Тиме Дмитрий Георгиевич :
другие произведения.
Глава 2
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Оставить комментарий
© Copyright
Тиме Дмитрий Георгиевич
(
dmita@bk.ru
)
Размещен: 18/06/2010, изменен: 18/06/2010. 14k.
Статистика.
Поэма
:
Лирика
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Наедине
Глава 2
Ну как, читатель, всё ясней
тебе я виден сквозь слова?
Нет фабулы?.. А что нам в ней?
Событий рваная канва,
черты лица — не в этом суть!
Черты души и мысли путь
имеют бОльшие права
портретом быть, чем внешний вид.
Ты взял поэму, и, с тех пор,
как мы вступили в разговор
c тобой, мой строгий vis a vis, -
скрестили шпаги-взгляды мы!
Что ж, каждый пусть в конце решит,
кто победил, а кто был бит -
в стихах беречь не надо мир!
В поэмах лучше мысль сберечь,
чтоб даже после НТР
их открывал бы инженер...
Ведь мысль — она же чувства речь!
Читатель видит: вновь настиг
меня декларативный стих...
Навязчивым быть не хочу,
но — без тенденций — стих есть чушь!
Заверив или обвиня,
я рассуждать себя учу
с позиций завтрашнего дня,
не - «с поз сегодняшних светил».
И я сгорел бы от стыда,
когда б держался у хвоста
«и вслед за веком жить спешил».*
Наш век совсем не идеал,
чтобы стараться в след попасть!
Случалась всякая «напасть»:
свои ж следы, подчас, топтал!
Иных уж нет: позаросли,
когда на Лете был разлив...
Отгородившись запятой
от разных неприятных мест,
век рвётся вверх, но — следом — месть:
что было — было, и за то,
что было, плата — то, что есть!
(А что по планам бы должно -
о том и вспоминать грешно!)
Вступая в жизни карнавал,
не видел пользы я в нытье,
но всё же ясно сознавал,
как отставало бытие!
Я понимал, как может быть
и знал, что не бывать тому,
чтоб запорошенный наш быт
сам провалился бы во тьму,
и вместо нравственных калек,
изношенных среди сует,
явился б Новый человек,
родился б Новый белый свет!
Нетерпеливость той поры
в крови бродила, словно яд.
Хоть «крот истории» всё рыл,
казалось — лучше б «земснаряд» -
быстрей встряхнулись бы миры,
ясней предстал бы маскарад.
Но человеческий прогресс,
как черепаха, в гору лез,
и было видно без очков -
не ожидается скачков.
Однако, глядя на Земшар,
не слыша Времени шагов,
не соглашалася душа -
мне — жизнь, Эпохе — только шаг!
Тогда, 15 лет назад, (в 60-ые)
так надоела эта жизнь,
что будущего этажи -
все — на один казались лад.
Как самолёту коридор -
в бескрайнем с виду — небе дан,
так мне грядущего простор
(не в кругозоре тут беда,
скорей как раз — наоборот!)
смотрелся данным наперёд...
Мы — люди — Времени «продукт»,
печатают хоть на роду
у каждого из нас — своё...
Да всё ль своё мы разовьём?
Я помню написал рассказ.
Когда в редакцию отнёс
и прочитал, - у всех из глаз
от смеха слёзы. На вопрос:
«Пойдёт ли в номер?» - отвечал
редактор, сникнув как-то вдруг;
«Конечно, острый материал —
рассказец твой, но, видишь, друг,
и, сам ты знаешь, не секрет,
что кой-кого он прогневит...»
А я ему: «Цензуры ж нет!»
А он мне: «Нет. Но есть Главлит!»
Не напечатали рассказ,
не совершили этот грех.
И было мне смешно в тот раз,
что смех до слёз — сквозь слёзы смех!
Шестидесятые года!
Душой — я сбоку жил от вас,
и помню в профиль вас — не в фас...
Как песнь «про чёрного кота»
наивны вы, хоть каждый год
был «заводной», но вам везёт,
смотря с сегодняшних высот, (70-ые)
на смены планов и постов,
уставов и усталых слов,
кредитов старых, новых цен...
Оценок тех, в чьём мы лице
кумиров видели своих,
бия в ладоши за двоих.
Под кавээновый галдёж
вся молодёжь входила в дрожь...
Планеты ставя на пари,
крутила маги до зари,
и, сквозь надсадный крик и хрип,
под тот — плакатный — призрак-гриб,
шептал ей принц Экзюпери...
Шестидесятые года!
Ни я вам не помог тогда,
ни вы — мне, чтоб не опоздать...
И не зажглась моя звезда
на небосклоне гордых лет,
привыкших к торжеству ракет.
Теперь, встречая вас в кино,
я лучше вижу суть и грим
и весело грущу над ним,
как-будто было всё давно...
Себя увидеть молодым
всегда и грустно и смешно!
Лишь трусы — прошлое своё
сосут, как сладкий порошок.
В их памяти — всё хорошо,
от аберрации её.
Но мне (а я ещё не стар!) -
те годы памятны другим:
сколь горьким, столь и дорогим
судьбы вдруг оказался дар.
С мной случилось, что, порой,
случится может и с любым:
мечты срубили топором!
И кто же?! Та, кого любил,
кого отзывчивым добром,
среди цветов и буйных трав, -
птенцом, вспорхнувшим из гнезда, -
я встретил и, себе избрав,
в «богини», - верующим стал;
кому катренами звеня,
дарил порывы чувств и дум,
кто часто называл меня
«мой друг» (имея — друг в виду!);
кем мучился и счастлив был,
о ком мечтал, делясь судьбой;
но, охлаждая сердца пыл
и сдерживая чувств прибой,
пред кем был нем, как... тот ковбой,
чья жизнь висит на волоске,
и только пульс дрожит в виске!
(А в кадре — палец на курке!)
И что ж? Крушение надежд
вдруг ослепило мой восторг.
Я понял — как себя ни тешь
мечтой, - реальность скажет: «Вздор!» -
и будет — вздор, и будет — крах.
И так и было: всё во мрак -
в мрак повседневности ушло.
Оборвалась любви игра
и неожиданно, и зло.
В тоске увязнув до ушей,
я чувствовал — удар глубок.
Вся жизнь представилась душе,
как размалёванный лубок,
где пошлы дружба и любовь.
Конечно, - кто на что горазд,
но знать полезно — сколько раз
должны мы встретиться со злом,
чтоб в нас, уверившихся в зле,
уже ничто бы не спасло
огонь добра в золе любви...
Лежали письма на столе,
в них, память иглами обвив,
застыли мёртвые слова...
И фотографии твои
(сложил опять, сперва порвав)...
Ещё недавно целовал
блестящий глянцевитый лист -
теперь, разрывом искажён,
лежит передо мною он,
а я пред ним - «криминалист»!
...Быть может я свою любовь
не разглядел из-за клубов
угара страсти, дыма снов?
А может, это был озноб
горячки юности? И в нём
тот смысл, что, «обломав рога»,
приобрету, таким путём,
«иммунитет» ко всем богам?
А может быть, что смысл в ином -
в ещё неведомом уму...
Предвидеть Прошлое — узнать
заранее секрет узла
дня Завтрашнего! Но к чему
сейчас стремится далеко?
Чтоб оказаться стариком,
когда ещё так близко всё?
И трудно это: не легко
стремить воспоминаний взор,
хоть - в оживающих в душе -
в года ушедшие уже,
и видеть вновь, как высоко
взлетаешь на мечтах своих,
и знать — исполнится закон -
и низко упадёшь ты с них.
И мелким выглядит теперь,
что так казалось глубоко!
Любовь ушла, закрыла дверь.
И - «со святыми упокой»!
А вот тогда!.. Тогда — весь мир
мне был не мил! Я говорил
судьбе: «Ты, верно, - из горилл!
Зачем любовь — ты жизнь возьми!
Мне твой бессмысленный оскал
невыносим! И никогда
я не поверю, что тоска -
удел мой раз и навсегда.»
Как заколдован, я бродил
среди чужих пальто и шляп
с опустошением в груди:
любовь ушла — печаль прошла б!
Я шёл и шёл куда-то вдаль
и возвращался вновь...
И вновь
отогреваю ото льда