Тихонова Алла Георгиевна : другие произведения.

Пока она болела

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть о любви и не только

Посвящается

Ирландскому волкодаву Иннокентию.

Алла Тихонова

ПОКА ОНА БОЛЕЛА

повесть

Глава 1

  
  
   Марина вошла в сырой темный подъезд, нажала кнопку лифта. "Опять! Парк рядом, кусты, деревья, туалет, в конце концов! Свиньи!" Марина развернулась и поплелась по лестнице вверх на свой родной седьмой этаж со всеми его прелестями: вредным соседом, вечно перегоревшей лампочкой и кучей паутины на расписанных гадостями стенах. "Ничего, скоро спасительная дверь, за которой уют, тепло, добрый пес и Миша... Чайник на плите, жареная картошка, бутерброды на столе, посидим, поговорим, все устроится и баеньки..." В женской сумке всегда трудно найти две вещи - мобильный телефон и ключи, особенно, когда эта сумка далеко не дамского размера. Наконец, под свертком с колбасой и сыром, пакетом молока и масла нащупалась связка ключей. Дверь напротив с противным скрипом открылась.
   " О, только не это, только не сейчас!"
  -- Марина Дмитриевна, я убедительно прошу,- процедила сквозь зубы лысая голова, высунувшаяся в щель открытой двери,- уберите в лифте за своей собакой.
  -- Николай Петрович, это не моя собака. Он вообще никогда...
  -- Я попросил бы Вас не хамить! Я не люблю, когда гадят в лифте!
  -- Я тоже.- вот, наконец, удалось ухватить спасительные ключи.
   Поворот ключа, еще поворот. Дверь открылась, пролезла с сумками, услышала за спиной "Нахалка... Понаразвели собак... Ско...", дверь закрылась. Включила свет. Подошло большое, серое, мохнатое. Уткнулось мордой в колени. Смотрит из-под бровей печальными глазами. " Это не я, ты же знаешь!" "Конечно, не ты, дурачок! Я знаю". Вот и хвостом завилял. "А что у тебя тут в сумке вкусненького?"
  -- Сеня! Сеня, фу! Нет для тебя ничего! Не лезь!
   Марина прошла на кухню. Чайник пустой. Холодильник голый. В раковине гора немытой посуды. В доме никого. "А размечталась: чайник... посидим-поболтаем... А, гад, все же какой этот Николай Петрович! Он что анализы проверял!"
   Тарелка за тарелкой, чашка за чашкой, ложка, вилка, чайник засвистел, картошка за картошкой... И вот уже скворчит на сковородке. Хлеб-масло-сыр, хлеб-масло-колбаса, хлеб-масло-сыр... Готово.
   ...Картошка остыла. Чайник скучает. Ничего не хочется. Раз, два, три... Три ночи. Пора. Будильник на семь. Голову на подушку. Только не рыдать.
   "Мамочка-а-а-а..."
  
  
  

***

  -- Миша! Друг! Все от баб, все они... одинаковые... Вот моя... Грымза! Если б знал... Да, что уже... Витьку жалко. Малый без отца - это знаешь... Она ж ему "сю-сю-сю". А я - кремень! Натворил - получи, чтоб помнил... А она: " Не трожь ребенка..." И мамаша ее туда же... Старая сука...
   "А у нас детей нет. Она все на работе. Канючит вечером: " Устала, устала, начальник тупой..." Как будто, я ее на эту работу гнал. Я ей говорю: " Марин, ты бы нашла себе, что-нибудь полегче, пусть меньше платят, зато дома чаще будешь." А она: " А чем за квартиру платить, есть что, Сеню кормить за какие шиши?" Еще собака эта...", - думал про себя Миша.
  -- И вредная собака... Как налетела вчера: "Не позволю на мою дочь руку поднимать!" А я, что? Я так, толкнул только... Слушай, а как тебя зовут?
  -- Михаил. Знакомились.
  -- А... да... Ну, Миша, еще по одной?
  -- Да, нет... Пора уже...
  -- А тебе чего на работу с утра или по жене соскучился?
  -- Да нет...
  -- Ну, так чо?
   Налили еще по одной. И снова по новой завел небритый, пропахший водкой и дешевым табаком, случайный собеседник свою историю. Про жену, про тещу, про несчастного маленького Витьку... Миша вроде слушал, а вроде и думал о своем: " У меня все не так. Разве я такой? Разве я бы на маленького? А ее я когда-нибудь тронул? И с тещей никогда словом плохим не перекинулся. Да и собаку ее как-никак выгуливаю и полюбить уже успел. А она со мной хуже, чем с собакой. Его хоть приласкает, "Сеся, Сеся..."
  -- Если б не малый, ушел бы... на все четыре стороны...
  -- А что малый? Разве ты такой ему нужен? Лучше бы ушел...
   Ляпнул, бросил на стол смятую бумажку и вышел из вонючей забегаловки на непослушных ногах. Тот, как его там, так и остался с вытянутым опухшим лицом, даже рот закрыть не успел.
   "Чего это я? Зачем? Он все-таки делился ... Да, ладно. Ну его... Своих проблем навалом",- думал про себя Михаил, а, может, бормотал еле слышно заплетающимся языком. Дверь открыл вроде бы тихо. "Сеня. Место. Ш-ш-ш..." Пошарил в темноте по полу. Тапочек нет. Начал стягивать брюки. Руки-ноги заплелись. И полетело все куда-то, закружилось и...упало. Прямо на собачью подстилку. " Ничего... и здесь тепло..."
  
  
  

Глава 2

   Людка потянулась в постели, зевнула и только потом протянула руку к будильнику и нажала кнопку. Будильник замолчал. Людка выскочила из-под одеяла. Чашка кофе, сигарета и умываться. Зеркало, противное зеркало... Морда опухла, морщинки какие-то проступили, глаз не тот, не сияет... Вот зараза! Срочно маску... Яйцо, мед, лимонный сок... Еще немного, еще пять минут. Все. Смывать. А вроде и ничего, норма... Оделась. Хлопнула дверью. И... поскакала по ступенькам. Вниз. Побежала по асфальту. Потом снова по лестнице. Вверх. Успела? Нет! Пять минут...
   По коридору... "Здрасьте, Пал Афанасич! Извините, труба... Сантехника ждала... Угу... Не-не-не, сегодня будет готово" и шепотом в сторону: " Вот паразит... таки заметил!"
   У Павла Афанасьевича, П.А.,как его называли для краткости сотрудники, была особенная черта - появляться в самый неподходящий для этого времени момент и в самом не нужном его подчиненным месте.
   Все уже сидели на своих местах. Леха как всегда с головой в компьютере - делает вид, что работает, а сам в интернете шарится. Вера Ивановна старательно выводит каждую буковку отчета о проделанной работе - компьютер для нее темный лес. Галина с надутой физиономией и поджатыми губами чего-то считает. " Вообще интересно, чего там можно считать целый день, не отрываясь? Ну дебет, ну кредит... Тоже вид делает, а сама на Леху глазом зыркает. Зря, голубушка! У него девка молодая, ухоженная, не чета тебе! Да и ты ему в мамки годишься! Ну и коллективчик! Если б не Маринка, сдохнуть можно было."
  -- Привет, подруга! О! Это чего? Глаза на мокром месте, рожа опухла?
   Марина шмыгнула носом. Ее лицо начало медленно вытягиваться, губы свернулись в трубочку, потом развернулись и поползли сначала к ушам, затем уголками к красному, припухшему носу.
  -- Стоп! Не реветь! Пошли.
   Людка схватила подругу за рукав и потащила в туалет. Марина уже во всю рыдала, слава богу, в коридоре никого... Ага тот случай! П.А. остановился как вкопанный, наблюдая за странной церемонией.
  -- Здрасьте, - криво улыбнулась Людка.
  -- Виделись...уже...
   "Вот черт! Теперь крышка! Теперь будет доставать. В туалете никого. И П.А. здесь вряд ли появится."
   Людка подтащила подругу к умывальнику. Маринка всхлипывала, шмыгала носом, поливала лицо водой и невнятно бормотала:
  -- Я как конь, на этой дебильной работе... С утра до ночи... С одним выходным... В отпуске десять лет не была... А он...
   Через полчаса напудренная Маринка сидела за своим рабочим столом и составляла очередной план рекламной кампании для очередной, никому не нужной промоакции. Не нужной ни самой фирме-заказчику, ни покупателям продукции фирмы-заказчика, ни гостям и зрителям самой будущей акции. Единственным заинтересованным лицом во всей этой дутой истории было их рекламное агентство - маленький несложившийся коллективчик под руководством недалекого П.А. Людка висела на телефоне, обзванивая творческую группу.
  -- Да завтра... Уже снимаем... Информационный, о предстоящей акции. Хронометраж - 20 секунд. Гонорар как обычно. Почему нет? Как сто пятьдесят? Да, ты что? Всегда сто было. А в контору чего мы положим? Чего? ...
   Людка швырнула трубку.
  -- Ну, мужики пошли! У самого морда от водки не просыхает, а туда же - семью надо кормить! Пить меньше надо! Жмот!
   Вечером, как всегда любимая планерка, вечерняя "промывка мозгов" под предводительством П.А. Ничего толком не сказал, так проблеял что-то. Кого спросил, промямлили чего-то в ответ. Вера Ивановна под столом укладывает продукты, шурша пакетами. Галина подкрашивает тонкие, язвительные губки. Леха ерзает, поглядывая на часы. Маринка смотрит на П.А. невидящим и ненавидящим взглядом. Людка поправляет съехавшие бретельки лифчика. Ура! Рабочий день закончен!
  -- Слушай, идем ко мне. Купим чего-нибудь по дороге, посидим, потреплемся. Ну его, твоего... Пусть поволнуется. Останешься у меня. Все равно завтра к восьми, а от меня ближе.
  -- Идем.
   За окном сыро, противно. А у Людки дома тихо, тепло, вкусно.
  -- Знаешь, что я тебе скажу! Все мужики козлы неблагодарные! Ты думаешь, почему я одна? Потому, что так легче жить! За ним убирай, ему стирай, жрать подавай... А он что? Хамство и гадость в ответ! Вот поверь, лет через сто мужиков вообще не будет, все переведутся, вымрут как мамонты. И мы бабы без них лет до двухсот жить будем, никто нервы поганить не будет! И дети из пробирок, только девки, на фиг эти мужики! Они ж уже вымирают морально, деградируют. Вот ты пашешь как конь, а он дома на диване валяется, водку жрет с дружками, да тебя обсуждает. У всех одно и то же! И пусть не свистят, что есть нормальные - признаться не удобно!
   Людка налила в бокалы еще немного вина. Выпили. Вздохнули. Еще выпили. Маринка стала клевать носом:
   - Не... Миша не такой... Он не уйдет... и вообще не пьет... это так... сейчас...
   - Ладно. Иди спать, несчастье!
   Людка расстелила постель. Маринка бухнулась, не раздеваясь, на чистое неглаженное белье.
   " Спит... А я еще посижу, рано" - Людка налила еще бокальчик.
  
  

Глава 3

   Будильник не зазвенел по простой причине, его просто некому было завести. А вернее некогда. Кофе, сигарета, маска на морду-лица - это Людка. Аспирин, чай, чуть-чуть ресницы, чуть-чуть губы - это Маринка. Полупустая улица. Утренняя пробежка от дома до работы. " Вот зараза!" - процедила сквозь зубы Людка, пробегая перед полуоткрытой дверью ПА - "10 минут. Кажется, не заметил! А, может, заметил, виду не подал".
  -- Людмила Константинна! Зайдите ко мне на секунду... - ПА выглянул из-за перегородки, с наклеенным на ее хрупкую стенку плакатом и отделявшей Людку от здешней наигранно-творческой жизни.
   Плакат давным-давно преподнес ей в подарок заказчик-дрессировщик, и на нем был изображен он сам, вернее его туловище, а голова укротителя пряталась в пасти свирепого на вид, правда откормленного для надежности и к тому же беззубого тигра. Зубы, то есть клыки, потом пририсовывал Леха на компьютере. "Вот подходящая картинка для следующих пяти минут жизни!"- подумала Людка и покорно поплелась за ненавистным ПА.
  -- Людмила Константинна! Поймите правильно... Если я захочу, на вашем месте окажется любой... Да у меня под дверями очередь из желающих... Молодых и энергичных... Этот ваш вид... и потом... вы каждое утро опаздываете...
  -- Пал Афанасич, крайние обстоятельства...
  -- У вас, Людмила Константинна, каждый день крайние обстоятельства! В среду- пробки на дорогах, в четверг вас обычно грабят, в пятницу - сантехник, - ПА даже побагровел от напряжения, вспоминая все происшествия из Людкиной жизни за последнюю неделю, - А сегодня... Сегодня что? Наводнение? Землетрясение? Торнадо?
  -- Пал Афанасич! Дело в том, что у меня ночевала подруга - Марина Новикова. Так вот... ей внезапно стало плохо и... и нам пришлось задержаться...
  -- Плохо?
   ПА встал и повернулся к окну, сквозь которое просматривался весь офис со всеми несчастными работниками, находящимися под неусыпным наблюдением всевидящего ока шефа. Людка, вынырнув из-за его плеча, тоже посмотрела на бурно текущую профанацию рабочего дня коллектива. С виду все вроде и ничего... работают усердно. Маринка, как на грех, с напряженно-внимательным выражением лица слушает кого-то по телефону и при этом отчаянно жестикулирует.
  -- Плохо? Это плохо? - багровая физиономия шефа надвинулась на Людку.
   ПА выскочил за дверь.
  -- Новикова ко мне!
   Маринка стояла, прислонившись к стене, на фоне шефа ее лицо казалось еще бледнее, чем на самом деле. ПА орал как резаный о том, что влияние, о том, что вранье, о том, что очередь из желающих и обо всем этом с самого начала по кругу еще и еще раз... Глухой звук, как будто упал мешок с картошкой, заставил его резко замолчать. Маринка, теперь с еще более бледным лицом, лежала на полу у стеночки, поджав под себя коленки.
  -- Ах ты, старый козел, тебе этого надо было? - Людка ринулась к телефону. ПА, похоже не на шутку испугавшись, стал поливать Маринку минеральной водой из пластиковой бутылки с говорящей надписью " Живая вода".
   Когда приехала "скорая", Маринка уже пришла в себя. Она сидела на полу, с валидолом под языком. Рядом на корточках Людка, а чуть подальше стоял, постаревший лет на двадцать, ПА и тоже с валидолом.
   Толстая тетя и тщедушный парнишка в коротких белых халатах, Людка так и не поняла, кто из них врач, пощупали пульс, измерили давление, вкололи что-то в худенькую ручку. Маринку подхватили, с одной стороны толстая тетечка, с другой молоденький то ли доктор то ли медбрат, и потащили к выходу. Людка не успела опомниться, как белые двери закрылись перед ее носом и, сопровождаемая тревожной сиреной, "скорая" умчалась, обгоняя шарахающиеся от нее машины.
  

***

   Миша опустил трубку телефона. " Вот так. Вот и все... Даже не попыталась остановить... Значит сама хотела... Ничего, еще плакать будет... Кому она нужна в свои тридцать пять... А я ничего... Я проживу..."
   Сумку собрал быстро, кое-что оставил на "потом заберу", потрепал по мохнатой морде пса и, хлопнув дверью, выскочил в "новую" жизнь.
   Пошарпаная дверь открылась не сразу. Сначала послышались шаркающие шаги, хриплое покашливание, затем голос, как будто спросонья, проскрипел "Кто?"
  -- Дед Пихто! Открывай!
   Дверь открылась. Резкий кошачий запах вперемешку с запахом тушеной капусты вырвался на волю из темного коридора.
  -- Миша, ты?
   Есть не хотелось. Любимую мамину капусту Миша ненавидел яростно и давно. Липкая клеенка с настолько протертым рисунком, что даже не понятно было, что же такое хотел изобразить на ней неизвестный художник, приклеивалась к ладоням. Кошачьи горшки стояли повсюду. Наглые кошки оккупировали все мыслимые и немыслимые сидячие места. Рыжий противный кот с ободранной мордой лежал на холодильнике, несколько кошек сидели на кухонном шкафу, на табуретках еще кошки, а в углу в картонной коробке пищало подрастающее кошачье поколение.
  -- Вспомнил про мать, когда прижало... Явился! А я тебе говорила... Но ты ж не слушал! Давно надо было решать... ...пятнадцать лет коту под хвост.
   Противный рыжий потянулся на холодильнике, зевнул и нервно дернул хвостом, поддакивая хозяйке. "Старый, засаленный халат, из-под которого торчит непонятного цвета ночная рубаха, стоптанные рваные тапки, седые нечесаные волосы... Неужели это его мать? Сколько же ей лет? Да, вроде не так много. Ровесница Маринкиной мамаши... Так ведь не сравнить! Та вся в духах, в кремах и с любовником. А эта... Грязь да кошачий народ".
  -- Я к Вовке. Скоро буду.
   Свежий воздух опьянил. Уже сейчас Миша понял, хотя и побоялся признаться в этом самому себе, что поспешил. Что он без Марины? Как он будет теперь? Зачем нужен был этот блеф? "Ухожу, потому что тебе на меня плевать, тогда и мне на тебя тоже!" Выбрал, дурень, тактику "защищайся нападая". Что стоило просто извиниться? Ведь виноват был: пришел под утро, пьяный как свинья, на собачьей подстилке до утра провалялся... Нет, чтобы просто сесть, поговорить, выяснить. Как раньше. Как когда-то. Нет же, гордыня. "Ухожу!" Да, потому что ждал, что простит, что позовет, что испугается, станет ближе, пожалеет... А она слушала и молчала.
   Ни упрека. Ни слез. Потом крик какой-то истеричный "Новикова, ко мне!" "Как собаку, ей-богу! Ничего. Сейчас к Вовке, а потом что-нибудь придумаю. Сама прибежит, никуда не денется", - успокаивал себя он.
  
  
  
  

Глава 4

   Марина открыла глаза. Все в тумане. Сквозь туман Людка с апельсинами хлопает глазами. Вокруг народ лежит. Кто-то ойкает. Кто-то громко чавкает. Нянечка со шваброй скользит между кроватей. Больница. Ну вот, допрыгалась.
  -- Ну что, подруга, допрыгалась? Допсиховалась? Теперь так! На все плевать с высокой телебашни! С сердцем не шутят, оно над нами подшучивает! Вот витамины.
   Людка положила на тумбочку два слишком ярких для серо-белой обстановки апельсина. Оранжевые шары повисли в липком тумане.
  -- Который час? - язык как привязанный, еле двигается.
  -- Чего?
  -- Время? Время сколько?
   Людка вскочила и как угорелая вылетела в коридор, с размаху налетев на седого серьезного доктора.
  -- Вы доктор? Что с ней? Она не говорит, а что-то мямлит не по-нашему...
  -- Спокойно! Спокойно, дамочка! Это успокоительное. Еще не проснулась как следует. Отойдет. Все будет хорошо.
   Серьезный доктор склонился над Мариной.
  -- Поспите, деточка. Вам надо отдыхать.
   Как по команде Марина закрыла глаза и задышала ровно и спокойно.
   Когда она проснулась, в палате было темно. Только через матовое окошко в двери проскальзывал из коридора тусклый, желтоватый свет. Рядом никого. Палата мирно посапывает. Марина приподнялась на локтях. Голова как казан с кипящим пловом, муторно, тошно.
  -- Сестра... сестра...! Сестричка!
   Не слышит. Марина опустила непослушные ноги на пол. Колени подгибаются. Хватаясь за спинки кроватей, она дошла до двери. Выглянула в коридор. За столом, на своем посту мирно спала молоденькая сестричка, белая шапочка сдвинулась на бок, и непослушные рыжие волосы прикрыли ее глаза. Болонка, только рыжая. Марина дернула ее за рукав.
  -- Который час? Скажите, который час?
   Медсестра подпрыгнула на стуле, и вместе с ней подпрыгнули все пятьдесят восемь веснушек на ее курносом личике.
  -- Что вы? Кто вам разрешил? Сейчас же в постель!
   И как в этом молоденьком хрупком тельце оказалось столько силы. Она схватила Маринку, чуть ли не в охапку, и поволокла обратно в палату.
  -- Который час? Только скажите...
   А на стене мигают и светятся уходящими минутами огромные часы. 4.08. Уже почти утро. "Сеня, Сенечка..." Маринка заплакала тихо и беззвучно, только плечи затряслись и губы задрожали. И снова... Тонкая рука с голубыми прожилками... Игла поблескивает... Туман... И темнота...
  
  
  

***

   Только к полудню Маринка смогла членораздельно объяснить появившейся подруге, в чем дело и почти выгнала ее из больницы.
  -- Я очень прошу. Только ты можешь...
   Людка попросила нянечку принести ей вещи Марины. Покопалась в сумке. Вот и ключи.
   "Поганец! Скотина! Довел ее до ручки и смылся!" Людка поднималась по грязной лестнице Маринкиного подъезда, забыв, что неплохо бы воспользоваться лифтом.
   Откуда-то сверху несся жуткий собачий вой. Сеня! Перед нужной дверью Людмила остановилась. " Какой же ключ? Нет не этот... Ага, вот он..." Соседняя дверь приоткрылась.
  -- Это издевательство! Я буду жаловаться в инстанции. Мало того, что весь лифт обгажен, так еще и вой до утра! Я на вас управу найду...
   Говорящая голова захлебнулась в собственном гневе. Людка подскочила внезапно и ухватила жалобщика за ворот рубахи.
  -- Ты, гнида, еще раз пикнешь, и я из тебя антрекот для собачки сделаю. Понял? Я спрашиваю, понял?
   Голова закивала и скрылась за захлопнувшейся дверью.
   Сеня оказался не просто огромным, а слишком огромным.
  -- Как же ты называешься, дружок? Ну, прямо дог в смеси с великанской дворнягой!
   Сеня усиленно вилял огромным хвостом и рвался к двери.
  -- Ясно, Сеня, - надевая ошейник, заговаривала зубы вымотавшемуся Сене Людка,- ясно без слов.
   Людка даже не представляла себе, каково это на водных лыжах и на огромной скорости. Раньше не представляла... Теперь она знала точно, какие ощущения должны возникать при этом. Во всяком случае, она испытала тоже самое ... до первого куста.
  

Глава 5

   Толстая, смешливая маленькая девочка стояла в дверях и разглядывала незнакомого дядечку. Дядечка стоял и ждал, когда же, наконец, девчонка соизволит ответить. Пауза затянулась.
  -- Так что? Папа дома? - повторил Михаил.
  -- Мам-а-а-а! - затянула девочка, оборачиваясь куда-то в глубь коридора.
   Появилась еще одна, точно такая же только гораздо больше размерами и намного старше.
  -- Вам кого? - спросила вторая.
  -- Я к Володе.
  -- А его нет. Он в гараже.
  -- А где это?
   Вторая недовольно объяснила, где и неожиданно громко хлопнула дверью.
   Миша поплелся по указанному адресу.
   Гараж был ничего себе. Даже не гараж, а целое троллейбусное депо. Несмотря на воскресный день, в гараже пахало человек десять. В спецодежде, ухоженные, чистенькие молодые и не очень мужики чего-то крутили, меняли, проверяли, обмениваясь короткими фразами. Михаил пошарил глазами, но не смог найти своего дружка.
  -- В-в-владимир Аф-анасич! А к-как эту оформлять? - заикаясь, спросил кого-то молодой парнишка с бумажками в руках.
  -- Щас, Санек, подойду.
   К пареньку подошел полноватый мужичок и начал, тыкая в бумаги, что-то объяснять. Тот же взгляд, те же движения... Только фигура расширилась, шевелюра поредела, а так... тот же Вовчик.
  -- Вовка! Ты?
   Мужичок оглянулся по сторонам. Поискал глазами. Увидел. Брови поднялись в изумлении. Затем опустились. Затем снова поднялись. Глаза зажглись.
  -- Мишка! Черт! Откуда?
   Сидели, говорили, вспоминали. Уже и темнеть начало. Люди потихоньку расходиться стали. "До свиданья, Владимир Афанасич" " Счастливо" "До завтра". И парнишка этот, Санек, подошел. Протянул папку с бумагами. " Д-до свиданья". Володя кивнул, взял папку, сунул в ящик стола.
  -- А давай ко мне, - предложил Вовка.
  -- Да не удобно как-то, - Миша передернул плечами.
  -- Да, ты что? У меня жена золото и дочка тоже...
  -- Видел... Но...
  -- Никаких но! Пошли!
  
   На кухне скворчало, пахло и щебетало... скворчала картошка на сковороде, пахла она же, а щебетала маленькая дочка, та самая девочка, которая так долго рассматривала Михаила, когда тот впервые появился у их порога. Теперь она не отходила от него не на шаг.
  -- Дядя, а ты песни петь умеешь? А я умею!
   А загадки загадывать можешь? А папа может!... А стишки?... А сказки? А как же ты своих деток воспитываешь?
   "В самую точку попала..." - думал про себя Михаил, а сам все отмалчивался. Как-то неуютно он себя почувствовал на этой уютной кухне. Слишком все гладко у них, аж завидно.
  -- А тебе сколько лет? Мне целых вот! - и показала растопыренную пятерню, - А тебе? Ты уже старый? Да?
  -- Оставь дядю Мишу в покое, - подхватила девочку Вовкина жена, - А вы ешьте, Миша, ешьте...
   И только тут Михаил увидел, что и картошка готова, и стол накрыт: огурчики соленые, колбаска, сыр, масло, хлебушек, капустка. Вроде все просто, но быстро как-то, по-доброму, да и аппетитно все выглядит, получше даже, чем деликатесы разные.
  -- Ешьте, ешьте Миша. Да и Вовка, наверняка с утра ничего не ел, - и выскользнула за дверь с дочкой на руках.
  -- Злится на меня, - пробурчал Володя, а в углах губ улыбка, - что без выходных и
   допоздна... Ну, да что поделаешь...Да не тушуйся, Мишаня, Светка у меня добрая. Просто весь дом на ней, устает... Ты ешь, ешь давай и рассказывай. Как ты? Что? Чем занимаешься? Сколько лет прошло? 10? 12?
   Володя наворачивал по-здоровому, добродушно улыбался и говорил, говорил. А Мишка сидел, уткнувшись в тарелку с картошкой, кивал да угукал. И кусок в горло не лез, не смотря, что тоже с утра ничего-ничегошеньки.
  -- Вовчик! - выдавил из себя Михаил, - Я, понимаешь, работу ищу...
  -- А! Так что? Давай ко мне! Или по статусу не подходит? - и хлопнул Мишку по плечу, так, что затрещало.
   Потом пили чай. Михаил отогрелся, разговорился. И про Маринку, про то, как сглупил, как испугать хотел, да вот, что из этого вышло... Про бывшую работу рассказал, как не сошелся, не выдержал. Про то, как никем себя почувствовал и на работе, и дома, и вообще... Тут уж Вовчик молчал, а Мишка молотил, молотил языком... Выговорился, вроде как легче стало.
  -- Ну ладно, пока. Пора уже.
   А за окном луна во всю светит. Попятился к двери. Достал, наверное, своими разговорами. Передумает Вовчик, это точно.
  -- Так завтра жду с утра. Место знаешь. Приступай.
   Как же все повернулось, переменилось. Не шел - летел. Только у остановки автобусной понял, что домой к себе и Маринке чуть не поехал. Вернулся в родительский дом.
   "Кошки - это прекрасно, но не в таком количестве", - подумал уже засыпая.
  
  
  
  

Глава 6

   Сеня сопел, жадно пил воду, вздыхал как человек. И так всю ночь. Людка пыталась заснуть, но... Мысли вертелись в голове, наскакивая одна на другую, перебивая друг друга. Людка то и дело начинала бессмысленный диалог с Мишкой, которого так ни разу и не видела, но все про него знала, впрочем, как и про всех других мужиков, то тут же переходила на воображаемую беседу с ПА, то выговаривала Маринкиному соседу все, что о нем думает. За окном посветлело. Людка вздохнула - "Все равно не заснуть". Встала и поплелась на кухню. Полочки, полочки... Чай, крупа, сахар. Кофе отсутствует. Еще одна приятная неожиданность. Достала сигарету, выкурила, запила водой из-под крана, натянула свитер. Ошейник, поводок... приготовилась... уперлась ногами... Но... Сеня, как ни странно, медленно вышел и, даже с неохотой, спокойно вошел в лифт, спустился по лестнице с первого этажа, высунулся на улицу, посетил пару кустиков и решительно повернул к дому. Вошел. Лег на подстилку. Вздохнул.
  -- Сеня! А кушать?
   Людка поднесла к серой морде миску с кормом. Сеня отвернулся и снова вздохнул.
  -- Захочешь - съешь!
  
   Двери офиса были еще закрыты, когда Людка пришла на работу. Через несколько минут появился угрюмый ПА. Пробурчал себе под нос "Здрасьте, Людмила К-стинна". Поковырялся ключом в замке. Они вошли. Людка прошла на свое рабочее место. Как-то особенно тихо заходили все остальные. Молчали, как будто боялись спросить. Только к обеду Вера Ивановна решилась подойти и шепнула на ухо " Как там?" Людка буркнула, что пока не знает, сегодня поговорит с врачом. Вера Ивановна тут же поскакала к ПА. Через маленькое окошко Людка хорошо видела склонившуюся у самого уха ПА Веру Ивановну. Она говорила, он кивал. День прошел на удивление быстро и, что совсем не удивительно глупо, бесполезно и тоскливо.
  

***

  
   Серьезный седой врач сидел за своим столом в полупустом кабинете. Густые брови двигались в такт словам.
  -- Тут история такая... Мы провели обследование. Все в принципе в норме. Кардиограмма хорошая. Сердце нормальное. Нервы, милочка, нервы. На фоне стресса развился тяжелый невроз, который и выдал нам эти, так сказать, пугающие симптомы. Мы ее подержим недельку-другую. Поколем, подлечим... А там... Вы уж сами. Думайте, решайте, меняйте обстановку. И отдыхать, отдыхать, отдыхать. Здоровый сон, полноценное питание, свежий воздух и, главное, побольше положительных эмоций.
   У Людки отлегло от сердца. "Нервы. Ерунда. Это ж не орган какой-нибудь жизненно важный. Мелочи. Полежит, выспится и все как рукой..." Но, когда Людка подошла к Маринкиной кровати, все ее оптимистические настроения разом улетучились. Может, он ошибся этот серьезный врач, может аппарат не в порядке и это все-таки сердце, а может еще что-то серьезное. Маринка лежала полупрозрачная, взгляд пустой и безучастный, под глазами появились серые круги.
  -- Мариша! Ты как? - как можно бодрее спросила Людка, - Ну, что? Как чувствуешь себя?
   Маринка не ответила. Маленькая слезинка скатилась по щеке из уголка грустного глаза и застряла где-то в районе виска.
  -- Э, подруга! Ты чего? Это нервы. Нервы. Будешь отдыхать, жить по-другому станешь. И все пройдет. Вот увидишь.
   И Людка начала рассказывать про Сеню, про то, как он гулял, как ел, про то, как все на работе скучают и передают привет, про то, как она хорошо выспалась на Маринкиной кровати, про то, как любезно поздоровался с ней ПА, когда увидел, что она пришла раньше всех. Что из этого было правдой? Разве только ранний приход на работу. Марина как будто и не слушала, а, может, слушала, но не слышала или не хотела ничего слышать. Ее глаза закрылись. Она просто устала. Может же человек когда-нибудь просто устать. Людка тихо поднялась и вышла из сонной палаты.
   Сеня ждал, ничего не ел. Так же неохотно вышел, прошелся по знакомым местам и потянул к дому. Лифт. Седьмой этаж. Дверь напротив проскрипела и наружу осторожно высунулась уже знакомая Людке голова.
  -- Что? - громко и совсем не вежливо спросила Людка.
  -- Я слышал, Марина Дмитриевна приболела. Так вы передайте привет от Николая Петровича. И, если что, обращайтесь. Тут сегодня мама ее заходила. Так я сказал, чтоб вечером звонила... вам.
  -- Хорошо. Спасибо.
   За дверью уже верещал телефонный звонок.
  -- Але? Але? Кто это? Девушка вы кто? А откуда вы Марину знаете? А где Миша? А больница какая? А до которого часа? Нет, нет, что вы я с собакой гулять не могу. Он же лошадь, что вы... У меня дела, своя жизнь... Я не в состоянии. Да я им и говорила, зачем такую большую собаку заводить. Нет, нет, боже упаси! Пристройте куда-нибудь. Найдите людей. Я не могу, что вы...
   Сеня слушал, положив голову на большие шерстяные лапы. "Эх, Сеня! Вот такие дела, друг!"
   Людка разделась, нырнула под одеяло и похлопала рукой по краю постели.
  -- Сеня! Иди сюда! Ложись! Вместе не так грустно!
   Сеня подумал, подумал и решил, что так действительно будет лучше. Всю ночь Людке снились кошмары. Багровый ПА протягивал к ней шприц с неизвестным лекарством и кричал: " Это нервы, нервы, милочка!". Бухгалтерша Галина считала на допотопных счетах количество необходимых Людке уколов и язвительно взвизгивала. Вера Ивановна, как заезженная пластинка, все время задавала один и тот же вопрос: "Как там? Как там? Как там?". Противный и внезапно подобревший Маринкин сосед приветливо помахивал толстой ручкой: "Передавайте привет от Николая Второго". Дородная дама в шляпке с опущенной вуалью носилась мимо них на сером в яблоках коне, прикрикивая "Что вы? Что вы? Пристройте эту лошадь". Мужчина без лица бил себя рукой в грудь и кричал: " Я Миша! А вы кто такая?" И еще этот звон, как трамвай за окном, а может, как телефон... Людка вздрагивала во сне и что-то всем отвечала на неизвестном тарабарском языке. Сене тоже что-то снилось. Наверное, Маринка или Миша. А, может, еще что-нибудь, если собакам, особенно на голодный желудок, вообще снятся сны.
  
  
  
  

Глава 7

   Миша лежал на скрипучей кушетке в неприбранной комнате. Рыжий кот нагло развалился у него на коленях. Заснуть не удавалось. Слишком много перемен за последние два дня. Первая радость от встречи с другом, его нежданной помощи и новой работы прошла. Миша обдумывал сегодняшний день. Каким все казалось безоблачным в самом его начале. Ему выдали чистенькую форму. Володя сам показал, что и где, познакомил с ребятами. Выдал папку с бумагами, объяснил, что и как заполнять. Зарплата тоже приятно удивила. Миша обходил стоящие на ремонте машины, старательно записывал номера, выспрашивал у ребят имена хозяев и неисправности. Те отвечали, только смотрели как-то с подозрением что ли, или показалось ему. Миша все аккуратно заносил в колонки расчерченной кем-то таблицы. Появились новые посетители. Миша опросил, заполнил бумаги. Пожилой механик, Михалыч, осматривал подбитую Бэ-Эм-Вуху и медленно диктовал: "Крыло менять, бампер на выброс, лобовое..." Миша записывал. Михалыч закончил осмотр, поднялся с колен.
  -- Ну, что, боец, записал. Контора пишет. Тут до тебя Санек записывал. Так очень медленно. А ты молодец. Грамотный.
  -- А где он?
  -- Кто?
  -- Ну, паренек этот, Санек?
  -- А ты не знаешь? Уволил дружок твой с сегодняшнего дня. А парень был не плохой, честный.
   Значит, не показалось... Не зря все эти взгляды. Хорошо начал, нечего сказать.
  -- Вовчик! Вовчик, погоди! - крикнул Миша мелькнувшему недалеко товарищу.
   Володя подошел.
  -- Вовчик, я хотел...
  -- Мишаня, - перебил Володя, - давай договоримся. На работе я для тебя не Вовчик, а Владимир Афанасьевич. Вла-ди-мир Афа-нась-е-вич! Ясно! Вот так! Работай, дружище!- похлопал по плечу и исчез.
   Кто-то удовлетворенно крякнул у Мишки за спиной. Остаток дня прошел как-то не очень. Механически писал что-то. Ни с кем больше не говорил, да и смотреть ни на кого смелости не хватало.
   "А, что бы сказала Марина? - спрашивал себя Михаил,- она бы сказала " Мишка, Мишка, выброси все из головы. Это работа. Значит так надо. А паренька уволили, значит, не справлялся. Ты здесь совершенно не причем ". А, что бы сделала на его месте? Повернулась бы и ушла. Это точно. Повернулась бы и ушла". А он? А он останется, закроет на все глаза и останется.
   Миша протянул руку к стоявшему рядом на подоконнике телефону. Взял трубку, чуть-чуть подождал и набрал номер. Гудок, еще гудок, еще... Неужели ее нет? Или спит так крепко? В окне висела огромная круглая луна и, казалось, улыбалась Мишке ехидной улыбочкой: " Ну, что? Так тебе и надо!". И тут Миша заплакал. Заплакал как ребенок. Плечи затряслись, руки задрожали. Рыжий испуганно подскочил и метнулся в сторону. А Мишка лежал и плакал, обхватив мокрое от слез лицо руками. Кто-то коснулся мягкой рукой его головы, обнял.
  -- Миша, Мишенька ! Все будет хорошо. Не плачь, сынок!
   "Мама, мамочка! Это я виноват!" И Мишка уткнулся хлюпающим носом в старый, замызганный халат. И отпустило. И легче стало. Так и заснул. А мама еще долго гладила своего взрослого ребеночка по голове и тихонько вздыхала, тихонько-тихонько, чтоб не разбудить, Боже упаси.
  
  

***

   Утро бросило в окно охапку желтых солнечных лучей. В комнату протиснулся из кухни запах горячих оладий и звон посуды. Миша встал и пошел на запах. Мама накрывала на стол. В стареньком, но симпатичном платьице, в цветастом переднике, с аккуратно зачесанными волосами она уже не казалась старой. Она была уютной, домашней, мягкой, такой, что хотелось подойти и обнять. Но, он не подошел, не обнял, постеснялся за вчерашнее. И вокруг все изменилось. На столе скатерть. Чисто. Даже кошки притихли и расселись так, чтобы никому не мешать. Котята в коробке урчали, выдавливая и высасывая из своей мамаши по капельке молоко. Миша наелся за все два дня. Мама молча пододвигала то тарелку с оладьями, то сметанку, то чашку с чаем, убирала, уносила, тут же споласкивала.
  -- Спасибо! Все было удивительно вкусно.
  -- На здоровье, сынок!
  -- Я вечером задержусь. Ты не переживай, хорошо.
   На работе все было так себе, ни то ни се. Двигалось как-то и ладно. Ребята все еще косились, но вроде и не так уж. Володька улыбался, проверял записи, кивал. Миша вел учет, принимал новых клиентов, выдавал старым их подлатанные машины -"получите-распишитесь". А к вечеру снова пришел к остановке, но уже не по ошибке. У своей двери немного замешкался. Потом нажал на кнопку звонка. Тихо. Миша позвонил еще раз чуть дольше. Снова тишина. Открыл своими ключами. Никого. Ни Маринки, ни Сени. Только запах... ...запах кофе и сигарет. На столе пепельница с окурками, постель не застелена, на простыне следы от грязных Сениных лап. Не ужели Маринка закурила. Или... В замке заскрежетало. Что он скажет? Бросится на колени, попросит прощения за все, за все обиды, за все глупости, за свою слабость... Огромное, серое, уже такое родное кинулось на Мишку. Лапами на плечи. И ну лизать по щекам, по носу большим, теплым языком. " Фу, Сеня, фу, дурилка! А я, Марина, ... за вещами пришел..." И только тут увидел, что не Марина это вовсе, а какая-то совсем чужая девушка, в джинсах в обтяг, футболка выше пупка, в пупке блестит что-то, стрижка, как у пацана. А сама, то ли девушка- то ли парень, стоит и смотрит на Мишку круглыми глазами.
  -- Я Миша! А вы кто?
   Сеня, усиленно виляя хвостом, подбегал то к Мише, то к миске с кормом, жевал-хрустел, потом бодал Сеню огромной серой башкой, потом снова жевал.
  -- А как эта порода называется? - спросила Людка.
  -- Ирландский волкодав. Древняя и легендарная собака. И дорогая... Его больным щенком Марине подарили. Она его выходила. И вот - теленок.
  -- Лошадь.
  -- Что? - переспросил Михаил.
  -- Да так, ничего.
   Сели на кухне. Кофе заполнил ароматом, наверное, весь район. Людка отпивала маленькими глотками, затягивалась сигаретой и все говорила и говорила. Говорила о Марине, о ее болезни, о том, как ему надо себя вести, что надо бы в больницу сходить, что Сеня очень скучает, что она дома три дня не была и вообще... А Миша сидел и смотрел на нее. Вот морщинки у глаз... Значит, не такая молодая. Лет тридцать не меньше. Худенькая. Наверное, кофе и сигареты на завтрак, обед и ужин. Учит его, как жить, а сама какая-то жалкая, маленькая, глаза несчастные, только хорохорится, сама себе в своих слабостях не признается. Так и хочется обнять, приласкать...
  -- Мне с Сеней очень тяжело. Может, вы сюда переедите, а я домой?
  -- Что? - спросил Михаил.
  -- Я говорю, может, вы сюда, а я домой? А?
  -- Нет. Поживите пока, пожалуйста. У меня ... работа ... там... близко. Я по вечерам заходить буду, с Сеней гулять...
   "Зачем сказал, что из этого получится. А, если поймет, что ему в голову вдруг втемяшилось, если уйдет... Где он ее будет искать?" Но она смолчала. Посидели еще. А когда совсем стемнело, Миша ушел.
  -- До завтра!
  -- Угу! Пока! А в больницу все-таки сходите, - уже как-то не совсем уверенно сказала Людка.
   Захлопнулась дверь. Сеня уложил голову на лапы, вздохнул. Людка позвала к себе, но Сеня отвернул морду к стене и еще раз то ли вздохнул, то ли коротко взвыл, получилось что-то типа "Эх, ты-ы-ы..."
  
  
  
  

Глава 8

   Сначала в палату хлынул запах дорогих духов. Потом за ним следом в дверях появилась молодящаяся дамочка, лет шестидесяти с большим хвостиком. Нелепая прическа яркого блонд, претендующая на оригинальность, руки в кольцах, шея в золотых цепях, в общем, вся такая - "вамп" на пенсии. Маринка уже по этому с детства ненавистному шанелевскому духу поняла - "Пришла, сейчас начнется..."
   Элеонора Владиславовна уже с порога начала бурно выражать свои эмоции, без пауз, без связи мыслей, если то, что обычно появлялось под ее прической вообще можно назвать мыслями. В Элеоноре явно умерла драматическая актриса, хотя, впрочем, и не совсем умерла, для бытовых целей она оживала. Элеонора исполняла роли всех, за кого говорила и очень впечатляюще. Правда, весь чужой текст проговаривала она противными голосами, кривляясь и жеманясь. Свои же тексты произносила нежным, спокойным голосом, умудренной большим жизненным опытом, дамы. Перемыв всем косточки, Элеонора Владиславовна принялась и за Маринкину жизнь. Критические замечания коснулись сначала Миши, а потом и собственно Маринки. И не такой ей достался, и лентяй, и быдло, и, самое главное, "не нашего круга". И сама Маринка "дура", " для себя надо жить", "себя надо любить", "одеваться, развлекаться надо, пока молодая". Сене, конечно, тоже попало по первое число.
   "А, может, она и права, - думала Маринка, когда Элеонора Владиславовна, наконец, выплыла из палаты на волнах французского парфюма,- не во всем, но в чем-то ведь права. Точно. Может, и в правду не так живу, не то делаю. Вот и Мишка поэтому ушел. Кому нужна такая, вечно ноющая, недовольная, усталая?"
   В дверях появилась Людка. Выложила на тумбочку витаминно-молочные припасы.
  -- Люд, не надо. Я не буду.
  -- Будешь, будешь. Я тебе не буду.
   Людке как-то легче стало на душе. Хоть заговорила, наконец, подруга. Пусть бледненькая, хиленькая, но уже хоть что-то, хоть какие-то эмоции, какие-то слова.
  -- Как Сеня?
  -- Сеня - норма! Товарищ что надо! Ест, спит, гуляет. Что ему сделается?!
  -- А... Миша? Не звонил, не появлялся.
   Людка замялась, завертелась на обтрепанном стуле, зашарила глазками по палате.
  -- Люд, не появлялся Миша?
  -- Нет... не появлялся.
   Людка посидела еще немного, рассказала про работу, про ПА, про предстоящую Лехину свадьбу и про реакцию на нее Галины. Шутила. Пыталась развеселить.
   Но веселее ни Маринке, да и не самой Людке не стало. Маринка слушала в пол уха, думала о "неправильности" своей жизни. Людка говорила, а сама возвращалась мыслями к вчерашнему Мишиному визиту. Вот и получилось все как-то натянуто, не искренне, так... лишь бы. Но, Маринка и не заметила ничего. Ничего не видела и почти не слышала, занятая своими мыслями о себе, о своей жизни, о Мише... Как же хотелось ей все изменить, всю свою жизнь перевернуть и запустить по новой.
  -- Хочу все изменить, - прошептала она то ли Людке, то ли самой себе, - все, все начать заново. И все по-другому...
   Но Людка даже не услышала. Слишком тихо прошелестел слабенький Маринкин голосок.
  
  
  
  
  

***

   Подойдя к подъезду, Людка подняла голову, посмотрела на Маринкины окна. Свет. "Может, убежать, не пойти... Подло как-то все это, гадко" - думала честная половинка ее души. " Так ничего же и не было. И, может, не будет никогда. Нафантазировала себе, бог весть что", - успокаивала другая. И Людка пошла. Поднялась на седьмой. Хотела позвонить, но передумала. Достала ключи. Дверь напротив открылась. Лысая голова высунулась, хитро и как будто с укоризной посмотрела на Людку и втянулась обратно.
   Миша спал. Он лежал на смятой постели с Сеней в обнимку. Пес даже не дернулся, не побежал встречать Людку. Видно очень уж дорожил минуткой общения с хозяином. Людка стояла над спящим Мишей и рассматривала его: тонкие черты лица, нос не длинный с чуть заметной горбинкой, губы улыбаются во сне... что он видит там?... пальцы запутались в Сениной шерсти. " Э, нет! Все будет. А, может быть, уже и есть?",- заметила не очень приличная половинка Людкиной души. Честная половинка тактично промолчала.
   Людка покрутилась на кухне, выкурила пару-тройку сигарет, хлебнула кофе. Подумать было над чем, однако не думалось. Жутко хотелось спать. Она подошла к окну. На темном небе висела луна, осыпанная звездными крупинками. В окнах дома напротив горело несколько тусклых светильников и только. То, что кто-то еще не спит, не утешало. " Что я делаю здесь в этом чужом доме? Что держит меня рядом с этим незнакомым мне мужчиной? Сначала, конечно, это было желание помочь подруге. Благородная цель, это правда. А сейчас? Все с точностью до наоборот!"
   Людка взяла свою сумку, проскользнула в комнату. В лунном свете комната показалась ей устрашающе мрачной: тяжелые, громоздкие шкафы выглядели огромными исполинами; старые кресла походили на приготовившихся к бою сумоистов; Маринкино пианино вообще казалось присевшим на корточки монстром, оскалившимся в белозубой, хищной улыбке. Сейчас все это оживет, двинется, схватит и начнет бить, давить, защищая свою хозяйку от гадкой наглой тетки, прикидывающейся верной подругой. Людка схватила свой свитерок, расческу, полупустую баночку с кремом, запихнула в сумку. Ключи... Куда она дела ключи от своей квартиры? Людка пошарила по дну сумки, ощупала все ее внутренние карманы, еще раз огляделась, пытаясь уловить металлический блеск в лунном свете где-нибудь здесь в этой ставшей внезапно враждебной ей комнате. Вот это номер. Белозубый монстр беззвучно посмеивался около раскрытого окна.
   Всю ночь Людка просидела на кухне, облокотившись на мурлыкающий холодильник. Когда начало светать задремала. А когда очнулась, Миши уже не было. Постель аккуратно застелена. Выгулянный и накормленный Сеня развалился на своей подстилке. На черном, совсем не страшном при дневном свете, обычном пианино связка Людкиных ключей. Людка упала на кровать и тут же уснула. " ПА будет счастлив..." - смутно подумалось ей сквозь сон.
  
  

Глава 9

   Пожилая дама напротив постоянно что-то пережевывала. В воздухе висело аппетитное чмоканье, запахи сменяли друг друга: жареная курица, копченая колбаска, блинчики с картошкой, да и еще бог знает что. Всего этого было много и каждый день. Дама и так была, мягко говоря, полной, но за время пребывания в больнице еще больше округлилась и от этого, казалось, похорошела. Многочисленные родственники, знакомые, сослуживцы приходили как по графику: каждый день, один за другим практически без перерыва. И все несли, несли и несли. Марине даже показалось, что ей тоже захотелось чего-нибудь съесть. Может, если бы дама угостила, она бы съела. Больничная каша аппетита отнюдь не вызывала, а Людкины цитрусы, полежав несколько дней на тумбочке, обычно преподносились в дар какой-нибудь особенно несчастной в эту минуту соседке по палате, зашедшему к кому-то в гости ребенку или нянечкам с сестричками. Но дама ни с кем не делилась и никого угощать не собиралась.
  -- Роза Александровна, - качая головой, говорил врач, не замечая тавтологии в своих словах, - Вы расцвели здесь как майская роза, но помилуйте, вам вреден излишний вес. Диета, строжайшая диета.
   Как раз, когда доктор вошел в палату, Роза лежала на кровати и держала на груди раскрытый пакет с кусочками жирного бекона, жареными домашними пирожками и маленькими изящными огурчиками. Вошедший доктор слегка испортил ей аппетит, и Роза резко прекратила жевать, но спрятать продукты не успела.
  -- Если вы не похудеете, Роза Александровна, Вам никто и никогда не поможет.
  -- Но куда я все это дену? Оно же попортится?
  -- И скажите своим родственникам, чтобы они столько не носили, потому что...
   В дверь постучали и сразу же ее открыли. " Здрасьте" и в палату вошли как раз родственники: дочка с мужем и с маленьким, лет шести, сынком. От пакетов, которые по-хозяйски вносил в палату любимый Розой зять, исходили ароматы кулинарных излишеств. Серьезный доктор остолбенел.
  -- После визита прошу вас зайти ко мне в кабинет - казалось, смущаясь, проговорил он куда-то в сторону.
   Родственники застыли на месте. Когда доктор вышел из палаты, все они бросились к Розе Александровне.
  -- Мама, что? - первым опомнился зять - Ваша жаба?
  -- Мамочка, тебе хуже? - с опаской спросила такая же полная и очень похожая на мать дочь.
   А маленький Фимочка почему-то повернулся к Марине, глаза его округлились под толстыми линзами очков.
  -- Представляете, - сильно грассируя, со знанием дела сообщил он Марине - в прошлом году бабушка сломала ногу, так врач сказал " Хорошо, что вы не сломали ведро...
  -- Фима, не ведро, а бедро, - как будто извиняясь, исправил Розин зять.
   Фима густо покраснел и подошел прямо к изголовью Маринкиной кровати.
  -- А теперь, представляете, - зашептал он - у бабушки завелась какая-то жаба...
   Фима снова округлил глаза и пожал плечами.
  -- Фимочка, не жаба, а стенокардия или грудная жаба. Это две большие разницы - объяснил отец, уводя общительного и еще более красного Фиму от Маринки к постели Розы Александровны.
   Родственники долго и мило беседовали с мамой. Роза беспрестанно улыбалась и что-то пробовала из вновь принесенного. Всезнающий Фимочка сидел на краю бабушкиной постели, ел пирог с вишней и обсыпал, пропитанными вишневым соком, крошками белую простынь.
   Маринка смотрела на всю эту картину и откровенно завидовала. И не одна она. Одинокая старушка, кровать которой находилась через тумбочку от Розы то и дело поглядывала в сторону счастливого семейства, поджимая тонкие губки. К ней вообще никто не приходил, и больничную жидкую кашу она ела с большим аппетитом, просто потому что ничего другого и не было. Когда Маринка угостила ее апельсином, бабулька прослезилась. Вот и сейчас глаза стали влажными, еще немного и расплачется. Маленький Фима со свойственной детской душе интуицией тонко прочувствовал момент. Он подошел к этой чужой ему бабуле и протянул обкусанный, обслюнявленный и почти съеденный им кусочек пирога.
  -- Хотите?
   Старушка не успела ответить, как к доброй маленькой душе подскочила мамаша, увела Фиму на его место и притащила бабульке целый кусок на белой в ромашку салфетке. Бабуля взяла угощение дрожащими руками и неуверенно посмотрела по сторонам. Тут и пошло-поехало. Пирог резался на большие треугольники, а Фима гордо разносил их на салфетках всем обитателям палаты.
  -- Пожалиста! Берите, вкусно...
  -- Спасибо! Спасибо, мальчик!
   Маринка тоже взяла. Она была растрогана до глубины души. Но, что ее тронуло больше - этот теплый, ароматный кусок пирога с темно-красными пупырышками вишни или маленькая пухленькая ручка доброго ребенка? Палата дружно откусывала и глотала, и все улыбались и одобрительно кивали умелой хозяйке: и худенькая бабулька, и женщина с темными кругами вокруг глаз, и Маринка. А больше никого и не было, рядом с Маринкой пустовали еще две койки. Роза Александровна, довольная произведенным впечатлением, просто светилась от счастья. Когда дверь в палату открылась, и вошел серьезный доктор, все активно жевали и выглядели как дружная семейка у накрытого рождественского стола. Роза Александровна тут же перестала светиться, прекратила жевание и застыла с полным ртом. Врач осмотрелся, пробурчал что-то совсем унылое, похожее на "Ыгы-гы", бросил взгляд на пустые кровати и вышел. Родственники шумно и суетливо засобирались. А через несколько минут в палату под руки ввели, а скорее даже внесли, молодую девушку и уложили на соседнюю с Маринкой кровать. Девушка сразу же повернулась лицом к стене. Мимолетное оживление палаты тут же прекратилось, родственники Розы попятились к двери, и снова тишина и грусть проявились в воздухе и смешались с ванильным запахом сладкой вишневой вкуснятины.
   Маринка ощутила давно забытую приятную сытость. Пирог сделал свое дело - тепло разлилось по всему телу, веки потяжелели, и Маринка уснула. Впервые за все пребывание в больнице ей приснился сон, странный, непонятный, нарисованный причудливыми, слишком яркими красками. Она шла по длинному коридору и несла на руках ребенка, укутанного в стеганное, голубое одеяльце. Ее ноги передвигались тяжело, как будто вязли в чем-то теплом и липком. Марина опустила глаза. Она шла не по обычному полу, да его и не было вовсе. Она шла по пирогу с вишней. Шаг - нога увязла, вишня полезла из-под подошвы, еще шаг - кровавые брызги от раздавленных ягод разлетаются по сторонам. Ребенок расплакался и Марина остановилась, открыла конвертик из одеяльца... Оттуда на "мамочку" смотрел Миша и громко кричал. Марина испугалась и бросила кричащий сверток в липкий пирог. Миша барахтался в пироге, захлебывался, орал, тянул к ней руки, прося о помощи... Маринка зажмурилась на секунду, а когда открыла глаза увидела почти полностью увязшего в пироге ребенка. Да это не Миша вовсе, это маленький Фимочка тонул на ее глазах. Маринка бросилась ему на помощь, с трудом передвигая тяжелые ноги. Фимочка тонул, а Маринка никак не могла дотянуться до его пухлой ручки, которую протягивал он ей в надежде на спасение. Еще немного, пару сантиметров, и она схватит его, вытащит из вишневого болота, спасет... " Помогите! Помогите!" - тихо просил Фимочка почему-то совсем не детским, а скорее женским голосом...
   Марина проснулась. В палате темно. Откуда-то сбоку от нее Марина услышала сначала вздох, потом стон и тихую просьбу "Помогите!" Это стонала новенькая. Маринка вскочила, подошла к ее кровати. Девушка спала. Марина вышла в больничный коридор. За столом, склонившись над какими-то бумагами, сидела дежурная медсестра и что-то писала под неярким светом настольной лампы. Она даже сначала не заметила Марину, так была увлечена своей писаниной, а когда почувствовала прикосновение чьей-то руки к своему локтю, вздрогнула от неожиданности.
  -- Простите, там девушка то ли бредит, то ли говорит во сне... Как будто просит помочь...
  -- А новенькая. Вика. Идите, идите... Щас подойду.
  
   Маринка вернулась в палату. Эта новенькая, Вика уже не просто тихо просила о помощи, она почти что кричала. Марина включила свет. Волосы мокрые, лицо красное, покрытое капельками пота, глаза открыты. Вошла медсестра и заспанный доктор - маленький, худенький армянин. Доктор взял новенькую за запястье, послушал пульс, посматривая на часы, потом кивнул медсестре. Та склонилась к его уху, из которого торчали несколько черных курчавых волосков, кивнула и исчезла. Через несколько мгновений в палату въехала каталка, Вику уложили на нее двое санитаров и куда-то увезли. Вся палата наблюдала за этой немой сценой в полном оцепенении, а Маринка видела перед собой только руку этой Вики - худую, белую и всю в поперечных шрамах.
   Погасили свет. Все молча поерзали-поерзали и засопели. Марина заснуть не смогла. Грудь сжало, стало не хватать воздуха, кровать закружилась под ней и куда-то поплыла. Когда она очнулась, увидела над собой лицо врача-армянина, он качал головой и цыкал языком, как будто сокрушаясь.
  -- Нэ надо все принимать так блызко к сэрдцу, дэвочка ...
  -- А куда ее повезли?
  -- Никуда нэ повезлы. Сдесь повезлы. - и кивнул стоявшей чуть поодаль медсестре со шприцем в руке.
   Маринку укололи и через несколько мгновений она крепко уснула. Без снов.
  

Глава 10

   Людке можно сказать крупно повезло. Ее разбудил телефонный звонок. Звонила Вера Ивановна.
  -- Людочка! Пал Афанасич переживает, куда вы пропали, - замурлыкала она таким голосом, что сразу стало ясно, ПА стоит рядом.
   Людке так и представилось: ПА навис над Верой Иванной, пытаясь вслушаться в Людкин голос на другом конце провода, Вера Иванна мурлычет в трубку, поглядывает на шефа и подобострастно подмигивает ему.
  -- Вера Иванна, - заговорила неожиданно для себя Людка низким, осипшим голосом,- я тут немного приболела. Так что пару дней отлежусь.
  -- Хорошо, я передам. Выздоравливайте, Людочка.
   И тут до Людки дошло, что у нее действительно страшно болит горло и даже немного знобит. Она порылась в Маринкиных ящиках, нашла градусник. Так и есть - тридцать восемь с небольшим. Она не расстроилась и почти с удовольствием нырнула обратно в постель.
   Когда вечером появился Миша, он застал Людку на кухне с перевязанным своим доисторическим шарфом горлом за чашкой кофе и сигаретой. Она почти не могла говорить, ее голос стал тихим, немного скрипучим, и от этого у Миши защемило где-то в районе третьего ребра - так стало ему ее жалко. Он сбегал в магазин, и через полчаса Людка уже полулежала под одеялом с большой чашкой горячего молока с медом, содой и маслом.
  -- Я это не могу, - сипела она, жалобно глядя на Мишу.
  -- Сможешь. Пей.
   И Людка пила. Миша сидел рядом и смотрел. Смотрел, как она пьет, как смешно морщит нос, глотая непривычное ей питье, как складывает трубочкой губы, чтобы подуть и остудить горячее молоко. На ночь лечение повторили, и Людка заснула под теплым одеялом. Миша походил-походил и лег рядом. Но, Людка даже не почувствовала. Сеня демонстративно поплелся на свою подстилку.
  
  

***

   Людка проболела несколько дней. Все это время Миша жил в той же квартире. Утром кормил ее и Сеню завтраком, оставлял на столике рядом с кроватью чашку горячего молока и убегал на работу. Людка ждала, когда молоко чуть остынет, пила и задавала себе кучу вопросов.
   " Чем он плох? Почему он ее не устраивает? Может, Марина сама виновата? Или он не для нее просто? А, что для меня?" - думала она.
   Людку переполняло новое, совсем необычное для нее чувство. Никогда ничего подобного не случалось с ней за ее тридцать с небольшим. Нет, конечно у нее были ухажеры и даже любовь была, если это была любовь. Первое Людкино увлечение появилось через год после окончания школы. Бывшие одноклассники, как это водится обычно, встретились попить-поговорить в стенах раньше ненавистной, а теперь вроде бы и любимой школы. Посидели в старом классе с выцветшими стенами, похихикали над сохранившимися надписями на колченогих партах, как можно более вежливо поотвечали на вопросы Жилы - вреднющей классной, обожающей читать нотации. Потом вниманием Жилы полностью завладела Ленка Рылеева с огромным животом, таким, что вот-вот разродится прямо здесь и сейчас, начались детальные расспросы, чуть ли ни "кто папаша?", "разве можно в семнадцать лет?", как будто можно рассосать это пузо, и т.д. Все приуныли, а особенно Ленка, плюнули и ушли. Нашли беседку неподалеку, кто-то принес дешевое вино с противно-муторным цветочным вкусом, долго пили-говорили. Уже почти в полной темноте компания расширилась, подошли ребята из старшего выпуска. Тогда Люда и увидела Юрку. Раньше она его, конечно, встречала в школьных коридорах, но как-то не особо обращала внимание, все-таки старше - другие друзья, другие интересы. А теперь что? Все на равных. Год-два разницы не играют никакой роли. Так посидели, даже, словом не перекинулись. А на следующий день он позвонил. Встречались в общей сложности два года, а если посчитать по часам, которые проводили вместе, то и месяца не наберется. Юрка появлялся, когда нужно было поплакаться в жилетку и почему-то в ночное время. Может, боялся, что их увидят вместе, может еще чего? Людка хватала телефонную трубку, зная наверняка, что это он, говорила шепотом, чтобы не разбудить давно уснувших отца и мать и тихонько выходила из дому в два, в три ночи, чтобы выслушать, пожалеть, пообниматься на грязной лестничной клетке. Любила ли она его? Да плакала, да ждала... Но, любила ли? Нет. Может быть, ей просто нравилось, что он говорит "броется" вместо "бреется" и "капцы" вместо "тапки", как когда-то ее дед - пример для подражания, идеальный семьянин и добрая душа. Наверное, дед и был единственным мужчиной, которого Людка по-настоящему любила.
   Конечно, из этого уродливого и непонятного чувства к Юрке ничего не получилось, а когда спустя несколько лет Людка встретила этого своего горе-любовника с жутким перманентом на лысеющей голове, ей стало жалко самую себя до ужаса. Два года слез, переживаний, ночных бдений у телефона из-за такого козла? Потом было еще пару увлечений не таких долгоиграющих, быстро проходящих, ничего серьезного. Но любви... любви не было.
   "Вот я и влипла, - думала про себя Людка- Все не как у людей!"
   "Господи я же болею уже три дня, а к Маринке, наверное, никто и не заходил", - вспоминала Людка о подруге или уже не о подруге, а о сопернице. И опять засыпала, пила молоко, ждала Мишу и ничего ему не говорила ни о том, что надо в больницу, ни о том, что уже три дня, ни о том, что никто, наверное, к Марине не заходил...
  
  
  
  

Глава 11

   В палату вошли: Шанель N5, Элеонора Владиславовна и... среднего роста, крепенький, седоватый, с носиком крючочком мужичок.
  -- Доктор Швец, - сказал он и подошел к Марининой кровати. Дернулся, осмотрел всех больных, криво улыбнулся и запоздало продекламировал "Здравствуйте, товарищи!". Ну, прямо не как дОктор, а как дИктор, причем Центрального телевидения из застойного прошлого. Бабульки застыли в своих постельках, Роза чуть не подавилась куском жареного цыпленка.
  -- Мариночка, деточка, - застрекотала Элеонора, - Игорь Николаевич как раз тот человек, который тебе поможет. Современная медицина в ужасном состоянии, они сами не знают, что лечат, а Игорь Николаевич просто маг и волшебник. Несколько сеансов и ты на ногах. Правда, Игорь Николаевич? Ведь, правда, вы же просто волшебник?
  -- Марина Дмитриевна, я психолог. Психология новой волны творит чудеса. Я думаю, вам это поможет, - говорил он, обращаясь к Марине и совсем не слушая Элеонору. А та все стрекотала то ли для Марины, то ли для него... Даже помолодела как будто лет на десять.
  -- Хорошо, попробуем, - неожиданно для себя прошептала Марина.
   Сеансы "установления мозгов на нужные позиции", как их для себя обозначила Марина, начались на следующий день. Швец помог Марине выйти в больничный двор, нашли одинокую скамеечку под старым облезлым деревцем, сели. Немного о себе. Немного о жизни вообще. Потом все о ней, о Маринке.
  
  -- Будем работать каждый день по часу, - сказал он, проводив Марину до палаты. И снова левитановским голосом: "До свиданья, товарищи". Бабульки снова замерли и отмерли только через несколько секунд после того, как за волшебником и магом закрылась дверь.
  -- Интересный мужчина, - возобновляя пережевывание пищи, отметила Роза.
   Марине почему-то стало легко. И дышится свободнее, и руки не так дрожат, и настроение другое. "Может, действительно поможет? Может, мама права?" - думала она.
   А после обеда Марину перевели в "Неврологию". Серьезный седой доктор сдал Маринку с рук на руки другому лечащему врачу. Врача звали Валентина Сергеевна. Если не вглядываться в черты лица, а еще лучше смотреть на нее в легких сумерках, можно было предположить, что ей лет тридцать не больше. Миловидная, стройная, с золотой цепочкой на щиколотке она явно проигрывала при ярком свете. Ее возраст был написан тонкими морщинками на ее лице и шее - лет пятьдесят не меньше.
  -- Садитесь, деточка, - Валентина Сергеевна указала на старенькое кресло в своем уютном кабинете, заставленном множеством цветов в вазонах и вазончиках разного калибра. Сама села напротив на обычный, немного потрепанный стул.
   - У нас вам будет хорошо. Палаты двухместные, балкон, вид из окна на парковую зону. Полежите недельку, поколем успокоительные, витаминчики и... домой как огурчик! А вообще, читайте Блаватскую, там все написано... Не стоит тратить нервы на то, что предначертано и на то, что мы не в силах изменить...
   Похлопала Маринку по руке и отвела в палату. В палате действительно было всего две кровати: одна была свободна, на другой, свернувшись в комочек, лежала Вика. Палата была гораздо приятнее на вид, чем предыдущая: телевизор на тумбочке, цветочки на подоконнике, балкончик с плетеными креслами. Но как-то уж очень тихо. И Маринка тут же заскучала по вечно чавкающей Розе.
   "Роза - это жизнь, обычная жизнь со всеми прилагающимися: детьми, внуками, жареными цыплятами и пирогами с вишней, - думала Маринка, - даже с болезнями обыкновенными, а не то, что у меня непонятно что... Сказал бы кто-то поменяться жизнями с той же Розой, поменялась бы я? Да, нет. Вряд ли бы решилась..."
   Маринка закрыла глаза и улетела далеко-далеко назад в сладко-кислое детство. Дом с зелеными стенами, общий двор на семь домов, в глубине которого красовался покосившийся деревянный туалет и старая акация со сладкими цветами на завтрак. Соседи, наполовину друзья наполовину родственники: бабушка с дедушкой и Маринкой; рядом их сын с женой и сыном Борькой; дедушкин брат Дед Петя с женой; рядом их бывшая невестка Сонька с дочкой Таней и парочка чужих: семья интеллигентных евреев и одинокая женщина Надя. Каждое утро все они дефелировали перед окнами друг друга с горшками разных цветов и размеров до туалета и обратно. Таких привычных и обычных для сегодняшних дней унитазов во дворе ни у кого не было, исключая вредноватую тетю Соню, у которой этот важный объект располагался прямо на кухне, служившей одновременно коридором, ну и, соответственно, туалетом. Священный предмет накрывался бархатной накидкой с кистями, и допуск к нему посторонних лиц был строго воспрещен. Наличие же деревянного общего санузла веселило юных обитателей двора. Маринка и ее двоюродный братец Борька частенько подстерегали старого деда Петю, прятались за туалетом, из щелей которого ничего собственно видно и не было, а когда, не подозревающий никакого подвоха, дед выходил, застегивая на ходу ширинку, выскакивали с гиканьем и улюлюканьем и затягивали хором:
   " Дядя Петя - старый хрыч,
   Он купил себе Москвич,
   Налетел на тягоча.
   Ни хрыча. Ни Москвича."
   В этом был самый кайф. Дед сначала вздрагивал, а потом долго гонялся за "байстрюками" по двору. Маринка и Борька еле-еле убегали от старика, мешал приступ неимоверного хохота, так что животы сводило, дыхание срывалось и слезы скрывали из видимости возможные пути побега. Наконец, дед уставал в конец и, бормоча под нос "ети-ть их мать", уходил восвояси. Шутники гоготали еще минут пятнадцать и придумывали другие милые шалости, например, стащить у бабушки только что закрученную трехлитровую банку компота из персиков и съесть всю разом за старой акацией. Когда Борька наедался, то заставлял Маринку уничтожать до конца следы преступления. Она давилась, но ела скользкие, сладко- липкие персики - " а вдруг бабушка найдет недоеденное?". Банка с крышкой и персиковыми косточками закапывалась в огороде. Борька закапывал, Маринка стояла на шухере. Бабушка никогда не замечала таких пропаж. Закрутки делались в приличных количествах и каждое лето. Дедушка тащил фрукты-овощи с сада-огорода, на котором батрачил с раннего утра и до вечера, она закручивала в банки и выстраивала рядами под свою высокую с металлическими набалдашниками кровать. Каждую субботу бабушка заставляла Маринку ползать на четвереньках и вытирать мокрой тряпкой запыленные за неделю банки. Маринка ползала, вытирала и рассматривала золотистые абрикосы, нежные персики, вишню вперемешку с дольками яблок и груш. Как все вкусно и так всего хотелось. Но, только не летом и даже не осенью... Ни-ни! Бабушка открывала сезон поедания закруток исключительно зимой. Ах, если бы хоть один раз застукала она Борьку с Маринкой за воровством своих запасов. Чтобы тут началось! Крики, само собой, больное дерганье за косы, ну и, конечно, должностная записка в устном виде Маринкиной мамаше, которая приходилась бабушке родной дочерью. Бабушка, однако, с успехом замечала другие "невинные" выходки внуков, за которыми следовали ее экзекуции. Борька реагировал хихиканьем в сторону, как никак ему уже стукнуло целых десять лет, и он поднабрался и смелости и опыта, да и "предки" под боком, через стенку. Маринка дрожала как банный лист, ей было всего пять, она была пуглива, особенно боялась грозной бабушки. В таких случаях обычно судьба в лице доброго деда Гриши протягивала ей руку помощи.
  -- Оставь ее, - говорил он раскричавшейся жене,- Не трогай.
   И та замолкала. Но Маринка еще долго вздрагивала и хлюпала носом, а когда ложилась спать, долго вертелась, ежилась и закрывалась одеялом с головой. Ей чудилось, что из-под кровати выползает "черная рука", страшные байки про которую рассказывала Танька почти каждый вечер во дворе. Бабушка ложилась на, стоящую рядом с Маринкиной, кровать с металлическими набалдашниками, ту самую, которая служила складом консервных запасов, прислушивалась и, видимо, понимая, что нервный ребенок еще не спит, начинала петь. Репертуар был разнообразный и совсем не детский: Землянка, Темная ночь, Тачанка, Эх, дороги... Но больше всего Маринке нравилось " Отцвели уж давно хризантемы в саду..." Когда дело доходило до "хризантем", Маринка обязательно подключалась и тоненьким голосом подпевала в тех местах, где помнила слова. Так под "хризантемы" и засыпала. В этом зеленом доме прожила Маринка целых одиннадцать лет. Тогда эти годы не казались ей счастливыми. Все знакомые ей ребята жили с родителями, а она... Правда, мать приходила почти каждый вечер. Усталая после работы тащила очередные сумки с продуктами, говорила с родителями, расспрашивала Маринку о ее делах, гладила по голове, целовала в лоб и уходила.
  -- Мама, - канючила Маринка перед каждым ее уходом, - забери меня, пожалуйста.
  -- Ну, куда я тебя возьму? Я же на работе допоздна. А в садике сплошные инфекции...
   Так длилось несколько лет. Текст матери оставался прежним, за исключением последней фразы:
   -Ну, куда я тебя возьму? Я же на работе допоздна. А здесь школа рядом...
   А Маринке так хотелось туда к матери, где она бывала редкими выходными. Белая ванна с голубой горячей водой, блестящая лаком мебель, большой телевизор, не то, что у деда с бабой - маленький и через линзу. И запах... Запах совсем другой - неизвестный, приятный, как будто душистой пудрой все вокруг обсыпали и она пахнет.
   В одиннадцать Маринкиных лет вдруг все изменилось. То ли просьбы стали упорнее, то ли просто бабушке стало гораздо тяжелее после смерти деда кормить, растить, воспитывать. Маринку забрала к себе мать. Жили вдвоем. Отец исчез давно, когда Маринке не было и года. Так ни разу и не объявился за все это время. Уже в восемнадцать, будучи студенткой первого курса, Маринка услышала от маминой подружки, что жив-здоров ее прародитель, здесь же в городе, с новой семьей, кажется двое детей у него.
  -- Хочешь адрес дам? - шепотом предложила добрая мамина подружка.
  -- Нет, Муза Анатольевна. Не хочу, - громко ответила Марина.
   А сама и не знала точно, хочет или не хочет. Так разве что одним глазком поглядеть какой он, похожи они или нет... Да нет, все же нет... А то, не дай бог, маман узнает. С ней точно истерика случится.
   А через пару лет появился Миша. Две недели погуляли и в ЗАГС. Элеонору чуть удар не хватил. Только, чтоб не видеть ненавистного зятя, она решилась на размен довольно просторной двухкомнатной квартиры. Молодая семья, оба студенты, зажили в свое удовольствие в вечном окружении знакомых и малознакомых таких же молодых и бесшабашных людей. До середины ночи резались в карты, кто-то пел под расстроенную гитару, кто-то философствовал, какие-то парочки зажимались в ванной и в коридоре. На кухне вечно кто-то ночевал, так что утром Маринке приходилось перешагивать через бесчувственные тела, чтобы добраться до плиты и поставить на огонь чайник.
   Куда все это делось?
   На соседней койке зашуршала простынями Вика. Встала. Посмотрела прищурясь на Маринку.
  -- Спокойной ночи! - и погасила свет.
  
  
  

Глава 12

  
  -- Спокойной ночи, - прошептал Миша и улегся рядом с Людкой.
   Людка сделала вид, что не слышит, что спит, что еще совсем больна. На самом деле горло уже не болело, температура появлялась на градуснике только после активного трения оного о старенький шерстяной шарфик - не зря учились в советских школах! - и спать совсем даже и не хотелось. Миша ерзал в постели. Людка не выдержала, повернулась к нему и обняла...
  

***

  
   Сеня долго скулил под дверью. Людка боялась встать, боялась открыть глаза, боялась просто пошевелиться. Наконец, Миша проснулся, оделся и вышел с собакой на улицу. Людка посмотрела на часы. Почти полдень. " Что теперь будет? Что я наделала? Зачем?"- с ужасом думала она. Быстро вскочила с постели, умылась , оделась и решила ... бежать... Бежать отсюда как можно быстрее, как можно дальше, так, чтобы никто не догнал, не узнал, не вычислил! Сумка, свитер, ключи, дверь... На пороге стояла пожилая женщина. Седые волосы, цветастое платье и странный какой-то кошачий запах. Людка чуть не налетела на нее с размаху.
  -- Вам кого? - спросила Людка.
  -- Мне? Мне хозяйку, - ответила та, осматривая Людку с головы до ног.
  -- А ее нет, она в больнице.
  -- Ну, тогда хозяина.
  -- Он с собакой на улице.
  -- А вы? Вы кто будете?
  -- Я? Я знакомая.
  -- Знакомая чья?
  -- Хозяина... хозяйки, то есть.
  -- А-а, - протянула женщина и направилась к лифту.
   Около лифта оглянулась.
  -- А в какой больнице Марина?
  -- В третьей городской.
   Лифт открылся. Женщина вошла в него, ни "спасибо" - ни "до свиданья". Людка застыла на пороге как вкопанная. Пока стояла как столб, Сеня прибежал по лестнице, за ним Миша.
  -- Ты куда это?
  -- Я... на работу...
  -- Так сегодня ж воскресенье.
  -- Да?... А я... с этой болячкой все дни перепутала, - и вернулась назад. Странная, цветастая тетечка тут же вылетела из головы.
   Весь остаток дня Людка жила воскресной, счастливой семейной жизнью. Пусть с чужого плеча, ну так что? Хоть один день, хоть чуть-чуточку... Она прибралась. Он сбегал в магазин. Накрыли на стол, откупорили бутылочку сухого красного. И говорили, говорили, говорили. Так о разном. Как будто знали друг друга долго-долго, как будто прожили вместе десяток лет. Только о Маринке ни слова, ни намека, хотя у каждого в голове не раз возникала именно она - кому-то жена, кому-то близкая подружка.
   Всю ночь, вернее все то время, которое осталось от ночи, Людка не спала. Под тихое сопение Миши она думала о том, как она теперь встретится с Мариной, как зайдет в палату, что скажет. " Нужно зайти и сказать все как есть. Сразу и наотмашь, дальше будет еще труднее. А, если ей станет плохо? Если я стану причиной ее очередной болезни? Ну и что? Почему я должна думать о ней? Почему не подумать о себе?" Людка, казалось, забыла напрочь, что еще совсем недавно так жалела свою подружку, поливала всеми словами Мишу и всех мужиков заодно с ним. А как ей не хотелось тащиться в эту проклятущую больницу, что-то объяснять, что-то говорить и, самое главное, смотреть Маринке в глаза. Что она там увидит? Злость? Обиду? Или тихую ненависть? Потом вдруг Людке подумалось, что, может лучше и не ходить вовсе. Сделать вид, что заболела, что не смогла. Или прийти и просто молчать, как будто ничего и не было.
   Так и промучалась она до самого утра, ничего не решив. Утром вскочила под тарахтение будильника. Миши нет. Кофе на столе. Сеня развалился на подстилке. Все тихо, по-домашнему. Собралась и побежала на свою ненавистную работу.
  -- Людочка, с выходом, - это Вера Иванна с придыханием и косой улыбкой.
  -- Как чума, бронхит, тиф? - Леха с идиотским чувством юмора.
  -- Доброе утро, - Галина сухо и куда-то в сторону.
   "Мерзопакостно и внутри и снаружи" - подумала Людка и спряталась за плакатом с тигром, дрессировщиком и фальшивыми клыками. На столе куча бумаг. Надо что-то делать, читать, писать, куда-то звонить, вливаться в обычный рабочий ритм. Но в Людкину голову ничего не лезло, видно, места не было, все было занято Мишей, любовью, этим воскресеньем, этими ночами и... Маринкой. Маринкин стол сиротливо стоял в сторонке какой-то грустный и неухоженный, как брошенная собака. Людка взяла сигарету и вышла покурить на лестничную площадку.
  -- Людмила Константинна, с выходом. Как самочувствие? - ПА как раз поднимался по лестнице.
  -- Спасибо. Уже хорошо.
  -- У вас на столе срочная бумага с заданием. Сегодня последний день подачи на тендер. Постарайтесь к концу дня проработать. Там рекламная акция, простенькая.
  -- Хорошо, Пал Афанасич.
  -- Да, а как Марина Новикова? Что? Скоро домой?
   Людка замешкалась. "Куда домой?" - мелькнуло у нее в мозгу.
  -- Скоро.
  -- Ну, и отлично. Так я на вас надеюсь?
  -- Угу.
   Людка докурила, вернулась к своему столу, полистала бумажки. "Тендер на лучшую промоакцию. Наименование товара - презервативы "Мистер". Слоган - " Мистер - мастер своего дела!"
  -- Какой бред! - подумала Людка нечаянно вслух.
  -- Что, Людочка? - вскочила Вера Иванна.
  -- Так, ничего. Думаю.
  -- А... Ну, думайте, думайте.
   Людка взяла чистый листок бумаги, подумала секунд десять и написала: " Мистер Твистер - бывший министр! Мистер Твистер - миллионер!" Отложила в сторону. Взяла другой лист и, уже совсем не думая, четким и быстрым почерком: " Прошу уволить меня по собственному желанию. Число. Подпись" Соединила оба листка скрепкой и ... общий привет.
  

Глава 13

   Воскресенье. Сначала было скучно до одури. Вика все время молчала, ничего не ела, пила принесенные сестричкой таблетки, подставляла попу под уколы и спала. Маринка спустилась на первый этаж к книжно-газетному киоску в надежде найти какое-нибудь чтиво, но киоск по случаю выходного был закрыт. Тогда ей пришло в голову посетить своих старых соседей. Марина приоткрыла дверь палаты и поняла, что и здесь то же самое. Роза храпела, остальные тихо посапывали. Только одна, новенькая, молодая женщина, которую поместили на Маринкино место, тупо смотрела в потолок. Марина тихо прикрыла дверь и спустилась во двор. Августовское солнышко ласково пригревало, было приятно поедать душистый воздух уходящего лета. Она села на ту же скамеечку, где прошел ее первый сеанс с "магом и волшебником" психологии новой волны. "Как все-таки странно, что уже столько дней не приходит Людка. Может, что-то случилось с Сеней, и Людка боится прийти и сказать? А вдруг сбежал или, того хуже, заболел?" - думала Марина. Как же она соскучилась по этой серой мохнатой морде с мокрым черным носом! " Надо возвращаться домой! - решила она, - И быстрее, как только возможно, а то превращусь в такую, как эта Вика. Зомби да и только! " Маринкины мысли прервало внезапное появление доктора Швеца. Он шел по тропинке прямо по направлению к ней в том же сером костюме, при галстуке и, даже за несколько десятков шагов, источал аромат дорогой туалетной воды.
  -- Марина Дмитриевна, добрый день! А я вас обыскался уже.
  -- Здравствуйте, Игорь Николаевич. Я и не думала... Ведь сегодня воскресенье...
  -- Для нас нет выходных. Время - деньги, - и захихикал, причем припротивненько, так, что Маринку даже слегка покоробило.
  -- Ну-с, начнем, - Щвец посмотрел на часы, - Итак, на чем мы с Вами остановились?
   И тут Маринку осенило.
  -- Игорь Николаевич, можно один вопрос?
  -- Конечно, все, что угодно.
  -- А... сколько стоит один час нашей с вами ... работы?
  -- Как? А вас не проинформировали? Я был уверен, что Элеонора Владиславовна поставила вас в курс дела.
   И он начал пространно разъяснять, какой он хороший специалист, какой у него огромный стаж работы, какими замечательными методами психотерапии и психоанализа он владеет - и тем, и этим, и другим. Называл всякие непонятные названия, откровенно хвастал своими успехами, даже приводил примеры чудесных исцелений.
  -- Да, это, конечно, займет длительный период. Минимум год, а то и больше. Но, вы же в курсе, весь запад давно пользуется услугами психоаналитиков и посещает их практически всю жизнь.
   Маринка уже и не слушала, о чем ей говорит Швец, то есть, как бы фильтровала его длинную речь, пытаясь выловить оттуда самое главное - сколько же это все-таки стоит? Зато женщина в цветастом платье с букетиком хризантем, притаившаяся за деревом, напротив, внимательно слушала и так же внимательно смотрела на психолога новой волны.
  -- Успех, конечно, гарантировать не может никто. Если вам кто-то даст гарантии, так и знайте это - шарлатан. Но... Вы же понимаете в вашем, таком тяжелом случае другого выхода просто нет. Ну, а стоимость, как у всех высококлассных специалистов - пятьдесят долларов час.
   У Марины вытянулось лицо, но она даже не успела подумать, откуда брать такие деньги, не успела и удивиться как следует, потому что рядом со скамейкой тут же образовалась Нина Николаевна, ее свекровь, вся цветастая и с цветами.
  -- Хорош гусь, нечего сказать! И давно ты психологом заделался? Давно людям мозги морочишь?
  -- Нина Николаевна! Не удобно..., - пыталась остановить разбушевавшуюся свекровь Марина, - Такие расценки... Это специалист... высокого уровня...
  -- Чего? - крякнула Нина Николаевна, - какого уровня? Да этот специалист у нас на мясокомбинате всю жизнь помощником бухгалтера проработал. Я, дура конченая, по молодости с ним связалась... Болтовней своей взял, подонок. Короче, папашка это Мишкин... Вот что! А до психолога ему, как мне до сцены театра Оперы и Балета.
   Все это время Швец молчал, тупо уставившись на бывшую любовь. Когда обвинительная речь Нины Николаевны была закончена, Швец, пятясь, стал удаляться из импровизированного зала судебного заседания. А его никто и не собирался останавливать.
  -- Где ты его откопала-то? - спросила свекровь, шмыгнув носом.
  -- Мама привела, - ответила Маринка и тоже зашмыгала.
   Женщины посмотрели друг на друга и вдруг одновременно засмеялись.
  -- И смех, и слезы! Это точно! - свекровь утерла глаза и нос мужским клетчатым платком.
  -- Ага! - протянула Маринка.
   Марина не знала как вести себя со свекровью. Ненависти она к ней никогда не испытывала, но и любви особой тоже. А не за что было любить. Нине Николаевне она никогда не нравилась, да та и не скрывала этого. Заходила к ним редко, по особым праздникам, к себе никогда не звала. А может это и лучше. После смерти мужа, Мишиного отчима, вообще почти перестала общаться. Так, изредка, Миша названивал, спрашивал "Ты как?" и все. Но, Маринка знала, а вернее чувствовала, не любит ее свекровь! То ли за то, что Маринка из "интелегентов", как говорила Нина Николаевна с характерной для украинцев буквой "Г", то ли просто, потому, что не родила Маринка ей ни внука, ни внучку...
  -- Ну, как ты тут? Лучше? - спросила свекровь таким мягким голосом, что Маринке даже показалось, может, и зря грешила она на нее все эти годы.
  -- Да ничего. Уже лучше.
  -- Ну, так давай домой. Чего здесь валяться? Скиснуть можно! - и протянула букетик.
   "Отцвели уж давно..." - завертелось в голове Маринки.
  -- Это... от Миши, - соврала, не моргнув глазом, свекровь, - сам прийти боится.
   Маринка вдохнула запах приближающейся хризантемовой осени и заплакала.
   Нина Николаевна ушла, когда уже начало темнеть. Сначала шла, как будто непосильный груз волокла, потом вдруг выпрямилась и решительно направилась в сторону Маринкиного и Мишиного дома.
  

Глава 14

   Дома было пусто, одиноко и запылено. Людка прошлась по заброшенной за две недели квартире. Зачем она здесь? Что вообще она делает в этом городе, где она никому не нужна? И нужна ли она кому-то вообще? Может быть Мише? Да, нет ерунда. Выбросить все из головы, забыть и уехать. И не просто уехать, бежать, бежать отсюда подальше. Чтоб только не встретиться ни с Мишей, ни с Маринкой.
   Людка стала собирать вещи. Самое необходимое. Все остальное потом. Не так уж много и нужно. Подошла к телефону, набрала давно забытый номер.
  -- Алло? Папа, это я. Как у вас дела? А мама дома? Мам, это я. Да, нет ничего. Я... просто еду. Да еду ... домой. Наверное, завтра утром буду...
  
   На вокзале было серо и угрюмо. Люди сновали с сумками и чемоданами по перрону. Билетов в кассе не было. Людка купила с рук у подпитого мужичка. До отхода поезда еще два часа. Людка села на скамейку в зале ожидания, где было жарко от дышащих и ожидающих пассажиров, рядом с дородной, еще молодой женщиной, наверное, Людкиного возраста, окруженной многочисленным семейством. Она активно руководила всеми: худеньким маленьким мужем, престарелыми родителями и двумя сопливыми детьми.
   " Коля, принеси детям Колу! Коля, купи всем мороженое! Мама, перестаньте ерзать! Папа, не ходите по залу, вы потеряетесь. А, ну-ка сядьте на место, паразиты!" И так без перерыва. У Людки вдруг закружилась голова, затошнило то ли от этих криков, то ли от духоты в зале. Она опрокинула голову на руки и облокотилась на спинку скамейки. Женщина тронула ее за плечо.
  -- Вам плохо?
  -- Да. Мне что-то не хорошо. Тошнит сильно.
  -- А ты не беременна случайно?
  -- Случайно нет. А не случайно может быть, - а сама подумала с надеждой: "А вдруг?"
   Людку окружило все семейство. Бабушка размахивала перед ее лицом журналом " Для женщин", дедушка предлагал воду, сопливые дети, открыв рты, разглядывали Людку, а терпеливый Коля и его жена переглядывались друг с другом, заговорщически улыбались и понимающе кивали, типа того, что "это жизнь, она продолжается". Через два часа подошел поезд. Людке помогли найти нужное купе. Она вошла и сразу же улеглась на полку.
   Поезд набирал скорость.
   "Мистер Твистер, бывший министр" - стучали колеса.
  
  

12.09.05

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   3
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"