Аннотация: рассказ по большей части философский, мистика используется лишь для завязки сюжета.
Алмаз проводил взглядом удаляющийся по пыльной дороге УАЗик и достал и из кармана помятую пачку сигарет. Небрежно сжав губами желтоватый фильтр, он крутанул барабанчик зажигалки. Алые сполохи заплясали на белой бумаге, постепенно пожирая её миллиметр за миллиметром. Глубокий вдох и горьковатый дым наполнил легкие. Отдернув рукав, он посмотрел на циферблат "Командирских". Одиннадцать часов, двадцать восемь минут. Восьмое августа. Первый день на его новой работе.
Алмаз еще раз обвел глазами здание заброшенного санатория. Трехэтажный исполин, облицованный белым камнем, резко выделялся на фоне окружающей его сочной зелени грабов и буков. Словно медленно дрейфующий айсберг, в незыблемых водах ледовитого океана. Ведущие к зданию дорожки из разноцветных бетонных плит потрескались от времени и кое-где уже пробились тонкие стрелки травы. Легкие порывы теплого ветра колыхали заросли сорняка на бывших газонах, поглаживая их, как волосы любимой девушки. Воздух пьянил ароматами рододендронов и айпиантов. Прямо за санаторием разворачивалась великолепная панорама кавказских предгорий - невысокие покатые горбы, густо покрытые кучерявой зеленью, простирались до самого горизонта и терялись в синеватой дымке.
Выкинув в сторону докуренную до самого фильтра сигарету, Алмаз вдохнул полной грудью и прошелся к воротам. Взвизгнули старые ролики, и массивная створка покатилась по направляющей, пока не уперлась в столб. Защелкнув замок, Алмаз подобрал свою сумку и зашагал к трехэтажке, осматриваясь по сторонам и любуясь пейзажем. Ему очень нравилось, что на ближайшие два месяца он останется один в огромном здании, наедине с собой и своими мыслями.
Две недели назад Алмазу позвонил его старый армейский друг и предложил непыльную работенку. Крупная туристическая компания выкупила здание санатория на Северном Кавказе, которое пустовало со времен развала Советского Союза. И теперь им требовался охранник, присмотреть за объектом до начала восстановительных работ. Кое-что в санатории уже сделали: вставили окна, вывезли мусор и возвели забор по периметру. Но работы пришлось временно заморозить, в ожидании финансирования. Алмаз, не раздумывая, согласился, ведь деньги платили хорошие, да и по личным причинам он хотел сейчас уйти подальше от окружающего мира.
И вот, проехав около пятнадцати километров от ближайшего городка, он стоял возле входа в его, на ближайшее время, келью. Открыв массивную входную дверь, Алмаз прошел в комнату, которую специально приготовили для охраны. Мягка койка, телевизор, высокий холодильник забитый продуктами, электрический чайник и газовая плитка, все, что нужно человеку, чтобы ни в чем не нуждаться. Завалившись на кровать, он ненадолго закрыл глаза и расслабился. Наконец-то он остался абсолютно один: ни сотовых телефонов, ни знакомых, ни кого. И самое главное, больше не будет этих сочувствующих голосов по телефону. Три месяца назад он узнал страшный диагноз - бесплодие. Алмаз с Ириной долго пытались завести детей, но все их попытки были тщетны. Ирина начала больничную эпопею, проходя различные анализы и обследования, и в итоге выяснила, что она абсолютно здорова. Причина оказалась в нем. Врачи точно не сказали почему, может из-за травмы, перенесенной в детстве, может из-за службы рядом с источником повышенной радиации, вариантов много. Но одно он теперь знал точно - отцом ему никогда не быть, и все его мечты о большой и дружной семье пошли прахом. С Ириной они расстались, скорее по его желанию, чем по её. Алмаз не хотел обрекать молодую и полную сил девушку на жизнь вхолостую и настоял на разрыве. Родственники долго звонили и пытались посочувствовать, только усугубляя его состояние. И словно брошенный спасательный круг, подвернулась эта работа. Теперь он наслаждался каждой секундой тишины, каждым ударом своего сердца в одиночестве.
Нехотя открыв глаза и встав с кровати, Алмаз решил прогуляться по зданию и осмотреться. Поднявшись на второй этаж, он прошелся по широкому пыльному коридору, пропитанному запахом сырости и плесени. Под потолком занудно гудели и потрескивали лампы дневного освещения, разбрасывая бледный свет. Одинаковые бежевые двери без ручек вели в номера, и Алмаз открыл ближайшую. Небольшая комнатка без душа, бетонный пол, покрытый толстым слоем серой грязи. Вроде ничего необычного, но в последний момент он обратил внимание на кафельную плитку, которой был покрыт один из углов комнаты. Вроде, раньше в санаториях не делали умывальники прямо в комнате. Немного задумавшись, Алмаз прикрыл дверь и, выйдя в коридор, поднялся на крышу здания. Отсюда открывался просто великолепный вид: с одной стороны, в ярких лучах солнца, словно чешуя огромной рыбы, переливалось золотом море, с другой раскинулись волны гор, пестря всевозможными оттенками зеленого. Алмаз ненадолго засмотрелся пейзажем, закуривая очередную сигарету. В одном из углов крыши он увидел специально оборудованное место для принятия солнечных ванн: небольшая ровная площадка со слегка проржавевшей оградой. Алмаз сразу подумал притащить сюда койку из какого-нибудь номера и лежа на ней наслаждаться закатами, вид багряного диска солнца, медленно скрывающегося в синеве вод, настраивал его на умиротворённый лад.
Весь день он бродил по санаторию, осматривая вверенную под его охрану территорию. Новый забор возвели добротный - бетонная стена, высотой около двух метров, прямо как в воинской части, где он служил по молодости, только "колючки" не хватает. В отдаленном от самого здания закутке, он нашел несколько яблонь, деревья немного одичали, но продолжали плодоносить. Вся земля возле стволов была усыпана желто-зелеными шариками падалицы. Подняв несколько яблок, Алмаз вытер одно из них об себя и надкусил. Кислятина. Надо подождать еще с недельку пока дозреют. Кроме главного корпуса, на территории санатория было еще два здания поменьше: какое-то подобие клуба в его советском понятии, и столовая. Но двери и окна обоих зданий были накрепко заколочены и заварены стальными прутьями.
В главном корпусе, или как его прозвал Алмаз - ските, запертой была лишь одна дверь, которая вела в подвал. Тяжелые створки были перекрыты металлическим засовом с амбарным замком. Алмаз попробовал подобрать к нему какой-нибудь ключ из связки, но подходящего не нашел и бросил эту затею. Врядли за этой дверью есть что-нибудь, кроме котельной и прочих коммуникаций здания. За осмотром санатория. Алмаз совсем не заметил, как наступил вечер. Закатное солнце бросило в окна алый свет, словно лучи проходили через фужер светлого красного вина. В этом отдаленном от цивилизации месте, восприятие красоты обострялось, и Алмаз старался уловить каждое мгновение великолепия, происходящего вокруг него. В суете повседневной жизни люди часто не замечают, насколько превосходны и шедевральны картины, которые пишет природа в своем непринужденном ежесекундном воплощении.
Алмаз оперся руками на подоконник одного из номеров на третьем этаже и смотрел на закат. Солнце опускалось и восходило точно так же уже миллиарды раз, и ничего не изменит эту константу. И его горе ни как не повлияет на незыблемое светило, в принципе, так же как оно и не повлияет ни на кого из людей. Кто-то, может, пожалеет его про себя, но больше всего Алмаз терпеть не мог жалость. Жизнь теперь ему самому казалась просто пустым и бессмысленным существованием. Еще с армии он мечтал о большой семье, и не понимал своих сверстников, жалеющих о ранних детях. Постоянно нянчился с детьми братьев. Известие о бесплодии было для него, как гром среди ясного неба. Из веселого и разговорчивого человека в один день он превратился в нелюдимого и замкнутого. Алмаз чувствовал, как что-то внутри него умерло, что-то важное и дающее ему силы жить. Он превратился в пустую оболочку без содержания, продолжающую жить по инерции. Но здесь, наедине с природой он чувствовал себя лучше. Как безмолвный зритель, он наблюдал за, пожалуй, лучшими декорациями в своей жизни.
Слегка перекусив на ночь, он уснул, как не спал уже давно. Все мысли, словно косяк вспугнутой рыбы, исчезли из головы, и Алмаз погрузился в объятия морфея как младенец. Утром он проснулся легко, как вынырнул из прохладной воды: освеженный и полный сил. Приготовив нехитрый завтрак, он с тарелкой в руках поднялся на крышу и сел на самом краю, свесив ноги. Воздух был кристально чист и свеж, пахло свежей росой. Наблюдая за восходом, Алмаз поел и раскрошил остатки хлеба по потрескавшемуся гудрону. До приезда проверяющего оставалось еще шесть дней: проверки будут проходить каждую неделю. Все остальное время он был предоставлен полностью себе, с внешним миром не было никакой связи, даже сотовые здесь не ловили.
Алмаз решил еще раз пройтись по главному корпусу и осмотреть его еще раз. Зайдя в один из номеров на втором этаже, он внимательнее осмотрел кафельную плитку и нашел места крепления умывальника с остатками водопроводных труб. Это удивило его еще сильнее: так умывальники размещали только в палатах больницы, но ни как не в номере санатория. Алмаз решил еще раз внимательнее осмотреть все здание. На наличие в корпусе, каких либо операционных или ординаторских ни чего не указывало. На каждом этаже, кроме номеров, был только кабинет дежурного по этажу, да пара технических кладовок. Но, внимательно осмотрев бетонные лестницы, он нашел небольшие отверстия от крепежных стержней. Скорее всего, раньше здесь были направляющие для подъема больничных каталок. Опять же, такие рельсы встречались только в больницах, а не в оздоровительном санатории. У Алмаза возникла куча вопросов, но еще как минимум шесть дней он не получил на них ответы. Решив дождаться проверяющего и у него подробнее расспросить о прошлом здания, Алмаз оставил обыск и вернулся к прогулкам по территории. Но странное тревожное чувство засело, где то глубоко внутри, и прежняя умиротворенность улетучилась, как утренний туман при первых солнечных лучах. Вдобавок у Алмаза появилось чувство, что за ним постоянно кто-то наблюдает. Часто он чувствовал на себе пристальный взгляд, но осмотревшись по сторонам, понимал, что это просто мираж. На всякий случай, Алмаз прицепил к поясу кобуру и постоянно носил с собой табельный ИЖ-71, так он чувствовал себя спокойнее. Тревожное чувство, по непонятным причинам, усиливалось, и на третий день ему начали слышаться шаги и тихий шепот. Алмаз все меньше выходил из здания, и больше времени проводил в своей комнате. Он все явственнее ощущал чье-то присутствие, ни кого на территории не видел. Ему порой казалось, что он сходит с ума и его воспаленное воображение просто играет с ним. Алмаз пытался успокоить себя, повторяя вслух, что это просто миражи. Но как он ни старался, чувство чужого присутствия его не покидало.
На третий день Алмаз, осмотрев территорию, плотно запер двери своей комнаты и, скинув ботинки, лег на кровать. Сон сначала упорно не шел, несвязные мысли хаотично носились в голове и не давали расслабиться. Но в один момент в голове слегка щелкнула, как выключили рубильник и Алмаз моментально уснул.
Алмаз стоял перед родительским домом: двухэтажный, кирпичный с большим крыльцом. Только этот дом сильно отличался от того, каким он привык его видеть. По стенам длинными щупальцами спускались ржавые потеки. Краска на оконных рамах и фронтоне выгорела, покрылась замысловатой паутиной трещин. Половины стекол не было, а те, что остались, были покрыты мутным налетом пыли. Дом был похож на полуистлевшего трупа, которого забыли похоронить.
Алмаз поднялся по скрипучим ступенькам и потянул за ручку входную дверь. Не заперто. Внутри все выглядело, так же как и снаружи: полуразвалившаяся мебель с прогнившей обшивкой, толстый слой пыли на полу, длинные гирлянды паутины, свисающей с потолка. Воздух был пропитан сыростью и запахом тлена, как в старом склепе. Алмаз слегка скривился, привыкая к запаху, и прошел к неширокой лестнице мимо гостиной. В доме не было никого. Скрип старых ступенек эхом пробежался по всем комнатам. Поднявшись на второй этаж, Алмаз подошел к комнате, которая когда-то была его. Внутри комнаты было пусто: ни мебели, ни занавесок на окнах, ничего. Только прямо посередине, спиной к нему, в облаке пыли сидела девушка. Её голову закрывал черный платок, но по знакомому силуэту Алмаз узнал Ирину.
- Ира, - его голос словно тонул в затхлом воздухе. Ира, это я, Алмаз.
Девушка не поворачивалась и продолжала так же неподвижно сидеть. Алмаз медленно подошел к ней и положил руку ей на плечо. Ирина повернула голову. Некогда красивые серые глаза теперь были закрыты мутной поволокой так, что зрачков абсолютно не было видно. Щеки ввались, от пышных губ остались две узкие полоски почти черного цвета. Из глаз по щекам спускались две струйки застывшей сукровицы. Алмаз слегка отшатнулся, но Ирина безмолвно протянула ему какой-то сверток, который до этого держала на руках. Как только Алмаз взял его на руки, тело Ирины рассыпалось в пыль, лишь одежда опала на пол бесформенной кучей. Сверток почти ни чего не весил, даже ткань, которая на вид должна быть тяжелой, весила меньше шелкового платка. Алмаз приподнял один край ткани и вскрикнул от ужаса. В свертке лежал грудной ребенок, точнее то, что от него осталось. Маленькое тело больше походило на мумию, ручки и ножки были неестественно скрючены. По иссохшей коже ползали, слега поблескивая, жирные опарыши. Алмаз уже собирался выкинуть сверток, но в последний момент ребенок открыл глаза. Неестественно голубые и яркие, они смотрели прямо на него, и казалось, в самую глубину его души.
Словно выныривая из темной глубины, Алмаз вырвался из цепких лап кошмара. Все тело было покрыто холодными каплями пота. Грудь ходила ходуном, он словно не мог надышаться. Взгляд пронзительных голубых глаз еще долго стоял перед ним. Какое счастье, что это был всего лишь сон, о котором он вскоре забудет и больше никогда не вспомнит. Алмаз потер глаза ладонями и приподнялся с кровати. Стрелки "Командирских" показывали половину пятого утра. Пульс бешено колотился в висках, отдаваясь болью по всей голове. Алмаз подошел к умывальнику и посмотрел на свое отражение в зеркало. Под глазами выступили темные круги, он выглядел очень усталым и изнеможденным. Окатив лицо холодной водой, он попытался привести себя в чувство. Но вода только прояснила зрение и остудила разгоряченный лоб. По коже пробежали мурашки, Алмаз опять явственно почувствовал, что на него кто-то смотрит.
- Да что это такое. Я, по ходу, окончательно свихнулся. - Алмаз заговорил сам с собой.
На секунду ему показалось, что отражение в зеркале ехидно ухмыляется, глядя на него. Алмаз не выдержал и, замахнувшись, удар по серебристой поверхности. Раздался звон и в раковину посыпались мелкие осколки. Алмаз застыл на секунду, не заметив сильный порез на руке. Прямо за зеркалом в стене серела небольшая ниша, посередине которой была прикреплена камера видеонаблюдения. Зеркало с обратной стороны просвечивалось, как стекло, и камера снимала все, что происходило в комнате. Алмаз взялся за пластиковый корпус и с силой рванул на себя. Выдирая куски штукатурки, за камерой длинным хвостом, потянулся кабель. Алмаз швырнул камеру в стену, и она разлетелась мелкими пластмассовыми брызгами.
В этот момент по всему зданию разнесся пронзительный детский плач. Надрывные всхлипы эхом отражались от стен пустых коридоров и въедались в кору головного мозга. Алмаз наспех перетянул руку куском полотенца и вышел на лестницу. Первый пролет. Плач все не унимался, а, наоборот, с каждой секундой становился все громче и громче. Голова начала гудеть еще сильнее, казалось, ребенок надрывается над самым ухом и стенания эти становились невыносимы. Второй пролет, коридор этажа. Вроде пусто, звуки идут явно с третьего. Еще два пролета. Уже на верхних ступеньках Алмаз заметил, как судорожно мерцал свет ламп в коридоре. Воздух резко пах медикаментами, вороша в голове воспоминания больничных коек. Поворот от вестибюля. Прямо посередине длинного коридора на бетонном полу сидел маленький ребенок, месяцев десять - одиннадцать от силы. Полностью голый, только кожа была покрыта странными багровыми разводами. Ребенок сидел почти неподвижно, даже хлипкие плечики не двигались с места. Но неестественно громкий плач, как вой сирены, резал уши. Алмаз сделал несколько шагов к ребенку и все звуки затихли. Воздух словно застыл. Младенец медленно повернул голову, неестественно, как сова, на сто восемьдесят градусов. И на Алмаза посмотрели те же пронзительно голубые глаза. Но на этот раз это был не сон. Ноги Алмаза подкосились, и он, потеряв опору, сполз по стене. Младенец еще несколько секунд сидел с повернутой головой, затем руки и ноги его жутко изогнулись и приподняли хлипкое тельце над землей грудью вверх. Ребенок походил на нереальное, вырванное из самых мерзких кошмаров, подобие паука. Узенькое тело грудью вверх слегка раскачивалось на руках и ногах. Младенец сделал один неуверенный шаг в сторону Алмаза, перебирая худыми конечностями. Еще один шаг, уже более уверенный и быстрый. Алмаз наблюдал за ребенком, как завороженный. Когда маленькое тельце в потеках приблизилось на несколько метров, Алмаз истошно завопил и сам пришел в себя от собственного крика. Подскочив на ноги, он бросился к лестнице, перебирая руками по стене. Вылетев в вестибюль этажа, Алмаз не рассчитал скорость и всей массой налетел на небольшой участок стены. Свежая штукатурка неожиданно провалилась внутрь, увлекая его за собой. Алмаз почувствовал, как летит вниз вместе с обломками кирпича и клубами пыли.
Он пришел в себя от сильной боли в спине. Ощупав руками пол, Алмаз понял, что лежит на голом бетоне. Рядом валялись обломки стены, цементная пыль тонким слоем покрыла одежду и противно щипала в носу. Приподнявшись, он сел и схватился руками за голову. Перед глазами плясали темные круги. Затылок странно холодило, и по шее стекала теплая и липкая струйка. Внезапно все тело скрутило приступом рвоты. Желудок был пустой, и с кашлем из горла вырвалась лишь горькая темная жидкость. Откашлявшись и вытерев губы рукавом, Алмаз встал на ноги, опираясь на стену. Судя по узким стенам, он стоял в бывшей шахте лифта. Свежая кладка на месте бывших дверей просто не выдержала его удара. Слева от него на небольшой высоте, Белым прямоугольником светился проход. Собрав все силы, Алмаз залез на уступ и вышел в широкий коридор, по больничному облицованный мелкой голубой кафельной плиткой. Лампы дневного освещения гудели под потолком, вкручивая в череп невидимые шурупы боли. Алмаз сделал несколько неуверенных шагов, его отражение, сотнями маленьких фигурок, заплясало на глазури кафеля. Справа виднелась стеклянная дверь, за которой голубыми маяками светились мониторы. Неуверенно потянув ручку на себя, он вошел в просторную комнату, полностью заставленную компьютерами и мониторами. Все столы были завалены пустыми стаканчиками из-под кофе и пакетами от чипсов и шоколада. Алмаз опустился в стоящее возле стола с мониторами кресло. В голубоватых экранах, статическими картинками, застыл весь санаторий. Алмаз почувствовал себя гигантским пауком, смотрящим сотней глаз сразу по всей охраняемой территории. Главный вход, ворота, все тропинки, вестибюли этажей, казалось, не было такого места, которое бы не попадало в зоркий взгляд фасетчатых глаз. Алмаз нашел вид с камеры в вестибюле третьего этажа. Коридор был пуст, ни каких паукообразных детей, лишь огромная дыра зияла в стене черной кляксой. Ребенка так же не было видно ни на одном другом мониторе. Алмаз обхватил голову руками. Что же с ним происходит, черт возьми! неужели у него съехала крыша и это просто галлюцинации. Но ведь все было так реально! Он четко вспомнил громкий плач, бьющий по ушам, неестественно выкрученные ручки и ножки. По коже пробежали мурашки. Если это галлюцинации, то у него дьявольски больное воображение. Но куда он попал сейчас? В здании не было никаких коридоров с плиткой. Неужели это все время находилось под ним, за массивной дверью, закрытой на амбарный замок? Алмаз решил обойти весь подвал и внимательнее осмотреться. Соседняя дверь так же легко открылась, как и предыдущая. В небольшой комнате столь только столик, заваленный кипами старых папок, и облезший стул из фанеры. Придвинув стул, Алмаз начал копаться в папках, пытаясь найти ответы. И он их находил. С каждым открытым разворотом все более невероятные факты выстраивались перед ним в логическую цепочку.
Здания так называемого "санатория" построили еще до войны. Сначала здесь располагалась клиника, во время войны сюда свозили раненных с южного фронта. После капитуляции Берлина, "санаторий" засекретили, местные врачи проводили аборты дамам высшего эшелона, скрывающим свой мелкие грешки, дабы не попрать моральный облик общества. В это время в США вспыхнула волна исследования химического и бактериологического оружия, и санаторий плавно переквалифицировался в лабораторию по разработке новых видов оружия. Секретными этапами со всей страны сюда свозили "отказников", грудных детей, от которых отказались нерадивые мамаши. Над младенцами ставили чудовищные эксперименты - юный, не обремененный заболеваниями, организм оказался идеальным материалом для экспериментов. Да и кто будет искать детей, от которых отказались собственные матери и которые по документам даже не рождались?
Так вот в чем причина его видений! В этих стенах мученически умирали сотни, а то и тысячи маленьких и вовсе не рожденных детей. Светлые и не испачканные грехом души нехотя покидали хлипкие тела, под пристальными взглядами изуверов врачей и ученных. Их непонимание, боль и чистая, первозданная ярость годами аккумулировалась в стенах здания. И теперь они ищут выхода, они хотят, чтобы кто-то ответил на их немой вопрос: " За что?" И именно он - Алмаз оказался в самом эпицентре погребального саргофака многих детских жизней. Но для чего все эти камеры? Кому нужно наблюдать за всем этим? Оставаться и дальше в санатории, Алмаз не видел смысла. Опираясь на стену, он вернулся к шахте. На высоте двух метров виднелись свежие следы кладки и небольшой уступ. По соседней стене поднимались стальные перекладины лестницы, видимо оставленной рабочими для удобства. С трудом забравшись по ступенькам, Алмаз встал на уступ и пошарил рукой по стене. На его счастье в кладке имелись небольшие щели между кирпичами. Обдирая кожу, он засунул пальцы в неглубокую щель и потянул на себя. Кирпич нехотя скрипнул, но немного поддался. Слегка раскачивая из стороны в сторону. Алмаз вытащил рыжий брикет и выбросил его в шахту. Следом за ним туда же отправились еще несколько штук. В образовавшийся проем хлынул бледный свет ламп. Вскоре Алмаз смог протиснутся в дыру и стряхнуть крошки цемента уже в коридоре.
Низкое небо было затянуто темно-серыми, почти черными тучами, поливающими исходящую туманом землю, тугими струями дождя. Алмаз не мог понять, сколько сейчас времени, стрелки его верных часов застыли на половине пятого. Выйдя из-под навеса крыльца, он закинул голову назад, подставляя лицо под прохладные капли. Свежий воздух слегка облегчил головную боль, но лишь слегка. Алмаз решил отправиться в город пешком, не дожидаясь машины проверки. У него было много вопросов, которые он хотел задать, и сделать это следовало незамедлительно. Подойдя к воротам, он подобрал нужный ключ и откатил массивную створку, оглашая весь окрест пронзительным скрипом. Избитая дорога, тянувшаяся от самых ворот, тонула в густой и мрачной пелене тумана. Ботинки по щиколотку утопали в размокшей грязи, противно хлюпая. Вода быстро просочилась через швы, и хлюпать начало и в ботинках. Алмаз удалялся от злосчастного санатория, который призраком таял в тумане. Голова по-прежнему гудела, несколько раз повторялись приступы тошноты, но Алмаз силой воли перебарывал их. Сильно саднила порезанная рука, повязка все время сползала в сторону и к запекшейся крови налила черная грязь. Сумрак сгущался, окутывая Алмаза липкими щупальцами тумана. Одежда быстро промокла и плотно облепила тело. Он почти не видел дороги, даже фонарь бы тут не помог: дождь вкупе с туманом плотной завесой укрывал путь. Вскоре вдалеке замаячили размытые огни. Вроде так близко не должно быть никаких зданий. Алмаз убыстрил шаг и вскоре из тумана вырисовались знакомые ему очертания белой трехэтажки. Неуверенно сделав еще несколько шагов, он остановился перед открытыми воротами. Неужели он просто заблудился в тумане и вернулся обратно? Да, после такого удара головой можно было потеряться. Развернувшись, Алмаз высмотрел под ногами обочину и, ориентируясь по ней, зашагал от ворот. Как он помнил, дорога была прямая, без развилок и сильных поворотов. Туман опять окутал его, ощупывая кожу промозглыми пальцами. Монотонное чавканье грязи под ногами, как тиканье часов отмеряло время его пути. И снова в зыбкой пелене показались неяркие огни. Белое здание с темными провалами окон выплыло из тумана уже как неизбежность. Алмаз опустился на колени и обхватил голову руками. Крупные капли дождя звучно шлепались в раскисший суглинок, обрызгивая всего Алмаза мириадами грязных брызг.
- Значит, мне от тебя не уйти? - закричал Алмаз, с силой ударив руками по хлюпкой жиже. - Что тебе от меня надо? Чего ты хочешь?
Но здание оставалось немым исполином, смотря на него сотней черных глазниц. Алмаз встал и обреченно пошел к корпусу. Входные двери были открыты нараспашку, словно приглашая его войти. Как только он переступил порог по коридорам, эхом отражаясь от пустых стен, пронесся знакомый детский плач. Алмаз поднял голову на звук, как будто пытаясь увидеть что-то, через толщи межэтажных перекрытий. Надрывные всхлипы накатывали волнами, то слегка затихая, то вновь усиливаясь до звона в ушах. Взявшись рукой за перила, Алмаз нехотя потащился по ступеням, оставляя за собой мокрые следы с комками липкой грязи. Опять те же лестничные пролеты, только сейчас они больше походили на ступени в ад. Поднявшись на третий этаж, он мельком взглянул на черную пасть дыры в стене, как он не убился, упав с третьего этажа? Хотя лучше бы он сломал себе шею...
Плач стал нестерпимо громким. До этого ярко освещенный, коридор наполовину тонул во мраке. Из темноты доносилась целая какофония звуков: всхлипывания, тихий шепот, надрывный детский смех и громкие рыдание. Алмаз остановился посередине коридора, стоя перед границей темноты, как перед воротами в неизвестность. Из густой черноты показалась маленькая ручка, следом за ней, словно соткался из мрака младенец. Яркие голубые глаза смотрели на Алмаза. За первым ребенком из темноты показалось еще несколько маленьких тел. Двигались они неестественно, как неумелый танцор с церебральным параличом. Кожа слегка поблескивала, багровые разводы кое-где переходили в целые сгустки запекшейся крови. За парой младенцев длинным хвостом тянулась не обрезанная пуповина, оставляющая влажный след на полу. Дети, как по чьей-то команде, одновременно замерли и уставились на Алмаза. Он почувствовал, как у него от ужаса зашевелились волосы на затылке. Желудок сжался в комок и подпрыгнул к самому горлу. Как улитка на дороге перед надвигающимся на нее автомобилем, Алмаз почувствовал себя ничтожно маленьким и беспомощным. Младенцы приоткрыли рты, и плач перешел в пронзительный визг. Шлепая ручками и ножками по бетону, дети двинулись в его сторону, и Алмаз смог лишь зажмурить глаза посильнее...
Дождь закончился, и умытая зелень деревьев любовалась собой. Крупные капли, собираясь на листьях, срывались вниз. Сквозь поредевшие облака изредка проскальзывали одинокие лучи, тут же рассыпающиеся мириадами брызг в зеркальных каплях. Тишину леса нарушала только работа нескольких двигателей машин, возле главного корпуса заброшенного санатория. Белый с красной полосой микроавтобус скорой стоял возле самых дверей, еще два черных микроавтобуса стояли ближе к воротам. Несколько человек в спецовках быстрыми шагами ходили между зданием и автомобилями, почти не разговаривая. Из-за ворот послышалось урчание еще одной машины. На потрескавшийся асфальт выкатил дорогой джип с тонированными стеклами. Дверь открылась почти беззвучно и мужчина в дорогом костюме аккуратно опустил ноги на дорогу, выбирая место почище. К нему тут же подбежал один из человек в спецовке, сжимающий в руках рацию.
- Здравствуйте Семен Егорович.
- Где он?
- В комнате охраны, - мужчина с рацией кивнул головой в сторону главного корпуса.
В сопровождении еще нескольких человек, Семен Егорович прошел в главный корпус и от главной двери свернул налево. В комнате кружилось несколько медиков. Между ними на стуле сидел недавно нанятый охранник. Волосы, из темно-каштановых, превратились в пепельно-седые. Кожа приобрела сероватый оттенок. Щеки ввалились. Открытые глаза, слегка подернутые поволокой, смотрели куда то в потолок.
- Он мертв? - Семен Егорович тронул одного из врачей за плечо.
- Фактически нет. Это катотонический ступор. Его организм живет, но разум уже умер или просто покинул его, - врач слегка поправил очки, смотря на показания портативного кардиографа. - Такие пациенты почти ни когда не приходят в себя. Он как растение.
- Его вообще невозможно вернуть в нормальное состояние? - Семен Егорович склонился над охранником и посмотрел в пустые глаза.
- Нет. Ни электрошок, ни препараты, ничего не поможет. У него очень тяжелое состояние, из более легких люди выходят сами. Но в таких случаях это бывает редко.
- Понятно. Заберите его в стационар и разместите под постоянное наблюдение. Все расходы наша фирма берет на себя.
- Хорошо, Семен Егорович. Мы уже этим занимаемся.
Мужчина в костюме вышел из главного корпуса и направился обратно в джип. На заднем сидении сидел еще один человек в тяжелых солнечных очках. Аккуратно закрыв за собой дверь, Семен Егорович сел в кожаное сидение цвета ванили.
- Так значит, все эти россказни оказались правдой? - Человек в черных очках слегка подался вперед.
- Камеры ни чего не запечатлели. Но этот парень свихнулся здесь - это сто процентов. До приезда он был абсолютно здоров, ни каких жалоб на психику. А здесь понадобилось несколько дней.
- С рабочими было то же самое?
- Да, все восемнадцать человек теперь в дурдоме. Так и не подают признаков выздоровления, а наоборот словно угасают.
- Так что мы будем делать дальше?
- Раз забытые тайны этого места оказались правдой, стоит похоронить их вместе с ним. Я подпишу приказ о сносе.
- И выкинем миллионы инвестиций коту под хвост?
- А у тебя есть другое предложение? так мы сможем хоть как-то окупить вложенные деньги. Завтра же притащим бригаду подрывников и превратим это здание в груду обломков.
Джип едва слышно завелся и, шурша покрышками по бетону, выехал за ворота.
Алмаз сидел на невысоком крыльце легкого летнего домика. Ветер легко играл его волосами, запуская теплые пальцы между локонами. Мягкое солнце ласкало кожу, пробиваясь сквозь зелень листвы. Краски окружающего мира сверкали нереальной яркостью и насыщенностью, как в телевизоре с выкрученной на максимум цветностью. Воздух благоухал ароматами вереска и сирени, хоть и стояла середина лета. Алмаз чувствовал себя счастливым, как никогда в жизни. Острым ножом он что-то вырезал из длинной дощечки, стряхивая на землю карамельные завитки стружки. Прямо перед его ним, на небольшой полянке, кувыркался со щенком кавказской овчарки темноволосый мальчишка. Его заливистый смех разносился по всей полянке и эхом отражался от стен домика. Щенок, игриво размахивая хвостом, то прыгал на мальчика, то отскакивал назад и прижимался все телом к земле. готовясь к очередному прыжку. Мальчик остановился, запыхавшись, и посмотрел на Алмаза. Взмокшие от пота, пряди каштановых волос прилипли ко лбу мальчишки. Яркие серые глаза так и сияли от радости. Оставив щенка резвится наедине, мальчик подбежал к Алмазу и ухватился за его шею.
- Папа, а что ты делаешь?
Алмаз молча улыбнулся и снял пару завершающих стружек. В руках он держал красивый деревянный меч с длинным лезвием и фигурной гардой.
- На держи, это тебе.
- Ух ты! Спасибо папа! Какой он классный!
Мальчишка тут же взвился на ноги и побежал по поляне размахивая подарком. Он изображал древних рыцарей, надменно размахивая мечом перед поверженным противником. Алмаз смотрел на него и лишь молча улыбался.
Медсестра в который раз зашла в палату, проверить состояние пациента и сменить капельницу. Довольно молодой, но уже с пепельно-седыми волосами, мужчина все так же неподвижно сидел на инвалидном кресле. Его красивые глаза все время смотрели в одну точку. Иногда девушке хотелось, что бы он хот как то отреагировал на ее появление. Но мужчина всегда был так же неподвижен.
Сменив пузырек с физраствором в стойке, медсестра бросила быстрый взгляд на лицо пациента и ее руки на секунду замерли. Впервые, за несколько лет, она увидела улыбку на лице кататоника. Уголки губ слегка приподняты, на щеке от них образовалась небольшая ямочка. Но эта улыбка выражала столько счастья и радости, сколько она ни когда не видела на лицах других людей.