Когда стоят ясные, холодные дни, а случается это обычно поздней осенью, ночи глухие и темные. В саду все убрано. Деревья голые, сквозь них просвечивает луна.
Тогда тощий и сутулый господин Ванин, актер, поднимается из могилы, что по правому краю, пробирается в сад смотрителя кладбища и бродит по тропинкам. Он ждет, пока тонкая прозрачная фигурка не появится из могилы у самой ограды и не повиснет безучастно чуть повыше земли в лунном свете. Дочь смотрителя кладбища Варя.
Варвара Павловна Лужина была человеком добрым и улыбчивым. Выучилась в гимназии и стала помогать отцу и матери по саду и деньгами - она давала уроки и работала при кабинете естественных наук гимназии. Умерла нечаянно, подавившись косточкой, когда варила варенье из сладкой желтой сливы на зиму, смотрела в окно в сад, пробовала варенье и вдруг рассмеялась.
Гномы, все дело в них. Они подрались из-за бутыли со сливками. То один отбирал бутыль и со всех ног бросался бежать. То второй нагонял и отбирал бутыль...
Варя рассмеялась, поперхнулась и поняла, что задыхается. Никого не было больше вокруг. Кроме гномов. А гномам не было дела до великанов. Ну одним великаном меньше, одним больше - вот только вчера во втором доме по великанской улице родился малыш, который наверняка будет гоняться за ними, ведь малыши людские видят их. Нет, гномы не хотели помогать задыхающейся великанше. Но остановились и закрутились на одном месте, вцепившись в бутыль. Кажется, им было жаль Варю.
- Вообще сливки мне дала она, - нерешительно сказал один из гномов и потянул бутылку на себя.
- Жалкая подачка с великанского стола! Они могли бы прокормить весь наш народ! - рявкнул другой, задира и волюнтарист, он читал газеты великанов и знал про них все. И обхватил сливки покрепче.
Потому что это были очень хорошие сливки, их приносила по утрам молочница и оставляла у ворот Лужиных. Варя разливала сливки для гномов в аптекарские склянки. Их ей давал во множестве сын аптекаря Костя Маврин. Маленькие, ладненькие, в них его отец аптекарь продавал лекарства по рецептам.
- Если не было бы этих склянок, мне не во что было бы налить сливки гномам! - Варя рассказывала Константину про гномов, давно живущих в их саду.
- Разве могут быть у нас гномы, - говорил Костя, - гномы у англичан или там в Германии.
- Могут же у нас жить англичане и немцы, отчего же не могут жить их гномы, - смеялась Варя.
Костя тоже посмеивался, думал, что чудит Варя - какие-то гномы - а жаль, такая красивая...
А ведь если бы Костя Маврин не дал бы ей склянок, то она сейчас...
Все это пронеслось в один миг в голове Вари. Она сипела и хыкала, и даже пыталась стукнуть себя по шее. И еще раз. Время шло. Гномы препирались. И Варя умерла.
Отец с матерью долго не могли прийти в себя от горя...
А актер Ванин что-то говорил и говорил. Они были знакомы шапочно, но можно ли так сказать про привидения, Варя не знала. Она помнила его выскакивающим в передний ряд в массовке в каком-то водевиле, а он ее вообще не знал. Но однажды посреди привычной кладбищенской тишины прошептал прямо возле ее могилы:
- Как же я боюсь темноты!
Это было так странно слышать от призрака, что Варя решила выйти. Они долго бродили по тропинкам, он, кажется, рассказал ей о себе все. Она не слушала. И призналась в этом, когда он выпалил, просвечивая калиткой:
- Ну вот, теперь вы знаете обо мне все!
- Я не слушала, - сказала она.
"Она подумала, что я рассказываю в аффекте. И буду жалеть после, что рассказал, добрая душа..." - подумал он растерянно.
Сейчас Ванин не знал, как привлечь ее внимание. Варя сегодня висела над могилой как-то особенно безучастно, будто кусок выношенной тюли, зацепившейся в ненастье за сук старого карагача, и, появившись вдруг, никак больше не отзывалась. Он принимался то декламировать свою последнюю роль:
- Бублики, плюшки сахарные, караваи!..
Раскидывал руки и шел вприсядку. Его призрак прыгал по сумрачной тропинке и терялся, и опять появлялся из-за кустов старой сирени... Останавливался и читал заунывно стихи:
- Ты будешь плакать обо мне
Пустое все, не жди...
Не складывай пасьянса
Не сойтись
Ему и мне.
Здесь лунный дождь.
Вовне...
Он замолчал. Девушка по имени Варя по-прежнему висела над своей могилой, а ему показалось, что она шелохнулась.
- Что "лунный дождь"? - раздался ее тихий голос.
- Ничего, - пожал плечами Ванин. - Так. Пришло в голову и запомнилось. Я и записал.
- И мне, получается, запомнилось, - сказала Варя.
И они опять гуляли. Варя плыла над землей, Ванин рывками двигался по тропинке.
Ванин опять принялся рассказывать о себе. Варя опять думала о своей короткой жизни. Ванин говорил и говорил. Но как-то очень яростно уже говорил. Варя поняла, что слушает его.
- Так вот! Есть очень старое гномье колдовство! Я подслушивал их вчера! - очень яростно восклицал Яша Ванин, Варя, конечно, давно уже знала его имя, посмотрела на памятнике. - Надо взяться за руки! Да спускайтесь же ко мне...
Варя впервые за долгое время оказалась на земле, на тропинке того самого своего сада. Она поплыла, ведя рукой по веткам вишен, яблони, желтой с красным бочком. Из этих яблочек получалось варенье золотистое и прозрачное, мама варила всегда поздней осенью... А здесь Костя Маврин однажды ждал ее отца с лекарством из аптеки. Тогда они и познакомились.
- Да очнитесь вы, Варвара Павловна! Возьмите меня за руку. Надо охватить самое старое дерево в саду. Это вон та груша, я узнавал...
- Да, она самая старая здесь, - сказала Варя.
- Откуда вы знаете? - с недоумением повернулся к ней Ванин.
- Это мой... наш с мамой и папой сад. Всегда был.
- О! Пардон... так это... я не знал.
Он смешался. Подумал, что даже не знает, как она умерла. "Ну и что! Мы оба не знаем, как умерли, но мы можем объединить усилия, да!"
- Не надо терять ни минуты! Я знаю, как мы можем стать вновь живыми, понимаете?! И жить!
Повисло молчание. Потом Варя спросила:
- Насовсем?
- Что насовсем? - не понял Ванин.
- Живыми мы станем насовсем? До старости? - теперь Варя не сводила с него прозрачных глаз. Сквозь них видны были замерзшие, в инее, астры.
- Н-не знаю, - развел руками Ванин. - Нам не приходится выбирать.
Опять повисла тишина. Глубокая, полуночная, осенняя. Но вот Варя двинулась к старой груше. В холодном туманном воздухе виден был ее размытый тонкий облик.
- Идите сюда, - позвала она.
Они встали по обе стороны дерева, взялись за руки, как дети, ждущие чуда. Подняли головы и посмотрели наверх, в крону. В ветви и веточки, голые и частые, перепутавшиеся и узловатые, хорошо видные в лунном свете.
- Как же гномы могли охватить грушу? - спросила Варя.
Она вспомнила двух гномов, дерущихся из-за склянки со сливками. И посмотрела на ствол груши - перекрученный, старый, толстый.
- Н-не знаю, - растерялся Ванин.
Действительно, как гномы-то бедолаги могли охватить старый корявый ствол! И вдруг почувствовал всю глупость своей затеи.
Варя подумала, что Яша этот и так очень несчастен. Что случилось, почему он умер? Сейчас от ее слов он совсем... раскиснет. Он так поверил в волшебство. И она постаралась как можно невозмутимее сказать:
- Просто такое вот гномье волшебство! А как иначе. Чтобы исполнились их желания, надо столько гномов, чтобы руки соединились. Сколько нужно гномов для счастья? - И устало добавила: - Делайте все вы сами, а то я конечно все испорчу...
Ванин слушал ее тихий голос и понимал, что она его успокаивает. Почему у него вечно все наперекосяк?! И умер-то по-идиотски.
Варя стояла за деревом, держала за руки Ванина и видела, как руки его истончаются, делаются все прозрачнее. И исчезли совсем. И Ванин исчез весь.
- Ну что же вы, я не хотела вас расстроить, - тихо сказала Варя.
И тоже стала расплываться и меркнуть.
- Отчего вы умерли? - спросила она, уже совсем растворившись в лунном свете.
Ей казалось, что Ванин до сих пор здесь, просто отчего-то у него не получается больше стать видимым. У нее тоже не получалось поначалу, может, оттого, что она так хотела жить, так хотела вернуться в тот солнечный день.
- Я объелся, - медленно и тихо сказал Ванин где-то совсем рядом.
- Да? - растерянно сказала Варя.
"Ну не знаю, ну что за причина..." - подумала она.
- Я долго не ел, у меня совсем не было денег! - выпалил очень тихо Ванин. - А тут Заварзин сказал, что угощает, у него бенефис. Передо мой стояло блюдо с курицей... Кажется, я до сих пор помню ее поджаристый бок. И запах... запах румяной корочки и чеснока... Я не верил, что такое бывает... что от этого можно отправиться на тот свет.
- Да, - теперь уже совсем по-другому сказала Варя.
Она вспомнила, как отец рассказывал, что такое случается.
А Ванин замолчал. Он думал, что эта девица сейчас смеется над ним, и ненавидел себя, что рассказал. Но больше всего его мучило то, что волшебство невозможно. Сколько гномов нужно для этого странного гномьего волшебства?! Он еще и поэтому рассказал, чтобы неповадно было мечтать! Пусть смеется!
Варя плыла в холодном воздухе. Ванин продолжал молчать. Варе показалось, что она совсем одна. Хотелось как-то сменить ту тишину, что наступила. Смерть Ванина ее потрясла. Умер от голода, вот как он умер, потому что не было денег... И Варя выпалила:
- А я умерла смешно!
Ванин молчал. И может быть уже покинул этот мир. Шумели кусты сирени. Груша заскрипела стволом. Но нет.
- У меня очень больна мать, - донеслись слова Ванина. - А я здесь уже полгода как сдох!
"Боже, какой ужас. Больна мама, а он сдох... да что я говорю... Пусть улыбнется... рассмеется..." - подумала Варя.
Но никто не смеялся. Стояла мертвая тишина...
Все следующие дни Варя провела в одиночестве. Нет, бегали гномы, мыши, приходили двое нищих, люди приносили новеньких. Те молчали. Ошарашены, оглушены случившимся, или не знают как это - выбраться на свет белый, хоть и в другом обличье. Да и не хочется. В общем, шла обычная жизнь. Яша Ванин не появлялся и не отзывался.
А в одну из ночей пошел снег. Шел долго, укрыл всю землю. Варя вспоминала последнее Рождество. Дома ставили елку и вешали на нее конфеты, яблоки - яблоки зимнего сорта, что созревал уже под самое Рождество, они с мамой оборачивали их вощеной бумагой и сохраняли в деревяном сундучке. Весь день перед этим последним Рождеством было очень тепло, а к вечеру подул ветер, согнал тучи, кажется, со всей округи, и вот также пошел снег.
Аптекарь с семейством пришли к ним, маленькая сестра Константина все никак не давала им остаться вдвоем. Она так и уснула на коленях у Вари... Костя злился, брал Варю за талию и шептал на ухо, что будет ждать у Кутасова, там соберутся все-все, будут гулять до утра...
Когда сестрица Константина уснула, Варя перенесла ее на кровать, весь дом уже спал. И Варя ушла. Идти по улице было радостно и светло, снег валился хлопьями, светились гирлянды у галантерейщика и на книжной лавке.
У Кутасова ее встретили шумно и налили штрафной фужер шампанского. И кажется, плеснули ей водки. Она поняла это по смешкам и хитрым перемигиваниям. Костя ласково ее поддерживал за локоть, пока она пила. Другие шумели "Пей до дна" и "Танцевать, танцевать!"
В одной комнате играла гитара, в другой томная дородная Зина Снежная тянула один и тот же романс, эти хризантемы так и застряли потом в голове Вари. Смеющиеся Костины глаза, его ласковые руки. А потом пришел отец.
Они возвращались домой молчаливые. Варя обижалась и не понимала, откуда отец узнал, что они собрались у Кутасова.
- Ты не подумай, что я подслушивал, Варенька, - сказал уже у дома отец, он поднял воротник и держал его у подбородка. Было холодно, мело крупой. - Но мы ведь уже спать легли, когда вы договаривались в прихожей. Громко смеялись и уточняли, когда ты придешь. Мама очень переживала, как ты пойдешь по ночи...
Варя расплакалась, сама не зная отчего, то ли ей было обидно за отца, что он похоже и шел за ней, когда она добиралась к Кутасовым, и ждал ее... то ли ей было стыдно и она ненавидела Константина... или любила так, что ненавидела...
Эта, другая, ночь крутилась и крутилась в голове. Кладбище укуталось снегом и стало даже красивым. Ночь уже близилась к концу, когда по дорожке послышались шаги. Детские! Мелкие, быстрые. Гномы... В шубах, шарфах, огромных кожаных рукавицах и перчатках. Гномы шли друг за другом по дорожке к ее саду. Варя растерялась, но заторопилась за ними.
Гномы подошли гурьбой к старой груше, скинули рукавицы и перчатки, и стали браться за руки. Восемь гномов, один, девятый, никак не мог втиснуться в цепочку. Его собратья хмуро его отпихивали плечами. А один гном с бородой и в лохматой шапке и такой же шубе отпустил одну руку и влепил отщепенцу крепкий щелбан.
- Ты опять задумаешь свое, Петря! - прошипел он. - А задумать надо наше.
- Нет-нет, - вскрикнул Петря просящим голосом. Шапки на нем не было, волосы жесткие и черные покрылись снегом, а из толстого шарфа торчал красный замерзший нос. - Я буду думать ваше!
- Ты даже сейчас говоришь "ваше", - медлительно и нравоучительно добавил другой гном, тощий, закутанный в длинный зипун. - Не слушайте его, он опять все испортит!
И они сцепились руками и пошли по кругу. Быстрее. Побежали. И делали они это тихо, будто боялись спугнуть чудо, которое звали.
Петря, тоже молча, принялся напрыгивать на них, пытаясь ворваться в круг. Его отпихивали локтями.
- Гад, сейчас испортишь все! - развернулся и прошипел один и хрястнул Петрю в переносицу.
Тот согнулся пополам. Брызнула кровь на снег. Варя заслонила собой Петрю. Но следующий удар пришелся прямо сквозь нее, по губам. Кровища полетела и на Варю. И теперь ее стало видно.
- Да здесь мертвяк! - тихо сказал гном, пробежавший мимо.
Ему никто не откликнулся. Все продолжали бежать как заведенные. Петря сидел на снегу, зажав льдышкой нос, из него текла кровь. Иногда он взглядывал на Варю.
- Что они делают? - спросила Варя.
- Призывают счастье на следующий круг, это важно, - Петря, прищурившись смотрел на собратьев.
- А ты что хотел просить? - опять спросила Варя.
- Счастья. Чего же еще. Они просят каждый круг. И все идет по-прежнему! - Петря слова говорил будто выплевывал, нехотя, но входил в раж. И зачастил, заторопился: - Рыжий Комлин, тот что меня ударил, пасет стада муравьев, открывает фабрику муравьиной водки за фабрикой! А моя мать похоронила младшую, от недоедания она родила ее хилой, маленькая так и не пошла, простыла по первому снегу в прошлом круге, у нее был страшный жар и шишак в горле.
Варя слушала, смотрела на красивый снег и думала, что никакой он не красивый. Почему же никак не появляется Ванин? Неужели он не слышит. Этот топот, он поднимет и мертвого. Она оглянулась. Кладбище виднелось за оградой нахохлившимися под шапками снега крестами и памятниками.
Пустынно. И топот.
Вереница обезумевших, призывающих счастье, гномов неслась вокруг груши. Лица их были насуплены, губы сжаты, они держались за руки и бежали.
- Сколько они так будут бежать? - спросила Варя.
- Пока кто-то из них не упадет.
- Ничего себе. Так надо?
- Надо, чтобы из последних сил, - буркнул Петря, глядя исподлобья на гномов.
- А когда упадет, тогда что?
- Надо сказать заветное слово.
- Какое?
- Никакое, - отрезал Петря.
"Это же наверное нельзя говорить, на то оно и слово заветное", - Варя подумала, что сейчас бы покраснела наверное в той жизни, а потом ей стало смешно.
- Ты не уходи, - сказала она, немного помолчав, глядя на бегущую все медленнее вереницу. - Мы с тобой вместе... можем загадать на счастье. Каждый на свое. Ну сам подумай, чудо оно ведь для всех. Понимаешь? Мы возьмемся за руки. И ты подумаешь то, что хочешь ты, я подумаю о своем...
Петря, казалось, не слушал. Он смотрел на грушу, на повалившихся в кучу гномов. И повалились-то они молча.
"Точно твердят сейчас свое слово", - подумала Варя.
Увидела, что рядом появился актер Ванин. Лицо его было тоскливым, но решительным. и Варя подумала, что он тоже был здесь и все слышал.
Мимо промаршировали колдуны со счастливыми лицами, все в снегу и похожие на снеговиков. На отщепенца Петрю они не взглянули, лишь идущий самым последним сказал ему:
- Пошли, Петря, с кругом новым будем угощаться! Комлин собирает всех, праздник! - Сунул ладошку ко рту и таинственно добавил вполголоса: - Снег идет, и мертвяк появился, хороший знак! Еще бы завыл, было бы вообще знатно, но хоть так!
Петря покивал, пожал протянутую руку, встал. Но следом не пошел.
Вот затихли шаги. Стало опять тихо. Падал и падал снег. Трое потянулись к груше. Взялись за руки, не сговариваясь. И пошли.
Они шли небыстро, друг за другом, по утоптанному мелкими ногами предыдущих колдунов снегу, прозрачные лица Вари и актера Ванина сначала были серьезны и белы, Петрю по-прежнему не было видно из его шарфа. Каждый думал о своем.
Варя думала об отце и маме, как они там, и немножко о Константине, и еще о Ванине. Как же он ужасно умер, как ему должно быть было ненавистно то, что с ним произошло, и эта курица... А может, он просто сейчас, чтобы вызвать жалость к нему и понимание, говорит и говорит о маме?.. Но ведь у него не было денег на еду... Нет, он говорит правду... А может, он пропойца? Или уже надо думать о чуде и счастье и всем таком, а она думает о всякой ерунде?! Какой он серьезный, пусть ему повезет и он будет жить!
Актер Ванин шел, сосредоточенно уставясь перед собой. И никак не мог придумать, как сформулировать свою просьбу. Казалось, столько раз представлял этот момент, и вот ни одной толковой закругленной мысли в голове, все какое-то громкое, сценическое, не то. Да будет жива мама! Пусть жизненный огонь вспыхнет в нем с новой силой! Он исправит все свои ошибки и грехи! Перепишет начисто! Нет, набело! Нет... Что он хотел изменить в своей никчемной жизни? Да пусть мама выздоровеет, придурок... Как хорошо, что Варвара Павловна... Варя оказалась здесь... пусть бы всегда так было...
Петря же твердил одно и то же, как заведенный: "Счастья всем моим и мне!" Отец рассказывал, что все из их рода так всегда и просили, но редко попадали в круг, Комлины вечно свою ватагу собирали. И не очень он верил в свое сегодняшнее колдовство на счастье, в круг-то не попал. Но и попробовать - отчего не попробовать. Аж два мертвяка с ним, только не воют, но да ладно.
Петря скинул шарф. Лицо его курносое разрумянилось. Он увидел, что мертвяки смотрят в крону груши и улыбаются, плывут, взявшись за руки, их молочно-белые руки совсем не холодили его рук. Все было странно в эту ночь. Он засмотрелся в ветви огромного дерева, представив себя бегущего под деревом с его Лукой. Вот было бы им счастье...
Петря зацепился шубой за ветку, дернулся и повалился в снег. Затвердил слово заветное.
Услышал смех. Великаны топтались на снегу.
- Яша, неужели мы живы? Насовсем? - повторяла глупо и надоедливо девушка в оборванном платье.
- Лука, замерзнешь. Откуда ты здесь, ничего не понимаю! - пробормотал Петря, сдергивая шубу, набрасывая ее на худенькую маленькую Луку.
Он видел, как великаны пошли к дому...
Они подошли к дому, и Яша сказал, что вечером придет к ней.
Варя нашла ключ там, где иногда они его оставляли, над притолокой у входной двери. Дом почему-то казался давно заброшенным, окна, зеркала и фотографии на стене были занавешены. Два табурета стояли посреди зала. Чужие вещи, чужая мебель. За окном прозвучал резкий звук, что-то быстро двигалось мимо дома.
Варя открыла шторы. По улице ехал, кажется, автомобиль, они видела похожие самоходные тарантасы на картинке у Кутасова. Правда, этот сильно отличался, и водитель был без смешных рыбьих очков. Из-за угла вывернул железнодорожный вагон, он так гремел.
- Откуда здесь рельсы? - сказала Варя...
Актер Ванин снял парик, вытер грим, уставился в зеркало. Вздохнул.
- Так вот и расстались мы, Паша. Больше я свою Варю не видел. Родители Вари смотрели на меня как на местного дурачка. И отвели на могилу. Больше я ее не искал, - сказал он. - Смешно, я там был счастлив, как никогда больше.
- Бывает, - нелепо рассмеялся от этой странной истории его сосед актер Паша Курицын. Поежился и приподнятым бодрячком попытался развеять могильное, стылое, но и какое-то чудесное: - Сегодня твой бенефис однако, Яков Борисович! Все собираются к тебе.
- Это да! Вечером жду, как всегда у "Трех актеров"! - невесело рассмеялся и Ванин.
Надел пальто, шляпу и пошел домой. Завернул на базар. Мама просила купить семечек. Было ей сто два года. Ходила она уже не очень хорошо, но держалась молодцом, вечером просила папироску и рюмочку коньяку, сидела у окна, щелкала семечки и сыпала их синицам и воробьям.