, летел и танцевал в воздухе, и врезался в стену, на которой висел большой портрет начальника Отдела кадров Поллютиона Баламовича Похоти. Нижний правый край портрета пересекала черная ленточка. Только сейчас Ахаз обратил внимание на то, что он не один, его окружали женщины в черных траурных платьях. Они утирали красные заплаканные глаза платочками, тихо переговаривались, всхлипывали. Женщин было много, очень много.
   Рядом с портретом висела украшенная золотыми дубовыми листьями табличка с надписью готическим шрифтом: " Поллютион Баламович Похоть покинул нас в расцвете лет".
   Ахаз обратился к пышногрудой секретарше с растекшейся под глазами тушью:
   - Простите, я по поводу трудоустройства задержанных, но, как я понимаю...
   - Да что вы понимаете! - взорвалась секретарша. - Что вы можете понимать! Такого человека не стало, такого мужчины.
   Она заплакала.
   - Я, простите, но я не хотел вас обидеть, просто у меня очень важное дело. Может быть вы скажете кто мне может помочь. Ведь кто-то же должен этим заниматься.
   - Да идите вы к заму, - всхлипнула секретарша.
   Ахаз подошел к двери кабинета Уголя Бегемотовича Нечистого, из-за которой доносились звуки торжественного марша и восклицания "Да!!! Ура!!!". Уголь Бегемотович праздновал победу.
   - Извините, - сказал Ахаз в уже знакомую металлическую трубу, - я по поводу трудоустройства двух задержанных
   - Да, - хрюкнула труба.
   - Видите ли, я собрал все необходимые документы, осталась лишь подпись начальника Отдела кадров, а он...
   - Да!!!! Да!!!! - музыка заиграла громче. - А я таких вопросов не решаю. Пока не решаю!!! Пока не решаю!!!
   - Да, но как же мне быть? Мне обязательно нужна подпись, я перевожусь на другое место службы.
   - Приходите потом, я вам подпишу. Да!!! Потом подпишу!!!
   - Но мне необходимо получить подпись как можно скорее. Понимаете, меня уже ждут в другом ведомстве.
   - Ничем не могу помочь. Пока не могу!!! Пока не могу!!! Приходите потом, потом!!!
   Послышался хлопок с каким из бутылки шампанского вылетает пробка и звон хрустальных бокалов.
   Ахаз вернулся к несчастной секретарше.
   - Извините, что снова вас беспокою, но я в безвыходном положении.
   - Вы? - на Ахаза с нескрываемой ненавистью глядели мокрые от слез глаза. - Что вы можете знать о том, что такое безвыходное положение?! Посмотрите на него - он в безвыходном положении!
   Женщины в черных платьях посмотрели на Ахаза как тигр смотрит на газель, которую хочет растерзать.
   - Я... Простите, я...
   - Это я в безвыходном положении! - секретарша поднялась из-за стола и Ахаз увидел, что она беременна, как и многие из женщин вокруг него.
   - Идите вы куда хотите, хоть к Директору!
   Секретарша величественно вытянула руку с указующим перстом, изгоняя надоедливого посетителя, как выгоняют с урока провинившегося ученика. Ахаз пошел по коридору, не осмеливаясь оторвать взгляд от пола. Ему казалось, что он солдат, которого прогоняют сквозь строй.
   Выйдя на улицу, он закурил.
   - Ну что же, к директору так к директору.
   Афанасий Икарович Двужильный - нынешний директор Больших Рудников Его Императорского Величества принадлежал к когорте молодых энергичных администраторов, выдвинувшихся на волне масштабных преобразований в Имперской канцелярии. Причем, он действительно заслуженно занимал свое место и прекрасно справлялся с возложенными на него задачами.
   Афанасий Икарович был прирожденным бойцом. С детства он занимался боевыми искусствами и следовал Пути Воина, и весьма преуспел, даже участвовал в профессиональных боях без правил, где ему сломали нос и выбили передние зубы. Учитель Афанасия Икаровича именно так и воспитывал своего ученика: " Никаких правил! Лучший стиль - это отсутствие стиля! Любой путь хорош, если он ведет к победе!" Афанасий Икарович хорошо усвоил эти уроки.
   Сразу после окончания Академии будущего самого эффективного директора Рудников распределили командовать ротой обеспечения в одном из дальних гарнизонов. Солдаты, проходившие службу в этом гарнизоне вспоминали о тех временах всю оставшуюся жизнь. Помимо ежедневной работы с грушей, Афанасий Икарович бегал по утрам кросс километров пять-десять. Очень скоро он обнаружил, что гораздо интереснее бегать не одному, а вместе с ротой солдат. В конце-концов, надо же воспитывать подчиненных физически. В роте начались регулярные подъемы по тревоге в пять утра и марш-броски с полной выкладкой. Потом и это перестало удовлетворять лейтенанта Двужильного. Солдаты одели противогазы и химзащитные костюмы. Кончилось это веселье тем, что трое солдат потеряли сознание во время марш-броска, двоих пришлось впоследствии демобилизовать. После недолгого разбирательства Афанасия Икаровича повысили в звании и перевели в отряд особого назначения.
   Чем занимался обер-лейтенант Двужильный в этот период мало известно, можно сказать неизвестно совсем, но, на то он и отряд особого назначения, чтобы о нем ничего не было известно.
   После тяжелой контузии обер-майор Двужильный подал в отставку и поступил в Университет на факультет государственного управления. Нужно сказать, что контузия имела необычные последствия - Афанасий Икарович приобрел невероятную память, как зрительную, так и слуховую. Его манера чтения стала напоминать работу сканера, он запоминал сложнейшие тексты целиком взглянув на них один-два раза. То же касалось и так называемой "памяти на лица", один раз увидев человека, Афанасий Икарович не забывал его никогда, мог очень точно воспроизвести манеру речи, движения. Негативной стороной приобретенной способности стали головные боли, довольно редкие впрочем, но продолжительные.
   Закончившего Университет с красным дипломом Афанасия Икаровича назначили руководить небольшим оборонным предприятием.
   До прихода нового директора это предприятие, прямо скажем, не процветало. Неплохо чувствовали себя на нем лишь немногие люди, занимавшиеся снабжением и распределением продукции по военным округам. На территории предприятия существовало множество фирм, не имеющих никакого отношения к оборонной промышленности, но, тем не менее, исправно получающих государственные дотации. Стоит ли говорить о том, что рабочие не получали заработной платы месяцами. Доходило до забастовок и откровенного саботажа, которые не изменили положения ни на йоту.
   В короткий срок Афанасий Икарович навел на предприятии порядок методами прямо скажем военными. Никаких фирм, дочерних предприятий, арендаторов, резкое сокращение администрации, но и резкое сокращение рабочих мест, полная модернизация производства, выход на новый технологический уровень. Особенно жестоко Афанасий Икарович расправился с воровством. Впоследствии, получив назначение на Рудники, ему пришлось встретиться со многими своими бывшими подчиненными.
   Зарекомендовав себя с самой лучшей стороны Афанасий Икарович не стал почивать на лаврах, а защитил диссертацию и написал несколько книг по методике управления предприятием. Книги имели успех, одну даже включили в программу изучения одного из экономических институтов.
   Совершенно естественным выглядело назначение столь эффективного руководителя на должность директора Больших Рудников Его Императорского Величества.
   Трудно представить себе более важное государственное предприятие, чьи дела находились бы в более плачевном состоянии. Уровень добычи серебра неуклонно снижался, уровень смертности среди трудоустроенных неуклонно возрастал. Здесь хорошо себя не чувствовал никто, ну, может быть и чувствовал, конечно, кто-нибудь, но об этом известно еще меньше, чем о деятельности отрядов особого назначения. Данное положение не устраивало никого, особенно верховное главнокомандование, крайне заинтересованное в повышении добычи серебра.
   Приступив к своим обязанностям, Афанасий Икарович решил ничего кардинально не менять, не фантазировать, не применять революционных методов, описанных в его же книгах. Зачем? Он действовал просто и жестко.
   Прежде всего на Рудниках был построен спецбарак - Барак номер десять - тюрьма внутри тюрьмы. О том, что происходило внутри Барака номер десять было известно еще меньше, чем о тех, кому неплохо жилось на Рудниках, главным образом потому, что из Барака номер десять никто не возвращался. Слухи доходили, и один ужаснее другого. Трудоустроенные произносили словосочетание "Барак номер десять" с благоговейным шепотом, а вскоре слово "десять" вышло из употребления. Вместо него старались говорить "червонец", или "девять плюс один", или молча показывали пальцы рук.
   Просто и гениально. Оставалось ввести некоторые поправки во внутренние правила, что и было сделано примерно в таком духе:
   За нарушение дисциплины каждого сотого - в Барак номер десять.
   За неподчинение начальству каждого десятого - в Барак номер десять.
   За невыполнение нормы по добыче серебра каждого пятого - в Барак номер десять.
   Естественно, что поначалу, пока новая система устанавливалась и до сознания каждого трудоустроенного доходило, что именно он и есть этот самый каждый сотый или десятый, количество трудоустроенных резко сократилось. Афанасия Икаровича пожурили сверху, что мол, может и не стоит так крутоватенько начинать. Но прошло совсем немного времени - уровень добычи стал расти и уже не падал никогда, после чего упреки и замечания прекратились.
   Афанасий Икарович помнил внушения своего учителя боевых искусств о пользе умеренности и не требовал от отдельно взятого человека слишком много. Зачем? На каждого отдельно взятого трудоустроенного существовала не такая уж и большая норма добычи, но на отряд несколько большая, чем сумма норм добычи всех трудоустроенных в отряде. Вроде бы противоречие, но работало. Работало. Тот же принцип и с бараками, то есть с еще большим подразделением, которое состояло из отрядов. И ничего, работало.
   Через довольно короткий промежуток времени на Рудниках уже никто и не помышлял о том, что здесь можно быть довольным. Как, впрочем, не помышляли и о том, что на Рудниках можно быть недовольным. И вообще уже ни о чем не помышляли, только о добыче серебра.
   Кроме описанных выше нововведений, Афанасий Икарович сделал еще один простой и гениальный ход - он уволил и трудоустроил всю старую охрану, всех без исключения, и поставил на их место новых охранников - из числа бывших трудоустроенных.
   Стоит ли говорить о том, что нарушать дисциплину, или не подчиняться начальству вдруг в один момент стало как-то не принято. Как раз напротив - стало принято подчиняться начальству, соблюдать распорядок дня, усердно работать.
   Рудники преобразились. Оставались, конечно, и здесь островки хаоса и беспорядка, до которых не дотянулась новая система управления, но лишь потому что Рудники были поистине огромны, необъятны. А в целом Афанасия Икаровича очень хвалили, ценили, награждали и поощряли, называя его самым эффективным управленцем.
  
   Ахаз нашел офис директора без особого труда и записался на прием. Сама процедура записи на прием была автоматизирована - от посетителя требовалось лишь заполнить небольшой бланк и положить его в ящик. Далее секретарша относила бланк в кабинет директора и посетителя приглашали внутрь.
   Ахаз, дождавшись вызова, зашел внутрь кабинета и увидел огромный письменный стол, за которым восседал крупный широкоплечий мужчина, чье лицо чем-то напоминало лица статуй древнеримских императоров. На столе перед директором лежало две стопки документов. Афанасий Икарович брал документ из одной стопки, просматривал его, подписывал, ставил печать и клал в другую стопку. Делал он это с поразительной скоростью, одним словом, работал как автомат.
   В кабинете было три двери: первая для посетителей, и именно через эту дверь и вошел Ахаз, вторая - для секретарши, которая приносила новые документы. За то время, что Ахаз провел в кабинете директора, она дважды заходила и пополняла стопку непросмотренных документов. Через третью дверь входила и выходила секретарша, забиравшая уже обработанные, то есть просмотренные документы. Таким образом, Афанасий Икарович умудрялся делать несколько дел одновременно, не испытывая при этом каких бы то ни было неудобств.
   - Я видел вас пять дней назад в четырнадцать часов десять минут на территории Рудников, неподалеку от здания Отдела кадров, - сказал директор Ахазу, произнося слова практически на одной ноте, не меняя интонации.
   - Да? Очень приятно...
   - Ваше имя попадалось мне дважды, в бумагах, приходивших из письмоводительского департамента.
   - О, ну что же...
   - В Барак номер десять, - сказал директор, обращаясь к одной из секретарш и передал ей чье-то личное дело.
   - Простите, - начал было Ахаз, но Афанасий Икарович перебил его:
   - Вы устраиваете на Рудники двух задержанных, проходящих по бумагам как "Черные братья".
   - Да, верно.
   - Вы собрали все необходимые документы, исключая резолюции начальника Отдела кадров, который не смог поставить свою резолюцию, ввиду того, что вчера умер от истощения сил.
   - Совершенно верно.
   - Давайте бумаги, - сказал Афанасий Икарович, ни на секунду при этом не отрываясь от чтения документации.
   Ахаз передал ему увесистую папку.
   Директор Больших Рудников Его Императорского Величества стал просматривать бумаги из папки одну за одной, водя указательным пальцем правой руки по диагонали.
   - Здесь в седьмой строке сверху допущена ошибка. Слово "распределение" пишется через "е".
   - О, простите, - стал оправдываться Ахаз, - я не знал.
   - Это не имеет принципиального значения.
   Ахаз чувствовал себя неуютно в холодном, полупустом кабинете. Директор не позаботился о том, чтобы посетители смогли где-нибудь присесть во время аудиенции, впрочем, в большинстве случаев этого и не требовалось - Афанасий Икарович разбирал дела с потрясающей скоростью. Не успевал очередной проситель и рта раскрыть, как уже получал резолюцию.
   - В Барак номер десять, - сказал Афанасий Икарович и передал папку секретарше.
   До Ахаза не сразу дошло, что вот так, внезапно, без предупреждения, закончился необычный период его жизни.
   Выйдя из офиса и закурив, что, по всей видимости, теперь станет дурной привычкой, Ахаз решил доложиться Доберману о выполнении задания и воспользовался телефоном на проходной.
   - Але, господин Доберман, это Ахаз.
   - А, это вы, - голос Добермана прозвучал неуверенно, в нем не было привычной нервозности и некоторой истеричной нотки. - Послушайте, Ахаз, вот что... Я, понимаете, давно хотел уже вам сказать... Я... У меня невыносимый характер, я бывал с вами резок, груб, вы простите меня...
   Ахаз был шокирован, он совершенно не ожидал услышать подобные слова от Анцыбала Зеленовича Добермана, едва удалось выдавить:
   - Ну... что же... ничего страшного...
   - Нет уж, я настаиваю на прощении! - взвизгнул вдруг Доберман, но в ту же секунду опомнился. - О, простите, простите меня. Я, у меня такой невыносимый характер. Но, вы, кажется, что-то хотели мне сообщить?
   - Да, господин Доберман, я хотел доложить, что ваше поручение выполнено и задержанные трудоустроены.
   - Ах вы об этом. Какое это теперь имеет значение... Впрочем, вы молодец, Ахаз, я давно хотел вам сказать, что восхищаюсь вашей работой.
   - Спасибо, господин обер-лейтенант, то есть, простите, господин обер-капитан.
   - Ах, да какая разница, обер-лейтенант, обер-капитан, какая разница... Куда вы теперь?
   - Я получил назначение в исследовательский отдел, буду работать в Архиве.
   - О, это прекрасно! Прекрасно! Желаю вам всяческих успехов!
   - Спасибо, господин обер-капитан.
   - Ну что вы, не стоит меня благодарить, я ведь поручил вам задание, которое вы, в сущности, могли бы и не выполнять. Это ведь не входило в перечень ваших прямых обязанностей, так что, спасибо, Ахаз.
   - Не за что, господин обер-капитан.
   - Анцыбал, называйте меня по имени - Анцыбал.
   - Да, хорошо.
   Ахаз и не рад был тому, что разговор с Доберманом обернулся таким образом. Вроде бы и сказано уже все, а как закончить? Но Доберман закончил разговор сам:
   - До свидания, Ахаз, удачи вам, - и отключил связь.
   Задаваться вопросом, что такое могло произойти с Доберманом, Ахаз не стал, он поспешил в парикмахерскую, где ему сделали новую стрижку, затем в обувной магазин - за новыми туфлями и, наконец, в Департамент Исследований и Имперский Государственный Архив.
   Как он мечтал работать здесь - в высоком здании, построенном из розового гранита, словно символизировавшего своим цветом надежду. О, бесконечные ряды стеллажей с интереснейшими документами, таящими в себе массу тайн и загадок. Это словно прикасаться к неизвестности, словно стать единственным обладателем самого страшного секрета. И эти потертые от времени ступени, ведущие наверх, к дубовым дверям с ярко-красными медными кольцами. Но...
   Вдруг что-то знакомое проглянуло сквозь гранитную толщу, что-то уже, несомненно, встречавшееся и связанное с болезненными воспоминаниями.
   Ахаз остановился на пороге здания Департамента, оглядываясь вокруг и пытаясь разобраться в собственных чувствах.
   Что-то знакомое... Знакомое...
   На мгновение в воздухе появилась карта: стены, тупики, переходы, лестницы и стрелочки, указывающие направление движения. Некоторые углы и тупики были отмечены красными восклицательными знаками.
   - Не может быть! - сказал Ахаз. - Неужели опять?
   Он толкнул двери и вошел внутрь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ускоренное вращение круглого стола.
  
   Обер-лейтенант Ротвейлер проснулся утром с четким ощущением того, что он упустил какую-то важную деталь, определяюще важную. Но что именно? Неясно, пока неясно.
   Ротвейлер жил один в уютной квартире в недавно построенном многоэтажном доме, обставлял квартиру сам, и сделал это не без изящества. Он питал слабость к антиквариату, к работам старых мастеров, к солидности, что вполне гармонировало с его комплекцией и неторопливостью. Приятно выпить кофе из чашки китайского тончайшего фарфора, сидя за ореховым резным столиком. Но, однако же... Ведь, действительно, что-то важное... Какая-то деталь...
   В свои далеко за тридцать Доброхот Доброхотович еще не женился и, честно говоря даже не думал жениться, хотя женщинам очень нравилась его воспитанность, его аристократические манеры, мягкость, сердечность. Многие всерьез верили, что это и есть настоящее лицо господина Ротвейлера, что он немного застенчив и "слова грубого не скажет". Многие были готовы на серьезные отношения, тем более что в материальном смысле Доброхот Доброхотович был, что называется в порядке. Но, но... Как-то все это заканчивалось ничем, а сам господин Ротвейлер больше думал о карьере, о продвижении по служебной лестнице, любыми, кстати говоря, средствами, нежели о создании семьи и продолжении рода. А пока довольствовался услугами приходящей домохозяйки, которой платил неисправно и не щедро.
   После кофе и сигариллы обер-лейтенант Ротвейлер вроде бы понял в чем дело.
   - Сырченко! Але, Сырченко! Вы проснулись или нет?
   - Так точно, господин обер-лейтенант, проснулся, - сонный хрипловатый голос.
   - Вот что, Сырченко, вы давайте это свое животное увозите откуда взяли, а задержанного посадите в бочку с землей. Да! Купите! Расходы оплатит Управление. Купите мешок плодородной земли, посадите в нее задержанного, полейте и организуйте отопление. Ясно? Чтобы в камере был ботанический сад! Тропики! Все!
   И еще один звонок.
   - Комендатура? Дежурного. Дежурный? Это обер-лейтенант Ротвейлер. Вчера вы задерживали двух нарушителей общественного порядка, еще один из них сбежал, помните? Удалось установить личность сбежавшего? Ну и что из того, что я сам приказал прекратить преследование? Значит, не знаете. Ну хорошо, а второй, этот идиот, как его... Жердяй? Хорошо, где его можно найти? Таскается по деревне, так. Прямо целый день так вот и таскается? Ну хорошо, я все понял. Нет, не надо, раз говорите, что это не составит труда, я его сам разыщу.
   Доброхот Доброхотович научился доверять своему чутью, своему внутреннему голосу. В случаях, когда он не прислушивался, относился легкомысленно к неким особенным подсказкам, словно исходящим изнутри, что-нибудь обязательно шло не так. Доходило до смешного. Утром, второпях, положил мобильник в карман брюк. Внутренний голос: " Положи в карман кителя, положи в карман кителя". И, естественно, в самый неподходящий момент, позвонил полковник Буланже. Он любит это делать - звонить в самый неподходящий момент. Пока, изогнувшись, вытаскивал телефон - потерял на секунду управление автомобилем, не успел затормозить и врезался. В результате опоздал и пропустил весьма перспективное назначение. Да, тогда дело отдали Доберману. А вот если бы послушался...
   И сейчас внутренний голос настойчиво твердил: "Ты что-то упустил, ты что-то упустил". И ведь никогда толком не объяснит в чем дело, нет, все загадками, загадками. Строит из себя невесть что. И не слушать опасно, да, просто опасно - вон оно как закручивается.
   Еще кофе, еще сигарилла.
   Чем-то манера обер-лейтенанта Ротвейлера искать ответ на трудные вопросы напоминала алкогольный штурм Анцыбала Зеленовича Добермана, с той разницей, что Ротвейлер находил верное решение, оставаясь в сознании.
   - Что же, - сказал вслух Доброхот Доброхотович, - нужно ехать в Погостье.
  
  
   Не так и тяжело оказалось идти по заснеженному лесу, главное - не сходить с едва заметной тропинки. Шаг влево, шаг вправо и проваливаешься в снег по пояс.
   Но тропинка проложена так, что сойти с нее сложно, а ветки деревьев словно подталкивают идущего. Правда поначалу, казалось, деревья не слишком были рады путнику - то шишка упадет на голову, то ветка хлестнет по лицу. Поневоле задумаешься, да и начнешь верить в разную чепуху, вроде души Леса и прочий бред.
   И еще одно. Наблюдают, за мной наблюдают с того самого момента, как я вошел в этот проклятый Восточный Лес. Точно. Вон - мелькает что-то, или кто-то, не поймешь. Но что наблюдают - это как раз два об кол головой не биться.
   Доберман остановился выпить горячего чаю из термоса.
   Ну зачем я здесь? Зачем? Это же бандиты, им же закон не писан. И пистолет не взял. Надо было взять, к чему это благородство. Ой, мамочка моя, долбанут по башке дубиной - вот все благородство. И главное, что я ему скажу, этому Настоятелю? Здрасте, мол, давайте побеседуем, авось договоримся. Глупо, глупо, все глупо.
   На вершине высоченной сосны зашуршало, вниз полетели охапки снега, угодили Доберману за шиворот и в кружку.
   - Ну вот, попил чайку.
   Он торопливо отряхнулся и крикнул вверх:
   - Эй, кто там?! Покажись!
   Лес молчал.
   - Хватит прятаться!
   По вершинам сосен пробежал ветер, вниз полетела крупная шишка, от которой Доберман едва успел увернуться.
   - Не рады, значит. А чего тогда вообще пустили? А?
   Он убрал термос и вновь пошел по тропинке, закуривая на ходу.
   Ну ладно, допустим, предложу обмен информацией. Я им - где их сотоварищ, они мне - все про чудо это самое. Дурь, дурь несусветная. Хотя нет, почему дурь? Может и не дурь вовсе. Буланже-то весь как на иголках, и глазки по сторонам бегают. Верный знак - прессуют его сверху, прессуют. Ну допустим, допустим, что есть оно, что дальше? Расскажут? За сведения о сотоварище? Может быть. Но этого мало, мало, я бы не стал рассказывать за такую малость. Сказал бы что, мол, сам пускай дурак выкручивается раз попался. Да и они уже небось знают, где его содержат. Так что мало, мало.
   Доберман выбросил окурок и немедленно получил веткой по носу.
   - Ладно, ладно, я все понял, - сказал он, поднял окурок и сунул в карман. - Все понял, я тут в гостях, так что...
   А если предложить помощь в организации побега, а? Нет, правда, ведь по идее должны согласиться, обязательно должны. Им самим на Объект не попасть, а я вполне смогу. Ну, скажу, что заберу дело себе, ведь я теперь и правда могу забрать дело себе как старший по званию. А там - сбежал задержанный, меры принимаются. И пес с ним, с бревном с этим, полковнику что нужно? Результат. Будет результат, будет.
   Лес темнел, чем дальше - тем тяжелее становилось идти. Тропинка стала вилять, пришлось часто перелезать через поваленные деревья, Доберман поободрался, испачкал новенькую форму.
   Клюнут, как пить дать, клюнут. Бандиты, братство там, товарищество, прочее разное - клюнут. А если нет? Если сейчас вот заведут поглубже и все? Даже дубиной по башке бить не надо, просто оставить одного в лесу. Ой, да зачем же я сюда пошел?!
   Добермана охватила паника. Он стал лихорадочно озираться по сторонам и прикидывать насколько далеко отошел от дороги.
   Шел он больше двух часов, так что теперь совершенно непонятно где оказался, ведь тропинка много раз поворачивала. Теперь и компас не поможет.
   - Эй! - крикнул Доберман. - Я знаю, что вы здесь! Долго мне еще идти?!
   Впереди, в зарослях зашуршало, хрустнула сухая ветка.
   Доберман пошел туда.
   Его немного трясло. Чтобы успокоиться он стал ругаться - и помогло, как это ни странно. Отлегло, дрожь в руках исчезла и Лес не казался больше враждебным.
   - Пропади оно все пропадом, - решил Доберман. - Вперед, и будь что будет.
  
  
   Разыскать деревенского дурачка в Погостье, действительно, не составило большого труда. Едва доехав до площади, Ротвейлер натолкнулся на долговязого детину со свертком на руках.
   - Слышь, да чего ты забоялся, - бормотал Жердяй, раскачивая запеленатого Игошу, - пойдем, поглядим. Она, небось, не заметит. Лишь бы занавески не задернула.
   Ротвейлер тактично покашлял, чтобы обратить на себя внимание.
   - Доброе утро.
   - А, здорово.
   - Он погубит, погубит нас! - закричал Игоша и Ротвейлера передернуло.
   - Послушайте, уймите вы своего ребенка, наконец. У меня к вам важный разговор.
   - А, так мы же где-то виделись!
   - Совершенно верно, виделись.
   - А где виделись-то? А?
   - В комендатуре.
   - А... Слышь, а пойдем с нами к Любке-Зазанайке в окна поглядим, а?
   Ротвейлер схватился за голову.
   - К какой еще Любке! Я говорю, у меня важный разговор. Потрудитесь меня выслушать и ответить на мои вопросы, иначе вас препроводят на гауптвахту на неделю.
   - Не, если боишься, то зря, чего бояться-то. У нее мужик в командировке, точно знаю.
   - Слушайте, какой муж, какая командировка! Отвечайте на мои вопросы!
   - Он погубит, погубит нас!
   - Молчать! - рявкнул не выдержав Ротвейлер. Игоша так громко заревел, что редкие прохожие стали посматривать в их сторону.
   - Да заткните вы его, в конце-концов!
   Жердяй достал из кармана грязную соску и ввинтил ребенку в рот.
   - Насколько я понял, вас вчера задержали не одного, так?
   - Так, - согласился Жердяй.
   - Вас было двое, так?
   - Так.
   - С кем вы были?
   - Дык с Игошей вот вдвоем и были. А мы завсегда вдвоем, сколько себя помню, все вдвоем. И зимой вдвоем, и летом вдвоем, и весной вдвоем...
   - А кроме вас двоих разве никого не было? Был кто-то третий?
   - ... и осенью вдвоем. И... Чего?
   - Я спрашиваю, третий с вами был кто-нибудь?
   - Э, да кто с нами согласится третьим быть. Мы завсегда вдвоем. И зимой вдвоем, и летом вдвоем...
   - Послушайте, не морочьте мне голову, оперативный разъезд задержал троих. Третий сбежал из здания комендатуры. Кто это был?
   - ...и весной вдвоем, и осенью вдвоем. А?
   - Кто был с вами, я спрашиваю?
   - А... Так Фома был, точно, вспомнил. Фома был. Я ему тогда говорю, пойдем, говорю, к Машке-Солдатке в окна поглядим, а он ни в какую.
   - Кто такой этот Фома.
   Жердяй молча посмотрел на Ротвейлера.
   - Я спрашиваю, кто такой Фома? Где его можно найти? Где он живет?
   - Это, - пробубнил Жердяй, - ну ее на фиг эту Любку, пойдем лучше к Машке-Солдатке, а? Давай, пойдем, там знаешь как у нее интересно.
   Ротвейлер почувствовал, что сейчас его хватит удар.
   - Хорошо, хорошо, обязательно пойдем. Обязательно. Я всю жизнь мечтал сходить к Машке-Солдатке. Только сначала расскажите мне, пожалуйста, где я могу найти Фому? Расскажете и мы сразу же отправляемся к Машке-Солдатке.
   Жердяй хитро прищурил глаза.
   - Эвона быстрый какой. Нет, нас не проведешь. Мы не из таковских. Давай сначала сходим, а потом расскажу.
   - Ну хорошо, давайте пойдем, а по дороге расскажете, идет?
   Жердяй задумчиво поковырял в носу, вытащил большую козявку, долго, внимательно смотрел на нее, затем съел.
   - Это, ну ладно, только ты не бойся, ладно?
   - А я и не боюсь.
   - Это, ну ладно, тогда пошли.
  
  
   Когда стало смеркаться, Доберман увидел впереди, в просвете между деревьями, огонек костра. Пахнуло дымком и еще чем-то.
   Варят, что-то варят на костре. Зачем я здесь? Зачем?
   Опять затряслись руки.
   Едва сдерживая волнение, Доберман вышел на маленькую, укрытую со всех сторон стеной из вековых сосен полянку. Посреди нее горел костерок, над которым на рогатине висел черный от сажы котелок. Над котелком поднимался пар.
   Микола Дуплянский сидел рядышком с костром и помешивал в котелке длинной деревянной ложкой.
   - Ну здравствуй, дядя, проходи, садись. Гостем будешь.
   - Я... я вот, собственно, - залепетал Доберман, - так сказать без чинов.
   - Да ты не бойся, знаю, что сам пришел. Присаживайся. Сейчас уха будет.
   Доберман сел на бревно, лежащее рядом с костром, дрожащими руками достал сигареты, зажигалку, попытался прикурить и уронил ее в снег.
   - Да ты от костра прикури, дядя, - сказал Микола Дуплянский, - когда костер горит, полагается прикуривать от костра.
   Доберман кивнул, вытащил из костра горящую головню и, наконец, прикурил.
   - Ну вот, - Микола Дуплянский снял котелок и поставил его на пень. - Давай, дядя, налетай, ушица славная нынче, из налимьих голов и ершей. Двойная.
   - Да, да, конечно, - Доберман поспешно бросил в костер сигарету и взял деревянную ложку из рук Миколы Дуплянского.
   Уху ели молча, по очереди зачерпывая из котелка.
   - Ну как? - спросил Микола Дуплянский.
   - Да, собственно, неплохо. Перчику не хватает, пожалуй.
   - Перчику? Ну, перчику у нас нет. А по мне так сойдет и без перчику.
   - Да, конечно.
   - Да ты, дядя, видать, совсем оробел. Не боись, раз пришел сам - тебя никто не тронет, слово даю. Закуривай, да будем разговоры разговаривать.
   Доберман вновь закурил. Микола Дуплянский свернул козью ножку, пустил клубы синего дыма.
   - Подельник-то твой как жив-здоров?
   - А? А, да, жив, в отпуск поехал, на родину.
   - Это хорошо. А то мне, понимаешь, не нравится, когда людишек на озеро продают. Не дело это - людишками торговать, не дело.
   Доберман посмотрел на стволы сосен за спиной Миколы Дуплянского и ужаснулся, ему показалось, что это те самые мужики с дубинами.
   - Не боись, говорю, дядя, - успокоил нервного гостя Микола Дуплянский. - Никто тебя не тронет. Излагай с чем пришел.
   - Я, собственно, у меня, как бы это приблизительно выразиться, у меня предложение.
   - Предложение?
   - Да. Вам нужна информация и мне нужна информация. Мне, образно выражаясь, кажется, что мы можем договориться. То есть достигнуть определенного соглашения.
   - За Чудом пришел? - прямо спросил Микола Дуплянский.
   Доберман немного смутился.
   - Ну, если можно так выразиться, да.
   - А ты в него веришь, в Чудо?
   - Да как вам сказать...
   - Не веришь, стало быть.
   - Ну не то чтобы совсем не верю, но я допускаю определенную возможность наличия необъяснимых с точки зрения науки и здравого смысла...
   - Мудришь ты, дядя. Скажи просто: да или нет.
   Доберман заерзал, нервно сплюнул в снег.
   - Но нельзя же так однозначно...
   - А с Чудом, дядя, так: если ты в него веришь - оно существует, если не веришь - нет.
   " И этот туда же! Да что они, договорились что ли с полковником суфлировать меня в два лица! И почему все вокруг знают, а я не знаю? Почему?"
   - Послушайте, ммм...
   " Вот ерунда, а как мне к нему обращаться-то? Не господин же бандит".
   - Настоятелем называй, - подсказал Микола Дуплянский.
   - Да. Хорошо. Так вот, господин Настоятель, я вполне допускаю существование некоего артефакта, свойства которого могут быть названы не иначе как ммм... чудесными. Да. Вполне допускаю. Иначе, собственно, меня бы здесь и не было. Так вот, меня интересует этот артефакт, понимаете, только артефакт. Давайте мы не будем вдаваться в подробности и рассуждать о свойствах этого артефакта. Мне нужен он как таковой, вне зависимости от его назначения и его так называемых чудесных свойств.
   - А ты, дядя, я погляжу, говорить-то мастер. Видать, далеко пойдешь. Ладно, стало быть, хочешь знать где оно есть и как выглядит?
   - Совершенно верно, господин Настоятель.
   " Проклятье, да я же с ним как с полковником!"
   Микола Дуплянский подкинул в костер сучьев, свернул новую самокрутку.
   - Ну тогда слушай. Гостю отказать не имею права. А есть вишь такое семечко и какое оно - никто не знает. И из семечка этого вырастает дерево, да не простое дерево, а Чудо-расчудесное. И как оно вырастает, так все вокруг чудесным образом изменяется. Правда, как изменяется опять-таки никто толком не знает, но изменяется все самым чудесным образом. И вполне может оказаться так, что вчерашнее плохо в один момент станет хорошо, и наоборот. Но вполне может оказаться и так, что изменится чудесным образом только все самое плохое и неудачное. Я лично в это верю, а стало быть для меня это Чудо - существует.
   Доберман захлопал глазами.
   "Нет, они точно с полковником договорились. А если не договорились, то откуда, спрашивается Буланже имеет ровно такое же представление об артефакте?"
   - И вы в это верите? - спросил он.
   - Верю, дядя, верю.
   - А... а как вы говорите оно выглядит, это ... ммм... семечко?
   - Да ты меня не слушал что ли? Сказано - никто не знает.
   - Но позвольте, а как, предположим вы его узнаете, если, предположим, отыщите?
   - Не знаю. Мне кажется, я его никогда не отыщу.
   - То есть нет Чуда?
   - Э, дядя, какой ты быстрый. То, что я не смогу семечко отыскать, еще не означает, что Чуда нет.
   - Ну и как же его найти?
   Микола Дуплянский пожал плечами.
   - Не знаю. Я было думал, что одно Чудо может другое Чудо притянуть, ну вроде как на блесну щуку хотел споймать. Ан не вышло.
   - И что?
   - Что что?
   - То есть я хотел сказать, что вы теперь делать думаете?
   - Ты мне, дядя, скажи-ка лучше где твои сотоварищи Манилу держат.
   - Ах да, вы правы, информация, так сказать, за информацию. На Объекте его держат, под охраной, разумеется.
   - Про это мог бы и не говорить, сам понимаю, что под охраной. В яме, говоришь. И как нам его оттуда вынуть?
   - Это исключено, там охрана очень и очень серьезная. Мышь не проскочит.
   - Мышь не проскочит? И что ты предлагаешь?
   - Я? Ничего...
   - То есть ты, выходит, все узнал, что хотел?
   - То есть, я хотел сказать, кое-что предложить я могу.
   - Ну...
   - Давайте так: я вам предоставляю вашего человека, а вы мне - семечко.
   - Э нет, дядя, как же я тебе семечко предоставлю, когда у меня его нет. Не пойдет.
   - Но вы же хотите вернуть своего товарища?
   - Ты меня, дядя, не пужай. С товарищем моим вы ничего сделать не сможете, он, ежели на то пошло, и сам с усам - выпутается, чай не маленький. А вытащить его я и впрямь желаю, не дело это - в яме сидеть.
   - Тогда скажите мне, хотя бы где его искать, семечко это ваше расчудесное.
   - Где оно есть тоже никто не знает, но есть способ...
   - Что за способ?
   - А не забоишься?
   " Да что он со мной - в игрушки играет?! Не сегодня-завтра понагонят сюда дивизию карателей, выжгут его лес под корень - вот тогда обольется он разгорючими слезами!"
   Микола Дуплянский вынул из-за пазухи плоскую прозрачную бутыль.
   - Вот, дядя, коли хочешь получить ответ на свой вопрос - так не забоись и выпей.
   - Что это? - опасливо покосился на бутылку Доберман. Честно признаться, голова у него немного побаливала после алкогольного штурма, даже несмотря на долгую прогулку на свежем воздухе.
   - Ответ.
   - Вы что, отравить меня хотите?
   - Нужен ты мне, яд на тебя изводить. Выпей, дядя, авось узнаешь где Чудо сыскать.
   Доберман несмело потянулся за бутылкой.
   - Только помни, - строго сказал Микола Дуплянский, - много вопросов не задавай. Спроси-ка ты лучше сразу - где оно, семечко.
   Доберман вытащил из бутылки пробку, понюхал.
   - Настойка что ли?
   - Да пей ты, дядя, пей смело. Тебе вреда не будет.
   " Ой, что я делаю, что я вообще здесь делаю!"
   Доберман резко выдохнул и глотнул из бутылки.
  
  
   То, какие страдания перенес Доброхот Доброхотович Ротвейлер, пытаясь выведать у деревенского дурачка необходимые сведения, описанию не поддается. Достаточно сказать, что окончилась эта полная неимоверного напряжения одиссея во дворе Машки-Поповны, в чьи окна господину Ротвейлеру, офицеру имперской гвардии, обер-лейтенанту, пришлось-таки заглянуть. Воспоминания об этом событии еще очень долго преследовали его в страшных снах, и еще очень долго видел он перед тем как проснуться в холодном поту рябую улыбающуюся физиономию и слышал как наяву:
   - Да чего ты забоялся, пойдем, знаешь как интересно.
   Но, тем не менее, удалось выяснить примерно следующее: некий Фома, приехавший по непроверенным данным к своему деду на зимние каникулы, имеет непосредственное отношение к банде Миколы Дуплянского, то есть, попросту говоря - является одним из бандитов. Вышеназванный дед Фомы - некто Знат Кудесович Вежливой - проживает в доме неподалеку от деревни. Род занятий гражданина Вежливого - неопределенный, более того, к этому гражданину ходят люди, много людей, и духовенство в том числе. Таким образом банда имеет связи не только в среде простого населения, но и выше. Не исключено и участие армии.
   Дела...
   Доброхот Доброхотович решил не торопиться с выводами. Требовалось обстоятельное, подробное расследование. Прежде всего он решил взглянуть на дом, где проживает гражданин Вежливой, и далее - установить за этим подозрительным домом слежку.
   - Але, Сырченко! Але! Да, это я. Вы опять спите на работе! Сколько можно! Сколько раз я вас предупреждал! Ладно, как дела с задержанным? Посадили? В чернозем? Надо же. Где же это вы взяли чернозем? Ну вот, вот, Сырченко, ведь все можете, когда захотите. Теперь вот что. Срочно собирайтесь и выезжайте в деревню Погостье, ясно. Одевайтесь как можно теплее, заступите на пост - будете наблюдать за домом некоего Вежливого. Дом расположен в трех километрах к северу от деревни. Да, да это рядом с озером, недалеко. Значит так, я тоже туда прибуду в скором времени, без меня ничего не предпринимать, просто вести наблюдение. Все.
   Господин Ротвейлер сел в машину и поехал в сторону райцентра. Через некоторое время машину пришлось остановить - поперек дороги лежала здоровенная сосна. Неподалеку, на обочине стоял армейский бобик, слегка запорошенный снегом, опадавшим с верхушек деревьев.
   Внутренний голос вновь дал о себе знать, заявив, что здесь что-то не так, здесь что-то не так.
   Ротвейлер осмотрел найденную машину и установил, что водитель ушел в лес приблизительно пять-шесть часов назад. Об этом говорили следы, уходящие в заросли.
   - Неужели, действительно, армия каким-то образом связана с бандой Миколы Дуплянского?
   И вновь Доброхот Доброхотович не стал спешить с выводами. Он решил предпринять самый беспроигрышный стратегический маневр - подождать.
  
  
  
  
  
   Второй переходный период.
  
   За ночь резко потеплело, сугробы опали, сморщились, с крыши вытянулись сосульки, с потолка кухни закапало.
   Дедушка проснулся угрюмый, раздраженный.
   - Ну ежкин кот, это ж как оттепель так у нас крыша протекает.
   Хозяин Хозяинович подсуетился - принес шайку из бани, подставил.
   - Ну где эти ремонтники, - ворчал Дедушка, усаживаясь пить чай, - обещали крышу перекрыть, так пусть бы и перекрыли. Крыше-то нашей почитай лет сорок. Давно пора.
   - Придут, Знат Кудесович, - сказал Хозяин Хозяинович, разливая по чашкам кипяток, - обязательно придут. Раз обещали значит придут.
   Фома тоже сел пить чай.
   Разговаривать не хотелось, молча намазывали на булку черносмородное варенье, молча ели. Громко мурлыкал на подоконнике Васька.
   - Да, - нарушил молчание Дедушка. - Так вот она и начинается, безнадега.
   Фома фыркнул.
   - Чего ты? - спросил Дедушка.
   - Ничего.
   - А чего фыркаешь?
   - Так, просто...
   - Небось дуешься, что мы тебя домой доставить не можем. Так ведь и взаправду не можем. Это, сынок, у нас первый случай, чтобы такой вот балбес как ты да так долго продержался. Я же говорил, что мол, захаживали разные всякие, было дело. Так и где они теперь? Ищи-свищи. А ты радоваться должен, что до сих пор живехонек-здоровехонек.
   - Я радуюсь.
   - Что-то не похоже, что радуешься. Вона как нос воротишь. А я-то, скажи мне на милость, в чем виноват?
   - А я вас ни в чем не обвиняю.
   - Ну это хорошо, что не обвиняешь. Ты не дуйся, не дуйся. Покумекаем - так оно и придумается что-нибудь.
   Дедушка вдруг хлопнул об стол ладонью.
   - Эх! А не дерябнуть ли нам по маленькой для согрева? А?
   Фома пожал плечами.
   - Мне все равно.
   - Ладно, рановато еще. Работу работать надобно.
   В дверь постучали.
   - Ну вот и мальчишки приехали
   Дедушка кряхтя поднялся из-за стола, прошаркал по кухне и открыл дверь.
   На пороге стоял Сидор Петрович с пистолетом в руках.
   - Не двигаться! Назад! Назад, я сказал!
   Дедушка отступил на три шага и засмеялся.
   - Милай, да ты пукалку-то свою убери, а то не ровен час поранишься.
   - Молчать! Молчать!
   Сидора Петровича трясло.
   - Я здесь говорю, понятно!
   - Да ты не кричи, не кричи, убери игрушку пока беды не случилось. Не дело это в мой дом с такими штуковинами приходить.
   Фома не спускал глаз с пистолета.
   - Пух! - громко сказал вдруг Дедушка, топнув по полу ногой.
   Сидор Петрович дернулся, нажал на спусковой крючок и пистолет разорвало у него в руках.
   - Ой, е мое! - заорал несчастный торговец недвижимостью, сжав здоровой левой рукой израненную кисть правой - ему оторвало два пальца.
   Дедушка засуетился.
   - Хозяиныч, Хозяиныч, давай тряпки быстрей, он нам сейчас весь дом кровищей ухайдакает.
   Сидора Петровича усадили на стул, замотали руку чистым носовым платком.
   - Ну а ты чего сидишь? - напустился Дедушка на Фому.
   - А что мне делать-то?
   - Что делать, что делать... Ну налей самогонки ему что ли, может быть поуспокоится. Обезболивающего-то у нас больше никакого нет.
   Фома пошарил по полкам, нашел недопитую бутылку, налил в стакан водки и поднес раненому. Сидор Петрович выпил, морщась от боли.
   - Ах ты горюшко ты горькое, - укорял Дедушка, - беда ты бедственная неизбывная. Мало мне одной бестолочи, так вот вам, пожалуйста - получите еще одного.
   - Надо бы его в больницу, - сказал Фома.
   - В больницу, да где ж я тебе такую больницу достану в которой пальцы пришивают? До обыкновенной-то знаешь сколько?
   - Не знаю.
   - А не знаешь и молчи.
   Только сейчас Фома заметил, что на лице Сидора Петровича под правым глазом кожа заметно почернела, и не от пороха.
   "Да неужто этот жировик и человека сожрать может?"
   - Что это у вас?
   - Что, что? - всхлипнул Сидор Петрович. - Да все то же.
   - Эка тебя, бедолагу, - похлопал его по плечу Дедушка.
   - Теперь что же мне, и не жить совсем, выходит? Так что ли?
   - Да ладно тебе, ладно. Что уж, так уж прямо и не жить. Небось и похуже твоего бывали жировики, и ничего.
   Хозяин Хозяинович тем временем смел осколки пистолета в совочек, подобрал оторванные пальцы, аккуратно завернул их в тряпицу.
   - Что же мне делать?! - взвыл Сидор Петрович.
   Во дворе послышался шум подъезжающей машины, гудки клаксона, а потом крики:
   - Дед, это мы, дед! Мы тебе крышу приехали перекрывать!
   - О, - оживился Дедушка, - приехали. А ну-ка, пойдем, милай, пойдем.
   Раненого повели на улицу.
   - А делать тебе, болезный, надо вот что, - сказал Дедушка.
   Но, что делать, Фома не услышал, так как Дедушка отстранил его движением руки.
   - Ты посиди, сынок, посиди, чайку попей, успокойся, испугался, небось.
   Скоро машина заревела и уехала, Дедушка и Хозяин Хозяинович вернулись в дом.
   - Однако, утречко начинается, - проворчал Дедушка. - Ну ничего, эти его мигом в больничку доставят.
   Он стал одеваться.
   - А ты чего сидишь? - спросил у Фомы.
   - А куда мы?
   - В соседнюю деревню, сынок, сходить надо. Там, вишь, ребятишки пропали, так я и думаю, что это как раз по моей части.
   - В смысле "пропали"?
   - Да видать, Бабай озорует.
   - Кто?
   - Да есть тут такой. Детишек, видишь ли любит очень.
   - Что значит "любит"?
   - Ну что, что... Ест он их. Что... Понятно?
   Фома быстренько оделся.
   - А может все-таки дерябнуть по маленькой, а? - спросил Дедушка, остановившись в дверях.
   Фома пожал плечами.
   - Нет, ладно, пойдем.
   Выйдя из дому, Дедушка свистнул Трезорку. Лохматый пес прибежал откуда-то из-за дровяного сарайчика.
   - Ну, что, длинноухая голова? Видать и для тебя пришло время поработать маленько.
   Пес несколько раз гавкнул.
   - Что, готов, говоришь. Ну пошли.
   Фома огляделся по сторонам и поморщился. Исчезла зимняя сказка, очарование волшебного пряничного домика испарилось - стоит кривая хибара, на чем держится неизвестно, на честном слове. Сугробы кругом черные, на дорожках лужи грязной воды. Неуютно, сыро, безрадостно.
   - Чего нос воротишь? - спросил Дедушка. - Или не нравится что?
   - Да так, ничего.
   - Так вот и живем. Безнадега, сынок, безнадега.
   Не доходя до деревни Дедушка остановился, глядя на широкое поле, на краю которого возвышалась силосная башня.
   - Гляди-ка вот, сынок, вот оно, поле-то.
   От башни к середине поля протянулась цепочка холмов, между которых проглядывал развалившийся фундамент.
   - Знаешь, сынок, раньше это поле называлось Золотой Луг. Одуванчики тут летом уж больно красиво цвели, золото да и только. А потом стали строить невесть что. Перекопали, сваи забили да и бросили. Теперь тут свалка, каждый водила, что мимо едет обязательно дряни какой-нибудь кинет. Думаешь это что за холмики? Помойка.
   Дедушка вздохнул.
   - А что строили? - спросил Фома.
   - А пес их ведает. Может коровник, может еще чего. И ладно бы построили, так ведь нет же. Так и оставили. И как это исправить? Как изменить?
   - Денег не хватило, наверное.
   - Так ведь и у меня их нет. Эх... Дела...
   Зато Трезорка остался доволен. Покопавшись в снегу, он обнаружил изрядную кость и с удовольствием стал ее грызть.
   - Брось бяку! - закричал на него Дедушка.
   Не бросил.
   - Помоишник ушастый.
   Дедушка сплюнул и пошел дальше.
   - Знат Кудесович, а что это за Бабай такой? - спросил Фома.
   - Да мелочь, и говорить не об чем. А все равно, вишь, озорует.
   - Он что, правда детей ест?
   - Конечно. А ты как думал? Думал я шучу?
   - Не знаю...
   - И в самом деле ест. Да потом еще и за добавком приходит.
   - Да разве такое возможно?
   - Экий ты, сынок, наивный, право слово. Кого же еще Бабаю есть, если не детишек? Ведь на то он и Бабай.
   - Да как же так? Ведь это же дети.
   Фома остановился, посмотрел на Дедушку укоризненно.
   - Ну и что с того?
   - Как что?
   - Что-то я не помню, чтобы Бабай кого-нибудь кроме детей ел. Он, сынок, ничего другого не любит. А детей вот любит.
   - Так чего же мы?
   - Что?
   - Бежать надо! Спасать!
   - А, вон ты об чем.
   Дедушка засмеялся.
   - Не бойся, сынок, успеем. Бабай детей сразу никогда не ест, он их сперва яблоками откармливает, да сказки рассказывает разные, да, бывает, фильмы веселые крутит, или другие забавы разные. А уж потом, когда у детишек мясо понежнее станет, тут он их и ест. Так что успеем, успеем.
   Дедушка закурил папиросу.
   - А ты чего так удивляешься? Вспомни как сам тут оказался. Вона, кладбище-то.
   Дедушка махнул рукой в сторону кладбища.
   Фома тоже закурил, вспомнив свое ночное приключение.
   Пошли дальше.
   По дороге, идущей вдоль кладбища, им попалось несколько ржавых автомобильных каркасов. Видно, давно они уже здесь лежали - успели врасти в землю.
   - Ты посмотри, сынок, что делается, - сказал Дедушка. - Вот это у них называется бизнес - накупили старья, что можно с него сняли, что поновее починили да продали потом. А барахло - в реку. Погоди, до реки дойдем - увидишь.
   Дорога пошла вниз - к реке, берег которой был сплошь завален старыми автомобильными покрышками и ржавыми каркасами.
   - Видал, сынок, а ты говоришь "бизнес". Какой тут бизнес, свинство. А ведь когда-то мы тут подлещиков ловили, и каких подлещиков, здоровенных подлещиков.
   - Кто же это устроил?
   - Да есть тут один предприниматель.
   - Поговорили бы с ним.
   - И что ему сказать? Нехорошо, Вася, ай-яй-яй?
   - Ну... Может его проучить? Вы же можете?
   - Интересно, как? Я порчу насылать не умею, не обучен.
   Дедушка плюнул с досадой.
   - Вот ведь незадача. А вот это как исправить, а? Как исправить? Ежели даже съедет отсюда этот деятель, то все равно подлещики тут больше водиться не будут. И раки тоже.
   Фома посмотрел на противоположный берег реки. Там, насколько хватало глаз, тянулись уродливые, из чего попало сколоченные заборы, за которыми прятались, словно стыдясь своего убожества, хлипкие лачужки.
   - Полюбуйся, - грустно сказал Дедушка. - Раньше тут Восточный Лес начинался. Грибов была пропасть, черноголовиков, крепеньких таких, красивых. И ежи водились, и зайцы, и лоси забредали. А потом пришли люди, молодняк вырубили и построили из него заборы. Я вот, сынок, всегда поражался, почему не дом, не баню, не сараюшку какую. Почему они спервоначалу забор строят, а уж потом все остальное. Будто спасут эти заборы от кого.
   - Ну, наверное, от воров.
   - От каких воров? Кому надо - тот и забор сломает да залезет. А если к тебе на участок мальчишки забрались малины поесть - так ведь и пусть едят. Не больно много от них вреда. Ну попроказят, может и поломают что. Не велика беда.
   Дедушка махнул рукой.
   - Безнадега, сынок, безнадега. Ничего не изменишь, никак.
   - А, может быть, и не надо ничего менять?
   - Может и не надо, конечно, только смотреть-то на это безобразие не хочется. Не понимаю я людей, не понимаю. Потому, наверное, и живу как живу.
   Поднялись по насыпи к железной дороге и Фома разволновался. Вот же она, вот он - путь домой. Сколько еще здесь пребывать? Погостили и хватит.
   - Вижу, как тебя разбирает, - сказал Дедушка. - Не торопись, сынок, всему свое время. Придет время и отправишься ты домой по этой вот самой железной дороге.
   - Когда?
   - А помнишь, что я тебе про звук-то говорил, который ты, мол, услышать должен?
   Фома отрицательно покачал головой.
   - А про дрожь земли? Тоже не помнишь?
   - Нет.
   - Ну так слушай.
   И, стоило только Дедушке произнести эти слова, как раздался пронзительный гудок электровоза. Словно из ниоткуда вынырнул товарняк и с оглушительным грохотом помчался мимо.
   Фому едва не сбило с ног воздушной волной, испуганный Трезорка прижался к ногам старика. Дедушка отвернулся в сторону и невозмутимо покуривал папироску.
   А поезд все грохотал, пролетали огромные, невероятно огромные цистерны, черные как земля, трясущаяся под ногами.
   - Ну вот, - сказал Дедушка, когда поезд, наконец, уехал. - Теперь ты вполне можешь вернуться. Пойдешь туда вон, к станции, дождешься электрички - и домой.
   Фома открыл рот от удивления.
   - Так просто?
   - Конечно.
   - Но вы же сами говорили, что опасно, и все такое...
   - Э... Теперь, сынок, все в твоих руках. Ступай, если хочешь, прямо сейчас.
   Дедушка повернулся и пошел по железнодорожным путям, Трезорка поскакал следом за ним.
   - Знат Кудесович! - крикнул Фома. - А как же вы? Как же Бабай?
   - С ним-то я справлюсь. Не переживай за меня, сынок, ступай домой.
   Дедушка ушел.
  
   Фома еще долго стоял не двигаясь.
   Вот так просто взять и уйти? И не попрощались толком... Глупо... И оставаться глупо... Что мне здесь делать? Я не отсюда, это не мой мир, не моя жизнь. Моя жизнь там.
   И стал Фома вспоминать свою жизнь.
   Детство золотое, прятки-догонялки, салочки, хороводы, костюм зайчика. Детство, оно и есть детство.
   Потом школа. И ведь учили, нет, правда учили. Писать умею, читать умею, даже считать умею. А, положить руку на сердце, ведь ничему, кроме грамоты не научился. Что-то говорили и про то, как мир устроен, и откуда есть и пошел, и что такое в нем человек. И как жить, чтобы человеком оставаться. Только потом оказалось, что все это - полная чушь и ерунда, что на самом деле и мир другой, и люди другие и человек - другой. И что дальше? Да нет, все было как полагается. И друзья, и девчонки, и первый поцелуй, и романтика... Но... И к чему все это? В чем смысл?
   А дальше вроде бы полагается Родине послужить, да только выясняется, что все не так просто, как оно кажется на первый взгляд. И мама уши прожужжала, и папа, думай о будущем, думай. Ну не пошел Родине служить, пошел опять учиться - в институт. Чего хотел - не знал, о чем мечтал - да вроде ни о чем, как свое будущее себе представлял - да никак не представлял. Если разобраться, то получается, что жил одним днем. Прямо как на войне, одним днем, ну максимум на месяц-два вперед загадывал. Никаких планов не строил.
   И понеслось день за днем: друзья, девчонки, вечеринки, попойки, походы, пикники, поездки, концерты, фестивали. Чему-то опять учился, а в итоге? Что знаю? Что хочу? О чем мечтаю?
   Да ведь и здесь смысла немного, в этом мире. И что это вообще? И где это? Как это так, чтобы пьяным напился и невесть где оказался? Так не бывает, не бывает. Там у меня жизнь, работа, друзья... Работа... Институт закончил - надо идти работать. Ну пошел, ну вроде как и работаю. Временами даже нравится. Только к чему все это? И что дальше?
   Еще долго стоял Фома, все думал, думал, а потом пошел вслед за Дедушкой, ругая старика на чем свет стоит.
   - Да что же такое делается, в конце-то концов! Ведь получается, что я в любой момент мог уйти, а они меня за нос водили! Чудо! Чудо! Давай, сынок, поищи, где тебе удобнее спать будет! Давай, пей! Это Ответ! Да что там такое?
   Фома вытащил что-то из-за ворота куртки и обомлел, увидев на своей ладони семечко.
   - Откуда оно взялось?
   Семечко было размером с арбузное, может быть чуть-чуть меньше, светло-зеленое, тяжелое, гораздо тяжелее чем положено обычному семечку. И еще оно светилось изнутри мягким ровным светом.
   - Вот чудеса. Ветром что ли надуло?
   Фома спрятал находку в карман брюк.
   - Это, значит, оно и есть, то самое семечко, которое все ищут. А я вот взял и нашел, то есть даже не сам нашел, а оно меня нашло. Само.
   Он быстро пошел по шпалам, почти побежал, надеясь нагнать Дедушку и спросить, что теперь делать.
  
   Дедушку догнать не удалось - старик пропал, как в воду канул.
   Фома дошел до соседней деревни и остановился на перекрестке, размышляя в какую сторону идти.
   - Ой! Ой! - послышалось справа.
   Навстречу Фоме сломя голову бежал приземистый широкоплечий мужчина, одетый в серое грязное пальто и кирзовые сапоги. Его всклокоченная пепельная борода закрывала почти все лицо, видны были только глаза - выпученные, желтые, горящие. За ним следом, заливаясь лаем, летел Трезорка, так и норовя ухватить бегущего за лодыжки.
   - Пошто гоните?! Гоните пошто?! - выкрикивал несчастным голосом бородач.
   Они пронеслись мимо Фомы, а вскоре показался Дедушка. За ним увязался мальчишка лет пяти-шести, дергал за рукав и просил:
   - Деда, ну расскажи про шишимору, ну расскажи!
   - Отстань, карапузня, - отмахивался Дедушка словно от мошкары, - домой иди, сказано тебе.
   Мальчишка не отставал.
   - Ну расскажи, деда, расскажешь - тогда отстану.
   Дедушка подошел к Фоме.
   - Вернулся, сынок? Я знал, что вернешься.
   И мальчишке:
   - Приходи завтра, ближе к вечеру, расскажу. А сейчас живо домой.
   - А не обманешь?
   - Больно ты мне нужен - обманывать. Беги домой, говорю.
   Мальчишка припустил по улице.
   Фома не решился показать сразу свою находку и спросил:
   - Это за Бабаем Трезорка погнался?
   - А то за кем же, конечно за Бабаем, - Дедушка приосанился, поправил шапку, - мы, сынок, работу работаем не абы как, а как положено.
   - И куда он его?
   - А куда подальше. Нечего ему здесь делать.
  
   Обратно возвращались другой дорогой. Шли молча. Дедушка одну за одной курил папиросы, кашлял и что-то бормотал про себя, видимо ругался. Возле каждого дома останавливались, попалось два небольших пруда - там Дедушка стоял долго, вздыхал.
   Заметив на фонарном столбе объявление, еще недавно приклеенное Фомой, Дедушка сорвал его.
   - Прием временно закончен.
   А когда уже показалась вдалеке родная хибарка, сказал:
   - Эх, сынок, я ведь и сам иной раз думаю - а ну как взять вот так, да переменить все, исправить, наладить. То-то было бы славно-то, а? Вон пруды-то эти, их бы почистить, да карпов туда напустить, а какие побольше - так и под купания определить. Да заборы-то везде убрать, чтобы можно было ходить свободно. Да чтобы люди-то друг дружку бояться перестали. Насадить кустов, деревьев, цветов разных. А машины убрать и ходить пешком, а кому срочно куда надо - так пусть на вертолете летит, или на крыльях каких. И чтобы, знаешь, климат не такой сырой. Солнышка побольше, дожди - строго по расписанию. Чтобы днем - жара, ночью - дождь. А главное, чтобы люди... ну...
   Дедушка посмотрел на Фому.
   - Понимаешь, сынок, ну чтобы вот все... как бы это сказать... людьми чтобы были, понимаешь? Это ж несложно, а?
   Выглядел Дедушка очень усталым, старым. Не было сейчас огонька в его глазах, не было задоринки, и запах от него шел тяжелый - запах старого тряпья.
   - Надо было дерябнуть, сынок.
   - Знат Кудесович, а как же так могло получиться, что раньше я никак не мог вернуться домой, а теперь - пожалуйста, в любое время?
   - Не доверяешь мне, сынок?
   Фома смутился, ему стало жаль старика, очень уж он выглядел непрезентабельно.
   - Да я не об этом, вам я доверяю, но... все-таки?
   - Ну, как могло? Время-то идет, жизнь меняется.
   - А вы откуда это узнали?
   - Чувствую, сынок, чувствую, у меня работа такая.
   И на короткий миг в дедушкиных глазах проскользнула искорка. Фома покачал головой:
   "Не поймешь его, то молодой, то старый".
  
   Дома ожидала развеселая копания: Хозяин Хозяинович наварил знатного борща, напек блинов, Жердяй с Игошей выбрали себе самую большую тарелку и наворачивали за обе щеки. Вернее, Жердяй наворачивал, а Игоша пускал слюни и, по своему обыкновению, кликушествовал.
   - А мы вас заждались, Знат Кудесович, заждались.
   - Они погубят, погубят нас!
   - Тихо, Игоша, тихо, никто нас губить не собирается.
   Дедушка есть не стал, заварил себе чаю покрепче, сидел с мрачным видом и курил. Фома присоединился к Жердяю, после целого дня волнений очень хотелось есть.
   - Слышишь, Кудесыч, - сказал Жердяй, - а я тут давеча с офицером-то одним к Поповне-то в окна все ж таки заглянул.
   - Ну и что?
   - Ох и интересно!!!
   - Ну да, конечно. Постой-ка, с каким еще офицером?
   - Да с тем, что нас давеча в комендатуре-то допрошал. Толстый такой.
   - Это с каких пор ты с офицерами дружбу водить начал?
   Жердяй засмущался, как-то застенчиво облизал деревянную ложку и поковырял в носу пальцем.
   - Да не дружбу, так просто, вместе заглянули... Ох интересно, Кудесыч, ох интересно!
   - Ну и что?
   - Что что?
   - Тьфу ты, бестолочь! Я говорю, и что? И заглянули вы с офицером в окна, и что?
   - Интересно!!!
   - Это я понял, я спрашиваю - об чем вы говорили? Что еще делали?
   Жердяй почесал затылок, собираясь с мыслями.
   - А, так это, так он все про него вон допытывался, - Жердяй указал на Фому грязным пальцем.
   - Про меня?
   - И ты ему рассказал что-нибудь?
   - Ну а то как же, мы с ним вместе к Поповне-то в окна заглядывали. Ох интересно!
   - Дурак ты, дурак! - резко сказал Дедушка.
   С лица Жердяя вмиг слетело глупое довольное выражение.
   - Он погубит, погубит нас! - прокричал Игоша.
   - Цыц ты! - разошелся Дедушка. - И что ты ему сказал? Сказал, где искать?
   - Ну а то как же, конечно.
   Дедушка всплеснул руками.
   - Ну, теперь жди гостей.
   Надолго воцарилась тишина.
   Хозяин Хозяинович пытался было успокоить Дедушку, но старик, видно, разозлился не на шутку. Гнать, конечно, никого не стал, но и разговаривать не собирался. Достал с верхней полки шкафа старую пожелтевшую газету и принялся читать, пуская густые клубы табачного дыма.
   - Знат Кудесович, я спросить вас хотел, - сказал Фома.
   - Не доверяешь все?
   - Да нет, не об этом. Я хотел спросить вас о том семечке, о котором вы с Миколой Дуплянским говорили, о Чуде об этом.
   Дедушка выглянул из-за газеты с заинтересованным видом.
   - Ну.
   - Предположим, вы его найдете...
   - Я?
   - Ну, предположим...
   - Что ты, сынок, я его ни в жизть не найду, я же в чудеса не верю.
   - А все-таки?
   - Да я искать-то не буду. Зачем? Не по мне, сынок, это. Что же получается? Вместо того, чтобы жизнь свою нормально обустраивать, работать, трудиться, я буду невесть на что надеяться и Чуда ожидать? Нет, не по мне это.
   Дедушка отложил газету.
   - Вот вы, кстати, борща-то нарубались, а костей Трезорке почему не собрали? Пес, между прочим, сегодня двойную норму выработал.
   Жердяй и Фома виновато улыбнулись.
   - Он погубит, погубит нас! - тоскливо прокричал Игоша.
   Дедушка важно прошествовал к плите, заглянул в кастрюлю.
   - Чудо... Вот ты мне, сынок, скажи, как это так, чтобы еще вчера все плохо было, а сегодня вдруг стало хорошо?
   - Но ведь и мне вчера еще нельзя домой было возвращаться, а сегодня уже можно, - язвительным тоном сказал Фома.
   - Экий ты ловкий.
   - Он погубит, погубит нас! - вновь прокричал Игоша. Жердяй влил ему в рот остатки борща из тарелки.
   - Знат Кудесович, ну все-таки, - настаивал Фома. - Вот нашли вы это Чудо - и что? Что станете делать?
   - Да что ты пристал ко мне со своим Чудом?
   - А я бы дом обустроил, - мечтательно сказал Хозяин Хозяинович, - и хозяйство чтобы наладилось, погребок там, банька чтобы в порядке, дровишек запасец.
   - Мало что ли накололи дровишек?
   - Да нет, Знат Кудесович, я не о том. Мне бы чтобы порядок во всем...
   - Ну так приедут завтра наши спасатели - крышу перекроют, а там, глядишь и стены досочками обошьют. Чего еще-то?
   Дедушка взял поварешку, выловил из кастрюли с борщом все оставшееся мясо и выложил в большую железную миску.
   - Пусть остывает. А Чудо ваше... Микола вот говорил, будто как вырастет дерево - так все изменится, а как изменится - про то ни слова. А ты "погребок", да "хозяйство". Тебе, может, тогда и не до погребка будет. Может и не нужен он будет, погребок-то, понимаешь? Мне вот что всегда интересно было: вот люди все на что-то надеются, чего-то ждут, а как оно приходит, это самое что-то, так они и не довольны. Не того ожидали. А чего? А чего - и сами не знают. Почему вы решили, что вот так именно все изменится, как вам надо?
   - А как же тогда быть? - спросил Фома.
   - В каком смысле?
   - С семечком-то что делать?
   - Не знаю! - раздраженно сказал Дедушка. - Я бы с ним ничего не делал.
   - Совсем ничего?
   - Совсем. Уж Миколе бы, во всяком случае, ни за что не отдал бы. Тот-то сразу бы его в землю посадил - Чуда бы ждал.
   Дедушка вдруг внимательно посмотрел на Фому, так посмотрел, будто первый раз в жизни его видел.
   - Послушай, сынок, странные ты вопросы задаешь. К чему ты клонишь?
   - Ни к чему я не клоню.
   - Да? А почему ты домой-то не пошел? Рвался ведь.
   - Думаю, погощу еще немного, пару дней.
   - Так тебя дома-то ищут поди.
   - Ну, наверное...
   - Так чего же ты?
   Фома не ответил.
   Дедушка торжественно вскинул руки.
   - Вот вам, пожалуйста! То он одного хочет, то другого. Ты, сынок, сначала разберись - чего ты хочешь - а потом уже думай о чудесах разных. Сам-то ты знаешь, чего хочешь?
   - Знаю.
   - Да ничего ты не знаешь. Там у себя жил без царя в голове, к нам пришел - тоже балбесишь. Я ж тебе говорил - все в твоих руках.
   - Ну а вы? - взорвался Фома.
   - Что я?
   - А вы знаете, что хотите?
   Дедушка грустно вздохнул.
   - Знаю, конечно. Дерябнуть хочу. Зря утром не дерябнул.
   - И все?
   - Что "все"?
   - Да ничего! Посмотрите как вы живете - не дом, а развалюха, семьи у вас нет, занимаетесь неизвестно чем! И все вам дерябнуть и дерябнуть! Вы же так сопьетесь! Если уже не спились!
   Дедушка ничуть не смутился и не обиделся, ответил ровным спокойным голосом:
   - Ну ты, сынок, не преувеличивай. Пью я не так уж и много. А что касается занятий моих, то я на своем месте, будь спокоен. Что мне делать положено - тем и занимаюсь. А семьи при такой работе не полагается, так-то.
   Хозяин Хозяинович в то время, пока продолжался спор, тактично молчал и отворачивался, Игоша радостно пускал слюни, а Жердяй сидел, широко открыв рот и переводил недоуменный взгляд с Фомы на Дедушку.
   Фому немного остудил спокойный дедушкин ответ. Он помолчал минуту, а потом сказал:
   - Тогда знаете что?
   - Что?
   - А вот что! - сказал Фома, кладя на стол руку с открытой ладонью, на которой светилось зеленое семечко. - Вот оно - ваше Чудо!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Поговорим как старые друзья.
  
   О нет, бывший обер-лейтенант, а ныне, волею Судьбы, обер-капитан Его Императорского Величества Анцыбал Зеленович Доберман вовсе не плакал, пробираясь через темный лес к оставленной машине. Нет, конечно, нет. Но был к этому близок.
   Его трясло, голова кружилась, тошнота подступала к горлу. Он жалел о том, что пошел на поводу у бандита и глотнул из бутылки крепкой настойки на грибах и травах. Трудно было восстановить в памяти все, что он пережил, остались только отдельные фрагменты, никак не складывающиеся в целую картину.
   Почему-то вспомнилось далекое детство. Тогда маленький Доберман жил вместе с родителями на казенной квартире в запущенной полуразворованной военной части очень далеко от столицы. В поселке рядом с военным городком, в глубине обширного кладбища, осыпалась под дождями и ветром старая церковь, точнее то, что когда-то было церковью. Для мальчишек - детей военных - эти развалины были излюбленным местом собраний и игр. Прятки... Некоторые ловкачи столь искусно умели замаскироваться под строительный мусор, или забраться по осыпающимся стенам в такие скрытые места, что им мог бы позавидовать профессиональный разведчик или снайпер. Доберман так не умел, и почти всегда водил, то есть почти всегда был объектом насмешек и жестоких детских шуток. Он уже тогда был косноязычен, путал, перевирал слова. Ему давали разные обидные прозвища, однако, всегда брали в кампанию, чтобы было над кем посмеяться.
   Среди мальчишек ходила легенда о том, что где-то в развалинах церкви закопан клад. И, в глубине души, каждый хотел клад найти, еще мало понимая, что такое деньги, как их можно использовать, тут важен был элемент тайны.
   Доберман искренне верил, что клад существует. Уж очень правдоподобно звучали рассказы о том, что когда-то давно, скрываясь от властей, священники спрятали сокровища, уж очень таинственно выглядели развалины в сумерках. И Доберман верил. Верил настолько, что однажды, вооружившись киркой и лопатой, целый день копался в битом кирпиче и прогнивших досках. Само собой разумеется, ничегошеньки он не нашел. Плохо другое: за этим занятием его застали сотоварищи, завернувшие в развалины оправиться. Месяц Добермана травили как загнанного зверя, а прозвище "Говнокоп" осталось с ним на всю оставшуюся жизнь.
   Понемногу история с кладом забылась, но Доберман пал жертвой еще одной мальчишеской легенды.
   Военный городок стоял на берегу реки, по ней дозорные катера уходили на север в залив - нести вахту. По реке мальчишки катались на плотах, кое-как сделанных из бревен, умыкнутых с местной лесопилки. На реке рыбачили, ставили миреги - хитрые ловушки, в которые иногда вместо рыбы попадались водяные крысы, соблазнившиеся приманкой, да так и не сумевшие выбраться из сетки. Река была центром притяжения, еще большим, чем развалины церкви.
   На одном из речных изгибов, у отмели лежал лесовоз - старая ржавая баржа, затонувшая много лет назад, а в одном из затопленных грузовых трюмов торчала из грязной воды перчатка. Мальчишки были уверены в том, что это водолазная перчатка, и под слоем тины лежит самый настоящий водолазный костюм - сокровище, которым хотел обладать каждый. Но лезть в грязную воду не хотел никто, и лишь Доберман поддался на уговоры. Костюма, конечно, в трюме не оказалось, а перчатка была никакая не водолазная - самая обычная резиновая перчатка, в каких автомеханики меняют масло. Выбравшись под градом насмешек на берег, Доберман заплакал первый раз в жизни и то были не слезы обиды, то были слезы разочарования. "Жизнь - дерьмо", - решил Доберман, и с того самого дня и до сегодняшнего вечера его убеждения не менялись.
   Но сегодня... Сегодня произошло нечто важное, нечто особенное, нечто такое, что не выразишь в словах, оно окружает тебя блаженным ореолом надежды и мечты, укачивает, словно младенца в колыбели, утешает, вдохновляет и ускользает, ускользает...
   - Добренький вечерочек, Анцыбал Зеленович, - навстречу Доберману вышел улыбающийся Доброхот Доброхотович Ротвейлер. - Надо же, какой приятный сюрприз. Никак не ожидал увидеть здесь, в этом диком лесу, именно вас, моего старинного приятеля и друга. Искренне рад встрече.
   Ротвейлер ликовал - долгое ожидание было щедро вознаграждено, встретить вот так, здесь своего противника - это редкая удача, чудо.
   - Замерзли, наверное, Анцыбал Зеленович, - сочувственно сказал Ротвейлер, - может быть, коньячку? У меня имеется.
   Ротвейлер извлек из внутреннего кармана фляжку.
   - Хлебните, Анцыбал Зеленович, согрейтесь.
   Доберман все еще не пришел в себя, перед его глазами то и дело вспыхивали цветные огоньки, из темных зарослей выползал светящийся туман и образовывал подобия лиц, фигур животных. Глядя на сияющую физиономию Ротвейлера, Доберман вновь погрузился в воспоминания о детстве.
   С Хотей они дружили много лет назад, их так и называли - Цыба и Хотя.
   Это был другой военный городок, в промышленной зоне, посреди заводов, складов и паутины железнодорожных путей. Доберман скучал по деревьям, по рыбалке, даже по своей старой кампании, несмотря на то, что был в этой кампании шутом. Ротвейлер тоже скучал, глядя на бетонные заборы, серые стены, грязь, копоть, пыль. Ему хотелось на юг, на море, к парусникам, жаркому солнцу, островам, пляжам.
   Как-то очень быстро нашли они общий язык и затеяли игры в пиратов и индейцев - мальчишескую классику.
   И вот однажды, в жалкой, иссушенной выхлопными газами лесополосе, приятели занялись изготовлением луков и стрел - оружия настоящих индейцев. Доберман присмотрел ветку ивы - прямую, длинную, как раз то, что надо. Пытаясь до нее добраться, он сломал у самого основания другую ветку, толстую, тяжелую. Она буквально расколола ствол пополам и открыла удивительнейшую картину: в глубине ствола, в самой сердцевине дерева, словно в центре мира, сидела огромная розовая гусеница с гигантскими, похожими на слесарные инструменты жвалами. Гусеница выросла толщиной с руку ребенка, ее тело покрывали редкие черные волоски, отдельные сегменты тела, казалось, жили независимо друг от друга - двигались, вздрагивали.
   Пораженный до глубины души Доберман забыл об играх, об изготовлении оружия, о предстоящей охоте на неведомую дичь. Он сидел и смотрел на гусеницу как завороженный, сидел долго.
   И сейчас, неизвестно почему, эта гусеница снова возникла у него перед глазами.
   - Хотя, - сказал Доберман, обращаясь к Ротвейлеру детским прозвищем, - помнишь гусеницу?
   Ротвейлер немного растерялся. И самый тон, каким был задан вопрос, и выражение лица Добермана наводили на мысль о том, что Анцыбал Зеленович тронулся умом.
   - Какую гусеницу? - спросил Ротвейлер.
   - Ну, ту гусеницу, здоровую, - лицо Добермана осветила улыбка, показавшаяся Ротвейлеру совершенно идиотской. - Мы ее нашли в стволе дерева, помнишь?
   Что было делать? Чего угодно ожидал Ротвейлер, увидев Добермана, выходящего из леса, чего угодно, только не подобного вопроса.
   " Хитрая лиса, попался с поличным, а теперь корчит из себя дурачка. Ловко!"
   - Хотя, - вновь сказал Доберман, блаженно улыбаясь, - да как же ты не помнишь гусеницу, Хотя. Ты непременно должен ее вспомнить!
   - Ну вот что, Анцыбал Зеленович, хватит разыгрывать из себя идиота! - строго сказал Ротвейлер. - Раз попались, так имейте мужество признаться, ведите себя достойно. Вы, в конце-концов, офицер Его Императорского Величества! Обер... обер...
   Доброхот Доброхотович удивленно посмотрел на погоны Добермана.
   " Когда? Как? Это просто невероятно! Это полковник... Они на пару сошли с ума, или... или... или я ничего не понимаю".
   - Помнишь ту гусеницу, Хотя, ту большую, в дереве? Ты еще боялся до нее дотронуться, такая она была большая и страшная. А я все-таки дотронулся, помнишь? - Доберман говорил с таким жаром, с каким пьяный пытается доказать свою точку зрения трезвому.
   " Нет, он не притворяется! Он и в самом деле двинулся!"
   Доберман сделал шаг вперед, явно намереваясь заключить своего старинного приятеля в объятия.
   - Постойте, Анцыбал Зеленович, постойте! - воскликнул Ротвейлер, отскочив назад и поспешно доставая из кобуры пистолет. - Не двигайтесь, прошу вас.
   Доберман замер, продолжая блаженно улыбаться.
   - Да пойми ты, чудак, - продолжал лепетать Доберман, - тебе обязательно нужно вспомнить гусеницу. Это было едва ли не самое важное событие в твоей жизни, а ты даже не пытаешься его вспомнить!
   - Давайте-ка мы с вами сейчас сядем в машину и поедем к полковнику, - сказал Ротвейлер самым спокойным примирительным тоном.
   - Поедем, Хотя, поедем, - согласился Доберман. - Мы же с тобой всегда мечтали на машине покататься, помнишь?
   Он сел в бобик - в отделение для арестованных, Ротвейлер сел за руль, пистолет положил рядом, на соседнее сиденье.
   В пути Доберман стал жаловаться, говорить, что его укачало, а потом и вовсе стал читать проповедь:
   - Ты думаешь, я сошел с ума, да, Хотя? Ничего подобного! Это ты сошел с ума. Правда-правда, ты сошел с ума. Посмотри, как ты живешь. Чем занимаешься? Ерундой. Думаешь, ты Родине служишь? Или, может быть, Его Императорскому Величеству? Нет. Ты, Хотя, служишь своим фантазиям, потому что на самом деле ничегошеньки не знаешь ни о Родине, ни об Их Величестве. Их Величество ты ни разу в жизни не видел, понимаешь, ни разу. Так каким же образом, Хотя, скажи ты мне на милость, ты можешь служить тому, кого ни разу в жизни не видел? А? А может Его и нет вовсе? А? Может, это все фантазии? А Родина, Хотя? У тебя есть Родина? Нет у тебя Родины! У тебя, Хотя, где хорошо - там и Родина. Ты всегда такой был, всегда! Поэтому и гусеницу вспоминать не хочешь!
   Ротвейлер молчал и жал на педаль газа.
   " Надо же как заговорил, подлец. Прямо оратор! И куда только подевалась эта его дурацкая манера пыкать и мыкать? Нет, определенно здесь нечисто ".
   - Ах, если бы ты только ее вспомнил! Если бы ты постарался ее вспомнить!
   Наконец, подъехали к зданию Управления.
   Выйдя из машины, Ротвейлер позвонил полковнику:
   - Господин полковник, это Ротвейлер.
   - Ах, это вы, Доброхот Доброхотович, тре бьен, очень рад вас слышать. Надеюсь, вы разобрались с нашими неприятностями?
   - Какими неприятностями, господин полковник?
   - Ах вы хитрец, только не притворяйтесь, что ничего не понимаете.
   - Но, господин полковник, я действительно не понимаю, о каких неприятностях вы говорите.
   - Ах вы плут. Значит, не понимаете?
   - Нет, господин полковник.
   - Тре бьен, тре бьен. Ну что же, тогда срочненько поднимайтесь ко мне.
   " Рехнулись, так и есть, оба рехнулись. Нажрались какой-нибудь полковничьей стряпни, отравились и рехнулись", - решил Ротвейлер.
   Перед дверью в кабинет полковника он остановился.
   " А что если не рехнулись? Что если это, действительно, заговор с целью завладеть Артефактом? И Доберман действует не самостоятельно, а следует четким указаниям полковника? Что тогда?"
   Он вошел в кабинет.
   Иос Враженович Буланже встретил подчиненного одетый в белый поварской колпак и белый фартук поверх мундира. Дверь на кухню была приоткрыта, оттуда тянуло горелым жиром и корицей.
   - Ну? - строго спросил полковник. - Как же мы дальше с вами жить-то будем, Доброхот Доброхотович?
   - Простите, господин полковник, - растерялся Ротвейлер, - я не совсем понимаю смысл вашего вопроса.
   - Я спрашиваю, как вы докатились до такой жизни?
   - Не понимаю вас.
   Полковник хитро сощурил глаза и показался в этот момент Ротвейлеру абсолютно сумасшедшим.
   - Так что вы можете сказать в свое оправдание?
   - Господин полковник, я пришел доложить вам о совершенно неожиданных результатах моего расследования...
   - Ах вот как, расследования. Тре бьен. Слушаю вас.
   - Господин полковник, тщательно изучив обстоятельство смерти старосты деревни Погостье, некоего господина Вия, мною были обнаружены следующие вопиющие факты: староста умер в результате сердечного удара, но я не без основания могу предполагать, что это было намеренно спровоцировано, то есть старосту, выражаясь юридическим языком "принудили к смерти". Я имею неопровержимые доказательства того, что к этому действию причастен не кто иной как господин обер-лейтенант, то есть, простите, обер-капитан Анцыбал Зеленович Доберман. Имеется письменное свидетельство, подтверждающее вышеуказанное предположение. Кроме того, не далее часа назад, господин Доберман был мною задержан в Восточном Лесу. Осмелюсь предположить, господин полковник, что господин Доберман вступил в преступное соглашение с бандой Миколы Дуплянского, с каковым и встречался сегодня и был мною задержан по возвращении.
   - Так-так, тре бьен, - деловитым тоном сказал полковник, - все это, конечно хорошо, но, скажите мне Доброхот Доброхотович, какое это имеет отношение к нашим с вами неприятностям?
   - Не совсем понимаю, о каких неприятностях вы изволите говорить, господин полковник.
   - Ах не понимаете! - полковник ударил кулаком по столу. - Не понимаете! Идите-ка за мной.
   Он провел Ротвейлера на кухню и указал на стол, на котором лежал противень с подгоревшими пирожками.
   - Что это такое, я вас спрашиваю?
   - Господин полковник? - совершенно растерялся Ротвейлер.
   - Так вот, Доброхот Доброхотович, я человек не злопамятный и крайне терпеливый. Я не стану упрекать вас ни в чем, если вы в течение самого ближайшего времени исправите свою ошибку.
   - Ошибку, господин полковник?
   - Перестаньте прикидываться дурачком, господин обер-лейтенант! Пирожки приготовлены по вашему рецепту. Первый раз - вы помните результат, и вот теперь - полюбуйтесь!
   Полковник трагическим жестом указал на свое неудачное творение.
   - И вместо того, чтобы заняться делом, исправить фатальную ошибку, вы, простите, Доброхот Доброхотович, занимаетесь какой-то ерундой! Бросайте все и немедленно, вы понимаете, немедленно разыщите рецепт, о котором вы так много изволили мне говорить! Потому что это, - он помахал у Ротвейлера перед носом бумагой с записями, - это не годиться! Это не работает! А нужно, чтобы работало!
   - Но, господин полковник...
   - Никаких "но"! Немедленно займитесь этим делом! Немедленно! Вы свободны!
   Совершенно обескураженный Ротвейлер вернулся на стоянку перед зданием Управления и обнаружил, что Доберман, и служебная машина исчезли.
   - Так...
   На том месте, где стояла машина лежал клочок бумаги. Записка:
   " Милый Хотя, жаль, что приходится тебя подставить, но поступить иначе я не могу. Мне обязательно нужно закончить одно дело, прежде чем я уеду. Я тебе позвоню. Цыба".
   - Трогательно, очень трогательно, - Ротвейлер скомкал записку и выбросил. - Однако, что же теперь делать?
   Он закурил.
   - И что это за "одно дело"?
   Позвонил Сырченко.
   - Как у нас дела?
   - Холодно, господин обер-лейтенант, я совсем замерз.
   - Ничего, терпите, Сырченко, служба есть служба. С дома глаз не спускать! Все!
   И тут внутренний голос вновь заявил о себе: " Объект! Объект! Объект!"
   - Объект! - воскликнул Ротвейлер.
   С невероятной для его телосложения скоростью он помчался на КП, где потребовал у дежурного машину.
   - Срочно! Мне срочно нужна машина!
   Машину ему дали.
  
   Добермана все еще тошнило, мысли путались, прошлое смешивалось с настоящим, подменяло его собой, создавая новую причудливую реальность, в которой обыденное соседствовало с фантасмагорией. То вдруг накатывала волна страха потерять все, буквально смыть свою карьеру, свою жизнь, свое будущее в унитаз, то приходила ничем не обоснованная уверенность в собственных силах и желание свернуть горы.
   Обер-капитан Его Императорского величества, еще сегодня утром красовавшийся перед зеркалом в новом с иголочки мундире, стряхивая небрежным жестом пылинки с широких с позолотой погон, сейчас, на скамеечке в заплеванном отсеке для задержанных, в старом армейском бобике, смеялся и плакал практически одновременно, понимая, что рассудок его помрачился, но не испытывая при этом сожаления. Наоборот, никогда в жизни не чувствовал он себя так легко и так естественно.
   Вскоре одна мысль полностью завладела сознанием Анцыбала Зеленовича Добермана: " Обещание, нужно выполнить обещание". И пришла ясность.
   Доберман уперся ногами в дверцы автомобиля, напряг все свои силы и высадил замок, благо машина была старая, давно уже подлежащая сдаче в утиль.
   Находящиеся на стоянки люди, а их было не так много, внимания на произошедшее не обратили. Ну вылез кто-то из бобика, так вроде бы и погоны на нем, значит не просто так вылез, а по служебной надобности. Служебные надобности разные бывают, случается что и диковатые.
   Доберман сел за руль, покопался в бардачке и нашел две скрепки. Этого оказалось достаточно, чтобы завести мотор - в Академии готовили настоящих солдат Его Императорского Величества.
   - На Объект, - словно обращаясь к водителю такси сказал сам себе Доберман.
   Доехал без происшествий, на КП показал удостоверение. Получив ключи у дежурного, спустился на грузовом лифте вниз, открыл тяжелую скрипучую дверь, вошел в комнату для допросов и включил свет.
   Сырченко поработал на славу: в углах стояли обогреватели, сырые стены были задрапированы армейскими шерстяными одеялами, прилепленными к бетону скотчем. Задержанный находился в большой деревянной кадке с землей, рядом стояло ведро воды и мешок с удобрениями.
   - Так, и что же теперь? - сказал Доберман, глядя на одеревеневшее лесное создание. - Как тебя растормошить?
   Он постучал по коре костяшками пальцев.
   - Эй, проснись! Просыпайся!
   Реакции не последовало.
   - Послушай, я свой, меня Микола послал. Я хочу тебя освободить, понимаешь?
   Дерево молчало.
   Доберман сосредоточился, подбирая нужные слова и вспомнил о том, что говорил ему Нелюдим Нелюдимович Нелюдимов.
   - От Настоятеля пришел, сам пришел, один пришел.
   Послышался тяжелый вздох, сквозь кору, из сердцевины дерева, проступили человеческие черты.
   - Зачем пришел?
   - Ну надо же! - воскликнул Доберман. - Ожил! А я-то хотел его короедами пытать.
   - Зачем пришел? - повторило свой вопрос дерево.
   - Хочу помочь тебе бежать.
   - Настоятель тебя послал?
   Доберман кивнул.
   - Ответ знаешь?
   - Знаю, - тихо сказал Доберман, отводя взгляд в сторону.
   - Вижу, что знаешь, - дерево со скрипом выпустило из ствола длинные корявые руки, склонилось, уперевшись в пол стряхнуло с корней кадку. - Идем, раз ты от Настоятеля пришел.
   О Добермане среди рядового состава шла недобрая молва. "С ним лучше не связываться", - так говорили.
   Сейчас, благодаря этому, Доберман со своим странным спутником спокойно миновали посты охраны. Постовые даже не требовали предъявить удостоверение и поспешно брали под козырек.
   " И всего делов", - думал Доберман. - " Так ведь можно и весь Объект вывезти".
   По дороге к Восточному Лесу он и словом не обмолвился со своим спутником, сидящем в отсеке сзади. Да и говорить-то было не о чем. А когда машина остановилась на опушке, выскочил на заснеженную грунтовку уже совершенно человек. Лишь заросшая мхом борода, заскорузлая, потрескавшаяся кожа и большие совиные глаза выдавали в нем лесного жителя.
   - Ну что, офицер, как дальше-то будем жить-поживать?
   - Не знаю, - пожал плечами Доберман.
   - Айда к нам, Настоятель о тебе позаботится.
   - Куда это к вам? В банду что ли?
   - А тебе теперь одна стежка-дорожка - в лес, - бородач похлопал Добермана по спине широченной корявой ладонью. - Айда-айда, не боись!
   " Вся жизнь коту под хвост", - подумал Доберман.
   - А ну! Раздайся в стороны! - бородач махнул рукой и темные вековые ели приподняли тяжелые нижние ветки, открывая тропинку, ведущую в глубину леса.
   - Идем, офицер, - сказал бородач и поскакал по сугробам словно лягушка.
   Доберман постоял немного и пошел следом.
  
  
   По ночной дороге, с фарами заляпанными грязью и не дающими света, рискуя каждую минуту перевернуться, или врезаться, Доброхот Доброхотович прилетел на Объект и, даже не дожидаясь лифта, кинулся вниз по лестницам - в комнату для допросов.
   Опасения подтвердились - задержанного на месте не было, кадка с развороченной и рассыпавшейся по полу землей была на месте, задержанного в кадке не было.
   Ротвейлер схватился за голову.
   - Вот, значит, что за неоконченное дело! Ну да ладно, теперь-то я знаю что мне делать!
   Он сел за стол и начал писать:
   " Его Высокопревосходительству генерал-аншефу Путу Сатанакии от обер-лейтенанта Особого Отдела Ротвейлера Доброхота Доброхотовича
   Докладная записка:
   Ваше Высокопревосходительство! Все мы солдаты на службе Его Императорского Величества. Все мы связаны общим долгом - сохранением спокойствия и порядка в Империи. Все мы принимали присягу и свято чтим Закон. Для всех нас приказы являются не просто словами, а прямым указанием к неукоснительному соблюдению, особенно сейчас, когда высшее руководство взяло курс на борьбу с внутренним врагом. Сейчас каждый из нас должен спросить себя: " Что я сделал для своей страны? Что я могу сделать для своей страны?" И, положив руку на сердце, ответить честно, не скрывая, прежде всего от самого себя, самой горькой правды.
   Ваше Высокопревосходительство! С превеликим сожалением смею констатировать тот факт, что на сегодняшний день далеко не каждый рядовой сотрудник, начиная с низших чинов и заканчивая руководством среднего звена может с полной уверенностью утверждать, что до конца исполнил свой долг. Ибо имеются факты и неопровержимые доказательства, свидетельствующие не только о халатном отношении к выполнению своих обязанностей, но и прямо указующие на вопиющее нарушение как Воинского Устава, так и Гражданского Законодательства.
   Спешу уведомить Вас о том, что, получив указание от своего непосредственного начальника - полковника Буланже Иоса Враженовича - приступить к расследованию обстоятельств смерти старосты деревни Погостье - некоего Вия Персонажа Гоголевича - я столкнулся со следующими обстоятельствами.
   Смерть вышеуказанного старосты наступила в результате сердечного удара, что весьма некомпетентно было установлено местным дежурным врачом. Однако, опрос знакомых старосты показал, что погибший обладал завидным здоровьем и проявлял качества не свойственные лицам его возраста, а именно - имел обыкновение увиваться за молодыми девушками, проживавшими в соседних населенных пунктах и пользовался с их стороны ответными чувствами. Исходя из вышеизложенного, мною был сделан однозначный вывод о невозможности скоропостижного сердечного приступа у старосты Вия без постороннего вмешательства. В пользу данного вывода можно привести и тот факт, что староста господин Вий относительно недавно проходил обследование в районном медицинском центре, где состояние его здоровья нашли вполне удовлетворительным и прописали особого рода таблетки, принимая которые пациент исключает возможность наступления сердечного приступа.
   Расширив область расследования, я обнаружил свидетеля некоего происшествия, результатом которого, по мнению следствия, и явилась смерть старосты Вия. Данный свидетель показал, что в день происшествия со старостой Вием имел контакт обер-лейтенант Особого Отдела Доберман Анцыбал Зеленович, находившийся в деревне Погостье в утро происшествия с неопределенными целями. В пользу доказательства пребывания обер-лейтенанта Добермана на месте происшествия, вернее будет сказать, на месте преступления, является наличие у следствия окурка сигареты той же марки, которые курит господин Доберман, что безусловно явствует против него, так как окурок сигареты был обнаружен рядом с трупом погибшего. Отсюда следствием был сделан вывод, что не кто иной как обер-лейтенант Доберман А. З. явился искомым побудителем к смерти старосты господина Вия.
   Ваше Высокопревосходительство! Как самый обыкновенный рядовой солдат на службе Его Императорского Величества, я часто задавался вопросом, что есть внутренний враг? Кого мы вправе назвать внутренним врагом? И, как это не прискорбно заметить, но таким внутренним врагом является человек, находящийся рядом. В той ситуации, в которой оказался я, скромный обер-лейтенант Особого Отдела, врагом, без всякого преувеличения, оказался мой старинный знакомый, коллега и бывший друг детства. Мне тяжело осуждать человека, с которым мен когда-то связывали близкие отношения, но долг - превыше всего, превыше всяких отношений. Посему осмелюсь присовокупить к вышеизложенному, что ранее господин обер-лейтенант, а ныне уже обер-капитан Доберман, был мною неоднократно уличен в действиях, позорящих мундир офицера. Я имею в виду такое безобразное занятие как работорговля. У меня имеются неопровержимые доказательства причастности господина Добермана к продаже задержанных по тем или иным причинам людей вместо законного трудоустройства оных на Рудники Его Императорского Величества, что господин Доберман проделывал неоднократно и систематически, наглым образом используя свое служебное положение и пороча тем самым честь мундира. Более того, продвигаясь дальше в своем расследовании, я обнаружил нечто ужасное - связь господина Добермана с бандой Миколы Дуплянского, орудующей в Восточном Лесу в районе деревень Погостье и Душилово. Не далее как сегодня вечером господин Доберман был задержан мною с поличным, то есть пойман выходящим с тайной встречи с бандитами из лесу. Таким образом, господина обер-лейтенанта Добермана можно со всей серьезностью и ответственностью назвать уже не только скрытым, но и открытым врагом, противостоящим законности и порядку Империи.
   С превеликим сожалением и прискорбием должен заметить, что мое служебное рвение, то есть обычное рядовое служение Его Императорскому Величеству, не встретило понимания и поддержки в лице моего непосредственного начальника и руководителя полковника Иоса Враженовича Буланже, о деловых качествах которого, безусловно, Вы, Ваше Высокопревосходительство, должны быть хорошо осведомлены. Ввиду этого обстоятельства, господину обер-лейтенанту Доберману удалось совершить дерзкий побег и организовать побег задержанного недавно бандита, находящегося под следствием, что лишний раз безоговорочно подтверждает причастность господина Добермана к бандитской шайке Миколы Дуплянского.
   Ваше Высокопревосходительство! Осмелюсь предположить, что оный побег был организован с целью единолично овладеть информацией, дающей доступ к некоему объекту, именуемому в служебных кругах "Артефакт", что, несомненно, является нарушением государственной тайны и уголовнонаказуемым преступлением первой величины. Меры по розыску и поимке бежавших преступников принимаются, опять-таки вопреки бездействию и при полном несодействии со стороны начальника отдела полковника Буланже.
   Осмелюсь высказать свое мнение, Ваше Высокопревосходительство, что без немедленного объявления обер-лейтенанта, то есть ныне уже обер-капитана, получившего повышение совершенно безосновательно, а именно по попустительству начальника Отдела полковника Буланже, в розыск, оный господин Доберман может безвозвратно скрыться от Имперского правосудия, воспользовавшись своими связями в преступной среде. Посему предлагаю немедленно организовать погоню, состоящую из отряда специального назначения, вооруженного автоматами.
   Остаюсь Вашим преданным и покорным слугой и солдатом на службе Его Императорского Величества
   Обер-лейтенант Д.Д. Ротвейлер".
   Закончив свое послание, Ротвейлер поднялся на лифте на первый этаж - в отсек дежурного по Объекту - и осведомился, когда уходит срочная корреспонденция в Центр.
   - Утром.
   - Прекрасно, этот пакет отправьте обязательно, в первую очередь.
   Затем, почувствовав некоторое моральное облегчение, обер-лейтенант Ротвейлер поехал домой и открыл бутылку домашнего вина трехлетней выдержки, но, едва он поднес ко рту первую рюмку, раздался телефонный звонок:
   - Хотя? Это ты, Хотя? Это я, я, Цыба.
   - Анцыбал Зеленович?
   - Да брось ты эти имена-отчества, Хотя, называй меня как в старые добрые времена, что ты, в самом деле.
   - Где вы находитесь?
   - Это неважно.
   - Анцыбал Зеленович, вы помогли бежать опасному преступнику. Понимаете, что вам грозит? Вас поймают!
   - Вряд ли, впрочем, мне все равно. А гусеницу ты так и не вспомнил, Хотя?
   - Послушайте, любезный господин Доберман, я устал от вашего фамильярного покровительственного тона. Детство и Академия далеко позади, в прошлом, так что извольте оставить свои жалкие попытки вызвать во мне сочувствие и говорите по существу, раз уж вы сами позвонили. Что вам угодно?
   - Да, собственно, ничего, - Доберман говорил ровным спокойным голосом, что никак не согласовалось со сложившимся образом нервного, готового взорваться в любой момент холерика, похожего на сжатую пружину.
   - Зачем же вы тогда звоните?
   - Попрощаться.
   - Попрощаться?
   - Да, я уезжаю.
   - И куда же, если не секрет?
   - Куда всегда хотел - на Восток.
   - Ах вот как... И что же вы намереваетесь там делать?
   - Жить. Начну новую жизнь.
   Ротвейлер, неожиданно для самого себя закричал:
   - Прекратите дурака валять! Восток! Гусеница! Новая жизнь! Вы нашли Артефакт?! Скажите правду! Нашли?!
   - Нет, я не нашел Артефакт.
   - А, так значит, бандит, которому вы помогли сбежать, знает, где находится Артефакт! Все понятно! Что же вы тогда мне голову морочите своими гусеницами! Вы решили завладеть им самолично! Вы решили утаить его и никому не отдавать! Так знайте, у вас ничего не выйдет! Вы в розыске, вас арестуют и трудоустроят на Рудники, господин Доберман! И никакие ваши сказки о чудесных гусеницах вам не помогут! Лучше сдайтесь, придите с поличным, это мой вам совет, как старому знакомому. В конце-концов, лично мне вы плохого не делали, так послушайтесь доброго совета, сдайтесь.
   Услышав гудки, Ротвейлер отшвырнул трубку.
   - Идиот! Сумасшедший! Самый натуральный сумасшедший!
   Вино было отставлено в сторону, понадобилось кое-что покрепче - коньяк, хороший крепкий ароматный коньяк. После трех рюмок и сигариллы Ротвейлер успокоился и лег спать. Уже практически засыпая, он вспомнил гусеницу.
   Не ту, о которой твердил Доберман, другую.
   В детстве Доброхот Доброхотович, или просто Хотя, как его тогда называли, очень увлекался рыбалкой и часто ходил с удочкой на пруды и озера ловить карасей. Весной он рыбачил едва ли не каждый день, вернее, едва ли не каждое утро. Летом, когда зацветали водоемы и клев прекращался, делал перерыв, во время которого готовил снасти и редко-редко ставил миреги, не ради улова, ради спортивного интереса. В середине августа у рыбы начинался жор и походы на озера возобновлялись, с другой наживкой и, чаще с удочками не поплавочными, а донками. И вот в один из таких походов на довольно далеко располагавшееся от дома озеро, Хотя увидел на лесной тропинке огромную гусеницу. Действительно, огромную гусеницу - величиной с крупную мышь. Сходство с мышью усиливалось еще и за счет того, что гусеница была волосатая, пушистый комок с могучими жвалами, способными, казалось бы, перекусить человеческую руку.
   Юный Хотя поступил так, как и должен был поступить - он раздавил гусеницу, а потом брезгливо вытер подошву резиновых сапог о мокрую траву.
   - Ерунда какая, - проворчал Доброхот Доброхотович, поворачиваясь в постели с одного бока на другой.
   Скоро он заснул тем особенно сладким сном, каким спят доносчики.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Приложение 5.
  
   Выдержки из дневника медбрата душиловской районной больницы.
  
   " ... привезли пациента. Обычно с такими травмами поступают работяги со строек и заводов, этот на работягу не похож. Выглядит солидно, одет очень прилично, чувствуется, мужчина сильный, привыкший отдавать приказы. Два пальца на правой руке оторваны, большой палец болтается на полоске кожи. Интересно другое. После того, как пальцы ему пришили, один из врачей обратил внимание на странные черные отметины на лице пациента. Сам пациент реагировал довольно бурно, ругался, кричал, потом обещал заплатить сколько угодно, лишь бы его отпустили. Говорил, что сам разберется, потому что знает как быть и что делать дальше. Тем не менее, пациента силой оставили в клинике.
   ...осмотрел лицо пациента, пока тот спал. От черных отметин исходит крайне неприятный запах. Не могу сказать почему, но меня очень заинтересовал этот случай. Просмотрев имеющиеся в больнице медицинские справочники, я так и не смог установить природу черных отметин.
   Утром выяснилось, что никто из врачей клиники не может установить диагноз. Говорили о проказе, но я не склонен считать, что это, действительно, проказа. Возможно, новый вид опухоли, хотя...
   ... увеличилась в размерах. Пациент по-прежнему скандалит, угрожает, требует его отпустить. Сулит большие деньги. Подумываю, не согласиться ли...
   ... занимает уже половину лица. Собрали консилиум. Если не ошибаюсь, приехали даже иностранцы. Медперсоналу низшего ранга вход в палату строго воспрещен. Захожу по ночам. Черное пятно на лице пациента растет с угрожающей скоростью, страшно смотреть. Но, завораживает.
   ... совсем уж немыслимую сумму. Умоляет. Раньше угрожал, теперь умоляет. Честно говоря, неприятный субъект. Что-то я о нем слышал. Якобы, где-то он проворачивал дела с покупкой и перепродажей квартир. Взял бы деньги, да боюсь связываться.
   Пациента в срочном порядке перевели в охраняемый изолятор. Поговаривают о возможной эпидемии. Главврач ходит мрачный. Неужели примут решение о...
   ... сквозь толстую дверь едва расслышал: "Помоги. Отпусти".
   Не пойму, зачем человека мучают? Если не могут вылечить, уж лучше бы усыпили. Лично я никогда не был противником эвтаназии, а в данной ситуации это - единственный вариант, пожалуй.
   ... паника. Такие же черные отметины у двух врачей из числа тех, кто имел доступ в изолятор. Их сразу же поместили в два других изолятора. Принято решение о временном закрытии больницы. Объявлен особый режим. Желающих общаться с заразившимися больше нет.
   ... вызвался. Не знаю, что меня к этому подтолкнуло, но я вызвался добровольно.
   ... страшно смотреть. Мало чем похож на человека.
   ... вывел его. Теперь в больнице мало персонала. Имперские кордоны пройдет сам. Условились встретиться...
   ... не решил куда - на Восток, или на Запад. Есть еще один день, чтобы решить окончательно. Домой возврата нет..."
  
  
  
  
  
  
  
   На круги своя.
  
  
   Дедушка, ни слова не сказав, подошел к буфету, достал бутылку, налил водки прямо в чайную чашку и выпил залпом.
   - Васька, где ты, подлец?!
   Громко мяукая к Дедушке подбежал рыжий кот.
   Старик что-то пошептал ему на ухо.
   - Давай, хорошо сделаешь - получишь валерьянки.
   Васька выпрыгнул в форточку.
   - Эка светиться, - глупо улыбаясь сказал Жердяй. - Красота!
   - Молчи! - цыкнул на него Дедушка. - А ты, сынок, спрячь пока семечко-то, спрячь и одевайся скоренько.
   Дедушка налил себе еще порцию, выпил не закусывая.
   - Куда мы? - спросил Фома.
   - Давай-давай, одевайся скорее, пошли, - Дедушка накинул тулуп, влез в валенки. Бутылку, уже полупустую, взял с собой.
   Фома оделся и вышел вслед за стариком во двор.
   - Да куда мы, Знат Кудесович?
   - Схорониться тебе надо до поры до времени, - ответил Дедушка. - Покуда не решишь как быть. А то, понимаешь, больно много охотников появится Чудо твое заполучить.
   - Микола?
   - Микола первый. Он уже давно его ищет.
   - Ну так и пусть забирает.
   - Экий ты быстрый, пусть забирает... Да такие, сынок, вещи нешто отдают вот так сразу? Подумай хорошенько, подумай, это ж не просто светлячок какой - Чудо! Понимаешь, глупая твоя голова, Чудо! И ты вот так его отдашь?
   - Зачем оно мне?
   Дедушка остановился, отхлебнул из бутылки.
   - Это, сынок, мне оно ни к чему, а ты, коли отыскал, не торопись, подумай, не отдавай кому попало. Распоряжаться им тебе. И потом, кто знает, как оно проклятущее работает. Микола вот уверен, что все изменится, а как изменится не знает. Оно конечно, может измениться все как того Миколе надобно. Только ведь Микола не один на белом свете живет, много таких, которые с ним не согласные. Возьми хоть бы балбеса этого - Жердяя. Живет себе, плохого никому не делает, хорошего, правда тоже, но не в этом суть. Ну сработает твое Чудо, изменит мир... А ну как в нем для Жердяя места и не найдется? Что ж ему тогда? А мне? А Хозяину Хозяиновичу? А тебе?
   Дедушка протянул бутылку Фоме.
   - На-ка, хлебни.
   Фома глотнул водки.
   - Не торопись, подумай, - Дедушка достал папиросы, закурил. - Чудеса, сынок, штука тонкая. С ними быстро нельзя - дров наломаешь.
   - Получается, семечко посадить надо?
   - Вроде того.
   - И получается, что от того, кто его посадит, зависит как изменится мир?
   - Да вроде бы... Но доподлинно не знает никто. Это ж Чудо Расчудесное, Чудо! Понимаешь!? Ну ладно, теперь давай - прыгай в воду.
   Они стояли на речном льду, у проруби.
   - Куда?
   - В прорубь, говорю, прыгай! Чего стоишь?
   - Да вы с ума сошли, Знат Кудесович!
   - Прыгай, сынок, не бойся, все по добру будет. Окромя реки тебе от Миколы нигде не спрятаться, а там посидишь, пораскинешь умишком-то, решишь как быть дальше. Давай!
   Дедушка мягко подтолкнул Фому к проруби.
   - Да я же утону!
   - Не боись ничего, я сказал! Прыгай смело! Завтра я тебя заберу.
   Фома колебался еще секунду, потом шагнул в прорубь.
   - Ну вот, так-то лучше, - Дедушка выпил все, что оставалось в бутылке и бросил ее в воду. - А я уж как-нибудь справлюсь.
  
   Поздно ночью обер-лейтенанта Ротвейлера поднял с постели телефонный звонок.
   - Але, господин обер-лейтенант, докладает ефрейтор Сырченко!
   - Ну что у вас? Неужели нельзя было подождать до утра?
   - Никак нет, господин обер-лейтенант! Так что, дело серьезное!
   - Ну "докладайте", Сырченко.
   - Так что разрешите доложить, во вверенный моему наблюдению дом прибыл разыскиваемый бандит!
   - Что вы такое несете, Сырченко? Какой еще бандит?
   - Предположительно, Микола Дуплянский, господин обер-лейтенант.
   Ротвейлер потряс головой, пытаясь проснуться и собраться с мыслями.
   - Что?
   - Микола Дуплянский! Уже час как вошел.
   - Что?! Почему же вы раньше не доложили?! Оставайтесь на месте, я скоро прибуду!
   Ротвейлер начал поспешно одеваться.
   " Стоп-стоп-стоп! Что я делаю? Куда я "сейчас прибуду"? Меня же укокошат!"
   Он поставил на плиту чайник, чиркнул спичкой, зажег газ, потом потушил.
   " Надо срочно тревогу! Сообщить!"
   " Нет! Куда сообщать? Кому? Буланже? Генерал-аншефу? Кому? Нет!!! Никому! Я сам! Это же Артефакт! Артефакт! Самые высшие эшелоны! Самые высшие! Страшно представить!"
   Мечась по квартире из угла в угол, господин Ротвейлер кое-как оделся, проверил пистолет и спустился к автомобильной стоянке. Прогревая машину, все еще спорил сам с собой:
   " Да как же я? Ведь это бандит! Бандит! Какие шутки? Шутки кончились! И никого нельзя, даже Сырченко нельзя! Услать его домой и дело с концом. Или, все-таки тревогу? Опергруппу? А там пусть разбираются..."
   Так продолжалось всю дорогу.
   " Где же ты сейчас? - укорял Доброхот Доброхотович свой внутренний голос. - Как раз тогда, когда ты больше всего нужен, ты молчишь".
   А внутренний голос, действительно, молчал.
   Доехав до окраины Погостья, Ротвейлер позвонил Сырченко:
   - Как обстановка?
   - Так что все спокойно, господин обер-лейтенант. Никто не входил, никто не выходил.
   - Вот что, Сырченко, вы свободны, отправляйтесь домой - спать.
   - Слушаюсь, господин обер-лейтенант! Премного вам благодарен!
   Машину остановил подальше от находившегося под наблюдением дома, чтобы не спугнуть. Остаток пути прошел пешком, перекладывая пистолет из одной руки в другую.
   У самого дома крался, стараясь ничем себя не выдать. Аккуратно - снег сухой, скрипучий - подобрался к двери, распахнул:
   - Никому не двигаться!!!
   По правде сказать, никто из находящихся в доме и не думал "двигаться", они вообще никак не отреагировали на появление имперского офицера с оружием в руках. За одним исключением:
   - Он погубит! Погубит нас! - подал голос Игоша.
   " О нет, - подумал Ротвейлер, - только не это!"
   Самые худшие опасения подтвердились буквально сразу.
   - А, здорово! - приветствовал незваного гостя Жердяй, обнажив в широкой улыбке желтые зубы. - А как мы с тобой это, к Поповне-то, а?
   И хитро подмигнул.
   У Ротвейлера стали подкашиваться ноги.
   - Нет, ну ты погляди, Микола, - сказал Дедушка, наливая водки в чайную чашку, - вот ведь моду взяли, стервецы, ко мне в дом с игрушками заваливаться!
   - Не виляй, старик, - сказал Микола Дуплянский, - не уходи от ответа.
   - Руки вверх! - чуть взвизгнув от волнения прокричал Ротвейлер.
   - Еще и хамит, - констатировал Дедушка.
   - Руки вверх, я сказал!
   - Он погубит! Погубит нас! - закричал Игоша.
   - Микола, ты его успокой, а то он нам толком поговорить не даст. Чай не по мою - по твою душу пришел.
   Микола Дуплянский щелкнул пальцами и произошло нечто странное: Доброхот Доброхотович почувствовал как от деревянного пола к его ногам потянулись невидимые руки, обхватили, сковали, а потом весь он, начиная с ног, стал покрываться толстым слоем мха и лишайника.
   От волнения обер-лейтенант Ротвейлер выронил пистолет, который тут же прибрал Хозяин Хозяинович.
   - А дрянь эту уберем от греха.
   - Что вы делаете? Что вы делаете?
   Но пошевелиться уже не мог и скоро превратился в живой трухлявый пень, заросший кукушкиным леном, лишь глаза остались живые, свои.
   - Другое дело, - сказал Дедушка, выпил и закусил соленым огурцом. - А то ведь один такой уже приходил с пукалкой-то, напаскудил только, до сих пор вон кровища на полу. А что, Микола до твоего вопроса, так я тебе прямо отвечу - до поры до времени ты парня не получишь. Вот так.
   - Это почему же?
   - А потому, что дай мальчонке времени подумать как ему быть.
   - Значит, нашел?
   Дедушка налил еще водки, выпил.
   - Нашел...
   Микола Дуплянский подскочил к Дедушке, схватил его за плечи.
   - Что же ты, Кудесыч, сколько сидим, литр выпили... Не томи, скажи, где парнишка?
   - Не скажу, - твердо ответил Дедушка. - И меня не тряси, из меня акромя песку ничего больше не посыпется, так-то.
   - Не дури, Кудесыч, добром прошу.
   - А мне что добром, что не добром - все едино. Нет надо мной твоей власти. И у меня в дому веди себя нормально, выражения-то выбирай, не ровен час обижусь. Что тогда делать станешь?
   Микола сел на свой стул, нахмурился.
   - Чего ж ты хочешь, Кудесыч?
   - Я-то? Дык я-то известно чего хочу.
   Дедушка поставил на стол пузатую бутылку.
   - Вот ты чего хочешь, это вопрос.
   Жердяй подошел к одеревеневшему Ротвейлеру.
   - Эвона как, - он приобнял обер-лейтенанта как закадычного приятеля. - А я думал снова к Поповне пойдем. Эх, интересно! Хотя, к Поповне-то и не так чтобы уж очень интересно, вот к Зинке-Медичке заглянуть бы, вот там-то уж интересно так интересно. Это тебе не какая-нибудь там эта самая, а самая что ни на есть настоящая, о как.
   Дедушка выпил еще, закусил хрустящим огурцом и закурил.
   - Ты, Микола, скажи мне, пожалуйста, вот что. Ну получишь ты свое Чудо, ну вот оно у тебя в руках окажется... И что? Что будет-то?
   - Не пойму я тебя, Кудесыч. На чьей ты стороне?
   - А я на своей собственной стороне, Микола, и тебе это хорошо известно. Да не об том речь. Вот погляди-ка на энтого бедолагу залетного, - Дедушка указал на Ротвейлера, от которого так и не отлипал Жердяй, рассказывающий о своих похождениях. - Ну окажется у тебя в руках это самое Чудо, и что ему прикажешь делать? Сгинуть? Али так и ходить заросшим по самые брови, так?
   От Миколы стала распространяться волнами темная недобрая сила, седая, скрипучая, хохочущая с верхушек деревьев, уводящая в глушь, зовущая в черное сердце леса к мощным кровавым корням, которые раскалывают камень, крошат скалу, пьют из глубин Земли.
   - А хоть бы и так. Жалко его тебе?
   - Ну а то как же, конечно жалко. Тоже ведь, поди, человек живой и вполне себе право на существование имеет. Не тебе за него решать. Давай вот его самого спросим, как ему, нравится ли.
   Дедушка прогнал от Ротвейлера пьяного Жердяя и освободил лицо обер-лейтенанта от лишайников.
   - Ответствуй нам, человек служивый, желаешь ли ты жить-поживать при новом-то порядке, который Микола-то установить желает?
   - Вы все арестованы за нападение на офицера Его Величества, - заплетающимся языком проговорил Ротвейлер.
   - Вот оно как, - сказал Дедушка. - Ты пока, милай, помолчи, не злобствуй, а то Микола как бы не осерчал. Не ровен час защекотит, с него станется.
   Ротвейлер с ужасом посмотрел на Миколу Дуплянского, на его горящие бешеным зеленым пламенем глаза.
   - А ведь не понравится служивому-то люду, ежели ты все по своему разумению обустроишь. А, Микола? Точно не понравится. Они, вишь, привыкли, служат, и служат-то справно, не придерешься. Как быть-то тогда?
   - Он погубит! Погубит нас! - прокричал Игоша, оставленный лежать в одиночестве на диване. Жердяй к этому моменту заснул и потихоньку сполз под стол.
   - Эх ты, сердешный, - Дедушка взял Игошу на руки. - А с этим вот, что будет?
   - Не дури, Кудесыч, скажи, чего хочешь.
   - Да вот, есть, Микола, такое мнение, что ничего хорошего из твоего Чуда для очень и очень многих людишек не выйдет. Понимаешь меня? Не надобно им никакого Чуда, не хотят они ничего менять, им и так нормально, как есть. А ты возьмешь, никого не спросясь и все поменяешь.
   - Да это же Чудо, Кудесыч, Чудо!
   - Я понимаю, что Чудо. Да ведь не все его желают. Мало сказать, что не все. Очень и очень многие. Вот он тебе - живой пример тому.
   Дедушка указал на Ротвейлера.
   Гибкий, быстрый ум Доброхота Доброхотовича искал выход из создавшейся ситуации. Предполагал, что случится неприятность, предполагал, но такого не ожидал. И теперь, практически связанный по рукам и ногам, да еще как связанный, добро бы веревки - страсть, не пойми что - как выпутаться? Внутренний голос подсказал: " Не дергайся, подожди чем дело кончится".
   " Проснулся... Где ж ты, голубчик мой, раньше был?"
   За многие годы отношения Доброхота Доброхотовича со своим внутренним голосом превратились в своеобразный диалог, даже скорее спор двух супругов, упрекающих друг друга в неверности. Причем, Ротвейлеру досталась незавидная роль ревнивой супруги.
   - Кудесыч, пойми ты меня, я столько ждал, искал, надеялся...
   Дедушка закивал головой, мол, понимаю-понимаю.
   - Неужто ты думаешь, я назад поверну? - Микола Дуплянский поднялся, в его фигуре, в той позе, в которой он стоял, чувствовалась угроза. - Ведь нельзя так жить, Кудесыч, нельзя. С этим ты согласен?
   - Жить-то оно, может быть, так и нельзя, да ты не больно хорошую альтернативу предлагаешь. Как оно, по-твоему, изменится-то все?
   Дедушка был уже здорово пьян, язык у него немного заплетался.
   - Как изменится? - переспросил Микола.
   А и не надо было ему отвечать, глаза его сами ответили, загорелось в них еще сильнее бешеное зеленое пламя, всепроникающее, всепожирающее.
   Дедушка захихикал по-стариковски противно.
   - Догадываюсь, что скажешь, догадываюсь. Только вот что, голуба моя, сколь я лесов не видел, у всех у них сердце черное. Опушка - оно понятно, молодость, напор, там хорошо, а вот в глубине... Это что же, братец ты мой, за Чудо такое произойдет, что сама суть Леса изменится? Нет... Ты и не хочешь ее менять, верно? Людишек-то как не любил, так и не любишь. Это никакое Чудо не изменит. А коли так, то и мне такового не надобно. Я ведь тоже, в некотором роде, к людишкам отношение имею.
   - Жалеешь, стало быть?
   - Ясное дело, жалею. А то как же? Да и рази можно иначе-то? Поизведешь их, поизменишь, так мне и выпить-то не с кем будет. Вот, кстати, ослобони-ка служивого.
   Микола Дуплянский повел рукой: ослабели невидимые руки, засох лишайник. Доброхот Доброхотович повалился на пол.
   Дедушка подошел к нему, помог подняться, усадил за стол и налил водки.
   - Давай-ка, милай, давай дернем, а то молодежь моя уже нахрюкалась, того и гляди под стол повалится.
   - Он погубит! Погубит нас! - прокричал Игоша.
   Ротвейлер дрожащими руками взял чашку.
   - Пей, родимый, - напутствовал Дедушка, - время нынче настало питейное. Я пью, и ты со мной пей.
   Доброхот Доброхотович выпил.
   - А про Чудо, Микола, я тебе так скажу: ни тебе, ни мне им распоряжаться не судьба, поскольку ни я, ни ты его и в глаза не видывали и в руках не держали. А есть человече, которому оно само в руки далось. Вот ему Чудом и владеть, и как он порешит - так тому и быть. И потому разговор наш с тобой нынешний - дело пустое. Все.
   Микола Дуплянский подошел к двери.
   - Где же он есть?
   - А утопил я его, - беспечно ответил Дедушка.
   - Гляди, Кудесыч, как бы худого не случилось, - хлопнула дверь, Микола Дуплянский ушел.
   - А чему быть - того не миновать, - все так же беспечно сказал Дедушка и снова разлил водку по чайным чашкам. - Давай, служивый, еще по одной.
  
   Фома не утонул.
   Поначалу его обожгло ледяным холодом, но затем, оказалось, что он не под водой, а внутри просторного воздушного пузыря, стенки которого чем-то напоминали кожицу помидора или что-то в этом роде. Во всяком случае, на ощупь, так темно было - хоть глаза выколи. И одежда осталась сухой, не намокла.
   - Букашки-таракашки, - зашептал Фома, - вылезайте, покружите, может посветлее станет.
   Букашки выбрались из кармана куртки и составили маленький светящийся шар.
   - Так-то получше.
   Но, все равно, дальше вытянутой руки ничего видно не было.
   Пузырь потихонечку сносило течением.
   Фома устроился поудобнее, плотнее запахнул куртку.
   " Покурить что ли..."
   Курить не стал, побоялся, что воздуху не хватит.
   А скоро прикрыл глаза и задремал.
  
   Нынешняя ночь была не самой лучшей в жизни Доброхота Доброхотовича Ротвейлера, и не самой лучшей в карьере обер-лейтенанта Ротвейлера.
   " Получается, управы на него нет никакой... Разве что взвод было с собой привести. Да что там взвод. Пожалуй, и роты мало будет".
   Он живо представил себе роту заросших мхом, одеревеневших имперских патрульных.
   - Улыбаешься? - спросил Дедушка. - Это хорошо, что улыбаешься. Ты, служивый только не подумай грешным делом, будто я за тебя вступился. Мне до вашего брата заботы мало, от вас проку чуть и малая кроха. Мне равновесие дорого, братец ты мой, а твои-то мыслишки, известное дело, темные.
   - Оружие мне верните, пожалуйста, - несмело потребовал Ротвейлер.
   - С игрушкой повремени малость, я их на дух не переношу. Посидим, покалякаем, а там и разберемся. Ну, докладай, зачем явился среди ночи, словно тать? Неужто Миколу взять задумал?
   Ротвейлер не ответил.
   - Э, брат, Миколу-то взять у тебя кишка тонка, надо было с подмогой приходить. Чего ж один-то пришел?
   - А он не один, - вмешался Хозяин Хозяинович, - евонный подельник давно уже за домом в кустах отсиживается. Уж и Васька к нему ходил, и Трезорка.
   - Вон оно как. Стало быть не один, а я-то решил - отчаянный малый. Ан не тут-то было. По всему видать - хитрюга. Только Миколу брать и двоих мало, тут что-то еще кроется.
   Дедушка налил еще водки.
   - Ты, служивый, ничего не бойся и не хитри, расскажи все как есть. Я, сам видишь, человек немолодой, мне от велик делов твоих прибытку не надобно, обвинять я тебя ни в чем не обвиняю, но и помогать вряд ли стану. Мое дело - сторона, если хочешь. А подсказать могу.
   Выпили. Ротвейлер морщась, Дедушка - единым духом. Закурили.
   - На кой такой ляд тебе Микола занадобился? Его ведь мало кто ищет сам по себе, один. Дела пытаешь?
   - Ну а если так?
   - Вот молодец, не робеешь. Я, служивый, вашего брата много перевидал. И все-то юлят, хитрят, а чего хитрят, зачем... Ну скажи ты прямо! Врежь ты правду-матку прямо в глаза! Нет... И так уж все обскажут, да обставят, кажется им, будто запутали. Только сами же потом на свои грабли-то и наступают. Дело, значит, есть? И что за дело?
   Маленькие поросячьи глазки Доброхота Доброхотовича забегали по сторонам, пухлые младенческие щечки раскраснелись.
   - Артефакт, - с усилием выдавил он из себя, словно превозмогая чужую волю, наложившую запрет.
   - Чего? - переспросил Дедушка.
   - Артефакт... Ну... Чудо...
   - Ах вон оно что...
   Дедушка внимательно посмотрел на гостя, и под этим взглядом Доброхот Доброхотович почувствовал себя крайне неуютно, машинально застегнул верхнюю пуговицу мундира, стряхнул приставшую к плечу соринку.
   А Дедушка все смотрел, не отводил взгляда.
   Ротвейлер нервно заерзал на стуле, покашлял в кулак, пошмыгал носом.
   - Раз ты один пришел, стало быть для себя Чуда хочешь, - сказал Дедушка, словно приговор вынес. - Для себя одного, и чтоб не делиться ни с кем. А то понагнал бы сюда толпу народу, домишко бы по бревнышку разнес, а компанию мою с животиной, и вместе со мной - куда положено. И зачем оно тебе, Чудо-то? Просто, чтобы было? Или как?
   Снова разлил водку, протянул полную до краев чашку.
   Доброхот Доброхотович вдруг понял, что абсолютно не может врать этому странному пьяному старику, это было бы так же бессмысленно, как врать случайному попутчику в поезде. Нет смысла врать человеку, которого никогда больше не увидишь. Да и внутренний голос подтверждал, поддакивал: " Не куксись, мол, режь!"
   - Сложно сказать, зачем... Понимаете, я вот чувствую, что должен им обладать... Я, я один, и больше никто. Чтобы - мое! Понимаете?
   - Эвона ты как. "Чтобы только мое!" Что-то я не слыхивал, чтобы Чудеса исключительно в одних руках содержались. Чудо, братец ты мой, дело такое, оно для всех.
   - Но его уничтожат, понимаете, Артефакт уничтожат! Как только он попадет, как вы говорите, "куда положено" - его сразу уничтожат!
   - Да мне-то что с того? Сколь годов жил себе, так, надо думать, и дальше как-нибудь проживу.
   - Но...
   Ротвейлер задохнулся от возмущения.
   - Такими вещами не разбрасываются! Как вы не понимаете?! Наверное, я один понимаю с чем мы имеем дело.
   - Много ты напонимался! Кабы действительно понимал - так за Миколой бы не гонялся почем зря. Он сам уж сколь годов это Чудо ищет, все найти не может. Да сколько себя помню, так все Микола ходит-твердит: " Мол, плохо все. Так жить нельзя. Надо все менять". Да нет, народишко-то жалко, это есть. Ведь, бьются, бедолаги, бьются, а как-то без особого продвижения. Так... Гниет потихонечку, бродит, плесенью зарастает... Живы - да и ладно, сыты - да и славно, одеты, обуты - и вообще хорошо. Оно и можно бы поменять единым разом все, да страшно. Да не только, что страшно - и лениво, и вообще... Зачем? А с Чудом-то еще вот какая беда - в него верить надобно. А коли не веришь, вот как я, к примеру, то и соваться не след. Ты-то, служивый, веришь ли?
   - Да, - очень твердо сказал Ротвейлер.
   - И потому хочешь Чудо в сундук спрятать, подальше от чужих глаз? И удовольствие получать от того факта, что Чудо - твое личное?
   - Да, - все так же твердо ответил Ротвейлер.
   - Эхе-хе, - вздохнул Дедушка. - Ну, по крайней мере, откровенно...
   Он развалился на диване и закрыл глаза.
   - По мне, так лучше бы его вовсе не было... Ан есть... Безнадега... Безнадега...
  
  
   Фома проснулся совершенно окоченевший. Чтобы согреться стал растирать плечи, выпрямился, встал в полный рост. При этом пузырь увеличился в размерах, раздулся, словно чувствовал. Фома сделал шаг, другой и побежал как на тренажере - беговой дорожке. Пузырь крутился, оставаясь на месте, чуть задевая вершиной за лед.
   " Вот никогда бы не подумал, что окажусь под водой в пузыре и буду ждать, когда меня придет вызволять сумасшедший старикашка, да к тому же и пьяница. А в кармане у меня будет лежать семечко неведомого чудесного дерева, которое посадишь - и вырастет Чудо. И это Чудо очень многим нужно. А мне оно зачем? Если оно меняет мир, значит и мой мир изменит, мою жизнь? А хочу я изменить мой мир?"
   Фома вспомнил, как однажды во время летних каникул, устроился работать на завод учеником сверловщика. Поставили его к огромному станку, объяснили о передачах, о скоростях, показали как сверла менять, какие когда ставить, закрепили деталюгу и вперед - работай. А всей работы - сиди и смотри как сверло вращается, стружка сыпется и жидкость для охлаждения капает. Давали ему работу самую простую, разметкой деталей занимался другой человек. Сверло крутится, стружка сыпется, сверло крутится, стружка сыпется. Неделю Фома поработал и загрустил. Сначала названивал приятелям - надоело, по цеху ходил туда-сюда - надоело, читать пробовал - не разрешили, не положено, ты на работе или где. По заводу гулял - так и смотреть-то особо не на что. Словом, тоска зеленая, а уйти - так и не ушел. Так и просидел два месяца. И все два месяца хотел что-то изменить, да и самому измениться и чего-то ждал. Уж не Чуда ли ждал? Получается, ему тоже хочется Чуда?
   Сейчас, конечно, ситуация другая: отучился, работа поинтереснее, не скучно, в принципе, но... Ведь каждый день одно и то же, одно и то же, как в болоте, и не видно других вариантов. Да и есть ли они - другие варианты? Ну другая работа, ну даже в другой город переехать, ну в другую страну? Кто гарантирует, что там - все по-другому? Вряд ли, вряд ли... Такое впечатление, что везде одно и то же... И опять хочется чего-то... чего-то, непонятно чего... Чуда?
   Фома остановился, присел, и, все-таки закурил.
   " Посадить? Выбросить? Отдать? Может, Дедушке отдать - разберется старик, судя по тому, как он умеет решать проблемы. Или Миколе отдать?"
   - Эй, зачем шумишь? - услышал Фома укоризненный вопрос. - Зачем воду баламутишь?
   Сквозь прозрачную стенку пузыря на Фому строго смотрело синее, в крупной чешуе создание. То самое, с которым Дедушка спорил, когда ходил "проверять сети".
   " Водяной..."
   - Зачем так? Сейчас зима, рыба спать, а ты шуметь. Или ты налим, чтобы зимой шуметь?
   - Какой налим?
   - Скользкий налим, вкусный налим, - водяной облизнулся.
   - Нет, я не налим, - Фома инстинктивно сделал шаг назад, пузырь повернулся, водяной вместе с ним оказался наверху, чуть не ударившись о лед.
   - Ай, стой как стоишь, зачем дергаешься!
   Букашки сердито загудели и засветили ярче, теперь стала видна густая борода водяного, словно состоящая из тины.
   - Ай! Зачем светишь? Рыбу ловишь? Если ловишь - платить надо. Есть чем платить? Анисовый масло есть? Тесто есть?
   - Я не ловлю рыбу.
   - Не ловишь? Зачем в река сидишь?
   - Я прячусь.
   Водяной стал пускать пузыри - засмеялся.
   - Прячешься? Зачем прячешься? От кого прячешься?
   Фома пожал плечами.
   - От всех.
   - От всех? От меня не спрятался.
   - Что вам нужно? - испуганно спросил Фома.
   - Работник нужно, ил процеживать, полезный вещи искать, рыба кормить, река чистить. У меня хозяйство большое. Давай, иди ко мне работать.
   - Нет, спасибо.
   - Ай! Зачем так говоришь? В мой река сидишь, вода мутишь, рыба будишь, а платить не хочешь. Плохо. Совсем плохо.
   Водяной поплыл вокруг пузыря, время от времени проверяя его на прочность.
   - Дом хороший, крепкий. Сам строить?
   - Нет, это не я, это Знат Кудесович.
   Водяной замер.
   - Знатка? Тебя Знатка в река топил? Ай! Глупый! Я ему говорить малчишка мой, он мне тебя не отдавать. А теперь ты сам приходить. Ай!
   Он потер синие перепончатые руки.
   - Работник хороший, молодой, сильный. Много работа сделать. Хорошо.
   " Где же ты, старик? - подумал Фома. - Вытаскивай меня отсюда!"
   - Ладно, давай в игра играть будем, - предложил водяной. - Кто дольше без воздух продержится, тот и выиграл. Согласен?
   - Нет, я не согласен.
   - Зачем не согласен? Не нравится? Давай так - если ты выиграл, я тебе много рыба давать, хороший рыба, крупный. Давай!
   - Нет, я не буду.
   - Ай! Зачем не буду? Давай так - ты выиграл, я тебе свой дочка в жены дам. Ай! Красивый дочка у меня, высокий, статный, ноги длинные, глаза синие. Давай!
   До встречи с водяным, Фома думал, что самое приставучее существо на свете - это Жердяй, со своими похождениями и рассказами, но водяной оказался еще хуже. Рассказал о своем хозяйстве все, подробно, с чувством, с расстановкой. Мол, пять дочерей, двоих пристроил. Одну, мол, за мельника замуж отдал, другую, мол, за инспектора рыбнадзора. Оба - люди нужные, в хозяйстве необходимые. А ты кто таков? Бездомный, безденежный, в пузыре сидишь и кобенишься. Такая девка! Ну такая девка! Краше энтой девки никогошеньки нет! Ну эту не хочешь, давай, мол, другую. Дело к весне, самая пора свадьбу-то сыграть. Соглашайся! Да сам подумай, ну кому ты такой-растакой нужен? А тут тебе - девка-краса, да приданого две бочки соленой рыбы, да два мешка сушеной. Ну икры еще, хорошей икры, лещевой. Да щучьих голов килограмм двадцать. И лягушенка любимого тебе отдам, чтобы у тебя служил.
   Фома едва не завыл.
   " Где же ты, черт ты старый?! Пропадаю!"
  
  
   Когда Дедушка заснул, Хозяин Хозяинович отдал Ротвейлеру пистолет.
   - Правда, он теперь ни на что не годиться. Извиняйте уж нас, не со зла.
   Пистолет намертво заклинило.
   Хозяин Хозяинович прибрал со стола, подмел комнату, уложил Жердяя с Игошей и незаметно как-то пропал, будто сквозь пол провалился. А может быть, и в самом деле, спрятался в подвале.
   Ротвейлер сидел молча, честно говоря, он не знал, что ему делать. То ли вызвать подмогу и вытянуть из старика признание силой, то ли отказаться от поисков, и, подобно сошедшему с ума Доберману, погрузиться в мир иллюзий. Ни тот, ни другой пути привлекательными не выглядели.
   " Уходить глупо. Ну как так - уйти, ничего не добившись? Не в наших правилах".
   Но, при одном взгляде на мирно сопящего Жердяя, энтузиазм улетучивался.
   " Позор...Позор... Как я мог..."
   Так до утра и сидел, поклевывая носом.
   Дедушка проснулся раздраженный, долго кашлял, кряхтел.
   - А, служивый, все еще здесь... Чего сидишь-то? Ждешь чего?
   Ротвейлер пожал плечами и что-то промямлил в ответ.
   - Похмелиться хочешь? Давай, служивый, давай. Время нынче питейное.
   Дедушка разлил водку по чашкам, выпил одним глотком свою порцию.
   - Не будешь? Ну как знаешь.
   Выпил и порцию гостя, потом разыскал чистый лист бумаги, карандаш и вывел крупными буквами: " Приема нет!"
   - Вот так, служивый... А ты говоришь Чудо...
   Объявление вновь оказалось на входной двери, приколотое ржавыми кнопками.
   - Простите, что докучаю своим присутствием, - обратился Ротвейлер к Дедушке как можно вежливее, - но я не могу уйти без какого-либо результата. Пусть даже отрицательного. И, раз вы сами говорите, что вам Чудо не нужно, то, может быть подскажете, где мне его отыскать?
   Дедушка почесал затылок.
   - Эк ты разоткровенничался... А я думал, угрожать начнешь.
   Ротвейлер скромно опустил глаза, всем своим видом говоря: " Да что вы..."
   - Ну что же, подсказать могу!
   - Да?!
   Дедушка хитро прищурил глаза.
   - Даже провожатого дам.
   И не успел злосчастный Доброхот Доброхотович хоть чем-нибудь возразить, как хитрый старик заголосил:
   - Жердяй! А ну вставай, пьяная твоя физиономия! Вставай!
   " Нет! Нет!!! Нет!!!"
   Доброхот Доброхотович побледнел, ноги ослабли.
   Жердяй очнулся, громко зевнул и стал тереть глаза ладонями.
   - Он погубит! Погубит нас! - закричал Игоша.
   - Жердяй, - очень серьезно сказал Дедушка, - поедешь вот с ним в Душилово и покажешь Чудо. Понял?
   - Чудес, небось, не бывает...
   - Ты мне это прекращай! Поедешь, говорю, поедешь и покажешь! Вот так!
   - Ладно, - нехотя согласился Жердяй, - покажу.
   - Ну вот, - Дедушка похлопал господина Ротвейлера по плечу, - поезжай, служивый. Будет тебе Чудо.
   Бледный, испуганный Доброхот Доброхотович дрожащими руками открыл дверь, пропуская Жердяя с Игошей вперед, оглянулся с надеждой на посмеивающегося старика и вышел из дома с таким чувством, что идет на смерть.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Приложение 6.
  
   Из газеты " Душиловский вестник"
  
   " На прошлой неделе, с заявлением о факте совершения мошенничества, в дежурную часть душиловской комендатуры обратился главврач районной больницы номер восемь Барсуков И. И. По его словам из районного банка хранения похищено большое количество крови. Не совсем компетентные работники хранилища с потрясающим легкомыслием выдали совершенно незнакомым посторонним людям драгоценную субстанцию. Виновные понесли заслуженное строгое наказание, то есть внесли в банк утерянное количество крови из собственных запасов.
   И этот случай далеко не первый. Подобные происшествия были зафиксированы в соседних районах. Оперативный Отдел пришел к неутешительному выводу, что в области действует шайка хитрых мошенников, выдающих себя за врачей и получающих кровь по фальшивым документам.
   Жертвами мошенников стали почти все медицинские учреждения области.
   По словам немногочисленных свидетелей мошенников двое, оба они очень крупного телосложения, высокие и лысые. Преступники отличаются вежливым обхождением с медперсоналом, один из них даже несколько раз дарил цветы работницам регистратуры.
   Фоторобот преступников, составленный оперативниками завел расследование в тупик, так как получилось, что преступников пятеро или шестеро, в то время как все без исключения свидетели заверяют, что преступников именно двое. Остается сделать еще более неутешительный вывод: в области действует несколько группировок, промышляющих ограблением банков крови. Неизвестно, связаны эти группировки между собой, или действуют независимо друг от друга. По заявлению начальника следственного отдела, было бы совсем неплохо, если бы мошенники конкурировали друг с другом и изничтожили сами себя в ходе конкурентной борьбы.
   Будем надеяться, что наше с вами народное достояние не будет впредь разбазариваться направо и налево как попало, а будет распределяться по надобности и справедливости".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Всего один шаг.
  
   Не имея возможности остановить водяного, или хоть как-то повлиять на него, не говоря уже о том, чтобы заставить замолчать, Фома заткнул уши. Однако, это мало помогло.
   - Что, дарагой, замерз? - не унимался водяной. - Ай! А мой дочка тебе согреет, он шибко горячий, прямо огонь-девка! Соглашайся, дарагой, а то пропадешь совсем. Знатка тебя до добра не доведет. Сколько уж так разов он: наобещать наобещает, а сделать не сделает. И тебя бросил.
   Фома снова побежал внутри пузыря. Водяного отбросило в сторону.
   - Зачем дерешься? Мой этого не любить. Драться - последний дело, так скажу. Лучше давай, соглашайся, свадьба пышный сыграем! Ай! Такой свадьба сыграем - всем на зависть! И Знатку пригласим, пусть приходит, выпьет, закусит. Давай!
   " Ну где же ты, черт ты старый?! Неужели забыл обо мне?! Заберу, заберу... Сил моих больше нет. Забирай скорее!!!"
   И, словно в ответ на мольбу, над самой головой расступился лед, пузырь выскочил из речной воды, Фома растянулся на ледяной глыбе.
   - Ну что, небось, заждался, сынок? - над Фомой, дыша перегаром, склонился Дедушка. - Замерз? На-ка, согрейся.
   Фома глотнул из протянутой бутылки, поморщился.
   - Эк тебя, бедолагу...
   Из полыньи вынырнул водяной.
   - Ай! Нехорошо! Нехорошо делаешь, Знатка! Опять малчишка нам не даешь! Малчишка нам нужен. Тебе зачем?
   - А ты рот не разевай, мокрая голова, - сказал Дедушка. - Было тебе уже говорено, не про тебя малый.
   - Ай! У меня девка на выданье, а ты не отдаешь! Знатка, отдай, очень надо!
   - Идем, сынок, - Дедушка ободряюще похлопал Фому по плечу.
   - Знатка! Рыба не дам болше! - крикнул вслед водяной.
   Дедушка покачал головой.
   - Ну конечно... Вот народ, а... Ругается, грозится, а потом сами же с поклоном приходят...
   - Куда мы сейчас? - спросил Фома.
   - К мосту, сынок. Я тут голову-то поломал, да так думаю, что лучше всего тебе будет воротиться откуда пришел. А там - дело твое.
   - Почему же к мосту? Вы же говорили, что я на электричке могу уехать.
   - Оно, конечно, может быть и можешь, кто знает. Только до электрички нам по Лесу идти пришлось бы, а тебе туда никак нельзя.
   - Из-за Миколы?
   - Из-за него.
   - А у вас неприятностей не будет?
   - Э, сынок, какие в моем возрасте у человека могут быть неприятности. Неприятности - это для вас, для молодых.
   В этот момент Дедушка показался Фоме невероятно старым, куда-то исчезла его лихость, пропал загадочный огонек в глазах, и весь-то он сгорбился, ссутулился, ни дать ни взять - рыболовный крючок. А в руках бутылка, и прикладывается к ней то и дело.
   На изгибе реки лес подступал к самому берегу.
   Здесь Дедушка остановился, тревожно вглядываясь в кроны деревьев.
   - Ну, я так и знал, сам не пошел - гордый. Обиделся, что отказали...
   - Кто?
   - Да Микола твой. Глянь-ка на верхушку вон той сосенки.
   Дедушка указал рукой на высокое дерево с раздвоенным стволом.
   - Видишь?
   Сквозь густой, чуть припорошенный снегом лапник вспыхнули и погасли два желтых огонька - чьи-то глаза.
   - Манилу прислал Настоятель.
   Фома вдруг ощутил непреодолимое желание пойти вперед, в глубину Леса, идти, касаясь руками стволов деревьев, разговаривать с ними, стать с ними одним целым.
   - Ишь как заманивает, стервец, - хмыкнул Дедушка, отхлебнув из бутылки. - Идем, сынок, идем, не слушай его.
   А Фоме все нашептывал украдкой тихий, спокойный голос. О суете людской, о загадках и тайнах, о Сердце Леса, которое станет с ним, с Фомой, одним целым.
   Фома поплыл.
   Дедушка, не долго думая, выдал ему крепкую затрещину.
   - Да вы что, Знат Кудесович?!
   - Что-что! Развесил уши! Сейчас тебе напоют сказок, слушай больше. Сколько вас, дураков, вот так вот в болота уходило, и каждый уверен был, что тайну откроет. И где они теперь? Думаешь, Микола добряк, славный малый? Много ты понимаешь... Идем!
   Фома потряс головой, чтобы стряхнуть с себя наваждение.
   - Ну чисто Трезорка из воды вылез, - засмеялся Дедушка. - Ничего, они, небось, еще кой-что придумали. Потому и пойдем по речному льду. И на берег - ни ногой.
   С верхушки сосны послышался тяжкий вздох, ухнул вниз снежный ком, рассыпая полчища снежинок, дерево осталось стоять голое. По остальным деревьям пробежала волна, ветви зашевелились, заскрипели, закружился снежный вихрь и пошел в сторону реки.
   - Держись, сынок, - сказал Дедушка. - Вишь как осерчал Настоятель-то.
   Вихрь налетел, сбил Фому и Дедушку с ног, но, дойдя до середины реки, потерял силу и утих.
   Старик тяжело поднялся, покряхтел, покашлял и закурил папиросу.
   - Ничего, здесь Микола власти не имеет.
   Из-за сугробов показался незнакомый человек, покашлял несмело, чтобы обратить на себя внимание.
   - Подождите минутку! На пару слов!
   - Это еще кто? - спросил Дедушка.
  
  
   Доброхот Доброхотович Ротвейлер сидел за рулем ни жив ни мертв, стараясь ничем не потревожить о чем-то задумавшегося Жердяя. Ни-ни! И машину вел аккуратненько, без рывков, без ускорений, плавненько, потихонечку. Ну все, лишь бы Жердяй не завел опять свою шарманку.
   Рябой деревенский дурачок многозначительно ковырял в носу и скармливал добытые козявки счастливому Игоше. Бородатый младенец сиял от удовольствия.
   Эту идиллию нарушил звонок мобильника:
   - Господин обер-лейтенант! Докладает Сырченко!
   - Я слушаю вас, - сказал Ротвейлер как можно более мягко.
   - Так что разрешите доложить, объявлено начало общевойсковой операции по ликвидации банды Миколы Дуплянского. Вам надлежит срочно прибыть к опорному пункту номер восемь у деревни Смерделово. Приказ начальника Особого Отдела!
   - Вас понял, Сырченко.
   Ротвейлер остановил машину и повернулся лицом к Жердяю, мучительно подбирая слова.
   - Чего? - как ни в чем не бывало спросил Жердяй.
   " А ведь я его боюсь... Боюсь... Какой ужас..."
   - Мне срочно нужно ехать в Смерделово.
   - Ну так поехали.
   Жердяй извлек из носа особенно крупную козявку и отправил ее в рот Игоше.
   - Но, но, - замялся Ротвейлер. - Нам, в некотором роде, не по пути. Может быть, мы с вами после встретимся, вечером?
   - А чего ждать до вечера? В Смерделово так в Смерделово. Девок, небось, везде полно. Там одна живет уж такая интересная, ой что ты! Парашка Длинноногая. Вот уж к ней-то заглянуть интересно будет. Ой, что ты!
   Доброхот Доброхотович схватился за голову и завыл.
   - А то еще и к Фекле Толстощекой можно. Оно, конечно, не так интересно, но тоже можно. Ейный мужик-то почитай третий месяц из запоя не выходит, так что вполне можно.
   - Он погубит! Погубит нас! - закричал Игоша.
   - Так ведь я о чем и говорю, валяй, поехали. А то и к Антонидке Жопастой заглянем. Ох, уж вот там-то интересно. Мы вот давеча ходили, ой, что ты. Интересно!
   Около часа Жердяй не унимаясь перечислял особ женского пола, к которым можно заглянуть в Смерделово и окрестностях. Подробно рассказал их обстоятельства: у кого муж есть, у кого нету, у кого хахаль есть, у кого нету, кто волосы носит распущенные, кто в косу собирает, у кого платья завсегда новые, у кого вечно ношеные, кто какого цвета колготки носит, кто каблук любит толстый, кто тонкий, кто на ночь занавески на окнах не задергивает, а кто специально кружевные вешает, чтобы сквозь них глядеть удобнее было.
   - Уж такой они народ непонятный, - заключил Жердяй. - Поди их разбери.
   Ротвейлер впал в своеобразную кому, ехал как на автомате, почти не глядя на дорогу. Едва не скатился в ухаб, но, все-таки, выкарабкался.
   " Как я с этим покажусь личному составу?! Мне конец! Конец!"
   На подъезде к Смерделову, на широком заснеженном поле у опушки Восточного Леса расположилось не менее трех рот рядового состава, одетых в караульные тулупы. Каждый был вооружен автоматом, на поясе - подсумок с тремя запасными рожками. Тут же дымила полевая кухня, возле которой, в основном, и толклись солдаты - получали горячий завтрак и спецпаек.
   Доброхот Доброхотович остановил бобик подальше, в надежде, что его не увидят вместе с Жердяем.
   " И откуда это у меня? Ну и что такого в том, что я приехал не один? Да мало ли с кем я приехал?! Да с кем угодно! Кого это волнует?!"
   " Ой нет, только бы никто не обратил внимания! Только бы никто не посмотрел в мою сторону!"
   - Ну чего? Приехали? - не дожидаясь приглашения, Жердяй распахнул дверцу.
   - Подождите! - закричал Ротвейлер. - Вы никуда, пожалуйста, из машины не ходите. Ждите меня здесь.
   - Еще чего! - возмутился Жердяй. - Это что же, это мы здесь как дураки сидеть будем, а ты к Ираидке Крашеной пойдешь?! Нет уж! Вместе пойдем!
   - Он погубит! Погубит нас! - очень громко, словно специально, закричал Игоша.
   Несколько солдат посмотрели в их сторону. И, что всего ужаснее, дежурный у командирской палатки приложил к глазам руку.
   - Тише, пожалуйста, тише... Не надо кричать. Если нас увидят вместе...
   - Я прятаться не собираюсь! - заявил Жердяй и выпрыгнул из бобика.
   Доброхот Доброхотович предпринял слабую попытку остановить его, ухватившись за полу грязного серого пальто, но безрезультатно.
   - Эй, служивые! - заголосил Жердяй. - На кого охоту устроили?!
   Ротвейлер схватился за сердце.
   Дежурный оставил свой пост и подбежал ко вновь прибывшим.
   - Обер-лейтенант Ротвейлер? - спросил он.
   - Так точно, - ответил Доброхот Доброхотович, чувствую как у него на лбу проступает холодный пот.
   - Вас ожидают, - сказал дежурный. - Сам здесь.
   " Все кончено... Все кончено..."
  
   - Разрешите представиться, обер-капитан Анцыбал Зеленович Доберман, - Доберман поклонился и даже, по привычке, щелкнул каблуками, что, впрочем, не выглядело эффектно.
   Дедушка добродушно усмехнулся.
   - Ишь ты, каков гусь!
   - То есть, я хотел сказать, бывший обер-капитан, - тут же смутился Анцыбал Зеленович. - А ныне, волею Судьбы - дезертир гвардии Его Императорского Величества.
   Лесная братия слегка поиздевалась над попавшим к ним в руки имперским офицером: его одели в смешной залатанный ватник, потертый, грязный, нацепили на голову облезлую ушанку, выдали валенки с особым образом обрезанным верхом - кто-то не поленился смастерить из черного войлока сердечки. Принимая во внимание военную выправку, бывший обер-капитан теперь выглядел довольно комично, если не сказать жалко.
   - Вот служивые повалили, - Дедушка выудил из-за пазухи новую бутылку, - как опята. Ну, чего хотел, служивый? А и не говори ничего. Я наперед знаю, что скажешь. Перебежчик? Перебежчик. Микола тебя послал? Микола. Стало быть тоже Чуда просить будешь. Будешь?
   Доберман развел руками в стороны.
   - Не совсем так, но, в целом - верно. Я хотел просто поговорить, обсудить возможные варианты.
   - А нечего обсуждать! Миколе было говорено - не про него вещичка. А ты, ежели желаешь, пойдем с нами, по дороге изложишь, как ты дошел до жизни такой.
   Дедушка отхлебнул водки и протянул бутылку Фоме. Тот отказался.
   - Ну как знаешь.
   Долго шли сохраняя молчание. И в тех местах, где ветром с речного льда сдуло снег, Фома замечал, что под ними, подо льдом, двигается неясная тень.
   " Не иначе водяной увязался".
   - А скажи-ка, служивый, просто так, смеха ради, - сказал дедушка, обращаясь к Доберману, - тебе-то оно на кой ляд занадобилось? Выслужиться перед начальством, небось, хочешь? Или тоже - в сундук положишь да и будешь над ним чахнуть?
   Анцыбал Зеленович энергично затряс головой.
   - Нет, нет, мне оно теперь и вовсе ни к чему. Как я смогу выслужиться, если добровольно перешел на сторону противника? Да еще и оказал помощь в побеге опасному преступнику. Нет, не поможет.
   - Ну, как сказать. Вот представляешь, принесешь ты вашему самому главному эдакий вот подарочек - на, мол, от чистого сердца тебе. И выгорит тебе за это прощение. Да мало что прощение - может и повышение по службе выгорит. Как ты на это посмотришь?
   - Возможно и так, но только меня завистники сожрут. Живьем сожрут и косточек не оставят. Мало того, что я в прошлом натворил, так теперь еще и вот это. Не поможет.
   - Ну а для себя? Для себя лично, разве не хочешь?
   - Знаете, я служил, служил верой и правдой. Для себя, конечно, тоже кой-что имел, чего зря говорить, но служил. А сечас...
   - Что сейчас?
   - Службы-то больше не будет, а сам по себе я... Что мне делать? Уеду я...
   Редко-редко попадались полыньи, и тогда из воды показывалась мокрая синяя макушка и круглые рыбьи глаза - водяной не отставал.
   Дедушка и Доберман сообща прикончили бутылку, шли, обнявшись словно старые приятели, слегка покачиваясь и поминутно спотыкаясь. Доберман впал в плаксивое состояние, каялся во всех смертных грехах, просил простить, занудно рассказывал о своей "никчемной", по его выражению, жизни.
   - Прошли, прошли лучшие годы... А я все ждал, все надеялся, что совершу нечто значительное, нечто из ряда вон выходящее. К двадцати семи рассчитывал быть знаменитостью, заработать состояние, яхту... А теперь что? Кто я?
   - Так ты вроде не бедствуешь, - возражал Дедушка. - Молодой еще, успеешь построить свою яхту, успеешь.
   - Нет, теперь все кончено... Я дезертир... И мне, честно говоря, на все наплевать. Уеду! Уеду на Восток! В монастырь!
   - Да куда ты уедешь.... Что ты там делать будешь, в монастыре? Там, братец ты мой, работать нужно. А ты работать умеешь? Не умеешь. Ты, коли служивый - ну так и служи, не выдумывай.
   - Я же дезертир, перешел на сторону противника.
   - Да... Тогда тебя по головке не погладят...
   Фоме не нравилось происходящее. Он был зол и угрюмо наблюдал как Дедушка напивается все сильнее и сильнее. Вот появилась еще одна бутылка. И откуда он их только берет? И все без закуски, прямо из горла. Сумасшедший старик.
   Доберман вдруг остановился.
   Уже много лет назад, когда он жил в военном поселке и каждый день видел здоровых накачанных парней в форме, с оружием в руках, он, разумеется, твердо решил стать таким же как они. А, надо сказать, что в ту пору Доберман не отличался крепким сложением, как раз напротив - он был худой, нескладный подросток, что давало сверстникам лишний повод его дразнить.
   Доберман отправился в тренажерный зал. Тренеры, посмотрев на него, махнули рукой, делай мол что хочешь, толку с тебя мало, но, все-таки приглядывали, чтобы чудака не придавило железками. И юный Цыба стал упорно тренироваться.
   Без особых, впрочем, успехов. Ничего не поделаешь, конституция такая, что мясо не нарастает, хоть плачь. Зато похудеть - в один момент. А хотелось-то массы, массы, мускулатуры. И бился Цыба над собой месяцами. Тех результатов, которые обычный подросток добивается немного потрудившись, Доберман достигал упорными ежедневными тренировками, мозолями, растяжениями и микротравмами. По большому счету, он себя насиловал, но отступиться ни за что не хотел. Возможно, мускулатура не появилась мощная, но упрямство развилось - точно.
   И вот привел он как-то с собой в тренажерный зал одного своего приятеля, из числа тех, что не слишком над ним посмеивались. Уговорил его тренироваться вместе. Оно и интереснее, и помощь. Прошло месяца два-три, и приятель этот буквально распух, раза в два стал мощнее прежнего. За такой вот короткий срок.
   И стало юному Доберману обидно, уж так обидно, слов нет.
   А сейчас прежняя обида вдруг всплыла в памяти с прежней болезненной остротой.
   Анцыбал Зеленович Доберман, обер-капитан Его Императорского Величества, известный интриган, прослывший среди сослуживцев изрядной сволочью, зарыдал в голос, совершенно по-детски.
   - Эк тебя, - посочувствовал Дедушка и тут же заявил строго:
   - А неча тут сырость разводить! Без тебя тошно, безнадега заедает. Ты еще...
   Доберман не унимался, плакал.
   - Вот горюшко горькое, что же мне с тобой делать-то?
   Дедушка нервно заходил из стороны в сторону.
   - А ты чего молчишь, сынок? Присоветуй что-нибудь.
   - Делайте как знаете, - огрызнулся Фома.
   - Чего ты такой злой? Недоволен, что я тебя под воду отправил? Так если б не это - зарастать бы тебе сейчас в лесной чащобе лишайником, или того хуже. Настоятель шутки шутить любит, на это он мастер. А служивый...
   Дедушка поскреб подбородок.
   - Вот что, давай-ка мы тебя, дорогуша ты моя, оженим!
   Доберман перестал хныкать и удивленно посмотрел на старика.
   - То есть как "оженим"?
   - А обыкновенно. Коли ты сам своей жизнью распоряжаться устал, так и пусть тебе в том подмога будет. Верно я рассуждаю?
   - Но, позвольте... Я вовсе не желаю жениться.
   - А вас, брат, таких много, кто не желает, и что из того? Все женаты. Так что давай, не сопротивляйся и ступай под венец.
   - Но... Но...
   Доберман сделал шаг назад, потом еще, и еще, и едва он хотел бежать, как лед под его ногами треснул. Из образовавшейся полыньи вынырнул водяной.
   - А невеста уже ждет! - сказал он и схватил Добермана. - Ай молодец Знатка! Хорошо, хорошо придумал!
   Из воды появилось еще несколько пар синих, покрытых чешуей рук. Они вцепились в Добермана и поволокли его на дно.
   Дедушка бросил в воду окурок и многозначительно произнес:
   - Так-то брат, недаром говориться - в семейную жизнь как в омут с головой.
   Фома нахмурился. Так быстро все произошло, что он не успел ничего сказать, но ему не понравилось как скоро Дедушка разобрался со своим недавним товарищем-собутыльником.
   - Чего ты, сынок? Или я не прав? Я ведь его не приглашал, он сам пришел. И потом, знаешь как говориться, что посеешь, то и пожнешь. Видать так он сеял.
   - Да чего вы оправдываетесь, Знат Кудесович, я вас ни в чем не обвиняю.
   - Нет, обвиняешь. Обвиняешь. А ты думаешь, мне легко? Думаешь легко? Приходят вот такие вот и давай мне в жилетку-то плакаться, ай мамочки, не знаю что делать, не знаю как быть. Вот поди, разбирайся с ними! А оно мне надо? Нет, ты мне скажи, оно мне надо?
   Фома развернулся и пошел по льду дальше.
   - Нет, ты погоди! - заторопился за ним Дедушка. - Вспомни-ка ты ко мне каким попал! Герой, нечего сказать, ночью на погосте схомутали, пикнуть не успел! А теперь чего-то нос воротит!
   - Знаете что, Знат Кудесович, - обернулся к старику Фома, - вы мне объясните куда, а дальше я один пойду. Только не так как со станцией, а нормально, чтобы я действительно домой вернулся.
   - Эвон ты как... Ну со станцией-то я присочинил немножко, это верно, только ты уж не сердись на старика. Года-то мои большие, видать в детство впадать начал.
   Ну как на него обижаться? И глаза-то лукавые-прелукавые, и прежняя искорка в них, яркая.
   - А с мостом как?
   - С этим делом все в порядке, можешь мне поверить. Мосты, сынок, вообще штука загадочная. Как никак два берега соединяют, не хухры-мухры. А делать-то что намерен?
   - Не знаю...
   - Вот и давай, покумекаем дорогой. Только без нервов давай, без нервов.
   - А вы не пейте больше.
   - А вот этого я тебе, сынок, обещать не стану. Время настало питейное, как мне не пить? Обязательно пить надобно.
   И Дедушка снова хлебнул из бутылки.
   - Ну и как хотите, - Фома зашагал дальше.
   - Ты давай-ка ближе к середке держись. Срединный путь - он верный самый, - Дедушка слегка подтолкнул Фому в сторону. Правда, выглядело это так, словно старик споткнулся и искал опоры.
  
   В огромной командирской палатке над топографической картой местности, разложенной на складывающемся столе для настольного тенниса склонился сам генерал-аншеф Пут Сатанакия, окруженный посыльными, адъютантами, приближенными высокопоставленными офицерами, в числе которых Доброхот Доброхотович увидел обер-полковника Исмаила Пунктовича Черного, по прозвищу Враг Девы. Происхождение этого странного прозвища было неясным, как впрочем и все остальное, что тем или иным образом касалось обер-полковника Черного.
   Исмаил Пунктович был правой рукой Пута Сатанакии, его карающей десницей, его всевидящим оком и, вроде бы, его кошельком, но с этим, опять-таки, не совсем ясно. Обер-полковника боялись как чумы, а если кому уж не посчастливилось оказаться в поле его зрения, так с этим несчастным непременно что-нибудь происходило. Не всегда ужасное, но всегда что-нибудь происходило.
   Оказаться с обер-полковником в одной палатке означало одно - конец всему, что было до сегодняшнего дня.
   - Обер-лейтенант Ротвейлер! - доложился Доброхот Доброхотович, стараясь выглядеть как можно более спокойным и собранным.
   Генерал-аншеф отвлекся на секунду от изучения карты и взглянул на вошедшего.
   - А, это ты... Ну докладывай!
   Ротвейлер прекрасно понимал, что молчать нельзя, но что говорить? Что от него хотят?
   - Ваше Превосходительство, по приказу господина полковника Буланже проводил расследование обстоятельств смерти старосты деревни Погостье. Опрашивал свидетелей.
   - Да? И что же?
   Ротвейлер замялся.
   - Простите, Ваше Превосходительство, я обо всем подробно собирался изложить в моем отчете.
   - В отчете?!
   - Так точно, Ваше Превосходительство, в отчете.
   - Так-так, - генерал-аншеф задумчиво обвел на карте красным карандашом большую область.
   Один из адъютантов генерал-аншефа наклонился к уху патрона и что-то зашептал.
   - Читай! - распорядился Пут Сатанакия.
   Адъютант достал из кожаной папки бумагу и стал читать собственную Доброхота Доброхотовича докладную записку, еще так недавно им сочиненную.
   В продолжение этого действия Ротвейлер нервно облизывал губы, потел, но не смел достать из кармана платок, чтобы утереться. Офицеры из свиты генерал-аншефа переглядывались, кто-то посмеивался, а обер-полковник Черный выслушал донос от начала до конца, не моргнув глазом. Он вообще отличался отсутствием всякой мимики и лицо у него обычно имело выражение застывшей ненависти.
   - Это какого Добермана? - спросил у адъютанта генерал-аншеф. - Я одного Добермана знавал в прежние времена.
   Еще один адъютант, покопавшись в объемистой папке, извлек некую бумагу и предоставил ее генерал-аншефу.
   - Что это?
   - Досье, Ваше высокопревосходительство.
   Бегло ознакомившись с документом, Пут Сатанакия спросил:
   - Это не Зелена ли Леопольдовича сын?
   - Так точно, Ваше Превосходительство, его самого.
   - Ну, - генерал-аншеф энергично взмахнул руками, словно пытаясь донести тем самым до всех присутствующих свои приятные воспоминания, - как же, как же. Помню. Бывало, в прежние-то времена. Это такой человек был, каких ныне днем с огнем не сыщешь. Поперевелись, измельчали. А уж мы-то с ним бывало... Да...
   Ротвейлер, казалось, даже дышать перестал и больше всего на свете хотел бы сейчас оказаться подальше отсюда, подальше от немигающего взгляда обер-полковника Черного, где угодно, как угодно далеко, хоть в лесу, хоть в болоте, хоть на дне морском.
   - А ты, значит, обер-лейтенант, на сына моего друга пасквили катаешь?! - спросил генерал-аншеф. - Отвечать!
   - Никак нет, - заплетающимся языком ответил Ротвейлер.
   - То есть как это никак нет, когда так точно?! Отвечать!!!
   - Не могу знать, Ваше Превосходительство.
   Генерал-аншеф отшвырнул карандаш.
   - Что значит не могу знать, когда ты обязан доложить?! Отвечать!!!
   Сердце у несчастного Ротвейлера практически перестало биться.
   - Что там еще он понакарябал? - спросил Пут Сатанакия и адъютант продолжил чтение вслух.
   " Это конец... Конец... Мне конец..."
   Ротвейлер уже мысленно попрощался со службой, с погонами, с повышениями и солидной пенсией по увольнении в запас.
   - А ну-ка, позовите сюда полковника Буланже, - распорядился через минуту генерал-аншеф.
   Ну где еще мог находиться полковник Буланже во время общевойсковой полевой операции? Ну конечно, на полевой кухне, где снимал пробу и готовил для комсостава специальный высококалорийный суп-харчо. К чести полковника, надо сказать, он никогда не гнушался общего котла, чем заслужил любовь рядового состава. Инспекции полковника на кухни и в столовые приносили пользу всем, за исключением, быть может, некоторых поваров, привыкших кусок понежнее оставлять для личного употребления. Естественно, что после визитов Буланже этот кусок оказывался в котле Особого Отдела. А сейчас, разнеся в пух и прах стряпню дежурных поваров, господин полковник заканчивал свой очередной кулинарный шедевр.
   В командирскую палатку Буланже ворвался, держа в руках дымящийся котелок и серебряную ложку.
   - Душа моя, ты обязательно должен попробовать этот супчик! Такого славного у меня давно не получалось!
   Генерал-аншеф брезгливо отмахнулся.
   - Не ко времени.
   - Да ты только послушай как пахнет, послушай!
   - Не время сейчас, Иос Враженович, не время. После отведаем. Лучше ты полюбуйся какие шедевры о тебе твой подчиненный сочиняет.
   Полковнику подали докладную записку.
   - Тре бьен, - сказал полковник, читая записку и делаясь красным как рак, - тре бьен.
   Он посмотрел на Ротвейлера, который съежился под этим взглядом и выглядел словно побитая собака.
   - Так-так, Доброхот Доброхотович, тре бьен, очень хорошо. А вы, Ваше Превосходительство, о моих "деловых качествах", конечно, "осведомлены"?
   - Осведомлен, - кивнул генерал-аншеф.
   - Так что же, Доброхот Доброхотович, значит по-вашему я плохой руководитель?
   - Ну, раз на тебя подчиненные докладные пишут, значит плохой, - сказал генерал-аншеф. - А что он про Добермана пишет, читал?
   - Читал.
   - Это ведь Зелена Леопольдовича сын, между прочим. Мы, между прочим с его отцом-то в прежние-то времена бывало... Ого-го! Нынешним-то за нами не угнаться!
   Генерал обвел тяжелым взглядом подчиненных. Адъютанты, посыльные и приближенные офицеры сделали вид, что "конечно, куда уж нам". Все, кроме обер-полковника Черного, чье выражение лица нисколько не изменилось и по-прежнему пылало ненавистью.
   - Ты его по службе, кстати не зажимаешь, Иос Враженович?
   - Добермана? Нет, как можно, талантливый офицер, умница. Да я его недавно в звании повысил.
   - В звании повысил?
   - Да, дал ему обер-капитана.
   - Это хорошо, а то мы с его отцом-то бывало... Ого-го! А обер-капитана, пожалуй, маловато. Дай-ка ты ему обер-майора.
   - Слушаюсь, Ваше Превосходительство!
   - А где, кстати, он сам?
   - Отправлен мною на особое задание.
   - А... Так он у тебя для особых поручений... Это хорошо. И вот, значит, как оно получается. Пока перспективный офицер на особом задании, его товарищ на него доносы строчит, так?!
   На первом курсе Академии молодой рядовой Ротвейлер, заступив в наряд дневальным по роте, допустил очень распространенную ошибку: он оставил на тумбочке штык-нож и пошел в гальюн отправлять естественные надобности. Вернувшись на пост, он, разумеется, штык-ножа на месте не обнаружил. Нетрудно себе представить то состояние, и те чувства, которые испытывал салага-первокурсник, утерявший боевое оружие. И вот, когда Ротвейлер уже хотел пойти и повеситься на шнурках от ботинок, появился дежурный по роте в сопровождении командира отделения. Штык-нож забрали они, решив проучить дневального, не застав того на посту. Разнос, какой они ему устроили после торжественного вручения боевого оружия описанию не поддается. Но по сравнению с генерал-аншефом они выглядели ангелочками.
   - Отвечать!!! - взревел Пут Сатанакия.
   К уху генерал-аншефа снова склонился адъютант и что-то сказал.
   - Доставить сюда!
   Через минуту в палатке появился широко улыбающийся Жердяй с Игошей на руках.
   - А это, значит, свидетели, которых ты опрашивал?
   - Он погубит! Погубит нас! - в своем обычном стиле прокричал Игоша.
   Жердяй невозмутимо ковырял пальцем в носу и разглядывал окружающих.
   - Как зовут? - спросил у него генерал-аншеф.
   - Куда? - переспросил Жердяй.
   - Я спрашиваю, как зовут тебя, чучело?!
   - Да кто зовет-то?
   Ротвейлер в этот момент испытал некоторое удовлетворение, отчасти приведшее его в более или менее нормальное состояние.
   - Так... Хороши свидетели, нечего сказать... Куда направлялись? - попробовал генерал, что называется, обойти противника с фланга.
   - Так это, к Марфушке Конопатой заглянуть хотели.
   - К Марфушке?
   Адъютант мгновенно передал патрону объемистую папку.
   - Это не Зоси Семеновны ли дочка? - спросил генерал-аншеф ознакомившись с документами.
   - Ее самой, Ваше Превосходительство, - отчеканил адъютант.
   - Ну... Как же, как же... Знавали мы ее в прежние-то времена. Эх, да мы с Зосей Семеновной бывало ого-го! Да с Зеленом-то Леопольдовичем! Эх! Ого-го!
   Его Превосходительство остановился и снова обвел собравшихся тяжелым нехорошим взглядом, чтобы никто не смел сомневаться, что они с Зеленом Леопольдовичем, да с Зосей Семеновной в прежние времена "ого-го!".
   - Да, вот женщина была. Нынче таких нет! Повывелись. Да... А ты, значит, к ее дочке направлялся?
   - К чьей дочке? - совершенно искренне спросил Жердяй.
   - Да ладно мне тут это, отнекиваться. Ребенок-то, небось, от нее?
   - Какой ребенок?
   Генерал-аншеф добродушно рассмеялся.
   - Ох, шутник. И то верно, раз говорит уже - значит уже не маленький. Солдат растет!
   - Он погубит! Погубит нас! - выкрикнул Игоша.
   - Так, значит. Доставить на кухню, накормить и препроводить к дому Зоси Семеновны! - распорядился генерал. - Иос Враженович, будьте так добры, проследите.
   Полковник Буланже все это время потихоньку прихлебывал свое варево и пытался понять чего в нем не хватает, или наоборот, что лишнее.
   " Соли мало. Да нет соли достаточно. Перца много. Да нет петрушки... Или морковки..."
   Едва посмотрев на Жердяя, полковник в глубине души обиделся на генерал-аншефа: ну еще бы, к такому-то назначил сопровождающим, но, неожиданно, в лице долговязого деревенского дурачка Иос Враженович получил, что называется, благодарного поклонника и почитателя. Жердяй мгновенно сожрал похлебку из котелка и попросил добавки. Слов "добавки" и "вкусно", произнесенных непосредственно, без страха перед начальством, без желания угодить, полковник не слышал так давно, что буквально прослезился от умиления. Жердяя он не отпускал с кухни очень долго.
   А в это время решалась Судьба обер-лейтенанта Ротвейлера.
   - Уволить из рядов!!! - кричал генерал-аншеф. - Недостоин!!! Недостоин гордого звания офицера Его Императорского Величества!!! В то время как все силы расходуются на борьбу с внутренним врагом, такие вот горе-офицеры разлагают наши тылы!!! А они должны наши тылы прикрывать и укреплять!!! А вместо этого они их разлагают!!!
   Нужно сказать, что в минуты сильного волнения Пут Сатанакия имел обыкновение зацикливаться на какой-нибудь одной фразе, особенно если эта фраза звучала многозначительно и грозно, и мог повторять ее довольно долго.
   - Разлагают наши тылы, вместо того, чтобы наши тылы укреплять!!! А тыл - это самое главное!!! Тыл нужно укреплять, а не разлагать, как это делают такие вот горе-офицеры!!! Им было поручено укреплять тылы, а они, вместо того, чтобы укреплять - разлагают!!!
   Неизвестно, сколько могло продолжаться такое хождение по кругу, видимо бесконечно, однако, генерал вдруг вырвался и подытожил:
   - Так что гнать к такой-то матери из наших доблестных рядов!!!
   Ротвейлер ожидал подобного финала и уже было даже вздохнул с облегчением, лишь бы отпустили, но...
   " А ведь мне придется сдать личное оружие, - подумал он с ужасом. - Вот сейчас выйдет вперед один из адъютантов и потребует сдать личное оружие..."
   Какую реакцию вызовет у генерала, и без того разгневанного, изуродованный, покрытый плесенью и лишайниками, пистолет - предугадать было невозможно. Лучше до этого не доводить.
   - Ваше Превосходительство! - собрав остатки мужества, сказал Доброхот Доброхотович. - Позвольте мне искупить свою вину...
   " А где? Как? Где я могу искупить свою вину?"
   - ... на, э-э... На поле боя!!!
   Пут Сатанакия от возмущения чуть не выпрыгнул из своего белого маскировочного костюма, одетого поверх генеральской тяжелой шинели.
   - Что?!!! Да такие как ты!!!! Которые тылы разлагают!!! Еще и фронт нам разлагать вздумал!!! Мало вам, что вы тылы разлагаете, хотите еще и первые наши ряды разлагать!!! Первые ряды, которые ведут неустанную борьбу с внутренним врагом!!! А вы задумали их разлагать!!! Как вы тылы разлагаете!!!
   Далее последовал очередной затяжной цикл, из которого генерал вынырнул так же неожиданно:
   - Вон!!!!!!
   " Ну вот и все, - решил было Ротвейлер, - отмучался". Но...
   Вперед выступил обер-полковник Черный:
   - Позвольте, Ваше Превосходительство.
   Считается, что людей, подобных обер-полковнику Черному, боится, или, во всяком случае, опасается даже их начальство. Генерал-аншеф своей "карающей деснице" и "всевидящему оку" полностью доверял, о каком бы то ни было страхе и речи быть не могло. Просто старые, проверенные временем отношения. И ничего более.
   - Есть предложение направить господина обер-лейтенанта для дальнейшего прохождения службы ...
   У Ротвейлера кольнуло в груди.
   - ... на остров Могильный, в качестве командира подразделения.
   Генерал-аншеф задумался.
   - А что там, своего командира не хватает?
   - Там как раз недавно лейтенанта росомахи заели. Срочно нужна замена.
   - Ну что же, - Его Превосходительство успокоился, - раз так, то... Пусть искупает... А бывали мы там, на охоте... Природа там - Чудо.
   " Вот оно! - пронеслось в голове у Ротвейлера. - Вот оно!"
   И, как ни в чем не бывало, генерал-аншеф Пут Сатанакия продолжил изучать топографическую карту, обводя некоторые области красным карандашом, который успели поднять, вытереть белым носовым платком и очинить.
   А Доброхот Доброхотович Ротвейлер вышел из командирской палатки, сел в машину и поехал в офицерский клуб, с тем чтобы в последний, может быть раз, напиться вдрызг в приличном заведении.
  
  
   - Ты, сынок, не торопись, не торопись, - кряхтел Дедушка, - нам торопиться без надобности.
   Идти стало трудно - начались торосы.
   - А если Микола кого-нибудь снова пришлет?
   - Не пришлет.
   - Почему вы так думаете?
   - Ему сейчас не до нас.
   - Очень просто он отступился. Если так долго, вы говорите, искал, то должен, по идее, до конца стоять.
   - По какой такой идее? Глупости говоришь. Настоятель - он и есть Настоятель. Ничего он никому не должен.
   Посыпал мелкий-мелкий снежок, белая легкая крупа. Под ногами захрустело, берега потонули в дымке.
   - Знат Кудесович, а я ведь мост уже видел.
   - Да ну? И где ж ты его видел?
   - А когда меня у Миколы напоили, видел. Только тогда весна была. А сейчас зима.
   - Погоди еще, увидишь весну.
   - Да, конечно. Просто... А откуда вы про мост знаете? Отчего вдруг - мост?
   - Я, сынок, много чего знаю. Работа у меня такая - знать.
   Дедушка стал задыхаться, остановился и схватился за правый бок.
   - Ох ты, батюшки мои, вот ведь старость - не радость.
   Фома тоже остановился и посмотрел на старика укоризненно.
   - Вы бы пить бросали, Знат Кудесович. И курить тоже.
   - Вот еще, советчик выискался. Как-нибудь без твоих советов разберусь бросать, или не бросать. Давай, пойдем дальше.
   Дедушка еще долго ворчал в полголоса:
   - Ишь каков... Бросай... А вот на-ка тебе "бросай"!
   И допил залпом остатки из бутылки.
   Фома рукой махнул.
   - Знаешь, сынок, что я думаю, - начал Дедушка занудным голосом, - я думаю, что мир устроен правильно. Мудро. Это людишки - балбесы, никак не могут разобраться со своими мыслями и желаниями. Ну вот, к примеру, тебя взять. Ты чего хочешь?
   - Домой, - коротко ответил Фома.
   - А вот и неправда это. Ежели бы ты действительно домой хотел, то сейчас бы со мной не беседовал, а был бы уже дома.
   - Это почему еще?
   - Потому что пошел бы тогда до станции и на электричке бы уехал. А ты вернулся, значит, домой не хочешь.
   - Вы же сказали, что до станции бы я не дошел.
   - Нет, я так не говорил. Я сказал, что "может быть и дошел бы", а это разные вещи.
   - А по-моему - одно и то же.
   - Значит, ты согласен?
   - С чем?
   - Домой ты не хочешь.
   - Чего же я, по-вашему, хочу?
   - Да я откуда знаю, тебе видней.
   Река в очередной раз круто повернула и впереди показались неясные, сквозь пелену падающего снега, очертания моста.
   - Вот я и говорю, - продолжал Дедушка прежним тоном, - мир устроен мудро. Правильно. Каждый получает именно то, что он на самом деле хочет.
   - И вы тоже, Знат Кудесович?
   - Да я-то как раз самый что ни на есть живой тому пример. На своем месте. И где родился - там и пригодился.
   - Почему же тогда пьете столько?
   - Вот ты вредный какой! Пью много! Не больше других. У меня, между прочим, работа вредная и жизнь беспокойная.
   - И вам такая жизнь нравится?
   - Нравится. Вполне. Я другой жизни не хочу. А тебе, сынок, твоя жизнь нравится?
   - Не знаю.
   - Вот. То-то и оно. Чего хочешь - не знаешь, нравится ли тебе твоя жизнь - не знаешь. А мне советуешь, бросай, мол, пить.
   Далеко впереди, примерно на полпути к мосту замаячила на льду темная точка. Вроде бы человек.
   - Я, сынок, знаешь, что думаю?
   Фоме уже надоели дедушкины словоизлияния, отвечать он не стал.
   - Я, сынок, думаю, что ты для того тут и оказался, чтобы получить то, чего ты больше всего хочешь.
   - И что же это такое?
   - А это, сынок, и есть - Чудо. Таких как ты я повидал достаточно. Живет себе, в ус не дует, ни о чем не горюет, ничего не ищет, ничего не хочет, ни к чему не стремится. Вроде бы и человек пустой, а не совсем так - и человек-то хороший. Просто вот так вот, живет себе, как получается. Вот и выходит, что все вы одного ищете и одного желаете - Чуда. И самое интересное, что никто из вас толком не знает, как это самое Чудо выглядит, как работает, что делает, и вообще, что это такое. И все равно - ждет. И хочет. Чуда, сынок, Чуда.
   Фома остановился.
   - Ну, получил я его, получил свое Чудо. И что дальше?
   Дедушка развел руками в стороны и засмеялся.
   - А что ты у меня спрашиваешь? Я почем знаю? Чего хотел - то и получил. Хотел Чуда - получил Чудо. Распоряжайся как на душу ляжет.
   Маячившая впереди точка превратилась в женскую фигуру, послышалась громкая отборная ругань:
   - Ах ты растудыть твою-то разтак-то да разэтак-то!!! Я его ......... бегаю ищу......., а он здесь....... лясы точит!!!
   Разъяренная, красная и пучеглазая как вареный рак, надвигалась на них Кузьминична.
   - Ты что же это, ...... а? Думаешь ..... я дура какая? Думаешь.... Я тебе тут .......?!
   Дедушка поморщился.
   - Чего тебе?
   - Как это чего?! Сам ..... наобещал, а .... сделать не сделал!
   - Что случилось-то, скажи ты толком?
   - Как это ..... что?! Халтуру..... гонишь.... Знат Кудесович!
   - Какую еще халтуру?
   - Как это какую....! Я ему..... и масла, и молочка....., и ...... творожку....., а он .........! А?! Это как называется?!
   Долго разорялась Кузьминична, долго не могли от нее добиться вразумительного объяснения. Все твердила она о том, какой чудесный творожок принесла, какие сливки самые наисвежайшие, маслице самое жирное, молочко самое вкусное. И поносила Дедушку на чем свет стоит.
   - А он .........!!!! Я ему........!!! А он.......!
   Наконец, когда она, казалось, немного подвыдохлась, или когда у нее закончился запас ругательств, выпалила:
   - Дышит опять!
   И понесла по новой, что корову кормить-поить-доить надо, а на сеновале дышит кто-то, а она-то на него, хрыча старого понадеялась, думала, что он работает чисто да серьезно, а оно вон как, понахалтурил, плату взял да и был таков.
   - Что ты, Кузьминична, несешь, - возмутился Дедушка, - какую такую плату? Я с народа плату отродясь не требовал. Коли что принесла в дом, так то твое личное желание было, а я у тебя ничего не просил.
   В ответ Дедушка получил ушат грязи. И про то было ему сказано, какой он есть из себя специалист, и какой хрыч старый, и пердун старый, и алкаш проклятущий, и ему только бы по чужим женам таскаться по ночам, а не дело делать как полагается, да все это без остановки, на одной ноте.
   Фома засмеялся.
   - Ты-то чего веселишься? - обиделся Дедушка. - Небось, тоже плохо палкой колотил.
   - А вы ей нравитесь, Знат Кудесович.
   - Чего?
   - Может вам тоже, взять и жениться?
   - Ладно! Развел тут демагогию. А ты, Кузьминична, что, не видела на двери объявление?
   Ответила Кузьминична так, что мало не показалось.
   - Вот Васька, стервец, опять, значит, бумажку содрал. Только, Кузьминична, сейчас помочь тебе ничем не могу, сейчас приема нет.
   Что тут началось...
   "Бедный Дедушка, - подумал Фома. - И верно, что вредная у него работа. Тут хочешь-не хочешь, а запьешь".
   - Знат Кудесович, вы ступайте, работайте, я уж сам доберусь. Тут до моста недалеко.
   - Да? - недоверчиво спросил Дедушка. - И можно на тебя положиться?
   - Можно.
   - Ну гляди.
   До моста и впрямь было рукой подать.
   - Ладно, иди один. Все равно, я тебе больше не помощник, - Дедушка вздохнул. - Дай обниму тебя что ли, на прощание.
   Они обнялись.
   - Ну гляди, сынок, балбесничай поменьше. За Догляд держись. Догляд с тобой?
   - Со мной.
   - Ну тогда ладно. Может и не пропадешь. Прощай, сынок.
   Фома развернулся и пошел к мосту.
   Долго еще было слышно как ругается Кузьминична, как Дедушка пытается заставить ее замолчать, а потом они скрылись за поворотом.
   Фома остался один.
   А дальше было как во сне.
   Поднялся Фома по обшарпанным ступеням вверх, на длинную узкую спину моста и, почти дойдя до середины, почувствовал вибрацию. Налетел резкий сильный ветер и мост зашатался, заходил ходуном под ногами, громко скрипя своими старыми ржавыми железными опорами.
   Шаг, еще шаг, и Фома из зимы вдруг попал в весну.
   Не было больше снега - сочная зеленая трава покрывала невысокие речные берега, горели в траве яркими огоньками одуванчики, полчища шмелей перелетали с цветка на цветок, собирая нектар.
   В единый миг исчез речной лед, открыв серую неспокойную под порывами ветра, воду. Ниже по течению, в самом широком месте, разворачивалась, чтобы встать на ночную стоянку, баржа, груженная песком и щебнем.
   К самой воде подступали пышные клены и высокие корявые тополя, шелестящие свежей листвой.
   Солнце светило нестерпимо ярко, слепило глаза.
   На синем небе не было ни облачка, лишь очень далеко, у самой линии горизонта, гуляла одинокая белая тучка. Воздух был наполнен запахами теплого дерева, цветущей вишни, тягучим, душным ароматом сирени. Почуяв запах меда, букашки вылетели у Фомы из-за пазухи и направились к ближайшему яблоневому саду.
   Сразу за мостом начинался поселок: стояли старенькие домишки с потемневшими от времени боками, ездили машины, шли к реке рыболовы с удочками в руках, лаяли собаки. Обычная жизнь, самая обыкновенная, без всяких чудес.
   Фома выбрал место подальше от домов, не так далеко от воды, вырыл руками ямку в теплой земле и бросил туда семечко. Ничего особенного не произошло, семечко как светилось, так и продолжало светиться.
   Фома забросал ямку землей.
   - Полить что ли? - спросил сам у себя.
   Сходил к реке, набрал воды в пригоршни, принес, полил.
   Постоял немного, отряхивая руки.
   - Ну и будь что будет.
   И ушел, думая о том, как его встретят дома.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   176
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"