Тихонова Татьяна Викторовна : другие произведения.

О рукоделии и земельном вопросе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
  Бричка помещика Павла Евстахиевича Заслонова подкатила к парадному подъезду уже ближе к вечеру. Крепко пахнуло щедро смазанными рессорами, новыми кожаными сиденьями и свежим сеном, навернувшимся на спицы колёс. Павел Евстахиевич, большой и грузный, с коротко стриженной русой бородкой и шевелюрой непослушных кудрявых волос, сонно восседал в бричке, сцепив руки на округлом животе, обтянутом атласным жилетом. Со свойственной ему меланхолией Заслонов не сразу отметил смену пейзажа и ещё некоторое время растерянно взирал на появившееся вдруг перед ним парадное крыльцо.
  Господин Заслонов, сосед по угодьям Христофоры Карловны Корытиной, имел помещичье владение в сто двадцать душ, двести пятьдесят гектаров землицы, из которой пятьдесят числилось под сосновым отборным мачтовым лесом, к этому времени, к слову сказать, порядком прореженным.
  Павел Евстахиевич жил в своём имении уединённо. И был, по мнению местного общества, со странностями. Потому как в свои сорок с солидным хвостиком был не женат, местного свету чурался, из женского полу общался больше со своей престарелой нянькой Аграфеной Лукиной, а из мужеского - со старым егерем Недопасовым. Охоту Павел Евстахиевич любил. Опять же поговаривают, стрелял плохо и больше бродил со стариком по окрестным рощицам и дальнему сосняку, рассуждал о неустройстве мировом да грибы в картуз собирал. Недопасов ворчал, но таскал грибы в бричку.
   Потом они садились на пригорке трапезничать с расстегаями и булками. Барин кормил свою любимицу легавую Агнетту и вспоминал с улыбкой, как он сегодня пару раз поднял зайца, как чуть не подстрелил перепела и даже вальдшнепа. Недопасов разморённо тянул своё:
  - Ружжо, барин, я вам говорил другое брать, это не пристреляно, но ничего, какие ваши годы.
   Заслонов посмеивался в ответ, трепал по узкой сонной морде Агнетку и спрашивал:
  - А что, Егор Ипатьич, не набрал ли я нынче поганок?
  - Так ить, - оживлялся Егор Ипатьевич, - оно, конечно, желательно грибы собирать по пригодности к поеданию.
   Долго рассказывал, чем отличается мухомор от свинушки, но умалчивал, что добрую четверть грибов выбросил...
   Возвращались они по вечеру, усталые, с пустыми подсумками, с полной бричкой маслят и боровиков, но довольные...
  
  Общество Павел Евстахиевич не любил, стеснялся скучных многозначительных бесед о погодах и урожае, о родах любимой кобылы или прибавлении в семействе соседа. Оживлялся, когда разговор заходил о бессмысленности реформ в Англии, засилье бюрократизма в России или бездействии русской аристократии.
  - Пока мы тут щи да кашу хлебаем, отчизна ждёт. Да, господа, она ждёт от нас настоящих свершений, - он краснел оттого, что внимание обращалось к нему, вследствие чего становился шумным и даже принимался махать руками, будто мельница, отчего собеседник вздрагивал, - а мы сражаемся с самодурством чиновника в уезде и не в силах сдвинуть дело с мёртвой точки. Был я тут третьего дня в Н-ске. Земельный вопрос у нас с Христофорой Карловной встал. Размежевание, знаете ли. Так ведь четвёртый год на одном и том же месте толчёмся. Потому как взятку тот чинуша не берёт обычным способом, но вот что удивительно - он хочет и ждёт её. И по сию пору толклись бы, если бы Христофора Карловна сама к делу не приступила со свойственной ей предприимчивостью. Аха-ха!
   Тут он шумно поворачивался ко всем слушателям раскрасневшимся лицом и громко смеялся, заражая и отчасти пугая собеседников. Апраксина старшая в растерянности от этакой шумливости и ажиотажу тоненько и странно хихикала:
  - Ииии...
   А господин Заслонов, чуя оживление аудитории, с азартом продолжал:
  - Через свою тётку в соседней губернии Христофора Карловна нашла приятельницу сестры этого чина. Съездила к ней на чаепитие, отвезла медов с моей пасеки и варений собственного приготовления, благодарение Богу, тётка ея любительница большая их. И заручились-таки мы нужной рекомендацией...
  - Экий вы, дружочек, болтун. Право, это лишнее, - протянула с кривой улыбкой тут Христофора Карловна, подумала "всё рассказал, дурак", но весьма сдержанно посмеялась, вспомнив их хождения по мукам и тысячу своих рублей в придачу к медам и варениям Заслонова...
  
   И вот теперь господин Заслонов выбирался из повозки. Большой и неуклюжий, он ухватился за облучок, отчего бричку изрядно повело на бок. Лошади встревожено всхрапнули и запрядали ушами.
  - Тпрууу, шельма, - негромко выругался мужик на козлах, натянул поводья и опасливо покосился через плечо на барина.
   Тот грузно соскочил с брички и стал подниматься по лестнице.
  - Никак Павел Евстахиевич к нам пожаловали, - протянула, наконец, громко маман, вот уже некоторое время наблюдавшая с балкона за прибывшим гостем, прищурившись, - какими судьба-ами?
  - День добрый, Христофора Карловна, - шумно приветствовал её посетитель, улыбаясь и поднимая куцую парусиновую шляпу, которая не шла к его большой значительной фигуре.
  - Проходите, Павел Евстахиевич, дорогой вы наш, - церемонно тянула маман, оборачиваясь и сигналя Светлане бровями и взглядом высунуться и поприветствовать гостя.
   Но Светлана была не в духе. Маман нынче ей приказала заняться рукоделием. И она теперь сидела с пяльцами на коленях. Исколола все пальцы и сделала пару-тройку десятков стежков. Мулине со зла она выбрала коричневые и тыкала в лепестки розы, означенные рисунком. Теперь с одной стороны, она ожидала эффекту, когда маман увидит её коричневые розы и поймёт её протест. С другой стороны, она понимала, что с маман лучше не ссориться, себе дороже будет. И теперь жалела и думала, что неплохо бы это всё распустить. Но только у дурищи Глашки хватит на это терпения.
   Вследствие чего Света подумала, что лучше ей не злить понапрасну маман, взяла своё рукоделие коричневого тону и, пряча его от всевидящего ока маман, подошла к краю балкона. Вытянув шею, она увидела запрокинутое лицо Заслонова, побагровевшее и потное. Он махнул платком по лицу, и глаза их встретились. Света присела и улыбнулась.
   Заслонов приложил шляпу к груди:
  - День добрый, Светлана Андреевна! Сегодня прекрасная погода!.. Конец августа, сентябрь уж на носу, а знойно...
   И всё. Он растерялся. Искал слов, и не находил их. Светино лицо в пушистом венчике волос, светящемся на солнце, улыбающееся ему сверху, показалось ангельским. "Истинно, ангел, - думал он, - этот мягкий взор и милое смущение. А робость, робость какова... Нынче не встретишь уж такого в девицах... "
  - Ну, проходите же, Павел Евстахиевич! - смеялась рядом маман. - Что же вы? Эк, вас заколдобило! Идите к нам. К нам...
   И отошла к своему креслу, чтобы приказать греть самовар для гостя. Подумала, что сентябрьские сквозняки уже дают о себе знать, и накинула огромную цветастую шаль на плечи.
   Света же улыбнулась и, пользуясь тем, что маман потеряла бдительность, вдруг уронила рукоделие. Коричневые розы полетели вниз и шлёпнулись в аккурат на улыбающееся лицо Павла Евстахиевича.
  - Ах, - молвила Света.
  - Сударыня! - потерялся Заслонов, ловя рукоделие.
  - Оставьте, право, - милостиво улыбнулся ему ангел с балкона.
   Махнул рукой, и светящееся облачко пушистых волос исчезло.
  
   Павел Евстахиевич в замешательстве проследовал дальше. Поднялся по лестнице на балкон и расположился в кресле под полотняным навесом. И теперь не знал, что думать... Заслонов вытащил кусок батиста и с недоумением посмотрел на коричневую розу, стянутую последним нервным рывком, отрывающим нитку... В растерянности промокнул им лоб.
   Света смотрела на него и улыбалась. Мысль бросить Заслонову злосчастное рукоделие пришла вмиг. Ведь не станет он настаивать, в самом деле. И он не стал. Старый добрый Слоник. Так звала она его маленькая. Павлу Евстахиевичу было тогда что-то около двадцати с небольшим. Его, смешного и неуклюжего, Света иногда встречала у Апраксиных. Свету приводили в гости к Сонечке Апраксиной. Девочки играли на рояле разученные недавно этюды, а молодые люди - Апраксин Николя и Заслонов Павел - о чём-то таинственно переговаривались.
   Христофора же Карловна, теперь весьма натянуто улыбалась, ясно предполагая себе причину приезда соседа. Поэтому полные её губы жили своей жизнью, а голова в буклях - другой. Голова лихорадочно размышляла о заливных лугах вдоль Ужовки.
  - Нутес, Христофора Карловна, у меня для вас радостное известие, - Павел Евстахиевич еле дождался, пока Глафира поставит на стол большое серебряное блюдо с ватрушками с творогом и пирожками с яблоками, и выглянул из-за блестящего бока самовара, сияя радостью как тот же самовар, - наш с вами земельный вопрос решён! Да-с. И таки в мою пользу! А?! Вот оно - истинное торжество правосудия!
   Маман продолжала натянуто улыбаться, выжидая, что последует дальше.
  - Ведь заливные луга вдоль Ужовки, даже я помню, хоть и был совсем мал, отошли вам по прихоти моего батюшки!
  - Ну, что-о вы, милостивый государь, как можно?! - Христофора Карловна была готова к обороне. - Отнюдь. Они исконно наши. Опять у Параньки ватрушки пригорели. Авкентий Сысоич!
   Старик управляющий вынырнул откуда-то сзади, и Заслонов вздрогнул и перекрестился, потом опять промокнул лоб и опять Светиным рукоделием.
  - Слушаю-с, барыня!
  - Отправь Параньку с её ватрушками горелыми на дальний хутор овец пасти. Намедни Козьма, Петров сын, докладывал, что некому. Подпасок Еремей помер.
   Заслонов положил откушенную было, отправленную теперь в ссылку, ватрушку на край блюда. Растерянно принялся поправлять тугой узел шейного платка. Светлана совсем чуть-чуть, самую малость, ехидно протянула:
  - Как же вы, маман, без ватрушек? Параня - мастерица их делать.
  - Ватрушек жаль, но... кто служит, тот и тужит! - отмахнулась маман и задумчиво посмотрела на Светлану, та заметно похолодела от невнятных предчувствий. - Что это вы, сударь, ничего не кушаете? - Христофора Карловна провела пухлой рукой над столом. - А принеси-ка, Авкентий Сысоич, нам наливки. Вишни в этом году, Павел Евстахиевич, знатные. Солнца по лету много было. И осень тёплая. Яблоки нынче собрали, плодожорец вот только. А что, Павел Евстахиевич, ваша кобыла?
  - Про кобылу, Христофора Карловна, это я, право, не скажу. Надо у Недопасова спросить.
   Вновь появился Авкентий Сысоич, перед ним выступала Глафира в переднике и с разносом. Вспотевший графин наливки позвякивал хрустальными боками в окружении отряда рюмок, мочёных яблок, вишен в сахаре, яблочной пастилы и прочих сластей. Ко всему прочему были поданы блюда с бужениной и дичью.
  - Отпробуйте, Павел Евстахиевич, пастилу. Я, знаете ли, всё сама. И Светлану к хозяйствованию приучаю. Она у меня и вышивать умеет, и варенья варить, и экономии обучена.
   Света, насупившись, уставилась на маман. Что это ещё она затеяла?
  - Светлана Андреевна весьма и весьма... - Заслонов замялся, подыскивая слова, - замечательных, я бы сказал, выдающихся качеств девица. И в том всецело ваша заслуга, Христофора Карловна.
   Света поджала губы. "Это становится невыносимо". Она ведь сватает её. И кому?! Старому толстому Слонику!
  - Но, Христофора Карловна, - продолжал пылко Заслонов, положа руку на сердце, - позвольте, как же - исконно ваши земли?! Ещё по Соборному уложению 1649 года заливные луга вдоль Ужовки были отданы в приданное за моей прабабкой Анной.
  - Истинно говорите, Павел Евстахиевич, - церемонно согласилась Христофора Карловна, - между нами - ваша прабабка Анна, кузина моей прабабки по брату батюшки, была большая греховодница. Прижила сыночка от управляющего...
  - Па-аззвольте! - Заслонов выпрямился, багровея ушами.
   Маман сладко улыбалась. Ей вдруг полегчало. Прямо от сердца отлегло. Она расправила пухлыми пальцами складки на скатерти и опять задумчиво посмотрела на Светлану. Одна мысль ей не давала покоя. Но посмурневший Заслонов ждал ответ. Она с досадой пожала полным плечом:
  - Ох, не гневайтесь, сударь, чего только люди не наболтают, - махнула она рукой и наклонилась вперёд, мягкие ямочки появились на её щеках, - я же люблю вас как родного сына и искренне участвую в вашей судьбе. Ведь если бы не я, ваше дело не сдвинулось бы с мёртвой точки.
  - Правда ваша, - нехотя ответил Заслонов и хмуро отвёл глаза.
   Маман довольно улыбалась в своём кресле. Светлана не могла больше этого переносить.
  - Ах, сегодня чудесные погоды стоят, - сказала она, лениво мешая сахар в чашке.
   Ложечка звякала мелодично. Маман нахмурила брови, ей непонятен был этот Светин выверт.
  - Ты сбила меня с мысли, душа моя, - сказала она недовольно и замолчала.
   Выпила рюмку наливки и взяла за хвостик вишню. Съела и прижмурилась от оскомины, вздрогнув всем большим телом.
   Света строптиво поджала губы, молчала и настырно звякала.
   Заслонов тоже выпил. Ткнул вилкой и подцепил кусок буженины. Он, признаться, в этой звякающей тишине был раздираем сомнениями. "То ли хотели провести как мальчишку, то ли пожелали мне нанести affront, но пожалели... то ли сватают...", - от последней мысли его прошиб холодный пот.
   Однако Павел Евстахиевич продолжал разглядывать прелестный Светин профиль и заметно мягчел от сладкой и терпкой наливки. "Сущий ангел. Добрый, тонко чувствующий и сострадающий ангел... Одним словом остановила свою несносную родительницу... Она симпатизирует мне. Это понятно. Иначе, зачем бы ей обращать гнев мамаши на себя? Нет, определённо, я ей нравлюсь. Милое, милое дитя..."
   А Христофора Карловна, успев заскучать под монотонное звяканье, воскликнула:
  - Пробуйте, Павел Евстахиевич! Пробуйте буженину. Вы, пожалуй, голодны, а мы вас сладким потчуем, - маман плела какие-то сети, это совершенно очевидно, Света наблюдала не раз это счастливое выражение её круглого самодовольного лица.
  - Нет-нет, Христофора Карловна! Совершенно излишние хлопоты, - раскрасневшийся от наливки Заслонов шумно запротестовал, - я только хотел известить вас о радостном исходе общего для нас с вами дела. Что заливные луга вдоль Ужовки таки мои, и я буду вынужден настоятельно, уважаемая Христофора Карловна, просить вас перестать там пасти ваше стадо.
  - Ах, оставьте, милый Павел Евстахиевич, эти луга! - рассыпалась натянутым хохотком маман, поглядывая на хмурую Светлану. - А сыграй нам, Светланушка, на рояли!
   Света прошла к роялю.
   Заслонов демонстративно встал и последовал за ней.
   Маман, глядя на них, улыбалась и нервно подрыгивала ножкой. Всё идёт, как нельзя лучше. Она не привыкла так просто расставаться с тем, что давно считала своим. К тому же, тысяча рублей - шутка сказать. "Посмотрим ещё, как это мои коровы не будут пастись на Ужовке! Мальчишка..."
  - Вы, должно быть, часто музицируете, Светлана Андреевна? - спросил Заслонов, любуясь Светиной шейкой и ровным правильным пробором.
   Света, сделав многозначительную паузу перед вступлением, заиграла, склонив голову старательно на плечо, изображая, что не слышит его слов. Павлу Евстахиевичу она решила объявить бойкот. А маман она выражала решительный протест, выбрав для воздействия "Хроматическую фантазию" Баха. Как говорила Христофора Карловна "у неё от этой фантазии кожа делается гусиная".
   "Нет, она совершенный ангел. Возвышенный и незамутнённый смрадом этого дрянного мелочного мира", - думал Заслонов, меланхолически облокотившись о рояль.
   Он время от времени взъерошивал пятернёй свою шевелюру, подумывал, что пора бы и восвояси отправиться, "Аграфена, должно быть, курник к ужину уже испекла". Но всё стоял возле рояля. Его душевное устройство было нарушено Христофорой Карловной и наливкой. Хотелось отчего-то, то ли шумно и безобразно кутить, то ли самым зверским образом бунтовать. И раньше он отправился бы с другом своим Апраксиным на берег к цыганам. Пить всю ночь шампанское и слушать их песни. Но слушал "Хроматическую фантазию" в надрывном исполнении Светланы Андреевны.
   "Я самым определённым образом влюбился, - говорил он себе, когда его кожа делалась гусиной, - разве это можно слушать в нормальном состоянии духа? Ты сошёл с ума!"
   Но продолжал стоять, судорожно вцепившись в крышку рояля. Голова разболелась, то ли от наливки, то ли от Баха. Однако созерцание этого юного возвышенного существа, застенчиво и в тайне от матери-деспота подарившего ему своё трогательное рукоделие, доставляло ему удовольствие, удовольствие уже лишь тем, что он мог стоять спиной к Христофоре Карловне и не улыбаться ей, соблюдая приличия. Он всей своей спиной выказывал презрение этой старой сплетнице.
   В распахнутые стеклянные двери виден был сад. Вечер опускался туманом и сыростью. Потянуло холодом, и Христофора Карловна перешла в залу. Глафира закрыла двери на балкон.
   А Светлана, пробарабанив оглохшим от её возвышенных чувств слушателям последние аккорды, откинулась на спинку высокого стула.
   Заслонов выпрямился и сделал несколько выразительных хлопков.
  - Браво! Браво, Светлана Андреевна! Склоняю голову перед вашим выбором, это было великолепно!
  - Светлана, душа моя, ты сегодня в ударе, - улыбнулась маман. - Только от этой хромой фантазии господина Баха у меня мурашки.
  - Это сила искусства, всего лишь, - ответила сухо Светлана и встала, - вы, маман, страшно далеки от искусства. Вот господин Заслонов скажет, как возвышает музыка...
   - Да! Музыка... музыка это инструмент, инструмент воздействия на умы, - подхватил Павел Евстахиевич.
  - То-то вы совсем побагровели, - рассмеялась миролюбиво маман.
   Она смотрела на этих двоих и думала: "Оженю я тебя, господин Заслонов, как есть оженю. Быть моими лугам вдоль Ужовки..."
  - Разрешите откланяться, Христофора Карловна. Позвольте вашу ручку, Светлана Андреевна...
   Приложившись к ручкам, к одной - с трепетом неизвестным и престранным для него доселе, к другой - скрепя сердце и чуть ли не плюнув через левое плечо после лобызания.
  - Ступайте, голубчик, ступайте, - прищурившись на него, тянула церемонно маман, и, видя, что неймётся Заслонову, что мнётся он и хочет что-то сказать, она махала на него рукой: - Как бы гроза в дороге не застала. Авкентий Сысоич! Зонт принеси!.. Да не мне, дурак! Господину Заслонову! Бричку вели подать!
   Павел Евстахиевич смешался, устало поморщился и пошёл к выходу. Ещё раз обернулся и встретил насмешливый взгляд Светланы. Ещё больше смутился и заспешил.
   Дождь заморосил лишь, когда он подъезжал к своей усадьбе. Потемнело. Прокатился вдалеке гром. Подул ветер. Холодный и резкий. Повеяло осенью. Редкие жёлтые листья понесло с пылью по дороге. Заслонов трясся по ухабам и кутался в пиджак.
   "Вот и осень. Дороги развезёт надолго, из усадьбы нос не высунешь, пока заморозки не схватят. До ноября, да, до снега..."
   И в этих пустых полях и мелькающих перелесках, сгущающихся сумерках и непогоде, впервые какое-то сиротское, детское чувство охватило его. Нелепо захотелось вдруг стать махоньким, обхватить и уткнуться с отчаянным плачем в кого-то тёплого и доброго, и чтобы непременно пожалели, и гладили, гладили по голове...
   Потом он вдруг понял, что это тёплое и доброе - Светлана Андреевна. Задумчиво хмыкнул и тут же зажмурил глаза вновь. Чтобы увидеть, что же было дальше. Плакать и быть махоньким ему больше не хотелось...
   Ворота ему открыл Недопасов, кутавшийся в старый зипун и отворачивающийся от клубов пыли, несущейся по дороге.
   - Экая непогодь разыгралась, - ворчал он.
   Павел Евстахиевич лишь задумчиво кивнул и прошёл в столовую. Позволил раздеть себя Недопасову. Остался в рубашке и брюках. Растянул узел шейного платка, сел в кресло, вытянул ноги в сапогах к затопленному камину, да так и остался сидеть, уставившись на огонь. Тепло и запах ужина, ползущие с кухни вместе с тихим говором старой Аграфены словно укутывали в тёплое пуховое одеяло, то, лоскутное, маменькино, любимое. Аграфена строго выговаривала кошке, за то, что кошка "гулёна" и опять вывела котят за печкой. Слышно было, как кошка мявкает и, наверное, трётся о ногу Аграфены в штопаном линялом чулке...
  Вскоре Заслонов задремал. Лицо его враз нахмурилось. И рука сжалась в кулак. Перед воротами его дома стояло войско. Фланги его уже окружали со всех сторон усадьбу, солдатня лезла через забор в яблоневый сад. Конница напирала на ворота. А с белого жеребца, заложив руку за борт сюртука, на Заслонова холодно смотрел Наполеон. "Как на вошь глядит, ишь харю отъел на моих землях", - подумал Заслонов, вскидываясь гневно из кресла, хватая из рук Недопасова шпагу и вынимая её из ножен. А Наполеон уже и не Наполеон вовсе, а Христофора Карловна собственной персоной. Из-за её спины выглянуло круглое лицо Светланы. "Врёё-о-шь, не пройдёшь", - бормотал Заслонов и стукнул яростно кулаком по подлокотнику.
  - Никак барин остыл в дороге, знобит, видать, - озабоченно покачал головой Недопасов.
   Павел Евстахиевич вздрогнул и проснулся. Огляделся с тревогой, принял рюмку водки на подносе от Егора Ипатьевича.
  - А что, Егор Ипатьевич, - спросил он, выпив и откусив от пупырчатого огурца, захрумкав с наслаждением, - хорошо ли ты, мой друг, ворота запер?
  - А как же, Павел Евстахиевич, как водится, на два засова и три щеколды, что на калитке, - важно кивнул Егор Ипатьевич.
   - Хорошо! - вздохнул Заслонов.
   Сон дурной и липкий отпускал, но ощущение, что враг у ворот, не покидало. Павел Евстахиевич погладил по голове Агнетку. Пахло курником жирно и сочно. Воспоминания из детства как пуховое лоскутное одеяло укутывали и успокаивали. Прочь. Все прочь...
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"