---

- Я, наверное, завтра точно приду, отпусти... - говорю я.

Торопливо допиваю остывший кофе. Белизна фарфора мягко вбирает в себя охру жалюзи и отражается в стеклянной поверхности стола.

Сплошной оксюморон.

- Ты ужасная красавица, Снежная Королева. Такая жаркая ледышка. Не пущу. Не могу без тебя.

- Я приду, обещаю... но не знаю... - говорю, вырываясь, подавля раздражение.

Я выворачиваюсь из-под его рук и, наконец-то, слезаю с кровати.

- У тебя тыквенный запах. Ты такая вкусная! Люблю тебя!..

Вот урод.

- Еще скажи, что я похожа на тыкву, - говорю с напускной обидой: было бы неплохо, если бы красавчик умерил свой пыл.

Борис кладет ладонь между моими лопатками и ведет по позвоночнику вниз.

Я нарочито неторопливо одеваюсь: еще подумает, что я бегу от него вприпрыжку, и устроит занудство. Я медлю, потому что я тыква, желтая, толстая, неповоротливая и в складочку - внушаю себе.

Надеваю красивое белье, которое красавчик шутя старается стащить с меня. Он поочередно хлопает резинками: сначала бюстгальтером, потом трусами, затем обеими руками хватает за ягодицы и больно сжимает. Может, кого-то это и заводит. Вырываюсь и натягиваю платье, светло-коричневое, с белыми вставками. Ему все нипочем. Раньше ему было интересно, что на мне надето, а теперь - обернись я в половичок и пойди - он и не заметит.

Ненавижу.

Однако, хватание за задницу меня отчего-то заводит. Я оборачиваюсь и пристально смотрю на него.

Борис лежит во всей своей красе, опираясь на локоть. Боже, как он лучезарен!.. Черные брови над темными глазищами срослись на переносице, рот приоткрыт в улыбке, зубки - один к одному, волосы разлохмачены, а тонкие руки - ладонями вниз, на изготовку: пошалить.

Он расшифровывает мой взгляд. Губы медленно стягиваются в "чмоки", одна волосатая нога отваливается от другой и открывает наливающийся и готовый к работе член на желтоватом фоне загорелого и подтянутого живота.

Я переполняюсь нежностью и становлюсь на колени, беря в руки то, что две минуты назад ненавидела. Борис откидывает назад голову и сдавленно кричит:

- Я не могу, какая ты, Ленка!..

Мне не уйти, а я уже опаздываю. Но мне не оторваться от гладкой и нежной, немного раздвоенной головки. Борис отнимает меня от члена, тянет за волосы, и страстно целует в губы. Я встаю и поддергиваю узкое платье наверх: раздеваться я не намерена, только трусики сниму ненадолго. Хочу взобраться на него. Но он поступает иначе: поднимается с кровати и настойчиво кладет ладонь мне на спину. Я наклоняюсь. Борис садится и немного лижет меня сзади, а потом встает и засовывает внутрь накалившейся до предела член.

Нам хватает пяти минут. Мы падаем на кровать вниз лицом в изнеможении от бешеного зкстаза, сердцебиения и невероятных волнообразных движений, продолжающихся внутри нас. Потом затихаем.

Эти полуденные забегания в его квартиру начинают тяготить меня и все больше напоминают случку.

----

Я - замужняя дама. Мой муж - успешный коммерсант, но детей мы не заводим. Его часто нет дома. У меня подозрение, что на стороне у него интрижка.

Он пишет мне записки, всегда одинаковые: "Милый Ленусик, я вернусь поздно. Ужинай без меня". Как будто я дура - готовить для себя одной.

Я сжимаю зубы до хруста, и поздно вспоминаю, что их надо беречь. Надо беречь нервы и слезные протоки, надо себя чем-то занимать.

Друзей у меня нет, а на работе, где я сижу за компьютером, сотрудники - это просто объекты, на которые я набрасываю сеть своего бесконечного терпения. Вот только Борис - залетный красавчик, специалист по маркетингу - единственный, кому я более или менее доверяю. Но и он не догадывается о моих ревнивых подозрениях. Все думают, что у меня идеальный брак, добропорядочные отношения с мужем. Все мне завидуют.

У Бориса много женщин, но для меня он оставляет дневное время. Точнее, полдень. Он, конечно, не говорит мне про них, я сама догадалась. Ему со мной удобно, он думает, что по вечерам я его точно не потревожу, потому что сижу с мужем. Вот если бы нагрянуть к нему ночью? Представляю, что могла бы там увидеть. Именно поэтому я так не сделаю. Не хочу лишаться некоего иллюзорного полновластия. Пока он думает, что обманывает меня, я могу распоряжаться им, как вещью. А если он узнает, что я знаю, то я автоматически перейду в категорию "полуденной любовницы", то есть, стану одной из...

Он взял меня впервые, когда я зашла в архив за "делом" старого клиента, хранившегося в бумажном виде.

В каморке, битком набитой стеллажами и папками, я увидела его, Бориса. Он показался мне смущенным.

- Простите, Борис, - сказала я, - как вы думаете, мы поместимся с вами здесь вдвоем?

- О, простите, Елена, вам тесно? Я скоро уйду.

- А я думаю, что мы поместимся, - сказала я и протиснулась мимо него, нарочито прижавшись грудью, отчего парень немного зарделся.

Я знала о похождениях Бориса в этой самой каморке. Может быть - и скорей всего - он только что расстался здесь с очередной жаждущей любви пассией: Борис у нас нарасхват. Но вентиляция работает хорошо, запахи вылетают быстро.

Протискиваясь обратно, зацепилась за препятствие, которого до этого не было.

- У вас прекрасные духи, - говорит Борис, не пропуская меня посредством выпяченного живота и природного шлагбаума.

- Пустите, - приказала я.

- Нет. Вы же говорили, что здесь тесно. Пропуск - поцелуй.

- Ой, не смешите меня, - сказала я и набросилась на него, потому что он мне очень нравился.

Мы целовались минут пять, но потом он открыл дверь и ушел, предложив мне явиться на это же место в обеденный перерыв, когда все разойдутся по кафетериям.

- А я-то думал, красотка, ты зануда, недотрога замужняя, - напоследок сказал он.

Я два часа сидела и краснела, вспоминая его губы и руки, успевшие побывать под кофточкой и даже под юбкой. Как только народ схлынул на перерыв, я пошла в туалет и протерла промежность ароматной салфеткой.

---

Позже я, крадучись, на слабых ногах, вошла в каморку. Там, в полутьме - свет сочился из небольшого окошка наверху - ждал меня мужчина с горящими глазами.

- Я готова, - сказала я, голос сорвался на шепот.

Борис сграбастал меня и стал целовать, задирая юбку. Мы очень торопились. Я повисла, словно распорка, между стеной и стеллажом, ногами обняла любовника, уперлась ими в стенку, а руками схватилась за полку над головой. По его удивленным глазам я поняла, что так здесь с ним не трахались. Думаю, эти чувырлы элементарно подставляли свой зад - от лени ли, от отсутствия воображения, не знаю - спускали брючки или задирали юбчонки и позволяли тупо драть себя способом, наиболее приемлемым для офиса.

Нет! Я смотрела ему прямо в лицо. Я сама держалась на весу. Из-за адреналина я была чертовски сильна. Я сама двигалась навстречу. Я не давала ему ни малейшего повода думать, что он меня дерет.

- Какая ты... - изумленно бормотал он, озадаченно разглядывая меня, чуть поддерживая за ягодицы и сжимая пальцы совсем рядом с анусом, что было весьма волнительно.

- Я не могу так кончить, - сказал он через некоторое время, когда я уже несколько раз ослабляла хватку, растекаясь где-то по астралу.

- Что так? - по-кошачьи мяукнула я.

- Самому интересно. Знаешь, мне надо проверить одну вещь, связанную с тобой. Некую теорию... Пойдем завтра, в обед, ко мне домой, потрахаемся, я тебе расскажу. Живу я рядом.

- Это что ж за теория, - я слезла с него и шаловливо теребила сразу же ставшую мягкой игрушку.

Он отнял у меня инструмент и аккуратно заправил в штаны.

- Завтра узнаешь.

---

На следующий день и все последующие мы боролись уже в его постели. Комната у Бориса белая, а белье на кровати - красно-коричневое. Наши точеные тела, как спутанные, переплетенные нити диадемы, оттененной бархатом, изо дня в день поднимались и опускались метафизическими руками Покупателя драгоценностей, который никак не мог принять окончательного решения, что с нами делать.

Теория Бориса, так заинтриговавшая меня, и которую он потом долго проверял, оказалась простой: со мной он мог долго не кончать. Он наслаждался мною так продолжительно, сколько позволяло нам время, и кончал по моему требованию. С другими дамами - прежними, заявлял он, а на самом деле вечерними и ночными - такого не бывало; это могло, по-своему, служить для них комплиментом; наверняка, извергнув семя раньше времени, он говорил даме: "Ты такая горячая, не могу сдержаться, просто схожу с ума!" Со мной же Борис был более спокоен и чувствовал полную власть над своими действиями. Думаю, ему это нравилось, но как нравилось мне!..

Однако, я не могла отдаться этой любви! Борис меня раздражал, потому что я злилась на мужа. Мое самолюбие не давало мне покоя, не давало наслаждаться жизнью.

По вечерам я, разгоряченная дневными ухаживаниями Бориса, изнемогала возле холодного и неприступного Игоря. Контраст этот подрывал мою психику. Я боялась приставать к мужу, боялась, что он откажет, что могу дать ему повод заподозрить себя в странной похотливости. Он был ледяным. Если это та женщина делала его таким спокойным, то я могла своими действиями выбить его из накатанной колеи. А еще я боялась приставать из-за чувства вины за свою измену.

Я любила мужа и изнемогала от любви. И однажды я отважилась. Перед сном, когда Игорь еще читал в пижаме, но не в постели, я подошла к нему, одетая в пеньюар, и присела возле его колен на ковер. Потом взяла мужа за одно колено, отодвинула от другого и протиснулась грудью между ними.

Муж отложил книгу и с беспокойной улыбкой посмотрел на меня.

- Ты же знаешь, что я болен, - сказал он привычную, надоевшую мне фразу.

Ничем он не был болен.

Я раздвинула створки халата и обнажила свою шикарную грудь. Она у меня небольшая, но полная. Я взялась за свои соски и стала их поглаживать кончиками пальцев, а потом - его кончиками пальцев. Соски послушно затвердели. Я облизала губы. Любой бы от такого восстал.

Но муж только болезненно скривился. Он явно не хотел иметь со мной дела.

- Ленусик, сладкий, ты же знаешь, что ты - самая очаровательная на свете женщина, единственная моя. Но я точно плохо себя чувствую. Почему ты не веришь?

Я резким движением потрогала вожделенное место его члена и не ощутила там ничего, кроме обычной плоти. Вот так казус! Он совсем не хотел меня?!.

Я заплакала злыми слезами и убежала в спальню.

Через некоторое время Игорь тихо вошел в темноту спальни и прилег за моей спиной. Я вжалась задницей в то место, где должен был быть успокоительный, ощутимо твердый кусочек тела, но снова не почувствовала ничего. И я не успокоилась.

---

Это была его секретарша. Я могла поклясться.

Муж работал в соседнем здании. Я всегда могла навещать его. Я тщательно исследовала его женское окружение, состоящее почти из одних старух, за исключением Этой.

Эта - красотка.

Звали ее Мариной. Она была блондинка, как и я, но крашеная. Юбки эта Марина носила короткие, в Игоре Николаевиче души не чаяла, и очень часто я заставала их запертый кабинет, где муж ей диктовал. Секретарша приносила ему кофе, следила за его самочувствием и правильным питанием. Так что она давала мне множество поводов для ревности, а по своей замкнутой натуре я могла наворачивать в голове какие угодно картины.

Так что, не желая ни с кем разговаривать на эту тему, я постепенно сходила с ума. О разводе же я и слышать не хотела.

Я ждала случая застать их.

Как-то раз на выходных Игорь решил прогуляться в монастырь. Поговаривали, что там какой-то целебный источник для паломников.

Мы решили поехать на своей машине, и я невзначай предложила Игорю взять в попутчики Марину и ее приятеля.

- Удивительно, - сказал муж, - а я было подумал, что ты ревнуешь к моей секретарше! Милая! Я буду очень рад. Я привык к ее услугам. Пускай заодно прогуляется: насколько я знаю, она совсем не бывает на воздухе.

"Привык к услугам - кто бы сомневался!" - подумала я, а вслух сказала:

- Дорогой, я желаю с ней поближе познакомиться. Да и ты посмотришь на ее парня.

- Знаю я, Лена, кто ее жених. Вот для тебя это может стать сюрпризом.

О, Боже! Он оказался прав.

Тот момент, когда мы заехали за ними, я никогда не забуду. Женихом длинноногой Марины оказался... Борис!.. Мой черноокий, вихрастенький неутомимый любовник! Он прятал глаза и явно нервничал.

- ...Вы захватили канистры для святой воды? - Марина вывела меня из транса.

Я совершенно не могла понять, зачем нужны канистры.

- А что, у вас кто-то болен?

- Вы шутите, Елена Петровна? - Марина криво улыбалась, одновременно готовая рассмеяться шутке и заплакать при моем предполагаемом горьком сарказме. - Для Игоря Николаевича.

- Игорь Николаевич не настолько болен, чтобы пить канистрами эту жуткую, красную, горькую родоновую воду, - сказал сам о себе Игорек и рассмеялся.

Марина посмотрела на него большими собачьими глазами. Даже Борис смотрел на Игоря с сочувствием. Это никуда не годилось.

- Но, Игорек... - начала я, а муж перебил:

- Ленусик, сладкий мой, ты только не переживай, солнышко: канистры я взял.

Игорь был до боли милый и родной. Его большое белое тело светилось. От его движений во мне что-то отзывалось, словно я была привязана к нему веревками по всему телу. И представьте, что привязанный к вам человек еще умудряется в кого-то совать свой пенис. А в вас - сует кто-то четвертый. Жуткое зрелище. Я ужасно страдала от этой картины.

Марина обрадованно вздохнула, а я как стояла столбом, так и продолжала стоять, не понимая: о чем это я должна переживать? О мужниных выдуманных болезнях? Он известный ипохондрик. Пусть водит за нос этих болванов, я подыгрывать больше не буду.

Наконец, мы погрузились и поехали.

Стояла такая хорошая полулетняя питерская погода. Ехать было легко и не жарко. Я все время смотрела в зеркало заднего вида, где сидела "сладкая парочка". Неужели Марина - "вечерняя" девушка Бориса? Ну нет, это блеф. Не может все так сойтись: ее парень - мой любовник, а она - любовница моего мужа. Наверное, Игорек просто договорился с Мариной сыграть со мной шутку, чтобы ввести в заблуждение: попросил взять с собой первого попавшегося парня. Но тогда Борис должен за ней ухаживать, ожидая обещанного. Однако, он сидит, как воды в рот набрал, а то прикидывается спящим. Тут два варианта: либо он не ожидал меня увидеть и шокирован, либо получил от Марины какие-то инструкции.

Из-за всего этого нервы мои перегрелись, и голова пошла кругом.

Через пару часов нетряской езды по шоссе мы свернули направо, к поселку Оять.

- К вепсам!.. - муж что-то рассказывал.

Вскоре завиднелся и монастырь.

Колокольню было видно издалека. Монастырь казался вымершим. Мы побродили внутри новоотстроенных стен по скользкой брусчатке, оглядывая достопримечательности не из-за страсти к святыне, а, скорее, из жадной обязательности туриста - зря, что ли, ехали в такую даль. Искали и боялись найти хоть одну монашку. Одну все же нашли: сидела в пустом храме за свечной лавкой. Потом направились к часовне, внутри которой находилась еще одна унылая и молчаливая женщина, как две капли воды похожая на первую. Рядом была выстроена купальня, из крана мы набрали воды в канистры.

Осадок от воды действительно имел какой-то странный цвет - красно-коричневый. При этом сама вода была прозрачная, но осадок, в виде следов на мраморной белой стенке, по которой она текла, выдавал правду своим неприятным кровавым оттенком. Вкус у родоновой воды был сладко-соленый, а после выпадения осадка, говорили, вода становилась горькой.

Выглянуло солнце. Скучной и унылой компанией, словно заразившись от монашек, мы отъехали немного в сторону, к реке Оять, решили остановиться на берегу и перекусить.

Достали водку, закуску и вскоре развеселились. Борис не пил, потому что на обратном пути вызвался вести машину, а мы трое пили без меры - что еще делать - и рассказывали разные истории из жизни умирающих. Марина ухаживала за Игорем. А я наблюдала.

- Эта вода чудеса творит, - страстно бормотала Марина, - сколько народу после ремиссии с помощью ее держится! Одни говорят, что она родоновая. Другие - йодисто-железистая. В любом случае - целебная. У меня мама от рака умерла. Так она умерла бы гораздо раньше, лет на пять, если б этой водой не держалась. Вам надо ее пить!

- Да нет у меня ничего, - говорит Игорь, поводя на меня круглыми глазами и делая Марине какие-то знаки. О чем-то предупреждает? О чем-то договаривается? Подлец...

Наверное, наплел ей, что болен раком, когда соблазнял. Вот она и крутится возле него, как заведенная.

Я ложусь головой к мужу на колени, обозначаю территорию. Он гладит меня по волосам, а другой рукой держит стаканчик с водкой и что-то вдохновенно вещает. Я блаженно смотрю на него: он такой красивый. Милое славянское лицо, не то что у Бориса - в нем видна татарская кровь. Движения рук мужа надо мной плавные, словно дирижируют моим чревом. Чувствую возбуждение. Он что-то говорит, я купаюсь в течении его мягкого голоса, мне хорошо, как в детстве. Слышу себя, как будто со стороны:

- А у тебя рак, что ли, Игорек?

Возникает неловкое молчание. Марина сдержанно вздыхает. Борис встает и бормочет, что надо еще дров. Игорь словно не замечает вопроса.

- Мы сидим на отложениях, относящихся к девонскому периоду - 400 миллионов лет назад, - сообщает он.

Девонский период. Прижимаюсь головой к его лобку и чувствую, что он немного возбудился.

Это она так на него действует. Вот сука!

Все внутри сжимается. Настроение падает. Эти двое явно заодно.

Я сажусь. Выпиваю целый стакан "за здоровье мужа". Потом встаю и ухожу гулять к реке. Никто меня не останавливает, да особо и не замечает, только Игорь ненадолго отрывается от разговора и предупреждает, чтобы не уходила далеко: "здесь иногда бывает густой туман, не заблудись", и продолжает свою витиеватую беседу. Все уже в таком состоянии, что каждый занят собой, только Борис ушел за дровишками для общего костра.

Интересная река Оять. Белый песок, из которого растут какие-то колючки. Белый обрывчик, старая раздолбанная лодка и коричневая вода. Белое и коричневое. Я словно в спальне Бориса.

Вода такая "густая", непрозрачная, как кофе, на глубине двадцати сантиметров ничего уже не видно. Игорь говорит, кофейный цвет у Ояти оттого, что талая вода, которой она питается, проходит через какие-то сфагновые мхи. К тому же, вода родников - железистая. Я представила, как здесь купаться - бр-р-р! Поэтому и нет купающихся. Залезешь в такую воду - себя будет не видно. Будто в деревенский нужник провалился. Возле монастыря песок другой, красный, и впечатление от коричневой воды почему-то приятное, естественное. А на белом песке эта вода выглядит отвратительно. И что там на дне?.. Во что вступишь - не знаешь. Неприятно, одним словом.

Коричневая глубина - это что-то неблагородное и страшное.

Разбираясь с нахлынувшими чувствами, я брела назад к автомобилю, как вдруг услышала привычные волнующие звуки, сопровождающие наслаждение. Я присмотрелась. Кто-то поспешно трахал Марину.

Я выглянула из-за обрывчика и заметила издалека ее ноги над дверцей машины. Ноги размеренно дергались под ритм ее постанываний. Вот она завыла уже не в такт долго, и ноги задвигались быстрее, мужчина ускорялся. Видно его не было. Через минуту ноги перестали качаться, и все затихло.

"Быстро они. Вот. Не зря же я ее подозревала", - подумала я. У меня колотилось сердце, я почти теряла сознание от ужаса и потрясения, и одновременно стало мокро между ног. Я подумала, а не описалась ли я? Потрогала рукой. Нет, это я так кончила. Меня чуть не вырвало.

Я одернула юбку, поплелась вдоль берега, села на мокрый песок. Значит, мой муж показал себя. Что же мне теперь делать? Надо было снять на видео и отнести в суд. Но для чего? Мы не в Америке, а он не миллионер. Что я несу? Бред какой-то.

Нет, я не позволю водить себя за нос. Не позволю! А вот и он.

К моему укрытию по узкой кромке берега подбирался муж. Ага! Что ж теперь не подбираться. Но он все еще пьян и меня не видит. Туман, ощутимо наваливающийся на реку, удерживает его глаза. Мужа сильно развезло, ведь он давно так не пил. Бредет вдоль реки, остекленело смотрит на воду и ищет, где бы блевануть.

Вот увидел что-то в воде, уставился. Я пригляделась: раздувшийся труп собаки качается на волнах. Игорь смотрит на него, потом его рвет. Идет в мою сторону, смотрит наверх, где бы выбраться на поверхность.

Я прячусь напротив дырявой лодки. Я преисполнена ненависти к предателю. Скотина!.. Беру здоровенную палку и с силой бью его по голове. Он падает и теряет сознание.

Вот он лежит возле меня - тихий, безмятежный. Голова странно вывернута. Вдоль виска стекает красно-коричневое. Рот еще в блевотине. Обмыть нельзя: вдруг занесешь заразу из этой странной реки - мало ли чего в этой воде, еще заболеет.

Я глажу лицо и тело мужа. Я люблю его. Мне хочется спрятать его в коричневой кофейной глубине. Она такая бархатная, там Игорю будет хорошо без меня и рака, если он все же есть. А мне - без мыслей о нем и о Марине. Муж, бедный, не представляет, как хорошо в белой комнате с красно-коричневой постелью и чашечкой кофе на стеклянном столике. Игорь будет лежать на дне девонской реки, драгоценный, как платиновая диадема в футляре из коричневого бархата.

Я втаскиваю его в дырявую лодку и толкаю на глубину. У берега сразу глубоко. Лодка одновременно погружается и в речку, и в туман.

---

Я снова ощупью бреду к машине. Пора домой. Но там опять Марина со своими ахами. Сколько можно! На этот раз она - с Борисом. Я бесцеремонно заглядываю внутрь и пугаю их - "гав"! Они останавливаются и с ужасом смотрят на меня, как два близнеца, застуканных мамочкой за просмотром порносайта.

Штаны Бориса спущены, Марина сидит у него на коленях, повернувшись задом, а он силой своих могучих рук держит на весу ее длинный корпус. Я медленно тяну девицу за руку и аккуратно снимаю с моего Бориса. Я разъярена. Говорю:

- Быстро пошла отсюда. На бережок. Пока не позовут, не возвращайся. Можешь заблудиться в тумане.

Что-то во мне Марину пугает, и она изчезает в молочной взвеси.

Пугается также и Борис. Я обтираю его член полотенцем из-под хлеба и сажусь на него сама - лицом к лицу, чтобы он видел, кто его хозяйка. Я рассегиваю кофточку, поднимаю бюстгальтер и провожу сосками поочередно по его губам. Он стонет и говорит, что не сможет кончить, потому что кончал сегодня уже дважды.

- После Игоря? - спрашиваю. - Ох, и прыткие же вы все.

- Глупости. Игорь Николаевич?.. Он давно ушел, за тобой. Боялся, что заблудишься. А Марина - моя вечерняя девушка, она просто захотела днем.

- День - это мое время, - заявляю я, интенсивно ерзая на неослабном Борисовом древке.

Он опять ноет и отпрашивается.

- Тебе придется, красавчик, - говорю я, - пока не кончишь, мы отсюда не уедем.

Мой муж Игорь, кажется, никогда не был с секретаршей в близких отношениях. Это откровение. Я кричу и отрубаюсь. Похоже, я кончила.