Тилинская Галина Петровна : другие произведения.

Колея

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ о нелёгкой судьбе простой русской девушки, нашедшей свою колею в жизни

Тилинская Г.П.

Колея

(1)

  
   Дорога вилась вдоль пологого склона, постепенно стекая вниз с горы. Знойное летнее солнце, казалось, прокалило землю насквозь, но дорога, покрытая толстым слоем перетёртого многими колёсами и ногами песка, не была очень горячей. Босым ногам было приятно погружаться в тёплую ласковую пыль, которой по такой жаре лень было даже подниматься выше щиколоток. Отработав очередной день в Экономии на прополке свеклы, девчата возвращались домой в село. Поле, на котором они сейчас работали, было далековато и, чтобы до начала знойного дня успеть, не только добраться до места, но и поработать по холодку, вставать приходилось очень рано. Нормы в этом сезоне были высокие. Стремясь освободиться пораньше, работницы обеденный перерыв делали короткий - перекусили, остыли немного в тени и опять за работу. Не разгибая целый день спины, изнемогая от солнца, девушки добивали всё же эти бесконечные рядки сахарной свеклы и валились с ног в тенистой посадке, куда на телеге подвозили бочку с водой, а иногда и какие-нибудь простенькие сладости, если девчата особенно хорошо поработали. Чуть-чуть отдохнув, умывшись, отметившись у учётчика, девушки брали свои узелки, тяпки и отправлялись домой. Дорога домой, как водится, была короче и веселей. Не смотря на усталость, шли быстро, иногда перебрасываясь шутливыми фразами. По неизвестно как сложившейся традиции, дойдя до того места, где дорога начинала струиться вниз, девчата начинали петь свои мелодичные, раздольные песни. Место располагало к пению. Со склона открывался такой простор на низину, по которой протекала небольшая речка с живописными берегами и роскошными лугами, и располагалось их родное село. Хаты в селе выстроились в один ряд, начинающийся прямо у основания округлой, пологой горы, по склону которой тянулась та самая дорога, а на вершине стоял ветряк, иногда вяло, как бы вспоминая вдруг о своих обязанностях, ворочающий своими лопастями. Петь здесь было особенно хорошо. Казалось, песня летит до самого горизонта, вот прямо до того лесочка на другой горе, расположенной далеко за речкой. Молодёжь иногда по воскресеньям под присмотром женачей отправлялась в тот лес, и потом долго вспоминали об этом походе, как о настоящем путешествии. Бабы запасались лекарственными травами, грибами, а молодые собирали ягоды, цветы, да и просто наслаждались лесной красотой и свободой.
   Подходя ближе к околице, горланить песни прекращали, потому как негоже в разгар рабочего времени идти по селу с песнями, люди ещё заняты работой, да и им отбой ещё никто не объявлял. Каждую дома ждала какая-то работа и на улицу погулять можно попасть только с наступлением сумерек. Стайка девушек постепенно редела, вот и Нина дошла до своей хаты и, приняв от подружек привет для своего младшего братишки Даньки, свернула во двор. Даньку девчата одаривали особым вниманием. Он был не по возрасту статным и красивым пареньком, но главное, он обладал необыкновенно красивым и сильным голосом. Семья у Нины была большая, у неё было четыре брата и шесть сестёр, некоторые из которых уже имели свои семьи. Все в семье Нины хорошо пели, но Данько был гордостью семьи и всего села. В тёплое время года по вечерам попеть и потанцевать молодёжь собиралась в бывшем панском саду, где среди роскошных плодовых деревьев была площадка с каменным покрытием, беседка и несколько скамеек. Сюда же иногда подтягивались молодые женатые пары и матери полюбоваться на своих чад и вспомнить свои молодые годы. Но прежде чем собраться в саду, девушки и парни объединялись отдельными компаниями и шли по селу с песнями, иногда по два-три раза туда и обратно. С тех пор, как подрос Данько, компания парней собиралась около их дома, поджидая, когда освободится и выйдет гулять главный солист ребячьей компании. Он был ещё совсем молод и девушки, одаривая его своим вниманием, не боялись испортить репутацию, а он принимал эти маленькие знаки внимания как должное и вёл себя со всеми как-то просто и по-братски. Нина привыкла к тому, что ему девчата всегда передают приветы, иногда конфету или яблоко. Данько, похоже, тоже к этому привык и даже не спрашивал, от кого. Отец и мать с тревогой наблюдали за всем этим - боялись, что избалуют вниманием девки пацана раньше положенного времени, не уженишь потом, но до этого было ещё далеко.
  

(2)

  
  
   Войдя во двор, Нина буквально столкнулась с племянником Витькой, который мчался по каким-то своим делам, никого не замечая. Брат Нины Алексей уже давно жил со своей семьёй отдельно в районе, но Витька использовал любую возможность, чтобы оказаться на воле у бабушки и деда. Ему, как и другим детям и внукам, всегда были рады и всегда принимали, не взирая на тесноту. Самый старший брат Никола уже давно жил на Донбассе. Там же жили и замужние сестры Маруся и Алёна, Алексей жил в районе на железнодорожной станции в казённой квартире, а остальные, в том числе и женатый брат Семён, у которого кроме жены Марины тоже был пятилетний сынишка Сашко, жили в отцовском доме. Одиннадцать человек с трудом размещались в старой крытой соломой хате. Но когда прибывали гости, им, как ни странно, тоже находилось место. Если случались гости с Донбасса, то их частенько забирал к себе на квартиру Алексей, но до станции было километров восемь - не намотаешься, поэтому, погостив у Алексея, все возвращались опять в родительский дом.
   Прикрикнув на Витьку, Нина пошла в хату, подхватив между делом у беременной Марины ведро с картошкой, которое она несла из погреба в хату. Мама, согнувшись, что-то шурудила ухватом в пасти русской печки. Пахло свежим борщом, пышками, и только теперь Нина почувствовала, как она проголодалась. Но было понятно, что отец с братьями ещё не вернулись с речки, где они заготавливали торф на зиму и рубили камыш для утепления задней стенки хаты и сараев. Так что снедать семья сядет не скоро. Нина взяла полотенце и пошла в маленький чуланчик, называемый "банькой", обмыться от пыли и пота. Мама между делом сунула ей в руку горячую ароматную пышку, которая была очень кстати.
   Освежившись в "баньке" нагретой на солнце водой, Нина выплеснула из таза воду и опять наткнулась на Витьку. Запыхавшись, он сказал ей, что её подруга Вера просит её сейчас к ней прийти, зачем, он не знает, но надо обязательно. Удивившись, Нина предупредила мать и прямо босиком, забыв причесаться, пошла к Верке, которая жила с отчимом и матерью через пять домов от них. Вера была года на два моложе Нины и они не были близкими подругами, но работали и росли вместе, а значит, считались своими людьми. По традиции не стучась, Нина вошла в Веркину хату и сразу пожалела о своей бесцеремонности. В комнате за столом сидел Веркин отчим Захар Ильич с каким-то молодым чернявым мужиком. Верки не было видно. Запоздало поздоровавшись, Нина спросила, где Вера и зачем она её так срочно звала. Дядя Захар сказал, что послал Веерку в лавку за выпивкой для гостя, зачем та её звала, не знает. Ещё он почему-то расспросил Нину о здоровье отца и матери, нет ли писем от Николая. Нина что-то ответила и, попрощавшись, убежала, досадуя на Верку. Ей даже показалось, что дядя Захар сказал неправду, и Верка была где-то дома, не принято было в селе девок посылать за водкой. И ради чего это он стал её расспрашивать о родителях, которых наверняка недавно видел. Как-то всё не вязалось.
   Нина шла домой по остывающей после зноя улице, и её не покидало ощущение, что что-то произошло. Непонятное поведение Верки и дяди Захара, пристальный, какой-то оценивающий взгляд гостя, который не могла не почувствовать даже такая неопытная девушка, как Нина. Дома мать ничего не спросила, и Нина занялась своими обычными делами, которых в большой сельской семье летом всегда много. За работой всё быстро забылось.
   Нине недавно исполнился двадцать один год - по деревенским меркам это уже немало. Она была довольно высокой и статной девушкой с простым русским лицом и голубыми глазами. Как и многие девчата в селе, была сильной и работящей, умела делать любую работу по дому, в поле и на огороде. Была немного застенчива, но при этом любила, как и все в семье, петь, любила танцевать, не плясать, а именно танцевать. У Нины был жених, но он служил в Красной армии и до демобилизации его надо было ждать ещё почти год. Подождать то можно, больше ждала, но в последнее время в их отношениях стало происходить что-то непонятное. Хороший, в общем, парень по имени Андрей дорожил, казалось, Ниной, всегда писал хорошие письма, обнадёживал насчёт будущего. Нина верила, ждала, теряла лучшие свои годы. Девушка в расцвете лет мало ходила на улицу, только вместе со всеми и ненадолго. Так что вся её любовь к пению и танцам оставалась невостребованной. Во-первых, надо было беречь репутацию, раз уж жених в армии, а во-вторых, все ребята в селе знали, что у неё есть жених и вряд ли кто-то стал бы всерьёз за ней ухаживать. Так и просидела дома несколько лучших лет жизни. И вот уже пять месяцев от Андрея не было никаких вестей, он не отвечал на её письма, и она теперь не знала вообще, писать ли ей письма. Самое главное, что об этом знали все в селе и не ленились при случае обсуждать этот факт. Говорили, что это дело рук сестры Андрея Зойки, которая всегда хотела, чтобы Андрей женился на её подруге Зинке. Говорят, это она написала брату, что Нина живёт весело, ходит на улицу и даже хочет уехать насовсем в Донбасс. Нине не хотелось верить, что её Андрей, такой разумный, рассудительный мог поверить простому наговору, даже не спросив ничего у неё. Но факт остаётся фактом: писем давно нет, Зойка и Зинка нагло посмеиваются, люди судачат, дома тоже беспокоятся, поскольку в семье есть, кроме Нины и Данька, ещё три младшие сестры, которых тоже уже пора пристраивать. У Марфуши уже есть ухажёр из соседнего села, А Даша и Шура были ещё совсем девчонки.
   В Донбасс Нина действительно ездила. Старшая сестра Маруся, которая была замужем за шахтёром, жила хорошо и уже имела свой дом, узнав, что у Нины в её возрасте наметился разлад с женихом, предложила отцу и матери отпустить Нину с ней, чтобы попытаться устроить её в городе на работу. В дальнейшем Маруся собиралась и с остальными сёстрами так поступить. Родители неожиданно разрешили, а Нина, уставшая от обиды и сомнений, тоже согласилась.
   Муж Маруси устроил Нину работать на шахту. Сама по себе работа была не сложная и не трудная. Нина, привыкшая к тяжёлой работе, запросто бы с ней справилась, но неожиданно всплыло обстоятельство, которое так и не позволило Нине освоиться с рабочей профессией. Рабочее место Нины было у конвейера, по которому шёл уголь, а она должна была отбрасывать с конвейерной ленты куски породы. Перед глазами целый день плыли блестящие чёрные куски угля разного размера и формы, которые для Нины очень быстро сливались в один сплошной переливающийся, равномерно движущийся поток и её просто-напросто укачивало до тошноты, до изнеможения. Промучившись несколько дней, Нине пришлось признать поражение. Сидеть на шее у мужа Маруси и ждать, когда подвернётся новая работа, Нина не могла, поэтому и попросила отвезти её домой. После этой неудачи Нина окончательно поняла, что её место дома и положилась на судьбу, а работать стала ещё больше и лучше. Вот и сейчас Нина, не дожидаясь мамы и Марины, взяла подойник, быстро и умело обработала и выдоила корову, процедила молоко и отнесла маме на кухню. Потом пошла в курятник, собрала по гнёздам снесённые курами за день яйца, отнесла в чулан. Возвратившиеся к тому времени отец и братья умывались прямо во дворе, поливая друг друга согревшейся в бочке на солнце водой. Потом сели за стол толи обедать, толи ужинать. Чтобы не донимали мухи, трапезничали в доме. Для борьбы со зноем и с этими самыми мухами окна в доме завешивали, поэтому в комнате было прохладно, полутемно и как-то спокойно. После вкусной горячей еды захотелось отдыха, все разошлись по своим углам и занимались, кто чем хотел, хотя и это тоже не всегда можно было назвать отдыхом.
  

(3)

  
   Летние дни текли однообразно по большей части в работе. В Экономии прополка свеклы сменилась поверкой, потом началась прополка картошки, лука. Казалось, это никогда не кончится. Много времени и сил уходило на дорогу до места работы и назад. Изредка получалось подъехать с кем-нибудь на телеге, но чаще ходили пешком. Когда наконец-то пошли дожди, все облегчённо вздохнули: отчасти потому, что дожди давно были нужны, отчасти потому, что были рады небольшой передышке от полевых работ.
   Природа сразу же ожила, ожили и даже как-то по-особенному запахли две большущие берёзы в палисаднике около хаты Костиковых. Костиковыми звали по-уличному всех детей в семье Нины. Звали так по имени отца, которого звали Константин, а дети его и все домочадцы - Костиковы. Отец был не из местных. В давние времена, будучи совсем молодым парнем, он ходил со своим отцом зимой по сёлам портняжить. Придут в село, снимут угол в какой-нибудь избе и потянутся к ним сельчане с заказами. Шили и летнюю, и зимнюю, и праздничную, и повседневную одежду. Разнообразием фасонов сельская одежда не отличалась, но вещи получались добротные, ладные. В одну из таких зим и присмотрел Костик славную девушку Настю, которая жила с отцом и матерью в соседней хате. Отец Костика не возражал против сватовства и женитьбы сына, надеялся, что толковая девчина освоится и будет хорошей помощницей в их деле. Но Настин отец сказал своё слово. Если Настя согласна, он против Костика ничего не имеет, но условие ставит одно - молодые не будут бродяжничать по сёлам, не для того он растил единственную дочку. Свадьба будет только в том случае, если будущий зять останется жить в их доме и перейдёт на оседлый образ жизни. По правде сказать, Костику самому надоело по чужим углам каждую зиму ютиться, так и появился в селе новый человек, которого сразу как-то приняли, и даже примаком никто никогда не называл. Тогда - то и посадил Костик в палисаднике две стройные берёзки, которые хорошо принялись и быстро пошли в рост, защищённые от холодных ветров стеной хаты. Отец и мать оберегали их, как символ своей любви и благополучия. Нина всего один раз видела отца ужасно злым, это произошло, когда кто-то из ребят весной поранил одну из берёзок, желая собрать берёзовый сок. Отец так рассвирепел, что мама даже плакала, не зная, кого успокаивать и кого защищать. Ранку замазали глиной и перевязали рогожкой. С тех пор никто не смел даже листочка сорвать с берёз. Так и стояли они как два часовых на страже благополучия Костиковых.
   В один из таких дней Нина возвращалась домой от подруги. Обсуждали с Наташей новость - Марфуша записалась на курсы шоферов. Откуда-то узнала, что в газете напечатали призыв к женщинам Черноземья сесть за руль, и решила, что это касается и её тоже. Отец сначала даже не понял, о чём речь, а когда понял, то было уже поздно запрещать, дочь уже записалась на курсы при ремонтных мастерских и надо её отпускать и собирать на учёбу.
   Дождь только что закончился, Нина, воспользовавшись паузой, побежала по травянистой обочине дорожки домой. Когда вошла во двор, то сразу заметила, что окно, выходящее во двор отвешено, значит в доме есть какой-то гость. Интересно, кто же это? Войдя в хату, заметила, что все младшие сидят тихо в кухне. Не спросив у них ничего, Нина заглянула в горницу и остолбенела. За столом сидели родители, Семён, дядя Захар и тот чернявый незнакомец, которого она видела в Веркином доме. Увидев Нину, отец как-то неестественно оживился и радостно сказал:
   - А вот и Нина, заходи, заходи, дочка.
Мама с неожиданной прытью сорвалась с места и со словами:
   - Куда заходить-то, пусть хоть ноги помоет, грязища на улице, не пролезешь,-
вытолкнула Нину в сенцы. Оттуда, не обращая внимания на вопросы Нины, она затолкала её в "баньку", заставила действительно мыть ноги и быстрым шёпотом пояснила, что это не просто гости, а сваты, и сватают не кого-нибудь, а саму Нину. Расспросить подробнее ошарашенная Нина ничего не успела, поскольку отец, понимая, что мать сейчас может всё испортить, выглянул в сени и крикнул:
   -Ну, скоро вы там? Сколько можно хлюпаться?
Мать сама быстренько вытерла дочке ноги, подала тапки, на ходу пригладила её русые волосы, положила на плечо косу и втолкнула в комнату к гостям. Семен и дядя Захар как-то ободряюще улыбались, а отец, скрывая напряжение и демонстрируя какое-то искусственное спокойствие, подтолкнул Нину к стулу, усадил и торжественно проговорил:
   - Вот дочка, знакомься - это Павел Степанович. Приглянулась ты ему, вот пришёл познакомиться, да и посвататься не прочь. Человек он солидный, работает на железной дороге, так что нечего тебе так пугаться, надо...
Что надо, Нина не дослушала. Оцепенение, наконец-то, спало и Нина, забыв о вежливости и традициях, сорвалась с места и пулей вылетела из хаты. На улице опять шёл дождь, деваться было некуда, и Нина заскочила в сарай, юркнула в угол, села на старый сундук и прижалась лбом к шершавой стене сарая. Только теперь стало ясно, зачем её тогда звали в дом к Верке, почему так странно вёл себя дядя Захар и почему ей так запомнился пристальный взгляд чернявого гостя.
   - Смотрины, это были смотрины! Меня, как тёлку, показывали покупателю,-
шептала Нина, дрожа всем телом. В голове ураганом проносились мысли, обида на Верку, на брата, на весь мир и, конечно, на родителей, которые сидели и спокойно обсуждали всё это, ожидая ещё и её согласия.
   Отец, её добрый отец, который всегда любил и понимал своих детей, выждал когда, по его мнению, Нина чуть-чуть, но не совсем, успокоится, вышел во двор и направился прямёхонько в сарай к дочери. Прошёл к ней в угол, сел, пододвинув какой-то перевёрнутый ящик, отгородив её тем самым от выхода и от возможности опять удрать, не дослушав отца. Помолчали. Потом отец заговорил спокойным, твёрдым голосом:
   - Дочка, Павел Степанович не мальчик, ходить к вам на улицу и ухаживаться ему не гоже. Он на пять лет старше тебя, он вдовец и у него двое маленьких детей: девочке пятый год и мальчику третий. Дети не помеха, они с его матерью. Он партийный человек, работает на хорошей работе на железной дороге, живёт в казённой квартире, всё есть. Что тебе ещё надо?
   - Папа, да не хочу я! Это же чужой человек! Я же его совсем не знаю,- запричитала Нина, но отец перебил:
   - Узнаешь, свадьба ведь не завтра. До осени много времени. Познакомишься поближе, обязательно съездим в гости, посмотрим, как там, на железной дороге живут, а потом ты и сама не откажешься.
   - Да как же я могу соглашаться на такое, у меня же Андрей есть! Что я ему скажу? - Нина привела свой главный козырь, но отец, давно ожидая этого аргумента, взвился так, что Нина ещё больше прижалась к стене, как бы ища защиты у старых, видавших виды брёвен.
   - Андрей? А где он твой Андрей? Может, последние письма его покажешь? Может, он сватов присылал, а я забыл? Или его родные как-нибудь дали понять, что признают тебя его невестой? Я не помню ничего такого. Откуда ты взяла, что Андрей - это твоя судьба? Почему ты, как дура, три года просидела дома? Кто тебе что обещал? Вот придёт он через полгода и не глянет на тебя. И что тогда? Обязательств то никаких нет, одни девичьи фантазии. Кто из парней тебя после этого в двадцать два года замуж будет брать? На Донбассе тоже не смогла прижиться. Что делать собираешься? Ты об этом что, совсем не думаешь? А вот я думаю. И о тебе думаю, и о младших девках думаю. И ты подумай, и соглашайся.
   - Да не хочу я...- договорить отец опять не дал. Вскочил и крикнул:
   - Захочешь! Сидеть дома всю жизнь, нянчить чужих детей и работать за палочку на свекле я тебе не позволю. Ты должна устроить свою жизнь, свою, понимаешь? Свою дорогу прокладывать, свою колею...
   - Не хочу я! - сквозь слёзы выкрикнула Нина, совершенно убитая голой правдой отцовых слов, которой до сих пор ей никто не говорил, хотя все, и она сама, это понимали.
Отца слёзы и непокорность дочери разозлили до конца, он схватил со стены вожжи и, повторяя слова "Захочешь, захочешь!", пару раз потянул ими Нину по плечам. Это произвело неописуемое впечатление. Не так уж было и больно, но отец никогда не бил Нину, её вообще никто никогда не бил и она даже не знала, как себя вести в таких случаях. Она вывернулась из рук отца и упала ничком на крышку сундука, рыдая от горя и боли. Отец поднял её, усадил на сундук, сам сел рядом и обнял дочь за плечи.
   - Дочка, я тебе не враг, поверь мне, это хорошее дело. Человек он серьёзный, при должности, партийный. Обижать тебя, даже если захочет, ему никто не позволит. Квартира есть, всё есть. Будешь жить как барыня на железной дороге. А здесь всю жизнь работать за палочку (так он называл трудодень, который ставили за день работы в поле) и тянуть нищету. Мы с матерью уже старые, силы уходят, а ещё четверо за тобой. Успокойся, обвыкайся, на работу больше не ходи, займись подготовкой приданого. Замуж пойдёшь, я решил. И поверь мне, для тебя начнётся новая жизнь. Новая! Ты понимаешь, что это такое? Ты вырвешься из этого болота и будешь жить по-новому, жить по-человечески. У тебя будет своя дорога, своя колея, по жизни пойдёшь своей новой дорогой. Ухабы будут, но тебя то они с дороги не собьют, ты же трудностей не боишься, ты ж у нас умница.
   Отец вышел из сарая, а Нина даже как-то успокоилась. У неё не было сильного характера и ей было проще, когда за неё кто-то решал серьёзные вопросы. Вот и сейчас она чувствовала себя чем-то вроде жертвы, но одновременно с этим пришло какое-то облегчение. Видимо всё-таки, неясность перспектив на будущее её подсознательно очень угнетала, а отец, и в самом деле, разложил всё по нужным полочкам.
   Вошла мама, села рядом, обняла Нину. Так и сидели они молча. Мама, не вымолвив ни слова, как бы убеждала дочь, что отец прав и в сложившейся ситуации этот симпатичный чернявый мужчина, действительно, хорошая партия. Заглянула притихшая Шура, поставила около сестры кружку воды и тихонько выскользнула. Нина перестала дрожать, сидела опустошенная и кроткая. В её голове не было мыслей ни об Андрее, который действительно вдруг стал чужим и далёким, ни о родных, ни о ней самой. Хотелось спать, вытянуться в тёплой постели и спать, спать и спать.
  
  
  

(4)

  
   Решение отца не стало для Нины новостью. Дети знали историю любви своих родителей, знали, что отец не был деревенским человеком по рождению. Он был подгородним, то есть, он родился и вырос в пригороде. Подгородним была ближе городская жизнь, нежели сельская. Из-за любви к Насте он остался навсегда жить в деревне. Жил, работал, как все, но никогда он не любил и не ценил деревенскую жизнь. Семья быстро росла, вместе с этим обрастал и он всё больше и больше грузом неподъёмных семейных проблем. Семейство у него было большое, но дети были хорошие, послушные, трудолюбивые. В доме всегда был достаток и покой. Казалось бы, что ещё нужно отцу семейства? Но его всю жизнь не покидало тайное чувство, усиливающееся с годами, что за свою любовь он отдал слишком большую цену, и частенько, особенно когда выпьет, он ругал себя за то, что в своё время не поспорил с будущим тестем и не увёз свою Настю к себе домой. Он всегда мечтал о какой-то новой жизни для себя и своей семьи, но изменить что-то с такой оравой детей было невозможно, а теперь об этом поздно было и думать. Его дом здесь, но детей своих он старался при первой же возможности вытолкнуть из села, чтобы хотя бы они жили по-другому.
   Первым отбыл из дома Николай. В армии он служил на западной границе, приехал домой с молодой женой венгеркой. Девушка была ошарашена нашей жизнью, плохо говорила по-русски и не отходила от мужа ни на шаг. Побыв дома несколько дней, он сказал отцу, что хочет поехать на Донбасс, где живёт его армейский товарищ, и попробовать там счастья. Ни секунды не сомневаясь, отец отпустил своего первенца. Устроился Никола быстро, нашёл неплохую работу в ремонтной службе при шахте и предложил отцу забрать к себе двух старших сестёр: Алёну и Марусю. Для Алёны он даже жениха уже присмотрел. Отец девок одних не отпустил и поехал с ними сам, чтобы посмотреть, что это за Донбасс и какая там жизнь. Жизнь в Донбассе кипела, народу было много, но и работы всем хватало. Парень, за которого Коля сватал Алёну, показался отцу порядочным и он оставил девчат у Николая устраиваться, наказав ему относится к сестрам по-отечески. Алёна вышла замуж. А вслед за ней и Маруся нашла себе шахтёра. Если у Алёны мужичок был слабоватый во всех отношениях, то муж Маруси оказался парнем сильным и умным. В шахте он хорошо зарабатывал, Маруся теперь не работала, они строили и обустраивали свой дом, у неё и так дел было много. Алёна тоже оставила работу, поскольку уже ждала ребёнка, ей жилось потруднее, но всё равно, считал отец, это не сравнить с жизнью баб в деревне.
   К тому времени обзавёлся семьёй и Алексей. Он был парень головастый, его устроил родственник молодой жены работать учётчиком на каком-то производстве в районе. Ему дали квартиру, корову и кое-какую необходимую мебель. Постепенно Алексей обжился и крепко освоился на работе, у него рос сынишка Витёк и родители были очень довольны и горды своими сыновьями. Вот только у Николая детей не было, да и Мария что-то тянет с этим делом.
   Когда Семён объявил, что собрался жениться на девушке из соседней деревни, и они решили обосноваться в доме у родителей, отец не возражал. Сенька был истинно деревенский человек, жизнью своей он был доволен, да и мужские руки в доме нужны. Невестка Марина была из кацапской деревни, она всё в домашнем хозяйстве делала как-то не так, как все привыкли, но со свекровью не спорила, старалась угодить, делать бралась всё. Она была из бедной семьи, не избалована, Семен её любил и жалел, поэтому жилось ей у Костиковых неплохо. Подрастал Сашка, на подходе было ещё прибавление семейства.
   Марфуша уже несколько месяцев встречалась с парнем, отец которого работал на ветряке. Когда Костик ездил молоть зерно, то он видел, парень отцу помогает, всегда при деле, но был он какой-то вертлявый и хвастливый. Это не нравилось Константину Ивановичу, он беспокоился за влюбчивую дочь. Поэтому, когда она запросилась на курсы шоферов, он долго спорить не стал. Сделал на всякий случай вид, что ему не нравится, что его поставили перед фактом, записавшись на курсы без разрешения, надулся даже немного, но сам был доволен. Он то понимал, что такое настоящая профессия в руках, пусть даже женских. Да и не надёжный жених может быть, отодвинется на второй план. Но за дочку он был рад, хотя и очень беспокоился, как она там за глазами, не обидели бы.
   И вот теперь Нина. Она, конечно, деревенской жизнью не тяготилась, но её будущее всё больше вызывало тревогу. В Донбассе она не смогла освоиться, жених давно бросил писать письма, да и был ли он женихом, сватов то не засылали, Других нормальных претендентов ждать не приходится, а годы идут. Когда Захар завёл разговор о том, что у него есть знакомый, которому понравилась Нина, Костик даже забыл спросить, где же он её видел. Только позже выяснилось, что Захар уже устроил незаконные смотрины девки, когда его знакомый Павел с железной дороги попросил его порекомендовать ему хорошую девушку, которую можно было бы сосватать на детей. Костик не обиделся. Захар мужик умный, никому ничего не говорил, всё правильно оценил и организовал всё так, что комар носа не подточит. Посоветовавшись с матерью, они решили, что стоит познакомиться с Павлом, а дальше дело видно будет. Нина, что называется, пришла не вовремя, и так получилось, что она сама ускорила события. Разговаривая с дочерью, отец всё больше приходил к выводу, что он прав. Если не сложатся отношения с Андреем после его возвращения из армии, то Нине всё равно, скорее всего, придётся выходить за вдовца или разведённого, так уж пусть это будет не в деревне, пусть хоть живёт, как барыня на железной дороге, в квартире, при авторитетном муже.
   И тогда останутся у него боевая Марфушка и две самые молодые дочки, да ещё всеобщий любимец Данько. Марфуша скоро начнёт работать в мастерских на станции. Девчат обещала через годок забрать к себе Маруся, она девка умная, настырная, младших до ума доведёт, а с Данькой как-нибудь разберутся. Отец мечтал ему дать хорошую мужскую профессию. Он был грамотнее всех детей, пусть повзрослеет и отправляется в район учиться по технической части.
   Отец торопился. Годы его уходили, здоровье всё больше давало сбои. Часто беспокоило сердце, головные боли. Он вспоминал свою младшую сестру, которая с детства страдала головными болями, замуж её так и не взяли по этой причине, и она рано умерла, отгорев, как свечка, ничего после себя не оставив миру. Только и было, что подаренный ею уголок под образами с кружевной обвязкой и вышитыми анютиными глазками. Настя понимала, как дорога мужу эта салфеточка, всегда стелила её на уголок под образа и обязательно показывала гостям, подчёркивая, что это вышито и обвязано руками сестры Костика. Голова теперь болела и у него, особенно от солнца и от натужной работы. Он не паниковал, не пугал жену, но старался понадёжнее и поскорее пристроить своих детей к самостоятельной жизни и был очень благодарен старшим детям, которые тоже беспокоились о младших и брали на себя часть забот о них. Да и то, как не помочь? Мать тоже уже совсем не та. Спина её всё чаще скручивает в дугу и укладывает в постель. Спасибо невестке Марине и младшим девчатам, которые в такие дни справляются сами и дают матери отлежаться. Во всех своих бедах он винил непомерно тяжёлую деревенскую работу, которая сгубила их с Настей, и от которой ему хотелось уберечь своих детей любой ценой. А Нинка.., она поймёт со временем, что отец прав и согласится. Поймёт, когда начнётся для неё глупой совершенно новая жизнь. Новая! Такая, о которой он всю жизнь мечтал для себя и всего своего семейства. Новая жизнь, новая дорога.
  

(5)

  
   Дожди прекратились, снова установилась жаркая погода, но прежнего зноя уже не было. Все в семье были заняты обычными своими делами - летом не побездельничаешь. Всем приходилось ходить на работу, кроме матери и Марины, которые вели дом и растили детей. Не ходила на работу и Нина. Как и было сказано, она занималась подготовкой приданого. В общем, всё основное уже у взрослой девушки было: сундук, перина, подушки, постельное, кое-что из одежды и обуви, но, как всегда до последнего дня, оставалась масса всяких мелочей. Добавить белья, полотенец, что-то вышить, что-то обвязать, сделать прошвы и подзоры, подготовить подарки будущим свекрови, золовке и деверю и многие другие дела, которые при скудных семейных доходах давались не легко.
   Нина смирилась с судьбой. Павел иногда приезжал в гости, разговаривали, он ей кое-что рассказал о себе, о своей работе, о соседях и ей даже стало интересно. Приезжал обычно не с пустыми руками. Привозил девчатам конфет, Нине какую-нибудь мелочь. Начался Успенский пост, Успенье у них в селе было престольным праздником. Его всегда с давних времён отмечали шумно, раздольно. Было решено, что после праздника можно и день свадьбы назначить, а в один из выходных дней поста договорились поехать к Павлу, как диктует обычай, "мерить окна". Официально это был ответный визит родни невесты, чтобы они могли обмерить и посчитать окна, двери комнаты для подготовки приданого невесты. Ведь должны же родные знать, какие готовить шторы, портьеры, ширмы, дорожки и т.д. Договориться об этом можно было бы и без поездок, но родственники должны своими глазами посмотреть, куда они отдают девушку.
   Поехали небольшой компанией: родители, Нина, Семён, Марина и крёстная мать Нины Антонина Митрофановна. На хозяйстве остались Даша, Шура и Данько. Павел жил и работал на небольшой железнодорожной станции на главной линии. Кроме здания самой станции и подсобных помещений, здесь было три кирпичных казённых дома, в которых располагались квартиры служащих, в том числе и Павла. В некотором отдалении стояли ещё два частных дома с усадьбами. Позади кирпичных домов, ближе к посадкам находились сараи и другие хозяйские постройки. От посадок двор был отгорожен забором из старых щитов. За забором вдоль посадок, на сколько было видно, располагались огороды с картошкой, свеклой и прочими овощами. Обособленно стоял накрытый крышкой колодец с железным ведром на цепи, около которого стояло несколько деревянных бочек заполненных водой. Видно, хозяева вымачивали их, готовясь к засолке овощей на зиму. Нина отметила про себя, что общее ведро железное, а не деревянное, как было у них в селе. Было чисто, зелено и всё как-то по-праздничному. Даже около сараев не видно было мусора, куч навоза и всего того, что обычно бывает там, где держат много скотины, хотя скотина была. Под окнами домов были отгорожены палисадники, в которых бушевали разноцветьем незнакомые цветы, каких не было у них в селе. Дорожка к станции и площадка перед крыльцом дома уложены камнем, вдоль дорожки тоже были высажены чернобровки. Везде присутствовал какой-то не деревенский порядок, угадывался достаток и хорошая организация. Это Нине понравилось.
   Павел занимал половину кирпичного дома. Квартира состояла из двух больших комнат, большой кухни, тёплого широкого коридора и квадратного чулана с маленьким оконцем. "Можно "баньку" сделать" - по-хозяйски подумала Нина и сама устыдилась своих преждевременных мыслей. В квартире был деревянный некрашеный пол, который, судя по всему, давно ждал молодых рук. Видно было, что пол промывали, но метёлочкой или кирпичом не драили. Мебели было мало, но в большой комнате стоял огромный мягкий диван с круглыми валиками, обитый светло-зелёным бархатом. Вокруг спинки была деревянная резная рама с зеркалом посередине. По выпуклому, какому-то пухлому сиденью было видно, что диван очень мягкий. Таких диванов Нина не видела, и это ей тоже понравилось. "Надо бы сидение застелить полосатой попонкой, а на спинку и валики приколоть беленькие салфетки, с вышивкой по углам. Пачкаться диван будет меньше, да и красиво",- подумала, опять стыдясь своих мыслей, Нина, но длину валика незаметно всё же прикинула.
   Павел познакомил их со своей матерью и с детьми. Дети испуганно смотрели на гостей и ничего не говорили. Марине так и не удалось их растормошить, а чтоб дети окончательно не разревелись, мать выпроводила их во двор, а гостям предложила перекусить, чем Бог послал. Побыв немного у Павла, попив чаю с пирогами, которые испекла мать, они отбыли восвояси обсуждать увиденное. Нина, кроме дивана, ничего не могла вспомнить. Помнит, что знакомилась с будущей роднёй, но как они на неё реагировали, не помнит. Помнит, что был сарай, корова, хозяйство, но, сколько чего и какое оно, не помнила. Она вообще не помнила, как она всё это пережила. Родственники смеялись с неё, даже мама расхохоталась, когда Нина сказала, что она запомнила только один диван и колодец с железным ведром. Они-то увидели и запомнили всё. Отец особенно остался доволен, поскольку всё, что он увидел на станции и в доме Павла, соответствовало его представлениям о том, как должна бы жить его дочка. А дети доброй бабе никогда помехой не будут, лишь бы муж уважал и подберегал.
   В среду к вечеру приехал на велосипеде Павел за окончательным ответом. Велосипедов в селе не было и на всех это произвело впечатление, особенно, конечно, на Даньку, который немедленно стал пытаться на нём проехаться. Отец с согласия Нины дал Павлу положительный ответ, они назначили день свадьбы, Павел пообещал сам заехать в сельсовет, чтобы узнать, что нужно для регистрации брака, и все начали готовиться к свадьбе уже по-настоящему.
   Павел, чтобы Нина к нему всё же привыкала, стал чаще, буквально при каждом удобном случае приезжать повидаться. Нина уже не впадала в предобморочное состояние, когда он появлялся. Он оказался толковым, остроумным человеком, все в семье с удовольствием с ним балагурили, Нина потихоньку оттаивала. Единственно, чего она просто таки боялась, так это того, что он вдовец и ей предстояло занять место умершей женщины. Она как-то осмелилась сказать ему об этом, чему он ужасно удивился. Оказывается он вовсе не вдовец, а разведённый. Жена его, которую звали Катериной, имела плохую привычку после каждой семейной неурядицы бросать детей на свекровь и убегать домой к родителям в деревню. Это повторялось неоднократно даже тогда, когда детей было уже двое. Как-то в очередной раз после такой выходки жены он предупредил её, что если она ещё раз так сделает, её больше назад не примут. Вроде поняла. Но уже через несколько дней, придя с работы, он узнал, что после стычки с матерью она опять убежала в село. Тогда Павел сел на велосипед и поехал следом, чтобы сказать тестю и жене, что их браку пришёл конец. Тесть был зажиточным хозяином, и ему с самого начала не нравилось, что его дочь выходит замуж за голодранца. Поэтому, когда Павел, с трудом сдерживая возмущение, сказал, всё, что хотел, его жена и тесть почти в один голос ответили:
   - Ну, и ладно! Попробуй сам поживи, раз жена тебе не такая.
Жена, скорей всего чтобы продемонстрировать свою независимость, даже не попрощавшись с детьми, уехала к брату в город. Павлу ничего не оставалось, как оформить развод, благо в то время это было несложно, а дети остались там, где они фактически жили - у отца. Катерина и после этого не особенно испугалась, она не только не стала поднимать вопрос о детях, но даже не повидалась с ними.
   Нина, не понимая, что это может повлечь за собой определённые проблемы, вздохнула с облегчением. Для неё главное, что никто не умер, и она не занимает место умершего человека. С детьми она общий язык найдёт - не привыкать, в их доме всегда были дети. Мать, говорят, вредная, но где они не вредные? Вот Павел говорит, что мать с младшей сестрой, которая живёт где-то замужем, уже занялись побелкой и уборкой квартиры, значит тоже готовятся, хотят её принять по-человечески. Будем мириться, решила под влиянием родителей Нина и стала ждать свадьбу. Постепенно восстанавливалось в памяти жилище Павла и Нина начала кое-что под него переделывать в своём приданом. Во-первых, перекроила одно из полотенец и сделала из него две салфетки для валиков красавца дивана. Второе полотенце с примерно такой же вышивкой она планировала закрепить на спинку дивана. Помня, что в доме малые дети, Нина прикупила булавок, с помощью которых эти её украшения можно довольно надёжно закрепить на диване. Хорошо, что заранее не порезали ткань для шторок. Окна в казённом доме были большие и шторки, скроенные по деревенскому окну, туда не подошли бы. И вообще, этой ткани теперь хватит только на одну комнату, а на вторую и в кухню надо покупать. Отец одобрял эти её планы, по возможности выделял деньги и даже сам помогал по старой памяти кое-что кроить и шить. Платье и туфли у Нины были, веночек и фату обещала привезти Маруся. Она же пообещала подарить Нине настоящую тюль для окон и белые выбитые шторочки, чтобы было у неё, как в городе, раз уж она будет жить на станции в хорошей квартире. Алёна на свои скудные деньги купила Нине льняные выбитые портьеры, а Алешка у себя на производстве заказал лакированные карнизы для всех окон и для двери в большую комнату. А ещё он привёз две фасонистые городские подставки для комнатных цветов с резными ножками. Старшие всегда что-нибудь придумают необычное. Даже Семен с Мариной привезли из города для будущей молодой семьи корыто, таз и два ведра - всё оцинкованное, по-праздничному блестящее. Примчалась из посёлка Марфуша и притащила неизвестно где и как купленное большое настенное зеркало в деревянной рамке и с золотистой птичкой в верхнем уголке прямо на стекле. Она была так довольна своей покупкой, что ей даже не жалко было денег, собранных из скудной своей стипендии себе на обувь. Ну, а если уж появились подставки для цветов, значит, нужны и цветы. Даша и Шура тоже хотели поучаствовать в подготовке приданого и немедленно занялись комнатными цветами. Мама отказала свою китайскую розу, а Дашина подруга распрощалась со своим уже принявшимся и даже прилично подросшим фикусом. Девчата пересадили растения в старые кастрюли, обернули их пёстрой клеёнкой, незаметно скрепив её всё теми же булавками. Ручки на кастрюлях Семён отпилил ножовкой, и старые прохудившиеся кастрюли обрели вторую жизнь. Практически всё было готово, оставалось только подготовить непосредственно свадебный стол. Навес решено было сделать перед домом под берёзами, сняв одну из сторон заборчика. Брёвна, доски и брезент в селе имелись, никто уже не помнил, чьё это имущество. Кочевал этот комплект из двора во двор по мере необходимости, когда у кого-то была свадьбы или другое большое застолье. Сейчас была уже не в первый раз очередь Костиковых.
Было составлено примерное меню, которое в селе не отличается разнообразием. Главное, чтобы не ошибиться и правильно определить, сколько нужно водки, наливки и мяса. В честь такого события обычно резали поросёнка или телка, рубили кур, уток, гусей - всё по традиции и с учётом достатка хозяев. Костиковы ожидали много гостей, поскольку родни и хороших знакомых было немало. Все придут, зная, что будет весело, песенно, да и стол, наверняка будет отменный - городские всё равно привезут каких-нибудь городских вкусностей. Резать поросёнка и рубить птицу планировали за день до свадьбы, чтобы накануне не убиваться ещё и с этой трудоёмкой работой по разделке свежины. В погребе давно ждали своей очереди бутыли с вишнёвой и смородиновой наливкой, в чулане за мешками с мукой в четвертях настаивался на лимонных корках и травах самогон и даже хранились бутылки с настоящей водкой. Всё было продумано и спланировано.
  
  

(6)

  
   Нина по мере того, как освобождалась от забот о приданом, снова частенько начала впадать в какое-то оцепенение, не могла спать, всё время старалась уединиться, что было практически невозможно в их доме. Мысли о предстоящем замужестве её не особенно радовали, скорее, беспокоили и всё больше пугали. Об Андрее она не вспоминала и даже не знала, написал ли ему кто-нибудь о том, что её просватали. Возможно, что и нет. Похоже, что в селе не было ни одного человека, который захотел бы расстроить этот практически неравный брак. Неопытной девушке идти замуж на двоих детей в незнакомую обстановку вдали от родителей, да ещё за мало знакомого человека - на такое решится не каждая. О любви вообще никто не говорил, даже слова такого никто не произносил в доме с некоторых пор. Впервые оно было произнесено, когда приехали сёстры с Донбасса. Прямая и решительная Мария, узнав детали сватовства и услышав от сестёр, что, оказывается, Нина практически не знает своего жениха, повернулась почему-то не к Нине, а к отцу и громко спросила:
   - Новой жизни для Нинки захотели? А как же любовь? Откуда она возьмётся у Нинки, если она жениха совсем не знает? Куда вы её толкаете? В какую такую новую жизнь к чужим людям?
На неё зашикали, начали в сотый раз объяснять причины такого решения. Мария осталась при своём мнении. Выкрикнув отцу что-то о том, что он сам себе этого никогда не простит и ещё попомнит её слова, ушла в сад остывать, чтобы не затевать скандал. В конце концов, она нашла для себя виноватого во всём происходящем. По её мнению, это был не кто иной, как сам жених. Её поддерживал её муж Иван и, почему-то, брат Алексей. Во-первых, задевало, что его не позвали, когда был сговор, и его, старшего брата, мнения никто не спросил. Семён был, а он не был, хотя и был старшим. Теперь, когда Маруся хоть и с опозданием, но всё же первая восстала против этого брака, Алексею казалось, что если бы он вовремя узнал обо всём, он бы Нинку в обиду не дал, а теперь уже поздно. Почему поздно, никто не объяснял, но по причине того, что "поздно", постепенно все успокоились, даже бунтующая Маруся. Но Павлу она всячески давала понять, что не одобряет этой свадьбы и жалеет свою невезучую сестру. Павел, похоже, не был тихоней. Для первого раза резкость Маруськи он стерпел, отчасти понимая её и соглашаясь, что в такой ситуации старшая сестра может и возмутиться. Но когда выпады Марии при поддержке мужа и брата повторились, он резко огрызнулся, дав понять, что эта тема уже закрыта. Раздражение сдержал, но злость затаил.
   Оцепенение Нины не спало даже с началом этих скрытых боевых действий. Она всё видела, всё понимала, но наблюдала за происходящим, словно со стороны. Как будто бы не её судьба решалась, не о её несостоявшейся любви говорила Маруся, упрекая отца. Странно, но где-то в глубине души она даже жалела Павла, которого так старалась задеть её бойкая сестра. Нина понимала, что ему тоже неудобно во всей этой котовасии. Это странное чувство жалости не к себе, а к человеку, находящемуся в более выгодном положении, пробудило её. Ей опять хотелось, чтобы всё это поскорей закончилось, а чтобы успокоить родственников, она старалась не киснуть и вести себя по-мудрому. Нина стала чаще подходить к Павлу, о чём-нибудь с ним говорить на глазах у сестёр, заставляла себя улыбаться. Она вдруг поняла, как это противно, когда тебя жалеют, причём впустую, как говорится, в задний след, когда уже никто ничего менять не станет, даже она сама. Отца ей тоже было жалко, уж не говоря о маме. Надо было и их пощадить, раз уж так сложилось. И никакая она не жертва, а если и жертва, то не Павел и не отец в этом виноваты. Быть жертвой унизительно, и она решила поднять голову и стараться держать её так высоко, чтобы ей другие девчата даже завидовали. Действительно, она "за палочку", как говорил отец, работать больше не будет, у неё будет другая, совершенно новая жизнь. Павел почувствовал и оценил это изменение в её настроениях. Он тоже стал часто подсаживаться к ней, что-нибудь негромко рассказывал, иногда добивался и настоящей, а не вымученной улыбки. Окружающие считали, что у молодых отношения налаживаются и, как знать, может всё ещё будет не хуже, чем у людей. Во всяком случае, все на это надеялись, а Павел заверял, что так и будет.
   В селе по поводу событий, развивающихся в доме у Костиковых, как водится в таких случаях, мнения разделились. Судачили много, осуждать Нинку как-то никто не брался, некоторые даже завидовали. Из забытой Богом деревни жизнь на станции казалась гораздо более лёгкой и культурной, а железнодорожники считались, как бы, более высокой кастой, чем простой деревенский человек. Но были и такие, которые ругали родителей Нинки, которые, по их мнению, готовы спихнуть своих девок куда угодно с глаз долой. Одних за глаза в Донбасс отправил, Марфутка в посёлке одна огинается, учится на мужскую профессию. Вот теперь Нинку на детей отдают. Куда спешат, может, ещё и в селе устроилась бы. Но в чём все в селе были единодушны, так это в том, что дети у Костиковых хорошие, работящие, не балованные: что хлопцы, что девки. А как петь начнут..! На прошлую свадьбу, как на концерт съехались люди даже из соседних деревень послушать, как Костиковы будут петь. Весь выгон перед домом телегами был заставлен. Да, бывало даже и такое. Сейчас опять все собираются. Старшего Николая только вот пока не видно. Не хочет видно свою жену-венгерку лишний раз в деревню на разговоры привозить. Она хоть и красивая девка, да только чужая и всё здесь ей чужое. Николай это понимает и не хочет лишний раз всех будоражить, дома и так сейчас хлопотно. Но подарок сестре на свадьбу он передал. В картонной коробочке лежали зелёненькие ходики с золотистой гирькой и таким же золотистым маятником. То, что Костиковы поддерживают друг друга, даже невест сообща собирают замуж, люди одобряли. Не в каждой семье дождёшься, чтобы старшие, встав на ноги, позаботились о младших. А эти, хоть семья и не бедствует, всё же тянут друг друга чуть ли не за шиворот к лучшей жизни. Вот Маруська и младших девчат собирается к себе забирать. Пристроит где-нибудь, она настырная. Сама вон, как пава в городском платье и в красивых туфлях на каблуках вышагивает, муженёк тоже в городском костюме и хороших туфлях. Подарки Нинке привезла, продукты городские для стола. Получает видно шахтёр неплохо.
  

(7)

  
   В день свадьбы Павел, его мать, младшая сестра и старший брат, которые жили уже отдельно тоже на железной дороге, приехали пораньше на коляске с кожаными сидениями и рессорами. Даже грива у лошади была заплетена красными ленточками - всё, как положено. Павел был строг, строен и подтянут в новенькой железнодорожной форме с металлическими пуговицами. Китель, застёгнутый под горло, выгодно облегал фигуру. На ногах чёрные ботинки, которые даже ещё не успели запылиться. Все сразу взялись хлопотать около стола, выставлять привезенные продукты и бутылки, а Павел, пройдя к Нине, начал её поторапливать со сборами. По его мнению, пора уже было ехать в сельсовет регистрироваться. Как и любая невеста, Нина нервничала, ничего не могла найти, всё у неё валилось из рук. На выручку, как всегда, пришла Маруся, которая, казалось, никогда не теряется.
   Накануне отвозили к жениху приданое невесты, убирали комнаты, вешали шторы, портьеры - сделали всё, как полагается. Хотя в этом деле участвовали по традиции и старшие, но руководила всем, конечно же, Маруся. Она осталась очень довольна убранством квартиры и самой квартирой, в которой были большие окна, высокие потоки и электрическое освещение.
   Вот и теперь она ещё с вечера подготовила все наряда Нины, и сейчас ей не надо было что-то искать, гладить, подшивать. Выпроводив Павла из хаты, они укрылись за ширмой у Семёна и быстренько начали одеваться. У Нины было кремовое платье из креп-атласа с длинным пышным рукавом на манжетке и с маленьким воротничком, кремовые туфли на небольшом каблучке с ремешком через подъём и серебристой пряжкой. Косы подвязали "в корзиночку", прикололи веночек и фату до пояса из тонкой, почти прозрачной ткани. Бельё было самодельное, но отделано собственными руками, а рукодельницей Нина была хорошей. Маруся не пожалела даже свои белые перламутровые бусики, так ей хотелось, чтобы её сестра была очень красивой. Первыми нарядную Нину увидели сёстры. Сентиментальная Алёна сразу расплакалась, Даша и Шура взялись поправлять несуществующие дефекты, а простодушная Мафуша, увидев Нину, тут же брякнула:
   - Вот бы её сейчас увидел это гад Андрей! Пусть бы умылся...
Шура, которая по характеру повторяла Марусю, стукнула её кулаком по спине так, что Марфуша проглотила последние слова. Но на Нину это не произвело впечатления, похоже, она даже ничего не услышала. Маруся тем временем быстренько переоделась, подкрасила губы, скомандовала сестрам переодеваться и проследить, чтобы родители и все остальные были одеты к возвращению из сельсовета молодых. Свадьбу и в первый, и во второй день решено было гулять в одном дворе, поэтому подносить хлеб-соль готовились родные с обеих сторон. В селе свадебное застолье часто начиналось не с утра, а ближе к концу дня - наличие скотины в каждом дворе диктовало свои условия, но проводить и встретить молодых надо как положено. Павел был партийным человеком, поэтому ни о венчании, ни о строгом соблюдении каких-то свадебных тонкостей речь не велась. Но мать Нины всё же проскользнула в хату, взяла иконку и благословила дочь, пока никто из посторонних не видит. В хату незаметно проскочил Данько, увидев сестру, он картинно заахал и бросился её обнимать, приговаривая нараспев всякие глупости. Это немного разрядило напряжение. Братишка взял Нину под руку (где только нахватался такой галантности) и со словами "Хватит здесь дрожать" повёл её из комнаты, а за ними и вся женская компания вышла во двор, где их уже с нетерпением ждали Павел, его брат Антон - дружка жениха, старший брат Нины Алексей - дружка невесты. Маруся тоже собралась ехать, и никто с нею не стал спорить - командир в этом деле нужен. Около дома собралось много людей, крётсная не удержалась и всё же обсыпала молодых и всех вокруг зерном на добрую жизнь. Расселись. Павел подсадил Нину в коляску, сел рядом, придерживая её за локоть, и заметно было, что даже он немного волнуется, а уж Нина не видела и не слышала вообще ничего. Антон взялся за вожжи, коляска резво покатилась по сельской дороге, увозя Нину в новую жизнь.
   Дядя Матвей, работавший в сельсовете практически с самого его основания, был уже на месте и поджидал молодых по-стариковски нетерпеливо на крылечке сельсовета, который располагался в простой хате, ничем, кроме отсутствия хозяйственных построек, не отличавшейся от остальных хат села. Прошли в просторную служебную комнату, которую Матвей Ильич называл "кабинетка". Никто дядю Матвея не учил, как правильно по-новому проводить свадебную церемонию, поэтому он делал всё, как умел. Для начала он спросил, по доброй ли воле молодые женятся. Может быть, так у него было заведено, а может быть он знал, даже, наверное, знал историю замужества Нины и решил ещё раз дать ей маленький шанс всё решить по-другому. Получив утвердительный ответ, он заставил их расписаться в своей книге, отдал заранее подготовленное свидетельство о браке и, поздравляя, заставил молодых поцеловаться, не догадываясь, что делают они это впервые. Вот так и стала Нина замужней дамой.
   На обратной дороге около первых хат улицы стояла группа мужиков, которые перетянули дорогу толстенным канатом с огромным узлом посередине и красными ленточками по всей длине. Этот канат вместе с брезентом и брёвнами для навеса входил в свадебный комплект села. С его помощью, по традиции желающие поздравить молодых ещё до начала официального застолья перевязывали дорогу, не пропуская молодых и требуя за проезд выкуп. Для выкупа старший дружка всегда запасался водкой и закуской, которая тут же принималась в качестве выкупа и канат убирали до следующей свадьбы. Антон с Алексеем достали из-под сиденья корзину, в которой стояли бутылки водки, стаканчики и пироги. Мужики, покрякивая, выпили с удовольствием водочку, закусывали пирогами и вовсю расхваливали невесту. Обступив коляску, они наперебой отдавали наказ жениху беречь молодую жену и помнить, что они её в обиду, в случае чего, не дадут. Все понимали, что этот разговор просто дань традиции, но с готовностью участвовали в разговоре, обменивались обоюдными обещаниями и заверениями. Нина улыбалась, глядя на балагурящих односельчан. Было приятно, что у неё столько заступников, пусть даже это только на словах. А впрочем, Нина всегда знала, что в селе люди хорошие и, если действительно кому-то всерьёз нужна помощь, обязательно помогут.
Маруся сидела притихшая и какая-то уставшая. Ныло сердце - сказывалось напряжение последних дней, дорога, переживания за сестру. Сердце ныло частенько, но Мария никому об этом не говорила, даже мужу Ивану, не то, что родителям. Не говорила она никому дома и приказала, чтобы не проговорились Иван и Алёна о том, что полгода назад у неё родился немного не доношенный ребёночек, который прожил всего несколько часов и тихонько умер у неё на глазах. Врачи сказали, что у неё самой и у ребёнка порок сердца и, скорей всего, детей у неё больше не будет, да и не надо с её здоровьем. Думала, что не переживёт этого горя. Не хотелось верить, что она такая высокая, статная, боевая, казалось, пышущая здоровьем, на деле оказывается совершенно никудышней женой и женщиной. Правда неприятную тяжесть в сердце она чувствовала и раньше, но не придавала значения, и вот теперь всё так повернулось. Но время действительно лечит. Вот тогда то они с мужем окончательно и решили, что должны устроить около себя сестёр, которые всегда относились к старшей своей сестричке почти с таким же почтением, как и к маме. Человеку, выросшему в большой семье, жить одиноко трудно и не интересно. У Ивана родни не было, а у Маруси - много. Надо их перетягивать к себе: и им, и ей будет так лучше.
   Поболтав ещё немного с заметно повеселевшими мужиками, дружки уселись в коляску, и остаток пути был занят обсуждением этого обычного для свадебного дня события. Кто что сказал, кто как пошутил и отшутился - всё казалось весёлым и оригинальным.
   Около хаты впереди гостей, родственников и соседей стояли успевшие принарядиться родители Нины и мать Павла. Сашко и Витёк с другими ребятами бегали к повороту улицы на разведку и, когда коляска остановилась около каната, они помчались домой, издали оповещая о скором прибытии молодых.
Молодые вышли из коляски и направились к родителям, которые стояли перед распахнутыми воротами двора. Ворота, как на Троицу, были украшены ещё зелёными ветками, вечно загаженный домашней птицей двор был подметен и засыпан свежескошенной травой. Родители стояли на постеленной самотканой дорожке, а перед ними для молодых был разостлан вышитый рушник, на который молодые встали, ожидая поздравлений. Отец держал хлеб-соль, а обе матери, не зная, что делать с руками без икон, стояли в полной готовности вытирать слёзы. Кумовья с обеих сторон держали в руках приготовленные для вручения молодым курицу и соломенную куклу, символизирующие пожелание достатка в доме и детей.
Нина мало что слышала из того, что говорили родители. Не привыкшая к всеобщему вниманию и без того пребывая в сильном волнении, она как робот улыбалась всем, откусила кусочек пирога, стараясь не кусать больше мужа, взяла трепыхавшуюся курицу и куклу, потом увидела, как полетели в воздух конфеты и монеты, тут же собранные детьми. Наконец после каких-то ещё слов и поцелуев их пропустили в дом, где можно было отдохнуть до начала свадебного застолья.
   В дом с молодожёнами прошли только родственники. Молодую пару усадили у окна на диванчик, на котом в обычное время положено было сидеть только гостям. Диванчик был деревянный, но отец в своё время устелил сиденье чем-то мягким, обил пёстрой полосатой дорожкой и получился настоящий мягкий диванчик, каких не было у соседей. Детворе тереться на диване не разрешалось, это было место для гостей, в крайнем случае, для родителей, когда садились за праздничный стол семьёй.
На стол, застеленный праздничной вышитой скатертью, поставили кувшин с компотом, пироги, какие-то сладости, фрукты. Всем нужно было немного успокоиться, отдохнуть и перекусить в тихой прохладе чисто прибранной и украшенной по-праздничному комнаты. Во дворе продолжались свадебные хлопоты, но командовали всем, по традиции, кумовья и невестки. Все понимали, хозяевам и виновникам торжества нужна передышка.
   По мере того, как во дворах хозяйки заканчивали дневные хлопоты по хозяйству, к дому Костиковых начали подтягиваться гости и просто зрители. На столы начали выставлять закуски и в последнюю очередь горячительные напитки в бутылках, графинах и четвертях. Брезенты были натянуты так, что служили крышей для стола и с двух сторон отгораживали стол от улицы. Внутри навеса во главе стола было приготовлено место для жениха, невесты и их родителей. Впереди среди цветов и колосков стоял пирог, а стена сзади была украшена ветками, рушниками, над которыми вверху крёстная всё же примостила иконку. Дорожку от крыльца до стола опять просыпали свежей травой и застелили пёстрой дорожкой. Уже гармонист нетерпеливо пробежался по клавишам, девушки негромко пытались ему подпевать, праздничный шум нарастал, все ждали выхода молодых. Наконец старший дружка вывел из дома Павла и Нину, держа их под руки, а за ними вышли родители и вся родня. Выйдя к гостям, дружка демонстративно соединил руки жениха и невесты, связал их рушником и повёл их за стол под приветственные возгласы гостей. Усадив молодых и их родителей за стол, дружка пригласил всех занять места и первым произнёс традиционный тост за здоровье молодых. Свадебное застолье покатилось по давно отлаженному в селе сценарию. И хотя свадебные веселья мало чем отличались одно от другого, для каждой пары молодых это было ново, волнительно и прекрасно, потому, что это была их и только их свадьба.
   Нина, как и полагалось невесте, вела себя сдержанно, не пила спиртного, да она его и вообще не пила, мало ела. Краем глаза она видела, что Павел тоже пьёт не много, и это ей понравилось. Когда положено по сценарию, пела, когда положено, танцевала, но слишком веселиться невесте на своей свадьбе не принято. Павел, похоже, вообще не был большим весельчаком, хотя вместе со всеми песни пел. Как всегда стройно и красиво пела семья Костиковых. Гостей было много, но все ждали, какую песню они запоют, чтобы с готовностью подхватить и не ударить в грязь лицом. Особенно всем нравилось пение братьев, но и девчата не отставали.
   Незаметно наступил вечер, гости потихоньку стали расходиться, прощаясь до завтра. Начали убирать со столов, мыть посуду, кое-что готовить к завтрашнему продолжению веселья. Данько запряг лошадь Павла и отвёз часть приезжих гостей к Алексею ночевать, остальные разместились в хате, кто как мог. Создавать условия молодым для первой брачной ночи никто в такой тесноте не собирался, правда, по согласованию с женихом. Детей отправили к куме, в доме остались только взрослые. За разговорами заснуть смогли только под утро. Мать и отец, подремав немного, встали и пошли доить и выгонять в стадо коров, а остальные отсыпались после беспокойного дня.
  

(8)

  
   Окна в хате были плотно завешаны и все проспали непривычно долго. Когда отцу надоело оберегать покой этого спящего царства, он снял попонки, которыми окна были завешены прямо с наружной стороны. Все, казалось, только этого и ждали. Сразу заворочались, начали переговариваться и неспеша вставать. Во дворе затеяли коллективное умывание, обливаясь холодной водой, балуясь и хохоча - всё как в детстве. Праздничных одежд пока никто не надевал, все, одевшись по-домашнему, взялись за обычные будничные и необычные праздничные дела. Управились со скотиной, убрали в доме, во дворе и около двора, занимались стряпнёй к предстоящему застолью второго дня свадьбы. Никто толком не знал, как должен проходить этот день, поскольку старые обычаи при партийном женихе были неуместны, а новых никто не придумал, но застолье должно быть при любых обычаях.
   Нина, одевшись в розовое ситцевое платье, сидела на скамейке не зная, куда себя деть. Работать невесте не разрешали, а сидеть праздно она не умела и стеснялась. Подошёл Павел и предложил:
   - Пусть сами возятся, мы тут не нужны сейчас. Поехали покатаемся.
   Нина обрадовалась такому предложению, Павел быстро запряг лошадь и они, сев в коляску, покатили по пустынной полевой дороге. Нина даже не обращала внимания, куда они едут, и только когда вдали показались станционные дома, поняла, что Павел везёт её к себе домой. Подъехали к дому. Павел положил лошади охапку сена и предложил:
   -Пойдём посмотрим, всё ли в порядке.
   Не заходя в дом, они заглянули в сарай на поросёнка, выглянули за загородку на привязанного к колышку телёнка. Появилась улыбающаяся соседка. Поздравив молодых, отчиталась, что в хозяйстве всё в порядке: корова подоена и отправлена на выгон, поросёнка и птицу покормили, молоко в погребе.
Молодые зашли в дом. Заметив, что Нина немножко занервничала, Павел сказал:
   -Не бойся, я хотел, чтобы ты осмотрелась в доме без посторонних. Может, что-нибудь захочешь изменить по-своему, а нет, так просто отдохни, посиди или полежи. Тебе теперь здесь жить, я хочу, чтоб тебе было удобно. Я тебя не трону, пока ты не привыкнешь и не перестанешь бояться меня. Располагайся по-хозяйски.
   Только он это проговорил, как дверь приоткрылась, и со словами "Можно?" вошли, не дожидаясь, ответа две улыбающиеся соседки, одну из которых Нина уже видела. Люба и Фрося, как назвались женщины, поставили на стол большую кружку с компотом и миску с варениками.
   - Вот, угощайтесь, - сказала Люба - мы решили, что у вас дома сейчас и поесть то нечего. А у Фроси вареники с сыром ещё горячие. Компотик холодненький. Поешьте, а мы пошли, нечего тут мешаться.
   Так же улыбаясь, Люба и Фрося удалились, прикрыв за собой дверь.
   Павел приподнял полотенце, которым была накрыта миска. Крупные пухлые вареники, лоснившиеся от масла, посыпанные ещё и сверху творогом и сахаром, выглядели очень аппетитно.
   -Доставай из стола вилки и чашки,- сказал Павел.
   Нина поняла, что она это должна делать, как сказал Павел, по-хозяйски. Она взяла со стола кружку с компотом и миску с варениками и понесла в кухню, Павел покорно пошёл за ней. Достала из шкафчика кухонного стола две толстые чашки и алюминиевые вилки, разлила по чашкам компот, и молодые начали свою первую семейную трапезу. Неожиданно Нина вспомнила слова отца о том, что ждёт её на этой станции новая жизнь. Новая! Если это начало той самой новой жизни, то не всё так уж и плохо.
   Когда вареники были съедены, Нина прибрала посуду на скамеечку около печки и прошлась по квартире.
   В большой комнате с двумя большими окнами на юг, кроме красавца-дивана, стояла красиво застланная взбитая супружеская кровать, квадратный стол посередине, несколько стульев с кожаными сиденьями. Между окнами возвышался сундук с приданым Нины, а около каждого окна стояли подставочки с комнатными цветами. Стол, сундук и даже подставки под цветами были застелены скатёрками и салфетками из самодельного кружева. Интерьер дополняли тюлевыё занавески и выбитые шторочки на окнах и настоящие портьера на дверях. Всё это было так не похоже на их родную деревенскую хату, что Нине даже не верилось, что теперь это всё её и ей предстоит здесь жить.
   Заглянула и во вторую комнату, в которой размещалась свекровь с детьми. Там тоже весели новые шторы, кровать свекрови была отгорожена ситцевой ширмой, на столе новая вышитая скатерть, новые покрывала на кроватях.
   Время было уже отправляться назад, а Нина всё ходила и ходила из комнаты в комнату, что-то поправляя, поглаживая, рассматривая. Ей стыдно было себе признаться, что уже сейчас хотелось бы здесь остаться и не ехать на эту шумную свадьбу. Она понимала, что завтра, когда они окончательно сюда приедут, здесь будут дети, свекровь и всё будет по-другому, но сегодня ей здесь было так хорошо.
   - Хорошо, что ты так сделал, хорошо, что мы сюда приехали сегодня,- сказала Нина Павлу. Он улыбнулся, приобнял её за плечи, как маленькую, поцеловал в висок, и они вышли из дома.
   Назад вернулись как раз вовремя. Гости уже собирались, и надо было ещё переодеться.
   Около ворот на брёвнах сидели Алексей и Иван, которые сердито посмотрели на Павла, а Иван проворчал что-то, из чего Павел понял только "...чего уехали, невтерпёж что ли". Это задело Павла, он не привык перед кем-то отчитываться, ничего плохого он и в мыслях не держал. Единственно чего он хотел сейчас, так это чтобы Нина как можно быстрее освоилась с новой для неё жизнью, понимая всю сложность ситуации. Ему показалось, что новые родственники неправильно поняли его поступок, видимо уже обсудили, осудили и даже позволили об этом сказать вслух ему. Хорошего же они о нём мнения. Настроение было несколько испорчено и успокаивало только то, что Нина оценила и одобрила его идею с поездкой в её новый дом.
   Умывшись и переодевшись, молодожёны вышли к гостям, и свадебное застолье зашумело с новой силой. Нина опять отметила про себя, что Павел мало пьёт водки, а сегодня почему-то и мало разговаривает. Спросить у него о причине смены настроения она стеснялась, но понимала, что что-то не так. Вскоре всё прояснилось. Во время очередного перерыва, когда гости встали из-за стола перекурить и потанцевать, а хозяйки взялись пополнять запасы закусок и питья на столах, к Нине подбежала Дашутка и прошептала, что за сараями Павел повздорил с Иваном и Алексеем и вот-вот подерутся. Нина бросилась за сарай. Действительно, три молодца, как петухи, с трудом себя сдерживая, выясняли отношения. При этом Павел выглядел довольно пьяным, хотя, Нина знала, что водки он не пил совершенно. Мелькнула мысль: "Придуривается, но зачем?". Ссора явно назревала нешуточная. Брат и зять были крупнее Павла и перевес, в случае драки, был бы не в пользу Павла, но, Нина была уверена, что Алексей никогда бы этого не позволил, тогда зачем они здесь. Нина подбежала к ним и еще издали выкрикнула дрожащим голосом:
   - Это вот так вы жениха и невесту поздравить решили? Спасибо, родные вы мои, порадовали!
   - Да он сам цепляется жених твой - буркнул, уходя, Алексей, увлекая за собой и Ивана.
   Нина повернулась к Павлу:
   - В чём дело? Ты же трезвый, зачем всё это?
   - Трезвый я, не трезвый - это дела не касается. Я не мальчик и никому не позволю здесь себя воспитывать и лезть в мои дела. Запомни, ни родным, ни чужим - никому! Пошли. Всё в порядке.
   Так ничего и не поняв, Нина поспешила за Павлом. Единственное, что ей было понятно, так это то, что Павел спичка ещё та, спуску, скорей всего, никому не даёт. Вот и сейчас, видимо, что-то уже припомнил Алексею и Ивану.
   Это был первый её урок в новой жизни, но с этого дня вся её многочисленная родня окончательно стала недолюбливать Павла, а Нина, нежно любя своих братьев и сестёр, всё же была вынуждена встать на сторону мужа. Семья Костиковых была большой и дружной, встречались часто. Бывали на этих семейных праздниках и буднях и Нина с Павлом, но всегда чувствовалась некоторая отчуждённость между ними и Павлом, и Нина, слегка обижаясь на родню, всегда была начеку.
   Праздничное веселье постепенно стихало, гости расходились, дружки складывали подарки, хозяйки убирали со столов. Выбившиеся из сил отец и мать, уже давно сидели в кухне на скамеечке, как два воробышка.
   В тот же вечер Нина с Павлом, прихватив родственников Павла, поехали к себе домой в свою новую жизнь. Чтобы дать возможность молодым освоиться и обжиться вдвоём в доме, свекровь собралась на недельку погостить к старшему сыну Антону, куда уже были отправлены перед свадьбой дети Павла.
  

(9)

  
  
   А началась эта самая новая жизнь совсем по-будничному. Вечером, пока Павел отгонял лошадь в соседнюю артель, Нина распаковала привезенные подарки, разложила всё на диване и на сундуке для лучшего обозрения. Потом на кухне достала из корзины прихваченные из дома на ужин продукты. Разогревать было не на чем, печь никто не топил, поэтому, когда пришёл Павел, поужинали холодными котлетами, попили с пирогами компота и решили ложиться спать. Нина постелила свою пышную, нарядную постель, сама переоделась в расшитую рубашку и юркнула под одеяло первой. Хотя Павел и обещал, что он пока не будет претендовать на свои мужненские права, Нина решила, что пусть всё будет так, как должно быть. Так это всё и произошло, просто и естественно. Уже засыпая, Нина улыбнулась сама себе, подумав: "Вот и всё, больше боялась! Теперь, слава Богу, трястись не от чего, будем жить спокойно".
   Рано утром, как и подобает хозяйке, Нина встала, оделась в ситцевое кремовое платье с мелкими голубыми цветочками и пошла доить корову. Павел с ней не пошёл - пусть привыкает. Корова Марта заволновалась, увидев незнакомку. Пришлось Нине возвратиться в дом и надеть кофту и косынку свекрови, да взять для коровы кусок хлеба. Марту обмануть было трудно, но подачка в виде куска хлеба немного смягчила её сердце, она продолжала нетерпеливо топтаться, размахивать хвостом, но молоко всё же отдала. Выпроводив корову на выгон, Нина процедила молоко, разлила его по кувшинам и выставила на скамеечку в прохладном коридорчик, предварительно прикрыв кувшины квадратными дощечками. Павел вывел за забор на лужайку телёнка, вынес корм поросёнку и отнёс в дом дрова и ведро с углем для растопки. Так начался медовый месяц для Нины и Павла.
   Не обошлось и без конфуза. Когда Нина, готовя зажарку для борща, оставила в сковороде около огня деревянную ложку, та воспламенилась вместе с содержимым сковороды, и пришлось Павлу вступать в борьбу с огнём. Ложку, как и зажарку, спасти не удалось. Павел понимал, что Нина привыкла к русской печке, а с этой обращаться не умеет, и пришлось ему преподавать молодой жене этот несложный урок ведения домашнего хозяйства. В остальных делах материны науки не пропали даром. Нина умела делать практически все домашние дела, была самостоятельной, ловкой и сильной.
Соседки одобрительно отнеслись к новой жене Павла. Они недолюбливали первую его жену, уж очень та гордой и гонористой была. Да и избалована, делать толком ничего не умела, всё свекровь, да свекровь. А то, что она бросала детей и убегала к родителям, вообще ни в какие рамки понимания не укладывалось для простого человека. Нинка, видно, девка простая, работящая и толковая. С Любой и Фросей Нина уже была знакома, постепенно знакомилась и с остальными людьми на маленькой станции. Многие из них не только жили вместе, но и работали бок о бок или сменяя друг друга.
   Прошло четыре дня, когда Нина сама предложила Павлу поехать к Антону проведать детей, соскучились, поди по отцу, да и с женой Антона Нина ещё не была знакома. На самом деле, Нина хотела присмотреться к обстановке, и, может быть, забрать уже сейчас детей домой. Раз уж дети есть, надо сразу самой привыкать к жизни с ними, да и их мучить тоже незачем. Павел отказываться не стал. Ехать надо было на рабочем поезде рано утром. Нина с вечера напекла коржиков, выбрала самых красивых яблок и груш. Поручив хозяйство Любе, молодые утром отправились к Антону.
   Дети очень обрадовались приезду отца, да и новую маму они уже не боялись. Чувствовалось, что взрослые мудро подготовили детей к встрече с ней. Жена Антона показалась Нине строгой, властной женщиной. У неё свои дети не смели пикнуть без разрешения, не то что чужие. За двор детей не выпускали - малы ещё, поезда рядом ходят, а во дворе была привязана на длинной цепи большая собака, которую не закрыли даже при гостях. "Где же дети играют?",- подумала Нина, глядя на жмущуюся к ней черноглазую пятилетнюю Танюшку и крутящегося около сестры трёхлетнего Колю, который хоть и казался вахловатым, от сестры не очень отставал.
Погостив у Антона полдня, видя, что дети её больше не боятся, Нина шепнула Павлу на ухо, что, не пора ли забирать детей. Павел удивился, он думал, что Нине захочется побыть дома одной подольше. Но она сказала, что тянуть незачем, дети ещё чего доброго от дома отвыкнут, надо забирать, да и гулять им здесь негде. Свекровь тоже была приятно удивлена и обрадована, что её ссылка заканчивается. Трудновато было матери ладить с женой Антона. Нрав у невестки был крутой, характер властный. К родственникам мужа она относилась не только без уважения, а вообще, как к батракам. Поэтому, когда молодые предложили ей с детьми возвращаться домой, она так обрадовалась, что хозяйка дома даже обиделась.
Дождавшись возвращения рабочего поезда, все двинулись в обратный путь.
   Дома свекровь ревностно осмотрела хозяйство, прибранные комнаты, выдраенные с метёлкой деревянные полы, заглянула в кастрюли и в горшки с молочными продуктами. Похоже, что она осталась довольна, но вслух не проронила ни слова. Про сгоревшую ложку ей тоже никто не сказал.
   Соскучившиеся по материнской ласке пятилетняя Таня и трёхлетний Коля хвостиком ходили за Ниной и, что самое главное, сразу стали называть её мамой. Нина сначала слегка смутилась, но не на долго. Быстро привыкла и даже была рада, что хоть это прошло без проблем. Дети её приняли, теперь лишь бы никто не помешал из взрослых и не отпугнул детей. Сейчас она тайно стала побаиваться, что родная мать детей или её родня, узнав о женитьбе Павла, начнут беспокоить их и возникнут проблемы. Но время шло, никто не появлялся, всё было спокойно.
   Побаивалась Нина и свекрови. Мать Павла ничем не проявляла своего неудовольствия новой невесткой, да и то, чем ей быть не довольной. Нина всё в доме и по хозяйству делала, к детям относилась хорошо, с Павлов ладила. Только не чувствовала себя спокойной Нина под острым взглядом не по возрасту живых глаз матери. Соседки говорили, что к матери Павла, когда она ещё жила в селе, часто обращались люди, чтобы она помогла роженице, сняла порчу с человека или скотины, полечила больного (говорят, она умела пошептать и не отказывала людям). Когда же переехала жить к Павлу, он ей запретил этим заниматься, но он, естественно, не мог заставить её забыть свои умения. Именно поэтому, Нина, ловя на себе её взгляды, часто ёжилась от непонятного и неприятного ощущения. Как говорила Люба: "Кто умеет снять порчу, тот, наверняка, умеет и навести её".
   Правда, не хотелось думать плохо о матери мужа, но одна мысль о том, что возможно она умеет наводить порчу, заставляла Нину напрягаться и жить, как бы, под постоянным присмотром этой маленькой старушки. Раньше уже немолодой, много пережившей матери приходилось вести хозяйство сына практически в одни руки. Отвлекаться на посторонние дела было некогда. Сейчас всеми делами занималась Нина, свекровь ей всё уступила, отчего сама несколько растерялась. Не находя себе применения, она целыми днями толклась во дворе, судачила с соседками, иногда ссорилась с кем-то из них из-за всяких мелочей. Ей требовалось большее общение, чем позволяли границы маленькой станции, и она начала встречать и провожать почти всех знакомых и незнакомых людей, идущих по железной дороге по своим делам. Когда об этом узнал Павел, он начал её отчитывать за несерьёзное поведение, но мать даже не поняла, в чём её вина, и Павел, решив, что она уже выживает из ума, попросил Нину не обращать внимания на её чудачества и попробовать занять её какой-то работой. Работать бабуля уже не очень хотела. Завидев на железной дороге очередного путника, она запросто могла бросить дело и отправлялась за новостями, а потом, забыв о недоделанных делах, переключалась на какие-то другие разговоры. В результате оставались без присмотра дети, выкипали кастрюли, затухала печка и т.д., и т. п. Нина очень быстро убедилась, что у неё не двое детей, а уже, практически, трое, поскольку бабулю оставлять без контроля надолго тоже нельзя, а тем более, доверять ей маленьких детей. С соседками Нина жила дружно, поэтому, если ей надо было поехать на базар продать молоко, яйца или ещё какие продукты, съездить домой или в больницу, она просила присмотреть за домом Любу или Фросю. Сама она им в помощи тоже никогда не отказывала. Так и жили, выручая друг друга, не обращая внимания на усиливающиеся чудачества матери.
  

(10)

  
   Прошло шесть месяцев замужества Нины, шесть месяцев её новой, как обещал отец, жизни. Нине пришлось согласиться с отцом - жизнь даже на маленькой железнодорожной станции не шла в сравнение с трудной и однообразной сельской жизнью. Во-первых, не надо было ходить на изнурительные полевые и другие работы в Экономию. Во-вторых, домашняя работа, которой Нине после отъезда старших сестёр, всегда доставалось очень много, никогда особо не тяготила и не пугала её. Здесь домашней работы было на много меньше, чем в сельском доме. Меньше семья, меньше скотины, гораздо меньше огород, правда и помощников было меньше, но здесь очень многие вопросы решались по-другому.
Регулярно хозяйки ездили в район или в область на рынок продать молочные продукты, яйца, мясо, овощи. Проезд на рабочем поезде для них был бесплатным, а выручить лишнюю копейку и купить что-то необходимое в семью можно было всегда. Попутно можно зайти в магазины, побывать, если кому надо, в железнодорожной больнице, в аптеке. Это было третьим плюсом в её теперешней жизни. Нина быстро освоилась с поездками в город, иногда брала с собой кого-то из детей. Танюшка была для неё просто незаменимой помощницей. Не по возрасту толковая и боевая девочка хотя и была маленькой и дробненькой, но ей всегда можно было доверить и проследить за младшим братом, и постеречь товар, и сделать какую-то несложную домашнюю работу. Она словно осознавала всю сложность Нининого положения и, испытывая чувство благодарности к этой, в общем, чужой тёте за её ласковое и доброе отношение к ней, к брату, к бабушке, старалась как-то угодить новой маме, помочь ей. Пожалуй, никто Нину так искренне не поддерживал, как эта кроха. Очень быстро Таня стала ей родным человеком. Несколько сложнее было с Колей. Коля был совсем маленьким, но чувствовалось, что характерец у него другой. Он не был особенно балованным, но упрямый, иногда эгоистичный характер уже просматривался. Справлялась без труда с ним пока одна Танюшка, взрослым, добиться от Коли чего-то без окрика было трудновато. Нина это заметила и даже советовалась со своими родителями, как быть в этой ситуации. Мудрый отец сказал, что если мальчишку приучили к окрику, Нине на него кричать не следует. Разговаривать надо спокойно, но так, чтобы, если он не послушался, то сам и пострадал. Позвала обедать, а он не пошёл, значит, не повторяй, пусть останется без обеда - не умрёт, но наука будет. Иначе потом с ним не будет никакого сладу. Нина примерно так и делала. Так что в том, что Коля в конечном итоге стал человеком с нормальным характером, была заслуга и родителей Нины, которые помогали как советом, так и практически, поскольку Нина частенько отправляла детей в деревню, особенно, когда предстояли большие работы дома или поездки в город.
   Ещё одним очень существенным позитивным моментом в жизни Нины было то, что уровень культурной жизни на железной дороге был гораздо выше, чем в деревне. Ещё при первом своём посещении она обратила внимание на чистоту и благоустроенность территории, но только сейчас узнала, каким образом это всё получается. Оказывается, для железнодорожников обычным делом являются регулярные санитарные комиссии из управления дороги, которые контролировали санитарное состояние не только служебных территорий и мест общего пользования. Члены санитарной комиссии свободно могли зайти в жилые помещения и посмотреть, насколько культурны в быту их работники. И здесь уже могло не поздоровиться не только самому работнику станции, но и его нерадивой хозяйке. Нину нисколько не обижали эти проверки. Наоборот, поскольку у неё всегда был порядок в доме, предметом гордости её являлось то, что на собраниях её дом ставили в пример, и её мужу это даже было полезно по службе.
   Но контролем санитарного состояния поднятие культурного уровня не ограничивалось. Регулярно из управления дороги приезжали две очень приятные немолодые дамы, которые собирали женщин в Красном уголке станции и вели с ними работу по своим планам. Елизавета Дмитриевна рассказывала женщинам о литературе, читала с продолжением романы, пересказывала содержание спектаклей и фильмов, привозила газеты и, конечно, освещала новости современной общественной и политической жизни. Иногда она привозила граммофон и пластинки, и тогда проводился музыкальный вечер с прослушиванием фрагментов популярной классической музыки, русских романсов и народных песен. На всю жизнь Нина полюбила многие из этих произведений, особенно арию Надира из оперы "Искатели жемчуга". Её врождённая любовь к музыке и пению превращали приезды Елизаветы Дмитриевны в настоящий праздник. Сестра Елизаветы Дмитриевны, которую звали Анна Дмитриевна, вела беседы с женщинами на различные житейские темы. Она рассказывала, что сейчас в моде, привозила выкройки, рисунки для вышивок и вязания, обучала простым приёмам рукоделия. Кроме того, она учила женщин варить варенье, джемы и повидло, готовить наливки, правильно делать заготовки на зиму и многое другое. Очень часто женщины делились на две стайки: одни с Анной Дмитриевной учились домашним премудростям, другие с Елизаветой Дмитриевной просвещались на ниве искусства. Иногда лекторы привозили с собой фельдшера Зою Адамовну, которая вела беседы на медицинские темы, говорила о воспитании детей, могла посмотреть заболевших и даже оставить кое-какие лекарства, горчичники, термометры, мыло и т.д.
Приезжали лекторы обычно в пятницу после обеда с тем, чтобы успеть назад на рабочем поезде на 18 часов. К моменту их приезда собирались не только жители станции, но и все, кто, так или иначе, узнавал об этих мероприятиях. К Нине зачастую к этому времени приезжали с какими-нибудь попутчиками её сёстры. Ценность таких бесед была неоспорима. Жительницы таких станций, в основном, были выходцами из деревень, откуда было взять им, проживающим на маленьких станциях, информацию о новостях в жизни общества, кто проведёт с ними необходимый медицинский ликбез, уж не говоря об искусстве.
Нина интересовалась всем, что могли дать лекторы. Не будучи очень грамотной, она просто впитывала, всё, чему учили их на этих занятиях. Причём, не просто впитывала, а старалась тут же применить полученные знания и навыки в жизни своей семьи. Она брала у Елизаветы Дмитриевны книжки для себя и для детей и старалась по вечерам их читать. Запаслась выкройками и шила детям немудрёные наряды. У неё теперь была настоящая аптечка, и она уже не залепливала детям сбитые коленки подорожником, а промывала и дезинфицировала ранки. В общем, за какие-то несколько месяцев Нина настолько изменилась, стала такой самостоятельной и, как шутил Данько, такой культурной, что сейчас она и сама уже не вспоминала о том, что попала она в эту жизнь после того разговора с отцом, который в качестве главного аргумента применил обычные вожжи.
   Были у Нины с Зоей Адамовной и другие дела. Нина ждала ребёнка, было уже половину срока беременности, которая протекала неплохо. Зоя Адамовна осматривала Нину, расспрашивала о самочувствии, давала советы, как питаться, как готовиться к родам и т.д. "Пей молочко, ешь творожок, сметанку и всё будет в порядке",- говорила фельдшерица. Свекровь, замечая, что Нина излишне полнеет и круглеет, говорила наоборот, чтобы она меньше ела сметану и другие жирные продукты. "Не разродишься, если раскормишь дитя",- говорила, искренне беспокоясь, мать Павла. Она и Павлу об этом сказала. Дескать, глаз у неё намётан, слишком быстро округляется невестка, так нельзя, первые роды - не разродится. Павел в таких вопросах матери доверял, стал говорить Нине, но она ответила, что ей так питаться советовала Зоя Адамовна, она специалист, ей все доверяют. На этом все, кроме свекрови, успокоились, и жизнь текла своим чередом.
   С Павлом у Нины были хорошие отношения. Он ценил её как хорошую хозяйку, был благодарен за доброе отношение к детям и терпение к матери, несмотря на материн сложный характер. То, что Нина не подводила его на политзанятиях (так назывался их женский лекторий), во время санитарных рейдов и в других вопросах, не могло не восприниматься мужем с благодарностью. Павел не имел большого образования и пробивался по служебной лестнице за счёт своего трудолюбия и честности. Отец у Павла был железнодорожником, но он умер, когда Павлу было десять лет. Мать с большим трудом в тяжёлые годы поднимала его и младшую дочь. Старший сын Антон, который был от первого тоже рано умершего мужа, мало, чем мог помочь, поскольку у него самого уже была семья, дети и его заработка едва хватало на проживание семьи. Жена Антона взяла было Павла в няньки, но толковый и живой пацан не мог переносить крутого нрава невестки и её барского к нему отношения. В один прекрасный день, когда хозяйка хотела его в очередной раз отлупить подвернувшейся под руку палкой, Павел вырвал у неё это орудие, отскочил и пустил по земле палку обидчице по ногам, чуть не покалечив при этом, а потом убежал домой. Дома была полуголодная мать с сестрёнкой. Ему пришлось наниматься за харчи выполнять трудную работу по хозяйству у чужих людей, а потом и таких заработков не стало. Однажды мать с сестрёнкой поехала в город поменять кое-что из оставшегося от мужа имущества на продукты. Должна была вернуться на второй день, Павел остался дома за сторожа, еды было практически на один раз. Мать в городе попала в какую-то неприятность. Всех, кого успели какие-то военные окружить на привокзальной площади, превращённой временно в рынок, отправили за город на срочное строительство железнодорожной ветки. Работать там пришлось две недели, уйти было невозможно, никаких объяснений никто не слушал, правда, два раза в день кормили, и дочь была при ней. Что успела за это время передумать мать, не трудно представить. Во всяком случае, возвращаясь в село, она всю дорогу плакала, вернее, заранее оплакивала наверняка погибшего сына, прижимая к груди небольшую сумку с заработанным пшеном.
   Одиннадцатилетний Павел действительно был близок к смерти от голода, даже ноги уже опухли. Спас, как это часто бывает, случай. Есть нечего, да ещё и ведро потекло, воды не напасёшься. Павел достал отцовские инструменты и по памяти запаял дыру в ведре. Это увидел сосед. Всем известно, какой обнищавшей была деревня в период гражданской войны, в каждом доме была уйма прохудившейся посуды, которую заменить было нечем. Весть о том, что есть в селе мастер по этому делу, моментально облетела село и к Павлу пошли люди с заказами, а расплачивались, естественно, продуктами. Так Павел выжил сам и припас продуктов для матери и сестры. Была и картошка, и крупа, и даже немного сала и постного масла.
   На железной дороге он начал работать в подростковом возрасте путевым рабочим. Потом обучался на различных курсах и начал работать движенцем, пройдя, практически, все ступени. В девятнадцать лет его приняли в партию, к толковому парню стали относиться серьёзнее, поэтому, спустя некоторое время, он уже начал работать дежурным по станции на небольших станциях отделения дороги. Вот и на этой станции он работал в должности дежурного по станции.
   Ближе к весне его направили в область на месячные курсы, приезжал только на воскресенье, и Нина сама заправляла домашними делами. Ходили слухи, что после курсов Павла должны были перевести или на должность начальника их станции, или на соседнюю более крупную станцию, что в те годы было обычным делом. Нине трогаться с места не хотелось, но она понимала, что от неё ничего не зависит, да и от той станции до её деревни гораздо ближе, а значит, можно будет чаще бывать дома.
   В один из дней, когда Павел был на курсах, приехал Данько с новостями. Во-первых, Марфуша, которая уже работала на грузовой машине в районе, всё же собралась замуж за своего Тишку. Не оправдались надежды отца, что дочка забудет о ненадёжном женихе, занимаясь машинами. Он её не забыл, достал и в районе и вот теперь, вроде как просватали сестру. Между прочим, он сообщил, что из армии уже давно пришёл Андрей, на улицу он почти не ходил, но у Даньки о Нине спрашивал. Побыв дома, он уехал куда-то на заработки. Нина, задумавшись о Марфуше, даже не сразу поняла, о ком он говорит. Когда поняла, пояснять братишке, что она об этом уже знает, не стала, но строго приказала:
   - Больше никогда мне о нём ничего не говори. Он для меня умер.
   - Да у нас свои умершие есть,- проговорил Данько,- не знаю, говорить тебе или нет,- покосился на живот сестры парнишка.
Нина перепугано уставилась на него и он, скорее, чтобы успокоить её, выложил главную новость. В Донбассе в шахте погиб муж Маруси Иван. Телеграмма пришла на имя Алексея. Братья, Шура и Даша срочно выехали на похороны. Дашутка и Шура, скорей всего, домой возвращаться не будут, чтобы не оставлять Марусю одну в такую минуту, а там видно будет, может и устроятся на работу.
   -Теперь и свадьбу, наверное, отложат,- заключил рассказ Данько, но, подумав, добавил, что отец от таких известий тоже что-то занедужил, второй день не встаёт.
   Нина сидела, ошарашенная новостями. Поехать она не может, т.к. брат приехал с попутчиком и сегодня же уедет назад. Ей ехать не на чем, во-первых, детей и хозяйство не на кого оставить, во-вторых. Тем более что корова только недавно отелилась, тоже не бросишь. Павел должен приехать домой в субботу к вечеру. В воскресенье, если будет такая возможность, она, может быть, попадёт домой, а до этого - скорей всего, нет. Пусть пока справляются Марина, Данько и мама, раз отец болеет. Правда, у Марины двухмесячная девочка, сил, наверное, еще мало, но и Нина же тоже тяжёлая, пешком по талому снегу и грязи не пойдёшь, да и работу уже не всякую можно браться делать. Нет, придётся им самим справляться, а там и Семён с Алексеем приедут. Марфутка пусть заскочит помочь родителям. С этими мыслями она и оставила идею о поездке домой. Да Данько, впрочем, и не за ней приезжал, просто надо было сообщить важные новости из дома. Накормив и выпроводив брата, погоревав мысленно вместе с овдовевшей сестрой, Нина принялась за обычные дела.
  

(11)

  
   Павел приехал не в субботу, а в пятницу вечером и привёз с собой приказ о переводе на должность начальника соседней более крупной по размеру и по значению станции. Эта станция была гораздо ближе к районному центру, к родному селу Нины, но как жаль было оставлять уже обжитое место, хороших людей.
   Времени на раздумья не было. Завтра надо поехать на новое место и посмотреть, что к чему. В ближайшие дни предстоит перебираться, т.к. мужу надо принимать дела, да и огород уже скоро предстоит сажать и делать это надо на новом месте, чтоб потом не мотаться сюда всё лето. Здесь квартиру для нового человека тоже надо освобождать. Никого это назначение не удивило. В то время перемещение кадров, особенно руководящих, с места на место было обычным делом. Считалось, что таким образом можно избежать многих негативных процессов в кадровой политике.
   Утром поехали на новое место. Павел зашёл показаться на работу, а потом отправились смотреть квартиру. Нина даже прыснула от удивления. Дом и квартира были точно такие, как и на старом месте, да ещё в дополнение во дворе была самодельная летняя кухонька. Кроме того, для начальника станции был отгорожен штакетником отдельный дворик, в котором были сараи и сарайчики, погреб, туалет и летняя кухня с плитой, деревянным полом и простенькой самодельной мебелью. Нина отметила, что цветников не было видно, но это не страшно, заведём. Она уже сейчас видела, как она благоустроит этот свой дворик. Ей очень понравилось, что есть летняя кухня, благодаря чему не надо будет всё лето топить в доме или обзаводиться неудобным примусом. Особое впечатление произвела чёрная тарелка радио в комнате. Радио у Нины не было ни на прежнем месте жительства, ни в деревне. А здесь, как только передвинули рычажок, из тарелки полилась незнакомая песня, исполняемая красивым женским голосом. Нина просто обомлела от восторга, радуясь, что это всё будет у неё дома. Станционное здание и всё хозяйство станции было побольше, имелось несколько железнодорожных веток, площадка для погрузочно-разгрузочных работ. Вдали виднелся населённый пункт, Павел сказал, что там есть начальная школа и магазин, это очень кстати, поскольку Тане уже через год идти в школу. А ещё Павел сообщил, что на этой более населённой станции предусмотрен регулярный приезд вагона-клуба, в котором, кроме обычных лекций и бесед, показывают кино и выступают настоящие артисты с концертами. Это был сильный козырь для Нины в пользу переезда.
   В общем Нине, конечно, понравилось на новом месте, но уж очень всё было запущено и требовало много сил и времени для наведения порядка. Старый начальник работал здесь не долго и жил в селе, поэтому этим неплохим жильём несколько месяцев никто не пользовался. Предстояло всё оживить и привести в порядок, а она сейчас уже мало, что может сама делать. Помощи ждать не от кого, сёстры уехали, Марина не сможет, ей и так дома сейчас достаётся. Но с Павлом было бесполезно об этом разговаривать, поскольку он ничего не сможет изменить, да и не захочет, даже если бы и мог. Да и сама она понимала, что здесь лучше и это действительно повышение для мужа и для всех них.
   Павел не любил много разговаривать, но Нина видела, как он доволен своим назначением, как горят его и без того живые тёмно-карие с жёлтыми пятнышками глаза. Он весь как-то подобрался и, словно, нацелился куда-то вперёд. Единственно, чего опасалась Нина, так это, чтобы он не перегнул палку и не перессорился с людьми в своём рвении быстро навести порядок на новом месте. Но Нина по опыту уже знала, что по работе муж от неё никаких советов принимать не станет, это не её дело и она не имела права сюда соваться.
   В воскресенье поехать к родителям не получилось, поскольку на понедельник уже был заказан крытый полувагон для переезда, и в воскресенье надо было всё успеть собрать и упаковать. Работы было много, поскольку перевозить надо было и скотину, и содержимое погреба, и даже часть кормов для коровы. Остальное Павел планировал перевезти чуть позже на лошади, когда чуть просохнет дорога. Конечно, помогали соседи. Не только Люба и Фрося, но и все, кто были свободны от дежурства, помогали затаривать картошку, свеклу и остальные овощи, готовили из досок и жердей щиты и ящики для птицы и животных, выбирали в вёдра из бочек соленья с рассолом, квашеную капусту, увязывали вещи. Дети были возбуждены и капризничали больше обычного. Свекровь тоже растерялась и больше мешалась под ногами, чем помогала. Их всех пришлось отправить к соседям и поручить там с соседской бабкой готовить немудрёный обед для всех под присмотром старшей дочери соседки.
   В воскресенье вечером пришел чистый полувагон, но грузиться решили утром. Всё было подготовлено, и погрузка не заняла много времени. Уже к обеду их вагон, прицепленный к хвосту проходящего по линии поезда, был на месте. Нина была благодарна соседям, что они, не ожидая просьб от Павла и Нины, почти в полном составе погрузились в вагон с их скарбом и приехали сюда, чтобы помочь с разгрузкой имущества. Кроме того, Люба и Фрося вызвались приехать через пару дней поучаствовать в побелке и уборке дома. Похоже, что добрые люди помогут решить проблему с переездом. Главное, что имущество уже почти всё перевезено, печь топится исправно, девчата обещают помочь с побелкой, а остальное она и сама сделает. Вон помощница какая сидит на узлах с тряпками.
   Разгрузка имущества проходила гораздо быстрее, чем погрузка. Новосёлы даже не сразу заметили, что помощников у них стало больше - присоединилось пару мужчин, которые принесли откуда-то дощатый щит для разгрузки коров и поросёнка. Скотину и птицу разместили в сараях, обеспечив сразу кормом, чтобы они быстрее успокоились. Сообща переносили в погреб затаренные в мешки и кошёлки овощи, опустили на место бочки и повыливали в них соленья. Всё быстро и споро водворялось на свои места.
Тем временем новые соседки, не дожидаясь приглашения, видя, что новая соседка беременна, да ещё в семье двое малых детей и старая мать, принесли из дома ведра, тряпки и взялись за уборку в доме. Быстренько обмели пыль и паутину со стен, помыли пол, растопили печку. К тому времени, когда в дом начали носить мебель и узлы с вещами, там уже было чисто и тепло.
   Как только внесли и собрали диван, Нина обессилено села на него. Силы её были на исходе. Ныл низ отяжелевшего живота, ноги отекли, и очень хотелось разуться и вытянуть их. И тут только она заметила, что в комнате прибрано, печка топится и дети сидят на узлах уже раздетые и даже что-то жуют. От усталости и огромного чувства благодарности к горлу подкатил ком. С трудом сдерживая слёзы, Нина откинула голову на спинку дивана и закрыла глаза. Танюшка сорвалась с места и, подбежав к матери, начала расстёгивать пуговицы её пальто и стягивать платок. Слёзы потоком хлынули у Нины из глаз. Не в первый раз она убеждалась, что из всех людей, окружавших её в последнее время, именно эта девочка, которой едва исполнилось шесть лет, лучше других понимала и жалела её. Чёрные блестящие глазки её смотрели на Нину тревожно и испуганно.
   - Ничего, ничего, Танечка, я просто очень устала, видишь, как ноги отекли,- сказала Нина, сбрасывая ботинки. С ботинок на чистый пол уже натекло немного грязной воды. Танюшка сбегала к двери, взяла оставленную женщинами половую тряпку и вытерла лужицу. Потом она с трудом вытащила из одного из узлов подушку и положила её Нине:
   - Мама, ложись,- прошептала она,- мы дальше сами управимся.
Нина ещё больше расплакалась, а вслед за ней и Коля начал хлюпать носом, готовясь всерьёз разреветься. Танюшка прикрикнула на него и сунула ему свой недоеденный пирог, потом возвратилась к матери, принесла ей кружку воды. Нина понемногу успокаивалась. Слёзы, как ни странно, принесли некоторое облегчение. Она ласково погладила по голове Таню, девочка прильнула к ней, прошептав тихонько: "Не плачь, мамочка".
Нина не переставала удивляться Танюшке. Совсем ещё маленькая девочка буквально впитывала, всё, что вокруг делалось, и когда нужно было, она вдруг поступала так по-взрослому правильно. И ведь никто её особо не учил домашним делам, да и какому-то особенно правильному поведению - маленькая ещё. А вот, поди ж ты, всё расставила по местам, помогла, успокоила и мать, и брата.
   В комнату внесли сундук и Нина, немного отдохнувшая, встала, указала мужчинам, куда что ставить и начала доставать посуду из ящика. Пора уже было готовить людям перекус, поскольку им уже скоро надо было отправляться назад. Достала посуду, припасённые для этих целей продукты. Нажарила яичницы с салом, извлекла из смальца домашнюю колбасу, заготовленную ещё к Рождеству, из широкогорлого кувшина достала самодельный сыр и любимую Павлову солонину. Павел принёс из погреба квашеную капусту, солёные огурчики и помидоры. Стол был обильный, припасены были и три поллитровки крепкой, привычно мутноватой выпивки.
   Гости не стали заставлять себя долго упрашивать сесть за стол. Все устали и проголодались. Помощники дружно разместились за столом отмечать первое в новой самостоятельной жизни Нины новоселье.
Уже к концу застолья в комнату вдруг буквально влетела Марфуша. Павел по телефону поручил дежурному по станции, прилегающей к районному центру, передать через семью Алексея родителям Нины, что они переехали. Алексей был ещё в Донбассе, и новость передали Марфуше, которую, кстати, теперь почему-то и на работе, и дома все звали Мусей. Улучив момент, она прискочила к сестре на своей полуторке, уверенная, что там без сестёр и братьев помогать некому. Увидев, что помощников полно, быстро успокоилась. Её усадили за стол, слегка перекусив, Муся подсела к сестре пошептаться, ведь она теперь тоже невеста. Но посекретничать не пришлось. К ним тут же присоединилась свекровь, ввязываясь в разговор и надоедая ненужными вопросами. Сестры поняли, что она просто не хочет им дать возможность поговорить один на один, чтобы не вышло чего-нибудь нежелательного для сына.
А о том, что волноваться есть о чём, свекровь уже знала. Кто-то из прохожих доброжелателей, с которыми она ежедневно общалась около железнодорожной линии, уже сообщил ей, что в село возвратился бывший жених невестки Андрей. Узнав, что Нина вышла замуж, он осенью после демобилизации домой возвращаться не стал, а, проведав родителей, поехал попытать счастья где-то в чужих краях у сослуживцев. Проработав зиму в городе разнорабочим на заводе и прожив в холодном переполненном общежитии, он понял, что нигде денег просто так не платят, везде, чтобы что-то получить, надо крепко потрудиться. Ждать каких-то чудес для себя в непривычной городской жизни он не стал и решил к весне вернуться домой к родителям, где его ждали, любили и где всё было просто и понятно до мелочей. Андрей давно разобрался, что Нину оклеветали и ему было очень стыдно перед ней и перед её родными. Но главное, он не мог себе простить, что по собственной глупости потерял такую хорошую девушку. Парень ходил понурый, почти не появлялся на улице в молодёжной компании. Всё это не могло остаться в селе не замеченным и быстро дошло до матери Павла, которая всегда обо всём в округе знала, но до поры помалкивала. Она думала, что Нине ничего не известно, поскольку в деревню она давно не ездила, да и родственникам её сейчас не до новостей. Сказать могла только Муська, поэтому старая и пыталась её нейтрализовать.
Поговорить Нине с сестрой так и не пришлось, хотя нужно было бы. Марфуша очень изменилась. На работе она ходила в комбинезоне и фуфайке. Узкий ремешок подчёркивал её стройность и гибкость. Светлые волосы она коротко остригла, слегка волнистые пряди выбивались из-под повязанного назад полушалка. Улыбчивая, с голубыми глазами она невольно привлекала взгляды. И вот такая девушка выходила замуж за Тишку. Правда, внешне он тоже был неплох, но уж очень пустой парень. Какой из него будет муж? Да ещё для такой бойкой девушки.
Вскоре гости разъехались и разошлись. Уехала и Муся, пообещав доскочить до дома и рассказать о переезде Нины.
Вечерело. Из последних сил Нина заправила всем постели, подоила корову и запросила пощады. Все, кроме Павла, улеглись в постель и вскоре уснули. Павел задал корм скотине, закрыл сараи и пошёл наведаться на работу. Дела он ещё не принял, но вникать в работу уже было надо. Павел знал, что этот его перевод нельзя было считать повышением в чистом виде. Станция, которую ему доверили, была из отстающих, хотя по своему месторасположению имела важное и хозяйственное, и стратегическое значение. Причиной неблагополучия было, как раз, слабое руководящее звено. Сначала здесь дорабатывал до пенсии старый и больной начальник, а потом несколько месяцев исполнял обязанности дежурный по станции, который с семьёй жил в селе и на станции присутствовал практически только во время своего дежурства, что по тем временам вообще было не допустимо. Знакомый в отделении говорил, что это место держали для какого-то нужного человека, которому работа нравилась, но переезжать с семьёй в глушь он тоже не хотел. Так сообща станцию запустили, и теперь Павлу предстояло её поднимать до нужного уровня. Соглашаясь на перевод, он всё же высказал своё пожелание: необходимо изменить кадровый состав таким образом, чтобы основная часть работников жила на самой станции. Раз уж так положено, есть жильё, то почему не предложить другим людям переехать на станцию. Начальство согласилось и кроме самого Павла, на станцию должны были перевести ещё трёх новых работников согласившихся проживать по месту работы, тем более что условия жизни здесь были лучше, чем на других отдалённых от населённых пунктов станциях. Осмотревшись, Павел заметил про себя, что всё на станции для нормальной работы есть, надо просто навести порядок и добиться дисциплины во всех звеньях работы. А что нет дисциплины, это было очевидно. Даже приход нового начальника никого особо не насторожил. Сутки в отчётности на железной дороге заканчиваются в 18 часов. К этому времени на любой станции работа кипит. Павел в контору станции пришёл как раз ближе к восемнадцати часам, но совершенно не заметил ничего такого, что обычно бывает на других станциях. Уже от входа слышен был разухабистый хохот товарной кассирши, у которой на столе вперемешку лежали квитанции, накладные, деньги, а около стола сидел хмурый клиент, ожидая оформления бумаг. Несколько вагонов с грузами, которые должны быть обязательно отправлены до 18 часов, до сих пор не были оформлены весовщиком, от которого явно попахивало спиртным. Сам дежурный только что вошёл откуда-то и ничего толком сказать о положении дел на 18 часов не мог, хотя ему скоро надо было передавать данные диспетчеру. Павел правильно сделал, что пришёл на станцию в это время, ему сразу всё стало ясно. Начинать надо с налаживания дисциплины.
Возвратясь вечером домой и, укладываясь в постель, он буркнул проснувшейся Нине:
   - Чувствую, придётся побушкаться, распустились, совсем не помнят, где находятся. Гайки надо закручивать, а этого никто не любит. Будем бушкаться. И ты поосторожней с незнакомыми людьми. Старайся пока на расстоянии держаться. Пока осмотримся, да порядок наведём. Помогай давай. Мы все им примером должны быть, а иначе ничего не добиться. Распустились.
Нина вздохнула. Не любила она ссориться с людьми, да держать дистанцию, но поняла, что муж теперь на другой ступеньке и его надо поддержать. Кто ж ещё поможет, если не жена.
   - Мамаше скажи, чтоб не чудила людей и прекратила на линии дежурить да к прохожим цепляться. Можно было бы её в гости с детьми пока куда-либо отправить. Как думаешь? Танюшку можно оставить, а с Колей пусть бы к нашим или к вашим съездила.
   - Посмотрим,- пробурчал, уже засыпая, Павел.
  
  

(12)

  
  
   На Первое мая нагрянули гости. Муся выпросила разрешение у начальства и после митинга, когда полуторка с обитыми кумачом бортами освободилась, загрузила всех своих родственников и привезла к Нине на новоселье. Отец и мать только оклемались после потрясения, связанного с гибелью Ивана. Да плюс к этому горю, они ещё и узнали от возвратившихся сыновей о том, что, оказывается, у Маруси уже был ребёночек, да умер. Двойное горе было тяжёлым само по себе, да ещё и обидно было, что дочка не сказала родителям ни о своей долгожданной беременности, ни о смерти ребёночка. О больном сердце Марии братья и говорить старикам не стали. Даша с Шурой остались с ней, дом большой, места хватает, с работой что-нибудь придумают, да и Николай обещал помочь.
   Нина праздновать новоселье не планировала, не до того было. С помощью старых подруг была побелена и прибрана квартира и летняя кухня. На новом месте полы были покрашены коричневой краской, а в коридоре выложены разноцветной плиткой. Двойные рамы в окнах и внутренние двери были белыми. Женщины с такой роскошью ещё не сталкивались. Павел организовал два субботника по уборке территории станции и жилого блока. К тому времени прибыли на станцию и остальные три семьи из числа постоянно проживающих по месту работы. Приезжали рабочие из жилищной бригады отделения дороги. Кое-что подремонтировали в здании станции, поправили штакетник, закрыли крышкой колодец. Во дворах навели порядок, даже высадили плодовые деревья, привезённые из питомника. Нина распланировала цветники, а в самодельном парничке вместе с рассадой капусты и помидор уже взошли кое-какие цветочки. На очереди были огороды. Работы было много, справляться с ней Нине уже было трудновато.
   Всё это понимали её родные, поэтому приехали со своими припасами. Из кузова извлекали корзину за корзиной, в которых было всё, начиная от котлет и кончая всеми компонентами для окрошки. Приехали все, кто был сейчас дома: мама с папой, Семён и Алексей с семьями, Данько, Муся и крёстная мать Нины с мужем и внуком. Нина послала Танюшку на станцию за Павлом, а гости тем временем осматривали двор и квартиру. Всем понравилось, но особенно был доволен отец. Видимо, у него не было на сердце покоя из-за того, что он принудил Нину к этому браку. И вот сейчас, видя, как устроилась его дочка, он торжествующе поглядывал по сторонам. Сказать что-то Нине он не решался, но она, заметив его настроение, сама подошла и обняла за шею, спросив о здоровье и попросив прощенья, что не смогла приехать помочь.
   - Ну, как тебе живётся, дочка,- не выдержал отец.
   - Всё хорошо, пап. Ты был прав, жизнь здесь совсем другая, особенно сейчас. Трудновато, конечно одной, свекровь почти не помогает, но терпеть можно. Вон, по вечерам радио слушаем, театр у микрофона, концерты. Вагон-клуб приезжает, кино показывают, лекции всякие бывают, пластинки с песнями заводят. Жизнь другая, ты был прав, папа, не переживай, я довольна жизнью. Правильную ты мне дорогу выбрал, а ухабы везде есть, одолеем.- Нина поцеловала его в щёку и усадила на мягкий бархатный диван для большего эффекта.
   Невестки взялись готовить окрошку и разогревать котлеты, а братья с Павлом пошли посмотреть ближние огороды, которые по традиции распахивались по отчуждению железной дороги вдоль посадок. Земля уже была готова, семена тоже и гости решили остаться с ночёвкой, с тем, чтобы завтра с утра посадить на ближних огородах картошку. Такой бригадой они часа за три управятся.
   Так и поступили. Уже к обеду второго мая дела с огородами закончили, пообедали и отправились восвояси, прихватив с собой в гости сваху с детьми.
   Через несколько дней приехали Семен с Данилкой на лошади и предложили Павлу помочь посадить дальний огород под плуг. Инвентарь у них был с собой, погрузили картошку на телегу и поехали втроём в поле. Назад приехали уже по тёмному. Высадив Павла, братья поспешили домой, не захотев даже перекусить. Павел был очень доволен, что с помощью свояков он так неожиданно легко отсеялся на новом месте. И картошку посадили, и посеяли подсолнухи, кукурузу, свёклу, всё заскородили. Теперь бы дождичек и до самой прополки туда можно не появляться. Если честно, он беспокоился о том, как он будет справляться с этими трудоёмкими делами. Нина сейчас не помощница, дети маленькие, мать старая, а новых соседей и своих подчиненных он сейчас трогать не хотел. Но у Нины порядочная родня, похоже, пропасть не дадут. Да и с женой он не ошибся. Дети, особенно Танюшка, её любят, даже мать с её вредным характером и та Нину не трогает, правда Павел ей запретил обижать молодую и не опытную жену, но она запреты не очень признавала. Если бы в Нине ей что-то действительно не нравилось по-настоящему, она бы не посмотрела на его запреты. Он ведь знал, что в том, что его первая жена убегала к своим родителям, частенько не последнюю роль играли выходки его матери. Зная, что невестка гонористая, она, тем не менее, не считала нужным смолчать, даже когда огонь уже разгорался. Подлив масла в этот огонь и дождавшись, когда молодайка психанёт и убежит, она шла к сыну и начинала жаловаться, зная, что лучшая защита - это нападение. Но Нину она не трогала никогда. Иногда поворчит про себя что-то и уйдёт на линию общаться с проходящими мимо людьми. Здоровье у неё уже было неважное, и она побаивалась, что отправит её сын, если будут скандалы, к Антону или к дочери, которая сама жила в семье у мужа на птичьих правах. Единственно, чего боялась мать, так это того, что Нина, родив своего ребёнка, перестанет любить старших детей Павла. Она со страхом ждала рождения этого ребёнка, поглядывая на стремительно наливающийся живот невестки. Нина ежилась от таких взглядов, считая свекровь глазливой и зная о её преждевременной ревности.
   Нина, по-прежнему, ничего не знала о том, что Андрей уже насовсем возвратился домой, да и не хотела знать. Ездить в село ей сейчас было некогда, а её родные, приезжая к ним в гости или по делам, не сговариваясь, тему эту не затрагивали. Никто из них не думал, что у Нины эта её новая жизнь будет так благополучно складываться. Условия жизни, действительно, у железнодорожников были гораздо лучше, чем в селе, с детьми у неё были такие отношения, что посторонние люди никогда бы не подумали, что эти дети ей не родные и знают они друг друга всего несколько месяцев. С мужем отношения если и не любовные пока, то уж точно уважительные. Она понимала и ценила его, стараясь помогать и, как говорится, держать марку. А ему вообще было не за что её не любить и не уважать. Он никогда на неё даже голоса не повысил, но, помня свой горький опыт первой женитьбы, он всё-таки старался молодую жену держать в определённых рамках. Кое-какие уроки замужней жизни Нина иногда получала. Первый урок она помнила со свадьбы, поняв, что её мужа просто так задевать нельзя - не простит. Второй урок она получила уже на октябрьские праздники, когда они с соседями, отбыв застолье, организованное вскладчину, укрывшись от дождика под навесом на их крыльце, от души пели свои любимые песни. Павел тоже был вместе со всеми, тоже пел. Потом вдруг решил, что пора расходиться и позвал жену домой. Нина сказав, что сейчас придёт, продолжала петь и болтать с соседками. Когда же, наконец, они решили расходиться по домам, оказалось, что дверь изнутри закрыта. Нина подёргала, негромко постучала. Поднимать шум было неудобно, она пошла в палисадник и постучала ещё раз в окошко, но в доме было тихо и темно. Нина всё поняла, стучать и афишировать скандал она не стала, просто села на ступеньках крыльца и тихонько расплакалась. Соседи ушли по домам и закрыли свои двери, Нина осталась одна. Прошло минут двадцать, прежде чем Павел открыл дверь и сказал, чтобы шла домой. Желания идти в дом не было, но она пересилила себя. Не зажигая света и не раздеваясь, она легла на диван, прикрывшись кофтой, носом к спинке и притихла.
   - Ложись в постель,- строгим тоном сказал Павел. Нина не шевельнулась, тогда и он встал с кровати, раскинул на лавке в кухне какие-то фуфайки и улёгся спать там, а кровать так и стояла до утра пустая.
   Когда утром Павел начал, было, разговор о том, что мужа надо слушаться, тем более, учитывая, что ему завтра с утра на работу, Нина встала и, накинув старую жакетку прямо на помятое за ночь своё выходное платье, пошла в коровник, прихватив на ходу подойник. Павлу вдруг стало неудобно - у его беременной молодой жены действительно рабочий день начинался раньше и заканчивался позже, чем у него, целый день она занималась хозяйством и его детьми, единственной отдушиной в такой её жизни была возможность погорланить песни в праздник на крыльце своего же дома. А он и этого ей толком не позволил. Почему он вчера психанул и так поступил, сегодня он и сам не мог себе объяснить, но извиняться он моды не имел и считал, что это уже совсем ни к чему. Пусть будет это ей уроком, но себе урок он тоже получил, во всяком случае, ценить Нину он стал ещё больше за её достойное поведение и некоторую непокорность. А Нина недели две не могла с собой справиться и начать нормально разговаривать с мужем. Она, отдающая всю свою душу мужу и детям, чувствовала себя не просто униженной, а преданной. Словно отлаженный механизм, не обращая внимания на недомогание, она продолжала выполнять всю работу по дому, но разговаривать с мужем не могла и помирила их только напугавшая всех болезнь Коли, который простудился и лежал несколько дней с высокой температурой.
   Был и ещё один случай, который, вопреки логике, толкнул её назад к мужу. В один из таких дней, когда в доме царили натянутые отношения, Нина поехала в район продать по-быстрому кое-что из продуктов и прикупить на вырученные деньги ситчику на пелёнки, если получится. Прилавки маленького базарчика располагались прямо сразу за станцией, здесь же недалеко были и промтоварные магазинчики. Нина намеривалась быстро справиться. С тяжёлыми корзинами Нине было уже трудновато ездить по поездам и бегать по переходам, но делать нечего и замениться некем. Выставив на прилавок содержимое корзин, она прикрыла всё полотенечком и начала большим белым платком вытирать потное лицо. Её подташнивало, не отпускала какая-то неприятная липкая дурнота. И тут она скорее почувствовала, чем увидела, что на неё смотрит стоящий совсем близко Андрей. Нина ужасно смутилась, представив, как она выглядит со стороны со своим слегка наметившимся животом, мешающим нормально застегнуть приталенное пальтишко, и, наверняка, бледным и потным лицом. Около неё уже стояла женщина, обычная её покупательница. Подождав, пока она уложит покупки и отойдёт, Андрей подошёл и поздоровался, не зная, что говорить дальше. Нина огляделась по сторонам, боясь, что кто-нибудь из знакомых их увидит. Андрей знал, что его бывшая девушка отдана замуж, он всё время хотел её увидеть и объясниться с тайной надеждой на прощение, но у него в голове не укладывалось, что она может быть беременной. Никто не говорил ему, а сам он как-то об этом не думал. И вот теперь стоял, совершенно растерявшийся.
   - Здравствуй! Так хотел тебя увидеть, а вот теперь что сказать и не знаю, - тихо проговорил он.
   - А ничего и не надо говорить и останавливаться около меня не надо,- проговорила Нина тоже негромко, чтобы не услышали женщины за соседним прилавком,- поздоровался и проходи своей дорогой. Мне не до разговоров. Да и не о чём нам с тобой говорить.
Видя, что он не собирается уходить, Нина уже чуть громче и решительнее сказала:
   - Я тебе сказала, проходи своей дорогой, не стой здесь. Что люди подумают? Моего мужа и меня здесь все знают, мне не нужны сплетни и слова твои мне тоже уже не нужны. Раньше надо было разговаривать. А сейчас уходи, не мешай мне.
   Андрей повернулся и молча ушёл. Нине не было его жалко. Единственно, чего она сейчас боялась, так это того, что такие неминуемые в маленьком населённом пункте встречи, могут как-то испортить её семейную жизнь. Нина была человеком сегодняшнего дня. Прошлое, отболев, должно было уйти и не должно было мешать сегодняшней жизни. В этом прошлом Андрей предал её, в сегодняшней новой жизни у Нины места для Андрея не было, даже в душе ничего не шевельнулось.
Распродав подешевле продукты, она поспешила на станцию, не заходя в магазины. Путейцы собирались на дрезине ехать в сторону её станции, и Нина попросила прихватить и её. Доехав почти до места и пройдясь ещё километра полтора пешком, Нина совсем успокоилась и домой пришла усталая, но в хорошем настроении.
Это был тоже урок. Нина поняла, что для неё теперь семья превыше всего, что бы внутри семьи не происходило. Никакие внешние или внутренние силы не должны разрушить семью. Так постепенно под действием различных внешних и внутренних обстоятельств супруги и помирились.
   Время шло. Лето было знойное, домашней работы, как всегда, было много. Отыграли свадьбу Марфуши. Учитывая, что в семье совсем недавно было горе, свадьба была совсем небольшая. Муся жила теперь в доме у мужа в соседнем селе, первые избы которого начинались сразу за овражком, который был в конце их села. Практически это была одна длинная улица деревенских хат, переделённая овражком на два села. Сразу забеременев, молодая жена всё же продолжала работать шофером на своей полуторке, чем вызывала недовольства со стороны родителей Тишки, а потом и самого Тишки. Но она была дивчиной бойкой и сразу поставила условие: эта тема закрыта, рабой дома она не будет, у неё есть не просто профессия, она из отряда первых женщин шоферов Черноземья. Бросить свою работу просто так она не может и не хочет. Все ждали, чем это кончится, понимая, что долго так продолжаться не может.
   Младшие сёстры прислали письмо из Донбасса. Обе по-прежнему жили с Марусей, которая потерю мужа перенесла тяжело, лежала в больнице с сердцем, но сейчас пришла в норму и вела домашние дела. Поскольку она с больным сердцем, ей назначили за погибшего мужа-шахтёра приличную пенсию, и она могла не работать, тем более что работать ей было пока нельзя. Сестёр Николай устроил подсобницами в шахтёрскую столовую. Им обеим это безмерно нравилось. Во-первых, они могли здесь многому научиться и получить поварскую профессию. Во-вторых, деньги платили небольшие, но питались девчата на работе, а это много значит для их скромного бюджета. В-третьих, работа не тяжёлая, привычная для сельских девушек из большой семьи. Ну, и, в-четвёртых, они за несколько дней перезнакомились, чуть ли не со всей шахтой. Все их знали по имени, затрагивали, появились и ухажёры, на которых Даша и Шура пока не обращали внимания - Маруся запретила. Мужчин на шахтах работает много, на всех не напразднуешься, надо себе цену знать и не размениваться по мелочам. Испортить репутацию легко, а это потом на всю жизнь. Так считала Маруся, так привыкали думать и сёстры.
   Жизнь в семье у Нины текла своим чередом. Последние месяцы беременности давались ей тяжело, но замениться было некем, приходилось, пересиливая усталость и недомогания, выполнять практически все дела по дому, на огороде, даже на базар ездила с молоком. Вечерами по выкройкам Анны Дмитриевны шила приданое для будущего своего малыша, да и старшие успевали то порвать что-нибудь, то вырасти из чего-нибудь. Дел хватало, но силы кончались.
   Как-то после обеда Нина взялась ворошить и сгребать сено, разложенное для просушки вдоль заборчика, потом пошла доить корову. И вдруг ей стало плохо. Голова как-то зазвенела, потом неожиданно отключилась, и Нина завалилась прямо на грязный пол сарая под ноги к корове. Умная животина замерла, прижавшись левым боком к бревенчатой стене, и только испуганно водила крупными глазами. Закричала Таня, за ней заревел Коля. К счастью, Павел был во дворе станции и быстро прибежал, услышав крики детей домой. Он с трудом вытащил обмякшую жену из-под коровы, посадил в тень и начал прямо из бочки обмывать с неё грязь и навоз. И вот тут то мать словно проснулась. До неё дошло вдруг сразу всё: как тяжело сейчас сыну, как тяжело сейчас этой бедной молодухе с животом справляться с хозяйством, с детьми и с ней самой. А она, всегда такая самостоятельная, сейчас, как ненормальная, торчит целыми днями на линии с чужими людьми, не находя себе применения в доме. Мать подняла подойник и пошла к корове. С этого дня она освободила Нину от забот о корове и телёнке, не пускала её работать на огород в жаркое время дня, усмиряла расшалившихся детей, ругала Павла, если он не приходил вовремя покормить скотину, поскольку она не осиливала эту работу, а Нине нельзя поднимать тяжёлые вёдра с кормом. Нина не могла не оценить этот порыв свекрови. Она боялась, что та совсем уже из ума стала выживать, а оказывается, что старая просто растерялась и не находила себе применения за спиной у сильной и трудолюбивой невестки. А невестка то оказывается обыкновенная баба и тянет она воз хозяйских забот из последних сил, а теперь и сил не хватает. Поняв всё это, мать ожила, преобразилась и стала такой, какой была всегда, какой знал её Павел и ещё помнили дети.
   К концу августа ждали прибавления семейства. Как-то Нина собралась поехать на рынок продать собранные сметану и творог. Лето даже в хорошем погребе не позволяло долго хранить продукты. Свекровь воспротивилась, узнав о планах невестки. Главный аргумент заключался в том, что у Нины уже опустился живот, и она вот-вот затеет рожать. Нине в больнице срок родов определили на конец августа, а ещё первая половина не закончилась, ничего такого, о чём говорила мать, она не замечала, но Павел матери в этих вопросах доверял, у неё действительно был большой опыт сельской повитухи. Он строго настрого наказал Нине не уходить далеко из дома, перепоручив продажу продуктов отправлявшейся на рынок соседке.
Оставшись дома, Нина взяла пустое ведро и пошла на грядки собрать огурцы и помидоры, поскольку начиналась гроза и, судя по серой туче на горизонте, должен был пойти дождь. Наклоняться было трудно, временами начинал ныть живот и болела спина. Нина не привыкла обращать внимание на всякие недомогания, особенно сейчас, когда для них действительно была причина. Разогнётся, постоит, подождёт, пока живот успокоится, и опять кланяется каждому огурчику и помидорчику. И вдруг, когда в очередной раз нытьё в животе заставило её разогнуться, она поняла, что это могут быть и схватки, которые ей предсказала её свекровь. Нина поставила под куст уже почти полное ведёрко и потихоньку, придерживая драгоценный живот, пошла к дому. Присев во дворе на скамейку, она послала игравших рядом соседских детей за Павлом. Увидев в качестве посыльных чужих, а не своих детей, Павел понял, что его вызывают срочно и, бросив всё, опрометью помчался домой.
   Свекровь была права, когда не советовала Нине есть много сметаны и других сытных молочных продуктов. Ребёнок был крупный, четверо суток выбившаяся из сил Нина не могла разродиться. Вызванная из больницы пожилая акушерка, боясь осложнений и серьёзных разрывов, осаживала во время потуг ребёнка, пытаясь вывести его разными своими приёмами. Мать спорила с ней и требовала допустить её к роженице, утверждая, что она знает, что надо делать. Акушерка со всей серьёзностью предложила Павлу выбор: или написать расписку и она уедет, оставив роженицу на попечении у повитухи, или пусть уберёт отсюда мать и даст ей, опытной акушерке, делать своё дело спокойно. Павел выпроводил сопротивляющуюся и скандалящую мать к соседям. Наконец к концу четвёртых суток родился мальчик. Обессиленная мать уже практически ничего не соображала. Ребёнок был крупненький, чистенький, но было видно, что он тоже измучен, даже плакать у него не было сил. Подав басистый голос при рождении, он на некоторое время притих, так что взрослые даже подходили по очереди проверить, жив ли он. Акушерка привела в порядок молодую мать, наложила швы на образовавшиеся всё же разрывы и сама, буквально, отключилась, едва добравшись до дивана. Мать, дитя и старая акушерка спали часа три и никто, даже дети, не смели их тревожить. Первым проснулся, конечно, младенец, и начался для Нины следующий этап её новой жизни. Прикладывая с помощью акушерки и свекрови впервые своего новорожденного ребёнка к груди, она спросила у матери, где дети. И старуха, успокаивая измученную невестку, сама расплакалась. Она поняла, что её опасения, скорей всего, не оправдаются. В сердце у Нины хватает места для всех детей: и для своих, и для приёмных. Она чувствовала себя какой-то виноватой, допуская, что, может быть, это она своими ревнивыми мыслями навлекла на невестку такие страдания в родах. Видя, что Нина со всем этим всё же справилась, она её ещё больше зауважала и успокаивала её уже с полной искренностью и заботой. А акушерка, пробыв ещё сутки в доме у Павла, убедившись в том, что состояние здоровья роженицы потихоньку налаживается, отбыла домой, пообещав через пару дней приехать.
  
  
  

(13)

  
   Наградой Нине за все мучения было то, что мальчик, которого назвали Серёжей, был спокойный и давал матери не только делать домашнюю работу, но и отдохнуть ночью. Молока у Нины хватало, няньки в доме тоже были. И бабушка, и старшие дети с удовольствием занимались со спокойным младенцем. Особенно любила его Танюшка, которой шёл уже седьмой год.
   Зимой, когда Серёже было уже полгода, Нина согласилась на уговоры бабушек и дедушек поехать в дальнюю деревню, где их никто не знает, и перекрестить младенца. Павел делал вид, что ничего не знает, ему, партийному человеку такие пережитки прошлого могли дорого обойтись. Отец Нины, Данько и Марина приехали за Ниной на лошади, запряжённой в сани. Укрыв мать и ребёнка тёплыми одеялами и тулупами, не теряя времени, поехали к батюшке, с которым уже было всё договорено. Перекрестив ребёнка, сразу же приехали домой. Чтобы не привлекать внимание посторонних, шумно отмечать крестины не стали. Пообедали семейно и родственники уехали домой в деревню.
   Уже ночью Нина обнаружила, что её первенец не просто так капризничает, у него начался жар. Приехавший по вызову из железнодорожной больницы врач установил у малыша воспаление лёгких и забрал Нину с дитём в больницу, где они пробыли почти месяц. Сережу спасли и выходили, а Нина стала на всю жизнь атеисткой. Она не могла понять, как Господь допустил, чтобы ребёнок так серьёзно заболел сразу после обряда крещения. Ведь она сделала всё, как положено, вопреки запретам, и чуть было не потеряла своего первенца.
   Воспалением лёгких у Серёжи страдания Нины с детьми не закончились. Сережа подрастал спокойным, добрым, общительным, не по возрасту развитым мальчиком. Все его любили, и всё было бы хорошо, но года в три, когда Нина уже ждала второго ребёнка, у мальчика сразу на обоих глазках начали образовываться бельма, причём так быстро, что уже начали практически наползать на зрачки. Родители возили его по больницам, но никто ничего вразумительного сказать не мог. Однажды, после одного из таких посещений глазного врача в областной больнице, Нина с Серёжей возвращались на поезде домой. В очередной раз не получив от врача никакой обнадёживающей информации, она сидела в углу вагона, придерживая на коленях ребёнка, и тихонько плакала. Славное личико мальчика казалось каким-то ненастоящим из-за этих расползающихся пятен на глазах. Отворачивая Сережу к окну, она опять и опять вытирала слёзы со щек. Ей было понятно и без врачей, что ещё немного и её малыш совсем начнёт слепнуть, и никто ничего не обещает, во всяком случае, пока он не станет взрослым.
Вдруг к ней пробрался через тесный проход незнакомый старичок. Посмотрев поближе на мальчика, он сказал Нине, что сможет помочь её горю, только надо, чтобы она сама приехала к нему в деревню. Он назвал адрес, сказал, как его найти и вскоре на одной из маленьких станций вышел.
   На следующий же день Павел нашёл повозку, и они отправились к старику в гости. Дедуля оказался сельским фельдшером, его во всех окрестных сёлах знали и уважали люди. Старичок отсыпал Нине в стеклянный пузырёк немного очень мелкого сероватого порошка и велел засыпать его по щепотке ребёнку несколько раз в день в глазки, добиваясь, чтобы тот усиленно моргал, и аккуратно вытирать слёзы, не допуская, чтобы грязь возвращалась назад в глазки. Денег с беременной женщины он не взял, но сказал на прощанье, что вообще похоже, что на ребёнка наведена порча, кем и почему, он не знает, снимать порчу не берётся, но она должна быть готова к тому, что это несчастье не последнее.
   Не очень рассчитывая на хорошие результаты, Павел и Нина приехали домой, и начали выполнять все рекомендации старика. Маленький Серёжа, понимая, видимо, необходимость лечения, терпеливо сносил эти не очень приятные процедуры. Засыпанный в глаза порошок сам заставлял ребёнка моргать, слёзы обильно текли из глаз, только успевай промывать веки. Каково же было удивление всех окружающих, когда буквально за несколько дней таких процедур, глазки Серёжи очистились, правда, ещё некоторое время были воспалёнными и покрасневшими. Счастью не было предела. Нина, ещё вчера обижавшаяся на Бога, теперь мысленно обращалась к нему с благодарностью за то, что он послал ей этого доброго человека, у которого она даже настоящего имени не спросила, только отчество - Спиридоныч.
   Но и этим не закончились её злоключения. Второго мальчика Нина родила быстрее и легче, чем первого, назвали его Витей. Сыновья были похожи между собой. Светлые, головастые всегда добродушно улыбающиеся мальчишки были любимцами не только всей семьи, но и всей дворни. Горе не заставило себя долго ждать. На четвёртом году жизни, в начале осени, когда все в семье были заняты уборкой огородов, Витя тяжело заболел. Температура была очень высокой, ребёнок буквально сгорал. В больнице, куда Нину с малышом немедленно привезли, был поставлен страшный диагноз - менингит. Высокая температура, жестокие головные боли продолжались долго, уколы и мучительные процедуры не давали никакого результата. Нина изнемогала в бессильном страдании и сама теряла сознание, увидев, как извивается её ребёнок на столе в руках медиков, выполняющих очередную мучительную процедуру. Наконец врачи поняли, что болезнь уже на такой стадии, что спасти мальчика не удастся, и отступили. Витя умер на руках у Нины. Успокаивая бьющуюся в истерике мать, пожилой врач сказал, что для такой болезни смерть - это лучший выход. Медицина ещё не научилась лечить эту болезнь. Матери лучше сейчас пережить это горе, чем, если бы он выжил, смотреть всю жизнь, как он бегает за людьми с камнем. Нормальными после такой болезни люди не остаются. Надо держаться ради других детей. Похоронив ребёнка, Нина сама заболела. Лежала долго, лечиться не хотела, в себя после потрясения приходила медленно и как-то безразлично.
   До самой весны семья справлялась кое-как с домашними делами почти без Нины. Сережа был ещё дома, а старшие дети ходили в школу, делали уроки, Танюшка помогала бабушке и отцу по дому. Часто приезжали родичи Нины помочь кое в чём. Нина вспоминала о словах старика фельдшера о том, что на её ребёнка наведена порча. Тогда она не придала особого значения, а сейчас после череды несчастий, стала замечать, что действительно, старшие то дети не болеют, хотя живут в одном доме, едят одну пищу - всё у всех одинаково, только болеют, в основном, её дети. И это несмотря на то, что сама она здоровая и крепкая женщина. Она всё думала, кто это мог сделать, если это правда. Невольно вспоминались несколько неприятных случаев, которые произвели на Нину тягостное впечатление. Однажды на базаре, когда Сереже было месяца четыре, в областном центре она увидела, как Павел разговаривал с незнакомыми Нине мужчиной и женщиной. Разговаривали резко, женщина издали бросала на Нину злые взгляды и что-то быстро говорила Павлу. Павел был тоже зол, он резко повернулся, отмахнувшись рукой, и пошёл прочь от них. Женщина ещё раз с ненавистью посмотрела на Нину и тоже ушла за своим спутником в другую сторону. Раньше, чем Павел объяснил, Нина поняла, что это и была первая жена Павла со своим братом. Зажиточный отец построил им в областном центре дом на два хода, и они теперь жили в городе. Встреча произошла случайно и только теперь Нина узнала от мужа, что некоторое время назад Катерина уже пыталась через Антона добиться свидания с детьми, но Павел не разрешал, поскольку считал, что у детей должна быть одна мать и нечего их сбивать с толку и мучить. Женщина была миловидная, одета по-городскому, но злой взгляд просто прожигал насквозь.
   Второй случай произошёл, когда у Нины уже был годовалый Витя. Однажды в воскресенье она готовила обед в кухне, уже начавший ходить Витя топтался рядом. Старшие дети играли во дворе. Вдруг в квартиру буквально влетели Танюшка с Колей. Ничего не говоря, они промчались в комнату и залезли под кровать. Нина заскочила за ними, добиваясь, в чём дело. Танюшка вся дрожала и только Коля смог выговорить, не давая себя вытащить из-под кровати:
   - Катька приехала, нас хотела забрать.
С трудом выяснилось, что на станцию приехала Катерина в сопровождении Антона, чтобы без ведома Павла повидаться с детьми. Детей она увидела всего на несколько секунд. Как только дети узнали, что это Катерина (матерью они её не назвали), они бросились наутёк и примчались домой. И только добродушный Серёжа никуда не спешил. Он пошёл с ними в магазин, расположенный в селе, где ему пообещали купить конфет. Нина так испугалась, что бросилась на поиски сына прямо в тапках на босу ногу по весенней грязи, послав слегка успокоившуюся Танюшку к Павлу. Только Нина пересекла железнодорожные пути, как увидела, что по дороге от села идёт Антон и ведёт за руку Серёжу. Нина ничего не успела даже сказать, поскольку сзади уже подбежал Павел и набросился с кулаками на своего длиннющего худого старшего брата. Нине впору было их разводить, а не высказывать обиды деверю. Испугавшийся криков и драки Серёжа, заплакал, уронил в грязь конфеты, отчего расстроился ещё больше. Павел, который уже не раз видел Антона в роли парламентёра, сказал брату, чтобы ноги его не было у него в доме и на его станции. Детей будоражить и пугать он не позволит. Катерина сама сделала выбор, для своих детей она умерла, к тому же в доме есть ещё двое детей, их трогать никто не имеет права. Назад дороги для Катерины нет уже давно.
Как было известно Нине, Катерина приезжала на станцию и ещё раз ровно через год на Пасху. Так получилось, что они всей семьёй, кроме свекрови, ездили к родителям Нины, куда съехались почти все дети. Приехала и Маруся познакомить родных с новым мужем, с которым они недавно расписались. Приехал познакомиться с будущими родственниками и жених Даши Иван, который тоже, как и новый муж Маруси, работал шахтёром.
Как только Павел, Нина и дети возвратились домой, мать сообщила Павлу, что приезжала Катька, теперь уже без Антона, присылала соседских детей узнать, где Таня и Коля, но мать этих детей отправила и сама выходить к гостье не стала. Правда это или нет, никто не знал, но Нине теперь казалось, что все несчастья с её детьми как-то связаны с этими неприятными посещениями. Если это не так, то пусть Бог простит за напраслину, но из головы не шли слова старика, подкреплённые страшной действительностью. Не понятно было только, в чём её вина, разве она виновата, что дети остались без матери? Разве не отдавала она им, как своим родным, всю душу и все силы. Разве не к ней они, в конце концов, прибежали, убегая от своей родной матери. Нина гнала эти мысли и никому их никогда не высказывала.
   Когда начались полевые работы. Нина постепенно стала втягиваться в работу, которая, как известно, лучший лекарь. Вспахали и посеяли огороды. По-прежнему, братья Нины помогали Павлу справляться с этой работой. К тому времени Марфуша уже разошлась со своим Тишкой, перевезя свой небогатый скарб в комнату, которую ей дали при мастерских. Жильём Муся была довольна, но трудновато приходилось с дочуркой Людочкой. Мама постоянно не могла её смотреть, детский садик в районе был, но для более старших детей. Вот и передавали Людочку, как эстафетную палочку, от Семёна к Алексею, от Алексея к Нине и т.д. У Нины девочка особенно любила бывать, да и взрослые не были против. В Донбассе вышла замуж и последняя из сестёр Шура. Муж её тоже был шахтёром. Молодой красивый, как на картинке, донской казак Миша, был весёлый, говорливый и очень хорошо пел, но песни у него были другие, не такие, как пели в этих краях, и манера исполнения была другая. Шура быстро освоилась с его репертуаром и теперь они, когда приезжали в гости, пели вдвоём на удивление всей деревни раздольные казацкие песни. И Даша с Иваном, и Шура с Мишей взяли усадьбы рядом с Марусей и теперь строили себе времянки, сажали сады, огороды, планируя в будущем построить на этих участках нормальные дома.
   Неожиданно в начале лета тяжело заболела свекровь. Без видимой причины её вдруг парализовало. Две недели она пролежала без сознания, хрипя в агонии. Люди даже советовали рубить стреху на крыше, чтобы выпустить её душу. Говорят, что так тяжело умирают ворожеи, чтобы облегчить их страдания, рубят стреху, чтобы выпустить грешную душу. Стреху в казённом доме никто рубить не позволит, но Нина послала всё же соседа на чердак с топором рубануть пару раз по стрехе, уж очень жалко было старую мать Павла. Приехавший врач ничем помочь не мог и посоветовал готовиться к похоронам. После длительной агонии умерла мать неожиданно тихо. Похоронили её с соблюдением всех христианских обычаев, и осталась Нина единственной хозяйкой в доме. Какая бы ни была свекровь, но помогать она всё же помогала. Теперь даже не на кого дом оставить, если надо куда-то отлучиться.
   Через полгода вслед за свекровью ушёл и отец Нины. Отец был хорошим человеком, все в семье знали историю любви своих родителей, поэтому горевали долго и безутешно, а мама просто слегла в постель и дети боялись, как бы не ушла она следом за своим Костиком. Успокаивало одно - пристроил отец почти всех своих детей так, как и хотел. В холостяках ходил только Данько, но он ещё был молод, ещё успеет. Не сбылась пока и мечта отца о том, чтобы дать младшему сыну профессию по технической части, но этим обещал заняться после посевной Алексей. Весной надо было помочь Семену в поле, а летом можно и на курсы какие-либо пойти.
   Андрей за эти годы не раз пытался встретиться с Ниной, поговорить, объясниться. Не понятно, на что надеясь, он всегда проходил по молочным рядам на базарах, оглядывался на женщин в магазинах, всё хотел встретиться с Ниной. Она специально от него не бегала, просто жили они по-разному и пути их не пересекались. Для Нины он перестал существовать в тот день, когда отец в сарайчике сказал ей ту правду об Андрее, которую все понимали, но вслух никто не говорил, даже она сама себе боялась признаться. Но прав был отец, поэтому в этой её новой жизни для Андрея места не было. Нина знала, что он до сих пор не женится, но ей это было не интересно. Живёт и живёт себе человек, как ему хочется. Правда, в последнее время ей кто-то дома говорил, что собирается он приниматься к молодой ещё бездетной вдове, у которой муж погиб и она жила в селе с пожилыми родителями, но это известие не вызывало у неё ни злорадства, ни сочувствия. Она и все остальные понимали, что в сельском обществе такой разрыв, какой произошёл у них, бесследно не проходит не только для девушки, но и для парня. В селе знали Нину, знали, что ни в чём она перед парнем, который просил её ждать его из армии, не виновата, просто парень оказался не надёжным, а этого в селе не прощали.
   Павел первое время держал этот вопрос под контролем, но, поняв, что Нину это не беспокоит, перестал и сам на этот счёт переживать, но одну её в родное село всё-таки не отпускал. Аргументировал он это тем, что боится за безопасность Нины после одного случая произошедшего совсем недавно. Как-то в субботу в конце дня, воспользовавшись тем, что к ним приехала с ночёвкой Муся и есть с кем оставить детей, Павел и Нина отправились в село проведать маму. Подъехать с попутчиком получилось только на полдороги, а остальной путь преодолели пешком и в село пришли, когда уже совсем стемнело. На улице уже никого не было видно, было пасмурно и темно. Шли, негромко разговаривая между собой, и вдруг совершенно чётко услышали совсем близко от себя характерное пощёлкивание. Они оба выросли в селе и знали, что это за пощёлкивание. Так щёлкают копыта у общественного деревенского быка, который, оставшись один после того, как его стадо разошлось по дворам, бродит беспризорный по округе и частенько забредает на улицу в село. Родительский дом был совсем рядом, но добежать до своей калитки они уже не успеют, да и калитка, скорей всего, будет закрыта на чепок. Они одним махом перескочили в соседский палисадник и замерли за кустом сирени. Бык ходил вокруг плетня, сопел и что-то недовольно бурчал. Не находя тех, за кем шёл, он вместо того, чтобы идти дальше, возвратился к тому месту, где видел людей в последний раз, всё время что-то мугача себе под нос. Воспользовавшись этим, Нина и Павел перескочили в свой палисадник к спасительным берёзкам и опять замерли, поскольку бык, услышав шум и движение, опять направился к ним. Павел нащупал под ногами какие-то чурки и одну за другой начал бросать их, стараясь попасть по соседскому забору и создать побольше шума в стороне от них. Это сработало. Бык, услышав шум сзади, развернулся и принялся изучать соседний палисадник, всё больше раздражаясь. Этого времени было достаточно, чтобы Павел перескочил со скамейки через забор во двор, открыл простенький запор калитки, и Нина вбежала во двор, захлопнув её за собой. Лаяли собаки во дворах, на шум уже вышел Семён. Узнав, в чём дело, он беспокойно, но осторожно выглянул на улицу. Оказывается, Данько ещё не пришёл домой и мог тоже столкнуться с быком. Степан, выйдя за калитку, громко покричал, предупреждая окружающих, что на улице бык, калитку, на всякий случай, запирать не стал. Время от времени он выходил на улицу, держа большой кнут наготове, но ни быка, ни брата не было видно.
Запыхавшийся Данько появился, откуда его не ждали - со стороны огорода, перемахнув через забор. Оказалось, что он тоже наткнулся на быка, причём в самом не подходящем совершенно открытом месте. Прятаться было некуда. Единственным убежищем был сруб избы, который рубили из брёвен на выгоне. Уже было собрано два-три первых венца. Увидев направившегося к нему быка, Даня перескочил внутрь сруба и упал на землю, прижавшись к спасительным брёвнам. Бык снаружи сруба, видя, где спрятался человек, попытался с разгона поддеть его своими мощными рогами под брёвна. Соединённые в сруб брёвна оказались ему не по силам, бык, зацепившись рогами за эти брёвна, со всего размаху рухнул на землю, чуть ли не перевернувшись через голову. Удар был настолько сильным, что бык на некоторое время, видимо, потерял сознание. Данька ждать больше не мог. Выскочив из своего ненадёжного убежища, он бросился к ближайшему чужому дому, перескочил через забор, пробежал через двор в огород, не обращая внимания на собачонку, и уже огородами примчался домой.
Такие случаи в селе не были редкостью. Если пастух по какой-то причине не загонял общественного быка в загон, он запросто мог забрести в село, а дальше всё зависело от случая и от нрава самого быка. Так что аргументы у Павла были весомые, да и Нина быков боялась всю жизнь, хоть и выросла в селе.
  
  

(14)

  
  
   За годы своего замужества, которые отец в своё время назвал началом новой её жизни, новой дороги, Нина ни разу не пожалела о том, что согласилась вот так практически без сопротивления выходить замуж за незнакомого мужчину с детьми. С годами она стала понимать, что отец не просто пристраивал своих детей подальше от тяжёлой деревенской жизни, он хорошо их знал и определял каждому то направление, которое ему было ближе по складу характера. Ведь не стал же он отправлять Семёна из села, знал, что этот его сын любит землю, деревенская жизнь ему и его Марине не в тягость, другой жизни они просто не хотят. А вот Николай, уйдя совсем молодым служить в армию, посмотрел мир, привёз себе из чужих земель жену и жизни своей в селе не представлял. Так зачем его держать, пусть едет и поможет другим устроиться, за сестрами присмотрит. Так и произошло. А насчёт Нины он понимал, что она хоть и не боится крестьянского труда, но человек она более одухотворённый. Её натура требует более культурной жизни, а такие условия, раз уж она не смогла прижиться на Донбассе, отец видел только на железной дороге. Изредка бывая на железнодорожных станциях, он наблюдал, как живут семьи железнодорожников. Ему нравилась чистота и ухоженность территории станции, обилие техники, свои, только им понятные правила работы. Железнодорожники, как бы, жили своим отдельным миром: у них был свой отдельный коллектив, своя территория, своя больница, свои вагон-клубы, буфеты, магазины и многое другое. Когда неплохой человек с железной дороги посватался к Нине, он ни минуты не сомневался, что это то, что ей надо.
   И вот сейчас Нина в этом убеждалась сама. Она теперь даже не представляла, что её жизнь могла бы быть другой. Большой объём домашней работы не мешал ей, по-прежнему, регулярно посещать занятия в вагон-клубе. Она ходила туда не развлекаться. Из каждого занятия Нина что-то выносила для своей жизни. Её квартира была оформлена на городской лад, в отличие от таких же квартир других женщин. Сама она и дети всегда были просто, но прилично одеты. Павлу в качестве поощрения за работу выделили право на приобретение ручной швейной машинки, которую он с гордостью привёз домой с очередного совещания в отделении дороги. Деньги за покупку должны были удерживать из зарплаты, но об этом никто не думал. Швейная машинка решала очень многие проблемы не только для их семьи, но и для всех их родных и даже соседей.
   Женщины очень часто обращались к Нине за советом и помощью, она никогда им в этом не отказывала и не просто потому, что была женой начальника станции. Просто у неё все эти вопросы легко и логично разрешались. Соседки просили помочь раскроить и прострочить какие-то детские вещи, обработать ранку, дать градусник, лекарство от температуры, поделиться семенами и рассадой и многое, многое другое. Даже место для выпаса скота пришлось распределять Нине, чтобы прекратить эти постоянные стычки по вопросам, где кому пасти коров. По инициативе Нины, места выпаса условно разделили на четыре части и договорились привязывать всех животных, которых на станции было не так уж и много, в течение недели на одном и том же участке. На следующей неделе скотину переводили на другой участок и так далее. Таким образом, на первый участок возвращались через три недели, когда трава там уже освежилась и подросла.
   Дети ходили в школу в соседнее село, до которого было больше двух километров. Зимой и в непогоду отпускать детей одних по полевой дороге было не безопасно. Учитывая график дежурства на работе, Нина составила очерёдность, по которой родители, имеющие школьников, провожали и встречали детвору в школу и со школы. Оказалось, что бытовые вопросы можно легко решать и самим.
   Павлу нравилось, что Нина стала таким неформальным лидером у женщин, это только поднимало его авторитет. Кроме того, ему нравилось, что его жена никогда не закатывает ему сцен ревности, хотя и на станции, и в ремонтной бригаде было немало одиноких, разбитных бабёнок, которые не скрывали своего интереса к симпатичному и деловому начальнику. Он знал, что прежняя жена уже со всеми перессорилась бы, и ему бы уже жизни не было, а Нина только посмеивалась, говоря, что это за ним же бегают бабы, а не он за ними. Что ж тут такого? Но в душе ей, конечно, всё это было не приятно. Он старался не давать поводов для переживаний и сплетен, отвечая резкостью на заигрывания женщин. Это не всем нравилось, постепенно складывалось мнение, что он просто грубиян и гордец, хотя это было далеко не так.
   Как ни старались Павел и Нина жить по-порядочному, недовольные всё же находились. Бывало, что и летели в отделение анонимки на строгого начальника. Мол, крут, груб, несправедлив, с коллективом не считается и т.д. Павла приглашали к начальству, но отсутствие каких-либо конкретных фактов и хорошие показатели работы станции оставляли всё это без последствий. Конечно, рекомендовали быть помягче с людьми, улучшить микроклимат в коллективе, на что Павел, в конце концов, ответил приглашением руководства на очередное собрание коллектива. Куратор согласился и в назначенный день приехал, как и было сказано, к 16 часам. Коллектив маленькой станции - это все её обитатели, поскольку и работают, и живут вместе. Так и вышло. В Красном уголке собрались все взрослые обитатели станции. На повестке дня были как производственные вопросы, так и бытовые: составили график политзанятий, назначили сроки уборки территории, обновили очередь сопровождения детей в школу, рассмотрели план мероприятий, проводимых вагон-клубом. Павел специально отдельным вопросом повестки дня вынес вопрос о дисциплине и соблюдении техники безопасности на транспорте. Таким образом, он честно дал возможность тем, кто чем-то не доволен, открыто высказаться при начальстве, но никаких недовольств и здесь не прозвучало. Куратор остался доволен собранием, в своём устном и письменном заключении он одобрительно отозвался о том, как организована работа и жизнь на станции и обещал ставить их в пример другим. Павел был ему благодарен, поскольку это существенно подняло его авторитет, как в коллективе, так и в отделении дороги, да и недовольных анонимщиков такой положительный отзыв начальства поставил на место. Жизнь налаживалась.
  
  

(15)

  
  
   Жизнь налаживалась. На работе у Павла полный порядок, он был на хорошем счету в отделении дороги. Подросшие дети ходили в школу, учились неплохо, помогали по дому, особенно Таня. В семье появился какой-то достаток. Нина, по-прежнему, держала хозяйство, излишки, как и все, она продавала, на небольшие вырученные деньги можно было купить что-то в дом. Раз в неделю приезжал вагон-клуб, завсегдатаем которого была Нина. По радио передавали различные концерты, спектакли и другие передачи, которые занятая домашними делами Нина с удовольствием между делом слушала. Летом во время отпуска Павла всегда ездили на Донбасс к сёстрам, благо билет у железнодорожника и его иждивенцев был бесплатным.
   На Донбассе Николай, по-прежнему, держался особнячком, особенно, когда сёстры уже не нуждались в его помощи. У Алены было уже трое детей, муж зарабатывал мало, часто болел и семья жила трудновато. Не ладилась жизнь и у Маруси. Похоронив погибшего Ивана, она через некоторое время встретила хорошего человека и вышла за него замуж, но, похоже, злой рок преследовал её не на шутку. Второй муж Маруси тоже погиб в шахте, после чего она об устройстве своей личной жизни уже больше не думала. Младшие сёстры теперь жили рядом со старшей. У Шуры вот-вот должен был родиться ребёнок, к этому событию они все готовились и с нетерпением ждали его.
Когда приезжала Нина с семьёй, останавливались они обычно у Маруси, но другие сёстры были тоже здесь же, все вместе. Накрывали в саду стол, пообедав, пели песни и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Вообще, семья Костиковых собиралась часто, старались использовать любой повод, чтобы съехаться дома или у Маруси. Зятья и невестки, видя, какая это дружная семья, с удовольствием вливались в неё и старались соответствовать общему семейному стандарту. После многих лет лишений и бедности, семьи постепенно обживались, люди, как бы, расцветали.
   Очередной отпуск Павлу предоставили в самом начале лета. Работы в огороде было полно, поэтому к сёстрам съездили всего на недельку, оставив детей на попечении у мамы и Марины. На второй день после возвращения с Донбасса Нина с Павлом поехали в село забрать детей и передать приветы и подарки. Семен взял в колхозе лошадь и назад повёз их на телеге, чтобы не мучить детвору пешими переходами. Хотя Танюшка и Коля были уже совсем большими, но Серёже и Людочке по такой жаркой погоде пешком до станции добираться всё же трудновато.
   Откинувшись на мешок с травой, Нина отдыхала, слушая оживлённую болтовню детей, возбуждённых приездом родителей. На душе было хорошо и спокойно, и ничто не предвещало беды. Никто не знал, что уже через несколько часов страшное известие разорвёт их жизнь на два отрезка: до войны и после войны. А ещё будет сама война, которая унесёт жизнь любимца всей семьи Даньки, сделает инвалидами Семёна и Алексея, а красавцу Мише, а вместе с ним и Шуре с маленькой дочкой искалечит лучшие годы жизни. Марфуша, оставив дочку на маму и Марину, всю войну будет колесить по военным дорогам на своей полуторке и, как настоящий воин, заработает ордена, медали и болезни, которые будут сопровождать её до конца жизни.
   Представить не могла себе Нина, что совсем скоро Павел, занимавшийся эвакуацией людей и государственного имущества, с самым последним поездом уже под бомбёжками отправит в эвакуацию и её с детьми в товарном вагоне, успев прихватить только документы и самое необходимое для жизни на первое время. Что ехать до далёкого Казахстана придётся около месяца, и остановятся они, в конце концов, в холодном, переполненном Акмолинске. Не знала и не ведала Нина, как трудно будет ей одной, не имеющей ни профессии, ни денег, ни ценностей, выживать с тремя детьми, спасая их от голода и холода. И спасёт всех, даже болеть никто не будет. Когда Павел, служивший начальником военного поезда, курсирующего между тылом и фронтом, почти через год найдёт их, у Нины будет работа, отдельная комната в большом переполненном бараке и даже дети во главе с Танюшкой будут ходить в школу. А когда после освобождения от немцев родных мест муж вызовет её домой, она сумеет довезти изголодавшихся и обессиливших за время пути детей до станции назначения, сама буквально вывалившись из дверей вагона на руки Павла. Ещё несколько раз семье придётся менять место жительства, поскольку Павел должен будет заниматься восстановлением разрушенных железнодорожных станций. Потом они надолго осядут на одной из небольших станций в заводском посёлке, где выйдет замуж Танюшка, откуда уйдёт служить в армию уже в мирное время Коля, где окончит школу Серёжа, поступивший потом в университет, а у Нины в сорок лет, когда уже никто не ждал, родится девочка. Остаток жизни у Павла и Нины будет посвящён одной цели - вырастить и вывести в люди свою младшенькую, чтобы не стала она обузой старшим детям. И вырастят, и внуков успеют понянчить.
   Не могла знать Нина и того, что её любимая помощница Танюшка, в конце концов, будет вынуждена забрать к себе доживать последние годы свою родную мать Катерину, оставшуюся в конце жизни одинокой и никому не нужной. Нина поймёт и простит, но никогда уже не сможет переступить порога Танюшкиного дома. "Мать у человека одна и Таня её уже похоронила на своём кладбище",- решит для себя Нина, несмотря на то, что Таня по-прежнему будет называть её до конца жизни мамой.
   А пока Нина ехала на телеге по наезженной с редкими ухабами колее в окружении своих детей. Павел негромко переговаривался с Семеном. Июньский день клонился к концу, жара спадала, было хорошо и спокойно. Нина думала о том, как обрадуется её помощница Таня новому штапельному платью и вязаной зелёной кофточке, как будут примерять обновки мальчишки, но больше всех, конечно, будет радоваться Людочка, которой Маруся передала настоящую лупоглазую куклу в розовом платье, каких у неё ещё и не было никогда.
   Серое летнее небо постепенно голубело, проплывали редкие облака, от цветущей кашки распространялся дурманящий запах. Всё вокруг казалось знакомым и родным, думать о чём-то плохом не хотелось. Да и сама жизнь, как эта телега, катится ровно, только кое-где подскакивая на ухабах. Вот и ещё один ухаб, сколько их ещё будет. Улыбаясь, Нина прикрыла глаза, она отдыхала. Время для отдыха ещё было.
  
   пел позвонил ба и Фрося вызвались приехать через пару дней помочь побелить в доме.лном составе погрузились в вагон с их скарбом
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"