----1

"Когда в кино спрашивают героя, пережившего нечто: что, если ему снова пришлось бы пройти через это, изменил бы он свои поступки? Герой, как правило, заявляет, что он поступил бы точно так же. Ничего бы не изменил. Даже если сделал какую-нибудь гадость.

Мне всегда смешно такое слышать. Вранье. Никто ни о чем не сожалеет, не желает изменить в своем прошлом? Не верю. Надеюсь, это не относится к умершим, о которых всегда жалеют, что недостаточно любили их, недооценивали, и готовы спуститься в ад, чтоб вызволить их оттуда".

Зоя вытаскивала жалкие слова и ударами загоняла в клавиатуру. Возможно, это предсмертное письмо. Слова лезли, как кишки из живота. Кончатся кишки - кончится жизнь. Если ничего не изменится.

Что Бог от нее хочет? Почему не забирает вслед за мужем?!

Зоя не выдерживала духоты летнего вечера. Она спустилась к набережной и немного прошлась. Сумка с ноутбуком была при ней, она села на ограждение тротуара и снова стала писать про умершего мужа.

"Глеб, Глебушка, хлебное поле. Душа у него была широкая, а тело перед смертью стало совсем узкое. Худел день ото дня. Болел.

О болезни мы узнали за пять лет до его смерти.

Причины - почему он все-таки заболел - теперь занимают меня еще больше, чем тогда, много лет назад. Начать с того, что родственники Глеба все умирали в довольно раннем возрасте, не позже пятидесяти лет. Дольше всех прожила его матушка: умерла от рака крови в возрасте шестидесяти пяти.

В тот день мы пригласили в гости еще одну пару - приятеля и его новую девушку - чтобы помочь вымыть больную мать Глеба. Она давно просила нас об этом.

Мы набрали воды в ванну и перенесли туда исхудавшие мощи свекрови прямо на одеяле. Боялись потревожить ее очень хрупкие кости. На руки поднимать нельзя. При таком раке кости ломаются от неудачного прикосновения. Погрузили в воду вместе с одеялом. Погрузить-то погрузили, а как обратно нести - не подумали.

На лице умирающей мы увидели блаженство. Помыли ее немного. Спустили воду. Тут мы растерялись: как вынуть обратно, где обтереть?.. Решили тащить на том же байковом, отяжелевшим от воды одеяле. Пришлось положить на пол. И пока обтирали хрустальное тело, пока соображали, как поднять на постель и надеть рубашку, больная лежала на полу на мокром одеяле и успела простудиться.

Очарованные благодарными глазами больной, сияющими из-под детского платочка, никто из нас даже не подумал, что мы поступаем неправильно. Четверо молодых безмозглых обормотов от своего акта "милосердия" так воодушевились, что на радостях устроили небольшую попойку. Когда наша больная впервые за много дней уснула, розовая, с улыбкой на устах, мы подумали, что вот теперь все будет в порядке.

Через три дня свекровь скончалась в больнице от воспаления легких.

Муж всегда думал, что убил ее.

На самом деле, генеалогическое древо семьи Глеба было как евангельская смоковница и почему-то быстро засохло. Родители мужа оказались единственными детьми в семье; троюродные братья Глеба (сестер вообще не рождалось) умирали в возрасте восьми лет. Когда родителей не стало, он один продолжал жить на этом свете.

Однажды я наблюдала, как в комнату их дачного домика в сосновом бору влетела птица. Кажется, дрозд. Прямо в открытое окно. Дальняя родственница, бездетная старушка, так испугалась предзнаменования, что выронила синюю кастрюльку.

- Опять, опять, - причитала она тогда, - это Борис!

Скоро пришла телеграмма: предпоследний отпрыск рода скончался в возрасте... восьми лет.

Смерть подбирала это семейство, словно лакомые кусочки, как белые грибы в лесу. Это я сейчас так думаю, а тогда...

- Готовься и ты, - говорила ему жестко, как религиозный адепт, - видишь, род Богу не угоден. Вы все проклятые!..

Это была неправда. Люди были хорошие. Просто пути Господни неисповедимы.

Сам Глебушка очень плохо лечился. На одну операцию согласился, а от другой отказался, перешел на травы. Смирился, что означало саморазрушение.

Мне казалось, что я не любила мужа. Он был каким-то неприкаянным. Невероятно умный, талантливый педагог, математик с особенной головой, он находил самую смешную работу, только чтобы не служить по призванию. В девяностых Глеб возглавлял разные нарождающиеся организации, куда набегало много практичных, более приземленных личностей, которые забирали деньги, власть и в итоге оставляли Глеба с носом. Несколько раз и он "купался в деньгах", буквально, вместе с парой-тройкой бывших инженеров, со всей страстью впадших в свалившееся с потолка богатство: везунчики затопляли комнату денежными знаками и, хохоча, валялись в этой куче несоветского райского блаженства, запретного, сладкого. Было в этом что-то от тюремной воли, притягательной для непуганого интеллигента, что-то от зажравшегося капитализма, и упасть в эти деньги было как упасть в тенета блудницы: нельзя, но, оказывается, можно, можно, можно!..

Глеб строил баррикады, переворачивал автобусы, а сам сидел пожарником на карбюраторном заводе, дежурил в грязной, темной, прокуренной каморке, пока не продал квартиру, одну из оставленных ему матерью после смерти, и совсем перестал работать. Он посвятил себя золотой просыпающейся России, бегал по разным собраниям, болтал о Римском клубе, МЖК, каком-то Герловине, а потом на много лет увлекся идеей всеобщей кассы взаимопомощи, что я находила несколько утопичным.

"Никогда ты не можешь меня выслушать", - упрекал меня Глеб, а я с видом измученной жены умоляла его идти на нормальную работу. Дело было не в деньгах: я мечтала, чтобы он, как мои родители и все "приличные" знакомые, каждый день уходил утром, вечером приходил, два раза в месяц получал зарплату, жил как человек. Я ведь не многого хочу! - думала я тогда, прилежно выслушивая в очередной раз бредовые идеи. Я не могла сохранять внимание, отключалась, перебивала, засыпала, а он обижался: "Ну вот, я так и знал, что тебе неинтересно!" А мне было - неинтересно! Я находила этот бред о спасении человечества плоским и бессмысленным!.. То ли дело его математика, которая в нем пропадала, и в которой он был богом. Ведь каждый человек должен заниматься исключительно своим делом!

Но деньги у Глеба всегда странным образом были. Не только в те времена, когда "проедал" квартиру или когда уже начал преподавать в университете. В эпоху безработицы Глеб даже в школу не мог устроиться со своим блестящим образованием, но он возил с юга мед, клал в квартирах плитку или сидел продавцом в православной часовне.

К деньгам муж относился уважительно, властвовал над ними. Доставал из кармана - он всегда хранил их там - не спеша, с видом начальника отгибал нужную сумму и очень медленно вытаскивал, испытывая мои нервы. Я однажды пожаловалась на медлительность Глеба знакомому священнику, а тот, усмехнувшись, ответил: "Глебушка не медлительный, он - степенный". В медлительности муж ощущал себя хозяином. Деньги всегда были свернуты вдвое одной пачечкой, иногда перетянуты резинкой, самая большая купюра сверху.

Меня его "степенность" безумно раздражала. "Быстрей, ну же, ждут", "Прячь скорее, все смотрят", - я нервничала в магазине, на рынке, оглядывалась в поисках потенциальных воришек, но Глеб не обращал на это внимания. Он вообще мало внимания на меня обращал. Только если чувствовал, что я ускользаю, хочу уйти. Тогда срабатывал механизм сохранения собственности, и муж шел на отчаянные уступки, чтобы меня удержать. Однако поступки эти были одна видимость, как теперь говорят: "ни о чем", безличными и безотносительными ко мне. Я никогда не чувствовала с мужем прочной эмоциональной связи. Ментальной - да, духовной - да, но и только. Даже физически мы не были особенно близки. Но духовная связь восполняла все, и теперь, когда он умер, это единственно важно, это оказалось тем, что накрепко связало нас после его смерти.

Прошло много лет, как Глеб оставил меня, но однажды я ощутила, что эмоциональная связь с ним начинает налаживаться и расти сама собой. Не знаю, то ли я повзрослела, то ли он там, за гранью, начал над этим работать, но я вдруг остро почувствовала, как помню все и вижу совсем иначе. Я могла бы предотвратить смерть. Несмотря на домыслы о его наследственности, несмотря на то, что считала Глеба виновным и в смерти матери, недополучившей его тепла по аналогии со мной, и девушки, покончившей из-за него самоубийством; девушка эта всегда была слишком экспансивной и притягивала к себе несчастья - звали ее Алла - ее бросали парни, бежали как от чумы, а Глеб пригрел, пожалел, потом отказался жениться; она попала в какую-то восточную секту и покончила с собой. Написала записку, что уходит туда, где ей будет хорошо, и просила никого не винить. Глеб всегда был слишком добрый, отдавал себя посторонним. Именно поэтому был беззащитен, хотел быть таким - отвергал защитников-близких. Поэтому был так отстранен. Я вполне могла создать для него некую энергетическую оболочку оберегающего тепла в холодном космосе вселенной. Всегда хотела это сделать - оградить; трепетала, как от электричества, от желания это сделать, но его отстраненность являлась препятствием. Я по-женски ждала, когда муж заслужит, когда будет достоин моего покровительства, ждала, чтобы стал уважать, считаться, но одновременно несмело признавала его право на свободу личности, свободу страдать, от этого раздваивалась и теряла уверенность в себе. За два месяца до его смерти я поняла, что он всегда был достоин моей жесткой защиты. И Глеб был бы благодарен!.. Поздно! Он знал, чувствовал, что я в итоге его защищу; но как же горько, что я не сделала этого раньше, до его болезни!.."

Зоя писала это, сидя на поребрике набережной, глотая слезы. Маленький розовый ноут отдавил ей ноги, и она встала, чтобы размяться, облокотилась о прохладно-шершавый парапет, посмотрела на воду. Река, золотая речка, как жалко, что по тебе плывет мусор!..

Зоя жила пусто. По большому счету, хотелось только лежать и тосковать, вот уже много лет. Иногда хотелось есть. И все.

Надо бы попросить Бога о снисхождении, но он - не на связи.

Бог с нами не разговаривает, потому что мы сами не научились разговаривать со своими атомами, думала она. Можно договориться с ними, найдя нужную волну в потоке вибраций. И тогда установится связь с Ним. Мы - это Он. И речка - это Он, и даже этот мусор.

Но ей самой нужные вибрации не давались.

Мысли шли откуда-то извне. Глеб существует. Он где-то есть, совсем не больной, не сорок килограммов, как перед смертью, а восемьдесят пять - все же кость у него тонкая - высокий молодой красавец, и никаких "баррикад", осталась одна любовь; ведь там, где он находится, любовь - это все, универсальная вибрация на той волне, где и она, Зоя, хотела бы оказаться в свое время, если вовремя настроится.

Он там, она это знает. Ей рассказывали сновидцы. Она сама видела в снах - не его, тамошние плоды его рук видела, знает. Вот только ей там не бывать!..

Ей больше пятидесяти, вот уже семь лет, как Глеб ушел от нее в другой мир, а она все живет и живет, как будто не живет. Подруги-вдовы повыходили замуж, некоторые не один раз. И вот она сидит и пишет об этом.

Ведь это она, Зоя, его замучила. Она снова плачет по ночам и полна сожалений. Вернуться бы и все исправить!.. Но ее гложут сомнения. А что, если только благодаря ее издевательствам он обрел правильный смысл? Говорят ведь, что страдания очищают человека. Верить в это по-монастырски - современное извращение. Рассуждая предвзято, можно дойти до религии истязания. Господь распялся на Кресте за нас, но если все бросятся тупо подражать, распинать, "спасать" друг друга или - что не лучше - провоцировать других на свое распятие, то любви место точно не найдется.

Зоя вздрогнула. Рядом с ней облокотился о решетку человек. Она не заметила, как он подошел. Мужчина стоял на расстоянии, достаточном, чтобы не упрекнуть его в неучтивости.

Это был обыкновенный человек, вероятно, моложе Зои, в темной ветровке и светлых летних брюках, черноволосый, длиннолицый и с ярко-голубыми глазами. Он улыбнулся и отвернулся к воде. Потом, как будто сам с собой, тихо, отчетливо сказал:

- Ваша религия, конечно, не религия истязания. Господь Бог создал Крест как символ высшего искупления, невозможного без любви, как основы всего; но чтоб понять это, нужно быть пронизанным любовью, хотя бы чуть-чуть. У Глеба она была. В зачаточном состоянии. Теперь она развилась.

Зоя отпрянула назад и прижала к груди руки.

- У Глеба?.. - вскрикнула она. - Откуда вы... знаете? Кто вы такой?

Она схватила сумку с ноутбуком, словно боялась, что ее вырвут.

- Вы что, прочитали? - задыхаясь, женщина указала глазами на сумку, прижав ее к себе.

- Извините, что потревожил вас, право, я не хотел. Но вы этого и не писали, а думали.

Человек виновато поджал губы и отвернулся к воде, выказывая своим видом смущение и раскаяние.

- Я от Глеба, - сказал он.

----2

"Граф Дракула", - почему-то подумалось Зое.

- Не знаю, что вы хотите, но у меня этого нет.

- А чего вы хотите, Зоя Сергеевна? Глеб ждет вас, все хорошо, живите себе, приобретайте нужные вибрации - кстати, эта мысль передана вам от него - и в свое время вы встретитесь! Сейчас вы, милочка, еще не готовы умирать. Земля - это место, где душа человека отлично развивается. Как варево в сосуде на огне... Самое эффективное место для самосовершенствования. Просто включаетесь в нужные вибрации, и жизнь сама развивает их силу. Зачем вам эта печаль, самоедство? Вам просто не хватает терпения дождаться.

- Чего дождаться?

- Смерти, конечно. Соединения.

- Но я могу умереть, когда захочу.

- Господи, помоги!.. - воскликнул незнакомец. - Какие глупости приходится выслушивать! Я же всего-навсего посланник, понимаете?

- Вообще-то вы даже не представились, - заметила Зоя.

- Зачем? Почтальоны обычно этого не делают.

- Но вы скорее наставник, чем почтальон.

- Ну хорошо. Меня зовут Посланник, вы - Зоя Сергеевна, приятно познакомиться. Я принес вам привет от мужа, укрепление и подсказку. Вот и все! Могу я уходить?

Зоя проигнорировала вопрос. Она дрожала всем телом.

- Странное у вас имя. Скажите, Посланник, а если я умру, я уйду в ад?

- Интересный вопрос. Вы же хотели встретиться с Глебом. Значит, в момент смерти вы должны оказаться с ним на одной волне. У камней тоже есть вибрации, понимаете, но вы же не захотите оказаться среди лежачих камней.

- Не уверена, что не окажусь там. Я много лет не испытываю радость жизни и не в силах проявлять любовь. Я чувствую, что Глеб начал генерировать ее во мне, но сама я не в силах. Вот, если бы мы умерли тогда вместе...

- Нет!.. Как бы вы могли умереть в один день! - воскликнул Посланник. - Вы были такие разные!.. Предполагалось даже, что после его смерти вы выйдете замуж!.. Правда, под конец вы опомнились, присоединились к Глебу, но было уже поздно. Есть момент невозврата, когда документы переданы Смерти.

- Но я же включилась!

- Да, Зоя, вы познали любовь, но потом заменили ее тоской и печалью. Остановитесь! Прекратите жалеть о прошлом! Начните любить жизнь! Иначе вы расстанетесь навсегда.

- Я не могу. Отправьте меня в прошлое, я все исправлю, честное слово. Иначе пропаду. От меня никакого толку. Я все больше лежу, мне ничего не надо. Миссия ваша, кстати, не выполнена. Привет вы передали, спасибо, конечно, и подсказка хорошая, но укрепления я нисколько не получила... Я могла бы исправить наши с Глебом взаимоотношения, даже примерно знаю - как.

- Правильно Глеб говорил, что вы жутко упрямая.

- Пожалуйста!..

- Вы не любите себя. Не наполняете. Не уважаете себя как личность! Это ваша миссия по отношению к себе не выполнена. Мысли кривые. Таланты вы закопали. Что вы представите Смерти? Сопли?.. Вы собака на сене!..

- Что?

- Да! Вы - пес, возвращающийся на свою блевотину! Распоряжаетесь жизнью, как...

- ...петух жемчужным зерном? - закончила спокойно Зоя.

- Вы не думали, что могли бы принести людям нечто, а они в ответ окатили бы вас волной любви? И общая волна эта покатилась бы так далеко, что смела бы пределы пространства и времени? Однако вы уперлись в несбыточную идею изменить прошлое!..

- Но вы же здесь. Значит - я услышана.

Зоя прошла немного вдоль реки, глядя на воду, и обернулась. Посланник не исчез.

- Я много думала. Не могу смириться с тем, что я его убила. Проверьте меня. Я не вру. Сожаления упекут в преисподнюю. Верните меня в прошлое! Это же в ваших силах?! Что для вас - пространство и время, Господи!..

Посланник повернулся спиной к парапету и посмотрел в тихое вечернее небо. Он думал. Глаза его были прикрыты, голова запрокинута. Наконец он повернулся и взглянул на Зою.

- Хорошо. Я вынесу на повестку. Завтра, когда проснетесь - не открывайте глаз, вспомните о том дне, куда вы хотите, чтобы вас отправили. Если я получу положительный ответ, то вы там и окажетесь, в начале того дня. Ваше сознание проведет один день прежнем теле. Один день!.. И помните: Глеб все равно умрет. Это константа неизменяемая... Не сообщайте ему дату смерти... Если же нам не разрешат - все пойдет своим чередом. Тогда обещайте: вам придется собраться с силами и начать жить достойно своего мужа. Не разочаруйте же его!

- Спасибо! Одного дня хватит! Похлопочите - пусть дадут мне шанс, пожалуйста! Я обещаю, не сделаю ничего плохого, буду осторожной. И привет Глебу передавайте. Ладно?..

Посланник облегченно вздохнул и попрощался.

----3

Ей повезло. Зоя проснулась и сразу почувствовала запах молодости: свежий пот, сигареты и дешевый дезодорант.

Она поняла, что Посланнику удалось. Не открывая глаз, Зоя выбирала день, события которого стояли наизготовку и ждали, чтобы свалиться ей на голову.

Может, пойти с ним на одно из его собраний?..

Зоя весь вечер придумывала нужный день, но только теперь поняла, как трудно, почти невозможно, изменить направление бездушной железной машины, называемой "ходом вещей". Она, как и все, знала об "эффекте бабочки", но эффект мог работать только на огромном промежутке времени - в миллионы лет. За это время песчинка, попавшая в колесо машины, могла стереть и само колесо. А что для нее, этой машины, десять-двадцать жалких лет?

У Зои заболели глаза, захотелось их открыть. Но она еще не придумала. Зря, что ли, выпрашивала.

Самым счастливым днем Зоя считала тот летний день в деревне, на реке, когда они вдвоем переплывали на другую сторону, а она держалась за плечо Глеба, потому что река была широкая. Плавала она не очень.

Но это не подходит: что она там ему сможет сказать и что изменит? Все в том дне было идеально, правильно. Начать поучения? "Не делай того, не делай этого, потому что"... Глупо. Она и так его всю жизнь поучала. Попросить никогда оттуда, из той деревни, не уезжать? Все равно придется уехать, когда она получит травму. Да и какие они деревенские жители. Глеб общественный человек, преподаватель.

Зоя еще вчера перемолотила свою жизнь и примеривала даже сейчас, куда лучше вернуться. Наконец, она решилась и открыла глаза.

Нет, это не было время их первого знакомства, потому что тогда была жива его мать, которая могла помешать всему, чтобы бы Зоя ни сделала. Это не было время Аллы-самоубийцы. Появись Зоя раньше, чем та умерла, смерть Аллы еще ускорилась бы, ее не избежать. И не время первых лет замужества, когда все и так было хорошо.

Зоя вошла в день, который следовал за днем операции Глеба. За пять лет до его смерти.

Она вскочила, испытав действие молодости, быстро привела себя в порядок и отправилась в больницу.

----4

Любимый лежал под капельницей и спал. Это было потрясающе!

Зоя коснулась полных его щек. Молодая кожа упруго вдавилась под пальцами, как блестящий розовый мячик. Температура уже начинала расти. Зоя помнила, что на следующий день после операции температура поднялась до сорока.

Она вызвала сестру:

- У мужа температура, сделайте что-нибудь.

"Сейчас скажет, что после операции это нормально", - подумала.

- Конечно, я сделаю укол. Но вы не переживайте. После операции это нормально.

Зоя сидела и любовалась, затаив дыхание. Она боялась поверить своему счастью. Бормотала только: "прости".

Глебушка очнулся и увидел ее. Он приподнял тяжелые веки и чуть заметно улыбнулся:

- А, лапа, ты уже пришла...

- Да, любимый.

Он закрыл глаза и шевельнул рукой, приглашая ее прилечь рядом. Зоя примостилась с краю.

- Знаешь, - сказала она, - мне приснился очень страшный сон.

- Какой?

- Мне приснилось, будто ты умер, а я живу без тебя вот уже семь лет. Это было ужасно.

Она всхлипнула. Глеб погладил ее по руке.

- Тогда, наверное, я буду жить долго. Не переживай, ты же проснулась.

- Глебчик, навряд ли ты будешь жить долго. Ведь все твои родственники...

- Ну вот, ты опять за свое, - напрягся муж и застонал.

Зоя прикусила язык.

- Прости. Я люблю тебя.

- Ну, и... - он все еще был недоволен.

- Просто - очень люблю тебя, хотела сказать.

- Молодец.

- А ты?...

- Не приставай.

Зоя разглядывала его руку. Кисть была жилистая и красноватая, а предплечье - белое.

- Знаешь, - сказала она, - я пересмотрела свой взгляд на твоих родственников.

- Да неужели?- отозвался он язвительно.

- Честно. Я была не права. Теперь думаю так: Бог забирает их так рано потому, что они для него лакомые кусочки, вот и все.

Глеб отобрал свою руку и снова напрягся. Зоя чувствовала его всем телом.

- Тебе неудобно? Может, еще укол?

Он не ответил.

- Как ты меня достала, - сказал он неожиданно и зло. - Выдвигаешь свои гребаные теории, осуждаешь всех и каждого! Посмотри для начала на себя!..

Зоя, давно уже неудобно висевшая на кровати, боясь потревожить больного, ошарашенно сползла и села на стул.

- Ты же настоящая... моллюск! "Малюска" такая. Сидишь в своей раковине и плюешься... краской. Раз ты в раковине, то, думаешь, спряталась и можно воевать со всеми?

Обычно они ругались примерно раз в год, чаще весной. Даже дрались. Но такого он ей ни разу не говорил. Откровенность - это было ново. И здорово!.. Не зря она "прилетела" сюда.

Зоя совершенно не рассердилась. Она жадно, внимательно впитывала слова мужа. На лице Глеба отразилось внутреннее смятение. Глеб не понимал, что происходит. Почему жена непривычно себя ведет, не раздражается, не заводится сходу. На всякий случай он продолжил:

- Ты ополчилась на весь мир. У тебя практически нет друзей. Нет увлечений. Ты постоянно занимаешься мной, пилишь и пилишь.

Глеб помедлил. Снова никакой реакции.

- Ты, Зоинька, типичная палка в колесе, честное слово, не обижайся.

- Ты так думаешь? - мягко отреагировала Зоя. - Наверное, ты прав. Ты у меня единственный друг, больше никого.

Он закрыл глаза рукой и молчал напряженным ртом.

- Вот тебя сейчас нет дома, - начала Зоя, - я осталась одна, друзей нет: и как же мне жить без тебя, Глебушка?

На ее глаза снова навернулись слезы.

- Наслаждайся, - съязвил Глеб и покосился: не обидел ли.

- Я не могу, любимый, - серьезно сказала Зоя.

- Новая психологическая фишка, да? - не выдержал муж. - В чем подвох, Зой? Ты что, книжку прочитала, как мужиков воспитывать?

- Кое-что осознала. Ты мог умереть на операции. И я тут подумала: я не так живу. Ни то, ни се. Ни друг, ни жена... Другу все пофиг, кроме дружбы. Жена, наоборот, решительно держит оборону, защищает семью от расхитителей. Надо определиться, объединить как-то эти два статуса в один. Задачка мне не по силам. Значит, надо просто учиться любить тебя...

- Сначала ты должна научиться любить себя, Заяц. Ты не умеешь.

- Милый, - сказала Зоя и погладила мужа по щеке. - Ты серьезно? Ла-адно.

- Странно, что мы не ругаемся, - муж напряженно всматривался в нее. - Мне даже кажется, что ты вполне искренне говоришь все это.

- Глеб, я сейчас настоящая. Ты же меня знаешь.

- Знал когда-то.

Зоя тяжело вздохнула и покачала головой.

- Я изменилась, наверное, к худшему. Устала отражать атаки твоих псевдодрузей. Когда я вижу, как они делят добычу - тебя - у меня на глазах, я готова наброситься на них и с ревом растерзать. Однако, вместо этого терзаю тебя.

Глеб нервно дернулся.

- Я - твоя добыча.

- Ты не добыча. Ты мой муж. Мы добыча друг друга. Если бы это на самом деле было так, было бы правильно: мы съели бы друг друга и стали единым целым.

Глеб улыбнулся. Пошевелил локтем:

- Иди сюда, моя добыча.

Зоя по-детски скривила губки и опять залезла под его крылышко.

- Знаешь, - сказал Глеб, - стыдно признаться, но если бы ты действительно терзала их, а не меня, мне, наверное, было бы легче.

- Почему ты так откровенен?

- Не знаю. Сегодня что-то происходит. Может быть, действие лекарств?..

Они поцеловались. Его губы были горячи.

- А мне тоже стыдно признаться, но если бы тебе нравилось, как я их терзаю, я бы перестала тебя уважать, - сказала Зоя.

- Как же быть?..

- Я должна научиться любить себя. Ты - любить семью. А для этого...

- ...научиться отражать их атаки самому?.. - заключил Глеб.

Они помолчали и немного вздремнули. Вернее, вздремнул Глеб, а Зоя лежала и училась тихо дышать.

Потом Зоя принесла мужу обед из столовой, и он чуть-чуть поел. Потом снова немного поспал.

Зоя поменяла кровавый мочесборник, перебрала вещи в тумбочке и подержала их у лица. Они пахли любимым.

- Глебушек мой, - сказала она, когда он снова открыл глаза, - это такое счастье, что ты жив, что я могу видеть тебя, разговаривать... Обещай, пожалуйста, что на день рождения запишешь видео с твоей лекцией. Столько лет прошло, а у меня ничего, кроме фотографий.

- Ты так говоришь, как будто мне завтра умирать.

- Не знаю. Какая разница. Обещай.

- Ну, хорошо. Заказ на день рождения принят. Тем более, что ты сегодня такая милашка.

- Ага. Но это - только сегодня. Завтра, возможно, я опять стану злючкой. Человек не может сразу измениться на сто восемьдесят. Я начну. А закончу лет через... пять.

"Через пять лет он умрет", - подумала Зоя. Она снова сморщилась и пустила слезу, но взяла себя в руки.

- Слезоточивая моя, что-то сегодня ты не в духе...

Зоя промолчала. Глеб смотрел на нее долгим взглядом.

- Знаешь, почему я женился на тебе, Зай?

- Почему? Потому что я ухаживала за твоей мамой?

- Ты очень жизнеутверждающая. Если бы не ракушка, в которой ты прячешься, и не твоя вечная война со мной, ты бы могла людей из могилы поднимать, честное слово. У тебя талант. А еще, знаешь, почему?

- Почему?

- Как бы это сказать... Мне тебя всегда очень жалко было. Не обижайся, но я тебя жалею, как никого никогда в жизни не жалел. Смешно, да?

- Нет. Я тоже тебя жалею, это мое основное чувство. Видимо, нам обоим надо учиться любить.

- Получается - мы не любим друг друга?

- Прикольно, да?

- "Прикольно" - переводится как "восхитительно".

- Или как "отвратительно".

- Потому что ты пессимистка сегодня...

- Я жить без тебя не смогу, точно тебе говорю.

- Ты же не пробовала. Умри я, тут же выскочишь замуж.

- Нет, не выскочу. Я знаю. Я во сне семь лет без тебя прожила, так и не выскочила.

- Очень смешно. Вот, умора.

----5

Часы приема кончились. Зоя попросилась остаться на ночь. Домой она не торопилась, а в палате, кроме кроватей Глеба и Сергея, молчаливого соседа, оставались пустыми еще две.

До поздней ночи Глеб и Зоя шептались. Сергею сделали обезболивание, и он спал.

- Ты не забудешь этот день? - спрашивала Зоя.

- Нет. Это же день после операции.

- Я не об этом.

- Ну, конечно, родная, не забуду. В этот день ты призналась мне в любви. А я тебе отказал...

- У нас все будет хорошо, слышишь?

- Да.

- Верь мне, ладно?

- Да, Зой.

- На самом деле ты и я - вся суть Вселенной. Весь ее строительный материал.

- Да ну! Это ты загнула, лапунчик.

- Нет, точно. Я долго над этим размышляла. Мы и через тысячу лет не расстанемся. Да что там. Мы будем жить вечно.

- И не надоедим друг другу?

- Еще как надоедим... Как шея голове, а голова - ушам. Как математика надоедает астрономии, а музыка - стихам.

Они помолчали.

- Глеб!..

- А? - проснулся задремавший больной.

- Ты математику не бросай, слышишь? Ты не бросай ее. Хорошо?..

- Ага, - сказал он и заснул.

Зоя тоже задремала...

И оказалась дома, в своей кровати. Проснулась и подумала: "Интересный сон. Не забыть бы..."

Светлело утро. На столе красовалась фотография Глеба в потертой и захватанной рамке. А рядом лежал старый, потрепанный конвертик DVD. Черным по-белому было написано: "Запись лекции преподавателя Глеба Л. К. Математический анализ". И стояла дата двенадцатилетней давности.

Зоя вскочила с постели, схватила диск и дрожащими руками сунула его в старый проигрыватель.

С экрана смотрел на нее Глеб!..

Лекция шла живо, заочники записывали, задавали вопросы. Глеб был неотразим. Выверенный жест, разумные паузы, нужные вибрации голоса... Он перемежает поток информации шуткой, иногда рассказывает анекдот. Да, в этом он бог.

Зоя не поверила своим глазам. "Подбросили диск!..." Или сама нашла и забыла. Она продолжала смотреть, не отрываясь.

Один из студентов поднял руку:

- Простите мне дурацкий вопрос, Глеб Леонидович, но я честно не понимаю, для чего нам нужна ваша математика. Ведь в своей профессии нам не придется использовать матанализ и прочую всякую математическую хрень?

Все засмеялись. Глеб улыбнулся одними глазами, соединил локти перед грудью только ему одному присущим жестом и потер ладони, стряхивая мел:

- Я уже говорил, ребята, что математика развивает в человеке логическое мышление; человек начинает видеть иначе многие вещи...

- Какие вещи? - спросил заочник.

Глеб помолчал и ответил:

- Однажды моя жена мне сообщила, что Вселенная строится исключительно на любви, из любви и любовью. А математика - это наука, находящая во всем сущем структурную взаимосвязь. Все связано любовью, понимаете?.. Вселенная идеальна и гармонична, в ней нет места диссонансу. Диссонанс вносим мы сами. А с помощью математики мы можем измерить наше соответствие этой Вселенной. Измеряем в себе способность любить.

И он посмотрел в кадр.